Первое, что помнили о себе ахары, — как земля разрывалась на куски и била в небо фонтанами по воле обезумевших богов, повинуясь одному лишь их взгляду. Было это еще до нынешней Тысячелетней Империи, еще до Десяти Древних Королевств, еще до того, как появились первые проклятые с пустой душой и, одевшись в черное, пошли по земле во славу Первого Бога. Было это слишком давно, и называлось «погибелью мира».

Из ужаса того и крови вышли ахары, ведомые первыми своими Хранительницами, чтобы на века скрыться от остальных людей, сотворить свой мирок подальше от бед и потрясений большой цивилизации. С тех пор не одно прошло тысячелетие, и сотни легенд составили их историю.

Была там и старая легенда об Ихлае, переложенная в песню каким-то неизвестным их соплеменником, были и совсем недавние — о Леоре, Потерянной Дочери, что нашлась спустя много лет, о ее поразительном даре и странной, невидимой даже для Иши, судьбе. И вот сегодня лицезрели ахары в изумлении и трепете, как непокорная, беспечная Леора творила о себе еще одну историю, ведя за собою со смехом прямо к зимним их шатрам своенравного горного бога…

И пусть спутник ее оказался вовсе никаким не божеством, а всего лишь странным пришельцем, а конь его — просто конем, а не священным небесным зверем, чудесный образ за краткие мгновения глубоко проник в суеверные их души, укоренился там и разросся дюжиной небылиц да сказок. День-два — и запоют о дерзкой этой выходке у костра, зашепчут таинственно в ночной тьме настороженным детским ушкам. Сама же Лая первой и зашепчет, сама о себе баек наплетет…

Таким мыслям усмехалась Шана, тридцатишестилетняя красавица, глядя, как подходит в окружении веселой детворы беспокойная ее младшая сестричка, лукаво посверкивая такими же, как у нее самой, зелеными глазищами то на удивительного своего друга, то на всполошенных их появлением соплеменников.

— Мама, мама! — задергали Шану малолетние ее сынишки. — А правда, что Леора Ихлая привела?

— Конечно, правда! — послышался над их головами веселый Лаин голосок. — Не пяльтесь на него, а то заморозит!

Малыши с визгом укрылись в шатре, а Шана скорчила выразительную гримасу неодобрения.

— И что это, Лая, за Ихлай такой? — чеканя слова по обычаю имперского жителя, обозвался ее спутник.

— Да так, одно божество местное, — постаралась скрыть хитрющую улыбку девушка. Говорила она то по-ахарски тягуче, то снова быстро и отрывисто, видно, не решив еще, под кого подстроиться: под друга своего или соплеменников. Оттого слушать ее было еще забавнее.

— Ты это нарочно устроила, — не спросил, но констатировал юноша, насмешливо выгибая тонкую бровь.

— А то как же! — самодовольно подтвердила Лая. — От любопытства соплеменнички даже страх позабыли, вот и пустили нас. А тут уж авось не выгонят: законы гостеприимства и прочая вежливость… Правду я говорю, Шана? — соизволила, наконец, и ее заметить маленькая негодница.

— И тебе, сестричка, здравствуй! — осуждающе покачала головой женщина. — «Как живешь»? «Давно не виделись»?

— Живу еще, хвала богам! — ничуть не смутилась указанием на свою невежливость Лая. — Знакомься, милый! Это сестренка моя старшая — Шана. Шана, это Эдан.

Недаром это имя произнесла она эдак, со значением: Шана, и прежде с чужака любопытных глаз не спускающая, теперь уж совсем вытаращилась.

— Нашла все-таки! — выдохнула в изумлении. — А я уж собиралась к Ише идти, травку тебе просить какую — для забвения. Совсем ведь, думала, изведешься!

— Это еще кто кого нашел, — проговорила девушка вполголоса, другу своему улыбнувшись так ласково да восторженно, что сразу Шане все про них понятно стало.

«Ну и хвала богам!» — тихонько обрадовалась женщина.

— За лошадками присмотришь? — прервала ее умиленное разглядывание Лая. — Не до них мне сейчас будет…

— К ней пойдешь? — понимающе проследила за ее взглядом Шана.

— Пойду, — тяжело вздохнула девушка, растеряв внезапно всю проказливую свою веселость. — Никуда ведь не денешься…

Стащила с лошади тяжелую с виду кожаную сумку, перекинула ее через плечо, и под сочувственным взглядом сестры неохотно потянула своего спутника к небольшому шатру в конце долины.

***

Вопросов Огнезор задавать не стал, хоть так и кипел любопытством. Пока спускались они в долину, успел он узнать из сбивчивых Лаиных объяснений, что ахары — чуть ли не последние из великих северных племен, Империей ныне почти истребленных, что человек их осталось меньше тысячи, и что летом они кочуют кто где — поодиночке либо семьями, — зимой же сюда собираются: от северных лютых холодов и голода спрятаться да Праздник Зимы и приход нового года всем вместе отгулять. Узнал, что отыскала их Лая (с огромным, между прочим, трудом!) года четыре назад, уже как охотницей стала, и что поначалу отнеслись к ней соплеменники с заметным подозрением, так что даже дощечки мамины и явное сходство с сестрой ее единокровной не помогали. И если бы не Ишино покровительство…

Тут Лая прервалась, так что разузнать, кто такая эта Иша, Огнезор так и не успел. Потому еще любопытнее ему стало, когда повела его девушка через все стойбище, с видом мрачным и решительным продираясь сквозь цепкие взгляды бесцеремонно глазеющих ее сородичей, сквозь шепотки их — то злорадные, то сочувственные: «Гляди-гляди! К Ише пошла! Точно к ней — по лицу видать!».

Вид Лаин, и правда, обескураживал. Всякой ее помнил Огнезор: и разгневанной, когда сыпали глаза зелеными ведьмовскими искрами, и насмешливой, когда рвался наружу злой, пакостливый бесенок, и ласковой, когда за взгляд один умереть хотелось… Но вот такую, как сейчас, видел впервые. Потому что такой Лаи — потупленной, виноватой, съеженной, как ребенок нашаливший, которого вот-вот лишат сладкого, — просто не могло быть в природе!

И все же она была, и чем ближе подходили они к одинокому темному шатру из мохнатых шкур, сплошь увешанному разноцветными ленточками, тем было ее больше…

У самого входа она нерешительно застыла, крепко сжала Огнезорову ладонь, будто ища поддержки, выдавила слабую, жалкую усмешечку. И вдруг, словно разозлившись на себя, резко сдвинула большую шкуру, закрывающую вход, и шагнула в дымную, пахнущую травами темноту.

Юноша молча последовал за ней.

В шатре было темно и душно. Одуряющий травяной аромат вместе с тяжелым запахом шкур и дымом очага в первый момент просто сбивал с ног — и небольшое отверстие сверху, через которое лениво вытягивался воздух, ничуть не помогало. Огнезор вдыхал мелкими глоточками, сосредоточившись для начала на том, чтобы не закашляться. В сумраке он едва различал напряженную Лаину спину перед собой. А еще — чье-то тяжелое присутствие: подавляющее и властное, изучающее, сотней невидимых пальцев проникающее до самых костей. Кажется, он начинал понимать Лаю — здесь было дьявольски неуютно.

— Что за представление ты устроила, Леора? — раздался из темноты раздраженный старческий голос — не ворчливо брюзжащий, как у всеми забытых и всем недовольных стариков, но надменный и требовательный: голос человека, привыкшего подчинять и приказывать. — Или ахары — глупые дети, что ты кормишь их сказками?

— Невежливо встречать гостей в темноте, даже если тебе самой свет не нужен, — буркнула Лая. Развернула напряженные плечи, изо всех сил (но без особого успеха) демонстрируя бесшабашность. — А как еще нам было пройти? — огрызнулась куда-то в дымный сумрак.

— Ты могла для начала прийти одна и спросить разрешения.

— Чтобы ты велела привязать меня к очагу и не выпускать до конца зимы? Нет уж, спасибо, — слишком хорошо я тебя, Иша, знаю. И никогда не поступила бы так со своим спутником.

— Еще бы! — рассержено поднялся голос. — Ты предпочла привести на порог моего дома прислужника Первого Бога!

— Кого?

— Темного мастера, Лая, — пояснил Огнезор, от удивления не сразу узнав собственный голос. — Она знает, кто я.

— Конечно, знаю, юноша, — ворчливо донеслось из темноты. — Я уже встречала подобных тебе. Так извратить светлый обряд Перерождения! Ваши целители невежественны и безумны…

Что-то зашевелилось в воздухе вокруг, и десяток толстых, грубых свечей зажглось в одночасье, источая резкий аромат и разгоняя застоявшийся мрак круглого шатра.

— Ты просила свет, Леора, — уже спокойно, без тени недавнего раздражения, отозвался голос. Принадлежал он белой, высохшей старухе — не растрепанной скрюченной ведьме из деревенских сказок, но аккуратной, собранной, властной женщине, восседающей в центре освещенного круга с прямой, как стрела, спиной. Взгляд ее, подумалось Огнезору, мог быть надменным, почти царственным, если бы не абсолютная белизна, светившая из глазниц. Старуха была слепа.

И все же… Не покидало с ней ощущение сотни, тысячи тоненьких пальцев: бегущих по позвоночнику, забирающихся под кожу, бесцеремонно ощупывающих каждый орган, проникающих в разум. Она не видела — ей не нужно было видеть, чтобы различить, разобрать на части любого в этой долине. Не нужно было касание, чтоб исцелить шрамы от Темнословова лезвия на Лаином плече. Не нужен был взгляд, чтобы увидеть Огнезора насквозь, как глупого ученика, впервые представшего перед мастером.

— Первый уровень, — еле слышно выдохнул юноша, не скрывая благоговейного недоверия.

И будто в насмешку над его изумлением, старуха сделала небрежный подзывающий жест пальцем: глиняная кружка с камня у очага медленно поднялась и поплыла прямо к ней в руку.

— Позерша! — презрительно фыркнула Лая, ничуть не разделяя Огнезорова почтения.

Иша неторопливо поднесла кружку к губам, отпила немного, отправила ее обратно к очагу.

— Вздорная, глупая девчонка, — мученически покачала она головой. — Тебе стоило хорошо подумать, прежде чем брать на себя заботу о ее жизни, прислужник проклятого бога…

— Я все еще здесь! — сердито напомнила о себе девушка.

— Знаю, Леора! И не помню, чтоб приглашала тебя или просила остаться!

— Как скажешь, госпожа-Хранительница! — ядовито пропела Лая. — Вот золото на твой налог, — она стащила с плеча тяжелую сумку, с монетным перезвоном швырнула ее перед старухой. — Пойдем! — потянула Огнезора за руку.

— Твоего друга я не отпускала! — холодно остановила их женщина.

На миг Лая еще крепче стиснула его ладонь, затем с тяжелым вздохом разжала пальцы и вынырнула к свету и воздуху. Шкуры, закрывающие вход шатра, неслышно сомкнулись за ней, оставив Огнезора один на один с мрачной здешней повелительницей.

Иша осторожно провела рукой по брошенной сумке — и небрежно отпихнула ее в сторону.

— Она ведь чуть не погибла из-за этих денег, — укоризненно заметил мастер. — Человека, что платит Империи за вашу жизнь и гражданство, должен бы ждать прием полюбезнее…

Слепые глаза взметнулись к его лицу, сморщенные губы вытянулись в подобии презрительной усмешки.

— Воровство — это позор для нашего племени! — без тени сочувствия отрезала она. — И не тебе говорить о том, что должно… Как звать тебя, темный мастер?

— Эдан.

— Другое имя, — с нажимом уточнила старуха. — Не скажешь? — почти весело отметила недолгое его замешательство.

— Почему же, скажу, — в тон ей, с легким вызовом отозвался юноша. — Огнезор. Так меня называют в Гильдии.

Лишь легкий кивок в ответ — ни ужаса, ни изумления, только вежливое внимание: как если бы он сказал «Стрелокрыл», упоминая своего коня, а не назвал самое проклинаемое имя во всей Империи.

— Я слышала о тебе.

— И совсем не удивляешься? — насмешливо переспросил мастер, мягко опустившись на застеленный шкурами пол и подобрав под себя ноги. Теперь он лишь на голову возвышался над Ишей и, пользуясь ее слепотой, мог незаметно изучать высохшее белое лицо.

— Увидев, как горит твоя судьба, не станешь удивляться имени, — проворчала старуха снисходительно.

— Я не верю ни в судьбу, ни в тех, кто ее видит, — хмыкнул юноша. — Так же, как не верю в богов и их прислужников.

— Во что же ты веришь?

— В знание, человеческие силы и способности.

— Что ж, это очень… удобно. Для такого, как ты.

Действительно ли Ишин голос заиграл на миг едкой насмешкой? Огнезор присмотрелся к ней внимательней.

— Любопытный разговор у нас получается, — вкрадчиво отметил он. — Я думал: убеждать тебя придется, чтоб из долины не выгнала, но никак не о судьбе разглагольствовать. И что ж такого-то ты у меня увидела?

— Интересно все-таки? — теперь уже точно смеялась она. — Выгнать я тебя не могу — сам знаешь, Леора следом помчится. А что ж до того, что я увидела, так поверишь ли, если скажу, что горит в тебе кровь Первого Бога, что сама сущность твоя изломана кем-то еще до рождения, и что тянет тебя этот кто-то к себе, как на ниточке, да только вопрос еще — сможет ли вытянуть…

— Не поверю, — усмехнулся Огнезор. — Звучит, уж прости, как бессмыслица.

— Бессмыслица и есть, — легко согласилась Иша. — Предвиденья всегда такие: не видно никакого в них толку до тех пор, пока не сбудутся. Потом уж все вдруг ясно становится. Знала же! — говоришь себе, да только теперь ничего не поделаешь… — она помрачнела, озабоченно нахмурилась. — Вот и с Лаей твоей так, — продолжала все тише и тише. — Смотрю на нее — и не вижу. Ни с живыми, ни с мертвыми. Что тут делать прикажешь?

— О Лае я сам смогу позаботиться, — уверенно прервал ее мастер. — Кто ты ей, госпожа? Наставница? Родственник?

— И то, и другое. В какой-то мере пра-пра-бабушка, — опять заулыбалась Хранительница. — У сестры моей дара не было — зато дочка была… Давно, уж сотни две лет назад. Теперь вот от всего рода только Шана и Леора остались. Думала, воспитаю из девчонки преемницу. Подрастет и поумнеет — светлый обряд проведу, чтоб тело переродилось на здоровье и долголетие… Да только не сидится ей в долине. А раз с тобой сошлась — точно не останется. Уж если притянул ты кого к себе — не отпустишь.

— Говоришь так, будто знаешь меня, — смутился неожиданной откровенности Огнезор.

— А я и знаю. Самому-то долго с человеком говорить надо, чтоб насквозь его увидеть? Дар наш таков… Много в тебе грязи, мальчик, грехов да мерзости. Но много и хорошего… И в чем-то прав ты — насчет человеческой силы. Какими нам быть — не судьба, а сами выбираем… Так что там все-таки у вас с Леорой приключилось? Не пришла бы она сюда просто так — очень уж не любит, когда воспитывают…

— Украла она кое-что у Гильдии… — начал их историю юноша. Говорил он скупо и мрачно, да только Иша все равно то одно, то другое против воли из него вытаскивала. Так что узнала она едва не вдвое больше того, что сказать он хотел.

Половина свечей догорела, когда позволено было, наконец, Огнезору рассказ закончить. Он притих, одурманенный дымом, уставший, выпотрошенный любопытной старухой до дна. Отдышался, соображая, сгустились ли уже снаружи ранние зимние сумерки.

— Учиться у меня пойдешь? — вдруг ошарашила его Хранительница вопросом.

— Что? — до крайности изумился юноша.

— Ты ведь надолго с Леорой застрял. Знаю я ваши, гильдийные, обычаи. Пока минет еще твой год отречения…

— Неужто, настолько мне доверяешь? — с сомнением спросил мастер.

— Сорвешься ты скоро, — мрачно, нехотя пояснила старуха. — Ходишь по самому краешку… У вас уж и забыли давно про то, как совершенный дар приходит. Страшно это. Очень.

— Совершенный дар? — не понял Огнезор.

— Хочешь, называй по-вашему — «первым уровнем». Хоть и глупо это: не измерить дар, нет в нем никакой размеренности. Вот ты — учился, совершенствовался, будто вверх по лесенке шел. Думаешь — последняя ступенька впереди, вершина, шпиль башенный? — она вздохнула, зябко поежилась, хоть и было в маленьком шатре от очага и свечей жарко. — Пропасть там! — закончила хмуро. — Ни старанием ее не взять, ни контролем — только болью да безумием. Сорвешься ты… Может, если помогу, легче будет. А то ведь можно потом и не вернуться…

— Что ж, спасибо, — насторожено проговорил юноша, не зная, пугаться ему или радоваться. — Учиться новому мне всегда интересно.

— Тогда завтра приходи, на рассвете, — устало буркнула Иша. — А Леоре передай: пусть обряд завтрашний проводить готовится. Стара я уже для такого…

После этих слов оставшиеся свечи погасли в одночасье, очевидно давая понять, что все разговоры окончены. Права была в чем-то Лая — любила старая Хранительница показать себя перед зрителем… Поглубже пряча вызванную этой мыслью усмешку, Огнезор покинул Ишин шатер.

Лая ждала снаружи, в сгущающихся сумерках, — обижено нахохлившись, как маленькая птичка, она изо всех сил вжималась в темные складки плаща, будто пытаясь в нем раствориться. Того и гляди, выпустит свои отвлекающие лучики, удивился юноша.

— Ты как? — посочувствовал он.

— Хуже некуда! — скривилась девушка. — Я только что вспомнила, почему не люблю здесь появляться!

— Из-за Иши?

— Да Иша еще ничего — так, ворчит старушка… А вот глянь только, во что меня нарядили! — распахнула, наконец, она полы своего плаща.

На ней было платье.

Обычное платье из толстой темно-зеленой шерсти, с двумя широкими, длинными юбками и чудесной цветочной вышивкой, спускающейся от левого плеча до затянутой широким черным поясом талии.

Никогда прежде Огнезор не видел Лаю в платье.

— «Молодые девушки не должны ходить в мужской одежде», — сердито передразнила она голос, подозрительно похожий на Шанин. — «Незамужние девушки не могут жить под одной крышей с мужчиной»! Поздновато сестричка спохватилась — меня воспитывать!

Как завороженный, юноша протянул руку к вьющейся копне ее волос, пробежал пальцами по давно не крашенной седой прядке, вынимая оттуда тонкую зеленую ленточку.

— Это что еще такое? — уж и вовсе возмутилась Лая, отчаянно взъерошив волосы, вырвав оттуда еще одну зеленую ленту и две красные. — А я-то думаю, чего это Шане вздумалось меня расчесывать! И когда успела только!

— Мальчишка ты уличный! — подразнил ее Огнезор. — Ну, побыла бы немного приличной барышней, соплеменников бы порадовала!..

— Ага, а попробуй в этом по лесу побегать! — потянула она подол верхней юбки. — Или на лошадь вскарабкаться! Вот погоди, — мстительно сузились на него зеленые глаза, — доберутся до тебя мои родственнички: остригут, в волчий мех и шерсть оденут. Шана уже подбирается: заявила, что ты «милый юноша, только очень уж выглядишь странно»!

— Насчет «милого» — это опасное заблуждение! — рассмеялся мастер.

— Вот и я ей то же говорю, но она не верит, — хитро заулыбалась Лая. — Даже на свадьбу к подруге своей позвала! Завтра.

— А-а, вот, значит, какой ты обряд проводить будешь!

— Я? — так и замерла от удивления Насмешница. — Правда?

— Иша велела передать.

— О-о! — совсем по-детски обрадовалась она: даже закружилась на месте, расставив руки и подставляя лицо темному небу да лениво кружащим снежинкам. — Мое первое венчание! — потом застыла, с подозрением прищурившись на собеседника. — И что это ты старушке наговорил, что она такая добрая сегодня? Ох, прости, — спохватилась вдруг, — ты голоден, наверное? — извлекла откуда-то из складок платья сверточек, скрутивший тут же несчастный Огнезоров желудок свежим сдобным запахом. — Держи! Шана пекла. Меня там и близко не было, так что есть можно…

В свертке оказались пироги — и правда, на удивление вкусные, к тому же, еще теплые. Юноша с удовольствием принялся за них, отвлекшись лишь, чтоб сообщить, что из долины его не выгнали, еще и в обучение взяли.

Последнее, как ему показалось, Лая восприняла с сочувствием.

Все это время они куда-то брели, бесконечно петляя между темными ахарскими жилищами, — и вышли, наконец, к широкой площадке у самого спуска в долину. На дальней стороне ее деловито суетились в потемках одетые в мех мужчины, натаскивая дров и разжигая потихоньку костер. Рядом же возвышалось какое-то большое, нелепое строение из шкур и дерева, еще днем подмеченное Огнезором с удивлением.

— Пора поведать кое-что о здешнем быте, — не очень обнадеживающе начала охотница. — Тебе не понравится… Это вот, — махнула она рукой в сторону того самого строения, — Дом для местных холостяков, начиная с мальчишек пятнадцатилетних. Твои вещи там уже… Такой же Дом для девиц есть — на другом конце поселения. Отдельно, в шатрах, у нас только семьи живут. Пары с детишками малыми.

Юноша молчал, оценивая степень своего недовольства этой новостью. Бородатые варвары вместо теплых Лаиных объятий уж никак не выглядели соблазнительно.

— Ахары до отвращения благопристойны, — словно извиняясь, пояснила его подруга, и даже шлепнула слегка Огнезорову руку, привычно протянутую к ее талии.

Но затем сама прильнула поближе и тяжело, обреченно вздохнула:

— Эх, заклеймят меня сородичи, как лгунью, воровку и распутницу…

— Пусть только попробуют! — мстительно пообещал он, поцеловал ее в губы и отправился изучать свое новое обиталище.

Внутри было так же дымно, как и в Ишином шатре. Три каменных очага, врытых прямо в земляной пол, давали не очень надежное тепло и тусклый, тлеющий свет. Старичок у входа кивнул мастеру вполне дружелюбно, указав на постель из мохнатых шкур и сена, где лежал уже его вещевой мешок. Остальные появление Огнезора встретили мгновенной тишиной и дружным бесцеремонным разглядыванием. Он выдержал их любопытство с привычной невозмутимостью и легкой долей высокомерия, дав время вволю наглазеться на свою куртку из мягкой кожи и дорогого меха, на шелковую рубашку с вышивкой и кружевом, на свою гибкую, излишне — по их меркам — тонкую фигуру, безбородое лицо и длинные светлые волосы.

Недаром все же Лая устроила здесь свое представление — среди простых этих, крепких, темноволосых и заросших людей столичный темный мастер действительно выглядел, как существо из другого мира. Под внимательными, оценивающими взглядами он почувствовал себя вдруг как в первый день ученичества, и это почему-то вызвало на губах глупую, веселую улыбку.

Соседей у него набралось около полусотни. Знакомиться они не спешили, да и присутствие юноши, как прошло первое любопытство, восприняли с видимым замешательством. Лишь старичок, что мастера у входа встретил, подсел к нему вскоре и принялся тягуче объяснять здешние порядки — порой не удерживаясь от того, чтобы пощупать что-то из диковинных для себя Огнезоровых вещей, покачать головой удивленно и неодобрительно, вопрос задать — несложный, наивный даже, но отвечать начнешь — запутаешься.

Как вот, например, объяснишь ахарскому долгожителю, что волосы длиною больше, чем до плеч, у имперских мужчин — неизменный атрибут благородного звания? И что вообще это за звание такое? И что такое Дома Крови? И чем Правящий Дом отличается от неправящих? И какое в них для простого люда различие? И почему, в конце-концов, одна рубашка Огнезорова стоит больше всех обедов крестьянских за три месяца?..

Юноша, поначалу отвечавший неохотно, потихоньку в разговор этот странный втягивался. Особенно же, когда старичок потерял интерес к Империи да молодость свою вспоминать принялся. Истории и поверья ахарские начал рассказывать: об Ихлае и о зиме, которую ахары больше всего на свете любят, так что странствуют вслед за нею с каждым годом все северней; о снеге, для коего в древнем, теперь только в гимнах оставшемся, их языке названий больше двух сотен; о шатрах, что тепло укрывают метели сугробами еще вначале зимы, чтоб не страшны были потом их обитателям никакие морозы; о всяком зверье горном и одежде из меха его — разного для каждых случаев: волчьего — для охоты, медвежьего — для войны, лисьего — для праздников… И о том, что не в шерсть и мех, а лишь в тонкое полотно одеваться — для ахаров все равно, что голым быть. Смешно, непристойно и холодно…

На Огнезора и рубашку его он при этом очень недвусмысленно поглядывал, но юноша сделал непонятливый вид и спросил невинно, неужто и на супружеском ложе ахары в мех облачены? Вокруг раздались смешки, тут же, впрочем, задавленные, из чего сделал мастер вывод, что вовсе не так безразличны к нему соседи, как показать пытаются.

Про Лаю только совсем ничего не говорилось, не спрашивалось — и чудилось в этой недомолвке Огнезору что-то напряженное, упорно избегаемое, связанное непостижимым образом с тихим шепотком за его спиной, скорее учуянном, чем подслушанном, с нелюбезной ехидцей во взглядах, любопытным каким-то выжиданием.

Об этой странности, да еще о загадках Ишиных думал он остаток ночи, уставившись на угли очага, — уже как улеглись, захрапели раскатисто его соседи, устроился, беспокойно покряхтывая, общительный старичок да уныло завыли в лесу над долиной, чуя близкие метели, волки.