Косматые охотники не встречали их в этот раз. Никто не выпытывал с любопытством об имперских новостях, до невозможности растягивая каждое слово, никто не провожал по ускользающей из-под ног тропе сквозь зимний зачарованный лес… Огнезор сам прокладывал себе путь, ведя на поводу усталую лошадь. Невыносимо медленно плутал среди охранных амулетов, сбиваясь, и начиная снова, истощаясь до темных пятен в побелевших глазах — и все ж упорно, шаг за шагом, приближаясь к стойбищу. Он знал, что рады ему там не будут, но Ишу был увидеть должен: слишком много вопросов осталось у него к Хранительнице, слишком много неприятных догадок… Да и Лае повидать хотелось родных. Кому, в конце концов, как не единственному спутнику, сообщать ахарам о ее гибели?
Застывший лес по сторонам от дороги подавлял неестественной тишиной. Дикий зверь или птица прочь спешили от Ишиных амулетов, путникам же, до боли сосредоточенным на незримой, сбивающей с тропы, силе было не до лишних разговоров. Копыта всхрапывающих лошадей мягко тонули в снегу, не издавая даже легкого скрипа, — только заледенелые сосны пронзительно звенели на ветру белой от инея хвоей, да сухо скрежетали, цепляясь друг за друга, корявые ветви голых деревьев. И звук этот все сильней сливался в ушах с тяжелым биением пульса, мешался с неслышимым саднящим гулом натянутых здешней Хранительницей нитей. Спасаясь от него, подстегиваемый ним, постепенно ускорял Огнезор шаг — чтоб вырваться вдруг почти бегом из сине-серого лесного сумрака на слепящее белое раздолье.
Поодаль знакомо темнел узкий проход меж двумя скалистыми утесами. А впереди раскинулась бугристая заснеженная пустошь с развороченными древесными стволами и насыпью каменной крошки по краям.
— Какого дьявола здесь произошло? — пораженно выдохнула за спиной мужчины Слава.
Почти забыл он о своих спутницах — и теперь вздрогнул от расколовшего тишину человеческого голоса.
— Их тени до сих пор где-то тут, — прошептал пораженно, ни к кому не обращаясь. — Ты ведь все спрашивала, как во мне Высший Дар открылся? — обернулся к черноглазой, не желая больше смотреть на это место. — Так полюбуйся! Чувствуешь?..
Заскулила, затрясла головой, зажав уши, Мила. Слава нахмурилась, нерешительно топчась на границе леса.
— Нам… не обязательно идти здесь, — наконец, предложила она. — В прошлый раз я вышла на тропу в обход варварской долины…
На миг шевельнулось в Гильдмастере малодушное желание согласиться. Одна мысль о тенях чужой смерти, готовых вновь на него обрушиться, вызвала вдруг приступ тошноты и страха.
«Они куда слабей уже, Эдан, — успокаивающе зашептала Лая — Ты ведь справился тогда в одиночку, а сейчас нас двое…»
— Мне нужно в долину, — больше для себя, чем для спутниц, угрюмо заявил он. — Тебе, Слава, идти дальше не стоит.
— Почему это? — тут же возмутилась девушка, но как-то нехотя, скорей для виду. — Немало смертей на моем счету, я не боюсь дурацких призраков!..
— Не боишься, потому что не бывала на поле недавней битвы, где теней не одна, а дюжины! — разозлился на ее упрямство Огнезор. — Никто из одаренных в здравом уме не захочет без нужды оказаться в таком месте!
— Но ты все равно берешь с собой свою собачонку! — презрительно кивнула Слава на зажмурившуюся, бубнящую что-то под нос, изувеченную лекарку.
— Ахары редко отказывают в помощи больным и раненым, — холодно усмехнулся Гильдмастер. — Ее пропустят, а с ней и меня не сразу вышвырнут…
Лагерь приказал разбить он в лесу, перед развороченным пустырем, на месте последней стоянки Серебряной Амарешевой сотни. Даже в приливе всепрощения, бывшие Лаины соплеменники вряд ли предложат незваным гостям еду и кров. Сильно подозревал Огнезор, что, будь на то воля племени, преграда у спуска в долину навсегда осталась бы для него непроходимой. Но в том-то и беда ахаров, что знающий мог войти к ним без спросу! А мастер слишком далеко зашел, чтобы сейчас отступать!..
Славу остаться у лагерного костра он все-таки вынудил: нечего делать в стойбище виновнице стольких ахарских несчастий! Как ни шипела возмущенно тщеславная злючка, как ни фыркала на «глупых дикарей», но у порога Ишиных владений вновь растерянно вжала в плечи голову, съежилась пугливым ребенком, страшась не столько теней умерших, сколько подавляющей воли здешней хозяйки — гневной и вовсе не довольной вторжением.
— Ну и дьяволы с вами! — прошипела сердито, бросив дорожный мешок прямо в снег. — Если охота, Огнезор, тебе — Гильдмастеру! — перед варварскими царьками унижаться, кто я такая, чтоб мешать!..
— Вот именно, Слава! — ядовито бросил он напоследок и, не слушая больше ее возмущений, зашагал через белую, солнечными бликами слепящую, поляну.
Тропа здесь терялась в сугробах и рытвинах, ноги глубоко утопали в снегу, заставляя раз за разом спотыкаться, — но мужчина все равно почти бежал, так что стонущая, хнычущая что-то Мила поспевала за ним с большим трудом.
«Тени мертвых», впитанные в землю воспоминания о прошедшей здесь год назад битве, настигли путников в центре пустыря: отвратительные, бьющие болью и страхом, рвущие душу безмолвным криком. С воем под их натиском повалилась лекарка в снег, сорвала платок с изуродованного лица, заскребла по коже ногтями, расцарапывая шрамы. Огнезор лишь крепче стиснул зубы, отгораживаясь от сводящей с ума круговерти образов.
— Вставай! — дернул он Милу.
Девчонка не слышала.
Одним быстрым движением подхватил ее мастер на руки, встряхнул без надежды на успех. Бормоча ругательства, потащил к спасительному темному провалу меж утесами.
— Очнись уже! — усадил на заиндевелое бревно, оставшееся с прошлогоднего завала. — Ну? — зачерпнул полную горсть снега, растер по изуродованным ее щекам.
Хрипло дыша, вцепилась Мила в его руку, распахнула, наконец, больные, слезящиеся от снежной белизны глаза. Ее трясло, зубы выбивали непослушную дробь.
— Ттак с-с-страшно! — с трудом выдавила она.
— Госпожа, к которой мы сейчас вторгнемся, сказала бы, что подобные нам это заслужили, — цинично усмехнулся Гильдмастер.
— Подобные нам? — переспросила девчонка растерянно.
— Одаренные, вступившие на путь убийства… — с издевкой сверкнул он глазами. — Впрочем, Иша всему склонна придавать божественное значение! — добавил скептически. — Как по мне, эти тени — лишь природное явление. Смирись с ними, как смирилась бы с дождем или грязью: неприятно, но придется терпеть… А сейчас набрось капюшон — и пошли! Нас, наверняка, уже ждут …
Чужаков, и правда, встречали. Угрюмые караульные переминались у входа в долину. Огнезор миновал их равнодушно, отметив только слабым приветственным кивком. Поддерживая Милу под руку, осторожно ступая по мерзлым булыжникам, начал он неспешный спуск к шатрам.
Косматые стражи молча шли следом. Встречные охотники отрывались от дел, чтоб увязаться за незваными пришельцами; любопытные ахарские женщины выглядывали на улицу, привлеченные мрачным, недовольным гулом; старики бросали неторопливую дневную работу, смешиваясь с соплеменниками… Вскоре уже целая толпа по пятам брела за Гильдмастером и прильнувшей к нему, сгорбившейся от неприязненных шепотков да взглядов лекаркой. А на площадке у Ишиного шатра поджидала их дюжина плечистых бородатых мечников.
— Как ты посмел явиться сюда? — гневно прорычал знакомый голос.
Навстречу Огнезору выступил с клинком наготове Леор.
— Да еще с неизвестной девкой! — презрительно сплюнул он. — Ненадолго же Лаи хватило!.. — зло дернул капюшон Милиного плаща.
И враз отшатнулся, увидев изуродованное лицо.
— Не тебе решать, кого пустить в долину, Предводитель! — послышался из-за его спины грозный Ишин окрик. — Оставь мне наших гостей…
Мгновенно ахары расступились, давая чужакам дорогу, — и мастер шагнул было к Хранительнице, но замер на миг, поравнявшись с Леором.
— Лая мертва, — обронил горьким полушепотом, неожиданно громким в наступившей тишине.
— Врешь! — хриплым воплем вырвалось из толпы. — Скажи, что ты врешь, проклятый!..
Растрепанная, тяжело дышащая, вывалилась вперед Шана. Ее бешеный взгляд встретил он прямо, и лишь молча качнул головой.
— Я не вру…
— Да чтоб вовек тебе с дьяволами плясать! — разразилась женщина страшным воем.
— Уже… — едва слышно шевельнул губами Огнезор, и, оставив Милу на волю толпы, нырнул в шатер Хранительницы, спеша сбежать от наполненных слезами зеленых глаз, так похожих на Лаины.
— Здравствуй, Иша, — неуверенно выдавил приветствие. И дернулся от звонкой пощечины, на диво крепко отвешенной сухой старушечьей рукой.
— САМОУВЕРЕННЫЙ ДУРАК! — выплюнула Иша. — Ладно, ОНА, глупая девчонка, но ты? Как ты мог пойти на ТАКОЕ?.. — захлебнувшись гневом, она замолкла, застыла, яростно вращая белесыми слепыми глазами.
— А тебя, Лая, здороваться не учили? — заговорила спустя миг, щедро разбавляя каждое слово ядом. — Уж не знаю, радоваться ли нашей встрече!..
«Она чувствует меня?» — изумилась Снежинка.
— Еще и как, негодная мерзавка! Еще и как!..
«Ну, тогда здравствуй…» — прошептала Лая растерянно.
Но внимание Иши уже вновь обратилось к Гильдмастеру.
— Не успел ты, значит, к перешейку, кровный… — пробормотала старуха безнадежно; опустилась, горбясь, на устланный мехом пол.
— А ты, похоже, и не ждала другого, — вскользь заметил Огнезор, склоняясь по прошлогодней привычке над коптящим очагом, чтоб смешать из сухих трав чай для бывшей наставницы.
— Никто не запрещал мне надеяться, темный мастер, — ворчливо проговорила Иша. Протянула в ожидании к нему руку. — Ты стал менее расторопным! Мое горло пересохло, а пальцы совсем замерзли!..
— Прошу прощения, госпожа Хранительница! — усмехнулся он, вручая ей огромную глиняную кружку.
— Слишком много сладкого листа, слишком мало черноцвета, — отхлебнув, буркнула она. — Твой новый статус не пошел на пользу умениям…
«Да, чай ему готовить доводится теперь нечасто!» — едко хмыкнула Лая.
Старуха дернулась и поперхнулась кипятком.
— Вы хоть понимаете, что сотворили с собой, ненормальные? — отдышавшись, вновь дала она волю гневу. — Живому — быть среди живых, мертвому — среди мертвых! Нарушить этот закон — лишь обречь себя на мучения! Какой дьявол надоумил вас пойти на такое?!
— Об этом «дьяволе» я и хотел спросить тебя, Иша! — решил не упускать Огнезор случая. — Старик из Пещерного Храма… Могу поспорить, ты о нем слышала!..
— Мы не лезем в дела Безымянного Жреца, а он не лезет в наши. Таков старинный уговор, — почему-то стушевалась Хранительница. — Сходить с тропы запрещено! Не это разве говорили вам охотники?! Но ты, темный мастер, слишком любишь все делать по-своему!..
— Я не из тех, кто слепо следует чужим указаниям, — холодно перебил мужчина. — Ты всегда это знала, потому не стоит тратить слов понапрасну! Согласиться на любой из запретных ритуалов — бесспорно, безумие! Но без этого Лая не осталась бы со мной, так что, если думаешь, что я сожалею…
— Большинство из плененных душ теряют себя уже в первые годы! Для них это хуже смерти!.. Поэтому тебе стоит сожалеть, наглый мальчишка! Невозможно придумать худшей судьбы даже для заклятого врага — не то, что для любимой!..
«Это не твое дело, Иша! — гневно вмешалась в ее речи Лая. — Это МОЯ судьба, и я не хочу другой!..»
— Вы оба ненормальные… — с горечью повторила она. — Для чего ты пришел в Долину, Огнезор? Не думаю, чтоб похвалиться вашей глупостью…
— Расскажи о Безымянном Жреце, Иша, — присев на шкуры напротив старухи, еще раз попросил он.
— Зачем тебе знать о нем?
— Вспомни, что в прошлый раз говорила мне о судьбе…
— «Сама сущность твоя изломана еще до рождения, и тянет тебя кто-то к себе, как на ниточке», — повторила она прорицание. Вытянула тонкие губы в пугающей, неприятной усмешке. — Неужто, Жрец зовет тебя, Огнезор?..
— Он, Иша, он!.. Но не такой дурак я, чтобы с радостью на этот зов броситься! Много ли знаешь ты о старике из Храма?
— Я видела его всего раз, — призналась она с неохотой. — И давно, давно это было… Почти три сотни лет назад.
— Значит так же стар, хитрый гад, как и ты… — прищурился нехорошо Гильдмастер.
— О нет, он намного старше! Сколько жили здесь ахары — столько о Безымянном Жреце и сказывали. Я была совсем молода, когда встретила его. Ходила по тропе на север вместе с остальным племенем… В те дни все ходили, даже Хранительница, сестра моего прадеда… Жреца мы встретили одним осенним вечером: черноволосый угрюмый мужчина вышел к нашему костру. Я принесла ему чашку с шархой. Он осмотрел меня с ног до головы — и взгляд этот был недобрым. «Сколько тебе лет, одаренная? — спросил жрец. — Ты в той уже поре, когда девушка ищет мужа. Но какой мужчина добровольно возьмет ту, что никогда не даст ему детей?». Я промолчала, ибо он был прав — и это то, что грызло тогда мое глупое сердце. «Пойдем со мной, одаренная, — не унимался он. — Я знаю, как нарушить запрет богов. Я могу дать тебе то, что ты хочешь!»… Но не успела еще я осмыслить этих слов, как Хранительница подскочила к нашему огню. «Ты изменился, безымянный! — выплюнула она с невиданным мною прежде презрением. — В прошлую нашу встречу ты был ниже на голову, светловолос и… вдвое старше. Опять украл чужую жизнь?». «Только взял свое по праву сильного! — искривил губы жрец. — А ты, Райна? Где же все твои ведьминские прелести? Как погляжу, совсем старуха!.. Отвратительно!». С тем и ушел… Никогда на моей памяти не показывался он больше ахарам, но охотникам все равно запрещалось сходить с тропы…
— Что значит «украл чужую жизнь», Иша? — ухватился за странные слова Огнезор.
— Не знаю, — развела руками старуха. — Будто бы видят его всякий раз иным: то старше, то моложе; то высоким, то коротышкой; то с сильным даром, то со слабым совсем… Вроде и другой человек, но чувствуется тем же. Так прежде старики рассказывали… А еще, баяли, из века в век живет он чужими жизнями. Вот только сотни лет уже не покидал он своего Храма…
— И что? — не сразу понял Огнезор.
— А то, что у кого бы ни «крал» безымянный жрец себе годы, жертвы его всегда сами приходят!..
— Я дважды был там, и жив, как видишь, — скептически фыркнул мастер. — Страшные сказки оставь для ахарских девиц, Хранительница!
— Ничего, кроме сказок, ты не узнаешь о нем, Огнезор! Послушай хотя бы их…
— Ну, обо мне тоже много баек плетут! Не всему на свете стоит верить… А вот лучше скажи, Иша, — спросил он, слегка замявшись, — действительно ли мог жрец сделать то, что тогда тебе обещал?
— Недаром установили боги запрет, темный мастер! — тут же нахмурилась она.
— Не думаю, что богам вообще есть до нас дело! Бесплодие одаренных — лишь досадная болезнь, пока не знающая лекарства! Но если жрец, и вправду, его придумал… В прямых потомках стал бы дар вдвое сильней!..
— И безумие вдвое опасней, Огнезор! — непреклонно перебила старуха. — Иногда лучше не идти против природы. Кто бы ни устроил этот мир — он устроен мудро…
— Позволь все же в это не верить, — недовольно поморщился мужчина. — В моем ремесле недолго проживешь с такими взглядами…
— «Сказок» моих ты не слушаешь, поучений не принимаешь… Что же нужно тебе от ахаров? — сердито выпрямилась Иша. — Зачем болезную свою сюда привел?
— А я уж думал, ты о Миле не спросишь! — отозвался он едко. — Хочу оставить девочку тебе на попечение…
— Не похоже на просьбу, Огнезор! — вздернула брови Хранительница. — Не слишком благородно с твоей стороны, после всего, что ахары пережили прошлой зимой…
— Ты вышвырнула последнюю одаренную своего рода прочь, зная, что ее ждет смерть. Уж кто бы говорил о благородстве!..
— Я лишь заботилась о нуждах большинства! — всерьез разъярилась Иша.
— Так же, как и я! — отрезал Гильдмастер. — Твои знания слишком ценны для одного племени. А из Милы выйдет отличная ученица! В ней есть все, чего тебе не хватало в Лае: вера, послушание, исполнительность, терпение, в конце концов! На обратном пути я оставлю ее здесь — до конца весны. А к следующей зиме, если надо будет, привезу еще.
— Как это по-имперски! — гневно дрогнул старый голос. — Брать и брать у раз оказавших милость, пока силы их не иссякнут!..
— Я больше не тот, кто нуждается в милости, госпожа Хранительница! — холодно перебил Огнезор. — За твои услуги ахары получат особый статус и особые выгоды. Не притворяйся, будто не надеялась на это с первой же минуты, как узнала мое имя!
— Все мы делаем то, что лучше для наших людей, — не стала отрицать она. — Ты должен понимать меня, как никто, Гильдмастер.
— Я и понимаю, — выдохнул он с внезапной усталостью.
— Привыкнешь, — прозвучало от нее почти с сочувствием. — Безжалостным быть куда сложней, чем милосердным…
«О, безжалостным как раз Эдан быть умеет!» — вмешалась неожиданно Лая.
— Даже с тобой? — не веря, хмыкнула старуха.
«Что?»
— Наверняка, непреклонен с незнакомцами, но теряется, когда речь идет о близких. Правда ведь, Огнезор?
— Совсем недостойно Гильдмастера! — ядовито согласился мужчина. — Вот только зря ты обо мне, Иша, волнуешься! Близких-то уже не осталось!.. — его голос мгновенно стал жестким, издевку вытеснил холод. — Вернемся к подмастерью Миле… Какой же будет цена?
— За лечение твоей зверушки и обучение ее ахарским фокусам? — невозмутимо уточнила старуха. — Последние годы Лая покупала у Империи спокойствие всего племени. Мы — простые охотники, не держим у себя золота. По ее смерти налог стал непосильным…
— Значит, налог? — хищно усмехнулся Гильдмастер. — Это возможно устроить. Все?
— Сомневаюсь. Ведь и ты, и я хотим большего.
— Ты права, госпожа Хранительница! Но за Милу я не дам много.
— Значит, самое время спросить: что ты хочешь, Огнезор… за охранную метку Гильдии?
Брови мастера взметнулись в изумлении. Еще те у Иши были чаянья! Свою охранную метку уже двести лет не давала Гильдия никому, кроме Правящего Дома!
— Полный обряд Перерождения, — не стал долго думать он. — Справедливая цена для справедливой сделки!
— Что ж, думаю, это вполне возможно…
— Метка будет действовать, лишь пока я жив, — счел нужным предупредить мужчина.
— Да и обряд наш провести сумеет только очень сильный, духом крепкий лекарь! — в ответ усмехнулась ахарка. — Много ли у вас найдется таких?
— Кто-то да найдется!..
— Тогда зови свою зверушку, Огнезор, — презрительно поджала она губы. — Дрожит уже у моего порога…
— Не слишком ты добра к девочке! — заметил он с любопытством.
— Я опытней тебя, и вижу пока что больше, — буркнула Иша загадочно, и умолкла, застыв на шкурах мрачным белым изваянием.
— Мила! — выглянул на улицу Гильдмастер.
Продрогшая девчонка не заставила себя ждать: протиснулась осторожно в шатер, заморгала в дымном полумраке, по-звериному втянула носом воздух. Напряженно застыла пред хозяйкой.
— Смешай ей сонный чай из кровь-травы, Огнезор, — угрюмо приказала Иша, не спеша проявлять гостеприимство.
Со вздохом отошел мужчина к очагу, потянулся за пучком высушенной, ломкой зелени.
— А ты не стой! — вовсю за его спиной напустилась старуха на Милу. — Снимай свое тряпье да укладывайся вон там, на шкуры! Все снимай, чего застыла? Думаешь, если слепая, так не узнаю? И нечего на парня коситься! Больно нужно ему твои шрамы разглядывать!.. Это хорошо, что голодна и устала — крепче заснешь, меньше станешь обряду противиться! Ваши бездари и так с тобой наворотили… Куда руки потянула? Я тебе амулеты брать не позволяла! Не ерзай! Знаю, что больно, но здесь никак по-другому…
Остуженное в снегу варево приняла измученная девочка с покорной обреченностью умирающего пса. Потянулась за кружкой всем телом, от боли позабыв о стеснении; выпила большими глотками — и тут же упала на постель, чтоб провалиться спустя пару минут в тяжелый, крепкий сон.
— Много ты с ней работал? — хмуро спросила у мастера Иша, водя над спящей Милой руками.
— Всю дорогу сюда, но без успехов, как видишь… Одни язвы исцелил, другие появились…
— Ее тело — как ветхий лоскут. Латай, не латай — ползут нити; штопай не штопай — дыры повсюду… Не соберешь в одно, пока к прочной ткани не пришьешь… — Хранительница брезгливо поморщилась, пробормотала, раздражаясь и мрачнея. — Я завершу ваш ритуал за две ночи, хоть мне и противна эта мерзость. Но оставить сейчас тебя в стойбище, уж прости, Огнезор, не могу. Люди неспокойны, Леор и Лаина родня готовы порвать тебя на части…
— Я понимаю, — согласился Гильдмастер. — И побуду эти дни в своем лагере… Но вскоре тебе все ж доведется задобрить на мой счет соплеменников! И без того нужна мне будет вся изворотливость, чтоб убедить Совет принять ваши метки! Но вряд ли господа проявят понимание, узнав, что охраняемое нами племя враждебно ко мне лично, и к Гильдии!
— С ахарами я справлюсь, не волнуйся, — отрезала старуха с достоинством. — Не о них тебе сейчас надо думать, и, тем паче, не о склочном Совете! Безымянный Жрец куда хуже, раз уж влезли вы с Лаей в его игры…
— Кто в чьи игры влез — это мы посмотрим! — хмуро пообещал Огнезор.
— Слишком уж ты в себе уверен! — даже от Милы оторвалась она.
— Я знаю. Но и он самоуверен сверх меры! К тому же, если в байках ваших есть чуть-чуть правды, возраст его весьма преклонен… А за тысячу лет — да в одиночестве! — кто угодно повредился бы рассудком!..
— Рискуешь ты, мальчишка, рискуешь… — пробормотала Иша осуждающе. — Без спутниц своих в Храм не ходи, послушай хоть в этом старуху!
— Это уж от жреца зависит! — еще больше Гильдмастер нахмурился. — Не думаю, что он будет откровенен, если я не один явлюсь…
— Есть у меня пара амулетов, — загадочно улыбнулась женщина. — Те самые, что прошлой зимой ты всё пытался сплести…
— Неужто, «невидимки»? — так и подался к ней Огнезор. — Сама ведь говорила: сделать невозможно!
— Вполне возможно, но бессмысленно! Тяжелые они, силы много требуют, в толпе сбиваются и совсем не действуют… Так что в твоих целях бесполезны! Я каждый по два месяца заряжала, а хватит их всего-то часов на шесть…
— Да, права ты, бесполезны… — разочаровано вздохнул мужчина.
— Но даже Жрец за ними скрытых не почует! — перебила старуха со значением. — Возьми в Храм своих спутниц, Огнезор!.. Что бы ни искал ты там, один не ходи!
— Хорошо, — кивнул он серьезно. — Я сделаю, как ты просишь.
***
Принято почему-то верить, что призраки не чувствуют времени. Нелепая, смешная выдумка! Каждый миг своего посмертия ощущала Лая напряженно и остро. Вновь и вновь приходилось вступать ей в тяжелую, сводящую с ума битву, в борьбу за саму себя. Умерев, разлетелась она тысячью осколков, смешалась с бесконечностью других — ей подобных, но чужих и бездушных, давным-давно пустых и беспамятных. Как всякий после гибели, потеряла она себя, только крохотной искрой прежнего существа зацепившись за утраченную жизнь да за того, с кем была все еще связана. И теперь с терпением и упорством строила жившую когда-то Лаю заново: воспоминание за воспоминанием, чувство за чувством, мысль за мыслью. Хватать прочь водой текущие паутинки собственной души — таким стало ее настоящее…
И — боги! — каких сил ей это стоило! Как хотелось порой погрузиться в забытье, вновь расплывшись бесконечным маревом, растворившись в траурной серой пустоте, навсегда заменившей ей мир!
Но Лая держалась — цепко и зло, с каждым биением родного, хоть и не ее, пульса, выгрызая у вечности все больший кусочек самой себя. И она не собиралась сдаваться — даже если связь с Эданом, единственное ее окошко к жизни, по какой-то беде вдруг закроется. Потому и тянулась девушка теперь, глухой ночью, пока всё вокруг тихо дремлет, к горящему для нее ледяным пламенем силы, звенящему призрачными бубенцами Ишиному шатру.
Найти Хранительницу было несложно: средь дюжин тусклых огоньков только двое горели так ярко — но уж Эдана из прочих выделить Лая могла меж тысячью! Второй была, несомненно, наставница — и сейчас ее помощь охотнице требовалась, как никогда.
«Эй!», — позвала Лая робко.
Иша хранила ледяное спокойствие. Казалось, она не слышит. Или просто не желает говорить…
«Упрямая старушенция!» — сердито зашелестела девушка.
— Что тебе нужно, Лая? — все-таки обозвалась та.
«О! Так ты, и вправду, опять говоришь со мной! — взвилась охотница обиженным ребенком. — Помнится, когда я еще дышала, мне было в этой чести отказано! Ты даже не соизволила попрощаться…»
— Я попрощалась с тобой в тот вечер, когда поняла, что нить твоей жизни скоро прервется. Я смотрела на тебя — и видела смерть. Ты стала для меня лишь призраком…
«Значит, Эдан, как всегда, был прав… Ты знала — и не сказала ни слова…»
— Не о чем было говорить! — гневно отрезала Иша. — Я не вижу грядущего, лишь чувствую прощания и встречи, конец или начало новой жизни… Спроси у своего мастера: предвидел ли он то, что ждет тебя? Ты удивишься его ответу!
«Эдана… мучили сны», — нехотя признала Лая.
— И был ли от них толк?.. — заиграл старый голос горечью. — Так зачем ты пришла, девочка?
«Просить помощи», — после всех упреков шепот вышел почти неловким.
— Чем же я могу помочь… теперь?
«Я боюсь, Иша! — заставила себя говорить она. — Боюсь остаться в пустоте и одиночестве, если связь наша с Эданом прервется. Боюсь не выдержать, потерять рассудок — и потянуть любимого за собой… Боюсь еще сотни вещей, в которых и себе-то не могу признаться — не то, что ЕМУ!.. Ты слепа уже много лет, но все же без труда «видишь»! Старость притупила твой слух, но ты «слышишь» каждого в этой долине… Научи меня, Иша! Научи ощущать мир так, как ты — одной лишь силой своего дара! Это ведь единственное, что мне осталось…»
— Не так уж это сложно, глупая девчонка! — отозвалась старуха, скрывая за ворчанием печаль. — Ты ведь нашла меня среди прочих? Всякая душа и даже всякая вещь чувствуется нами по-своему, нужно лишь уловить ее суть. А чтоб разум не растерять среди чудовищных, незнакомых форм, чуждое своди к простому и понятному: к образам из прошлой жизни, к воспоминанию о запахе и звуке… Скажешь, что не делала этого прежде?
И впрямь, замечала уже Лая, как по-разному чувствуются люди вокруг.
Черноглазая убийца жглась и жалилась, как злая кладбищенская крапива.
Эдан был серым траурным шелком, порою нежным и безмерно печальным, но чаще — ледяным и ровным, скрывающим за скользящей гладью ядовитую острую сталь.
Иша виделась огромным зимним солнцем, играющим в снегу до рези ярко, палящим не теплом, но лютым холодом…
А Мила… «Взор» охотницы обратился к Миле, к их маленькой грустной лекарке, столь спокойной, рассудительной и преданной, всегда готовой всем помочь и услужить… Лая заглянула к ней в душу — и с воплем отшатнулась в ужасе.
Лихорадочная черная бездна пожирала все, что было там.
Мила была безумна.
Не цинична и себялюбива, как Слава, не безжалостна, как любой мастер-лекарь, не запутана и нелепа, как всякий деревенский юродивый — но безумна, как фанатики и боги. Как жестокий ребенок, не знающий, что хорошо, что плохо…
Боль Испытания сломала в ней что-то. Мила сама пока не ведала, что. По привычке она цеплялась за старое, одно определяя, как добро, другое же нарекая злом, но в душе уже не понимала разницы и готова была с этим жить…
Она пугала Лаю по-настоящему.
«Нужно предупредить Эдана! Он должен избавиться от нее, пока не поздно!»
— Не спеши! — властно осадила ее Иша. — Еще не время твоему мастеру узнать… Немного у тебя причин мне верить, но, все же, поверь сейчас! От девчонки не будет вам беды. Она еще совершит, что должно…
«Не скроешь долго такое безумие!»
— Я помогу ей скрыть, если ты не выдашь!
«Мне от Эдана что-то утаить нелегко…»
— Учись, Лая, учись. Не раствориться в окружающем тебя мраке — всего лишь половина дела! Куда трудней будет не раствориться В НЕМ, не стать горстью смешанных, безликих воспоминаний без единого проблеска разума! С плененными душами это часто происходит…
«Значит, и мудрецы в тех камнях давно потеряны…» — на миг задумалась девушка. И осеклась, поймав вспышку Ишиной тревоги.
— В каких камнях? — ухватилась за случайные ее слова старуха. — Не затем ли вы к Храму идете? Рассказывай, Лая, рассказывай! Пока не натворил твой мастер глупостей!..
***
В уверенной фигурке, утопающей в широком ахарском тулупе, Огнезор не сразу узнал Милу. По-прежнему некрасивое, но уже без единого шрама, лицо ее было безмятежно; губы — обычные девичьи губы, а не страшные изорванные швы вокруг черного провала рта, — вытягивались в легкой улыбке; глаза из-под косматой шапки щурились почти равнодушно, без всякого испуга и тревоги. А меж тем, шагала сейчас девочка по растерзанной мертвой поляне, той самой, что лишь два дня назад довела ее почти до истерики!..
Хотя спокойствию ее как раз не стоило удивляться: ведь рядом с юной лекаркой, опираясь на дорожный посох, брела неспешно госпожа Хранительница собственной своею царственной персоной!
«Что Ише-то могло здесь понадобиться?» — встревожился, разглядев гостей, Огнезор.
«Не знаю», — почему-то смутилась Снежинка.
— С варварами своими сам треплись! — грубо бросила побледневшая Слава да отступила торопливо в лес.
«Боится!» — позлорадствовала Лая.
«Я и сам сейчас готов испугаться!» — не отрываясь, следил мужчина за приближающейся с каждым шагом старухой.
— Госпожа Хранительница, — приветственно выступил навстречу. — Чем обязан такой чести?
— Мила, ступай давай! — сразу прочь отправила Иша девочку. — Попрощаться я с вами пришла.
— Попрощаться? — недоверчиво переспросил Огнезор.
— Попрощаться! — повысила она голос. — Ты ведь к верной гибели идешь, не к своей — так к Лаиной!..
— С чего это ты взяла?.. — изумился и встревожился Гильдмастер.
— О твоих вот камнях узнала.
— Интере-е-есно!.. Со Славой ты пока не знакома, Мила о моих делах не знает. Кто же проболтался тогда?..
«Извини, — голос Снежинки был виноватым. — От старой злыдни ничего не скроешь… Я просила ее не вмешиваться, но…»
— Побольше почтения, девчонка! — грохнула своим посохом Иша. — О тебе же, дуре, пекусь!..
— Причем здесь камни и Лая? — хмуро перебил Огнезор.
— Ты ведь хочешь к себе четырех мертвецов привязать! Думаешь, новые связи не нарушат ту, что есть уже? Рискуешь Лаю потерять навсегда!..
«Иша знает о камнях не больше нашего! Она ошибается, Эдан!»
«А если нет, Снежинка? — засомневался он. — Что, если все-таки нет?»
«Свой страх она выдает за истину!»
«Но все же…»
«Я хочу рискнуть!»
«Почему? Ты же не веришь, что это действительно вернет тебе жизнь!»
«Ты ведь тоже, любимый, ты тоже… Но мы должны знать наверняка! ТЫ должен знать, чтоб, наконец, успокоиться!.. А если Иша не ошиблась… Что ж, умереть мне полагалось еще год назад».
— Вот, значит, как вы решили, — покачала старуха головой. Рот ее искривился в усмешке, странной какой-то, пугающей.
— Я бы многое отдал, чтоб узнать, что такого сейчас ты видишь, Хранительница, — растерянно пробормотал Огнезор.
— Узнаешь, как положено, в свое время, — ушла она привычно от ответа. — Вам пора отправляться, коли хотите к вечеру добраться до первой стоянки… Надеюсь, еще увидимся, темный мастер! И… Лая? — голос Иши зазвучал чуть хрипло. Шелестом упали плавные слова давно забытого варварского языка.
Насмешница тихонько всхлипнула.
«Что она сказала?» — встревожился мужчина.
«Что моя смерть лишила ее сердца…»
Их лагерь опустел уже к полудню: засыпана была снегом черная яма кострища, притрушена поземкой тонкая цепочка уводящих в лес следов. Только оставленные у опушки лошадки сиротливо перебирали копытами, но и тех вскоре увели в долину угрюмые бородатые стражи…