Арне ЛЕОНХАРДТ
ПРИЗНАНИЕ В НОЧИ
Рисунки В. ЧЕРНЕЦОВА
Волны Желтого моря яростно набрасывались на плоское унылое побережье. Лишь их ритмичный шум и слышался в этом уединенном месте.
Вдоль берега тянулась гряда однообразных песчаных дюн. На гребне одной из них, слегка согнувшись, словно прислушиваясь к ярости прибоя, сидел человек. Ветер разметал его гладкие черные волосы, с колен упал блокнот. Казалось, он ничего не замечал, уйдя в невеселые думы.
Было отчего задуматься. В тридцати метрах от дороги, во впадине между дюнами, нашли убитого.
Для расследования загадочного убийства и прибыл сюда инспектор окружной уголовной полиции города Шимоносеки — Таке Хирозе.
Инспектор давно осмотрел в бинокль далеко выдающуюся в море песчаную косу со множеством однообразных бетонных построек и высоченной радиомачтой. К морю вдоль косы протянулись длинные ангары, на светлом песке отчетливо выделялись столбы проволочного ограждения.
Это и был американский опорный военный пункт, где служил убитый — лейтенант Гарвер.
В полукилометре от песчаной косы — невзрачный лесок, прозванный местными жителями «фазаньим». За лесом виднелись низенькие хибарки — рыбацкий поселок Баси.
К нему-то и устремились сейчас мысли Таке Хирозе. Не в поселке ли скрывается убийца? Рыбаки жили рядом с американцами. Кто знает, не ссора ли послужила причиной убийства? По данным вскрытия, убитый был абсолютно трезв. Значит, версия об убийстве в пьяной драке исключается. Что же заставило американца ночью забраться в это глухое место? Дорога, соединяющая базу с городом Тзуматао, лежит в стороне от места происшествия, до рыбацкого поселка далеко.
Данные по делу Гарвера были более чем скудные: известны время, место и способ убийства, есть фотография, но никому ничего не известно о мотивах преступления.
Почему вопреки всем существующим правилам расследование поручили ему одному? Нет свободных людей, как заверил его шеф, или завидуют ему: молод, а вел крупные дела? Проверяют его, или тут что-то другое? Все это настораживало.
Собрав раскиданные вещи, инспектор пошел к своей машине. Стоп! Что за новое строение?
Таке Хирозе остановился, вытащил из кармана карту: коттеджа нет. Правда, карта у Таке Хирозе была старая; на ней не значилось ни американской базы, ни «фазаньего» леска. Пришлось эти пункты самому нанести на карту. Прикинув приблизительно расстояние, инспектор нанес на карту и коттедж. От него к шоссе вела утоптанная дорожка. Таке Хирозе решил подняться по ней и сверху получше рассмотреть одноэтажный, пестро раскрашенный дом. Постройка, по-видимому, была летняя, хотя на крыше виднелась дымовая труба. К дому примыкала застекленная веранда. Вокруг коттеджа — садик, огражденный камнями с берега.
Добравшись до шоссе, инспектор оглянулся. В этот момент над морем возникла красная точка, быстро увеличивающаяся в объеме. В лучах солнца Таке Хирозе разглядел самолет, несущийся прямо на берег. Машина тащила за собой на тросе какой-то неуклюжий мешок.
Пролетев над берегом, самолет направился к лесу. Внезапно задрожала земля, глухие раскаты выстрелов сотрясали лес.
Таке Хирозе не заметил, как сжал кулаки, и сейчас руки нестерпимо ныли. Самолет давно скрылся за вершиной «Горы духов», затихла канонада.
«Тренировка, ничего больше», — успокаивал он себя, с ужасом сознавая, что война воскресала вновь. Она пришла вместе с американцами, наводнившими японские города. Его друг Хата, блестящий журналист, уволенный за статьи против вооружения, не раз повторял: «Американцы готовят войну. Преступно не замечать событий, могущих вовлечь и нас в нее!»
Таке Хирозе быстро подошел к машине и сел за руль. На заднем сиденье лежали материалы об убийстве. Надо ехать в Тзуматао и наладить связь с местной полицией.
* * *
Далеко в море покачивалось рыбацкое суденышко; от легкого бриза надулся грубый серый парус.
На корме около руля стояло двое мужчин. Один из них, совсем молодой, твердо держался на палубе, словно врос в нее, другой, постарше, по-видимому не привыкший к качке, прислонился к мачте. Его темные руки не походили на выбеленные соленой водой руки рыбака.
Оба загляделись на военный корабль-гигант. Жизнь как бы замерла на нем, только на ветру колебались сигнальные флажки на башнях. Угрожающе поднялись дула орудий.
— Как думаешь, атомная волна проникнет в такой корабль? — спросил рыбак помоложе.
Юкио Такеда повернулся к юноше:
— Конечно, Хагуро-ямо, радиоактивные излучения могут поразить людей и на таком корабле, несмотря на защитные устройства. Но такие громады долго не плавают в зараженных водах. Побыли бы они на твоей деревяшке да половили бы зараженную рыбу…
Оба замолчали. Тишину нарушал лишь скрип паруса да возня подростка на носу лодки.
Хагуро-ямо тихо спросил:
— Есть известия из города?
Юкио Такеда кивнул.
— Завтра приедет Комао, привезет печатный станок, и мы начнем. А что это у тебя за паренек?
— Кото? Свой. Отец погиб в прошлом году на море. Мальчик, чтоб содержать семью, плавает то со мной, то с Генго.
Хагуро-ямо, обойдя нос военного корабля, направил лодку в сторону. Затем, понизив голос, спросил:
— Долго тебя вчера выспрашивал полицейский?
— Не очень. Добивался где я был той ночью. Все из-за американца. Боюсь, из-за этого убийства прискачет сюда специалист-уголовник да пойдет везде рыскать.
— Пора нам, наконец, браться за дело. Пока мы раскачиваемся, полиция сделает для американцев все, что им надо.
— С приездом Комао начнем борьбу.
* * *
Около почты женщины окружили высокую, худую рыбачку с растрепанными волосами, в рваном платке, накинутом на плечи.
— Собирается охрану в лесу поставить, хочет запретить нам собирать сучья, — возмущалась рыбачка. — Ему и дела нет, на чем мы будем варить рис. Этот Аримитсу жаден, он бы и нас засолил и продал, как свою рыбу.
— На «Горе духов» видели белую змею, — прошамкала старуха. — Плохое предзнаменование, быть большой беде.
Изможденная маленькая крестьянка робко произнесла:
— За сортировку рыбы хозяин платит щепотку риса: его и на один обед не хватает.
— А за прибыли хозяина твой муж погиб в море. И сын, вместо того чтобы учиться, должен рыбачить.
— В соседнем селении женщину отколотили бамбуковыми палками! Лисий дух изгоняли. Сделаем-ка мы то же самое с Аримитсу!
— Не бамбуком его надо, а баграми, да и американцев прихватить! — подхватили женщины.
— Их офицеру в дюнах досталось по заслугам, — сказавшая это тут же со страхом прикрыла рот рукой.
— Американские машины принесли нам одно горе, — бормотала старуха, косясь на «фазаний» лес, вдоль опушки которого шла дорога на базу.
Внезапно крики и брань прекратились. С берега к почте приближался человек. Несмотря на жару, на нем была черная накидка и темный костюм. Волосы с сильной проседью, шаг легкий и уверенный. Он нес объемистую, сильно потертую сумку. Женщины приветливо с ним здоровались.
Мать Кото, вспомнив что-то, подошла к нему.
— Добрый день, доктор Матзумоко, — застенчиво заговорила она. — Хочу вас попросить…
Матзумоко остановился:
— Что-то случилось?
— Мой сын Кото говорил утром, что старый Генго порезал стеклом ногу. Прошу вас, осмотрите рыбака. Его хижина последняя у моря.
— Надо было раньше сообщить, — в голосе доктора звучал упрек. — На счастье, инструменты со мной. — И он торопливо зашагал в указанную сторону.
— Прекрасный человек! — похвалила крестьянка. — Всегда рад помочь.
Чтобы добраться до хижины старого рыбака, доктору пришлось пройти через весь поселок. Почти у самого берега дорогу ему преградили играющие дети. Двое мальчишек бежали с распростертыми руками, а за ними на длинных веревках болтались пестрые обрывки бумаги. Остальные, сидя полукругом, бросали в бегущих камешками и кричали:
— Панг, панг! Та-та-та!
Вот камешек угодил бегущему в ногу. Тот, рассердившись, бросил на песок веревку с разноцветными бумажками и закричал:
— В самолет нельзя попадать.
— Но самолет не умеет говорить, — возмутился кто-то из сидящих на земле ребятишек, и все рассмеялись.
Мальчик, изображавший самолет, задумался, затем набрал песку в обе ручонки и медленно подошел к ребятам.
— Сейчас, как брошу пикадонг! — И он, торжествуя, швырнул песок в сидящих.
Те сначала закачались, а потом все, кроме одного, повалились на землю.
— Ты тоже падай! — закричал ему напавший. — После пикадонга все умирают.
Матзумоко подошел к «самолету» и схватил его за руку.
— Почему ты бросил пикадонг? — спросил доктор, и глаза его гневно засверкали за стеклами очков.
Мальчик испуганно оправдывался:
— Они меня первые подстрелили…
Подбежавшие дети растерянно смотрели на доктора.
— Ребята, — заговорил Матзумоко прерывающимся голосом, — никогда не играйте в пикадонг, это скверная игра.
Дети обещали. Потом долго молча смотрели вслед уходящему…. Около полуразрушенной хижины доктор остановился, постучал. Никто не отозвался. Матзумоко вошел в полутемную хижину. В углу около закопченного очага, обхватив необычайно длинными руками колени, сидел мужчина.
Матзумоко сразу заметил грязную повязку на ноге рыбака. Поставив на пол сумку, доктор достал из нее ножницы, пузырек и бинты. Не обращая внимания на молчание человека, врач подошел к нему, наклонился и осторожно принялся разматывать повязку.
Генго еще больше сжался и молча, не шевелясь, следил глазами за каждым движением врача.
Только когда Матзумоко резким движением сорвал повязку, рыбак схватил его за руку.
— Больно?
Генго смущенно улыбнулся. Врач, промыв рану, забинтовал ногу.
— Ничего страшного. Необходим покой, и нога поправится.
Генго недовольно покосился на ногу.
— Завтра ночью я смогу пойти собирать? — спросил он.
Матзумоко удивился.
— Собирать? Ночью?
— Ну да, водоросли, раковины для продажи. Заработаю несколько иен, — объяснил Генго.
Доктор снял очки, задумчиво протер их крошечным платком.
— На берегу, собирать на берегу… — бормотал он. — Но ведь на песчаной косе запрещено — значит, по другую сторону бухты?
— Да.
— И в позапрошлую ночь ты был там?
Когда Генго в ответ кивнул, доктор продолжал:
— Я слышал, будто там позавчера убили американского офицера?
— Ничего не знаю. В ту ночь я ничего не нашел, на берегу никого не видел и ничего не слышал, ничего!
— Не волнуйтесь, Генго, — успокоил старика Матзумоко. — Я не собираюсь вас допрашивать, это дело полиции.
* * *
Таке Хирозе проехал мимо вокзала, пересек большую площадь и сразу очутился в переулке, настолько узком и оживленном, что пришлось сбавить скорость.
По обеим сторонам переулка — бесчисленные магазины. Налезая друг на друга, они оставляли лишь узкий проезд, по которому босые кули, балансируя, тащили огромные тюки; торопились в чайные горняки в защитных шапках и служащие в длинных черных накидках, сновали любопытные ребятишки. Слышались крики продавцов и звонки велосипедистов, с удивительной ловкостью пробиравшихся в толпе.
Мимо машины инспектора пробежала группа девушек в пестрых кимоно. Их волосы были украшены цветами. Потом дорогу Таке преградил кули со своей тележкой. Хирозе посигналил. Тот обернулся и как ни в чем не бывало продолжал бежать впереди автомобиля.
Оживленные чайные и закусочные, лавки со всевозможными товарами радовали глаз. Повсюду бумажные фонарики, флажки и расписанные иероглифами бумажные полоски, мягко светящиеся в вечернем полумраке.
Наконец Таке выехал на широкую улицу с высокими каменными домами. Около первого из них инспектор вышел из машины. У входа висел выцветший и потрескавшийся от непогоды щит с надписью: «Полицейская префектура Тзуматао». По темному коридору Хирозе прошел в приемную префектуры. Стол, два стула, металлический сейф да в углу конторка, за которой писал дежурный, — вот и вся обстановка унылой комнаты.
Полицейский взял у Таке Хирозе документы, внимательно и долго просматривал их, потом сказал:
— Я тотчас о вас доложу. — И исчез.
— Господин комиссар просит вас, — объявил он, возвратясь.
Позади дежурного в дверях кабинета появился комиссар Тзукино, удивительно напоминавший толстобрюхого бога счастья «Шики Фукуина».
Таке Хирозе прошел за комиссаром в кабинет и сел на любезно предложенный ему стул. Комиссар улыбался, пряча настороженность под нависшими веками.
Ни одно провинциальное начальство не испытывает восторга от приезда криминалиста из центра. Чему же радуется этот божок? А бегающие глаза! Человеку трудней всего изменить выражение глаз.
Тзукино отодвинул документы инспектора, лежавшие на столе, и сказал:
— Случай интересный, дорогой коллега, необычайный.
— И совершенно непонятный, как мне кажется, — сухо ответил Таке Хирозе.
Комиссар, не переставая улыбаться, откинулся в кресле.
— Судя по имеющимся у нас данным, обнаружить преступника будет трудно. Я объясню вам всю ситуацию, особенности местности, в которой вам предстоит работать.
Он сделал паузу и, перестав улыбаться, предупредил:
— Нас уведомили о перестройке американцами пункта Макнеел в силу чисто военных нововведений. Местное население о расширении базы ничего не знает. Это мероприятие надо провести как можно тише. Вы меня понимаете? Сделаем выводы, — Тзукино поднял пухлую руку и по мере перечисления загибал пальцы: — первое — часть берега с рыбацким селением отойдет к базе. Второе — часть земель ближайших деревень, по-видимому, будет конфискована. Правда, этот вопрос пока еще не решен. Третье — богатый рыбой район около базы Макнеел станет запретным. Все это хотят использовать коммунисты для проведения кампании «Спасайте родину!». О ее подготовке я узнал задолго до убийства.
Таке Хирозе, слушая комиссара, с глубокой неприязнью думал: «Так вот оно что: отчуждение и конфискация земель! Другими словами — орудия на рисовые поля! Строго секретно! Но, комиссар, ваша логика хромает!»
— Простите, — перебил он Тзукино. — Вы упомянули о секретном расширении базы Макнеел. Общественность ничего не знает, как же коммунисты подготовили кампанию?
— Этот факт мы не будем обсуждать, но коммунисты о планах американцев узнали раньше, чем японские власти. — Тзукино опять поднял руку. — Факты, помогающие нам: первый — коммунисты — противники расширения базы; второй — убит американский офицер; третий — грабеж исключается, у убитого все вещи целы, значит цель убийства — привлечь внимание общественности к американской базе. Это-то и нужно коммунистам. — Комиссар передохнул и, стукнув кулаком по столу, продолжал: — Я предлагаю арестовать всех подстрекателей, тогда мы скорей найдем и преступника.
Таке Хирозе иронически улыбнулся.
— Мне кажется, дело обстоит сложнее. Однажды я расследовал убийство, где у пяти человек было достаточно причин совершить его, а преступником оказался шестой, тоже имевший достаточно мотивов, только более скрытых.
Тзукино нетерпеливо постукивал пальцами по столу.
— Не спорю, у вас большой опыт в криминалистике, но я хочу поделиться с вами своим опытом в работе с коммунистами.
— Не думаю включать в свои обязанности ни изучение идеологии коммунистов, ни их образ мышления, — сухо произнес инспектор. — Я приму меры только после выяснения всех данных, не раньше.
Лицо комиссара окаменело, улыбку словно ветром сдуло.
— С вашей точкой зрения вам здесь будет трудно.
Прямая угроза. Таке Хирозе внимательно изучал комиссара.
Нет, предложение арестовать коммунистов вызывалось не чрезмерным рвением чиновника, не политическим фанатизмом. Как бы случайно инспектор задал вопрос:
— А почему о секретном расширении базы осведомлены местные власти?
Тзукино, оторопев от вопроса, даже прикрыл глаза и забарабанил пальцами по столу.
— Я обязан отвечать за порядок в своем округе.
— И следить, чтобы с базой Макнеел все шло как по маслу, — закончил за него Таке Хирозе, — я понимаю.
Комиссар хотел было ответить, но инспектор поднялся.
— У каждого свои обязанности: у вас — ваша префектура, у меня — расследование убийства. Не будем мешать друг другу.
Возвращая документы Таке Хирозе, комиссар спросил:
— Ванамака ваше начальство?
— Да, с некоторых пор.
Тзукино подал инспектору бумаги.
— Я знавал его раньше.
— Могу передать ему привет, — ответил Таке Хирозе, пряча документы в карман.
— Не беспокойтесь, при случае я его обязательно навещу.
Таке Хирозе, сухо раскланявшись, вышел из кабинета.
Совсем стемнело, когда инспектор отъехал от префектуры.
Улицы опустели; хозяева запирали лавки, и только рикши продолжали свою беготню. Таке Хирозе вошел в полуевропейский ресторан, где оказался чуть ли не единственным посетителем. Заказав еду, инспектор вспоминал свой визит к комиссару. Тзукино, безусловно, будет чинить ему препятствия. Беспорядка в округе из-за отчуждения земель комиссар боится гораздо больше, чем сотни убийств. Ему нет дела до того, что тысячи его соотечественников будут выгнаны с родных земель. В ближайшие дни наверняка помчится с доносом к Ванамака. И как тот отнесется к доводам полицейского, неизвестно.
Нужно немедленно возвращаться в поселок Баси, дорог каждый час. Надо искать и найти настоящего убийцу, и тогда доносы Тзукино лопнут как мыльные пузыри.
* * *
Узкая бухта отделяла песчаную косу с базой Макнеел от рыбацкого поселка Баси. В бухте волны ослабевали и чуть бились о деревянный причал.
Около причала покачивались четыре лодки. В одной из них разговаривали Кого и Генго.
— Тебе разрешили рыбачить? — спросил мальчик.
Генго кивнул, проведя рукой по забинтованной ноге.
— Тебя лечил доктор Матзумоко? Это мы ему дали знать…
Кото, перегнувшись за борт лодки, посмотрел на стоявших на причале мужчин. Те о чем-то оживленно спорили.
— Я же вам говорю, — не сдерживая раздражения, убеждал рыбаков Хагуро-ямо, — крестьяне согласятся есть траву, только бы хозяин Комон оставил им клочок земли. Самый отсталый элемент в Японии. Пока американцы не забетонируют их поля, рассчитывать на крестьян не приходится.
— Непризнанный зять сердится, — засмеялся кто-то из рыбаков.
— Товарищи, довольно ссориться! — Юкио Такеда не повысил голоса, но все сразу замолчали. — Надо найти путь к крестьянским сердцам. Сегодня вечером встретимся на «Горе духов» в нашей хижине. Туда привезут ротатор. А теперь расходитесь и отправляйтесь в море.
Хагуро-ямо кивнул в сторону высокого узорчатого дома, откуда к рыбакам выбежал невзрачный человек.
— Аримитсу!
Юкио Такеда спокойно стоял, поджидая приближающегося скупщика рыбы. Юкио Такеда много слышал о нем, но еще никогда с ним не встречался. Тщедушная фигура торговца вызывала чуть ли не жалость, зато лицо… Выпяченные зубы, расплюснутый нос, бегающие глазки роднили его с крысой.
— Добрый день. — Аримитсу остановился и приветливо кивнул Такеда.
— Добрый день.
Рыбаки тем временем разошлись к своим лодкам.
— Прекрасная местность, не так ли? — Голос Аримитсу насторожил Такеда, уж очень он был сладок. — Только долго ли это продлится? — И, подойдя вплотную к Юкио Такеда, торговец зашептал: — Болтают, что американцы расширяют свой пункт и отбирают земли. Правда ли это?
— Почему вы спрашиваете у меня? — осторожно поинтересовался Юкио.
Аримитсу хитро прищурился.
— Когда торгуешь, много слышишь. Говорят, вы приехали сюда из-за американцев.
— Я здесь отдыхаю. Не верьте сплетням.
— Так, так, — бормотал торговец, — понимаю… Не сердитесь за мое любопытство, но мне необходимо принять меры.
— А что вы предпримете, если слухи об американцах оправдаются?
— Подам жалобу в Тзуматао, а может быть, и в Токио.
— Раз решили, так подавайте, — спокойно ответил Такеда.
— Я полагал, вам больше известно, — не отставал Аримитсу.
— Как гость, я знаю об этом еще меньше, чем вы.
— Ну, тогда отдыхайте у нас. Желаю вам поменьше беспокойства от полицейских властей.
Аримитсу ушел.
«Пугает… Все это ерунда, — подумал Такеда. — Только бы сегодня приехал Комао, и успеть бы приготовить листовки. По ту сторону базы американцы уже замерили территорию, каждую минуту их топографов можно ждать в рыбацком поселке. Все должно быть готово к отпору».
Юкио Такеда отправился в рыбацкое селение по дороге, идущей мимо, «фазаньего» леса. Поднявшись на холм, он остановился, залюбовался морем. В бухте качалось несколько рыбачьих суденышек, остальные с поднятыми парусами были уже далеко.
Такеда захотелось присесть на вершине холма и, закрыв глаза, бездумно прислушаться к шепоту моря. Как хорошо было бы здесь в самом деле отдохнуть с семьей!
От рыбачьего поселка к берегу кто-то бежал. Присмотревшись, Такеда с радостью узнал студента Комао.
Познакомились они на цементном заводе, где оба таскали мешки. (Комао работал на каникулах, родители не могли платить за обучение в университете.) Позже выяснилось, что оба они состояли в одной и той же партии.
Они сердечно поздоровались, и Юкио Такеда забросал Комао вопросами:
— Что нового в городе? Привез ли ротатор? Виделся ли с учителем?
Комао огляделся.
— Как здесь чудесно! Давай сначала отдохнем. И оба уселись на песок. — Привет тебе от товарищей и от жены. Ротатор оставил у учителя. Скажи, он давно в нашей партии?
— Недавно. Умный, энергичный человек. Здесь таких немного. Главное затруднение в этом районе — индифферентность крестьян. Ничему не верят, ни о чем слышать не хотят.
— Верны ли слухи об убийстве американского офицера? — озабоченно спросил Комао.
— К сожалению, верны. И подозревают нас.
— Убийство — большой козырь для американцев. Они непременно воспользуются им и уберут всех «опасных».
Оба помолчали, любуясь морем. На горизонте еле-еле различимы лодки рыбаков. Поселок словно вымер.
— Пойдем, — сказал Юкио и поднялся. — Надо переправить ротатор в лесную хижину.
* * *
На письменном стола перед майором Стане лежала груда документов. Читать их не хотелось. Монотонно и убаюкивающе жужжал вентилятор. Жара расслабляла, давила на затылок. И как только он ее раньше переносил там, на Филиппинах и Формозе! Видно, моложе был и здоровей.
Однако надо приниматься за дела. Ага, папка с пометкой «секретно» — рабочий проект строительства атомной базы, размеры новой территории базы, необходимые строительные материалы… Все это сведения только для информации, а вот дальше распоряжения персонально для него:
«Строительство атомной базы Макнеел провести в возможно короткий срок. Внешнеполитические события и положение американских войск в Японии не позволяют нам применять никаких насильственных мер.
За мирное осуществление проекта целиком отвечает комендант опорного пункта — майор Стане».
Майор злобно фыркнул. Такие директивы он читал сотни раз. Одну не удалось выполнить — и вот он здесь в этой дыре. И опять штаб запрещает крайние меры. Что они там в Токио понимают? Вчера толстый комиссар из Тзуматао доложил: коммунисты осведомлены о расширении атомной базы. Теперь жди неприятностей.
На столе в аппарате щелкнуло.
— Докладывает Ионсон. В проходной ждет инспектор уголовной полиции — японец. Думаю, по поводу Гарвера.
Аппарат снова щелкнул и замолк. Стане мысленно представил себе своего адъютанта. Даже в такую жару он не ходил, а летал по лестницам через две ступеньки. В нестерпимый зной играл в баскетбол, ежедневно плавал и вечно сетовал на отсутствие происшествий.
Ионсон вошел в кабинет майора, не постучавшись.
— Япс сейчас прибудет, — сказал он, вытащил из кармана сигарету и, закурив, взглянул на коменданта.
— Особых данных у нас для инспектора нет, — сказал Стане и выпрямился. Непринужденное поведение Ионсона его раздражало.
Ионсон затянулся.
— Верно. Сведения о Гарвере — государственная тайна. Ведь о его убийстве мы и сами ничего не знаем. Самое важное сейчас не поимка преступника, а удаление коммунистов. Это и нужно разъяснить прибывшему детективу.
Раздражение Стане росло. Ионсон прав, но цинизм и откровенность адъютанта невыносимы.
— Согласится ли япс их изолировать? — прервал его Стане.
Ионсон пожал плечами.
— Если он сам не коммунист… Надеюсь, наши японские друзья вряд ли держат коммунистов в уголовной полиции.
— Инспектор — японец. И нежных чувств к нам не испытывает, особенно в вопросах атомной войны.
Ионсон смял сигарету.
— О да, о Хиросиме я слышу каждую минуту. Но уговорить детектива нам придется.
В дверь постучали, и в комнату вошел Таке Хирозе с японцем-переводчиком в американской форме. Нисей — так называли здесь тех японцев, которые родились в Америке.
Таке Хирозе протянул свои документы коменданту. Тот кивнул и сказал:
— Мы вас давно ждем.
— Мне нужны точные сведения об убитом. Его документы? — начал Таке Хирозе.
Стане потер рукой подбородок.
— К сожалению, я не вправе оглашать личные дела офицеров нашей армии.
У Таке Хирозе не дрогнул ни один мускул на лице.
— Какой же вы предлагаете путь к расследованию убийства? — осведомился он любезно.
Стане вытер платком лоб (жара просто невыносима!).
— Личное дело лейтенанта Гарвера вам нужно для выяснения мотива убийства?
Таке Хирозе кивнул, и майор продолжал:
— Тогда займитесь людьми, чьи мотивы более чем понятны.
Ответ майора не был неожиданностью для инспектора. Преступник никого не интересует, каждый стремится использовать убийство в своих целях.
— Разрешите вмешаться? — обратился Ионсон к майору.
— Прошу.
Ионсон встал, подошел к окну.
— Бросим недомолвки, — произнес он четко и раздельно. — Преступник должен быть найден и наказан. Но сейчас существует гораздо большая опасность — срыв государственного задания. Этих смутьянов из поселка необходимо удалить, изолировать хотя бы на время, пока будут длиться поиски настоящего преступника. Не найдете среди них преступника — ну что ж, отпустите. Две недели заключения не принесут им особого вреда. За эту меру никто вас не осудит. Мы отпишем благодарственное письмо вашему начальству за совместную работу, а справедливость восторжествует.
Таке Хирозе смотрел на молодого офицера:
— Что же вы называете справедливостью?
— Нахождение настоящего преступника.
— Арест невинных людей вы тоже признаете справедливым?
Ионсон так долго закуривал сигарету, что майору пришлось вмешаться в разговор.
— Приказывать вам мы не вправе, это всего лишь наше пожелание, дружеский совет.
— Благодарю. — Таке Хирозе поклонился. — Итак, об убитом никаких сведений получить нельзя?
Стане пожал плечами.
Ионсон проводил инспектора, долго смотрел вслед его машине, думая: «Славный парень! Идет своей дорогой. Но недолго и разбиться на ней».
Внизу около лестницы, задумавшись, стоял японец-переводчик, помощь которого так и не понадобилась.
* * *
Таке Хирозе шел через огороды, разбросанные рядом с «фазаньим» лесом. В предвечернем тумане смутно виднелись строения базы. Таке Хирозе казался себе пловцом, не видящим берега, плывущим вперед по инерции. Тзукино любезно прислал ему протокол допроса Юкио Такеда и рыбаков. В ночь убийства все они были дома и спали сном праведников…
У подножия «Горы духов» лес переходил в низкорослый кустарник. Вдоль дороги белели щиты: «Запретная зона».
На большом зеленом поле американцы играли в баскетбол и теннис, в клубе гремел оркестр, на пляже военной базы купалось много народа.
Видно, американцы устроились здесь надолго.
Хоть база и отрезана проволокой от мира, где-то должна быть лазейка… И он найдет ее! Начало путаного клубка где-то здесь.
На шоссе, ведущем в Тзуматао, он заметил постового. Тот закричал и замахал автоматом. Таке Хирозе пришлось подойти. Заметив покорность нарушителя, постовой успокоился и повесил автомат на плечо.
— Добрый вечер, — вежливо поздоровался инспектор.
Постовой удивленно спросил:
— Вы говорите по-английски?
— Немного.
— Ваш паспорт?
Таке Хирозе подал свои документы. Постовой покачал головой, вернул их.
— Американский паспорт?
Инспектор развел руками. Часовой приказал ему не двигаться с места, посмотрел на часы, достал из кармана стеклянную трубочку, вынул из нее пилюлю, проглотил и снова размеренно зашагал, словно забыв об инспекторе.
Таке Хирозе уселся на землю. Постовой не протестовал.
Забавная ситуация! Пожалуй, придется просидеть здесь всю ночь.
Откуда-то издалека донесся шум автомобиля. Вскоре огни фар осветили дорогу и сидящего около нее Таке Хирозе. Военный «джип» внезапно затормозил. Из автомобиля вышел мужчина и направился к постовому.
Таке Хирозе поднялся. Когда приехавший, поговорив с часовым, подошел к нему вплотную, инспектор узнал японца-переводчика.
— Я вас сразу заметил и понял, в чем дело, — объяснил тот. — Вам надо получить разрешение, иначе такие происшествия помешают вашей работе.
Разговаривая, они отошли к обочине.
— Кто же знал, что здесь, как в прифронтовой полосе, — сердито сказал инспектор.
— База уже действует вам на нервы?
Таке Хирозе осторожно ответил:
— Да, если мешает работать.
Переводчик подошел к «джипу». Таке Хирозе, идя рядом, внимательно рассматривал его щегольскую форму.
— Вы родились в Америке? — спросил инспектор.
— Да, в Штатах. Я знал Японию по рассказам родителей и язык узнал от них, и все-таки здесь я чувствую себя иначе, чем американцы.
— Как давно вы служите на этом пункте?
— Два года. Принадлежу к старому составу.
— А Гарвер?
Переводчик закурил, и в свете тлеющего огонька сигареты Таке Хирозе снова увидел улыбку японца.
— Понятно ваше желание. Но Гарвера я почти не знал: он прослужил здесь не больше двух недель. Только однажды я видел его на шоссе стоящим у машины и ссорящимся со скупщиком рыбы. Гарвер показался мне очень взволнованным. Я проезжал рядом и видел его лицо.
Аримитсу! Таке Хирозе вздрогнул: первая ниточка клубка. Связь Гарвера с жителями поселка…
Переводчик заторопился.
— Доброй ночи! Помните: наша беседа частная.
* * *
В «фазаньем» лесу, у подножия «Горы духов», приютилась заброшенная хижина лесника. Стены и крыша ее прогнили, и только на окнах и двери были повешены новые циновки.
В этот вечер в хижине собралось много мужчин. Юкио Такеда, студент Комао, большинство рыбацкой молодежи. Разговаривали вполголоса. В углу около мерцающей свечки учитель Ясаки что-то читал, возмущенно покачивая головой. Посреди хижины на перевернутом ящике лежала большая металлическая плита. Коренастый юноша накладывал на нее желтоватый лист бумаги.
Учитель дочитал брошюру и обратился к присутствующим:
— Дождались! Везде началась борьба. Одни мы все еще медлим!
В словах его звучал упрек.
— Не смешивай борьбу против японо-американского военного договора с борьбой рыбаков и крестьян за землю. Межевые столбы американцев — вот лучшая агитация для народа. У этих пестрых столбиков удивительно понятный язык: видя их, люди разом прозревают. На восток от базы весь берег уже обмерен, а завтра топографы придут на крестьянские поля, — сказал Юкио Такеда.
Ясаки кивнул, взял одну из отпечатанных листовок и вслух прочитал:
— «Сегодня американцы отбирают у нас землю и воду, завтра отравят воздух атомными взрывами и ничего не оставят вам! Действуйте, боритесь!
В субботу приглашаем всех на собрание у опушки «фазаньего» леса.
Никаких военных атомных баз, никакой войны, никогда больше ужасов Хиросимы и Нагасаки!»
В наступившем молчании раздался свист какой-то птицы. Потом постовой, отодвинув циновку, заглянул в хижину и сказал:
— Хагуро-ямо!
Вошел Хагуро-ямо.
— Ты что-то опоздал?
— Я говорил с О-Юки, — объяснил юноша.
Юкио Такеда наклонился к Комао:
— Наш товарищ Хагуро-ямо, я у него живу.
— В лесу ждет О-Юки. Она из деревни и хочет нам помочь. А за ее преданность делу я ручаюсь, — взволнованно заговорил Хагуро-ямо.
«Вот и способ переправить воззвания в деревню!» — мелькнула у всех одна и та же мысль. Правда, распространять листовки придется под носом полиции, работа опасная, но от выполнения зависит многое.
Комао спросил:
— Что ей известно о нас?
Юкио Такеда перебил его:
— О наших целях все знают. Я думаю, ее надо позвать…
— Не спешите, Юкио, — сказал учитель. — Если мы провалим задание…
— Наш молодой друг ручается за девушку, — возразил Комао.
Решили пригласить ее. Хагуро-ямо ушел.
В хижине слышался только шелест бумаги и стук вальца. Готовые воззвания складывали пачками и передавались ожидавшим их людям. Те бесшумно уходили. В помещении остались учитель, Юкио и Комао.
Снова послышался птичий свист, и вошел Хагуро-ямо с девушкой. После приветствий Юкио объяснил смущенной О-Юки задание: отпечатанные листовки надо сегодня же расклеить в деревне.
— Берешься?
— Берусь!
Комао предложил О-Юки просмотреть воззвание и, если нужно, дополнить его.
Прочитав текст, девушка сказала:
— Крестьяне ненавидят помещика Комона. Если американцы отберут их землю, им придется идти к Комону в батраки. Нарисуем хижину, раздавленную танком.
Вместо ответа Комао дал О-Юки лист бумаги и кусок угля.
— Попробуй!
После первого штриха появился контур хижины, каких много в селении, дальше танк, в три раза больше хижины; его гусеницы повисли над крышей, длинный ствол башенного орудия угрожающе поднялся к небу. Чудовище вот-вот раздавит хижину.
— Очень удачно! — похвалил Ясаки. — Сейчас же пересниму и текст и рисунок.
Комао пошептался с Юкио и подозвал О-Юки.
— Если мы потеряем с тобой связь, иди тогда в Тзуматао на ткацкую фабрику у католического костела. Спросишь Яри. Храни этот адрес в строжайшей тайне.
Никто не заметил яркого румянца на щеках девушки: ее приняли в организацию.
Таке Хирозе поселился в здании почты; в этом же доме была чайная и зал для собраний.
Сейчас после целого дня скитаний, в полупустой комнате инспектор чувствовал себя очень одиноким. Потушив свечу, горевшую в настенном фонарике, он вышел в коридор. Оттуда лестница вела в чайную. Он уже отодвинул было бамбуковую занавеску, но услышал разговор.
— Теперь это убийство навяжут рыбакам…
— Его, наверно, наказал горный дух, — пробормотал кто-то.
— Глупости! — резко ответил первый. — Это сказки сумасшедшего Генго. Если кто и знает об убийстве, так это он… Целыми ночами бродит по берегу.
Таке Хирозе запомнил имя. Еще ниточка… Он отодвинул занавеску и вошел в зал. Разговор мгновенно прекратился. Инспектор прошел к столику, вынул свой походный блокнот и принялся его листать.
Зарисовка местности, имя Юкио Такеда с заметкой «алиби малоубедительно». Имя Хагуро-ямо, возможного пособника Такеда. Затем Аримитсу — местный скупщик рыбы, связь с Гарвером (сведения получены от переводчика) и, наконец, последняя запись, сделанная только что: Генго — рыбак.
Хозяин принес Таке Хирозе чашку чая. Инспектор тихо спросил его:
— Среди гостей нет ли Юкио Такеда?
— Нет, — ответил хозяин.
Таке Хирозе выпил чай, расплатился и вышел.
До сих пор коммунистическая партия организовывала большие кампании в городах. Теперь ее влияние проникло и в самые отдаленные уголки страны. Удивляться ее популярности не приходилось, — ведь коммунисты выступают против военного договора с Америкой, атомного оружия и безработицы — этого страшного бича Японии. А в том, что здесь, в поселке, действует хорошо организованная группа, инспектор больше не сомневался.
Как он должен вести себя с коммунистами? Закрыть глаза на подготовку протеста? Разразятся беспорядки, тогда начальство всю вину взвалит на него. Он криминалист, да… Недавно его товарищ Азунава расследовал на верфи убийство и не доложил о предполагаемой демонстрации портовых рабочих. Теперь этот блестящий криминалист занимается мелкими карманными кражами.
Таке Хирозе не заметил, как подошел к берегу моря. Вспомнил разговор рыбаков в чайной и решительно свернул влево. Старый рыбак мог быть только на той стороне бухты, там, где был убит лейтенант Гарвер. По другую сторону бухты — запретная зона.
Идти пришлось порядочно. Наконец он заметил фигуру: слегка прихрамывая, человек с трудом тащил за собой какой-то большой предмет.
Подойдя ближе, инспектор увидел испуганно остановившегося старика.
— Добрый вечер, Генго.
Тот молча смотрел на него широко открытыми, застывшими глазами.
— Что вы здесь делаете? — спросил Таке Хирозе.
Генго молча поднял корзину.
— Водоросли, раковины.
— Для себя собираете?
Генго мотнул головой.
— Нет, для продажи.
— Хороший заработок?
— Как когда.
— Американцам тоже продаете?
Генго отрицательно покачал головой, схватил корзину и, не оборачиваясь, пошел к морю.
Таке Хирозе, догнав старика, схватил его за рукав.
— Я из полиции. Отвечайте на вопросы.
Генго сразу остановился.
— Три ночи назад здесь с вами разговаривал американский офицер.
— Нет, — пробормотал Генго.
— Вы его видели?
Генго показал на забинтованную ногу и сказал:
— Я болел.
— Здесь, на берегу, убили офицера. Вы ничего не заметили?
— Я болел, — настаивал старик.
— Когда вы поранили ногу?
— За день до той ночи.
— Перестаньте лгать!
Лицо старика дрогнуло, губы задрожали. Инспектор был твердо убежден: старик что-то знает и скрывает.
— Значит, днем раньше? Хорошо, мы разберемся. Где вы живете?
Таке Хирозе поднялся на гребень песчаного холма и огляделся. Отсюда не было видно ни старого рыбака, ни места убийства. А вот коттедж на берегу был ярко освещен.
Летний коттедж принадлежал доктору Матзумоко. Инспектор подошел почти к самой веранде, и в этот момент дверь коттеджа открылась.
— Вы ко мне? — спросил доктор.
— Нет, просто шел мимо.?
— Заблудились?
Таке Хирозе молчал.
— Если вы не торопитесь, зайдите выпить чашку чая, — предложил доктор.
— Благодарю, с удовольствием.
Инспектор сбросил у входа сандалии и вошел в дом.
Пройдя через европейски обставленный кабинет со множеством книжных полок, они очутились на веранде. Вокруг низенького столика лежали подушки для сидения. Пустота помещения скрадывалась букетами цветущей азалии и зелеными ветками деревьев.
Доктор Матзумоко опустился на подушку, приглашая сесть и гостя.
— Наверное, вы слышали обо мне, потому я и не представился.
— Да, я о вас слышал. А я инспектор уголовной полиции Таке Хирозе и прибыл сюда для расследования убийства американского офицера.
— Я так и подумал. Ночью вряд ли ради удовольствия бродят среди дюн.
— Сегодня я встретил еще одного человека, бродящего здесь не ради собственного удовольствия, — ответил инспектор.
Доктор Матзумоко недовольно покачал головой.
— Старый Генго опять на берегу. Ведь я вчера только перевязывал ему ногу, велел поберечь ее.
— Когда вы в первый раз перевязали его рану?
— Позавчера в полдень.
— Этот Генго говорил мне, что ногу он поранил гораздо раньше. А не смогли бы вы, как врач, определить время ранения?
Доктор подумал, что если бы рана была более старой, она или больше загноилась, или почти поджила бы.
Они молча пили чуть горьковатый чай. Наконец доктор сказал:
— Уверен, старик не причастен к убийству.
— Я и сам в этом уверен, — подтвердил Таке Хирозе. — Но он что-то скрывает. Да и не только он.
Матзумоко задумчиво покачивал головой.
— Да, люди здесь недоверчивы и подозрительны.
— Я понимаю: учебные тренировки и запретные зоны не располагают к откровенности.
— Дело не только в этом. Многие поняли двойную игру Америки. Сначала мир, потом военный союз — и остров превратился в вооруженную крепость. Крестьян сгоняют с родных мест, земли нужны для американских опорных пунктов. Экономику съедает вооружение. После страшных лет войны людям хочется лучшей жизни. А что нам принесли американцы? От наших рынков в Советском Союзе принудили отказаться, зато нам навязывают дорогое американское оружие. Народ, наконец, понял, откуда пришла эта кабала, и протестует всеми доступными ему средствами.
— Во время войны я был мал, но и сейчас при виде американских солдат вспоминаю Хиросиму и Нагасаки.
— Верю, — ответил доктор. — Но ведь они уже фактически после войны воспользовались страшным оружием. И сейчас им бряцают.
Пора было уходить. Прощаясь, Таке Хирозе как бы случайно спросил доктора:
— Здесь такая тишина, слышен каждый шорох: скажите, в ту ночь вы ничего не слышали?
Матзумоко облокотился о подоконник веранды.
— Ваши коллеги уже спрашивали меня. Окна моего кабинета выходят на другую сторону дома, и я, к сожалению, ничем не могу помочь. Я ничего не слышал! Спокойной ночи.
Таке Хирозе вышел. Дверь дома бесшумно закрылась за ним.
* * *
У рыбаков шел повальный обыск. Перед домом учителя собралась толпа. На перевернутой бочке ораторствовал учитель Ясаки.
— Наше преступление только в том, что мы боремся за свою отчизну, — говорил он. — Мы не хотим жить рядом с бомбами.
Полицейские никак не могли пробиться сквозь толпу, плотным кольцом окружившую дом Ясаки.
Таке Хирозе прошел дальше по поселку и поравнялся с хижиной, где в прошлую ночь искал рыбаков. Тут тоже шел обыск, а поодаль под присмотром толстого полицейского стояли двое молодых людей. Может быть, это те, кого он ищет?
Таке Хирозе подошел к ним.
— Вы Юкио Такеда?
Один из них непринужденно протянул инспектору руку.
— Да, я Юкио Такеда. Рад с вами познакомиться, — без тени иронии сказал он.
— Рано радуетесь: ваше алиби в ночь убийства не так уж убедительно.
— Вам мы можем дать любое доказательство, только те о них не должны знать. — И Хагуро-ямо, вмешавшийся в разговор, кивнул в сторону полицейского.
Странно!.. Оба коммуниста вели себя с ним, как с товарищем.
— Вы уверены в моей непричастности к этим обыскам? — осторожно спросил Таке Хирозе.
— Мы знаем даже больше. Знаем, как вас пытались втянуть в политическую интригу, знаем и о вашем отказе. Мы вас очень ценим.
Из лачуги вышел офицер, махнул полицейскому, охранявшему рыбаков, и тот заторопился.
— Офицер жаждет беседы с нами, — пошутил Хагуро-ямо.
Юкио Такеда, прощаясь, добавил:
— Расследование убийства в наших интересах, рассчитывайте на нашу помощь.
От рыбачьего поселка до дома скупщика рыбы не больше пяти минут ходьбы.
Около складов Таке Хирозе заметил ярко-красную автомашину. Из кабины вылез щупленький человечек.
— Что вам угодно? — обратился он к инспектору.
— Я ищу господина Аримитсу.
— Это я, прошу вас пройти со мной.
Таке Хирозе шел следом за хозяином по длинному складу, заполненному чанами с рыбой. Аримитсу завел инспектора в какой-то чулан. Усадив гостя на единственный стул, сам остался стоять у двери.
— Прошу вас объяснить, зачем я вам понадобился?
— Я прибыл сюда для расследования убийства, и мне нужны кое-какие сведения.
— К сожалению, мои сведения очень скудны.
— Вы торгуете только рыбой?
— Да, только рыбой.
— Поставляете ли вы рыбу на американскую базу?
— Нет, они едят консервы или продукты, доставляемые из города.
— Кого вы знаете на базе?
— Никого.
— А Гарвера?
— Гарвера?
Удивление Аримитсу было неподдельным.
— А как звали американца, с которым вы беседовали на дороге в Тзуматао?
— Ах, этот! — Аримитсу засмеялся. — Я до сих пор и не знаю, как его зовут. Он помог мне исправить машину.
— Больше ничего?
Аримитсу щелкал пальцами.
— Больше ничего.
— Оживленная перебранка — странный способ благодарности.
Аримитсу вздохнул.
— Коли вам все известно, расскажу.
— Рассказ ваш меня мало интересует, — оборвал его Таке Хирозе, — отвечайте на вопросы. Американец, с которым вы тогда ссорились, и был офицер, убитый здесь несколько дней назад.
— Неужели он? — Личико Аримитсу посерело. — Не думаете же вы… Подождите, где же я был в ту ночь? Вспомнил, в Тзуматао с друзьями в ресторане. Они могут это подтвердить!
— О чем вы говорили с американцем?
— Офицер просил опиум.
— Опиум?
— Да, сначала опиум. Он слышал, что у нас его можно купить. Я не дал. Тогда он потребовал кокаин. Я наотрез отказался. Он взбесился, страшно ругался.
— Наркотики он просил для себя?
— Конечно. Он нервничал, просил хоть малыми дозами. Прошу вас, запишите имена моих друзей, с которыми я был тогда в ресторане.
Таке Хирозе машинально записал имена друзей Аримитсу: мысли его были заняты убитым. Итак, наркоман. Придется связаться с отделом по борьбе с наркотиками и получить сведения о всех торговцах опиумом в этом округе…
* * *
Сотрудники отдела криминалистики предпочитали поменьше сталкиваться со своим новым шефом Ванамакой. После снятия прежнего начальника Юке за участие в работе Совета Мира и за подпись против американского военного союза Ванамака стал шефом отдела криминалистики в Шимоносеки.
У него был блестящий опыт работы. Перед второй мировой войной он, тогда еще начинающий агент, работал в Маньчжурии в разведке. Затем во время войны Ванамака стал начальником лагеря военнопленных офицеров в Окинаве. Следующий этап — подавление восстаний в Индокитае и вербовка агентов из лагерей интернированных лиц на Филиппинах. В 1943 году он — начальник разведки на Филиппинах и организатор борьбы с партизанами.
Вскоре пришлось убраться с Филиппин. И вот Ванамака в Японии — ведет зверские допросы военнопленных офицеров. Но со временем и это занятие пришлось прекратить.
Ванамака стал разводить розы.
Шли годы… Бывший военный преступник Ванамака снял фартук садовника, стал членом партии «патриотов» Японии и поступил в уголовную полицию. Должность была незаметная: его друзьям и покровителям приходилось соблюдать осторож-ность. Но Ванамака дождался. Первое освободившееся место предоставили ему, дав понять, что его главная задача — очистить аппарат от политических вольнодумцев. Эта работа для Ванамаки — душевный бальзам.
«Что нужно комиссару, — думал Ванамака, — откуда он меня знает?»
Когда вошел Тзукино, лицо шефа уголовной полиции окаменело.
— Вы меня знаете? — поинтересовался он, предложив комиссару присесть.
— Да, я встречался с вами в Иокогаме во время расследования дела городского управления.
— Что же сейчас вас привело ко мне? — спросил Ванамака, успокоенный ответом комиссара. Хорошо, что этот толстяк не знает о его прежних занятиях!
— Я приехал по делу об убийстве американского офицера Гарвера. Вы прислали для расследования инспектора Таке Хирозе.
Ванамака молчал.
— Я не вполне согласен с методами его работы. Странно, — продолжал Тзукино, — в таком серьезном случае ему дано право самостоятельно и единолично решать все вопросы.
Ванамака поднял голову.
— Американское военное командование просило нас поднимать как можно меньше шума вокруг этого убийства.
— Согласен с их доводами. Но ваш инспектор держится другого мнения. Я предложил ему изолировать известный контингент людей, враждебно настроенных к американцам и правительству. Он отклонил мое предложение, хотя наверняка среди них прячется убийца.
— Почему же вы сами не арестуете этих людей? У вас есть все права.
Тзукино развел руками.
— Нет оснований. Вчера они даже расклеили листовки с протестом и в рыбацком селении и в окрестных деревнях. Но этого мало — единственным поводом для немедленного ареста может служить обвинение в убийстве. А ваш инспектор будто и не замечает желания американцев, сам подпевает коммунистам. Уверен, в своих отчетах он правды не напишет.
Ванамака поднялся, в упор глядя на комиссара.
— Решайте эту дилемму сами, но с коммунистов не спускайте глаз. Будет нужно, пришлем вам особые полномочия. Есть еще вопросы?
Тзукино поспешно попрощался и вышел из кабинета.
* * *
После полуночи на базе разом осветились все строения. Рев сирены разорвал ночную тишину.
Лучи прожекторов обшаривали берег, бетонную дорогу на Тзуматао, «фазаний» лес и снова возвращались к берегу.
Ослепительный свет одной прожекторной установки охватил широкий круг, в котором стояли японский полицейский и два солдата американской военной полиции. В центре круга на песке лежал убитый.
— Лейтенант О'Коннор, — шепнул солдат у прожектора. — Второй за неделю.
Таке Хирозе, приехавший на место происшествия, попросил отозвать людей, чтобы не затоптать следы. Ионсон, стоявший у машины с прожектором, тотчас распорядился прекратить самостоятельные поиски.
Инспектор зажег карманный фонарик и пошел по дюнам, освещая под ногами песок. Вскоре он натолкнулся на широкую полосу, такую же как и при первом убийстве. Преступник заметал след Широкая полоса привела к воде. На берег убийца мог возвратиться двумя путями: выйти подальше на каменном побережье или выбраться из воды у рыбачьего поселка. В обоих случаях след потерян.
Убийство совершено до полуночи. В это время позавчера он встретил здесь старого рыбака Генго — важное звено таинственной цепи. Первый утренний визит будет к рыбаку.
Таке Хирозе вернулся к месту убийства как раз в момент приезда коменданта базы майора Стане. От японца не укрылась нервозность американца. Комиссар Тзукино докладывал коменданту о расследовании.
— Хорошо. Позаботьтесь изолировать прессу. Ни звука о втором убийстве.
Тзукино пожал плечами.
— Вряд ли удастся: об убийстве говорит весь район, особенно коммунисты…
— Коммунисты? — уже не сдерживаясь, крикнул майор. — Кто, наконец, правит в Японии? Когда вы уберете коммунистов? Теперь, наверное, и ваш инспектор согласится на их арест!
— От господина инспектора больше ничего не зависит, я получил полномочия из центра. Спецотряды полиции для ареста коммунистов вот-вот прибудут.
Таке Хирозе, стоявший неподалеку, не проронил ни слова. Так вот каков Ванамака! Согласен лишить его помощников, допустить второе убийство, лишь бы убрать с дороги коммунистов и помочь американцам завершить расширение базы. Ну нет, он криминалист, а не политический паяц! Расследование убийства он доведет до конца.
— Хэлло! — Свет зажженного фонарика ослепил японца. — Ах, это вы! — Ионсон быстро выключил свет, испугавшись застывшего лица инспектора.
Таке Хирозе подошел вплотную к адъютанту.
— Постойте, — сказал он. — Почему выбор пал именно на Гарвера и О'Коннора?
Ионсон молчал.
— Что могло послужить причиной их уничтожения?
Ионсон пожал плечами.
— Не знаю. — Он говорил медленно, акцентируя, чтобы японец легко понял его. — На базе оба они пробыли недолго, только что прибыли.
— Только что прибыли? — быстро переспросил Таке Хирозе. — Откуда?
— Из Штатов, из специальной школы атомного обучения.
— Атомного обучения?!
Ионсон испуганно огляделся: он рассказал японцу то, что хранилось в величайшем секрете, и если инспектор воспользуется его откровенностью, Ионсону грозит позорное увольнение из армии.
— Я вам ничего не говорил, — дрожал голос Ионсона. — Понимаете, я ничего вам не сказал.
Таке Хирозе кивнул, и адъютант исчез в темноте.
* * *
О-Юки ломала на дворе хворост, как вдруг за забором услышала странное цоканье. «Хагуро-ямо!» — была первая мысль. Но сквозь щель забора она увидела лицо старика.
— Арестован Хагуро-ямо, забрали много молодых рыбаков, — шептал старик. — Только учитель Ясаки остался.
О-Юки от волнения пошатнулась и оперлась о забор.
— Когда их взяли?
— На рассвете пришли полицейские машины, а я сейчас же побежал к тебе.
— Ты состоишь в нашей организации? — спросила она.
— Нет. Я Генго с лодки Хагуро-ямо. Он — хороший парень, и его девушка должна узнать о несчастье.
Позади «фазаньего» леса послышался шум. О-Юки прислушалась.
— Что это?
— Американцы, — прошептал Генго. — Какие-то машины с большими лопатами впереди и грузовики с рабочими.
О-Юки словно ударили. Американцы начали перестройку пункта. Отсюда и аресты! Девушка вспомнила слова студента: «Иди в Тзуматао на ткацкую фабрику, спроси товарища Яри!» Скорей в город!..
Дверь кухни отворилась, и на пороге появился отец:
— Чего размечталась? Собирайся, надо идти на поле!
О-Юки собрала наломанный хворост и вернулась в дом.
Сколько бы отец ни бушевал, в поле она не пойдет.
— В поле я сегодня не пойду, — заявила она. — Надо бежать в поселок, а потом в Тзуматао: рыбаки арестованы.
— Ты с ума сошла! — закричал отец и ударил ее по щеке.
— Оставь ее, — умоляла мать. — Не бей, она глупая.
О-Юки выбежала из кухни.
— Немедленно вернись! — кричал отец.
Мать поспешила за дочерью.
— Не срами нас! Неужели тебе рыбак дороже отца!
— Дело не только в нем, их всех арестовали, чтобы американцам легче было отобрать наши поля.
Мать хотела еще о чем-то спросить, но тут вышел отец со свертком под мышкой — парадное кимоно и сандалии О-Юки. Он подозвал жену, и они вместе ушли.
Девушка вскочила. Скорей в селение к учителю! Он даст денег на дорогу и хоть старенькие сандалии. А тогда в Тзуматао, к товарищу Яри!
* * *
Генго выбежал из селения. И только около «фазаньего» леса остановился перевести дух. Широкое шоссе в Тзуматао преграждало путь. По нему с грохотом катились американские машины с непонятными металлическими частями. Замыкали колонну три грузовика, набитые японскими полицейскими с карабинами.
«Волки, настоящие волки!» — подумал Генго.
Машины с полицейскими промчались, и Генго, оглядевшись по сторонам, бегом пересек шоссе. Вскоре сквозь поредевшие деревья он увидел хижины своего поселка.
— Эй, Генго! — окликнули его. — В селении пусто. Все ушли в дюны, там полиция!
Это кричал рыбак Комо.
Генго растерялся. «Полиция утром была в селении, а теперь в дюнах?»
— Землю обмеряют, — продолжал рыбак. — Им на руку убийства!
— Убийства?
— Ну да. Ведь сегодня ночью опять убили американского офицера.
Генго так и застыл на месте. Убийство… Опять убийство!.. И перед глазами снова встал ночной берег с полосой белого прибоя. Он вновь услышал крик, увидел согбенную фигуру, промчавшуюся мимо него к воде…
Очнувшись, старик пошел берегом, обогнул склады Аримитсу и оказался перед хижиной. Около нее сидел человек, по-видимому его поджидавший. Человек встал и пошел навстречу рыбаку. Опять тот полицейский, допрашивавший его на берегу. Генго испуганно остановился.
— Вы меня ищете?
— Да, Генго, — кивнул Таке Хирозе. — Где вы были все утро?
— В лесу, собирал хворост?
— А ночью?
— Ночью — в хижине.
— Вы один живете?
— Да, один.
— В ту ночь, когда убили первого американского офицера, вы были на берегу? — спрашивал Таке Хирозе.
Руки Генго нервно теребили рубашку.
— Нет.
— А сегодня ночью не были?
— Не был я на берегу.
— Почему?
— Болела нога.
— Перестаньте лгать! В ночь первого убийства вы были в дюнах. Мне начинает казаться: убийца — вы!
— Нет, нет! — крикнул Генго. — Я никого не видел, ничего не знаю, я не убивал!
— Скажите, наконец, правду. Поймите: власти используют оба убийства в интересах американцев. Сегодня из-за вашего молчания арестовали рыбаков. Американцы за убийства отберут у крестьян землю, выгонят всех вас из поселка. Помогите найти убийцу, скажите, кого вы видели на берегу.
— А Хагуро-ямо освободят? — помолчав, спросил старик.
— Да, если я найду преступника!
Долгая пауза и потом шепот:
— Доктор Матзумоко!
Таке Хирозе не понял:
— Доктор Матзумоко, живущий в коттедже на берегу моря? Что с ним случилось?
— В ту ночь, неделю назад… он прошел мимо меня… к воде… и исчез… Кто-то кричал… тогда…
— А вы не ошибаетесь? — все еще не веря, спросил Таке Хирозе.
Генго отрицательно покачал головой:
— Нет, он пробежал рядом, я его узнал. Сегодня ночью я никого не видел и ничего не слышал.
* * *
О-Юки добежала до шоссе, заметила необычайное оживление около базы. Разгружались грузовики, с грохотом падали камни, около дороги на лугу экскаваторы рыли землю, а на краю шоссе пыхтела громадная бетономешалка. У проходных ворот базы стояли американцы с большим листом, по-видимому картой.
Мимо О-Юки прошли два японских землекопа.
— Цементу навезли — хватит забетонировать весь остров.
— Похоже, будут строить аэродром. Лес тоже уничтожат.
Девушка помчалась дальше в рыбацкое селение.
Поселок словно вымер, не видно было даже играющих детей.
О-Юки отыскала дом учителя и постучала.
Через несколько минут О-Юки с письмом к товарищу Яри бежала к почтовой станции. Как раз в этот момент из дверей станции вышел водитель почтового автомобиля.
— Возьмите меня в Тзуматао, — робко обратилась девушка к шоферу.
— К сожалению, не могу возить посторонних — за это уволят, — ответил молодой человек, укладывая в автомобиль мешки с почтой.
— Очень прошу вас!
— Зачем тебе так срочно понадобилось в город?
Шофер огляделся и, показывая на рыбацкий поселок, спросил:
— Из-за американцев?
О-Юки колебалась.
— Ты из союза?
Девушка промолчала.
— Ладно, садись. А деньги спрячь!
* * *
Таке Хирозе брел по берегу. В сумерках на горизонте море светилось, резкий крик летающих над ним чаек заглушал даже шум прибоя.
Инспектора покачивало от усталости. Весь день он бегал по Тзуматао, собирая сведения о докторе Матзумоко.
Во время войны Матзумоко работал хирургом. Его семья погибла во время атомного налета. Доктор и после катастрофы руководил больницей для облученных, но вскоре после прихода американцев оставил пост и уехал. Его обвинили в нарушении врачебной этики, потом обвинение сняли. Долгое время доктор участвовал в борьбе за мир.
И вот образованный человек через семнадцать лет после атомной катастрофы мстит за гибель своей семьи, убивает двух американских офицеров…
На горизонте исчезла светлая полоска моря, угомонились чайки. Потемневшее море слилось с дюнами.
Таке Хирозе быстро поднялся по тропинке к коттеджу и постучал.
Дверь открылась, в просвете показался доктор.
— Ах, это вы! Добрый вечер!
Таке Хирозе поразило осунувшееся до неузнаваемости лицо доктора. Матзумоко первым прошел на террасу и, кряхтя, с трудом опустился на подушку.
— Выпейте со мной чаю.
— Вы больны?
— Ничего особенного.
— Вас тревожат разыгравшиеся здесь события, — инспектор старался завязать разговор.
— Меня уже ничего не удивляет.
— Вы не верите в успех Сопротивления?
Матзумоко, снисходительно улыбаясь, смотрел на Таке Хирозе.
— Движение Сопротивления? Люди, печатающие плакаты, устраивающие собрания и демонстрации, друзья мира. Да, да, не спорю, они много делают: только плакатами, собраниями и демонстрациями против американцев и атомной бомбы многого не сделаешь.
— А демонстрация в Токио, в которой участвовали все слои населения, демонстрация, приведшая к падению старого кабинета?
— Кабинет-то пал, но договор ратифицирован, и атомная бомба по-прежнему висит над нашими головами.
— Вы — фаталист, редкое явление среди мыслящих людей Японии.
— А вы сами? Каково ваше участие в борьбе?
— Я криминалист, нахожусь на государственной службе, — ответил инспектор, понимая, как фальшиво звучат его слова.
Матзумоко отмахнулся:
— Это не ответ! Вы должны иметь собственное суждение.
Разговор с доктором принимал странный оборот.
Матзумоко перевел разговор.
— Далеко ли продвинулись ваши поиски?
— Я почти нашел убийцу, — ответил Таке Хирозе.
— Серьезно? — В вопросе доктора не было иронии.
«Добиться признания любым путем, а для этого надо обдумывать каждую фразу, каждое слово!»
— Но пока мне непонятен мотив преступления, — медленно произнес Таке Хирозе. — Возможная причина — месть. О нет, месть не персонально этим офицерам (в сущности, убийца их почти не знал). Я имею в виду месть политического характера — месть за погибших и погибающих в Хиросиме и Нагасаки…
— Месть? — Голос доктора звучал злобно.
— Да, месть, — повторил инспектор. — Оба офицера — атомные специалисты, только что прибывшие из США.
— Эта ситуация действительно осложняет происшествие.
— Трагически осложняет…
— До сих пор я думал, убийство всегда трагично…
— Верно, но в этом случае трагизм особый. Трагическое заблуждение убийцы.
Допрос старого рыбака Генго казался теперь Таке Хирозе пустяком. Матзумоко человек собранный, непроницаемый, его никакими психологическими трюками не проймешь. Подозревает ли он свое разоблачение? Не показалось ли ему необычным столь позднее посещение инспектора?
— Две недели тому назад мне передали дело Гарвера, — сказал Таке Хирозе. — Более чем скупой материал следствия, молчание прессы, передача дела мне одному…
— Причину не трудно угадать, — перебил Матзумоко, — не привлекать внимания общественности…
— Настоящая причина проще и страшней. Нужно нераскрытое убийство. Лучшее средство протащить сквозь все препятствия атомную базу Макнеел.
Таке Хирозе видел, как вздрогнул доктор.
— Я не понимаю вас.
— Возможно. Я раньше тоже не мог себе этого представить. Вот тут-то и начинается трагическое заблуждение убийцы. Здесь, на острове, были люди, главным образом молодежь, способные поднять не только здешних рыбаков и крестьян, но и других в стране на борьбу против строительства в Японии атомных баз. Для американцев и японских правящих кругов это опасные противники. И вот человек, подавленный атомной трагедией, убивает атомных специалистов, достигая этим обратного действия: сегодня утром в поселке повально арестованы все неугодные правительству. И хотя против них нет никаких улик, это не играет роли: важно было любой ценой убрать опасный элемент, мешающий размещению атомных баз. Арест формально вполне оправданный — убийство двух американских офицеров.
Таке Хирозе поднялся.
— Новые атомные специалисты придут вслед за убитыми, а за ними — бомбы и ракеты. Защитить население некому — заступники сидят в тюрьме как убийцы. И атомные специалисты, протащившие сюда смертоносное оружие, могут на нем написать: «От всего сердца благодарим доктора Матзумоко».
Тишина на террасе коттеджа становилась невыносимой, ее нарушал только шум прибоя. Матзумоко сидел согнувшись, капельки пота блестели на его лбу.
— Дело ведь не в одном этом пункте, — как бы в полусне заговорил доктор.
Таке Хирозе сел, оказалось напряжение.
— Конечно, бороться будут везде. Но если американцам и на других базах повезет так же, как здесь, то очень скоро Япония станет атомным островом.
Матзумоко медленно поднялся. Он обошел столик, остановился.
— Я ненадолго уйду, подождите меня. — И, не получив ответа, исчез во внутренних комнатах.
Таке Хирозе понимал; доктор никуда не скроется, да и район оцеплен…
Прошло много времени, а инспектор все сидел в той же позе, прислушиваясь к каждому шороху в доме. Но, кроме шума морского прибоя да потрескивания балок, он ничего не слышал.
Наконец вошел Матзумоко и сел. По его лицу было трудно догадаться, как он поступит. Сдержанно и спокойно он заговорил:
— Я все вам расскажу. Время у вас найдется?
Таке Хирозе кивнул.
— Я работал хирургом в госпитале, неподалеку от Хиросимы. Моя жена, дочь и отец жили тогда в Хиросиме. В ночь на шестое августа тысяча девятьсот сорок пятого года я дежурил в госпитале. После бомбардировки Токуямы привезли много раненых, и оперировать приходилось безостановочно.
Рано утром я должен был оперировать последнего больного. Все было готово к операции, как вдруг ослепительный свет заполнил здание госпиталя. Раздался страшный грохот, здание закачалось. Я выглянул из окна и увидел, что с неба падает густой серый снег. Стало темно. Одна из сестер ворвалась в коридор, крича: «Вас срочно к телефону!»
Я бежал к телефону с неотвязной мыслью: «Откуда столько серой пыли? Почему она падает с неба?»
Хриплый голос кричал в трубке: «Атомный налет на Хиросиму! Сотни тысяч пострадавших! Немедленно приезжайте к горе Хиджи». Там семья! Я выбежал на улицу, не снимая халата, вскочил в машину, и мы помчались…
Там, где была Хиросима, подымался гигантский черный столб. Я видел города после бомбежек, но такой картины…
Вскоре пошел дождь, черными каплями падавший с неба. Перед въездом в город водитель включил фары, с трудом проникающие сквозь завесу копоти и дыма. Мы оказались в гуще беглецов. Кругом черные лица, лохмотья вместо одежды.
На перекрестке нас задержал военный патруль. Я высунулся из окна: «Мне необходимо ехать дальше, вот приказ». Впереди улицы были пустынны. Местность напоминала вулканический ландшафт — кратеры и холмы. Здесь двигались люди в плащ-палатках и черных масках. На носилках у них какие-то свертки… Истошные крики…
Немного погодя нас снова остановили. Человек в плаще и маске поднял руку и сказал: «Назад, сейчас же назад!» Я вылез из машины: «Мне необходимо попасть в лазарет на горе Хиджи».
«Назад, — настаивал солдат (под плащом я увидел военную форму). — Атомная бомба, усиливается радиоактивность».
Через завесу дыма и серой пыли, падающей с неба, к нам приблизилась закутанная фигура — офицер: «Куда вы хотите проехать?» Я схватил его за плащ, покрытый крупицами пыли: «В лазарет. А в городе моя семья, я должен ее разыскать». Офицер помедлил, вытащил карту и развернул ее: «Где жила ваша семья?» — «Рядом с миссионерской школой, около Западной площади». Офицер спрятал карту, даже не взглянув на нее. «Возвращайтесь и объезжайте город. Здесь проехать нельзя: гамма-лучи невероятной силы». Он обнял меня за плечи, подвел к машине и втолкнул в нее. Прежде чем закрылась дверца автомобиля, я знал: моя семья погибла…
Я остался в госпитале у горы Хиджи, — продолжал доктор. — Страшные дни… Смерть людей наступала по совершенно непонятным причинам. Над госпиталем, не переставая, кружился удушающий дым: неподалеку сжигали трупы погибших. У нас не хватало стерильных материалов, а главное — консервированной крови. Белокровие уносило тысячи жизней. Если бы у нас было достаточно средств для переливания крови, удалось спасти гораздо больше пострадавших, но и при самых примитивных средствах мы вырвали у смерти многих.
Свою семью я не искал. Единственным забвением была работа…
Как-то утром среди палаток госпиталя появились американские солдаты. Я уже слышал о прибытии первых самолетов с американскими врачами и журналистами и спокойно продолжал обход больных. Вдруг ко мне подошел японец в американской форме и пригласил проследовать в управление госпиталя. Я прервал обход и, преисполненный надежд получить оборудование и медикаменты, пошел вместе с переводчиком.
В палатке высокий человек в американской форме, пригласив меня сесть, представился: начальник американской медицинской комиссии.
Я рассказал ему о методах нашего лечения, о наших нехватках. Он вежливо слушал, не перебивал, потом, закурив сигарету, сказал: «Ваша работа вредна. Своим лечением вы только путаете картину болезни. Мы изолируем облученных людей в особое отделение». Я сразу не понял его и спросил: «Какой же метод вы примените?»
Он холодно посмотрел на меня и ответил:
«Никакого. Нам надо проследить за болезнью во всех ее проявлениях, составить таблицы, воспользоваться данными. Понятно?»
Цинизм его слов был ужасающий. Я вскочил: «Понял: облученные явятся подопытными животными! Смерть сотен тысяч ради составления таблиц!»
Американец, попыхивая сигареткой, развел руками:
«Не надо громких и жестоких слов. Мы с вами ученые, а наука не терпит сентиментальности. Это пока единственный шанс изучить на практике действие радиоактивных лучей на человека. В этом и есть служение науке».
«Я понимаю под наукой служение человечеству приобретенными знаниями. Без этого наука стала бы ареной преступлений».
Американец слегка наклонился ко мне.
«Я продлил бы нашу интересную дискуссию, если бы дальнейший спор мог что-либо изменить в наших планах. Но решение окончательное. Изоляция началась».
Моим единственным желанием было бежать. Белый халат казался насмешкой, издевательством. Я сорвал его…
— И вы бежали сюда? — спросил Таке Хирозе.
— Да, я бежал сюда. Этот коттедж я приобрел еще до войны. Казалось, здесь я успокоюсь, но покой не приходил. Однажды я получил уведомление о поднятом против меня деле за самовольное оставление поста хирурга в госпитале и требование объяснить свое поведение. В тот же день я начал свой обвинительный доклад, где подробно рассказал о действии бомбы, о преступном отношении американских врачей к облученным больным. Почти перед самым окончанием моей работы я получил уведомление о прекращении моего дела. Я все-таки отослал доклад во врачебное общество и медицинский журнал. Напечатан он не был…
Позднее я стал писать для газет, радио; социалистические и коммунистические газеты помещали мои статьи, радио не удостоило меня ответом. Я понимал: началось новое вооружение Японии, и заинтересованные в нем круги не желали вспоминать о Хиросиме.
Американцы продолжали опыты, все статьи и протесты отскакивали от них, как капли дождя от оконных стекол. Я сомневался в правильности нашего пути, а каким он должен быть, не знал…
С некоторых пор я стал замечать боли в селезенке, слабость, головокружение. Я обследовался и понял: черный гриб Хиросимы накрыл и меня. Лейкемия!
Таке Хирозе не удержался от возгласа.
— Да, лейкемия, — продолжал врач, — зашедшая так далеко, что теперь мне осталось жить несколько недель.
Когда разразилась грандиозная борьба против атомного вооружения и военного пакта, я принимал в ней деятельное участие. Кабинет сменился, а пакт все-таки протащили…
С Вильямом Гарвером я познакомился совершенно случайно.
На дороге в Тзуматао я ждал автобуса. Мимо меня пронесся «джип», внезапно затормозивший. Сидевший в нем офицер любезно приглашал меня. Это был Гарвер. Раньше я его никогда не видел, хотя знал в лицо почти всех офицеров базы.
Гарвер предложил мне место в машине, и мы с головокружительной скоростью понеслись. Гарвер расспрашивал о местности. Он недавно приехал из Штатов и интересовался всем новым. Вначале он мне даже понравился, хотя я все время замечал странную направленность его вопросов. Бросалась в глаза его нервозность, дрожание рук и век. Я рассказал о себе. И то, что я врач, произвело на американца ошеломляющее действие. Он притих и только беспрерывно курил.
Около первых домов Тзуматао он наклонился ко мне, косясь на шофера.
«Не могли бы вы дать мне немного морфия или кокаина?»
Я был неприятно поражен.
«Врачи располагают ничтожным количеством наркотиков», — сказал я сдержанно.
«Уступите толику, я заплачу долларами».
Я понял: передо мной наркоман. Странный блеск глаз, подергивание век, дрожащие руки.
«Мне нужно немного для работы», — пытался он завуалировать страстное желание наркомана.
«У нас наркотики запрещены».
Гарвер отмахнулся.
«Знаю, у нас тоже запрещены, но везде можно достать».
Шофер сбавил скорость, и я решил выйти из машины.
«Остановите здесь». Гарвер подал удивительно влажную, холодную руку: «Разрешите мне вас навестить?»
Мотор машины почти заглох, и шофер мог слышать каждое слово.
«Заходите».
В тот же вечер в сумерки он пришел. При электрическом свете он казался еще бледней. Блеск в глазах усилился. Я понял: этот человек находится на грани тяжелой, моральной депрессии.
Гарвер сидел на этой же веранде, вот так же против меня. После незначительных фраз сразу попросил:
«Дайте мне хоть немного морфия, я хорошо заплачу».
«Я ничего не дам, я врач, а не торговец наркотиками», — оборвал я его. Другого бы я немедленно выгнал, но этот человек был невменяем.
«Для меня это лекарство. Вы же видите, я погибаю».
«Почему вы не лечитесь?»
«Лечиться! Тогда я должен снять форму. А это конец».
«Офицеров не выгоняют из армии за лечение…»
«В принципе нет, но из специальных частей обязательно».
Я пытался разобраться в этом чуждом мире.
«А ваше состояние? Неужели никто не замечает? Долго его не скроешь».
«Если официально никто не узнает, меня не уволят. Треть всех офицеров атомных подразделений или алкоголики, или наркоманы. Всех уволить невозможно: образование стоит дорого».
Я вновь увидел блеснувшую молнию атомного взрыва.
«Да разве вы знаете о тренировке офицера атомных частей, — говорил как бы для себя Гарвер. — Часами в специальных кабинах, днями и ночами в специальной одежде. При опытных взрывах находишься совсем рядом в траншее, ползешь по зараженной местности и не знаешь, не поразили ли тебя эти проклятые лучи?.. Что еще остается человеку, как не стать после всего этого наркоманом или алкоголиком?»
В голове моей стучало: атомные войска! Я видел перед собой не человека — развалину. И ему они доверили страшное оружие, наркоману, истерику, которому нельзя давать в руки и простого ножа!
«Что с вами?» — как во сне услышал я голос Гарвера.
Я встал.
«Немедленно уходите». На какое-то мгновение мне даже показалось, что американец бросится на меня. Но Гарвер поднялся и молча вышел из коттеджа.
И тогда страх, невероятный страх заполз мне в душу. Там идет человек, безумец с дрожащими руками. Один неверный жест этих рук — и человечество ввергнуто в пучину безумия. И я его отпустил. Задержать, немедленно задержать!..
«Хэлло! — крикнул я в открытое окно. — Вы идете неправильно, на базу в другую сторону».
Гарвер вернулся к моему дому. Я действовал машинально, надел накидку и, взяв в кабинете кинжал, старую фамильную реликвию, пошел рядом с американцем.
Гарвер молчал. Я спросил его:
«А вам не страшно от одной мысли: вдруг прикажут нажать кнопку вашего страшного орудия?»
Он посмотрел на меня.
«Не раз меня охватывал ужас. Но, думая о смысле жизни, я спрашивал себя: является ли этот страшный взрыв каким-то небывалым ужасом? Все мы гонимые, обманутые дураки. Иногда я думаю: белая молния, огонь — всему конец, и покой, покой!..»
Его голос был голосом сумасшедшего.
Я убил его. — Доктор Матзумоко встал, подошел к стеклянной стене и открыл окно. — Вильям Гарвер умер сразу. Накидкой я замел следы, пошел к морю, пробежал по воде и вернулся домой другой дорогой.
Я рассчитывал на арест и решил скамью подсудимых превратить в трибуну против атомных преступников, показать, в чьих руках находится атомное оружие, призвать народы к борьбе.
Ареста не последовало. Газеты молчали, следователи исчезли. Потом появились вы. Я понимал: вопрос с расширением американской базы перешел в решающую фазу — и не знал, что делать. Признаться или молчать?
Через несколько дней на том месте, где я убил Гарвера, появился американский офицер. Он внимательно оглядывался, немного посидел среди дюн. Почему он интересовался местом убийства? Может быть, товарищ убитого или его заместитель. Раньше я его никогда не видел.
Офицер подошел к моему садику. Лицо у него было умное, приятное, хотя что-то в нем говорило о жестокости. Я поздоровался с пришедшим.
Он заговорил:
«Удивительно пустынная местность».
«Да, особенно ночью».
«Вы постоянно здесь живете?»
«Я старик и меня не пугают тени убитых!»
Американец закусил губу.
«Его здесь нашли?»
«Там, где вы только что сидели. Вы ищете место убийства?»
«Не совсем. Когда вышел на берег, вспомнил — и огляделся».
«Вы заместитель покойного?»
«Да, я откомандирован на его место».
Он не знал о моей осведомленности.
«Я угадал в вас новичка, — продолжал я, — потому что знаю почти всех офицеров вашего пункта. Они часто проходят мимо моего дома. Прогулки разгоняют тоску».
«Да, здесь тоскливо. Особенно тому, кто только что приехал из Штатов».
«Из Штатов? Это интересно, — сказал я. — Сам я учился в Англии, и меня интересуют западные новости. Если у вас найдется время, навестите меня».
«Я был в Англии в войсках. С удовольствием зайду к вам». И он откланялся.
Американец пришел на следующий вечер. Поговорили об Англии. Я рассказывал ему о своей учебе. Он мне — о жизни на родине, заметно избегая говорить о своем обучении. Да меня этот вопрос и не интересовал. Меня занимало другое. Этот офицер не Гарвер, не наркоман, не неврастеник. Он производил впечатление мыслящего человека. Как же он относится к атомному оружию? Каковы его принципы? Можно ли ему доверить смертоносное оружие?
«Американская армия в Японии слишком сильно напоминает о войне, о гибели Хиросимы и Нагасаки».
О'Коннор улыбнулся.
«Я знаю, атомные взрывы — шок, не скоро забываемый, но и он со временем пройдет».
За эту улыбку я его возненавидел.
«Это не шок — это смертельная опасность. Потому люди и борются против атомной войны».
Американец опять улыбнулся, закурил сигарету.
«Протесты, борьба — все это не ново. Когда немец Шварц изобрел порох, всюду кричали. Потом смирились. Позже Нобель изобрел динамит, везде собирались конгрессы, говорили о конце человечества в будущей войне. А сколько с тех пор истрачено динамита? Миллионы тонн. Так было и с подводными лодками и с самолетами, возмущались, протестовали, а потом привыкали».
«Нельзя сравнивать атомное оружие с другими видами оружия, — возразил я, — Оружие, лишающее людей потомства, испепеляющее целые области земного шара и угрожающее не только одному противнику, но и всему человечеству, — это же безумие!»
«Правильно, действие атомного оружия сильнее, чем динамита. Это вполне естественно. С развитием техники оружие становится более мощным. Атомное оружие — продукт технического прогресса, и задержать его невозможно».
«По вашему мнению, его невозможно запретить?»
«Нет. Рабочие когда-то разбивали машины, лишавшие их работы. Вместо разбитых ученые изобрели более совершенные станки».
О каком прогрессе говорил этот человек? Бомба, несущая гибель сотням тысяч людей, для него — прогресс?
«И вы беспрекословно выполните приказ и нажмете кнопку?»
«Да, нажму, — спокойно ответил он. — Я не сделаю, так другой сделает. Какая польза от моего сопротивления? В этом случае я пошел бы не только против своей страны, но и против прогресса. А эта роль исторически смешна и неблагодарна».
«А разлада со своей совестью вы не боитесь?»
«Это вопрос нервов. Пилот, сбросивший бомбу на Хиросиму, сидит в сумасшедшем доме. Кто знает, может быть, первые люди, употребившие динамит, тоже сошли с ума. Возможно, и я не выдержу, но приказ, безусловно, выполню».
Такой решительности и ясной логики я не ожидал. Я видел его умные глаза, сжатые губы. Нет, это не болтун Гарвер. Это человек, убежденный в своей правоте, он выполнит приказ.
«А если люди каждого из тех, кто навязывает человечеству атомное оружие, изолируют и даже уничтожат? Разве это не средство остановить ваш «прогресс»?»
О'Коннор снова снисходительно улыбался, улыбался, не зная, что зависит от его ответа.
«Это утопия, — возразил он. — Никогда люди не решатся на подобные меры. Они просто недооценивают действия бомбы и для крайних мер слишком культурны».
Он сам произнес себе приговор. Я убил его так же, как и Гарвера.
Доктор Матзумоко замолчал. Шум моря, доносившийся в открытое окно, стал грозным. Доктор, мертвенно бледный, с закрытыми глазами неподвижно стоял у окна.
Таке Хирозе знобило. Недаром он так боялся рассказа врача. Чувство симпатии к доктору и ненависти к настоящим убийцам охватывало его. Трагедия на базе Макнеел убила криминалиста Хирозе и поставила человека Хирозе перед трудным решением собственной судьбы.
— Вы меня арестуете? — спросил Матзумоко.
— Нет, этого я не сделаю.
Доктор удивленно посмотрел на инспектора.
— Значит, вы меня поняли?
— Да, — ответил Таке Хирозе и тут же добавил: — Однако совсем не одобряю ваш метод борьбы. Но главная роль в этой трагедии принадлежит не вам.
На веранде воцарилось молчание. Доктор долго наблюдал за инспектором и, наконец, решился.
— Вы должны меня арестовать!
— Вам этот арест необходим?
— Безусловно! Вы же сами меня обвинили в пособничестве американцам. Пусть на суде узнают правду: я расскажу всему человечеству, кому доверяют гибельное оружие. Тогда мой поступок и моя жизнь приобретут смысл.
— Глупец, — перебил инспектор. — Наивный глупец! — уже кричал Таке Хирозе. — Да вам не позволят и рта раскрыть, ни одного слова не дойдет до людей. Простите мою резкость, я и сам раньше верил, а теперь потерял иллюзии. Ваш процесс будут откладывать, пока вы не умрете, или проведут за закрытыми дверями, и ни один звук не проникнет в мир.
— Как и написанный мною доклад, — устало сказал доктор. — Что же мне делать?
— Используйте последние недели вашей жизни и напишите обо всем. Скройтесь куда-нибудь и пишите о Хиросиме, об угрозе атомной войны, о своих наблюдениях. Эти записи вы передадите в надежные руки. В Японии есть люди и организации, которым вы просто обязаны помочь своими материалами.
Матзумоко смотрел на инспектора.
— Это был бы выход, вы правы! И вы дадите мне возможность скрыться?
— Да.
Матзумоко подошел к инспектору и крепко обнял его.
— А что будет с базой Макнеел, с людьми, арестованными по подозрению в убийстве?
— Ночью вы напишете признание и оставите здесь на веранде. Опишете мотивы преступления и причины бегства. Приложите к признанию оружие убийства. Я думаю, этого будет достаточно. Завтра после обеда я заберу признание и начну розыск. До этих пор вы свободны.
Матзумоко поклонился.
* * *
Хагуро-ямо бросили в грязную, темную камеру.
В коридоре мерно шагал часовой. Вдруг заскрипел замок, и на пороге появился полицейский.
— Идем.
Хагуро-ямо волновался: в первый раз он шел на допрос.
В комнате, куда его ввели, за столом сидел человек в штатском.
— Где вы были в прошлую ночь?
— Дома.
— Ложь! Были в хижине лесничего?
— Нет, там я никогда не был.
— Ну, раньше-то вы там частенько бывали, и вы и ваши товарищи коммунисты. Мы там нашли плакаты, брошюры, ротатор и оружие! Что вы на это скажете?
«Ложь!» — чуть было не вскрикнул юноша, но вовремя спохватился: ведь он утверждал, что никогда не был в хижине.
— Убийцу нашли? — вместо ответа спросил Хагуро-ямо.
— Убийцу? Да, почти нашли. К вам это обвинение не относится. Вы виновны в подстрекательстве к бунту, в распространении запрещенной литературы и тайном хранении оружия. Это доказано.
«Так, значит хитрый детектив нашел убийцу. Хижину полиция обнаружила случайно, а оружие подбросила сама».
— Какие у вас связи в Шимоносеки на ткацкой фабрике, цементном заводе и железной дороге?
«Откуда такая осведомленность? Наверное, делегации рабочих этих предприятий пришли на помощь».
— О таких связях полиция обязательно знала бы.
— Мы кое-что и узнали, — пробормотал следователь.
— Рабочие уже прибыли в поселок? — не удержался Хагуро-ямо.
— Пытались пробраться. Вы, значит, подтверждаете вызов рабочих в селение?
Ловушка была грубой.
— Я ничего не подтверждал, — презрительно сказал юноша и добавил: — А если рабочие помогают рыбакам и крестьянам отстоять землю и выгнать атомных вояк, то они выполняют свой долг. Ведь это долг каждого патриота.
Полицейский чиновник махнул рукой, и юношу увели в камеру.
«Убийство, тайное хранение оружия, подстрекательство — все приплели, только бы опозорить коммунистов. Не помогло. Единый фронт существует, и ни американцам, ни полиции не остановить грядущего социализма, — думал он. — Япония будет социалистической. Рядом с цветами и лампионами будут развеваться красные флаги». Камера перестала существовать для Хагуро-ямо. Всех борцов не арестуешь!
* * *
Расширение базы Макнеел шло точно по графику. Утром, после убийства лейтенанта О'Коннора, земли на берегу, у подножия «Горы духов» и на крестьянских полях были полностью обмерены. Японские землекопы расширяли шоссе на Тзуматао. На лугу у «Горы духов» работали мощные гусеничные тракторы. Полиция охраняла все дороги, ведущие к базе, пропуская только американские грузовики с оборудованием и рабочими. По шоссе сновали полицейские машины.
В полдень в крестьянском селении появилась легковая машина с представителями власти из Тзуматао. Они были уполномочены объявить крестьянам о реквизиции земель. Но оказалось, что объявлять-то некому: селение было покинуто жителями. Так ни с чем властям пришлось и уехать.
Крестьяне вместе с рыбаками собрались около почты на митинг.
Был выбран комитет защиты прав местного населения, и собравшиеся поклялись не уступать и пяди земли.
Прибывшая полиция разгоняла митинг дубинками, а население отвечало камнями и просто кулаками. Только усилиями нескольких подразделений полицейским все-таки удалось разогнать митинг у почты.
Вечером японские землекопы прекратили работу, заявив, что будут ждать решения своего профсоюза.
С вершины «Горы духов» слышался непрерывный монотонный стук барабанов — буддийские монахи поддерживали население.
Ночью на свои поля пришли крестьяне, вооруженные лопатами, граблями, палками, разожгли костры, расстелили одеяла и приготовились засесть здесь надолго. Немногочисленные полицейские сочли за благо убраться с полей.
На следующее утро в рыбачьем селении увидели колонну велосипедистов с транспарантами «Лига демократической молодежи» и «Прочь атомные бомбы!». В колонне были главным образом студенты из Тзуматао. Всю ночь они пробирались в обход полицейских постов. В поселке поняли: события проникли за кордон полицейских. Студенты оставили велосипеды в селении, а сами с транспарантами и флагами двинулись на помощь крестьянам.
Следом за колонной велосипедистов уже по шоссе прибывали грузовики с рабочими фабрик и железнодорожных мастерских, автобусы профсоюзов из Тзуматао. Предприятия Тзуматао и Шимоносеки посылали делегации на помощь здешнему населению. Полиция не посмела задержать приехавших, и они располагались на лугах около шоссе.
Меньше чем за два часа людская масса плотным кольцом окружила американский пункт.
Вечером того же дня все газеты Японии писали об этом. Прогрессивные газеты поддерживали патриотов, борющихся за родную землю.
Японские землекопы, несмотря на повышенную зарплату, наотрез отказались работать, ссылаясь на постановление своего профсоюза.
На следующий день в полдень радио объявило имя убийцы двух американских офицеров, и сразу же появились плакаты с требованием немедленного освобождения арестованных рыбаков.
* * *
С дороги были сняты полицейские кордоны, и Таке Хирозе беспрепятственно проехал в рыбацкий поселок. Оставив машину на обочине шоссе, он пошел на поля, где правильными рядами сидели защитники человеческих прав.
Таке Хирозе остановился, наблюдая за пестрой картиной поля. Больше половины сидящих не были местными жителями, много молодежи. Наравне со всеми в рядах сидели монахи. По краям поля шеренги полицейских, а вдалеке у дороги притаился американский «джип».
К инспектору подошел учитель Ясаки.
— Спасибо за розыск убийцы! Вы оказали нам громадную услугу. Смотрите!..
Внезапно все сидящие на полях разом повернули головы. От шоссе прямо по целине шли тяжелые грузовики с вооруженными солдатами. Таке Хирозе понял: сейчас решается его судьба: или с народом против полиции, или с полицией против народа. Другого решения нет.
— Сейчас нападут, — сказал учитель.
Машина с американцами развернулась и двинулась к лесу.
Люди, сидящие в рядах, приготовились к нападению. Крестьяне придвинулись поближе друг к другу. У левого края встали студенты, размахивая знаменами и транспарантами. Они кричали:
— Американцы, прочь! Базы прочь! Очистите Японию!
Монахи монотонно пели.
Подъехавшие солдаты пытались прикладами разогнать сидящих. Первые ряды заколебались, кричали женщины. Паника увеличивалась.
— Не отступайте! — закричал Ясаки и ринулся на полицейских.
Заработал громкоговоритель:
— Держитесь, на подмогу идут портовые рабочие.
В водоворот свалки попал и Таке Хирозе. Кругом дрались, кричали, стонали, и он, схватив какого-то полицейского за ногу, бросил его на землю. Подоспевшие портовые рабочие и крестьяне, отбивая налет палками, древками знамен, транспарантов, увлекли за собой инспектора. Полицейские откатывались к окраине поля, пытаясь добраться до своих машин. Первый налет полиции народ отбил.
У дороги о чем-то совещались полицейские. Американский «джип» маячил сквозь деревья в лесу.
Таке Хирозе с учителем Ясаки выбрались из толпы и прошли к шоссе. Там стояло множество запыленных машин. Около них ходили люди с фотоаппаратами. Некоторые из них явно иностранцы.
— Журналисты, — сказал Ясаки.
Таке Хирозе остановился. Эти люди представляли прессу — силу, с которой посчитаются.
— Я думаю о событиях на базе Макнеел и о двух убийствах. Эти факты наверняка заинтересуют прессу. Сенсация особого рода.
Ясаки понял. Он пожал руку инспектору.
— Расскажите всему миру о закулисной игре американцев.
* * *
В кабинете коменданта базы майора Стане назойливо жужжит вентилятор. Комендант сидит за письменным столом, уронив усталую голову на руки. Лейтенант Ионсон замер у окна. Отсюда ему виден лагерь в поле и шоссе. Черт возьми! Два дня они кричали, пели, махали флагами… и победили. Гроша ломаного он бы не дал за их сидячую забастовку, а вот победили! Цепкие парни, такие же, как этот детектив. В газетах появилось его сообщение о требованиях майора Стане и его адъютанта Ионсона свалить убийства на коммунистов. Военное командование в Токио бесилось… А эти посидели два дня на земле — и прощай атомная база великой державы!
Вслух Ионсон пробурчал:
— Итак, все полетело к черту!
Майор Стане медленно поднял голову.
— Вам приказ известен! Работы по строительству прекратить, обмеренную землю вернуть владельцам!
— Ввиду негодности означенной земли для данного проекта, — закончил Ионсон.
— Вы, может быть, предпочли бы сознаться в нашей несостоятельности? — раздраженно спросил майор.
— Позор! — настаивал Ионсон. — Позор!..
— Критиковать легче всего. А что бы вы предложили? Раздавить людей танками или обстрелять со штурмовиков? Другим путем вы их отсюда не уберете! Я лично считаю отмену приказа лучшим выходом из создавшегося положения. После скандала с пактом о военном союзе приходится соблюдать осторожность. Вдобавок еще пресса!
Майор Стане поднялся из-за стола.
— Прошу передать мои распоряжения господам офицерам!
— Слушаюсь. — Ионсон вышел.
* * *
У полицейского начальства Шимоносеки инспектор Таке Хирозе числился в отпуске на неопределенное время.
Со времени последних событий прошли недели, и однажды Таке Хирозе прочел в газете: «Д-р Матзумоко, убийца обоих американских офицеров на базе Макнеел, скрывавшийся под именем Нитогури Исхи на острове Хоккайдо, умер». Затем следовала критика работы полиции и ни слова о причине смерти. Инспектор заволновался: «Записи доктора! Куда они попали?»
Таке Хирозе решил прежде всего пойти к профессору Синсаки, члену Совета Мира. Может быть, ему известно что-то о работах доктора. Но в это время курьер из полиции принес Таке Хирозе повестку из президиума. Уведомление об отставке? Курьера бы не послали. Что им нужно?
Таке Хирозе тотчас же поехал в президиум, где его заставили прождать до полудня. Этот трюк не подействовал бы на Таке Хирозе, если бы не беспокойство о бумагах Матзумоко.
Наконец его пригласили. Незнакомый чиновник попросил Таке Хирозе слетать на Хоккайдо и опознать умершего Матзумоко.
— Выбор пал на вас, — объяснил чиновник, — потому что вы занимались этим делом.
В полете Таке Хирозе сопровождал незнакомый криминальный инспектор, мрачный и неразговорчивый человек.
В селении на Хоккайдо полицейский проводил их к дому, где жил доктор, снял с дверей печать, и они вошли. На циновке лежал человек, покрытый белой простыней. Около покойника стояли цветы и светильник.
— Прошу удостоверить личность умершего, — сказал инспектор, вошедший следом за Таке Хирозе.
Тот нагнулся, приподнял простыню.
— Да, это доктор Матзумоко.
Новый инспектор подошел к книжной полке, просмотрел несколько книг.
Таке Хирозе незаметно оглядывал комнату. Где же могут быть работы доктора? Рыться в книгах нельзя; чиновник не спускает с него глаз.
Таке Хирозе подошел к письменному столу. Среди бумаг под карандашом он заметил крошечный клочок. Таке Хирозе отодвинул карандаш — клочок бумаги оказался почтовой квитанцией.
Три дня назад доктор отправил документы секретарю Совета Мира в Хиросиме. Таке Хирозе незаметно взял квитанцию и спрятал ее в карман.
Поздно ночью, вернувшись в Шимоиосеки, Таке Хирозе шел по пустынным улицам. Из гавани дул свежий ветер, на сердце у инспектора было спокойно.
Материалы доктора попали в надежные руки. Борьба продолжается…
Перевод с немецкого В. МАТВЕЕВОЙ
