Мирный сон, что завлек разум Демьяна, разбили нахлынувшие о последних событиях воспоминания, грубые, жестокие и холодные. Прежде чем открыть глаза, он стал прислушиваться и попытался ощутить свое местоположение. Резкий, неприятный запах хлора смешивался с запахами других лекарств. Аккуратным естественным движением он слегка приподнял сначала руки, а затем, ноги. Отлично, подумал он, я не связан. Лишь убедившись в своей относительной свободе, Демьян позволил себе приоткрыть глаза. Комната была похожа на больничную палату, высокий потолок и белые стены, что неприятно слепили глаза. Он слегка приподнялся, чтобы оценить обстановку более полно, но тут же все тело его скрутила диффузная тупая боль, казалось пронизывающая словно разряд тока, разом все тело. Голова была тяжелая, и казалось, что веки не слушались глаз, норовя самопроизвольно закрыться, будто от усталости, желая завлечь разум в сладостный сон. Такие физические последствия травм полученных им накануне были слабым отражением душевных мук, что разрывали его на части, волнение о любимом человеке с каждой секундой сильнее и сильнее сдавливало грудь. Спустя несколько минут, привыкнув к неприятным физическим ощущениям, Демьян набрался сил и все таки, слегка приподнялся, облокотившись на локти, но стараясь особенно не привлекать внимание окружающих. Параллельно друг другу вдоль комнаты, располагались больничные койки, по десять с каждой стороны, ни одной свободной кровати не было. Палата не была разделена по гендерному признаку, здесь были и мужчины и женщины. Внезапно режущий уши скрип двери впустил в палату мужчину лет пятидесяти в белом халате. Демьян тут же лег назад и повернулся на правый бок, отвернувшись лицом от входящего.

— Ия? — мысленно задал он вопрос сам себе, посмотрев на соседнюю койку.

Лицо девушки было скрыто за волосами, она еще спала, но он бы был ошибочно влюбленным, если бы не смог узнать ее. Она, щурясь, приоткрыла один глаз и посмотрела на него.

— Демьян, — почти безмолвно прошептали ее губы, и маленькая влажная слеза скатилась по бледному напуганному лицу.

Они обменялись влюбленными взглядами, передающими больше поддержки и больше слов, нежели сама речь. Где мы? Этот вопрос в назойливой форме занимал их умы, оставляя малейшую надежду, на то, что по счастливой случайности они просто оказались в каком-то госпитале. Тем временем, высокий мужчина неторопливо продвигался вперед, очевидно испытывая удовольствие от мрачного эмоционального фона, что процветает здесь, будто неприхотливое ядовитое растение. Он остановился напротив их коек и с грубым самодовольством небрежно взял стул, чтобы присесть. Его черные волосы, с возрастом поседели и поредели, он был достаточно крупным, но не толстым. Карие глаза скрывались за густыми бровями и очками в крупной оправе.

— Доброе утро мистер Мод и мисс Реми. Меня зовут Виктор Хилл, вы проспали почти сутки, — начал он.

— Почти сутки? Но где мы? — медленно присев на койку начала Ия.

— О, моя дорогая, вы находитесь в чудесной больнице «Ясный разум», — самодовольно сказал врач, после чего по-отечески провел своею большой кистью, по ее растрепавшимся волосам, и ответил коварной улыбкой на испуганный взгляд девушки. — Здесь лучшие специалисты помогут вам вылечиться, не переживайте, — он говорил так, словно рекламировал новое средство от рака, которое точно должно помочь, абсолютно безумно, с искренней верой одержимого фанатика.

— Вылечиться? — озлобленно проворчал Демьян и посмотрел на врача пристальным, суровым взглядом.

— Конечно, — с беспритворной уверенностью произнес он. — Я помогу вам освободить разум от пут любви, вам больше никогда не придется страдать от душевных мук, вы сможете приносить пользу своей стране, обладая ясностью. Процветание в разуме свободном от страсти! — словно фанатик произнес Виктор. — Да будет так! — он сделал короткий хлопок руками по ногам и привстал, собираясь уходить. — Утренний прием лекарств вы пропустили, потому как недавно прибыли, но дневной уже не получиться. В конце недели я поговорю с каждым лично. Ах да, еще один момент, — ехидно произнес он. — Если вы хоть попытаетесь войти друг с другом в контакт, окрашенный даже намеком на эту любовь, поддержку и заботу, то…ну знаете, да лучше не знать, — махнул он рукой, словно отгоняя мошкару. — Приятного времяпровождения. — Виктор развернулся и с уходящей его фигурой, становилось чуть легче дышать.

Перед обедом больным выдавали по две капсулы. Демьян отказался их пить, за что сразу же получил удар в живот и таблетки запихали силой. Основной эффект препаратов сказывался на эмоциональной и соматической сферах, выражаясь в податливости и возрастании чувства вялости, апатии, слабости. Ровно в 13:00 всех больных, словно тюремных заключенных, но без кандалов, колонной по двое выводили в столовую, что располагалась этажом ниже. Увидев еду, Ия и Демьян мысленно перекрестились, каждому пациенту полагалась хорошая порция странной зеленой жижи, некоторое подобие супа, возможно даже щавелевого, но запах не вызывал таких ассоциаций, пересоленное картофельное пюре и отбивная, не обладающая никаким вкусом, больше похожая на резину. За обедом Демьян и Ия сели за соседними столиками. Каждый из них попытался завязать разговор с соседями.

— Как это можно есть? — нарочито громко произнес Демьян, что бы завязать беседу.

— Как-то можно, — равнодушно сказал молодой парень, сидевший напротив, и запихнул в рот ложку странной жижи. — Новенький? Стой, не отвечай, это и так заметно.

— Послушай, — наклонился Демьян к нему поближе. — Что здесь происходит?

— Ну как бы так выразиться подоходчивее, — устремился он вдаль, а затем резко перевел взгляд на Демьяна. — Нас пытаются подчинить и починить, словно поломанный механизм, искоренить чувственность и, конечно же, стереть любовь.

— Но это невозможно.

— Не будь так в этом уверен, — закончил он мысль и собрался уходить, но потом добавил: — Эй, новичок, старайся зарекомендовать себя как полезного своей стране, иначе твое тело быстро окажется в сырой земле.

Последние слова страшно смутили его, и он оглянулся на Ию, судя по всему, ей тоже удалось кое-что разузнать, но как поговорить с ней? Весь оставшийся день новенькие проходили психодиагностические тестирования, направленные на изучение их интеллекта, способностей и профессиональной ориентации, а так же на измерение эмоционального фона. Предполагалось что к концу недели, они должны полностью адаптироваться, а результаты, представленные комплексно и в динамике прекрасно охарактеризуют их, что позволит вынести окончательный вердикт касательно ценности их жизней.

После ужина Демьян аккуратно подошел к Ие и будто абсолютно случайно задев ее прошептал — «я люблю тебя». Словно глоток свежего воздуха были его слова, слегка ободрившие испуганную девушку. Когда пациенты уже готовились ко сну, в палату ворвался озлобленный Виктор Хилл в компании крупных мужчин в форме. Они схватили парня и девушку, что лежала рядом с ним. Это был тот самый парень, что успел обмолвиться парой слов с Демьяном за обедом.

— Любовь, любовь, — громогласно начал Хилл. — Когда же вы поймете, что мы хотим как лучше, вы сами вынуждаете нас применять крайние меры, — он резко выхватил электрошоковое оружие из рук полицейского и выстрелил в девушку.

Парень бросился к ней, но прежде, чем коснулся, его повалили на пол и стали жестоко избивать. Никто в палате не пошевелился, чтобы помочь. Послышался запах страха. Минут через пять, оба молодых человека были ранены, но все еще в сознании.

— Я не раз предупреждал, чем опасен контакт между вами, и что из этого следует, учтите, это последнее предупреждение. Рано или поздно вы сломаетесь, — яростно прокричал он и вышел, оставив травмированных людей на бетонном холодном полу, словно диких животных, не поддающихся дрессировке.

Ни одна медсестра не сдвинулась с места, чтобы помочь пострадавшим. Ия была готова вскочить с кровати, но Демьян остановил ее предупреждающим взглядом. Особая форма жестокости состоит в постоянной демонстрации того, чего намерены лишить. После этого происшествия Демьян и Ия боялись хоть как то взаимодействовать. Виктор Хилл намеренно оставлял запрещенный стакан воды рядом с умирающим, от жажды, ярым насилием прерывая каждую его попытку сделать глоток. Когда от любимого человека тебя отделяют какие-то 20 см, а ты не можешь коснуться его, не можешь утешить, не можешь ничего, это подавляет дух. Когда тусклый свет от грязного фонаря, пробивающийся в палату, освещает этот храм боли, и все что тебе остается, так это перемалывать мысли снова и снова, и разве, что украдкой смотреть на дорого человека, ты неизменно начинаешь ощущать, как беспомощность, словно неведомый яд, медленно овладевает каждой клеточкой твоего организма, твоим сердцем и все это скатывается в бесконечно долгий и бессмысленный день. Боль, порожденная этими переживаниями, призвана постепенно и методично ломать человека, создавать пораженческую позицию, не оставлять даже шанс на надежду, крушить зачатки веры, выжигать любовь.

Демьян старался заснуть, но мысли о настоящем тяготили его сердце и затормаживали этот процесс. Тогда он перевернулся на правый бок и посмотрел на Ию, мысленно обнимая ту, что так близко, но так далеко, он заснул.

Жизнь становится кошмаром, когда желание отравлено страхом.