Вечерний ужин, замечательная возможность узнать людей, с которыми живешь под одной крышей. Мария приготовила любимое блюдо Мирона, овощное рагу с цыпленком под горчично-сливочным соусом и позвала всех жителей отеля к столу. Мирон расположился около Мари, так чтобы иметь возможность изредка поглядывать на камин, данное действие можно было бы считать навязчивым, не будь оно просто мерой предосторожности в виду старости этого хранителя домашнего тепла. Игнат сел рядом с Ией, так что оба они оказались напротив Демьяна. Смущение, одолевавшее его последние несколько часов, он скрывал ловко, но не без труда.

— Родная, ты что-то добавила в соус? Вкус явно отличается от обычного, но мне нравится. Определенно нравится. Что это?

— А ты угадай, — с заигрывающей лукавостью ответила ему жена.

Излюбленная игра поваров, проникла и в эти маленькие, уютные стены. Мирон никогда не угадывал, что именно Мария изменила в рецепте, но всегда очень кропотливо старался это сделать, что определенно забавляло и создавало положительные эмоции у наблюдающих. Демьян же был так взволнован, что боялся и посмотреть в сторону Ии под страхом выдать свои чувства. Чувства, которые и для него были столь сильной неожиданностью.

— Вам нравится ужин? — поинтересовалась у него Мария.

— «И как это она так ловко делает? стоит мне окунуться в размышления, как она выдергивает меня из них, словно раздражительная мелодия будильника заставляющая покинуть сладостный сон», — подумал он про себя, но беззлобно. — Простите что? Я задумался.

— Ужин. Вам нравится?

— Приготовленное блюда — это язык повара. Ваш язык отражает любовь и заботу. Мне очень нравится.

— Надо же, как ловко вы это сказали, — умиленно удивилась Ия, и очевидно так же ощущая взаимное напряжение из-за недосказанности, быстро отвела глаза.

Мария улыбнулась, восприняв этот комплимент как высшую форму похвалы.

— А над чем таким вы задумались, поинтересовался Игнат? — он сказал это так, словно его обокрали, и намереваясь обличить вора старался пристальным взглядом смутить и без того смущенного Демьяна. — Если конечно это не секрет, — добавил он, чтобы немного исправить положение.

— Ну, как бы сказать, — растерянно начал говорить Демьян, и задумчиво прикусив губу, остановил свою речь. — «О чем я мог думать кроме как об Ии? не скажу же я ее брату, хм, ну, вы понимаете, с недавних пор ваша сестра занимает все мои мысли. И это волнует меня, я ощущаю себя неприспособленной к морскому плаванью, жалкой лодочкой, что кидает из стороны в сторону внезапно обрушившейся сильный шторм. Эти мысли сводят с ума, если говорить откровенно, просто обескураживают, еще что-нибудь желаете узнать о моих мыслях? Да уж, тут в меня точно, либо что-то полетит, либо полечу я с лестницы отеля. Так себе перспективка. Стоп. Остановись. О чем я бы мог думать, кроме как о ней?»

— Что тебя тревожит? — разбавил бурный, никому не слышный, монолог, развязавшийся в сознании Демьяна, Мирон.

Надо было что-то сказать. Дальше молчать нельзя. Переживая глубокое волнение, он ухватился за давнее воспоминание.

— В последние дни моей службе в ВВС Фолмрака, я услышал разговор, о том, что здесь, в Фестраде есть возможность уехать из страны через залив Атль. На самом деле по этой-то причине я здесь и оказался. Вам известно хоть что-то об этом?

— Слухи ходят разные, про это я слышу впервые, — произнес холодным тоном Игнат, лениво прокручивающий вилку.

— И да, и нет, ну не совсем. В общем, есть один мужик, бывший моряк, он живет на самом берегу залива. Сам он никого не перевозит через залив, но поговаривают, что снабжает необходимым, чтобы уплыть, — угрюмо произнес Мирон.

— Тогда почему, почему вы еще здесь? Как на него выйти? Как его зовут? — под влиянием взволнованности вопросы сыпались с его уст, словно песок сквозь пальцы, стремительно быстро.

— Демьян, это не вариант, — он произнес эти слова раздосадовано, опуская глаза, но уверенно твердо, такое лицо обычно можно наблюдать у врачей, которые сообщают неприятные известия о состоянии больного родным. Тяжелая доля.

— Но почему? — уже сгорая от непонимания, не отступал Демьян.

— Никто из тех, кто пытался, не выжил. Их либо погубила погода, либо правительство. В любом случает исход один. Я понимаю, что ты хотел бы услышать что-то другое, но мне нечем тебя обнадежить, — тут все изумленно посмотрели на Мирона, отчаянно старающегося сохранить невозмутимость и уверенность. — Пойми, нет ничего хуже обманутой надежды, — оглядываясь уже на всех участников ужина, на свою семью, он продолжал говорить слегка расстроенным, будто виноватым, но уверенным голосом человека, просто по-человечески переживающим за благополучие близких людей. — Я не хотел вселять ее в вас пока не буду уверен в безопасности переправы. И как показывает опыт, был прав.

— Как же тогда жить? — встревожено произнес Демьян.

— А жизнь это не сахарная пластинка. Думаешь, кому то это нравится? Пока мы здесь, в этом отеле и все вместе, надо это ценить, надо жить, пускай скрытно, но жить. Здесь не надо бояться любить и проявлять любовь. В этом отеле мы свободны.

— Но, ненадолго, — почти беззвучно и расстроено ответил Демьян и тут же, прочувствовал грозный взгляд Мирона.

— И жизнь не представляет собой дорогу вечную, но это не повод заканчивать путь ранее отмеренного срока.

Последняя фраза была добавлена им более уверенно и как бы завершала спор. Мирон понимал, что сложно переубедить человека не желающего принять сторону оппонента, сохранив свое видение картины, и поэтому решил завершить разговор раньше, чем это сделает Демьян, оставив превосходство за собой.

— Мистер Мод, вы здесь всего два дня, сначала адаптируйтесь, а потом вступайте в бой, — ласково подчеркнула Ия, что чуть ободрило его.

— Вы сказали, что блюдо-язык повара, тогда скажите, что молвит вам мой знаменитый яблочный штрудель с карамелизованной грушей, — попыталась спасти ужин Мария, разбавив беседу, не сулящую спокойного сна ни одному гостю.

— Действительно, давайте есть десерт, — захлопала в ладоши и, расплываясь в сердечной улыбке, добавила Ия.

Мари подала штрудель, что практически всех заставило временно забыть об этом разговоре, ну или, во всяком случае, отвлечься. Минут через семь, Мирон и Ия уже переключились на обсуждение музыки и живописи, Игнат обсуждал с Мари тонкости ее кулинарного искусства и шутя порицал сестру за то, что та в свое время не пошла учиться на повара. Демьян же, то участвовал в одном разговоре, то в другом. Как бы сильно его не тревожило будущее, он не мог не проникнуться атмосферой этого места, заботой и уютом, искренней любовью. Впервые за свою жизнь он ощущал себя частью семьи, но не той, что по крови, а той, что человек волен выбрать сам.