Обедать я в тот день направился туда, куда всегда хожу, в кабак, принадлежащий старому чародею неясной масти Руслану «Жонглёру» Непейвода. Это заведение так и называется — «У Жонглёра». Просто и без затей. Расположено оно в одном из тихих двориков по улице Чехова. В этом месте настолько удачно переплетаются линии Силы, что здесь никто не может использовать магические чары во вред другому. Да и просто так, безо всяких чар, заехать кому-нибудь по сусалам ни у кого ещё ни разу не вышло. Неудивительно, что миротворческий подвальчик в фаворе у Иных разного рода-племени и посвящённых всяческих цветов.

Порою здесь за соседними столиками, а то и вовсе за одним, можно увидеть вампира-отморозка и матёрого истребителя вампиров, пожирателя теней и дюжего из Дюжины, оборотня, объявленного в розыск, и молотобойца-опера. Где-нибудь в другом месте эти непримиримые антагонисты друг другу глотки бы перегрызли, а в кабаке Жонглёра — ничего, выпивают, закусывают, оттягиваются по полной и мило друг другу улыбаются. Хотя, быть может, и не улыбаются, а скалят зубы. В смысле — щерят пасти. Поди там разбери. Но тем не менее.

Когда я зашёл, в зале было немноголюдно, а если учитывать, что имеющих душу среди посетителей оказалось всего трое, можно сказать, людей было раз два и обчёлся, остальные — нелюди.

Людей я увидел сразу. За столиком напротив лестницы в компании двух неизвестных мне рыжих ведьм тратил законный отгул Борис «Улома» Харитонов. Этот молотобоец, с которым я давно на короткой ноге не рядовой боец, даром что с виду простец. Он — ни много, ни мало — правая рука Серёги Белова. Элита местного Поста. Резерв главкома. Смертельное оружие. Эт сетера. Эт сетера.

Справедливости ради надо сказать, что это он сугубо в боевой работе смертельное оружие, в быту же и общении — милейший человек. И ещё широкой натуры человек. А про то, что надёжный, как опора железнодорожного моста, и говорить не стоит.

Не стоит, но всё-таки скажу.

Выезжали позапрошлой зимой Капканы Фуртадо ставить на Вепря Оттуда, я, от радения себя не помня, в охотничью яму провалился, ногу сломал, да ещё и бок порвал будь здоров, так вот Боря четыре километра меня до вездехода на себе тащил. Утопая по пояс в снегу, между прочим, тащил. Пять ему за это от золотого дракона. Пять и уважуха.

Что касается присутствующих в зале нелюдей, их тоже в тот час было трое.

Возле стойки перешёптывались о чём-то своём кромешном два вампира, с одним из которых, скользким типом из стаи Дикого Урмана, я был шапочно знаком. Столкнулись как-то раз на опасном повороте судеб мы с этим парнем по имени Адлер. Столкнулись, обнюхали друг друга и разбежались в разные стороны. Он мне без надобности оказался, я ему — не по клыкам.

Другого кровососа, лысого толстяка с рыхлым мучнистым лицом, я видел впервые. И особого желания узнать, кто он такой, признаться, не испытывал.

Помимо вампиров был в зале ещё один посетитель, лишённый души, — угрюмого вида бабр-оборотень по прозвищу Битый. Сидел в дальнем углу за истуканом для расплаты с заведением Силой и как обычно топил в вине свои радости-печали, а точнее — поскольку лишены бездушные и того и другого — их слабые тени. В последнее время, как ни зайду, бородатый уже сидит. Ухожу, он всё ещё сидит. Заняться парню явно нечем. Вообще-то, по жизни он вроде как кладоискатель, только давно уже ничего не ищет. Ходят слухи, нашёл лет пятнадцать назад в ночь на Ивана Купала нечто такое, что позволит ему беспробудно квасить всю оставшуюся жизнь. Лет эдак ещё сто, а мало — двести.

Иной раз смотрю на Битого, и думаю, блин, мне бы так. Поднять бы на раз миллионов тридцать всё равно каких денег и навсегда отойти от дел. И ничего опаснее просроченного кефира никогда больше не видеть. И ничего страшнее песен группы «Руки вверх» никогда больше не слышать. Жить, не тужить, охранять без напряга Вещь Без Названия и тихо умереть от скуки. Подумаю так, а потом соображаю, э-э нет, не бывать такому. Ибо золотой дракон я, а это значит: в заднице — пропеллер, в сердце — горячее стремление всегда и во всём утверждать справедливость. До последнего дня не успокоюсь. И нефиг себе врать. Аминь.

Лихо сбежав по убийственно-крутым ступенькам, я махнул Борису и, получив в ответ пламенный салют в виде уставных трезубых вил, двинул — по прямой, как проходной шар в лузу — к отполированной локтями и мордами барной стойке.

Едва завидев меня, местный подавальщик Кеша Крепыш, подсуетился, бросил протирать бокалы и, глупых вопросов не задавая, мигом соорудил две порции «Окровавленной Машки»: три части русской водки, одна — фирменная смесь помидорного сока, сливового соуса плюм и соуса чили. Первую порцию я закинул, не отходя от бара, вторую прихватил с собой и, кинув улыбчивому Крепышу «как всегда», пошёл на излюбленное место — за столик у стены, где висит картина в массивной золочёной раме. На этом полотне неумелой кисти хозяина заведения потешного вида бабуин швыряет в воздух стеклянные шары. Завсегдатаи шутят: «Автопортрет». Смех смехом, но некоторое сходство между стариной Непейвода и наряженной в шутовской костюм обезьяной действительно наблюдается. Что есть, то есть. Не отнимешь.

Не успел я толком расположиться, к столику с неподражаемой грацией двуполостного асфальтоукладчика подрулил уже выпивший, а потому любящий весь мир и всех его непутёвых обитателей, молотобоец.

Надо сказать, Молотобойцы в боевые отряды своих Постов набирают ребят не ниже метра девяносто, и чтобы кулак весил не меньше астраханского арбуза, и чтобы сажень в плечах была обязательно косой. Заместитель Белова не исключение, скорее образец. Когда опустил руку мне на плечо, показалось, что на плечо уронили рельс.

Потискав меня по-свойски, Боря, который в тот день по какому-то странному велению загадочной русской души был облачён в безупречно сидящий на нём военно-морском китель, взял мой бокал, осторожно, будто уксусную эссенцию, понюхал содержимое, одобрительно крякнул, поставил на стол и, смущённо посопев, предложил:

— Егор, братишка, тут такое дело… Айда за наш столик.

Демонстративно глянув на часы, я пощёлкал пальцем по стеклу и стал отнекиваться:

— Спасибо, конечно, Боря, за приглашение, но, вообще-то, собрался в темпе отобедать и сразу отвалить. Не обижайся — дела. Сам понимаешь, волка ноги кормят.

— Егор, — стал канючить молотобоец, — сделай одолжение. Девчонки просят.

— Девчонки? — Я покосился на его рыжих девиц. — И чего это из-под меня ведьмы хотят?

— Да ничего не хотят. Ляпнул сдуру, что ты дракон, вот им и приспичило познакомиться. Егор, три минуты. А?

— Знаешь, Боря, как это называется. «По городу слона водили» — вот как это называется.

Боря скорчил умоляющую рожу.

— Ну, Егор, ну, уважь. Я уже пообещал, сказал, что мы с тобой закадыки. Не приведу, решат, трепло. Чего тебе стоит? А?

Больше нужного разыгрывать из себя джульетту я не стал. В конце концов, реально был его должником. Он уже про это и помнить забыл (широкой же души человек), зато я прекрасно помнил. Долги — хочешь ты не хочешь — надо отдавать. А потом, когда это сыщику моего профиля мешали новые знакомства в среде посвящённых? Никогда не мешали. Порою такие концы срастаются, что сроду бы не подумал.

— Только три минуты, — сказал я, прекрасно понимая, что тремя не обойдётся. В один приём хлопнул коктейль, и, уже выбираясь из-за стола, добавил: — А ещё с тебя коньяк.

— Не вопрос, — расплылся в улыбке Боря.

Пока шли к столику, он меня предупредил:

— Моя рыжая.

— Они обе рыжие, — напомнил я.

— Которая совсем рыжая.

— Это как?

— Сними очки.

— Сам знаешь, что случится, когда сниму.

— Музей восковых фигур, — кивнул Боря. Два шага после этого раздумывал, на третий определился: — Короче, братишка, моя та, что с короткой стрижкой. Фирштейн?

— Не парься, — успокоил я его. — Не претендую ни на одну.

На что Боря мудро заметил:

— Ещё не вечер.

Поскольку мы уже подошли, произнёс он эти слова заговорщицким шёпотом. И уже в полный голос представил меня подругам:

— Егор Тугарин, дракон.

Потом показал на одну:

— Ирма.

И на другую:

— Варвара.

Шаркнув ножкой и сообщив дамам, что мне ужас как приятно с ними познакомиться, я предусмотрительно сел напротив той, которую представили Варварой. Именно у этой, лет двадцати на вид, красотки каштановые волосы были собраны в длинный хвост. А Боря сел напротив своей пассии, напротив Ирмы. Эта стриженная девица, внешне чем-то похожая на героиню фильма «Греческая смоковница», казалось на пять-шесть лет старше своей подруги. Но это лишь так казалось, на самом деле была моложе минимум лет на восемьдесят. Я это сразу понял. По глазам понял. У Варвары они много чего повидали и когда-то голубые стали свинцовыми от накопленной стервозности. Опытной ведьме молодухой прикинуться — раз плюнуть, только вот глаза колдовству неподвластны. Зеркало души однако. Звучит банально, но оттого не менее верно. Вот у Ирмы, у той, глаза светились, поскольку душа ещё не покрылась коркой. И искренне восхищаться барышня пока не разучилась.

— Вы, Егор, и вправду дракон? — спросила она, обмирая от восторга.

— Есть такое дело.

— Поверить не могу!

Я слова не сказал, всё сделал молча. Быстро выхватил из ножен висящий на боку у молотобойца кортик (почему-то, кстати, вовсе не морской, а егерский), завернул рукав свитера, сжал несколько раз ладонь в кулак и рубанул по набухшей вене.

Когда первые капли тягучей чёрной крови упали на подставленную салфетку, спросил:

— Теперь веришь?

— Верю-верю-верю, — испуганно захлопала ресницами Ирма. — Да я и без этого верила. Просто… Просто… Просто в голове не укладывается.

— Ничего, уложится, — пообещал Боря и, уверенным движением опытного бражника свернув пробку на бутылке с кедровкой, добавил: — Всё со временем, сестрёнка, уложится. Я прав, Варвара?

— Со временем — обязательно, — ответила та и протянула мне носовой платок. — Держи, дракон. — После чего, не отрывая взгляда от почерневшей салфетки, спросила: — Слушай, а какой ты масти?

— Разбираешься? — поинтересовался я, плотно зажав рану, кровь в которой уже, впрочем, начала свёртываться.

Варвара кивнула:

— Немного.

Я предусмотрительно спрятал в карман окровавленную салфетку и только после этого ответил:

— Золотой я.

— Золотой — это круто, — тоном знатока произнесла Варвара. — Маг, Поэт и Воин — это очень-очень круто. А у нас в Ебурге трутся два серебряных. Был ещё и медный, в районе Синих Камней жил, но один питерский Охотник из клана Брро его ещё при Хрущёве завалил.

— Бывает, — протянул я, а сам подумал, вот почему её не знаю — потому что приезжая. Как, собственно, и я.

— Ты сам-то из каких краёв будешь? — будто прочитав, а может, и действительно прочитав мои мысли, спросила Варвара.

— А с чего ты взяла, что не местный?

— Да так, угадала. Поди, в пещерах Зилантовой горы твоя мамка яйцо отложила?

— Чуть-чуть ты, Варвара, промазала. Не в пещерах Зилан-Тау, Змеиной горы, а в у подножий Сары-Тау, Жёлтой горы.

— Значит, не казанский, а саратовский?

— Получается, — кивнул я. — Только когда я родился, города ещё не было. Давно это было, и с тех пор многое изменилось.

— И родная гора твоя называется нынче Соколовой, — в подтверждение моих слов заметила Варвара.

— Вижу, места знакомы?

— А как же. Там же и Лысая рядом.

— Вот как. Интересно. Случаются, значит, весёлые ночи на Лысой горе?

— Ну да. Не регулярно, но иногда на шабаш выбираюсь.

— Завидую.

Ведьма прищурилась:

— Что, тянет на родину-то?

— Редко, — ответил я предельно честно, после чего признался: — Но сильно.

— А сюда, в Сибирь, какая напасть тебя закинула?

Этот вопрос был вторжением в запретную зону, и я ответил уклончиво:

— Судьба.

Было видно, что ведьму мой ответ устроил не совсем, точнее — совсем не устроил, но славе Силе к тому времени Боря уже наполнил разбросанные по столу рюмки. Само собой разумеется, со свойственной ему щедростью, что означает — с горкой.

— Что отмечаем? — спросил я, принимая стопку.

Молотобоец подмигнул мне и показал на Ирму:

— Вот у этой чудесной, я бы даже сказал прелестной, девушки сегодня Тринадцатый день.

Это означало только то, что означало: двенадцать дней назад барышня по имени Ирма (которую до этого, бьюсь об заклад, звали как-то иначе) прошла обряд первой ступени посвящения и по прошествии отмеренного срока не отказалась от решения стать ведьмой. Проще говоря, прошла точку возврата. После заката ещё могла опрокинуть память, с рассветом лишилась такой возможности. Причём, лишилась навсегда.

Что можно на этот счёт сказать? Только сакраментальное: каждый в своём праве. Или ничего.

— Поздравляю, — кинул я новоявленной ведьме и не столько из интереса, сколько для поддержания светской беседы обратился к старой: — А ты, Варвара, надо понимать, её наставница?

Та замотала головой:

— Нет-нет, я лишь родственница. Дальняя. Прилетала на Ночь Инициации, да вот задержалась. Город ваш — омут.

— Это точно, — согласился я с такой лестной оценкой. — У нас, что не топь, то трясина. — После чего обратился к Боре: — Дай угадаю. Был на Инициации наблюдателем от Поста? Так?

Молотобоец, сумевший накануне совместить полезное с приятным — и порядок на празднике Тёмных отследить, и виновницу торжества закадрить, ничего не сказал, лишь лукаво улыбнулся.

— А наставницей у меня согласилась быть Ирида Витальевна Немоляева, — запоздало пояснила неофитка. — Знаете такую?

Я кивнул:

— Разумеется.

— И что на её счёт скажете?

— Скажу, что повезло тебе, Ирма. Слободская маковница — тётка толковая. Хорошему не научит, но и на плохое не подобьёт.

— А почему это вы её, Егор, маковницей называете?

— На то есть своя причина. Лет сто тому назад занималась отхожим промыслом, пекла медовые лепешки с маком и торговала ими в районе рабочей слободы. Оттого и прозвище такое.

Ирма хотела ещё что-то спросить, но Боря её перебил:

— Братишки-сестрёнки, хорош трепаться, продукт выдыхается. Давай, Змей Тугарин, скажи слово. Пожелай нашей новенькой чего-нибудь такого эдакого.

— Запросто, — легко согласился я. — Вставать не буду, но скажу от души.

— Давай, давай, — подбодрил меня молотобоец и сделал знак, чтобы все умолкли.

Дождавшись полной тишины за столом, я стал выдавать тост на-гора:

— Наша жизнь, Ирма, устроена таким образом, что у каждого из нас обязательно есть два неприятеля. Первый теснит нас сзади, второй преграждает путь. Хотим мы того или не хотим, но нам приходится бороться и с тем, и с этим. И вот что интересно: первый наш неприятель поддерживает нас в борьбе со вторым, поскольку хочет протолкнуть вперёд, а второй, отталкивая нас, помогает бороться с первым.

— И вечный бой, покой нам только снится, — улучив момент, ввернул Боря своё хмельное слово.

Я согласился:

— Точно, Боря, вечный. — Выдержал паузу и, обведя взглядом присутствующих, поднял рюмку над головой. — Так вот, Ирма. Желаю тебе, чтобы однажды ночью, такой ночью, темнее которой никогда до этого не было и никогда после этого не будет, ты сумела сойти с линии этого вечного боя и, став судиёю над своими союзниками-неприятелями, обрела душевный покой. Пью за это.

И потянулся к ней рюмкой.

Ирма охотно со мной чокнулась и пролепетала смущённо:

— Спасибо, Егор.

Когда все выпили до дна за небывалую ночь, молотобоец похлопал меня по плечу:

— Хорошо, братишка, сказал.

— Правда, хорошо, — простодушно поддакнула Ирма, — только я не поняла, что это за противники такие и союзники? Кого вы, Егор, имели в виду?

— По условиям жизни в этой задаче два неизвестных, — зажевав ломоть солёного груздя, процитировал я Земфиру Рамазанову.

Ирма непонимающе пожала плечами и тогда Варвара, глядя на меня с лёгкой укоризной, дескать, чего, дракон, туману-то зазря наводишь, пояснила родственнице:

— Первый наш противник, Ирма, — это добро, а второй — зло. Или наоборот. Так, дракон?

Я кивнул.

— Совершено верно. — Подумал секунду и добавил: — Или наоборот.

А тем временем Боря разлил по новой и — антракт между первой и второй — вражьи происки — предложил вновь выпить. Не просто так, разумеется, а за то, чтобы Ирма благополучно прошла порог аредовых годов. Хотя до этого было ещё о-го-го сколько, все согласились. И не замедлили.

Третий тост, как это и положено, подняли за наставницу, за Ириду Немоляеву. С появлением преемницы распахнулись для старой ведьмы врата загробной страны, теперь, если устанет, сможет упокоиться. Грех за это не выпить.

После третьей рюмки действо за столом на какое-то время приобрело сумбурный характер, Боря зачастил и в течение каких-то двадцати минут мы выпили: за долгий путь из вымершего леса, за мир, за дружбу, за любви глоток, за безусловный двигатель прогресса — свердловский рок. А затем ведьмы ненадолго отлучились в дамскую комнату. Сказали, чтоб подтянуть чулочки, но я так думаю — припудрить носики спорами сатанинского гриба.

Когда вернулись и расселись, я, методично кромсая на куски поданную Крепышом отбивную, обратился к Ирме:

— Скажи, а тебе не страшно?

Та посмотрела на меня с недоумением:

— Нет. А чего мне бояться?

Ну да, подумал я, конечно. Совсем нечего. Ведь жизнь прекрасна, полна весёлых тайн и беззаботных приключений. И никаких тебе дневных опасностей, и никаких тебе ночных кошмаров.

Подцепив вилкой кусок мяса, я рассмотрел его зажаренные бока и пояснил, что имею в виду:

— Не боишься, что изловят и на костре сожгут?

— Кто?

— Люди.

— Шутите?

— Отнюдь.

Она отмахнулась:

— Да ну вас, Егор! Сейчас же не Средние века.

— Как сказать, как сказать, — произнёс я с предельной серьёзностью. — Давно живу, много чего видел, ни могу не заметить: любой век на поверку оказывается средним. А времена — смутными.

— Но сейчас ведь не сжигают, — сказала Ирма предательски дрогнувшим голосом. — Ведь да?

И посмотрела на Варвару.

Та отвела глаза.

— Что ли сжигают? — заволновалась Ирма.

— А ты про то у Бори спроси, — посоветовал я. — Пусть для примера расскажет про недавний случай в Квазулу-Наталь.

Выдал и закинул кусок в рот. И чуть не поперхнулся, потому что молотобоец, сделав «страшные», ударил меня кулаком в бок. Хотел незаметно, но Ирма заметила.

— Боря, про что это говорит дракон?

— Не знаю, детка.

— Ну, Боря-я-я! — потребовала девица тоном избалованной принцессы и даже ножкой топнуа.

— Ну, Егор, ну, удружил, — проворчал молотобоец. — Лучше бы я тебя, зверюгу бессердечного, и не приглашал вовсе.

— Угу, семь раз теперь подумаешь, прежде чем пригласить в следующий раз, — заметил я, проглотив прожёванное. — Знай наперёд: мы, драконы, существа коварные, и у нас всегда в запасе есть парочка подлых вопросов.

А юная ведьма ждала. Сложила губы бантиком, нахмурила бровки и уставилась на молотобойца. Боре ничего не оставалось, как поведать эту грустную историю.

— Квазулу-Наталь, детка, — глядя куда-то вверх и в сторону, начал он, — это такая провинция в Южноафриканской республике. На последней читке приказов нам в части касающейся довели, что месяц назад случилась там нехорошая бяка. Бяка такая: старшеклассники одной из тамошних школ заподозрили двух пожилых тёток в колдовстве, изловили, отдубасили и придали их очистительному огню. Проще говоря, сожгли. Не к столу будет сказано.

— Как сожгли! — ахнула Ирма.

— Ну, как сожгли, — пожал плечами Боря. — Ну, так сожгли. Навалились, связали, отвели на футбольное поле, плеснули из канистры и… И того самого. Одна на месте скончалась, другая в больнице.

— Ужас! — воскликнула Ирма и закрыла ладошкой рот.

— Не ходите, дети, в Африку гулять, — пробормотал я назидательно. — В Африке гориллы, в Африке акулы, в Африке… Короче говоря, царит в чёрной Африке чёрный беспредел.

— А они на самом деле ведьмами были? — поинтересовалась Варвара. При этом голос её дал «петуха». Она смутилась, прокашлялась в кулак и потянулась к пачке сигарет.

— Одна — точно, — ответил Боря. — И самосуд, надо сказать, детишки учинили не без причины. Натворила тётка дел. Ох, и натворила. Лютых духов вызывала и на пацанов науськивала, мстила таким образом за опозоренную внучку. Тамошний Пост это дело прошляпил, вот и вышло всё, как оно вышло. Ну а вторая тётка вроде как не при делах была, просто попала под раздачу.

На некоторое время за столом воцарилась тишина. Нарушила её расстроенная Ирма.

— Но у нас же, — промямлила она, — не Африка. Ведь да?

— Это точно, — поддержал я бедняжку на словах. — Страна у нас, слава Силе, менее ритмичная.

А про себя подумал: и страна у нас менее ритмичная, и Молотобойцы у нас не такие расхлябанные. Случись с тобой, детка, нечто подобное, сжечь бы не позволили, сами бы жало вырвали через одно место. Причём без наркоза. Тот же Боря Сейф и вырвал бы. Даром что всю сегодняшнюю ночь будете друг друга вылизывать.

Молотобоец будто догадался, о чём я думаю, и шмякнул по столу кулаком.

— Давайте не будем о грустном, давайте лучше хряпнем.

И потянулся к новой бутылке.

После выпитой рюмки ведьмам заметно полегчало, а ещё через две напряг за столом и вовсе рассосался. Вскоре изрядно опьяневшей Ирме стало настолько хорошо, что она даже спросила у меня о том, о чём бы на трезвую голову ни в жизнь бы не спросила:

— Егор, а это правда, что с драконом ночь провести, всё равно как с тремя мужиками?

Смутившись, я лишь поправил очки, а Боря хохотнул:

— Слышала звон, не знает, откуда он.

— Их трое, — показывая на меня дымящей сигаретой, пояснила Варвара.

— В каком смысле трое? — непонимающе мотнула чёлкой Ирма.

И пришлось Варваре кое-что ей растолковать.

— Дракон — тварь огромная, — сказала она. — Он не может превратиться в одного человека, он превращается в трёх. Поэтому у Егора есть два… ну типа брата-близнеца, что ли. Так дракон?

— Не брата, а нагона, — поправил я и в тот же миг почувствовал, что Варвара, скинув туфельку с левой ноги, осторожно коснулась моей правой.

Когда женская лодыжка трётся голодной кошкой о твою штанину, надо что-то решать, и решать безотлагательно. Вообще-то, ничего не имел против того, чтобы продолжить знакомство со свердловской ведьмой на заднем сиденье своего болида. Признаться, падок я на хорошеньких ведьм, особенно рыжих. Падок-то падок, но не было у меня в тот день времени на куртуазное веселье, ни часа, ни полчасика. Дело самоубийц звало в дорогу. Бросив взгляд на часы, я напомнил себе, что в ответе за тех, за кого в ответе, и решил: покуда окончательно не засосало, покуда тина ещё по грудь, надо сваливать с этого развесёлого фестиваля. После чего задумался над тем, как это сделать поизящнее.

Сходу ничего путного на ум не приходило, и я уже было собрался, наплевав на этикет, уйти по-английски: через коновязь и кухню. Но тут, слава Силе, мне на помощь пришёл Адлер. Подкрался неслышно (вот в чём вампиры великие мастера, так именно в этом) и прошептал прямо в ухо:

— Есть разговор, дракон.

От неожиданности я вздрогнул, оглянулся и покрутил пальцем у виска:

— Дурак, что ли. Так, между прочим, и заикой сделать можно.

Не сводя с меня мутных, как у дохлой рыбы, глаз, вампир повторил:

— Есть разговор.

— Что за разговор?

Вампир скосился на молотобойца.

— Не здесь.

— Тогда жди под обезьяной.

Адлер тут же отвалил, а я развёл руками, призывая всех присутствующих, войти в моё положение.

— Извините, дамы-господа, но дела. — Слегка поморщился, когда Варвара обиженно пнула меня ногой в колено, и, поднявшись из-за стола, сказал: — Приятно было познакомиться.

— Может, загнуть пиявку? — предложил молотобоец, целясь в спину вампира из указательного пальца.

— Обязательно, Боря, — кивнул я. — Но не здесь и не сейчас.

— А на посошок?

— Нет, Боря, я пас.

— Ну, как знаешь.

Совсем запьяневшая Ирма подергала меня за рукав:

— Егор, Егор, а вы, Егор, покатаете меня, когда… Ну тогда… Когда у вас… крылья будут.

— Покатаю, Ирма, обязательно покатаю, — отбрехался я. — Только купи себе для начала парашют.

Девочка задумалась.

Покуда я так раскланивался, Варвара не будь дурой потянулась к перепачканному чёрной кровью платку. Ишь, ты, размечталась, подумал я и обронил на платок корпускул Силы. Лоскут батиста равно надежда рыжей проныры обрести чуток власти над золотым драконом вспыхнула малиновым пламенем и сгорела в доли секунды. Скатерть при этом не пострадала.

— Ну и ловок же ты, дракон, — усмехнулась Варвара, одёрнув руку.

Я сдержано улыбнулся:

— Потому до сих пор и не чучело.

— Мы ещё увидимся? — спросила она и при этом в её серых глазах промелькнула усмешка. Создавалось впечатление, что она бросает мне некий вызов.

Принимая его, я ответил уклончиво:

— Почему бы, собственно, и нет.

Положил на стол визитку, сделал ручкой и направился к своему столику. И пока шёл, чувствовал жжение в том месте, откуда у драконов растут крылья, а у бывалых сыскарей расходятся ремни портупеи.

Присев напротив вампира, я сначала закурил, и только потом, стараясь не глядеть в сторону Варвары, сказал:

— Выкладывай, чего хотел. Только живо, времени нет.

— Мы тут с корешем поиздержались малёха, — нервно постукивая обгрызенными ногтями по белой скатерти, просипел Адлер, — пора расплатиться, а титей-митей…

Сообразив, к чему он клонит, я огорчил его:

— Чувачок, ты, похоже, обратился не по адресу.

— Сам на двойном подсосе? — удивился вампир.

— Напротив, на двойном форсаже. Но дело не в этом.

— А в чём?

— Откровенно?

— Ну.

— Не нравитесь вы мне, — признался я. — А тем, кто мне не нравится, я не занимаю. Такое уж у меня правило. Извини, если обидел.

— Плевать, — одарил меня гнусной полуулыбкой вампир. — Только это… Я занимать и не собирался. Слышал, ты с кольтом ходишь?

— Допустим. Что с того?

Адлер не ответил, но натянул перчатки из грубой кожи (натурально — вратарские краги) и вынул из внутреннего кармана ветровки футляр, похожий те, в которых дарят обручальные кольца.

— И что это? — поинтересовался я, когда вампир поставил обшитую алым бархатом коробочку на центр стола.

Вновь не проронив ни слова, Адлер откинул крышку и аккуратно вытащил из паза патрон сорок пятого калибра с серебряной пулей.

— Откуда маслина? — опешил я.

— Заговорённая, — ответил он на вопрос, который я не задавал.

— Спрашиваю, откуда?

Вампир и глазом не повёл.

Варианты, конечно, могли быть разные, но самый из них очевидный: ухайдакали и обчистили истребителя-одиночку. По себе знаю, любая Охота — штука обоюдоострая, так что могло случиться. Вполне. Сильно заморачиваться на этот счёт я не стал (окрещу мародёром, ответит — боевой трофей) и попросил назвать цену.

— Пять штук, — выпалил вампир. — Или по курсу — восемьдесят кроулей.

— Однако, — удивлённо хмыкнул я, но торговаться не стал.

— Тут вот ещё что, — сказал Адлер, скомкав протянутую купюру. — У моего кореша ещё есть. Две заводские упаковки. Интересует?

Я уточнил:

— Тоже заговорённые?

— Нет, чистые.

— И у какого это такого кореша?

Адлер показал на трущегося возле стойки дружка:

— Вот у него, у Гурона.

— Его Гуроном погоняют? — удивился я. — Почему так затейливо?

Никак этот парень с грубым шрамом на выбритом черепе не походил на индейца. Ни на гурона, ни на могиканина, ни на чероки, ни тем более на ирокеза.

— Так это, — стягивая с рук перчатки, криво усмехнулся Адлер. — Пользует кровь только первой группы, потому и Гурон.

— Я пожал плечами:

— Не вижу связи.

— У всех индейцев первая группа, — пояснил вампир. — Поголовно.

— Да неужели?

— Точно. И у эскимосов ещё. Ну, так что, дракон, берёшь товар?

— Денег хотите или Силы? — спросил я.

— Тут это… — Вампир замялся. — Нам бы твои Зёрна Света. Одна банка против одной упаковки. А за две — две.

— Про Зёрна забудь, — осадил я его.

— Чего так?

— Говорю же: не нравитесь вы мне.

— Ладно, забей. Тогда вот. — Он вытащил из кармана и протянул мне кастет. — Ты это… Закатай в него две тысячи кроулей.

Я повертел пустой артефакт в руках. Ничего особенного в нём не было, обычная кустарная поделка с одним широким отверстием для пальцев и грубо приваренными к боевой части роликами от подшипника. Правда, на одной стороне кто-то шибко умный нанёс несколько древних рун. Но настолько коряво нанёс, что толком и не понять какие. Одну только и разобрал, ту, что обозначает «семя».

— А влезет две тысячи? — засомневался я.

— Раньше влезало, — уверил вампир.

— Слово какое?

— Набир.

— Как своим сделать?

— Просто на руку надеть.

— Хорошо, допустим. Товар у вас с собой?

— Нашёл дураков.

— Тогда где и когда?

— Лодочную станцию за Ухашовским мостом знаешь?

— Само собой.

— Вот там. Сегодня. В полночь.

Я проворчал для порядка:

— Чего так поздно-то?

— Детское время, — хищно улыбнулся Адлер в ответ.

Больше ничего не сказал, спрятал клыки, поднялся и двинул к стойке.

Пока он шёл, я смотрел на него и думал, до чего же омерзительны бывают иные существа. И дело даже не в том, что вампир. Что с того, что вампир? Ну да, у всех рождённых по воле слепого случая на границе Пределов и Запредельного душа отделена от тела и оттого всякая мораль чужда им, но ведь некоторые из них умудряются жить, соблюдая приличия. Взять, к примеру, приятеля моего, Афанасия Воронцова. Тоже ведь вампир, а на поверку — человечнее иного человека. Отнимет другой раз у бедолаги какого-нибудь чуток Силы через кровушку, но не убивает. Нет. Мало того, ещё и облегчение донору устраивает, принимая на себя часть его мирских страданий. Всё потому что понятия блюдет, и инстинкты свои держит в узде. А дикие не держат. Дикие им потакают. И откликается им на такое ауканье всеобщим презрением. Впрочем, им общественное порицание до одного места. Дикие ведь.

О Воронцове я вспомнил очень кстати, имелся у меня к нему один животрепещущий вопрос. Не как к вампиру, разумеется, а как к следователю по особо важным делам городской прокуратуры. И я тут же, пока из головы не вылетело, набрал его рабочий номер. Получилось удачно.

— Воронцов на проводе, — сразу отозвался вампир.

— Привет, майор.

— Тугарин?

— В точку.

— Как сам?

— Да ничего так. Ты?

Он вздохнул.

— Лучше и не спрашивай. В запарке. Переводят в Следственный комитет, ношусь как бобик, дела подбиваю.

— Сочувствую.

— Терпеть ненавижу все эти реорганизации. Веришь, Егор, штук двадцать их на моей памяти было, и не одна толку не принесла. — Воронцов ещё раз горько вздохнул, помолчал секунду и спросил: — Чего звонишь? Думаю, не о житье-бытье расспросить?

— Угадал, майор. Тема есть.

— Объявляй. Только в темпе.

Сказал он это таким тоном, что я поторопился:

— Двенадцатого на Озёрной дорожно-транспортное приключилось, грузовик женщину сбил. Хочу перетереть с водилой. Пробьёшь, майор? С меня коньяк.

— Зёрна, Егор, Зёрна.

— Можно и Зёрна. Сегодня сделаешь?

— Постараюсь. Это всё?

— Всё.

— Целую.

И бросил трубку.

Действительно в запарке, подумал я. И следом: суета сует — отличная обманка для выжирающей нутро пустоты. Правда, временная и не очень надёжная. Но тут ничего не поделать, коль судьба такая. Тут хоть как-то.

Когда поднимался по ступеням на выход, оглянулся на Варвару. Она этого ждала, и, послав воздушный поцелуй, опалила мне чёлку. Стерва рыжая. Будь мы в другом месте, чего похуже бы учудила. Точно-точно. Да и то, что сделала было не слишком приятно. Но я не обиделся. Дракон на женщину? Никогда. Пропел под нос «Тебя я лаской огневою и обожгу, и утомлю», прижал кулак к уху — звони, и, пропустив в дверях чьего-то горбатого хомма, вышел вон.