Желтый свет горит, белым стол накрыт, кто стоит в дверях, не качается, кто глядит, как будто прощается, «Вот и свиделись», – говорит? А за тем столом, а за тем столом — лучше б век не видать, кто за тем столом! Смотрит пьяница на знакомое, но бессмысленно, как на пятак: не узнал бы этого дома я, все за вечер в нем стало не так. Тута был лежак, я лежал под ним, поперек же дорожка тканая — ныне стол, как гроб, и табачный дым, и поется песня поганая, и бутылки на нем, и салаты на нем, и соления, и рыбец, и над тем столом так темно с огнем, что зажгите свет, наконец! А за тем столом, а за тем столом — да лучше б век не видать, кто за тем столом! Три медведя, пахнущие псиной. Бледный юноша, повенчанный с осиной.

Пара моложавых упырей — у блондина зубы повострей. Кто с клешней, кто с козьей мордой, кто с зеленой бородой, кто сидит-переливается туманом над водой, кто шипами ощетинился как ежик, а уж тех, неупокоенных, но позванных к столу… И стучат копыта об пол, и теней на том полу лишь четыре, по числу столовых ножек. А в дверях стоит та красавица, и она петуху очень ндравится — перед смертью худою, сивою хорошо поглядеть на красивое.