Будучи слегка придушенным и чуток отравленным, но всё-таки благодаря исключительно нечеловечьему своему природному естеству живым живёхоньким я некоторое время с интересом рассматривал посланного в нокаут трикстера. С этой стороны посмотрел на него внимательно, обошёл, с другой стороны посмотрел. И в результате сложилось у меня впечатление, что в прошлой жизни он был богомолом. Коротко стриженный, поджарый, с длинными, до колен руками, весь какой-то при высоченным, под два метра, росте нескладный, несуразный – чем не богомол? Да и повадками натуральный хищник-засадчик. Вон как кинулся, вон как в горло паразит вцепился.

На вид я дал бы ему лет тридцать-тридцать пять. Это на вид, а сколько ему там на самом деле, кто ж его знает. Всё-таки маг-чудодей как никак. На сколько хочет, на столько и выглядит.

Одет он был немудряще, по-дорожному – в добротный, хорошо пошитый, но уже изрядно измызганный серый вельветовый костюм. Под пиджаком виднелась бежевая, несвежего вида водолазка. На ногах у него были замшевые, в чём-то белом, скорее всего, в побелке, перемазанные мокасины. Носки почему-то отсутствовали, и на голой щиколотке правой ноги красовался пожелтевший синяк.

Проверка его карманов никаких результатов не дала. Ни документов, ни оружия, ничего такого не нашёл, один только кожаный мешочек из-под ярь-серебрянки. Пустой, но всё ещё воняющий лесными клопами.

Убедившись, что поверженный в честной бою трикстер некоторое время в силу причин чисто медицинских будет безопасен, я оставил его лежать там, где лежал, а сам стал искать потерянный при падении кольт. Отыскав, в кобуру прятать не стал, устроился на импровизированном и, надо сказать, весьма ненадёжном, шатком ложе, закурил и, массируя ушибленный локоть, стал ждать, когда шалунишка очнётся. Целых шесть минут ждал. Одну сигарету полностью скурил, вторую – до половины.

Как только зашевелился, как только с протяжным стоном повернулся набок и открыл глаза, я его сразу предупредил:

– Только не вздумай дёргаться, чудило членистоногое, ты у меня на мушке. Если что, навскидку и влёт. И учти, пульки у меня заговорённые, при любых раскладах проймут.

Сказал, глянул на реакцию и понял, что ни о каком дальнейшем сопротивлении с его стороны и речи быть не может. Сдался "богомол", сломался морально. На невыразительном, изнеможенном его лице сначала возникла гримаса отчаянья – понял, что я ему не привиделся, а затем он издал громкий вздох облегчения, после чего, пытаясь разглядеть меня, прикрылся ладонью от луча и усталым хрипловатым голосом объявил о полной и безоговорочной капитуляции:

– Кончай меня. Напортачил я. Всерьёз напортачил. Товар не довёз, деньги тиснул. Кругом виноват. Кончай. По-честному будет.

После этих малодушных и малопонятных слов кашлянул несколько раз чахоточно и, закрыв глаза, беззвучно зашевелил губами. Я так понял, молиться начал.

Почему ему полегчало, понять было несложно. Когда долго боишься какой-нибудь бяки, с её наступлением чувствуешь невольное облегчение. Говорят же в народе: лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас. А вот тема о неких украденных деньгах и не доставленном товаре была туманна. И, разумеется, интересна. Только это была не моя тема и не мой интерес. Мой интерес совсем в другом состоял, о чём я задержанному немедленно и объявил:

– Расслабься, не буду я тебя кончать. Не убийца. Но и не торговец сахарными крендельками. Сдам я тебя. Пусть в конторе крутят, мне недосуг.

Объявил и, откинув в сторону окурок, поднялся решительно.

Поначалу он ничего не понял.

– Подожди, так ты… – Несколько секунд молчал, а потом, когда дошло, разродился счастливой для себя догадкой: – Так ты, выходит, не от него?

– Точно, – подтвердил я. – Перед тобой, дружок, отнюдь не тот, кого ты так долго и трепетно ждал. Зато ты – именно тот, кого я искал. Так что кончай разлёживаться, собирайся, пойдём оформляться. На завтрак будут макароны. Возможно, по-флотски.

Сказал и недвусмысленно повадил стволом верх и вниз.

Однако вместо того чтоб выполнить приказ "богомол" непонимающе замотал головой:

– Подожди-подожди, я что-то не совсем понимаю. Если ты не… – Его рука с тонкими длинными пальцами пианиста-виртуоза нарисовала в воздухе кривоватые овалы. – Если ты не от него, тогда кто ты собственно?

– Друг детей, – отрезал я.

– Нет-нет, я не в этом смысле. Я в том смысле… Скажи, ты вольный охотник за головами или молотобоец?

– Не пори чепухи. Ты когда-нибудь встречал нагонов-молотобойцев?

В его глазах вспыхнул свет надежды.

– Так ты нагон?

Честно говоря, он несколько шокировал меня этим дурацким вопросом. Как так? Пусть не великий маг, пусть не высший, но ведь худо-бедно владеет магическим искусством, значит, должен был проверить и по ауре увидеть, что я, ёлки-палки, ипостась дракона. Это же наипервейший элемент боевой магии, должен выполняться на автомате. Ну, почти на автомате.

Объясняться его крайняя бестолковость могла только одним-единственным обстоятельством: настолько ослаб, настолько выдохся, что уже не может воспользоваться Взглядом. Просто-напросто не имеет достаточной для этого Силы. Бедняга.

– Вот до чего доводит жизнь в грехе и страхе, – назидательно заметил я, ткнув пальцем в серый и сырой потолок. После чего горделиво стукнул себя в грудь кулаком. – Конечно же, нагон.

– А какого дракона? – никак не мог уняться "богомол".

– А тебе, каторжник, не всё равно?

– Пожалуйста, скажи.

– Ну, хорошо, допустим, золотого.

– А из какого рода?

– Из славного.

– А поточнее?

– Огло.

Больше ни о чём он расспрашивать не стал. Вскочил, исполнил несколько ликующих движений, напоминающих па лезгинки, затем рухнул на колени и, вскинув руки к потолку, стал возносить хвалу-молитву Господу своему. Что примечательно – на караимском языке. Причём на тракайском его диалекте. Это я мог точно сказать. Например, фразу "он пришёл" произнёс он как "келди", на южных диалектах она прозвучала бы как "келги".

Теперь пришла моя очередь удивляться и расспрашивать.

– Надо понимать, ты потомок рыцаря Ордена львов истинной веры? Этим обусловлена безудержная радость твоя? Так? Или жестоко ошибаюсь?

– Истинно так, – прервав на полуслове молитву, вновь перешёл "богомол" на хороший русский времён красной империи. Причём, перешёл с пылкостью, должной предельно выказать искренность.

Только я не из тех, кто принимает слова людей на веру, и скрывать сомнения не стал:

– Что-то не больно ты похож на караима. Светлоглаз, белокож… И вообще. Непохож. Понимаю, что маг, но чтоб вот так радикально внешность на долговременной основе… Ну не знаю.

– Время меняет людей почище любой магии, – сказал он, вставая с колен. – Сильно меняет, порой, до неузнаваемости. Да и не только людей. Про тебя вон тоже не скажешь, что крылат.

Чтоб не посчитал я последние его слова неуважительными, а тем более, не дай бог, язвительными, он заговорщицки мне подмигнул, после чего изобразил подобие улыбки.

Однако я его веселье не разделил, заметил холодно:

– И всё же, знаешь, что-то как-то не очень верится.

Улыбка тотчас сползла с его лица.

– Тебе что, дракон, шаболлет какой-нибудь требуется?

– А ты знаешь, хотелось бы. Для порядка. Чтоб всё по-честному и без дураков. А то случаи они всякие бывают.

И тогда он развёл руки в приглашающем жесте:

– Ну так задай вопрос, дракон. Любой. Постараюсь развеять все твои сомнения.

– Вопрос, говоришь. – Поразмыслив недолго, я протянул задумчиво: – Ну хорошо. – Ещё немного подумал и спросил: – Скажи, сколько окон должно быть в доме истинного караима?

Сразу он мне ответить не смог, вновь зашёлся приступе кашля. Смог только три показать мне пальца. Когда же откашлялся, вытащил из кармана брюк мятый платок, стёр с губ мокроту, извинился и сдавленным голосом пояснил:

– Три окна должно выходить на улицу, дракон. Три. Для Всевышнего, для семьи и для великого князя Литовского. Правильно?

В ответ я лишь пробубнил за Макаревича:

– И живу я в старом-старом доме, из него выходят три окна.

– Теперь веришь?

– Подожди, не гони лошадей. Ещё один вопрос. Вот такой вот вопрос. Сколько должно быть ручек на входной двери?

Он аж заулыбался, до того его потешила простота вопроса:

– Как это сколько? Конечно же, две. Одна для всех, а другая для женщин в состоянии ритуальной нечистоты. Правильно?

– Правильно. Хотя, конечно, на мой взгляд, ни фига неправильно. Унизительно как-то. Впрочем, это ваши дела, живите, как хотите. А у меня ещё один вопрос напоследок. Контрольный. Как нужно умершего в землю укладывать – ногами на восток или ногами на запад?

– Ай, каков хитрец, – погрозил он мне пальцем. – Запад, восток – шутишь, что ли, дракон? Или специально запутать хочешь? Разумеется, на юг. В сторону Палестины. Это чтоб усопшие сразу двинули к Святой Земле, как только ангелы протрубят рассвет Ссудного дня. Теперь всё? Удостоверился?

– Теперь всё… Хотя нет, ещё не всё. Бляшку-то нательную покажешь?

– Ну а как же. – Он быстро-быстро потянул за цепочку, подошёл и сунул мне под нос бронзовую фигурку дракона, разрывающего талмуд когтистыми лапами: – Вот. – После чего бросил её за пазуху и протянул мне ладонь. – Ну что скажешь, дракон? Мир наш всё-таки тесен?

– Это не мир наш тесен, – воздержавшись от рукопожатия, сухо заметил я. – Это слой наш узок.

Он хмыкнул с лёгкой обидой и быстро убрал руку за спину.

Если бы кто-нибудь посторонний услышал наш разговор, вряд ли что-нибудь из него понял. Ведь тут надо кое-что знать об особенностях наших с караимами взаимоотношений. Хотя бы в общих чертах. Без этого никак не обойтись.

Вообще-то, караимы – это такая древняя-предревняя, на сегодняшний день крайне малочисленная тюркская народность, традиционно исповедующая караизм (по разным источникам, так называется либо четвёртая, не очень популярная авраамическая религия, либо особое ответвление от иудаизма). Насколько мне известно, в настоящее время, доминирует "хазарская" или "тюркская" версия происхождения караимов. В соответствии с ней они являются потомками тюркских племён Хазарского каганата. Не знаю, так ли это на самом деле, но верю.

Традиционными местами проживания караимов являются Крым, некоторые города Западной Украины и район Тракай республики Литва. Так вот, как раз связавшись с тракайскими караимами, один простосердечный дракон шесть с хвостиком веков назад и обмишурился по полной программе. Нарвался с разбега на вопиющую несправедливость. А вместе с ним – в силу особенной природы драконьего братства – нарвались на неё и все остальные драконы. Вообще-то, там целая история вышла. Скверная, прямо скажем, история. Но прежде чем эту историю вспомнить, нужно вспомнить кое-что из учебника истории. Чтоб было от чего оттолкнуться.

В великом княжестве Литовском обосновались караимы в конце четырнадцатого века, когда князь Витаутас Великий по завершении победоносного похода в Крым вывел оттуда четыреста караимских семей и расселил их вокруг своего замка. Слывшие людьми честными, порядочными и неподкупными, людьми, достойными высшего доверия, караимы составили личную охрану Витаутаса (они меж собой называли его Ватат-бием или Праведным), а помимо того охраняли западные границы Литвы от немецких рыцарей. Бесстрашные воины, прекрасные всадники, караимы отлично дополнили княжеское войско. Князь был очень ими доволен. Да и сами караимы на судьбу не больно-то жаловались.

Только всё в этом мире течёт, всё меняется. В свой срок умер Витаутас Великий, и по прошествии некоторого времени отношение властей к караимам заметно охладело. А во времена Великого княжества Литовского и Королевства Польского они так и вовсе стали подвергаться точно такому же жёсткому притеснению, как и раввинисты. Дошло до того, что весной 1495 года великий князь Александр взял да и изгнал всех караимов из Литвы в одночасье. Депортировал их к чёртовой бабушке в соседнюю Польшу. Казалось, навсегда депортировал. С концами. Однако – вот удивительное дело для тех мрачных времён – уже через восемь лет, в 1503 году резко передумал, всё переиграл и разрешил вернуться в Тракай. Мало того, возвратил конфискованные при изгнании дома и имущество. По какой такой причине вышло караимам августейшее прощение, версии выдвигаются историками самые разные, а на самом деле… Вот тут как раз краткий экскурс в большую историю заканчивается, и начинается наша правдивая история.

Жил-был в ту далёкую пору недалече от Тракайского замка, в хижине на том берегу озера Гальве медный дракон по имени Дрымг-Ынжал-Кутш. Медный дракон, нагонами которого, как правило, являются коваль-мастеровой, бард и лекарь, существо по своей природе безобидное. Людям от него никакого вреда. Абсолютно. Даже напротив, с учётом обретаемых при воплощении в нагонов ремёсел польза сплошная. Сплошная практическая польза. А если вспомнить о барде – поэте и певце, то ещё и радость душевная. Да только откуда же местному люду было знать, что это именно дракон лошадей их так ловко подковывает, от коросты и флюсов детишек забесплатно врачует и балладами слух гостям на пирах услаждает. Не знали по своей простоте, не ведали они всего этого. И не любили дракона. Даже больше того – ненавидели.

Даром, что в истинном обличии, как и все прочие теперешние драконы, облака взбивал он впитавшими багряность многих закатов и рассветов крыльями всего лишь три-четыре раза в году, однако разговоров злопыхательских на предмет неких мифических злодеяний чудища краснокрылого хватало на долгие-долгие месяцы. А то и на годы. И уж чего только молва людская ему не приписывала, в каких грехах смертных только его не обвиняла. То якобы корову яловую он из стада уволок, то посевы ячменя на дальних угодьях пожёг, то всю воду из колодца на хуторе у Чёртовой развилки выдул. Не удивительно, что боялись, немудрено, что считали олицетворением вселенского зла. Люди, они такие доверчивые и такие охочие до наветов пустых. Один с умным видом ляпнет какую-нибудь чушь несусветную для красного словца да ещё и по пьяной лавочке, а все ему верят, а все поддакивают. И главное очевидцы всегда находятся. Как правило, из тех бойких на язык, которые лично встречались с теми, кто своими собственными глазами видел то, как оно вроде бы, будто бы, якобы всё приключилось.

И было бы всё это смешно, когда бы ни было так грустно. Ведь до того дошло, что любую, самую малую, самую ничтожную напасть стали приписывать козням дракона. А уж когда слух в конце июля 1502 года прошёл, что краснокрылый дочь мельника, красавицу-раскрасавицу, за болото, в чащобу у Ведьминого холма для своих мерзких утех уволок, тут, конечно, гнев людской достиг своего апогея. И никому даже в голову не пришло разобраться, что на самом-то деле с ней такое стряслось. Не сбежала ли девчушка заневестившаяся с каким-нибудь проезжим паном-рыцарем? Не соблазнилась ли карьерой воздушной гимнастки цирка бродячего? Не плюхнулось ли невзначай в омут глухой, потянувшись за цветком кубышки? Нет, никто ничем подобным не озаботился. Никто ничего проверять не стал. Даже мамки-дядьки-родственники. А зачем проверять? Виновный-то уже объявлен. Дракон девчонку уволок. Дракон и всё тут.

Вынесли вердикт сгоряча и, как оно у людей водится, давай орать, давай проклинать медного и всяческими ему карами грозить. А когда наорались вдосталь, когда угомонились и чуток в ум вошли, послали ходоков с челобитной к князю-заступнику. Ну а тот – вот другим правителям пример – в высочайшей аудиенции не отказал, хоть до вечера и промурыжил, но всё-таки принял. Выслушал, как государственному мужу положено, с великим участием, гнев праведный охотно разделил и пообещал устроить змею поганому кровавый хоровод. Где поймаем, сказал весомо, кулаком воздуху погрозив и желваками мужественно поиграв, там головы, сколь бы там у него их ни было, и оторвём. Объявил и, дланью махнув, дозволил ходоком удалиться с достоинством. А когда удалились, сделал лицо попроще и стал репу чесать.

Слово княжеское оно, что тот алмаз, нет его твёрже, да только самому ерундой подобной заниматься было Александру недосуг, имелись дела и поважнее. Да и не больно-то, по правде говоря, хотелось. Не царское, в смысле не княжеское это дело – по лесам день-ночь, в жару-хлад скакать да чудовищ всяких там в корень обнаглевших выискивать. Посему подумал-подумал да и огласил оформленное в княжеский указ высочайшее повеление. Так, мол, и так, разрешаю добровольцам в лесах моих княжеских дракона выискивать, дозволяю пытаться, дерзать и пыжиться. Истребившему гада крылатого выйдут от княжеских щедрот великие преференции, а помимо того злата пуд и славы, сколько унесёт. Словом, с Богом, верные подданные мои, сезон охоты объявляется открытым. Дальше: подпись, дата, княжеская печать ультрамарином.

И ведь нашлись, нашлись желающие волю князя исполнить и на этом деле материально и морально приподняться. Не сказать, чтобы прямо толпами повалили, но десяток подобных удальцов-храбрецов в месяц набирался. А в иной месяц и все два. Однако дракон Дрымг-Ынжал-Кутш он хоть и был медным, но при всём своём природном миролюбии, при всём своём добродушии несусветном спуску подобным охотникам не давал. В том числе и настоящим Охотникам. Этим – особенно. Обычных дуралеев просто трепал чтоб не повадно было, а вот трёх профессиональных драконоборцев на веки вечные пришлось ему успокоить. Но тут уж по-другому никак. Тут – либо ты, либо тебя. Жизнь, чёрт бы её побрал несуразную. Жизнь.

Медный, он не золотой, крови чурается, поэтому кручинился-горевал Дрымг-Ынжал-Кутш после всякого-каждого смертоубийства ужасно. Просто места себе с непривычки не находил и муками совести изводил себя ночами бессонными чуть ли не до умопомешательства. Вот потому-то и обрадовался до чрезвычайности, когда по прошествии мучительного года предложил ему странник по имени Тапсашар весьма ловкий и изящный из этой сложной ситуации выход. А был тот Тапсашар как раз караимом. И не просто караимом, а караимом из Ордена львов истинной веры чёрного народа. Орден сей тайный истинной вере магией правильной чуток пособлял. Как пособлял? Да по-разному. Но только сейчас не об этом, сейчас о том, что именно предложил медному дракону Дрымгу-Ынжалу-Кутшу эмиссар ордена караимских магов маг Тапсашар.

Трудно в подобное поверить, но предложил он медному следующую штуку провернуть. Ты, говорит он ему, как срок подойдёт истинное крылатое обличие принять, дай мне заранее знать. А когда случится, позволь себя на цепь посадить и к князю в замок привести. Не потехи, разумеется, ради, но для того исключительно, чтобы показал я князю надменному, как слово веры истинной чудище зловредное в ягнёнка безобидного может обратить. А что из этого нашего небольшого представления выйдет, то и малому ребёнку понятно. Увидев чудо такое расчудесное, князь великий непременно одумается, пустоту решения своего во вновь открывшихся обстоятельствах осознает и за ненадобностью отменить лютый указ. И всем тогда станет хорошо. И самому князю, и подданным его, и нам, приверженцам караимской веры, и тебе, ни в чём неповинному медному дракону. Вот что сказал Тапсашар, вот что он предложил.

И так он убедительно всё это обрисовал, с таким пылом и страстью опытного проповедника всё это выложил, что пренебрёг горемычный Дрымг-Ынжал-Кутш правилом драконов никогда и ни при каких обстоятельствах людям не верить. Поверил. И согласился. Мало того, на радостях дал слово с этого дня и до самой своей смерти помогать всячески членам тайного ордена и защищать их в меру своих сил от разных бед и напастей. Никто его, ясен пень, за язык тянул, сам сказал, в душевном порыве. И оно понятно, что в душевном порыве, да только что для одного душевный порыв, то для другого реальная возможность грамотно обставиться. Как услышал маг Тапсашар посулы дракона, не будь дурак, подсуетился и тут же организовал лист, чернила и перо гусиное. Ну а дальше понятно. Бард на ту бумагу сгоряча данное обещание собственной рукой в лучшем виде перенёс, лекарь его подписал, а кузнец кровью чёрной скрепил.

В ближайшую же Ночь Полёта исполнили они всё, что задумали. Обратился Дрымг-Ынжал-Кутш и дал себя в цепь заковать. А Тапсашар по уговору его к воротам княжеского замка на той цепи сопроводил. Продемонстрировал силу веры своей. Удивил князя.

На самом деле удивил.

Правда, удивлялся Александр недолго. Выказав лучшие качества державного мужа, быстро взял себя в руки, ситуацию мгновенно оценил, выхватил у стражника пику, да и воткнул её прямо в сердце дракона. Чешуя медного ослепительно красива, да тонка до безобразия, проткнуть большой силы не требуется. Тык один разок, и всё, нету бедного медного.

Долго потом три мёртвых головы с остекленевшими глазами во дворе замка на высоченных шестах висели, ещё дольше их по ярмаркам возили. А славу воина, одолевшего дракона, Александр себе забрал. Всю забрал. Без остатка. Что же касается золотишка, тоже не стал зазря разбрасываться, ведь сам же змея зарезал. Так что всё без обмана. А вот вернуться караимам разрешил. То ли благородство проявил, то ли сообразил, что таких изворотливых ребят лучше при себе держать. В любом случае молодец.

Виноват ли человек-маг Тапсашар в гибели медного дракона Дрымга-Ынжала-Кутша – на то воззрения драконов разошлись диаметрально. Соответственно разошлись они диаметрально и на то исполнять ли данное убиенным обещание или, юридическим языком говоря, посчитать его ничтожным. У нас ведь драконов так – один дракон слово дал, держат все, но тут случай-то особенный. Тут подумать нужно было. Тут с кондачка нельзя было ничего решать.

И вот, в результате долгих и жарких обсуждений вирмы-старейшины родов Зам-Эбшо, Донго, Испр, Драумс и Ам-Кхарк вынесли решение, что человек-маг Тапсашар всё-таки повинен в преждевременной смерти медного дракона Дрымга-Ынжала-Кутша и от исполнения данного слова потомков своих освободили. Вирмы же старейшины родов Нивр, Огло, Рубнэрэ и ещё двадцати шести других так порешили: злого умысла в действиях Тапсашара не было, ибо действовал он от чистого сердца, руководствуясь исключительно благом несчастного народа своего, а посему обязательство нужно исполнять. Данное слово священно, записанное – священно вдвойне.

Вот почему так обрадовался "богомол", узнав, из какого именно я драконьего рода. Вот почему он так ликовал.

А я молчал, думал, как поступить. Так долго думал, что он не выдержал и спросил:

– Так ты мне поможешь, дракон?

– Видишь ли… – начал я. – Как там, говоришь, тебя?

– А я не говорил.

– Ну так скажи. Меня – Егор. В миру людей, естественно.

– А меня Шабетай. Шабетай Шамали.

– Видишь ли, Шабетай Шамали, – продолжил я, – дело в том, что я не большой поклонник безоговорочного и тупого соблюдения общественных обетов. Особенно тех, что давным-давно потеряли свою актуальность. Это с одной стороны. С другой же стороны – слово есть слово. Надо держать. Так что давай так поступим: ты мне сейчас расскажешь, что натворил и от кого прячешься, а я решу, как поступить. Только не ври. Я не только при стволе, я ещё и при Силе. Отслежу враньё на раз. Согласен? Да? Или нет?

– А у меня есть выбор? – тяжело вздохнув, спросил он.

– Выбор есть всегда, – ответил я. – Не хочешь, ничего мне не рассказывай. Молотобойцам расскажешь.

Его аж передернуло всего.

– Ладно-ладно, не горячись, дракон, расскажу, как дошёл до жизни такой. – Он вновь вздохнул, выдержал небольшую паузу и выпалил: – Начну с признания. Я – Пастух ветра. Слышал про таких?

И уставился в ожидании реакции.

А я отреагировал без особых эмоций.

– Ну а как же, – сказал спокойно. – Не первый день на свете живу. Слышал, конечно. Насколько знаю, это высокой квалификации воры, специализирующиеся на древних артефактах. Не так ли?

– Нет-нет, не совсем так, – возмущённо замахал на меня руками Шабетай. – Даже вовсе не так. Никакие мы на самом деле не воры. Мы артефакты не воруем, мы их… – Прервавшись на поиск нужного слова, он какое-то время молча щёлкал пальцами. Наконец, нашёлся: – Мы их изымаем. Экспроприируем. Причём, исключительно из официальных Хранилищ и никогда у частных лиц. Видишь ли, дракон, мы искренне полагаем, что артефакты, даже самые серьёзные из них и опасные, должны быть доступными для всех. Не на полках они должны пылиться, не в сейфах гнить, а находиться в обращении. Ибо созданы свободными людьми для свободных людей. Я доходчиво, дракон?

– Прозвучало как манифест, – ухмыльнувшись, сказал я. – Только с панталыка ты меня, Шабетай Шамали, пафосом своим не собьёшь. Как не обставляй воровство красивыми словами, оно всё одно воровство. Признайся, ведь за деньги работаешь и под заказ?

– Да, за деньги, – ответил он с вызовом. – Да, под заказ. Ну и что? Какая разница?

– Большая. Существенная. Во всяком случае, для меня. Одно дело – идея, другое – бабло. А у вас не понять, где кончается идея и начинается бабло. Посему – не верю.

– Извини, конечно, но позволь заметить, чтобы проникновение в Хранилище осуществить, не только приличная Сила нужна, но и, как ты выражаешься, бабло. На техническую организацию, на подкуп охраны, на транспорт, на разные другие вещи. Впрочем, не веришь, и не верь. Только, полагаю, не будешь возражать, что мы, Пастухи ветра, как бы там ни было, снижаем вероятность Бунта вещей. Скажешь, нет?

– Бунта вещей? – Я саркастически хмыкнул. – Знаешь, никто пока ещё не доказал истинность теории перехода количества собранных в одном месте артефактов в угрожающее качество. Даже выдвинувший её уважаемый магистр Ларс фон Триер.

– Но никто и не опроверг, – напомнил Шабетай. – И на мой взгляд…

– Стоп, – резко остановил я его. – Мы ещё долго так можем препираться. До посинения. Считаю, не время и не место. Давай к делу вернёмся. Рассказывай.

Он кивнул:

– Да, дракон, ты прав, спорить глупо. Да и тема такая, что… Итак, кто я такой, ты уже понял. Теперь дальше. В конце марта получаю сообщение от… Мы, Пастухи, называем этого человека просто диспетчером. Звучит прозаично и даже буднично, зато точно передаёт суть его занятия. Так вот. Получаю от диспетчера сообщение об очередном заказе. Изучаю, даю подтверждение, принимаю контактную информацию и выезжаю для встречи с клиентом. На этот раз – в Москву. Там встречаюсь в условленный час в условленном месте и…

– Подожди, – перебил я. – Напрямую, что ли, встречался?

– Разумеется, – подтвердил Шабетай. – Всегда так. Посредники на этом этапе сделки у нас не приветствуются. Нужно лично посмотреть в глаза тому, для кого вещь работать будешь.

– Зачем? Неужели, кому-то отказываете?

– Конечно. А что тут такого? Бывает, нарвёшься на сумасшедшего или фанатика, и тут же откланяешься. Можешь, конечно, не верить, но мы, Пастухи, весьма ответственны, дракон. Потому что мы ни какая-нибудь там мафия или якудза, мы…

– Помню-помню, – опередил я его, доставая из кармана сигареты. – Вы группа бескорыстных борцов за свободный, равный и всеобъемлющий доступ к магическим ресурсам.

– Вот именно, – кивнул он.

– Ну и слава Силе. Давай дальше.

– Дальше… Ну, встретился я, стало быть, с этим самым клиентом, потолковал за чашечкой кофе о том и о сём. Убедился, что адекватен и взялся выполнить заказ.

– И что же на этот раз тебя стыбзить попросили?

Задав вопрос, я выбил из пачки сигарету и молча предложил её Шабатаю.

– Не стыбзить, а экспроприировать, дракон, – категоричным жестом отказавшись от курева, поправил он меня. Выдержал паузу и повторил с лёгким раздражением по слогам: – Экс-про-при-и-ро-вать

– Ладно-ладно, не кипятись, – разминая сигарету в пальцах, сказал я примирительно. – Экспроприировать, так экспроприировать. И что же именно?

– Если тебе это о чём-то скажет, то объект номер 124 дробь 56 Рижского Хранилища рукописей и артефактов. Знаешь про такое? Оборудовано в подвале Пороховой башни.

Услышав в его голосе явные нотки похвальбы, я недоумённо покачал головой:

– Честно говоря обалдеваю с тебя. А если бы на Форт-Нокс навели, тоже бы согласился?

– А там что, есть какие-нибудь артефакты? – уточнил он таким тоном, что было не понятно, шутит или говорит всерьёз.

– Ну, ты, блин, и даёшь, – восхищённо протянул я. Затем вытащил зажигалку, прикурил и после первой затяжки сказал: – Насколько понимаю, вещь из Хранилища у тебя изъять получилось?

– Конечно. А как же? За сорок лет ни одного прокола, ни одного провала, ни одной рекламации. Изъял без шума и пыли и этот объект. Месяц на техническую подготовку, три недели на сбор необходимой Силы и… О деталях умолчу. Извини, но это профессиональный секрет. Даже и не пытайся расспрашивать.

Я поморщился:

– Больно нужно. Справился, и молодец. Меня больше интересует, где и как ты накосячил?

– Не торопи, – попросил он. – Я же по порядку.

– Ну-ну, я весь во внимании.

– Дело в том, что согласно договоренности артефакт я должен был доставить в Москву. Так мы поначалу уговаривались. Но в последний момент клиент почему-то вдруг передумал и дал мне знать, опять же через диспетчера, что артефакт для передачи необходимо доставить в Город. Я согласился. Только, конечно, доплату потребовал за лишние телодвижения.

– И повёз?

– Повёз. Через границу на машине, дальше – поездом.

– Почему именно поездом? Почему не самолётом? Летать боишься?

– Не в этом дело. В аэропортах досмотр, сканеры, рентгены… Ну ты понимаешь.

– А что, – заинтересовался я, – этот артефакт, он чересчур подозрительно выглядит?

– Не знаю, не видел, он в запечатанном футляре, – пояснил Шабетай.

– Вот оно что.

– А ты как думал?

Я промолчал, и он продолжил:

– В общем, повёз я сработанную вещь через всю Россию. Медленно, конечно, но зато безопасно. Довёз без приключений. По приезде согласно инструкции взял в указанной ячейке камеры хранения вокзала ключ от ящика N 9 камеры хранения Диагностического медицинского центра. Именно оттуда я должен был забрать деньги и именно там должен был оставить вещь.

– Замысловато, – так прокомментировал я этот момент его рассказа.

– Замысловато, – согласился Шабетай. – Обычно из руки в руки передаём. На этот раз клиент отчего-то и почему-то не захотел. Или по какой-то причине не смог. Не знаю. И уже, наверное, никогда не узнаю.

После этих слов он замолчал и, крепко задумавшись над чем-то, уставился в одну точку. А я, сделав последнюю затяжку, пульнул окурок в темноту и рассудил вслух:

– Насколько я по-твоему недавнему покаянному верещанию понял, деньги ты взял, а артефакт почему-то не оставил. Это так?

Выходя из оцепенения. Шабетай ничего не сказал, лишь кивнул.

– Почему не оставил-то? – уточнил я.

– Нечего было оставлять, – пояснил он.

– Как это так?

– А вот так. Украли у меня артефакт.

Я опешил:

– Издеваешься?

– Ничуть, – вздохнул он горестно. – Действительно украли. Глупо так всё вышло… Развели как сопляка. Когда вышел из вокзала, девчонка лет пяти-семи прицепилась. Попрошайка. Схватила за руку и давай выпрашивать денежку на хлебушек. А кругом люди, оборачиваются, смотрят. Не люблю я, когда на меня смотрят. Понимаешь?

– Понимаю.

– Когда понял, что не отцепится, поставил сумку на асфальт и полез за портмоне. А как только вытащил, девчонка его хвать, врезала мне ногой по ноге и ходу. Туда побежала, на ту сторону площади, через трамвайные пути. Я было за ней рванулся, но вспомнил про сумку. Оборачиваюсь, а сумки… А сумки нет. Ну и… И всё.

Представив эту картинку, я чуть не прыснул от смеха. Едва сдерживая улыбку, спросил:

– Надо понимать, футляр с артефактом в сумке был?

– Ну да, конечно, в сумке, – понуро ответил Шабетай. – Он же не такой малогабаритный, чтобы его в кармане носить. Он вот такой.

И он показал размеры футляра, как рыбак показывает размер выловленной рыбы. Выходило, футляр был никак не меньше трёхлетней щучки. Опустив руки, Шабетай признался:

– Растерялся я здорово. Ни товара, ни денег, ни документов. Знаешь, как оно это без денег и документов в чужом городе чужой страны. Первый раз со мной такое.

– Насчёт чужой страны ты, конечно, загибаешь, – заметил я. – Ведь обули как родного. А дай угадаю, что дальше было. Ничего лучшего не придумал, как таксиста заморочить, чтоб до Диагностического доехать. Так?

– Точно так.

– Ну и зачем же ты, дурья башка, деньги-то взял?

– А что было делать?

– Покаяться.

– Перед кем? Да и не помогло бы. Знаешь, этот мой клиент, он… Он очень серьёзный человек. И очень сильный маг. Он бы не простил.

– А он вообще, кто такой? – спросил я наудачу.

Попытка не прошла.

– Не могу сказать, – ответил Шабетай. – Смертную клятву дал. Такое было его условие. Даже как выглядит, и то… Не посмею. Одно скажу, артефакт этот ему позарез нужен был. И очень срочно. Там, сдаётся, какое-то дело очень значимое намечалось. И вот я это дело сорвал благополучно. А теперь сам подумай. Впрочем, чего тут, собственно, думать? Нет, не простил бы он мне. Ни за что и никогда. Словом, терять мне уже было решительно нечего. И эти взятые мною деньги…

Он замолк, и я закончил мысль за него:

– Проходят по разряду "семь бед – один ответ". Так?

– Ну да, – кивнул он. – Один. Но только когда я осмыслил всё произошедшее, испугался. Сильно испугался.

– И решил в этой норке забомжевать. Гертруду заморочил. Детей чуть с ума не свёл. Молодец. Ничего не скажешь, молодец.

– Да, – признал совсем засмущавшийся Шабетай, – глупо всё вышло. – Помолчал и добавил тихо: – Стыдно мне, дракон. Ох, как же мне стыдно.

– Вот это уже слова не мальчика, но мужа, – похвалил я его и, дабы не разочароваться, не стал уточнять, за что именно ему стыдно. За то, что попался на дешёвую воровскую уловку, или всё же за то, что затянул невинных людей в водоворот собственного страха.

А он отвёл глаза и спросил смущённо:

– Так ты поможешь мне, дракон?

– Честно говоря, мне, словами Иосифа Бродского говоря, ворюга милей, чем кровопийца. То есть, извини, не ворюга, а Пастух ветра, конечно. Не намного, но всё же милей.

– Стало быть, поможешь?

– Не хотелось бы, честно говоря, делать тебя частью своей судьбы, ибо, как история подсказывает, связываться с вами чревато. Однако… – Тут я прервался и хорошенько подумал. Не сделал вид, что думаю, а действительно взвесил все "за" и "против". В результате решил: – Так и быть, помогу. Вот только знать бы ещё, как это сделать.

– Вещицу украденную нужно найти, – заметно оживившись, подсказал Шабетай.

– Легко сказать, – хмыкнул я, – сделать вот трудно. Ладно. Завещано было помогать в меру сил, вот в меру сил и помогу. Понимать нужно так: постараюсь, но ничего не обещаю. – И тут же распорядился: – Собирайся и с вещами на выход.

– Куда? – не понял он. – Зачем?

– Ты что собираешься вечно в этом подвале куковать? Если уж я решил спуститься ради тебя с небес на землю, то уж будь любезен, сам выползти из-под земли. Собирайся, говорю.

– А чего тут собираться? Всё при себе. Только вот деньги заберу.

Он подошёл к топчану, загнул край полосатого матраса-недоростка и вытащил пухлый пакет из чёрного полиэтилена. При этом на пол посыпались листы с изображением пантакля солнца.

– Что, Шабетай, – собирая эти плоды детского творчества, спросил я чисто из профессионального интереса, – так ни один и не смог до ума довести?

Поначалу он не понял вопроса, а когда сообразил, что я спрашиваю о защитном знаке, честно признался:

– Ничего не получилось. Даже близко не подобрался. Просто-напросто не сумел в нужное состояние войти.

На что я заметил:

– Прав был старик Бэкон. Нет ничего страшней самого страха. В такую импотенцию вводит, что хоть вешайся. Это тебе, чудак-человек, на будущее урок. Ну что. Готов?

Шабетай в ответ ничего не сказал, только кивнул рассеянно. А потом пошёл в темноту, туда, где угадывалось переплетенье труб, и вернулся с носками. Одевать не стал, скомкал и сунул их в карман. Оглядел прощальным взглядом временное своё прибежище, сунул пакет под мышку и объявил решительно:

– Теперь готов.

Будто в открытый космос выйти собрался.

– Ну, тогда вперёд и прямо, – ободряюще хлопнув его по плечу, скомандовал я.

Вот так вот за каких-то полчаса тот, кого я презирал, тот, чьи проделки возмущали меня до глубины души, тот, кого я собирался изловить, скрутить и сдать на перековку молотобойцам, стал моим подопечным. Стал тем, кого я должен выручать, прикрывать и спасать. Ну и как после такого вот неожиданного поворота не упрекнуть злодейку-судьбу в непредсказуемости. Впрочем, упрекать нужно не судьбу, конечно же, а самого себя, ведь мы же сами себе сочиняем судьбы. Во всяком случае, я точно сочиняю сам. Беру и сочиняю. И пусть только попробует мне кто-то что-то под руку сказать.