Безжалостный ветер разъяренно сшибал сухие осенние листья с сонных деревьев. Начиналась гроза, объявляющая о своем присутствии сильным, раскатистым громом. Начали сверкать молнии, освещая дорогу брату Ии. Игнат несся домой сломя голову.

— Мироооонн! — ворвался он в отель с громким криком. — Мироонн! Их схватили, — запыхаясь, повторял он словно в забытье.

Мирон сидел в гостиной и с наслаждением потягивал сигару. Неожиданный вопль ранил его в самое сердце.

— Игнат?! О чем ты? Кого схватили?

— Демьяна и Ию, — почти выплевывая легкие, произнес он.

— Мария? — с вопросительной суровостью посмотрев на него, сказал он. — Где моя жена?

— Я не, я не видел ее, все произошло так быстро. Там, на площади началась потасовка, Ию ранило, и она упала, Демьян побежал за ней, все было бы хорошо, если бы не тот коп, — озлобленно и быстро, произнес он, словно соревновался в скорочтении.

Послышался скрип двери, зашла Мария.

— Ааа ты уже здесь? — расстроенным взглядом посмотрела она на Игната.

Мирон подбежал к ней и крепко обнял.

— Моя любимая, какое счастье, что с тобой все хорошо, — он целовал ее и жадно прижимал к себе, искренне благодаря Бога за ее жизнь.

— Это счастье выпало мне одной. Ты знаешь про Ию и Де…

— Да, Игнат только сказал, — прижимая ее все крепче к себе, поведал он.

— Что с ними будет? — виновато прошептал Игнат, почувствовав угрызения совести, за то, что сам спасся.

— Я проследила немного за ними, насколько я поняла, их намереваются отправить в «Ясный разум», — обреченно ответила она.

— «Ясный разум»? — послышался тревожно вопросительный тон, из-за угла вышел Ренат. Все с удивлением посмотрели на него. — Если это так, то дело дрянь. Они там и неделю не протянут, — и хотя все сердце его вспыхнуло огнем тревожности за любимую женщину, внешне, ему удавалось сохранять, может и не идеальную, но относительную невозмутимость, он отчаянно пытался выглядеть безразличным к их беде.

— Что ты такое говоришь? — взмолилась Мария. — Ты же протянул?

— Мне просто повезло, когда я там был, эта система была нововведением, а теперь, прижившись, это орудие морального уничтожения. Их срочно надо спасать!

— Ты что сбрендил? — словно обезумевший от страха спросил Игнат. — Это самоубийство.

— Она не моя сестра, милый мой, — горделиво произнес он, желая пристыдить труса. — И все же, я намереваюсь не сидеть здесь, а действовать. Вы со мной?

— Следует все тщательно обдумать и понять, как пробраться туда, но мы с тобой, — переглянувшись взглядом, единогласно согласились Мария и Мирон.

— У нас максимум два дня на составление плана, давайте не затягивать, — сурово настаивал Ренат.

— Это чистое безумие! — воскликнул Игнат.

— Безумие, — он запустил руки в свои волосы и быстро провел их по голове три раза, словно пытаясь заглушить дурные мысли. — Сидеть здесь и ждать, что все само собой разрешиться, вот что такое безумие. Ты что думаешь, что это игра? Что завтра ты проснешься, и все будет как обычно? Так вот тебе новость, — он подошел к нему поближе, закуривая сигарету и медленно наклонившись в сторону его правого уха, прошептал: — Как раньше уже не будет и у нас есть выбор, мириться с тем, что есть, или бороться за то, что любим. — Ренат говорил это с особой пылкостью и с легкими хриплыми нотками в голосе. — Я выбираю второе, а ты?

— Если нас схватят, это им не поможет, — настаивал Игнат.

На самом деле он понимал целесообразность мыслей своего оппонента, но стыдился прилюдно признать поражение.

— Но ты не будешь спорить с тем, что наше бездельное пребывание здесь им тоже явно не поможет. Знаешь, что происходит с детьми, если до 3-х летнего возраста общество не помогает им освоить речь? — он подождал секунд 15 и продолжил. — У них в принципе не формируется речь, потому что этот сенситивный период был упущен, кто-то буквально забирает их жизни, будущее, сумасшедшие родители, любящие экспериментировать или бабуля алкоголичка, или даже психопаты в семье, не важно, кто, важно само преступление. В дальнейшем у этих бедняг с отсутствием фундамента для развития здоровой психики и дом не будет строиться, такие кирпичики как, например, элементарная возможность общения, представление, мышление и другие психические процессы и функции, им будут недоступны, на высшем уровне развития, понимаешь? Сейчас Ия и Демьян дети, а мы общество, которое может их спасти. Неделя это их сенситивный период, время, когда их еще не сломали. Опасно ли это? — разводя руки в стороны, словно раздвигая потоки воздуха, продолжал Ренат. — Еще бы! Но что оправдывает риск сильнее, чем дружба и любовь? К тому же не следует пренебрегать удачей в делах праведных, друг мой, иначе скатишься во мрак.

Мирон наблюдал за происходящим и, не смотря на всю свою любовь к Игнату, не мог не согласиться с Ренатом. Игнат же стоял, тщательно обдумывая только что услышанное. А за тем довольно нервно и пораженчески произнес,

— Ты прав, я с вами, — после чего, сохраняя свою невозмутимость, с задумчивым видом покинул комнату.

Он всем сердцем любил сестру и старался оберегать ее, но в этой ситуации инстинкт самосохранения оказался на порядок выше его родственной связи и без лишних слов пугал и самого Игната. «Я и правда трус», — преисполненный трагизма, размышлял он, полностью отдаваясь самобичеванию. Поскольку, возможность действовать в соответствии с желанием максимального минимизирования риска для своей жизни, вступала в сильное противоречие с долгом социальной роли «любящего брата», все это укладывалось в внутриличностный конфликт, выражающийся в противоборстве желаний и долга, моральных принципов и личных привязанностей. В жизни Игната подобное настроение выливалось отравляющими парами аффективного напряжения и повышенной эмоциональной неустойчивостью, следствием чего выступало общее снижение уровня самоконтроля. Он повяз в болоте из сомнений и самоосуждения. «Я жалкий трус», — с сожалением говорил Игнат. — «Я плохой брат, черт, черт», — бил он ладонями по своим щекам, наказывая за слабость. «Как же мне быть?». Он просидел в душной комнате целую ночь, и только под утро смог наконец-то уснуть, облокотившись на старое потрепанное кресло. Во сне, Игнат оказался посреди чудесного соснового леса. Вечерний свет солнечных лучей, пробивался через крону величественных густо зеленых деревьев, растворяясь в легкой дымке уходящего дня. Шепот ветра, раздающийся с кончиков миниатюрных кустарников, звал его за собой. Любуясь, он продвигался по небольшой тропинке сказочной красоты, уводящей его все выше по горе. Он шел пока не встретил маленького мальчика, собирающего чернику в глубине леса. Увидавший его ребенок помахал рукой, чистая детская непосредственность лучезарной улыбкой разлеталась по маленькому лицу. Игнат радостно помахал в ответ и пошел дальше, ощущая сладкий привкус детской безмятежности во всем теле. Чуть погодя ему встретился опечаленный подросток, забившийся в небольшую пещерку, так одиноко и жалобно, словно чего-то боялся. Теперь Игнат чувствовал страх, сменивший легкую радость. Через пару метров он увидел молодого мужчину в строгом деловом костюме, такого серьезного и загруженного, что хотелось скорее прокричать ему, остановись! Неужели ты пройдешь мимо, не замечая всей красоты этого волшебного, летнего леса греющегося в лучах уходящего в закат солнца? Мужчина бросил загруженный грустный взгляд на Игната и тут же, быстро растворился среди сосен, как люди растворяются среди своих забот и хлопот. Это последнее что Игнат увидел, последнее, что он так ясно запомнил. Открыв глаза, он обычно не запоминающий своих сновидений находился под впечатлением от того, что вспомнил почти все элементы странного сновидения, и ребенка, и подростка, и мужчину. Сон будто был путеводителем, ключом, с помощью которого он сможет осознать природу своего поведения и стать лучшей версией себя. Неожиданно ему вспомнилась заметка из одного психологического журнала, что попала к нему на стол абсолютно случайно пару недель назад. Фриц Перлз, полагал, что каждый образ, возникающий во сне, является олицетворением наших субличностей, частей, которые мы по какой-либо причине отвергаем от части единой личности, своего Я. Все, что мы видим во сне, это и есть мы. Если это так, то о чем, мое подсознание хотело предупредить меня? Задумался Игнат. Начнем, начал взволнованно анализировать он сюжет увиденного сновидения, ранее не занимаясь подобными вещами. Мне приснилось три образа, ребенок, подросток, мужчина.

Я — ребенок. Он вспомнил, каким был в детстве, веселым и открытым авантюристом, беззаботно исследующим окружающий мир. Вот почему когда он проходил мимо мальчика, то ощутил уже знакомое ранее, чувство детской безмятежности, непосредственности. В этот период ребенок воспринимает себя частью окружающего мира, ничего не боится и принимает себя, не боясь показаться смешным, неуклюжим, грязным. Никакого внешнего осуждения, никаких стереотипов и страха.

Я — подросток. Учитывая, что образ мальчика из сновидения был опечаленным одиночкой, Игнат вспомнил себя в этом возрасте. Отец был груб и требовал безукоризненного подчинения, ровесники жестоко высмеивали малейшие недостатки, прыщи, не красивую одежду, что сильно ранило впечатлительного мальчика и вызывало комплексы. Примерно со школы, Игнат начал бояться быть высмеянным, не нравится окружающим, быть не таким как все. Поэтому часто делал совершенно не то, что хотел, постепенно забывая какого это быть самим собой, планомерно принося личность в жертву надуманных тенденций временной популярности.

Последнее, Я — мужчина. Образ молодого человека всплывшего в его сне, был классическим трудоголиком, сполна загруженным работой. Он стремительно пробегал мимо всего прекрасного, что окружало его, растворялся в рутине, что сам же и создал. На секунду Игнат закрыл глаза, и укрыл лицо вспотевшими, но холодными ладонями, как же, я довел себя до такого? Этот страх, что поселился во мне с подросткового возраста, словно сорняк разрастался все больше. Ведь действительно, я почти забыл, как это просто отдохнуть, не думая о работе, пройтись по улочкам, не тревожась о завтрашнем дне. Я все время бегу, бегу куда-то, абсолютно пропуская жизнь. Постоянно забочусь о том, что подумают другие, как я буду выглядеть, если поведу себя так, или по-другому. Неожиданно Игнат почувствовал невероятную волну отвращения к подобному образу мышления, до жути сдавленного социальными стереотипами. Нет, нет, так больше нельзя. Последние события изрядно потрепали мнимый образ его идеального — Я. Не найдя поддержку среди близких, он медленно, но планомерно старался прокладывать дорогу к поиску опоры не в ком-то, а в самом себе. Пробудившись ото сна, он более не глушил себя избитыми самоуничижающими фразами «я трус, я жалок», Игнат принял эту часть себя, как принял то, что он закапывает свою молодость в рутине собственноручно. То, что ты понимаешь, ты можешь контролировать, то, что подлежит контролю, можно изменить. К осознанной необходимости личностных изменений во благо себя и других, не всегда может подтолкнуть посторонний человек. Рано или поздно приходится рассчитывать на себя. Ибо ты сам и палач себе и спаситель. Воодушевленный этим открытием Игнат словно снял пелену с глаз, что затмевала краски жизни.