Наталья Стеркина

Соучастница

На регистрацию участников конференции Ирина не успела. Поезд пришел позднее; пока устраивалась в гостиницу, добиралась до филфака, уже во всю шло пленарное заседание. Ирина пристроилась на последнем ряду, вертеться, высматривая знакомых, она начала буквально через пять минут - скучные какие-то факты, цифры, которые излагал пожилой, видимо, очень эрудированный докладчик, были ей неинтересны. Не увидев знакомого лица, не поймав заинтересованного взгляда, она, побеспокоив двух серьезных филологинь, выскочила за дверь и пошла шататься по факультету. Минский филфак она любила, как-то проездом из Праги провела несколько часов за чтением заинтересовавшей ее книжки здешнего автора, чем несказанно удивила лаборанток. Сейчас Ирина двинулась на звуки скрипки и набрела на актовый зал, поняв, что именно здесь она проведет время до перерыва, она взглядом спросила лохматого дирижера, который отдавал указания оркестру, можно ли посидеть. Он добродушно кивнул, и показал рукой, мол, не стесняйтесь, садитесь поближе, да поудобней. Но как видно не только Ирине захотелось скрыться от скуки сухой филологии, через две минуты открылась дверь, и почти вбежала, высокая довольно полная дама, с прозрачной папкой в руках. "С конференции", - отметила Ирина, лицо вбежавшей показалось ей вроде бы знакомым. Дама подбежала к дирижеру, что-то спросила. Он отозвал одну из скрипачек тоже высокую и довольно полную симпатичную девушку с пышными длинными волосами.

"Так это Ксюша, Ксюша Василевская. Дочка-то как похожа", - Ирина подбежала к беседующим, и, дождавшись паузы, скороговоркой произнесла:

- Здравствуй, Ксюша Василевская. Узнавай меня быстренько, а то я решу, что так постарела, что придется сдаваться на милость любого победителя, а я пока еще этого не хочу.

Девочка с интересом наблюдала, как ее мама запрыгала на месте. Ксения завопила:

- Ирка! Ну, так ведь не бывает! Мы тебя вчера весь вечер с ее отцом, она кивнула на девочку, - вспоминали. Это, кстати, Галя, - обернувшись к девочке, она затрещала, - Галка, помнишь, мы все "Тонечка", да "Тонечка", так это она.

Ксеня опомнилась, уморительно прикрыла пальцем рот и обратилась к дирижеру:

- Извините, Виктор, Однокурсницу встретила.

Он милостиво кивнул и указал Гале на место. Она ушла на сцену. А Ксения вытянула Ирину за руку в коридор.

- Ну, надо же, - все радовалась и изумлялась она, - вот только вчера вспоминала. А знаешь, почему? Мне Славка "Роман с пистолетом" вернул, мы ж с ним развелись, и рукопись у него осталась. А я соскучилась и велела принести, и он вчера принес, и опять мы вспоминали всех и Сашку, и Шуру и тебя, я-то тебя, конечно, Иркой зову, а Славик все "Тонечка", "Тонечка", Ксения смешно передразнила его интонацию.

Ирина, наконец, смогла вклиниться в Ксенин поток эмоций. И все уточнить:

- Так ты за Славку Пеньковского вышла, оказывается. Вы все годы так и жили здесь. Ничего я ни про кого не знала.

- Ну да, у всех же свои дела... Да у тебя же и своя компания была Саша там и другие, - Ксения вроде бы на секунду загрустила, но потом понеслась дальше, - А мир-то до чего тесен, Слава где-то в командировке пересекся с Сашкиной женой, теперь по Е-мэйл общаются. Может, у него на ней сердце успокоится.

- Какой женой, Ксеня? У него их, кажется, было много.

- Какой-то, не знаю. Главное, что рукопись опять у меня. Ты-то давно не перечитывала? - Ксения сидела напротив Ирины в факультетском буфете, покачивала длинной ногой и вещала.

- А у меня, кажется, текста и нет. Пропал вроде бы.

- Ну, я тебе сегодня на послеобеденное заседание принесу. Захочешь, ксерокс сделаем.

Подошла какая-то дама, и из разговора с ней Ирина поняла, что Ксеня уже некоторое время заведует кафедрой, что ее доклада на конференции не будет, зато будет читать доклад ее студентка, очень толковая.

Разговор постепенно пошел ровнее, и Ксеня переключилась на насущное, где Ирина работает, что пишет, есть ли муж и дети. К этому времени закончилось заседание, Ирина отправилась регистрироваться и оформлять командировку, а Ксения, крикнув: "встретимся после обеда, не потеряйся" куда-то убежала. Ирина была рада встрече, но и отдохнуть от словесного потока следовало. Ксения и в студенческие годы была шумной. Ирина, в общем-то, была несколько озадачена всплывшим из небытия миром. Она и сама в последнее время, размышляя о своей довольно причудливо складывающейся жизни, разбирала и анализировала разные этапы. О том, что когда-то ее знали, как Тоню из поревского "Романа с пистолетом" она ,конечно, помнила, но в последнее время это почему-то не останавливало ее внимания. Вечером в гостинице, вспомнила самую первую читку у Сашки в дворницкой. Уселась читать.

"Роман с пистолетом" (Игорь Порев, Москва, 1981г.)

Мякшев-младший поднялся раньше Шуры, занялся уборкой комнаты и завтраком. Ну что ж, теперь он постоялец. Суббота в Шуриной коммуналке время спокойное, все отсыпаются. Мякшеву - в очередной раз - нужно сориентироваться, занять правильную позицию. В дружбу, конечно же, Мякшев не верил, а вот строго иерархически построенный мир ценил. Сейчас ему, конечно же, выпала роль старшего. Мякшев никогда не забывал, что сам вырос в плохо организованной семье и только поэтому всегда пытался упорядочить пусть временно, но налаженный быт и связи, возникающие в совместном бытии... (Ирина насторожилась. Мякшев - это Саша. Значит, Игорь и тогда уже многие особенности его характера связывал со странным детством...)

Вот что Мякшев-младший счел для себя важным - структура отношений внутри Шуриного круга, контроль за всеми ситуациями и обязательно перевес его, Мякшева, сил. Для этого необходимо как можно скорее вызвать Тонечку. (Ирина усмехнулась - действительно, Сашка часто в то время ее вызванивал, требуя включаться в его затеи.) Ах, эта Тонечка! Черная челочка, веселые глаза, прямая, тоненькая - ну просто загляденье. Да только Мякшеву лень. Лень, не хочется, незачем... Примерно за месяц нужно выстроить прочный уютный мир, медное кружево сплести внутри шерстяного Шуриного теплого гнезда. А к Новому, 80-му, году и пьеску разыграть. Любил Мякшев разыгрывать пьески в домах, где приходилось живать".

Ирина отложила дурно напечатанную страничку. Прошлась по комнате. Чтение тревожило. Зачем-то впрямую напомнили о прошлом. Как-то это колет, жалит.

"Вообще-то Мякшев-младший жил так - по полдня просиживал в библиотеке, выискивая публикации мало кому известного поэта Тракля, кое-какие редкие издания русских философов. Переводы, перепечатки, продажа составленных сборников - это, конечно, кормило, но питало ум другое - влияние на судьбы действующих лиц, перемена декораций.

Сейчас необходимо, во-первых, заставить Шуру бросить службу - не выносил Мякшев-младший, когда кто-то жил рутинно и размеренно, а во-вторых, влюбить его в Тоню и некоторое время походить в конфидентах. Мякшеву позарез была нужна любовная коллизия. Зачем? Да ведь он хотел написать роман! К тому же немножко развлечься, немножко согреться, глядя на чужой флирт, вовсе не грех, а материалу свежего наберется достаточно. ("Да, роман Саша мечтал написать всю жизнь и сейчас наверно пишет какие-нибудь наброски", - прокомментировала Ирина наблюдение Порева.)

Суббота 21 ноября шла обычно. Соседи по очереди надолго исчезали в ванной, и подолгу шумела вода, потом пробегали или проплывали по коридору в разноцветных халатах...

Шура отдыхал по-своему - долго болтал по телефону, отмокал в ванной, что-то вкусное варил на кухне.

Мякшев сидел за письменным столом, вроде и рукопись чью-то читал, данную как всегда на три дня, но и за Шурой, то и дело вбегающим за чем-нибудь в комнату, наблюдал. Он наблюдал и домысливал шурину внутреннюю жизнь, готовился к началу работы, то есть к прыжку, к атаке.

Нужна Тонька, нужна! Без нее нет действия! Шура влюбится неминуемо... Проверено - такие чистоплотные мальчики немедленно загорались, как только Тоня оказывалась в поле их зрения... Но проверенно и другое - интересует ее только Мякшев, но с ним ... Они заговорщики, партнеры, сообщники. Кто угодно, но романа нет. Не было и не будет! Итак, Тоня - героиня, Шура герой. (Ирина почти возмущенно отложила рукопись: "Этот Игорь вывел меня соучастницей. Да, в жизни всякое бывало - я помогала Сашке в разном. Но текст закрепил мою роль. Зачем?")

"Теперь необходимо скомпоновать интерьер, создать антураж. Здесь, у Шуры - записал Мякшев в своем дневнике - мне скучно и скудно". Он покрутил головой и продолжил: "Мало фотографий, семейных реликвий и совсем нет оружия. Нельзя же так! Роман должен быть обставлен соответствующе".

В доме Мякшева-старшего - Валерия Федоровича - всего было предостаточно. Всякие бабушкины вазочки и рюмочки, а главное, главное у отца наган! Кажется, с пятью патронами. Но самому не добраться до всего этого - с отцом давно нелады. Нужна Тоня! (С этого момента Ирина решила читать больше не отвлекаясь, не комментируя, не критикуя. Будет время обдумать. А ксерокс, конечно, нужно сделать и с Сашкой, конечно, нужно увидеться - посмотреть новыми глазами.)

А Мякшев-старший проводил субботний день в компании молодого приятеля шофера-дальнобойщика Сережи. Познакомились в бане несколько лет назад, и теперь Сережа регулярно попивал у Валерия Федоровича чаи, рассматривал старые фотографии и слушал семейные предания, а сам тешил вальяжного Мякшева шоферскими байками, да веселил своими планами на жизнь. Им было хорошо - тоже ведь подобие семейного уклада: ритм, доверие, покой.

Тоня приехала по зову Мякшева к ужину. Шура был рад гостье - милое личико, челка, круглые глаза. Она сразу же пробежала вперед, безошибочно толкнула шурину дверь.

- Ну вот, добралась, - пальто она скинула на руки Шуре и закружилась по комнате в поисках зеркала. Махнув расческой по темным волосам, уселась в зеркало. Дружеская трапеза развлекала, радовала Тоню, но ведь Мякшев явно что-то приготовил, что-то должен ей сказать, что же?

Наконец вышли на лестничную клетку. Тоня с сигаретой напротив Мякшева...

- Видишь, я приехала.

- Шура положил на тебя глаз, деточка.

- Но ведь я... Ты дразнишь меня!

- Дразню, дразню. Но мне, серьезно, нужна твоя помощь... Здесь мне, как видишь, прохладно и скучно. Шура ленив и вял. Я и сам сгорблен - чужая серость меня угнетает. Без тебя мне не выплыть. Ты, Тоня, поедешь к моему отцу. Представишься, побеседуешь, привезешь мне безделушки по своему вкусу. И наган... А то мне пусто и неуютно, да и тебе тоже... Наган?!! Но тебе придется убедить папу, что тебе просто необходимо, жизненно важно на время получить эту вещь. Вазочками-то он поделится легко. Мне очень нужно, понимаешь Тоня? - Мякшев погладил ее по голове.

Ночь на 22 ноября Мякшев провел за чтением своего дневника на Шуриной кухне. Появилась и новая запись "Кажется, не смогу реализоваться ни в чем. Вот захотел сплести интригу, втянуть Шуру и Тоню... Все знаю наперед - все удастся. И даже наган (то есть практически недоступное!) Тонька завтра привезет. (Ирина не выдержала - фыркнула.) На фанатизме диком, на желании бешенном сделать что-то для меня вытянет ситуацию. Все для меня сделает. Могу сам с собой пари заключать! Привезет".

Утреннее чаепитие прошло по сценарию - сближение в доверительной беседе Шуры и Тони, но только Шура сразу понял, что не про его честь эта Тоня и смиренно и добровольно сразу же занял положение пажа.

Мякшев спал, а Тоня собиралась в дорогу. Шура, конечно же, вызвался сопровождать.

А в квартире Мякшева-старшего уже вовсю кипит чайник. Сережа хозяйничает. По радио знакомые песни. Вот здесь-то покой, порядок и взаимная приязнь! Валерий Федорович одет по-утреннему. Очки, газета. Кресло. Маленькие ножнички на столике рядом, вырезки падают на ковер. Так бывает каждое воскресение и так будет всегда.

В разгар приятнейшего чаепития звонок в дверь. Кто? Что нужно? Зачем беспокоят? На пороге барышня. Челка. Глаза веселые.

- Здравствуйте, я Тоня - невеста вашего сына. Можно войти?

Мякшев-старший, признаться, удивлен, взволнован, но конечно, конечно рад. И вот третья чашка на столе. Угощают ее Валерий Федорович в четыре руки: наливают, пододвигают, намазывают. Угощают и смотрят на нее с удовольствием - ух, хорошенькая!

А Тоня ест, пьет, весело щебечет. Потом, поднявшись, порозовевшая и еще похорошевшая, отправилась рассматривать картины и фотографии. (Ирина закурила. "Да, Игорек тогда меня расхваливал в своем "Пистолете", а я и забыла".)

- Ой, а это бабушка? А это ведь вы, правда, Валерий Федорович! Как форма-то вам к лицу! - и подходит ближе и под руку берет. И к фотографии с ним и к зеркалу.

И приятно это Валерию Федоровичу и лестно. Веселый какой-то переполох. У сына (так редко, жаль, видимся) невеста! Надо же - с визитом невеста... Тонечка кружится среди предметов и фотографий, улыбается Сереже и Валерию Федоровичу, но в голове-то у нее одно: нужно, нужно, нужно исполнить, что Мякшев приказал. Как? И, наконец, Тонечка решилась - пора, пора просить. Но что просить?! Наган! Это же не безделушку клянчить. Улыбка слетела с лица, Тоня сосредоточилась, присела к столу.

- А у меня к вам просьба, Валерий Федорович, и очень-очень серьезная!

- Что такое, Тонечка?

- Я знаю, вы с сыном не особенно в ладу, но мне так хочется, чтобы вы познакомились с папой, с моим папой. Вы придете к нам?

- Ну конечно! Что ж тут такого, познакомится с будущими родственниками. А что поделывает ваш папаша, Тонечка?

- Он? Многое... Вот, например, оружием увлекается, - брякнула Тоня и продолжила, понеслась вперед, - у него коллекция. Всем показывает и вам покажет, хвастаться будет, вот увидите. А у вас есть?

- Что?

- Ну, оружие.

- Есть, конечно. Я, правда, Тоня, не коллекционер (мне не по статусу, хм-хм), но все же кое-что смыслю.

- У вас ружье? Охотничье?

- Да нет, наган, - рассмеялся, удивленный такой заинтересованностью девчонки, Валерий Федорович. Сережа, покажи-ка...

Сергей сунул руку куда-то за ряд книг и протянул Валерию Федоровичу завернутый в тряпку наган.

Заряжен? Взять поглядеть можно?

Смотрите-ка, не дамский какой интерес. Можно.

Заполучив игрушку, Тоня вновь развеселилась, защебетала, завертелась по комнате, закружилась перед зеркалом.

"Отвлекитесь, растеряйтесь, забудьте", - нервы ее были натянуты, "провороньте меня, милые, прохлопайте", - заговаривала, колдовала про себя Тоня, а вслух все твердила о приглашении к отцу, о поездках на охоту, о радости мамы, о будущей дружбе. "Надо-надо-надо во что бы то ни стало унести оружие с собой; проскочить, вытащить. Провороньте меня!" - орало все в Тоне. Она в секунду, взглянув внимательно на Валерия Федоровича, поняла, что просить его о главном не станет - не тот человек. Слишком спокойны у него круглые серые глаза, значительно лицо. Нос крупный, прямой, брови -красивыми дугами и руки - большие, чистые, мягкие. Нет-нет, ну его! А вот как быть? Там ждет он, любимый мучитель, ждет с победой, он в ней уверен. Не зря же! Ладно. Пока о вазочках, о фотографиях. Но так хочется просто сбежать... ("Почему Игорь был так уверен, что я влюблена в Сашку? Кажется, настолько не была. Хотя..." - Ирина сама себя угомонила, приложив палец к губам.)

- Валерий Федорович! Ваш сын кое о чем поручил мне спросить вас, можно?

Мякшев-старший кивнул благосклонно.

- Он просил узнать, нельзя ли взять из дома несколько семейных фотографий, бабушкину, в частности и что-нибудь из безделушек - вазу синюю или балерину фарфоровую. Я, право, неловко себя чувствую, но, - Тоня опять держала Валерия Федоровича под руку, улыбалась ему, наган засунула за вырез платьица, как бы в шутку, рукоятка наружу, - Что вы обо мне подумаете, такие просьбы передавать... - Засмущалась Тоня, зарделась. Тут Мякшев опять плечами пожал:

- Что тут сложного? Конечно, - И отстранившись от Тони, отправился отбирать нужное.

Тут Тоня наган поглубже сунула - теперь все, теперь бежать, Сергей как раз курил в ванной - лишних глаз, лишних ушей - бежать, бежать. "Ну, отвлекитесь, не спросите меня, милые, об игрушке вашей, забудьте. Ну, пожалуйста!" - почти истерика в Тоне "Никогда, никогда, никогда не увижу больше этих людей - этого Валерия Федоровича, этого Сергея (симпатичный парень!), а Мякшевы - они сами, сами разберутся!"

Так силен был переживаемый Тоней страх, что перед ним померкла, отступила всепоглощающая преданность Мякшеву-младшему. (Ирина все же еще раз отложила текст. "Интересная героиня. Но насколько это была тогда я? Ладно, что же дальше?")

Но вот, наконец, прощальные слова, сверток с безделушками в руках, До свидания, До свидания. Очень был рад...

Прощайте! "Ну, пронеси, пронеси, ох, не пропасть бы в последний момент... ну, прошляпьте меня, золотые. Уф-ф!" - Тоня вцепилась в шурину руку, и побежали они к метро. Из подъезда вышла уже совсем другая Тоня что-то изменилось, сдвинулось, перегорело. Шура замерз, переволновался, устал и несколько даже отупел от ожидания. Был молчалив, сдержан, но впрочем, любезен, предупредителен, мил. Влюбленность как-то не разгоралась.

Оставшись один, Валерий Федорович и Сережа некоторое время посидели в тишине. Слишком громкой, яркой, будоражащей оказалась для них гостья.

- Смотри ты, какая болтушка: у папы - коллекция, у папы - ружья. Мол, всем показывает... Шутница. А за хранение сколько, знает? Или он их этих? Адрес-то где? Похоже. Родственничек-то, хе-хе. Ты, кстати, убрал наган, Сережа?

Сережа в этой суете тоже на время потерявший голову, все же отрезвел раньше хозяина дома и потому, ответил утвердительно и махнул рукой в сторону тайника. Но он уже точно знал, что нагана там нет. Валерию Федоровичу пока говорить не следовало. Но в адрес девицы, утащившей оружие, из его души рвались проклятия. Но вслух же он лишь ругнулся, разбив сахарницу и порезав руку! У-у, сука!" Валерий Федорович посочувствовал ему, посоветовал залить йодом, а сам опять уютно устроился со своими газетами.

День шел обычно, только сегодня пораньше Сережа заторопился домой это и понятно, завтра рано выходить в гараж. Но самое главное, для чего он спешил в свою одинокую нору. Это потребность обдумать случившееся. Ушел гулять наган с пятью патронами! Некоторый ужас охватил Сергея. Вот нанесло на голову! Дрянь! Насколько бы проще ничего не знать.

А Тонечка стучала каблучками, ежилась под ветром, жалась к Шуре. Приехали они к лениво развалившемуся в кресле Мякшеву-младшему. Посуда с завтрака осталась немытой. Дом неприбранным. Это, конечно, несколько расстроило аккуратиста Шуру. Но он рассердился все же только на себя нечего было полдня ждать эту Тоню, и никто ведь не просил, главное. Вздохнув, Шура принялся за дела - обед, то-се, уборка. А Тоня подсела к Мякшеву. Что-то робость и страх были у нее на душе, а любви, любви, кажется, не было. Оба молчали. Наконец он лениво протянул: - Н-ну? Тоня подала ему наган, ни во что не обернутый, он был ею извлечен из-под платья, так, охраняемый только кованым ремешком, он и доехал. Теперь ремешок валяется на полу, а наган в руках нового хозяина. Тоня - на ручке кресла, волосы ее щекочут щеку Мякшева-мдашего, но он отстраняется.

- Остальное там, - Тоня махнула рукой на сумку и пересела на табуретку, поближе к окну. Закипали слезы. Мякшев поднялся, сделал шаг к раскладушке, сунул наган под подушку.

- Спасибо.

- Ну, я поехала, мне пора, - поднялась Тоня, отвернувшись к окну, застегнула ремешок, расчесала спутавшуюся челку.

- Давай. Созвонимся.

Тоня, схватив пальто, выскочила на кухню. Там мрачный, он любезный все же Шура дал ей прикурить. Он видел, что между его постояльцем и Тоней не все гладко, но вникать не хотелось. Подождав, пока Тоня выкурила сигарету и справилась со слезами, он проводил ее до двери. Он ей сочувствовал и только.

-До свидания, Шура.

-До свидания, Тоня. До встречи.

Сергей впервые может быть попавший в столь затруднительную ситуацию, решил использовать единственный шанс в поисках нагана - адрес девчонки! Кто там по этому адресу, сынок этот или какой-нибудь "папаша"? Кто-то ведь ее послал. А девочка хорошая, живая, шальная даже.

Сережа и злился и чувствовал азарт погони. В Сереже проснулись какие-то неведомые ему ранее ощущения - они томили, дергали. Простой, добродушный Сережка чувствовал, что ситуация в целом влекла его - он подозревал, что впоролся в яркую полосу судьбы и, если повезет, сможет не растеряться и как-то по-новому проявить себя. Но в частности - бесила. Например, эта отчаянная девка... Почти восхищение вызывает! А Валерий Федорович? Заботься о его покое, напрягайся... Раздражает. Но главное все же Тонечка - эх, созвездила пистолетик, не побоялась. Он бы решился?

На следующий день, в понедельник, Сергей решил наведаться по адресу, а воскресный вечер как всегда у телевизора.

А Тоня ехала домой, автоматически проделывая обычные пересадки метро, автобус, до подъезда двенадцать шагов, лифт - вот, шестой этаж. Дома! И вот дома-то, за закрытой дверью, она и плюхнулась на пол, дав волю слезам. Прижалась спиной к черной коже, охраняющей от всего непонятного, мрачного, трудного и заревела... Впервые за долгие месяцы... Заревела, всхлипывала, запричитала. Мать и отец стояли над ней молча - не все у девочки гладко. Чем помочь? А Тонечка отдалась истерике в полную силу - топила в ней боль перегорающей любви, страх, отчаянье и жалость к себе. (Ирина не удержалась, прокомментировала: "Ну прямо мастер психологической прозы".)

Холодная вода, валерьянка и добрые руки сделали свое дело - Тоня уснула в чистой уютной своей постели.

А в квартире у Шуры тихо - соседи вечером в воскресение перед телевизором не допоздна - завтра вставать рано, да и Шуре на службу. Шура склонился над книгой, но не читает, размышляет о своей, в общем-то, блеклой жизни, о странном мятущемся Мякшеве и о Тоне. Интересно, что они не поделили?

А Мякшев-младший неразговорчив, после позднего обеда улегся на раскладушку, руки скрестил, глаза в потолок - что-то обдумывает...

Утром 23 ноября холодно, серо. Шура неохотно отправился на службу, Мякшев спит. А Сергей, попросив напарника подменить его, отправился к Тоне. Все не дает ему покоя дурь старого Мякшева: - Вот старый хрен, расслабился, дал девчонке в руки погремушку. Сам ведь дал! И упустил. А теперь дрыхнет, не ведает ничего, а тут психуй, ищи... Но именно азарт присаливал все сегодняшние Сережины чувства, он поднял его ни свет ни заря с постели и погнал рыскать по городу. "Сейчас все выясним, выясним", - бубнил Сережа, подходя к подъезду - припугнуть и отдадут как миленькие.

Один длинный звонок, второй короткий и вот на пороге моложавая симпатичная женщина, похожая на Тоню. "Так-с", - отметил Сергей.

- Вы к нам? Вам кто нужен?

- Я, собственно, коллекционер. К коллекционеру я - как-то нагло и хрипло произнес Сергей и сделал шаг вперед, как бы тесня женщину.

- К кому? - искренне изумилась женщина, - вы определенно ошиблись. И попыталась закрыть дверь. Но Сергей, еще больше разозлясь, теперь уже и на себя, захотел ей помешать. Вставив ногу в дверь, он заблажил:

- Нет уж, я коллекцию-то погляжу, погляжу - приглашали!

Женщина беспомощно оглянулась, пытаясь что-то предпринять, но Сергей уже проник в квартиру. "Хулиганка" это, может заявить на меня, будет права", - колотилось у него в голове, но азарт гнал вперед.

Двери двух комнат закрыты, на кухне горит свет и слышна музыка, в ванной льется вода... "Что-то здесь не так, что-то не так, - отрезвился Сергей.

- Простите, а Тоня, Тоня где?

- А-а, так вам Тонечка нужна? В чем дело? Я ее мать, - глаза женщины холодные, сердитые.

- Я - Сергей, - счел необходимым представится злой и нетерпеливый Сережа, - он даже слегка поклонился...

- А я - Ольга Кирилловна. Теперь говорите спокойно, что вам надо? Вы Тонин знакомый, я полагаю?

- А я и видел-то ее раз всего, вашу паршивку, - не отказал себе в удовольствии хоть косвенно отомстить Тоне Сергей... Вы вломились в дом, и еще позволяете себе не удерживаться от оценок. Так все же, в чем дело?

"Да, дамочка жесткая. А кто, интересно там, за этими дверьми?"

- А там, там, Тони разве нет?

Мать, наконец, рассмеялась - вот уж ухажер.

- Ну, убедитесь, - она с усмешкой открыла ему настежь двери в комнаты.

Пусто. Женщина ждала, нетерпеливо постукивая каблучком.

- Уходите же, наконец. Право, мне некогда. Тоня вернется месяца через два, я ей передам, что вы ею интересовались.

"Через два месяца, - ужаснулся Сергей, - где же будет гулять погремушка все это время, каких дел могут натворить".

Сергей вдруг развернулся и пошел на Ольгу Кирилловну:

- Хватит шутить, ваша Тоня ввязалась в поганую историю... Ее ищут... Я, собственно, предупредить зашел. Ее жених попался на краже, валит на Тоню, что, мол, к ней домой все нес: ну, может еще не валит, но свалит, как пить дать - я его знаю. Скоро повестку пришлют. Ждите. Я-то как лучше хотел, думал, застану...

- Да какой жених? Тоня ничьего предложения не принимала, насколько я знаю. Это какой-то шантаж. Уходите, немедленно, покиньте мой дом!

-Да Мякшев, Мякшев это - молодой! Вот кто. Он попался на антиквариате. И еще кое-что похуже. Я же вам намекал, помните? - и Сергей склонился к уху растерянной и уже уставшей от этого бреда женщины. Ору-жи-е!

Странно, когда он орал об этом на лестничной клетке - не было дико и страшно, не маячило нигде преступление, а теперь - за закрытой дверью мирной квартирки стало жутковато.

- Оружие???

- Ну да, огнестрельное. Наган там и другое... Не замечали у Тони чего-нибудь в этом роде?

- Сергей, да перестаньте вы впутывать Тоню! Ничего подобного и быть не может. А Мякшев же очень приличный человек; переводчик. Он старше, опытнее Тони. Они давно знакомы. Значит, он в беде? А отец знает? Я слышала краем уха - они в ссоре, но все же надо бы сообщить. Может быть, адвоката... Кстати, кстати, если я найду (она нервно листала, схватив со стола Тонину записную книжку) адрес, адрес отца. Вам, может быть, пригодится!

"Черт, приняла меня за опера, что ли?" - думал Сергей, когда мать потихоньку теснила его к двери и все приговаривала, что Тоня не причем...

- Нет-нет, мужчина не станет впутывать девушку в свои неприятности. Желаю успехов в поисках, - и она, мягко все же подталкивая в плечо, выставила его за дверь.

Сергей, ошарашенный, стоял за захлопнувшейся дверью с никчемным листком в руке. От ярости он даже не сразу порвал адрес своего любезного друга и тупо глядел на него. Все - круг замкнулся. Ищи ветра в поле. И тут он, как-то истерически, злобно заколотил в дверь:

- Запишите мой номер телефона! Запишите, прошу, на всякий случай! За-пи-ши-те, - он колотил ногой в дверь...

- А ну, прекратите, - выглянула Ольга Кирилловна. - Хватит цирка - не пристало вам! Говорите, запомню...

Сергей проговорил и, не простившись, не дождавшись, когда подойдет вызванный им лифт, понесся вниз. "Фу, ну хоть чего-то добился. Может, когда-нибудь эта Тоня позвонит, хотя бы из любопытства".

Проспав большую часть дня, Мякшев-младший встал с ясной головой. Уже вчера он понял, что ничего интересного не будет. Роман между Шурой и Тоней не завязался, но Тоня выполнила все, как он и ожидал. Тоня была для него загадкой - ответа же он знать не хотел. (Ирина подумала, была ли она загадкой для Саши, угадал ли это Игорь?) Главное - наган здесь. Правда, зачем он теперь? Мякшев-младший смотрел на пистолет и понимал, что может и не справится с искушением, слишком тяжел и скучен был его жизненный путь, слишком пусто было на душе. Никто ведь не знает, что эта игрушка у меня. Тоня не в счет. Или избавиться от нее --повременить. Мякшев метался в Шуриной комнате. Избавиться от нагана или избавить себя от ...? Ну, тогда орел-решка!

Спустя некоторое время, помывшись-побрившись, Мякшев-младший подхватил чемодан и покинул шурину комнату. Навсегда. Он просто исчез с Тониного, Шуриного и прочих знакомых этого времени горизонта и затерялся в Москве. ("Да, правда. Сашка после определенных событий исчезал. Это ему свойственно".)

Вечер Сергей провел так странно, как кажется, не проводил ни один вечер в своей жизни: валялся одетый на диване и все думал, как бы разыскать эту чертову девку, ну не прятаться же по кустам, карауля ее. Или искать этого придурка Мякшева-младшего? Он не знал, что предпринять, но знал уже, что от этой истории просто так не отвяжется. Ему, конечно, все же удалось взять себя в руки и к завтрашнему рейсу он подготовился.

Шура же в этот вечер вернулся домой позднее обычного - не несли ноги, но на удивление он не увидел мрачного постояльца. Шура откровенно обрадовался. Возле шкафа стояла сумка, на столе лежала стопка тетрадей, сверху записка: "Жив - здоров, не ищите". Шура пожал плечами и засунул сумку, не раскрыв ее, в шкаф, туда же отправились тетради. По природе он был не любопытен, а по убеждениям - чистоплотен - никогда не читал чужого. Мимолетно подумал о Тоне - предупредил ее Мякшев или нет? Вот вчера у них ссора была, из-за чего, интересно? Но интерес у Шуры был поверхностным и скоро его заслонили насущные проблемы: к нему собирались гости - бывшие одноклассники. И в их обществе под гитару и водочку он почти забыл о своем временном постояльце.

Вернувшись из рейса, Сережа понял, что только укрепился в мысли найти и Тоню, и оружие. Азарт просто грыз его, Сережа даже как-то осунулся, подтянулся и это ему шло.

Вот, наконец, наступила суббота 28 ноября. Валерий Федорович как всегда позвонил Сереже и условился о встрече. Все вроде бы было как всегда - встретились в обычном месте, обменялись рукопожатием, улыбнулись друг другу, но поход этот в баню стал роковым. Впервые за долгое-долгое время Сережа не мог быть занимательным собеседником: не травил шоферские байки, не хохмил, замыкался, был не в меру задумчив и раздражителен... Не получалось отдыха. Милый Валерий Федорович доброжелательно пытался подладиться под Сережино настроение, но в какой-то момент не хватило терпения, взыграла гордыня: "И почему это я, старик, должен подлаживаться!" - и разобиделся, причем, что называется, смертельно. Замолчал, засобирался... Из бани ушел раньше Сергея, холодно кивнув на прощание. Все. Расстались.

А Сергея вдруг хохот разобрал - не остановиться. Сидит, завернувшись в махровую простыню, и хохочет, хохочет - до слез: у старика дома пропажа, о которой он пока не догадывается. Но как обнаружит - вот весело-то будет! У него - у Сергея - тоже пропажа: все пропало прежнее - покой души, безмятежность. Где найдешь? Оказалось вдруг, в один миг, что такому, новому, Сереже нечего делать с Валерием Федоровичем и наоборот. И все - как ни бывало длинных субботних бесед, чаепитий, разглядываний фотографий. Сережа осознал, что ступил он на одинокую тропу и тропа эта разбойничья. Дело в том, что он ясно понял, найди он этот пистолет, ну по случайному везению, ни за что не вернет хозяину, ни за что! Обладание этой игрушкой так вдруг ясно представилось Сергею - положит начало обладанию многим новым неведомым - манящим.

А Тоня в эту субботу сидит окруженная любящими родителями на даче. Дом прочен, печка раскалена. Ветер за окнами, снег. Здесь же самовар на подносе, скатерть вязанная - уют, покой. Родители увезли ее поправить нервы - напугала истерика, и посадили с бабушкой и собакой до Нового Года. Тоня послушна, спокойна, но считает дни. Ольга Кирилловна взволнованно рассказала отцу про визит Сергея, очень уж ей не понравился этот молодой человек. Тоня слышала только обрывки разговора, остальное домыслила. Отец решил, что скорее всего ничего страшного - молодой авантюрист, но Тоня, безусловно, должна жить здесь вдали от всех сомнительных ухажеров. У Тони, конечно, мнение другое - такого напора со стороны простоватого парня она не ожидала, но теперь он ее заинтересовал, он становился ей теперь самым понятным из всех окружающих.

Тоня ведь очень изменилась, можно сказать, просто переродилась в те моменты жутчайшего напряжения, когда она стала похитительницей оружия. То новое, что жило в ней, она сочла правильным скрыть от родителей. А новым в ней было упоение вседозволенностью, ощущение полета. Звенящий ужас, нетерпение, физическое покалывание раскаленных нервов в кончиках пальцев ей не забыть! Она теперь не смогла бы вспомнить ту Тоню, которая, оставив Шуру на холодной улице, входила в подъезд к Валерию Федоровичу. Любовь, толкнувшая тогда на этот дикий (по мнению той, прежней Тони), поступок, ушла, на пустое место заполз какой-то хищный интерес к этому парню-шоферу. Что-то, как казалось Тоне, отныне их породнило. (Ирина читала с интересом: "Тоня я, не Тоня, какая разница! Но здорово затягивает и что-то он во мне уловил, чего и Сашка не знал".)

Шура и Валерий Федорович жили в заведенном ритме, а вот у Сережи жизнь поменялась: он время от времени бегал под Тонины окна, все время напряженно ждал звонка. Он, конечно, когда следовало, уходил в рейс, когда следует возвращался, но ждал событий и внутренне готовился к ним.

Но вот, наконец, 31 декабря. Тоня - себя в комнате. Длинный шнур телефона, книги, тетради - все обычное. Покой в квартире - буря в душе найти телефон этого парня (мама говорила, что где-то все же записала), во что бы то ни стало найти. Тоня торопила уход праздников. Так скучно за пирогами перед телевизором ей не было еще ни разу. И вот, наконец, 2 января 1980г. среда, родители ушли на работу. Вся Москва, проснувшись, на рабочих местах обсуждает застолье, речь поздравительную, строит планы, обменивается прогнозами. Тоня с ногами на диване - думает. Теперь новой Тоне проще угадать, как вела себя здесь мать, что предпринимала, о чем думала. Представим, мать одна, стирает - звонок, пререкание на лестничной клетке, дурацкий разговор в квартире, выпроваживает, пытается вернуться к делам. Каким? Сразу к стирке - нет, не может, идет на кухню, ставит чайник, включает воду, тут пронзительный звонок и вопли. Номер телефона она запомнит (на всякий случай), а потом, выпив чая, все же и запишет, ведь память у нее, хоть и прекрасная, но не гениальная. Значит, на кухне. В доме была, в общем-то, дурная привычка писать телефоны на чем придется - на стенах, на подоконнике, на кухонной двери. Тоня пустилась в увлекательное путешествие по строчкам, цифрам - ремонт обуви, вокзал, Тонин поклонник, химчистка, и представьте, нашла! На стене возле раковины чем-то острым были выцарапаны цифры и подписано "Сер.". "Ну, мать дает!" - веселилась теперь получившая свое Тоня, - "Всех перещеголяла - я помадой, обгорелой спичкой, карандашом для глаз, что под рукой. А она? Карябала ножом - бедняжка. Лень за карандашом сходить что ли? Не-ет, дурная привычка".

Тоня кинулась звонить сразу - она не думала, дома ли Сергей, что она скажет, о чем спросит. Сергей дома и сразу хватает трубку - он только что вернулся от родственников, в рейс завтра. Только он расположился у телевизора, как звонок. Тот звонок, который столько раз мерещился ему ночами - Тоня! Тоня, Тонечка - тут то не интерес, тут уже бешенная страсть раздирает душу... Звонок - и взрыв! Тоня не подозревает даже, куда она сию минуту вступила, на что себя обрекла. Впереди огромная, дикая, необузданная любовь так называемого простого человека. Никаких рефлексий, цинизма, иронии.

Начало разговора. Еще не известно, кто чего хочет. Но язык, понятный обоим, нашелся сразу:

- А вы, Тоня, куда же тогда так быстро убежали, и впопыхах утащили зажигалку Валерию Федоровича. Она ему дорога как память, может, вы сыну передали, что-то не заносил.

- Да, я ему передала.

- Ну вот, а он не занес. Старику она нужна. Придется мне проехаться, правда адреса не помню, а старика тревожить не хочу - прихварывает. Может быть, составите компанию?

Тоня согласилась сразу. Она сама пока не знает, чего она ждет от этой встречи. Она думает о Мякшеве-младешем, о его удивлении, когда она привезет к нему Сережу, ей сейчас важно встретится с ним, помочь ему...

Через некоторое время Тоня и Сергей подъехали к дому Шуры. Тоня в шубке, в яркой шали, на высоких каблуках, Сергей в кожаной куртке на меху, солидный - на них оглядываются: красивая пара. О Шуре Тоня не думает, а о Мякшеве теперь с некоторой болью вспоминает - два месяца почти не виделись.

Сережу зацепила страсть - приручить такую яркую девчонку, сделать своей, теперь именно это желание делается в нем основным. Тот самый наган, из-за которого они встретились, который был предметом вожделения еще совсем недавно, отодвинулся на второй план и стал для Сергея теперь поводом для продолжения отношений, а тем более для совместных действий. Интуитивно Сергей понял, что, конечно, не для восстановления справедливости и не для того, чтобы помочь Сереже вернуть вещь Валерию Федоровичу, несется к Мякшеву Тоня. Пистолет ей самой понадобился, вот что!

А и правда - Тоня будто оглохла от нетерпения и переживаний - ей мерещится, что придется еще раз виртуозно сыграть, выманить под любым предлогом у Мякшева наган. Ей он теперь нужен, ей! Теперь о Мякшеве она думает цинично. Он теперь не учитывается, его можно только обмануть, облапошить, запорошить ему глаза. ("Вот, оказывается, какой женский тип влек тогда нашего Гарика, - рассуждала Ирина. - Почему, сто раз слушая повесть, я этого не замечала?")

Но, позвонив два раза, и с бьющимся сердцем ожидая на пороге увидеть серое, скучное лицо, Тоня растерялась, когда никто не шелохнулся за дверь. Не подготовленная к неудаче, она еще и еще нажимала на кнопку. Сергею пришлось вмешаться и свести ее, покрасневшую от бессильного гнева, вниз по лестнице под руку...

Что оставалось делать? Развернуться и уйти? Сергей был даже рад такому повороту событий - он понимал, что не добившись ясности, Тоня домой не вернется, а значит пока она в его власти, и нужно действовать! Сергей почувствовал себя в своей тарелке - сообразил, что рядом приличное кафе и повел туда Тоню - посидеть, подумать, обсудить. Им подали шампанское, кофе, мороженное. И Сергей, не давая Тоне опомниться и занять по отношению к нему какое-нибудь определенное положение, начал свои бешенные атаки. Ему нужно было (без этого он не мог теперь физически существовать) каждую минуту целовать ей руки, обращаться к ней, звать Тонечка, Тонечка, Тонечка. Он едва удерживал себя, чтобы прямо здесь не бухнуться на колени и не начать просить, требовать, вымаливать немедленной взаимности. ("Вот это страсти! Где это Гарик тогда подсмотрел? Сам так чувствовал? Кто же была Она? Ничего я не знала...")

А Тоня была далека сейчас - ей-то нужно было поминутно взглядывать на часы, спрашивать у всех за соседними столиками, который час, поэтому она крутилась, вертелась, волновалась, и абсолютно без эмоций взирала на то, что проделывал этот влюбленный шофер. А тот распоясался уже вовсю: гладил ее по плечу, пытался с рук кормить шоколадом. Тоня только отмахивалась раздражение еще не накатило на нее, навязчивость кавалера еще не вывела из себя, она была занята другим - она выжидала... Дело в том, что ее в какой-то момент осенило - ведь он возвращается с работы. Добрый лохматый Шура возвращается с работы в семь. Только бы дождаться. Но вот стукнуло семь и Тоня вскочила:

- Пойдем, Сережа, пойдем, Шура, уже, наверное, дома, скорее же!

Побежала, Сережа подал ей шубу, шаль она заматывала уже на бегу. Она так спешила, что о Сергее уже не заботилась ничуть. Сергей бежал за ней, обнимал за плечи, отставал, любовался фигурой, и снова догонял... И вот, наконец, Тоня опять нажимает звонок - и Шура, безмятежный, безразличный Шура на пороге.

- Здравствуй, а где?..

- Да давно и след простыл...

- Как?!!! Куда?!! Ничего не оставил, ни записки ни адреса?

- Записка пустая, а оставил еще вот что, - Шура пригласил жестом войти. В комнате по-прежнему чисто, безлико, - Вот, - Шура протянул сумку и пачку тетрадей

Тоня схватила сумку, Сергею пришлось взять тетради. Говорить стало больше не о чем, распрощались и ушли. Чужие - они и есть чужие.

Сразу же в подъезде Тоня сунула руку в сумку - есть! На месте! Такую радость испытала Тонечка, что и не знаешь, с чем сравнить, ну примерно так давно она радовалась звонку Мякшева-младшего после долгого перерыва...

И вот тут вовремя Сергей сблефовал. Взяв лениво из рук Тони сумку, он сказал:

- Отвезу старику, суну как-нибудь на место. Спасибо, Тонь, выручила, и как бы охладев, показал, что ситуация исчерпана, и что были-то они вместе до той поры, пока пистолет не вернется к Сереже, как к ближайшему после хозяина человеку. А Тоня? Тоня очень хорошо помогла и спасибо ей, но, в сущности, она только вернула украденное. Сергей как бы пожимал плечами, чему, мол, она удивляется. Он контролировал ситуацию, но он был настороже ему-то нужна Тоня и сейчас! А наган этот - приманка! Клюнет ли? Тоня, конечно же не знает, что давным-давно разошлись пути старика Мякшева и Сергея, и что Сергей и не собирается в уже забытый им дом. Она пугается, она не хочет выпустить пистолет из рук. Но Сергей уйдет и пистолет уплывет! И вот она блефует тоже.

- Послушай-ка, Сергей, отдать ты успеешь, днем раньше, днем позже теперь все равно, - Тоня уже держит его под руку, заглядывает в глаза. А у того уже и звон в ушах и в глазах темнеет.

- Да-да, Тонечка, днем раньше, днем позже.

- А пока, Сереженька, - все ближе Тонино лицо, - мы сами наиграемся наганом. Вы меня и стрелять научите, ладно?

Сергей уже и поцеловал Тоню как-то, ткнулся как мальчик, в щеку, а Тоня будто не заметила, все продолжает:

- А потом-то, конечно, вернуть нужно, вернуть.

Сергей пришел в себя, конечно, есть шанс заполучить, приручить! Он ведь единственный знает об этой краже, сынок не в счет! Тоня, конечно, не дурочка, - поняла, что если он до сих пор никому ничего не сказал - значит, не считает нужным и пока не скажет. А Тоня знала уже наверняка, что она для Сергея так же вожделенна, как для нее наган. Ну что ж, побудем пока все вместе!

- Поедем сейчас ко мне, - властно теперь уже позвал Сергей. Он диктовал - Тоня слушалась. Слишком странной ей самой казалась эта зависимость от желанной, начиненной смертью игрушки. Магия, магия... И страсть? В руках Сергея власть - он хозяин положения - в его руках оружие и женщина...

2 января, день уж, видимо такой выдался, Валерий Федорович именно в этот день обнаружил пропажу. А случилось все до обидного прозаично: он стал протирать книги, а делал он это всегда не спеша, перелистывая странички, кое-что перечитывая. Библиотеку свою собирал он любовно и любил созданный им самим ритуал. Когда же за вторым рядом книг, в тайнике, он не обнаружил нагана (а в этом месте он хранился много лет), сначала покрылся холодным потом, а потом, будучи человеком бывалым и не слабонервным, решил пересмотреть, перерыть весь шкаф, поглядеть в других местах. Все бывает. Надев очки, сосредоточившись, он начал поиски. Но прочесав квартиру (на это у него ушел целый день), он сел на диван абсолютно спокойный - пистолета в доме не было! Теперь нужно было восстановить в памяти события последнего времени и понять, при каких обстоятельствах наган пропал. К милиции, естественно, он прибегнуть не мог.

А в доме Сергея теперь так - Тоня и наган. Заполучив Тоню, Сергей понял, что не выпустит теперь уже никогда. Если наган занимал его сильно, но не долго, то Тоня захватила все его существо, спокойной его жизни пришел конец. А Тоня как-то вся заострилась, оформилась в ней какая-то мысль: холодно и цинично оценила Тоня Сергея - "не моего романа!", но вся ситуация связана с ним и она волнует, будоражит... Тоня потихоньку полегоньку стала кружить вокруг него. Фигура за фигурой делались все изощреннее, все сложнее и, наконец, рухнула эта парочка в бездну страсти - без границ, без будущего, без прошлого. ("Это, пожалуй сгодилось бы для кино, - решила Ирина. - Не устарело".)

Но долго ли, коротко, а все же сказка сказывается, и Валерий Федорович, проведя бессонную ночь, теперь точно знал, что пистолет пропал в тот день, когда была девчонка Тоня, невеста... Сыном Мякшев-старший интересовался с периодичностью определенной - раз в два-три месяца. Последние сведения о нем он имел в октябре, можно бы и навести справки, но Валерий Федорович решил пойти по следу Тони и Сережи - очень может быть, что это сговор. Сергей дом знал прекрасно, в тайник сам не раз убирал оружие. Да и в тот раз, как вспомнил Мякшев-старший, сказал, что убрал... Кто из них, теперь в общем, не важно. Сергей знал, что у него нет разрешения на хранение оружия, но, конечно, не мог знать, что Валерий Федорович не будет охотиться за наганом. Для Мякшева-старшего важнее всего покой и ни за что не ввяжется он в сомнительные истории, где можно все потерять. Никакой наган этого не стоит! А вот пугнуть Сережу (скорее всего он девчонку и навел) необходимо. Пугнуть обоих - Тонин адрес он запомнил, Сергея же он найдет способ дразнить по телефону. Валерий Федорович был уверен, что наган давно уже в руках хозяина - того неведомого человека, который послал эту парочку на кражу. Мякшев-старший решил организовать запугивание поэффектнее, поэлегантнее и на обдумывание отпустил себе неделю. Попутно же решил заняться завещанием - не ровен час.

Сергея с Тоней теперь водой не разлить: как скованные одной цепью ходили оно всюду вместе и таскали за собой наган. Шла зима 80-го довольно холодная и солнечная. Они, конечно, следили друг за другом, все прочие занятия - учебу, работу они как-то отложили в сторону.

Но Тоня потихоньку стала уже утомляться от резких страстных посягательств этого в сущности абсолютно ей чужого Сергея - уже тянуло домой к родителям, в уют своей комнатки, уже давно ностальгически вспоминалась ее такая чудесная любовь к Мякшеву в прошлую зиму. Тогда были разговоры ночами напролет в его бойлерной, где он сторожил, гости, влюбленность, мечты Мякшева о гениальном романе. Но сейчас настоящее непотухающий все еще интерес к нагану заслоняет прошлое и заставляет мириться с Сергеем. Пока.

Однажды в квартире Сергея раздался телефонный звонок - мужской голос попросил Сергея Ивановича.

- Его нет, -ответила Тоня. А на вопрос, с кем имеют честь разговаривать, привычно ответила, что с женой.

- Очень хорошо. Так передайте пожалуйста мужу, что привезти заказ он может в ближайший вторник на квартиру Федора Валерьевича. И просьба проявить точность, иначе неустойка. Всего хорошего.

Тоня сразу же поняла, что это за "Федор Валерьевич" интересуется Сережей и напугалась очень. Сергей спал в соседней комнате, звонка не слышал. Вот, началось... Сбежать, пока он спит? Оставить здесь наган и исчезнуть? А вдруг проснется, схватит в дверях, повалит в постель? Утащить наган вообще казалось невозможным. Тоня впервые за долгое время тихо заплакала... "А что хочет сделать этот Валерий Федорович? Ему найти Сережу не составит труда, и он в любой момент может явиться сюда, а я ведь преступница! Преступница, преступница, - почему-то сладко замирала Тоня. Ну и пусть, а пока не сдамся! Значит будить Сережу и бежать с ним отсюда... И конечно к Шуре. Раз Мякшев в свое время поселился там, а он-то был специалист по заметанию следов, значит это место скрыто от отца, значит оно безопасное. Можно будет некоторое время пожить там, а потом...", - дальше Тоня не загадывала...

Вот опять тоже кафе. Тоня и Сергей ждут семи часов. Уже движется с работы ничего не подозревающий Шура. Тоня и Сергей сидят в молчаньи: говорить не о чем. Все злее делается страсть Сергея, все торопливее и небрежнее Тоня. Но вот, наконец, время. На пороге Шуриной квартиры они застыли парочкой - та же сумка в руках, те же тетради. Кажется, спаслись от погони. Но как бы тошно стало Тоне и противно Сергею, если бы они знали, что гнаться-то за ними никто не собирается! Но пока они слажены, объединены общей опасностью.

- Здравствуй, Шура! - Тоня с воспаленными глазами, говорит требовательно, - ты не мог бы нас приютить? Меня и его - Тоня кивнула на Сергея, мрачного, дерганного. Понимаешь, нужно. - Тоня приблизилась, взяла за руку. От нее несло жаром.

- У тебя температура, Тоня? - Шура освободил руку и впустил их в квартиру. - Конечно, конечно, оставайтесь.

Не принято было в шурином кругу отказывать в приюте, но рад не был, совсем не был рад... С антресолей была извлечена ширма - какая-то деревянная с вышивкой, комната разгорожена - живите себе.

И потекли дни друг на друга похожие. По утрам шевелились соседи, по комнате тихо ходил Шура - открывал шкаф, шуршал пакетами - разносился запах кофе. За ширмой на своем ложе из старых пальто и спальных мешков, пережидала это время Тоня, неспокойно спал Сергей. Под подушкой лежал загнавший их в это мучительное сожительство наган. Но вот все стихло квартира пуста. Тоня вылезает из своего укрытия - в ночной рубашке с отросшими до лопаток волосами, худая и кажется не совсем здоровая. Тихонько вытянув наган, она начинает на цыпочках кружиться с ним по комнате, потом, устроившись у зеркала, пробует различные позы, ищет удобное положение. Вот так - пистолет у виска, теперь у сердца, а вот - дуло во рту. Думает ли она, как в свое время Мякшев-младший о смерти? Сейчас она привыкает к ощущениям - там, в зеркале, бледная Тоня и пистолет у виска, теперь у сердца - только нажать курок. Упасть... Но нет, до этого еще далеко.

Неужели Сергей не знает об этих играх? И знает и не знает. Несколько раз в полудреме он видел Тонины проделки, но сил встать или даже что-нибудь сказать не хватало и он проваливался в тяжелый сон. Дело в том, что Тоня теперь повела с Сергеем тяжелую борьбу - она всеми силами отбояривалась, откручивалась от близости с ним - при такой тесной и подневольной связи это было не просто и мучительно. И потому ночами велась такая жаркая и бесплодная борьба, что бедный Шура засыпал теперь только со снотворным. Понять смысл происходящего он, конечно, не мог, но уже потихоньку злился. Что это с Тоней? С кем это она связалась? Зачем? Но они жили у него, и каждый вечер все вместе садились за стол и ели приготовленное Тоней, иногда что-нибудь пили и тогда еще беспощадней делались серые глаза Сережи и еще лихорадочнее горели Тонины. "Она же его ненавидит, - думал тогда Шура, что же это? Страсть, разврат... Но не любовь же! Человек не нашего круга этим все сказано!" Но терпеть его как каприз пусть малознакомой, но все же в некотором смысле своей Тони он был некоторое время согласен. Тоня даже как ни странно стала ему за это время роднее, но Шура держал дистанцию и в сложные отношения своих постояльцев не вникал.

Иногда бывали гости. Тогда раздвигали стол, стелили хорошую скатерть, иногда даже танцевали, не все же так мрачно!

Вот так протащился февраль. И все же Шуре пришлось узнать, что же за тайна связывает этих двоих. Как-то утро было такое промозглое, настроение такое мрачное, что Шура с полдороги решил вернуться и рухнуть спать... Он привык думать, что в его отсутствие постояльцы спят по полдня и потому тихонько приоткрыл дверь, рассчитывая застать сонное царство, но перед ним неприбранная и нечесаная Тоня с пистолетом в руке. "Господи, свят-свят, рука почти уже поднялась осенить крестом, но потом бессильно опустилась, и он просто прикрыл дверь. - Я этого не видел! Я не хотел этого видеть!" Шура отправился в читалку, выпил в буфете кофе. Конечно, он не хотел ничего знать, но теперь уже не мог. В свое время он проявил безразличие к оставленному Мякшевым наследству, поэтому он и не догадывался, что этот наган уже гостил у него, что он, Шура, уже был хранителем огнестрельного оружия. А сейчас он вообще преступную группу укрывает. Ну что ж, теперь нужно быть готовым ко всему. Шуре начало казаться, что при таком накале страстей неминуема кровь. Кто кого убьет - Тоня Сергея, Сергей Тоню, но развязка близка. А как только Шура осознал, что он невольно является участником событий, верх над прочими чувствами взяло чувство ответственности... Посидев немного в читалке, Шура поехал к себе на службу. Начальником его отдела был не то чтобы приятель, но все же факультетское знакомство давало некоторые преимущества. Взяв по дороге бутылку коньяку, Шура подготовился к атаке. Необходимо было недели на две выклянчить работу домой. Удалось все как нельзя лучше, а план был уже готов - последить за ними, негласно присутствуя в квартире, ну как сегодня. Вечером Шура вернулся как всегда к семи, встретила причесанная накрашенная Тоня, молчаливый Сергей. В портфеле папки с работой, в руке торт. Пили чай, Шура был оживлен и даже рассказал несколько анекдотов. И со следующего дня, а это было 21 февраля, Шура занял наблюдательный пост. А сделано было умно и просто - Шура в этой коммуналке прожил столько лет, что знал каждый вздох соседей: так называемая тетя Мотя уходила с утра до вечера мыть полы то туда, то сюда, в перерывах ездила к дочке сидеть с внуком, возвращалась часов в восемь, со вкусом ужинала, а в десять уже спала мертвым сном. Так вот - дверь в ее комнату не запиралась никогда. Был это принцип или легкомыслие тети Моти, Шуре все равно, главное, что он сможет это использовать. Шура забирался туда со своими тетрадками, попивал кофеек, слушал радио, которое у тети Моти никогда не выключалось. Круглый стол, покрытый скатертью, большой будильник, фотографии на стенках и постоянно включенный репродуктор... Запах яблок, теста, пыли. Уютно, тихо. Даже если бы тетя Мотя и застукала, не рассердилась бы - она Шуру с детства знает. Так шли дни. Слух и интуиция у Шуры обострились, уже по шорохам в комнате он почувствовал что-то новенькое. Приоткрыв дверь, он увидел, что Тонины игры теперь изменились, теперь она не перед зеркалом гримасничает, а наводит дуло на спящего Сергея. "Она его, - подумал Шура, бесшумно прикрыв дверь, - но не сейчас еще. Нужно быть наготове". Этим вечером Шура сказался больным, не стал ужинать и спать лег часов в восемь, напившись чаю с малиной. Тоня с Сергеем сидели долго, переговаривались вроде бы на первый взгляд мирно, вроде бы обыденные темы обсуждали. А речь шла вот о чем Сергей поставил вопрос ребром: либо Тоня идет за него замуж, либо они расстаются, но игрушку он забирает себе. Тоня не хотела ни того ни другого, но своего предложить не умела... Сохранить все как есть? Но этого уже не хотел Сергей, надоела борьба за обладание этой девицей, измучила. Он уже сильно был зол на нее. В злобе он мог совершить всякое, зная себя предлагал ей выход. Ну не в тюрьму же из-за этой девчонки. Рубить этот узел! Тоне он давал неделю: либо, либо. Вот Шура и узнал сроки, порадовался - вписывается в график.

Прошло еще три дня - теперь уже Тоня целилась в Сергея, а он стоял у окна и только шептал - "Ну стреляй же, сука". Он подловил Тоню на этих играх два дня назад, но только сегодня вскочил, напугав ее, и отбежал к окну. Но вот Тоня бросила наган, показала ему язык, бросилась на шею. Шура прикрыл дверь. Там, в комнате, эти двое отдались бешенной страсти.

Теперь они играли вместе и это на время их сблизило, Шура уж надеялся, что примирившись они поженятся и съедут от него. Но через два дня...

Через два дня Шура влетел в комнату, когда раздался выстрел. Пуля вошла в стену. Сергей, разинув рот, стоял на своем месте у окна, Тоня тряслась. Шура вырвал у нее из рук наган, подступил к Сереже.

- А ну-ка быстро из моего дома! Быстро! А то сдам по ментам! И забудь о существовании этой, - Шура ткнул в Тоню, - и этого, - Шура потряс пистолетом. - Понял? Иначе по мен-там! - по слогам сказал интеллигентный Шура. А ты, - он накрутил Тонины волосы на руку, - быстро в ванную, в холодную воду, а то в психушку! Быстро!

Он потащил Тоню, она почти не упиралась. Ее колотило. Сергей нервно одевался - брюки, свитер, теплая куртка. Через минуту дверь хлопнула. Больше он не появится в жизни Тони, Шуры. Пережив все это наваждение, вернется в свою жизнь, может, и женится. Нет-нет, да и вспомнит яркую полосочку среди серых будней. А Шура, отполоскав Тоню в холодной ванне, согрел ее чаем с малиной, дал снотворное и уложил спать на диване. А сам ушел. Пригрезился ему в февральской серости ромашковый луг, а на нем Мякшев-младший улыбается какому-то старику важному:

- Я роман начал писать, папа.

А старик ему в ответ:

- Ты вишни-то, вишни-то сначала поешь, шпанки. Сладкая!

Отмахнулся Шура от наваждения, подошел к парапету да и выбросил из кармана наган в текущую под мостом Москва-реку. Все, больше он не оттягивает карман, не отягощает мысли и совесть. Кончились игры. Теперь только Тоню отправить домой и да здравствует обычная моя, личная, внятная жизнь. Ура!"

Ирина дочитала текст, пожала плечами. "Чем нам всем тогда это нравилось? Герои прописаны бледно, многословно. Есть, правда, свежесть, азарт чувствуется. Да, любовь к острым ощущениям, поиск ярких эмоций - это у нас было. Но я тогда, конечно же не была Тонечкой". Ирина вспомнила себя в зиму 79-80. Да, влюблена, но вовсе уже не такая мамина дочка, никто бы меня, испугавшись нервного срыва из-за предполагаемых любовных неудач на даче охранять не стал. Училась, читала много. Может, была не такая яркая, как героиня. Ирина сидела в холле гостиницы, поджидала Ксению. Завтра утром в Москву. Странная получилась у них встреча. Спустя двадцать лет выяснилось, что оказывается в нее, в Ирину, в "Тоню", в их студенческие годы был тайно влюблен бывший Ксенькин муж (теперь тоже доцент) Слава Пеньковский, а сама Ксеня помирала по Сашке. Именно поэтому поревская повестушка у нее сохранилась. И вот сегодня они решили посидеть, повспоминать прошлое. Ирина неспокойно думала о Москве, там она оставила человека, с которым ей хотелось общаться теснее, они только-только подошли друг к другу, разговорились. Обещал звонить, а тут конференция. Могла отказаться? Но в последнее время, так неудачно складывались все дела, нужно было что-то свежее. А тут не свежее - тут ретро.

Ксения вошла под руку со Славой, они оба были как-то бледны, огорчены.

- Что? - поднялась Ирина. Она успела отметить, как Ксеня со Славой вместе смотрятся очень гармонично. Ксеня, запинаясь, произнесла: "Саша-то...". Ирина повторила: "Что?" Тут Слава, взяв Ирину за руку и глядя в глаза, закончил: "...умер". Ксения опять тараторила: "Ну как все странно. Мы вспоминаем, Ирка приезжает, да еще эта жена американская...." Ирина вопросительно смотрит на Славу, тот, пытаясь остановить Ксению, говорит с упором: "Это я узнал час назад. Слушай, Ирина. Я был в Америке на симпозиуме, там однажды в каком-то доме дамочка русская, а фамилия у нее У.. Она симпатичная, ну я и с вопросом, не родственница ли, мол, был такой однокашник. Она отмахнулась, мол, фамилия вполне случайная, жена она ему тоже, в общем, случайная, не о том, мол, речь. Я согласился, не о том. Стали мы с ней о другом... А то, что она в Москве его вот так оставила у себя, только сегодня сказала, когда о смерти сообщила".

- Где оставила? - Ирина поморщилась, начинала болеть голова.

- Подробностей не знаю. Умер почему-то у нее в доме. Инсульт. Дамочка она довольно экзальтированная, эмоций много - информации мало. Ты теперь уж в Москве все узнаешь, нам позвонишь. А теперь пошли помянем. Я же столик заказал.

Ирина сидела в купе, перед ней лежала открытая тетрадь: "Памяти Саши написала она и задумалась...Далее вывела более уверенно: "Козырять своим знанием некоторых фактов жизни недавно умершего достаточно известного культуролога, эссеиста, а главное, холодного и расчетливого сердцееда, станет теперь моей прямой обязанностью". Ирина поставила точку. Посмотрела на себя в зеркало - ну что, худощавая, коротко стриженная, волосы пепельные, вполне симпатичная. Ирина опять присела к столу. Попутчики, к счастью, вышли в ресторан, Ирина была одна и с облегчением закурила... В купе заглянул проводник, посмотрел укоризненно - "Айай-ай", - произнесла она вместо него, но сигарету не загасила, а пожав плечами и забавно наморщив нос, затянулась глубже, глядя ему в сердитые глаза. Теперь плечами пожал проводник и исчез. Ирина достала сделанный для нее Ксеней ксерокс "Романа с пистолетом". Кажется, Игорь хотел это где-то печатать в начале 90-х, вроде бы в Берлине. В начале 90-х Саша расцвел, прославился. Как Мякшева его знали в 80-ые... Два года назад, когда их вновь ненадолго свела судьба, им было, о чем поговорить.

Весть о смерти Александра Семеновича У. Ирину не потрясла, чувство, испытанное ею, было проще, мягче, теплее. Она огорчилась, расстроилась, растерялась. Любовь к глаголам была у нее какая-то нервическая - точнейшим образом обозначить действие, воздействие и противодействие казалось ей первой заповедью пишущего.

С Сашей они совпали по степени накала, "по градусу" - они оба не любили охлажденного и подогретого. Их беседы, казалось, касались всего, что было с пылу-с жару или из морозильника.

Вернулись попутчики, уткнулись в газеты. Ирина смотрела в окно и вспоминала себя и Сашу, Тонечку и Мякшева. Да, конечно, иногда она ощущала себя героиней, бывали такие периоды, когда ее это спасало, выручало и ограждало. Не так давно, когда она писала рассказик "Сон Марины" (кстати, к слову, она дала его поглядеть Ксениной дочке) ввинтился в ее жизнь один лукавый ухажер. Киношник - не киношник, поэт - не поэт, а так - всего понемножку. С камерой в руках ерничал в московских салонах и читал скабрезные стихи. Снятое в одном салоне, потом демонстрировал в другом, причем пытался поссорить актеров и зрителей, а стишки свои печатал где придется... В Ирину вцепился мертвой хваткой. Надо отдать ему должное, интуиция дьявольская - ему нужно было, чтобы женщина умела распутывать его комплексы, страхи, фобии, объяснять ему его дурацкие поступки и жалеть за несчастливое детство. Ирина умела. Он хотел, чтобы для него жертвовали временем, покоем и собственным творчеством. Ирина умела и это делать, но что-то не слишком торопилась сделать что-то подобное именно для него. Он взревновал, рассердился и потребовал "отступного"... Когда Ирина захотела отойти в сторону и увеличить дистанцию, Валерий Юльич Ускис попросил ее о последнем одолжении. И что же? Нужно было съездить к его престарелой маме в Кострому, в Дом ветеранов сцены и попросить у нее (якобы для собственных творческих нужд) архив ее бывшего возлюбленного артиста Головчикова. Откуда-то Ускису стало известно, что в Польше сейчас живут его потомки, архивом интересуются и готовы хорошо заплатить... А Ускису всегда нужны деньги, у него их никогда нет... Ирина в Кострому съездила, архив получила. Всего-то три любовных письма, две групповых фотографии, затертая записная книжка. Мать Ускиса стара, беспомощна, надменна. Ускис бедный, ей никогда не был нужен!

Вот мужчины любовники - это дело другое. Головчиков, например. В них, и только в них оправдание жизни. Что ж Ирине спорить. Зато от Ускиса можно считать себя свободной. Утомителен, недобр и вечно голоден. Ест все и всех. Валерий Юльевич черноволос. Мужчина крупный, улыбается широко, а глаза при этом щурит, чтобы не видно было пустоты и скуки. Архив он продал как-то слишком дешево. Пропил. На пьянку пригласил всех, кто был в то время под рукой и Ирину - на прощанье. На прощанье ее похвалил за ловкость, цепкость и преданность. А в самый последний момент, когда ей подавал пальто самый трезвый и галантный из гостей, пальто выхватил, потоптал ногами, перед носом гостя помахал своими газетами со стишками, а Ирину подергал за руки, обзывая всячески... Вот такой - герой-любовник встретился на пути да и растворился вовсе. Как не было. И вспомнился сегодня только в связи с Тонечкой, а где Тонечка, там и Мякшев. А Мякшев умер. Нет Мякшева, нет Александра Семеновича У. Тонечкой ее увидел Порев в 80-м, Мариной она представила себя в 99-ом. Ирина знала за собой порок - не может отвязаться от рассказа, пока несколько раз кому-нибудь не прочитает. Это даже предпочтительнее публикации. А почему? А потому что эгоизм, слушают-то обо мне., любимой. Ирина достала сложенный вдвое рассказик, решила на досуге провести сравнение собственной героини с Тоней и в дальнейшем внимательно прослеживать связь.

Сон Марины.

Марина приехала в маленький словацкий городок утром. Автобус подкатил и забрал туристов. Рядом с ней в автобусе оказался худой с седой челкой мужчина. "Хороший какой мальчик, - почему-то сразу подумала Марина.

- Скорее бы наверх, не терпится. Правда? - как бы продолжая беседу, обратился к ней сосед.

- Не знаю... Наверное.

- "Лучше гор могут быть только горы", - пропел он и засмеялся, - здесь вот мне бывать не приходилось.

- А я вообще в горах не бывала. Он присвистнул. - Ну, летом как-то в Крыму.

- А я заядлый. И что, на лыжах никогда?

- Ну по лесу, по лыжне.

- Учить буду. Вот мне повезло. Люблю ставить на лыжи. Познакомимся наконец. Я - Митя.

- А я - Марина.

Марине стало весело и легко - повезло ей, сразу же появился приятель. Марина знала за собой осуждаемую некоторыми близкими "невзрослость" и очень ценила ее в других. Конечно же встречу с общительным "мальчишкой" ее лет восприняла как подарок.

- Скоро подъем к замку, - перегнувшись через нее и взглянув в окно на приближающиеся горы, сообщил Митя. Что ты удивляешься? Разве не прочитала, куда едешь? Может, ты в Московской области в колхозе "Красный парашют" кататься намеревалась?

Марина смеялась и была готова к любым неожиданностям. Замок? Что может быть лучше! А путевку она действительно просмотрела на бегу, хорошо хоть маршрут не перепутала...

- Впечатляет? Там, я думаю, вполне комфортабельно. Как устроишься, спускайся в холл. Лыжи, ботинки, все подберу сам.

- Митя, ты вообще кто? Друг я твой, друг. Слушайся, голубушка, я на два года старше тебя - я с 57. - Теперь уже Марина присвистнула: "Может, мы учились вместе?"

- Не-ет, я на физфаке, а ты вообще из иняза.

- Ты не...?

- Нет же. Я тебе сказал, я - друг. Будем дружить и только.

- Только?

- Да. А ты бы чего хотела? - Митя глядел на нее безмятежно. Уел. Ей на секунду показалось, что роман в замке был бы очень кстати. Но впрочем, дружить с таким Митей еще лучше. - "Ни-че-го. - весело и от души сказала Марина и от полноты чувств и наступившего вдруг покоя чмокнула его.

- Вверх смотри, карабкайся, слушай. Чем дальше от земли, тем больше услышишь. Больше услышишь - о большем догадаешься. Меньше ошибаться будешь, - внушал ей Митя, помогая выйти из автобуса.

"Может, он и про собаку знает? Как мне нужно было, чтобы тот человек с собакой оглянулся на меня, поймал мой взгляд. А оглянулась только собака..." Марина смотрела в спину Мити, он нес ее сумку. Привычно шел впереди. Они вошли в замок. Через час Марина уже с удовольствием выполняла распоряжения Мити.

- Так, подними ножку, носок влево, вправо. Присядь-ка. Так, крепления нужны...-он привычно оперировал названиями фирм. Улыбчивые девушки в одинаковых спортивных костюмчиках с удовольствием ему подчинялись.

Фуникулер поднял на гору. Солнце, казалось, застыло на золотистом шпиле горы, облака зависли тремя иероглифами в сверкающем небе, и Марина поняла, что нервы опять расстроились и она уже ревет. Митя спокойно вытер ей слезы, проверил нос, не мокрый ли, и велел делать упражнения. У себя в номере Марина по привычке раскрыла дневник. "26 февраля. Кто я? Кто он? Меня будто бы засадили за диктант. Диктуют, я пишу. Пока, кажется, без ошибок". Митя на горе спокойно рассказал ей о жене, с которой сейчас расстался на время по ее просьбе, Марина же поведала ему о своей вечной сумятице в отношениях. Митя советов не давал, отмалчивался.

Ужинали при свечах. Под мрачными сводами столики стояли продуманно, не было шумно. Музыку, кажется, излучали стены, она была ненавязчивой... Митя так естественно себя вел с ней, был так предупредителен, что Марина совсем перестала осторожничать с ним.

- Митя, ты гениальный психотерапевт. Твоя специальность - инфантильные дамочки средних лет с временно заниженной самооценкой.

- Не ставь себе диагноз. Доедай свою брюкву, пойдем танцевать.

Среди темных колонн на выложенном плитками полу, освещенном пылающим камином, раскачивались пары. Тени сплетались и расплетались и были отнюдь не зловещим, а манящим и возбуждающими.

- Это, Митя, Бердслей. И мы такие же красивые?

- Красивые. Томись по нездешнему, Рика, томись.

Марина опять запаниковала - вот, детским именем назвал. Точно, кто-то из прошлого. Из школы? На этот раз Марина попыталась скрыть, что опять пытается найти понятное объяснение... Митя же все понял и только потрепал ее по голове.

Спала Марина так крепко, что сны даже не рискнули залететь к ней. Утром в столовой, поедая рогалики с джемом, она чувствовала себя счастливой. За окнами золотились горы, мелькали ярко и нарядно одетые люди. Слышались смех и болтовня... Марина поискала глазами Митю. Где же он? Она почти упала духом, его отсутствие расстраивало, пугало ее... Он подбежал к ней, когда она чуть не плакала. Возбужденный, резкий, он потащил ее за собой.

-Я должен тебе что-то показать. Пойдем к тебе.

В Марининой комнате он заговорщицки посмотрел ей в глаза - хочешь оказаться в другом измерении, очутиться в другой реальности?

- Да-а.

- Тогда давай заколку, брошку - что-нибудь. Марина отстегнула от шарфа брошку.

- Смотри, я бросаю ее на пол в твоей комнате, деться ей здесь некуда, а мы ее не найдем и отправимся за ней туда - он махнул рукой куда-то влево, вверх. Комнату облазили добросовестно.

- - Убедилась?

- Марина кивнула.

- Видишь ту щель под потолком? Сейчас полезем.

- С ума ты сошел.

- Сама сойдешь. Смотри. - Митя подставил стол и полез в небольшое отверстие. Он ввинчивался туда уверенно и быстро. Скоро исчезли и подошвы ботинок. У Марины холодели конечности. "Что же это в самом деле? паниковала она. Там, наверное, искривляется пространство, он же проник. Чего только не бывает в этих замках! Надо пробовать. Господи, благослови". - и Марина, поднявшись на цыпочки, ухватившись руками за края неровные, склизкие, просунула голову в темную щель, далее она расширялась, углублялась и делалась похожей на нору. Марина хоть и не без труда втиснулась туда вся. Наконец она, зажмурившись, спрыгнула куда-то на Митин, звучавший как из бочки голос.

- Вот и умница. Только таким девчонкам и везет... Они сидели на корточках друг против друга в абсолютно пустой холодной каменной квадратной комнате. Где-то сверху светлело почти незаметное узкое окно. Глаза быстро привыкли к темноте. Тянуло сыростью

- . - Поищем? Митя поднялся Марина вслед за ним. Брошку они нашли сразу, она блеснула под ногой у Марины.

- Марина вслед за ним. Брошку они нашли сразу, она блеснула под ногой у Марины.

- Я так и знал, что в замке это есть. Как бы ничейная земля, пространство между временем - между настоящим и прошлым, настоящим и будущим.

- Ну это не новость. Во всех языках есть "длящееся настоящее".

- Да знаю я, знаю на то и рассчитывал! Я знал, удастся проверить не в России. А с тобой видишь, как все легко получилось.

- А почему ты меня выбрал?

- Ну что ты глупишь, а кого же еще? У тебя в глазах миллион вопросов. Тебе еще двести лет прожить нужно, чтобы к ответам подобраться. А у них он махнул рукой на стену-все уже решено.

- А теперь мы куда?

- Я думаю, вниз. Наверняка, тут есть ход в зеркальный лабиринт.

- Почему зеркальный?

- А потому что нам с тобой нужно сто раз вместе отразиться, чтобы что-то понять. Подтвердим друг другу что мы существуем.

- Митя, понимаешь, на меня в последнее время по моему зову, внутреннему зову, никто не оглядывается. Магнита нет.

- Собака-то оглянулась. И бабочка на рукав села, помнишь, в парке.

- И про собаку знаешь, - обречено вздохнула Марина, - я так и думала. Но люди...

- Что - люди? А я-то кто?

Марина озадаченно посмотрела на Митю и наконец захохотала. Действительно, рядом с ней давно уже Митя, чудесный Митя. И с ним она идет куда-то вперед, а там, в прошлом, ее и след давно простыл. Митя взял ее за руку - ну что, пошли? Марина ступила вслед за ним на истертую плитку и она стала медленно опускаться вниз. "Лифт, - только и успела подумать, - это лифт!"

- Безобразие, безобразие, опять не работает.

- Застрял там, может, кто-то.

Марина очнулась от стука - колотили в дверцу лифта. "Вернулась. Одна. А где же..? - закипали слезы.

- Есть там кто-нибудь? -орали с лестничной клетки.

- В диспетчерскую позвонить. В ремонт. Застряли что ли?

Марина смотрела на себя в зеркало и шептала: "Ну да, в ремонт... Меня - в ремонт. Ничего я не знаю.

- Ариман, дух растления, бес пошлости, выйди из страдалицы Марины, заклинал кто-то. Отражение в зеркале расплывалось, теряло четкость, вот уже просто блеклое пятно.

- Марина, Марина, очнись же, - трясли ее за плечи.

- Митя? - Марина попыталась выскользнуть из его рук.

- Мне так жаль, Марина, так досадно, - раскачивая ее, все повторял он.

- Что? Что, Митя?

- Я не должен был тебя втравливать, - по дороге дружбы туда не дойти, а любви - нету!

- Перестань меня трясти. Я рада. Я Тебя люблю и готова ко всему, только не к пыльной ватной серой комнате, а в лифте вполне можно жить вечно вверх-вниз, вверх-вниз. Только ты почаще вызывай меня.

Марина стояла на лестничной клетке. Растерянная соседка все твердила про обморок, нашатырь, лифт, диспетчера. Марина только улыбалась и кивала. В конце концов все ведь было нормально, хорошо: и собака на нее оглянулась, и бабочка села на рукав, а пыль ведь можно стереть и посмотреться в сверкающий елочный шар. И может быть, там отразится Митя!"

Да, вечно Ирину волновала проблема "задания". Казалось, ей, вечной ученице, кто-то (конечно, мужчина) должен давать задание. Чем быстрее, лучше, вдохновеннее она его выполнит, те счастливее будут они оба. Вот эта Марина --молодец, без ошибок писала свой диктант и в результате поднялась на новую ступень и, возможно, ей мелькнет (блеснет?) счастье.

Но Саша У.... С ним было другое... "У нас как будто всегда нарушалась причинно следственная связь: - не было так - объясняет, я учусь. И не были мы счастливы... Была скорее какая-то детская взаимопомощь - вместе искали закатившуюся под шкаф машинку. Хотя, конечно, и в правду однажды была я его Тоней... Именно тогда, - думала Ирина, опять закуривая, (соседи ушли играть в карты, )я ему помогла. Дело было совсем не так, как представил Игорь. Все было проще и страшнее. Я украла пистолет у соседа - милиционера, легко и бездумно. Мне сошло с рук, ему- нет, он был запойный. Отдала пистолет Сашке, он просил (ну, это как Тоня), а друг его лучший взял и застрелился. Правда, ходили слухи о дуэли, не знаю. У друга-то была несчастная любовь. Помощником был Сашка, а я - глупой соучастницей" Об этом впоследствии никогда Ирина с Сашей не говорили. Ирина листала свои записи и все думала о Саше, и о своей роли в жизни встреченных мужчин... И опять возникло желание свериться с текстом. "Мы с Сашей, кажется, всю жизнь писали какой-то нескончаемый текст.", - записала Ирина новое наблюдение в только что сегодня заведенную тетрадь "Памяти Саши". Постмодернистский текст. За два года до его смерти у нас было интенсивное общение: мы оба писали, читали лекции, было о чем поговорить. Из-за чего же мы разошлись в последний раз? А как ни странно тоже из-за текста. Принес мне Сашка рассказ какой-то молоденькой писательницы- "Оцени..." Ирина отложила тетрадь. Вспомнила: вот они с Сашей сидят в "Пельменной" где-то в Замоскворечье (Сашка по-прежнему любил забегаловки попроще), он протягивает ей какую-то газету - серые глаза насмешливы, морщится щека.

- Читай.

- "Ей хотелось рвануться за мальчиком, мячом и собакой. Под осыпающимся деревом стало неприютно одиноко. Почему-то показалось, что в них спасение. Мальчик с мячом может привести ее в дом, где, наконец, она будет нужна. Так хотелось пойти! Неужели нельзя? Еще одна упущенная возможность... Мальчик ногой бил по мячу, собака бежала за ним лая, мяч катился, подпрыгивал и опять катился ,и собака подпрыгивала, а мальчик смеялся. Ей казалось, они привели бы ее в дом, где сейчас только одна бабушка. Это тетка отца мальчика. Они живут втроем - вдовая тетка, вдовый отец и мальчик с веселыми глазами. Собаке моют лапы, мяч закидывают на шкаф в просторной передней. Мальчику велят мыть руки, скоро обед. Тетка с седой короткой стрижкой, моложавая. В брюках, блузке. Подтянутая. Кажется, курит. Дверь в ее комнату приоткрыта. Пишущая машинка на столе, фотографии в рамке, стопка бумаги. Видимо, пишет мемуары. Да, всюду цветы: чисто промытые листья, политая земля. Посидеть бы у нее в комнате, послушать воспоминания. Постоять бы с ней на кухне - порезать салат в четыре руки. Ожидаются гости... Вот Ване (так, кажется, зовут мальчика) велят расставлять тарелки, раскладывать салфетки. Скоро придет отец... Вот тут хочется остановиться, не додумывать до конца - ведь, собственно для встречи с ним я и пришла сюда за мальчиком и собакой. Тетка одобрила и платье ,и прическу, мальчику нравятся мои шутки... Но все же повременим, повременим".

Ирина тогда хмыкнула, возвращая газету.

- Сам писал, точно.

- Зачем бы мне. Это упражнения Людочки Т. - моей протеже.

- Сам написал. Пародию. Не любишь ты дамское письмо и вечную тоску по семье. Хотя сам-то в поиске вечном тоже.

- Нет, Ирка, сборная семья - всякие тетки да вдовцы - это твоя тема.

- Значит меня и пародируешь. Не любишь ты женщин средних лет.

- Не люблю. Я бы их всех увез на необитаемый остров и дал возможность проявлять суперконтроль друг за другом и вводить систему запретов...

- Твоя Людочка Т. тоже постареет...

- Ну и что? Я-то уже умру к тому времени.

- Ладно, Сашка. Не до тебя мне. Мне надо идти отношения выяснять с мужчиной среднего возраста, которого, представь, интересует сверстница. Увидимся, я думаю, теперь года через два - до тех пор вряд ли изменимся. Привет Людочке Т.

Ирина ушла тогда от Сашки с легким сердцем - не поссорились, но и говорить пока не о чем. Жизнь сама пишет текст. Теперь-то вспомнилось - "я уже умру", а расстались-то они всего-то месяцев восемь назад...

До Москвы где-то часа полтора, мелькают станции, лесочки.

Саше интересно было рассказывать всякие байки, жизненные ситуации, истории. Его язвительные комментарии освежали. Вот, например, чтобы он сказал про историю с Никифором. Ранней весной 2000 года Ирина ехала в метро и по привычке прислушивалась к разговорам. Вот и услышала:

-Был сегодня в Думе. Побрился, постригся, маникюр сделал.

-И сколько сейчас маникюр?

-Да что-то рублей 60-7О. Ты бы тоже устроился помощником депутата, получил бы пропуск

На эскалаторе стояли мужчины - говорил высокий, светловолосый; лицо холеное. Второй лохматый темноволосый подавал реплики.

- Вот иду делегатом на съезд СПС.

- Вот это да!

- А что, не теряюсь. И тебе советую.

В эту минутку их взгляды встретились. Ирина знала за собой эту особенность - пока стоит в метро или сидит в компании и взгляд блуждает бесцельно - все спокойно, но если вдруг зацепила кого-то - история началась, не обязательно любовная.

Оставив своего собеседника, при сходе с эскалатора он протянул Ирине руку.

-Меня зовут Никифор Борисович, а вас... - он на секунду призадумался и уверенно сказал- или Ира или Вера. Одно из двух - имя у вас рычащее

. Ирине ничего не оставалось делать, как засмеяться и признаться, что да, она Ира, Ирина Викентьевна. Куда делся лохматый коротконогий спутник Никифора неизвестно, но через полчаса Ирина и Никифор уже вовсю пикировались в баре Дом Жура. Получалось, что делать им в этот день стало нечего, только шататься по городу, заходя в магазинчики книжные и обувные обоим почему-то нужна была обувь - бары и кафе.

Ирину насмешило, что когда она подкрашивалась и причесывалась в туалете Дом Жура, то услышала разговор двух здешних уборщиц:

-Ты знаешь, в этой фирме тест на должность уборщицы... Должна иметь жилплощадь в Москве, не иметь вредных привычек, а размер иметь 46-48. Тамара не подошла - отбор строгий. Может рискнешь?

Ирина взглянула на претендентку, та поймала ее взгляд и спросила буднично:

-Вам, случайно, помада не нужна? - и назвала известнейшую фирму. "Сетевичка -решила Ирина, - накрашена сама удачно, выглядит эффектно"

-Нет, спасибо, пока все есть.

Ирина вышла к ожидавшему ее Никифору и попросила показать руки.

-Мыл-, мыл, - улыбнулся он, протягивая ладони.

Ирина взяла правую руку, рассмотрела - маникюр был отменный. Ей показалось, что Никифор и та уборщица составили бы хорошую пару, она мысленно их сфотографировала. Ее 46 и его 48 размер монтировались. Но это было лишь минутное наваждение - их с Никифором общение было легким, болтали они взахлеб. Обойдя пять-шесть кафешек и магазинов, они опять оказались в Домжуре. У Никифора в руках была коробка с обувью, он все же купил себе какие-то экзотические сабо с загнутыми носами. Там, в магазине, он удивил Ирину своими капризами, повелительными интонациями, он гонял продавщиц, ему нужна была обувь строго по мерке, по ноге и такая нашлась. Об Ирине он вроде бы даже забыл на время, но ее это даже не задело - любопытство сейчас перевешивало. "Он человек одной идеи - женщина привлекла внимание - все силы на женщину, нарядные ботинки - на ботинки. И в Думу он, наверное, по этому принципу вцепился. Привлекла".

В баре Никифор водрузил свою коробку на свободный стул и все время пока они ели-пили, поглядывал на нее. Внимание его равномерно распределялось между Ириной и коробкой: и там и там было предвкушение...

Они засиделись, пора было сворачивать загул, Ирина думала сделать это мягко, ведь ни о каком романе не могло быть речи. Уже подступали мысли об обычных делах - незаконченная статья, деловые звонки, мысли о завтрашних встречах. Возле дверей на улице дрались какие-то пьяные. Обойти их было трудно, они молотили друг друга, таскали по асфальту, стоящая радом вахтерша что-то вяло им говорила. Ирина расслышала:

-Петя, да опять ты набрался.! Ну и шел бы домой, что к людям приставать. А на асфальте этот Петя пьяно колошматил пьяного же слегка дебильного дяденьку.

-Подожди-ка, - сказал Никифор, - поставил свою коробку и портфель у дверей и ринулся разбираться.

Ирина скучая стояла в сторонке. "Зачем это? - думала она, - дерутся два дебила, здесь не рыцарский турнир, не защита прав человека. Нужно ли бросать даму, заставлять ее ждать. Ради чего?" Она смотрела на небо, на фонари, изредка бросала взгляд на взбудораженного Никифора. Было скучно, но уйти не позволяла солидарность - все же целый день общались, вроде уже не чужие. Наконец пьяный Петя сам прекратил безобразие - врезал напоследок дебилу, пнул Никифора, пробурчав "лезут доброхоты гребанные" и вошел, пошатываясь, в двери Дом Жура...

-Это племянник, племянник Дашин, - объясняла Ирине вахтерша. Никудышный совсем, да что делать? Шляется сюда, не отвадить, да и задирает всех

"Даша, наверное, старшая из уборщиц" - решила Ирина и вопросительно поглядела на Никифора, мол, все, наконец, можем идти? Но с ним что-то сделалось - лицо его исказилось, вроде бы недавно добродушное неглупое, оно было отвратительно злобное:

-Где моя коробка? Где моя обувь? - почти визжал он. Вахтерша, уже усевшаяся за стол; чтобы спокойно дожидаться закрытия, вынуждена была опять выйти на улицу.:

-Что случилось?

-Это вы, это ты украла, ты, - орал он на женщину.

-Да что? - она в толк взять не могла.

-Ботинки, мои ботинки

. Она смотрела на Ирину, на ноги Никифора и чуть не заплакала.

-Да какие ботинки?

-Здесь, здесь стояли. Коробка!

-Да не брала я ничего - твердо наконец сказала женщина, - и не орите, а то милицию вызову. И ушла.

Тогда Никифор сбавил тон и зашипел на Ирину.

-А ты, ты куда смотрела? Не могла посторожить. Трудно что ли? Все из-за тебя. Она, конечно, она взяла. Потом продаст. Но не докажешь

. Еще раз попытался он что-то крикнуть вахтерше, но та только пригрозила милицией.

"Забыл он что ли о думском пропуске? Должен бы козырять им. Или еще не привык к должности, дело новое. Но какой же противный. Сам влез в эту дурацкую драку, упустил свою коробку, теперь на всех сваливает", - думала Ирина, выходя за ворота. Она решила просто оторваться от беснующегося человека, войти в метро и наконец отправиться к себе домой, к незаконченной статье, покою. Она двинулась к "Арбатской", через две минуты ее догнал Никифор. Взял под руку, зашептал извинения. Возле метро купил ей розу.

-Ну что? Ко мне, к тебе? - спросил он пропуская ее вперед, придерживая дверь.

- По домам, - коротко и миролюбиво сказала Ирина.

- Ну ты и дрянь, ну ты и дрянь, - отпустив дверь, которая больно ударила Ирину, зашипел он. Ботинки упустила, капризничала: туда хочу, сюда хочу - передразнил он ерничая, - время на тебя истратил, не пообедал как следует".

Они уже были у турникетов. Ирина быстро сунула магнитку в автомат и побежала по эскалатору вниз, а Никифор остался препираться с контролершей.

"Вот вспомнил о своих льготах, - злорадно думала Ирина, сбегая по эскалатору и вбегая в сразу же подошедший поезд, - ну и ладно. Поеду через "Киевскую." Главное- отвязалась. Вот ведь любопытство до каких бед доводит. Еще бы поколотил с досады. Дурак. Надо же, какой тип. Ничего себе современный мужчина - маникюр, сабо". Дома Ирина, конечно же, быстро успокоилась, вымылась, выпила пустырничку. "Он-то, конечно, идиот. Но я? Я кто? Искательница приключений? Исследовательница нравов? Авантюристка?" Ирина решила выспаться и все же на досуге обдумать причины своего собственного слишком глупого поведения.

История с Никифором вовсе не значительная, глупенькая, как ни странно, повлекла за собой череду историй, фрагментов. И в каждой из них Ирина бывала все той же Тоней при Мякшеве. Вот об этом теперь Ирина поговорила бы с Сашей, два года назад, даже еще полгода назад у нее еще не сформулировался вопрос, почему так идет моя жизнь, что во мне есть такое, что заставляет мужчину искать во мне попустительницу, подельницу... Лучше бы, может быть, искали провокатора... Уже складывая все в сумку, готовясь покинуть купе, Ирина додумывала свою мысль до конца::." Вот лето 1992 года - годовщина ее свадьбы. Дача, жара... Маленькие девочки вплетают ленточки в гриву пони... Неподалеку возле цветника муж, Петр, готовится к приему гостей - на поднос ставятся чистейшие стопки, графин с ледяной водкой. За домом соседский мальчишка седлает кобылу Бэллу... Через пять минут в доме забьют часы - Петр вскочит на лошадь, понесется по полю навстречу идущим от электрички гостям, девочки побегут с пони навстречу детям. Такого обилия цветов, бабочек, шуток, смеха она не помнит. Стрекозы садились на рукав, бабочки- в кружок -на георгины. Девочки - дочка Ирины и племянница ближайшей подруги кружились взявшись за руки, развевались платьица. Гости приехали. Началась пьянка. Ирина помнит себя сидящей возле пони Марты - плакала она тогда безутешно... Петр, усадив перед собой какую-то девицу унесся на кобыле в поля. Уже полгода к тому времени длилась эта круговерть - он жили на даче, дочка Катя с бабушкой в Москве. Они терзали тогда друг друга - страсть, боль, ревность, досада -все сплелось. Два года со свадьбы решили все же отмечать... В те дни Ирина смотрела на Петра с мыслью - ты хорош., хорош, но так же тебя будут видеть и другие. От этого в него летели тарелки. Он же джигитовал, носил на руках, засыпал цветами... У нее бывали истерики, у него запои. Как-то вздумалось ему украсть, увезти коз из соседнего хозяйства. Поехали на маленьком грузовичке верного соратника Пашки, деревенского пьянчуги. Все местные бомжи обожали Петра, ее же уважали и называли "барыня". Машина скакала по рытвинам, они с Петром подпрыгивали, держались за руки. Было ощущение полной преданности друг другу и общей идее. Такое слияние у них бывало, это, собственно, и стало основой их союза. Интрига, проказа, каприз, затея - что угодно,, лишь бы выбиться из скуки, погорячить кровь. Коз вытаскивали через щель в заборе. Беленькая больше всех приглянулась Петру.

-Люблю козочек, сам доить буду, - стоя среди коз в сапогах и черном плаще, восклицал он.

Ирина смотрела на Петра с мукой - "в добром и злом заодно!"

Ровно через месяц после празднования годовщины, уже в Москве, она попыталась выброситься из окна. У них на пятом этаже на балконе жила тихо мирно пони Марта, дочка по-прежнему у бабушки, а Петр пил третью неделю. Взять дочку домой, отвезти Марту на конюшню, вытрезвить Петра не получалось. Не получалось ничего! От окна ее оттащил, снял с подоконника гость-собутыльник, случайно проснувшийся в тот момент. Стащил с подоконника, надавал по щекам и опять завалился. Больше Ирина не пробовала - стало стыдно, противно. Взяв в одну руку помойное ведро конспирация (Петр никуда не выпускал), в другую -сумку с нужными вещами, она тронулась к двери

. -Ты куда, малыш, - мгновенно среагировал до этого мертвецки спавший Петр.

-Спи, спи. Помойку вынесу, хлеба куплю. Через пять минут вернусь. Спи, спи .

Она благополучно выскользнула из квартиры. У родителей отсиделась два дня. Ее не искали. Время в том, пьяном, доме шло по- другому. Наигравшись с Катей, начитавшись с ней про "Кота и кита", "Бибигона" и прочих милых и добрых, она решила заглянуть в свою квартиру - как там Марта? Голодная, не пила. Ее ведро так и стояло в подъезде. Петр сидел один... Марта, как ни странно, была накормлена и расчесана.

- Где ты была?

- Ведро выносила.

- А-а, что-то долго.

- Она пожала плечами.

- Выпьешь? - Кивнула.

Петр налил ей, себе. - Будем.

Будем... Что же мы будем? Ирина все пила и повторяла:

-Что же мы будем? Будем возить коз в трамвае...

. Две недели назад так они перевезли двух козочек с вокзала на вокзал - везли в подарок подруге. Пили, обнимались, хохотали. Козочки на шлейках чинно мирно стояли рядом. Возле него - брюнета - беленькая, возле нее - блондинки - черненькая. Публика недоумевала, улыбалась, никто не протестовал. На даче у подруги была оргия - танцевали, обнявшись с козочками, а Петр - Вакх - поил всех из огромного рога...

-Будем бить витрины, если покажется, что они криво отражают наши чудесные лица. Будем звонить в Посольство Монголии и готовить экспедицию на лошадях в Поднебесную.

Будем... Где же мы будем?

-Ирка, пляши, для меня одного пляши. - Петр страшный, черный навис над ней. - Пляши для меня одного, пляши.

Со стола уже летели стаканы, соль, хлеб. Будем плясать... И плясала. А потом был нож. В его руке. А потом в ее. Было разбитое стекло, кровь. А потом - страстные, безумные признания в любви. Будем любить.

Ирину спасла бабушка. Совсем старенькая, слепая, она жила одна, мужественно вела хозяйство, никого не обременяла. А тут сломала ногу. Ирина опомнилась мгновенно. Сообщила Петру, что уходит - любит, ценит, но больше не будет. Ни спать, ни пить, ни плясать, ни обниматься с ним. Пытался связать, угрожал, но как-то ушла, уползла, спряталась. Отголоски этой истории Ирина позже обнаружила у себя в рассказе "Частный случай" (кстати, дома не забыть перечитать!). Училка - это была отчасти она, Ирина, пережившая тяжелый расход, но и опять, опять, опять - вечная Тонечка, "пока мир стоит" - готовая помочь в "недолжном деле" вечному Мякшеву. Помочь увезти дочку бизнесмена из частной школы. И все почему? Потому что была когда-то страсть, любовь А теперь этот бывший любовник отчим девочки и задумал то самое "недолжное дело" - шантаж отца. Девочка в заложницах, мать девочки на нервной почве в психушке... Но Ирина себя-то вывела стервой-исполнительницей. Вот в чем дело...

Ирина выходила из вагона поезда в полном смятении - за последние часы слишком многое опять всплыло в памяти, растревожено, а главное, самое главное, многое сформулировано: соучастница она, вечная соучастница - пока мир стоит!

На перроне Ирину ожидал мужчина с букетом цветов в одной руке, бутылкой пива в другой. Опять бросился в глаза его нос - утиный с большими ноздрями. "Некрасивый нос - еще год назад отметила Ирина - нечего с таким разгуливать по городу и набиваться в приятели. Мне-то, правда, он не приятель, а сосед".

Когда Ирина переехала после очередного краха очередной семейной жизни в крохотную однокомнатную квартиру с игрушечных размеров кухней, первым к ней постучался Вася. Предложил свои услуги вбить - повесить - подвинуть. Дамочка-то как видно одинокая. Ну, одинокая - не одинокая, это как посмотреть, а помощь не лишняя. Так и повелось - прибьет, починит, денег стрельнет, за цветочками приглядит, когда она в отъезде, письма вынет а иногда и как курьер по делам съездит. Ирине вовсе не претило иметь такого человека при себе. Ему льстило, что образованная и симпатичная дама с ним болтает, ему доверяет, и снисходительна к его слабостям: он сильно пил. Вася был ей предан, она как-то верно поняла, что по своей семье он тоскует, к дочке рвется... но "грехи не пускают", что агрессивен и пассивен одновременно, а в сущности несчастен. Как, впрочем, почти все...Зачем это он, интересно, явился встречать, наверняка с дурной вестью.

- Здравствуй, Вася, что случилось? Я тебе время прибытия сказала на всякий случай, так значит, важное что-то.

- Ирина Викентьевна, вчера мальчик к вам заезжал лет 13, сказал, что зовут Виктором, очень вы ему были нужны. Я-то узнал, потому что звонил он долго, вышел поинтересоваться, разговорились. Записку оставил. Вот.

Ирина поняла, что мальчик на сентиментальную Васину душу как-то подействовал и поэтому он сейчас здесь. Записки не читал, конечно, тут он себя держит - в ее бумаги нос не сует, а вот терпения дождаться Ирины дома и там уже отдать записку и обо всем расспросить не хватило. Ирина, усмехнувшись, взяла записку, развернула. "Ирина Викентьевна, пишет вам Алла У. Мы с вами никогда не встречались, хотя заочно знакомы. Очень короткое время я была женой покойного Саши, как видите даже фамилию его ношу. У меня от него сын Витя. Разошлись мы с Сашей практически через месяц после Загса, Витя родился уже без Саши и до двенадцати лет его не знал.. У нас шли по-разному жизни, но дело в том, что мы никогда не ссорились, друг друга не обидели. Мы были друзьям когда-то, недолго любовниками, но супругами по-настоящему никогда. И вот как к другу он обратился ко мне в определенный (трудный) момент совей жизни. Мы с Витькой жили легко, дом открытый, у меня к этому моменту, когда Саша у нас поселился, были определенные планы, связанные с Америкой. Я получила приглашение, ждала визы. Короче говоря, через месяц, в мое отсутствие (Саша, как вы поняли, у нас поселился) его хватил инсульт. Я вернуться сразу же не смогла по ряду довольно сложных личных обстоятельств. Все пало на Витю. Саша умер в моем доме, в мое отсутствие. Причем здесь вы, почему мне вам потребовалось рассказать? Я знаю, что вы - это Тоня из поревского "романа" о Мякшеве. Вы его знали в молодости задолго до меня. Вам, я думаю, следует знать, как и чем кончил Мякшев и как умер Саша У. Вы ведь пишете, возможно вам это пригодится. Записку вам передаст Витя. Согласитесь, внешне он похож на Сашу... И видите, он у меня тоже мальчик с историей.

С уважением и сочувствием. Алла У."

Ирина читала, стоя на ветру, сигарета, поданная ей услужливым Васей не раз гасла, он чиркал зажигалкой, заглядывал в глаза - "ну, что же там?.."

- Вася, это сын покойного Саши У. Помнишь, я тебе рассказывала про пистолет и прочее.

- Сын? А к вам-то он зачем?

- Мать ему велела. Я обдумаю все это попозже, едем. Ты мне лучше скажи, тебе Георгий Викторович звонил? - Ирина чуть-чуть покраснела. Хотя она часто для связи давала Васин телефон своим поклонникам и знакомым, как-то не захотела обнаруживать свою заинтересованность в этом звонке.

- Звонил вчера веером, спрашивал, когда приходит поезд.

- Спасибо, Вася.

Вася шел впереди с Ирининой сумкой в руке, в другой у него опять была полная бутылка пива. "Из кармана он их что ли достает", - вяло подумала Ирина. Она шла с цветами, издерганная, уставшая от себя, почему-то раздосадованная полученной запиской и даже радость от внимания Георгия была смазанной.

"Не вижу во всем этом смысла, не вижу", - тоска и раздражение сейчас преобладали в ней. Не любила она этого состояния - все последнее время взбадривала себя и настраивала на ровное, разумное отношение к происходящему. Сейчас было смятение. "Вы ведь пишете"... Вот в чем было дело. Конечно, на бумагу надо скорее это: мальчика Витю, его отца, кукушку-мать.

Ирина открыла дверь в свою квартиру с четким ощущением предстоящих неприятных тяжелых встреч и открытий. Вася вошел вслед за ней и остановился в крохотной прихожей - Ирина сама должна была убедиться - дома чисто, цветы политы. Ее ждали.

- Ну что, Вася, давай мыть руки, угощу белорусскими гостинцами.

Вася по- детски каждый раз радовался, когда Ирина приглашала отпраздновать возвращение, он никогда не был уверен, что традиция сохраняется и нервничал в первые минуты встречи с Ириной. Но и на этот раз они посидели полчасика - Вася рассказал, что у кого в доме за эти дни случилось - кто подрался, кто помирился, к кому кто приехал. Ирина всегда слушала в пол-уха, но не перебивала - пусть говорит, все же у него дефицит общения. Сама же Ирина вспоминала Ксению и Славу, их беседу в ресторане. Слава не то, что б озлоблен, циничен, считает, что качество человеческих отношений сейчас столь низко, что грешно смущать встреченных людей предложением дружбы ли, брака.

-Я, например, - говорил Слава, - за себя поручиться не смогу, что завтра подлость не сделаю, потому с Ксенькой и расстался, она-то пока еще баба хорошая, что ей гадостей от меня дожидаться. Дочке замуж не велю выходить, мы когда ее родили еще не очень изгадились (я про себя, я про себя), а кто его знает, что за упырь ей встретится. Пусть лучше путешествует автостопом. Пусть по Европе помотается, людей посмотрит, может, где и осядет

-Бог с той, Слава, что ты говоришь, у Галки оркестр, Виктор ее хвалит, - пугалась и махала на нее рукой Ксеня

. -Оркестры - маэстры, кому это надо? Обдурит ее кто-нибудь, свихиваться начнет, жалко же будет. Ни у нас тут в Минске, ни у вас там, в Москве, ничего хорошего. Давай Сашку помянем, он же не дурак был, а как жизнь прожил...

Получалось так, что искренняя слегка заполошная Ксеня вовсе не сердитая на своего бывшего супруга, а сочувствующая ему, занятая успехами своих студенток, хранящая юношескую влюбленность в Сашку, дорожащую "романом" о Мякшеве, сейчас счастливее и ее, измученной сведением счетов с самой собой и циничного Славы, и умершего Сашки.

Ирина, наконец, выпроводила Васю и позвонила своему сыну. Костя - сын от первого, еще студенческого, брака, давно жил самостоятельно. Он был умный мальчик - океанолог. Ездил на умные конференции, сидел в Интернете. В свое время ему хорошо помог его отец, сейчас живущий не где-нибудь, а в Новой Зеландии. С Ириной-то у него давно потеряны все контакты, а Костя даже у него был.

Ирина в свое время благодарила Бога, что первым у нее родился мальчишка - в заполошные молодые годы девочку она бы измучила своей неуравновешенностью, а с мальчишкой как-то сразу научилась дружить и советоваться. Так и идет. Костя видится с ней не часто, но звонит, всегда чувствует ее настрой, она ему платит тем же. Когда последний раз переезжала, часть своей собственной библиотеки и архива оставила у Кости. У него как раз и остался Иринин сборничек рассказов "Незабудки", туда вошел рассказ "Частный случай". Ирине еще в поезде показалось необычайно важным перечитать этот рассказ, написанный в начале 90-х и попытаться понять, что конкретно она подметила тогда в той училке. Мысль вычертить линию своей собственной жизни по контуру, намеченному в литературе Поревым ли, Сашей У., ей ли самой, показалась Ирине теперь просто жизненно необходимой. "Без этого непонятно, как жить дальше, как писать дальше (а ведь надо, надо написать о Витьке - Сашиных последних днях).

У Кости был включен автоответчик, Ирина посмотрела на часы и поняла, что еще слишком рано - поезд-то пришел в 7 утра. Поприветствовав сына и попросив его сегодня в любое время закинуть ей книжку, Ирина, наконец, отправилась в ванну, решив потом тоже пару часов поспать - ночи она и не заметила за всеми своими размышлениями и воспоминаниями.

Часов в двенадцать ее разбудил звонок Георгия. Этот ее новый знакомый пока интересовал, интриговал Ирину. Еще утром она вроде бы и обрадовалась его звонку Васе, а сейчас ей захотелось отложить всякие короткие отношения на потом, на будущее, когда все же удастся распутать все нити прошлого и точно выяснить, кто же она такая в данный свой период жизни - чему научилась, к чему пришла. Все теперешние отношения были бы фальшивыми. Еще не приведи Бог, опять скатишься в пародию на отношения, как с этим Ускисом или Никифором или другими. Георгий был ей симпатичен и, к счастью, пока неизвестен. Тут Ирина вспомнила циничного Славу и решила, что лучше ей пока что никому свое нутро не демонстрировать - неизвестно, какого качества у не душа, что людей-то в соблазн вводить. Ирине вдруг (она порадовалась!) хватило такта умно поговорить с Георгием и отложить их встречу примерно на полгода и если к тому времени интерес сохранится, попробовать еще раз созвониться. Милый человек, вошел в чужие психологические проблемы, принял все вежливо и без комментариев. У Ирины чуть посветлело на душе. Именно к рассказику, посвященному Георгию она и решила вернуться со свежей головой. "А остальное -"повременим", как писал Саша, маскируясь под какую-то Людочку".

Ирина углубилась в рассказ "Перевод на русский не желателен".

"Вот уже вторую неделю идет дождь и вторую неделю он пытается доказать, что его изобретательности нет предела. Вчера, например, он разъезжал под окнами, крутя педали велосипеда, установленного на крыше машины. Я, конечно, заметила, а он этого, конечно, и добивался, что машина, велосипед и нарядные шапочки - его и шоферская, были одного и того же цвета. По-моему, он начал готовиться к этому трюку еще в солнечные дни, а сейчас черное на черном... Впрочем, мы оба любим графику. Месяц назад он приехал ко мне в Вильнюс, где я читала лекции по истории костюма в Русском культурном центре, приехал нежданный, незваный. Я просто в день знакомства обмолвилась, когда он меня провожал, что вряд ли скоро увидимся - уезжаю и сказала куда. Значения сказанному я не придала вовсе, да и знакомство было сумбурное. Была помолвка приятельницы, которая нашла спутника жизни по брачному объявлению. Иностранного спутника А я и он в числе более или менее близких знакомых были приглашены на торжество в ресторан. Было весело, и как-то бодрила необходимость болтать на иностранном языке - друзей жениха было довольно много. Обстановка была какая-то нереальная: зимний сад, приятельница в объятиях белозубого седовласого господина, напряжение слуха и нервов --невежливо пропустить какой-нибудь тост - а там сплошные идиомы. В общем, я воспринимала все отстраненно и его ухаживания тоже. Он почему-то заговорил со мной на "школьном" английском, я отвечала тем же. Танцевали, перебрасывались фразами типа yes it is и даже после какого-то слишком заводного танца поцеловались. Ну и что, собственно? Праздник закончился, помолвленных умчала машина. Мы с ним оба "безлошадные" отправились к метро. Вот, собственно, и все знакомство. Поцелуй в щечку у подъезда, номер телефона и я о нем забыла. Сборы, звонки, улаживание домашних дел. И вдруг к концу моей второй лекции скромненько вошел, сел, достал блокнот - пишет. Потом, впрочем, я увидела, что он там "пишет". Он зарисовывал меня, но помещал в особый "интерьер" - аквариум, клетку для птиц, стеклянный куб и даже прикрепил меня в виде бабочки на занавеску. Тончайший штрих, растушевка, причудливые линии и точки. Один из листочков он мне подарил... После любовной ночи... Эта ночь была, и ему и мне она принесла радость. "Мы не чужие, сказал он, - и кажется был прав. Два вильнюсских дня мы болтались по городу, сидели в кафе и опять вокруг нас звучала иностранная речь. Мы оба были тогда погружены в иную - странную - среду, и кто-то, возможно, зарисовал нас стоящих под руку у башни Годемина или сидящих в крохотном кафе на три столика, где перед нами на фирменных кружочках крохотные круглые рюмочки с ликером. С самого начала сложились правила игры -"некие иностранные" правила. Перевод на русский язык нежелателен... Возвращались порознь. Мы оба начитанные люди.

-Ты помнишь "Солнечный удар" Бунина.?

-Да

-Так вот, я должна уехать первой. Хотя у нас вовсе не "солнечный удар". --Как у кого. А мне целый день шататься по городу?

-И репетировать

. Так перебросившись цитатами, мы расстались. Мы сверстники. Нам за сорок. Хорошо бы действительно, в какую-нибудь теплицу, в зимний сад, устроиться там экзотическими красными цветами, прижиться, склонять головы друг к другу и знать, что не срежут, дадут доцвести и будут приходить любоваться. В условиях московской скороспелой флоры я нас не вижу. Я в мыслях объединяю его и меня - на словах - всегда разделяю. Он читает мои мысли и поэтому уже вторую неделю доказывает, что в Москве он живет, цветет, радуется и сможет закружить меня в танце. А я? Смотрю в окно, читаю телеграммы, распутываю букеты, отвечаю на звонки. Как объяснить, что я уехала, сбежала, эмигрировала. Мне претит родной язык, на котором мы неминуемо заговорим, как только закончится танец. Возможно, и это скорее всего, первой заговорю я ... Вот еще куда бы хорошо - в словарь! Х-игриковый- игрик-иксовый словарь. Перевод с его языка на мой - и обратно. "Люблю" - "Юл? Бюл? Ты мне нужна... Ан? Жун? Ен? Мыт? И ты нужен..." Без комментариев. Там уютно. Все заглавные буквы --хорошенькие головки: букольки, локоны, косички. Где-то там в многозначности слов скрывается андрогин. Сидит, смеется и хлопает в ладоши или, как перевернутая восьмерка, лежит оброненным бантиком на песке и смотрит в небо. Бесконечность отражается в бесконечности. Слово - в слове. Ты - во мне, я в тебе. Это - теория. Перевод на практический уровень нежелателен. Но все же завтра я выброшу белый флаг. Ты придешь. Придет ночь. Но потом нас как ,птичек, накроют платком и мы перестанем петь. Перед тем, как нас скучной книжкой поставят на полку во второй ряд среди второстепенных зарубежных писателей, я попрошу нарисовать нас двумя куколками - мы готовимся стать бабочками. Так останется надежда. Вечная надежда. Куколки будут вечно лежать и вечно готовиться... А мы за это время с тобою состаримся и умрем!"

Ирина очередной раз подумала, как же надоедает интересничать с самой собой - ведь на самом-то деле эмоции все отпускаются в последнее время хилые и серые. Хочется расцветить! Зачем все это про андрогина, да про словари - жестче надо. Кто будет такое читать? Разве что дамочка, у которой еще времени невпроворот, а у кого ж такое сейчас найдется. Даже барышням это ни к чему - у них впереди совсем другие герои. Не публиковать! Безусловно не публиковать! Ирина сняла очки, посмотрела на часы. Полвторого. Что же не звонит Костя? Она набрала его номер еще раз. Все тот же автоответчик. Пришла пора звонить родителям - у них в доме жила ее тринадцатилетняя дочь Катя. После разрыва с Петром Ирина очень долго не могла придти в себя, вот тогда-то ее пожалели - не юную дурочку "Тонечку", а уже довольно взрослую и настрадавшуюся- без условий и претензий оставили Катю у себя, не поссорили их ., а просто стали растить как дочку, не отбирая у нее прав на любовь к матери и на уважение к ней. Ирина тогда после Петра долго отлеживалась в норах друзей, долго была подвержена депрессиям и отчаянию, после пришла стервозность.

Где же, где же Костя? Позарез нужно свериться с "Частным случаем". Катю Ирина видела перед отъездом, четыре дня назад, смотрели вмести по видео у них там "Дикую собаку Динго", обе плакали. Катька давала свой дневник - там об одном мальчике. В общем, с Катей пока все благодаря крепкому укладу родительского дома все складывается неплохо, да и Костя ее любит, ей близок. Еще раз Ирина поблагодарила Бога за то, что смогла почти не впутать детей в ад своей жизни. Трубку сняла мать. Катя в школе еще, сегодня какое-то мероприятие. Все нормально, сегодня вечером ждет Ирину с рассказами о Минске

-Приду, конечно, часов в семь. Кстати, где Кот? Что-то не перезванивает. Звонил вам? У него все в порядке?

Ирина почувствовала, что мать напряглась, замялась

-Что-то случилось? Лучше мне сразу сказать...

-Да ничего особенного... Просто... Ну, его тут в милиции побили...

Ирина не стала ахать, просто в ней поднялась волна гнева, ненависть к тем, кто привязался к ее мальчику, который (она точно это знала), был душевно чище, лучше самой Ирины и многих людей, которых она когда-либо встречала. И именно к нему привязалось какое-нибудь быдло.

- Мама ! Ты мне, главное, скажи, где он, что с ним и как он себя чувствует сейчас.

- .Мы боимся прослушивания, понимаешь?

- "О Господи, запугали бедных интеллигентных родителей..."

-Ладно. Я догадаюсь. Он там, где на пятой полке книжного шкафа стоит Брокгауз и Эфрон?

Ее смешливая мать фыркнула, и ответила с важностью:

-Именно там!

- Хорошо, я туда позвоню, а к вам приеду, как договорились и Барсику рыбки захвачу

- . Мать ее на прощанье опять фыркнула - ей явно понравилась Иринина конспирация. Ирина представила, как мать, смеясь, будет пересказывать их разговор отцу, Косте и Кате, как они тоже будут смеяться. Слава Богу, они все в одном месте и более или менее благополучны. Что с Костей она сумеет правильно обсудить случившееся, Ирина почти не сомневалась, но и не сомневалась в другом, что Славино "лучше автостопом по Европе" тоже следует обдумать серьезнее. И новозеландского папу следует сейчас привлечь к решению жизненно важных проблем Кости. Пришла пора становиться помощницей сыну...

Ирина готовила обед. Все еще не разобранная сумка стояла в коридоре, вынутые из ящика счета лежали перед ней, напоминая о людях, которым она зачем-то звонила какое-то время назад. Сейчас ей странно, что она звонила в Тулу бывшей однокурснице, малознакомому поэту в Питер. Неприятно думать, что она была в тот миг не в себе и стремилась выплеснуть в телефонный разговор душу (это с Тулой), и получить какой-то знак внимания от поэта. Ирина морщилась и от лука и от недовольства собой. Вот уж поймешь тех, кто с похмелья с ужасом оглядывается на вчерашнее. Мораль - не осуди позвонившего тебе в ночи! Сама такая! На обед Ирина пригласила добрую знакомую Татьяну. Нестерпимо было полдня до поездки к родителям после всего пережитого и передуманного в поезде, после известия о Костиных бедах, находиться одной. С Татьяной у нее было связано одно странное приключение. Несколько лет назад они вместе ездили загород, купались, валялись на травке. Татьяна - крупная, громкоголосая, с крупными белыми зубами и всегда ярко одетая. Ей нужно было переодеться - апельсиновый купальник сменить на белый в мелкий яркий цветочек сарафан. "Сейчас вернусь", - и она исчезла за елочками. Ирина присела на пенек, отгоняя комаров папоротником, она на секунду задумалась - так ясно вспомнилось совсем другое озеро, зеленый пляж, костерок, консервная банка, в которой булькает чай... Блики закатного солнца в воде, ритмичные взмахи рук плывущего к ней человека. Очнувшись, Ирина поняла, что она уже довольно долго ждет Татьяну. Она встала, бросила папоротник, окликнула ее негромко, потом громче, приблизилась к елочкам, а потом и зашла за них... Никого... Никого и поблизости - зеленые лапы елок, листья деревьев. Ни белого, ни оранжевого пятна... Прождав на пеньке еще с полчаса, Ирина поехала на электричке домой одна. Не обиженная, пожалуй, озадаченная. Звонить Татьяне? Не звонить? Решила все же набрать ее номер. Сын сказал, что мама вернулась, переоделась и ушла с Павлом (возлюбленным) в театр... Никогда они об этом не говорили, встретились где-то в чьем-то доме, как всегда шумно, радостно - с поцелуями и вскриками: "Как ты хорошо выглядишь!" В обычной для них манере начали болтать взахлеб. Никаких объяснений... Ирина отложила это подальше, но все же иногда фыркала, представляя, как высокая статная Татьяна, пригибаясь и задерживая дыхание, таясь, крадется куда-то. Интересен не хвостик ситуации или поступка, а подоплека - зарождение плана. Или плана не было? Сиюминутный каприз - не хочу видеть Ирку, ехать с ней вместе. Не объясняться же? Ибо не хочу сейчас, сегодня, зачем же обгаживать вчера и завтра. Молодец, Татьяна! В сущности, наглядный урок психогигиены - отключенный вовремя телефон, ненаписанная записка, выходит лучше пьяных объяснений в любви или заявки на ссору... Татьяна к обеду в день приезда - это лучшее, что можно придумать. Будут смех, будут байки. Одну из них Ирина записала на магнитофон, болтовня ее, монологи от имени встреченных людей, предположения, часто просто уморительные - всегда развлекали Ирину. Вот этот монолог Марии (Татьяна давала урок в одном колоритном грузинском семействе) Ирина решила пока варит суп да делает салат послушать.

"Все зависит от того, во сколько к брату придет учитель шахмат. Мама разговорилась с ним в те страшные осенние дни, когда все взрослые выходили дежурить в подъезды. Тогда покуривая возле подъезда ,.мама разговорилась с этим Олегом Владимировичем, оказалось, он бывший инженер, сейчас служит в какой-то мелкой фирмочке, а вообще еще и шахматист - имеет разряд. Вот мама и загорелась пригласить его к Паше. Условились - 50 рублей урок. Ну что он себе на этот полтинник купит, а все же видимо, не лишние. Он несимпатичный - с тонким голосом, широкими плечами, в очках, а глаза всегда тоскливые. Неприятно смотреть. На нем всегда один и тот же пиджак в клетку - шахматный пиджак. Вообще , он вежливый и терпеливый, с Пашей нашим терпение необходимо. С определенного времени наличие этой шахматной "фигуры" в нашей квартире мне приходится учитывать. Брат возвращается из школы раньше (что меня не устраивает) и усаживается за доску готовиться к партии. А потом приходит педагог... У меня самой пять преподавателей, всех где-то надергала моя неугомонная мама. Музыка, вокал, языки и вышивка. С ума сойти - меня усадили за пяльцы! И пожилая Нелли Андриановна меня учит втыкать иголку и продергивать нитки и, главное, доводить дело до конца. Скоро будет готова диванная подушка деду на семидесятилетие. Я не против учиться - дома мне уютно, спокойно. Шура (мамина помощница по хозяйству) по маминому приказанию поит моих и Павликовых учителей кофе и подает пахлаву. Шура -беженка, но откуда - я не запомнила. Пахлаву ее мама научила делать... Дело в том, что мы отчасти грузины. То есть мы евреи, но грузинские. Отец купил эту квартиру, обставил и умер. Это было вскоре после того, как сгорела наша дача под Сухуми и бабушка чудом на каком-то корабле, чуть ли не босиком добралась до Тбилиси. Мама тогда даже чуть-чуть поседела. Я была мала, а Паши вообще тогда еще не было. Он - от отчима. Григорий Яковлевич - отчим год уж как в Израиле. Все нас зовет. А нам-то зачем? У мамы тут все: работа, отец ее старый, бабушка в Тбилиси квартиру бережет, с ней еще и вторая бабушка жила, папина мать, но как узнала, что папа в Москве умер, так тоже там, в Тбилиси, умерла. Да, много горя. Но и радость есть. Дед мой Иосиф и отец покойный - врачи известные, они что-то такое в свое время открыли в медицине, что их здесь академики носили на руках, поэтому они большую часть жили в Москве, а мы, женщины, в Тбилиси и на даче. Я к морю тогда очень привыкла, а теперь давно уже отвыкла. Но я еще маленькая, мама говорит, что у меня психика гибкая, не то что у нее. Хотя она веселая, вот опять замуж собирается. Вот об этом и речь. У нее свидания. У меня - свидания. А тут этот Пашин учитель. Ну как я могу Георгия принимать, если в гостиной мужчина посторонний. Мы, конечно, с Гошей в моей комнате сидим, музыку слушаем, я его кофе пою, но я же к его приходу одеваюсь нарядно, прическу делаю. И проходить мимо этого шахматиста и его взгляды ловить, нескромные взгляды, совсем не хочется. Бабушка (мамина мама) права, как никто: "Хоть и не виновата, а виновата", - это она о всяких неловких ситуациях, ну, когда случайно кого привлечешь. Значит , скромнее одеться надо было или глаза опустить. Что Георгий за мной ухаживает, мама знает, ну что в театр приглашает, на концерт и на роликах кататься в парк, а что у меня часто бывает, когда дома никого нет, не знает, то есть не знала, теперь-то или Паша расскажет или учитель обмолвится. Но к ней же тоже жених ходит - Шота Ираклиевич, музыкант. В Тбилиси они не были знакомы, а тут у кого-то встретились. Он нам подходит веселый, поет хорошо. Они с мамой у нее в комнате сидят, когда Паша в школе (он у нас в частной школе, там уроки целый день), а я с англичанкой или рукодельницей занимаюсь. Мама ему гадает, а он ей руку целует, я как-то видела, когда за словарем заходила , случайно. В общем, надо нам замуж. Ей уж скоро пятьдесят, а мне - 21... Хорошо, что дедушка не с нами живет, он строгий слишком. Григория Яковлевича, собственно, он и прогнал. Не нам чета - из какого-то Барнаула. Что хорошего: семья большая, культуры мало, только вот разве характер покладистый. Он вообще-то маме расписаться с ним не дал - только в синагоге обвенчал, чтобы Паша законным был. Здесь у нас вообще все запутано - бабушка грузинка крещеная (ее нянька покрестила), мама, как она говорит, одно время к йоге тяготела, до сих пор на голове стоять может, отец моего отца грузин, а бабушка покойная, та еврейка, верующая. Дед Иосиф он сам по себе, но в синагогу ходит. Меня и в церковь и в синагогу водили - показывали. Вот такие мы. А в Москве деда моего и отца - Якова все в свое время гордостью советской науки считали - русской советской науки.

Так вот, если этот Олег Владимирович завтра придет, значит нам с Георгием в постель не лечь. А мы решили попробовать, понравится нам или нет. Целоваться нравится и обниматься, но тут ошибиться нельзя. А вдруг я, как все увижу да почувствую, возмущение испытаю, разочаруюсь. Значит, мужа не смогу любить, а это грех. Или он разочаруется. Тогда мы (так уж решили) расстанемся, друг друга не огорчая... Мы, конечно, не сами все так хорошо придумали - ему друг подсказал, друг, конечно, постарше, поопытнее, да и мне кое-кто совет дал. В общем , мы решили, день назначили. А тут эти шахматные уроки участились... Неловко мне маме сказать, что уж слишком много она этих полтинников напередавала, будто мне денег жалко. Не жалко! Да потом, на Пашу Григорий Яковлевич шлет. А просто уж слишком часто он здесь, в гостиной, в своем пиджаке и с глазами тоскливыми. Мама моя то на работе, то у дедушки обеды готовит, то квартиру с Шурой убирает, то с Шатой в ресторане, а нет, - так у телефона: с бабушкой по- грузинки о чем-то болтает. Я теперь уже меньше понимаю, намного меньше, а Паша вообще языка не знает. Как же мне быть? Дедушка против маминых браков, я знаю. Он ее "легкомысленной вдовушкой" зовет и все призывает к благоразумию, а она рукой машет, хохочет. Только я знаю, что не оттого, что папу не любила, а оттого, что еще молодая, красивая и жить хочет. Она вроде меня и я ее понимаю. Замуж нам надо за хороших веселых и добрых. Так дедушка что придумал для нас: мне целых три года дома учиться, пока он не решит, кем мне в будущем быть - год уже прошел, второй начинается, а маминым женихам всякие загадки загадывает, как Сфинкс какой-то! Вот вчера еще вот что придумал - пока мне твой Шота не приведет двух почтенных людей, которые удостоверят его порядочность, слышать ни о чем не желает, надоели, мол, проходимцы. Интересно, кого это он в виду имеет? Уж не папу, конечно, и даже, я думаю, не Григория Яковлевича. Тайна какая-то. Шота еще не знает, но уверена, будет смеяться. Ему 60 лет, борода седая и вкусно пахнет. Живот толстый, теплый. Глаза веселые. И слух абсолютный - меня все критикует да поправляет, но я же не в исполнительницы готовлюсь, я для мужа учусь. Я даже знаю, что он скажет примерно, конечно "Ой, Этери, смешной папа. Я завтра в Петербург уезжаю, там с Гергиевым встречусь. Приглашу его в Москву, к тебе на грузинский обед, ты постараешься, да и Мария поможет. Вот тебе и первый - Иосиф возражать не будет". Я уверена - так и будет. Он весь свет знает, как телевизор при нем не включи - "с тем я знаком, да с этим играл. Да с той он выступал, а у этих был в гостях в Париже". Мне-то он нравится, а дед шипит - "проходимец". Почему? Может, если бы он о Георгии знал и его бы так называл, но ему, к счастью, про меня такие мысли и в голову не приходят. Я для него - маленькая. Вот маме Георгий нравится, красивый, говорит, только молод. Ну что ж, молод... Да, молод - на год моложе меня, но я ему об этом не говорю, у меня в паспорте путаница: там-то мне 20, значит, ровесники. И хорошо... Мне всякие "опытные" вроде этого шахматиста не нравятся. Я же знаю, как это бывает с голливудскими актрисами. Сначала в юности их совращал кто-нибудь неподходящий, потом у них появлялся талант, а потом в них влюблялся актер известный или режиссер. Я про это читала. А я в актрисы не хочу, я замуж хочу. Но фантазировать про это интересно. Я читаю, представляю себя актрисой и Георгию рассказываю. А он смеется и говорит, что я еще маленькая и наивная. Ну и что? Главное, я ему пока нравлюсь. Завтра все остальное выяснится. Только бы этот шахматист все не подпортил. Платье надену розовое, то, что с неровным подолом - одна нога почти голая, сейчас самое модное - мне тетя Марина из Испании прислала. Волосы высоко зачешу, пробор - ровный. Белье цветное. И постельное тоже. Музыку тихую включу. Хоть бы Пашка завтра в шахматы отказался играть, в школе остался до вечера! Раз я очень хочу, Бог услышит, поможет! Я же о серьезном думаю - нельзя же мне ошибиться".

Ирина слушала и расставляла тарелки, салатники. Симпатичную Марию придумала Таня, по крайней мере, не вредную, добродушную. Кажется, еще новое появилось в Ирине - отбирать из встреченных антиподов "соучастнице", пока вот Ксеня такой показалась, Мария эта. Татьяна-то сама - типичная соучастница, всю жизнь свою мужской авантюре кадит... А этим, кротким, даже и думать об этом не придется - их в авантюру не пригласят, с ними даже если расстанутся, то благородно, дабы оградить их от собственной мерзости, вот как Слава с Ксеней. Уже половина четвертого, где же Татьяна?

А Татьяна в это время сидела в квартире своего любовника Павла, режиссера и не могла выйти, оставить шестилетних близнецов Олю и Толю. Перед тем, как ехать к Ирине (а до нее ровно полчаса) Татьяна решила завернуть к Павлу доругаться. Вчера он был крепко пьян, вел себя грубо и глупо, все его штучки Татьяна знала давно и умела ему отвечать тоже грубо и резко. Вчера она помогала ему шантажировать непокорную актрису, для которой придумала прозвище "прима кукольного театра" и объяснять ей кто такая Мальвина, а кто - Карабас Барабас. Переругиваясь между собой, они все же делали общее дело и это как всегда утешало Татьяну. Она оставила Павла вчера часов в восемь вечера пьяным, но уже почти умиротворенным, но сама ушла злая и теперь хотела доругаться. А Павел ничего умнее с пьяных глаз вчера придумать не мог, как вытребовать у бывшей жены свидания с детками. Обычно раз в неделю к нему их привозил шофер жены. Как-то все сходило нормально - Павел бывал трезв, любвеобилен (деток-то он действительно обожал), развлекал их, куда-нибудь возил гулять, а потом в условленное время шофер их забирал. Сегодня же деток привезли, но Павел лыка не вяжет. Шоферу ни к чему - его дело десятое, детки к папе, мол, давай играть веселиться. А у папы бутылка возле дивана да сон похмельный. Так уже несколько часов прошло. Детки воспитанные, сидят тихо, книжки смотрят, телевизор, к папе обратятся, когда мол, гулять, играть, а он - "ни мамы ни тяти". Деткам невдомек, что можно домой позвонить и мамочка их тут же заберет, сидят, терпят, удивляются. А тут Татьяна, Павел ей дверь на автопилоте открыл и опять упал. А детки на нее во все глаза уставились. Пришлось Татьяне знакомиться, кормить-угощать, беседовать. Она их, во-первых, увела от неприглядно спящего папаши, во-вторых выведала, когда и кто их привел и когда и кто должен забрать. Поняла, что потерпеть ей придется всего часок, но что к Ирке она точно опоздает, но решила позвонить ей в четыре с извинениями, а к пяти уж точно примчаться. Повидаться очень хотелось, ведь Татьяна любила слушать Иркины байки и ценила ее язвительность и жизненный опыт.

Ирина бесцельно слонялась по комнате - так все хорошо было спланировано - вот сейчас, без десяти четыре, они бы с Таней уже ели ее вкусный салат, пили красное вино (обе любили) и болтали, болтали. Эта болтовня бы смывала муть, налет с Ирининых новых взглядов, в болтовне бы все уточнялось. Хотелось ведь и похвалить Татьяну за такую милую Марию, может быть даже дать ей себя же послушать (ведь она-то не знает, что ее записали). В четыре часа пять минут раздался телефонный звонок:

-Ирка! Я тут у Павла застряла,

Ирина хотела уже вспылить - опять этот Павел, из-за мужика пропадаешь, но Татьяна ее предупредила сдавленным голосом,

- Тут детки - Оля и Толя, близнецы, помнишь, я упоминала. Так вот, эта скотина лежит пьяный, за ними скоро приедут и я побегу. Ладно?

- Ладно. Ты-то как в эту ситуацию попала?

- Да сдуру доругаться забежала. Мораль... Да сама понимаешь...

- Только позвони, когда будешь выходить, а то мне к семи к родителям, у меня там ведь свои детки

- Я позвоню, если буду укладываться во время. Сама понимаешь, их не оставишь.

Ирина положила трубку в дурном расположении духа. Скорее всего Таня не вырвется. Уедут детки - проснется Павел и начнется все скучное и бесцельное. Может быть, поехать к родителям уже сейчас? Чего выжидать? Но Ирина чувствовала, что сейчас она еще не готова к разговору с Костей, к встрече с доверчивой и пока еще кроткой Катенькой. "Надо собраться, надо обрести какую-то ясность души". Ирина налила себе вина, выпила, глядя в зеркало, и вышла на лестничную клетку. Позвонила Васе. Вася вышел заспанный и вроде недовольный, но увидев Ирину, просиял, он всегда был рад ее поручениям и с готовностью стал ждать, что она скажет.

-Вася, пошли обедать. У меня уж стол накрыт.

Вася не стал спрашивать, почему сегодня такая честь, с радостью подтянул штаны, пригладил волосы, прикрыл свою дверь и пошел к Ирине. Обедали молча, Ирина только предлагала Васе, то соль, то перец. Для него она выставила недопитую когда-то давно водку. Вася с разговорами не навязывался, умел ценить просто присутствие приятного человека. В шесть выпили кофе, Татьяна, конечно, не позвонила.

-Врагов бы своих мне так знать, как я знаю, что происходит с друзьями моими", - произнесла Ирина вслух, закрывая за Васей дверь.

Телефон вообще молчал. Почему-то в этот день никому Ирина не вспомнилась, никто не захотел ее куда-нибудь пригласить, о чем-нибудь рассказать. Некоторое равновесие за время обеда с молчаливым и "светским" Васей Ирина обрела. "Теперь не так страшно", - думала она. Дело еще в том, что Ирина начала себя и чисто физически чувствовать некомфортно. Смерть Саши, саморазоблачение Славы, осознание совей роли, делали ее как бы меньше ростом, сгорбленнее, незаметней. "Я же пока не ангел! - я вовсе не хочу так самоукоряться. И других судить не хочу! Но и прощать всем и все не могу!"

Ирина входила в подъезд, в общем-то приготовившись к разговору с сыном. Встретила ее чем-то вроде бы раздосадованная Катя. Поцеловались.

--Что, Кекс, ты огорчена чем-то?

-Потом скажу, это о бабушке

. "Так, - подумала Ирина, - переходный же возраст, - бабушка что-то не разрешила и нервы".

-У нас, мам, знаешь, Костя уже два дня, его менты побили, Как я их ненавижу!

-А где все? - вдруг Ирина поняла, что в квартире как-то тихо, все остальные домочадцы не выползли в большую комнату.

-А-а, я об этом и хотела сказать. Бабушка поссорилась с дедом. Смертельно. Нашла какую-то записку у него в кармане случайно. В чем-то его упрекнула, а он закричал на нее. Представляешь? По-моему, мам, у них ревность

-Так где же они, Катюш?

-Бабушка первая ушла. Надела пальто новое, шляпку. Губы накрасила. Деду ничего не сказала больше. Меня поцеловала, а к Косте заходила, он у меня, в детской лежит, ты его спроси, он что-нибудь, наверное, понял. Ирина вздохнула.

-А дедушка где?

-А он, когда бабушка ушла, походил-походил по дому, трубку покурил, что-то такое ворчал, мне послышалось "Дура", тоже к Косте заглянул на минутку, оделся и тоже куда-то ушел. Я, мам, ничего не понимаю - они же не ссорились никогда... И потом, - Катя опустила глаза, - они же старенькие.

Ирина засмеялась и обняла Катю. Та была худенькая, длинненькая, с темно-русыми прямыми длинными волосами, милым умным личиком, похожая на свою бабку с отцовской стороны.

-Они, Катюш, тоже как маленькие - взяли и обиделись друг на друга.

. -Ты думаешь, они помирятся? - Катя сидела на коленях матери, длинные ноги свои сплела, руками обхватила ее за шею

-Конечно. У тебя-то самой как дела?

-Я тебе, мам, дневник дам. Там все про..., ну, ты знаешь... Ты у нас сегодня останешься?

-Конечно

-"Тогда мы с тобой в большой комнате вместе будем спать, у меня же там Костя!

-Чудесно, Кекс. Теперь я пойду к Косте зайду, ладно? А ты скоро увидишь в окно, как бабушка с дедушкой под ручку домой идут.

-Да-а? Ты уверена?

-Давай пари! Американка!

-Давай!

Они ударили по рукам, по детски, разбить было некому. Ирина успокаивала Катю и сама надеялась на лучший исход, но все же ее грызла тревога - она знала, в общем ,очень покладистый характер своей матери, знала и ценила ее юмор, намного меньше понимала отца - в нем была какая-то всегда уклончивость, прохладность. Ирина не всегда могла понять его высказывания, оценки людей - видимо, он принадлежал к непонятному ей мужскому типу. Но между собой они всегда ладили! И это было основой домашнего порядка, это было гарантией некоего порядка и в жизни Ирины и ее детей. Что же случилось? Вряд ли она когда-нибудь узнает. Катя сказала ревность. Домыслить-то можно, но зачем? Важно другое - на чем они примирятся - на чувстве ответственности за детей (это достойно, но по-человечески недостаточно) или все же на сохранности интимных и тонких эмоций. Они по-прежнему мужчина и женщина.

Ирина вошла к Косте. Костя лежал с умной книгой в руке. Лицо его было замазано приготовленными матерью снадобьями. Левая рука была перевязана.

-Привет, Кот.

-Привет, Ириш.

Ирина наклонилась и поцеловала его, он тоже чмокнул ее разбитыми губами.

-Что читаешь?

-Да про самоубийц я читаю, это того же автора, что про Фандорина пишет, не читала еще? Я дам потом.

Ирина взяла из рук Константина книгу Чхартешвили, полистала, положила на диван.

-Расскажешь?

Костя чуть приподнялся, глаза его сделались холодными.

-Три дня назад мы вместе с моим приятелем сербским, он учится в Щукинском, должны были встретиться, чтобы пойти на репетицию, он хотел мне показать свои всякие находки, приколы. Едем в метро, в вагоне народа немного, пять часов дня. Ахмет - длинноволосый, темноволосый, нос у него вполне разбойничий, но человек он добрейшей и талантливый, болтаем о своем. На станции "Парк Культуры" входят четверо - черные штаны, косухи, головы бритые и лица... Знаешь, Ириша, какие у них лица - жесткие, злоба изнутри как будто пропитала кожу и окрасила в какой-то фашистский цвет, такой, знаешь, особый коричнево- серый оттенок. Глаза, может, они у них и разного цвета и размера, но кажутся одинаковыми - там сидит зверь. Ну волосы, как и скинам положено., короткие или вообще затылки бритые. Огляделись и сразу к Ахмету. Один его за ворот куртки схватил, поднял, другой чем-то тяжелым, у него в руке зажато было, - в бровь. Я приподнялся было, третий мне руки скрутил и в лицо орет, про чистоту Москвы и про позор для меня с таким рядом сидеть. А четвертый стоял и делал вид, что пассажиров на мушке держит, руки выставил, будто у него автомат. А пассажиры молчат, одна дама только ойкнула. У Ахмета кровь, они на "Кропоткинской" не спеша вышли, никто ничего не сказал, пошли по платформе шеренгой. Ну уж потом к нам подбежали, платки протягивают, салфетки. Мы вышли на "Библиотеке", нужно бы медпункт, бровь рассечена сильно, а тут менты - паспорта, документы. Я не ношу с собой! Никогда! Я же у себя в городе. А тут спрашивают у нас обоих Ахмет достает свою регистрацию, а я пустой, им плевать, что у человека травма, что ублюдки только что человека избили и спокойно ушли, ни один мент не остановил! Они меня дерг - в отделение, я упираюсь, нервы не выдерживают, начинаю им орать про скинов, про фашистов поганых, они это на себя, мол, я их фашистами обзываю, а они при исполнении, волокут меня, Ахмет не бросает, за мной тащится. По-русски он же не очень хорошо говорит, но пытается объяснить про меня что-то. Били они меня, сволочи, деньги вымогали, все что в карманах было, сами вытрясли. А-а,- Костя поморщился от боли и от отвращения. - Ахмет меня ждал. Кровь чуть приостановилась, но глаз заплыл. Проводил я его до общежития, мы машину взяли, Ахмет расплатился. Там студенты набежали и корейцы южные и прочие - все лопочут, рассказывают о том, как их так же били скины, мне говорили: "Костя, им деньги, деньги". Один русский аспирант отвел меня в сторону - видит я зеленый, водки дал, раны обработал начерно и дал совет дома пока не появляться - вдруг на хвост сядут, наркоту подбросят или еще что сделают. Ахмет дал мне денег, на прощанье сказал с болью, что уедет, хоть здесь сейчас и перспективы - предложения, телевидение, заказы, но как по городу передвигаться, со страхом и унижением,? Он жить так не может... У них, конечно, тоже есть скины, но полиция следит, и в Германии есть (он там три года прожил), но не позволяют, а оттого, что он увидел, что со своими ( мной то есть) милиция делает, вообще жить не хочется. Я уехал сюда, к старикам и Кексу, но жить мне, Ириш. Тоже что-то не очень хочется.

... Ирина увидела, что у Кости слезы. Он никогда не был слабонервным, рано, имея такую мать, повзрослел, был вполне надежным и взрослым - был мужчиной, а тут... Унижение, бессилие. Злые слезы? Сволочи, так вот и гадят души. Выжать злые слезы у ее сына - это преступление! Честное слово, любой человек с неизгаженной душой теперь делается достоянием общества, его нужно хранить, к такому вот выводу пришла за сегодняшний день Ирина. Ее безусловно не подлого, не дрянного сына унизили, много сил понадобится, чтобы залечить травму.

-Кот, - глядя на сына с нежностью и болью, сказала Ирина, - я хочу, чтобы ты уехал. Это не побег, ты не слабый, просто тебе надо жить, работать, любить, у тебя и душа., и ум ,и характер. Да и вообще жизнь Бог тебе дал, я тебя родила не для упражнения злобных созданий на тебе. Почему они так, не будем себя мучить вопросами...Не до них мне.

Костя лежал, отвернувшись к стене. Ирина молчала. В соседней комнате Катюша, соскучившись, уселась за пианино и старательно стала разбирать этюд.

Ирина вдруг и в этой ситуации увидела закономерность-первое ее соучастие-пистолет милиционера! Об этом она вспоминала недавно: вчера, сегодня - в связи с Мякшевым, в связи с Сашей. Теперь же пришлось вспомнить в связи с сыном.

Тогда, в 79, соседом их (ну как теперь Вася) был разведенный Коля-участковый, его все знали, жалели ... Но что такое тогдамилиционер...Если ты к тому же законопослушен, нигде не замешан. Но Ирине он был сосед. Часто мать качала головой, говоря:"Коля-то опять..."Часто отец с кем-нибудь из соседей вводил Колю домой под руки. Когда встал вопрос об оружии ,Ирина вспомнила о Коле, ей почему-то крайне легким показалось взять у него, пьяного, пистолет, отнести Сашке. Простым и веселым делом. Про Колю говорили разное - у него повесилась мать - где-то в деревне, от него ушла жена - с дочкой - к другому милиционеру. Ирину все это не интересовало, но когда Саша захотел от нее подвига, тогда-то пришло время внимательнее приглядеться к соседу. В тот день, кстати, тоже осенний, как и в поревском "романе", Сашка позвонил ей к родителям, а тогда она живала то у мужа-однокурсника, то у подруг, то у родителей - так жили почти все в их компании и, услышав ее голос, сразу заявил: "Ириш, мне нужна твоя помощь, а, может, и жертва". Ирина всегда была готова к любому совместному делу и поэтому, сделав перед телефоном книксен и подняв руку в пионерском салюте, в трубку прогнусавила, как кукольная аккомпаниаторша из спектакля Образцова "Необыкновенный концерт": "Я готова". Встретились на скамейке у Ирининого подъезда, покурили помолчали. Ирина как всегда вглядывалась в холодные Сашкины глаза и думала, что хочет, будет и должна ему служить. Потом, когда это чувство к Саше покинуло ее навсегда, она довольно долго чувствовала пустоту - ничто не могло заменить эту радость служить ему. "Ирка, раньше такие женщины, как ты, шли в революцию" - сказал ей как-то с досадой ее первый муж, знающий о ее слабости к Саше.

-Итак, ты пригласил нас...-начала Ирина.

Чтобы, - продолжил Сашка, - ты добыла мне пистолет.

-Где? - изумилась она.

-А у соседа. Ты же сама говорила, что напивается он в грязь и, в общем, случиться с ним может все что угодно.

-Но как?

-Вытащи, вымани, выменяй - ты же умная и хитрая, придумаешь. Для чего он мне нужен, надеюсь, спрашивать не станешь?

-Не-ет - протянула Ирина - умная и хитрая - в устах Сашки это похвала. Заслуженная ли? Назначили день и час, когда Ирина принесет оружие

Она вспомнила тот день - она сидела у родителей и притворялась, что готовится к семинару, чутко прислушивалась, к тому, что происходит на лестничной клетке. Наконец на первом этаже громко хлопнула входная дверь, особым образом хлопнула, раздались причитания нервной тети Ани: "Коля ! Ну прям по мозгам...Придерживай дверь-то!" - в ответ нечленораздельное мычание .Ирина прислушивается -вот он начинает свое восхождение по ступеням, ругает лифт - не хочет, мол, его везти .Никто что-то сегодня не выходит ему на помощь, у Ирины все внутри замирает -поплотнее закрывает дверь на кухню, где мать готовит ужин и слушает какую-то радиокомпозицию, потихоньку выскальзывает за дверь, сбегает вниз и шепчет "Давай, Коль, помогу, обхватывает его за пояс. Коля тяжело и привычно опирается на ее плечо и, ворча, все же перебирает ногами - он всегда стремится домой, как усталая лошадь на конюшню. Тащить его, уже выдернув пистолет, Ирина не стала - на третьем этаже дождалась лифта и каким-то чудом загрузилась туда с неподъемным Колей. Самое странное, что в эти минуты никто не вошел в подъезд, не вышел из квартиры. На своем этаже Ирина перевела дух - теперь можно и объяснить всем - впрочем, кто спросит - свое присутствие рядом с Колей: вышла на шум помочь открыть дверь - так часто делали все соседи. Ирина и помогла - Коля ввалился к себе в переднюю - теперь спать будет несколько часов, потом протрезвеет, будет ужинать, а завтра опять пойдет на работу. При исполнении Коля не пил. Ирина запомнила пьяное простецкое лицо Коли, его чуть пористый толстый нос, выпяченные губы, грубую кожу. А потом было сидение на кухне чужого дома - в тот день, когда что-то происходило... Потом были разные версии: дуэль, самоубийство. Один из Сашкиных друзей погиб... Коля, это было известно всему подъезду, несколько суток был абсолютно трезвый, почему - не знал точно никто, но слухи ползли по пьянке посеял где-то пистолет.

Подкидывать оружие Ирина наотрез отказалась и кто из Сашиных "помощников" подбросил сверток к Колиной квартире, Ирина не знала-отсиживалась тогда в квартире мужа. Именно тогда она и подумала, что надо побыстрее развестись, в те дни она еще не знала, что беременна...

Ирина посмотрела с болью на Костю - все сошлось. Она - беременная им крала пистолет у милиционера- "мента" пьяного в тот момент, не отвечающего за себя, беззащитного. Значит. А теперь спустя двадцать два года ее сына избивают - ни за что. Получается - за нее. Политика, общее падение нравов в данном случае - ее случае - не объяснение. Мистическое сведение счетов с ней. Еще проще - настигшее наказание... Растолковать Косте? Поймет ли? У него досада и обида на них, доверие к ней, к матери. Позже, когда-нибудь позже, а сейчас пусть едет к отцу. Новая Зеландия... Сказочное, наверное, место. Коту понравилось... Марки когда-то были в альбоме новозеландские...

-Кот, я хочу, чтобы ты уехал. Тебе нужно развиваться, работать, но не с вечной же досадой и, прости, страхом в душе. Подумаем, как это сделать?

-Ладно, Ириш, ты иди туда, к Катьке, ей же грустно, там сегодня у стариков что-то произошло, она напугалась, Сюда ее не пускай - нечего ей лишний раз меня таким видеть.

-Конечно, пойду к ней. Сейчас дам тебе чаю и сяду с ней болтать, а старики наши, надеюсь, уж помирились и где-то на подходе к дому, успокаивая себя и Костю, проговорила Ирина.

Костя с сомнением покачал головой.

Ирина вышла к Кате, та сидела перед открытым пианино, уставившись в одну точку.

-Кексик. - тихонько окликнула Ирина, - ты прости я долго у Кости была... Пойдем со мной на кухню, я заварю чаек, попьем с тобой, а бабушка с дедом придут, ужинать сядем.

Ирина все это пробалтывала скороговоркой и чувствовала, что фальшивит, что ей как-то неловко перед Катей.

-Мам, ты же сама чувствуешь, что теперь не так все будет. Уже никогда не будет прежнего.

Ирина на кухне, глядя в окно, обняла Катю, погладила по голове - вот уходит детство, лишается она покоя, покоя, созданного ее родителями для них. У них теперь у самих какая-то драма. Но Катю надо успокоить...

-Катюш! Мы же с тобой должны понять, что ссориться с тем, кого любишь, всегда больно, страшно - кажется, что навсегда. Но кто-то из двоих обычно бывает сильнее, мудрее и протягивает руку... Я думаю у наших это получится.

Катя заинтересовалась:

- А как ты думаешь, кто из них первым начал мириться, я думаю, бабушка. Она добрее.

Ирина решила поддержать игру, задумалась, подергала вроде бы нервно щекой и неуверенно сказала: - Я думаю, дедушка - он старше, значит, опытнее и знает цену мирной жизни в семье.

Катя вспомнила об их "американке", посмотрела на часы - было пол-одиннадцатого.

-Мам, мы даже не ужинали сегодня, а их все нет и нет...

Ирина делала омлет, что-то говорила Кате, стелящей им постель на диване в большой комнате, а сама все думала и думала, где же ее мать, что стряслось - все же не молода - шестьдесят шесть, куда же повлекли ее обиды? Что предпринял отец? Вместе ли они сейчас?

Когда Катя уже лежала в постели, а Ирина сидела у Кости, перебрасываясь с ним пустыми фразами- о главном вроде бы уже поговорили, но решение пока не принято и трудно касаться каких-то еще тем - повернулся, наконец, ключ в замке - вернулась бабушка.

Катя в ночной рубашке вихрем понеслась в переднюю и сразу же кинулась ей на шею - "бабуля, что ты так поздно? Мы чуть с ума не сошли!"

Бабушка чмокнула Катю, отстранила, начала молча расстегивать пальто, Катя подала ей тапочки.

-Спасибо, Катюш, мама здесь еще?

-Конечно. Мы же вас ждем. Она у Кости, мама со мной спать будет.

-Прекрасно. Иди, Катенька, ложись, завтра же в школу.

Ирина стояла уже у двери детской. Катя пробежала обратно в постель и застыла под одеялом. Ирина подошла, поцеловала ее и прошла вслед за матерью на кухню. Та присела возле стола, Ирина плотно закрыла дверь, села напротив.

Ириш, дай сигарету.

Ирина достала из пачки, валяющейся на подоконнике, две сигареты.

-Как ты нашла Костино состояние?

-Сносно.

Помолчали.

-Вот, Ириша, Викентий решил оставить меня. Он хочет прожить остаток жизни с другой женщиной, вообще с другой семьей.

-С другой семьей? У него там есть еще дети, внуки?

-Нет. Просто он хочет жить с ее семьей - с ее детьми и внуками.

-Она молода?

-Нет. На год старше меня и значит всего на два года моложе твоего отца.

Ирина смотрела на мать недоверчиво - может быть. Фантазии, домыслы, порожденные обидой.

-Не удивляйся, просто мы оба психологически сильно изменились за последние годы. Майя Леонидовна ему теперь больше подходит, чем я и ее дети, больше, чем вы.

Ирина задумалась - бывает ли так и сама себе ответила: бывает. Почему бы и нет? Просто теперь больше подходит другая компания вот и все. А в остальном, конечно, отец окажется джентльменом, в этом нет сомнения. Какая-то вспышка по поводу записки или еще какой-то "улики" была первой импульсивной реакцией, да и отец рассердился на нервность реакции наверняка только в первые минуты. Потом они наверняка поговорили спокойно.

-Где вы были?

-Да сидели тут в кафе неподалеку. Он меня там вскоре и нашел. Говорили долго. Потом он к Майе поехал, я погуляла немного и домой вернулась.

Ирина молчала. Была растеряна - утешать? Не утешать?

-Вот, Ириш, все и произошло. По правде сказать, к лучшему все. Майя вдова ей нужна поддержка Викентия. А я себя с ним как-то скованно чувствовала в последнее время. Может быть, у меня более легкий характер? Ему нужна интеллектуалка, я же просто женщина

-Мама, у тебя все еще впереди Нас ты всех вырастила - меня, Костю, Катю.

-Катюша еще мала!

-Будем растить, без отрыва от личной жизни! Я тебя еще замуж выдам!

Ирина смотрела на мать- светло - каштановая короткая стрижка, стильные очки, вполне симпатичная подтянутая женщина. Человечная, широкая. Не так уж часто такие встречаются. Мать отмахнулась от Ирининых слов -"скажешь тоже, замуж".

-Давай, Ира, чаю попьем и спать все-таки. Я очень устала - разговор нелегко дался. Перебрали по косточкам весь наш брак, считай сорок пять лет вместе прожили...

-Вы, мам, наверное, некоторое время не будете общаться?

-Почему же? Мы же отчасти друзья, отчасти родственники - через вас. Да и Майю я давно знаю...

-А чем она занимается?

Она, Ириш, вроде тебя - пишет, публикует, редактирует, преподает, выступает где-то. Она тебе понравится.

Ирина проворчала, что не больно то и хочет с ней знакомиться. Мать, капая себе "Карвалол", заметила, что время все расставит по местам. Пожелала Ирине спокойной ночи и ушла в ванную. Ирина осталась одна на кухне родительской квартиры. Сколько раз в дни крушений она отсиживалась здесь, спасалась на этой кухне. Здесь выплакивалась кому-нибудь по телефону. Здесь тогда прятала злополучный пистолет, прежде чем отдать Сашке. А теперь она сидит и пытается осмыслить происшедшее с ее родителями "Значит, эта любовная - не любовная круговерть никогда не прекращается. Вот отцу уже семьдесят - и не молодая вроде меня, ну условно молодая, привлекла, а ровесница почти! Слава женщинам! Значит, родители мои вышли на новый виток своей личной жизни. Конечно, бабушка с дедушкой это так привычно. Привычно кому? Нам - мне, Косте, Кате, А у них и свое шло. Вот, например, ведь о чем-то беседовал отец с этой интеллектуалкой Майей. Со мной-то он вообще только шутил, просто перебрасывался фразами- я не его романа. А там, может, есть дочка моих лет, но подходящая для бесед. Вот и сидят - беседуют. А, может там и сын и внук - небось, "менты" его не трогали- подходящий. Дочка, может, живет со своими детьми отдельно, в свои дела не впутывает, видятся по-родственному: по праздникам. И так может быть. А Майя эта, небось, не красится, седая, высокая и голос хриплый. Ирина почувствовала, наконец, что страшно устала за этот длинный день. Ей уже странным казалось, что только сегодня утром ее встретил с цветами Вася и она читала на вокзале записку Аллы, Сашкиной недолгой жены. Ирина наконец улеглась рядом с крепко спящей Катюшей и закрыла глаза. Почему-то теперь эта самая Алла вдруг стала тревожить, волновать. Была какая-то связь между отцовской Майей и Сашкиной Аллой - о них хотелось думать, придумывать им биографии. Почему? Они обе связаны с близкими мужчинами, обе неизвестны Ирине.

Ирина имела в памяти большую коллекцию женских типов, внимательно и придирчиво ее собирала. Она быстро и точно схватывала красоту черт, движений, мимики, все особенности фигуры. Цепкий ревнивый взгляд - они же потенциальные соперницы в потенциальных романах. Ирина умела мучиться, понимая от чего ее реальный или воображаемый спутник может потерять голову, глядя на ту или иную женщину.

Ирина увидела - по щиколотку в песке идет изящно задрапированная в порео женщина. Движения ее медленные, тело колеблется. Узкая спина, прямая, узкие покатые плечи, красивый выстриженный светло-каштановый затылок. Ирина обогнала и оглянулась: узкое лицо, большие хмурые глаза, кажется, карие тонкие руки. Красиво очерчивает фигуру тонкая ткань. Сквозит тонкое колено. Челка падает на высокий лоб. Некрасива, но привлекает внимание. Как ни странно с ней постоянно случается нечто, абсолютно не вяжущееся с ее обликом. Она вечно ввязывается, влипает, оказывается втянутой. Боюсь, что в отличие от меня она еще не сознает, что она соучастница и оттого-то "зависание" ее в чужих ситуациях, домах, городах горче моих историй...

Итак, фрагмент Аллочка с пляжной сумкой пересекает распаленную улицу крымского городка. Вдруг к ней бросается растрепанная особа в закатанных до колен тренировочных штанах, потной майке. Грязные босые ноги заклеены грязным же пластырем - он полуотлепился и - самолетиками -повис на пальцах.

-Мадам! Барышня! Пожалуйста, у меня безвыходное положение Вы умеете колоть? Глаза у растрепанной больные, шалые.

-Очень нужно?

-Очень! - обречено кивнула та.

Вообще-то, я колола конечно... Но что колоть, куда?

Та указала на сгиб руки и сказала: "Джеф"

-Боже что это такое?

-Да я, если встречу вас, отблагодарю. Барышня, ну, пожалуйста!

Аллочка со вздохом кивнула и спросила: - А где? Они обе завертели головами - помойка, полуразрушенный дом, бездомные собаки растянулись на солнцепеке.

Где-то море. Сейчас кажется, что очень далеко. Аллочка, изящно подогнув ногу, сидит на балке разрушенного дома. Печет солнце, девица "подкачивает" вену.

-Как вас зовут?

-Лиля.

-Лиля, но у вас очень плохие вены, очень! Боюсь, не попаду.

-Вы попадете, попадете ну, попадешь ты, черт возьми! - Лиля шарит по грязному пакету, по карману, ищет что-то у себя за пазухой.

-Что такое, Лиля?

-Игла, - хрипит та. - игла. У тебя нет?

-Нет, конечно. Поищите спокойно. Шприц ведь вот, - Аллочка держала сунутый ей Лилей шприц.

-Да я нашла его, нашла. А иголка у меня была. Потеряла что ли, блин! У тебя нету?

-Я вам сказала, Лиля, нету. Купите.

-А деньги, деньги? Нет же у меня...

-Возьмите, - вздохнув, дала ей Аллочка купюру

-Спасибо. Вот спасибо! Что бы подарить? Машинку... Хочешь? - Лилля пыталась сунуть ей в руку игрушечный автомобильчик.

-Нет, идите скорей, ничего не нужно. Аптека рядом.

-Ты подождешь, правда? Ну. Ты чудная девчонка!

"Чудная девчонка" сидела в развалинах дома, смотрела в проемы окон. Небо, деревья. Все как всегда. В самые дикие, тяжелые моменты жизни было это-небо, окна, деревья. "Вот моя вечность, неизбывность".-думает Алла. О Лиле о шприце в руке она не думает и о чуть мерцающей скачущей венке у Лили на кисти она не думает...

Та наконец прибегает, ссыпает ей мелочь в руку, дает иглу и опять "качает" вену

-Медленно? Быстро? - спрашивает Алла. Про себя же: боюсь, боюсь - я же в вену и колола раз всего. Ну, Господи, благослови!

-Давай, девонька, давай, не бойся. Быстрее. Ну, умничка, ну спасибо! Встречу, отблагодарю.

Аллочка поднялась. Тут в проеме появились две фигуры.

-Так-так, Лилька, - проговорил чернявый в длинных шортах. Волосатые ноги подрагивают. Глаза злые.

-Мы... Я...Пописать, пописать...

Аллочка почти беспрепятственно дошла до угла, жалея Лилю и все же радуясь, что ее саму эти двое не остановили. Но тут догнал ее второй парень. Попытался взять под руку, развернуть. Алла уверенно отвела его руку, остановилась

-Что вам нужно?

-Ты, это, Лильку ширнула?

Алла поморщилась, промолчала - нелепость ситуации была очевидна. Эта история к Аллочке не имела никакого отношения - всяческое зелье она не терпела. Как и все дамы ее круга и поколения когда-то где-то с кем-то из этого круга близко общалась и только! А тут выскакивает откуда-то эта Лиля... От отчаянья, конечно, бросилась к Алле - нарядной дамочке в порео, с накрашенными ноготками, в дорогих темных очках. Сдуру, с отчаянья... Аллочка в своем кругу слыла мягкой. Про нее говорили - милая, спокойная, покладистая. И вот к ней очередной раз подбегают, втягивают, просят о помощи... А теперь-то что? Чего этот требует?

-Что вам нужно? - еще раз спросила Алла.

-Эта...поговорить...

-О чем?

-Ты москвичка?

-Да.

-Вот, москвичка, скажи, почему так все хреново?

Алла рассмеялась. Думала, потащат куда-то, а здесь ну просто по анекдоту: "а...поговорить ?"

-Поговорим. - тряхнула головой Алла. Зашли в ближайшее кафе.

Где-то шумело море. Летали чайки где-то ловила свой кайф Лиля, а чернявый пытался найти дозу. Здесь же, в "Ветерке" Алла и Гоша - жилистый загорелый тридцатилетний мужик, пили пиво. Хреново у Гоши было все: были деньги - было хреново с женой - он пил, она гуляла... Развелись... Не стало денег - получил по голове, отвалялся в больнице. Жить неохота. По башке-то получил от друга, ни за что. Ладно. Выбрался... Связался с наркотой - стал торговать. Где-то проштрафился - теперь большой долг. Хреново. Как быть? Вот она, видно, умная, красивая и жизнь понимает, раз Лильке помогла. Может, и ему поможет? Пиво согрелось в маленькой кружке, тарань источала запах моря. Пальцы Гоши раздирали ее, подталкивали, подкладывали Алле спинку, куски пожирнее. Она смотрела на него - серые глаза, маленькие, очень загорелый, руки цепкие, сильные. Чем помочь ему? И зачем?

- Чем помочь, Гоша?

- Поедешь в Москву, провези, а? Там встретят. Расплатятся. Мне перешлешь. Себе, процент, конечно. Я здесь расплачусь и уйду из дела. Поможешь мне выскочить? Помоги, а. Хреново очень.

Итак, Гоша предлагал Алле захватить с собой наркотики. Алла смотрела в окно - раскаленный асфальт, следы каблуков, подошв. "Все ниже и ниже по ступенькам... Куда? Но ведь это все длится сегодня. Сегодня на меня налетела Лиля. Сегодня я беседую с Гошей. Но в Москву же мне еще не сегодня! И даже не завтра. Я и не знаю, что будет завтра, а тут надо решать что-то вперед...

-Я еду через неделю. Если не отпадет надобность, подойти к московскому - 11.4О - я возьму. Вагон 7".

Как он ее благодарил, как хвалил. А она смотрела на него хмуро и грустно - чудак, он благодарит ее сегодня за согласие, еще не зная, понадобится ли ему самому выполнение ее обещания, что с ним будет через неделю.

Расстались приятелями. И вот Алла бредет по щиколотку в песке. Прибой. Разноцветные камешки обтачивают море на чью-то радость. Ирина задремывает - ей не хочется думать, что будет дальше. Алла могла и выполнить обещание, если Гоша подошел к поезду. Все у нее получилось. Это для нее "очередное сегодня", оно же не связано с "завтра", а тем более с вечностью. Ирина заснула с мыслью, что кончилось, наконец, это "сегодня" менты, Майя, Саша, Алла, Вася, такое длинное сегодня.

Ирина проснулась поздно. Катя уже ушла в школу, рядом на подушке лежала записка - "Я тебя люблю!". На кухне сидел Костя в дедовом бархатном халате и, подключив наушники, смотрел телевизор.

-Доброе утро, Кот

Костя выключил телевизор, повернулся к Ирине - Доброе утро, то есть день - половина двенадцатого. Бабушка просила тебе передать, чтобы ты не волновалась, а насчет твоей идеи...подумает. Тебе кофе сварить по-котовски?

- Да, будь добр.

Ирина любила Костин кофе, почему-то у него он всегда получался гуще и ароматнее.

- Кот, тебе бабушка что-нибудь говорила?

- Да, что будут некоторые перемены - они расходятся с дедом. По-моему, никакой трагедии - она столько с ним прожила, а характер у него, по-моему, не сахар, что можно и отдохнуть, пожить по-другому. А ты как думаешь?

-Вот и я так же. А захочет найдем ей жениха. Обратимся к Галке, помнишь? Школьная моя подружка - у нее известное агентство, я о нем еще в свое время писала. Подыщет - хочешь здесь, хочешь за рубежом. В Новою Зеландию... - Ирина усмехнулась и посмотрела на Костю вопросительно.

-Я, Ириш, еще не обдумал, но думаю, думаю.

-Понимаешь, Кот, были некоторые обстоятельства в моей жизни, которые повлияли на твою. В случившемся, получается, я виновата, рассказать пока еще тебе не могу, просто не знаю, как к этому подойти - позже обязательно. Костя подошел к матери, обнял ее - Если ты про кармическую вину - я не верю в это. В православной стране живем. Я-то, что заслужил, то и огреб. Хотя обидно, очень противно и ненавижу я "ментов" бесконечно. Но ты не причем и не казнись. Ирина чмокнула Костю в разбитый нос, потерлась щекой о плечо дети защита, помощь, радость. Научиться быть им помощницей! Пили кофе, смотрели какие-то мультики.

-Так все-таки бабушка где? - наконец вернулась к интересной теме Ирина.

-Повезла какие-то тома Лескова деду, он позвонил ни свет ни заря ему там зачем-то нужно, да и еще какая-то причина нашлась, чтобы она туда приехала, к его новой спутнице жизни

-Мосты наводит. Хочет сохранить дружбу, нашу бабушку завязать с Майей в общем деле каком-нибудь. Ничего, разберутся. Только нужно, чтобы у нашей бабули завелась личная жизнь, тогда будут на равных и всем будет хорошо.

- Ну, Ириш, ты идеалистка - всем хорошо не бывает, может быть сносно, кому-то лучше, кому-то хуже. Я лично за бабушку. Ирина вспомнила их вчерашнее пари с Катей и поняла, что придется выполнять "американку". Интересно, чего Катюша запросит? Где-то полпервого раздался телефонный звонок - Татьяна.

-Я тебя потеряла. Вчера позвонила - ты уже уехала. Звонила полпервого ночи - нет тебя, утром - нет. Я - Васе, где, мол, Ирина Викентьевна. Вчера, говорит, отбыла к родителям, там, видно и заночевала

- Ну, молодец, нашла. Как твои дела? Чем дело кончилось?

- Я для того и звоню - мне нужно рассказать, я вся киплю. Мы можем встретиться сегодня?

Ирина еще раз взглянула на часы: -Так , в два придет Катя из школы я хочу ее повидать еще, в полчетвертого мне в один журнал надо заскочить это в центре, там максимум полчаса. Так, Тань, давай в пять в "Рюмочной" напротив Консерватории, помнишь, мы там с тобой сидели, когда думали гадали, пускать ли твоего сына на встречу к его папе и какие могут быть последствия.

-Помню конечно - мы с тобой тогда все точно угадали. Там - с удовольствием, я тебе такое расскажу... Ладно, до встречи.

- Целую. - Ирина положила трубку. Мысли ее вернулись ко вчерашнему дню - Саша, его сын Витя, и, главное выяснение своей роли, своей линии жизни.

- Да, Кот, за всеми этими новостями я совсем забыла, зачем я тебе вчера сразу, только войдя домой позвонила. У тебя же мои книги и среди них сборник "Незабудки", а там есть один рассказик мой, может, помнишь про девочку, шантаж.

- Конечно, помню. Он мне как раз нравится.

Ирина знала, что сын очень ревностно относится к ее творчеству и не боится высказывать критику- ничего не скажешь, начитан и вкус есть. Она Косте доверяла.

-Так давай подумаем, как ее добыть, мне срочно.

-Нечего, Ириш и думать - книжка твоя здесь. Я как-то бабушке все твои сборники передал - она какой-то новой приятельнице давала читать. Вот "Незабудки" как раз уже вернули. Сейчас дам

Костя поднялся и слегка прихрамывая ушел в детскую. Ирина подумала еще раз о всяческих совпадениях, о важности для нее, Ирины, теперешнего этапа ее жизни и еще раз о своем бедном Саше. Что же он понял напоследок? С чем ушел? Выяснил ли свою роль? Далеко ли ушел от Мякшева?

Костя протянул ей тоненькую книжку, изящно оформленную прекрасным художником Ж.Д.

-Спасибо, Кот, выручил.

-Это не я. Это все наша бабуля, популярность твоя ее радует, рекламировала тебя кому-то

-Я думаю, этой самой Майе, на заре их отношений.

Через полчаса вернулась бабушка - совершенно обычная бабушка, ничего тревожного, загадочного странного в ней не было. Она быстро намазала Костю какими-то мазями, велела идти полежать, Ирину усадила тереть морковь для Кати - полезно для зрения, а сама присела выпить чашку кофе. Ирина осторожно прозондировала почву - Ну как там -... на улице?

-Прохладно. А у отца с Майей все в порядке. Я у них завтракала. Сидят напротив друг друга с книгами - кофе пьют и читают. Я поговорить о чем-то хотела, не поддерживают - дали мне тоже книгу, Карабчиевского. Ну я так не могу, мне сосредоточиться нужно, чтобы голова была свободна для восприятия, а тут - кофе, сыр, хлеб. Что за обстановка! Это твоему отцу всегда все равно было, где читать, да и тебе вроде бы, а я - другая. Читают, репликами обмениваются, а мне и смешно и как-то рада за них - пусть себе живут, чудаки. Я вот Лескова им сегодня отвезла.

-А что, отец сам заехать не мог?

-Мог, конечно. Тут политика - ему хочется, чтобы я у них бывала, хорошо себя чувствовала - не чужие же, а Лесков - это повод, я же его знаю. Вам не нужно - тебе и детям - о Викентии плохо думать...

-А мы, мам, и не будем. Только тебя замуж отдадим и не будем.

Да, Ириш, я подумала - а я ведь правда привыкла жить замужем, мне может стать одиноко...

-Вот-вот. Я к Галке обращусь, будет у нас увлекательное дело искать тебе жениха. Все устроится... Скоро Катюша придет?

-Минут через десять. Ты торопишься?

-Вот дождусь ее и побегу. У меня уйма дел - редакции, встречи.

-Ты про Минск так и не рассказала.

-.. Не до того было... Видишь как вышло...Съездила я интересно, но и вести дурные получила. Умер Сашка...

-Да что ты говоришь! Так рано, он же всего на год - два тебя постарше..

-На два...

-Что же случилось?

-Инсульт.

-Ну земля ему пухом...

Помолчали.

-Мам, а ты мои "Незабудки" читать давала?

-А-а, это еще давно, когда только отец с Майей познакомился и меня познакомил, я тогда и дала, она как-то заинтересовалась, она и другие читала...

-Понятно, - Ирина порадовалась, что точно угадала, но и немножко была раздосадована, что так все предсказуемо, где же кураж, где неожиданности?

Прибежала Катя, тревожно обвела всех взглядом - так - бабушка на месте, мама пока еще здесь.

-Дед на работе?

-На работе, Катюш, - мать мигнула Ирине, мол, сама потом как нужно объясню.

- А Костя еще у нас?

- Да, конечно. Иди мой руки.

- Мам, пойди на минуточку" - позвала она Ирину.

- Ну что, они помирились?

- Кекс, я проиграла. Требуй, что хочешь.

- Ничего не хочу - у Кати закапали слезы.

- Ну-ну, не надо, - Ирина начала тормошить девочку, - тебе бабушка объяснит. Просто так бывает - вроде и не помирились, а все же помирились. Вместе они не будут, но и ссоры нет.

- Как это?

- Ну, у взрослых, сама знаешь, там много разного чудного в характерах - вот какая-то часть характера захотела другой дружбы. Дед - он и есть твой дед.

- А твой - отец - добавила уже почти успокоившаяся и заинтересованная разговором Катя.

- И мой отец, а бабушка уж сама решит, кто он ей. Ладно?

Они взялись за руки, и вышли из ванной. Ирина кивнула незаметно матери, что все более или менее в порядке. Катя уселась есть свою морковку, а Ирина пошла попрощаться с Костей. Решено было, что он останется здесь до полного выздоровления, а там будет видно, во всяком случае к Ирининой просьбе он пообещал отнестись внимательно.

В метро Ирина открыла свою книгу. Она подписана была в свое время Саше, но в тот день, когда предполагалось презентовать книгу, встреча у них по каким-то причинам не состоялась и книжка осталась у Ирины в сумке. Ирина прочитала: "Другу и единомышленнику. В память о былом - январь 1999г." Именно эту книгу Саша не прочитал, читал он другие ее рассказы, другие сборники. Что бы он сказал о "Частном случае"? Ирина открыла 17 страницу и углубилась в чтение. Прочитав начало, Ирина поняла, что не может именно сейчас вникать в выдуманный сюжет. Расход родителей, Костя - вот, что болит.

Ирина вышла из метро на станции "Преображенская", посмотрела на часы было свободных минут десять, она зашла в магазинчик, где всегда варят приличный кофе, взяла чашку в руки, и все же опять раскрыла книжку: как же уже тогда не любила она в себе определенные черты, как хотела избавиться, а какой неприятной изобразила эту училку! Сейчас так бы уже не написала сейчас некий просвет намечается и от этого еще грустнее видится прошлое, грустнее, но мягче. Спрятав книжку в сумку, Ирина решила, что Витя, Алла, Майя - куда интереснее.

В редакции ей встретилась знакомая поэтесса, презентовала новый сборник, проворковала, что ее опять выдвигают на премию и намекнула, что еще одна рецензия не была бы лишней. Ирина сегодня видела всех как-то мягко, у нее возникло сочувствие и к редакторше, которая при ней звонила домой и спрашивала, как себя чувствует кошка, и к поэтессе, и к девочке за компьютером - у той были прыщики на носу и плохо покрашены волосы. Ирина вдруг осознала, что очень и очень хочет пореветь у кого-нибудь на плече, что-то вдруг напряжение последних суток сделалось непосильным. "Скорее к Татьяне, она будет говорить о своем, я отвлекусь, а потом, потом домой! Наконец, я останусь одна в своей норе, выревусь, вымоюсь и усну; Татьяна встретила ее у входа в "Рюмочную"

- Ирка, какая ты точная! Я жажду тебя, как ворон крови. Не могу, давай быстро возьмем что-нибудь и я тебе расскажу. Сволочь, какая же он сволочь!

Набрали закусок- котлет, баклажанов, взяли водки и сок. Сели.

- За тебя, Ир! Какая ты сильная все же, можешь от них вовремя уходить или вообще к ним не приходить, когда зовут, ну пусть хоть застрелятся! Ирина смотрела на Татьяну с грустью - раскраснелась, глаза блестят, яркая крупная блондинка, смешливая и сумасбродная, ну во что она еще ввязалась? Представляешь, я хотела дождаться, когда за детьми приедут и к тебе бежать, Пашка спал себе, а я с детьми играла - они такие смешные эти Оля-Толя. Сказку рассказывают так, - например, Оля; "Жили - были дед и...", Толя вступает: "Жили были.." и так далее. Представляешь? У него ровно на два слова отставание, ритм получается - заслушаешься. Они все так учат. Я их Цветаеву наизусть научила читать "красною кистью рябина зажглась", разучили - так красиво выходит, я им говорю: "Маме почитаете". Тут наконец, шофер звонит в дверь, ребята вроде бы собираться бросились: ботиночки, комбинезоны, а тут Павел выходит - у него спьяну все перемешалось, ему пригрезилось, что детей только что привезли и сейчас он их развлекать будет - он их в охапку, в комнату, они визжат, брыкаются, шофер стоит - не знает, что делать, дети ничего не понимают. Он их подкидывает, радуется, вроде здоровается так, я стою дура дурой, он меня не видит. Лохматый, помятый, козлом скачет и орет - "Сейчас, мои зайчата, в "Макдональдс", я только лекарство приму, и шмыг в кровати, к своему пойлу. Тут я к нему подошла и шипеть начала: "Отпусти детей домой! За ними шофер приехал, их мать уж минут десять ждет. Сейчас звонить тебе будет наверняка". А он - "Ты что это - моих детей не уважать? Гнать их тут вздумала. До-мой" - и передразнивает меня. А детки за руки взялись, к двери отступают - они его таким раньше не видели, Бог миловал. Я тоже от него отошла, к шоферу приблизилась и тихо-тихо говорю: "Открывайте дверь, я детей выведу, оденете в подъезде". Сама же стою перед Пашкой руки в боки, базарю вроде с ним, сама детей прикрыла, они хоть маленькие и к такому непривычные, догадались и к открытой двери, я же слушаю Пашин бред - он меня костерит, все грехи мне перечисляет - и мать я плохая, Гришу бездарно воспитываю, с отцом видеться не даю, не то, что его Ленка - присылает детей к папе, и вот сейчас он с ними в "Макдональдс"... Я оглянулась, увидела, что и вещички их догадливый шофер собрал, на меня вопросительно смотрит, вроде ждет распоряжений, а дети, слышно, за дверью, что-то спрашивают, кажется. Я ему: "Езжайте!" Он кивнул, и исчезли. Тут Пашка, конечно, заметил, что монолог он мне свой адресует, а дети-то где? "Оля, Толя -зайчики, куда спрятались? Сейчас..." Выскочил в коридор, выглянул за дверь. Замолчал. Вроде бы трезветь начал и злиться. Тут теперь и Ленка уже виновата - детей настраивает и перекупает и шофер - слишком себе много позволяет, небось Ленкин хахаль давно и прочую чушь. А я уйти почему-то все не могу и не могу - стою, как оплеванная и завороженная одновременно. Потом все же очнулась, говорю: "Все, Паша, я ухожу, мне пора". Его действий и речей никак не комментирую больше. А он, знаешь, так злобно прищурился и говорит, нет, сквозь зубы цедит: "Чтоб ноги твоей здесь больше не было!" Я ушла и плакала, плакала. Плачу и думаю, что я реву - вижу ведь, что поганец, пьянчуга и сама с ним вроде дела иметь не хочу, а когда прогнал, обидно стало. Почему это так? Как ты думаешь, Ириш? Мы совсем расстались или одумается он?

Ирина курила, слушала Таню. Павла она знала и не симпатизировала ему, но это здесь ни причем, встать надо на Танину позицию - они жили вместе какое-то время, устраивали друг друга, видимо, по крайней мере Танька не раз высказывалась, что любовник он ого-го, так что "чужую беду" руками тут разводить и пробовать не стоит. Надо и утешить ее и отвлечь...

- Помнишь, Тань, я тебе рассказала про Сашку У. Ну это тот, кто эссе написал "Преступление как наказание." О кармических завязках, о сублимации, в общем такую эстетскую заумь, но интересно, занимательно, много примеров из жизни и литературы. "НЛО" опубликовал, все читали - обсуждали. Он же мой друг старинный. Так вот он умер. Я его уже третий день поминаю, давай и с тобой помянем.

Татьяна подняла рюмку, перекрестилась.

- Так вот это Саша с женщинами такая сволочь был, так их использовал для своих целей, а любили...

- И ты, Ир?

- Я, слава Богу, в ранней молодости этим переболела, позже тяжелей бы далось... А тебя, видимо, Павел увлек яркостью да неординарностью, да претензиями - и хорошо это! Без таких увлечений в нашей биографии мы какие-то недоделанные получаемся, непропеченные.

- Я с этой точки зрения не смотрела, конечно. Вот теперь отдохну, обдумаю. Может мне съездить куда-нибудь, как думаешь?

- Думаю, да. Проветришься, осмотришься.

- Но он такие вещи злые говорил, вот например, что я мать бездарная, Гришку плохо воспитываю.

- Грише твоему восемнадцать уже - вы с ним ладите, тебя он понимает, ценит, любит. Что еще? Что слабой тебя видит, ошибки твои? Так мы живые и не только им - детям нашим - матери, мы еще кому-то - дочки, кому-то жены, кому-то любовницы. Мы - женщины и все тут. А они - мужчины. Вот, например, один мужчина в 70 лет взял и ушел от своей жены к другой женщине ... 67 лет. Вот так. И этот мужчина - мой отец. Так что, давай Тань, выпьем за хорошее качество личной жизни!

- Ура! Ирка, я же говорила, что ты гений. Пашка - это плохая личная жизнь. Ну его. Где-то впереди, пусть лет в 70, ждет хорошая.

Ирина возвращалась домой уже в очень неплохом расположении духа - Таню удалось помирить с самой собой, у родителей хоть и расход, но есть какая-то ясность, Катя... Вот с Катей не все ясно, удастся ли ей мягко перенести перемены в семье... Тут нужно будет еще поработать над этим. И, конечно, Костя. Хочу ли я, чтобы он уехал? Не знаю, так спокойнее, но правильнее ли.

Ирина почти с болезненным наслаждением занималась самыми обычными домашними делами - помыла вчерашнюю посуду, поменяла воду Васиным цветам. Вынула почту. Опять вспомнился вчерашний день. Записка. Мальчик Витя. Ирина чувствовала, что зреет рассказ. Напряжение этих двух дней подталкивало к письменному столу. Это рассказ памяти Саши, это рассказ и обо мне - я, как эта Аллочка, могла бы "зависнуть", пока, Костя выбирался бы из бед. Значит, рассказ и обо мне. Верхний свет погашен, настольная лампа, старенькая машинка "Эрика". "Мальчик спрыгнул с гаража в сугроб, подобрал упавшую варежку. "Витька; - крикнули ему сверху, - сигарет прихвати". Мальчик, не оглядываясь, кивнул и пошел к ближайшей пятиэтажке. Форточка на первом этаже приоткрылась: "Вить, за пивом смотался бы, я вот "хрусталь" собрал".

Витька встал под окном, ему на палке спустили авоську с бутылками.

- Поскорее только давай, - просипели из форточки.

Мальчик вернулся к гаражу и крикнул приятелям:

- Масленок за пивом послал. Я задержусь поняли?"

-Ага. Твой Масленок ...дак. Понял?

Витька шел к помойке, где толклись местные алкаши и где с утра до сумерек принимали посуду, шел насвистывал, размахивал авоськой.

-О, Витек. Ишь, натащил. Масленок, что ли прислал? Ну, давай-давай. На "Жигули" ему хватит.

-Не помер еще? Загляну, - кокетливо прогнусавила Верка-Почтовая.

Витька деловито выставил бутылки, сосчитал рубли и не оглядываясь, отправился к ларьку.

-Вить, хочешь шоколадку подарю, - высунулась оттуда накрашенная девчонка лет пятнадцати. Он помотал головой, не вступая в беседу, протянул деньги.

- "Жигулевское".

- Ты чего скучный, а? - пыталась расшевелить его все же девчонка.

- Отвяжись, не до тебя, - отмахнулся мальчик. Девчонка исчезла в палатке и оттуда понеслось надрывное - "Я сошла с ума".

Витька стоял под окном. Масленок в форточку пускал клубы дыма из трубки и вещал:

- Я твой должник, Вить. Ты - человек. Ты - редкий парень, Виктор, тебе дано понять душу. А им, - Масленок махнул рукой в сторону помойки, - чуждо понятие бескорыстия...

-Я пойду, - прервал его все же Витька, - мне отца пора кормить.

- Ну иди-иди, конечно. Еще раз спасибо, - уже не ерничая по-доброму сказал Масленок.

Витька обошел дом, вошел в подъезд. На него сверху несся огромный черный пес.

Витька открыл ему дверь. Возле своей квартиры мальчик остановился. Тихо. За дверью тихо. Да и кому там быть? Отец уже полгода лежит без движения. Удар. Мать в Америке лучшей доли дожидается. Кот отдан Милке, однокласснице. Кормить - поить отца Витьке вовсе не трудно, все остальное делает нанятая матерью соседка-медсестра. А вот смотреть в глаза отцу больно. Не умеет Витька улыбнуться отцу, посмешить школьными историями. Как-то неловко ему, стыдно как-то. Да и вообще. Вот если б отца знал с детства, знал, любил, а так... Приехал откуда-то, свалился на голову. Мать только визу получила, билет брать собиралась. Цель ее поездки была -разведать, стоит ли им с Витькой перебираться к тетке или оставаться здесь. А тут вот он, этот отец, неведомо откуда". Ирина перечитала написанное. Витька и Саша стояли перед ее мысленным взором - худощавые, сероглазые, красиво очерченные губы, характерный излом правой брови. Интересные мальчики. Сашку было жаль нестерпимо, Витю же хотелось оградить, сохранить, не позволить изгадить ему жизнь, засушить душу. Как он там теперь с этой своей мамой - легкомысленной Аллочкой. Напишу рассказ познакомлюсь. "Вроде передохнуть, погостить", - продолжила мысль Ирина и двинулась вперед. "А тут раз - инсульт, а мать уж три дня, как в Нью-Йорке. Вот, что хочешь, Витя, то и делай. Мама только деньги шлет, чтоб не нуждались, но вернется еще только через месяц, там дела хорошо пошли, их будущее вроде определяется. А пока надо потерпеть, что ж сделаешь, если с отцом такое. Школа, конечно, отвлекает, ребята. Да и Масленок. Масленок-писатель. Он когда-то юмористические рассказы писал, выступал с ними. Жена, дочка, сын и собака - все когда-то с ним жили, потом, постепенно сбежали от него. Первая - собака. Жена уходила последней, ей, видно, жалко его было. Но Масленок как-то пережил эти потери, теперь пишет пьесу и читает, когда не в ссоре - алкашам, а когда с ними поругается, мальчишкам. Но мальчишки его не любят, презирают. Только Витька слушает. Масленок так и говорит: "Ты один, Вить, ребенок из приличной семьи. Я деда знал - адвокат был честный. Мать - женщина красивая и душевная. С отцом твоим, Витя, незнаком, но ты, Витя, интеллигентный человек". Так "интеллигентный человек" Витя 12 лет отроду, оставленный "красивой душевной" мамой пасти неведомого отца, оказался стоящим посреди холодного свихнутого марта 2001 года". Ирина остановилась - на часах было двенадцать. Хотелось кофе, напряжение не спадало. Было какое-то странное ощущение контакта с Сашкой. Конечно, тогда не договорили, опять исчезли с горизонта друг друга. Что-то же вело его к Алле, пусть даже это была бездомность, безысходность. Обретение там убежища обернулось обретением места прощания с жизнью. Что он понял, уходя, вот, что необходимо выяснить... Ирина отставила чашку и продолжила: "Витька держал в руках талисман - оставленный мамой тугой клубочек пестрых шерстяных ниток. Как в сказке - брось, покатится, куда-то выведет. Витька был уверен - их с матерью выведет. Он и сейчас ни в чем не сомневается - маме надо было лететь, там есть какой-то шанс, здесь нет. Все было правильно рассчитано, но расчет был на двоих! Все складывалось: Витя здесь под присмотром соседки, мама там устраивает будущее. Но вмешался третий... Осень была теплая, мама ходила в светлом нарядном пальто, и Витька любил вечерами наблюдать из окна за подходившими автобусами - они останавливались на проспекте за гаражами, видны были только мелькающие освещенные окна, по тропинке к пятиэтажкам шли чужие люди, но вот - светлое пальто: она: Мать не забывала на всякий случай махнуть рукой - вдруг Витька у окна. Витька ставил чайник, включал ее любимую музыку. Они пили чай и рассуждали о будущем, - как решат, наконец, все их проблемы. Они веселили друг друга историями - мать про чиновников (она собирала всякие бумажки для отъезда), он про школу. В тот вечер мама пришла не одна.

- Витя, это твой папа. Александр Семенович У. Я тебе о нем говорила. Мы давно с ним не виделись, а вы и вообще незнакомы, - она махнула рукой и засмеялась. - Он поживет у нас пока.

Витька разглядывал мужчину с интересом. Немолод, конечно, но держится хорошо. Молчалив и как-то все задумывается. С матерью они вроде бы друзья. Вон фотографии сели смотреть, кого-то вспоминают. Мать с ним добра, приветлива. Значит, все в порядке. Отцу выделили Витькину комнату, они с мамой устроились в большой. Но мама, она и есть мама - кружится по дому, тормошит Витьку, планы строит - абсолютно несерьезная". Ирина поставила точку. "Кажется, все же эта Аллочка делается похожей на меня, - подумала она сонно, - завтра додумаю".

Ночью позвонил Костя и сказал, что у бабушки был сердечный приступ, приезжала "Скорая", в больницу не взяли, сделали укол, оставили лекарство. Катька, по счастью, была в это время у подружки - уроки вместе делали, а то были бы слезы, он сам смог управиться, врачиха из "Скорой" на него, разукрашенного, смотрела с недоверием. Бабушка деду о ее недомогании говорить запретила и тебе не велела рассказывать, но теперь они обе спят и есть возможность поговорить.

- Настроение у меня, Ириш, плохое. Дед бросил бабушку, нужно все называть своими именами, Ахмета избили скины, меня - "менты" и у меня это не вызывает приступа всепрощения, а скорее бессильного гнева. Положим, с дедом я могу просто более не разговаривать, Ахмет скорее всего уедет в свою многострадальную Сербию, в свое Косово (если там вообще можно еще как-то жить), я же не уеду ни-ку-да! Это я твердо заявляю! Я нужен бабушке, тебе, Катюшке. Я теперь буду злой и хитрый. Ты слышишь меня?

Ирина слушала не перебивая, на глазах были слезы - не заставишь ведь его насильно сбежать к его отцу, моего отца тоже на веревочке к матери не приведешь. Все ее утреннее благодушие показалось ей смешным, а она себе беспомощной.

- Я тебя слышу, Кот. Слушаю тебя и думаю...

- Очень хорошо, Ириш. Я думаю, мне нужно изменить взгляды - мой пацифизм, как ты видишь, здесь не востребован. Нужна сила, жестокость. У меня и будет...

- Кот, я переутомлена, я кажется, теряю нить, я не знаю сейчас, что мне тебе ответить.

- Извини, Ириш, извини, ты же мать мне, а не помощница в моих начинаниях. Есть Ритка...

- Спокойной ночи, Костя. Я с утра тебе позвоню. Все, что ты сказал я обдумаю, постараюсь тебя понять. Во всяком случае, ты не сомневаешься, что я тебя люблю.

- И я тебя люблю, Ириш, спи спокойно. Извини, что растревожил.

Сон ушел. Вот Костя упомянул какую-то Риту. Все повторяется, будет очередная Тоня при очередном Мякшеве... Костя ей поручит что-нибудь достать, сделать. Оба смотрели, наверняка кино "Ворошиловский стрелок". Говорухин с Ульяновым там много сказали и многим. Этим детям в том числе... И будет эта Рита соучастницей моего сына, будет с ним "в добром и злом деле заодно" и это их жизнь - я теперь - второстепенный персонаж, как у Порева мать Тони или на худой конец отец Мякшева. Как ни странно выстраивание цепочки, ощущение себя второстепенным персонажем, немного утешило Ирину, она даже улыбнулась - ну как ни вспомнить слова близкой приятельницы Машки - "Ты бы в сто раз легче жила, если бы не воспринимала жизнь так литературно." На этот раз именно "литературное" восприятие и облегчает жизнь. С этой мыслью о себе как о второстепенной героине кем-то пишущегося романа Ирина наконец уснула. Проснулась на рассвете и сразу бросилась к машинке, "к Витьке", как подумала, садясь писать.. "Витька открыл дверь, сбросил куртку и пошел на кухню. Всякий раз хотелось оттянуть момент встречи с отцом. Витька не знал, как назвать то чувство, которое мгновенно начинало овладевать им, как только он входил в дом и готовился отворить дверь отцовской комнаты. Скорее всего, это было смущение. Витьке было неудобно, что отец видит его трусливость, небрежность, халатность, было странно, что таким его видит лежащий на высоко взбитых подушках худощавый, с перекошенным слегка лицом, человек. Его отец. Вот опять -с мотрит и смотрит, щурится. О чем думает? Мы же совсем не знакомы: в "Зоопарк" вместе не ходили, в "Макдональдс" или на футбол. Не разговаривали: ссорились-мирились, не пекли маме пирог к 8-му марта, как Петька, например. Они с дядей Васей так всегда делают. А этот, отец...Кто он? Зачем он? И я ему зачем? Витька не сердился на маму, ему в голову не приходило выстраивать длинную цепочку, логическую - этот "отец" здесь только потому, что его приютила мать, а приютила потому, что когда-то родила от него меня, Витю. Логической цепочки не было - боль была... Вот неужели же мама, как Раневская, а я, как эта Аня, что ли? Но Аня -старше. Я же все-таки ребенок... "Ребенок", -Витька, произнося это слово понимал, что лукавит. Давно не-ребенок.. С такой мамой давно почувствовал себя младшим братом, другом, наперсником. Отец смотрел на него грустно, понимающе. Витька это чувствовал, знал, но что-то шептало ему, дергало: "Злорадствует". Перед тем как подать отцу еду, Витька сел на табуретку, вытянул ноги, прислонился спиной к стене. Не хочется... К ребятам не хочется... С отцом быть рядом не хочется. Хочется лежать и читать все подряд. На чтение, как на спасение, Витька набрел сам. При маме читал мало, неохотно, как-то не шло в душу. А сейчас оглянулся - книг в доме полно, все забито. Ну и начал он глотать. Хемингуэй понравился, а Чехов - нет. Слишком все похоже - несчастные у него все, вялые. Неужели же мать, как Раневская? С этого дня он стал о матери говорить "Алла Петровна" и "Мать". Наконец, отец накормлен. Витька сел рядом с книжкой. В окно ударили снежком. Черт, забыл об обещании вытащить сигареты. Витька поднялся, достал из маминого ящика очередную пачку. Уже довольно давно он как-то незаметно вступил в дворовый круг. У него была своя роль - пересказывал книжки и таскал сигареты. Раньше с дворовыми общаться не полагалось, мать была против... Теперь же... Впрочем, дворовые отношения не очень интересовали Витьку, он просто научился отдавать им формально часть времени, но не души. Вот душа-то, душа ныла. Сердце ныло. Пачку он выбросил в окно и демонстративно задернул занавеску. Опять, сидя возле отца, он подумал: "Что ж, я ничего не чувствую? Или мне скучно, хлопотно? Да нет, не то... Пусть в душе хоть что-то зажжется, а так слишком холодно". Витька смотрел на отца. Книжка на коленях открыта:

"Безделье и стихи не осуди поспешно...

Запомни - в суете житейской и кромешной

Лишь пара островков нас манит бескорыстно:

Поминки по любви да по отчизне тризна."

Эти стихи какого-то маминого знакомого поэта Витьку тронули. В последнее время к "Алле Петровне" и "отцу" он чувствовал неприязнь. Он объединил их в какую-то враждебную для себя группу. Но сегодня вспомнилось -мама... Была же у нее любовь... Что-то же у нее было с этим "отцом". Как это "поминки по любви"? - горько, больно, наверно... Витька внимательно вгляделся в лицо отца серое лицо, заострилось, резкие морщины у губ. Залысины. Кажется, дремлет. Витя подошел к зеркалу и стал изучать свое лицо. Серые небольшие глаза, прямой нос, узкое лицо. Вроде, похоже на отца, но лоб, губы, что-то неуловимое в рисунке бровей - мамино. "О черт, черт, я на него похож!" Позвонили в дверь - 3 раза. Это соседка. Добрая, верная Рита. Значит, пора колоть. Сейчас в эти скучные дни - каникулы - Витя дома чаще, Рита заходит реже. В обычное время наоборот. Но вообще никогда не отказывается заглянуть. Платит мать ей прилично, но не только в этом дело. Добра. Витьку жалеет. Полная круглолицая Рита поначалу посплетничала, конечно, с подружками о "сумасшедшей Аллке", поохала над "бедным ребенком" Витей, а потом просто привыкла к Витьке и беспомощному соседу-пациенту и теперь не умничая и не рассуждая делала все, что нужно, легко и добросовестно. Врожденная приветливость, смешливость и нежадность делали общение Витьки с ней простым. Рите он доверял.

- Посиди со мной, - попросил он, когда Рита, обиходив отца, собралась уходить к себе - начинался сериал. - Я тебе почитаю чего-нибудь вслух и отец послушает. Ты "Первую любовь" читала?

- А там про что?

- Ну про любовь, наверное, раз так называется. Я сам еще не знаю. Вот хочу начать.

- А написал-то кто?

- Тургенев. Знаешь?

- "Отцы и дети" - в школе было. Но я не помню про что точно. Врач там какой-то был, порезался вроде бы. Конец помню. Да и любовь там у него была. Ну давай уж, начинай.

Витька взглянул на отца. Взгляд у него был спокойный, внимательный. О чем он думает? Интересно ему? Не спросишь. Паралич... Молчит. Мычит как-то иногда, но редко. Стесняется. Меня. Риты - нет, она же медсестра. Она говорит, что с ней он "разговаривает". Жалеет она его больше, чем я. Витька начал читать, когда он дошел до слов: "Мне было тогда шестнадцать лет..." в окно постучали палкой. Витька выглянул. Под окном стоял незнакомый мужик в брезентовой заляпанной краской куртке: "Риту позови, парень". Ирина оторвалась от писанины и по привычке, перечтя написанное, проанализировала, что из пережитого недавно сразу ушло в текст. Конечно, там появилась "Рита" - новое имя, ее упомянул ночью сын. И Рита там - медсестра, помощница, добрая. И конечно, в тексте есть вечное, больное - недодаанность когда-то заботы сыну. "Эта "Раневская" - особая маркировка матери летуньи, вечной "девочки". Это, похоже, неизбывно? - с грустью подумала Ирина. Пора звонить Косте. Что у них там? Трубку долго не брали, наконец, откликнулась мать.

-Привет, мам. Как вы там? Как себя чувствуешь?

-Я нормально. Катюша в школе, у нее сегодня контрольная, вчера до позднего вечера у Светы готовились.

-А Кот?

-Послушай, Ирина, только не пугайся. Он поднялся очень рано, я думаю, может и вообще не спал, сказал, что ему необходимо кое-куда съездить. Катя даже еще спала. Попросил вызвать такси. Что-то в ванной долго с лицом делал. Вышел весь загримированный - не разберешь какой нации человек. Сказал, что вечером вернется и какие-то странные слова, что он за меня и Катю отвечает. Это что за новости? Я пока еще в здравом уме и силах. Катюшу ращу нормально - голос у матери подрагивал.

Ирина понимала, что издергали ее все обстоятельства, невнятное теперешнее поведение Кости показалось ей вдруг обиднее и несправедливее всего.

-Я думаю, мама, это у него психоз посттравматический, такая повышенная ответственность. Пройдет. Я проконсультируюсь у Федора Сергеевича. (Ирина упомянула специально уважаемого матерью знакомого врача), а поехал он, я думаю, к девушке. Соскучился. Ночью, может, стихи писал.

-Это ты все по себе меряешь. Чуть что у тебя в юности не так - ты к тетрадке, то дневник, то стихи. Он уравновешенный, разумный. Может быть, конечно и к девушке. Волновался, конечно, как она его примет с таким лицом. Ладно. Дело молодое. Обойдется у них - мать вздохнула.

Ирине было мучительно ее жаль - хорохорилась вчера, Лескова возила, а сердце ныло. Результат - приступ. Но вида нельзя показывать.

-И мы разберемся, хоть и не такие молодые, правда, мам? Катьке привет. Вечером я позвоню, а Галке я уже звонила, - приврала Ирина, - сговорились встретиться завтра...

-Ни к чему все это - сухо сказала мать - До вечера.

Обижена она крепко и надо действительно до всех дел позвонить Галке. Ирина взяла записную книжку. Галка - сейчас стильная опытная хозяйка брачного агентства...

В школьные годы Ирина была довольно бойкой и независимой и умела как-то не "пускать в разговор" неподходящих девочек. Тихонькая Галя была неподходящая. Мало читала, в интересных местах не бывала. Ирину, однако, смогла поразить имитацией ее же способа оттеснения от компании. Ирина как-то на перемене бегала в буфет, из их класса была там одна, потеряла много времени, вернулась на этаж, а все девочки столпились... вокруг Гали, Ирина разбежалась: "А что тут? Что случилось?". Галя независимо повела плечом, промолчала, остальные тоже плечами пожали, разошлись в стороны, но никто не поспешил Ирку ввести в курс дела. Из гордости ни у кого больше ничего спрашивать не стала, но к Гале стала приглядываться и обнаружила, что у Гали своя компания во дворе, что она учится играть на гитаре, а потом она узнала и другое - в Галю влюблен мальчик из девятого, симпатичный мальчик. Ей, этой Гале, были посвящены тогда многие страницы Ирининого дневника. Потом, когда они уже бы в девятом, их свело увлечение театром, литературой. Однажды после факультатива разговорились, и началась их длящаяся два года страстная дружба. Были неразлучны - одна компания, одни интересы, постоянно торчат или у одной или у другой: театры, кино. Вместе и к поступлению готовились - один репетитор. А потом, так же быстро их опять и разнесло. После школы Галка неожиданно выскочила замуж за пятикурсника венгра. Через год, женой, уже беременную, он увез ее в Венгрию. Вернулась Галка в Россию, овдовев, в 98, через родителей разыскала Ирину и начались совсем новые их отношения. Здесь Галка осмотрелась, прикинула и открыла маленькое, сначала с крохотным штатом, с небольшим банком данных брачное агентство "Чет-нечет". У нее получилось - одна за другой шли под венец сложившиеся при ее участии пары. Дочь Галкина тоже рано вышла замуж, жила в Италии, все у нее было хорошо и с Галкой у них были милые и легкие отношения - ездили вместе отдыхать, устраивали набеги на парижские магазины.

- Почему ты вернулась? Ты же там прижилась, язык знала, все было? спрашивала тогда Ирина.

- Понимаешь, Ирка, без Золтана все померкло - не хотелось ходить по тем улицам, заходить в те магазины и кафе, телевизор смотреть. Ирма взрослая. Конечно, она разделяла со мной горе, но ... у нее в то время начался роман, она не одна, в общем "потянуло, потянуло холодком осенних писем" - помнишь, как мы пели. В общем, захотела в Москву. Вернулась и ничуть не жалею. Видишь, баб счастливыми делаю...

К 2001 году агентство Галки разрослось, укрепилось, репутация у него была прекрасная. Ирине с Галкой всегда было о чем поговорить, к счастью, Галка, декларируя "Своих не лечу" никогда не предлагала Ирину сосватать. Сидели в кафе,обменивались, как и в былые времена, книжками и новостями, иногда выбирались в театр. Иринины рассказы Галя читала въедливо, многое критиковала, но кое-что принимала "на ура", относилась к Ирине трезво и всерьез - ценила, уважала и чувствовала, что привязана к ней. А Ирина в свою очередь тоже очень дорожила их ровными, понятными отношениями без истерической восторженности и сменяющих ее необоснованных претензий. Вот Ирина и решила, что пришло время воспользоваться Галкиными услугами для матери. Ей ответила секретарша: "Галина Семеновна будет через четверть часа, ей что-нибудь передать?"

-Да, будьте добры, передайте, что звонила Ирина Викентьевна и просила перезвонить ей домой сегодня в удобное для Галины Семеновны время.

Ирина положила трубку и хмыкнула: язык устал "Семеновна", "Викентьевна", важности сколько! Выпив кофе, Ирина вернулась к своему "Витьке".

"Витька пожал плечами и, обернувшись, сказал Рите - "это тебя". Уютно устроившаяся, заинтересованная Рита всполошилась:

-Проведал, подлец, где я. Дома не застал, так сюда. Пьяный, небось?

- Не знаю.

- Ты, Вить, скажи, что я в дверь уже вышла, домой иду. Он пока дом обойдет, я в окно вылезу и к Машке в булочную добегу, только ты мне куртку дай какую-нибудь, потом занесу. Видеть его не могу, заразу.

Витька выглянул:

- А она велела сказать, что домой пошла уже.

- А, ладно - мужик бросил палку и, пошатываясь, пошел направо. Рита быстро натянула старую материну куртку, она на нее еле налезла, и прямо в тапочках довольно ловко вылезла в окно и побежала налево. Через три минуты резкие звонки в дверь заставили Витьку подбежать и спросить: "Кто там?". Раздалась матерная брань. Мужик орал, грозил, требовал Риту. Витька посмотрел на отца: "Что делать? Что?" И отец как бы посоветовал: "Впусти". Витька открыл дверь. Полупьяный работяга ввалился в узкий коридор.

- Риты нет, я же вам сказал.

Мужик, грохоча заляпанными краской башмаками, оставляющими грязные следы, заглянул на кухню, а потом застыл перед лежащим неподвижно отцом "Это???"

-Мой отец. Ему Рита уколы делает, обихаживает его. Но сейчас ее здесь нет.

-Извини, парень, извини. Извини, извини, - мужик, стараясь идти на цыпочках, двинулся к двери, - Ты-то не причем. А ей - голову оторву.

Витя захлопнул за ним дверь. Немножко трясло. Неприятно. Взял тряпку, вытер пол. Подошел к отцу и неожиданно для себя погладил его по лицу. Покраснел. Ушел, наконец, на кухню. Читать не хотелось. К ребятам тоже. Телевизор он почти не включал. Вспомнилась почему-то Анька из палатки. Девчонка. Почему-то прикосновение к лицу отца вызвало острое желание погладить по лицу эту Аньку. Попробовать, какая она. Витька решительно оделся и выглянул во двор. Темнело. В палатке горел свет.

-Ты шоколадку предлагала? Хочу, - сказал он выглянувшей Аньке. Она засмеялась и протянула ему "Марс". Витька же беря у нее из рук шоколад, погладил ее ладонь, а потом неожиданно для нее провел рукой по лицу. Она отпрыгнула.

-Дурак! Придурочный что ли?

Но Витьки и след простыл. "Не-ет, не-ет, не хочу, не люблю. Не надо, - орало что-то в нем. Лицо было неровное, намазанное чем-то. Витька понюхал пальцы. Пахло какой-то косметикой: "Фу...". К 9 часам вечера, когда присмиревшая после бурного объяснения с Валеркой, ее пьяным ухажером, Рита занесла куртку и сделала отцу последний укол, отдала кастрюли с едой назавтра (стряпала Витьке и отцу Ритина мать - пенсионерка), Витька был вымотан, едва держался на ногах.

- Ты бледный. Не заболел? - Рита потрогала лоб. Ее рука была нежной, теплой, надежной, - Да вроде холодный. Что ты? Не болит ничего?

- Нет.

- По маме, видать, скучаешь, Витечка. Ты же еще ребенок. Где ж это видано...

Рита постелила Витьке, воткнула на всякий случай градусник.

- Сейчас малины все же дам. Погода-то снежная, сырая. Как бы не грипп. Отцу твоему это гибель.

Витька спал в эту ночь тревожно. За окном вдруг потеплело, дул влажный ветер, и обваливался пластами снег. Какие-то чудовища полубабочки - полугусеницы налетали - наползали, били крыльями, распускался гигантский сиреневый цветок, и лепестки его превращались в гигантские чайные блюдца. Мамин любимый чайный сервиз. Разбилась только крышка от сахарницы. "Мамин сервиз" - "мамин каприз" - рифмовал во сне. Утро началось с телефонного звонка: женский голос спрашивал отца. Это было впервые: ни разу за то время, что он прожил в их доме ему никто не звонил. Не зная, что ответить, Витька, как и вчера, беспомощно оглянулся на отца и опять вроде бы понял его.

- Александр Семенович в отъезде. Да, с вами говорит его сын. Из редакции? Хорошо, передам.

Назвать себя "сыном" было непросто, как-то неловко, но Витька, вчера осознав свое сходство с отцом - неподвижным, лишенным возможности говорить, почему-то почувствовал облегчение. Вскоре позвонила мама. Затараторила, объясняя свои обстоятельства. Опять выходило так, что ей никак, никак сейчас не вырваться - ну, не раньше, чем через три недели. Что-то про расписку, офис, какого-то Сола. Бог с ней. Витька слушал в пол-уха. Его сейчас больше занимали их здешние дела. А здесь была их общая жизнь с отцом. Витька подробно обычно пересказывал свои разговоры с мамой чувствовал себя обязанным это делать. Сегодня же рассказал о звонке из редакции, а о материном только упомянул. Постучали в окно. Витьку манил рыжий Ванька из третьего подъезда.

- Ну что, - выглянув в окно, спросил Витька.

- Слышь, Витек, там этот твой малахольный вроде повесился.

- Масленок?! - как-то дико задохнувшись, прошептал Витька.

- Масленок, - разведя руками, подтвердил Ванька. Витька бросил взгляд на отца, поймал его взгляд, вроде бы опять почувствовал сочувствие. Может быть, и одобрение, а, может, - и предупреждение. Он выпрыгнул в окно, понесся по талому снегу к подъезду Масленка. Ровно через секунду в окно скользнул худой мальчишка. Быстро обежав комнату, он точным движением открыл ящик стола - выхватил пачку долларов - тощую пачку, ручку с золотым пером, из шкафа вытянул красивый шарф, оглянулся, столкнулся взглядом с неподвижным человеком, погрозил ему кулаком, что, мол, глядишь, и выскользнул в окно. Через две минуты вернулся Витька.

- Жив Масленок, жив, пап, - неожиданно Витька стал делиться с отцом проблемами, - пошутили зачем-то, обманули. Пьяный лежит, но живой. Идиоты.

Пропажи Витька, конечно, не хватился. Вечером он сам решил позвонить в Америку. Что же она там, не понимает что ли? История с Масленком, поведение рыжего Ваньки Витьку озадачили, расстроили. Как-то неуютно было в доме. Не смогла рассмешить-растормошить Рита. Отец, на какое-то время привидевшийся родным, вновь потерял для Витьки интерес. Он даже сейчас и не мог понять, что вдруг ему пришло в голову искать у него сочувствия. Зачем это? Подвернулся Жуковский: "Не говори с тоской - их нет. Но с благодарностью - были". Вот мама - "милый спутник", конечно, всегда была. А теперь - "Алла Петровна" и в Америке. Подступали слезы. Витька не хотя подсел к отцу с салфеткой, тарелкой, ложками - большой и маленькой. Он сам изобрел способ наиболее удобной кормежки лежачего. Почти ни капли не проливалось, ни крошки не просыпалось. И отцу было удобно - он это видел. Не хотя вымыл посуду, протер пол. Послезавтра в школу. Слава Богу! В школе - Наденька. Девочка-мечта, светленькая, длинненькая, кареглазая. Сидит наискосок. Видно плечи, хвостик. Витька с ней и не говорил ни разу, ну, как со всеми: что задали или дай ластик... А все же. Нужна. Правда, не ему одному. Лева из соседнего дома знает ее телефон, ей звонит. Витька дозвонился в Нью-Йорк. Услышал мамин голос.

- Приезжай. Ты мне нужна, а тебя нет. Ты здесь необходима, а не там. И не нужна она мне эта Америка! - почти кричал Витька.

- Витик, потерпи, потерпи, у меня тут заказ - хоть какие-то деньги. А то на что же вам там жить, на что папу лечить? Ну ты же все понимаешь. Вот получу деньги. У меня билет на 13 апреля уже в кармане. Я точно прилечу.

Витька положил трубку. У нее был уже билет на 20 марта. И что? Было II часов. Витька еще раз заглянул к отцу. Вечером он почему-то всегда закрывал дверь к нему в комнату, хотя целый день дверь была открыта. Так повелось. Отец лежал прибранный. Рита как всегда постаралась, глаза были закрыты.

- Спокойной ночи, - выдавил с трудом Витька, тот даже не моргнул. "Может быть, сердится, видит, что я опять охладел", - подумал вяло Витька. Душа просила чего-то, какой-то встряски. Витька хоть и таскал ребятам курево, сам не курил. Курящая мама Витьке не посоветовала, и он прислушался. Но теперь... Где она эта "мама"? Витька достал сигареты из ящика маминого стола и увидел, что пачки денег, отложенной "на черный день" нет... Увидел, удивился, но как-то неглубоко - не до этого было. Сигарету он взял в руки уверенно, щелкнул зажигалкой. На кухне нашлось какое-то еще недопитое мамиными гостями вино. Затянулся-глотнул, затянулся - глотнул. Затянулся... Вина не было. В голове было пусто, было ощущение, что мысли вылетели и как облачка болтаются на нитках где-то сбоку. В мозгу было чуть-чуть щекотно, а во рту горько. Витька рухнул на мамин диван не раздеваясь, обнял подушку. Разбудил его телефонный звонок". Ирина поставила точку, потянулась, и тут же и у нее зазвонил телефон.

- Привет, Иришка, это Галя. Как жизнь молодая?

- Терпимо! Новостей много. Одна из них - умер Сашка У., помнишь, Мякшев. А вторая - у меня родители разошлись. Очень бы нужно было с тобой повидаться, посоветоваться. Ты - то как?

- Все в порядке. Ирма приезжала. Неделю жила. По театрам все с ней бегали. Теперь я вполне свободна. Можем увидеться сегодня, только попозже часов в 9. Ко мне приедешь, ладно?

- Конечно. Целую. До вечера.

- Еще лучше, - подумала Ирина, у Галки в доме бывать она любила уютно, как-то надежно, солидно, спокойно. Такой уж она человек. Ирина посмотрела на часы - три часа. Записалась - заработалась, но останавливаться не хочется, и она вновь погрузилась в Витькину жизнь.

"Было 11 утра. Звонила староста класса Ира Петрова, продиктовала расписание (оно изменилось), велела принести 20 рублей на охрану. 11 утра, а где же Рита? Обычно в 8 она уже у них, завтрак отцу готов, а она переворачивает его, умывает. Где же она? Витька заглянул к отцу - он вроде бы спал. Умылся, выбросил окурки, сполоснул стакан. Сейчас вчерашний ужас показался глупым, а исчезновение денег важным. Кто-то ведь взял? Рита? Ей зачем? У нее все деньги наши на руках. Ей мама шлет много. Ребята в доме не бывают. Кто же? Нехорошо это. Витька набрал Ритин номер - никто не подходит. 10 звонков, 15 -никто! А где ее мать? Где Любовь Ивановна - она же все дома сидит. Непонятно. Стало страшно. Витька заметался по дому. Что-то случилось, сразу и везде случилось! Деньги исчезли. Риты нет, а отец... Витька заглянул к отцу - он по-прежнему лежал на спине с закрытыми глазами. Витька осторожно подошел к нему, протянул руку - "Пап?" Рука коснулась холодной щеки. Витька руку отдернул, тронул еще раз и, давясь слезами, выскочил из комнаты. Не помня себя, он подбежал к окну, по дороге схватил куртку. Выпрыгнул в снежную кашу, побежал к окну Масленка.

- Дядя Гоша, дядя Гоша, - застучал он палкой к нему в стекло. - Дядя Гоша-а!.

Выглянул похмельный Масленок.

- Ты чего. Вить, ты чего друг любезный буянишь? Сплю я.

- У меня... папа... отец.

- Бог ты мой, кончился? - Масленок открыл окно, перекинул худые ноги в растянутых тренировочных штанах, подумал, вернулся в комнату, обулся в кеды. Выпрыгнул к Витьке, взял за руку, - Пойдем. Вместе будем. Ритка знает?

- Нет. Она не приходила. Дома ее тоже нет.

- Небось, этот урод Валерка ее закрутил - нажрался где-нибудь, а она выручает. Вот люди.

Они уже влезли в окно, от их ног на полу появились грязные следы. Ветер выстудил, пока Витька бегал, комнату. Серо. Неприютно. Мебель кажется враждебной, убогой. Они подошли к кровати.

- Хорошо, что глаза закрыты. Ты, Вить, ему руки сложи по православному. Он крещен?

- Не знаю.

- А ты?

- Я - да. Меня мама покрестила.

- Ладно. Будем считать, что крещен. Сам ведь умер, руки на себя не наложил, значит, отпоем. У меня батюшка знакомый. Теперь главное, к врачу. Я, Вить, видишь, не в себе. Нехорошо мне показываться. Ты уж сам иди вызывай, а я здесь с ним побуду. К Ритке загляни, вдруг вернулась. Она же девка хорошая, обязательная. Надо же, чтобы так совпало - и ее не случилось. А отцу твоему, видимо, срок пришел. Иди, Витек, иди. А потом маме твоей звонить будем. Да, Вить, мне неудобно, но может ты мне...

- Пива вам? - сквозь слезы спросил Витька.

- Конечно.

- Вам "Жигулевского"? - Масленок кивнул благодарно и, отвернувшись, тоже смахнул слезу. Витька бежал в поликлинику, но думал не об отце, а о том, как кто-то провел его, заставив бежать к якобы мертвому Масленку. "Масленок жив, Масленок жив. Я не один. Я не один, - радовалось что-то в нем. Думал ли он о маме, когда путано объяснял что-то врачу - пожилой тетеньке, выпучившей глаза от удивления. Она все переспрашивала: "Ты, мальчик, один с парализованным, один?" Не верила.

"Мама, мама?" О маме у Витьки мыслей не было. Рита нашлась. С синяком под глазом, истерзанная непомерной Валеркиной страстью, она прибежала сразу, как вырвалась из его пьяных объятий. Не охала, а стала помогать. Деньги, беготня, звонки. Хоронили Александра Семеновича У. Витька, Масленок и Рита. Поминали все дворовые алкаши, Рита с Валеркой и матерью. Пили за Витьку.

- Ты, Витька, человек, - все повторял Масленок.

- Наш парень, наш, в доску свой, - вторила Верка - почтовая.

- Интеллигент, - констатировал сидящий на корточках возле огромной собаки самый уважаемый алкаш по прозвищу "Техпомощь" - все всем всегда чинил, как ни странно, включая и душу, подправлял всякие поломки совести, подвинчивал критерии добра и зла. А алкашу это ох как нужно в бедовые часы похмелья. Витька выпил не чокаясь, почему-то поклонился дворовой братии в пояс и ушел в осиротевший дом".

Ирина дописала рассказ и почувствовала - кажется, нащупала нечто очень важное в судьбе покойного Саши - суицидальный склад натуры. Порев недаром заставил своего Мякшева порассуждать над пистолетом - "жить иль не жить" было ведь и Сашиным вопросом. Еще два дня назад, когда Ирина увидела в руках у Кости книгу о самоубийцах, у нее мелькнула какая-то неясная мысль о Саше, но там, у родителей, было не до того. А теперь в рассказе кое-что вылезло. Витька лишил отца на минуту подаренного тепла, и того сразу же столкнуло в небытие, он просто отключил себя от жизни. Тонкий пьянчуга Масленок, косвенно подтвердил хотя бы даже возможность самовольного лишения себя жизни. Уморил себя, скорее всего Саша, уморил, не пожелал более с этим миром иметь хоть что-то общее. "Итак - размышляла Ирина, - я дописала рассказ о Саше, буду публиковать или не буду, как уж выйдет, но для себя я много выяснила". Полвосьмого Ирина позвонила матери. Подошла Катя.

- Привет, Кекс, как вы там?

- Все хорошо. Я телевизор смотрю, бабушка ужин готовит. А ты что делаешь?

- Я, Катюш, рассказ дописала. Сейчас собираюсь к школьной подружке в гости. А где Костя?

- Мамуль, я сейчас бабушку позову, а то кино интересное. Расскажешь мне потом про свою подружку, ладно? Целую.

- Ну, беги смотри. Давай бабушку. Ну как ты?

- Все в порядке. Костя звонил, сказал, что часов в девять приедет, что все у него благополучно. Ему сказать, чтобы тебе позвонил?

- Нет, я сейчас ухожу, буду поздно. Теперь уж - завтра с утра.

Ирина положила трубку - ничего не узнала, ничего не поняла. - Как-то далеки они сейчас от нее. Она их не чувствует, разговор сухой. Недовольная собой, она начала собираться к Гале. На выходе ее поймал звонок Кости.

- Ириш, я у Ахмета в общежитии и Рита со мной. Знаешь, я сейчас, пожалуй, к бабушке не вернусь, но и домой не хочу. Мы пока все здесь поживем. Ты можешь ко мне подъехать сюда, дать немного денег и взять у меня ключ.

Ирина поняла, что сейчас предлагать Косте какой-то иной образ жизни, другой способ выхода из кризиса - это значит потерять доверие, контакт. Придется помогать ему, так, как просит он. Ничего хорошего в тусовках в общежитии нет, налаженная его жизнь, к сожалению, полетела, а свихнуться легко, значит, нужно помочь не свихнуться, хотя сейчас дать возможность некоторое время посвихиваться в этой компании.

- Кот, сегодня я еду по бабушкиным делам к Галке. С утра буду у тебя, говори адрес. Только, пожалуйста, позвони, предупреди бабушку, что тебя сегодня не будет, она ждет тебя к 9.

- Обязательно. Целую. Утром жду.

Ирина вышла из квартиры огорченная, раздосадованная - с Костей всегда почти не было хлопот - рос ровно, никакого экстримала. Эти "менты" включили какой-то пока неясный Ирине механизм. В конце концов, ему сейчас почти столько, сколько было Мякшеву или Сашке в период пистолета. И опять она успокоила себя мыслью, что она-то теперь героиня второстепенная, а вот завтра она увидит Костину Риту, интересно какая она, Костина "соучастница". Ирина ехала в метро и как всегда разглядывала публику: вот неопределенного возраста женщина читает - книга синяя, желтые силуэты на обложке. Д.Лондон "Маленькая хозяйка большого дома", под виньетками крупными буквами "Дамский роман". Ирина развеселилась, смешно представить, как Лондон ставит точку и красиво подписывает: ''Дамский роман". А издатели молодцы - вон какой контингент охватили - такая тетенька взахлеб читает. И обложка твердая. Надо будет написать роман "Соучастница" и тоже назвать "дамским". Настроение чуть-чуть поднялось. Возле метро Ирина купила цветы и мороженое и подошла к Галкиному подъезду. Галя в уютном домашнем брючном костюме уже ждала ее, рядом стоял кот - разноглазый Галин белый кот. Ирину завораживали его зеленый и ярко голубой большие глаза, и у кота к тому же удивительно длинные усы. Элегантный кот. Ирина сразу же рассказала дорожную байку про "дамский роман", Галя пригласила к столу. Сервировала она всегда изящно много милых атрибутов приятного застолья, она и Ирине дарила, только та не всегда успевала в своих последних квартирах и гостя принять - слишком быстро менялись обстоятельства. Галя рассказала Ирине, как сегодня удачно прошла встреча бостонского профессора с симпатичной дамой пятидесяти с лишним лет, историком и тьфу-тьфу-тьфу - у них все сладится.

- Галка, так я к тебе и за этим тоже. - Ирина рассказывала Гале о последних событиях, попивая вкусное вино, Галя задумчиво курила.

- Да, Ир, ты права, твоя мама привыкла быть в паре. Ей психически трудно переносить отсутствие твоего отца, конечно, он поступил правильно пошел вперед, но ведь он тоже привык жить в паре и сейчас, только в более комфортных условиях, так и живет. Она же нет. Но ты смешная - прошло-то всего два или три дня, еще ничего не ясно.

- Мне, Галка, ясно. А впечатление такое, что год прошел - уж слишком много всего произошло с моего приезда из Минска.

- Ты мне лучше расскажи по порядку все, тогда мы и до мамы твоей доберемся. И я пойму ход твоих мыслей и, может быть, смогу понять спешку.

Ирина рассказывала и про Ксению и про "благородного" Славу и про избиение Кости, и, конечно, все свои догадки, сомнения и рассуждения, касающиеся смерти Саши У., она тоже изложила Гале.

- Ты взбудоражена, сейчас необъективна. Возможно, многое преувеличиваешь. Может быть, твои догадки, что он хотел свести счеты с жизнью неверны. Болезнь есть болезнь... Вот мой Золтан... - Галя смахнула слезу. - Ты кстати с его женой - вдовой Аллой и Витей повидаешься?

Ирина задумалась. Настолько она была погружена в свой рассказ еще несколько часов назад, что забыла, что таких Витю и Аллу, да и такого Сашу придумала она, а ведь есть реальные Алла с Витей и они-то смогут рассказать правду.

- Да, наверное, только спустя некоторое время, а то ты права, я сейчас слишком взбудоражена и неадекватна, могу случайно их обидеть, расстроить. Да и понравится ли рассказ...

- Ты не захватила?"

- Нет. Ну его. Потом дам. А сейчас все же о матери.

Галя вздохнула.

- Ир, пусть пройдет какое-то время. Может случиться, что ей понравится новое положение - она свободна, появятся новые интересы. Может, тебе следует освободить ее от Кати. Снять "бабушкинский" синдром. Побудет одна, осмотрится и вот тогда можно будет попробовать создать ситуацию.

- А в ее возрасте это не поздно?

- Я ж тебе уже объясняла - это и поздно и не поздно - одинаково в любом возрасте, хоть в 20 лет, как на проблему посмотреть. Давай посмотрим весело, и будет совсем не поздно! А пока давай кофе пить с твоим мороженым и музыку слушать.

Галя подала кофе, поставила новый компакт-диск, и они обе погрузились на время в мир классической гитары. Гитару обе любили. Возвращалась от Гали Ирина в хорошем расположении духа - любила она Галину собранность, открытость, как-то сама собиралась, переставала паниковать и метаться. Яснее делались и жизненные ориентиры. У подъезда стоял Вася со своей неизменной бутылкой пива.

- Ирина Викентьевна! У меня к вам дело.

- Какое, Вася, дело? Слушаю внимательно.

Вася замялся.

- Может, ко мне на минуту зайдете или я к вам загляну?

- Вообще-то уже поздно, я сегодня устала, но видно у тебя что-то срочное, пойдем ко мне, выпьем чаю и расскажешь.

Ирина быстро вскипятила воду и бросила пакетики в чашки - с чайником возиться не хотелось.

- Я как бы это получше сказать... эмигрировать решил...

Ирина не сдержалась и захохотала.

- Куда, Вася? По какой линии? Национальной? Политической?

- Не смейтесь, а что мне с жизнью своей делать? Семью я пропил, потерял. Пью здесь и пью, смысла не вижу, а там я буду иностранец - буду бороться за право жить в стране. Пить брошу. Может, и женюсь тоже на эмигрантке, не обязательно из России.

Ирина помолчала, смеяться больше не хотелось - Вася ведь о том же, что и все - о побеге от самого себя. Ищет ведь себя человек, хочет найти себя же: хорошего, трезвого, осмысленно живущего.

- Вася, может, тебе пока не эмигрировать, а просто поехать на заработки - есть ведь всякие вакансии - требуется физическая рабочая сила. А понравится, тогда уж можно будет вида на жительство добиваться.

- Вы знаете, есть такая работа? Адреса можно?

Одна из газет, где иногда печаталась Ирина, как-то публиковала список таких вакансий и Ирина пообещала Васе принести ему распечатку, и вообще Ирина поддержала его положительные начинания и сказала, что всегда готова с ним обсудить все детали его плана. Окрыленный Вася, наконец, оставил Ирину с ее мыслями и проблемами в одиночестве. Галя сказала "освободить мать от Кати". Это серьезно. Жить вдвоем с Катей в такой крохотной квартирке Ирина огляделась - трудно, но, конечно, возможно. Главное, другое правильно понять, чего они все хотят, и постараться не навязать своего и не втянуть за собой в неподходящую для них историю. Ирина решила как раз завтра при встрече с Костей постараться понять, чего хочет ее сын и в чем, собственно, сейчас заключается ее участие в его судьбе. Ночью кто-то несколько раз звонил, но Ирина не снимала трубку. В эту ночь она действительно отдохнула, наконец, спала крепко, напряженные нервы, наконец, перестали причинять боль. Утром Ирина удивилась и вчерашнему разговору с Галей - теперь ей показалось странной мысль выдавать мать замуж и вообще мысль искусственно регулировать судьбы (того же Васи), ей, предпочитающей и за себя-то не решать до последней возможности. Сегодня впервые с приезда она включила телевизор, посмотрела "Новости", позвонила во все редакции объявилась, сговорилась привезти материалы, со вкусом накрасилась, покрутилась перед зеркалом и отправилась к Косте. Внизу на вахте долго расспрашивали, к кому да зачем, вертели ее удостоверение. В лифте с ней ехали корейцы, болтали, на Ирину не глядели, и она тоже отвела взгляд, тут впервые кольнула тревога. На 8-ом этаже она вышла, пошла по коридору, вглядываясь в номера. 815. Постучала, еще раз, наконец, кто-то слабо отозвался, Ирина толкнула дверь. Кавардак. Заваленный тряпками, книгами, заставленный посудой стол, на полу видеокамера, бутылки, на кровати длинноволосая полураздетая девушка.

- Извините, - проговорила она, - вскочила с постели, захватила какую-то пеструю тряпку со стола и пробежала мимо Ирины в ванну, - оттуда крикнула.

- Простите, я через секунду... Ирина стояла у стола, теперь тревога за сына стала явной - не так уж безобидно, похоже, это "свихивание", стало тоскливо от внутренних противоречий - где пускать на самотек, где вмешиваться. Она запаниковала: "Хотела же, чтобы он уехал, хотела. Здесь за три - четыре дня по воле обстоятельств мальчик теряет устои, ввязывается во что-то дикое..." Девушка вышла из ванной в длинной пестрой хламиде, причесанная, босиком.

- Еще раз извините. Я - Рита. Константин предупреждал, что вы приедете, но я некстати задремала: ночь была бессонная, у нас тут съемки. Она показала на камеру, - я должна была убрать весь реквизит, - и она махнула рукой на тряпье и бутылки.

Рита мило улыбалась, а Ирина паниковала и чувствовала себя дурой - то ли верить, что детки кино снимают, то ли возмущаться, что сын в бардаке. Рита стояла спокойно, как бы понимая, что Ирина относится к ней недоверчиво и, может быть, даже враждебно.

- Ирина Викентьевна, вы присядьте, вот сюда, - Рита скинула с табуретки на пол какую-то тряпку, - Я уберу это за две минуты и угощу вас вкуснейшим кофе.

Ирина молча присела, показалось глупым держать сумку на коленях, она, досадливо повертев ее в руках, пристроила возле ног. Ирина вдруг показалась себе такой вот немолодой мамашкой - надоедалой, она как бы со стороны посмотрела на себя и ее короткая стрижка, костюмчик, аккуратные ноготки показались ей бедненькими, блеклыми. "Вот так ко мне подбирается депрессия, - подумала Ирина, - Я сейчас не на своем месте, я вообще неизвестно где". Ирина стала озираться все беспокойнее, но Рита была начеку, она уже несла Ирине чашечку душистого кофе, уже был разобран уголок на столе, поставлена пепельница - красивая большая ракушка, сливки, поставлена маленькая вазочка с хорошими конфетами. Девушка делала все быстро, ловко, молча. Действительно, через несколько минут это была уже совсем другая комната: кровать застелена пледом, мусор вынесен, книги заняли свое место на полке. Рита села напротив тоже с чашкой кофе, Ирине же подлила свежего. Ирина решила попробовать поболтать с девушкой.

- Рита, это вы тут живете?

- Да. Это мой номер. Снимали у меня, потому что у Ахмета есть сосед, а я одна, удобнее. Ему надо быстрее показать заснятой свою пьесу. Там заняты трое, я и еще два мальчика. Костя вот очень нам помог - и морально и материально. Ахмет после случившегося не в себе. Костя все же покрепче.

- Ахмет уезжает?

- Не уверенна. Костя строит какие-то другие планы, да вот они скоро придут, все выяснится. Главное, Ахмету нужно было вовремя представить ролик - а то наш спектакль бы так и остался никому неизвестным.

- Так вы учитесь вместе с Ахметом?

- Я уже закончила. Пока живу здесь, потому что есть работа в Москве. Вообще-то, я из Нарвы.

Помолчали, говорить как-то пока больше не о чем, мучить девушку любопытством глупо. Сидели курили, обстановка была вполне дружелюбная. Ирина опять приободрилась. Распахнулась дверь, немыслимо намазанный, в темных очках с картинно перевязанной и подвешенной на косынке рукой вошел Костя, за ним Ахмет - действительно, вид разбойничий, да и синяк огромный, кровоподтек над бровью, - страшен.

- О, привет, Ириш. Знакомься - мои друзья - Ахмет, он из Косово, Рита - она из Нарвы. А это, ребятки, мама моя Ирина Викентьевна, для близких - просто Ирина.

Костя поцеловал ее.

- У нас здесь съемки были ночью, ты, к счастью, уже не застала "реквизит", а то бы напугалась.

Ирине сделалось весело - она, конечно же, решила не выдавать Риту и искренне пожалела вымотавшуюся девушку и вспомнила себя - надутую и подозрительную. Она взглянула на Риту, поймала ее взгляд и чуть-чуть ей подмигнула, Рита поняла и тоже лукаво улыбнулась. "Единомышленницы", радостно подумала Ирина, теперь все опять встало на место, здесь ей особенно делать нечего: надо дать сыну денег, взять ключ и просто осведомиться о его планах. Она встала.

- Костя, где бы нам с тобой пять минут поболтать наедине?

- Пойдем. - Костя взял ее за руку.

Они вышли на лестничную клетку.

- Кот. Ты меня немного напугал своим экстремизмом. Пожалуйста, не делай ничего сгоряча. Эта Рита... Она мне понравилась...

Ирина путалась под внимательным взглядом сына.

- Ириш, не тревожься. С океанологией я решил завязать. Я полезен в их театральных проектах. Скорее всего, мы втроем уедем, но не так, как хотела ты - мы уедем к Ахмету, там сейчас есть что делать... Вот подлечимся, и будем действовать. Не переживай, Ириш, видишь, у меня есть друзья, у нас есть обще дело - интересное. А эти " менты" - это неслучайно, уж больно у меня все было спокойно, как-то катился по жизни как бильярдный шар в какую-то лузу. Теперь же я сам - игрок. Рита - помощница верная. Я буду позванивать, повидаемся еще, когда соберемся ехать, я сообщу, бабушку и Катьку я люблю, но я понял, что не в том сейчас смысл моей жизни, чтобы возле них сидеть, как-то озарение вдруг возникло, вот я и побежал сюда. И все оказалось правильно. Ты меня должна понять, Ириш, "мы же с тобой одной крови: ты и я".

Ирина кивнула, на глазах были слезы. Что ж, прощание с сыном. И вообще все совсем не так, как она думала. Одно угадано правильно - у них своя жизнь и там Рита - героиня.

- Ладно, Кот. Я пойду, к друзьям твоим заходить не буду, извинись за меня и попрощайся. Буду ждать твоих звонков. Давай ключ, дом твой будет тебя ждать всегда в порядке. Я тебя действительно понимаю, а главное люблю и всегда и во всем за тебя. Это ты знаешь.

Ирина обняла Костю и, не оглядываясь, сдерживая слезы, побежала вниз по лестнице. Поймав машину, Ирина секунду подумала, какой адрес назвать, посмотрела на часы - час дня, скоро из школы придет Катя, надо навестить их, а потом уже пора заниматься делами - надо бы получить гонорар, поехать взять интервью - жить на что-то надо, от этих мыслей, пошлых, как считала всегда Ирина, стало скучнее, спокойнее. Назвала адрес родительского дома. Дверь ей неожиданно открыл отец - его она не видела уже несколько недель, еще до отъезда в Минск во все свои визиты сюда она его не заставала. Теперь же они оба как-то растерялись.

- Привет, пап, давно не виделись. Мама дома?

- Нет, кажется, в парикмахерской.

Ирина прошла в комнату, увидела большой рюкзак на полу - пачки книг. Понятно, отец пришел за следующим "Лесковым".

- Как ты съездила? Как там народ живет в стране Лукашенко?

- Как народ живет, не знаю, а студенты и преподаватели живут как везде - учатся, пиво пьют, в читалках сидят и соответственно, лекции читают, да диссертации защищают.

Ирина понимала, что ее ответ слишком уж сух и разбавила чуть - чуть личной информацией.

- Бывших однокурсников встретила. Он уезжать собирается, а ей в Минске хорошо - увлеченная, да и характер у нее хороший, - неожиданно для самой себя очень искренне похвалила Ирина вспомнившуюся ей Ксению.

- Кофе хочешь?

- Давай, кофейку. Катюшка не задерживается, ей еще не пора? - Оба посмотрели на часы и

- Без четверти два - сказали неожиданно хором, засмеялись, немного смущенно.

Отец пошел на кухню варить кофе, Ирина заглянула в детскую - там уже опять был Катин мирок - все, что она утащила в большую комнату, пока жил Костя, вернулось на место - большая мягкая кошка, большей альбом с фотографиями, вышитая какая-то еще пробабушкинская подушка (любимая ею с детства раннего). Грусть, нежность, вина перед детьми - все это сейчас было в Ирине, но как-то не болезненно, мягко отзываясь в душе. Раздался телефонный звонок. Отец снял трубку.

- Ирину? Да, пожалуйста. Ира, тебя.

Заглянул он в детскую. Ирина подошла к телефону.

- Татьяна.

- Ирка! Я мобильник проверяю. Павел подарил. У меня новостей гора. Запиши мой номер.

И она протараторила цифры. Ирина послушно записала и сказалаю

- Ты мне потом с нормального перезвони. Расскажешь.

- Вечером. Я сейчас у Пашки на репетициях, говорить неудобно. Пока.

Ирина повесила трубку, вошла на кухню. Отец ждал ее.

- А вообще как дела? - вдруг спросил отец.

Это новость - тон его был очень участливым, никакого ерничества.

- Терпимо, - подумав, ответила Ирина, - вполне терпимо. А у тебя?

- А у меня, - он широко улыбнулся, - хо-ро-шо!

Раздался звонок в дверь, пришла из школы Катя - невеселая.

- Что ты, Кекс? - кинулась к ней Ирина. - Как ты себя чувствуешь, ничего не болит?

- Голова. И Тройку получила. Ни за что...

Катя вяло, медленно разувалась, развязывала шарф. Из кухни вышел Викентий Сергеевич.

- Давай-ка, Ира, ей температуру померим.

- Ой, привет, дедушка, ты дома уже? Ну ее, эту температуру.

Но Ирина, конечно же, поставила ей градусник. Отец быстро уложил книги в рюкзак, кинул какие-то папки.

- Ира, сейчас вернется мама. Сама понимаешь, я не очень хочу с ней сейчас здесь видеться. Там, у меня, общаться проще. Время все сгладит. В общем, я ухожу. Вечером позвоню, узнаю, как Катя. К ней заходить не буду, сама ей что-нибудь объясни.

Отец поцеловал Ирину и ушел. Ирина вошла к Кате, вынула градусник.

- 0-о, Кекс, да ты заболела. Сейчас дам чаю с лимоном, аспиринчик.

- Мам, а где бабушка?

- В парикмахерской. Скоро придет.

- А дед ушел?

- Да.

- Я знаю - они теперь всегда будут везде по очереди, не вместе. Но мне и деда тоже жалко, он ведь теперь в другом месте, другом доме.

Катя выпила чаю и задремала. Ирина ждала мать нетерпеливо, ей нужно было к пяти в редакцию, а потом надо бы вернуться сюда. Еще раз вспомнилось Галкино "она должна избавиться от бабушкинского синдрома". Наконец пришла мать - хорошо подстриженная, уложенная. Шепотом Ирина рассказала про Катину болезнь, отказалась от обеда и, пообещав вернуться через два-три часа, убежала. В редакции она быстро переговорила, получила гонорар, пообещала рецензию и, не покурив ни с кем из знакомых, не поболтав "за жизнь" вышла на улицу. Захотелось заехать в Костину квартиру - ее ему оставил отец неплохую малогабаритную "двушку". У Кости порядок - только скопилась пыль. Ирина включила магнитофон. Костя слушал Паганини, и Ирина под звуки скрипки занялась уборкой. Еще раз с горечью поняла, что у Кости переменилась жизнь: сейчас он ничуть не дорожит ни этой квартирой, ни своей карьерой, ни компьютером с Интернетом. Для него сейчас этого места вообще не существует, и есть только Ахмет и Рита.

Наверное, они и травку курят, и вино пьют, - за этим не уследишь, да теперь и не надо. Костя вырос таким, каким вырос - он умен, порядочен, страстен и - друг своих друзей. Все, большего-то дать я не могу - только понимание. Зазвонил телефон. Ирина вздрогнула - она так глубоко задумалась... Она сняла трубку - молчание. Положила. Через несколько минут опять. Неприятно. Пока Ирина протирала пыль, складывала аккуратнее оставленные Костей книги, еще два раза звонил телефон, она больше не подходила. Когда она уже собралась уходить, позвонили в дверь. Она сразу открыла, не спрашивая, кто там. За дверью стояли два подростка в черных рубашках.

- Кто вам нужен? - строго спросила Ирина. Они замялись. Она смотрела на них холодно. Наконец один спросил.

- А это вы тут живете?

- Я, а вам-то что нужно, ребята?

Они мялись, видимо не знали, как поступить. Наконец, более смелый решился.

- Нам тут велели письмо хозяину квартиры передать.

- Так давайте.

Вступил второй, видимо смекнувший что-то.

- Так хозяину, а не хозяйке. Пойдем, Виталька, - повернулся он к первому и они, стуча тяжелыми черными ботинками побежали вниз. Через несколько минут очень обеспокоенная Ирина пошла за ними следом, на первом этаже валялся смятый конверт. Ирина наклонилась, подобрала, вскрыла. На компьютере было крупно напечатано: "Будешь общаться со всякой албанской и прочей восточной мразью, будешь бит. Подписано было "молодые друзья порядка". Ирина смяла конверт. Ну как тут быть? В ее время Саше никто не мог бы подбросить таких писем, значит, и роль Риты как помощницы ее сына делается совсем другой. И Ирине непонятно, как сейчас должно поступать ее сыну. Еще раз она подумала, пусть уезжают втроем, пусть скитаются втроем по Европе, Бог управит. Ирина ехала в метро, уткнувшись в "Новую газету" Политковская, Дьякова. Чечня, культура. Вдруг в вагон вошли трое точно такие, как описал Костя - затылки бритые, рубашки черные, прошли, оглядывая пассажиров прищуренными глазами. Ирина такую сцену видела в метро впервые, они не увидели ничего неподходящего, и вышли, по вагону пронесся шепот: "скины". Ирина поняла, что ей страшно, что теперь она не сможет уже воспринимать Москву по-прежнему. С кем обсудить? На переходе ей тоже было не по себе - милиция кого-то останавливала, спрашивала паспорт, казалось, что вот-вот и ее кто-то дернет: "Ваши документы". "Наваждение, - думала Ирина, - наваждение! Не одна же я в этом городе живу - вон и Галя и Татьяна по городу ездят, Галя вон вообще сюда вернулась из Европы.

В доме матери было сонно - гриппозно. Катя с высокой температурой спала. Врач уже был, дал рецепт. Мать как раз ждала Ирину, чтобы та сбегала в аптеку за лекарствами и купила фрукты. Пока Ирина обедала (мать пообедала с Катей), конечно, зашел разговор о Косте.

- Ириш, где он? Что случилось? Мне он сказал, что у любимой девушки и что ты в курсе, чтоб я не волновалась, он будет позванивать.

Ирина кивнула, ну что ей было ответить матери? "У него все в порядке". Ирина испытывала неловкость в обществе матери - хорошо пострижена, но, конечно же, сейчас неуверенна в себе, как-то стало стыдно, что так храбро предлагала ей новый брак, "что это вдруг я - "чужую беду руками разведу" - не мое это". Проснулась Катя, температура спала и она попросила гоголь-моголь и чтобы Ирина ей, как маленькой, почитала. Ирина с удовольствием и облегчением занялась Катюшей - добела сбила ей гоголь-моголь, с удовольствием облизала ложку, а потом ушла к ней в детскую читать Толкина (к сожалению, им увлекались все в ее классе). От чтения ее оторвала мать - Ирине позвонила Татьяна.

- Ирка! У нас тут такие дела - Пашка с ума, кажется, слегка сошел меня от себя никуда не отпускает, можно сказать любовью замучил, я вот сейчас из постели сбежала в ванну с мобильником - тебе звоню, чтоб дух перевести. Ты-то как, все у родителей?

- Катька заболела.

- А-а, ты молодец, мать хорошая, а я видишь, не смогла от Павла оторваться. Ой, пока, он стучится.

Ирина положила трубку и тихо пробурчала "Блажная", - вернулась к Кате, та за это время отвлеклась чтением какой-то статьи в журнале "Лиза" и продолжения Толкина не потребовала.

- Катюш, ты как? Давай горло пополощем?

- Сейчас. Ты приготовь, я через две минуты приду.

В большой комнате мать смотрела телевизор. Было как-то скучно, тихо в доме. Скучными голосами вещали дикторы, скучные картинки показывали. На кухне Ирина быстро заварила травы, поставила чашку для Кати.

- Мам, - Ирина вышла в комнату, - я, наверное, поеду, мне работать садиться нужно. Полоскание для Кати стоит.

- Ужинать с нами не будешь?

- Нет, спасибо, поеду.

Ирина зашла к Кате, потрогала губами лоб - температура не очень высокая.

- Я поеду, Катюш, мне работать нужно. Полоскание на столе. Будь добра, не забудь.

Катя поцеловала Ирину и уткнулась в журнал. Ирина купила по дороге "МК", одно из первых сообщений, бросившихся ей в глаза, было - пьяных милиционеров разоружили - унесли автоматы и запасные цинки. Они смертельно пьяные уснули в машине неподалеку от Бронниц, неизвестные взяли оружие и рацию. Ведется розыск. Милиционеры отданы под суд. Ирина с неудовольствием подумала, что везде одно и тоже - милиционеры и оружие. Кому же понравится дурная бесконечность? Ирина поняла, что все, что с ней произошло за последние дни все равно как-то связано с образом покойного Саши. Надо будет все же познакомиться с Аллой и Витей, в ближайшее время надо. Сумятица в душе, непонимание своей роли - вот сегодня ей было не по себе и в обществе сына, и в обществе дочери, и в обществе родителей, Татьянин звонок тоже как-то показался никчемным. Все время как бы ведется диалог с Сашкой. Вспомнилось, когда сидели в последний раз в "Пельменной", Сашка рассказывал ей эпизод из своей жизни с некой Нелей. Тогда его" кинул" какой-то очередной работодатель - его журнальчик разваливался потихоньку. Сашке он платить не хотел. И Саша решил его наказать - вынести из редакции новенькие ноутбуки и продать. Ему нужно было погасить долги за квартиру. Неле была нужна новая кровать. Собственно, долги он мог бы и еще сто лет не платить, но наказать нечестного хапугу хотелось. А больше всего занимала опасность, игра ума. Хотелось обвести вокруг пальца врага и проверить свои силы. Сначала Саша с Нелей сходили в разведку... Ирина представила себе июльский знойный полдень, московский дворик, пыльная разноцветная садовая ромашка. Двухэтажный неказистый дом, дверь, обитая клеенкой. У двери ленивая кошка с блудливыми глазами. Суббота. На месте только вахтерша. Саша морочит ей голову, убеждает, что ему необходимо оставить сообщение на столе Главного. Наличие у Сашки членского билета Союза журналистов, всяческих бланков и общество приличной дамы усыпили бдительность вахтерши. Солнце падает так, что факс высвечивается четко, кресло и телефон в тени. Сашка быстро оглядывает помещение - вот на полке два новых ноутбука, вот в шкафчике коньяк... Бывший Сашин однокашник Толя Валерьянов - хозяин "фирмочки" воспользовался Сашиными связями, умениями, а когда пришла пора платить, глядя в глаза, повторял одно и те же: "Денег нет. Счет пуст. Нет денег. Потерпи". Саша потерпел - через некоторое время то же самое: "Счет пуст. Денег нет..." А у Саши - любовница с ребенком, долги, собака - догиня Клава и ... пошатнувшееся здоровье. Сердце стало давать о себе знать. Сердце болит - голова работает. План прост, как всегда, схема проста и опробована - взять игрушки, необходимые для обновления жизненного пространства. В данном случае - ченчж: эти "игрушки" заменить на другие блага для Нели и ее сына Пети, корм для Клавы, лекарства для поддержания работы сердца, квартплату. Выйдя на эти позиции, Саша мог бы спокойно обдумать - жениться ему на Неле, писать ли на заказ сценарий или уехать надолго с Клавой в глушь в Тверскую губернию к товарищу на ферму. Неля тридцативосьмилетняя, утомленная. Из тех, кто, написав диссертацию, забросила науку, начала "красить картинки". Дома у нее то, что она называет "бардак", а тактичные гости - художественный беспорядок. Картоны, краски, драпировки, Петькины джинсы, пепельницы, большие раковины, веера. Неля ломкая, худая, она из тех, кто никогда не приобретет облика тетеньки средних лет. Со временем будет седой худой старой девчонкой. Саше с ней легко - она подружка, собеседница. Выпить, поболтать, пошляться по городу это с ней. Но мир эротических фантазий все же населен другими. Ну что ж, Саше не привыкать раздваиваться. Во всяком случае, пусть у Нели будет праздник, но подготовиться к нему она поможет. Выйдя из конторы, Саша с Нелей отправились в Сокольники - валялись в траве, пили пиво и обговаривали детали. Окно подходящее - стекло легко вынимается, половицы не скрипнут линолеум. В темноте Сашка ориентируется хорошо. В общем, последним поездом метро Неля должна его ждать у себя на ВДНХ, а потом уже (если все пройдет удачно) решат, на что менять эти "игрушки". Конечно, Толя Валерианов будет огорчен, он расстроится - "хозяева жизни" редко легко мирятся с потерями. Неля одна - Петька отправлен к бабушке на два дня: там занятия скрипкой по расписанию и полдник в 5 часов - неукоснительно. У Нели, понятно, все не так. Двенадцать - интересный детектив отложен в сторону. Сейчас, он уже, видимо, в конторе. Столы, кресла. Полка. Медленно, медленно, крадучись. Тихо-тихо... Протягивает руку. Взял. Опустил в сумку. Протягивает руку... Зазвонил телефон. Неля вскочила - Саше еще рано, руки похолодели - что случилось, нервно сдернула трубку. Фу-у, мама. Можно Пете завтра поехать с дедом на три дна в пансионат - горящая путевка. Можно, конечно, можно! Облегчение. 12.30 - Неля читает. Детектив написан женщиной. Женские проблемы - роман с опером. Облагороженные чуть-чуть подлакированные анекдоты и страшилки. Скучно. Час ночи. Позвонит или сразу приедет? Приедет ли? Неля ходит по комнате - к окну - к двери, к окну, к двери. Час пятнадцать - звонок телефона "Я у метро. Сейчас приду". Слабость в ногах, сердцебиение. Слава Богу! Слава Богу! Неля быстро мечет на стол четвертинка "Гжелки", черный хлеб, сыр, минеральная вода - все, что он любит. Звонок в дверь - Неля в коротком платье, на каблуках. Она выше Саши, ему это нравится. Берет из рук сумку, целует, за руку ведет в ванную, включает воду. Все молча. Чувствует - верный тон сейчас найти трудно. Вот сядем за стол - тогда. Саша напряжен, но кажется, встречей доволен. Сели. Разлили. Выпили - За тебя. - За тебя... - За успех. - За успех. Разговор завязался после второй рюмки. Раскрасневшийся Саша описывал, как подошел к окну, как выставил стекло, как напугал котенок, прошмыгнувший возле ноги. Как вдруг в комнате в темноте запсиховал - перепутал право-лево, как звякнул карабин сумки, и он покрылся потом, как вдруг не вовремя прихватило сердце. Неля охает, хвалит, сочувствует. О будущем не говорили - рухнули спать. О будущем завтра - с чистой головой. Неля взяла на себя реализацию "товара". Однажды она видела, как алкаш во дворе продавал какой-то "навороченный" утюг и его купила богатая иногородняя дамочка из их подъезда. И еще она видела, как непьющая тетка из соседнего подъезда однажды совала другому алкашу такой же утюг, для продажи, видимо. Неля довольно долго наблюдала семью на первом этаже: пьющую разбитную Светку и ее мужа. Вот Светку она и решила сыграть. Они с Сашкой жутко хохотали, когда Неля одевалась и красилась "под Светку". Небрежно, но с претензией одетая, Неля отправилась на соседнюю улицу. Там, прогуливаясь возле песочницы, где как она знала, собираются здешние "бражники", она дождалась первого же обратившегося к ней с предложением сгадать на опохмелку. Ему она деловито предложила процент со сделки, если найдет покупателя, и показала "товар". Сумму Неля назвала крайне умеренную - половину от реальной. Они с Сашей решили, что главное удалось - месть совершилась, на их нужды хватит, а от лишнего Боже упаси. Тощий бородач в шлепанцах и серой майке подумал минуту - две и сказал, что есть покупатель. Он повел Нелю к "ракушке", где возле серебристой иномарки колготился толстенький лысоватый молодой человек с прохиндейскими глазами за стеклами очков: "Фима, вот дама предлагает, - и он указал на сумку. Фима заглянул в сумку, не вынимая, осмотрел ноутбуки и спросил: "Сколько?". Неля назвала сумму, накинув сотню, как процент посреднику. Глаза Фимы сверкнули - цена ему явно понравилась, но он поторговался - пытался скинуть рублей двести, но Неля держалась уверенно и достойно - ей нужно столько и не копейкой меньше. Фима пожал плечами, расстегнул барсетку и отсчитал ей названную сумму. Бородач вроде бы индеффирентно стоял в стороне, но по нервному подергиванию щеки, по прищуру глаз можно было понять, как трудно ему дается ожидание. Как только Фима забрал "товар", Неля и бородач тут же пошли к песочнице, на ходу Неля выдала ему сотню. Это было для него счастьем - решением всех проблем на сутки. "Обмоем?" - предложил он, - я угощаю". Оставив Нелю у песочницы, он смотался и принес бутылку пива. Пили, передавая друг другу бутылку, по глотку - он с наслаждением, Неля - брезгливо, но сохраняя нужное выражение лица. Домой она вернулась довольная. Саша спал (он заснул одетый поверх застеленной кровати). Неля рассмотрела его - как все же побит жизнью, беготней, неврозами, неладами. По пути ли им? Вряд ли. У нее - Петя, да и надо определяться, выстраивать жизнь семейную. С Сашей же качели-карусели: пир вперемешку с похмельем. Да и ему с ней хорошо до поры до времени, как впрочем, наверное, и со всеми. Но завершение их полуторагодичного романа удачное. Она смогла ему реально помочь, ей и казалось, что когда-нибудь придется ему в чем-то помочь. Представился случай. Саша проснулся от ее взгляда. Она молча протянула пачку денег. Он поцеловал ей руку.

- Ну, как поступим?

- Знаешь, Саша, у тебя долг за квартиру - это важно.

- Прошу тебя, детка, сделай это. Я дам все эти листочки, квитанции. Не выношу этих сберкасс. Отсчитай там, сколько следует.

Сумма долга Неле была известна - Саша не раз хватался за голову, называя ее.

- Себе Нелинька, на диван, мы этот с тобой совсем доломали. Петеньке что-нибудь. Ну, а остальное мне с Клавой. Пора нам, голубушка, трогаться с ней в глубинку. Засиделся я в Москве, да и тебе отдохнуть от меня, как теперь говорят "безбашенного" пора. Закрутил я тебя, заморочил.

Неля вздохнула, не спорила. Вместе сходили в мебельный, выбрали диван. Советовались, как добрые друзья. Они, в сущности, ведь и были друзьями, близкими друзьями. Вечером Саша уехал за своей Догиней последний месяц ее передерживал сторож одной типографии - его бывший одноклассник. Через два дня Саша с Клавой отбыл в провинцию.

Ирина представляла себе Сашу, Нелю. Думала о своем сходстве с Сашей ей не раз приходилось расставаться, пройдя вместе какой-то этап. Труднее всего давалось расставание с теми, кто говорил ей "ты мне как сестра" или вдруг она сама теряла разум и уверяла какого-нибудь мужчину, что он ей "как брат". Откуда это бралось? Видимо, из детства. Видимо, только в детстве кажется, что кровное родство самое надежное. Позднее делается известно, какие распри бывают между родными. Древнее, что-то родовое просыпается, когда говоришь - "ты мне брат..." А ссора со словами: "ты мне больше не сестра", между некровными, означает огромную силу разочарования. Здесь разрыв глобальный - по сути, как и было предпочтение когда-то, по сути. Между кровными же - просто большую степень недовольства, чаще всего сиюминутную. Таких разрывов было в Ирининой жизни несколько, больше было таких же мягких, как у Саши с Нелей.

Ирина подходила к своему подъезду уже в темноте. К ней кинулся Вася.

- Ну как удалось узнать про вакансии?

Ирина совсем забыла о Васе, о своей ответственности перед ним за поманившую "заграницу".

- Нет, Вася, некогда было. Катя заболела, другие дела были. Постараюсь завтра.

И вдруг преданный ей, смирный Вася заорал на нее.

- А-а, только о себе заботитесь, мадам. Все вы, евреи, такие. Только под себя гребете!

Вася плюнул ей под ноги и скрылся за домом. Ирина остолбенела причем здесь, во-первых, евреи? Во-вторых, с чего бы хорошо ею оплачиваемому Васе выражать такую неблагодарность и непочтительность? Водки дурной выпил и накрутил его кто-то, конечно. Стало противно. Поднялась к себе в квартиру уже в плохом настроении. Все в последнее время выводит из себя. А ведь Сашка тогда рассказывал об этой Неле вроде бы в пику ей, Ирине, мол, она смогла быть Саше помощницей сейчас, смогла бы ты, если и не мне, то кому-нибудь, хватило бы пороху? Задним числом Ирина обиделась на Сашку. Пока она переодевалась, варила себе картошку, несколько раз кто-то звонил и клал трубку. Действовало на нервы. Опять зазвонил телефон, Ирина грозно сказала.

- Да, слушаю.

В трубке Татьянин шепот.

- Ир, я из постели звоню. Он уснул, а у меня мобильник, к счастью, под подушкой, - она хихикнула, - а он не знал. Он меня в постели при себе держит, говорит, для вдохновения. Вскочит, чего-то попишет и опять ко мне с ума сойти...

- Тань, а мне-то ты что звонишь? - устало спросила Ирина.

Возникла пауза, а потом Татьяна почти закричала.

- Ты мне завидуешь, завидуешь - у меня вот есть мужчина... Ирина ее прервала, захотелось поссориться.

- Тань, а почему ты тогда из-за елочек после пруда от меня сбежала, а?

Татьяна заорала, видимо уже не боясь разбудить своего милого.

- Это я вышла к пеньку, а тебя нет! Я решила, что ты в кустики на минутку отбежала и стала ждать и как дура, как дура...

Татьяна отключилась. Ирина осталась с тренькающей трубкой в руке. Вот и поссорилась. Оказывается, было тогда недоразумение. И у Тани была своя точка зрения на случившееся тогда, и она молчала, не ссорилась, а начала склоку сегодня я. Вася дернул меня, я Таню. Глупо. С ней-то уж точно ссориться глупо. Она сейчас счастливый сексуальный объект. Этому-то я не завидую, сама не раз попадала в такие же руки. А женские реакции действительно непредсказуемы. Ирина устроилась в кресле с детективом, решила полностью отключиться от всех дел сегодняшнего дня, а потом уже, в ночи, сесть писать заказанную рецензию. Но не читалось. Вспомнилось, как несколько лет назад женская дружба поманила ее вновь. Как и в студенческие годы, они болтали по телефону - каждый вечер - своеобразный отчет за день. Приезжали друг к другу разбирать шкафы, перетряхивать гардероб, чистить от лишних бумаг письменные столы. Они (в то время одинокие женщины) отдыхали в обществе друг друга. Каждую мелочь, каждое смешное или странное обстоятельство они толковали и перетолковывали, искали знаков, не хотели пропустить поворот в судьбе. "Ну, как сестра, ну как сестра", - часто повторяла подруга. Ей Ирина могла рассказать, смеясь, как ехала с табуреткой в метро - к родителям на Юго-Запад (решила купить для кухни), мест свободных не было, вагон был полон. А Ирина сидела на своей табуреточке возле "нерабочих" дверей и читала "Иностранку". Иногда, поднимая глаза, ловила недовольные, раздраженные взгляды, впрочем, иногда и веселые, тогда улыбалась в ответ. Поезд на станции "Спортивная" что-то слишком долго стоял с открытыми дверями. Уже прошло минут десять, пассажиры, сначала, терпеливо ожидавшие отправления, начали потихоньку переговариваться, роптать, выражать недоумение... Ирина на своей табуреточке продолжала спокойно читать. Вдруг какой-то вышедший из себя мужик лет сорока, в "спартаковской" майке кинулся к кнопке вызова: "Командир! Мы поедем или как?" Никакого ответа. Вагон прокомментировал: "Вот, как всегда - даже в известность не ставят. Не удосужатся ответить". Вдруг из переговорного устройства донеслось: "Поедем - поедем", мужик, уже занявший опять свое место, подскочил, изумленный, к микрофону и задал наивный вопрос: "А когда?", оттуда донеслось ехидное "Когда надо..." Потом началось и вовсе нечто невообразимое: объявили, что в сторону Юго-Западной поезд последует со второго пути. Одуревшая публика потянулась к выходу: кто ворча, кто, потихоньку матерясь, а кто и потешаясь над "московским сюром". Ирина вышла тоже, за ней выпрыгнул невысокий дедок и окликнул: "Девушка, скамеечку-то забыли". Ирина оглянулась, взяла из его рук табуретку, поблагодарила, засмеялась и уселась на лавочку, поставив рядом табуретку ждать событий. Она не спешила на другую платформу - что-то не верилось, что поезд пойдет в обратную сторону. Оставшихся упрямцев все же выпроводила из вагона женщина в форме, и они толклись, и громко возмущались безобразиями метрополитена. Ирина читала, на ее табуретке уже стояли чьи-то сумки - люди размахивали руками, жестикулировали. Но когда заголосили одновременно и дежурная, и машинист, выгоняя из вагонов тех, кто ехал в Центр и, загоняя тех, кто к Юго-Западу, Ирина поднялась с места и со своей табуреткой загрузилась в поезд, вскоре двинувшийся туда, куда ему вроде бы заказано: в обратный путь. Когда Ирина рассказала все это в красках, с юмористическими деталями подруге, та почему-то погрустнела, посмурнела и истолковала все случившееся, как намек - Ирине предстоит вернуться в прошлое. Ирина ничуть в это не поверила, все веселилась и охала, вспоминая чудную поездку в метро. Пили чай. Подруга сидела на новой табуретке напротив окна и почему-то время от времени задавала сама себе странный вопрос, а кто вскоре будет сидеть на этом месте и смотреть на старое дерево и странный балкон с флюгером. Кто? Ирина пожимала плечами, отмахивалась, предлагала другие темы, подруга же так и ушла в каком - то смятении. Все у Ирины связалось воедино, когда спустя некоторое время подруга стояла в дверях и требовала немедленно вернуть ее блузку и книжку и, утирая слезы, все повторяла: "Ты мне больше не сестра!". А почему? Просто на горизонте опять возник Илья третий (и последний!) Иринин муж, и Ирина с привычной радостью прислонилась к нему. "Вот он обратный ход", - вспоминала она пророчества подруги. "Ренессанс" с Ильёй продлился недолго, он уехал, дороги, собственно, у них давно разошлись, просто на время ностальгия свела их - это было для них отдыхом, разлука была совершенно естественной. Теперь изредка звонят друг другу. А вот подруга исчезла с горизонта окончательно. Но известно, что тот, кто исчез с горизонта одного, некогда любимого, человека, по странной закономерности или случайности появляется на параллельном горизонте бывшего мужа, приятельницы или даже родственников. Появляется чаще всего с просьбой не говорить об их "дружбе" прежней привязанности. Жизнь свела ее подругу в какой-то момент все с тем же Сашей, он обмолвился об этом однажды по телефону. Но сейчас эта подруга пришла в голову в связи с неприятным разговором с Таней. Не стоит ссориться. Ирина встала, в сумке отыскала листок, на котором записала номер Таниного мобильного. Набрала. "Абонент не отвечает или временно недоступен. Попробуйте перезвонить позднее". "Перезвоню", - решила Ирина, - помирюсь до того, как лягу спать... Позвонили в дверь.

- Кто там? - Ирина спросила нервно, никого вроде не ждала.

- Ирина Викентьевна, откройте, пожалуйста, у меня к вам дело.

Голос был детский. Ирина открыла. Стояла девочка лет одиннадцати.

- Что тебе, девочка?

- Меня папа прислал...

Ирина поняла, что опять какая-то чужая и странная жизнь вот сейчас вползает к ней в квартиру.

- Так, а кто твой папа?

- Василий Степанович Степанов. А я Варя.

- Зайди, Варя и объясни в чем дело.

- Я сама не знаю. Мы живем с мамой. Он с нами не живет, потому что он... да вы, наверное, знаете. Сегодня прибежал к нам, кричал, потом, у него припадок какой-то был, его "Скорая" увезла, а после укола, когда он глаза открыл, сказал к вам сюда сходить и сказать, что он просит его извинить.

- Так он теперь в больнице?

- Да. Только я не знаю, в какой. Мама мне сказала сходить к вам и быстро возвращаться домой.

- Спасибо. Варя. Погоди, я тебя угощу тебя чем-нибудь. Ирина достала купленную для Катьки коробку "Зефира в шоколаде", - Держи.

- Спасибо.

Девочка еще секунду постояла, разглядывая Иринину комнату. А Ирина рассмотрела девочку - некрасива: такой же формы, как у Васи нос, но милое выражения лица, чистенькая.

- До свидания, - наконец сказала Варя.

- Всего хорошего.

Ирина закрыла за ней дверь.

Отравился каким-нибудь пойлом, бедный Вася. Вот и нес ахинею. Тут сразу все бескультурье и вылезло: евреи ему виноваты, хотя ведь знает, что неприлично так высказываться, коли в интеллигентном доме принят. После ванны Ирина поставила телефон возле кровати, легла с детективом - нужно же узнать, кто там все-таки ограбил и убил. Но ссора с Татьяной все же мучила, ну хоть что-то сегодня бы уладить, хоть что-то. Еще раз набрала Танин номер, "Але", - шепотом откликнулась Татьяна.

- Тань, - это я. Я, кажется, тебя как-то обидела... Прости...

- Брось, Ирин, я тоже что-то сморозила. Он пока в ванной, блюет, кажется, я хоть вздохнуть могу, а то...

- Не печалуйся - поможешь гению. Вдохновляешь ведь.

- Шутишь. Пьет он как собака и требует, чтобы я ему постоянно в любви признавалась. Вот вовремя не сбежала, горько каюсь, ты же советовала. Теперь вот уж как вырвусь. Ой, все идет...

Татьяна отключилась. Ирина вздохнула с облегчением - останемся друг для друга добрыми приятельницами и нечего покусывать друг друга - мало ли кто в какие беды с мужиком попасть может, а тогдашняя "невстреча" у пенька - это загадка, может, даже мистика, писала же я сама про Марину с Митей и "другое измерение", значит, допускаю чудеса. Раз для других, значит и для себя. Скрыло нас тогда что-то друг от друга.

Проснувшись глубокой ночью, Ирина почувствовала такую глубокую тоску, такое одиночество, что сил ощущать себя в пустоте не хватало. Как-то в последнее время суета, чужие дела, спутанные мысли, не проясненные желания, постоянный внутренний диалог, а иногда и полемика с мертвым Сашкой отвлекали от самой себя. Видимо, все же, ударило Татьянино - "у тебя вот нет мужчины". Ирина начала сама себе доказывать, что вот, пожалуйста, можно приблизить Георгия - милый человек и уж точно не будет мудровать над ней, как Павел над Таней, но ни к чему ей Георгий. Ирина поднялась, накапала себе пустырнику и начала увещевать себя, что не все так страшно во-первых, практически все одиноки - только кто явно, а кто тайно. В единение душ Ирина не очень верила. Во-вторых, паника и отчаяние первый признак депрессии, а депрессий Ирина боялась и всегда вздергивала себя и понукала, ей казалось, что если она потеряет вкус к жизни, упадет в безразличие, она сразу же постареет. А старости она боялась - ей казалось, что у нее (если конечно она до этого времени не успеет с собой разобраться) будет неэстетичная, жалкая и немудрая старость. Ирина бегала по комнате зажгла всюду свет, включила радио. По "Свободе" говорили об откате от демократии. Это Ирина слушать не стала - ей сейчас неполезно. Поймала музыку - на английском грустные песни о любви, это ей пришлось по вкусу. Было три часа, То звонят все кому не лень и из каких угодно мест, - а когда тоска, никого. Потом она сама над собой же и посмеялась - кто в три часа ночи должен знать, что у нее тоска. Потом сама же себе ответила - "близкий человек", а его - то и нет! Мысли, тоскливые мысли опять понеслись по кругу. "Нет, не может женщина так зависеть от того, есть у нее в данный момент мужчина или нет", "Я и не завишу, - спорила Ирина, - мне просто сегодня, сейчас плохо. Может, меня бы и собака утешила, но ведь нет и собаки. Может, если бы жила как нормальная мать вместе с Катькой - не свихивалась бы, не впадала в даун - держала бы меня Катя в тонусе. Но опять себе возражала - нельзя ребенка делать заложником своих несовершенств и держать при себе как костыль. У бабушки - там у них - все устоялось. Даже уход деда не развалил основу тамошнего быта. Я же подвержена всяческим влияниям и поветриям..." Ирина листала свои записи последних дней, перечитала "Витьку", подумала, что Васина дочка Варя почти ровесниц Витьки и тоже у нее неблагополучный отец. Мысли Ирины в какой-то момент приняли совсем другое направление - интересно, каким она увидит реального Сашиного сына, угадала ли она хоть что-то. Пора с ними познакомиться. И тут Ирина осознала, что в записке не было ни адреса, ни телефона. Видимо, Алла рассчитывала на то, что Витя увидится с ней, Ириной, и тогда, познакомившись, они обменяются телефонами. Где их искать неизвестно. Ждать, что Алле придет в голову еще раз самой объявиться, не хватит терпения. Да и вообще, это актуально сейчас, а не через месяц или тем более год. Как их найти? Распутывая весь клубок событий, Ирина, конечно же, добрела и до Ксении и Славы. Вот - Слава. Ведь именно он знаком с Аллой. С трудом дождавшись утра, перечитывая свои рассказы, записи, Ирина набрала Славин номер. Ответил сонный женский голос.

- Будьте добры Станислава Викторовича.

- А он еще спит. Ему что-нибудь передать?

- Будьте так добры, передайте, что звонила Ирина - его однокурсница, из Москвы и очень просила позвонить, если нетрудно запишите мой телефон на всякий случай.

Телефон любезно записали. Ирина извинилась за ранний звонок и теперь ее, уставшую, от самой себя, наконец, сморил сон. Проснулась Ирина от телефонного звонка, с головной болью. Звонила Катя.

- Мам, у меня температура нормальная. Я хочу уже встать, а бабушка говорит, что три дня с нормальной в постели. Но я уже не маленькая! Скажи ей, пожалуйста.

Ирина, преодолевая головную боль, предложила Кате найти компромисс сегодня еще полежать почитать, а завтра, если температура не подскочит, встать. Бабушку сейчас не следует раздражать неповиновением, но ее Катю, конечно нельзя считать малышкой - вполне взрослая и разумная уже. Уладив, по возможности, дела близких, Ирина померила температуру и себе. Ну ясно просто она заболевала, отсюда невроз этой ночи. А лечиться Ирина умела. Она не позволяла себе залеживаться, засиживаться, пила травы, гомеопатию, горло полоскала, не ленясь, и сейчас занялась всяческими процедурами. Часов в двенадцать позвонил Слава.

- Доброе утро, Ириша, мне передали, что ты звонила. Что скажешь хорошенького?

- Славочка, я по делу. Скажи, пожалуйста, у тебя есть телефон или адрес Аллы. У, ну этой, как бы Сашкиной вдовы.

- Есть, сейчас отыщу.

Слава отошел. Ирина удовлетворенно кивнула, все правильно идет, и без этого разговора с Аллой ее все время будет мучить невнятность Сашиного ухода, затруднять ее диалог с ним. Слава подошел и продиктовал ей несколько телефонов: домашний, рабочий и еще какой-то он не понял, но по которому всегда можно будет с ней связаться.

- Спасибо, Славочка. Я часто вспоминаю наш разговор и твое "автостопом по Европе", мне это сейчас пригодилось. Для сына. И вообще многое из того, что ты тогда говорил, сейчас в моей жизни отзывается. Причины, по которым ты ушел от Ксени... Ты ей передай привет, очень она хорошая. Всего доброго, Славочка.

- Будь здорова, Ириша, не пропадай.

Ирина переписала телефоны в записную книжку, прилегла с книгой. Зазвонил телефон. Галя.

- Ирочка, здравствуй, дорогая. Как ты тогда доехала? Как твои?

Ирина очень обрадовалась, какая Галка умница, как вовремя.

- Доехала нормально. Какая ты молодец, что звонишь, я что-то разболелась, у Катюшки грипп, наверное, подцепила. Ты меня отрезвила, я больше не хлопочу по поводу мамы, вообще, как-то запуталась, кому помогать, в чем. Костя вот уезжать собрался, в общем, сумятица. А у тебя как дела?

- Я как раз по поводу твоей мамы, есть один очень интересный клиент, это работа на перспективу, по крайней мере, если появится такая потребность у Марии Филипповны, я знаю, кого предлагать. Так что в работе все в порядке, а настроение очень среднее, вдруг почувствовала, что устала. Как-то от всего устала, надо о ком-то заботиться. Ирма далеко и взрослая, быть бабушкой я еще не готова, в общем, хочу проехаться по приютам, домам ребенка.

Ирина откликнулась очень живо.

- Галочка, ты всегда находишь какой-то человечески оправданный выход из своей тоски, а я всегда ловлю свой собственный хвост и копаюсь в прошлом.

- Ириш, ты лучше скажи, что тебе купить, я вечером заеду, тебя навещу. Ты лежи, грипп требует покоя.

- А заразиться?

- А я не боюсь. Сама знаешь - зараза к заразе. - Галя засмеялась, - В общем, лежи, заеду.

Ирина положила трубку почти счастливая, как же хорошо, что есть Галка. Пожалуй, только Галя и минская Ксеня сейчас являлись для Ирины ориентиром. Женский мир полон слабостей, лжи, ошибок, попустительства, самооправданий, выплыть трудно, но хочется. Ирина опять вернулась мыслью к Саше в связи со своей истеричной подругой, бросившей ее из-за самолюбия. Как у Саши на горизонте появлялись ее знакомые, так и у нее на горизонте всплывали люди из их общего или только Сашиного прошлого. Так неожиданно всплыл Алексей Мастерков, тот шофер - дальнобойщик, который под именем Сергея был выведен Игорем Поревым в "Романе с пистолетом". Он действительно был другом приятелем Сашкиного отца, к пистолету, (в отличие от повести, где Сергей, как и Тонечка, был заворожен оружием) вообще не имел отношения. С Ириной они и виделись всего раз - в тот самый злополучный день, когда пистолет выстрелил. Сашин отец послал в тот день Алексея на поиски сына (так иногда бывало) тот оказался свидетелем нелепой смерти Сашкиного друга, был напуган, Саша заставил его отправиться к Ирине (она тогда была у мужа), почему-то надеясь, что общество Ирины его отвлечет и смягчит впечатление. Ирина тогда себя чувствовала почти заложницей, мужа не было дома, явился незнакомый тип, представился Сашиным другом, почему-то пили тогда портвейн, кажется "777" и истерически открывали друг другу душу. Тогда же и наведался Игорь Порев (будущий автор повести), он был тоже как-то причастен к истории (то ли самоубийству, то ли дуэли), сидел с ними, пил и все выспрашивал, как они относятся к оружию, да к сексу, препротивный, кстати, тогда был разговор. Потом пришел муж, Павел, все разошлись. Потом подбросили Коле пистолет... Потом Ирина родила Костю, развелась с Павлом, в общем, настала совсем другая жизнь. Напоминала только о случившемся поревская повесть, которая тогда шла "на ура", но это была уже "литература". Алексей - добрый малый. В конце 80-ых он пару раз звонил спьяну поболтать - как-то удачно заставал ее у родителей - единственно ее постоянно существующий телефон. Тогда-то она узнала, что он уже не дальнобойщик, а шофер в какой-то фирме. Потом рассказал, что женился, что у него дочки, и, в общем, все хорошо. Пытался намекнуть, на общее "темное" прошлое, но Ирина замяла, больше он к "пистолетной" теме не возвращался. Как-то в 90-ых мама передавала, что он звонил. Поздравлял с Новым Годом. Только сегодня, свалившись больная, она вспомнила в деталях свою встречу с Алексеем. На второй или третий день по приезде из Минска у Ирины было несколько пустых часов, и она решила съездить на ВДНХ, на ярмарку посмотреть Катьке приличный плеер. Она бродила по огромному павильону, выбрала, наконец, то, что хотела, собралась выходить, а тут ливень. Зонта, как водится, не было, и пришлось пережидать сильнейший дождь, бродя по магазинчикам. Ирина устала, хотелось посидеть, выпить кофе, но ни скамеек, ни кафе не было. Она увидела просторное помещение - по периметру, как в аквариумах, подсвеченные "плавали" разнообразные швейные машинки, некоторые были красиво задрапированы, некоторые просто обвиты какой-то мишурой. Это было красиво, но главное, в этом стеклянном пространстве были стулья! Пять свободных стульев, и только на одном сидит парень. Ирина подошла к двери и спросила.

- Можно я у вас тут посижу? Дождь пережду.

Охранник, сверкнув золотым зубом, не вставая, спросил.

- Где это вы тут посидите, интересно?

- Да вот на стульчике.

- Нельзя!

- Почему же?

- Не положено.

- А начальство у вас есть?

- Есть.

- И где же оно?

- Вон за стенкой.

- Так спросите его, наверное, разрешат.

- Не разрешат. Уже были случаи... Это частный магазин.

Ирина хотела продолжить препирательства с охранником, но в эту минуту из-за стены вышел плотный человек с седой гривой - начальник и одновременно с ним, обогнув Ирину, вошел второй охранник. Это был Алексей. Начальник, узнав в чем дело, любезно разрешил Ирине посидеть на стуле, и золотозубый охранник сразу же придвинул его Ирине, а Алексей, всмотревшись в Ирину, тоже узнал ее. В этом террариуме, пережидая дождь, они разговорились. Алексей оказывается, давно уже из шоферов переквалифицировался в охранники. Сашин отец умер, квартиру завещал ему, Алексею, хоронил его Алексей, Сашу не отыскали. Ирина слушала Алексея и вспоминала Сашиного отца - он был чудак, замкнутый человек, книги, один - два собеседника, увлечение фотографией и никакой ответственности по принуждению - перед сыном и, оставленной давно женой. Саша навещал его изредка, как-то взял с собой Ирину. Лучше всех из Сашиных друзей той, молодой поры, знал его Игорь Порев. А приближен оказался только Алексей - человек совсем другого круга... Теперь в бывшей квартире Семена Александровича У. живет старшая дочка Алексея и его внучка, а он с женой Людой отдельно, младшая за границей... Оказывается, в последние годы он тоже видался с Сашей. У него, как и всегда была какая-то спутница жизни (уж не моя ли бывшая подруга? подумала Ирина), он как всегда что-то писал, что-то где-то публиковал, имел даже свой сайт. Вот компьютер их и свел. Ляля - дочка Алексея - работала в интернет-кафе. Как-то осенью 99 года Алексей заглянул на работу к дочке передать фрукты для внучки, засиделся, заигрался. Эти компьютерные игрушки он полюбил, как только получил к ним доступ. Дома жена гоняла от компьютера, а здесь, у дочки, умные в Интернете сидят, а дураки в покер с компьютером режутся. Сидел Алексей и играл увлеченно, вдруг услышал за спиной голос знакомый. Ба, да это Саша сын покойного Семена Александровича. Вид у Саши странный - вроде и элегантен как всегда, подтянут, а все же несвеж. Приглядевшись, Алексей заметил: выбрит Саша плохо, волосы поредели, тусклые. Сдал, значит, постарел. Алексей смотрел в упор на разговаривающего с каким-то парнем Александра.

- Одной дискеты хватит, - лениво втолковывал горячившемуся Саше парень, - хватит, я вас уверяю.

Саша пожимал плечами, возражал. Алексею все эти дискеты - мудрости премудрости неинтересны, а вот заставить Сашу повернуться очень хотелось. Старые штучки - еще, когда дальнобойщиком был, этим славился - мог на спор в пивной любого за стойкой заставить обернуться. Много тогда кружек пива выиграл. Саша обернулся, Алексей поднялся и с протянутой для рукопожатия рукой пошел к нему. "Здрасте, - шутовски кланяясь, сказал он Саше.

- Леша? Какими судьбами? Сколько лет сколько зим... -Отошли к угловому столику подальше от чужих ушей. - Как ты, где? - Саша по-прежнему холодно любопытен к людям. Ему, конечно же, все равно, где и как Алексей, но вдруг деталька какая, сюжет зацепят - все пригодится. Алексей же с удовольствием подробно рассказал и про дочек и про жену Люду и про работу в частной фирме, в охране.

- Ну а ты? Все пишешь? Все бродишь?

- И пишу, и брожу. Дочка твоя ничего девочка. Замужем?

- Не сложилось. Зато внучка у меня есть. Да ты знаешь, они в твоей, то есть папашиной квартире живут...

Саша равнодушно кивнул. Он давно уже понимал, что в его случае нет места причинно-следственным отношениям. Если ты сын своего отца, то дом его - твой дом и наоборот, твой дом - дом твоих детей. У Саши все врозь дома, жены, дети, родители. Он всегда не там, где его по-настоящему ждут, наоборот, сваливается, как снег на голову к тем, кто его вовсе не жаждет видеть... Алексей и Саша отправились побродить, на Арбате засели в маленьком кафе, захотелось поглазеть на публику, выпить пива. За соседним столиком вспоминали ураган: кто да кто, где да где был. Мужчина за соседним столиком развлекал двух моложавых дам рассказами, о том, что тогда творилось на Арбате.

- Я, как только ветер поднялся, мрак еще сгустился, юрк в кафе - оно стационарное, а те, что под навесами и зонтиками, сразу же и пострадали. А было красиво - все витрины освещены, фонари отражаются в потоках воды, молнии зигзагами и тоже в воде отражается. Такое, знаете ли, кипение цвета, света. Что там Спилберг с его спецэффектами. Цветные матрешки катятся, платки летят, фуражки, как летающие тарелки, звездочки подпрыгивают на воде. А потом, как стихать стало, смотрю, девушки по Арбату идут - босиком, юбочки короткие в облипку, или шортики, туфли и... майки в руках держат.

- Как? - выдохнули дамы.

- А что? Молоденькие, симпатичные. Они же без лифчиков ходят. А в майке мокро, сами знаете неприятно. Ну кино, просто кино! Век не забуду!

- Так ты в кафе и просидел?

- Да, вышел, уж как все стихло, закатал штаны и к метро пошел, к "Смоленской". Лотошники матрешек ловят, фуражки собирают.

Саша с Алексеем переглянулись, посмеялись - ну как на заказ история. Можно больше и не рассиживаться, пора по домам. Алексей расплатился. Саша внимательно наблюдал за ним. "Запоминает", - подумал Алексей. Иногда встречались у Ляли в Интернет-кафе, иногда созванивались и пили пиво где-нибудь в городе, время от времени с ним вместе приходила женщина - так себе, не особенно яркая, молчаливая... Последние полгода примерно что-то он пропал... Ирина слушала рассказ Алексея, думала, как все странно складывается, вот и Алексей видался с Сашей примерно в то же время, что и она, а в самое последнее время Саша исчез и с его горизонта. Алексей, рассказывая о Саше Ирине, просто увлекся воспоминаниями об общих знакомых; спустя столько времени, о чем бы еще ему и говорить с Ириной, он еще не знал, что Саши нет в живых, Ирина этим сообщением как бы подвела черту под рассказом Алексея. Алексей отнесся к известию не то что бы равнодушно, а с пониманием, вроде бы ему и тогда, когда они бродили по пивным, было ясно, что Сашина жизнь движется к финалу. Дождик кончился. Алексей отпросился у начальства и отправился проводить Ирину.

- Ну что? Положено вроде помянуть? - шагая крупно рядом с Ириной, произнес Алексей. Ирина еще там в "швейном" стеклянном павильоне внимательно рассмотрела Алексея: не выцвели глаза, по-прежнему темно-серые, яркие, лицо мужественное, четко очерчено, пожалуй, красивое. Лоб высокий, загорелый, морщины не портят, придают шарм. Крупный, высокий. Волосы светлые, седина незаметна. "Молодец какой" - почему-то подумала Ирина, надежный, сразу видно".

- Давай, Леша, помянем, конечно.

Взяли пива, сухариков, сели на лавочку, хотелось посидеть в стороне от людей.

- Смотри, как парит, как бы опять бури не было.

- Ну, будет, покатятся опять матрешки по Арбату, фуражки полетят, кто-нибудь увидит, другим расскажет, - занудливо проговорила Ирина и искоса посмотрела на Алексея, понял намек?

- Да, такое Сашке бывало интересно... Давай за него. Пусть ему и там, - Алексей показал наверх, - будет интересно. - Глотнул пива, помолчал, неожиданно сказал.

- А мне деревья только жалко бывает.

- А людей? - осведомилась Ирина.

- А людей не всех. Для некоторых так лучше, - значит, Бог прибрал.

Вскоре распрощались. Алексей полетел к себе на работу, Ирина отправилась через всю выставку к метро. "А что я делала, когда была эта буря?" - стала вспоминать Ирина. "А-а, сидела на даче и готовила к печати сборник рассказов, как раз тогда нещадно правила "Частный случай", в небе были зарницы, потом на короткое время поднялся ветер. Буря прошла стороной - не задела тех мест. И опять невольно Ирина наткнулась на мучающую ее в последнее время проблему - Анна, училка, в "Частном случае" это стерва-соучастница. "Написав ее - размышляет Ирина, - я думала, что дистанцировалась, но тогда у меня еще не было этого термина "соучастница", я просто выделяла нечто, что оскорбляло меня саму, нечто, живущее во мне. Потом я не раз и не два возвращалась к одному и тому же. Но только в последнее время за соучастие мне захотелось вынести приговор. Женщина ведь задумана как помощница. Помощь и участие, конечно, синонимы, но у слова "соучастие" особый оттенок, недаром за соучастие наказание строгое.

Ирина, пережив еще раз тот день, встречу с Алексеем и вспомнив, о чем думала в тогда, решила, что "зациклилась". "Соучастие", "преступление", "помощница" - только эти слова, кажется, остались в ее лексиконе. А главное, она и с места не сдвинулась - ничего не выяснила, шагов никаких не предприняла. Вот сейчас время болезни - время дремы, расслабления. Ирина любила иногда легкое "температурное бессилие", тогда приходили грезы, отступали острые утлы. Иногда, заболевая, она давала себе сутки на "приятное боление". Сегодня с утра вроде бы начала себя подгонять, теребить, но после Галкиного звонка, поняв, что ей приятно, что навестит добрый милый человек, Ирина просто лежала, покачиваясь на волнах температуры, и позволяла мыслям скакать вокруг нее, обтекать, залезать в прошлое, стремиться в будущее. Она вроде бы и дремала и не дремала... Вот вспомнилась встреча с одноклассницей, они учились вместе только последний год, но успели неплохо сойтись. Вера теперь доктор наук, филолог, ученая дама. Никакой богемы. Строгая, кажется, верующая. Участливо расспросила о жизни, коротко сообщила о своей, а потом поведала.

- Вот в Высоцкий монастырь собираюсь, надо о крестном помолиться у "Неупиваемой чаши" - пьет. И кузен пьет. А такие люди хорошие.

Ирина, знала, что в семье у Веры всегда был порядок - никакого кавардака с пьющими или беспутными мужьями. Один - положительный профессор Никитин, а тут такие признания, и Ирина ей искренне и сочувственно сказала.

- Что же, Вера, такое делается у нас тут, если не отец или муж, то уж крестный отец и кузен - обязательно подвержены. Рок какой-то.

Вера вздохнула.

- Тебе кого-нибудь надо вписать - я записку подавать буду.

Ирина вспомнила тяжелейшее время жизни с Петром, сгинувшим где-то в московском многолюдье, вспомнила Таниного Пашу, сбрендившего Васю и назвала их всех Вере, та аккуратно записала, на том и расстались. Ирина теперь к Гале и Ксене прибавила еще и радеющую за других Веру. Захотелось узнать, как там Татьяна, не сгубил ли ее еще любовник страстный. Она набрала номер ее мобильного, никто не ответил, позвонила домой, Гриша (сын) сказал, что мама на уроке - будет через час, Ирина осторожно спросила, как она себя чувствует, Гриша явно не был обеспокоен - вежливо поблагодарил за заботу и ответил, что все у мамы в порядке. Ирину разобрало любопытство, очень захотелось узнать, как это Татьяна выбралась из постели любвеобильного гения. А пока она набирала номер Таниного мобильника, ей пришла в голову счастливая мысль, Косте тоже необходим мобильник! Тогда он с "трассы" или из любого места сможет ей давать о себе знать, ну почти как в фильме "Брат-2" - Салтыкова с Бодровым перезванивались. От этих мыслей Ирине стало весело, захотелось сконцентрировать силы, внимание и "заставить" Костю позвонить. Что у них там происходит? Обещал же держать в курсе и пропал. И как там Катька, они же не знают, что и я лежу. Ирина позвонила. Катя подошла и сообщила, что чувствует себя хорошо, а вот бабушка лежит. Навестить заехал дед.

- Тебе его позвать?

Отец подошел к телефону.

- Привет, отец. Смотри-ка вроде тепло, даже жарко было, а мы в гриппу.

- Ты что, тоже?

- Да, вот лежу. Мама как себя чувствует?

- Спит сейчас. Температура высокая была, но я купил все что надо. Я здесь побуду, пока все не встанет на свои места. У тебя-то все есть, что нужно?

- Не беспокойся и есть все, и принесут, если нужно будет.

- Ну - ну. Ладно, поправляйся. Катю дать?

- Да, на минутку. Катюш, а Костя вам не звонил?

- Нет, мам. А ты тоже болеешь, голова болит? У меня сначала, помнишь, сильно болела, ну ты спи побольше. Видишь, я спала, и быстро все прошло. Чай с лимоном пей.

- Ладно, Катюш, как раз сейчас я и посплю, позвони мне попозже, расскажешь, как бабушка. Толкина своего дочитала?

- Дочитала. Я теперь Лескова читаю - страшную вещь "Леди Макбет Мценского уезда''. Ты читала?

Ирина серьезно ответила.

- Читала, Кекс, а почему именно эту книгу ты выбрала?

- А мне интересно стало, почему дед именно Лескова бабушку попросил привезти, ну я и открыла том, который дома остался - это вот эта "леди", теперь читаю.

- Ну ладно, целую Катюш, дочитаешь, поговорим.

Положив трубку, Ирина покачала головой с сомнением - в тринадцать лет, что там поймет Катя о страстях тех, не по возрасту. Ирина дремала, слушала радио, что-то читала, все строился, плелся в ней бесконечный диалог с самой собой - о роли, о месте в жизни и как-то вроде бы уже у нее и две команды - в одной "помощницы": Галя, Ксеня, Вера, в другой - "соучастницы": Ирина, Татьяна и еще некоторые. Как бы перебежать? Ирину разбудил звонок в дверь - она накинула халат, подошла, спросила.

- Кто там?

- Ирина Викентьевна, это я Вася.

Ирина приоткрыла дверь.

- Что Вася? Я болею, не могу тебя принять.

- Ой и не надо принимать, не надо, вы только простите меня, дурака, я ведь не в себе был. Врачи промывали, откачивали.

- Я знаю, дочка твоя сказала. Милая девочка.

- Ой, я ведь и их напутал. Так вы болеете? Что-нибудь нужно вам? Я мигом.

Ирина в знак примирения заказала ему купить ей минеральной воды, дала денег и закрыла дверь. "День прошел, - подумала она - день болезни, относительного покоя". Скоро, наверное, приедет Галя. Как-то вдруг установилось равновесие - ни о ком особенно сейчас она не тревожилась, ни с кем уже не была в ссоре, насчет некоторых обстоятельств и фактов принято хоть какое-то решение или уж во всяком случае, сформулировалось точно мнение. Ирина не ложилась, знала, что Вася сейчас обернется мгновенно. Действительно, он позвонил в дверь. Просунулось его знакомо некрасивое лицо, он улыбался застенчиво.

- Не сердитесь уже?

- Не сержусь.

- Если что нужно будет, звоните, посылайте меня, ну как всегда...

- Спасибо, Вася, за воду. Конечно, позвоню, пошлю, если что. А сейчас до свидания - я плохо себя чувствую.

Вася кивнул понимающе и исчез. Ирина поставила минералку на подоконник - пригодится. Ложиться больше не хотелось, посмотрев на часы, она перезвонила Татьяне. Голос у той был усталый. Ирина вроде бы сначала хотела поерничать, пошутить, но быстро перестроилась.

- Здравствуй. Как дела?

- Привет, Ир, фигово, чтобы не сказать точнее.

- Что случилось?

- Это не расскажешь... Короче говоря, он спьяну делается сексуальным садистом... Он меня... укусил...

Ирина ничего не смогла с собой поделать, она просто покатилась со смеху.

- Перестань, - сухо сказала Таня - а то брошу трубку. Я была в травмопункте... Место уж больно неудобное для обработки и дезинфекции. Зубы, сама знаешь, не у всех чищены, особенно у пьющих. Короче говоря, сидеть мне больно и ... многое другое. Но он же, садист, еще звонил мне каждые полчаса на мобильник и требовал, чтобы я ему признавалась в любви, а я то в травмопункте, то на уроке и вот я должна ему шептать, люблю, мол, конечно, люблю.

Ирина вспомнила, что ей есть, чем утешить Таню.

- Я тут Веру встретила, мою бывшую одноклассницу, она собиралась за пьющих записку подавать в одном монастыре, я Павла твоего назвала.

Татьяна была тронута.

- Спасибо, Ирин, за поддержку. Мобильник я отключила. Сюда пока ему пьяного соображения не хватает звонить, но на этот раз я, кажется, вылечилась - я к нему не вернусь.

- И не надо, коли, не хочешь.

Помолчали Татьяна, наконец, поинтересовалась.

- А у тебя что нового?

- Так, гриппую, лежу. Но это пустяки. Завтра поднимусь, это сегодня я сама себе разрешила поболеть. Представляешь, у меня Катька "Леди Макбет Мценского уезда" читает... По-моему, ни к чему. Минуй ее такие страсти.

Татьяна вздохнула.

- Да. А соломки все равно не подстелишь... Нам вот с тобой никто не подстелил, хоть и хотели, наверное.

- Ладно, Танюш, поправляйся. Извини, что хохотала, но если отрешиться что это с тобой - все же, как иллюстрация какого-нибудь анекдота.

- И не говори. Как думаю, что это со мной - реву. Как подумаю отвлеченно, как и ты ржать начинаю. Тьфу. Ладно, целую. Поправляйся.

Ирина повесила трубку и неожиданно опять разразилась почти истерическим хохотом. Позвонили в дверь. Ирина пошла открывать, еще не вытерев слез. Вошла Галя.

-Иришка, что с тобой? Что ты плачешь?

- Ох, Галка, я не плачу, я смеюсь, остановиться не могу. Но смех этот мой - грех. Проходи, сейчас все расскажу.

Галя прошла в ванну, вымыла руки, захватив сумку, вошла на кухню.

- А, хорошо, у тебя есть минералка, а я как раз спохватилась, что не купила, нужна для одного прекрасного средства от гриппа.

- Верный Вася купил. Он покаялся.

- И ладно, - думая о другом, отозвалась Галя, - Так, сначала ты выпьешь вот этого травного чая с медом, а потом через некоторое время я тебе дам чудесное лекарство.

Ирина села на табуретку и как завороженная, в какой-то сладкой истоме наблюдала за хлопотами Гали. Все движения ее были точными, вся она была настолько изящна и пластична, что только и хотелось сидеть и любоваться. Потом Ирина послушно пила приготовленное Галей питье и слушала, как именно Галя собирается действовать для реализации своего плана. Идея усыновить ребенка у нее созрела вполне, препятствий нет - она здорова, обеспечена, жилплощадь позволяет, а коптить небо, жить только для себя она не может. Сегодня она уже подготовила справку о доходах, завтра собирается записаться на прием к чиновнице, которая ведает этим вопросом в управе. Ирина слушала Галю и думала, какие же разные проблемы у женщин - одна ходит с укушенным причинным местом, а вторая все судит-рядит, где соучастие, а где помощь, а третья готова взять на себя ответственность за чужую судьбу. Вслух же Ирина, как бы отвечая на вопрос о причинах их различия, сказала.

- Наверное, Галка, это потому что ты вышла за своего Золтана, уехала с ним, куда позвал, Ирма при тебе росла, а не на бабушку была скинута, пока бы ты свое женское счастье обрела.

- Ну, Ириш, слишком у тебя все это схематично.

Возразила уютно устроившаяся в кресле Галя. Ирина прилегла, чувствовала приятное тепло после меда, ей было видно Галино лицо - узкое гладкое лицо, красивая очень короткая стрижка. Стильная женщина. Галя продолжила.

- У тебя, Ириша, свой путь - ты все, что переживаешь - свое или чужое делаешь материалом рассказов. Там ты, наверное, все и выясняешь для себя. Как ни кощунственно это звучит, но ты постоянно пишешь черновик - я имею в виду твою реальную жизнь - а на бумаге как бы проживаешь набело.

- Да, поэтому нас, писак, и не любит церковь. А за что любить, если мы как бы дважды жизнь земную проживаем. Но это. Галочка, сложная тема, тонкая материя, я боюсь ее касаться. Не готова, слаба.

- Ну и не будем.

Легко поднявшись из кресла, согласилась Галя.

- Лежи, грейся. Я сейчас поставлю тебе кассету хорошую и буду снадобье готовить. К утру будешь как новенькая. Обещаю.

Ирина слушала Рахманинова, наслаждалась Галиным обществом и просто физически ощущала, как чисто, ясно и правильно все понимается в ее присутствии. Напоив Ирину всеми своими "фирменными" отварами, Галя, выпив чашку чаю, убежала - утром предстоял важный разговор. Ирина опять мысленно обратилась к Косте: "Позвони!" В одиннадцать часов позвонила Катя.

- Мам, я спать уже ложусь, вспомнила, что ты просила позвонить. У бабушки еще есть температура, но деда она отправила, категорически не захотела, чтобы он с нами побыл до ее выздоровления. Сказала: "Катя уже на ногах, все сделает, что мне нужно". Он, по-моему, огорчился. Как думаешь, бабушка права?

Трудный вопрос. Ирина не знала, как бы она сама поступила, да у нее и опыта такого не было: ни с кем она так долго вместе не жила, она призналась.

- Не знаю Кекс, я это не проходила.

Катя вежливо посмеялась но, как подумала Ирина, отнеслась с недоверием к Ирининой некомпетентности.

- А, по-моему, не права! Он же ей в любом случае друг и близкий человек!

- Ладно, умный Кексик, ложись ты спать, и я буду - меня Галя всякими снадобьями напоила, сонным зельем, наверное, спать хочу - умираю. А утром я еще подумаю, права ли бабушка. У нее лекарства все есть?

- Есть, конечно. Дед все купил. И конфет купил и фруктов. Позаботился.

- Да, а как твоя Катерина?

- Плохо. Слишком уж любит Сережку - совсем и совесть и разум потеряла. Давай, мам, спать. Целую.

Ирина повесила трубку и провалилась в блаженный глубокий сон, последнее, что она подумала: "Ну, Галка - волшебница". Утром Ирина действительно проснулась абсолютно здоровая. Вернулись ясность мысли, работоспособность. Быстренько сварила кофе, натянула любимую майку и уселась за давно заказанную рецензию, дело шло, все ладилось, никто не отвлекал. Часа через два Ирина сделала перерыв, прошлась по комнате, вспомнила, что Костя так и не позвонил, а надо бы узнать, что там, в этой компании, происходит. Её призыв не достигал Костиной души. "Ну что ж, решила Ирина: не волхованием, так упорством". Она позвонила Васе, он как будто ждал ее звонка, сообщил о своей готовности ей служить. Ирина продиктовала адрес общежития и сказала, чтобы Костя сразу же при Васе набрал ее номер. Вася, сказал, что выезжает через пятнадцать минут, и все будет исполнено, как надо. Судя по голосу, Вася был трезв. Ирина решила, что сегодня еще день посидит дома, а назавтра хорошо бы запланировать встречу с Аллой и Витей.

Я же даже не представляю себе, как у них идет жизнь. Ходит ли она на службу или у неё свободный график, но можно попробовать позвонить днем...

Ирина набрала продиктованный ей Славой номер. Сразу же попала на Аллу. Голос у нее оказался довольно низкий, с хрипотцой.

- Здравствуйте, Алла. Я Ирина.

- Ирина, как хорошо, что вы мне позвонили. Я почему-то знала только ваш адрес, телефон не удосужилась разыскать, в общем, обычная безалаберность, но мне очень бы хотелось вас повидать, поговорить о Саше...

- С удовольствием. Кстати, вы тогда мне подали идею написать рассказ. Может быть, я вам его покажу, пока еще не знаю, стану ли публиковать.

- Очень интересно. Я хотела бы и Виктора вам представить.

- Ну конечно.

- Знаете что - приезжайте к нам.

- С удовольствием, а когда вам удобно?

- Например, завтра.

Ирина обрадовалась - кажется, здесь складывается удачно. Именно завтра. Ирина записала адрес. Жила Алла в районе метро "Профсоюзная". "Интересно, угадала я пятиэтажку или нет?" - размышляла Ирина, поглядывая на часы - Вася уже должен доехать до общежития. Как там Костя? Но позвонил не Костя, а Вася.

- Ирина Викентьевна, сказали, что эта Рита и Ахмет, о которых вы говорили и с ними парень-москвич вчера уехали из общаги. Вроде бы где-то снимают.

- Спасибо, Вася.

- Больше ничего пока не нужно?

- Нет - нет, спасибо!

Ирина положила трубку. Обещал же звонить! Придется не отсиживаться дома, а съездить к Косте, может быть, там что-то прояснится. Ирина быстро собралась, сунула в сумку "Кысь" Татьяны Толстой - приятель в редакции подсунул, захотел узнать ее мнение, и поехала на "Выхино". Ирина села рядом с молодым человеком худощавым в очках, он потягивал немецкое пиво из банки и ... читал "Кысь". Ирина не отказала себе в удовольствии поинтересоваться.

- И как идет под пиво?

Молодой человек медленно с достоинством повернулся к ней.

- Знаете, без пива хуже. А вы с чем пробовали?

Ирина серьезно в тон ответила.

- Я пока начну "всухую" - а там посмотрим.

Поулыбались друг другу и уткнулись в книги. К дому Кости Ирина подходила с неприятным чувством - уж очень ей не понравились эти молодые в прошлый раз, а тем более их послание. Поднялась на лифте, как-то все время поеживаясь. На всякий случай позвонила в квартиру, конечно, никого. Вошла, осмотрелась. Сразу видно, Костя здесь побывал, видимо собирал вещи в дальнюю дорогу. На столе записка: "Ириш, не сердись, что не звоню, есть причины (может быть, надуманные). Знаю, ты волнуешься и заедешь сюда. Мы пока еще в Москве. Пробудем до 17 мая. Я с тобой обязательно увижусь. Целую". Ирина, как и в прошлый раз, слегка протерла пыль, разложила по местам брошенные впопыхах вещи. Здесь ей было не по себе. У Кости с того времени, как он поселился здесь один, она раньше бывать любила - его друзья с удовольствием с ней болтали, она была в курсе их дел, в общем, принята в компанию. Ребята, когда находились деньги, ездили в свои "ученые" экспедиции, общались через Интернет с коллегами, некоторые искали для себя стажировку за границей. Как сейчас Костя с ними? Общается ли? Знают ли они о его обстоятельствах? От Кости Ирина позвонила матери.

- Слушаю - очень сухо откликнулась на звонок мать.

- Привет, мам, это я. Ты что такая строгая?

- Очень хорошо, что ты, Катя не выписанная отпросилась сегодня в школу, какая-то "серьезная" контрольная, но я думаю, просто по обстановке соскучилась и там ведь мальчик какой-то к которому она неровно дышит.

- Ты себя как чувствуешь?

- Температуры нет. Слабость небольшая, но, в общем, ничего. Как там Галя?

- Интересно. Хочет ребенка взять на воспитание.

- Это шаг серьезный, но она женщина, как я понимаю ответственная. Тут твой отец моду взял Майю подсылать меня по телефону проведывать. Я, конечно, очень с ней вежлива, но поверь, мне настолько кажется это фальшивым, неестественным, что как-то стыдно за Викентия - неужели не чувствует?

- Я думаю, он искренне обеспокоен и не может найти верный тон, он же хотел возле тебя побыть, пока ты болеешь.

- Хотел - не хотел... Я не принимаю!

Возникла пауза, потом мать спросила.

- Да, а твой грипп как?

- Галка вылечила, сегодня уже бегаю.

- Смотри, осторожнее. Как Константин? Что это у него за девушка?

- Девушка хорошая. Вроде пока счастлив.

- Чувствует себя получше? Последствий травм нет?

- Все вроде бы обошлось.

Ирина так расплывчато отвечала, создавала видимость своей информированности, но ее как раз и огорчало, что она не знает никаких фактов, как Костя выглядит, сошли синяки, зажили ссадины или нет? Действительно Рита и Ахмет верные друзья? Но с этими сомнениями она так и осталась, положив трубку. Да, там, у родителей (Ирина по-прежнему называла тот дом "у родителей) как-то нездорово, на лето нужно будет Катю отделить от бабушки - не надо дачи, нужно с ней куда-нибудь вдвоем поехать - "в Европу автостопом", опять вспомнился Слава. Ирина выглянула в окно - совсем другой вид - напротив башня - близнец, чуть правее детская площадка. Скучный и чужой микромир. Так получилось, что почти все свои квартиры Ирина не любила - исключение эта последняя. Как ни странно, эта крохотная, квартирка недалеко от "Преображенки" пришлась ей по вкусу. Миниатюрное "королевство" - все вещи слушаются, есть определенный порядок, есть даже подданный - Вася. Остро захотелось домой. Ирина решила от "Выхино" доехать до "Казанского", а там от "Комсомольской" рукой подать. В электричке в это время народа было мало, читать не хотелось. "Кысь" не пошла, Ирина вспомнила парня с пивом и решила попробовать так же при случае, а сейчас стала рассматривать пассажиров. Наискосок сидела очень высокая очень крупная женщина с короткими кудрявыми волосами в очках с очень свежим ярким выразительным лицом. Ирина рассмотрела ее длинные ноги в голубых джинсах, босоножки, длинные пальцы ног, аккуратно накрашенные ногти, голубая же рубашка чуть другого оттенка. Эта женщина держала на коленях крохотную кудрявую собачку - шоколадная шерстка, кокетливый бантик поддерживает челку. Доброта и безмятежность чувствуются в этой женщине. Дама вышла на платформе "Новая", возле вагона к ней подошел столь же крупный мужчина, одетый точно также, "не близнец, но муж" - подумала Ирина. "Коробейники" предлагали специи, нитки, шоколад. И был своеобразный дорожный уют. "Где же Костя?" - вдруг тоскливо подумала Ирина, вспомнив почувствованный ею неуют оставленной хозяином квартиры. На "Комсомольской", то есть на Казанском вокзале, Ирина попала в неприятную, глупую ситуацию. На "Выхино" Ирина вошла в сразу же подошедшую электричку, даже не подумав, что у нее нет билета. На "Казанском'', на выходе, стояли турникеты, и свирепые тетеньки требовали билетов. Ирина попыталась отговориться, что билет потеряла, но властной рукой цербера тетя оттеснила ее к кассе и потребовала купить "штрафной" билет. Ирина подчинилась. Не подчиняющиеся, обиженные, безденежные и безбилетные визжали, матерились, хныкали, законопослушные проходили быстро, молча, пенсионеры выясняли свои права. Ирина вошла в метро, она чувствовала себя надышавшейся запахом борьбы - граждане не хотели через заслоны попадать в родной город. Она даже немножко сожалела, что так легко подчинилась и не посклочилась. Все же она ощущала слабость грипп давал о себе знать. Нужно вздремнуть, отключиться от всего. Услышав, что Ирина открывает дверь, из своей квартиры вышел Вася.

- Ирина Викентьевна, я что-то волнуюсь. Может, мне надо было получше выполнить ваше поручение, ну расспросить поподробнее, студентов что ли...

- Нет-нет, Вася, ничего не надо. Ты мне помог, спасибо.

Голос у Ирины был тусклый - вдруг как-то сразу устала.

- Может, в аптеку надо? Вы ж болеете, - в голосе у Васи было сострадание.

- Я тебе позвоню, если что-нибудь понадобится.

Ирина закрыла за собой дверь. "Вот Вася детектив - хотел расследовать, куда подевался мой сын". А самое интересное, что никуда не подевался - просто живет своей жизнью. Умывшись с дороги, выпив Галиного снадобья, Ирина с наслаждением вытянулась на кровати, рядом как всегда на полу телефон. Она задремала. Вечером позвонила Галя - проведать, и рассказала о своих переговорах с чиновницей - оказывается, существует очередь, но можно и обойти, если ... заплатить. Галя и не знает, как быть, это что же значит, "покупать"? В общем, нужно понять все и поступить правильно. Ирина вникала в обстоятельства, вспоминала, все, что знала об этой стороне жизни - публикации, слышанные когда-то истории. Ирина вспомнила, что слышала об одном юристе, который консультирует по этим вопросам, решила для Гали найти телефон. Звонила Катя, попросила купить ей новые джинсы - белые и клешеные, а то летом носить будет нечего. Позвонил Георгий узнать, как поживает Ирина, и не изменилось ли ее настроение. Георгию Ирина была рада, но честно сказала, что у нее сейчас запутанные обстоятельства, неустойчивое настроение и поэтому она, к сожалению, абсолютно неспособна к нормальному общению. Ирина села за работу закончила рецензию, подготовила, наконец, отчет о командировке, оформила материалы конференции... Странно, почему все же нежелание романа как-то связано с Сашей. Может быть, завтра встреча с Аллой что-то прояснит? В конце концов, Аллу ведь она тоже себе выдумала? Утром рано позвонил Костя.

- Ириш, мы с тобой встретимся сегодня. Мне нужно с тобой посоветоваться. Уезжаем мы очень скоро. Нужно решить уйму практических моментов.

- Конечно, Кот. Когда ты хочешь.

- У тебя есть дела днем?

- Нужно в институт и в редакцию. Между двумя этими поездками у меня может быть окно. Часа в два.

- Классно, я и хотел примерно в это время. Пойдем посидим в "Кризис жанра", поедим чего-нибудь и обо всем поговорим.

- Хорошо, правда, я не помню, где это.

- А мы встретимся на "Кропоткинской".

- Хорошо, Кот. В два в центре зала.

Вот день и спланирован - работа, Костя, работа, вечером в гости. Сейчас главное, Костя. К счастью, он обеспечен. Отец, Павел Юрьич Юрьев гражданин Новой Зеландии, не забывает своего московского сына - ежемесячно ему идут деньги, кроме того, была небольшая сумма, оставленная ему дедом по отцу - эти деньги хранились у Ирины, что называется "в чулке" именно их она при последней встрече передала Косте. Скорее всего, пошли на их съемки или театр, - догадалась Ирина. Судьба Кости меняется, Ирина это чувствует остро; предстоит разлука. Из дома она вышла, одетая максимально продуманно. Ей очень понравилась та дама в электричке, Ирина вспомнила, как одна молодая журналистка назвала подобный подбор деталей "растяжением тона", у Ирины так же нашлись голубые джинсы и чуть более глубокого тона рубашка, кстати, Костина, но мужские рубашки Ирина любила. Крася ногти на ногах, она воображала себя той крупной и кудрявой дамой и даже как бы чувствовала на руке прикосновение мягкого собачьего уха. К сожалению, у нее никогда не было ни собак, ни котов - частые переезды с квартиры на квартиру, да и в родительском доме это как-то не было заведено... "Ну и к лучшему. У меня же нет чувства ответственности. Тем более - повышенной ответственности, которая требуется для беззащитных тварей". Ирина некоторое время поиграла в эту даму, даже дала ей претенциозное имя Эвелина, отработала особые интонации, придумала для неё "фирменные" характерные словечки, например "дарля" - такое сокращённое от "дарлинг", причём говорится всегда это капризно, в нос и всегда это обращение к мужу. Наигравшись в "Эвелину", Ирина отправилась по делам. В институте она быстро уладила всё, выяснила, когда возвращается её аспирант (он уезжал на месяц на родину) и возобновятся их занятия. Как и многие её однокурсники, Ирина нашла нишу в преподавании "русского как иностранного", сейчас у неё был милый человек курд, но гражданин Швеции, взрослый, знающий, что ему нужно, с Ириной у них был контакт. Именно от института Ирина и ездила на конференцию и теперь, конечно же, была обязана отчётом. К счастью, у неё ещё была свободная неделя - аспирант задержался - семейные обстоятельства. Он был женат (он Ирине рассказывал) на шведке и у него был сын. Ирина чувствовала, что эта свободная неделя ей очень пригодится. Но лаборантка предупредила, что её могут вызвать и раньше, предполагается переизбрание заведующего кафедрой Ирину настолько мало волновали все "кадровые перестановки", что она обычно, старалась ускользнуть от всяких подобных мероприятий. Но в этот раз, если не повезёт, придётся присутствовать. Но об этом сейчас думать не хотелось сейчас только о Косте. Ирина ехала в метро и читала "Ex libris", эту газету - еженедельное приложение к "Независимой" Ирина старалась не пропускать, иногда сама давала им материал. Обычно об оформлении книги, если выходили они с иллюстрациями знакомых художников. Там была реплика по поводу выпущенной издательством "НЛО" книги Чхартешвили о самоубийцах, той самой, которую читал Костя в день её приезда из Минска. Как же много всего уже наслучалось! "Да, не забыть попросить Костю обзавестись мобильником", сама себе напомнила Ирина. На "Кропоткинскую" она приехала чуть раньше Кости, устроилась с газетой возле колонны, но здесь, на этой станции ей никогда не читалось, отвлекала публика - кто - в "Изобразительных искусств", кто в "Личных коллекций", кто в Христа Спасителя, дети, провинциалы, иностранцы. Подошёл какой-то дядечка с тряпичной сумкой: "вы мне не дадите рублика два на хлебушек. Я провинциал, работы в Москве не нашёл, вот обратно придётся ехать". Ирина дала монетку и откликнулась: "Столица провинцию не жалует". Он отошел, медленно пошёл к выходу. Через минуту из подошедшего поезда выскочил Костя. Выглядел он намного лучше, всё почти зажило, что осталось на лице, было очень тщательно загримировано, он был оживлён, кажется, бодр. Поцеловав Ирину, он сказал.

- Классно выглядишь. Новый костюмчик?

Ирина засмеялась, поднесла руку поближе к Костиному лицу.

- Узнаёшь рубашечку?

Костя вгляделся.

- Моя. Древняя. Тебе идёт, Ириш. Ну, пойдём.

Они вышли к бульвару. Тот же дядечка клянчил "на хлебушек", заметив Ирину, вроде смутился, заспешил прочь. Костя уверенно вёл Ирину переулками, возле какого-то дома остановились, Костя взглянул на часы.

- Так, Ириш. Сейчас мы с тобой посидим, обо всём поговорим, пообедаем, полчетвёртого подъедет Рита...

Они спустились в подвал - Костя уже водил раньше Ирину сюда - Ирине нравились маленькие деревянные столики, негромкая музыка днем, "живая" вечером - иногда играли и джаз, который Ирина любила. Они быстро обсудили меню, заказали, выпили по глотку вина. Костя заговорил.

- Ириш, Рита нашла заказ. Ахметов спектакль можно сейчас продать, прокатить, я кое-что вложил в дело.

Ирина себя похвалила за проницательность.

- Как видишь, ни я, ни Ахмет на случившемся здесь с нами не зациклились, но мы твердо знаем, что Москва - это всего лишь один из городов мира. С нами и в других городах могут случаться всякие истории - и страшное может быть, и странное, и смешное. Но нас эта история как-то крепко связала, да еще и Рита. Она очень хорошо проявилась. В общем, я счастлив, Ириш. Мы едем. Я хотел с тобой поговорить вот о чем. Отец шлет мне деньги - немного, но регулярно. Я хочу написать тебе доверенность, получать будешь ты и делить пополам - для меня откладывать на номер счета в банк - это я тебе напишу, мне посоветовали. Половину тратить на ваши нужды здесь - у тебя все нестабильно, а там еще и бабушка и Катюшка, у деда же теперь "молодая жена", кто знает, как обернется. Я должен быть спокоен. У меня пока все очень удачно сложилось, не буду рассказывать, это долго, но поверь, удачно.

Им принесли заказ. Костя на минуту прервался, потом продолжил.

- Ириш, я благодарен судьбе. Что касается квартиры, ты ее сдавай, я бы тебе предложил жить там, но знаю, ты полюбила свою "норку", так что сдавай, а если Катька подрастет, а я не вернусь, то ей пусть перейдет или вдруг бабушке понадобится.

Им обоим стало смешно, что их строгая бабушка принимает там седого галантного кавалера.

- В общем, сдавай. Деньги - вам, там пополам делить нечего. Если вдруг у меня возникнут проблемы, я оставляю за собой право, предупредив, конечно заранее, на часть денег претендовать, но надеюсь, до этого не дойдет. Катьке учиться, одеваться, путешествовать. Пусть растет, европейской девушкой становится. Я все сказал, уф.

Костя шутливо вытер пот.

- Кот, ты меня ошеломил! Взрослые все рассуждения, внятная "экономическая программа". Возразить мне тебе нечего - правильнее, если я буду выполнять предписанное, не умничая.

- Ириш, ты у меня всегда была что надо. А теперь давай выпьем за тебя, все двадцать три года, что я был с тобой - ты меня всему правильно учила, правильно ориентировала, теперь пришла пора выбора и я его правильно сделал. А ты правильно поступила, что меня вырастила другом. Скоро придет Рита. Я хочу, чтобы ты нас благо славила. Я на ней женюсь. Сейчас, с сегодняшнего дня она моя невеста, я ей сделал предложение. Нам будет хорошо, где бы мы ни жили, а ты у нас будешь всегда желанной гостьей - это ты должна знать твердо.

Ирина, молчала - и нежность, и любовь, и отчасти - в очень слабой степени - ревность, даже не к Рите, а так - к их молодости и свободе. Взрослый, ясный, современный и порядочный, умный сын нравился Ирине без всяких "но", их не было. В зал вошла Рита - в джинсах, топике с длинными волосами - до середины лопаток - она показалась Ирине как-то моложе и милее, чем в прошлый раз в "общаге".

- Здравствуйте, Ирина Викентьевна.

- Здравствуйте, Рита. Пусть будет - просто Ирина, сын меня зовет по имени, мне будет неловко, если вы будете обращаться по имени отчеству.

Костя переждал момент - дамы обменялись любезностями - можно продолжить застолье. Рита заказала что-то, Костя налил ей вина.

- Итак, я пригласил вас сюда, чтобы сообщить - я женюсь. Я женюсь на Маргарите Денисовне Лидиной, она вроде бы идет за меня добровольно, а может, и с радостью...

Ирина смотрела на своего сына, явно изменившегося за последнее время. Скорее всего, Рита ему нравилась уже какое-то время, последние события, стечение обстоятельств - он повзрослел, и появилось зрелое чувство выработались критерии - какие качества должны быть в спутнице жизни. Рита подходит. Здесь подход уже иной не просто нравится и влечет - "одной с ним крови", одних взглядов на жизнь, такое не сразу распознаешь, а Косте случай помог. Ирина посмотрела на них, посмотрела, потом все же произнесла спич, чего от нее и хотел напоследок сын.

- Спасибо, Костя, что ты пригласил меня отметить вашу помолвку, мне кажется, что ты уже зрелый человек, у тебя есть определенные взгляды на жизнь, цели - все это мне нравится и мне нравится твой выбор. Рита, спасибо, что вы так хорошо меня приняли тогда в общежитии. Что сразу же дали возможность и посомневаться и порадоваться и полюбоваться.

После этих слов Рита рассмеялась, она поняла, что Ирина предлагает ей вместе хранить совсем невинную тайну и предлагает иметь общие воспоминания, как Рита проспала ее приход и не успела вовремя убрать реквизит (или следы ночного гульбища?). Костя, хоть и слушал, что говорит Ирина, был больше поглощен реакциями Риты и был рад, что нет никакого напряжения и обе его спутницы веселы и явно друг другу симпатизируют. Ирина с нежностью посмотрела на Костю.

- Беспокоился все же - женихом быть - дело новое, ответственное, а вдруг или мать или невеста взбрыкнут - женщины все же, тогда ссора, а ее как еще уладишь? А тут вроде бы приятие... - подумав так, Ирина еще раз поздравила парочку, посмотрела на часы и, отозвала Костю проводить ее и показать дорогу к метро, а то она вечно тут путается в переулках. С Ритой она расцеловалась. С Костей они постояли, покурили на улице, о Рите, о свадьбе больше не говорили - все решено, теперь они пойдут своей дорогой. Костя записал ей все, что нужно в блокноте, теперь передал блокнот. Ирина, которая ехала с мыслью попросить его купить мобильник, теперь не стала просить ни о чем: после того, как Костя поговорил с ней, она полностью положилась на его здравый смысл, и к тому же ещё раз уверилась в его уважении и любви к ней, Ирине. У дверей клуба они попрощались, Костя показал ей путь к метро, они поцеловались. Теперь путь лежал на "Профсоюзную". Ирина шла к метро и думала, что же я так спокойно отпускаю сына. Не вхожу в подробности, как у них с визами, где они будут жить, как поедут, и вообще не вхожу в детали, спокойно обсуждаю с сыном денежные проблемы, позволяю брать на себя заботу о бабушке и сестре и сама принимаю его можно сказать "братскую" помощь... Ирина удивлялась и не удивлялась одновременно - отношения с Костей у нее так давно развивались "по горизонтали" и хорошо складывались, что условно существующая расстановка она мать он сын казалась им обоим вторичной. Родные, близкие - это точно. Вот и произошло прощание. Но теперь у них впереди встречи. И Костя позовет ее (не просто потому, что должен, хотя и это, может быть ценно), в любое место, где будет сам, просто потому что всегда ей рад. Теперь она будет скучать по нему, ждать от него вестей, но не опекать и не контролировать, а этого у них, слава Богу, никогда и не было. Ирина так задумалась, что только на "Парке Культуры" и осознала, что ей обязательно нужно еще заехать в редакцию! Прощание ее с Костей и встреча с Аллой в голове у нее укладывались, а прочие дела как бы оставались в стороне. Ирина поймала себя на том, что, начиная с первого же дня после Минска, у нее так и повелось как будто не существует никакой работы, никаких обязательств. Тут Ирина вдруг запаниковала - если и дальше все так пойдет, то мне и жить будет не на что, я просто перестану зарабатывать на хлеб насущный! Надо взять себя в руки. К счастью, Ирина еще успевала на встречу. Она вышла на "Фрунзенской", и поехала к "Охотному ряду", она стояла возле двери, проезжая "Кропоткинскую", опять увидела того мужичонку, что клянчил на хлеб. Где сейчас Костя с Ритой? Наверное, еще сидят в "Кризисе жанра", радуются друг другу и обсуждают планы. Ирина прибежала в редакцию журнала, нужного человека застала буквально на пороге - уже собирался уходить, сумела как-то легко объяснить свое опоздание помолвкой сына, кстати; предложение, которое было прислано в редакцию задолго до ее отъезда в Минск, оказалось рассмотрено только что, ее приход кстати. Принципиальное соглашение было достигнуто, даже был предложен аванс, а это уж точно была "нечаянная радость". Окрыленная, Ирина, купив на радостях бутылку хорошего вина и букетик цветного горошка (любила сезонные цветы), поехала на "Профсоюзную". Её ждали. Стол был накрыт, хозяева нарядны и гостеприимны. Удивилась Ирина сразу, как только, сверившись с адресом, подошла к дому. Это был кирпичный дом. "Дом обоев" на Профсоюзной. Вот тебе и пятиэтажка! Ирина поднялась на лифте. Почему-то она решила, записывая, что ей диктуют код (а "закодировали" сейчас и все пятиэтажки), а не домофон! Когда Ирина нажала кнопки домофона, отозвался мальчишеский голос - Витя. В лифте было зеркало... Лифт и. зеркала - всё это было у моей Марины... Но я давно не Марина. Дверь открыла ей очень маленького роста, ну, метр пятьдесят пять самое большое, но очень пропорционально сложенная брюнетка. Крутой лоб, волосы очень короткие, очень густые "как шлем", - отметила Ирина, очень хорошая улыбка.

- Здравствуйте!

Как-то протяжно сказала она. Вышел высокий худой очень хорошо одетый подросток.

- Это Витя - сын Саши, правда, похож?

Ирина искренне удивилась сходству - то же лицо, ну может у Вити чуть иной формы нос и, конечно, рост - Витя намного выше. Алла проводила Ирину в прекрасно оформленную ванну, дала чистейшее вкусно пахнущее полотенце. Просторная комната, много картин, зеркала, хороший старый, видимо отреставрированный буфет. Двери в другие комнаты закрыты. На столе четыре прибора. Ирина заинтригована, но ей все очень нравится. Вдруг открывается дверь и входит седобородый, похожий на Льва Толстого старец. Его белая пушистая борода аккуратно лежит на темно-синей "толстовке", один глаз у него невидящий, зато второй смотрит весело, умно. Алла подбежала, чмокнула его в бороду.

- Проходи к столу, дедуля!" Подведя его к Ирине, Алла, указывая на гостью сказала.

- Вот Ирина Викентьевна - подруга юности Саши.

- Ириночка, это мой дедушка профессор геологии Валерьян Федорович Вихревский.

Ирина чуть не сделала книксен, когда произносила с трепетом.

- Очень приятно.

Уселись за стол. Аллочка ловко и умно вела беседу - немного о театре, немного о книгах, об Университете (Виктору тоже следует выбрать себе факультет). Как поняла Ирина, Аллочка закончила искусствоведческое отделение истфака много позже, чем Ирина, познакомилась с Сашей году в 87 ещё студенткой второго курса, был то ли роман, то ли слишком далеко заведший флирт, выросший из приятельских, а потом даже дружеских отношений.

- А где же вас свела судьба? - поинтересовалась Ирина.

- А представьте, на дедулином юбилее. Предполагалось делать о деде фильм, он ведь в геологии светило, так вот, Саше тогда предложено кем-то было в соавторстве писать сценарий. Тут юбилей - широко празднуется - Саша с соавтором приглашены, так они знакомились с героем. Дедушка за столом все больше молчал, иногда, уточнял даты или имя перечисляемых подробно Аллочкой гостей. Там разболтались, танцевали, шутили, немножко ухаживал. Фильм так и не был снят, а знакомство продолжилось... Вам, наверное, странно, что мы поженились? Да и мне странно, и родители удивлялись, и дед, конечно. Но знаете, так бывает, уже вроде роман на излете, я уже беременна, еще это и не поняла, как следует, ни в кого не влюблена, мне 19 лет, а у него, как я думаю, очередной какой-то кризис, показалось, что вот он выход - жена. Но это был не выход. Нам родители (они люди обеспеченные, сейчас в Америке), сняли квартиру, что ж, живите. Но он ко мне, правда, хорошо относился, увидел, что мне как-то неуютно с ним. Нет, никаких конфликтов - он джентльмен, сами знаете, только, ему, в общем, ни до кого. В душе нелады. А со мной ему весело, в общем, было. Вместе альбомы разглядывали, к сессии мне помог приготовиться. "Живые картины" ставили... В общем, отвез он меня сюда, вернул, можно сказать, с квартиры съехал. И вы знаете, мы не разводились. Мне замуж как-то больше ни к чему выходить было - у меня очень хорошая семья. Вот дедушка, мама, папа и есть очень верный друг, вот он женат, но во Франции - Пьер. А Саше, как я поняла, тоже не до этого было. О Вите он знал, конечно, но помогать материально нам совсем не надо было - у нас все есть, поэтому мы с ним общались по телефону очень непринужденно, виделись несколько раз на премьерах, на выставках, но ни я не говорила, что - жена его, ни он, что он - муж. Зачем? Это ведь не так, а других бы смутило. А тут так получилось, мне в Америку ехать нужно - у родителей годовщина свадьбы -35 лет. А мне звонит Саша,

- Алик, у меня к тебе просьба, нельзя ли ..., ну и так далее. Я посоветовалась с дедушкой, рассказала все Виктору. Мы решили, конечно, у нас места много. У человека проблемы, неудачи. У нас все в порядке у меня книжка вышла, я вам, Ириночка, подарю. Да, Витюша, ухаживай за дамой...

Ирине накладывали вкусные закуски, подливали вина, она слушала милый Аллочкин щебет и понимала, как ограничено ее представление о жизни женщин ее города и, вроде бы, ее круга. Почему мне представлялась малообеспеченная полубогемная жизнь? Почему мне казалось, что вышедшей когда-то за Сашу пусть и ненадолго женщине предстоит трудный "путь наверх", борьба с нехваткой средств и прочие невзгоды. Стереотип. Одно угадала - она хороша собой. Но это - самое простое. Саша всегда был ценителем женской красоты, Алла тем временем продолжала.

- ...И вот я улетела, они остались. Саша жил в той комнате, - она махнула направо, - после ужина я вам покажу, у него там было чисто, уютно, все для работы приспособлено - ну, компьютер там, и прочее. С Виктором у него отношения ровные, почти приятельские, не родственные, конечно, но это и не нужно. О, хотя похожесть их удивительна и это их как-то связывало, делало как-то ближе. Витя был очень приветлив с Сашей. И дедушка наш - он любит вежливых и образованных собеседников. Но... в болезнях Бог волен.

Аллочка воздела руку к небу.

- Неожиданно у Саши инсульт. Мне, конечно, сразу позвонили, но и дедушка не растерялся. У нас же машина - и я вожу с 14 лет, а Витя, вообще, с 12 (ему сейчас, как вы знаете, 13), Витя - за руль, и к нашему семейному доктору. Дедушка одновременно звонит сиделке - Ольге Васильевне, она у нас с бабушкой, когда та лежала, сидела. Пять лет, как нет бабушки. Царство Небесное, - все трое перекрестились. Та собрала чемоданчик и быстренько приехала - очень порядочная женщина. Поселилась у нас. Уход за Сашей был очень хороший, очень. Но он почему-то умер... У доктора Иванкеева (как я говорила, нашего семейного доктора) были хорошие прогнозы. Витенька был при нем и дедушка, я не считаю доктора и Ольги Васильевны. Они его по-христиански и похоронили. У него, как я понимаю, родных не было, он что-то смутное всегда говорил про отца. Вы знаете, я всегда его за это жалела, да и дедушка, бабушка и мама с папой тоже... Как это могло быть, что он один, не понимаю... Но Бог им судья, его близким. В общем, похоронили в нашей семейной могиле, у нас же земля куплена на кладбище, престижном кладбище - Кунцевском. Ну, вот я все рассказала, теперь давайте помянем Сашу.

Выпили, Витя тоже пил сухое вино, дедушка пригубил коньяк, Ирина предпочла водку - слишком уж много новых впечатлений, нужно было чуть- чуть затуманить голову.

- А о вас, Ириночка, я знаю давно - я же читала еще тогда "Роман с пистолетом", и Игорь был ко мне вроде немного неравнодушен, его Саша еще тогда к нам сюда приводил. Меня очень заинтересовала Тоня - ну просто полная мне противоположность! Я бы так никогда не смогла! Я тогда спрашивала Игоря, а правда была такая Тоня или он ее выдумал? Ой, мальчики так надо мной смеялись. "Да, - говорил Игорь, - только ее Ирой звали".

- Ириночка, неужели вы, правда, пистолет ну,... взяли?

Ирине и грустно было и забавно, такая милая девочка Аллочка. Что ж ее пугать.

- Да нет, конечно. Это знакомый психолог с нами проводил "ролевые игры" и там задание было представить, как бы вы смогли выкрасть, ну, например, оружие. Каждый рассказывал свое, а моя идея тогда понравилась. Вот Игорь и использовал, когда повесть писать начал.

Ирина на ходу придумывала версию - ей не хотелось ни разочаровать, ни напутать милейшую хозяйку дома.

- Как интересно! Я слышала про такие игры. Вы знаете, психологи так много могут в нас открыть, чего мы и сами, и не подозреваем!!! Но повесть очень, очень интересная и я любила эту героиню, Тоню, все думала, а как же она потом домой вернулась, после этого Сергея и пистолета, к маме и папе... И что ее бедные родители думали, пока ее не было. О них ведь Игорь не пишет. Ирочка, а как вы жили, что делали, мальчики и Саша, и Игорь как-то вас всегда выделяли, хоть вы и не брали пистолет, но героиней повести стали. Вот с меня бы Игорь не стал писать, хоть и был чуть-чуть влюблен...

Аллочка кокетливо улыбнулась и спросила.

- А в вас? Наверняка...

Ирина абсолютно твердо сказала, что Порев никогда не был в нее влюблен, даже намека не было, и вообще она себе и представить не могла бы какие-нибудь их романтические отношений.

- А Саша - это другое дело? - тихонько поинтересовалась Алла.

- Другое. В него была влюблена я.

Обе вздохнули. Дедушка поднялся из-за стола, поблагодарил за компанию, попросил через полчаса к нему в кабинет принести стакан чаю. Вслед за ним и Виктор попросил разрешения выйти из-за стола, его ждут друзья "по сети". Мужчины разошлись по своим комнатам. Алла предложила.

- Давайте я вам покажу комнату, где жил Саша, а потом попьем чай или кофе.

Ирина согласилась. Это была десятиметровая комнатка, с хорошим диваном, маленьким телевизором на столике, письменным столом. На нем стояла пишущая машинка.

- Компьютер теперь у Вити в комнате. А сюда я поставила дедушкину старую машинку - сама иногда здесь работаю. Я ведь еще и стихи пишу... Прочитать?

Ирина изобразила большой интерес и услышала, как и предполагала, такую девичью лирическую чушь: "Трамвай кончает запятой строку пути, куда мне с это маятой бежать, уйти?..." Ирина хотела добавить (или закончить?) слова из старой песни: "в какие тихие края уехать жить, какой изысканный обман наворожить?", но проговорила это про себя - вслух же похвалила. Они вышли из комнаты, вернулись к столу, Аллочка усадила Ирину, сама, извинившись, убежала на кухню. Миленькая, темненькая, легкая женщина. Конечно же, с ней не могло произойти ничего подобного! Да и с Витей ее. Пили кофе, ели чудесную свежайшую пахлаву. Аллочка отнесла дедушке чай в серебряном резном подстаканнике, Витя вышел, налил себе кипятку, бросил пакетик чая, взял несколько конфет и скрылся у себя. Аллочка, все рассказывала и рассказывала о выставках, поездках, маме, папе. Ирина в какой-то момент прервала ее и спросила, не осталось ли у нее Сашиных бумаг - дневников, записок - чего-нибудь. Аллочка сказала, что есть папочка и сейчас она ее с удовольствием Ирине передаст. Она снова убежала и вернулась через несколько минут со своей книжкой о современной английской живописи и тонкой папкой на тесемочках. Книжку она Ирине подписала - причем обдумывала каждое слово - склоняла головку то вправо, то влево. Наконец, попрощались. Расцеловались на прощанье, договорились созваниваться. Ирина ехала домой в небольшом смятении - угадала она, может быть, только, что Саша не боролся за жизнь, не цеплялся за нее. Что же это за Аллочка? Кажется, и не "соучастница" и не "помощница". А, может быть, "вечная маменькина дочка" или "дедушкина внучка", что в принципе одно и то же. Почему-то среди Ирининых знакомых на протяжении всей ее жизни ни разу не появлялось таких подружек или приятельниц. Кунцевское кладбище... Почему-то за все эти дни Ирина ни разу не подумала о месте Сашиного захоронения просто и в голову не приходило. Поминала его с разными людьми, а теперь вот все стало еще яснее, совсем конкретно - Кунцевское кладбище, участок номер такой-то... У подъезда Ирину ждал Вася с неизменной бутылкой пива. "Все. Краткий период трезвости кончился", - отметила Ирина.

- Ирина Викентьевна, а я вас поджидаю. Я сам нашел список вакансий, вам-то все недосуг, - как бы упрекнул Вася, - хочу составить ре-зю-ме", тщательно проговаривая слоги, изрек Вася, - поможете?

- Хоть сейчас, - весело ответила Ирина. Поднялись к ней. Ирина быстро написала Васе по известной ей "болванке" резюме, хотела уже вежливо с ним распрощаться - хотелось обойтись без чаепития и разговоров "за жизнь", но у Васи, оказывается, была припасена еще новость.

- Ирина Викентьевна, а я ведь женщину встретил... Судьба. Вышел я покурить тут на крылечко, вижу, женщина с сумкой на колесиках - газеты пришла разносить, ну я как настоящий мужчина, - Вася приосанился, вызвался ей помочь. Женщина, надо вам сказать, Ирина Викентьевна, видная: волосы, хоть и седоватые, но длинные, густые. Платье короткое все ноги от коленки видать, вполне приличные ноги. Разговор у нас завязался. Она с образованием, в школе труд преподавала девочкам, педагог она. А сейчас у нее так повернулось... Она эмигрировать собралась, и знаете куда? Филиппины! Есть такая страна. А она сродни тамошнему принцу - кузина по отцу. Мать русская, когда-то родители студентами здесь познакомились, в общем, мать сейчас в Норвегии замужем за норвежцем, отец тоже в Европе - со своей филиппинской женой, они дипломаты, а о ней, бедной, только кузен принц и вспомнил, позвал, но тут... - Вася сделал круглые глаза и понизил голос, - ее стало преследовать ФСБ, она мне все это рассказала, велела никому не говорить, но вам я верю, вы еще, я это и Наде сказал, нам поможете. Мы с ней пили у меня чай, квартира моя ей понравилась, ничего, говорит, - что маленькая, зато своя. Решили мы с ней пробираться как наемные рабочие за границу. Помните, я вам так и говорил, мол, встречу жену - эмигрантку.

Ирина поняла, что Вася счастлив. Ну и прекрасно - какая-то бедная полусумасшедшая, глядишь, и отогреется при нем. Может, и уедут плоды собирать. Должно же людей хоть что-то манить. Вася попросил разрешения как-нибудь представить Ирине Надю. Ирина, конечно же, согласилась. Было уже одиннадцать, когда Ирина, наконец, осталась одна, звонить Кате не было сил, слишком много нового принес сегодняшний день. Костя с Ритой, Аллочка. Ирина собралась, уж было, против своего обыкновения выключить телефон, как раздался звонок.

- Ира, извини, что так поздно, просто раньше никто не брал трубку, это Вера. У меня же не было твоего телефона, пока добыла через Машу Завьялову, ну старосту нашу, но у нее только телефон твоих родителей, в общем, целая история. Но я же должна тебе сказать, что в монастырь я съездила и за твоих протеже записки подала. Но батюшка сказал, что и мы сами за них молиться можем. Так что и ты и за Петра, и за Павла, и за Василия.

- Спасибо, Верочка, я очень тронута твоим вниманием. Буду стараться соответствовать.

Отделавшись такой пошлой фразой, Ирина положила трубку. Ей было немножко стыдно, что так тупо она и отреагировала и ответила Вере, но она чувствовала полное эмоциональное истощение. Ирина выключила телефон, залезла в ванну, взяла с собой папку с Сашиными бумагами. Нежась в пенистой воде, она читала: "...Ах, эти потерянные, оставленные и даже не родившиеся сыновья! Сколько мучительных ночей доставляете вы своим легкомысленным предкам, заставляя их пересматривать свое прошлое! Есть время, когда беспомощность детям по праву положена, но почему же именно тогда по какому-то злому закону уверенные с виду папаши растеряны и робки? Почему же они терпят поражение в тяжелых сражениях с бытом или с бытием? Разбитые, они уползают, бросая все, зализывать раны в одинокие норы. Иногда, отдышавшись, идут вновь на штурм. Иногда - одерживают победы, часто же все повторяется вновь: потерянные, оставленные или не родившиеся сыновья..." Ирина дочитала страничку, отложила папку. "Может быть, - вытираясь и причесываясь, думала Ирина, - он это о своем отце. У них же были такие тяжелые отношения. Писал он это явно в молодые годы, а не тогда, когда Алла родила Витю. Мучило это Сашку в юности, молодости. Позже он уже точно знал, что он не приспособлен к роли семьянина". Ирина рассмотрела содержимое папки - четыре тетрадных листка, скрепленные железной скрепкой, один из них Ирина уже прочитала. Один сложенный пополам белый лист, грязно - белый. Маленький блокнот. Все. Наверное, так и побросал у разных людей весь свой архив. Вот как откликается Мякшев, желающий написать роман и растерявший все записи! Утром Ирина первым делом включила телефон. Она должна была увериться, что у ее близких - Кати и матери все в относительном порядке, набрала номер.

- Привет, мам. Как себя чувствуешь?

- Ну, наконец-то объявилась - тебя вчера целый вечер все разыскивали и Таня, и Галя и какая-то Вера, я ей дала твой телефон, она не знала, да и отцу ты зачем-то срочно понадобилась...

Ирина выслушала материн монолог и еще раз спросила.

- Ну а ты, ты как себя чувствуешь?

- Да все в порядке, мне отдыхать некогда. Катька в школе, все у нее в порядке тоже. Ты уже думала о лете? Я хочу ехать на дачу, как только Катерина освободится от школы. Нас нужно будет перевезти. Я думаю, Костя поможет.

- Я подумаю, мам. Перевезём. Я позвоню вам попозже, когда Катя придёт.

- Это уж как ты хочешь, а отцу позвони сейчас же, запиши Майин телефон.

Ирина не спорила - мать раздражена, мало ли что у нее на душе. Попрощались, и Ирина сразу же набрала номер квартиры, где в последнее время жил ее отец. Трубку снял он.

- Слушаю.

- Отец, добрее утро. Ты просил позвонить?

- Да. У меня к тебе дело. Нам бы нужно встретиться. Хочешь, приезжай сюда, хочешь, на нейтральной территории, только, уволь, к тебе, в твою клетушку не поеду.

- Давай на нейтральной. В Домжуре, например, часа в четыре, у меня там в три встреча, я тебя жду у входа.

- Очень хорошо, Ира, меня это вполне устраивает. До встречи.

Ирина положила трубку. Вот второй мужчина из их семьи говорит, что ему нужно встретиться с ней - там вопрос шел о женитьбе и финансах. Здесь? Ирина попыталась представить, о чем конфедициально и срочно хочет поговорить отец - никогда они не были друзьями, никогда у них не было общих секретов. О разводе с матерью? Но это абсолютно их дело. Может быть, о квартире... Ах да, конечно, может быть о квартире. Если он захочет разменять, то матери и Кате придется переезжать, или Кате вообще придется менять место жительства. Это трудно и матери, и Кате и, если честно, то и Ирине - все так привыкли, прижились, страшно "нарушать баланс", Ирина в своей жизни уже давно следовала совету одного своего приятеля и старалась "баланс", то есть более или менее стабильную ситуацию не трогать. По крайней мере, надо быть готовой, что отец решит поставить ее в известность о своих планах. Это, понятно, потому что в той квартире живет и прописана Катя, но она ведь вполне может жить со своей матерью... Все справедливо, но... Перезвонили ей утром и вялая, пока еще не пришедшая в себя, Таня пригласила в субботу на выставку, и деятельная, укрепившаяся в своем решении, Галя. Ирина продиктовала ей телефон юриста, который обещала добыть при их последней встрече. Ирина опять открыла папку с Сашиными записями: "17 апреля 1979г. Сегодня гулял полдня по Москве. В библиотеке - санитарный день. Видимо, и Ирка и Игорь тоже ткнулись в запертую дверь. Интересно, куда потом отправились, спросить, что делали с 12 до 2. Чудесное ощущение одиночества. Сейчас практически постоянное. Не сглазить бы. Бешенство в прошлом". Ирина отложила листок - апрель 79. Они пишут диплом. Интересно, действительно, что она делала в тот день, но одно она знает точно, ни с каким Игорем она никуда отправиться не могла. Никогда они не были в коротких отношениях - так крутились в одной компании. Что это Сашке взбрело в голову связать их? Вчера еще эта Аллочка спрашивала, не был ли он влюблен в Ирину. Вот уж не ее романа! Ирина немного пописала, чуть прибрала дом, поняла, что потихоньку входит в колею - ей опять интересна ее работа, потихоньку уходит острое любопытство к Сашкиной судьбе. Да, но теперь загадки загадывает отец... Подготовившись к встрече с одним художником, о котором в перспективе Ирина собиралась писать для одного, как считалось "элитного" журнала, Ирина вышла из дома. Было ветрено, пыльно. У подъезда она остановилась, застегнула ветровку, как раз в эту минуту вышел и Вася. На этот раз их встреча была абсолютно случайной, он смутился.

- Я Наденьке за молоком иду. У нее горло болит. Утром газеты разносила совсем больная. Сейчас у меня...

Ирина просто любезно улыбнулась, собственно, Вася ведь ее ни о чем не спрашивал, просто по-соседски поболтал. "Ну что ж, организует собственное королевство - будут там править с Наденькой..." Ирина доехала до "Арбатской", вспомнила противного Никифора - как давно это было, коробка обуви, бездарное время препровождение, ее беспомощный авантюризм. С художником общение было нетрудным, Ирина смогла найти верный тон, расположить к себе человека, он понял, что материал о нем может получиться интересным. Выпили кофе и чуть-чуть поболтали о пустяках, потом довольные друг другом расстались. До встречи с отцом оставалось минут десять. Ирина успела переключиться, полностью изгнать мысли о будущей статье, о художнике. Отец появился в назначенное время. Он немного изменился с прошлого раза - на нем был красивый замшевый пиджак, на голове маленькая элегантная кепка. "Представительный джентльмен, - отметила Ирина, посмотрим, о чем захочет такой джентльмен поговорить со своей взрослой дочерью". Отец не поцеловал Ирину при встрече, и она не кинулась ему на шею, просто он осмотрел ее, одобрительно кивнул и сказал.

- Ну, веди.

- Выбирай - бар, пив бар, ресторан.

- А давай - ресторан. Однова живем.

Как-то залихватски сказал отец. Сели за столик. Отец с удовольствием выбирал блюда, советовался с Ириной, та оживилась тоже, прониклась ресторанной приятной атмосферой, отвлеклась от забот. Они пили водку, ели всякие салаты, пока лишь обсуждали достоинства кухни. Наконец, попросив, официанта несколько призадержаться с горячим, отец приступил к разговору.

- Ира, я не стану обсуждать причины, побудившие меня уйти от твоей матери к Майе. Поверь, так лучше для всех и, может быть, для Марии в первую очередь, только это она поймет несколько позже, сейчас пока она обижена, раздражена, недовольна Майей и, конечно, мной. Обстоятельства складываются так, что я подал на развод.

Ирина кивнула - этого она ждала, следующий вопрос о разделе квартиры... Отец продолжал.

- Мама об этом узнает завтра - разведут нас "по блату", разумеется, в течение трех суток. Почему такая срочность, ты спросишь? Дело в том, что в качестве Майиного мужа я вместе с ее престарелыми родителями, детьми и внуками уезжаю на ПМЖ. Я должен успеть "вписаться", как сейчас говорят, в ситуацию.

- А куда? - только и нашлась спросить ошеломленная Ирина.

- В Германию. Разумеется, и ты, и Костя, и Мария, и Катя будете со временем желанными гостями. Всей семьей мы должны явиться через пять дней в посольство, нам укажут землю, сроки.

- Но ты ведь еще не член семьи...

Как-то глупо возразила Ирина. Отец улыбнулся.

- Мы расписываемся через четыре дня, "по блату", разумеется. Все в жизни бывает, сама знаешь. Неожиданно у меня повернулось так. Твоя мать не уехала бы никогда. Я подумывал об этом последние пять лет. У меня есть потребность прожить последний кусок жизни иначе. Абсолютно эгоистическая потребность! Но я не хочу хоть кому-то портить жизнь. С Майей мы совпали нам на двоих дадут где-то квартирку, ее родители будут получать приличные пенсии, они пострадавшие. Короче говоря, я все решил. Итак, я выписываюсь из квартиры. Пришлю доверенность или что там гребутся. Это плюс. Так удобнее вам всем. Два - твоя мать поймет, что свободна и, уверяю тебя, сможет понять, кто ей нужен - она прекрасная интересная женщина, а не только Катина бабушка!

Ирина опустила голову - вот и отец о том же...

- Ты, я думаю, тоже разберешься, наконец, с собой и спокойно вырастишь Катерину. О Косте я не говорю, его, слава Богу, обеспечил путный отец. Еще раз, повторяю - плюс - вы все сможете приезжать к нам, включая ваших потенциальных мужей (твоего, Марииного и Катиного).

Наконец у Ирины возник повод облегченно рассмеяться. Ну смешно же Катин муж!

- Вот, Ира, я сказал главное. Теперь давай велим подавать горячее и дообсудим детали, если хочешь.

Они ели, разглядывая друг друга с любопытством - Ирина знала, что зеркально повторилась вчерашняя ситуация с Костей и разглядывала отца как старшего по возрасту, но равного по жизненным обстоятельствам человека. Что думал о ней отец, она знала. Неожиданно она решила рассказать ему о Косте.

- Знаешь, пап, как все странно выходит. Вчера мне назначил свидание Костя, примерно как ты сегодня. Сообщил, что женится, сообщил, что уезжает, сообщил, что оставляет нам определенные средства. Мы сидели точно так же напротив друг друга, в другом месте, клуб такой молодежный есть "Кризис жанра", кстати, недалеко отсюда. Кажется, мужчины нашего семейства подготовили какой-то плацдарм для женщин, включая еще маленькую Катю.

- Я рад, Ирина, что пользуюсь твоим доверием. Думаю ни маме, ни Кате ты пока о Косте ничего не сказала и еще некоторое время не скажешь, и понимаю, как тебе тяжело его отпускать, но, кажется, моя история как-то уточнила все в твоем сознании. Согласись, есть какой-то высший смысл в таком совпадении.

- Наверняка есть. Давай, пап, выпьем за всех нас, включая (Ирина нарочно употребила отцовский оборот) Майю и Костину Риту, чтоб все у всех нас было хорошо.

- Давай-давай, и за ваших потенциальных мужей.

- Ну, это вряд ли. По край ней мере, что касается меня.

Выпили. За время этой совместной трапезы они стали много ближе и понятнее друг другу, чем за многие предыдущие годы. Отец заказал для Ирины мороженое, себе кофе с коньяком. Официант принес счет. Ирина вышла на свежий воздух, ветер продолжал трепать волосы прохожих, раздувать юбки, откидывать полы пиджаков и курток. Захотелось побыть одной, пройтись по бульвару. Она распростилась с отцом душевно, но и с легким сердцем, как же хорошо, что объяснились, и что понятен его выбор. Ирина пошла в сторону "Пушкинской", вдруг нестерпимо захотелось в театр. По дороге она стала изучать все афиши. Нужно будет договориться с Галей и как-нибудь на днях куда-нибудь выбраться. Вернувшись домой, Ирина сразу позвонила Кате.

- Кекс, как дела?

- Плохо, - очень мрачно сказала Катя. - Я поссорилась с бабушкой. Знаешь, после ее ссоры с дедом она стала совсем невозможной. Сегодня не разрешила Миле, ну ты знаешь, моей однокласснице зайти к нам, престо сказала, что Катя, мол, не будет общаться с девочками подобного поведения. А что такого? Просто Мила уже красится - у нее волосы высветлены, сейчас это модно, и две сережки в ухе. Ну и что? Учится она лучше многих! И вообще классная. А она, блин, не разрешила!

Катя чуть не плакала. Ирина очень холодно сказала.

- Я не желаю слышать это "блин". Девочки нашего круга так не говорят!

- А я не вашего круга! Я вообще никакого круга! Ты вообще мне никогда не говорила, кто мой отец. Костя вот знает - у него папа в Новой Зеландии и богатый, а мой кто? Я требую, чтобы ты мне сказала. Я уже взрослая!

Ирина взяла себя в руки, конечно же, когда-нибудь "легкая" Катя должна была бы сделаться трудной - переходный возраст и перемены в семье. Ирина корила себя за благодушие. Что это ей казалось, что уход деда не может поколебать стабильные устои "родительского" дома? Все уже там изменилось!

- Катюша, - переждав пока та перестанет всхлипывать в трубку, - я думаю, что самое время нам с тобой на выходные куда-нибудь вместе уехать и там, на свободе, на природе все обсудить. Я во многом с тобой согласна, кое-что смогу тебе объяснить, но обещаю тебе, что внимательно вникну во все проблемы, и мы с тобой решим, как нам дальше жить.

Катя почти шепотом спросила.

- Мы с тобой?

- Ну, да. Ведь ты уже не маленькая. Нам надо будет обсудить, как быть с бабушкой - согласись, ей сейчас нелегко. А сейчас постарайся успокоиться, взять себя в руки и позови бабушку к телефону.

Подошла разгоряченная их ссорой мать.

- Ирина! С Катей надо что-то делать, она перестала слушаться!

- Да, мама. Мы только что с ней говорили, знаешь, мы на выходные с ней съездим на одну экскурсию, есть возможность и там, на свободе я с ней поговорю. Обещаю, что все улажу.

Ирина поняла, что именно Катей судьба предлагает ей заняться наиболее внимательно и перестать рефлексировать по поводу своего "соучастия". Она перезвонила Тане и предупредила, что на выставку с ней не пойдет - едет с Катей за город. Потом позвонила знакомому парню в редакцию и попросила записать ее с дочкой на экскурсию в Суздаль, сговорилась, что деньги подвезет завтра. Вечерело. Ирина на некоторое время потеряла представление о том, что ей вообще сейчас делать. Нужно освободить мать от "бабушкинского синдрома" - это теперь понятно, это стало насущной проблемой, но ведь не сегодня! Отец завтра скажет о разводе, но ведь не сегодня! Костя все сказал вчера... Ирина решила, что сегодня нужно продолжить, а может и завершить чтение Сашиных записей, и проститься и с ним. Поминать, ездить на кладбище - это да, но не вести с ним бесконечный и, в общем, бесплодный разговор... Ирина уткнулась в следующую Сашину запись: "14 ноября 1979 года.

"Завтра - послезавтра надо сматываться... Прощаться с этим домом я начал уже с месяц назад, как только услышал, что Колька отболел и выходит на работу. Ну что ж, ему здравие. А мне? Как всегда попутного ветра. Не впервой, но... Во что, интересно, выбродит эта усталость от мест, лиц? В творчество? В любовь? Сейчас ни того ни другого". Далее идет 20 ноября "Я у Шуры. К тому все и шло. Часов 7 утра. Сейчас начнут шевелиться соседи, начнутся их будни. А у меня сегодня пусть будет праздник. Очередное новоселье". Ирина отложила Сашины записи. Однообразно. Он вечно мучился одним и тем же - одиночество, неустроенность. И даже у Аллочки, где он, казалось, был устроен - все же мучился. Ирина решила, что хватит, пожалуй, возиться с Сашей - его уход из жизни ясен, их внутренний диалог явно теряет смысл. Что же делать с Катей? У нее назрел вопрос о ее корнях, откуда она, кто ее отец. Вспомнилась Танина история, как несколько лет назад Гришка ее сын, тоже стал выяснять, кто же его отец. Татьяна протестовала, упиралась, считала, что это блажь, живут себе вдвоем неплохо, зачем что-то ворошить, а тем более менять... Гриша за спиной матери все же вел розыски обратился с вопросами к родственникам, к теткам или двоюродным бабкам и, конечно, кое-что узнал. Разыскал отца, созвонился с ним, и только потом поставил в известность мать. И тогда встал вопрос, пускать Гришу на встречу с отцом или нет. Татьяна тогда советовалась с Ириной, долго и горячо обсуждали, а потом как-то все уладилось - вроде бы Гриша с отцом повидался, но это ничего в их жизни с Таней не изменило. Может, Гриша и сейчас иногда встречается с отцом, но на их жизни с Таней это не отражается. Катю, может быть, смутит, что Ирина не была замужем за ее отцом, что это был очень короткий страстный роман и что вскоре после ее рождения она вышла замуж за друга ее отца - Петра и на несколько лет попала в капкан тяжелейших, мучительных отношений, потому-то Катя и осталась у бабушки. Как объяснишь? А отец ее по-прежнему мелькает на тусовках, известен в московской богеме и ему вовсе не до каких детей. Да и для детей он неподходящая компания... Татьяна легка на помине - позвонила в середине дня. Взбудораженная, в приподнятом настроении, она закричала в трубку.

- Ирка! Пойдем на нудистский пляж в воскресение, а? Там та-ак здорово!

- Тань, я и от субботнего похода на выставку отказалась, потому что с Катькой в Суздаль еду. У нее сейчас то, что было с Гришкой несколько лет назад - ей нужно позарез узнать, кто ее отец!

- Сочувствую. Это нервотрепка. Вот и говорю, давай рассеемся - на пляж сходим. Там знаешь как - все комплексы, как рукой снимет. Меня та-акой мальчик кадрил! Моложе лет на пятнадцать, та-акие комплименты говорил. Я себя чувствую классно!

- Не могу. А ты молодец, быстро от Паши-гения вылечилась.

- Не вылечилась еще, но лечусь.

Уже без всякого задора сказала Татьяна. Положили трубки. Ирина махнула рукой - Таня и есть Таня - летит по жизни, закусив удила. Нудистский пляж какой-то. И как ее наносит? Я даже и знать не знаю, где такой. А она откуда-то знает, поехала. И весело ей. Ирина собралась выйти в магазин купить им с Катей в дорогу чего-нибудь попить и похрустеть и сразу же столкнулась с Васей - он стоял возле ее двери, собирался нажать на звонок...

- Здравствуй, Вася. Как успехи?.

- Нет успехов, Ирина Викентьевна. Она сумасшедшая.

- Кто, Вась?

- Вы забыли? Я рассказывал, Надя, ну хорошая женщина. Ну у нее брат принц филиппинский.

- Да-да, ты еще за молоком ей бегал - она кашляла.

- Так никакого принца! А у нее, это врач мне сказал, келто-мания, то есть ворует все.

- Клептомания? Да что же у тебя возьмешь?

- А вот взяла. Мне жена моя бывшая, но настоящая, законная, когда было два года со свадьбы, булавку подарила дорогую для галстука, тогда думала, что я в галстуке с ней по гостям буду ходить. Я ее, Ирина Викентьевна, не пропил. В ломбард носил, это да, но всегда выкупал. Камень там красивый, синий, золотая она... Вчера вечером сунулся туда, где лежала, думал, в ломбард снести, Надюшке купить что-нибудь, ну и выпить, конечно, а ее нет! Искал, искал -нет!

- Вася, это не значит, что она взяла! Найдется скорее всего. Может, и не найдется, но она-то при чем?

- Зачем она единственную рюмку приличную к себе в лифчик пыталась запихнуть. Рюмка-то тьфу, но чешское стекло, красивая, я из нее только в праздники пью. Одна осталась с набора, нам на свадьбу шесть штук дарили. Я ее хвать за руку, а она верещит, царапается и глаза бешенные. И такая противная-противная! Я рюмку отнял, ее вытолкал. Точно, она взяла! И куда-то конечно, уже дела. Не продала, не для того она: ведь не голодная, а просто у нее болезнь такая, порок. Вроде как у меня алкоголизм. Только я больной не хочу. А что она больная, мне сосед наш с вами сказал, знаете тихо пьющий такой, Борис Евгеньевич, со второго этажа, психиатр, у него еще такая лохматая собака с длинными ушами. Я его похмелил, поскольку видел, что он хворает и вопрос задал. А он сказал, что это кли..., ну в общем вы поняли, мания. Неизлечимая, говорит. Не-ет, я сам больной, мне больная не нужна. Я за границей вылечусь, трезвую жену найду, эмигрантку, может, из... Польши, например. Вот как, Ирина Викентьевна, бывает, а я ведь ее вам хотел показать, как говорится - представить.

Васе, хотя он хорохорится, грустно, он раздосадован, разочарован. Ирина ему искренне посочувствовала - такой он был счастливый, когда бежал своей Наденьке за молоком. А теперь опять один. И опять иллюзии - неведомая заграница. Ирина пообещала в течение дня позвонить - нужно будет ей помочь, кое-куда съездить. Вася уныло кивнул и ушел к себе. Вернулась Ирина домой к непрерывно звонящему телефону. Это Катя из школы.

- Мама! Я все звоню-звоню - у нас бабушка... с ней что-то не то... Она меня с тобой путает и все так строго спрашивает: "Так тебе отец дороже чем мать? А может, он тебе вовсе не отец? А, может, ты мне вовсе не дочь?" и что-то еще, чего я не понимаю! И в ванную заглянула, когда я зубы чистила. "Что же ты, Ира, такая бессердечная?" - мказала. А так вроде и ничего завтрак приготовила, в школу меня отправила вроде знает, что я Катя, а не Ира. Я боюсь, мам, я после школы к тебе приеду.

- Хорошо, хорошо, Кекс, я тебя жду. А пока я бабушке позвоню, посмотрим, что делать.

Ирина высыпала покупки на стол на кухне: "Так, скорее всего никакого Суздаля. У матери что-то с психикой. Все же не перенесла ухода отца, да и его сообщение о разводе добавило - он же предупреждал меня, что скажет ей! Ему сейчас хорошо, да я вовсе и не хочу, чтобы было плохо! Но ей... Когда еще настанет время, когда она поймет, что это было к лучшему - их расход, почувствует это. А сейчас она страдает! И это время ей ведь никто не возместит! Не об отце речь, конечно, У него своя дорога и пусть идет. А вот сейчас что делать, нужно понять". Ирина собралась с силами и набрала материн телефон. Занято. Ирина вздохнула с облегчением - еще не сейчас, еще через несколько минут ей предстоит беседовать о "странном". Пока сделала себе кофе - высыпала пакетик, залила кипятком. Еще раз набрала номер занято. На всякий случай набрала номер Майи - вдруг с отцом выясняют отношения. Свободно. Повесила трубку. Так с кем же она так долго? Приятельниц у нее близких нет, привычки плакаться в по телефону не было никогда. Набрала опять - занято! Посмотрела на часы - уже двадцать минут занято. Ирина решила подождать еще полчаса, потом оставить Кате записку и ключи (у Васи) и ехать на Юго-Запад к матери. И через полчаса телефон был занят. У Кати кончаются уроки полтретьего, пока доедет - будет около четырех, нет смысла ждать, надо быстрее ехать, узнать, что там. Ирина одновременно варила картошку, делала Кате салат - придет голодная, и собиралась к матери. Предупредив Васю, она понеслась к метро. На "Преображенке" как всегда подала мелочь сидящей на раскладном стульчике старухе с заклеенным глазом. На второй - блеклый старческий глаз набегает вечная слезка. "На хлебушек дайте", - Ирина давала всегда. Вспомнился дядька - провинциал с сумкой, которого она видела в день помолвки Кости. "Как в другой жизни", - подумала Ирина. Некоторое время основной темой, доминантой в ее жизни была смерть, она занималась темой Сашкиной смерти. Сегодня зазвучала иная - безумие, болезнь души. Васин рассказ о клептоманке и Катин рассказ совпали по времени - просто маленькая чужая история предупредила свою. Ирина торопилась. Было ощущение, что нужно своими глазами увидеть это безумие, тогда будет не так страшно. Наконец она позвонила в дверь, долго не открывали, Ирина уже начала стучать и даже была готова к тому, что придется звать кого-то ломать. Но вот мать открыла. Выражение лица у нее было странное - глаза полуприкрыты.

- Мама, ты здорова? Что у тебя с телефоном?

Сыпала Ирина вопросы. Мать как бы пятилась от входящей в квартиру Ирины и даже как бы прикрывалась рукой. Ирина и испугана была и раздражена она совсем не понимала, что тут происходит.

- Мама, да что с тобой!

Ирина оказалась наконец в комнате, увидела скинутую телефонную трубку... Мать уже сидела на кухню и включила чайник. Нужно было понять диване и укоризненно смотрела на Ирину. Ирина положила трубку, прошла, как с ней разговаривать. Помутнение сознания налицо, но кого она сейчас видит вместо дочери, почему сбросила трубку? Лишилась чувства ответственности? Всю ведь жизнь тряслась над Катей. Ирина заварила чай, разложила по розеткам варенье, поставила на поднос. Вошла в комнату.

- Давай, мам, чайку попьем.

Мать по-прежнему смотрела на Ирину укоризненно. Ирина опустила голову. Так, упрек заслуженный.

Сама ведь не раз в последнее время себя упрекала за скверно организованную жизнь. Безумие близких - наказание за соучастие в "преступлениях" мужчин? Ирина подошла к матери и погладила ее по голове. Та вдруг доверчиво прислонилась к Ирине.

- Я так устала. Я хочу спать. Ты кто? Ты уложишь меня спать?

У Ирины закапали слезы, но она решила не медлить и пока действительно уложить мать. Может быть, у нее была бессонница, и, бодрствуя сутки напролет, она просто надорвалась. При ее ответственности она ни на кого не могла преложить заботы, еще и грипп ослабил и вот - срыв. Может быть, не все так страшно - сон, покой, забота и придет в себя... По крайней мере, будет яснее, что делать. Ирина отвела мать в ее комнату, уложила, укрыла, задернула шторы. Потом все же выпила чаю. Что же теперь делать? Сначала она позвонила Кате.

- Мам, я уже у тебя. Мне все так нравится! Салат вкуснейший! И Вася хороший, мы с ним сейчас "бур козла" играем. А ты как? Бабуля получше?

- Получше, Катюш, она сейчас спит. Дай, малыш, Васе трубку, пожалуйста.

Вася подошел.

- Я понимаю, Ирина Викентьевна, у вас проблемы - мама заболела. Если что нужно, скажите, сами знаете, все сделаю. А за дочкой пригляжу - у самого такая же.

- Спасибо, Вась, если можно, ты сегодня - не особенно.

- Что вы, что вы, Ирина Викентьевна; обещаю - ни в одном глазу.

- Дай еще раз Кате трубку. Что, мам?

- Кекс, хозяйничай сама. Делай уроки. Читай, не только же в "бур козла".

Катя засмеялась.

- Ладно, вот только раза три выиграю...

Ирина немного успокоилась, конечно, "ни в одном глазу" - это вряд ли, но сносным Вася будет, человек слова, Катьке там весело, а здесь пока делать нечего. Потом Ирина позвонила и отказалась от поездки.

- Мать заболела серьезно - я теперь в сиделках, - сказала она знакомому журналисту. Ирина прошлась по дому. У матери она оказывалась чаще в межвременье, между разводами, когда была замужем или когда уж прочно поселялась одна, Ирина только наезжала. Иногда гостила, но жила здесь по долгу всегда, когда разводиться собиралась и когда меняла квартиры.

Меня здесь всегда прикрывали, - подумала Ирина. В Катиной комнате лежал красный том Лескова. "Я даже не спросила Катю, дочитала ли она "Леди Макбет..." свою". В доме тихо, неспокойно на душе. Что делать? Надо с кем-то перемолвиться словом: Ирина набрала номер.

- Брачное агентство "Чет-нечет" - отозвался приятный голосок.

- Будьте добры Галину Семеновну.

- Как вас представить?

- Ирина Викентьевна.

Заиграла музыка. Ирина усмехнулась - стиль процветающей фирмы. Но там внутри милая чудная Галка.

- Привет, Ириш, - взяла трубку Галя.

- Здравствуй, не оторвала? - Галя засмеялась.

- Оторвала, у меня клиент, важный и красивый, кстати, голландец. Но минутка есть.

- Галка, у меня с мамой что-то - или нервный срыв сильный, или похуже - психика. Я от нее звоню.

- Хорошо, Ириш, у меня будет окно через некоторое время, я тебе перезвоню, не нервничай пока сама. Что-нибудь придумаем.

Ирина положила трубку, подумала:

- Вот ведь природа человеческая - хочется же на кого-нибудь преложить часть проблем. Теперь нужно решить, должен ли отец знать о том, что здесь происходит? - Ирина включила телевизор на кухне, убрала звук и уставилась на экран. Там вечная реклама. "Не должен", - наконец решила Ирина. Во-первых, еще ничего не ясно, во-вторых, незачем любому мужчине знать, что его уход вызывает психическое нездоровье у женщины, даже хорошему мужчине (отца Ирина относила к "положительным" и ничуть не осуждала), все же это может его и напугать и польстить одновременно - и то и то ни к чему! Ирина достала из сумки недописанную статью, выключила телевизор и углубилась в работу. Через некоторое время позвонила Катя.

- Мам, тебе тут разные люди звонят. Я пока не знала, что отвечать, просила перезвонить через пятнадцать минут. Вот они все и будут сейчас по очереди.

Ирина засмеялась.

- А сколько их, Катюш?

- Пока трое, я записала: Георгий Вадимыч, Милица Федоровна, и мальчик - его зовут Виктор.

- Ага, сейчас подумаю. Георгию скажи, что мама просила передать привет, но не сможет в ближайшее время перезвонить - бабушка, мол, хворает. Ему телефон сюда не давай. А остальным давай.

- Мам, а он кто?

- Георгий милый человек, хотел бы со мной дружить, но я сейчас, Кекс, как-то не в силах новую дружбу завязывать.

- А Витя?

- Витя, он кажется, твой ровесник, сын друга моей юности. Ну, помнишь, я говорила тебе, что умер Саша У. - так это его сын.

- Интересно, - протянула, думая о чем-то своем, Катя.

- Ну, как, выиграла?

- Да, три раза. Теперь телевизор смотрю и уроки делаю. Ты когда приедешь? Не знаю ничего, Катя. Бабушка еще спит, и я не знаю, можно ли будет ее оставить.

- Ты не волнуйся, я одна здесь побуду, завтра только ты пораньше меня разбуди, а то ехать целый час, что поесть, я тут найду, потом смотрю у тебя тут и "Колокольчик" и чипсы - это мне?

- Конечно. Ладно, Катюш, не будем занимать телефон. А то не удобно, ты назначила через пятнадцать минут - сейчас будут перезванивать.

Милица Федоровна - про нее Катя ничего не спросила... А это интересно... 1990 год - Кате года два с половиной. Петр везет Ирину знакомиться к своей матери. Ирина в модных тогда "резиновых" синих джинсах с длинными волосами, маленькая Катька в джинсах и смешным хвостиком на затылке. Петр подгоняет к дому "Победу" - таких машин и в те годы в Москве было раз-два и обчелся. За рулем странный молчаливый друг-приятель Петра у него крашенные в какой-то зеленоватый цвет седые волосы, расчесанные на прямой пробор, коричневый - до колен - допотопный лапсердак. У заднего окна уже лежит букет, огромный торт и стоит "крымская" плетеная корзина с бутылками. Петр скалится, веселится, сводит с лестницы Ирину и Катю, усаживает в машину.

- Рика, ты только не пугайся, маман у меня дама с претензиями, зато отец - наш человек: выпить любит и глаз на тебя положит обязательно, ты в его вкусе.

Ирина чуть-чуть волновалась, но, в общем, к церемонии знакомства относилась с юмором. Петр ей все уши прожужжал о своей маме - наполовину черногорке, наполовину татарке, дочке какого-то третьестепенного советского поэта, известного не своими стихами, а своими любовными (Петр выражался тогда, известное дело, круче) похождениями и крупными загулами во всех домах творчества. Петр, как утверждают все, пошел в деда. Петр его помнит уже потухшим, но все еще в седле. Дед собирал коллекцию тюбетеек и... мыльниц, их ему везли из всех концов СССР, кормился дед, как водится, переводами. Дочь свою поэт обожал, жена сбежала от него в Сербию, как только представилась возможность, а дочь он со скандалом отсудил, так и водил ее с собой всюду и возил, куда самого звали. Женился на ней Петин отец тоже с подачи поэта - ему понравилось, что тот - наполовину еврей наполовину мордвин, потомство, говорил, будет "искристое", отец, тот тоже переводчик и тоже специалист по многочисленным народам СССР - выпивоха и бабник, конечно, но на несколько порядков послабее тестя.

- Я по сравнению с дедом - гусенок, - говорил тогда в машине Петр, "а по сравнению с отцом пока еще теленок... но есть перспектива стать быком, - и он горделиво погладил Ирину по плечу, тогда он ей гордился. И, собственно, и вез ее туда именно ею гордиться... Машина остановилась. Зеленоволосый водитель распахнул перед Ириной дверцу, они с Катей вышли на яркое солнце. Петр взял Ирину под руку, Ирина держала Катю за руку. "Победа" медленно отъехала и остановилась возле гаражей - дожидаться. Вошли в подъезд, лифт поднял их на четвертый этаж. Дверь открыла домработница Петр упоминал - Настя крупная, круглолицая женщина со светло-карими большими добрыми глазами. "Какая миловидная" - подумала тогда Ирина вскользь. В дверях показалась - это Ирине трудно забыть! - ну, во-первых, рыжий хвост - волосы густые и кудрявые (Петр утверждал, свои, ибо не видел маман с иной прической), во-вторых, короткая юбка, "демонстрирует, подумала Ирина, - свои ножки", нарумянена, пожалуй, сверх меры, щурит кошачьи чуть раскосые глаза, кстати - ярко синие. Очень незаурядная маман!

- Здравствуйте, Ирочка! Здравствуйте, Катенька - маман грациозно присела перед Катей на корточки, тонкими руками в браслетах обняла ее. Ирина почувствовала душистый запах, исходящий от ее одежды, едва уловимый, возникающий, видимо, при движениях. Петр искоса взглядывал на Ирину, мол, как впечатление. Ирина, видимо, реагировала не столько бурно, как бы ему хотелось. Сам же Петр непринужденно чмокнул маман, когда она поднялась и взяла Катюшу за ручку, приглашая в комнаты.

- Яков Иванович через несколько минут к нам присоединится, - сообщила она, проводя гостей в большую стильно обставленную комнату, - он только закончит четверостишье. У него срочный заказ, - пояснила она Ирине. Пока же гостям было предложено осмотреться - вот книги ее отца, вот мужа, а вот и ее скромная брошюрка, Катюшу усадили в кресло, дали яблоко и красивую детскую книжку, кстати, тоже переводы с татарского. Вскоре из двери, скрытой тяжелой портьерой вышел невысокий слегка сутулый, но очень подвижный мужчина. Лицо. Это лицо ей тоже трудно забыть. Крупный, чуть горбатый нос, черные, нет темно-серые глаза, из-за черных длинных ресниц казались черными, ироничное, умное и абсолютно наглое выражение лица. Волосатые тонкие нервные руки, обручальное кольцо. Настя внесла поднос. Крохотные бутерброды, водка. Кате дали стакан компота. Выпили за знакомство. Сели за стол. Раздался звонок. Настя кого-то впустила, вскоре вбежала очаровательная длинноногая женщина, ярко, но не вызывающе накрашенная, в легких светлых брюках и рубашке. Мужчины привстали.

- Моя племянница Лерочка, - представил Яков Иванович и с удовольствием поцеловал ее в щечку, Петр же на некоторое время приник к ее губам, чем несколько озадачил Ирину. Оказывается, на столе был прибор и для нее. О ней Петр почему-то не упоминал. Тост следовал за тостом, Настя только и делала, что подносила графины и бутылки. Ирина краем глаза отмечала, что Милица Федоровна на все большие промежутки времени отлучается из-за стола, что Петр все крепче обнимает за талию кузину, что рука Якова Федоровича все более смело гладит Ирины руки, плечи, волосы. Потом она помнит, что Настя склонилась к Ирине и мягко сообщила, что хозяйка велела ребенка уложить в детской, Ирина как-то автоматически кивнула. Потом был момент, когда Милица Федоровна мелькнула в комнате последний раз, она стояла перед мужем с сумочкой в руке и что-то тихо втолковывала ему, видимо, он понял, потому что сунул руку в карман пиджака и выдал ей купюру. А потом - Ирина помнит себя полулежащей в кресле, хохочущей, и нависшего над ней Якова Ивановича с ее туфлей в руке. Он только что выпил шампанского из ее туфли за ее здоровье. Потом он стоял на коленях, гладил ее ноги и шептал, что она "самая очаровательная", именно в этот момент Ирина опять увидела Петра, который до этого на какое-то время выпал из ее поля зрения. Он выходил из комнаты отца. Лера так больше и не появилась. Петр рывком поднял Ирину из кресла, бесцеремонно потеснив отца и, проворчав что-то типа "старый кобель", потащил Ирину в ванну, там он умыл Ирину, раздел, унес в дальнюю комнату, которая, как он говорил, оставалась в этой квартире за ним. Там, как всегда происходило у них с Петром, была бешеная страсть. Продолжение пьянки - у него, как оказалось, были запасы... Спали они как убитые. Утром, видимо в указанный хозяйкой час, их разбудила Настя и сообщила, что Катюша позавтракала и ждет их в большой комнате, что для них приготовлен завтрак на кухне. Петр опять же проводил Ирину в ванну, помог одеться, она себя чувствовала скверно и они прошли на кухню, Настя поднесла Петру рассолу и вопросительно посмотрела на Ирину. Петр за нее ответил: "И ей дай". Настя налила стакан и подала Ирине. Та без сопротивления выпила. Кофе пили молча. Молча же забрали Катю. На улице ждала "Победа", они приехали к себе (они тогда уже жили вместе на съемной квартире). Катя привезла с собой книжку, нарядную сумочку с гостинцами, это все подарила "тетя Мила". Ирина чувствовала себя скверно - она понимала, что все это для всех участников встречи - норма. Что эта Лера - тоже нормальное явление для Петра, что ею "погордились" перед отцом. Чего же теперь хочет от нее Петр? Ирина смотрела на него с интересом, а он вальяжно растянулся на кровати, курил трубку и чему-то улыбался. Катя тихонько рассматривала книжку.

- Очаровательная маман. Ты очень точно ее описал. Петр приподнялся и посмотрел на Ирину.

- А она нашла очаровательной тебя и похвалила мой выбор, так что нас благословили. Да и отец, как помнишь, оценил твои данные. Ирине было неприятно упоминание об отце, но Петра это, похоже, только развлекло. Потом Ирина отвезла Катю к бабушке, вскоре вышла за Петра, а потом чуть не погибла в этой круговерти, которую еще некоторое время назад пыталась считать своей "семейной жизнью". Милицу Федоровну она видела потом еще раз случайно в 97 в ЦДЛе, они встретились на вечере памяти одного довольно известного умершего молодым поэта. Все тот же рыжий хвост, короткая юбка, чуть-чуть располнела. Ирину узнала, подлетела к ней, передала привет "милой девочке Катеньке", доверительно сообщила, что очень, очень близко знала умершего и подхваченная под руку каким-то хлыщем исчезла. Вот теперь она звонит. Вот уж действительно тени прошлого! Ирина усмехнулась - "Так как сегодня день сумасшествия, то я ей понадобилась по каким-нибудь сумасшедшим делам. Проверим". Мать спала, и Ирина пока еще не чувствовала себя виноватой, что так углубилась в воспоминания и опять разгадывает всяческие загадки. Первым перезвонил Витя. Он вежливо сообщил, что он звонит по просьбе мамы, та опять в отъезде, но нашла еще одно стихотворение Александра Семеновича У. (он так и сказал "Александра Семеновича", а вовсе не отца) и хочет, чтобы оно тоже было в архиве у Ирины.

- Можно мне вам подвезти?

- Ирина поблагодарила и сообщила, что сейчас она не дома, сюда ей приглашать его не удобно, но если он хочет это сделать именно сегодня, то дома ее дочь Катя и ей можно передать. Ирина почему-то подумала, что стоит такого Витю показать Кате, может и подружатся. На том конце помолчали, потом Витя сказал.

- Конечно, я передам стихи вашей дочке, ведь мама меня почему-то просила это сделать срочно. Ирина положила трубку довольная, Катьке стоит немного расширить круг, только, конечно, ее нужно предупредить.

- Але, Кекс. Этот Виктор через некоторое время заедет к тебе, кое-что мне передаст. Он вполне приличный молодой человек. Позвоню позже, сейчас мне некогда. Ладно?

И вот наконец звонок Милицы Федоровны.

- Здравствуйте, Ирочка. Вы, безусловно, удивлены, что я вас разыскала. Но это, кстати, не трудно. У нас же уйма общих знакомых, я конечно же читала ваши рассказы. Вы знаете, очень мило. И Яков Иванович так считает. Вы, надеюсь, помните Якова Ивановича? И Петр читал.

Ирине это сейчас вовсе не казалось странным, что где-то в "параллельной" жизни кто-то интересовался ее персоной, в конце концов "зациклилась" она на Сашке.

- Помню, конечно. И очень приятно, что вы все не пожалели времени на чтение моих безделок.

- Ах-ах, не скромничайте, Ириночка. Так зачем же я вас побеспокоила? Ну, знаете, такой деликатный момент... Вы ведь были одно время женой моего сына?

- Да, шесть лет назад мы расстались окончательно.

- А у вас есть компьютер, вы подключены к Интернету?

- Нет, личного компьютера у меня нет, но Интернетом иногда пользуюсь. А что, собственно...

- Сейчас попытаюсь объяснить... Дело в том, что три года назад у Петра был свой сайт и там были материалы, ну для людей нетрадиционной ориентации. Сами знаете, у людей творческих бывают крены. Вот мой папа, например, или муж, да и я сама и вы, наверное... Ну кто без греха. Короче говоря это было! А у Петра сейчас ест невеста - юное создание, строгих правил, но очень хорошая партия, очень! Мы с Яковом Ивановичем стареем, уже не те силы, нужно, чтобы он был в хороших руках. Там очень приличная грузинская семья, и они, знаете ли, католики. Странно, конечно, грузины и католики, для нас непривычно, но Мария Петю любит и главное, главное, согласен отец, Ираклий - он поэт тоже, как и мой папа, и Яков Иванович, ему нужны хорошие переводы... Ну в общем, вы понимаете...Так все хорошо шло, но кто-то донес, что у Петра такой сайт... А мы хотим доказать, что не у Петра, мало ли тезок и однофамильцев! Если он был на вас женат, и еще раньше на Лиле, ну он вам, я уверена, рассказывал, а потом его многие близко знали, как Лерочка, например, вы помните, племянница моего мужа, значит, он обычно, нормально ориентирован, а имя и фамилия - совпадение... Вы меня поняли?

- Я вас поняла, Милица Федоровна, но что...

- Вот и чудесно. Мы ждем вас в ресторане ЦДЛ в среду на следующей неделе в 7 часов, будет большой сбор. Форма одежды - вечернее платье, кстати, можете взять свою чудную дочку, она, теперь, наверное, премиленькая барышня.

Ирина положила трубку - ее душил хохот - уж не героиню ли Таниных баек спешат замуж выдать, ну, прелесть - доказывать юной грузинской невесте, что ее великовозрастный жених не "голубой", предъявлением его "нормальных" жен. Милица Федоровна - гениальная мать! Вот именно это и называется "сумасшедшая мать" - честь ей и хвала. Если мама будет получше себя чувствовать, то есть если все обойдется, то обязательно туда отправлюсь, только возьму с собой не Катю, а любительницу скабрезностей Таню, и представлю ее как поэтессу, когда-то "близко" знавшую Петра. Тане будет весело, а мне будет потом с кем позлословить. Отсмеявшись, Ирина решила проверить мать. Та все еще спала. Лицо у нее теперь было спокойнее, дышала она ровно. Ирина взмолилась:

- Господи, сделай так, чтобы это действительно была просто усталость от бессонницы, чтобы она встала отдохнувшей, и мы ничуть ее не потревожим воспоминаниями о ее беспамятстве. А потом, уж скоро все уладится. Господи, помоги.

Ирина вернулась на кухню, к своей статье, и опять углубилась в работу, унеслась мыслями вовсе из этой квартиры, отключилась от всех и вся. Через час позвонила Галя.

- Ириш, я только что освободилась, но освободилась окончательно. Хочешь, приеду к тебе на Юго-Запад?

- Очень хочу! Боялась тебя попросить об этом, мне так нужно посоветоваться.

- А мне с тобой. Я вчера ведь уже смотрела нескольких детей, Ириш. Так трудно выбирать, решаться. Душа болит за каждого, но ведь нужно угадать, не ошибиться. Я тебе расскажу о некоторых, мне нужно тоже выговориться.

- Жду. Ты помнишь, как от метро идти?

- Да-да, все помню, конечно.

Ирина очень обрадовалась - который раз именно Галя рядом, но какое сама трудное дело затеяла - взять ребенка. Действительно, как выбрать? Я бы не потянула! - честно призналась себе еще раз Ирина. В квартире тихо. Какое-то необычное состояние этого дома. Здесь всегда было много народа: росла Катя, заезжала и гостила иногда подолгу Ирина, жили родители, наезжал Костя, бывали гости. А теперь - никого. Мать где-то во снах, остальные в других домах. Пришел вечер. А мать все спала. Ирина подходила, слушала сердце, на всякий случай позвонила в "неотложку". Проконсультировалась сказали следить за пульсом, а так - не тревожиться - организм сам знает, что делать. Позвонила веселая Катя и спросила, можно ли с Витей выйти поесть мороженного, Ирина разрешила, но попросила сразу же перезвонить, как вернутся. Отец не звонил. "И не надо", - думала Ирина. "этот кусок жизни мать проживет уже без него, практически одна - мое присутствие не в счет, я же просто сижу- сторожу" - думала Ирина. Здесь и сейчас вдруг стало очень и очень одиноко, она вспомнила тот приступ отчаянья, который был у нее перед гриппом и подумала: "Что-то теперь слишком часто. Что же? Мне становится трудно одной? Не хочу ли я все же приблизить Георгия? Нет, это не то. Не тот. Тогда - терпи!" - сказала себе Ирина и опять включила телевизор. Погода.

- Очень хорошо, что в Москве стоит хорошая погода - механически несколько раз повторила Ирина. Пульс у матери был ровный, значит, все спокойно. "Организм сам знает". "А что знает мой организм?" - тоскливо было Ирине, пусто. Нагулявшись с Витей, позвонила восторженная Катюша.

- Мам, это очень хороший мальчик! У нас в классе таких нет. Он переводит с английского, знает компьютер, и главное - он столько всего читал! Больше меня намного. Зато, он не знает Лескова, а я знаю! Я ему рассказывала сюжет. Мы с ним об этом поговорили...

- О чем, Катюш?

- Ну, о любви, конечно, как ты не понимаешь, мама!

- Да, наверное, сейчас не понимаю, Катюш, так в жизни бывает...

- Еще поймешь, мам. А как там бабушка наша?

- Спит. Сама знаешь, сном все болезни проходят.

- Пусть спит, отдыхает. Поправится завтра. Жаль, что мы по субботам учимся и мне завтра в школу, а то Витя на роликах звал. Да, ты не забыла про белые джинсы?

- Не забыла. Жаль, конечно, что вы по субботам учитесь... Давай, Катюш, ужинать что ли, и ложись сегодня пораньше, хорошо?

- Конечно лягу, я так сегодня устала от всех впечатлений.

Позвонили в дверь. Ирина радостно побежала открывать:

- Галка! Я так тебя ждала! У меня сегодня весь день в прямом смысле день сумасшедших. Пойдем, в первую очередь, я тебя накормлю чем-нибудь, Галя на этот раз выглядела усталой, была молчалива. Ирина быстро соорудила ужин, усадила Галю:

- Ну, рассказывай! - потребовала, наконец, Ирина, когда задумчивая Галя отставила чашку кофе.

- Ирочка! Такие люди бывают... Меня к детям возил некий посредник, он со мной в очереди к чиновнице разговорился и взялся вроде бы помочь. Поехали в один известный ему "Дом малютки", там на выбор трое - два мальчика и девочка, девочка - хорошенькая мулаточка. От них вроде бы отказались, другие же детки за родителями числятся. Некоторые родители, как мне там сказали - "мертвые души" - дети на них записаны, а они не появляются и денег никаких не вносят, дикость, правда? Так вот, этот посредник, вроде бы, немного стал на меня давить и тоже что-то намекать на денежное вознаграждение...

Галю прервал телефонный звонок. Позвонила испуганная Катя.

- Мама, тут этот Вася пришел, требует от меня "календулу" или одеколон, но он какой-то... Ой, он трубку выхватывает.

Ирина услышала Васино сопение, чертыханье.

- Дай, дай, трубку, сам скажу".

Катя визжала. Ирина заорала в трубку.

- Катюш, дай ему скорее трубку, пусть говорит.

Галя уже стояла возле Ирины. В это же время из комнаты вышла заспанная мать. А из трубки неслось пьяное Васино.

- Она, сука, доверие мое укра-ала! Как жить, если крадут все! Психиатр мое пиво украл! Пусть девчонка даст выпить, скажи ей!

Ирина слышала сквозь Васины пьяные претензии, всхлипывания Кати и чувствовала, что истерика подкатывает к горлу - вот-вот она завопит. "Не могу! Отстаньте! Сама ничего не понимаю!" Сердце билось не ровно, руки тряслись, пот струился по спине.

- Вася, замолчи немедленно, - срывающимся шепотом сказала она в трубку - в это время Галя протянула ей стакан с валерианой, строго сказала: "Выпей!". Мать же стояла, прислонившись к притолоке и, казалось, пытается понять, что здесь происходит. Ирина глотнула валерианки, ободряюще улыбнулась матери и чуть громче сказала в трубку.

- Дай Кате трубку".

- Это я, мам, это я. Он убежал, схватился за голову, что-то прокричал, ну, неприличное и убежал. У него дверь хлопнула.

Ирина теперь хлюпала носом сама.

- Кать, ты испугалась очень? Не плачь! Он не хулиган, просто больной и несчастный.

- Мама, ты сама не плачь, уже ведь все кончилось. Как ты думаешь, он не вернется? А вообще-то я ведь теперь не открою, я же не знала, он позвонил, сказал, что это он, я впустила, ты же ему меня поручила, я знаю, а потом, мы же с ним днем дружили, в карты играли, и вот... Вообще-то, страшно...

- Катюша, теперь уже все в порядке. Я сейчас посмотрю, как у нас тут бабуля, возьму такси приеду. Здесь есть ключи, так что ты ложись, я не буду тебя беспокоить. Ладно, Катюш?

- Ладно, я тебя сквозь сон услышу.

Ирина положила трубку, взглянула на бледную Галю и подошла к все еще так же стоящей у двери матери.

- Мама, ты как себя чувствуешь?

- Нормально. Я только никак не могу понять, что происходит. Ты здесь, Катя, как я понимаю, у тебя там, какие-то неурядицы, этот твой пьяница Вася.

- Мам, ты не узнала? Это Галя у нас в гостях.

Мать посмотрела на Ирину с сочувствием.

- Ира, ты не больна? Мы с Галей поздоровались и решили не мешать тебе выяснить, что у тебя там происходит. На тебе лица не было. Я стала бояться за твой рассудок.

Тут только Ирина облегченно вздохнула - если мать сочла ее, Ирину, слегка рехнувшейся, то с ней-то самой уже все в порядке.

- Галя, мама! Пошли пить чай. И мы с Галей поедем - уже очень поздно!

Мать взяла все в свои руки и угостила "девочек" вареньем. За чаем она строго расспросила Ирину, как ей пришло в голову оставить Катю одну без присмотра, что за блажь такая. Ирина винилась, отговаривалась случайным стечением обстоятельств. Усталая и грустная, Галя изредка вставляла подходящие к месту слова. Было одиннадцать часов, когда Ирина и Галя вышли из квартиры. На душе было неспокойно.

- Галка! Мы же не можем так разбежаться не поговорив. Пойдем, посидим полчасика в какой-нибудь забегаловке, дух переведем. Мне очень неудобно, что ты оказалась втянута во всю мою канитель.

- Перестань, Ириша, пойдем конечно, я действительно хочу дорассказать тебе про посредника и детей, понять, что у тебя на самом деле произошло.

Они зашли в ближайший бар, взяли по бокалу вина, сели, с удовольствием закурили.

- А я ведь, Ир, курю редко, вот сейчас захотелось.

- И я - ответила Ирина.

- Ну вот. Этот посредник все мне намекал, что если я возьму мальчика любого, то должна буду заплатить и приличную сумму ему и непосредственно в "Доме" заинтересованному лицу. А если, мол, девочку, то мне и приплатят. Мне так стало тошно, не хочу участвовать в каких-то темных делах, а на детей смотрю - слезы. Они-то причем? В общем, сказала этому типу, что подумаю и ушла в растрепанных чувствах. От мысли взять ребенка я не отказалась, но нужен какой-то иной путь... Я ведь никак не могу дозвониться до того юриста, о котором ты говорила, может быть, подождать, пока не проконсультируюсь с ним?

- Думаю, да. Я слышала, что он - толковый. Наверное, в отъезде. Вроде бы никто не говорил, что он вообще покинул пределы отечества. К сожалению, я с ним не настолько знакома, хотя... Представляю, как тебе тяжело было...

К ним подошел покачиваясь, молодой толстяк в джинсовой куртке, обвешанной значками.

- Девушки, сигаретки не найдется?

Ирина молча протянула ему пачку.

- А парочку можно?

Она кивнула. Он с интересом посмотрел на них, постоял, чего-то подождал и, покачивая тяжелой головой на короткой шее, отошел. Закурил и вышел на улицу. Обе вздохнули с облегчением - не хватало еще одного пьяного "Васи".

- Да, Галк, я бы не решилась - неустойчивая натура у меня, не цельная, а ты - другое дело! Вот меня лично сколько раз ты поддерживала!

- Хватит, Ириша, лучше внятно скажи, что было с мамой?

- Она путала Катю со мной. Явно ревновала отца. Катя напугалась, поехала ко мне. Там верный Вася с ней в карты играл. Это-то все нормально. Но у Васи самого беда - возлюбленная оказалась клептоманкой, он разочарования не перенес и... пошел искать приключений. А у Кати и тут стресс. Вот уж действительно из огня да в полымя. А я теперь не пойму, что я не удержала? За чем не уследила? Не надо было ехать к матери? Вроде бы надо - я ее уложила и она - тьфу-тьфу-тьфу - проснулась в ясном сознании. Не оградила от Васи? Это легкомыслие, но привыкла, что он безопасен. Хотя, конечно, бывало, что дурил.

- Сама знаешь, все предугадать невозможно. А мама, слава Богу, в себе и думаю, что все теперь у нее постепенно пойдет на лад. До моего клиента, дело глядишь, дойдет.

Галя несколько порозовела, повеселела и опять выглядела милой, стильной, обаятельной.

- Галь, а ты обратила внимание - мы с тобой сегодня и "девочки" и "девушки". Значит живем!

- Я думаю, что сегодняшний день мы с тобой помогли друг другу пережить. Завтра все будет полегче. Ты завтра где будешь?

- Думаю, с Катей после школы куда-нибудь сходим. А вообще здесь, у матери, надо за ней понаблюдать и понять, точно ли выровнялась ситуация, и успокоить полностью Катьку бедную.

- Я тебе завтра позвоню, узнаю, как дела, а сейчас поехали. Поздно, все же ребенок один.

Они расплатились и вышли на проспект. Шофера они попросили развести их по очереди. Назвали адреса. Они мчались по мосту, светилась Москва-река. По Комсомольскому, мимо Николы в Хамовниках, далее к Садовому кольцу. Они молчали. На душе у Ирины стало поспокойнее, но она вспоминала, что только чудом, с Галиной помощью, удержалась от сбивающей с ног истерики, и поежилась. Придвинулась поближе к Гале, взяла под руку и поцеловала куда-то в ухо. Все понявшая Галя пожала ей руку и кивнула. Ирина поймала заинтересованный взгляд водителя и состроила ему гримаску. Сначала завезли Галю, потом поехали к Ирине. Свет в ее окнах не горел. Ирина расплатилась, вежливо отказалась дать телефон попытавшемуся вяло за ней поухаживать шоферу, двинулась к подъезду. На пыльном газончике темнело что-то. Ирина пригляделась - тело. "Вася" - как-то сразу подумала она. Подошла, присмотрелась - точно он. Ирина наклонилась, тронула Васю за плечо, чуть-чуть потрясла.

- Вася, Вася!

Тот был бесчувственен, недвижим. "Опять дряни какой-нибудь напился с горя" - с сочувствием подумала Ирина. "Так, одни сегодня выздоравливают, другие заболевают. Надо будить его друга психиатра, на втором этаже он живет, кажется". Ирина подняла голову. На втором этаже окна с этой стороны дома не горели. Обошла дом - там светилось одно окошко. Ирина решила рискнуть. Позвонила в квартиру. За дверью кто-то завозился. Открыла дверь очень пожилая женщина. На ночную рубашку был накинут модный в стародавние времена шелковый халат с павлинами. Дверь она открыла почему-то даже не поинтересовавшись, кто там. "Это дама - отметила Ирина, - очень пожилая дама".

- Пройдите, - строго сказала она Ирине, - вы ведь зачем-то ко мне пришли. Значит мы должны побеседовать. Но неприлично же на лестнице. Ирина вошла, про себя подумала: "Зря мы с Галкой думали, что день этот уже кончился - вон какое у меня продолжение".

- Итак, - чистым, совсем не старческим голосом протянула дама - зачем вы пожаловали и кто вы?

- Меня зовут Ирина, я ваша соседка с шестого этажа. Дело в том, что мне нужен психиатр. Дама слегка приподняла левую бровь.

- И?

- Я знаю, что он живет на втором этаже...

- Простите, но он уже давно умер!

Ирина озадачено посмотрела на даму. Та же продолжила.

- Я не представилась - я артистка оперы, заслуженная, кстати, Ольга Ерофеевна Гусицина, муж мой, которым вы так запоздало интересуетесь, профессор Ивановский умер полтора года назад, вы, конечно, никакая не соседка, а скорее всего молодая шантажистка - ну, признавайтесь - у вас ребенок от него? И вы хотели бы представить его, уже подросшего, "папе"?

Ирина была ошарашена. "Вот это да! Пожалуй, побезумнее всего, что было за день". Ирина украдкой взглянула на часы - без четверти час. Значит пошли вторые сутки всеобщего сумасшествия.

- Нет, Ольга Ерофеевна, вы ошиблись, мой ребенок, точнее мои дети не имеют отношения к уважаемому профессору, у них имеются может быть не столь именитые, но тоже вполне нескучные отцы - один в Новой Зеландии, другой здесь - очаровывает московских красавиц на тусовках. По странному стечению обстоятельств на втором этаже и ныне здравствует психиатр - некий Борис Евгеньевич, как говорят, толковый, вот он мне и понадобился. На втором этаже светилось только ваше окно, я решила рискнуть, вдруг угадаю и попаду на него. Он мне очень нужен.

- Престарелая оперная дива вдруг проявила обычное человеческое любопытство.

- А зачем?

Сцена была комична - они стояли в прихожей, дама придерживала на груди халат и сверлила Ирину недоверчивыми вполне еще молодыми глазами, Ирина же стояла, почти касаясь спиной входной двери и не могла, даже если бы и захотела сразу уйти - повернуться затылком к этой актрисе казалось немыслимым, приходилось стоять почти впритирку к хозяйке и вести с ней столь странную беседу.

- Зачем? Дело в том, что возле подъезда лежит мертвецки пьяный Вася, мой сосед, его бы надо поднять и транспортировать домой. Мне нужен совет и помощь.

- А что вам за дело до этого "Васи"? Проспится, встанет, вам зачем хлопотать, - дама смотрела по-прежнему подозрительно, - И что вы мне такое наболтали о своих детях с сомнительными отцами?

Ольга Ерофеевна, прошу меня простить, что я ворвалась к вам, мне пора идти, - Ирина сделала попытку повернуться к двери и открыть ее, но хозяйка предупредила ее и обойдя Ирину встала между ней и дверью.

- Нет уж, раз пришли, рассказывайте всю правду! Когда и где вы с ним встречались?

- С кем?

- Да с мужем моим, господи! - почти что кричала дама. Вы же не первая, кто приходит ко мне и утверждает, что являлась самой сильной привязанностью его жизни, так что я уже научилась, как с вами разговаривать.

- Послушайте, Ольга Ерофеевна, проявите здравомыслие - я всего лишь совершила оплошность, позвонила в вашу квартиру, разыскивая вполне определенного человека. Я живу в этом доме на шестом этаже, Вася, мой сосед, я считаю нужным ему помочь, ищу его знакомого. Он психиатр - Борис Евгеньевич.

Ирина говорила очень медленно, пытаясь довести до сознания старой актрисы причины своего появления здесь. Та вдруг отошла в строну, освободила Ирине дорогу и сказала.

- Я пойду с вами, посмотрим на этого Васю.

Ирина пожала плечами.

- Как хотите...

Она устала от суматошного дня, пока все происходящее касалось близких, она чувствовала себя в своей тарелке, но теперь эта посторонняя женщина просто утомила ее, не спасало на этот раз и чувство юмора - хотелось просто подняться к себе и рухнуть спать, поцеловав в макушку спящую Катю. "Может, и права эта престарелая ревнивица - проспится Вася, нечего его трогать, в конце концов его дело, сколько пить и где спать". Они уже стояли на лестничной клетке, дама вышла в чем была - в халате и шлепанцах, Ирина видимо замешкалась и та как-то бесцеремонно подтолкнула ее к лестнице. Они спустились. Возле подъезда Васи не было! Правда, была примята трава, было истоптано то место, где минут двадцать назад лежал Вася, но что с того возмущенная актриса всплеснула руками.

- Ну надо же быть такой нахалкой, такой врушкой! Денег же я вам на вашего мнимого ребенка не дам, у нас вообще с мужем в последние годы было раздельное хозяйство! Так что убирайтесь и шантажируйте других, а если еще раз здесь появитесь, я вызову милицию!

Старуха вошла в подъезд, хлопнула дверью и вызвала лифт, пока она ждала лифта, она все продолжала громко возмущаться нахальством всяких прохиндеек. Та истерика, которая отступила в квартире матери, нагнала ее теперь. Ирина завыла, слезы полились градом, она стала раскачиваться из стороны в сторону. Стоя у подъезда, в шаге от своей квартиры, она потеряла силы, возможность оградить себя, она перестала соображать, где она, что с ней, она только чувствовала, что так нельзя, невозможно, что она не в силах - именно это она повторяла и повторяла, наконец она опустилась на землю, чувствуя слабость в ногах, рыдания сотрясали ее. Кто-то потряс ее за плечо.

- Что с вами?

Сначала Ирина увидела собаку - длинноухую собаку, а потом и сквозь слезы рассмотрела лицо склонившегося над ней мужчины - это был... психиатр! Ирина начала хохотать так же безудержно, как только рыдала. Он стоял и спокойно пережидал приступ смеха. Ирина притихла, он протянул ей руку.

- Вставайте. Ирина послушно встала, первое, что она спросила было.

- А где Вася?

- Не знаю. А зачем он вам сейчас?

- Он здесь лежал.

У Ирины опять закапали видимо недовыплаканные слезы. Психиатр понимающе кивнул

- Если лежал, наверное, очухался и в гараж к Сережке рыжему уполз, там и досыпает.

Ирина стояла рядом с невысоким худым психиатром и как маленькая смотрела на него с доверием.

- А убедиться можно?

Психиатр, не удивившись, повел ее к гаражам, приоткрыл дверь в старый полуразрушенный гараж, где стоял "горбатый" "Запорожец" без колес, и показал на мирно посапывающего на куче брезента Васю.

- С ним это бывает. А вы чего напугались и почему такие страдания? Ирине захотелось вдруг этому психиатру все выложить - и про маму, и про Катю, напуганную Васей и про старуху.

- Меня зовут Ирина, я Васина соседка. Вас я знаю, Борис Евгеньевич.

- Можно просто Борис, раз вы Ирина. Я про вас тоже знаю, Вася уважает, всегда с похвалой отзывается.

- Борис, давайте посидим на лавочке, покурим, мне нужно в себя прийти. Сели, помолчали, собака мирно лежала у ног хозяина.

- Как его зовут?

- Сэр.

- Звучно и коротко. Только уменьшительное неизящное.

- А я уменьшительным не оперирую.

- Борис, а что это за дама, вдова профессора, вы с ней знакомы?

- Да нет, она как-то соль просила, а так она в основном все дома сидит, я ее не встречаю.

- Она по-моему сумасшедшая. У нее муж тоже психиатр был, ваш коллега, так она по-моему на посмертной ревности свихнулась, я случайно к ней сегодня забрела, когда вас искала.

- Интересно, зачем?

- А все из-за Васи. Я приехала, ночь, он тут лежит, жалко стало, надо было поднять, а про вас он говорил, что вроде знакомы. В общем, пошла искать по второму этажу; свет у нее горел, ну я к ней в лапы и попала, а она такое несла - про шантаж, про возлюбленных мужа, потом со мной пошла Васю смотреть, а его нет. Тут она совсем разъярилась, а я...

- Ну да, у вас была истерика, ну и что? Вполне нормальное, законное освобождение усталой психики. Нервы, видимо, были в напряжении, теперь произошла разрядка. Теперь вам не рассиживать здесь надо, а быстро в теплую ванну и спать часов двенадцать.

- Двенадцать не получится - у меня дочка, ей завтра рано в школу, а потом к матери надо.

Психиатр вздохнул.

- Жаль. Будет пролонгирована усталость, напряжение, может быть латентная депрессия.

- "И черт с ней, - поднявшись с лавочки, сказала Ирина, - будет, к вам обращусь за помощью, а сейчас действительно спать! Я вам очень благодарна, Борис, что в чувство меня привели, поговорили, Васю показали, добрый вы человек.

Борис остался сидеть.

- Спокойной ночи. Я еще посижу. У меня, знаете ли, бессонница. Нервы ни к черту.

Ирина вошла в лифт, она чувствовала сострадание ко всем, после истерики она была слаба и размягчена, катились слезы, но теперь уже это были сентиментальные слезы: мать, Вася, старуха, психиатр, Катя, Галя, она сама, Ирина, всех было жалко.

Катя спала на раскладушке, для Ирины был постелен диван, на столе под салфеткой стояли оладьи, лежала записка: "Поешь и ложись спать. Я тебя люблю. К.". Ирина поцеловала Катю в макушку, засыпая на ходу, постояла под теплым душем и рухнула в постель. Спала она без снов Утром ее разбудила Катя.

- Мамуль, мне в школу пора, я поеду, а ты спи, я поела. После школы ко мне или к тебе домой? Как у нас там?

Ирина открыла глаза, увидела стоящую над ней уже готовую к выходу Катю.

- Спасибо за оладьи, очень вкусные. Я сейчас скоро встану, позвоню бабушке, все узнаю, вчера вечером все было не плохо. Но давай мы с тобой сегодня после школы куда-нибудь сходим. Иди после школы домой, я или уже там буду или тебе позвоню и договоримся, где встретимся.

- Хорошо, я побежала.

Катя поцеловала Ирину, дверь хлопнула и Ирина опять провалилась в блаженный сон. Проснулась она в 12 часов от телефонного звонка, это был Вася. Смущенный, он просил прощения за то, что напугал девочку, хвалил Катюшу за доброжелательность и все приговаривал: "Ну да, она ведь не привыкла, не привыкла". Ирина пробурчала, что к такому и привыкать нечего и сказала, что сейчас ей некогда разговаривать. Про свои вчерашние волнения по его поводу Ирина не упомянула. Вася посопел, вроде бы хотел что-то добавить, но не решился и положил трубку. Ирина посмотрела на календарь так, кроме всего прочего ей сегодня нужно в институт - возвращается ее аспирант. Ирина вспомнила вчерашний день и решила, что не сможет даже приблизительно оценить смысл происходящего. Одно ясно - обычные ее заботы институт, редакции, интервью, встречи стоят сейчас на обочине и пропускают вперед несущийся кортеж фантасмагорий. "Что ж, переждем, нет смысла сражаться со стихией". Собравшись с мыслями, Ирина позвонила матери.

- Доброе утро, мама, как себя чувствуешь?

- Все в порядке - обед готовлю. Катерина, надеюсь, после школы сразу домой?

- Мы хотели с ней сегодня побродить, куда-нибудь на выставку или в музей или просто по городу - погода ведь хорошая.

- После обеда. Да, твой отец развелся со мной, женился на Майе, они уезжают. Это к лучшему. А что с Галей? Она вчера была какая-то бледная, усталая. Не хворает?

- Да нет, просто устала, неприятности некоторые... Да, хорошо, что отец уезжает. И у него и у тебя все теперь будет иначе. Мам, мне к двум в институт, я совсем забыла об этом, когда с Катей договаривалась. Передай ей пожалуйста, что я позвоню часа в четыре, пусть будет готова к выходу. Встретимся в Центре.

- Хорошо, Ирина. Но ночует пусть она дома, ты уж ее завези, а то у тебя там всякие непредвиденные обстоятельства.

- Хорошо, - кротко ответила Ирина - раз мать дает ЦУ, значит в форме, кажется, обошлось. Была какая-то смутная тревога за Галю - не надорвалась бы, дело затеяла доброе, а вокруг сразу же закружились темные личности. Ирина позвонила Гале в агентство. Галя сама сняла трубку, голос у нее был все же не очень бодрый.

- Галлочка, это я. Как ты себя чувствуешь? Я что-то за тебя волнуюсь очень, все же ты вчера была расстроенная.

- Спасибо, Ириша, но все в порядке. Я, как и сказала, до того, как дозвонюсь до твоего юриста, ничего делать не буду, а то я теряюсь и могу совершить какие-нибудь непоправимые ошибки. У тебя что нового, как мама, Катя?

- Обошлось. Фантасмагорий много в последнее время в моей жизни, но это, как и все, в какой-нибудь момент кончится. Ты меня, пожалуйста, держи в курсе, звони.

Ирина вспомнила, что Витя привез какие-то Сашины стихи, а с Саши ведь и началась эта полоса странных событий, которые так и идут одно за другим. На столе лежал большой белый конверт, на нем было крупным почерком написано "Ирине Викентьевне". Она открыла - там пожелтевший листок в клеточку. "Смирение - и то - на суд. Слепые на дороге. По-прежнему коней пасут. И запрягают в дроги. А дроги тихо на погост плетутся век за веком. Вот жил когда-то человек... Простимся с человеком..." 1989г. памяти В.Г. Ирина вспомнила, да, был когда-то у Сашки приятель, жил где-то за городом, нигде не публиковался, не служил. Сашка его очень ценил. Вот, оказывается, он умер еще в 89. Эти стихи Сашке можно бы посвятить - "простимся с человеком". Ирина аккуратно пометила на конверте, что стихи получены весной 2001 и присоединила их к полученным раньше от Аллы записям. Пора в институт. Ирина вышла из подъезда, на лавочке Вася и психиатр с собакой, о чем-то вполголоса беседуют. Увидев Ирину, замолчали. Ирина догадалась, что психиатр рассказал Васе о ночных событиях. Они приподнялись с лавочки, и чинно поклонились. Ирина кивнула в ответ. Вася не остановил ее, как это делал обычно. "Смущен, огорчен", - подумала Ирина, - "ничего, перемелется". Подъезжая к институту, Ирина тихо радовалась, что ее никто не дернул на заседание кафедры - настолько ее жизнь последних дней не вязалась с кафедральной рутиной. В коридоре ей встретилась студентка, бывшая лаборантка их кафедры, теперь она поступила и на ее место пришла новая, жаждущая поступления, барышня. С предыдущей, Верой, Ирина была в приятельских отношениях, давала ей почитать свои рассказы, крохотный рассказик "Любовь" до сих пор застрял у нее, надо бы спросить, но вера сама предупредила ее вопрос.

-Ирина Викентьевна! А я вас все ищу, ищу. Вот, хотела вам передать, она протянула Ирине сложенный вдвое листок с ее рассказиком и конверт с какой-то плотной бумагой.

- Спасибо, Верочка. А это что такое?.

Вера скромно опустила глаза.

- Это приглашение.

Ирина открыла. Верочка приглашала ее на празднование своей свадьбы в ресторан в гостинице "Космос" в через неделю, в субботу.

- Верочка, поздравляю. Ты же ничего не говорила, мы же с тобой месяца полтора назад болтали, ничего вроде не предвиделось или был тайный роман?

- Нет, Ирина Викентьевна. Это все неожиданно. Он иностранец, литовец. Однофамилец известного художника Красуаскаса. Альгис Красаускас. Он бизнесмен. Мы по Интернету познакомились... И вот сделал предложение. Жить мы будем то там, то здесь - я ведь учусь... Он вам понравится - умный и образованный и почти вашего возраста - я ему про вас рассказывала.

- Я польщена, Верочка. Обязательно буду, если, конечно, ничего не стрясется.

В субботу в институте не очень много народа, поэтому, составляя расписание, Ирина часто ставила себе субботу. В аудитории ее уже ждал аспирант... Четыре часа прошли незаметно. Ирина поймала себя на том, что соскучилась по работе, что ей приятно ощущать себя реально полезной, что разбирая с ним трудные конструкции, записывая новые слова, она чувствует себя уверенно - реальная жизнь, а не мучительные рефлексии или чужие, расползающиеся под рукой, ситуации. После занятий Ирина спустилась в буфет выпить кофе, захотелось перечитать свой рассказик многолетней давности, он когда-то был опубликован в одной из маленьких, уже прекративших свое существование, газеток. "Разноцветные воздушные шары, лоскутки, осенние листья. Плетеная корзина в углу комнаты. Деревянный домик. Остывает печь. Сейчас - через несколько минут - там, на холодном заснеженном поле я устрою для тебя праздник. Ты приедешь электричкой 12.45. Пойдешь от станции против ветра - колючие снежинки будут путаться в бороде, лицо покраснеет, ты будешь прикрываться рукой, морщиться... Ты приедешь за мной... я не уверена, что понимаю, зачем ты хочешь забрать меня отсюда, но смотри же внимательно - с дорожки тебе надо ступить на нехоженый наст и пройти небольшое поле - там, на краю, наш дом. И вот начинается - ветер несет к тебе один, два, три - нет-нет, много-много разноцветных шаров: голубой, розовый, желтый, а под ноги летят осенние, так любимые тобой листья... Помнишь, как собирали мы их с тобой - самые роскошные сушили в книгах. Вот они. Летят к тебе, лови. А это что? Неужели бабочки? Нет, к сожалению лоскутки. Обрезки шелка, бархата, тюля. Хранились они для кукольных платьев. Куклы выросли - платья вышли из моды. Но - лови! Поставь свой тяжелый портфель, засмейся. Это праздник... Ты подождешь, пока я подбегу к тебе, мы обнимемся и постоим некоторое время... Ветер скоро унесет всю эту цветную роскошь куда-то к станции и перед нами вновь чистое поле и домик на краю. "Пойдем" - и мы потянем друг друга за руки: ты меня к станции, я тебя - к дому. Сцепленные руки - мостиком - провиснут... Ну? Нет, ветер не переменится и не прилетят назад шарики и листья, шелковая бабочка не усядется на рукав... "Со мной, со мной, - уговорю я, - "на минутку, я только захвачу кое что". И ты все же зайдешь со мной в домик, я выну из-за иконки ветку рябины, с лампы сдерну цветной платок, положу на загнетку спички и огарок свечи. "Я готова. Пойдем". Ты закроешь дверь, а ключ положишь в карман, а не под порожек, как раньше, как всегда. Я поклонюсь домику, когда ты отойдешь на несколько шагов и по своим же следам двинешься к станции, ты этого не увидишь, я не огорчу тебя своей сентиментальностью. Когда мы приблизимся к станции, мальчишка в черном полушубке пробежит мимо - в руках у него шарик - красный. Мне будет хотеться плакать, я знаю, будет хотеться плакать. Но все к лучшему. Я все же пойму, зачем ты решил забрать меня отсюда. Скоро пойму. Розовый лоскуток вылетит у меня из кармана шубы, когда я буду доставать платок, и полетит туда, к домику, против ветра, вопреки здравому смыслу. Ну вот и все. Прощанье произошло. Электричка тронулась".

Ирина перечитывала текст то хмурилась, то улыбалась - как давно она это написала. Тогда это был целый цикл крохотных рассказиков. Почему именно это ей взбрело дать почитать Верочке, видимо, было к слову. Кажется, это рассказик 91 года. Саша в 89 написал свои стихи, они так вот пролежали 10 лет, никто не читал, а все же мы имели и имеем охоту демонстрировать свое творчество. Ирина вернулась на кафедру - еще раз порадовалась, что в субботу никому и в голову не приходит назначать занятия студентам - можно на свободе позвонить.

- Але? Катюша? Как у вас дела?

- Привет, мам. Все в порядке. А можно, Витя с нами тоже пойдет, он мне позвонил, на роликах он уже с друзьями покатался, теперь хотел бы со мной погулять, а я сказала, что твоего звонка жду и с тобой пойду куда-нибудь. Можно?

- Конечно. Давайте встретимся через час на "Театральной".

"Куда бы с ними отправиться?, - Ирина сидела возле телефона, крутила в руках колпачок от ручки. Вот как складывается: Витя Сашкин сын подружился с моей Катькой, им и без меня будет вполне приятно бродить по городу, но уже сговорились. Лучше всего где-нибудь посидеть поесть мороженное и попробовать в театр - там и МХАТ и бывший "Детский" - Российской теперь молодежи, на что-нибудь да попадем.

Ирина встретилась с оживленной очень сегодня хорошенькой Катей и молчаливым, но приветливым Витей, предложила сначала разведать, что в театрах, а потом где-нибудь посидеть. Ребята, посовещавшись, выбрали "Тома Сойера".

- Мам, это ведь любимая книга моего детства, помнишь, сколько раз я ее читала.

- А твоего, Вить?

- И моего.

- Мама, ты сама, наверное в детстве тоже хотела побыть Бэкки Тэтчер? Вот я, например, и сейчас бы не отказалась - все-таки так они интересно в пещере заблудились.

Катя болтала, поглядывая на Витю. Он отмалчивался. Ирина наблюдала за ними, пока они ели мороженное и решила в театр отправить их одних, а потом, после спектакля проводить Катю на Юго-запад и заодно проведать мать. Витя едва скрыл облегчение, когда объявила о том, что она чуть не пропустила важную встречу, чудом вспомнила и вынуждена на некоторое время с ними расстаться. Узнав во сколько закончится спектакль, Ирина помахала им рукой и тоже облегченно вздохнув пошла прочь от театра. "Они взрослые, я взрослая...". Ирина двинулась в обычное место, где всегда в трудное время, в сомнительном настроении отводила душу с друзьями - в "Закусочную" на Камергерском. Там сегодня было людно, столики были заняты. "Не принимает место", - подумала Ирина, вышла, постояла минуту-другую, подумала, что вот какое-то непонятное свободное время, что с это свободой делать? И вдруг вспомнила: Таня звала сегодня на выставку, и ведь это здесь, в Георгиевском, в Малом Манеже. Ура! Ирина оживилась - давно возможность "потусоваться" среди себе подобных не доставляла ей такой радости. Вот ведь спасение, оказывается, что практически каждый вечер что-то где-то презентуют, выставляют и демонстрируют. Это, как я теперь понимаю, спасение от тоски и одиночества, если вдруг накатит. Ирина быстрыми шагами двинулась к красному зданию. Там уже шумели - пили, болтали. Ее расцеловал какой-то полузнакомый фотограф, сразу же поднес рюмку, кто-то улыбающийся любезно протянул бутерброд. Ирина тоже улыбалась, пила и высматривала Таню. Обходя с рюмкой в руке картины - вполне подходящие пастели, Ирина наткнулась на Георгия. Он радостно кинулся к ней.

- Вы? Я очень рад вас видеть.

Ирина тоже обрадовалась встрече - Георгий теперь казался не таким лощеным и устроенным, как остался в памяти. Вполне обаятельный, грустный человек. Ирине почему-то захотелось собственную усталость от неблагоприятных обстоятельств перенеси на других. "У него сегодня грустные и ироничные глаза, - отметила Ирина - и он все-таки скорее мне нравится чем безразличен", - решила она.

- Как ваши дела? Здоровье, - участливо интересовался Георгий. Ирина улыбалась, пожимала плечами. Разговор коснулся картин, мнение, кажется, совпало - работы неплохие, но это же все вторично.

- А где сам художник? - поинтересовалась Ирина. Георгий указал на молодого худосочного человека с длинными волосами на прямой пробор, рядом с ним немолодая женщина в затейливой шляпке. Ирина вопросительно взглянула на Георгия.

- А это его матушка, так сказать идейная вдохновительница, злые языки утверждают, что она все эти картинки и красит, но ей удобнее его как молодого художника всюду предлагать.

- А зачем вы на него пришли? - непроизвольно вырвалось у Ирины. Георгий натянуто улыбнулся, а потом нашелся.

- Я - чтоб вас увидеть. Как чувствовал.

Из вежливости он, конечно, не поинтересовался, а что здесь делает такая уж разборчивая Ирина. Но Ирина сочла нужным признаться, что от скуки и пустоты в душе и от ужаса перед навалившимися обстоятельствами воспользовалась информацией о выставке и просто скрылась здесь от проблем. Георгий был, кажется, покорен ее неожиданной искренностью.

- Ирочка, что же у вас случилось? Вы мне по телефону говорили, что у вас плохое время, что вы чуть ли не в кризисе. Может быть, все же я смогу быть вам чем-то полезен?

Ирина, почти не слушая его, оглядывала публику.

- У меня дочка с приятелем сейчас смотрят тут поблизости спектакль. Я почувствовала себя лишней...

В дверях появилась Таня. Ирина, бросив Георгию "Извините, я на одну минуту", - почти побежала к ней навстречу, рюмка выскользнула из рук, упала, Ирина только успела подумать: "Как хорошо, что не стекло".

- Таня!, - почти бросилась на шею к разряженной и вальяжной Татьяне.

- О! Пришла все-таки. Позволь, я тебе представлю - Татьяна указала на стоящего рядом с ней молодого крепкого обаятельного парня.

- Это Андрюша, он музыкант. Я думала, здесь поиграет, но тут как-то мухоморно, как я вижу, лучше ко мне поедем. Ты с нами, Ириш?

Ирина покачал головой.

- Нет. У меня Катька тут поблизости в театре, я ее должна забрать. Татьяна вроде бы на публику вдруг довольно громко сказала.

- Всегда не любила слишком радетельных! Скучно с ними...

И почти сухо кивнув Ирине, добавила.

- Тогда до лучших времен.

Взяв под руку своего Андрюшу, почему-то виновато оглянувшегося на Ирину, выплыла из зала. Ирина на минуту оторопела, а потом сама себе сказала: "Стоп. Волна сумасшествия, видимо, еще не схлынула. Нужен якорь. Пусть им будет по крайней мере производящий впечатление здравомыслящего Георгий". Ирина отыскала Георгия - он стоял у стола и с аппетитом жевал бутерброд.

- Налейте мне что-нибудь, пожалуйста. Георгий засуетился, он был рад, что Ирина вернулась к нему. На тарелке он сервировал ей как на подносе маленькую (на этот раз откуда-то взявшуюся - стеклянную) рюмочку коньку, маслины и печенье и преподнес с легким поклоном. Ирина благосклонно приняла и с удовольствием хлебнув неплохого коньяка предложила Георгию выйти на воздух, чуть-чуть пройтись, и, если ему здесь уже прискучило, проводить ее до театра. Георгий чуть смущенно сказал, что ему нужно предупредить сына, а так он к ее услугам. Он отошел. Ирина проводила его взглядом - возле художника и его мамы стояла группка молодых людей, одного из них - полного в очках, взяв под руку, отвел в сторону Георгий. С минуту они о чем-то поговорили и Георгий вернулся к Ирине.

- Что ж, идемте.

Они вышли на улицу. Ирине как-то совсем не хотелось болтать, вдруг опять изменилось настроение, остро захотелось домой, захотелось с ногами забраться в кресло и посидеть в тишине, в одиночестве.

Истерики, болезни, амбиции - все вспомнилось вновь и вновь навалилось тяжестью. Георгий осторожно взял ее под руку.

- Ирина! Может быть, все же позволите мне быть рядом с вами, делить ваши трудности. Я сам в непростых обстоятельствах - вот, вы видели, сын. Художник - не художник, так, рисует помаленьку, крутится с этими Завьяловыми, ну матерью с сынком, в чем-то им помогает, работы у него нет, средств к существованию тоже, я мало чем могу помочь. Его мать женщина взбалмошная, меня презирает. В общем, худо. А в вас я чувствую такую близкую, добрую душу. Позвольте вам помочь, таким образом вы воскресите меня.

Ирина шла молча рядом с этим милым и безобидным, слегка занудливым Георгием и опять отчетливо понимала: "Это не он. Не то. Нечего его приближать и голову ему морочить, грех".

- Георгий, у меня правда по-прежнему сумятица в душе. Я, кажется, вас сейчас ненароком обнадежила... Простите. Давайте сейчас просто посочувствуем друг другу, чуть скрасим друг другу одиночество...

Георгий остановился, повернулся к ней нервно и сказал.

- Ирина, неужели вы думаете, что еще с отрочества я не усвоил, что насильно женщине мил не будешь! Никогда никому не навязывал собственную персону! И вам не стану. Просто вы мне очень симпатичны и я вам искренне сочувствую - душа болит глядеть, как вы мечетесь по жизни. А сейчас мы просто встретим ваших милых деток, обсудим спектакль где-нибудь за чаем и распрощаемся до лучших времен.

Ирина стояла перед Георгием, опустив голову - было неуютно. "Неврастения замучила", - с тоской констатировала она свое состояние, "Как это все неприятно! Обижаю людей походя", - Ирина вздохнув взяла Георгия под руку и они молча двинулись к театру. Минут пятнадцать Ирина и Георгий разглядывали афиши, перебрасывались редкими словами. Наконец, повалила публика. Катя с Витей вышли одними из последних. Ирина заметила, что Витя держало Катю за руку, но увидев ее, руку поспешно отпустил. Катя подбежала к матери и затараторила. Ирина остановила ее, представила ее и стоящего чуть в стороне мальчика. Георгий предложил всей компании поесть мороженного или выпить чаю. Беседу повел Георгий, он умело ставил вопросы, и Катины захлебы через некоторое время сменились вполне разумным и вполне оригинальным разбором спектакля. Они как бы теперь соревновались с Витей, кто умнее и точнее охарактеризует актеров, режиссерские находки. Георгий расспросил о музыкантах, ребята с изумлением уставились на него: "Да, там скрипка и гитара. Очень симпатичные музыканты. Мне всегда нравится, когда "живая музыка" - важно заметила Катя.

- А это мои добрые знакомые. Я не раз бывал на их выступлениях. Вот как-нибудь приглашу твою маму, а она тебя захватит.

- И его - почти требовательно добавила девочка, указывая на Витю. Все рассмеялись - дети смущенно, Ирина - с облегчением. Георгий удовлетворенно. Легко простились у метро. Георгий сказал, что у него еще дела в Центре. Распрощались и с Витей - он поехал к себе на "Профсоюзную", а Ирина с Катей поехали на Юго-Запад. К счастью, Катя была на удивление молчалива. Только задала все же вопрос о Георгии.

- Вы давно знакомы? Он к тебе серьезно относится?

Ирина пожала плечами. Катя не настаивала. Занята собой. Витя ее не на шутку заинтересовал. И хорошо. Дома с ужином ждала их бодрая и как всегда чуть язвительная бабушка.

- Я уж думала, что в ресторан отправились после театра, гулены.

Ирина за ужином начала ныть, выпрашивая у Кати на ночь детскую, Катя торговалась, бабушка с нежностью глядела на "девочек" и думала о чем-то своем. Разошлись рано. Ирина объявила, что сразу как поднимется - улетит к себе - много работы. Катя кивнула, а потом поинтересовалась.

- А ничего, если Витя к нам завтра в гости заедет? Я ему хочу книжку одну дать.

- Конечно, - хором сказали бабушка и Ирина и по детской привычке (переходящей от старших к младшим), схватились за черное. Ирина удалилась в детскую, закрыла за собой дверь.

Вроде бы мать в порядке, тьфу-тьфу. Катя не грустит и не тревожится отвлек Витя. Георгий - джентльмен. Это все положительное, а отрицательное? Сбрендившая Татьяна. Мораль - нужно следить за состоянием собственной психики, а то ненароком обидишь приличного человека. Я ведь все-таки приличный человек, по крайней мере хочется так думать" - побеседовав с собой и подведя итоги, Ирина с наслаждением улеглась на Катькин диван, последние мысли перед сном были о Косте. "Лежал здесь раненный. Где он теперь, женатый. Счастлив ли?". В семь часов Ирину как подбросило - птицы голосили вовсю. Было солнечно. Ирина, накинув халат, тихонько вышла в большую комнату, где безмятежно спала Катя, дверь на кухню была плотно закрыта. Ирина прошла в ванную, взглянула на себя - осунулась за последнее время, как-то посуровела. Нужно быстрее к себе, работать. Еще некоторое время назад ее ведь так манила перспектива получить заказ в одном престижном издании, а теперь уже прошло много времени, а она еще и не принималась!. "Неврастения замучила" - повторила она свое вчерашнее горькое высказывание. На кухне сидела мать, раскладывала пасьянс.

- Ты не спала? - сразу с испугом спросила Ирина.

- Нет. Не могу спать... Ты знала, что твой отец уезжает с Майей?

Ирина кивнула.

- И что ты думаешь, это к лучшему?

- К лучшему, мам. Все постепенно наладится.

Мать недоверчиво покачала головой. "Она расстроена, но вполне в своем разуме, слава Богу" - подумала Ирина. Вдруг мать взглянула на Ирину пристально и спросила.

- А ты? Ты что же всю оставшуюся жизнь одна предполагаешь быть? Что-то не видно блеска в глазах, увлеченности.

Вопрос был столь неожиданным, что Ирина сначала даже вроде бы глуповато хихикнула, а потом искренне ответила.

- Понятия не имею. Как получится, но сейчас действительно не по кому не сохну.

- Ладно, оставим пока. А вот почему ты мне давно про Константина ничего не рассказываешь? Нам он перестал звонить вовсе. Неужели девица так закрутила? Он что, женится собрался?

Ирина поняла, что пришла ей пора побеседовать с матерью пообстоятельней. Она налила себе чай и начала неторопливо расхваливать Риту - и "умницу и красавицу".

Да он на ней женится, но она из Прибалтики и сейчас они там, и свадьба, скорее всего будет там. Невинная ложь, но ведь и близкая к правде. Прибалтика-то заграница! Ирина выглянула в комнату - Катя по-прежнему крепко спала. Было почти девять часов.

- Мам, мне пора, - Ирина обняла мать за плечи, - Не грусти, правда, устроится.

Мать погладила Ирину по голове и кивнула. Поцеловав спящую дочь, Ирина с легким сердцем покинула "родительский" дом. На "Преображенке" у выхода из метро она столкнулась с "сумасшедшей вдовой" психиаторшей, та кормила кошек. У нее были пакетики, в них были расфасованы объедки для кошек, в других же были также аккуратно завернуты баночки из под "Виолы". Ирина воспользовалась тем, что старуха ее явно не узнала, остановилась полюбоваться священнодействием. Вдова поставила баночку, плеснула из большой бутылки воды и разложила еду. Две видимо хорошо ей известные кошки, состоящие к тому же в приятельских или родственных отношениях, начали деликатно угощаться. Старуха с умилением наблюдала за их трапезой. Затем она деловито отправилась вглубь домов - там ее видимо поджидали другие голодные питомицы... Ирина пожала плечами: "Полезная сумасшедшая" и пошла к дому. На лавочке (как будто и не уходили) сидели Вася и психиатр. На этот раз Вася не ограничился кивком, а подбежал к Ирине взволнованный.

- Ирина Викентьевна! А может ее и не было?

- Кого, Вася?

- Этой кли-кле - в общем манки, Нади? Вот мне Евгеньевич объяснял что "белая" еще и не так проявляется. В общем допился до горячки. Пора сдаваться. Пойду к А.А.

Не особенно вникая в его речи, Ирина все же порадовалась, что Вася опомнился и хочет что-то изменить, а что касается Нади? А кто ее видел? Ирина пробормотав что-то вроде "Хорошо-хорошо, Вася, после обстоятельно поговорим, почти побежала к лифту. Дома она с облегчением швырнула сумку на пол, сбросила туфли и закружилась по комнате - с ней это и раньше бывало, в других квартирах, но редко, этой же своей маленькой квартирке она умела радоваться. Сейчас у меня не ад, не рай, я не соучастница и не помощница чистилище какое-то!

Ирина сварила себе крепкий кофе, с наслаждением, не торопясь выпила, чуть-чуть послушала оставленную Галей кассету и села писать. Так хорошо ей давно не работалось - действительно волновала чужая любовная история, интересно было находить слова, выстраивать фразы. Часа в четыре позвонила Галя.

- Ирочка! Я созвонилась с юристом! Он ждет меня завтра в девять у себя в офисе. Мне показалось, что мы поймем другу друга и он даст мне дельный совет.

Ирину будто кто за язык потянул.

- А он, знаешь, не женат.

Галя на том конце провода кажется сначала обомлела от бестактности подруги, а потом свела все к шутке - это ведь я вроде бы - Галя - хозяйка агентства "Чет-нечет", а ты - Ира - потенциальная клиентка. Как кстати там Мария Филипповна, как ее здоровье?

- Извини, Галка, как-то я заигралась в персонажи. А мама чувствует себя прилично, но пока ее замуж выдавать рано.

- Рано. Но я ей прочу жениха. Как дети? Костя объявлялся?

- Нет, Костя не объявлялся, а Катя отвлеклась от темы своего папы на Витю - Сашки покойного сына. Вчера в их обществе я провела часть вечера. Мне понравилось.

- Ну и хорошо. Ириш, я тебе завтра после беседы с юристом позвоню, все расскажу, ладно?

- Буду ждать, Галочка, удачи тебе завтра.

Ирина отошла от телефона, вернулась к прерванной работе. Раздался робкий звонок в дверь "Вася", - обречено подумала Ирина. Вася втиснулся в открытую дверь и прошептал.

- Ирина Викентьевна, я вам свечек принес, перед иконками возжигать за нас грешных.

Ирина вздохнула - "Что-то новенькое, не был вроде Вася религиозен", но свечки взяла, предложила Васе войти. Вася вошел в хорошо ему известную Иринину комнату, но начал озираться как бы ища чего-то.

- Что ты, Вася?

- А дочка-то в школе что ли? Или она мне тоже привиделась?

- Вася, - терпеливо объяснила ему Ирина, - ты же знаешь, она у бабушки обычно живет, у меня просто бывает. Тогда вот ночевала. А сейчас у себя дома.

Вася, будто бы что-то успокаивающее его понял.

- Это как Варька - у меня бывает (редко правда), а у матери живет. Но Варька - настоящая. И дочка, значит, ваша - настоящая. А Надя? - тоскливо спросил он.

- Я думаю, Вася, настоящая. Просто больная. Да и ты так думал, а сейчас вдруг смутился что-то.

- Да это все она, ведьма старая, прости, Господи.

- Кто?

- Да эта кошачья благодетельница. Она на "Преображенке" с торговкой свечной дружит, а я ей, этой ведьме, спьяну про горе свое с Надей выболтал, когда она кошек кормила, она мне доброй показалась, умильной. Вот. А она меня цоп за руку и к этой тетке потащила и говорит: "На него нападение. Свечей ему дай", - строго так сказала, та и дала. А мне еще раньше про галлюцинации Евгеньевич говорил.. Так была Надя или нет?.

Голос у Васи делался все более плаксивым.

- Думаю, что была. А ты где же полечиться решил?

Ирина говорила с Васей нарочито спокойно, доброжелательно.

- Лечиться? Да вот - он протянул мятую вырезку из газеты, - тоже психиатр дал, добрая душа - пойдем, - говорит, - Вася, к АА - анонимным, значит, алкоголикам, спасемся. Он, как я считаю, никакой не алкоголик, просто хороший компанейский человек, хоть пьет много, конечно. А я - да. У меня ведь вот - галлюцинации и неадекватное поведение. Так что собираемся. А может, и не пойду, повешусь. Надоело все.

Ирина смотрела на Васю и думала - вот писала про Витьку - ничего не угадала, а вот алкаш Масленок - ведь это отчасти Вася, отчасти, может, и психиатр. Бедная Васина душа!".

- Не вешайся, Вась, мне без тебя скучно будет. А кто по поручениям.

- Так вы ж не посылаете давно.

- А вот завтра и пошлю - курьером. Сегодня отпечатаю, а завтра в редакцию свезешь, у вахтерши с утра оставишь.

Ирина лукавила, работу, она, конечно, будет отдавать сама, но попозже, после обеда, но до ее приезда она и пролежит у вахтерши невостребованная. Вася обрадовался.

- Ирина Викентьевна, так свечки вы уж сами там за меня поставьте, вы это, наверное, лучше знаете. А с этой ведьмой - кошатницей я не хочу, не понимаю я ее, не простая она какая-то. Вот вы - простая - все понимаете.

- Ладно, Вась, ты сейчас иди - мне же дописать надо то, что ты завтра повезешь. Работа есть работа, сам знаешь.

- Вот это я понимать могу - серьезно кивнул Вася и ушел бурча: Ко мне с уваженьем - и я - с пониманием. Со мной договориться можно. Ирина походила по комнате, повертела в руках пучок свечей.

Ладно, одну за Васю перед бабушкиной иконкой засвечу, остальные пока за икону положу. Вот ведь Вася..." Работа застопорилась. Интересно, как там любвеобильная Татьяна?. Ирина решила ей позвонить на мобильник, вчерашнюю Татьянину вспышку недоброжелательности она решила проигнорировать - очень хочется взять ее в ресторан "на Милицу Федоровну", а это уже скоро. "Пойдем, конечно, если все будут живы - здоровы". Пока Ирина всматривалась в цифры номера мобильника, зазвонил телефон.

- Привет, Ириш!

- Костя! - завопила она от радости, - вот радость какая!

- Я коротко. Я уже не здесь. У нас все хорошо. С Ритой мы женимся на днях. С ее родителями я уже знаком и принят. Как-нибудь вы обязательно встретитесь, познакомитесь. Наши люди. Как бабуля и Катя?

- Кот, давай по порядку. Вас с Ритой поздравляю и желаю - сам все знаешь. Бабуля вот прихварывала - головушкой, чуть-чуть, теперь все более или менее, Катюша тут немного истериковала по поводу своих корней, теперь дружит с Витей (помнишь, сынок покойного Саши) и, кажется, очень довольна.

- Молодец, Ириш, коротко и четко на все вопросы. А теперь - как ты, что у тебя нового, старого, плохого, хорошего?

Ирина засмеялась.

- Ты очень взрослый, Кот, такой взрослый-взрослый мужчина. Я тут едва жива осталась среди повального сумасшествия ближних и собственная неврастения замучила.

- Держись, Ириш, мы с Ритой о тебе не забываем, лови наши флюиды. Я придумаю, как нам еще эти летом повидаться. Очень хочется. Все. Прощаемся. Целуй бабулю и Катюшку. Деду привет.

- Дед тоже отсюда подался. С Майей.

- Ну и к лучшему. Бабуля, я думаю, быстро поправится. Целую, Ириш, я не пропадаю. Скоро позвоню.

Ирина держала возле уха трубку, там раздавались частые гудки - только что там был Костя. "Наверное, он все же купил себе мобильник", подумала Ирина. Положила трубку. "Что же у Кости своя жизнь, да там я второстепенный персонаж, как в моей - моя мама. Катя растет... Да, белые джинсы, сколько я ей их уже обещаю. Сегодня же. Костя же сказал, чтоб одевать ее на его деньги. Оденем". Ирина решила съездить на "Черкизовский", пройтись по магазинам. "К джинсам потребуются новые кроссовки и курточка и что-нибудь еще". Неожиданно Ирину захватила идея, - бродить, со вкусом выбирать тряпки. Как давно этого не было. С Таней было бы весело, но она вся в романах, скорее всего не пойдет. Вдруг? Ирина набрала все же ее номер - 8, гудок и цифры, цифры. Откликнулась Таня быстро.

- Привет, Таня, чем занимаешься? Не отвлекла?

- О, Ирина, выполнила все материнские обязанности?

Ирина решила пропустить колкость мимо ушей, хотя поморщилась - Таня однообразна.

- Почти. Так ты свободна?

- Да, к сожалению, Андрюша мой воскресение проводит в семье. Не люблю я эти семейные посиделки. Так какие идеи?

- Прошвырнуться по магазинам - мне для лета много чего нового нужно, тебе, может быть, тоже?

- Нужно, - пока еще без энтузиазма подтвердила Татьяна.

Ирина продолжала.

- Может быть, совет мне дашь, как с кавалером одним поступить.

Ирина била наверняка - известно, что Тане льстит, когда ее считают экспертом в любовных делах.

- Это пожалуйста. Где встречаемся?

- Давай у меня на "Преображенке", съездим на "Черкизовский" пока не закрылся, а потом решим, в какие магазины и где посидим поболтаем.

- "О`кей. Через полчаса я буду. Жди у первого вагона в сторону "Черкизовской".

- Ура!

Ирина была оживлена, весела. "Про джинсы для Катьки ей говорить нельзя. Таня странная - любит Гришку своего безмерно, "сумасшедшая мамаша", но скрывает это и играет роль циничной бессемейницы. Самозащита? Но задевать ее не буду, в душу не полезу. Ей со мной весело, легко, когда на равных, вот пусть так и остается". Ирина быстренько переоделась, пересчитала деньги - как раз недавно сняла Костины и вышла из квартиры. Возле Васиной двери стоял подозрительного вида мужичек.

- Что вам здесь нужно? - строго спросила Ирина.

- Мне бы Васю. Он ведь тут живет?

- Живет он тут, но если не открывает, значит нет дома, или спит - не нужно тревожить.

Ирина дождалась, пока под ее пристальным и недоверчивым взглядом мужичонка отошел от Васиной двери и поплелся вниз. "Вот какая стерва соседка", - весело подумала о себе Ирина, - а нечего бедного Васю смущать!" Она медленно спускалась вслед за мужичонкой вниз, "Будто конвоирую, нехорошо. Но что делать, хочу, чтоб он убрался с нашей площадки". Так друг за дружкой они спустились вниз, мужичек отправился к гаражам - "Не тот ли Васин друг, хозяин машины без колес, где Вася отсыпается? Зря шуганула? Ничего, разберутся, а если нужен он Васе, сам его отыщет". Ирина шла к метро и сама не понимала себя - довольна она собой или нет: "Вот лезу в чужие дела, а сама толком не знаю, что правильно, что нет". К Татьяне она опоздала на три минуты. Ты уже стояла чуть подбоченясь и театрально указывала на часы - гордилась своей точностью. Увидев Таню, Ирина отряхнула озабоченность с лица и подбежала к ней "Каюсь, каюсь, виновата". Они защебетали, как это обычно было принято у них, обо всем сразу -Татьяна костерила Павла, который все же пытается ее вернуть на свое ложе, хвалила деликатного Андрюшу, и порадовала Ирину тем, что захватила для нее свой рассказик - "маразмик", как она его называла - свои впечатления от всяких "вернисажей" и "презентаций". Ирина убрала листочек в сумку: "Спасибо, Татьяна, вечером на досуге обязательно прочитаю и тебе сразу же позвоню". "Это так, баловство, но просто ты же собираешь "Танины байки", а я давно тебе ничего не рассказывала". Постепенно разговор перешел на летние планы, куда ехать, с кем. Они уже шли по рынку. У Ирины обычно на рынках начинала кружиться голова, она теряла соображение и часто хватала совсем не то, что нужно, более трезвая Татьяна держала Ирину под руку, двигалась уверенно, просила показать действительно практичные и недорогие вещи. Ирина улучила момент и промямлила про джинсы белые для Кати, Татьяна была увлечена покупками и джинсы включила в поле своей деятельности. Подходящие нашлись буквально через несколько минут. Ирина вздохнула с облегчением - кроссовки она искала и себе и Кате одинаковые: у них был уже один размер. И Татьяна, и Ирина накупили сарафанов - длинных и коротких, Татьяна купила купальник и порео - Ирина вспомнила выдуманную Аллочку в порео и грустно улыбнулась давно это было, хотя прошло-то всего чуть больше месяца. Наконец, утомившись, они решили, что пора переместиться поближе к Центру.

- Где посидим? - спросила Татьяна.

- Давай как всегда в Дом Журе, передохнем и поболтаем.

Поехали на Арбат, по дороге почти не разговаривали. Ирина разглядывала публику - подростки Катиного возраста и чуть старше - с плеерами, в красивых клешеных штанах, раскованные, веселые. Воскресение, едут куда-то гулять. Их родители примерно ее ровесники, ну, сверстники. Интересно, какие судьбы? Вот у этой светловолосой длинненькой - кто у нее отец, женат ли на ее матери и что делает, как живет ее мать. Элегантная ли, обеспеченная дамочка или из сил бьющаяся чтобы так одеть девчонку, как угадаешь. Легче прочитывались "бабушки" - это или полные уютные тетеньки, у них дочка рано по стопам матери вышедшая замуж, сейчас муж работает шофером в фирме например, ну как Алексей - Саши покойного приятель когда-то, а она дома с ребенком и бабушка - сотрудница какого-нибудь ДЭЗа - у нее на подхвате. Все вместе, все с пониманием.

Это у меня классовая неврастения - классифицировала свое восприятие Ирина. Татьяна, казалось, что-то обдумывала или подсчитывала. Наконец, она достала мобильник и быстро набрала какой-то номер, полуотвернувшись от Ирины, она попросила Андрея. "Нарушает семейный покой" - ехидно отметила Ирина. На "Арбатской" было много народа, уже играл знакомый Ирине с давних времен гитарист. Проходя по этому переходу она всегда останавливалась его послушать - его композиции тревожили душу, даже иногда выжимали слезу, чего Ирина стеснялась. Всегда клала деньги в чехол. Как-то узнала имя - Геннадий и расспросила и жизни. Гнесинка, преподавание в училище, но семья, проблемы. Играл он вдохновенно, чисто ярко.

- Давай, Тань, чуть-чуть послушаем, мне очень нравится.

- Давай. Да, Ирин, за мной сюда через часок Андрей заедет, так что дальнейшие походы по магазинам уже без меня, извини. Я вдруг по нему соскучилась.

Ирина хотела спросить: "А как же семья?", но проглотила вопрос, что ей за дело. Сам этот малознакомый Андрюша разберется, а пока надо всласть поболтать с Таней. Они пошли в нижний бар, набрали вкусной еды, вина и кинулись в болтовню. Ирина рассказала про Милицу и пригласила разделить с ней эту авантюрную акцию подтверждения традиционной ориентации ее бывшего мужа в качестве "близкой знакомой". Татьяна развеселилась и дала согласие. Милица ее очень заинтересовала.

- Ты же знаешь, я собираю коллекцию неординарных "теток", возможно впишется. Так что спасибо... Ириш, а у меня назрели проблемы - Гришка уже ведь второй курс заканчивает. Впереди - армия. Я не отдам. Сейчас ищу все возможности и всех, кто как-то может помочь. Имей ввиду, ладно?

- Конечно, Тань, чем смогу

- У тебя ведь Костя не служил?

- Нет.

- А как?

- Его отец. Деньгами...

- Это не про нас. Таких нет, не было и не будет... Молодец ты, хоть в ранней юности знала за кого выходить - вздохнула Таня, - а я...

Вскоре появился Андрей. Вчера Ирина не обратила внимания - у него была сзади аккуратная косичка, в ухе была серьга.

- Здравствуйте, - поклонился он Ирине, - Мы с Татой на концерт, не хотите с нами?

Татьяна еще минуту назад не знала, что ей предстоит идти на концерт, но встрепенулась и тоже радушно заприглашала.

- Правда, Ириш, пойдем, ну их, эти магазины, Андрюш, а где, кстати, сегодня концерт?.

- Да во Дворце Молодежи, тебе понравится, один серб крутой выступает, он вообще-то киношник, но отпад.

Ирина отказалась, потому что пойти с ними ее могло только любопытство заставить, а она давно научилась (или недавно?) своему любопытству не давать воли.

- К сожалению не могу. Даже не из-за магазинов - завтра сдавать работу. Татьяна с Андреем посидели с Ириной еще некоторое время и, попрощавшись, убежали. Ирина встретила одну знакомую пару и постояла с ними холле тоже некоторое время. Все - в магазины уже и не хочется и как-то бессмысленно - кураж пропал. Главное, что купила Катьке джинсы. Ирина шла к метро - вспомнила депутат Никифора и отмахнулась от воспоминания - "Вот тогда любопытство и гнало шляться в его обществе. Глупо". По дороге купила завтрашний "МК", проглядела в метро, раздражилась и приняла к сведению. Все как всегда. Привычка читать газеты разных группировок появилась давно, и Ирина не считала ее вредной - определенную информацию черпала и сверяла собственные работы с работами коллег. Дома она оказалась позднее, чем рассчитывала и сразу же позвонила Кате. Подошла мать.

- А Катюша не легла еще? - спросила она мать после приветствия и дежурных вопросов о здоровье.

- А ее, представь себе, еще нет! У нас был в гостях этот ее приятель Виктор, вполне приличный, они сидели, болтали, в четыре я их накормила обедом, потом они о чем-то пошептались, и Катерина отпросилась до 8 с Витей пойти какую-то музыку послушать.

- На дискотеку?

- Нет, точно не на дискотеку, скорее репетицию в театре.

- Значит, обещала быть в восемь, сейчас десять и не звонила - такого еще не бывало! Мам, ты только не волнуйся!

- И тебя где-то носит - уже часа полтора звоню. Спасибо сообразила сама объявиться.

- Мам, я сразу, как пришла, мы с Татьяной на рынке были - я Катьке джинсы белые купила и кроссовки, куртку на днях куплю.

Ирина поймала себя на том, что она умасливает мать, как девочка, оправдывается, "так же будет делать Катя".

- У меня есть телефон Виктора, - сказала, подумав, Ирина, - Я, пожалуй, позвоню ему домой. Я тебе перезвоню, как что-нибудь выясню.

Ирина нашла телефон Аллы, если она еще в отъезде, там есть милейший дедушка, что-нибудь может прояснится. Подошла к телефону какая-то женщина, не Алла.

- Але, вам кого?

- Здравствуйте, будьте добры Витю.

- А Вити еще нет. Кто его спрашивает и что передать?

- Это говорит Ирина Викентьевна, скажите пожалуйста, не могла бы я поговорить с его дедушкой?

- А он уже спит.

- Простите - уже отчаявшись хоть что-то узнать, все же продолжила Ирина, - а с кем я имею удовольствие беседовать?

- Я - Серафима Ивановна, домработница.

- Серафима Ивановна, дело в том, что моя дочь Катя отправилась с Витей куда-то слушать музыку, мы волнуемся, Кати нет, она не звонила...

- Не волнуйтесь, Ирина Викентьевна, Виктор позвонил, предупредил, что провожает девушку и будет дома к 11 часам. Поздновато, конечно, но Алла Леонидовна в порядке исключения позволяет, я сочла исключением. Так что ваша девочка с минуты на минуту будет дома.

- Спасибо, Серафима Ивановна, вы меня успокоили, извините за назойливость.

- Что вы, что вы, всего хорошего.

- Милая какая, - думала Ирина, набирая номер.

Сняла трубку Катя.

- Мамуля, так весело было!

После откровенной радости Кати, выплеснутой сразу, искренне, непосредственно, скучно было бы ее "пилить".

- Так что вы слушали?

- Нет, бабушка не поняла. Это репетиция в театре, в одном подвальчике на Остоженке театр, там ученики Витиной школы.

- А он в какой?

- Во второй математической - школа, говорит, класс. Жаль, что я не математик, я бы перешла и от нас не очень далеко - на Ленинском.

- Да, и в мое время школа была хорошая.

- Мам, там такие ребята хорошие, я тоже играла, а Витька у них один из самых лучших. Я еще пойду. Они часто там бывают. И руководительница у них хорошая, совсем своя, типа тебя.

Ирина засмеялась - неожиданно получила комплимент, да еще Костя похвалил - вон сколько радости.

- Спасибо, Кексик, ты меня захвалишь. Бабуля как?

- Поворчала чуть-чуть, но я ей так интересно и внятно и, главное, коротко все рассказа (ты же знаешь, она любит все четко и коротко), что она не сердится, только велела быстрее укладываться, так что я побежала. Тебе ее позвать?

- На минутку. И скажи ты мне на последок, какую книжку ты Вите дала, "Леди..."?

- Да-да! Целую

Некоторое время в трубке была тишина, потом раздался голос матери.

- Что хочешь сказать? Я "Новости" смотрю, а с вами все время приходится отвлекаться.

Ирина улыбнулась.

- Хочу сказать спокойной ночи.

- Спокойной, спокойной, ложитесь уж наконец.

Ирина с грустью констатировала, что в матери в последнее время наоборот усилились "бабушкинские" тенденции, а они с Галей в свое время говорили о том, что решение ее личных вопросов напрямую зависит от их сокращения.

Так она защищается от неприятных мыслей! Ей хочется ворчать на нас, опекать. И пусть. Забыла Катьке сказать про джинсы, вот бы обрадовалась, впрочем, у нее сегодня и так много впечатлений. Ирина вернулась к прерванной работе, но что-то еще тревожило, не давало полностью в нее углубиться. Что? Ах да, Танин рассказик - "маразмик". "Прочитать и к стороне", - решила Ирина. "Вот, вечное желание отодвинуть на потом то, что необходимо и сделать с радостью необязательное!" - с этим недостатком Ирина боролась всю жизнь, за это ее в свое время критиковал Сашка. А что толку? В голову лезли еще и мысли о неумолимо приближающемся лете, где и как провести его с Катей. Ирина уже развернула сложенный пополам листок, данный ей Таней, как раздался звонок - междугородний. Неожиданно позвонила Ксеня из Минска.

- Ирка! Тонечка ты наша, жива-здорова?

- Ксеня, каким судьбами? Рада тебя слышать. Я-то жива, как вы там Слава, дочка?

- Славик, как всегда на конференции, в Америке опять - крупный славист. Ему там лучше... А я вот как раз к тебе по поводу дочки. Летом хотела она дней на десять в Москву. Поселится она, скорее всего в общежитии на Вернадского, это я могу устроить, а вот побродить, посмотреть, сама знаешь, лучше в компании москвичей. Если вдруг ты случайно в это время будешь в Москве и у тебя будет время и желание, может быть, можно ей будет к тебе обратиться?

- О чем разговор, Ксеня! Конечно, с радостью. Если мы с ней совпадем в Москве. Я, к сожалению, совсем не знаю своих планов, слишком от многого зависит, на что я смогу рассчитывать. Обязательно пусть звонит. Вернадского в двух шагах от дома моих родителей, да ты там, кажется, бывала в свое время, а там у меня Катька, она хоть и моложе твоей, но особа общительная и продвинутая, представь себе, Лескова прочитала "Леди Макбет" и музыку любит - им будет о чем поболтать. А твоя мне очень понравилась симпатичная. А, кстати, как "автостопом по Европе" Славино? Осуществит?

- Вроде бы по его протекции с каким-то его иностранными учениками в августе. Кажется, в Чехию, Венгрию Я не против, опыт. Правда весна в этом году будоражащая? У вас как там, в Москве? Мы с девчонками гуляем часто, загород выезжаем. У нас кафедра дружная - я тебе, кажется, тогда успела сказать. Да, а ты нашла Сашину вдову, как она тебе?

- Ты знаешь, чудная такая, "домашняя девочка", такая "дедушкина внучка", Саша умер у нее, можно сказать в комфортных условиях. Извини за черный юмор. Я же написала рассказ "Витька", перешлю, кстати, вам со Славой - ничего не угадала. Но Витя этот (Сашин сын) теперь с Катериной моей приятельствует.

- Ой, Ирка, как это все интересно! Рассказ обязательно пришли. Я в Москву, может быть, тоже соберусь, но ближе к Новому году - у нас планируется семинар по тестированию, тогда повидаемся. Даже обидно, что столько лет не общались, зато встретились родными.

- Да, и я так почувствовала. Я тебя вспоминаю часто.

- Спасибо. Ну, прощаемся?

- Счастливо, Ксень.

Звонку из Минска Ирина обрадовалась искренне - долговременные связи, добрые отношения. Лето... Костя сказал, что попробует с нами встретиться. Все в Европе и окажемся... "Так, почитаем все же Таню", - вернулась к начатому Ирина. На длинном белом листе нестандартного размера было напечатано "Презентация" (из цикла "Танины байки")

"Белое пончо, белые плотные чулки, черные бархатные перчатки и, главное, что больше всего раздражает, кольцо, крупное кольцо на коротеньком пальчике. Никогда не видел, чтобы кольца надевали поверх перчаток. Да мне, правда, и лет немного! Да, и еще эти огромные черные клипсы - вырезные, непростые. Шапочка дырчатая черненькая в камушках, фальшивых, конечно. И дамочка фальшивая. Приплясывает и свет застит... Еще при входе в зал обратил внимание на ее лицо, первая попалась на глаза - фальшивое лицо. Нарисовано все - вот еще очаг в каморке папы Карло! Но там хоть дверь была в волшебный, хоть и кукольный театр, а за этой вывеской, похоже, подвал с паутиной. Пауки, пауки, пауки в банке - Российская действительность! Она приплясывает, а я размышляю, гладя на скрипочку со слишком глубоким декольте. И эта - неуместна... Бестактность, неточность, не безусловность вот три кита, на которых стоят наши столичные дамы. На каких устроились губернские, мне неведомо. Поищем исключения... "Ты мало жил", - возможно попеняете вы мне. "Но жил в плену"... Мечтаний, сомнений, теорий. Одна из них, к примеру, такая -Полина Виардо всегда будет счастливее любого Тургенева, ибо она живет на Родине! И я как Полина, остался в отчизне. Всего-то мне от роду 22, а сколько пережито! Родители развелись, когда мне было 12 и разъехались: она в Швейцарию, а он - в Мексику и... были счастливы. Я же оставлен на бабок. За эти десть лет их ряды поредели. И вот сейчас к ноябрю 2000 года я остался один на одни с последней бабкой. Родители - это теперь компьютерные родители, их облик и запах я забыл и помнить не желаю! Моя последняя бабка, кстати, не родная, профессор, музыковед. И Оттого-то я во сне по нотным линейкам, как по канатам ходил, "махая белою рукой" и там на пятой линейке, случилась первая поллюция в мои 13 лет. О кайф! О ужас! Итак, я о тусовках. В чем разница между презервативом и презентацией спрашивает армянское радио - в том, что и тот и другая плохо предохраняют от последствий. Я по молодости лет предпочитаю презентации. Бабку пригласили. Она пригласила меня. У нее бусы старинные. У меня зубы настоящие. Хорошая парочка.

- Познакомьтесь. Это мой внук Вадик, студент РГГУ.

- Очень приятно, - не забываю я склонить аккуратно подстриженную голову.

- Вадечка, а это Наталья Андреевна - я тебе о ней рассказывала. Занимается абстрактным боксом. Не бо-ксом, а ко-ксом? Я вечно путаю. Натальюшка, это так интересно, я понимаю, изучать символику петушиного плача. Дважды или трижды должен был пропеть? Дважды, нет, точно трижды должен был отречься. Мы к вам еще подойдем, Натали. Вадик, вон Гарри Вениаминович, подведи меня к нему. Аккуратнее, здесь толкаются, а у меня ресницы наклеены скверно.

Бабка хоть куда! Лучше этой, в пончо, в сто раз. Ибо прославлена, уверена в себе и я у нее под рукой. А та глазами накрашенными жалко стреляет, стреляет, да все мимо. Точно - ни мужа, ни детей. А в ее возрасте это стыдно! Бабка любезничает с седовласым бабником Гарри, а я, наконец, предоставлен самому себе, могу обратить внимание на ровесниц. Вот эта застыла возле картины изумленная. Не в моем вкусе. Восторженна чересчур. Хотя шейка длинная и плечики хрупкие. А вот та, что с папашей, или может с мужем, пригодилась бы. Мы бы с ней синхронно садились на шпагат, фехтовали, а по вечерам - играли в "дурака". Замороченная она вроде меня. Шалая... Если муж - отобью. Если отец - украду. Хочется... Роста небольшого - в карман спрячу, Мальвиной назову, никому не отдам! Я приблизился к ней.

- Вы художница?

- Нет.

- Поэтесса?

- Ох, нет, конечно, с чего вы взяли? - засмеялась она наконец.

- Слава Богу! Я должен взять интервью у молодой особы до 25 лет (вам ведь нет 25?) - не художницы и не поэтессы. Значит, у вас. Итак, как вас зовут? - Надя... А вас?

- Вадим, но это к делу не относится. Где бы присесть. Ваш спутник позволит?

- Пап, у меня интервью брать будут. Я не потеряюсь.

Ф-фу, отец. Удача! Подтянутый светловолосый кивнул и увлекся беседой с каким-то толстяком.

- А вы из какой газеты?

- Из компьютерной "Рашн матерок точка ру" - скороговоркой прорычал я.

- А-а, - явно не расслышала она, - и что же вы хотите спросить?

- Я тебе нравлюсь? - положив ей руки на плечи спросил я.

- Об этом? - засмеялась она. (О-о, зубы-то неровные, милая, как у меня, но здоровые - гнильем не несет).

- Об этом. Это самое главное. Для меня. Я так хочу понравиться. Тебе... Ну, Наденька...

- Нравишься... - ее глаза помутнели, а все оттого, что я погладил ее по спине. "Все движется любовью..., но на сексе стояло и стоит все - вплоть до России-матушки...."

- Ко мне? К тебе? - с придыханием спросил я.

- К тебе - также тихо и задыхаясь ответила она, - у тебя никого?

- Никого. Бабка здесь. А как твой предок?

- Сейчас... Пап, я с Вадиком в кафе, ладно? До дома он меня проводит. В 11 буду.

- Отпустил?

- Конечно. У него тут свои интересы - художник этот его конкурент вечный. Не до меня.

И увез я ее птицу белую... И летали мы с ней по-над вечностью. И не решился я ее окольцевать, в клетку посадить. Не полюбил, не полюбил, - но к чувству сему приблизился... Бабка вернулась. Села в передней на козетку, я снял с нее узкие туфли, потер усталые ступни.

- Ну что, нагулялась, Марго?

- Ох, Вадик, детонька, старость не радость, но и не беда! Напусти мне ванну. Как тебе Лилька? Вот ведь безрассудная какая.

Это она о той, в пончо. - Я напущу теплую воду для Марго, я позабочусь о ней, я ей родной. А о той кто? Кто сотрет ей грубую краску с лица, стянет плотные колготки и уберет это гадкое кольцо в шкатулку? Мерзко, если ей придется это делать самой. От презентаций - предохраняться! Любовью ли, сексом ли - заслоняться. Марго я люблю - последнюю мою бабку, Надьку отныне - хочу. Им повезло. Я - хранитель женственности в женщине, призываю всех делать тоже самое - целовать, обувать, разувать - умывать - спать укладывать... Я знаю, что все на что ни взгляни - "глупая шутка". Но у меня впереди пять лет. Итог будет тот же, но пока я им послужу. Купайся в ласке, Марго. Спи блаженно, Надюша. Презентации продолжаются".

Ирина задумчиво отложила листок - даже и не знаешь, что сказать подмечает Таня нечто такое, что и в голову бы другим не пришло. Мальчишка у нее получился... Грусть навевает... И мысль какая - хранить женственность... Тоскует Таня по нежности, это ясно... Андрюша этот... Ну, может туфельки и снимет... Стало как-то вдруг холодно, скучно - слишком давно происходит некое "затыкание дыр" - повышенный интерес к чужим судьбам, к Сашкиной, например, отвлечение от себя. Ирина поняла - опасность опять приближается депрессия. Не позволять! Работать, быстрее работать. Ведь нет же все равно того, о ком стоит думать всерьез - остальные, ну их! Ирина загнала себя за работу, отключила телефон - от соблазнов. Писала медленно, нервно. К рассвету закончила, перечитала, осталась недовольна, еще раз на бегу перечитала Танин рассказик и решила срочно позвонить ей на мобильник.

- Доброе утро, Тань, я на минутку, только похвалить, - скороговоркой, услышав вялое Танино "да" выпалила Ирина.

- Ира? А я тут у Павла... У него та-акой запой!

- У Павла?! Ты же с Андреем пошла...

- Ну да, пошла с Андреем, он меня по мобильному, ну, как ты сейчас, вызвонил и... умолил, я с концерта сорвалась. Жалко же его...

- И?

- И сижу вот возле него дура дурой. Представляешь, он тут пописал ночью в стаканчик, на рассвете похмелиться решил, думал пиво и... пригубил и кротко так, представляешь, не матерясь, сказал: "Выплесни, пожалуйста, дружок, это в окно". Я-то решила, что он так "завязывает" и с радостью исполнила, а он потом спокойно так, шепотом объяснил и уснул. Меня сначала вывернуло, а потом я плакать начала, а теперь его жалко стало. Вот спит жалкий такой, а я сижу. Дура я?

- Не зна-аю, - протянула Ирина, - я, Тань, и не знаю, что сказать. И долго сидеть будешь?

- А вот как пойму, что мне делать, так и уйду - дверь-то открыта, но я пока не знаю. Ты мне еще раз позвони, ладно? Спасибо, что не забываешь, Таня всхлипнула.

- Да что ты, Тань, я же твой рассказик звоню похвалить - так мне понравился! Держись, справишься, тебе же на все чувства юмора хватало и сейчас не теряй, я позвоню.

Ирина повесила трубку расстроенная - Татьяна, видимо, больна. Это какой-то паралич воли. Этот Павел дергает ее за ниточки и она бежит от Андрея с косичкой, который в свою очередь в воскресение сбежал к ней от семьи. А у нее проблемы с Гришей - грозит армия. Бедная, бедная Таня, надо будет посоветоваться с умной Галей. В дверь позвонили: "Вася, конечно", подумала Ирина и побежала к двери с расческой в руках. Там была почтальонша: "Вам извещение на бандероль, распишитесь". Ирина взяла у нее из рук бумажку, расписалась. Почтальонша с привычным любопытством заглянула в комнату и почему-то, поджав недовольно губы, ушла не попрощавшись. Ирина вспомнила: "денежку ей дать за хлопоты", открыла дверь и окликнула медленно спускающуюся по лестнице тетку.

- Ой, я задумалась, пожалуйста, это вам - Ирина смущенно протянула десятку.

- Ой, ну что вы, что вы, - довольно проворковала почтальонша - это же моя работа.

Ирина не слушала, она уже звонила в дверь Васи. Вася стоял за дверью готовый к выходу.

- Ирина Викентьевна! А я как раз к вам собирался.

- Здравствуя, Вася, ты хорошо выглядишь. Пойдем ко мне, я дам тебе конверт и расскажу, куда ехать". Ирина отправила Васю, очень гордого тем, что он опять в милости и еще раз рассмотрела бумажку с почты. Утром работают, можно получить. Все же интересно. В редакцию после обеда, телефон включала зря - позвонила Тане, только расстроилась - никому пока больше звонить не буду. Вернусь, позвоню Гале, узнаю, как у нее с юристом и посоветуюсь насчет Тани, а пока отдам дань любопытству.

Ирина весело шла к почте, перед ней медленно брела "сумасшедшая вдова". Ирина попыталась обогнать ее, но та, заметив, что рядом кто-то, окликнула.

- Деточка, вы не проводите меня в сберкассу?

Она меня не узнала, - подумала Ирина, - отчего бы не проводить старушку?

- Конечно, с удовольствием.

Дама взяла Ирину под руку и засеменила с ней рядом.

- С тех пор, как умер мой муж, (он был известный психиатр) я так не люблю женщин, но к вам я почувствовала доверие, вы доведете меня до сберкассы и заполните квитанции, я уверена. А вы любите кошек? Я обожаю. Насколько же они честнее людей - ни один кот не обещает кошке верности, неправда ли? И все у них чисто-чисто, по животному чисто. А мужчины - это такая гадость, особенно старые. Вы согласны?

Вдова бормотала, а Ирина искоса поглядывала на нее и видела неаккуратно накрашенный блеклый глаз, волоски над бледной губой.

Бедная одинокая кошатница, потерявшая ориентиры, обиженная. Они вошли в сберкассу, тут к старухе кинулась какая-то кругленькая женщина неопределенных лет с небрежно заколотыми пегими волосами.

- Что же вы меня предали, душенька. Я все звоню-звоню, чтобы вас проводить, а вы вот с кем...

Она почти вырвала старуху из-под Ирининой руки, развернула к себе и что-то ей шепча, увлекла к одному из окошек. Ирина пожала плечами, вздохнула с облегчением и вышла из сберкассы. Почта, к счастью, рядом. "Вот ведь какая ревнивая!" - подумала о неопрятной женщине Ирина, стоя в очереди к окошку. Наконец, она протянула извещение, дала паспорт, ей выдали большую картонную коробку, Ирина расписалась. Здесь же на почте заглянула под крышку - от кого? Боже мой, от Шуры! Шура - третий персонаж той пресловутой повести "Роман с пистолетом". Ирина не видела его много лет с той самой последней читки у француженок-слависток, где Шура вдруг неожиданно возмутился и, брызгая слюной, начал орать на Игоря Порева.

- Мне надоел этот пасквиль, эти сплетни! Что ты собрал в кучу знакомых, наделил сомнительными свойствами и пустил в мир! Меня вот вообще под своим именем. Кому нужна дуэльная трагедия! Да ладно бы об этом написал - а так неизвестно о чем: чуть-чуть правды, чуть-чуть вымысла. Я частное лицо, живой человек! На фиг мне ваша халявная жратва и выпивка!

Хлопнув дверью, ушел и исчез с горизонта. Что его взбесило, Ирина не поняла тогда. Сейчас она, вспоминая тот вечер, решила, что и у Саши, и у нее была страсть к игре, к интриге, им Мякшев и Тоня не были противопоказаны. А "положительный" Шура и был "положительным" Шурой - ему претило раз за разом отражаться в чужих зеркалах неизменным. Просто надоело. А Игорь был простодушен - он приглашал всех персонажей на читки из альтруистических соображений: кормили-поили. Не хочешь, не заявляй о себе, как о персонаже. Слушателей интересовал сам сюжет - тогда это было ново, свежо. Шуру за язык не тянули, он сам, бывало, представлялся так: "Я Шура, спаситель Тони". Ему любезно улыбались, но интерес вызывала она Ирина-Тонечка. Алексей (Сергей) в их гулянках не участвовал - "не нашего круга" говорил сноб Игорь. Еще было далеко до Золотухи с Хотиненко, их "Макаров" еще, наверное, не зародился у них в голове. Слушали тогда с восторгом. Француженки тогда на магнитофон записали, и другие тоже записывали. Кто-то вроде хотел издать... И вот объявился Шура. Конечно же, это связано с Сашиной смертью. Опять он объединяет всех. Как тогда... Ирина развернула записку. "Здравствуй, вечная Тонечка... "пока мир стоит...", ты Тонечкой до старости и останешься..." Ирина на минутку отложила листок "до старости... А если я не хочу? Я же ищу тропинку к "помощницам". Но откуда об этом знать абсолютно постороннему Шуре!" Ирина вернулась к чтению: "По случайности свела меня судьба с близкими тебе особами. Порассказали. Но я - твой благожелатель... Итак, Ирина, Александра больше нет с нами. Жаль. Царство Небесное! Огромное количество его бумажек скопилось у меня: и дневники конца 70-х, и кое-что более позднее. В 80-90 мы видались. По какому-то промыслу, покидая мой дом, заметь, всегда тайно, он оставлял груду бумаг. А я хранил. Не читал, каюсь, не читал, но хранил. Передаю все тебе. Думаю, решишь, что с этим делать. Может, частично опубликуешь. Нам с тобой, я думаю, следует повидаться. Номер моего мобильного 8... Звони. Твой Шура Звероухов". Ирина вышла с довольно тяжелой коробкой на улицу, уселась на скамейку, закурила. Вспомнила длинное довольно унылое Шурино лицо, очки. Когда-то они вместе учились. Саша постарше, а она, Игорь и Шура ровесники. Филологи - книгочеи, болтуны, тогда они все хотели чего-то достичь... А теперь? Саши, самого яркого, нет на свете. Всю жизнь проскитался, а все роман хотел написать... Игорь - в Израиле. Она - Ирина -Тонечка - уж какая есть... У Сашки всегда ведь были соучастницы и соучастники. Вот Шура - один из них. Но похоже, он тоже из бывших - "бывших соучастников"... Ирина тащилась потихоньку домой со своей коробкой и опять увидела перед собой знакомую спину - сумасшедшую вдову вела под руку та самая заполошная неряха. Шли они неспешно. Стоптанные туфли сопровождавшей семенили рядом с изящной обувкой старухи. Небрежно прокрашенная голова склонялась к аккуратной седой стрижке вдовы. Та, видимо, продолжала свой вечный монолог о мужчинах, о котах. Ирина обогнала их, немного неприятно было чувствовать сверлящий взгляд старухиной компаньонки, но Ирина ей только посочувствовала - горький хлеб зарабатывает и ускорила шаг... С облегчением поставила коробку в угол. Это потом. Галя, Галя, как там ее юрист? И о Тане поговорить нужно. Ирина разделась сегодня стало по-настоящему жарко, влезла под прохладный душ, как всегда некстати зазвонил телефон. Мокрая, она выскочила, поскользнулась, чуть не упала, подвернула ногу и, прыгая на одной, подбежала к телефону.

- Алло, алло, - закричала нервно, морщась от боли в ноге.

- Что ты так кричишь? - строго поинтересовалась мать.

- А, мам, я в ванной была, бежала, ногу подвернула...

- Ирина, только что звонил Константин. Он тебе не дозвонился, а ему нужно было срочно передать - завтра приезжает его жена Рита (я же так и не знала, женился он или нет), будет жить на Костиной квартире, ее встретят, об этом волноваться не надо, но с тобой ей, как сказал Костя, необходимо будет увидеться. Ира, а где собственно, Костя?

- Н-ну, они живут у Риты, в Нарве. Во сколько она завтра прилетает?

- В восемь утра. Как я поняла, ключ у нее есть и встреча с тобой должна носить не утилитарный характер - тут что-то другое... Спрашивал про меня, Катюшу, скучает... Я ему была очень рада.

- Хорошо, мам, я все поняла, с утра поеду к Косте, приберусь, встречу ее. Как Катюша? Встала легко? Не опоздала в школу?

- Нет, веселая побежала.

- Да. Я вчера забыла ей про джинсы сказать, белые, я же ей купила. Может быть завтра и она заедет к Косте, познакомится с Ритой. Созвонимся тогда.

- Хорошо.

- А ты как себя чувствуешь? Бессонницы нет?

- Ничего. Сплю. Все, Ирина, мне некогда, надо суп ставить, скоро уже и Катя придет.

Ирина посмотрела на часы, да уже двенадцать, скоро и ей ехать в редакцию, по другим делам, но сейчас Галя.

- Агентство "Чет-нечет" слушает - как всегда мелодичный девичий голосок.

- Попросите пожалуйста, Галину Семеновну.

- Как вас представить?.

- Ирина Викентьевна... - Ирина эти "реверансы" не любила, это всегда осложняло ее звонки в официальные инстанции, предпочитала звонить знакомым домой, но сегодня уж очень хотелось поскорей посоветоваться с Галей.

- Ириша! - голос у Гали ликующий - он гений, твой юрист! Иван столько мне советов надавал ценнейших и сам будет участвовать в моем деле, я даже и не подозревала, что такая доброта мне встретится! Мы завтра встречаемся и едем в один приют где, кажется, тьфу-тьфу-тьфу все должно получиться, а то я отчаивалась - мне начинало казаться, что мой порыв, потребность в наше время просто неуместны. Как ты? Как все твои?

- Галочка, за тебя я рада, мои вроде бы тоже ничего, вот завтра Рита, Костина жена прилетает. Катюшка Витей увлечена, помнишь, Сашин сын, мама вроде ничего, в норме. У меня сейчас другое... Знаешь, у меня есть приятельница Таня, еще я тебе читала "Танины байки"?

- Да-да, помню и что с ней.

- Она, по-моему, больна. Есть такой Павел - пьющий гений, так она с ним столько уже всего прошла, казалось, освободилась, даже какой-то новый возлюбленный появился, ан нет! Опять звоню сегодня на мобильник - она у него и не в себе! Как ты думаешь, чем-нибудь можно помочь?

- Нет, - как-то сухо ответила Галя, - понимаешь, Ириш, тут и помогать не надо. Ей так угодно. И ныть по этому поводу тоже угодно - это правила ее игры. Это тоже "байка". Грубо скажу - нравится он ей, нравится как мужик -вот и весь сказ, а за это она готова как угодно расплачиваться... Это их сценарий - тут не для третьих лиц, то есть Тане твоей зрители нужны, конечно, так слаще, но тебе-то зачем на галерке сидеть? Это не твое. Таня и других зрителей найдет...

- Галка, на тебя не похоже - ты так строго говоришь... Сердито...

- Ириша, я определенно не люблю такое - для меня это слишком просто, что ли... Не вижу в этом ни красоты, ни полета. Никогда не ценила в отношениях с мужчиной только постель (с большой буквы они ее произносят, я думаю), никогда! Пусть себе катаются по ложу страстей - пьяные, трезвые тебе-то что. Как приестся, так и разбегутся. Мне про это говорить скучно. Лучше про тебя, мне это в сто раз важнее.

- Галка, извини что расстроила. У меня на душе пустовато, но как я сейчас думаю - это ничего, не погано, по крайней мере.

- Вот и хорошо. Ириш, у меня тут клиентка ждет. Давай завтра вечером созвонимся, ладно?

- Конечно. Желаю удачи. Привет юристу, если он меня помнит.

- Обязательно.

Ирина положила трубку в недоумении - никогда еще Галя не говорила так резко, никогда еще чужая история не вызывала у нее такого негодования. "Я внушаема, - подумала Ирина, - как-то легко попадаю под влияние чужих оценок. Галя, наверное, права. Тане так угодно... В конце концов могла не лететь по первому зову Павла... Или все же не могла? Захватывает же страсть... Да, но я ведь хочу, чтобы Таня пошла со мной к Милице... Это мой каприз, мне так угодно... Посмотрим. Во всяком случае, у нее с Павлом примерно то, что у меня было с Петром, а у Галки, к счастью, не было такого опыта - я просто не по адресу обратилась. Скорее, я сама ей помогу - ибо понимаю! Нога прибаливала. Ирина сделала йодную сетку и достала из шкафа легкие брюки, топик. Жарко! В дверь позвонили.

- Ирина Викентьевна, это я, Вася.

- Вась, не могу открыть. Я минут через десять тебе позвоню.

- Ага. Хорошо.

Ирина одевалась, крутилась перед зеркалом, время от времени поглядывала на коробку. Предстоит разбирать Сашины бумаги. Интересно? Откровенно сказать, уже не очень... В общем, тайна его ухода разгадана, а читать подряд все его дневниковые записи, наброски ненаписанного романа, тут можно понять Шуру, не хочется. Ирина не знала, как ей расценивать возникшее у нее вдруг почти равнодушие к Сашиному архиву, она с удивлением оглянулась на себя еще так недавно просто кипевшую, желающую соотнести себя прежнюю с теперешней, проверяющую Сашей свои взгляды и чувства, соотносящую себя с Тоней - соучастницей. Сейчас пусто! И опять Ирина решила, пусть пусто, но мусора нет. "Будем радоваться отсутствию страстей и идущих за ними разочарований", - решила про себя Ирина. По дороге в редакцию Ирина вздумала заехать к Косте - уже сегодня прибраться, поставить цветочки. Что у них там за новости? Рита разумная, все завтра выяснится. Ирина подходила к дому Кости с опаской - все же осталось неприятное чувство, что в этом дворе ее сыну угрожала опасность - пытались шантажировать бритоголовые мальчишки. Ей показалось, что кто-то похожий мелькнул у второго корпуса возле качелей, но она решила отмахнуться как от наваждения - нельзя бояться. В лифте ей тоже вдруг стало не по себе и она быстро вышла из него, захлопнула дверь и пошла пешком. "Нервы. Обстоятельства. Внушаемость. Незрелость. - все это у меня по-прежнему не изжито и это очень плохо! Я не могу ни сама себе помочь, ни другим стать помощницей - качаюсь как былинка на ветру, а ведь хочется окрепнуть, очень хочется! Вот Костя - сын добрый, и за меня как-то отвечает, понимает многое... Посмотрим завтра, какая стала Рита... Ирина открыла дверь - пахло пылью Она отдернула занавески, открыла окно. Включила кассету с любимым Костей джазом и закружилась по комнате с щетками и тряпками. Выходя из подъезда через час, она столкнулась с одним из тех парней. "Значит, не пригрезилось", - подумала она. Он нагло осклабился и прошел мимо, помахивая пачкой каких-то газет. Недавно в метро она слышала, как какая-то группка пела: "С интернационалом погибнет род людской". Всегда переделывали песни... Вот теперь и до этого дошли, это скорее позабавило, но лица у поющих были суровые, даже фанатичные. Идя к метро, Ирина подумала, что в Москве теперь столько точек зрения на политику, сколько никогда не появлялось на любой аспект личной жизни. А ее, Ирину, только личные судьбы и волнуют, но вот Костю ведь задели, тронули "общественные" страсти, значит, и ее коснулись. В метро опять стояли милиционеры, опять проверяли документы у подозрительных... Ирина постаралась проскользнуть мимо них поскорее - как-то все же неуютно, вдруг я им не понравлюсь "Это после Костиной квартиры у меня всегда страх и неуверенность. Нужно собраться - все же предъявляю работу серьезному человеку..." Тут только Ирина вспомнила, что не перезвонила Васе, как обещала, стало неудобно. Вася раним и обидчив, еще подумает чего доброго, что им пренебрегают. Ирина ехала, как всегда разглядывала пассажиров, но невнимательно - никто не занимал ее. Нужно позвонить Васе, даже из суеверия, все же он отвез материал (если отвез), вдруг испугалась Ирина, а вдруг что-то случилось, а я еду, безмятежная. Выйдя на нужной станции, Ирина бросилась к автомату.

- Как у тебя дела?

- Все хорошо, Ирина Викентьевна, я отдал рукопись редактору...

- Подожди, Вася, как это редактору?! Я же просила оставить на вахте...

- А я и хотел. А рядом остановился такой представительный мужчина, услышал, что я вахтерше говорю, улыбнулся и сказал: "Ну-ка, ну-ка, я посмотрю". И унес. Представительный такой...

- Спасибо, Вася, спасибо.

Ирина повесила трубку - и ругала себя за то, что Васе доверила свезти рукопись и хвалила за то, что все-таки вспомнила и позвонила, а, в общем, не знала, что ее ждет - к лучшему или худшему, что так случилось. В редакции ее встретила секретарша и сказала, что главный уже уехал и в ближайшие три дня его не будет, но Иринину рукопись он прочитал, им подходит, будут печатать в следующем номере. Получать гонорар через месяц, как выйдет материал, и просил звонить недели через две - хочет что-то еще заказать. Ирина вышла из редакции то ли на цыпочках, то ли на ватных ногах - сама, не поняла, - во всяком случае, опомнилась она уже, открывая дверь на улицу. Ослепило солнце. Витрины сверкали, шли люди. Ирина бросилась к автомату, вставила карточку:

- Ну, Вася, счастливая, легкая у тебя рука...

- А что, Ирина Викентьевна?

- Долго объяснять - тут так - если бы ты оставил, да я только что приехала забрала, да... В общем, все бы отложилась - а так все о'кей... С меня ужин. Вечером приходи, я позвоню.

Настроение поднялось. Ирина знала за собой эту зависимость от обстоятельств и сейчас вовсе не хотела с ней бороться - радовалась благоприятно сложившимся обстоятельствам и все. Домой не хотелось, к матери тоже. Галя сегодня изумила резкостью суждений, Таня не изумила, в общем-то, а вызвала... А что, собственно, вызвала Таня? Ирина брела по городу, вроде бы стильно одета, привлекательна, а все же пуста, грустна и не востребована. "Да-да, именно не востребована! Ведь на фоне удачи в делах четче выделяется личная неудача". Встретиться с Шурой - он связан с Сашей, а с Сашки ведь и началось это смятение, это "воспитание чувств". Вроде бы все, кто связан с ним, в последнее время появились на горизонте. Все кроме Гарика. Сам автор - Игорь Порев давно в Израиле. Ирина на секунду замедлила шаг - вот интересно, почему Игорь ни разу не пришел в голову. Ему-то можно позвонить, поболтать, рассказать о Саше... Ирина улыбнулась, вспомнив Игоря, каким видела его - лет 7 назад, когда ездила единственный раз в Израиль на юбилей тетки, даже не тетки, а вдовы отцовского брата Севы. Тетя Бетя -Берта Соломоновна Ирину всегда любила, баловала, потому и позволила себе каприз - персонально пригласить ее на свой пышный семидесятилетний юбилей. Тогда-то и встретились с Гариком. Хохмач - как и прежде, моторный. Пишет что-то для театра на иврит. Жена - красотка, четверо детей. Молодец! "Опять все стягивается к прошлому - встретиться с Шурой, позвонить Игорю. Неужели без этого мне не двинуться вперед?" - уныло размышляла Ирина, попивая кофе в уличной "обжорке". "Ехать домой или к маме? Домой вроде бы рано, не хочется. Катьку только раздразню джинсами ведь не захватила. Но все же надо к матери - на них посмотреть, а потом уж читать Сашкины бумажки, угощать Васю и звонить друзьям молодости. "У родителей" пахло не обыкновенной едой, но вкусными - пирогами. "Давно не было. Что за событие?" Мать встретила Ирину слегка смущенно:

- Ты не предупредила... У нас отец с Майей. Они прощаются. Завтра самолет. Он тебе часа два как дозванивается.

- Вот что, значит, нет мобильника - недосягаема.

- Ну, все к лучшему. Катя побежала за "Боржоми" - Майя пьет только настоящий "Боржоми", а у нас в одном магазинчике есть, я давно обнаружила. Видишь, как - Костина жена прилетает, отец твой с женой улетает...

- Да, интересная у нас теперь жизнь... - задумчиво протянула Ирина, с отцом после обеда в ресторане она созванивалась, кажется, всего раз или два, дату отъезда вроде бы он и говорил, но как-то не запомнилось, Ирина чуть лицемерно укорила себя и с радостью включилась в хлопоты.

- Отец обрадуется, это для него приятный сюрприз. На Майю посмотришь, чудная женщина, но красотой - увидишь - не блещет.

Ирина с удивлением посмотрела на мать - что это она так оживлена, будто не прощается, а встречает. "Что-то не понимаю я сегодня женщин", почти запаниковала Ирина. Прибежала сияющая Катя.

- Мама! Вот молодец! А мы звонили, дед звонил - тебя нет. Ура! Все в сборе. А мне Витька к подружке e-mail прислал, к Вике, у нее ж компьютер и Интернет, все есть. Крута-ая, - Катя скорчила смешную рожицу и закружила мать: Ну, не сердись, я шучу. А я, правда, Викин адрес дала, мне так интересно было... Давай все-таки тоже купим компьютер, а? И тебе нужно и мне.

- Ладно, - легко согласилась Ирина - вот гонорар большой получу, кое-что добавлю, и купим. Пора. А то мы ретрограды с тобой какие-то.

- Ира! - позвала мать, - хочешь Катину новую блузку надеть? Понарядней будешь, все-таки гости, - мать протягивала очень симпатичную шелковую рубашечку, - это мне Эльза моя старинная приятельница для Кати передала, мы тут с ней на днях в кино ходили.

Ирина вздохнула про себя: "Ничего-то я о ней не знаю. Вот Эльза... Да, была такая много лет назад, изредка перезванивались... Теперь вот всплыла... Ходят куда-то вместе. Приятельницы вроде нас с Таней".

- Спасибо. Померю - Ирина ушла в детскую. Почему-то закипали слезы, но она усилием воли не позволила им пролиться. У двери уже нетерпеливо скреблась Катя.

- Мам, ну как? Можно посмотреть, я думаю, тебе пойдет.

- Заходи, Кекс, оценишь, - Ирина стояла перед длинной худой, сияющей дочкой и на душе теплело: "Уладится. Как-нибудь все у меня уладится". А Катя затормошила, завертела мать, начала танцевать, крутиться.

- Идет, тебе идет, пойдем бабуле покажемся, - и за руку потянула Ирину.

В это время раздался звонок. Вошла Майя - довольно полная с вьющимися седыми волосами на прямой пробор, уложенными в пучок. На ней были сильные очки, увеличивающие и так крупные красивые глаза. В, на удивление, маленькой, очень белой, изящной руке она держала букет. Мать приветствовала ее:

- Здравствуйте, Маечка, очень рада вас видеть.

- И я рада случаю повидаться, Маша.

Отец довольно покрякивал сзади. Ему, наконец, тоже дали пройти в переднюю. Мать знакомила Майю с "девочками", Майя говорила комплименты. Отец кивнул Ирине, ущипнул Катю за щеку. Гости вымыли руки, мать расставила цветы, сунула принесение отцом шампанское в холодильник. Уселись. Отец успел шепнуть Ирине, что звонил, не застал, очень рад. Бодрая, уверенная Мария Филипповна потчевала гостей, шутила. Ирина мать не узнавала. Даже Катя, вроде привыкшая к ней, время от времени на нее удивленно взглядывала. Катя, по приказанию деда, принесла из холодильника шампанское. Разлили. Отец поднялся, все притихли.

- Дорогая Маша! Этот мой тост за тебя. Все годы, что мы прожили, ты мне была прекрасной спутницей, у меня остались самые теплые воспоминания о нашем быте, наших традициях, доме - отец обвел рукой комнату, улыбнулся, может быть, не у каждого мужа после развода найдутся такие слова. Мы расстались и расстались вовремя - у тебя все впереди и у меня. Моя теперешняя жена благодарна тебе за меня, правда, Майечка? - отец склонился к своей спутнице.

- Конечно, Вика, - довольно низким голосом подтвердила та.

- А твой будущий супруг, надеюсь, не бросит в меня камень.

Мать, чуть покраснев, махнула рукой. "Тут что-то есть. Они понимают друг друга. Неужели он ее наперсник? Ничего себе родители... Глядишь, действительно скоро отчим появится...". Ирине и занятно было и чуть - чуть неловко - все же не молоденькие они все уже и, кажется, даже капельку завидно. Катьке же было интересно: она во все глаза смотрела на колоритную Майю, неторопливо попивающую боржомчик и отламывающую крохотные кусочки хлеба, из лежащего у нее в тарелке салата она аккуратно выбрала только отварную морковку. Катя поймала Иринин взгляд и смущено улыбнулась, что значило: "Странная, мам, правда?". Ирина чуть заметно кивнула, как бы прибавив, "но симпатичная!". Отец чувствовал себя непринужденно, сообщил матери, что Лесков, и другие книги из домашней библиотеки у него отложены в ближайшие дни их на машине завезет муж Майиной племянницы, к тому же они с Майей просят принять в дар кое-что из домашней Майиной библиотеки. Мать кивнула. Ирина услышала, что Майя просит Катю передать ей соль, Катя чуть замешкалась, соль передала Ирина. Майя улыбнулась ей благодарно и медленно, очень четко артикулируя, сообщила, что об Ирине она слышала в свае время от ее молодого приятеля, он сейчас в эмиграции, Игоря Порева, слышала в связи с его повестью, слабой, кстати, повестушкой. Но все же, хоть и сырая она, а все же было в ней нечто, заставляющее ее вспоминать, - страсть Игорь смог показать, донести до читателя. Так вот о Тонечке, Ирине Моховой, он упоминал. Майя повернулась к отцу.

- А ты, Вика, насколько я знаю, не читал это произведение? Не много, конечно, потерял, но Тонечка все же - это довольно интересный женский тип. Вот не думала, что с прототипом встречусь.

И отец и мать - почувствовали некоторую неловкость - то, что их дочь пишет и публикуется, конечно, знали, что-то читали, но представить ее персонажем чьего-то произведения им и в голову не приходило. Какие случайные совпадения - Майя знакома с автором... Что на это скажешь? Непосредственнее всех отреагировала Катя.

- Ой, мам, а про что там? Я Вите расскажу.

Ирина рассмеялась.

- Совсем здорово! Дети будут обсуждать героев: Мякшева и Тоню. Про пистолет. Да я дам тебе, если захочешь, почитать, у меня ксерокс есть...

Разговор плавно перешел на литературу вообще - Майя хвалила Улицкую и ругала Толстую, "Кысь" ей не понравилась, Ирина к месту рассказала о молодом человеке с пивом, читающем "Кысь" и о своей попытке последовать его примеру. Отец все агитировал за классику, Катя вылезла с "фэнтэзи", но ее не поддержали, и она что-то тихо опять добавила вроде: "А Витя...". Мать изредка перечитывала, оказывается, Тендрякова, почему-то считая его очень современным и незаслуженно забытым. Разговор катился не спеша, все с удовольствием уплетали салаты и пирожки, только Майя попивала водичку и поклевывала что-то с выбором из своей тарелки. Ирина незаметно бросила взгляд на часы - полшестого - пора домой - обещала угостить Васю, да и Сашины бумаги стало вдруг необходимо просмотреть. Неожиданная осведомленность Майи опять вернула ее в "психопатический круг" прошлого никуда, похоже, не деться, пока не будет изжит до конца образ Тонечки "вечной Тонечки - пока мир стоит". Ирина потихоньку выбралась из-за стола. Отец, заметив, вышел за ней.

- Уходишь?

- Да, мне пора, хорошо, что удалась еще раз повидаться... Майя симпатичная...

- Да... - отец задумчиво и грустно глядел на Ирину.

О чем он думал, что мы - чужие, не можем сейчас найти слов для прощания? Или о том, что вот - жизнь в семье окончена, а жизнь вообще еще продолжается и надо идти дальше и постараться не подвести тех, кого выбрал себе в попутчики. Ирина все же приблизилась к отцу и робко поцеловала его в щеку. Он порывисто, коротко обнял ее и оттолкнул. Ирина выскочила за дверь. Потекли слезы - жалко стало всех - бодрящуюся мать, Майю в толстых очках, Катьку - неизвестно ей-то что еще выпадет, себя. Ирина ехала на "Преображенку", не читала, не разглядывала публику - обдумывала планы на ближайшие дни. Рита, Милица, Шура - по крайней мере, три важные встречи. Нет, по-настоящему, конечно, одна - с Ритой, ибо она - жена сына. Это реальность. А то - все мечты, призраки. У подъезда сидели и Вася и психиатр. Вася с достоинством поприветствовал Ирину и дал понять, что вовсе не напрашивается, об обещанном ужине не напоминает. Ирина остановилась возле них на минуту.

- Вася, приходи через час. А сейчас угости сигаретой - у меня кончились. Вася вскочил и даже смутился, что не поднялся раньше, за ним с лавки встал и молчаливый психиатр - видно было, что расположение духа у него смурное, глаза невеселые, на лице скепсис. Теперь они втроем стояли и молча курили.

"Да, - подумала Ирина, - похоже, у всех у нас "на душе осень". Надо бы и его пригласить как товарища по несчастью".

- Знаете, что, - обратилась она к психиатру, - и вы приходите ко мне через часок, поужинаем вместе.

Непонятно было, обрадовало ли его Иринино предложение, но кивнул он благосклонно. Ирина поднялась к себе и сразу же кинулась к Шуриной записке. "Так. Номер телефона... Нужно с ним сговориться на ближайшие дни, почему-то нет сил откладывать. Прошлое - мое и Сашино - давит, хотя абсолютно непонятно как это все же связано с появляющимися каждый день все новыми и новыми обстоятельствами, ситуациями. С чем, например, связана увиденная случайно сейчас у метро сценка - Идут, взявшись за руки, мать и дочь - кореянки, и старшая учит младшую (девочку лет пяти) петь: "Я вам не скажу за всю Одессу..." Они разучивают первый куплет, малышка старательно повторяет за матерью. На ломаном русском это звучит странно. Они прошли мимо, на меня внимания не обратили, обратила я и принесла сюда. Для меня это - обрывок, фрагментик. Но как из касающихся меня фрагментов (этот не касается) сшить целое? Ирина вздохнула и набрала Шурин номер.

- О, Тонечка, я тебя поджидаю. Молодец что так оперативно.

Шура напорист и самоуверен, это и к лучшему, мне проще подчиняться сейчас.

- Когда тебе угодно.

Шура засмеялся.

- Угодно... Угодно завтра. Приглашаю тебя на обед.

Сговорились на три часа на "Лубянке", и Ирина кинулась быстро готовить ужин. У нее жарилась картошка, на другой сковородке тушились шампиньоны. Она собирала на стол. Вася с повеселевшим психиатром пришли точно в назначенное время. Психиатр, чуть смущаясь, достал из кармана легкой куртки бутылку. У Ирины посреди стола красовался графинчик с настойкой. Разговор за столом крутился вокруг местных новостей. К "сумасшедшей вдове" сегодня зачем-то заглядывал участковый, недавно (неужели Ирина не знает?) алкашей двух зарезали - они бутылки возле палатки принимали. Он и она. Сожители.

- Вот как судьба настигла, - горько проговорил Вася.

- Кому они помешали? - с недоумением подхватил психиатр.

Ирина их вспомнила - женщина худая неопределенных лет и он явно моложе кудрявый, разбитной.

- Вот, Ирина Викентьевна, я и говорю, не доводит она, проклятая, Вася щелкнул по бутылке, - до добра, тех кто, от нее должен бы держаться подальше (так на роду написано), а он к ней липнет.

Психиатр задумчиво прибавил:

- Вот и с женщинами так же, - вот не для тебя она, не судьба с ней, а тянет, тянет к ней...

- Ты же специалист, Евгенич, неужели и с тобой бывает так? - с любопытством спросил Вася.

- Было - коротко отрезал психиатр и опрокинул в рот рюмку.

- Помянем убитых - торжественно сказал Вася.

Все молча подняли рюмки. Ирина слегка отхлебнула, гости ее выпили до дна. Ирина поднялась, от нее, к счастью, не требовали активного участия в разговоре, их вполне устраивало просто ее присутствие, созданная ей обстановка. Ирина подрезала колбасы, сыра, поставила на стол, присела возле психиатра, вслушалась в их беседу.

- А участковый ко всем пенсионерам заходил, ну к тем, кто дома постоянно. А к тебе вот не догадался зайти - ты бы побольше рассказал, и как на Юлькину квартиру тут претенденты находились и как ее родительских прав лишали, как Сеня ей жизнь на свой лад скрасил...

- Не догадались, да я бы и не рассказал. А тех, кто их порешил, Бог накажет.

Ирина опять поднялась, вышла на кухню варить кофе. "Скоро они уйдут, можно будет приняться за разбор Сашкиных бумаг, очень хочется. Как дико кончилась еще чья-то жизнь, о ней вот Вася теперь с психиатром толкуют. А у психиатра своя какая-то личная драма. Одинок он, только вот собака, но добр - Васю вон тоже приемлет". Ирина варила кофе и смотрела в окно внимание привлекла кучка народа, столпившаяся перед подъездом, что-то они обсуждали, показывали наверх, кто-то наоборот склонялся к... Ну да, там кто-то лежал...

- Вася! Подойди сюда, пожалуйста. Там... - Вася мгновенно очутился рядом с ней.

- Я так и думал! Напугал "мент" старушку!

- Вася, неужели это вдова?

- Ирина Викентьевна! - с досадой сказал слегка нетрезвый Вася, - Вы ж сами уже увидели, что ж спрашивать...

Психиатр сдержанно поблагодарил за угощение и вышел вслед за сорвавшимся с места Васей. "А мне надо туда идти?" - сама себя спросила Ирина, стоя перед оставленным столом. Опять потянуло к окну - там уже стояла "Скорая ", рядом суетился милиционер. "Бросилась со страха или от отчаянья со своего второго этажа. Бедная - в конце жизни ревновала, мучилась от непроработанных обид. Зависима была - вот от таких, как эта, утренняя, неряха. "Скорая" отъехала. Милиционер что-то расспрашивал толпящихся старушек. В дверь позвонили, вернулся Вася.

- Ирина Викентьевна! Можно я допью, тут у вас осталось маленько? Помянем бабушку. Хоть и сумасшедшая была и ведьма, может быть, а все же кошек любила. Да и просто так - жалко.

"Сплошные прощанья да поминки" - подумала Ирина. Выпили молча.

- Она, Ирина Викентьевна, из окна выбросилась. И не высоко вроде, а сразу. Но это и лучше. "Мент" вон прискакал, да, в общем, его тоже судить работа у него такая. Только еще больше себе огреб приключений на свою, прошу прощения, жопу.

- Да, - согласилась Ирина, - убийство да самоубийство - многовато...

Вася допил все до капельки, начал покачиваться, клевать носом, что-то пробормотал и практически на "автопилоте" убрался к себе. Ирина его не гнала, не торопила - знала, что так и будет. С облегчением заперла за хмельным, но мирным Васей дверь, послонялась по комнате. Надо бы убрать со стола, но вдруг навалилась смертельная, свинцовая усталость. Поздняя весна - темнеет уже не рано и времени еще не очень много, а Ирина едва доползла до постели, выдернула телефонный шнур: "Спать, скорее" и провалилась в небытие. Разбудил ее пронзительный звонок в дверь. Ничего еще не поняв, она подскочила к двери и распахнула ее - там мертвецки пьяный раскачивался Вася. Ирина, проснувшись, отступила к ванной, сдернула с крючка халат, накинула, вновь приблизилась к двери. Вася смотрел на нее бессмысленными глазами. Ирина впервые за все время общения с Васей почувствовала легкий укол: опасность.

- Что, Вася?

Как можно спокойнее спросила она. Он no-прежнему молча раскачивался, потом вдруг протянул руку к висевшему на стене светильнику, с силой дернул его, Свет погас. Позади темнота - в комнате, впереди тусклый свет подъездной лампочки. "Вот попала, - подумала, уже чуть паникуя, Ирина, главное, не угадаешь, что у него в голове, чего он сейчас хочет, что ему сейчас мерещится". Ирина решила стоять не двигаться. Вася со злобным хрипом - "Ах ты", - кулаком въехал, к счастью, в пустоту, потому что Ирина, мгновенно среагировав, присела. На ногах он не удержался и грохнулся на пол. Ирина же проскочив под его рукой, выскочила на площадку. Дверь в Васину квартиру была открыта, Ирина рефлекторно прикрыла ее и побежала на второй этаж к психиатру. Страха не было, но трясло, нервы были напряжены. "Эх, Вася. Все же догнала горячка". На ее настойчивый звонок открыл, кутаясь в одеяло, сонный, но практически трезвый психиатр.

- Что у вас стряслось?

- Там Вася. Он, по моему, не в себе. Позвонил ко мне в дверь, но меня не узнает, по моему, кого-то перед собой видел - ненавистного, хотел ударить. Теперь на полу у меня в коридоре.

Психиатр кивнул...

- Зайдите.

Ирина, осознавая всю дикость ситуации: ночь, она в халате, встрепанная, психиатр в одеяле, безумный Вася, робко вошла в переднюю. Квартирка, как у нее, как у Васи - маломерка, для одинокого человека.

- Подождите секунду, я оденусь.

Ирина стояла у входной двери, слева, как и у нее в квартире на стене светильник, только однорожковый старомодный, каких-нибудь шестидесятых годов, на правой стене овальное небольшое зеркало, такое, скорее, должно бы было принадлежать женщине. Мысли крутились вокруг Васи - что же он, бедный, видел, ведь уж - не в первый раз у него агрессия, "глюки". Болен он, конечно, болен, но ведь так мил, разумен был сегодня за столом. Сердце доброе, ум помрачен.

Вышел одетый, и даже причесанный психиатр. Ирина вдруг задала дурацкий вопрос:

- А где ваша собака?

- Собака в гостях. У моей бывшей жены.

Ирина про себя усмехнулась: ответ исчерпывающий. Вот и собаки в гости ездят, к бывшим, что ж про людей говорить. Они поднимались по лестнице молча. Ирина вдруг всполошилась.

- Может, его жене сообщить?

Психиатр тоже остановился.

- А какой смысл будить еще одного человека, да и заставлять нервничать. С Васей, я думаю, она уже свое все прошла. Сами разберемся, нам-то с вами он приятель - это проще, да и надежнее в данном случае: у нас ни амбиций, ни претензий. Разберемся.

Ирине стало чуть стыдно за свои дурацкие неуместные вопросы и предложения. "Он разумнее, чем я, адекватнее. Но с другой стороны, не ему же хотели по морде въехать. Ладно, действительно, сейчас разберемся". Они подошли к Ирининой квартире. Вася лежал, делал какие-то судорожные движения руками, будто от кого-то отмахивался, пытаясь слегка приподняться. Психиатр перевернул его на спину. Глаза полуприкрыты, губы шевелятся, будто он облизывается. Ирина шепотом спросила.

- Может быть, ему воды попробовать дать?

Психиатр кивнул. Ирина тихонько прошла мимо Васи на кухню, налила воды. Психиатр начал его осторожно поить. Вася вдруг опять обрел силы начал размахивать руками, неразборчиво, но возбужденно бормотать, воду он разлил.

- Придется вызывать "Скорую", чем-то он явно отравился. Это не тот случай, что проспится к утру, опохмелится и опять готов жизнь волочь, кажется, надорвался.

Ирина послушно пошла к телефону. За окном уже начинало светать. Под Васю подложили Иринин плед, накрыли его сверху меховой курткой - видно было, что его знобит. Пока ехала "Скорая", они сидели на крохотной Ирининой кухне, курили. Говорить было не о чем. Сказывалась недоспанная ночь, стресс. Ирина подавляла судорожную зевоту: "Что же я бесчувственная такая хочу только рухнуть в постель и спать? Ничего не чувствую", констатировала как-то тупо Ирина. Психиатр смотрел куда-то в пространстве, иногда потирал висок. Ирина сделала над собой усилие и спросила.

- Голова болит? Дать анальгина?

- Нет, не поможет. Вот если "звездочка" есть...

Ирина, не сходя с места, сунула руку в ящик стола, где была аптечка и нащупала там коробочку круглую.

- Вот.

- Спасибо.

Разнесся сильный резкий запах - психиатр смазал краешки ноздрей, виски и протянул баночку Ирине. Тут раздался звонок - приехала "Скорая". Усталый коренастый немолодой врач осмотрел Васю, выслушал сбивчивый рассказ Ирины и попросил телефон. Ирина дала аппарат. Он связался с больницей, послал санитара за носилками. Ирина вдруг обрела способность и чувствовать, и соображать. Навернулись слезы - Васю стало безумно жаль, она кинулась к сумочке.

- Доктор, возьмите, пожалуйста, пусть его там получше... - она не справилась со слезами. Врач спокойно принял у нее из рук сотню.

- Выпейте валерьянки сами-то, вам успокоиться нужно. А с ним уж - как Бог даст, я - то пригляжу, конечно.

Васю увезли в психосаматику, сказали, чтоб о больном справлялись с утра. После того, как носилки с Васей погрузили в машину, и захлопнулась дверца, психиатр спросил.

- Я вам ничем не буду полезен? Тогда я пойду, завтра соотнесемся, посоветуемся, как дальше поступать.

Слегка поклонившись, он вышел. Ирина накапала себе пустырника, разделась и легла в постель. На улице уже было светло. Хотелось спать, но было холодно, знобило. Ирина поднялась и накинула поверх одеяла меховую куртку, которой был укрыт бедный Вася. Катились слезы, ноги были ледяные, Продрожав какое-то время, Ирина все же согрелась и задремала. Проснулась она через часа два совершенно разбитая - весь вчерашний день - с проводами отца, ужином, смертью "вдовы" и ночным кошмаром с Васей не мог уложиться в голове, она не понимала свою роль во всем происходящем, знала только одно: обстоятельства закручивают ее все больше и больше в порочнейший круг, где более всех порочна она, Ирина. С трудом поднявшись, с неудовольствием взглянув на себя в зеркало, Ирина набрала номер Костиного телефона. Никто не снял трубку. "Еще рано. Пробки на дорогах... А вообще, мне самой уже, кажется, пора обратиться к психиатру за помощью - профессиональной. Так, пока справимся о Васе. Ирина позвонила в справочную больницы. Долго было занято.

- Але отозвался, наконец, сварливый голос.

- Василий Петрович Малышев - начала Ирина.

- У нас пересменок, - сразу отшила ее справочная, потом было все занято и занято.

Обычно в таких случаях Ирина вспоминала, мудрую Галю, но после ее категорических высказываний о Тане как-то вдруг боязно стало ей звонить со своими предельно дурацкими проблемами. Ирина ходила кругами вокруг коробки с Сашиными рукописями: хорошо бы до встречи с Шурой хоть что-то прочитать, но руки опускались - ничего не хотелось делать. Ирина опять легла в еще не застеленную постель, телефон подтащила поближе. Позвонила матери:

- Привет, ну как вчера досидели?

- Да как тебе сказать... Без выяснения отношений, без претензий. Майя очень любезная... Катюша, правда, пару раз выступила невпопад. Что-то вдруг расфилософствовалась об одиночестве, что-то вдруг ей и меня стало жалко и тебя... Но отец твой как-то сгладил. В общем, все позади.

Ирине вдруг на секундочку захотелось узнать на что намекал отец, будто бы имея в виду какие-то конкретные материны отношения, но потом она остановила себя - неуместно, а главное - абсолютно лишняя информация.

- Кстати, как там Костина жена, прилетела, уже?

- Пока никто не подходит. Когда дозвонюсь, тебе сообщу. У Кати все в порядке?

- Да. Они сегодня опять с Витей встречаются, вроде бы она хотела у тебя рукопись ту, о которой вчера говорили, попросить.

- Хорошо. Я еще не знаю, когда уйду из дому - много разных дел, я тебе перезвоню.

И опять все занято и занято в справочной больницы. Ирина закрыла глаза, сразу же навалилась тяжелая дрема "Я больна. Я ничего не хочу" подумала она, засыпая. Через десять минут или чуть больше она проснулась в поту от телефонного звонка.

- Да, - хрипло сказала она.

Там помолчали, потом робко Ритин голос спросил:

- Ирина Викентьевна... Ирина...

- Ой, Рита? Как хорошо. Прости, я что-то разболелась некстати, голос сел. Как настроение, как дела?

- Спасибо все в порядке. Я всего на два дня. Костя мне поручил поговорить с вами, встретиться. Когда вам удобно?

- Ну, ты должна отдохнуть с дороги, придти в себя - это главнее. Что касается меня, я освобожусь часов в шесть, полседьмого. Вечером можем где-нибудь посидеть.

- Очень хорошо. Давайте в семь пятнадцать где-нибудь в центре. На "Арбатской" в центре зала.

Ирина опять заставила себя подняться, сварила себе крепкий кофе, приняла контрастный душ. Полегчало. Наконец она дозвонилась в справочную положение Васи удовлетворительное, с врачом можно поговорить в час в вестибюле больницы... Настроение чуть поднялось - Вася жив, Бог даст и в этот раз оправится. Теперь все обычное - правильно выстроить день, со всеми успеть встретиться. Зазвонил телефон:

- Ирка, я опять сбежала, но пообещала ему найти продюсера, он хочет фильм снять не хуже Кустурицы. У тебя, кстати, нет знакомых - идея-то у него неплохая... Черт его знает, где искать...

- Пока нет. Слава Богу, что ты на воле. Завтра идешь со мной к Милице в ЦДЛ?

- А-а, удостоверивать ориентацию? Конечно. Где и когда?

Ирина условилась с Таней и, еще раз пообещав ей подумать о продюсере для "бедного" Павла, повесила трубку. Катя хотела мою рукопись, а я хочу передать ей джинсы, еще вчера это можно было бы поручить Васе, теперь же все наоборот - нужно завести все к матери, а потом ехать беседовать с Васиным врачом, Ирина вышла на улицу и подняла глаза на окна второго этажа - нет вдовы, обвела глазами двор - не сидят на лавочке Вася с психиатром, Да, вчерашний день - день какой-то катастрофы. Еще сегодня и Шура... Вообще, все же надо попробовать вызвонить Игоря. Все же странно, что с ним знакома Майя. В общем, с Гариком всегда было легко общаться хохмачи обычно не меняются. В метро Ирина купила "Караван историй", подумав о себе ехидно, что на большее сегодня не способна. И с нескрываемым удовольствием углубилась в чужие любовные переживания. Мать, открыв ей; дверь, немного удивилась - вроде бы не собиралась.

- Я решила сама завести и джинсы и повесть - меня сегодня целый день не будет.

- Ты что-то плохо выглядишь, Ира, иди поешь, выпей чаю с лимонником тонизирует.

Ирина молча прошла на кухню - сегодня как никогда она оценила заботу. Не было сил ни на что, а впереди - длиннющий день. Мать хлопотала: подкладывала салат, подливала чай, ни о чем не спрашивала. Ирина понемногу отогревалась. Ненавязчивая забота сняла немного напряжение, отдохнули нервы. Через час она вышла от матери уже вполне жизнеспособная. До больницы было далеко - до Тушино, а там еще автобусом. В те края Ирина никогда не попадала - никаких дел у нее там не бывало. Ей было не по себе - казалось, что кто-то за ней следит, идет. Ирина передергивала плечами, оглядывалась. "Развинтилась. Нервы ни к черту", - корила она себя. Купила Васе воды, булок, немного ранней клубники. Пришла она вовремя, врач только что вышел. Усатый пожилой импозантный грузин толково, кратко отвечал на вопросы нервных родственников, Ирина тоже назвала Васину фамилию. Врач чуть замялся, а потом сказал.

- Подождите меня немного. Я сейчас закончу беседу и уделю вам несколько минут.

У Ирины сердце упало. "Видимо, совсем плохо с Васей. Помоги ему Господь еще раз прерваться!" Врач подошел к Ирине.

- Вы родственница?

- Нет, мы соседи и приятельствуем. "Скорая" его вывозила от меня.

- Да-да, расскажите.

- Ночью он позвонил ко мне в квартиру - не в себе, кажется, не понимал, кто перед ним, поднял руку для удара, потерял равновесие, упал... Потом мы с соседом - психиатром вызвали "Скорую". Вечером он выпил, не особенно много, но были переживания - выбросилась из окна старушка, он принял близко к сердцу. Что с ним?

- Дело в том, что у него была попытка суицида. Выброситься он у нас не мог - окна зарешечены, а вот удавиться попытался. Не буду вас смущать подробностями... Теперь возле него пост, за ним наблюдают, но привязанность к жизни у него минимальная. У него есть близкие люди?

- Да нет... С женой они давно расстались, дочка-подросток с ним редко видится. У них к нему, я думаю, не очень хорошее отношение. А больше и никого...

- Понятно. Ладно. Кстати, как вас зовут?

- Ирина Викентьевна.

- А меня Ота Ираклиевич. Вы оставьте, если можно, на всякий случай мне ваш телефон, все же вы о нем заботитесь, а у нас могут быть вопросы.

Ирина продиктовала номер, передала гостинцы и еще больше расстроенная и сбитая с толку вышла на улицу. Было очень тепло, здесь, на окраине, шла своя жизнь - маленькие дети катались на велосипедах, за ними наблюдали молодые хорошо одетые мамаши, группками стояли мамаши с колясками. Прохожие - спешащие женщины в темных очках, мужчины с портфелями. Все как всегда в середине дня в городе... Ирина медленно брела к остановке - до встречи с Шурой еще час, ехать туда минут тридцать пять. Ирина свернула в маленький сквер, присела на лавочку, - было ощущение ходящей рядом опасности. "Васю жалко. Но где-то вдали Костя, все ли у него в порядке? Голос у Риты вроде бы не встревоженный. Слишком еще мала Катюша... Через неделю у нее кончатся занятия... Завтра днем нужно в институт, хватит все переносить и переносить встречу с аспирантом. Надо взять себя в руки", мысли беспорядочно роились в голове, никакого конкретного руководства к действию уловить не удавалось. Ирина посмотрела на часы, что ж, пора к Шуре "Сашку я так и не почитала", - подумала она с тоской сидя в полупустом автобусе. Шура ждал ее в условленном месте. Одет он был элегантно, но в руках у него была вовсе не подходящая большая сумка. В ответ на удивленный взгляд Ирины, он чуть приоткрыл сумку - оттуда показалась крупная выразительная кошачья морда. Шура подумал секунду и решительно продемонстрировал всю кошку - пятнистую с пушистым длинным хвостом.

- Вот, на прививку возил.

- Как ее зовут?

- Маза. Маза?..

- Нуда. Помнишь - есть "маза", нет "мазы". Меня вот теперь всегда есть маза.

Ирина расхохоталась - от Шуры она ничего подобного не ожидала, вот Сашка, Игорь - другое дело.

Они пошли в маленький неизвестный раньше Ирине ресторанчик. Шура столик заказал, поэтому они сразу устроились удобно, сумка с Мазой стояла на свободном стуле. "Что-то подобное было", - подумала вскользь Ирина, и вспомнила: "А-а, депутат с его обувью. Шура с кошкой, куда предпочтительней". Ирина вгляделась в него, пока он что-то обсуждал с молоденьким прилизанным официантом. Выглядит молодо - залысины его вовсе не портят. Очки на длинном носу - "хамелеоны" сидят прочно, руки ухожены. Подтянут, уверен. Официант отошел, и Шура теперь тоже внимательно разглядывал Ирину.

- Ты, Ирка, молодец, мать, цветешь.

Ира равнодушно выслушала дежурный комплимент, он ее не обманул - Шуре явно что-то в ней не понравилось, а может быть, даже насторожило.

- Ну, Шур, расскажи, где живешь, с кем?

Официант бесшумно расставлял закуски, наливал вино.

- Где? Все там же... Гарик в свое время хорошо мою квартиру описал. Теперь вся мне принадлежит. Велосипеды - мой и Галкин в коридоре стоят, еще и пони иногда ставим.

- Кого?

- Ну, пони Меринду, дочкину. Мила - дочка моя восьмилетняя!

Это Ирине понятно - пони, лошади. Это скорее их с Шурой и сближает, чем разъединяет.

- А Галка? Это жена твоя?

- Да. Новая. Четырнадцать месяцев женат Сча-астлив.

- Ну, это и у меня бывало - год другой. Ты, Шур, работаешь?

- Да, читаю лекции то здесь, то в Германии. Я все-таки профессор. А ты все пописываешь что-то. Хоть публикуешься?

Они потихоньку попивали вкусное вино, закусывали выбранными Шурой салатами. Ирина, крутя в руке бокал, посмотрела Шуре в глаза.

- У меня, знаешь, все в порядке - публикуюсь и лекции читаю. Сейчас не замужем, но скоро в очередной раз выйду.

Зачем Ирина это сказала, ей и самой было не очень ясно. Неужели захотелось встать с Шурой вровень? Семья все же котируется.

- Ну? Здорово. А вообще-то, Ирка, ты сама во всех бедах своих виновата - всем попустительствовала. И мне, в частности, когда я от Раи, первой моей (нам по 19 лет было!) скрывался у всех вас по домам.

Ирина чуть не расплакалась - Вот Шура - обвинитель. Обвиняет и в чем! Упрекает. Тогда они все по первому разу повыскакивали замуж, Рая вышла за Шуру. Она была постарше, поопытнее и не москвичка. А Шура тогда комплексовал - был прыщав, сутул, думал, что никому никогда не понравится. А тут знойная Рая, знаки внимания, лесть, правда, тонкая, легкая. Словом, поженились. А вскоре Шура интерес к жизни обрел, а к Рае потерял... Вот тогда то и началась его беготня из дома: то он в общагу, то к Ирине с Пашей - ее первым недолгим мужем (Костиным отцом), то к Сашке, то к кому-нибудь на дачу. А Рая беременная, а Рая привязалась к нему. "Где мужа моя? Где мужа?" Так и осталась в памяти - некрасивая, заплаканная. Стыдно. И вот он, Шура, стыдит. Интересно, с каких позиций судит? Так уж вырос душой или просто ханжа?"

- Да, Шур, ты говорил, что какие-то общие знакомые у нас объявились? Кто такие, если не секрет?

- А Полина, подруга твоя близкая.

- Понятно. И твоя - близкая? Она ведь и Саше была близка.

- Фу, Ира, пошлости. Они и с Галкой приятельницы. Многое нам про тебя порассказала. Вот только, что ты замуж опять собралась утаила. Она говорила, что ты все с каким-то маргиналом путаешься, не одобряла, переживала за тебя.

- Фу, Шура, что же ты сплетни собираешь? Неужели скучно живется? А ты пиши, выгоняйся - рассказы, стихи. Мемуары, в крайнем случае.

- Ну-ну, на что рассердилась? Давай лучше Сашу помянем, а?

- Конечно. Для этого мы ведь и встретились.

Молча выпили по глотку вина. Официант убрал посуду, принес кофе. Кофе пили молча, курили, изредка взглядывали друг на друга. Принесли счет. Шура расплатился, подхватил свою сумку, где все это время спокойно проспала Маза, спросил Ирину взглядом: "Готова?" и пошел к выходу. Ирина на секунду задержалась, еще раз обвела взглядом ресторан "Что ж, уютно. Только разговор неуютный" - и пошла вслед за Шурой. Возле метро простились. Шура расцеловал Ирину в обе щеки и почему-то виновато заглянул в глаза. Ирина осталась на улице, видела сквозь стеклянную дверь, как длинный Шура прошел со своей сумкой через турникеты, ступил на эскалатор. Исчез. "Навсегда", почему-то с облегчением подумала она. До встречи с Ритой осталось немного времени, но вполне хватало, чтобы дойти пешком. Ирина шла полностью углубившись в невеселые мысли, и нос к носу столкнулась с Георгием. В светлом костюме, почему-то уже загорелый, он выглядел молодо и свежо. У Ирины что-то заныло в сердце - "А могло бы. Нет, не могло...", а Георгий был просто искренне рад.

- Сама судьба сводит. В какие края направляетесь, Ира?

- Здравствуйте Георгий. На Арбат иду, с женой моего сына встречаться.

- Хотите, провожу?

Ирина легко согласилась. Георгий предложил ей руку, и они парочкой двинулись по нагретой улице, одни из многих легко и нарядно одетых москвичей. Распрощались они тоже легко. На душе у Ирины было все же смутно: и хорошо, что отношения приняли такой светский характер, и чуть-чуть обидно, что никаких страстей. Но все же победило удовольствие от встречи с воспитанным и неехидным кавалером. Противоядие. От Шуры. На условленном месте Ирина оказалась минут на пять раньше назначенного времени, но Рита тоже пришла раньше и что-то читала, время от времени поднимая глаза, подошедшую Ирину она заметила не сразу.

- Здравствуй, Рита!

- О, Ирина, здравствуйте, - Рита чуть смущена, улыбнулась и сунула книжку в большую сумку, стоящую у ее ног.

А там кто?, - весело подумала Ирина.

- Пойдем, посидим и обо всем поговорим. Ты голодная?

- Нет, я обедала с друзьями. Только кофе.

- И я обедала со старым другом...

Сумка была тяжелая, и Ирина, не спрашивая разрешения, ухватилась за вторую ручку. "Как приезжие - иронически посмотрела на них как бы со стороны Ирина, Лица, наверное, напряженные, надо улыбаться". Ирина растянула губы в улыбке, чуткая Рита уловила это и тоже сказала "чииз". Так они дошли до Дом-Жура. Несчастную сумку поставили под столик. Ирина облегченно расхохоталась. Рита вопросительно посмотрела на нее.

- Понимаешь, с всякими сумками - коробками у меня связаны смешные и не очень истории. Вот здесь, например, однажды сидел как-то помощник депутата Думы с обувной коробкой, а потом она у него пропала, а у него была истерика. В общем, ерунда, не обращай внимания.

- А у меня там нужные вещи - видеоплеер, приемничек и книги, это все я сегодня должна передать разным людям. В том числе вам.

Ирина перевела разговор на другое.

- Ну, что выпьем ликерчика за твой приезд. К кофе в самый раз, или коньяк предпочтешь?

- Ликер. С удовольствием.

- Расскажи - попросила Ирина, когда вся существующая между ними некоторая неловкость испарилась.

- У нас все хорошо. Пока сыграли по два спектакля в Праге и в Брно. Я вернусь через несколько дней - у нас спектакли в Риге и на взморье в одной из гостиниц. Костя в хорошей форме.

- Третий ваш, Ахмет, с вами?

- Конечно. Еще и четвертая появилась - Аня.

- Ты выглядишь хорошо, надо думать Костя тоже.

- Да. Он очень хочет, чтобы в июле вы с Катей приехали к нам. В то место, где мы тогда будем. Это для него очень важно.

- Скажи, пожалуйста, Костя купил мобильник?

- Конечно, без этого невозможно, - удивилась ее вопросу Рита.

- Не удивляйся, одно время это у меня была навязчивая идея... Вот и хорошо, что купил.

Рита достала фотографии: Вот они в Нарве у ее родителей.

- Симпатичные какие! - искренне похвалила Ирина.

- А они про вас сказали - интересная и милая.

- Вот. Обменялись комплиментами.

- А это в автобусе, когда мы из Праги в Брно переезжали.

Смеющиеся молодые лица: вот лохматый Ахмет, что-то рассказывающий, жестикулирующий, Костя, повернувшаяся к снимающему Рита.

- А это в гостинице. У нас крохотный номер в крохотной гостиничке, но нам нравится.

- Я тоже в такой бы пожила, больше и не требуется.

- А в такой, скорее всего и придется, только не знаю, пока где, - еле приметно вздохнула Рита.

- Рита, честно, вы не очень там голодаете?

- Нет, честно. Рогалики, джем, пиво - это дешево, а на остальное, придет время, заработаем.

- Я тебе очень рада, посерьезнев, сказала Ирина - понимаешь, мне все же тревожно... Но вот ты приехала и я спокойнее, - Ирина не сдержалась и погладила Риту по руке.

Помолчали. Потом Рита, тряхнув головой, сказала.

- Ирина, теперь о деле. Костя прислал видеоплеер, хочет, чтобы было на чем вам посмотреть нашу кассету. Он говорит, что сосед Вася, ваш придворный, может подключить к телевизору и все наладить, Кате приемник очень маленький, но все хорошо берет. Нужно как-то все переложить, упаковать!

- Да, Рита, спасибо. Сейчас, - задумчиво протянула Ирина, потом встала, и подошло к знакомому бармену.

- У меня странная просьба, не найдется ли случайно прочного очень большого пакета, мне нужно, чтобы выдержал видеоплеер, или может быть, какая-нибудь сумка напрокат, я завезу, скажем, завтра.

Лысоватый улыбчивый бармен прищурился, что-то соображая, и сказал.

- Что-нибудь придумаем. Вы пейте себе кофе, не волнуйтесь.

Ирина вернулась к столику.

- Ты не очень торопишься?

- Нет, еще полчаса у меня есть, потом нужно к нашим знакомым заехать.

- Вот и хорошо, что-нибудь найдется у бармена, пока, если можно, покажи еще фотографии.

Рита протянула ей пачку и в свою очередь спросила.

- А у вас Катины есть с собой?

Ирина влезла в сумку и протянула ей две маленькие Катины фотографии.

- Это она снималась для проездного, а это она пробную для паспорта сделала - ей же скоро четырнадцать!

Рита с интересом разглядывала Катю. Ирина раскладывала на столике фотографии. В бар входили все новые и новые посетители, некоторые кивали Ирине, кто-то даже останавливался задать дежурный вопрос "Как жизнь молодая?" Наконец, подошел бармен и протянул ей рюкзак.

- Вот достал вам до завтра, у племянника нашей уборщицы одолжил.

Ирина поблагодарила и прыснула, бармен пожал плечами и отошел - его уже ждали у стойки, а Рите она объяснила.

- Помнишь, я тебе говорила про коробку с обувью, так рюкзак этот принадлежит тому парню, ввязавшись в разборы с которым, он свою обувь и проворонил. Смешные напоминания.

Рита вежливо улыбнулась, а Ирина смутилась и одернула себя "Что это я неумеренно болтлива, сама же этого не люблю, когда навязывают скучные воспоминания".

- Извини, Рита, я что-то тебя утомила своими скучными байками.

- Что вы, что вы, мне все интересно.

Вежливость как всегда выручила и они принялись паковать Костины подарки. Через несколько минут Рита с немного полегчавшей сумкой и Ирина с рюкзаком вышли из Дом-Жура. Вахтерша подозрительно посмотрела на них, но Ириа ей приветливо улыбнулась и доверительно сказала

- Это подарки.

Та тоже улыбнулась и понимающе кивнула. Рите понравилось

- Здорово, Ирина, вы ее успокоили. А то я уж подумала, нас, как террористок схватят.

- Доброжелательность еще никому не вредила!

Ирина пошла на "Библиотеку", Рита же отправилась на "Боровицкую". На прощанье поцеловались.

- Звоните, Ритуль. Поцелуй Костю. Спасибо тебе.

- Вам спасибо. Кате привет.

Ирина ехала и думала. Вот Костя там помнит Васю, рассчитывает на него. Но такой "придворный" Вася в прошлом, сейчас это беспомощный свихнувшийся человек. Хорошо, что я Риту не стала в это посвящать, удержалась... Но явно с кем-то мне все-все надо обсудить, меня просо разрывает от обилия впечатлений. Надо Таню позвать к себе, ее выслушать, самой все ей поведать, иначе невозможно. Если это и эгоизм - пусть. Как говорил один знакомый веселый корреспондент: "Здоровье дороже" - когда его обвиняли его обвиняли в пресловутом эгоизме. "Вот и я так - мое собственное психическое здоровье мне дороже... чего - в данном случае моей застенчивости. Звать Таню или не звать - это не вопрос!" - ворчала себе под нос Ирина по дороге от метро к дому. Тут же мысли ее приняли другое направление - недавно здесь "сумасшедшая вдова" кормила кошек. Где та вдова? Интересно, что это так возле нее вертелась та, несимпатичная неряха? Не все здесь ясно... Может быть, когда-нибудь разъяснится. Как написано в так любимых и мной, и Костей, и Катей Денискиных рассказах" - "Тайное становится явным".

Ирина открыла дверь, скинула рюкзак и кинулась к телефону. Таня быстро откликнулась.

- Я дома, Ир, перезвони.

Ирина перезвонила ей домой.

- Не узнала про продюсера?

- Нет, Тань, не успела. У меня столько тут всего наслучалось, мне одной не разобраться, может, ты приедешь ночевать? И твои, и мои проблемы разберем, а завтра от меня в ЦДЛ пойдем. Я только на три часа в институт съезжу, но это утром, ты можешь в это время сладко поспать.

Ирина все это выпалила разом, очень не желая нарваться, на отказ. Таня помолчала, а потом протянула.

- Пожалуй. Я уже изнемогла от самой себя.

- Жду! - радостно крикнула в трубку Ирина.

В первую очередь она убрала следы своей утренней депрессии - невымытую чашку и пепельницу с окурками, потом бросила на стол яркий платок вместо уже старенькой скатерти - понарядней будет, вытащила остатки водки и вина, открыла кабачковую икру, нарезала хлеб, правда, вчерашний. "Кое-что - это уже что-то..." - опять сама себе процитировала все того же корреспондента шутника. Таня приехала даже быстрее, чем ожидалось. Не на метле, часом? поинтересовалась Ирина.

- На ней, на ней, конечно. Меня Андрюша подвез, если хочешь знать - он у меня был, когда ты звонила. А теперь он домой поехал, а я к тебе.

Ирина махнула рукой.

- Ты неисправима, Таня.

- Ничего ты не понимаешь! Мы с ним теперь дружим - он мне Гришу помогает "откосить" через своего тестя. А то все - угар был, но он же проходит, сама знаешь, а симпатия остается!

Ирина - с уважением поглядела на Таню - вот молодец, рассуждает как большая.

- Мне, Тань, Костя видик прислал и кассеты, только я подключить не смогу - ничего в этом не смыслю.

- Так Васю своего кликни.

- Вот о Васе я тебе и хотела рассказать в числе прочего. Вася - это, может, и самое главнее

- А, я, Ир, стихи написала, никогда вроде не баловалась, рассказики, баечки - это да, а стихи хочешь, прочту?

Таня уже сидела, поджав под себя ноги в кресле, юбка лежала красивыми складками, драпируя ручку кресла и стекая на пол.

- Живописная ты какая - отметила с удовольствием Ирина. - Читай, конечно.

- Четыре черточки и квадрат. Прямоугольное окошко - начала Таня почему-то низким гортанным голосом.

Ирина чуть не прыснула, но удержалась.

- Тебе тоскливей во сто крат /когда на кухне звякнут ложкой./ Чужой судьбы чужие муки / И режут хлеб чужие руки/ Четыре черточки - кровать/ Коробка снов на тонких ножках/ И не окликнуть, не позвать... Вот здесь я остановилась, но надо бы что-то в рифму "к ножках". Как ты думаешь?

- Я думаю, Тань, надо сначала нам с тобой выпить по глоточку, а там и рифму подберем.

Таня подозрительно посмотрела на Ирину.

- Ир, ты не слишком увлекайся этим делом она выразительно щелкнула себя по шее.

- Женщины ведь быстрее подпадают, тем более, когда нервы не в порядке и неудачи. Я тут видела нескольких, а тоже начиналось как у нас с тобой по рюмочке.

Ирина подошла к Тане и села возле нее на пол.

- Какая ты, Тань, хорошая, добрая - я не шучу, видишь, заботишься обо мне, значит, тебе есть до меня дело.

Таня нахмурилась.

- Да, Ирк, ты хуже меня, ну ее рифму, давай рассказывай все по порядку, если хочешь, давай выпьем, что я зверь что ли какой.

Ирина поднялась с пола.

- А рифма может быть такая - "немножко" Например, "Ну потерпи еще немножко".

- Это кто кому говорит?

- Не знаю. Вообще.

- Ладно, пусть пока так и будет, может, что-то еще в голову придет.

Они выпили по рюмке вина и Ирина начала в красках рассказывать весь вчерашний день, начиная с прощального обеда у матери. Дважды звонил телефон: мать сказать, что Катя уже легла спать, не дозвонившись ей, просила передать спасибо за джинсы и что ей и Вите повесть понравилась, но по поводу персонажей много вопросов, при встрече зададут. Мать звонила явно в хорошем расположении духа, Ирина порадовалась этому, но вникнуть в причину решила потом, когда приведет себя в норму, потом позвонила Галя, обеспокоенная Ириным молчание, перед ней Ирина извинилась, сказала, что у нее Таня и сейчас им поговорить не удастся, но хорошо бы увидеться. Договорились на пятницу. Перебивали. Ирине приходилось несколько раз повторять одно и то же, но Таня была на редкость терпелива - не сердилась на "вставные новеллы", не говорила резкое слово "короче". Наконец, Ирина смогла доползти до своих странных подозрений по поводу "сумасшедшей вдовы" и роли тетки из сберкассы.

- Тань, может быть, все вместе так на меня подействовало, что вижу детективный сюжет там, где его нет?

- А что, может и есть. Вспомни, как это все подействовало на твоего Васю. Может, он что-то знал или подозревал, он ведь, похоже, вездесущий. И когда он к тебе ввалился - какую-то особь женского пола материл, может определенную и тогда... Только что ты с этим знанием правды станешь делать?

- А правда, что? Кому это на пользу? Впрочем, посмотрим. Спасибо, Таня! Ты не представляешь, как ты мне помогла - лучше любого психотерапевта, я теперь завтрашнего дня не боюсь. Теперь давай ты выплескивай.

- Понимаешь, Ир, я как его голос услышу, в какой-то столбняк впадаю и начинаю думать, что это важно: его роман, его фильм, поиски продюсера. Как отойду, опомнюсь, так и понять не могу, какой роман, какой фильм. Ну, даже если и роман, я-то здесь причем. По слухам, его бывшая жена после развода с ним лечилась у психиатра - допек. А мне ведь сейчас важнее Гриши ничего нет. Это я умом знаю и сердцем вроде, но как с ним оказываюсь, все летит куда-то под откос. Что делать ума не приложу.

- Я думаю, Тань, ты просто по природе очень добрая и просто психически не можешь не сочувствовать. Андрей тебя этот, наверное, понял и опекает теперь.

- Знаешь, Ир, к счастью так вышло, что у них с женой это параллельно было.

- Что?

- Ну, измены, что ли... Вот когда я его вызывала, он ведь жену не бросал, она тоже в это время под чьи-то чары попала. Они как-то корректно это прошли, и она почему-то довольна, что я старше, это вроде бы плюс ее мужу, а значит и ей - косвенно. Вот такая философия, да они ведь и правда моложе намного, кто их разберет. А человек он действительно хороший, мне повезло... Так что с Павлом несчастным делать?

Таня почти взвыла. Ирина сидела на стуле, качала ногой, курила, думала.

- А ничего. Что делаешь, то и делай, только бесстрастно. Зовет едешь, просит помочь - помогаешь, если в твоих силах, и все.

- А интимная сторона, тут как быть?

- Спокойно. Ты никого не обманываешь, не предаешь. Нужен он тебе, нравится, ну так что ж.

- А это не разврат?

Спросила Таня робко, Ирина с шутливой важностью надула щеки, нахмурила брови.

- Безусловно, нет. Даже если развратен он, ты чиста как стеклышко - у тебя никакой корысти. У тебя приязнь. И не мучайся, от горячности к его делам только избавься, потому что игры все это и он сам прекрасно в свои игрушки играет, а ты играй, как с племянником, в свободное от работы (то есть тебя самой и Гриши) время, у него родители есть и знаешь как их зовут? Эгоцентризм и Праздность. Пусть себе его пестуют и игрушки новые покупают, а ты приходи, приходи - иногда, посидеть.

- Ну, Ириш, ты даешь, какую метафору тут сочинила. Мне что-то полегчало, хотя, конечно, это нежизненно и я не знаю, как сказанному соответствовать. Но мне понравилось тебя слушать.

- Вот, Тань, какие мы молодцы - укачали друг друга и спокойно сейчас ляжем спать. Тебе завтра утром куда-нибудь надо?

- Да, на урок к моей грузинской принцессе.

- Хорошо. Я тебе дам ключ, встретимся здесь, накрасимся, причешемся и поедем Милице голову морочить. Ну, иди первая в душ.

Вскоре они улеглись. Ирина спала на раскладушке, снился ей огромный набитый чем-то рюкзак, потом на нее неслись в припрыжку гигантские башмаки, а потом - крупно - вдруг лицо Васи. И Ирина всплакнула во сне. Таня же ровно дышала, и лицо у нее было кроткое, как у ребенка... Утром Таня проснулась раньше Ирины, поворочалась на Иринином диване и вскочила, пошла в душ. Крупная, шумная Таня, конечно, задела и стул, и стол, чертыхнулась, и Ирина, как встрепанная, вскочила, ошалело налетела на гостью.

- Ой, Таня, как хорошо, что это ты!

- Я. А тебе что, любовник страстный пригрезился?

- Сама не знаю, кто пригрезился... Фу, сердце колотится". "Ладно. Полежи, я кофе сварю, в постель подам. Давненько, небось, такого не было?

Ирина кротко улыбнулась.

- Давненько.

Пили кофе уютно. Ирина полулежала, Таня устроилась возле нее на полу, накинув на себя легкий большой платок.

- Вот уж доброму вору все впору - драпируешься ты фантастически удачно.

- Это мне от матери в наследство досталось - она что ни наденет, все к лицу, хоть тряпку из "Детского мира". Году в 84-85 я некоторое время натурщицей поработала, не рассказывала я тебе? Так там ьакие особ были две сумасшедшие: мать т дочь, но лица выразительные и пластика волшебная. Я, конечно, не так котировалась - они совсем без комплексов были - их как захочешь ставь и клади - удобно рисовать было. А меня за морду ценили да за то, что накинуть на меня ве что хочешь можно было и стоять и сидеть я могла по долгу. Странные были времена... Мы с Гришей маленьким его сумасбродным папашей в коммуналке... А-а, что вспоминать. Пора за дела.

- Да, пора.

Ирина почувствовала себя отдохнувшей, бодрой. Быстро привела себя в порядок, с недоумением взглянула на попавшийся по пути рюкзак и вспомнила, что обещала его сегодня завезти. "К вечеру. Перед ЦДЛом" - решила она. На улице было пасмурно, но им обеим почему-то это понравилось и даже прибавило настроения. Часть пути проехали вместе, потом простились до четерех-пяти. У Тани был ключ и она могла сама хозяйничать, как ей угодно. Ирина радовалась, что потянуло чем-то студенческим, молодым. Именно в те годы часто жили, ночевали друг у друга. В последние, взрослые годы это такая редкость. После института Ирина решила забежать в парикмахерскую постричься, покраситься. Есть и настроение и повод. А пока она настроилась на занятия со своим милым аспирантом. Встретились в аудитории, обменялись дежурными приветствиями, а потом половину отпущенного времени беседовали о семейных делах - его жену обидела какая-то недобросовестная преподавательница и теперь она не хочет учить русский. А ему грустно - он так привык все с ней делить, во все посвящать. Ирина еще в прошлом году умилялась его вечной присказке: "Приду домой - Заре расскажу". Дети, к счастью, лопочут по-русски. Ирина успокаивала его, как могла - смягчится обида, мол, все уладится, не надо так горевать - им еще долго в Москве жить - все встанет на свои места. Потом они пили кофе и отрабатывали специальную лексику в обстановке институтского буфета. К Ирине подошел преподаватель с другой кафедры, с которым они иногда курили в перерывах.

- Что-то давно тебя не видно, я думал уж ты не работаешь.

- Да расписание сейчас такое - для меня удобное. Как дела? Что нового у тебя, Леша?

- Нового... Да вот умерла самая старая наша преподавательница Аграфена Игнатьевна. Царство небесное. Ты ее знала?

- Мало. Шапочно знакомы.

- Ну-ну, а мне повезло. Я у ней дома бывал. Она какая-то ветвь рода Голицыных. У нее столько диковинок было, а потом речь ее, манеры. Я любовался. На похороны такие люди съехались - и старики и молодежь. Молодежь, правда, мне не понравилась, надменны слишком, да и зашибают крепко, а вот старшие колоритные. Прям галерея портретов. Я там с одной внучатой племянницей все больше на поминках общался - приглашала бывать, да она чуть-чуть моложе нас с тобой. Подходяще.

Леша был холостяком. Все выбирал себе невесту. На Ирину с этой точки зрения не смотрел - сразу отнес ее в раздел " приятельница". Это было правильное решение, поэтому при нечастых встречах они мило болтали, обменивались "светскими" новостями. Леша немножко посидел за их столиком и отправился в библиотеку, где ему обещали оставить свежий "Новый мир". Ирина посмотрела ему вслед. Как она могла забыть - Леша маленького роста и ботинки он носит на каблуках специально подбитых знакомым сапожником. Сантиметра три он, таким образом, себе прибавлял. Лысинка у него аккуратная, чуть больше крупного грецкого ореха. Миниатюра, а не мужчина. Ирина вернулась к прерванному разговору, но нить была уже потеряна, и пришлось еще на полчаса вернуться в аудиторию, где ждали скучные конспекты по философии. Аспирантура, есть аспирантура. "Вот уж куда никогда не стремилась!" - подумала Ирина. В общем, занятия прошли удовлетворительно. Ирина с облегчением покинула институт. До следующей среды она вполне может о нем забыть. Ирина заглянула в ближайшую парикмахерскую (своего мастера, Лизу, она за последний месяц потеряла), посмотрела прейскурант - приемлемо и решила на этом остановиться. Когда она села в кресло, толстенькая кудрявая барышня толстенькими мягкими наманикюренными пальчиками приподняла прядь волос и лениво спросила: "Как стричь-то?" Ирина вежливо сказало свое отработанное годами. "На ваш вкус, лишь бы к лицу". Барышня надула губки и сказала с досадой: "А я-то откуда знаю, что вам к лицу". Ирина, сохраняя доброжелательность, возразила: "Милая девушка, я сюда пришла поправить настроение, отдохнуть, расслабиться. Я же вам доверяю, а вы сердитесь. Зачем?"

- Ну и расслабляйтесь. Ладно. Сейчас постригу. Вы ведь и краситься хотите?

- Да, И краситься. Цвет, пожалуйста, сохраните, только чуть светлее тон.

Барышня критически осмотрела Ирину, покачала головой и принялась за работу. На удивление она быстро, аккуратно и стильно покрасила, постригла и причесала Ирину. На ее искреннюю благодарность отреагировала тоже странно фыркнула и с презрением отвернулась. На чай Ирина ей оставила, так что причины были не экономические, а какие-то личностные. "Наверное, я ей просто не понравилась. Не почему-то, а просто. Надо не забывать, что и так бывает". Ирина решила сегодня приготовить для них с Таней хороший обед. Чувствуя себя помолодевшей и посвежевшей, Ирина с удовольствием заглядывала в магазины, приценивалась, выбирала. В два часа она была уже дома. Тани не было. Выгрузив продукты, рассовав по местам, Ирина первым делом решила справиться о Васе. "Состояние удовлетворительное. Температура нормальная". А что скрывается за этим ответом? Интересно, наведывался ли в больницу психиатр. На улице они не сталкивались, а идти к нему Ирине как-то было неловко. Почему-то вспоминалось, что собака гостит у бывшей жены. За этим Ирине виделась тоже какая-то драма, а соприкасаться с драмами уже не было сил. Ирина, решила, что навестит Васю завтра. Пока она возилась с рюкзаком, вынимала коробки и кассеты, ее отвлекал какой-то шум на лестничной клетке, занятая делом, она не могла вникнуть и понять, что же там такое, сложив пустой рюкзак под вешалкой, Ирина вслушалась, а потом и выглянула за дверь. У Васиной двери толпились двое, они то стучали в дверь, то дергали ручку, то нажимали на звонок. Ирина строго спросила:

- Что вам здесь нужно?

- Васька нужен", - ответил один, дыхнув на Ирину перегаром.

- Его нет.

- Сами видим, что нет. А нужен, - сказал второй - тощий, длинный в разбитых очках.

Ирина пожала плечами и скрылась за дверью - что толку с ними объясняться. Не успела она закрыть дверь, как к ней позвонили.

- Кто там?

- Откройте, мне спросить нужно, - это был голос первого мужика.

Ирина открыла.

- Эт-та... А вы не знаете, где он?

- Он в больнице.

- В больнице? Чем это он заболел, интересно. Нам должен бабки, а сам в больницу.

Глаза и так светлые, бледно серые, еще больше побелели от злости. Ирина оттеснила его на площадку.

- Он, мальчики, отравился. Неизвестно, жив ли останется. Так что повремените с требованием долга.

Второй, сидящий на корточках у Васиной двери, поднялся и уставился на Ирину с пьяным подозрением, что, мол, еще за выступления.

- Пойдем, Коль, нет Васьки. Разберемся...

Первый, коренастый, с круглой головой на короткой шее начал спускаться по лестнице, второй, потоптавшись секунду и что-то проворчав, кажется, в Иринин адрес, нехотя, поплелся за ним. Ирина вернулась к себе.

- Неприятное что-то творится здесь: смерти, отравления. Бедный, бедный Вася, хоть бы обошлось на этот раз.

Ирина подошла к бабушкиной иконе и мысленно попросила помощи Васе. Почему-то она настроилась, что Таня будет уже дома, и сейчас немного тяготилась своим одиночеством. Звонить ей на мобильник как-то не хотелось, да она и не знала, с собой ли он у Тани. "Вот как к хорошему быстро привыкаешь. Оказывается, мне нравится, когда я не одна и можно с кем-то разделить настроение и мысли, с кем-то подходящим".. Ирина включила радио, попала на станцию "Орфей", села в кресло и заслушалась: пленяло все и голос ведущей программу. Как она объявляет: Дебюсси: "Послеполуденный отдых фавна". Голос спокойный, особые интонации, артикуляция. Само исполнение. Ансамбль "Концертино"... Ирина унеслась мыслями далеко, в свое детство, когда ходила с мамой и теткой в Консерваторию. 70-ые годы. Играет Наум Штаркман. Тут ведущая и объявила: "Рахманинов. Исполняет Наум Штаркман". Ирина обрадовалась: такие совпадения - хороший знак. Есть надежда, что положительное пространство вокруг расширяется. Есть, где вздохнуть, пошевелиться. Все последнее время Ирина себя чувствовала зажатой, издерганной. Конечно, с благодарностью принимала моменты передышки, да так хорошо, как вчера с Таней и сейчас с музыкой ей все же не было. Через некоторое время, когда часы показали половину пятого, Ирина забеспокоилась - пора собираться, надо в Дом Жур еще заскочить с рюкзаком. "Где же Таня? Неужели опять к своему "нетрезвому гению" полетела? Вряд ли: Хотела же вроде передохнуть". Неприятные подозрения все же закрались в душу, настроение начало портиться. Ирина выключила радио - в раздерганном состоянии слушать - это профанация. "Настроилась ведь с Таней. Без нее затея теряет смысл. Одной там будет совсем невесело. Но это, конечно, эгоизм думать о Тане как о компаньонке и только. У нее же свои обстоятельства. В конце концов, не пойду и дело с концом. Сяду писать", урезонивала себя Ирина. В начале шестого позвонила Таня. Сдавленным шепотом сказала.

- Ир, я пойду с тобой - говори - где, восколько.

Ирина обрадовано сказала.

- В семь у входа ЦДЛ.

Таня отключилась, а Ирина завертелась по комнате, вытянула из шкафа редко надеваемое нарядное, привезенное когда-то Галиной дочкой платьице, накрасилась, покидала в сумку косметику, книжку в дорогу почитать, принялась укладывать рюкзак в пакет, тут зазвонил телефон.

- Мам, тебя не застать.

- Ой, Кексик, привет, как ты?

- Я в порядке. Тебе бабушка вчера, передала наше с Витей мнение?

- Да, конечно, но она сказала, что у вас ко мне вопросы?

- Да. И важные. Уж слишком этот Мякшев неприятный, холодный, он ведь Тоню не любит, а только ей приказывает! Я бы не хотела, чтобы ко мне так относились. Вот Витя...

Ирина засмеялась.

- Катюш, я рада, что ты защищаешь Тоню, но ей ведь и самой голову на плечах надо было иметь!

- Да, но она любила.

- Кексик, к сожалению, я сейчас убегаю. Меня ждет Таня. Мы идем сегодня к той Милице, которой ты однажды давала телефон к вам, помнишь?

- Не помню. Если придешь не очень поздно - позвони.

- Постараюсь, но если не сегодня, то завтра точно. Бабушка как себя чувствует?

- По-моему, очень неплохо.

- Целую, Катюш.

- Да, мам, джинсы отпад, все девчонки обалдели.

Ирина положила трубку, подхватила сумку и пакет и побежала к метро времени оставалось впритык. Книжку она так и не раскрыла, обдумывая Катино - "я не хотела бы, чтобы ко мне так относились" и "А вот Витя"... Вот уже Катюша выстраивает себе схему, отличную от пройденной Ириной жизни. "Мне как второстепенному персонажу этой истории только и остается обдумывать и комментировать. Вот пока и хорошо. Дай Бог, чтобы..." Ирина одернула себя, не позволила себе начинать судить и рядить, как надо бы, чтобы дал Бог.

Вчерашний бармен взял у нее из рук пакет с рюкзаком, выслушал благодарности, кто-то из-за столика окликнул ее, кто-то сказал комплимент, она помахала рукой и убежала. По Никитской она шла быстрым шагом и к ЦДЛу пришла раньше Тани, но та не опоздала, подбежав к Ирине, она чмокнула ее.

- Прости, не смогла к тебе заехать, сейчас отдам ключ, чтоб потом не забыть.

Ирина взяла ключ из рук Тани, немного удивленно, ведь та вела себя необычно - не начала сразу же шумно рассказывать, как ее не выпускал мерзкий Павел. "Но она не переоделась, значит, дома не была. Была где-то. Опять загадка, как тогда - с исчезновением из-за кустов... Скрытность скорее, добродетель, чем порок", - глубокомысленно изрекла, про себя Ирина.

Они с Татьяной уже стояли у зеркала, причесывались. Ирина почувствовала чей-то взгляд - на нее смотрел Петр. Он стоял у столика дежурной. В светлом костюме, по-прежнему стройный, он выглядел тем не менее, старо - глубокие морщины, полуопущенные веки. Ирина повернулась к нему, показала, что заметила его. Он не торопясь подошел к ним.

- Здравствуй, Ирина.

- Здравствуй, Петр. Это Таня, ты, может быть, ее плохо помнишь, но она тебя помнит хорошо, - проговорила Ирина давно заготовленную фразу. Петр равнодушно кивнул.

- Идемте, мама уж дожидается...

Петр двинулся в зал ресторана, за ним Ирина с Таней, причем Таня взяла Ирину под руку. К ним навстречу поднялась из-за стола элегантная Милица.

- Ирочка! Я вам очень рада, а где милая дочка?

- Она занята - свидание - мило дернула плечиком Ирина.

- Зато я привела вам Таню, она - Ирина понизила голос и Милица невольно пододвинулась к ней поближе, - из близко знавших, очень поможет.

- Конечно, конечно.

Вернулся Петр с отцом и двумя дамами - одна из них, молоденькая, выглядела смущенной, неуверенной, вторая - вальяжная - была под стать Милице.

- Кого-то еще ждем? - поинтересовался Милицин муж - " Да, дорогой, должна подойти еще одна Петенькина жена.

- И кузина с мужем еще должны подъехать - сообщила Милица и молоденькой невесте, и ее блистательной мамаше.

Таня сидела в полоборота к фортепьяно и наигрывала какую-то песенку. Кроме их компании в зале никого больше не было. И, видимо, не предполагалось. Милица задала очень свободный тон - все перемещались по залу, знакомились самостоятельно; к Тане подошел Петр и склонился с каким-то вопросом, Татьяна подняла голову и, грустно улыбнувшись, покачала головой. Возле Ирины с требованием поцеловать ручку возник бывший свекр, опять в его глазах сверкал блудливый огонек, но Ирина мило улыбнулась, ручку поцеловать позволила и переместилась поближе к Милице, которая вела переговоры с метром. В это время в зал вошла еще одна пара - пожилой импозантный мужчина и чуть располневшая ухоженная дама, в ней Ирина узнала "кузину". Мужчина сразу же кинулся к Милице, с нескрываемым обожанием уставился на нее, Ирина оглянулась невольно на свекра, он иронически на все это взирал, поймав Иринин взгляд, заговорщицки ей улыбнулся. Ирине стало неловко, она покраснела - не любила двусмысленностей, а тут явно дала аванс. Последней вбежала чуть растрепанная, заполошная, но явно милая женщина. Милица оглядела публику, оказалось, что все вполне сочетаемы, приятны, она удовлетворенно улыбнулась.

- Дамы и господа! Дорогие гости, прошу садиться! Рассаживайтесь как вам угодно, чувствуйте себя непринужденно.

Рядом с Ириной занял место (она в этом и не сомневалась) бывший свекр. Петр сел возле Тани, спутник кузины возле Милицы - все это произошло в одну минуту, прочие дамы огляделись и заняли свободные места - и у каждой из них оказалось сбоку по кавалеру, только занятому другой. Но все сложилось удачно - ни одна из них не была в претензии, ибо у всех присутствующих здесь был абсолютно свой расчет и абсолютно свои причины находиться здесь, у большинства вполне циничные. Еще до первого тоста, пока все только разбирали с блюд нежнейшие тарталетки и канапе и накладывали диковинные закуски, Ирина почувствовала на своей коленке легкую руку неугомонного донжуана. Ирина решила пока что проигнорировать это - он же воспитанный человек привык пользоваться ножом и вилкой, значит, это вскоре прекратится - станет же он не только пить, но и закусывать. Некоторое время сосед обходился только бутербродами, Ирине пришлось довольно глубоко всадить ему ногти в холеную кожу. Рука уползла, но заигрывания продолжились. Ирина решила вчувствоваться в свои истинные ощущения волнует ее хоть сколько-нибудь эротическое внимание к ее персоне. Волнует, но отвлеченно... Пусть бы это было безлично, как в прочитанном когда-то произведении В.Брюсова - у него там город, по которому гуляли моряки, кажется, был напоен "запахом женщин", в произведении какой-то московской писательницы начала 80-ых, кажется. "Город женщин", наоборот, женщины попадали в город, где существовал безличный мужской эротизм, причем, каждая получала, чего желала. Ирина поймала себя на мысли, что сама готова унестись в такой город. Не на шутку распалившийся свекр только подливал масла в огонь, но сам нисколечко не интересовал Ирину. Стряхнув чары, грезы, она поднялась и, сделав вид, что ей срочно нужно позвонить, на время покинула общество. Минут на двадцать Ирина вообще покинула ЦДЛ. Моросил мелкий теплый дождичек, было тихо на улице, Ирина дошла до Большого Bознесения, постояла немного возле и вернулась к компании. Угар прошел вовсе, но свою готовность к эротическим переживаниям Ирина решила обдумать позже, дома, а сейчас досмотреть до конца комедию, поставленную Милицей. Таня и Петр не на шутку были, казалось, увлечены друг другом. Таня исчезновения Ирины даже и не заметила. Ирина подсела к Милице, кавалер в этот момент ее на время покинул. Ирина с облегчением отметила, что внимание навязчивого ухажера теперь занято молодой гостьей - предполагаемой новой невесткой.

- Ну, как, Ирочка, вы себя чувствуете? Не скучаете?

- Нет, что вы. Вы так хорошо умеете принять - все чувствуют себя свободно, комфортно!

- Да, вон и ваша спутница тоже, - Милица подбородком указала на Таню, - я, правда, что-то те ее не припомню среди Петиных пассий, но вам, как жене, виднее.

- Я надеюсь, все получилось, как вы хотели? Невеста удостоверилась, что ее избранник адекватен?

- Думаю, да. Скорее, ее убедило, что все в этой компании адекватны. Скажите честно, Ира, как вам мой муж, не правда ли он чувствует, что женщине надо?

Милица с невинным видом взглянула Ирине в глаза.

- Да, Милица Федоровна, прекрасно чувствует, угадывает, он очень эротиченю.

Милица взгляда не отвела, но сменила тему.

- Петя в него. У него все будет нормально. Конечно же, лучше, что он берет женщину много моложе, сверстницы его уж слишком опытные, слишком искушенные, они уж пусть лучше достанутся кому-нибудь постарше.

Закончив, таким образом, беседу с Ириной, Милица извинилась и пересела к матери невесты, и о чем-то вполголоса заговорила с ней, кидая взгляды на Петра. Вернулся Милицин кавалер, и казалось, минуту поколебался в выборе: "кузина" или Ирина. Все же подошел к сидевшей одиноко попивающей вино Ирине.

- Я про вас много слышал. Говорят, вы неплохо пишете, да и вообще интересны.

Ирина пожала плечами - что на это скажешь?

- Можно я с вами за компанию выпью?

Не дождавшись ответа, он налил себе коньяку и предложил Ирине тост.

- 3а мужчин и женщин! Мы рождаемся уже все определенного пола и умираем теми же. Все может измениться - характер, материальное положение, роль в социуме, а пол (ну я не беру, конечно, извращенцев) сохраняется. Так за то, что вы - женщина, а я мужчина! Этот тост требует обязательного, поцелуя!

Глотнув своего коньяка, он смачно поцеловал Ирину в губы. Милица всем корпусом развернулась к ним, веселый кавалер помахал ей рукой.

- Не беспокойся, Милочка, это мой любимый тост, ну ты знаешь...

- А-а, за мужчин и женщин... На здоровье.

И она опять повернулась к собеседнице. Ирина посмотрела на часы половина десятого. Нестерпимо потянуло домой. Захотелось побыть одной и быть одной - долго - долго... Кто-то на нее пристально смотрел, Ирина подняла голову - Таня. Поймав Иринин взгляд, она ей мигнула, показав на дверь. "Ага, выйдем. Понятно. Выйдем", - Ирина беззаботной походкой, помахивая сумочкой, двинулась к двери. Все же ее у выхода перехватил неутомимый ловелас свекр.

- Деточка, ты все же не забывай, что я от тебя без ума. И может быть еще раз... Когда-нибудь... - он погладил ее рукой, похожей на ласту.

Ирина вышила за дверь, скрылась в туалете, там ее догнала разгоряченная Таня.

- Что сын, что отец. Маньяки какие-то... - первое, что сказала она подкрашивающей губы Ирине, а потом добавила.

- Хуже Павла, хуже. Эти пеплом присыпанные, прикосновения у них скользкие. Тьфу. Ты, конечно, подумала, что я к Павлу сбежала и там застряла?

Ирина неопределенно пожала плечами.

- А вот и нет. Я после урока своего, получив деньги, отправилась шляться. Так хорошо мы с тобой вчера посидели, и выспалась я отлично, и на душе как-то все спокойнее стало. Вот и захотелось мне просто одной побыть, побродить спокойно, подумать. Я поехала в Сокольники, дождичек накрапывал, я по дорожкам ходила, на лавочках сидела. Может быть, даже я и смогу пожить одна - без страстей, без Павла и друга, Андрюша пусть будет, впрочем. Он другое. А так смогу. И бродила я, бродила, устала, перекусила, а потом, знаешь, взяла и на кладбище поехала. К своим. А там нарыдалась. Я давно не была... Вот так и день прошел. А потом тебе позвонила.

- Напрасно, Таня, я тебя ввергла в эту пошлость и муть. Что-то вдруг показалось, что это будет забавно. А что - забавно? Да и зачем мне эти "забавы"? Опять меня куда-то совсем не туда занесло... И тебя в соблазн ввела - зачем тебе Петр с его папашей?

- Перестань казниться, я сама, как былинка на ветру - от всего гнусь, качаюсь. Все это уже прошло. Пойдем? Безумно хочу к себе домой, к Гришке, пить с ним чай, расспрашивать об институте. Безумно хочу домой.

- Знаешь, и я.

И они почти побежали к метро. Расстались легко, как-то по-родственному поцеловались на прощанье. Ирина ехала домой и подгоняла поезд - быстрее, быстрее. Наконец, и "Преображенка"! Ирина неслась домой, нервно теребила ручку сумки, еще не дойдя до подъезда, вынула ключи. У подъезда ее перехватил психиатр.

- А к нашему Васе следователь в больницу наведывался.

Ирина застыла, нехорошо заныло сердце.

- Расскажите: - только и могла сказать она. Психиатр (Ирина только теперь заметила, что он с собакой), отстегнул поводок, и овчарка умчалась. Ирина смотрела на него выжидающе.

- Давайте посидим покурим - предложил он.

Сели на любимую их с Васей лавочку.

- Так вот. Я думаю, что Вася наш что-то знал про убийство тех бедолаг бутылочников, он же со всей местной братией пил, хотя не со всей знался. Чистый он человек. А потом еще эта бабка... На нее мента кто-то специально навел, чтобы припугнуть - она ведь вредная была, вездесущая. Да еще, говорят, у кого-то с кем-то на нее, то есть на ее жилье виды были. Ходила все к ней тут одна - доброхотка. Любовница одного здешнего из гаражей. Помните, как он распереживался, когда она бросилась? Скорее всего, никто ничего не узнает. Следователь приходить-то приходил, да к Васе его не пустили - плох Вася, не в себе, и, говорят, все Надю какую-то зовет. Все зовет и зовет.

- Что-нибудь конкретное достать, принести надо, врач велел? Я завтра поеду.

- Нет, ничего не говорили. По мозгам его видно сильно долбануло... Они его как-то поддерживают. Вот еды надо, сладкого побольше хорошо бы.

- Да-да, я завтра отвезу. Бедный Вася! Еще и детективная какая-то история.

- Не детективная, а обычная - алкогольная. Кто-то с кем-то пил, кто-то кого-то обнес, объегорил - мораль-то низкая... Тьфу. А Васю жалко до соплей. Да и старуху. Продукты отхода.

Ирину покоробили, было, столь физиологические сравнения психиатра, потом она себя одернула - чистоплюйство некстати, он искренне переживает за Васю. Не ей судить. Докурив, Ирина поднялась, в нерешительности постояла возле сидящего в задумчивости психиатра, к нему подошла его собака, положила морду на колени. Так их Ирина и оставила, потихоньку побрела к лифту. В квартиру она вошла притихшая, совсем уже не было задора, куража и нервного возбуждения. Все притихло в ней, ослабло. Ирина сбросила туфли, расстегнула платье. Уже включила, было, воду, как зазвонил телефон. И это был Ота Ираклиевич, лечащий Васин врач.

- Ирина Викентьевна! Неужели это вы? Мне не везло - не мог до вас дозвониться. У меня к вам два вопроса.

- Слушаю вас, Ота Ираклиевич.

Все в ней насторожилось.

- Что там с Васей?

- Ваш протеже, с ним не все благополучно. То пойло, которое его к нам привело, было с жуткими присадками - бьет по центральной нервной системе, это еще и галлюциноген. В общем, букет неприятный. К тому же пациент наш уже не первый раз попадает в такие истории. Кроме того, как сообщил нам господин следователь, было нервное потрясение, связанное с каким-то убийством. Так вот, я хочу вас спросить, не знаете ли вы, голубушка, кто такая Надя, и что с ней связано у нашего героя?

- Надя, насколько я знаю, романтическая пассия, мечта об Эльдорадо. Вася мечтал уехать куда-нибудь за границу с ней, пожить эмигрантом, встать на ноги... Но вроде бы она оказалась клептоманкой... Пришло разочарование. Больше он о загранице не мечтает.

- Да уж. А вот о Наде этой мечтает, кажется. Если бы ее найти... Не поможете, Ирина Викентьевна?

- Не обещаю. Но конечно, подумаю, что тут можно сделать.

- Да, а второй вопрос личный. Дело в том, что вы мне очень понравились. Я понимаю, что мы уже не дети, и так вот с бухты-барахты вы мне не поверите, да и странно было бы, если бы всерьез восприняли мои "серьезные намерения" (а они у меня именно такие). В этом вы убедитесь! Просто я прошу разрешения вам позванивать, куда-нибудь приглашать. Разрешаете?

Ирина засмеялась.

- Что с вами делать...

- Прекрасно. Тогда приглашаю вас в воскресенье в Консерваторию. Дирижирует Плетнев. Вы любите?

- Да. С удовольствием принимаю ваше приглашение. Только нам придется созвониться накануне - я не всегда себе принадлежу.

- Да-да, понимаю, обязанности перед близкими, никоим образом не хочу вам осложнять жизнь. Обязательно перезвоню. А если что-то будет по нашему делу, не сочтите за труд, позвоните в отделение, если меня не будет, передайте, пожалуйста, информацию, может быть, это нам поможет привести его в сознание.

Ота Ираклиевич продиктовал ей служебные телефоны и попрощался, выразив надежду на скорую встречу. "Приличный поклонник" - как сказала бы какая-нибудь добрая подруга и посоветовала не упускать. Ирина все же напустила воду, сделала пену, с наслаждением легла в ванну. "Вода смоет весь этот морок. Все уйдет. Надо побольше оставаться с самой собой". Эротический заряд, полученный вечером в Милициной компании прошел, осталась определенная тоска по нежности, появилась опять грусть. "Александр Иванович Грин, Александр Грин! "Несбывшееся" зовет меня". Ирина с закрытыми глазами лежала в ванной, телефон она предусмотрительно выключила". Эгоистка, я не желаю сейчас никаких вестей - ни хороших, ни дурных. Все же как-то не так я устроена", - еще раз укорила себя Ирина, - вот зачем пошла к Милице? Чего там искала? Значит, есть во мне что-то, чего я сама не знаю... Что тянет меня на сомнительные "приключения". Тогда, почему не милый Георгий? Или вот Ота Ираклиевич, к примеру, если я все равно (в тайне от себя!) мечтаю о ... О чем же? О физической, но одухотворенной близости. Вот! Ирина похвалила себя за то, что все-таки хоть что-то честно сформулировала и, почувствовав, наконец, что ее клонит в сон, вылезла из ванны, выпила любимого пустырника и легла в свежую постель. "Вечная свежесть одинокого ложа", - всплыла в памяти чья-то строчка стихов. Ирина спала крепко, не слышала, что на лестничной клетке возле Васиной двери проходило ночное совещание. Странные фигуры сошлись вдруг на этой площадке: неряха из сберкассы, пресловутая Надя и парочка "гаражных " друзей..."

- Эх, Надюха, упустила ты птичку. Расписалась бы с ним, квартира бы тебе досталась.

Худая, с узкими глазами, бледная Надя, молча гладила обшарпанную дверь и, казалось, не слушала "неряху", друзья сидели на ступеньках и, молча, через глоток, передавали друг другу водку. Допив последнее, один из них, поднялся, смачно сплюнул в пролет и произнес неожиданно низким густым голосом.

- Слишком густо. Надо разлепиться. Так еще и загремишь куда-нибудь. Этих, которые с белой горячкой, кто-то убрал с дороги, старуху, Тома, - он ткнул пальцем в бок неопрятную тетку, - зря напугала. Вася вообще ханурик...

- Да-а, а ты же мне сам говорил, - захныкала вдруг Надя, - можно, можно и "тайну" ему рассказать - на всех же действует, если "принцесса", и на него тоже.

- Ну, подействовало, так что ж ты тогда у него из дома, в котором жить нацелилась, тащишь, что приглянулось? - укорила Тома.

- Привычка, - равнодушно пожала плечами Надя.

- Ладно, пойдемте-ка отсюда, что нам здесь медом что ли помазано, -проговори второй мужик до этого, вроде бы даже дремлющий на ступеньке.

- А то еще выйдет эта его соседка полудурочная, крик поднимет.

Возражать никто не стал, первая начала спускаться Тома, за ней потянулись остальные. От ночного совещания осталась пустая бутылка из-под дешевой водки и окурки "Примы" и "Явы", валяющиеся возле Васиной двери. Ирина рано утром проснулась в боевом настроении - она укрепилась в мысли все же попробовать сократить дистанцию с Георгием и начать роман с Ота Ираклиевичем, причем одновременно. "Так проще для меня, уже закомплексованной", - решила она и вышла за хлебом и йогуртом. Было очень очень рано. Перед Ириной медленно шла какая-то старушка - она то и дело останавливалась - крошила хлеб голубям, воробьям, кинула что-то подбежавшей собаке. Ирина остановилась - "Вот ведь, напоминает как погибшую "сумасшедшую вдову", хотя и не похожа - беднее одета, сгорблена. Напоминает и весь тот день - смуту, бедного Васю...". Ирина пошла быстрее, обогнала старушонку, заглянула ей в лицо - огромные темно-карие глаза, глазища, сморщенные щеки, волоски на подбородке. Древность. Воплощение древности", подумала почему-то поежившись Ирина. Ускорив шаг, она двинулась к магазину "24" часа". Этот день Ирина решила провести тихо дома, пора, наконец разобрать Сашины бумаги, а вечером встретиться с Галей. О Гале Ирина подумала почему-то с некоторым страхом - вдруг показалось, что так давно не виделись, мажет быть, даже и отчуждение возникло, показалось, что потерялись и это серьезно... "Нужно быть осторожнее сегодня, внимательнее. Меня несет, я совершаю глупости, ошибки, вокруг происходят неясные неприятные события. Галя - одна из немногих, в ком я всегда чувствовала безусловную порядочность, тонкость, четкость. Почему я так неуверенно себя чувствую? Слишком многое делала не так?" Ирина купила продукты и медленно, наслаждаясь теплым солнечным утром двинулась к дому. Возле подъезда она застала спорящих о чем-то двух женщин - ту самую, неопрятную и вторую худую со странными глазами. Спорили они тихо, но яростно. Ирине послышалось, что к худой обращены были слова - "Надюха, не строй из себя..." Ирина прошла мимо, сделав вид, что вовсе ими не интересуется, но не обманула их бдительности. Неряха, бросив собеседницу, побежала за, ней.

- Подождите, подождите!

Ирина остановилась.

- Да? что случилось?

- Вы меня помните? Я еще вашей соседке помогала тут, Царство Небесное. Так вот, с вами вот тут женщина поговорить хочет. Надя.

На ловца и зверь бежит, -подумала Ирина - хоть и не обещала Ота Ираклиевкчу, а, кажется, смогу помочь, значит и Васе несчастному.

- Можно? - заискивающе спросила та.

- Пожалуйста, - пожала плечами Ирина. Тетка махнула Наде коротенькой толстой рукой. Надя, опустив глаза, подошла и остановилась перед Ириной в какой-то нелепой позе - одна нога слегка согнута, плечи опущены, и голова свесилась набок. Ирина ждала, тетка ткнула Надю в бок и та послушно заговорила.

- Мне бы Васю повидать. Тут все говорят, вы знаете в какой он больнице. Мне бы надо.

- Хорошо, Надя, я узнаю у врачей, как это можно устроить. Скажите, где вас можно найти, я дам знать.

Надя вопросительно посмотрела на тетку, мол, что делать, что отвечать. А та вместо Нади вступила в беседу.

- А, возле гаража найдете или через Федю, он всегда там. Федя - муж мой, а Надя с нами все время. Вы только уж не поленитесь, подойдите, а то больно скучает Надя. По Васе.

Ирина скрыла усмешку, сделав вид, что проверяет на месте ли ключи.

- Хорошо, я найду вас, Надя, - сказала Ирина заторможенной худой женщине и пошла к лифту. За спиной продолжали шушукаться. "Позвоню чуть попозже Ота Ираклиевичу - обрадую". Ирина посмотрела на часы, сварила себе кофе и включила телефон. В семь тридцать она позвонила Кате.

- Кекс, привет, как настроение?

- Мама! Все в порядке. Ты поздно вчера пришла, я тебе звонила...

- Поздно... Бабуля как?

- Да странно чуть - чуть. Мам, а может быть такое, что в нее влюбились, а?

Ирина засмеялась.

- Да все может быть. Во всех и всегда кто-то может влюбиться... А что?

- Понимаешь, доктор... Ну, из поликлиники... Он ей вчера рецепт какой-то занес и цветы. Ее дома не было - мне передал, седой, полный, но симпатичный, на какого-то актера, похожий. Бабушка пришла, я ей все отдала, она цветы спокойно в вазу поставила, а рецепт, улыбнувшись, в шкатулку положила. Интересно... А ты?

- Что я?

- Ты не влюбилась?

Ирина на секунду отвела трубку от уха, вытянула шею, бросила взгляд в зеркало - осунувшееся лицо, тревожные глаза.

- Нет, Катюш.

- Жалко. А я, мам, в Витю влюбилась. Вот спасибо тебе, спасибо, что он ко мне тогда приехал, а так бы я и не знала, что такой мальчик есть! Ты извини, мамуль, но мне ведь в школу...

- Да-да, беги. Бабушке привет передай, я позвоню сегодня еще.

Ирина повесила трубку. Влюбленностями и нелепостью как-то пропитано все вокруг. Что же с собой делать? Опять побежали мысли по кругу. Ирина доварила кофе, вяло съела йогурт и подошла к коробке с рукописями. Первыми попались под руку залитые вином листы, скрепка давно проржавела. Листков десять, посыпались какие-то листочки вроде закладок, Ирина с трудом разобрала стершийся карандаш. "А-а, выписки из текстов, номера страниц, это он использовал для работы, теперь уже не ценно, а текст попробую разобрать".

Ирина сварила себе еще кофе и начала разбирать Сашин почерк. "Давно не держала в руках его записи, когда-то разбирала легко. Посмотрим, посмотрим". Это был рассказ.

"На занесенной снегом скамейке две вмятины. Кто-то недавно (снегопад кончился с час назад) здесь отдыхал. В деревне тихо, безлюдно. Кто-то, видимо, шел от станции - там приветливо, горят огоньки. И шел к лесу. Вот и следы - большие и маленькие. Мужчина и женщина зачем-то отправились в лес. А на станции... Представим себе уют хорошо протопленной комнатки, там обитают две кассирши, по очереди продают они билеты редким сейчас, зимой, пассажирам. Анечка и тетя Поля. Живут они через линию в пристанционных домишках и через день ходят на работу. Сегодня дежурит Аня - полная круглолицая и еще вполне молодая - ровные крупные зубы и румянец делают ее очень и очень приглядной. В комнатке аккуратные домашние предметы: вязаный тетей Полей из ношеных чулок половичок, цветастая клеенка, чайник, чашки и еловая ветка в банке. Перед Аней открытая книжка, но сама она то ли дремлет, то ли грезит. А музыка, как снег, заметает потихоньку пространство - никто не шевельнется под покровом. Нежная и пьянящая музыка к кинофильмам, знакомая, всегда желанная, всегда волнующая. И только тревожное "та-та -та -тататата... та-та-та-тататата..." Аня смахивает что-то с ресниц и оживляется. Конечно, она не спала - виденья и грезы кружились возле нее и задевали то щеку, то завиток волос, то мочку уха, а в ней все отзывалось уханьем сердца и сладкой истомой..."

Ирина с недоумением отложила рукопись. "Какое старомодное, сентиментальное письмо. Сашкино ли? Скорее, женское рукоделье. Не мистификация ли? И чья? Вряд ли Шуры. Может, Саша кого-то пародировал или выполнял самим себе заданный урок. Странно, во всяком случае". Ирина закурила и продолжила чтение.

"Но вот музыка к фильму "Мужчина и женщина сделала свое дело - Аня по-настоящему затосковала. Что-то несбывшееся..."

Ирина глубже затянулась и вздохнула: "Грина и я вчера вспоминала".

"...а теперь уже и надежды нет, что сбудется, потянуло ее к двери взглянуть на рельсы, на снег. Вздохнуть глубоко, замерзнуть. А музыка вертела Аниным настроением как хотела - "та-та-та - тататата.." В коротком платье, вязаной кофте и валенках стоит Аня, приоткрыв дверь. Свет из-за ее плеча упал, залил кусочек платформы, следы видны четко: кто-то здесь был. "Приехали какие-то" - отметила Аня вскользь - "Мужчина и женщина". Померзла чуть-чуть и вернулась. По радио уже передавали новости. Наваждение прошло. Выключив приемник, Аня уселась пить чай - с морозцу хорошо. В деревне вроде бы ни души, ни звука. Но нет - приглядитесь-ка: сквозь плотно завешенные окна мелькает свет - здесь голубоватый, там - молочно-белый, а тут розовый. Всюду свое - телевизор глядят с широкой, покрытой лоскутным одеялом кровати, позевывая, вполглаза. Старушка перед лампадкой последний поклон кладет - да и на покой... А здесь еще вечер в разгаре - настольная лампа освещает стол - карты пасьянсные маленькие - аккуратно выкладывает старческая сухая рука. Сюда бы нам заглянуть..."

"А может, и Сашино", - думала уже слегка заинтригованная Ирина, - ведь любил он домысливать, конструировать ситуации. Здесь, кажется, именно тот случай. А потом, он все же мечтал написать роман, изучал типажи, пробовал, моделировал"

"...полюбопытствовать, но некогда - наше воображение уже занято - ведь кто-то прошел по деревне в лес, кто-то вечером зимой приехал сюда на электричке. Надо, согласитесь, узнать все. Следы приведут к месту. Не нужно только лениться. Звезды близко-близко. Небо черное, глубокое... Простор... Воздух холодный... Стог вдали чернеет. Но любопытство гонит вперед. Ну что ж, надо идти, проваливаясь в сугробы, к опушке леса, к разгадке. Следов уже не видно, но есть уверенность - кто-то час назад шел этим путем. Там, в городе, 8 часов вечера - вполне уютное и спокойнее время. Огни и огонечки. В дверях магазинов клубится пар - морозный воздух и духота насыщенного всеми гастрономическими запахами помещения. Улицы расчищены и черный асфальт аккуратной полосой проведен между белейших высоких сугробов".

Ирина опять отложила рукопись: "Вкусно написал про снег, вечер. Прямо потянуло зимой и захотелось куда-то в зиму тех наших - общих молодых - лет. Вкусно...".

"Все, кажется, устроено на радость. Тут и там продают мороженое. Ледянее, твердое - пожалуйста, тащи, тащи домой и там позволь ему потихоньку оттаивать в тарелке, пока снимаешь шубу, ставишь чайник. Ох, и славные эти вечера в Москве, особенно, если ты молод или еще лучше - юн и за тобой такая привычная карусель бабушек, дедов, родителей. Расти и радуй. Но и постарше неплохо... Тогда уже манит любовь... Да, хорош вечер зимы 69 -70-го года".

"Ого, куда забрался, - с восхищением подумала Ирина, - это тебе не Игорь Порев с зимой 79 -80-го, я бы не рискнула. Интересно, в каком году все же писано. Ладно, едем дальше".

"Любите вы это время, не знаю...".

"Да у нас престо диалог получается!" - изумилась Ирина, - наконец получилось с Сашкой нормально поболтать!".

"А я люблю и помню. Кто я, предложивший вам эту игру, знающий ее правила?"

...Ирина уселась поудобнее, сосредоточилась...

"Ну и вы, я уверен, их знаете, нужно только сосредоточиться..."

Ирина кивнула

"...и вспомнить себя в те годы или книжки, которые тогда читали, музыку, которую слушали и начнем... Мы будем вместе... Я один из вас, москвичей, родившихся в середине столетия... А вы? Ну что, отправились?"

Зазвонил телефон, Ирина даже обрадовалась передышке - на часах девять. Кто бы это так рано?

- Привет, Ириш.

- Галка, как хорошо! - завопила Ирина в трубку.

Галя рассмеялась.

- А я боялась, что разбужу, просто позже мне не поговорить - встреча за встречей. Мы вроде бы сегодня хотели увидеться?

- Конечно! Просто необходимо, я так по тебе соскучилась.

- Ира, все в порядке, ты здорова, с мамой как?

- Да все в порядке, я, правда, тебе так рада. Извини, если я слишком эмоциональна.

- Что ты, я тоже соскучилась, очень хочется повидаться.

- Так, где и когда?

- Давай у меня часов в восемь, а сейчас ни о чем не будем, ладно?

- Давай не будем, чтоб не расплескать. Целую.

Ирина почти счастливая повесила трубку, - какая Галя умница и как вовремя, ну что там дальше у Саши?

"Итак, зима 69/70. Снежно, холодно, и мы опять на краю пустого поля вон лес и во-он деревня, черные домики, дым только из одной трубы - вдруг поднялся сизым столбом. Кажется, здесь была лыжня. В оттепель развезло, потом покрылась коркой, теперь замело. Что же за обстоятельства погнали их в лес? Непредсказуемые... Аня в своей комнатке, накинув крючок, сидит запершись, слушает радиопостановку и вяжет. Пьеса какая-то французская, и страсти, бушующие в семействе этих далеких французов не совсем близки ей. Но по доброте своей и отзывчивости Анечка сразу берет сторону одной из героинь, а именно престарелой бабушки, которой каждый, из своих соображений, лжет. Все герои - это немолодые уже дети и взрослые внуки. Аня качает головой сочувственно. Жизнь что-то не ладится у всех, а бабушка вроде вполне устроена, в богатстве живет и покое, но тех что-то не жаль: у них впереди жизнь, а бабушку жаль - у той смерть. Аня много и часто думала о смерти, хотя и других хлопот у нее достаточно - муж, уехавший толи на поиски денег, толи на поиски счастья лет десять назад. Ох, и веселый муж студент-физкультурник. И ни кто-нибудь, а гимнаст... Познакомились в Москве. Аня тогда пробовала поискать себе что-нибудь поинтереснее, чем жизнь в подмосковном поселке. Что-нибудь такое, чтобы руки были заняты работой полезной, красивой, а голова мечтами... Очень Аня любила мечтать. Анечка училась росписи по дереву, и из-под ее рук выпрыгивали птицы с золотыми хвостами, рогатые коровки с коричневыми глазами, петухи с нахально заломленными гребнями..."

"Ну, прямо шукшинские чудики какие-то", - подумала заинтригованная Ирина.

"Мирок этот вполне соответствовал миру сказок, которые так любила читать простодушная Аня, подпершись рукой и, заложив за щеку карамельку... "Жили-были...". Да, жила-была у прижимистой тетки девушка, как падчерица не заласканная, но пригожая и добрая. И где-то в пути уже добрый молодец на лихом коне, где-то впереди пир горой, мед и пиво рекой... И явился - по водосточной трубе с цветком в зубах. Гибкий, колесом по комнатке теткиной прошелся - ничего не сдвинул, слоники только головками качнули, и кот со шкафа злобно мяукнул, мол разбудил, - и на шпагат уселся. - Здрасте. Вот принц так принц! Цветок Аня из рук вежливо приняла, в вазочку поставила, села на диван смирно и руки на коленях сложила, глядит спокойно, Что, мол, скажете? А виделись - то всего до этого один раз - у подружки, на праздниках. Ну, станцевали несколько раз, Эдит Пиаф пела, и кружил он ее, в глаза глядел, не отрываясь "Падам - падам - падам" - вот и все. А тут как в сказке... Тетку дождались Варвару Тимофеевну, брюзгу и все по правилам. Благословите нас, мол, Анну и Степана. Тетка платок оренбургский в приданое дала, перекрестила по старинке и, не скрывая радости, двери перед ними распахнула... Совет да любовь. И вот на пороге застыли парочкой - ветер задувает, листья осенние сыпятся, дождь моросит мелкий-мелкий, а они обнялись и раскачиваются: вправо-влево, вправо-влево... И головы кружатся. И идти им вроде некуда... Да вся жизнь впереди... Стали жить да добра наживать... В Москве у Степана друзья, у Ани - подружки. Не пропасть... И кружились они по домам под Эдит Пиаф до весны. А весной... А весной пришлась ехать в домик на маленькой станции. Сложены тетрадки с картинками и лекциями, аккуратно записанными, уложены краски и кисточки. Закончилось Анино московское безмятежное житье и работа красивая и полезная. В прошлое отъехали цветные бычки да курочки - впереди зеленый луг, белая коза, да черный от всех снегов и дождей домишка. Так и возникли они на пороге скучного Аниного дома - отец вполпьяна, мать горемычная...".

"Ну, Саша, совсем реализм, неореализм, соцреализм - не разберешь... Аж слезы подступают. Как из этого выйдет?" - скептически размышляла Ирина, перевертывая страницу.

"Но молодость, молодость. И яблони цветут, и пчелы жужжат. Степан "мостик" на лугу делает, Аня кошку по нему пускает, балуясь. Хохочут, хохочут, бегают друг за другом. И за печкой, за занавеской по ночам шушукаются, звезда им в окно светит - ничего не нужно. Все есть. Но время вперед летит - и луг зеленый отошел в прошлое, и опять осень, и опять ветер рвет листья, и на руках у Ани дочка - щеки от ветра розовые, глаза прикрыты... И Степан в теплой куртке, волосы под ветрам разлетаются. Куда нам теперь, куда нам теперь, куда нам теперь - отстукивают колеса мимо несущихся поездов. Они будто и ответ знают...".

Платонов - не Платонов, может, Солоухин? Не разберешь тебя, Саша. Начитанный мальчик", - ворчала Ирина, прикуривая следующую сигарету.

"Уехать - остаться, уехать-остаться... И все же? У-е-хать! Вот и оставлен унылый дом, с оклеенной яркими картинками печкой. Иван-дурак, да Марья-царевна, Царь Горох, да Золотой Петушок, занавеска красная в белую крапинку, Аня румяная, статная. Степан с дочкой на руках, рюкзак за плечами. - До свидания, до свидания... Или прощайте? Сколько лет назад это было? 15 вроде бы... Да, пятнадцать... 15 лет, а домик все тот же, да только Аня там теперь хозяйкой, да и живет одна. А где же дочка? Ладно, муж - он за счастьем, за Жар-птицей, а девочка куда же?

Москва, зима. Девочка, Аленушка учиться решила, чтобы работа была хорошая красивая, чтобы руки быстро-быстро что-то делали, а душа в мечтах, как в гамаке качалась. Закончив семь классов, сложила книжки и платьица в сумку и отправилась... к той же самой тетке. Крепкая старуха Варвара Тимофеевна, какая-то Змея-Гориныча. Все те же слоники и кот какой-то на высоком шкафу. Мир здесь сонный, густой, тетка костистая, без единого седого волоска, только вот клюка появилась, да руки чуть трясутся. А лет ей много - в прошлом веке еще родилась..."

"В XIX, значит, - задумчиво подумала Ирина, - как это странно звучит. А Сашка, когда писал, чувствовал естественность этого. Вот так и тянет прошлым, почему-то туда, к этой тетке хочется..."

"Аленушка учится шить - бумага тонкая, карандаш, булавки в сердечке бархатном с разноцветными головками, сантиметр змеей на клеенке дремлет, лоскутки яркие, и кукла сидит на валике дивана, как принцесса нарядная. Аленушка в коротком платье, ноги голые, еще оцарапанные, летом дома по заборам лазила, с велосипеда падала. Недавно она в Москве, с осени. Жарко в теткиной комнате - батареи, как огонь. А легко ли Аня ее отпустила? А что ей было делать? Аня - человек легкий, заедать чужую жизнь ей, по счастью, не приходилось. Сама она в трудном положении оказывалась не раз, да только всегда скидывала тяжелую руку и шла прочь. Одного только боялась - смерти".

"Все же интересно, когда, в какой свой период жизни писал, в чьем доме? К Шуре же все сносил. Ну уж, наверное, не у Аллочки...", - думала Ирина, заваривая себе еще кофе.

"Аленушку отпустила, поцеловала крепко и перекрестила, как ее саму когда-то тетка. Робко перекрестила. Осталась одна... Это была первая абсолютно одинокая зима Ани. С дочкой, как вернулась тогда из чужих краев, где разнесло их в разные стороны со Степаном, жила дружно, легко, наверное, даже счастливо. Сказки читали, музыку слушали по радио, песни любили одни и те же, в куклы играли, шили на них. А другого ничего и не было. Ничего не было. Коза на зеленом лугу, пчелы. А родители один за другим убрались на тот свет. Отец так и ушел в полпьяна, за ним и мать горемычная. Но это была не смерть. Это - как крошки со стола смахнули, ничего Аня не почувствовала... Ничего Анюта не чувствовала, возвращаясь с далекого кладбища из-за леса в черном платке, ничего не чувствовала, собирая поминки с водкой, винегретом и пирогами. Ничего... Бог ей судья. А боялась, что умрет где-то там Степан, вдали без нее. Сны про него видела - то машина задевает его, идущего по обочине, то лошадь бьет копытом в сердце. И все ждала она и боялась дождаться злой телеграммы и не любила почтальона. Или казалось ей, что ее саму унесут за лес и положат в землю, а Степан не узнает и будет где-то там ходить по чужим городам - пить - есть, будто ничего не случилось. А так нельзя - нужно им еще постоять, взявшись за руки, поглядеть на звезду. И пусть опять небо черное и птицы спят на черных ветках и ветер, конечно, ветер... Об этом мечтала. Только крепится Аня, на замке эти свои грезы держит, знает, иначе разорвут они ее в клочья и будет она выть под этим черным небом, выть не переставая и сгинет однажды: наденет черный платок и растворится, сольется с черной ночью. Это Аня решила оставить на крайний случай, а пока ходит исправно на работу, девочке деньги шлет, подарки, раз в две недели ездит навещать... Итак, там, у тетки пока все мирно. У Ани? Как уж есть... Пора, наконец, дойти до какого-нибудь дерева, прислониться, закурить, вглядеться... Вот и огонек впереди, кажется, костер. А у костра копошатся двое. А что это за ними? Да это же кресты, кресты, кресты. Кладбище. Вот, оказывается, куда привело меня любопытство. К логическому концу. А доброе или дурное привело этих двоих сюда? Все же кто они такие? Сейчас бы бинокль... Но нет, пусть все идет своим чередом, я не подсматриваю - я наблюдаю. Придется приблизиться, погреть руки над их костром, может быть, заговорить... В сумерки одного из первых дней нового года постучали в дверь Варвары Тимофеевны.

- Да-да, войдите, - звонко откликнулась Алена.

Тетка дремала на диване, в ногах лежал кот. Алена с сантиметром на шее, подняла голову. Перед ней высокий человек с рюкзаком.

- Не узнаешь? - шагнул к ней, Алена смущенно протянула руки.

- Ты, отец?

- Да уж, я - отец. А ты - дочка. Ишь, взрослая, красивая, на мать похожа.

- Входи же, входи, сейчас чаю.

И рванулась на кухню, чтобы румянец с щек согнать - смутилась сильно. Угощенье поставить, принять по-человечески. Варвара Тимофеевна глаза приоткрыла, глядит с подушки строго.

- Здравствуй, тетка Варя, - поклонился вежливо.

- Здравствуй, залетный. Что пожаловал?

- Надо мне Алену от тебя ненадолго забрать, необходимость такая появилась.

- Мать знает?

- Не знает. И знать ей пока не следует.

Степан теперь чуть седоват, складки у губ резкие и не подумаешь, что он штуки всякие делать станет, а он возьми да и подмигни строгой тетке, скинул рюкзак, да и прошелся на руках, к ней подошел руку в карман сунул и яблоко достал, ей протянул.

- Вот уважил, - тетка протянула сухую в крапинку руку и взяла. К Степану она все же благоволила.

Вернулась Аленушка, застала отца сидящим в ногах у тетки с котом на коленях, улыбнулась ласково, чай пригласила пить. На столе халва, варенье, конфеты. Алена весело щебетала и про учебу и про подружек, не дичилась. Тетка помалкивала, но вроде бы доброжелательно. Но вот уже шесть часов. Степан поднялся:

- Поедем-ка мы сейчас с тобой, дочка, туда к матери на станцию, дело у меня одно есть. Только оденься теплее.

Алена встала из-за стола, не зная как поступить. Вопросительно посмотрела на тетку, можно ли? Та рукой махнула, мол, как знаешь, отец все же, не мне, старой, судить. На отца глянула тоже с вопросом. Но тот молчал. Пошла одеваться - шубка, сапожки, платок, рукавички. Тетка не перекрестила, отвернулась к стене - дремлет. Отец куртку надел, рюкзак за спину. Отправились. Вот и вокзал: касса, билеты. Жесткие сиденья, холод из тамбура и колеса стучат. А за окном темень, только огоньки фонарей на станциях, да в окошках редких домов. Холодно. Пар изо рта. Говорить вроде бы не о чем ведь один знает все, другая - ничего... А как посвятить во что-то, чему, кажется, слов нет. Но что же задумал этот человек? Странное, а может, преступное? Но мне не влезть в его душу, я же не скитался с ним по стране, не раздирала мне душу тоска по такой милой, славной и понятной Ане. Не мне приходилось вместо пера жар-птицы постоянно видеть холодные казенные общаги и низкие потолки бытовок. Видно, был свой задор. А откуда у такого вроде бы простака быстроглазого веселого циркача Степана неизбывная тоска? И этого я не знаю, вижу только, что привез он дочку на станцию и имеет что-то на душе, вроде бы все на карту поставил. Кажется, в своих скитаниях хотел дойти до какой-то черты - верхней или низшей. До чего-то, кажется, дошел... Ничего за свои 35 лет не нажил, так и бродит с пустым рюкзаком. А к Ане нельзя. Не велено. Ну, нельзя же о любви вслух... Вот на руки бы взял, покачал, как ребенка, но как заколдовал кто - мотайся по свету и мотайся. Ну, прямо как Вечный Жид. А как Ане - жене такое объяснишь? Вот и нельзя к ней. Но ведь можно остановиться. Умереть. Не нужно ее бояться - смерть так смерть! А зачем дочка, а, Степан? На этот вопрос, мне, постороннему, он, конечно, не ответит. Но я догадываюсь - проститься, поговорить... "Надо же поговорить, - как писал Георгий Иванов, - перед тем, как умереть". Но ведь это жестоко. Не надо бы втягивать девочку. Жестоко, да. Но жестокость в Степане была и есть, но и боль есть. Там, где он был, пел один бродяга: "Бог засеял три поля - тоскою, страхом, любовью - все взошли болью". Итак, действие происходит на кладбище, как в балладе. Я подхожу ближе.

- И решил я, Аленушка, что не хочу жить больше, не желаю, - кажется, доносятся до меня эти слова. - Ты уж прости меня. Росла ты без меня, а пришел к тебе. Знаешь, очень нехорош я был все эти годы. Как былинка на ветру - куда качнет, туда и гнулся... Намаялись бы вы со мной... Аннушку теперь тебе беречь. Она - душа... И музыка в ней. Береги, Алена.

Аленушка девочка послушная, смирная, простая. Никто никогда с ней так не говорил. И что же ей делать? Я стою уже совсем близко, они меня еще не видят, греют руки. И говорит Алена отцу.

- Я не знаю...

Настойчиво позвонили в дверь, Ирина вздрогнула - как-то вдруг захватила эта незамысловатая история, чем-то зацепил Саша.

- Кто там?

- Это из ДЭЗа, откройте.

Ирина открыла дверь нехотя - не любила всех этих теток из жэков, контор.

- У вас долг за квартиру, распишитесь, что обязуетесь заплатить проценты, - протягивает какую-то бумажку с печатью.

Ирина смотрит на нее во все глаза, кажется, это Васина Надя, но почему она так странно себя ведет, будто и не разговаривала с ней, Ириной, о личном, неужели так меняет человека ощущение, что он "при исполнении", а может, это и не Надя, просто тоже такое испитое, странное лицо совсем у другой женщины. Ирина автоматически расписалась, все думая о странной посетительнице, а та вдруг улыбнулась (у нее не хватало, оказывается, двух зубов) и спросила застенчиво.

- А вы меня что же, не узнали? Я ведь Надя. Вот к вам в ДЭЗ устроилась. С сегодняшнего дня. Я думала, чаем угостите, как знакомую, я от Васи слышала, что вы добрая, - и опять улыбнулась как-то криво и болезненно.

Ирина отступила, показала рукой, проходите, мол, но стало ей не по себе: "Достоевщина какая-то, дурновкусие...". Надя цепко оглядела комнату.

- А небогато у вас.

Ирина пожала плечами, включила чайник, бросила пакетик в чашку, подумала - и во вторую (чтоб не обидеть гордостью), выложила в вазочку печенье.

- Садитесь, Надя.

Та села, вытянула длинные красивые ноги. "На Гурченко чем-то похожа", - вскользь подумала Ирина, разлила кипяток по чашкам, придвинула к Наде поближе сахарницу. Повисло молчание. Надя молча болтала ложечкой в чашке, Ирина молча прихлебывала горячий чай маленькими глотками. Опять позвонили в дверь. Ирина пошла открывать - за дверью стояла та, толстая неопрятная "гаражная" тетка.

- Извините, не у вас ли задержалась наша сотрудница? - почти оттеснив Ирину, она проникла в комнату.

"Что они все что ли спьяну в этот ДЭЗ устроились? - подумала уныло Ирина, - и я-то им зачем?"

- Что, Надя? Разве мы так договаривались? - строго спросила тетка Надю.

Та покорно поднялась, невнятно бросила Ирине "Извините" и пошла к двери, держа в руке дэзовскую бумажонку, за ней поспешила тетка. Ирина закрыла за ними дверь. "Как наваждение. Может, их и не было, а все расстроенные нервы, ну прямо, как у героев Достоевского?" Но на столе вторая чашка, надкусанное печенье. "Кто-то был, Надя, не Надя, неважно, но похоже их похмельные галлюцинации становятся моей явью. Только как же это бывает?" Ирина допила свой чай, вымыла Надину чашку, выкурила сигарету в каком-то полузабытьи, вернулась к рукописи:

" - ...что мне тебе сказать, что сделать. Я смерти боюсь... Я тебя ведь не знаю, но ты - папа и я тебя слушаюсь и... и люблю, - слезы уже у нее на глазах:

- Что мне нужно делать? И зачем мы на кладбище? Пойдем лучше к маме, пойдем, а? Все ты ей расскажешь. Наверное, так будет лучше, - слезы уже в три ручья.

И вот я тоже протягиваю руки:

- Можно и мне погреться, путнику? - смотрю на них сквозь уже запотевшие очки и вижу расплывчато, как сквозь слезы.

Но плачут они, плачут оба и значит, и меня видят нечетко, "как сквозь мутное стекло" - на этом месте Ирина поморщилась: слишком многие стали эксплуатировать - затерлось, потом решила, что Сашка писал это давно, да и плевать ему было, что затерлось, если на месте у него, кстати.

"Все мы в тумане друг для друга..."

- Грейтесь, грейтесь, - говорит Степан.

- Грейтесь, грейтесь, - повторяет Алена."

"И здесь какой-то надрыв, юродство", - подумала Ирина с некоторым неудовольствием, но желание понять, как Саша развяжет весь это узел пересилило и она вновь уткнулась в текст.

"Греюсь и думаю, чего же я хочу, зачем вмешиваюсь. Да, это неестественная ситуация, но они - свои, отец - дочь. Я? Посторонний. Покой юности уже нарушен - Алене сейчас никуда не убежать, а ему, кажется, не отказаться от своей идеи. Может быть, мне и хотелось бы убежать на станцию, забарабанить в окошко к придремавшей Аннушке, требуя билет до Москвы. Но и я, как и они оба, уже ничего (пока!) не могу изменить. Степан смотрит на меня выжидающе, скоро ли уйду, а он приступит. Как, собственно, он решил это осуществить? Ну, это пустое любопытство - в любом случае напугает девочку. А это - зло. Не хочу зла.

- Стоп, - говорю я им строго, протирая очки, - утрите слезы. Степан, ты хочешь смерти? Но ты же знаешь, что волен в ней один Бог, не смущай дочку. Ты, Аленушка, еще и не жила, неопытна. Вы сейчас слишком запутались, друг от друга вам не отойти, не разрешив задачу (Достоевского, мы с тобой, Степан, читали!), а я, посторонний, пригожусь, помогу. Я примету знаю или, пожалуй, точнее, способ, как развязать порочный узел. Если встать прямо под звездой, висящей над кладбищем, и взглянуть вправо от себя, то увидишь могилу без креста. Так вот, нужно до того, как погаснет звезда, сделать крест и поставить. Тогда отойдет страшное искушение! Путь станет виден. Втроем, думаю, одолеем, а если нет, то ты, Степан, что задумал, сделать успеешь, это-то от тебя не уйдет."

Ирина опять в задумчивости отложила рукопись - "Как Саша прорабатывал свои суицидальные комплексы и как странно в это замешан ребенок... В жизни был Витя, но это было в слабой форме. В текстах, кстати, и в моем "Витьке", и в его, ну назовем, "Балладе" ребенок - участник, обязательно находящийся в оппозиции. Дети не хотят ухода из жизни пусть и несостоятельных отцов. У самого Сашки тоже было не все благополучно с отцом, как сказано в умной книжке - "психопатический круг". Саша пытался введением этого "третьего" его разомкнуть. Скорее всего - ему это удастся, но дальше что? Видимо, Степан, а значит и сам Саша останутся при "своих". Не знал Саша ответа, хотя мужественно искал, этот "третий", "посторонний", всегда нам всем необходим, когда закручиваемся в истериках. Даже если это просто наш собственный голос разума или совести. Ура! - я понимаю Сашу, он мне все же свой. И он мне поможет". Ирина пробежалась по комнате, на минуту включила телефон, чтобы испытать судьбу, не вклинится ли кто в ее рассуждения. Телефон звонил, она сняла трубку.

- Здравствуйте, Ира, это Георгий, я решился вам позвонить, потому что скоро уезжаю, и все же хотел бы на прощание увидеться и кое-что вам рассказать. Можете? Хотите?

- Хочу. Могу. Я вас вспоминала... Перезвоните мне на днях, вы ведь еще не завтра уезжаете, правда? А просто, в принципе, уезжаете... Мы увидимся. Просто сейчас я мало способна принять какое-то решение или предложение читаю рукопись старого друга, теперь уже покойного.

- Конечно, Ирочка, на днях позвоню. Мне правда очень хочется вас увидеть...

Ирина повесила трубку и выключила телефон. Сама напросилась - как бы вызвала Георгия. Так тому и быть. Ну что ж. Ирина, вздохнув, вновь включилась в выдуманную Сашей историю.

" - Решайтесь, решайтесь, это никому из нас не навредит.

Только по наитию сказал я про могилу без креста, а вдруг бы кладбище оказалась таким ухоженным, что все могилы прибраны, всюду, где нужно, кресты. Тогда что? Но нашлась... И пошла работа. У Степана, как у человека бывалого, нож с собой. Нашли мы дерево подходящее, все спички перевели, пока высматривали, Алена костер поддерживала - мы подходили руки греть. Советовались, рядили так и сяк, пока придумали, как крест нам сладить. Удалось. Но гвоздик где взять, чтобы скрепить? Степан не долго думая из сапога выдрал, мал оказался. Второй. Так с двух сторон по гвоздику вбили держится! А тут ветер предрассветный поднялся, Алена замерзла, едва на ногах держится, но здесь и азарт, и любопытство, и жалость к нелепому отцу. Многое уже стерлось, забылось в этой ночной гонке. За чем? Кажется, за правом жить пока живется. Многое улетучилось, но кое-что и родилась. Степан имени моего не спросил, и Аленушка тоже - просто дело вместе делаем. Вот и последнее - роем ножом, руками снег, землю ледяную и водружаем крест. Пот льется, глаза застит, костер гаснет - не в силах уже девочка, за ним следить. Рассвет скоро. Звезда уходит, а мы стоим втроем и глядим друг на друга, молчим, но мы уже другие. Каждый вернется теперь к себе. Каким? Я не знаю. Я не знаю и каким будет следующий день января 1970 года. И вот втроем идем к станции, за нами цепочка следов. Ветер их быстро заметает. Скоро первая электричка, а в теплой комнатке уже сидит заспанная тетя Поля, кипит у нее чайник, а по радио передают новости. Я, затеявший эту игру, преспокойно откладываю карандаш, и от меня потихоньку начинают отъезжать вдаль эти, согласитесь, мирные картинки и подступает реальность. А она, согласитесь, совсем другого толку. Январь - февраль 1993 года, станция Котуар".

Ирина отложила листки. Вот ведь Саша тоже проговаривался: как и всем ему была нужна соучастница - Степан из дочки хотел такую сделать, но еще более ему, Саше, нужен был помощник - помощница, вот он и вводит этого третьего, то есть он и сам хотел бы в идеале быть "помощником". Все здесь, в этом тексте: и несбывшееся, и непроработанный эгоизм. Вновь через этот рассказ Саша стал ближе. Ирина чувствовала теперь, что ее история как Тонечки, конечно, подходит к концу, но еще осталось понять что-то важное, может быть, жестокое, болезненное. Вспомнился Игорь - все же только с ним пока не свела судьба, но он далеко - в своем Израиле, надо будет позвонить. Ирина собиралась было включить телефон, чтобы сообщить Ота Ираклиевичу о Наде, как позвонили в дверь, как-то очень робко. Ирина открыла, перед ней была дочка Васи, против воли Ирина опять обратила внимание на ее некрасивые ноздри.

- Здравствуйте. Меня мама прислала. К нам тут странные женщины заходили, говорили, что папа умер. Мама не поверила - с ним ведь уже столько раз всякое случалось. Женщины эти нам не понравились, мама потом сказала, что они не с добром к нам приходили и не просто, чтобы про папу сказать. К вам меня мама послала, потому что, она говорит, вы образованная и не злая. Она бы сама пришла, но у нее сейчас зубов нет - у нее одни выпали, а другие она сейчас вставляет. Неловко, говорит...

Ирина наконец прервала лепет девочки и предложила ей войти. Как и в прошлый раз девочка с любопытством осматривала комнату - книги и машинка на столе и в этот раз привлекли ее внимание. Девочка смотрела с интересом, но вопросов не задавала. Ирина усадила ее за стол.

- Хочешь какао? Давай-ка мы с тобой выпьем какао.

- Давайте, - улыбнулась доверчиво.

- Тебя ведь Дашей зовут?

- Да.

- Ну вот очень хорошо, что Даша, - почему-то в задумчивости сказала Ирина. В эту минуту она почему-то подумала о беззубой жене Васи, об их не сложившейся жизни.

Стало вдруг всех жалко и она потеряла нить общения с девочкой. Но, взглянув на нее, скромно сидящую возле стола, она повторила:

- Да, какао, я обещала какао.

Ирина наливала молоко, сыпала сахар и расспрашивала гостью:

- Даша, а как зовут твою маму?

- Надежда Викторовна.

Ирина с ложкой в руках быстро повернулась к Даше:

- Да-а?

- А что? - испугалась девочка.

- Просто очень люблю это имя, - выкрутилась Ирина, не дала молоку убежать и уже спокойнее разъяснила девочке:

- Всем необходима надежда, правда ведь? А те, кто носит это имя, дороги и близки многим, мне, например.

Даша кивнула головой. Ирина угощала девочку и думала: "А не может быть такого, что бедный Вася спутал время и в муке, обращается к прошлому, к жене, а не к этой несчастной "принцессе"? Теоретически может быть. Тогда, может быть, здесь есть какой-то выход. Я же вычитала у Саши, что дети не хотят гибели своих, пусть и "неудачных" отцов. В моем "Витьке" герой находит прибежище у бывшей жены. Может, это подсказки? И Вася как-то достойно будет устроен? Надо обдумать, посоветоваться с Галей. Но может и такое быть, что я притягиваю все это за уши и просто хочу "литературно", по-своему решить трудную житейскую ситуацию".

- Дашенька, а у вас есть телефон? Можно я запишу ваш номер? Я сегодня поеду в больницу, что-то буду знать, вам сообщу, раз мама беспокоится.

- Да, она беспокоится - ведь не чужой же.

Ирина подарила Даше журнал - когда-то в нем выходила ее рецензия на фильм о подростках и Даша довольная ушла. Ирина вымыла чашки и подошла к окну: "Странное утро! Я, кажется, и не сказала с порога Даше, что отец жив. Она сама поняла, иначе бы так спокойно не села пить какао... Надя. Нади... У обеих не хватает зубов. Что же мне сказать Ота Ираклиевичу? А так и скажу, если, конечно, он сам подойдет". Ирина набрала номер.

- Ота Ираклиевича будьте добры.

Гул в трубке, какие-то голоса. "Кажется, я позвонила в отделение", решила Ирина. "Ота Ираклиевич!, - позвали его, - Ота Ираклиевич! Вас к телефону.

"Мне повезло, он близко".

Через минуту Ота взял трубку:

- Слушаю.

- Здравствуйте. Это Ирина Викентьевна.

- Здравствуйте, очень рад вас слышать.

- Дело в том, что существует две Нади. С Надей "клептоманкой" я сегодня буквально столкнулась возле дома, и она готова помочь бедному Васе. А вторая - это его бывшая жена. Ко мне сегодня его дочка забегала. Так что выбирайте.

- Это нужно обдумать. А вы к вашему протеже не собираетесь, например, сегодня?

- Собираюсь. Хочу завести ему фруктов и сладкого.

- Очень хорошо. Аппетит у него есть, ему полезно. Я хотел бы вас попросить зайти ко мне, видите ли, мне хотелось бы вас поподробнее расспросить про обеих.

- Конечно, с удовольствием. Я и сама очень хочу понять, не поможет ли вторая Надя, то есть жена.

Ирина положила трубку, условившись с Ота о времени. Пора позвонить матери и все-таки вникнуть, что там у них, рассказать о Ритиных подарках.

- Але, мам, привет.

- Ну, Ира, наконец-то выкроила время, ты неуловима. Как ты себя чувствуешь? - Мать бодра, уверенна, голос свежий.

- Сносно. Просто очень много всего как-то наслучалось, да еще и Сашин рассказ читала, воспоминания, сомнения. Лучше скажи, как вы?

- Катерина, как ты знаешь, влюблена в Витю. Ты вообще следишь за временем? У нее же экзамены и потом каникулы на носу.

- Стараюсь следить. Вот это я как раз осознала. Завтра приеду к вам на целый день и все- все обсудим. Ну а ты, ты как себя чувствуешь?

- Хорошо. Все у меня в порядке: и давление и настроение, - мать на том конце провода тихонько засмеялась. - Так что приезжай завтра пораньше, чтоб без спешки все обговорить.

- Хорошо. И Катьке подарок от Кости привезу - приемничек модный.

- Приезжала Рита... Да ты говорила, что должна. Как Костя?

- Думаю, что хорошо. Во всяком случае, как я поняла, у них с Ритой все хорошо. А как с творчеством пока не знаю - кассету не могу посмотреть.

- Ну, хорошо, Ириш, я должна уже суп ставить, Катя скоро придет.

Ирина, повесив трубку, улыбнулась: - "Как хорошо, что там по-прежнему "нужно ставить суп". Очень захотелось к ним. "Ну ладно, завтра, и с ночевкой". Ирина созвонилась с актрисой Р. Ей уже давно заказал интервью знакомый редактор, договорилась заехать к ней в театр в пять, Времени должно хватить на все... Ирина собиралась и думала о Васе - кто мог знать, что ей придется ездить к нему в больницу, когда он в день ее переезда пришел с предложением помочь "повесить - прибить". Столько всего наслучалось уже и с того дня, когда Вася передал ей письмо Аллочки. Она возвращалась из Минска уже не той, что уехала, теперь же изменилась еще больше. "Диалог с умершим Сашей возобновился. Кажется, он меня куда-то ведет, что-то указывает. Как это Шура говорил: "связалась с маргиналом", цитируя случайную приятельницу Полину. Если Вася - маргинал, то я действительно "связалась", ибо моя история и поиски себя связались накрепко с небольшим количеством людей - Вася один из них. Ярко, болезненно все в нем, и его же зовет "несбывшееся", вон за границу хотел, любви высокой. Вот что. Я хочу, чтобы Васю забрала жена, чтобы он в ее доме болел и выздоравливал, а если уж нет... То чтоб все равно в ее доме. Как-то чувствую я, что Надя - та помощница. Он заслужил покой. Стыдно мне или нет, что я чужую беду хочу руками развести? Почему-то нет. Знаю, почему - я действительно верю, что есть чистые души. Вася - чистая душа". Успокоенная принятым решением, Ирина с чистым сердцем отправилась в Тушино, теперь это было уже знакомое место - там заинтересованный Ота "с серьезными намерениями", там Вася, чью судьбу, как ей казалось, они с Ота сегодня устроят наилучшим образом. Ирина совершенно забыла о том, что мнения Нади жены она даже и не знает, а просто сама решила уже и судьбу Васи, и его "помощниц". В больницу Ирина почти вбежала - назвала номер отделения, поднялась на этаж и придерживая разлетающийся халат, сунутый ей сердитой нянечкой, сказав, что ей назначил профессор Габуния, понеслась по коридору. Дверь в кабинет оказалась закрытой. Ирина потопталась растерянно. Мимо проходила сестра и подозрительно спросила, что она здесь делает. Ирина объяснила, что ее просил зайти Ота Ираклиевич по поводу больного.

А профессор десять минут как уехал, его вызвали куда-то и уехал.

Ирина перевела дух, взяла себя в руки и, поняв, что все ее планы, расчеты жизнь корректирует мгновенно, кротко поинтересовалась, как ей передать продукты Василию М. и где она может поточнее узнать о его состоянии. Ирину (раз уж она оказалась в отделении) проводили в ординаторскую - там моложавая доброжелательная врач - Жанна Игоревна внимательно выслушала ее вопросы, сообщила, что у Васи пока особых улучшений нет - состояние сумеречное, но есть и проблески - аппетит и сон. Ирина подумала, не оставить ли ей записку Ота о "двух Надях" и спросила любезную Жанну Игоревну, как ей передать информацию профессору.

- Можете рассказать мне - это пациент и мой тоже, я в курсе всех связанных с ним проблем.

Ирина коротко рассказала, что знала, о своих планах на Васино водворение в семейство благоразумно умолчав. Оставив передачу и на всякий случай короткую записку с пожеланием выздоровления, Ирина вышла из отделения. Спускалась по лестнице она медленно, ее обогнали смеющиеся медсестры, нянечка с веником. Отдав халат выговаривающей ей за бесцеремонность нянечке, она вышла на гудящую, шумящую улицу. Медленно пошла к скверу, села на ту же лавочку. Всего несколько дней назад она сидела здесь - впереди еще была встреча с Шурой, Сашин рассказ. Теперь Шуры нет, как и не было, а Саша, как и Вася есть. Времени до встречи с актрисой было предостаточно... Ирина решила побродить по улицам. Почему-то страшновато было сегодня встречаться с Галей. Ирина понимала себя - ведь так всегда легко было с чуткой, доброжелательной, ясной Галей. Неужели, тогдашняя ее чуть более чем обычная реакция оставила след? "Я меняюсь, я как-то непонятно для себя меняюсь", - думала Ирина. Чужой район, но, как и везде, палатки, зонтики - пиво, мороженое. Вот мороженного ей и захотелось. Подойдя к ближайшему лотку, Ирина купила себе "Марс", уселась за столик под зонтиком, достала блокнот. Разрозненные записи последнего времени. "Еду поздно вечером на машине. Голосует ребенок, лет девяти. Рядом никого, это не детская шалость при контроле родителей. Ему нужно ехать. Удивляюсь. Водитель философски комментирует: "Время такое. Дети такие". Нет уж - не хочу".

"Хочу я или не хочу, а события-то происходят...... А может быть, я просто заполняю пустоту и сама, от скуки, притягиваю события? Вот уйти в подполье - никому не звонить, ни во что не влезать - не перечитывать Сашу, счесть, что это далекое прошлое и все, не искать Игоря. Работать, почаще навещать мать и Катю и вообще". Что "вообще" Ирина не знала... Она пошла по направлению к метро. Ее обогнала девчонка лет двенадцати в джинсах, маечке, обернулась, лукаво улыбнулась и вдруг замедлила бег.

- Ой, а вы не Катина мама?

- Катина, - изумилась Ирина.

- Ой, а вы меня не помните? Я раньше с Катей в одном классе училась, а потом мы сюда переехали - моя мама замуж вышла и мы переехали. А как Катя?

- Извини, не помню точно, как тебя зовут, Лена, кажется.

- Ну да, Алена, меня в классе вообще-то Аленой и звали... Ну ничего,что не помните, уж сколько времени прошло. А Катя чем занимается? Музыкой? Танцами? Чем?

- Ох, деточка... Чем? Читает она много.

- Читает? А что? Я вот и на танцах и на музыке... Мой отчим та-акой... требовательный. У него родная дочка дипломаткой будет - она уже четыре языка знает, она уже в институте.

Симпатичная светленькая девчонка болтала и болтала, а Ирина смотрела на нее и думала, почему же она выглядит моложе, чем Катя, ведь они, судя по ее словам, ровесницы... Катька как-то посдержаннее, более закрытая, осторожная. Эта непосредственней, легче. Милая.

- А вы Кате скажете, что меня видели?

- Конечно.

- А как вы думаете, она меня помнит? У нас здесь в классе девочки не такие хорошие... Но мой отчим сказал, что я на следующий год в другую школу пойду - в элитарную! А вы можете записать мой телефон? Может, Катя мне позвонит.

Ирина послушно достала блокнот. Алена продиктовала номер, посмотрела на часы и заторопилась.

- Извините, пожалуйста, но меня уже ждет учительница английского. Репетитор, нужно же к школе подготовиться.

- До свидания, - попрощалась Ирина.

Девочка убежала, Ирина пошла вслед за ней в сторону метро. Эта встреча почему-то придала мыслям Ирины другое направление - вот ведь только что я думала, что сама притягиваю события, но вот эта встреча - абсолютная случайность (хоть мне известно, что случайностей не бывает), я же ее не могла смоделировать, а раз так, значит и ко всему, что до этого дня наслучалось, я так и буду относиться, как к неслучайным случайностям, имеющим ко мне прямое отношение. Посмотрим, куда приведет этот клубок. Уж больно разноцветные нитки в дело идут... Ирина вошла в метро, к актрисе она успевала впритык. "Почему-то меня в последнее время ничуть не радуют профессиональные успехи, даже часто хочется как-нибудь ускользнуть от заданий редакционных, да лекцию куда-нибудь перенести. Все бы мне бродить, натыкаться на обстоятельства, да о них размышлять". Ирина подошла к служебному входу в театр. К счастью, вовремя. Достав зеркальце, Ирина причесалась, подкрасила губы, сосредоточилась на вопросах, которые уже давно приготовила. Прошло минут десять, актриса не показывалась. Ирина, поинтересовалась у дежурной, не передавала ли что-нибудь Р. Та ответила, что не уверена, что та вообще сегодня в театре. Ирина пожала плечами договаривались. Еще через десять минут Ирина подумала, что ждать нет смысла и придется еще раз созваниваться, переносить. Особого разочарования не было, как и не было, в общем, энтузиазма. Вдруг по служебной лестнице сбежал среднего роста плотный белозубый стриженый ежиком уже седеющим мужчина. Уверенно подойдя к Ирине, он сказал:

- Вы ведь Р. ждете, так вот, она поручила мне вас, пойдемте-пойдемте, побеседуем, - и он увлек удивленную Ирину за собой. - Меня зовут Виктор Морозов, мое имя вам ничего не говорит, но поверьте, я оч-чень интересный человек, именно я режиссер антрепризного спектакля, где Р. блестяще играет. "Стрекозы". Наверное, еще не слышали? Но мы вас обязательно пригласим, я вам сегодня дам пропуск, мы играем в ночь с воскресенья на понедельник в одном чудном месте. Увидите. Пьесу написал тоже я, то есть отчасти перевел одного забытого польского куртуазного драматурга начала прошлого (ох, не могу привыкнуть, что XX -это прошлый, вы, наверное, тоже) века.

Он болтал в лифте, поднимавшем их на пятый этаж, одновременно он щурился, рассматривал Ирину, улыбаясь, слегка скалил зубы, впрочем, ему почему-то это шло. Как ни странно, от него исходила доброта, тепло. Вот лифт остановился. Виктор Морозов, взяв осторожно Ирину под руку, повел ее в небольшую комнатку, там был сервирован стол, точнее на углу широкого подоконника была постлана салфетка, стояли крохотные рюмки, маленькая бутылка коньяка, в блюдечках были разложены конфеты и печенье.

- Вас зовут Ирина, это мне известно. Будем беседовать в непринужденной обстановке - должны же вы быть вознаграждены за ожидание.

Пока еще Ирине не удавалось вставить слово, да и что бы она могла сказать? Виктор усадил Ирину на банкетку, сам уселся на деревянный раскладной стул. Ирина оглядела комнату - афиши, фотографии, программки, на зеркале нарисованы смешные рожицы.

- Послушайте Ирина, а зачем вам это интервью, а? Денег больших, я думаю, вам не платят, на любопытную дамочку смакующую личную жизнь знаменитостей вы не похожи. Зачем?

Ирина пожала плечами - ответа у нее действительно не было, Морозов, похоже, и не ждал ответа, он размышлял вслух:

- Вот. Р. вы не знаете, она вам, в сущности, и не интересна. Кстати, сколько вам лет? - он взглянул пристально на Ирину. - Так, лет тридцать пять, но жизнь, наверное, была тяжелая; выглядите на тридцать девять. Угадал?

Ирина опять пожала плечами. Под эту его болтовню они выпили уже по две рюмки, Ирина почему-то вспомнила слова своего старинного поклонника, с которым когда-то, казалось, могла сложиться прекрасная жизнь - хорошо друг друга понимали, а не сложилось даже сносной, но осталась привычка пикироваться, переругиваться, значит как-то держать друг друга в поле зрения. Сейчас он был далеко и все последние Иринины испытания и приключения были ему неизвестны. Так вот он, наблюдая за ее жизнью годами, сказал: "Ты, мать, ведь каждый день с кем-нибудь что-нибудь "клюкаешь", а это опасно - и не потому что сопьешься - это тебе не грозит, а потому что через это чоканье да гляденье в глаза постоянно обмениваешься энергией. Может, много и тебе самой нужного зря отдаешь и неизвестно что взамен получишь. Вышла бы замуж за меня, со мной бы одним и обменивалась, если уж тебе это так нравится..." А Морозов продолжал вещать. Вот они уже и по третьей выпили.

- Вот "Стрекозы" мои, там Р. знаете какую монструозную особь играет? Там у меня некая притча о лесбийской любви. Вы же знаете, это и у поэтесс бывало... А они у меня такие гигантские стрекозы - одна - стерва, горячая, нервная. Это Р. Вот увидите. Так да... Интервью. Так спросите меня о чем-нибудь. Если мы уж выяснили, что ни на что это интервью не годится, вам с него проку нет, то какая разница о чьих пристрастиях и конфликтах слушать и писать. Вот у меня, например, был конфликт с директором циркового училища, где я учился. Он, понимаете, мне номер не давал делать, говорил, что я намекаю на что-то сексуальнее, а я не намекал, я прямо говорил.

Ирина стряхнула вдруг с себя наваждение, легко поднялась с банкетки, посмотрела сверху вниз на сидящего с рюмкой в руке Морозова, расхохоталась искренне и сказала:

- Это будет очерк, а может, портрет: "Режиссер Виктор Морозов", вы же мне много о себе рассказали. А потом я напишу рецензию на ваших "Стрекоз". Вот вы ставите, Р. - играет, а я пишу. А зачем мы все это делаем - никто не знает... Возможно, мы все не слишком счастливые, на обычный взгляд, и особенные, на наш собственный. Нам хочется что-то такое делать, дергает нас что-то, зудит. А пока делаем, жизнь как-то незаметнее проходит. А нам ведь только это и нужно.

Под этот ее монолог Морозов медленно поднимался со стула. Вот он допил свою рюмку, поставил ее, возвысился над Ириной, молча взял ее за подбородок и долго-долго своими ореховыми глазами смотрел в Иринины. Потом вздохнул, отпустил ее. Порылся в кармане, достал картонку, треугольник.

- Держи. К 11 вечера приходи в клуб "Уже", там адрес внизу мелко напечатан. Посмотришь. А писать? Лучше сказки для детей пиши. Ты ж девка добрая, хорошая...

Они вышли с Ириной из гримерки, молча подошли к лифту, он проводил ее до двери, поцеловал руку, и Ирина вышла на улицу. Почему-то поежилась. "Если б я была собакой, сейчас бы обязательно отряхнулась, как после купания. Ну что и это я сама себе устроила? - как будто с кем-то полемизируя воскликнула в сердцах Ирина. - И зачем только я ему эту ерунду про "зуд" и прочее несла. Вот уж действительно, набираюсь чужих флюидов, а потом похмелье после чужого пира". Ирина вдруг почувствовала опять здоровое нормальное желание поскорее попасть к Гале, нет худа без добра - последние встречи и события как-то очистили ее от сомнений по поводу их отношений, и она, искренне соскучившаяся, двинулась в сторону Галиного дома. Время еще было, и Ирина со вкусом выбирала гостинцы: она знала, что Галю порадует маленький букет сезонных цветов, крохотные "французские" пирожные. Ирина прошлась по Тверской - в Филипповской купила пирожные, возле перехода на Пушкинской - букетик. Настроение вдруг сделалось хорошим. "Странно, будто этот Морозов с меня какую-то тяжесть снял. Видимо, я ему в этот раз все свои сомнения отдала, а он добрый, терпимый". Ирина вспомнила его глаза правда добрые. Что ж это такое было? Что бы ни было, а почему-то на пользу. Галя вылезала из машины, когда Ирина подошла, к ее подъезду.

- Ира, - вскрикнула она радостно, - ой, как хорошо. А меня Федор Никитич подвез.

- Пойдем-пойдем, - Галя пошла к двери.

Ирина посмотрела вслед отъезжающей машине - что-то знакомое, кажется того самого юриста машина, да и шофера его так зовут... Ирина шла за Галей и уже знала, что у Гали перемены в личной жизни. Галя бросила сумку в кресло и покружилась по комнате:

- Мы с тобой будто сто лет не видались - столько всего наслучалось! И у тебя, да?

Ирина с ужасом вспомнила ту самую Полину, которая не перенесла появления в Ирининой жизни вновь мужчины (ну того самого, промежуточного, третьего мужа) и злобно покинула ее. В себе Ирина на секунду почувствовала намеки на подобное недовольство и мгновенно усилием воли подавило его "Стыдно!" - прикрикнула она на себя и спокойно ответила:

- Много наслучалось, но скорее не со мной, а вокруг.

- Нет, Ир, я знаю, что и с тобой, это проявится...

Гале несвойственно было говорить в таком стиле, но действительно, многое переменилось: теперь даже, может быть, они поменялись ролями. Ирина, наконец, вручила Гале цветы, пирожные, Галя была тронута. Букетик поставила в маленькую лиловую вазочку, пирожные выложила в вазу. Галя быстро собирала на стол:

- Сейчас, Ириш, у меня через секунду все будет готово. Ты голодная?

- Нет, Галочка, не торопись.

Ирина прохаживалась по комнате, в который раз разглядывала фотографии: хорошие, красивые лица - Гали, ее покойного мужа, дочки. Галя действительно очень быстро и как всегда красиво сервировала стол, усадила Ирину.

- Расскажи, Галочка. Я вижу, ты сияешь...

- Сияю, но все так сложно... Ты видишь, что у меня без изменений ребенка я не взяла... Знаешь, почему? - Ирина покачала головой. - А потому что своего рожу! - Галя засмеялась, Ирина поняла, улыбнулась, кивнула:

- Вот и молодец.

- Молодец-то молодец - это пока что решение, да и не только мое, да ты, наверное, поняла? - Ирина опять кивнула. - Понимаешь, Ир, я даже представить себе не могла, что так вот может все вспыхнуть и главное, что это вовсе необидно, для его, - она кивнула на фотографию мужа, - памяти, я уж себя проверяла. Это теперь уже другое, это же после того, как я долго была одна, после того как ребенка хотела взять и не получилось... Теперь мне можно, уже такой, второй раз. А у него (ну ты знаешь), у него же ни жены, ни детей не было. Представляешь. И мы оба хотим! Попробуем... Мы женимся, Ир. Скоро.

- Я рада, Галочка. Хороший поворот событий. Все к лучшему.

- А теперь ты рассказывай и все подробно.

Ирина рассказывала Гале и про Катю с Витей, и про Васю, и про Георгия и Ота, и про похабный вечер у Милицы. Набегали слезы, становилось вдруг то жалко себя, то стыдно за себя. Галю очень заинтересовал Сашин рассказ и приезд Риты.

Ирочка, то, что ты ведешь с Сашей беседу и опять его понимаешь, это, по-моему, хороший знак, мне кажется, совсем скоро ты со всем этим разберешься и действительно этот клубок, как в сказке, тебя куда-то выведет. К кому-то.

- Галя, а почему все же правильно, если выводит к нему, к мужчине? Это что значит, что без них все же жизнь неполноценна?

- Не знаю, Ириш, что мудрствовать - тебе хочется еще любить кого-то и чтоб тебя любили, ну не убивать же это, значит, ты и будешь стремиться, искать, пока не встретитесь.

- А почему ты думаешь, что встретимся?

- А потому что я тебя люблю, ценю, понимаю и конечно хочу для тебя лучшего. Я крепко тебе желаю, а это помогает, - Галя говорила на редкость серьезно. Ее милое лицо было сейчас строгим и как-то по-новому привлекательным. Ирина не удержалась, вскочила с места и порывисто ее поцеловала, потом, смутившись, села за стол и сказала обычное:

- Твоими устами мед бы пить.

Галю еще очень обрадовало, что Костя надеется, что Ирина с Катей приедут к нему летом

- Костя твой такая тебе подмога. Это же счастье, Ириш.

Вот о ком она не смогла рассказать ничего внятного, так это о матери. Как-то за всеми последними событиями она утеряла нить, перестала понимать, как на самом деле у нее дела и как надо относиться к Катиным подозрениям, что в бабушку кто-то влюбился.

- Мне, Галочка, начало казаться, что это в моей голове все смешалось влюбиться хочу я, а мерещится мне, что влюбляются все вокруг: Катя, бабушка, еще там кто-то. Но теперь здесь у тебя я вижу, что я что-то не то говорю про себя. Я вовсе не точно знаю, что хочу влюбиться...

- Ира, это просто полоса у тебя такая - полоса сумбура... А как с работой у тебя?

Ирина задумалась, ведь об этом в последнее время она меньше всего думала...

- Не знаю... Вот сейчас вроде бы интервью брала. Должна была у Р., ну знаешь, актрисы, а получилось, у некого Виктора Морозова, режиссера. Кстати, не хочешь с кем-нибудь... - Галя при этих словах еле заметно нахмурилась, сходить в клуб на спектакль вроде бы, модная штучка. Клуб "Еще" или "Уже"?

- Не знаю, Ириш, спасибо. Как-то не знаю, что тебе сказать... Когда?

- В ночь на понедельник... Я сама не пойду, потому что приглашена Ота Ираклиевичем на концерт.

- Ота Ираклиевичем, а-а, да - врачом. Кстати, Ириш, врачи, профессора - медики, - они другие - не как писатели - актеры - режиссеры. У них амбиции другие и на многое они смотрят иначе.

- Наверное...- Я вот сегодня хотела с ним обсудить мою идею - Васю попробовать вернуть в семью. У него жена Надя и пассия романтическая, неудачная - Надя... Хотела и не застала его...

- Ничего, он тебе, конечно же, позвонит. Уладится.

Ирина смотрела на Галю и вспоминала свое недолгое общение с Борисом, юристом, предполагаемым Галиным супругом будущим... Несколько лет назад она готовила материал о нашумевшем фильме, нужно было дать мнения различных слоев общества. Как-то отозвался директор элитной гимназии, иначе владелец палатки возле Юго-Западной и этак студентка. Кто-то познакомил ее с Борисом, он специализировался на "семейных" и "детских" проблемах. Он за Ириной поухаживал. Вяло. Она позволила поухаживать. Вяло. На его примере она тогда еще точнее поняла, что "не безусловное" попадание ее не устраивает, только раздражает, усиливает тоску. Вспомнила Ирина и другое, как много лет назад, когда она уже давно разошлась с Петром одна ее подружка поведала ей о своей интрижке с Петром, случившейся в тот период, когда они уже расходились, но были еще болезненно привязаны друг к другую... Она его пожалела, Петра, захотела утешить... А Ирине она рассказывала это, когда Ирина в период своего не очень долгого и не очень уж несчастливого, скорее нелепого третьего брака сидела у себя на кухне бледная и хворая после аборта... Подруга заехала проведать... Ирина потом долго ломала голову, почему именно такой момент подруга выбрала для этого, в общем, уже и неважного признания... Все это пронеслось в голове у Ирины мгновенно, Галя только и успела подлить Ирине кофе погорячее. Слушали музыку, курили. В общем, вечер удался. Все же их и сейчас связывало что-то; впереди, конечно же, замаячили уже другие отношения, но пока мягко определялась степень потери общего и возможность потом, в будущем, общаться с новообразуемой семьей. Уехала Ирина не очень поздно, полдвенадцатого она была уже дома. Телефон надрывался - звонил Ота Ираклиевич, конечно же, с извинениями. К тому же он, оказывается, волновался, что Ирины в позднее время нет дома. Ирина коротко, теперь уже без эмоций, повыветрившихся за день, рассказала ему "о двух Надях". Он поблагодарил за информацию, серьезно отнесся к сказанному и пообещал подумать. Главный же вопрос был, где Ирине удобнее встретиться с ним перед концертом и очень ли она занята, может ли он рассчитывать на прогулку с ней и кофе после концерта. Ирина подтвердила свое согласие провести в его обществе вечер и с облегчением положила трубку. Какой-то чересчур церемонный разговор! Настроение все же было другим... Ирина набрала материн номер, рискнула, вдруг не спит. Трубку сняли сразу -Катя.

- Кексик, ты не спишь?

Голос Кати был мрачным.

- Нет!

- Что-то случилось? - мгновенно встревожилась Ирина.

- Не знаю... Витина мама вернулась, почему-то хочет, чтобы он летел с ней в Америку, хочет, чтобы он там учился... И по-моему она не очень довольна нашей дружбой.

- Подожди, Кекс, недовольство ее может быть тебе только показалось. А что Витя? Он сам-то хочет туда?

- А вот это я как раз понять не могу! Он так взахлеб пересказывает мамины впечатления от этого колледжа, что противно делается. Я ему уже как будто и не интересна! А я вот "Над пропастью во ржи" прочитала. Классная вещь. И есть о чем подумать.

Ирина вдруг вспомнила об Алене. Как кстати, это возможно ее развлечет?

- Катюш, представляешь, сегодня меня узнала и окликнула твоя бывшая одноклассница - Алена, светленькая, такая, невысокая. Помнишь?

- Аленка Бирюкова? Конечно. Ее вредный отчим из нашей - школы забрал... Она девочка хорошая, незлая.

Ирина отметила это "вредный отчим" - похоже, у Кати все разлуки сейчас связаны с "злобным" старшим поколением, лучше пока не комментировать...

- Да, Катюш, я завтра к вам на целый день приеду и с ночевкой наговоримся и приемничек тебе привезу, Костин подарок. У нас с тобой теперь еще видик есть, только Вася ведь в больнице, кто подключит? А так хочется кассету с Костиным спектаклем посмотреть...

- Витя и подключит. Он ведь все умеет. Давай тогда так - мы с утра к тебе с ним приедем, он все сделает, кассету посмотрим, а потом к обеду сюда, к нам. Давай?

- Ну, гениально! Но Витя то еще не знает, что ты на него такие планы имеешь...

- А я ему сейчас позвоню на мобильник... Не волнуйся... А как ты думаешь, может, он еще и не поедет в эту Америку? Может, он меня выберет?

- Все может быть... Просто пока ему эта идея кажется новой и завлекательной. Он же умный. Обдумает.

- Я тоже так думаю, - голосок у дочки повеселел.

- Катюш, а бабуля спит уже?

- Ба-бу-ля... - протянула удивленно Катя, - А она же в кино...

Тут Ирина как-то нервно хихикнула.

- Ты что, мам? Что странного?

- Да ничего, конечно, - расспрашивать Катю было бы сейчас странно. Ирина помолчала.

- Мам, ты чего замолчала? Я же тебе говорила про врача... Кстати, ты же о Косте мне совсем ничего не рассказала. Что Рита говорит?

- Катюш, давай обо всем завтра, ты же утром приедешь, а сейчас я что-то растерялась - впечатлений много. Да и ты не засиживайся, время уж первый час.

- Вите позвоню и лягу. Ужин бабушке я оставила.

Ирина положила трубку. И главное, никакого ехидства у Кати в голосе действительно, оставила ужин возвращающейся со свидания бабушке. Ирина стояла под душем, когда опять зазвонил телефон. Вот, живу без мобильника и кто-то дозванивался до меня весь вечер, а я бродила себе по разным местам. Ирина не подошла. Кто-то настойчивый долго надеялся на лучшее. Ирина уже лежала в постели, когда опять зазвонил телефон. Ну что ж, узнаем, кому я так нужна. Как ни странно, ей позвонила Полина, та самая взревновавшая подруга из прошлого. "Сегодня только ее вспоминала", -отметила не особенно даже удивившаяся Ирина.

- Извини, Ира, что так поздно, но я пыталась дозвониться весь день. Вечером даже тебе к родителям звонила, но и там никого не было. Уж не знала, что думать.

- А что случилось, Поля?

- Да в общем, ничего особенного. Просто я случайно узнала, что ты виделась с Шурой и еще узнала, что умер Саша... Это все твои друзья молодости, я-то их знала позднее... Хотя, возможно, и ближе...

Ирина про себя хмыкнула: - "В своем репертуаре".

- И что же, пока в толк не возьму...

- Ну, видишь ли, ты же будешь книгу Сашину издавать, у меня ведь тоже один-два его набросочка есть и даже фотография... Так вот, я бы хотела, чтобы ты не забыла меня упомянуть.

Ирина выдержала паузу, затем ответила.

- Хорошо, Полина, я учту твои пожелания. Оставь, пожалуйста, все что сочтешь нужным, на мое имя в Дом-журе у дежурной. Я заберу, просмотрю и через некоторое время сообщу вписывается или нет сохраненное тобой в концепцию сборника.

- Очень хорошо. Ира. Так я тебе через некоторое время перезвоню. Очень надеюсь на положительный ответ.

Ирина положила трубку и искренне громко сказала.

- Какая чушь! Пошлая чушь! Ей не было стыдно, что она зло подшутила над тщеславной Полиной, просто было как-то грустно, что о Сашке теперь где-то, кто-то чуть ли не как о культовой фигуре распускает слухи, собирает сплетни. И, главное, считают, что можно, попав в его тень, прославиться! Ерунда. Сашка был интересен, конечно, в своем узком кружке он был фигура значительная. Но уверена, такой посмертный сборник он бы высмеял. Вот издать книжку при жизни, может, и не отказался бы, чтоб дарить и чтоб был повод, завязка для новых сюжетов. Читал бы новым встречным-поперечным. Все подступы - к роману... А его не написал. Интересная особа эта Полина. Вот ведь неленивая! Вкус к жизни, жажда жизни! Многие (и я в том числе) по сравнению с ней амебы! Ей всерьез чего-то хочется. Вот ведь - быть увековеченной в книге. Из архива П. Кривцовой. Здорово!. Ирина разволновалась, захотелось курить, Она прошлась босиком по комнате, выкурила сигарету и в сердцах выдернула шнур из розетки. Спала она крепко, но недолго. Очень рано проснулась - утро было чудесное. Вовсю пели птицы, уже сейчас чувствовалось, что будет жарко. Ирина лежала на спине, слушала птиц и думала. "У Кати на этой неделе кончаются занятия. Экзамены, и надо уже определиться, что будет с ее каникулами. Раньше, когда еще существовали "родители", все решалось просто - они переселялись на дачу, а Ирина наезжала, то есть ритм был такой же отлаженный, как и зимой в Москве. Иногда им с Катей удавалось вдвоем куда-то выскочить, как-то на юг с ними поехал и Костя. В этом году неизвестно, как летом решит распорядиться бабушка - свободная интересная дама. Да и Катя за последнее время очень повзрослела. Витя... Еще неизвестно, что там будет у Вити, это теперь придется учитывать. Ирина вздохнула. Чего же от всего хочу лично я? Почему опять вспомнилось, что из всех, связанных с Сашей, она так и не созвонилась с Гариком, хотя вроде бы и собиралась. Решив сегодня же ему позвонить, Ирина встала. Почему Игорь как-то связался у нее с сугубо домашними делами, непонятно, но все это так и осталось в ней клубком утренних размышлений. Как и несколько дней назад Ирина отправилась за йогуртом в ближайший гастроном "24 часа". Опять вспомнился бедный Вася. "Завтра, возможно, в разговоре с Ота определится его судьба". Ирина посмотрела по сторонам никого из "гаражной" публики не было видно. "В этот час они как раз, наверное, спят",- решила она и ошиблась. В соседнем доме хлопнула дверь и из подъезда выкатился один из тех, что ломился тогда в Васину квартиру. Тот, что поздоровее. Он быстрым шагом двинулся к метро. Ирина не спеша шла по дорожке через детскую площадку - она шла коротким путем к магазину, но медленно. Он шел длинным путем, но быстро. Когда Ирина, пройдя площадку, вышла к углу магазина, он почти подбежал к ней, чуть не наткнулся на нее. Ирина увидела опухшее простецкое лицо, мутноватые глаза. Кажется, он ее не узнал, но все равно на лице отразилось неудовольствие - вот еще, на пути. Ирина отвела взгляд - по опыту уже знала - поймает взгляд - заговорит. А зачем это нужно. Но кажется, поздно. Он затормозил возле и так получилось, что теперь ей уже нужно было обходить его. Мужик откашлялся. Противный похмельный кашель. "Это кстати, одно из немногих качеств, которые раздражали в Васе" - подумала Ирина. "Эт-та, вы не знаете, сколько времени?" Ирина ответила.

- Около шести.

- Метро-то открыто?

- Конечно. Оно же с половины шестого.

- Эта... А у вас пяти рублей не будет, мне вон пива бы... В метро меня так пускают...- откровенничал мужик.

Ирина молча протянула ему монету.

- Спасибо, мадам, спасибо - вдруг закокетничал он, - А я вас сразу и не признал, думал молоденькая вроде, а вы Васькина соседка. Это нам известно - образованная.

Он взял деньги, Ирина вроде бы двинулась к двери магазина, думая, что беседовать-то, в общем, не о чем.

- Подождите. А Ваську правда что ли, отравили? Или все же сам обожрался?

Отравили - это слово очень не понравилось Ирине, но мужику она ответила спокойно:

- Насколько я знаю, Вася уже чувствует себя лучше, вот выйдет из больницы сами у него спросите.

Теперь Ирина уже уверенно толкнула дверь и вошла в магазин - сразу же пошла к холодильнику с йогуртами, соблазнилась еще и глазированными сырками - со сгущенкой. Больше она по сторонам не смотрела, от неприятного собеседника оторвалась, отключилась. Когда она вышла из магазина, он поджидал ее, потягивая "Жигулевское", сидя на ступеньках. Ирина корила себя - "все любопытство, нечего было по сторонам глядеть. Значит, притягиваю неприятные события сама!". На душе стало тошно. Мужик поднялся.

- Вы не бойтесь, я только сказать хочу - тут бабы такие есть у нас, прошмандовки. Всякие тут дела из-за них. Ну посуди сама (он незаметно перешел на "ты"), пили мы себе, я, там, Васька, Фигаро (это Федька из второго корпуса), еще Сеня - гаражный, психиатр, ну ты знаешь, иногда. Никого не трогали! Тихо было, ну разве там между своими, мелкие неувязки, а тут эта. - Мужик очень точно жестами и гримасами изобразил неопрятную бабенку, наперсницу несчастной "сумасшедшей вдовы". - Лбами начала сталкивать, воду мутить. А что в ней? Прости Господи, ни кожи ни рожи. Все, правда, как-то подпали... А Васька вот с другой накололся - с тощей. Один хрен, - он потерянно махнул рукой.

После пива его как-то развезло и он, сидя на ступеньке, продолжал что-то бормотать, вроде бы уже забыв, что шел к метро. Ирина же быстро двинулась в сторону дома. Ощущение неумытости, несвежести возникло у нее. Бросив покупки в холодильник, она первым делом встала под душ, с наслаждением вымыла голову. Включила телефон, сварила кофе и решила позвонить в Израиль. Ирина достала старую записную книжку - вот Гариков телефон. Давно не виделись - лет пятнадцать, нет меньше, тетку ведь Ирина навещала в Израиле, лет значит девять. Тогда он был веселый, загорелый. Жена красотка, детки... Ирина набрала номер. Автоответчик на иврите, английском и русском сообщил, что никого нет дома, попросил оставить сообщение. Ирина оставила. Сначала пришло ощущение удовлетворения осуществила, потом - разочарование: не поговорила. "Ну, может, перезвонит", - утешила себя Ирина. Взгляд опять упал на Сашины бумаги надо бы разобрать. "Какая все же эта Полина! А она, интересно, кто? Неужели тоже соучастница? Тогда я тем более не хочу!" Ирина определенно отрекалась от своей условной "дружбы" с Полиной и ей было неприятно вспоминать, как они созванивались каждый день, делились буквально всеми переживаниями, вот уж, но было бесконечное: кто что сказал, кто где стоял и что я при этом испытала. "Нет уж - запоздало огорчилась Ирина, - в тысячу раз лучше одной пережидать и переживать периоды пустоты и междубрачья, чем вот так расхристанно, неопрятно себя выворачивать перед подружкой и слушать взахлеб такие же ее откровения. Ни одного общения ни с одной женщиной я не стыжусь, а вот с Полиной..." Ирина села на пол перед Сашиными бумагами. Вот еще рассказик - явно что-то из последнего - почерк внятный, бумага не пожелтела. "Страсть" - молодец, сам озаглавил. Ирина решила до Катиного или звонка или прихода ничем больше не заниматься - только читать Сашу, уже ведь ясно, что там опять всплывут многие волнующие ее сейчас вопросы. Ирина отметила, что у нее есть некоторая зависимость от этих "сверяний" с Сашей, но сейчас ей вовсе не хотелось от этой зависимости избавляться.

"Я буду звать тебя Жабетта,- заявил он мне в день знакомства 17 декабря 1993 года. Тогда я еще не читала Флоренского, его книжку "Имена" и не могла, конечно, оценить его намека, а намекал он на Сюзетту."

Ирина пожала плечами - вот ведь любит Саша от лица женщины высказываться, а я ведь часто свои рассказики пишу от "мужского" лица - так нам, видимо, легче выразить себя. Ишь придумал - Жабетта...

"Может быть, конечно, он был прав и я тогда действительно казалась "хорошенькой шалуньей". А еще, я это сразу поняла, он имел в виду то "болото", где он меня обрел... Наша компания разваливалась. К тому времени у всех были счеты друг к другу. Ревность. Всеми владела страсть и не самой высшей пробы. Тут он и появился - протянул ко мне руку или пустил стрелу это уж как угодно, и я оказалась с ним. Кто-то вздохнул с облегчением, кто-то пожалел, а в общем, было уже наплевать. Болото в прошлом. Мы вошли в его дом, и я стала хозяйкой... Жанной он меня никогда не называл"... Пока Жанетта - вот ведь совпадение - я про себя только так ее и называл рассказывала мне о своем горьком романе, я пытался раздвинуть доски забора и получить доступ на дачу. Мы искали ночлег, и я притащил ее в Переделкино. В доме все спали, калитка была крепко-накрепко закрыта, но я знал эту дачу, этих хозяев и представлял, в каком состоянии может быть у них забор".

Ирина перенеслась вслед за Сашиными персонажами в любимое ею Переделкино - года два назад она поехала туда навестить старую знакомую, в электричке встретила бывшую свою аспирантку - немку, она везла троих молодых ребят показать музей Пастернака и дом Окуджавы. Ребятки оказались интересными - все трое мальчиков, оказывается, здесь проходили альтернативную военную службу! Возились с нашими "мемориальными" стариками - жертвами репрессий. Один по-русски говорил прекрасно, остальные неплохо. Решили объединиться и день провести вместе. Ирина привела их на дачу к своей знакомой - немолодой уже переводчице. Ели, пили, болтали... Матиас - хорошо говорящий немец - у Пастернака на даче нашел два подберезовика - так потом их с собой и носил. Уезжали улетали поздно вечером - на двух машинах - до Москвы подвезли возвращающиеся с дачи полузнакомые поэты. Очень много хохотали. Еще бы: уйдя с дачи переводчицы и набродившись по всему Переделкину и Мичуринцу в придачу - решили еще перекусить -нашли при дороге какое-то кафе, где сто лет варили пельмени, так что Ирина поинтересовалась, уж не вручную ли их лепят и не костер ли разводят, чтобы их сварить. Хозяева были безмятежны, музыка из магнитофона неслась самая дебильная, в общем, разговаривать с ними было бестолку нужно было ждать. Зато сортир посреди всего этого маразма был отменный деревянный, свежеструганный, удобно устроенный, чистый и с рулоном. А еще там был дезодорант - "Фиалка". Ирина тогда хохотала. Немцы не поняли вежливо улыбались... Зато не понимали и другого, почему так долго не несут заказ... Это Ирина, к сожалению, понимала... Поездка была веселая, люди симпатичные. Интересно, с кем же в начале девяностых там общался Сашка? С натуры ведь пишет!

"Собаки здесь давно нет, а сарайчик со старым тряпьем расположен удобно - в самом углу заросшего сада. Иногда я им пользовался в былые времена. Доски подались, и в щель смогли протиснуться мы оба. Она, к счастью, длинная и худая. Я предварительно приложил палец к губам, напоминая, что нужно соблюдать конспирацию. Она кивнула. В кармане у меня плескалась недопитая четвертинка, у нее в сумке были бутерброды. Мы познакомились вчера вечером у полусумасшедшего нищего скульптора. Жанна уже неделю лежала у него больная, а я после неудачной попытки помириться с Верой носился по знакомым - пил, горланил песни, в общем выматывал себя, чтоб наконец отупеть. К Ваньке я забрел случайно, я не любил ни его самого, ни его дома, ни его работ и откровенно сказать, боялся заразиться его безумием. Но несся мимо и... В общем, налетел на Жанну. Она, видимо, к тому моменту, как я возник на пороге чуть-чуть пришла в себя, во всяком случае была причесана, подкрашена и трезва.

"Ну-ну, Сашенька, все же от своего мужского имени ведешь рассказ. Что же с тобой тогда случилось? К кому-то горел ты действительно страстью... И вот такая Жанна на пути. Неужели очередная "Тонечка"?

"И поэтому-то ей заплеванная нора Ивана, наверное, начала казаться незаслуженным адом, и я думаю, она уже была готова сбежать... Сбежали вместе, сварив Ивану картошки, оставив хлеба и немного денег. Сразу мы с ней стали подельниками, попутчиками".

"Я же говорила - соучастница очередная!" - обрадовалась своей догадливости Ирина, закурила сигарету, поудобнее устроилась и продолжила изучение Сашиной "подноготной".

"Она ничуть не пленила меня, но в метро, когда поезд слишком уж разогнался, я обнял ее за плечи и так, покачиваясь, мы простояли весь длинный перегон. Потом я убрал руку, а она слегка передернула плечами. Так было час - полтора назад, а теперь мы стоим перед дверью сарайчика и, кажется, перед необходимостью отогреться в объятьях другу друга. Жанна вошла первая, удивительно быстро сориентировавшись, она уселась на сложенные брезентовые чехлы и начала причесываться. Волосы свои длинные и прямые она расчесывала по сто раз на дню. Ее это, видимо, успокаивало. Я вошел следом, прикрыл дверь, щелкнул зажигалкой. Высветилось ее лицо узкое, большеротое с морщинками у губ.

- Садись, - шепнула она и похлопала рукой по брезенту. Я убрал зажигалку, уселся рядом и достал водку, она молча протянула мне кусок хлеба. Сделали по глотку, разломили хлеб пополам. У нее оживление прошло, рассказывать о себе, видимо, больше не хотелось. Я по себе знаю, что наступает такое, что любое слово, какое ни произнеси, будет звучать фальшиво. Тогда замыкаешься. Со мной так бывает. В последнее время все чаще и чаще. Но сейчас нам ведь лучше вместе, значит, я должен ей помочь, отомкнуть".

"Не об этом ли я писала, когда выдумала свою Марину? Именно для этого, чтобы ее "отомкнуть" я "послала" к ней Митю. Все же и у меня, и у Саши была (а у меня наверное, и есть) потребность в друге - не любовнике. Это память о юношеском нашем "соучастии" что ли? Почему мы в текстах всегда отыгрываем такие ситуации. "А по дороге дружбы туда не дойти" - говорил моей героине ее спутник. А у Саши? Интересно, куда они дойдут по дороге сочувствия?

" -Жанетта, Жанетта, выпей еще глоточек и положи мне голову на плечо, дай погладить твои чудные волосы. Она послушно выпила и, вздохнув, положила мне голову на плечо. От прикосновения моей руки она как-то передернулась и я почувствовал, что что-то в ней смягчилось. Я стал тихо-тихо гладить ее по голове и тихонько шептать ей на ухо: "Сейчас уснем. Сладко-сладко. Отдохнем. Согреемся. Нам будет хорошо, уютно". Вдруг она громко, как будто проснувшись, сказала.

- Ты - солнышко!

Ирина почему-то засмеялась. Представила себе удивленную Сашкину морду. В это время зазвонил телефон: "Все, Москва проснулась" - почему-то весело подумала Ирина, беря трубку. Она была уверена, что это Катя. Но это была Галя.

- Ирочка, - голос у Гали был какой-то странный, - ты не помнишь, когда ты у меня вчера была, я не брала в руки, не перекладывала как-нибудь большой крафтовский пакет?

- Нет, Галочка, не помню. То есть помню, что я этого не видела. А что случилось? Ты расстроена?

- Да, понимаешь... Боря... Он почему-то уверен, что, когда он меня подвозил, этот пакет как-то остался у меня... И вот теперь нервничает. Какое-то непонимание... Раздражение.

Ирина вздохнула и подумала про себя: "Ну, очередной "думский" с ботинками.

- Подожди, Галочка, успокойся. Вспомни, как по-твоему все было. Давал он тебе этот пакет или нет?

- Да нет... Я не помню, чтобы давал, да и зачем.

- Вот видишь. Значит, к тебе это отношения не имеет. Ты можешь только посочувствовать ему, утешить.

- А вдруг, я путаю...

- Галочка, но ты одна из самых "трезвых" женщин, кого я вообще знаю! Ты аб-со-лютно не рассеянна. И потом ты ответственна.

- Ира! Перестань мне льстить!

- С каких это пор холодная констатация фактов называется лестью. Да и потом, мы сейчас проводим расследование обстоятельств - здесь важна беспристрастность и даже если нужно, нелицеприятность.

- Ира, но что же мне делать? Он сердится...

Ирине очень захотелось сказать: "А послать его к черту!", но она, конечно сказала другое.

- Галочка, ты же ведь его понимаешь - он сейчас неадекватно все воспринимает, в пакете, видимо, что-то крайне важное, потом, ты же знаешь, у мужчин это бывает - детское желание переложить что-то на другого, взрослого. Ты получаешься старше, мудрее. Скорее всего, он через очень короткое время обнаружит свой пакет в немыслимом месте, вздохнет с облегчением и кинется перед тобой извиняться. Вот и все.

- Да, но я не подозревала, что он может говорить так отрывисто, даже зло...

Ирина почему-то удивилась, она не догадывалась, что ее милая подруга все же такая наивная. Хорошо ли это?

- Галя, сама знаешь, в людях, в нас всех, много всего, отчего же не быть и раздражительности? А потом, это же он не на тебя - на ситуацию сердится.

- Да, но мой покойный муж... Он никогда не позволял себе... Неужели я должна теперь позволить...? - в Галиных словах была обида, боль, чувствовалось, что она еле сдерживает слезы.

- Галочка! Да конечно, не должна! Ты должна поступать только, как чувствуешь. У тебя есть свой мир, в нем свои законы - ты долго и счастливо жила в браке. Ты знаешь, что это такое. Конечно, это знание нужно беречь и охранять. Но скорее всего, все-таки утрясется. Я очень хочу, чтобы ты была счастлива!

- Спасибо, Ириш, извини, что глупостями этими тебя потревожила. Ты позвони мне сегодня вечерком, ладно? Проведай.

- Конечно. Целую.

Ирина повесила трубку. Стало грустно - до чего все хрупко: и мы сами хрупкие, и наши радости хрупкие, и чувства, а о них и вообще говорить не приходится - тончайшие ледяные цветы - горючая слеза капнет на стебель или лепесток, и все - композиция разрушена. С одной стороны, мы уже взрослые и опытные и из-за пустяков ссориться с понравившимся мужчиной не будем - не то что в юности. С другой стороны, мы из-за той же опытности мгновенно видим структуру и нанесенную нам обиду можем увидеть как часть чужого и, возможно, опасного мира. Мира, скорее всего, по этом причине и нежеланного. Как тут быть? Галю ведь поманила надежда, у нее же возникла потребность изменить свою жизнь. Ирина тоже хотела бы надеяться на лучшее, что у Гали все утрясется, но... Она все же была немного знакома с объектом и подозревала, что не слишком-то он тонок и альтруистичен, хотя юрист, конечно, толковый и в том деле, которое поначалу и затеяла Галя, мог бы ей помочь. Ирина сварила себе еще кофе, открыла пошире окно - становилось душновато и продолжила чтение. Итак, она сказала:

- Ты - солнышко!

Ирина хмыкнула: "Ладно".

- Что? - как-то оторопел я.

- Солнышко! Мое солнышко.

Ну уж не знаю, какое я - зрелый усталый мужчина, измученный неудачами - солнышко. Ну, если ей так лучше, пусть. Вскоре мы легли. Она как-то ловко, быстро из всех этих мешков и тряпок соорудила нам вполне сносное ложе. Я обнял ее и... сразу же заснул, как-то блаженно, легко. Мне снилась Вера, мне снилась наша с ней нескончаемая любовная ночь, и я наслаждался всем богатством ощущений, изысканностью прикосновений. Веру я любил всегда. Не было ни секунды, когда бы я не радовался, что она касается меня или я прикасаюсь к ней. Как провела ночь Жанна я не знаю, потому что, проснувшись, застал ее сидящей у порога и расчесывающей волосы. Я подумал о том, что ей было одиноко со мной, тоскливо, одолевали мысли о потерянном возлюбленном и это мучило ее, терзало. Может быть, она плакала. А я? Я спал.

- Доброе утро, девочка. Как ты?

- Все хорошо. Мне пора. Выведи меня, пожалуйста, отсюда.

- Поедем вместе. Мне тоже нужно в город пораньше

Я подумал, что застану Веру до ухода на работу и попробую все же достучаться, докричаться до нее. Впрочем, что, что я хочу ей сказать? На душе стало опять тошно.

- Пойдем, - я поднялся и подошел к Жанне. Она сидела, глядя в одну точку. Я протянул руку, она легко вскочила, и мы вышли в сад. Было еще очень рано, все спали, и мы спокойно покинули дачу. Доски я поставил на место. "Бог милует", - тихо сказал я, Жанна кивнула. До электрички было еще минут сорок и мы сходили к пруду - умылись, почистились.

- Ты теперь куда?" -спросил я.

- Домой.

Я не знал ее обстоятельств. Кроме неясных сведений о каком-то длительном романе, который недавно безнадежно оборвался, я не имел ни малейшего представления о ее жизни. Ей, видимо, около тридцати - тридцати двух, чем-то она занимается, где-то живет. Понятно, что личные нелады погнали ее из дома по городу, подальше от мест, где все связано с мучительными событиями, понятно, что от нервного напряжения она свалилась больная. Вон какая худая и астеничная. Ну, что к Ваньке занесло, это тоже понятно - там водочка всегда и полный распад. - там легче всего самоуничтожаться, если этого ищешь. Я, впрочем, не этого искал и все же к нему попал. "Вот и встретились два одиночества",- пели в пору моей молодости.

Я крепче как-то, здоровей. Но это сейчас, в эту, минуту, да и то по сравнению с ней. А что было, когда Вера холодно глядя на меня, сказала... Вот именно, что же она сказала, что же она сказала? Что не любит? Это она и раньше говорила, но... любила. А вот именно, что ничего не сказала. Не сказала, а я услышал. И тогда я надел ей ведро на голову и стал по нему барабанить. И топать ногами, и вопить, вопить, вопить. Я оскорблял ее, я унижал ее, я колотил по ведру и скакал. А она стояла. В том-то и дело. Она стояла, а я видел, чувствовал, знал, что она убегает от меня, улетает, ее под руки подхватывают гигантские птицы и уносят, уносят за моря. Я бесновался, а она стояла. Потом упала. У нее был обморок, и я пришел в себя. Я же шел мириться! Мирится, а не убивать. А она упала. Молча. Потом я привел ее в чувство - я целовал ее лицо, руки, глаза, в них были слезы.

Ирина отложила рассказ.

- Пожалуй, достает, дергает. Вечную нашу дихотомию Саша хорошо улавливает, во всех рассказах у него об этом. Кажется, он не читал Барта, Джона Барта, я увлеклась им позже, мы уже не виделись. Кто у кого в объятьях? И где истинная Елена. И вечное "Почему?". "Почему она выбрала его из всех или он ее - из прочих. И что это за ответ: "Любовь". Я не понимаю и не пойму этого. Мне бы, как хорошей героине русской классической литературы Одинцовой (умный роман "Отцы и дети") выйти замуж за хорошего человека и дожиться (или дожить?) с ним до любви... Что-то Катя не звонит, пора бы уж". Ирина посмотрела на часы - половина одиннадцатого. В эту минуту и зазвонил телефон, но это была не Катя.

- Ирина Викентьевна? Извините за беспокойство, это Надежда, бывшая жена вашего соседа Васи. Я знаю, вы в нем участие принимаете, он уважает вас очень. Я вот почему звоню, мне вот только что из больницы позвонили и сказали, что Васю переводят в какой-то интернат и спросили, я буду его навещать, привозить там что-нибудь или не имею возможности? Я сказала, что не отказываюсь. Только вот я мало что поняла, мы ведь давно не жили с ним... Мне бы с вами посоветоваться...

- Конечно, Надежда. Давайте я сегодня тоже в больницу позвоню, в крайнем случае завтра вечером буду что-то знать и вам, как все узнаю позвоню. Можно я запишу телефон?

Надежда продиктовала и положила трубку. Ирина вспомнила, что телефон-то уже записывала! Махнула рукой - невнимательная какая! Потом задумалась - кажется, события там развиваются очень быстро. Что это за интернат? Почему Ота с ней любезничает, а про главное, про Васю, ничего ей не сообщил, или в его представлении все это пребывает в разных сферах? Нужно все выяснить. Во всяком случае, интернат - это совсем не то, что она для него намечтала. Ирина позвонила в отделение, спросила Ота Ираклиевича. Его не оказалось, тогда она попросила дежурного, врача. Подошла знакомая ей врач и успокоила Ирину - Ота Ираклиевич в курсе, он обдумал все переданное Ириной. Интернат этот профильный - именно для таких больных. Подробности в понедельник у Ота Ираклиевича. Вася себя на данный момент чувствует удовлетворительно. Это все, чего смогла добиться Ирина. Ну, все же пора звонить Кате. Все ли там в порядке? Подошла мать.

- Здравствуй, Ира. Ты к нам сегодня собиралась вроде?

- Да, но с утра хотела заехать Катя. С Витей, чтобы "видик" наладить, а потом уж вместе к вам. Только что-то ее нет, спит еще? Вчера поздно легла.

- Нет, она в восемь часов уже ушла - у нее встреча с Витей. Важная. Что-то между ними там произошло, вроде бы размолвка. Ты знаешь, она похудела за последние дни, нервничает.

- Да, она мне говорила. Витю мать хочет отправить учиться в Штаты, Катюша наша, конечно, не хочет расставаться.

- Понятно теперь. Но они еще такие маленькие, неужели все может быть так серьезно?

- Я не знаю, мам, серьезно, конечно же, может быть в любом возрасте. Я просто не знаю, как это у них. Если Катя скажет, что серьезно, ей нужно будет верить.

- Так что, Ира передать Кате, если они с Витей придут сюда?

- Ну, пусть перезвонит мне. Что же еще?

Ирина положила трубку очень расстроенная - Катя, похоже, не на шутку страдает. Скорее бы позвонила или пришла, до чего же трудно в неведении! Ирина вновь взяла в руки рассказ: "В них были слезы..." "Еще бы", прокомментировала Ирина.

- А потом я убежал. Я заплакал, заревел уже в подъезде. Я ничего не понимал. Ничего! Кроме одного - страсть душит, мутит мое сознание. Я хочу трясти ее за плечи и требовать. Чего? Ведь все у нас когда-то было: ночи, нежность. Такая радость. Я не знал ничего и носился, носился по городу... Так в чем же я сильнее, крепче ее, этой случайной попутчицы Жанны? Жанетты... Хм, Жабетты. Надо же, выдумал ее обожатель имечко. Из одного болота перенес в другое и утопил. В электричке Жанна сказала.

- Я не знаю, почему со мной случилось то, что случилось. Я не знаю, почему со мной не случилось того, чего я хотела, к чему готовилась. Я хотела с ним жить долго...

Я продолжил.

- И счастливо.

- Да. Именно так. Мне на роду было написано, да видимо стерлось как-то или выцвело.

- Он бросил тебя?

- Не знаю. Не знаю, как это назвать. Он, кажется, переадресовал меня.

- Как это? Не понял.

- Ну, как газету. На другого человека оформил Я вся ему принадлежала, а он взял и некому своему двойнику меня отдал.

С некоторым трудом (я был почему-то на редкость нынче туп) я понял, что она имеет ввиду отвратительную сущность ее милого, проявившуюся, заявившую о себе. Ну, как у меня история. Моя сущность, "Переадресовал",вот словечко нашла.

- И что же теперь? Ты к нему?

- Нет. Лучше сгореть. Я бы пошла к нему, если б могла - я ведь хочу. Но я не могу. Не могу! Сгореть, сгореть...

У нее задрожали губы. Я опять погладил ее по голове. У нее поднималась температура. Глаза блестели. Слез в них не было

- Ты ведь больна. Тебе надо в нормальную постель, чаю, меда.

-А тебе?

-Мне? Веру.

Электричка подошла к станции. Я неожиданно вскочил, побежал к дверям, успел выскочить. В окно я прокричал ей.

- Я на кладбище. У меня тут друг. Друзья. Посоветоваться. А ты держись!

Электричка тронулась. Я видел, что она посмотрела на меня безучастно. Что же. Нам не согреть, не излечить друг друга. Страсть гонит ее, гонит меня. Как будет дальше - не знаю. Но придется идти вперед, вперед, вперед. Сейчас надо подойти к могиле Димы, потом в церковь Михайловскую, потом к подруге доброй попить чаю, а уж затем в редакцию к компьютеру и за работу, за работу. Придется терпеть... Другого выхода у меня нет. Терпеть-терпеть-терпеть-терпеть! Вот так. До бесконечности. Сколько Бог велит. Теперь-то хуже уже некуда. Да и Жанетте одной носиться, сжав зубы терпеть. Что же еще остается?".

"A мне нравится, - подумала Ирина, выглядывая в окно, - Нравится, как это все Сашка рассказал. Ишь ты - Жабетта. Все мы отчасти Жабетты и я, и Таня и, даже может быть, Галя". В окно залетела бабочка, покружилась, на секунду присела на пестрый платок. Будто поймав Иринин пристальный взгляд, почистила лапки и улетела. "Катя, Катя позвони, Катя, Катя позвони", начала наколдовывать Ирина, меряя шагами комнату: "Раз, два, три, четыре, пять". Нервы не выдержали - уже час, а от нее ни слуху ни духу! Ирина опять набрала материн номер: "Не звонила?".

- Нет. Мы вот здесь с Михаилом Федоровичем совет держим.

- С Михаилом Федоровичем?

- Ой, Ириша, вы ведь еще не знакомы, как раз сегодня хотела вас представить друг другу. Это мой врач, очень достойный человек. Справедливый. Его мнению я доверяю.

Ирине некогда сейчас было изумляться, вспоминать Катины высказывания о бабушкиной личной жизни, историю с рецептом, некогда, не до того.

- Хорошо, мам. Я еще перезвоню.

Ирина бросила трубку.

"Тане что ли, позвонить - давно не разговаривали что-то. Она, конечно, занята - ребенка от армии "откосить" не шутка, но она-то эксперт в любви Катька-то влюбилась! Четырнадцати нет. Ну ладно" - Ирина запретила себе причитать и набрала Танин "обычный", номер. Никто не снял трубку. Мобильный. Оттуда понеслось "Абонент не отвечает". Ирина в сердцах положила трубку - терпеть она уже не могла этот кукольный голос, сообщающий неприятное. "Я и так не понимаю и никогда не понимала, как эти телефоны вообще работают - откуда голос в трубке, а уж эти мобильники вообще темный лес. Но связь мне нужна, очень нужна связь...". Зазвонил телефон, это опять была Галя.

- Ирочка, со мной что-то не то. Я уже и по магазинам прошлась - обычно я отвлекаюсь и дочке позвонила о тряпках поболтала - психотерапия. А тут... Я почему-то очень расстроилась и растерялась... Ты знаешь, я почему-то даже не уверена, что он мне вообще позвонит и мы объяснимся... Как ты думаешь, позвонит?

Ирина кое-как утешила растерянную и грустную Галю, даже чуть-чуть ее рассмешила, рассказав какую-то Танину байку. Но сама Ирина была абсолютно ни в чем не уверена - как-то так странно складывались обстоятельства у всех вокруг, что Ирине чудился какой-то смысл во всем, виделся ей смутно общий рисунок, где все только лишь фрагменты. Это - пазл. Нас надо подогнать друг к другу, мы должны попасть в пазы и тогда постепенно станет вырисовываться гора или зеленый луг, или лошадь. На часах два - Кати нет. Под окном прохаживается психиатр с собакой. Вот, взглянул на ее окно. Ирина помахала ему. Он улыбнулся и жестами спросил разрешения подняться к ней. Ирина кивнула и указала на собаку, пожав плечами. Психиатр несколько раз переспросил - с собакой ли ему приходить. Ирина крикнула ему, что приглашает с собакой. Позвонили - Ирина открыла дверь - первой вошла овчарка, прошла в комнату и вежливо села в сторонке, за ней с пучком щавеля в руке психиатр.

- Вот, вам, привез вчера с дачи. Жену навещал. Хворает.

Ирине нравился телеграфный стиль психиатра.

- Что ж, чайку попьем, - предложила Ирина.

Психиатр и собака, кажется, оба были рады, что их пригласили в гости во всяком случае, они держались доброжелательно, ненавязчиво и с достоинством. Ирина заварила чай, психиатр, как это свойственно интеллигентным гостям, разглядывал Иринину библиотеку.

- Скажите пожалуйста, у вас Монтень есть? Мне бы надо уточнить кое-что, а то мой у жены остался.

- Есть, я вам дам.

Ирина отметила, что жену психиатр упоминает довольно часто, но всегда в контексте расхода, разлада, несовместности. "У него, конечно же, тоже семейная драма. Но о ней, конечно, он говорить не станет".

- Можно угостить собаку?, - спросила Ирина, когда они с психиатром устроились с чашками в руках возле ее стола, заваленного Сашиными рукописями.

- Если хотите.

Ирина встала, взяла со стола печенье, подошла к собаке, подбросила вверх. Собака задрала морду, схватила и опять скромно села. Ирина достала остатки колбасы и угостила ею собаку.

- Люблю смотреть, когда собака ест, когда лошадь с руки берет морковку или черный хлеб с солью.

Что-что, а именно эти моменты Ирина хранила в памяти: из жизни с Петром собственно, только это и осталось в памяти - запах запаренного овса, губы лошади на ладони, собачье взлаивание во сне. Психиатр понимающе кивнул.

- Чай у вас вкусный.

Ирина пожала плечами, улыбнулась. Незаметно бросила взгляд на часы половина третьего. Где же Катя! "Кексик, ну позвони же!" - опять взмолилась она. На лице ее, наверное, отразилось волнение, нетерпение. Психиатр поднялся, свистнул собаке, она подошла.

- Благодари! - скомандовал он ей. Собака села и подала Ирине лапу. Ирина вежливо подержала тяжелую лапу псины в своей руке и отпустила. Психиатр поклонился и сказал.

- Большое спасибо за компанию!.

- И вам спасибо.

Ирина проводила их до лестницы - лифтом они не пользовались. Ирина механически сполоснула чашки, взяла сигарету. "Позвонить Аллочке - вот что надо сделать. Как я раньше-то не додумалась". Ирина листала записную книжку, шепотом бранила себя за безалаберность и тут позвонили в дверь. "Кексик!" - заорала уже вконец издергавшаяся Ирина. Катя вошла, бросила сумку в угол и уселась на пол рядом с ней. В белых джинсах, темно синей маечке с распущенными волосами она выглядела очень хорошенькой, но абсолютно потерянной. Ирина закрыла дверь и села с ней рядом.

- Ну что?

- Она требует, чтобы Витя уехал. Она утверждает, что там перспективы. Она...

- Погоди, Кексик, но ведь "Она", это его мама, у нее же есть право видеть его жизнь, будущее по-своему. Он же не взрослый еще.

- И я - не взрослая. Ты что, хочешь сказать, что и ты могла бы моей жизнью, как захочешь распорядиться?

Ирина промолчала - говорить Кате, что, конечно, некоторые вопросы решала бы единолично без обсуждения, было бы сейчас ни к чему - не поймет, о чем вообще речь, только обидится. Поэтому по обыкновению лишь пожала плечами. Катя запальчиво продолжила.

- Она не хочет, чтобы мы с Витей виделись. Мама! Но у нас ведь серьезно! Он мечтал о близком человеке, я тоже. Мы встретились. Знаешь, насколько нам лучше стало?

Ирина слушала Катю с болью в душе: "Ей было одиноко. При всем том, что мы все любили ее - и я и бабушка с дедом, все равно. Вот издержки моей неправильно идущей жизни. И Витя... Там тоже Аллочка, дедушка, домработница, а все же... Встретились. И все благодаря Саше. Я-то рада. Но у Аллочки свои планы и возможно, она вообще смотрит на эту ситуацию по-другому. Да - и о чем тут говорить - не жениться же им!". Катя сидела молча, крутила в руках большую заколку для волос, смотрела куда-то вбок. Ирина же разглядывала дочку.

- Мама! Я не хочу, чтобы Витя уезжал!

- Катюша, но что делать, у его мамы есть свое "хочу".

- Ты же с ней знакома, пойди объясни ей, что так нельзя.

- Подожди Кексик, ты мне скажи пожалуйста, а где сейчас Витя, вы же "видик" хотели мне сделать.

- А мы поссорились! Я сказала, что пусть выбирает либо я, либо его мама.

Ирина ужаснулась - вот ведь накаркала "страсть", "серьезное что-то". В лице Кати была такая решимость отстаивать свое, что Ирина растерялась. Примерять на себя, как бы она поступила в таких же обстоятельствах не было смысла, а главное - не было времени - нужно было как-то привести в себя Катю, как-то правильно поступить.

- Кекс! Ты хочешь, чтобы я пошла к Аллочке и попыталась найти с ней обший язык?

- Нет!, - почти истерически закричала вскочившая на ноги Катя, - Я хочу, чтобы она просто больше не хотела, чтобы Витя уезжал, а дальше пусть все будет как и должно быть - будет лето, мы куда-нибудь поедем, осенью пойдем в школы: он в свою, а я, может, и в другую. И будем себе расти. Вместе. Мама, пойми ты не надо нас разлучать!

Такое горе в Катиных глазах, такая боль. Ирина обняла, ее, посадила к себе на колени.

- Кексик! Ну, я попробую. Только зачем же ты с Витей-то поссорилась. Где тут логика - ты же именно с ним не хочешь расставаться, а его обижаешь, отталкиваешь?

Катя непонимающе смотрела на мать, потом вдруг вскочила, зарыдала, забегала по комнате.

- Я дура. Тупая. Он же на меня обиделся. Вот теперь возьмет и от обиды нарочно сам уедет. И он мне больше не позвони-ит!

Ирина подумала, что второй раз за день ей приходится уговаривать близких людей, успокаивать и клятвенно заверять, что "он" позвонит. Ирина утихомирила Катю, а про себя подумала, что нет худа без добра - теперь Катя мучится чувством вины - обидела любимого Витю и на время забыла об опасности - его отъезде. Сейчас главное - немедленно помириться, чтобы опять стало все хорошо между ними. "Как это знакомо. Сколько же раз это у меня было - мучительная пустота после ссоры и безумно острое желание немедленно сделать так, чтобы опять была близость и вернулось доверие. Чаще всего этого не случалось - они покидали навсегда. Но иногда... И слаще этого - полного примирения мало что бывает". Ирина утерла Кате, слезы налила чаю, отрезала кусок торта, купленного специально к их с Витей приходу и предложила позвонить Вите и все же позвать его делать "видик", а к вопросу об отъезде пока вообще больше не возвращаться, будто и нет этого вопроса, а там время покажет. Катя поковыряла торт, отщипнула кусочек, нехотя сделала два-три глотка.

- Мам, так позвонить?

Она стеснялась, робела.

- Давай попробуем, Катюш. Может быть, он будет рад, что ты образумилась и не мучаешь его больше своими "или-или". Вот у Чехова в "Даме с собачкой" друг друга любили два слабых человека. - Анна Сергеевна и Гуров. Но ведь любили же! Не всем же быть сильными. Звони, Катюш.

- А это сила или слабость?

- В дачном случае умная слабость - ты же без него не можешь

Катя решительно набрала номер. Трубку там не взяли - схватили. Ирина, стоя рядом, услыхала, как там заорали.

- Катька! Ты где?

- У мамы. Приедешь делать видик?

- Сейчас еду.

Катя сияла, Ирина вздохнула с облегчением, но на всякий случай осторожно еще раз напомнила.

- Только, пожалуйста, Катюш, не говори с ним о неприятном. Забудь. Радуйся, что вы вместе. Сейчас вместе.

Я с ней обсуждаю такие вещи, до которых сама-то недавно с трудом доползла, додумалась. У моих подруг - сверстниц те же проблемы. А тут четырнадцатилетняя без двух недель. Да, но что делать, если у нее все всерьез? Не терять же ей близкого человека и не гадить же красивое чувство из-за ошибки, из-за гордыни". Ирина так рассуждала и разбирала стол. Сашины бумаги опять укладывала в коробку. Катя умывалась в ванной. Вышла.

- Мам, а что это?

- Да архив покойного Саши.

- Витиного папы?

- Ну да. - Ирина как-то всегда забывала, что да, действительно, Витя Сашин сын. Ей искренне казалось, что это она выдумала, что так только в ее рассказе.

- Он так много написал...

На пол упал обрывок белого листка, Катя подняла и медленно прочитала вслух: "Ты снова тащить в старом ранце к ней ворох пестрых новостей. Вокзал отстал и скоро станция. И снова холод до костей".

- Мам, не очень понятно, почему "холод до костей", а "старый ранец с новостями" - мне нравится - мне Витька тоже каждый день все свои новости выкладывает. Да и я ему. А как же...

Ирина сама не знала, что она чувствует - щемило сердце, хотелось плакать, всех любила - всех было жаль: Катю, Сашу, Витю и Аллочку, мать, Галю и себя, и, себя, конечно. Всем же одного и того же хочется - позарез нужно, чтобы было кому тащить, чтобы был кто-то, кто ждет. Неожиданно для себя Ирина сказала.

- А мне, Катюш, сейчас и рассказать все некому. И никого я не пойду встречать со старым зонтиком на станцию - я знаю эти Сашины стихи - там дальше про то, как женщина ждет его, героя, на станции под дождем со старым зонтиком и они вместе, прижавшись друг к другу, идут под ветром на дачу. Мне некого встречать. И ко мне никто не едет...

Катя застыла. Что-то промелькнуло у нее в лице.

- Мама! Да у тебя еще будет все хорошо. Вот увидишь, да иначе и быть не может!

Ирина вдруг с облегчением засмеялась.

- Бог с ним. Будет - не будет, неизвестно. А вот ведь и ее сегодня утешили...

- Катюш! Мы бабушке забыли позвонить, а она ведь тоже волнуется.

- Давай ты, ладно? - Ирина поняла - слишком было велико напряжение ожидания, не могла от себя отрываться. Ирина набрала материн номер. Та сразу сняла трубку.

- Наконец-то. Ира, что там у вас? Катя у тебя?

- Да

- Слава Богу. Вы во сколько приедете, чтобы я успела с обедом - теперь уж будет поздний обед?

- Пока не знаю. Вот "видик" сделаем... Мы позвоним

- Нет, Ира. Я сейчас хочу выйти на некоторое время, я сидела ждала звонка. Рассчитывайте так, что обед в семь, а приезжайте, конечно, раньше, когда захотите, просто сейчас меня часа два не будет дома.

- Хорошо, я все поняла. До встречи.

Катя время от времени взглядывала на мать, ластилась к ней - задело, огорчило признание мамы, что и ей одиноко, а казалось, что она вполне жизнерадостна, бодра, находит выход из всех ситуаций... Одновременно раздались звонки - телефонный и в дверь - Ирина схватила трубку, Катя кинулась открывать. Позвонила Таня.

- Наконец-то, я уже волновалась, - сказала Тане обрадовавшаяся звонку Ирина.

- Да у меня тут что ни день, то сказка. Потерялись тут нужные бумажки, документы Гришины кое-какие. Сутки напролет искали - весь дом по ниточке перебрали. Нашли естественно, в немыслимом месте. Сколько крику, сколько слез, сама, представляешь - ведь без этих бумажек вся наша затея была бы впустую. Потом... Помнишь, я тебе рассказывала про деток Павла моего безумного. Я опять тут с ними виделась. На этот раз в "Макдональдсе".

Ирина слушала Таню и наблюдала за тем, что происходит в комнате. Катя за руку подвела Витю к телевизору. Он еще с порога поклонился Ирине, чуть покраснев, она ему любезно кивнула, теперь они стояли у телевизора, Катя что-то ему шептала, видимо нежное, заглаживала вину, Витя разглядывал пульт и кнопки.

- Да так в "Макдональдсе'' -переспросила она Таню.

- Ты не слушаешь? - хотела обидеться Таня.

- Слушаю, конечно, просто тут Катя с Витей...

- Понятно, - смягчилась Таня, - Так вот , он их повез в "Макдональдс", а меня вызвал срочно, видите ли у него эротическая фантазия меня в "Макдональдсе" накормить мороженым, а потом невинно в измазанные шоколадом губки поцеловать. Что тут скажешь дураку? Он же сейчас очередной трактат пишет "Неизжитая детскость как условие гарантии замедленного угасания сексуальных эмоций". Я у него вроде подопытного кролика - все он во мне эту пресловутую "детскость" находит. Ну, поехала. Вроде на радостях: - Гришкины бумаги нашлись, куда надо их отдали. Приезжаю, встречаемся у входа. Он вполпьяна, но еще держится, с детками, в руках папка. Сразу мне свои гениальные творения сует, я его прошу сначала с детьми за стол сесть, их угостить, все остальное потом. Дети, я тебе говорила в прошлый раз, милые, вежливые. Их опять шофер на полтора часа привез. Зачем только их мать отпускает? Но, может, иначе нельзя, не знаю, может, у нее с этим дураком таковы условия контракта. Не мое дело. Короче говоря, он деткам все там берет, чего они хотят - игрушки, картошку, и мне, как и было задумано, мороженое, Папку мне дает - читай, угощайся, мол, и за детками пригляди, а я сейчас. И был таков. Так вот - все полтора час я деток развлекала, вполглаза его дефиниции читала и, конечно, себя ругала, что опять поддалась. Но на этот раз все можно сказать бескровно - детки поели, со мной наболтались - я им и стихи и песенки, и на английском и на русском. Слава Богу, знаю немало. Что уж они матери своей "о тете Тане" расскажут, не знаю. Они уехали, а я сижу с его папкой, как дура, а потому что знаю, он где-то рядом и сейчас явится. Но я ведь с некоторых пор, сама знаешь, все это особенно близко к сердцу не принимаю, поэтому и жду более или менее спокойно и читаю его творения спокойно - если рациональное зерно нахожу, то и хвалю, если все бред - так и говорю. А ему такая игра тоже почему-то сейчас нравится. Написано у него вот что - мужчине, оказывается, для гармоничного контакта с любимой женщиной, нужно мысленно пройти с ней вместе весь путь, начиная с подросткового периода, через все ее связи, влюбленности ни на шаг от нее не отступая. Тогда, по его наблюдениям, в зрелом возрасте, получишь уникально подходящую спутницу жизни. Вот так. Со мной он теперь, проводит этот эксперимент. Но меня он, по-моему, шоколадом измазанную, отправил вообще в далекое детство. Я по-моему, его вообще должна теперь воспринимать как доброго дедушку. Но когда пришел, он действительно меня невинно чмокнул, что-то деловито в блокнот записал, к себе не потащил, усадил в такси и домой отправил. Вот я теперь в недоумении - что это за новый этап?

- Да, Таня. Как-то вроде поутихли страсти. В этот раз история пресная даже какая-то. Слабеет на глазах твой герой. А мобильник у тебя отключен?

- Он у него теперь. Мой мобильник. Тоже эксперимент - выборка моих звонков. Включает раз в час на десять минут - выясняет, как часто и кто мне звонит. - Таня хмыкнула.

Ирина засмеялась

- Я видишь, в этот час не попала. Ну, раз чудит, значит еще не совсем ослаб. Держись, Таня. Я тебя очень рада слышать. У меня тоже новостей уйма, но к сожалению, сейчас поболтать не могу - нужно здесь кое-что закончить и ехать к матери, на Юго-Запад. Я там сегодня ночую, если смогу вечером попозже позвоню.

Положила трубку и повернулась к ребятам. Витя уже налаживал видеоплеер, Катя вертела в руках кассету.

- Ура, Витя! Посмотрим сейчас на Костю с Ритой.

Поставили кассету и вот перед ними трое незнакомых ребят - один длинноволосый в очках с гитарой и две девочки - с длинными светлыми волосами и коротко стриженная. Со скрипкой и дудочкой. Ребята идут по летней дороге, что-то наигрывают, приплясывают, завидя машину, поднимают руки - голосуют. Вот одна остановилась, а теперь на экране Костя загорелый в темных очках.

- Ириш, это наши новые приятели: Юра, Света и Даша, они, как и мы путешествуют автостопом. Хорошие музыканты - и ирландскую музыку играют и сербскую. Здесь собираются ноты добыть, кое-что заработать, кое-что записать. Мы с ними запланировали одно - два совместных выступления в Черногории.

Костя исчез, появилась Рита, быстро пробежала по дороге к остановившейся машине, оттуда вышел Ахмет. протянул ей какую-то большую круглую коробку. Голос Кости за кадром прокомментировал.

- Вот Ахмет привез реквизит, у нас сегодня выступление прямо здесь, на полянке. Неподалеку что-то вроде кемпинга, а мы своим лагерем встали. В общем, у нас все хорошо.

Костя опять на экране.

- Мы работаем, здоровы, мотаемся по миру. А сейчас для Кати - детский праздник в одном из городков Сербии.

Весело кружатся, пляшут дети, музыка заводная, в сторонке сидят загорелые мужчины что-то пьют. Костя в завершение передал привет бабушке с дедом, сказал, что обязательно летом куда-нибудь Ирину с Катей вытащит. Витя выключил телевизор.

- Есть еще вторая кассета же, - напомнила Катя. Ирина взяла ее в руки, на ней было написано "строго для Ириши".

- Ладно, ребятки, посмотрю ее как-нибудь сама. Витя, ты мне покажи, пожалуйста как, что, куда нажимать.

Пока они возились, Катя отошла в сторону, подумав, подошла к телефону, набрала номер, выражение ее лица было упрямое.

- Попросите, пожалуйста, Федора.

Ирина заметила, что Витя напрягся, Ирина про себя сказала Кате: "Ну и зря!". А Катя болтала с мальчиком, что-то спрашивала про сочинение, уточняла дату зачета и хихикала. Витя быстренько свернул обучение Ирины и заторопился домой, Катя тут же попрощалась, положила трубку и подбежала к нему.

- Как же домой, нас ведь бабушки моя ждет к обеду.

Говорила она вроде бы капризно, а глаза тревожные-тревожные. "Ну, не на шутку влюблена!" - с тревогой подумала Ирина - А ведь скорее всего уедет. Предстоит разлука. Вот ведь Кексику испытание". Но пока надо было как-то скоротать время до поездки на Юго-Запад, Витя вроде бы согласился ехать с ними, Катя что-то успела ему, видимо, доброе прошептать на ухо.

- А давайте в карты сыграем. В "бур козла". Мам, помнишь, как мы тут, когда тебя не было, с твоим соседом Васей играли... Он еще напугал меня тогда. Какая я еще была тогда маленькая! - совершенно искренне сказала Катя.

"Маленькая... - с грустью подумала Ирина. - Всего-то несколько месяцев прошло, а и правда, как целая жизнь, наверное, в эти месяцы концентрированно у большого количества знакомых мне людей наслучались важные-преважные события, а потом, когда эта волна схлынет, может, у всех будут тихие и вполне однообразные годы. А почему бы и нет?

Засели в "бур козла". Игроки оказались все азартные. Ирина была теперь довольна, что не ерепенилась, когда ее еще в его подростковом возрасте научил Костя - вот теперь пригодилось. Играли в эту игру в ее отрочестве или нет, Ирина не помнила, кажется, были какие-то другие игры, что-то вроде "секи" или "сики", все мальчики дворовые играли

Было особым шиком у девочек из "приличных семей" тоже играть с ними. Позвонила мать и сказала, что они могут, если хотят, уже ехать - у нее все готово она управилась раньше. "Ну, сегодня, похоже, две пары будут решать свою судьбу. Что-то готовится. Да, вот уж действительно, "утки все парами, только я одна". Почему-то, прежде чем покидать дом, захотелось еще раз набрать телефон Игоря в Израиле, отчетливо именно с ним захотелось обсудить Сашину писанину, может быть, даже о чем-то спросить. О чем, ей самой было не очень и ясно... И опять был включен автоответчик. Иврит, английский. Ирина, как и просили, оставила сообщение - свой номер телефона и просьбу позвонить. Ребят она отправила вперед, наказав зайти в магазин и купить торт понаряднее. Почему-то ей показалось, что сегодня это будет уместно. Сама же переоделась, подкрасилась, кинула в сумку недописанное интервью, записную книжку, прочие мелочи и пошла к метро. Впереди шла "неприятная неопрятная", Ирина ее обогнала, обернулась почему-то, та смотрела на нее очень недоброжелательно. "Вот уж, случайно нарушила покой мирных контрабандистов". И опять вспомнился Вася, его хорошие глаза и некрасивый нос, его дочка. Что там дальше будет? А завтра, встреча с Ота... Все-таки любопытно". Ирина встретилась с Катей и Витей у метро, они ели мороженое, болтали, выглядели счастливым. Витя протянул мороженое и ей.

- Ирина Викентьевна, вы "Лакомку" любите?

- Люблю. Угадал.

Ели мороженое, щурились на солнце, о чем-то пустом болтали. Выбросили обертки, вытерли руки платками и вошли в метро, Витя нес торт, Катя сунула руки в карманы джинсов, Ирина шла помахивая сумкой. Турникеты, поезд. И вот в вагоне Ирина вспомнила, что именно завтра с утра к ней сюда, домой ее любезный аспирант подвезет на прочтение отрывок из своей диссертации. Ирина покрылась холодным потом - во время спохватилась, его телефон остался у нее дома, в рабочей тетрадке, - нужно только ему позвонить, а на Юго-Запад ему и ехать ближе. Вот был бы ужас, если б милый воспитанный человек приехал к закрытым дверям. Ирина вскочила, сказала Кате, чтобы они ехали, садились за стол - ее не ждали, а она, растяпа, сейчас сбегает за нужной бумажкой и будет вскоре вслед за ними. Витя, кажется, неодобрительно взглянул на нее заполошная какая-то у Кати мама. Но Катя дернула его за рукав и отвлекла от этих мыслей. Ирина выскочила в "Сокольниках" и вернулась к себе на "Преображенку". Прошло-то всего минут семь, как раз к этому времени к метро и доползла видимо с кем-то поболтавшая по пути неприятная, скверно причесанная тетка. Уставившись на Ирину подозрительно, она вдруг решила к ней обратиться.

- Извиняюсь, вы случайно по-соседски не знаете, кто теперь в Василия квартире жить будет? Не жена ли бывшая с дочкой? А то у нас в ДЭЗЕ сведений нет.

Ирина ответила, что ничего сказать не может, не в курсе дела, про себя же подумала возмущенно: "Вот наглость! Ходит, собирает информацию, и главное, искренне надеется, что ей ее предоставят". Отвязавшись от тетки, Ирина побежала к дому. Звонил телефон. Ирина с разбегу схватила трубку Здравствуйте. Вы меня, наверное, не помните. То есть вы меня точно не помните и даже не знаете - мы не знакомы, то есть я вам не представлен...

Ира нервно рассмеялась.

- Простите. Представлюсь. Меня зовут Валентин, можно просто Валя, я еще не очень старый - пятьдесят три. Хотя, говорят, выгляжу старше, но это потому что я несчастлив в личной жизни, а как только все уладится... Мы споем!

"Сумасшедший?" - предположила Ирина и захотела вставить хоть слово, чтобы понять, чем она обязана, но тут он разъяснил все сам.

- Я увидел вас в брачном агентстве, ну вы сами знаете в каком - он хихикнул, - я узнал, что вас нет в картотеке, что вы там по другим делам, но мне -то понравились Вы! Что мне за дело, что вас там почему-то нет. Мне именно вы надобны, Ирина Викентьевна, Ирочка, позвольте вас именно так называть - вы ведь моложе - и значительно, по нашим временам.

Причем здесь "по нашим временам", почему-то именно эта мелочь возмутила Ирину, и опять она сделала попытку что-то сказать, просто так бросить трубку все же не могла, нельзя ведь и сумасшедшего обижать. А он несся вперед, будто чувствуя, что его хотят прервать, твердил отрепетированное!

- Я долго к этому шел. Я подкупил секретаршу, она списала с определителя, подкараулив ваш звонок хозяйке, номер. Секретаршу я очень долго уламывал, но, кажется, она поверила, что я вас беззаветно люблю, посочувствовала, прониклась. Я ей заплатил, но не деньги, конечно, такое сочувствие не имеет эквивалента в денежных единицах - я ей заплатил своей верной дружбой, я этим не разбрасываюсь, как и любовью. У меня нет друзей! Теперь вот появилась - единственная подруга, кстати, если вы не знаете, она моя тезка - Валечка. Имеет право от меня требовать любых подвигов, но только по остаточному "принципу - то, что останется невостребованным моей любовью - то есть вами, тобой, Ирочка!

Наконец он замолчал. Видимо, после этой тирады запланировано было дать ей слово. А Ирина, будто язык проглотила, все слова куда-то делись, она попыталась что-то сказать и почувствовала спазм в горле. Когда-то давно, в период расхода с Петром, у нее это было на нервной почве, но сейчас-то что нервничать? Просто позвонил какой-то ненормальный. Из трубки донеслось.

- Я экстрасенс - я знаю, у вас от волнения перехватило дыхание, проведите рукой мягко по горлышку справа налево - все пройдет.

Ирине стало совсем не по себе, но она почему-то так и поступила и почувствовала, что спазм прошел.

- Ну, говорите, радость моя, - голос вдруг стал у него мягче, спокойнее, интонации другие.

"Оборотень какой-то", - подумала Ирина.

- Почти, но не совсем. Но все это от любви. К тебе.

Ирина собралась с мыслями:

- Валентин, это, конечно, трогательно, но я, видите ли, на данный момент совсем не чувствую потребности в союзе с мужчиной, я как-то охотно живу в одиночестве. В отличие от вас в брачное агентство меня привело не желание найти спутника жизни, а желание повидаться с подругой, что вам кстати, известно.

Ирина говорила и чувствовала, как бесцветна, скучна ее речь, как неубедительно, плоско звучит все, что она говорит. "Как нарочно растеряла красноречие" - сердилась она на себя, но надо же как-нибудь закончить этот разговор!"

- А мы сейчас его и, закончим, только договоримся о свидании. Уверен, все будет иначе, как только мы встретимся. Все должно пройти через руки. Ты должна почувствовать мои руки.

"Этого только не хватало!" - возмущенно подумала Ирина.

- Так когда? - настойчиво спросил "жених".

- Я, я не знаю - опять почти "заблеяла", проклиная себя Ирина

- Тогда прямо сейчас - через пятнадцать минут я буду ждать вас - тебя! У подъезда!

Ирина повесила трубку измочаленная, даже не было сил проклинать себя за рассеянность, мол, если б не забыла про аспиранта, не вернулась бы, не налетела бы на звонок. Налила себе сваренного еще вчера для Кати с Витей компота, закурила сигарету. "Так. Надо взять себя в руки. Ничего же пока не случилось. Надо взять тетрадь. Нет лучше просто списать телефон - незачем лишнее с собой таскать, ведь завтра на концерт. Теперь завтрашняя встреча с Ота почему-то казалась вообще нереальной и даже сегодняшняя поездка на Юго-Запад тоже представлялась гадательной. Ирина посмотрелась в зеркало как ни странно, выглядит просто чудесно - черты заострились, а ей это идет. "Ну ладно. Вперед. Навстречу с безумцем экстрасенсом. Господи благослови". Ирина бросила взгляд на бабушкину икону. Вышла. По счастью на лавочке сидел психиатр с собакой, кивнула, хотела было уже, не заметив никого подозрительного, двинуться, облегченно вздохнув, к метро, как из-за кустов ее окликнули: "Ирочка!" Оттуда вышел со связкой воздушных шаров худощавый, но крепкий довольно высокий брюнет с проседью в очках - хамелеонах. Психиатр и его собака и интересом наблюдали сцену. Ирина сгорала со стыда, потом сама же себя одернула: "А почему, собственно? Сейчас побеседуем и все растащится, встанет на свои места".

- Пойдемте, Валя, вы меня проводите к метро. Я вам не сказала? Я очень тороплюсь. Меня ждут родители и дочь.

Ирина говорила нарочито занудливым голосом, нарочито подробно перечисляя свои обстоятельства: обед, знакомство с предполагаемым отчимом, работу и прочее. Валентин слушал ее с непроницаемым видом, потом молча взял под руку и повел ее, не успевшую запротестовать, совсем в другую сторону от метро. Отведя ее на двести метров и подведя к обычной дворовой скамейке, он усадил ее, расстелил яркую какую-то косынку, привязал к спинке свои шары и достал из карманов серебряную фляжку, две серебряные стопочки, шоколад, лимон, персик.

- Все - сказал он и улыбнулся, кстати, очень открыто, доброжелательно. - Ведь не страшно, а?

Ирина помотала головой, действительно, страшно не было, стало занятно. Вдруг Ирину осенило - все происходящее напомнило ей один ее сон, часто повторяющийся. Там тоже был человек, воздушные шарики, лето, только там был человек, которого она любила. Она это точно помнит, что любила, хотя лица не помнит, кажется, оно и видно было не слишком четко. Но тут-то любви никакой нет... Ирина вздохнула.

- Не захочешь - не полюбишь. Что ж. Во всяком случае, жаром моим обожженная, скорее нужного человека узнаешь. А я что? Я же ничего, не настаиваю, а только предлагаю. Руку твою я узнал - это моя рука, мне предназначенная, но так ведь бывает: ты - мне, а тебе - иной, которому, кстати, ты тоже подходишь, но не безусловно, а мне - безусловно. По крайней мере мы сейчас выпьем коньяку за встречу сначала, а потом за расставание". Он разлил коньяк по стопочкам, маленьким изящным ножом порезал лимон, разделил на две половинки персик. У Ирины на душе почему-то была тоска, будто и правда расстается - с когда-то где-то любимым человеком, причем искрение и глубоко любимым. Было больно, на глазах были слезы. Он погладил ее по голове: "За встречу". Чокнулись, Ирина почувствовала, что коньяк прекрасный и будто бы тоже вспомнила, что именно такой она когда-то пила с тем, кого любила. "Наваждение какое-то", - опять подумала она.

- "Не объясняй себе ничего - не сможешь" - посоветовал Валентин.

"Выдумала же я когда-то Марину, какое-то длящееся время, лабиринты, играла же я всегда в "несбывшееся", вот и материализуется".

Валентин смотрел на нее сквозь свои очки спокойно, добро и понимающе.

- Ну не страшно - еще раз спросил он Ирину.

- Нет, - ответила она грустно, - только чего-то очень жаль.

- Ничего. Мне тоже. Могло бы... Но не будет. Теперь прощаемся, видишь же, что не в сумасшествии дело. Это было бы так просто.

Он потчевал Ирину заботливо, нежно.

- Почему я, - вдруг неожиданно робко спросила Ирина.

- На мир смотришь удивленно. Душа пока еще пластичная. Да и многое другое - об этом пускай тебе в ночи шепчет тот, кого ты полюбишь, а не я, который тебя любит. Я тебе и так много сказал. Пойдем.

Он протянул Ирине руку. Шляпку, стопки и ножик он убрал, все остальное он оставил на лавочке, Ирина поняла: нечаянный праздник для кого-то. Валентин проводил ее до метро, поцеловал руку, развернулся и быстрыми шагами удалился. Ирина смахнула слезу, вздохнула - сначала тяжело, с грустью, а потом вдруг с облегчением. "Что-то где-то изменилось. Что-то где-то вдруг изменилось в мою пользу! Есть надежда!" О чем она, собственно, подумала Ирина не смогла бы себе толком объяснить, но только что случившееся она радостно воспринимала теперь, как подарок и не о чем больше знать не хотела. К черту анализ! И никому не рассказывать! Принятое решение ей понравилось. Ирина на Юго-Западе тоже купила шары и цветы и оживленная, но не нервная, не вздернутая позвонила в дверь родительской квартиры. Ей открыла нарядно одетая, стильно постриженная мать, но лицо у нее было заплаканное.

- Что случилось?, - входя со своими теперь уже и, кажется, неуместными шарами и цветами, в коридор, спросила шепотом Ирина.. Сердце уже ныло - все здесь, видно, плохо.

- Катя в истерике. Я в таком состоянии ее за все четырнадцать почти лет не видела. Еле ее чуть-чуть привела в себя. Что ты так долго?.

Ирине было уже и стыдно, неловко, что она позволила этому чудному Валентину втянуть себя в загул... Мать ответа и не ждала, прошла в комнату, присела возле накрытого нетронутого стола. Ирина бросив шары на диван, цветы поставив в первую же попавшуюся вазу, села рядом.

- Как здесь все произошло?

- Они поссорились еще в метро, видимо, где-то уже на "Университете" или на "Вернадского". Как я поняла из Катиных сквозь рыдания криков, что он ее спросил о звонке какому-то мальчику, она ему что-то едкое ответила и что-то опять прибавила про его маму и отъезд, а он ее обозвал "глупой селедкой" - это она несколько раз повторила...

Из детской выскочила растрепанная и опухшая от слез Катя.

- Не "глупой", не "глупой", я же сто раз говорила! - орала она, почти с ненавистью глядя на бабушку, - а "придурочной"! - это в сто раз оскорбительней! Я его теперь и знать не желаю! Пусть катится в свою Америку!

Она опять убежала в детскую, хлопнув дверью. Донеслись приглушенные рыдания. Ирина вздохнула: "Не удержалась бедная Катюша, наговорила парню лишнего. Но, может быть, все и к лучшему - кажется, разлука была неизбежна. Без ссоры, на лирической ноте, возможно, ей было бы еще труднее".

Ирина вошла к Кате, села рядом с ней.

- Кексик...

Та повернула к ней несчастное измученное лицо.

- Вот ты не поехала с нами...

Катя вроде и не упрекала а так тоскливо стало на душе - череда случайностей закономерна.

- Катюш...

-Мам, ну что теперь делать? Он мне теперь не позвонит? Никогда? Никогда?

У Ирины сердце разрывалось

- Позвонит... Ну, не знаю, надеюсь.

- Я что, правда "придурочная селедка" только потому, что не хочу, ну вот очень не хочу, чтобы он уезжал?.. Я его люблю...

Катя опять зашлась в крике. Открылась дверь, вошла бабушка, принесла валерьянку.

- Выпей! - сказала строго. Катя, подняв на нее глаза, утихнув, взяла из ее руки рюмочку, судорожно всхлипнув, глотнула.

- Спасибо.

Обернувшись к Ирине, сказала.

- Ты иди туда, к бабушке, я еще поплачу... А ты все-таки можешь позвонить его маме? Ну пожалуйста.

Ирина кивнула, погладила Катю по голове, поцеловала. Конечно же она, раз так это нужно Кате, позвонит Аллочке. Мать была на кухне, стояла возле окна и курила. "Давненько такого не было", - подумала Ирина и тоже взяла сигарету.

- Вот видишь, ждали гостей, а они не пришли, - повернувшись к Ирине проговорила мать. Ирина кивнула.

- А с доктором что случилось? - рискнула она спросить.

- Михаил Федорович в последний момент вдруг засмущался, сказал, что не готов еще к встрече с тобой, моей дочерью. У него, знаешь ли, свои комплексы, проблемы. Он плохо расстался в свое время с женой - много лет не виделся с дочерью - выросла чужой, ну и конечно, сейчас нет общего языка, а ему больно. Хотя и все понятно...

- Ну ничего, это-то поправимо... Когда-нибудь, сложится - повидаемся. Видимо, лучше экспромт. А вот с Катькой как быть? Хочет, чтобы я позвонила Аллочке, его маме Что это может изменить?

- Позвони. Что ж...

Докурили, вернулись в комнату, в детской было тихо. Ирина бесшумно подошла к двери, приоткрыла. Катя заснула. Лицо уже было спокойное, хотя еще не высохли слезы. Ирина вернулась в столу. Мать внимательно посмотрела на нее.

- А давай, Ириш, мы пообедаем с тобой до всех дел: звонков, и того сего.

- А давай, мам, - махнула рукой Ирина.

Мать разогрела суп, перелила в супницу (что делала в последнее время не часто) подала на стол "И пирожки... - радостно отметила Ирина - ну прямо как в детстве". Несмотря на все передряги, беды сейчас она опять себя почувствовала уютно. "Родительский дом... Как там в Германии отец интересно?" - и будто отзываясь, зазвонил телефон, мать мгновенно оказалась у аппарата, сдернула трубку. Растерянно повернулась к сидящей перед пустой тарелкой Ирине - "разъединилось". Опять зазвонил телефон, теперь трубка была снята осторожно.

- Алло? Ирину? Пожалуйста, - скрывая разочарование, мать вернулась к столу, а Ирина подошла к телефону.

- Как видите, и этот телефон у меня имеется... Я же сказал, не пошутил, что вы (или все же лучше ты) мне необходима! Что скажешь?

Ирина не знала, что сказать - когда-то - сто лет назад - бывали навязчивые поклонники, но это уже забылось, да и манеры этого Валентина были уж слишком экстравагантные.

- Знаете, мне вовсе все это ненужно, - очень спокойно сказала Ирина. Всего доброго, - добавила она и положила трубку.

Мать вопросительно смотрела на нее.

- Ненормальный какой-то - как-то у Гали в агентстве (не через нее, конечно) добыл мой телефон, интриговал меня... В общем, ерунда. Надеюсь, больше не позвонит.

Но Ирина ошиблась - телефон опять зазвонил. Мать уже раздраженно пожала плечами, мол, этого еще не хватало. Ирина сняла трубку - там молчали, дышали. Положила трубку, выдернула провод из розетки.

- Ира! - возмущенно сказала мать, - но ведь могут звонить мне!

- Извини, - кротко ответила Ирина и включила телефон.

Звонков не было. Ирина вернулась к своей тарелке, мать огорченно смотрела на остывший суп.

- Сейчас погрею, - Ирина убежала с супницей на кухню, отыскала маленькую кастрюльку, перелила, поставила на огонь. Пока суп грелся, Ирина нетерпеливо притоптывала, постукивала каблучками.

Наконец она опять наполнила супницу, торжественно внесла, разлила по тарелкам. Ели молча. Ирина, взяв пирожок, хотела уж было похвалить его, как заметила, что мать глубоко ушла в себя. "Ей не до меня. Что же со всем случившимся делать?.. Хоть бы кто развеял тоску, позвонил кто-нибудь с добром, внес что-нибудь положительное". Но в квартире стояла абсолютно тишина. Ирина поежилась. Доев суп, она поднялась и нарочито громко сказала.

- Спасибо.

Мать подняла голову, посмотрела сквозь Ирину и тихо ответила.

- На здоровье.

Ирине стала не по себе - ведь еще не стерся из памяти ее недавний припадок или психоз? А вдруг... Вдруг она очень и очень понадеялась на этого доктора... Ирине стало страшно: "Дочь в истерике, с мамой не все благополучно, у самой смятение в голове и душе - как бы не насовершать ошибок..." Ирина тихонько вышла на кухню и оттуда уже бодрым голосом сказала.

- Ну что ж, теперь чайку попьем или, может, ты кофе хочешь?, почему-то казалось, что сейчас лучше не смотреть на мать, не встречаться с матерью глазами. "Сгинь, наваждение, сгинь",- шептала она, заклиная. Мать ответила спокойно.

- Мне лучше кофе. И не волнуйся, Ира, со мной все в порядке.

Ирина застыла с джезвой в руке. "В порядке.. Вот и хорошо", - переводя дух подумала она.

Через две минуты они уже пили кофе и обсуждали звонок Аллочке. Ирина покурила, собралась с духом, отыскала ее номер и позвонила. Долго никто не подходил. Сняла трубку домработница.

- Будьте добры Аллу.

- А они еще с Витей из театра не вернулись. А кто ее спрашивает, что передать?

- Это Ирина. Я перезвоню позднее.

Мать с сыном отправились в театр, а ее Катя спит, уйдя от ранящей действительности... Взрослая ситуация. Обычная: мужская - женская. Но это ведь уже касается Кати! Дочки. В голове не укладывается... Зазвонил телефон. Ирина переглянулась с матерью - они обе стали уже бояться этого аппарата, несущего сегодня только хаос да отрицательные эмоции.

- Мне подойти? - все же решилась спросить Ирина. Мать кивнула. Ирина сняла трубку. Это была Таня, невеселая Таня.

- Ириш, есть минутка?

- Именно минутка, - показалось, что сейчас неуместно будет, заводить с Таней длинный разговор.

- У нас тут час от часу не легче... Паша мой расчудесный в больнице, без сознания. Представляешь, мне позвонили, потому что в его записной книжке мой телефон под номером один. Понятно - именно мне и звонить при несчастном случае.

- Так что случилось?

- Его подобрали, кстати, несильно пьяного, с разбитой головой. Деньги и мобильник, ну по которому он меня контролировал, исчезли, а записная книжка вот осталась... Минут десять назад позвонили. Сейчас поеду, там лекарства кое-какие надо подвезти. Гришку "отмазали", теперь вот эта беда. "Ни дня без строчки" - как говорится.

- Сочувствую тебе. Вернешься из больницы - позвони, я тогда твоего звонка подожду, к тому времени освобожусь, смогу с тобой наговорить. Держись.

- Спасибо. - Таня повесила трубку.

Ирина вспомнила о злополучном телефоне своего аспиранта и, быстренько позвонив ему, передоговорилась. Это было самое простое за сегодняшний день. Мать в это время заглянула к Кате.

- Ириш, она проснулась, что-то пишет, от меня отмахнулась, мол, не мешай

- Ну и не будем пока.

"Или стихи или письмо Вите, - подумала Ирина, - дай Бог, чтобы это перешло в сферу творчества, отрефлексирует, все будет ощущаться иначе". Опять зазвонил телефон. На это раз Ирина взяла трубку почему-то без боязни. Это оказался отец.

- О, очень рад тебя здесь застать, - голос у него бодрый, интонации доброжелательные.

"Совсем не сухой" -отметила Ирина.

- А я знаешь, почему звоню? Потому что именно в этот день сорок пять лет назад мы с твоей мамой по-же-ни-лись. Уж не знаю, помнит ли она об этом. А я помню. Всегда с благодарностью вспоминаю то время...

- Как ты там живешь? Как себя чувствуешь? - дождавшись паузы, спросила Ирина.

- А хорошо. Как и предполагал. Все мои здоровы, бодры. Мы много читаем, на концерты ходим. На велосипедах катаемся... Вот скоро я вас всех приглашу, все сама увидишь... Как мама? Дети?

- Дети нормально, а маму я сейчас тебе дам. Целую.

Мать уже стояла рядом, протянула руку, взяла трубку.

- Рада тебя слышать...

Ирина, чтобы не мешать и не смущать вышла на кухню и прикрыла за собой дверь. Все же доносилось приглушенное материно.

- Да-да, помню. Пятнадцатого... Я точно помню... Ну, хорошо - не будем спорить...

Ирина думала о том, что вызвонить Игоря пока не получается, а ведь именно этого в последнее время хочется больше всего, еще думала о походе завтрашнем с Ота на концерт, о Георгии, что все же вот никак не найдется ему место и время.. Ирина углубилась в мысли и вздрогнула от открывшейся двери - это была Катя.

- Кексик! - Ирина поднялась и поцеловала ее, Катя потерлась о ее щеку носом.

- Не надо, мам, им звонить. Я все поняла. Если это серьезно - мы и так встретимся, а если нет... Ну зачем им навязываться. Америке этой... "Америка", - как бы передразнивая кого-то, шутовски проговорила Катя. - Мы с тобой вот лучше к Косте и к деду поедем, правда?

- Конечно, - Ирина и рада была и все же что-то подозрительно быстро успокоилась Катя - у этой болезни бывают рецидивы. Надо быть начеку. Но пока она погрела Кате суп, почему-то теперь уже свободно передвигаясь по комнате, как бы почувствовав, что "личный" момент уже позади и теперь беседа уже идет об общих материях-паспортах, визах, приглашениях. Катя захотела есть на кухне. Она включила маленький телевизор, забралась с ногами на стул и уставилась на экран. Кажется, разговаривать ей больше не хотелось. Ирина послонялась по дому. Общее напряжение вроде бы спало... Уже половина одиннадцатого - все как-то сбилось. Вспомнив Катькино детское, сказанное когда-то кстати по поводу какой-то ситуации: "Не найдя чем заняться, Чук и Гек легли спать". "Спать. Именно спать!" - обрадовавшись пришедшей в голову мысли - скомандовала себе Ирина.

- Мам, мне где ложиться? - спросила уже закончившую разговор мать, Мне еще, может быть, Таня позвонит поздно, чтобы не побеспокоить.

- Ложись сегодня у Кати, забирай телефон, она здесь пусть уж на этот раз. Ну что, успокоилась чуть-чуть?, - понизив голос, поинтересовалась она.

- Чуть-чуть, - ответила ни в чем все равно не уверенная Ирина.

Навалилась вдруг жуткая усталость, как-то вдруг ни на что не осталось сил. Ирина, взяв из шкафа свой халат, ушла в ванную. "Здесь мне все же всегда хорошо. Но как же я сегодня вымоталась... Нет ни на кого сил. Сейчас уже ни на маму ни на Катю. А такое состояние я не люблю. Но все же спать...". После душа Ирина босиком забежала к Кате на кухню, попросила ее заглянуть к ней перед тем, как будет ложиться. Сказала всем "Спокойной ночи" и скрылась в детской. Катькина постель показалась ей блаженным местом покоя, отдыха и сейчас она не в состоянии была остро и горько осознать, что еще совсем недавно здесь рыдала ее дочка. Навалился сон. Ирина проснулась от телефонного звонка. В первые секунды она вообще не могла осознать, где она - так глубок был сон без сновидений. Потом поняв, сняла трубку.

- Таня?

- Это не Таня, - передразнил ее неприятный мужской голос. Ирина опустила трубку на рычаг, прикрутила колесико громкости. "Так. Что же такое случилось? Чем я навлекла на себя это преследование? Пила с ним коньяк? Виновата. Слабохарактерность и легкомыслие. Что-то неизжитое. Какой-то хвост "соучастницы" торчит у меня из-под юбки - вот за ним и волочатся. Не хочу!". Опять зазвонил телефон. Ирина трубку не сняла. Отвернулась к стенке. Водила пальцем по обоям. Сквозь занавеску чуть-чуть проникал свет фонаря. "Не хочу!" Телефон замолк. Сна больше не было - было ощущение грусти. "Как Катюша все же справится со случившимся? И действительно ли уедет Витя. Все ведь может неожиданно поменяться. И мать... Очень ведь огорчилась, что не пришел и не позвонил доктор..." Опять зазвонил телефон, Ирина рискнула снять трубку - это была Таня.

- Только что вошла.

- А сколько, Тань, времени?

- Да два уже. Я поздно? Извини.

- Нет-нет, не в этом дело. Просто мне тут один ненормальный названивает.

- Да-а?, - изумилась неисправимая Таня, - всегда любила послушать про любые ухаживания.

- Ерунда, потом расскажу. Сначала ты. Что там у твоего гения?

- Ну, он уже в сознании. Все не так уж и ужасно. Была кратковременная потеря памяти. Ушиб головного мозга. Средняя тяжесть сотрясения. А он та-ак удивился, когда меня увидел. И знаешь, смутился. Честное слово. А я в белом халате, с лекарствами, с водичкой минеральной - ну сестра милосердия да и только. А он же протрезвевший! А меня-то уж сколько времени он все в подпитии лицезрел. О чем уж он там подумал - не знаю, только все мне ручки целовал, да вздыхал. Неделю - полторы продержат. Что с ним было, не помнит... Обратно я на такси - хорошо деньги хоть какие-то были.. Так что больше рассказывать и нечего... Теперь ты. Про ненормального....

Ирина уже готова была поведать Тане историю с Валентином, как услышала, какие-то шорохи за дверью.

- Извини, Тань, у меня тут сегодня слишком много наслучалось. Кто-то не спит... Попробуем завтра созвониться. Целую.

Ирина положила трубку, поднялась и подошла к двери. Там стояла Катя со свечкой в руке.

- Что ты, Кекс?, - Ирина почувствовала, что не на шутку испугалась.

- Я не могу успокоиться! Вот я сейчас на картах на него гадала - у него на сердце другая дама. Он же мне все говорил про Аню из его класса и как-то намекал, что и ее родители хотят туда учиться отправить. Значит, он в эту Аню влюблен, а я так - "левая". Ему на меня наплевать!

Ирина стояла босая перед дочкой, сейчас стало заметно, что та уже Ирину переросла чуть-чуть. И рука ее со свечой была возле Ирининого правого виска. Они так и стояли в дверях. Ноги вдруг замерзли.

- Пойдем, Катюш, ко мне под одеяло, под твое одеяло. На улице вроде жара, а ноги ледяные. У тебя тоже? - бормотала какую-то ерунду Ирина, за руку ведя Катю к кровати. Села и почти силком усадила девочку.

- Вряд ли дело в Ане этой, если она вообще существует. Ну ведь ты болтала с каким-то мальчиком, заставляя Витю ревновать? Единственное серьезное во всем - это желание его мамы. Я, кстати, звонила, но их не было, - Ирина, конечно же, не сообщила, что они оправились в театр.

- Да нет, звонки тут не помогут. Она взрослая... А он ее сын... Но вдруг она передумает?, - Катя, как и следовало ожидать, переходила от надежды к отчаянью.

- Очень может быть! - горячо поддержала ее Ирина, - просто могут совершенно измениться обстоятельства. Знаешь, как я однажды мучилась, когда в десятом классе меня неожиданно оставил мальчик - ну перестал звонить, заходить, который мне очень нравился! Очень.

- А как его звали?

- Боря. Он потом, кажется, говорили, погиб. В армии... Но я до сих пор не уверена, не верю... Я тогда много стихов написала, целую тетрадь. А еще одна гулять ходила на Ленинские Горы. Вот и бeгала - вверх-вниз; вверх -вниз. Любовь "выбегивала" А что было делать? Мне потом, правда, как-то его друзья звонили - ну это когда мы уже экзамены в институты сдавали: я в университет поступила, а он в институт провалился, вообще, он хотел быть актером - способности были...

- А у тебя есть его, фотографии?

- Как-то получилось что нет. Он же не из моего класса был - я в десятом "А", а он "Б" ...

- Жалко... А он какой, был? Светленький, темненький? Симпатичный?

- Симпатичный, конечно. Скорее светленький. Русый. Милый был очень, смешить любил....

Катя положила ей голову на плечо и прошептала в ухо "Я ведь тоже стихи сегодня написала: "Мы вместе спугнули сказку - закрыли за ней дверь, стерли с лица краску и стали тем, что теперь". Ну, там еще начало есть, но оно неудачное... А еще: "Мне повстречался пудель - он был мудр и сед. И сказал-пролаял пудель: "А несчастной любви нет!" Вот...

- Катюш, но это ведь удивительно!, - Ирина была всерьез изумлена - это мои стихи того времени, почти то же. Как-то так... "Детский рисунок... В дождливой пыли...- Отчего падают листья? - от несчастной любви". Что-то еще. Вот: "Тихо крутится пленка. Письмо порви" - и вот дальше эти вопрос ответ "от несчастной любви... Видишь, у нас вместе целое стихотворение. К тому же, оптимистическое: "Несчастной любви нет".

- Нет, мам, ну как здорово у нас вышло... А я ведь твоих этих стихов не знала.

- Да их и нет... Так, в голове обрывочки... Вот сейчас вспомнились.

- Мне понравилось писать. Такой холодок по спине, когда строчка пишется, И получается.... У меня хоть что-то получилось? - встревожилась Катя.

- Конечно. Сама же чувствуешь!

- Мам, а я так есть захотела! Пойдем тихонько, чтобы бабушку не разбудить, перекусим.

Они на цыпочках пошли на кухню, взяли по пирожку, запили компотом, про который все во время сумбурного обеда забыли и, вполне умиротворенные, разошлись по постелям. Ирина долго не могла заснуть - вставали картинки прошлого, того самого прошлого, о котором она рассказывала сегодня Кате "Борька, походы, "нежные песни": "А где-то на главном месте кто-то успел повесить четыре звезды - созвездье "Я тебя не люблю". Под утро сон все же сморил, проснулась она под тихие голоса Кати и матери, донеслось жужжание кофемолки, запах кофе. "Все хорошо. По крайней мере, все будет хорошо!" почему-то подумалось. Ирина накинула халат, побежала в ванную. Умытая, веселая явилась на кухню - там в халатах уже сидели за кофе бабушка с внучкой.

- Доброе утро.

- Доброе утро, Ира, - откликнулась мать, - я сейчас ухожу созвонилась с не явившимся вчера гостем - просит о встрече.

Ирина сообразила, что действительно, проснувшись, не обнаружила возле кровати телефона: "Ну и хорошо - жизнь здесь вовсю кипит".

- А ко мне скоро аспирант заедет. В десять.

- Это через пятнадцать минут! - с ужасом вскрикнула мать, взглянув на свои часы. Ирина быстро глотнула кофе и побежала одеваться, вроде бы беззаботно рассмеялась ей вслед Катя. Мать ушла одеваться к себе, Катя схватила свои вещи и скрылась в ванной. Ирина быстро приводила себя в порядок. Ровно в десять хлопнула дверца лифта, раздался звонок. Ирина мгновенно открыла. С коробкой конфет в руках стоял ее аспирант.

- Проходите. Может быть, кофе. - Он кивнул. Ирина усадила его в большой комнате, быстро поставила на поднос чашки, молочник, сахар и принесла. Появилась уже готовая на выход мать.

- Это моя мама - Мария Филипповна. - Познакомились.

Потом из ванной выпорхнула в джинсах и майке Катюша.

- Это моя дочь Катя. - Поулыбались друг другу. Катя скрылась в детской, мать закрыла за собой входную дверь. Мухамед открыл папку и показал Ирине увесистую пачку листов - первую главу своей диссертации. Пили кофе и как всегда болтали - Мухамед неторопливо рассказывал свои семейные новости: что делают дети, как у них с русским языком, что сказала и сделала Зара - жена. Ирине было легко в его обществе - спокойный, предсказуемый, четкий. Почему-то в голову забрели странные мысли: "Интересно, что на той кассете? Если она предназначена только мне, значит, это "взрослая" кассета. Нужна мне сейчас такая? Растревожит, взбаламутит, а я и так..." Myхамед задал какой-то вопрос, Ирина очнулась переспросила и опять включилась в беседу. Вскоре Мухамед поднялся, поблагодарил за угощение. Условились о следующей встрече, Ирина пообещала быстро прочитать его работу, поправить грамматику. Аспирант ушел, из детской выглянула Катя.

- Мам, а теперь что ты будешь делать?

- Не знаю еще, Катюш. Надо позвонить по поводу Васи, узнать, как обстоят дела... А еще я очень хочу дозвониться одному человеку . Не получается пока.

- А он кто? - Катя села напротив Ирины, на место, где только что сидел Мухамед. Ирине не понравился вид неубранного стола - чашки из-под кофе, открытая сахарница, она вскочила унесла посуду и, вернувшись в комнату, села теперь уже в кресло.

- Он? Один из приятелей молодости. Автор того самого "шедевра", где я -Тонечка.

- А-а! А вы давно не виделись?

- Порядочно. То есть мы виделись коротко лет семь-девять назад, когда, я по приглашению тети Бети - жены дедушкиного троюродного брата ездила в Израиль. Очень коротко, мы и не пообщались почти. У него жена красивая, трое (или четверо) детей. А сейчас мне с ним очень бы нужно было поговорить...

- А позвони сейчас - вдруг дозвонишься, - с каким-то азартом преложила Катя.

Ирина помнила уже телефон наизусть. Позвонила. Катя следила за выражением Ирининого лица.

- Ну?

Ирина положила трубку:

- Все то же. Автоответчик.

- Мам, я сбегаю ненадолго к Маринке, возьму у нее билеты. У меня же экзамены уже на носу. Мы с тобой совсем об этом забыли.

Катя чмокнула мать и убежала. А Ирина опять вспомнила Иерусалим Игорь сухой, в модных очках, крепенькие загорелые дети, улыбчивая жена. Ирина приехала тогда после тяжелого разрыва с любимым тогда мужчиной, не в лучшей форме. Игорь с семейством были с ней милы - куда-то сводили, что-то подарили, все это как-то смутно маячило в памяти. Но что-то ведь осталось... Улочка... Две девочки в темных длинных юбках и светлых блузках под палящим солнцем. Разглядывают какие-то фотографии. Неподалеку хасид с мальчиком, кажется, совещаются, в какую сторону идти дальше. Вдали маленькое кафе, человек с газетой за столиком. Все это сохранилось в памяти, застыло. Примерно такую же сценку увидела она однажды на выставке московской художницы Стеллы Норкиной. Захотелось познакомиться. Она оказалась невысокой рыжеватой женщиной с маленькими круглыми черными глазками, крохотными ручками. В веснушках. Улыбчивая. Выслушав комплименты пригласила в гости в мастерскую... Там за маленьким столиком ("детсадовским", - подумала Ирина) сидел немолодой мужчина - крупный статный с ярко синими глазами.

- О, гостью привела, Стеллочка. Кстати-кстати - расскажу историю.

- Позвольте вам, Ира, представить - друг юности моей мамы, писатель Аким Николаев.

Писатель чуть приподнялся, и вместе с ним приподнялся столик, и поцеловал Ирине руку.

- Рад. Сердечно рад. К нашему шалашу - он плавно опустился на диван, столик встал на место. Ирина прыснула.

Из стоящей рядом с ним сумки он достал большой китайский термос, три бутербродницы, бутылки, упакованные в пакеты, забитые льдом.

- Стеллочка, с тебя только посуда и вилки-ножи. Я тебя, безхозяйственницу, знаю - вся в мать - не принять, не угостить. Зато талантливая.

Стелла, щуря круглые глазки, молча расставила посуду.

- Ну что, Ириша, пришли посмотреть новый Иерусалимский цикл?

- Да. Я видела две работы - влюбилась, вот и напросилась в гости.

- А я напросился, когда узнал, что гостья будет. Люблю ли, знаете, ли когда гостья приходит...

Он рассматривал Ирину откровенно, пристрастно. Губы сочные еще, свежие. Лицо холеное. "Интересно, сколько ему?". Как бы отвечая на вопрос, он сказал:

- Знаете ли, мне 76. Не потерял еще интереса ни к вину, ни... - он похмыкал, - к искусству.

Разлил водку, разложил закуску, поднял рюмку.

- За двух прекрасных дам, согревающих своим присутствием мое старое сердце.

Стелла улыбнулась, чокнулась с ним, Ирина последовала ее примеру. Старик же, перехватив Иринину руку, обвил ее своей.

- На брудершафт, девочка, на брудершафт!

Ирина усмехнулась: детский столик, детские шутки, ну ладно...

- Поцелуемся.

Рядом с ней синие глаза, свежая щека. Она чмокнула. Николаев же крепко поцеловал ее в губы.

- Ура! Ирочка, мы на "ты"! За тебя, красотка!

Стелла больше не щурилась. Курила отрешенно. Ирина смущенно поднялась, начала бродить по мастерской, хвалить картины. Стелла некоторое время сидела молча, и Ирина уже испугалась, что она обиделась, но та, вдруг, встряхнув рыжей головой, подошла, встала на цыпочки, обняла Ирину за плечи. И начала с ней вместе расхаживать по мастерской, подавая реплики, комментируя Иринины восторги. Их обеих остановил странный звук. Стелла тихонько пожала Ирине руку.

- Слышите, он храпит. Всегда так. Постарел. А раньше... - отпустила она Иринину руку и помахала своей крохотной лапкой. - Ух!

- Он друг вашей мамы, а мама?..

- Жива, жива, двумя этажами ниже, сейчас она смотрит "Вести" или что-то еще политическое, ей нельзя мешать. Ей, знаете ли, 86.

Ирина уважительно кивнула. "Да, молодцы, этой Стелле, небось, за шестьдесят. Мне бы так... Когда-нибудь". Взяв интервью у Стеллы - "на всякий случай" - Ирина отправилась восвояси. На душе было... А как было на душе-то? Скорее всего кисло, пасмурно, ни то ни се. Чего-то не хватало, или чего-то было слишком много. В общем, к ней эта жизнь не имела отношения.

Интервью вскоре вышло, со Стеллой они изредка виделись, Ирина даже была представлена её маме, Николаев ей при случае подмигивал и обращался "на ты". А Израиль так и остался в памяти той самой картинкой - "Уличное кафе. Иерусалим" С. Норкина".

Игорь звонил два раза - первый - узнать, не противна ли ей Москва после Израиля, второй - попросить перезвонить его теще в Кишинев, почему-то он сам не мог это сделать, это забылось. У тещи день рождения. Эта просьба показалась ей глупой и неуместной, но Ирина все же ее выполнила: набрала продиктованный номер и поздравила неизвестную ей Рахиль Соломоновну с днем рождения, чем несказанно ее удивила. Когда же это было? Нет, не пять, а лет все же шесть - семь назад... С тех пор не общались. Ирина расхаживала по квартире, подходила к открытому окну, переставляла время от времени предметы: то книги, то безделушки и думала, думала, думала.. Как же все-таки этот написанный так давно текст отразился на наших жизнях: моей, Сашиной, Шуриной? Себя-то Игорь там не вывел, скорее всего зашифровал среди гостей Мякшева - младшего или "внесценического" напарника по бойлерной. В общем, Игоря как персонажа там нет. Тем интереснее роль автора в истории. Но ведь нет смысла звонить - нет там никого. Вернулась Катя.

- Мам, а Витя не звонил? - с порога крикнула она.

- Никто, Катюш, не звонил

- А бабушка-то где?

- Она, Катюш, встречается с доктором

- У нее личная жизнь, - задумчиво протянула Катя - Мам, мне скучно. Я не знаю, что бы такое сейчас поделать?

Катя бесцельно бродила по комнате, переставляла какие-то предметы. "Как я, несколько минут назад", - подумала Ирина. В доме почему-то было неуютно. На улице весело, солнечно, шумно. "Что с нами? Надо срочно что-то сделать. Мы обе чего-то ждем, сейчас и у нее и у меня на душе пусто. Может подняться раздражение, недовольство. Не друг на друга - на ситуацию, но это опасно.

- Катька, пойдем-ка с тобой обедать в кафе. Бабушке сегодня не до нас. Вчерашний обед, он и есть вчерашний, пойдем кутить.

До вечера, до встречи с Ота оставалось еще много времени и, оставив бабушке записку, они отправились гулять. На улице настроение сразу же поднялось. Катька взяла Ирину под руку, пристроилась к ее шагу!

- А мы ведь давно никуда вдвоем не ходили! - заметила Катя.

- Да, Кексик, что-то в последнее время и люди, и события - все не давали мне с тобой побыть. Ну ведь поправимо?

- Да, мам. А джинсы мне правда очень идут?

- Правда. Поедем в твои каникулы к Косте?

- А получится?

- Должно.

- Нужно нам сейчас две вещи побыстрее сделать - паспорт тебе и знаешь что? Купить компьютер - и тебе нужно и мне для работы. Деньги у нас с тобой на это есть.

Костиных денег и действительно уже скопилось достаточно, и Ирина решила, что нужно же что-то делать, как-то обустраивать их с Катей жизненное пространство, от бесконечных рефлексией, воспоминаний анализа событий и отношений все усиливалось ощущение нереальности собственной жизни. "В конце концов Кате ни холодно ни горячо, если я распутаю узел своего "соучастия", перестану на деле быть соучастницей мужчин, а уже сейчас быть ей помощницей я должна. И хочу". Ирина видела маленькое Катькино ухо худую руку и осознавала, что любит ее. "Конечно, я люблю Катьку, Костю. И, в общем, это все. Сильно привязана к родителям, слабее к подругам. Иногда Галку люблю. Но мужчины, к которому бы я чувствовала любовь, нет. Ну что поделаешь - нет. Это ж ни с чем не спутаешь". Ирина вздохнула.

- Ты что, мам, - спросила чуткая Катя.

- Так, Кекс, пустяки. Как ты думаешь, это кафе нас может с тобой устроить?

Они проходили мимо дома, где была вывеска "Кафе. Бар".

- Давай заглянем.

Они вошли, увидели маленький зал, накрытые яркими клетчатыми скатертями столики, услышали негромкую приятную музыку. Переглянулись и, не сговариваясь, двинулись к столику возле окна. Обедали весело, Катька болтала, много всего рассказала о школьных подружках, о влюбленности Маринки - соседки и одноклассницы - в мальчика из одиннадцатого класса. О Вите не было сказано ни слова. Когда они вернулись, бабушка уже была дома.

- Как погуляли?

- Хорошо. Нам...

- Звонили, звонили, - подхватила бабушка, - Кате - Витя. Только она успела это сказать, как Катька схватила телефон и исчезла с ним в детской. Бабушка покачала головой, - а тебе Таня, Галя и твой аспирант, он какую-то квитанцию нужную случайно забыл в рукописи. Долго извинялся, сказал, что на минуту заедет в половине пятого - она ему сегодня нужна.

- Я должна в четверть шестого выйти из дома, я сегодня иду на концерт. Пригласил Ота Ираклиевич, Васин врач.

При слове "врач" мать как-то чуть покраснела.

- Ира, а в следующее воскресенье ты сможешь приехать к обеду?

- Конечно. - Ирина видела, что мать вроде и хочет рассказать, как ей удалось все уладить с "закомплексованным" доктором и боится сглазить, не хочет говорить лишнего, загадывать вперед.

- Приеду, конечно приеду. Катька, я думаю, надолго. А мы компьютер решили купить, Костиных денег хватит. Здесь поставим, ты не возражаешь?

- Ставьте - он и тебе, и Кате нужен. У них теперь мода в школе всякие письменные работы на компьютере печатать - она к Маринке бегает. Ира... Владимир Федорович немного моложе меня... На два года. И три месяца...

- Ну и что? Папина новая жена насколько его старше?

- Да так же примерно...

Ирина засмеялась.

- Все-таки вы похожи. Не зря столько лет прожили.

Шуткой она как-то сняла напряжение - мать повеселела. "Как же ей идет, когда она не такая строгая и взрослая. Легкомыслие. Всех нас оно красит".

- Ира, кофе будешь?

Они с Катей пили кофе, но Ирина решила составить матери компанию.

- Выпью чашечку, спасибо

Она пришла к ней на кухню:

- Галя, Таня что-нибудь просили передать?

- Нет. Только у Гали по-моему голос дрожал. Может быть, она плакала?

Ирина посмотрела на часы - через пять минут придет Мухамед. "Что там у Кати?"

Ирина выглянула из кухни - дверь в детскую по прежнему была закрыта, оттуда, доносились обрывки тихо произносимых слов. Ирина вернулась на место.

- Мам, сигаретка не завалялась? Я совсем забыла купить.

Мать молча достала початую пачку легких дамских длинных сигарет, протянула Ирине. Ирина вспомнила, что, несколько раз заставала мать курящей, но как-то не придала этому значения. Сейчас почему-то захотелось спросить.

- А вы с доктором в каком кафе сидели?

- Времена замечательные - тысячи этих кафешек - засмеялась мать, точно, в кафе сидели... Уличном. Там как-то легче разговаривать...

Раздался звонок в дверь, Ирина бросила раскуренную сигарету и побежала открывать - там стоял Мухамед с коробкой конфет. Ирина прыснула повторялась утренняя сцена:

- Ирина, извините... - начал он.

- Ничего страшного. Проходите, Мухамед. Кофе хотите?

- Нет спасибо, мне надо... Дела.

Ирина протянула ему папку, он быстро вынул оттуда какие-то листочки, проглядел, сложил, убрал в карман и еще раз извинившись, исчез. Ирина посмотрела на коробку - не близнецы. Принесла на кухню.

- Вот вам с Катькой - шоколад на выбор.

- Попробуем?

Открыла коробку, взяли с матерью по конфете

- Хороший шоколад. Бa6aeвский.

В эту минуту вошла возбужденная и красная Катя.

- Мама! Тебя там Витя к телефону просит...

- Иду. А ты конфетку съешь. Опять Мухамед принес - Ирина взяла трубку - Да?

- Здравствуете, Ирина Викентьевна. Я вчера, кажется, себя глупо вел... Мне не хочется, чтобы вы остались обо мне плохого мнения.

- Нет - нет, Витя, все было в порядке. Ничего страшного.

- Вы вчера звонили нам... Мы были в театре...

Ирина ждала, пока еще она не могла понять что, собственно, ей хочет сказать мальчик.

- Понимаете... Я уезжаю вместе с мамой и дедушкой... Там мама встретилась со школьным другом, он овдовел, у него сын моих лет. Мы будем все вместе. Там условия хорошие. И для дедушки. Дело не в школе. Для меня. Это не так, что меня отправляют, как сейчас модно. Это другое. Это мамин выбор. Он ей дорог, этот друг, вот она и хочет, чтобы все вместе. Получается, что это лучше там. Вот. Я и хотел это вам объяснить, а то как-то было непонятно, и вы могли подумать, что я из-за пустяка... Катя теперь все поняла и можно она сегодня придет к нам. Мама звала.

- Конечно, Витя. Я рада, что между вами нет недоразумений.

- Спасибо. А можно еще Катю?

- Конечно. До свидания, Витя. - Ирина вернулась на кухню. Катя сидела напряженная к конфетам она и не притронулась.

- Иди, тебя Витя зовет.

Она вскочила и опять надолго скрылась в детской.

- Уезжает? - осторожно поинтересовалась мать.

- Да, но там другие причины. Катя поймет. Я ей разрешила сегодня поехать к Вите. Мы, наверное, сейчас вместе выйдем.

Ирина пошла укладывать сумку, подкрашиваться. Потом она постучалась к Кате:

- Кекс, хочешь вместе выйдем? Мне уже пора...

- Нет, мам, я должна еще подумать ,что надеть, кое-что записать. Ты езжай, я позже.

Ирина внимательно поглядела на дочку - повзрослела буквально за последний час

- Не волнуйся, мам, - поймав ее взгляд, сказала Катя - я все поняла, слез не будет. Мне просто сейчас надо собраться. И с мыслями тоже.

Ирина поцеловала ее.

- Только пожалуйста не поздно.

- Витя проводит. Я позвоню.

Катя тоже поцеловала Ирину. Ирина зашла к матери на кухню, та смотрела телевизор.

- Хороший старый фильм с Мироновым.

- Все, мам, я поехала. Катя сама уж собирается, она чуть попозже. Постараюсь сегодня еще позвонить.

- Хорошо. Даст Бог, утрясется.

Ирина вышла на улицу, медленно пошла к метро... С Ота встречаться не хотелось, но и отвращения не было и причин не встречаться не было. Ирина вспомнила свои дневные рассуждения о любви и привязанности и вспомнила фильм, который смотрела когда-то. Там играл Любшин... "Нелюбовь" назывался фильм. Умный фильм. Именно "нелюбовь" у меня. Там она хорошо исследуется в этом фильме - со знанием дела люди делали такое кино. И женщина-сценаристка, это, чувствуется, не понаслышке знает и мужчина-режиссер. Но погибает от "нелюбви" там женщина. Выберусь ли из болота этой "нелюбви" я?" Ирина хотела как-то встряхнуть себя, настроить свидание все же. "Что я как рыба мороженная?". Не очень получалось "Ну уж, какая есть!" - как будто рассердившись на себя, решила она. Возле консерватории ее ждал Ота. Увидев Ирину, он улыбнулся, шагнул к ней. Породистое лицо. Хорошее лицо интеллигентного московского грузина. Этот и в старости будет красив. Воспитанный человек. Ирина, каждый раз встречаясь с ним и даже говоря по телефону, помнила об этом. "Я определенно не в духе. Почему-то разговор с Витей... Как он подбирал слова, заикался, как пытался ей растолковать... Он защищал право своей мамы на личную жизнь? Отчего-то мне стало больно... Но Ота не причем. Ни в коем случае не задеть, не Оталкнуть его". Ирина улыбалась, отвечала на заботливые вопросы, что-то рассказывала. До начала концерта они вполне мило проболтали. В буфет, к счастью, он ее не повел. Музыку они слушали одинаково - отрешившись от всего, полностью отдавшись стихии звуков, гармоний. В антракте Ота поинтересовался, не хочет ли Ирина чего-нибудь - сока, шоколада. Ирина поблагодарила, отказалась. Он не настаивал и, кажется, ему это понравилось. "Он ведь меня тоже изучает, не только я его. Естественно". Второе отделение концерта. Ирина давно не получала такого полного чистого глубокого наслаждения, ничего вокруг не существовало. Вот, наконец, зал взорвался аплодисментами. Рядом с ней стоял Ота, несколько раз он крикнул "браво". Публика засыпала музыкантов цветами. Вот дирижер поднял палочку, зал стих, и опять полилась волшебная музыка. На "бис"... Из консерватории они вышли в одинаково приподнятом, счастливом настроении.

- Ирина Викентьевна, позвольте пригласить вас на ужин. Я между прочим, прекрасный кулинар, а так как на ваш счет у меня серьезные намерения, я хочу начать хвастаться своими умениями. Принимаете приглашение?

- Что ж с вами делать...

Ота Ираклиевич остановил машину, назвал адрес - Серпуховка. Этот район Ирина любила, по дороге Ота рассказывал Ирине, что двадцать с лишним лет назад, когда он только перебрался в Москву, жил сначала у друга: в грузинско-еврейско-русской семье. Очень веселой, шумной, гостеприимной.

- На одной из барышень, племяннице Марии - хозяйки дома, я и женился. Веселый молодой брак. Он как молодое вино. Голова кружилась, ноги кренделя выделывали, но только от веселья. Но, взрослея, мы менялись... Вы это проходили? - Ота поглядел на Ирину.

- В общем, да, - Ирина подумала, что все же схема ее жизни с Костиным отцом была другая - слишком уж "студенческим" был их брак - все в компании, все на виду. Так что даже опьянения "молодым вином" она, кажется, и не почувствовала, зато, повзрослев, Паша проявил себя как прекрасный отец обеспечил Костю. Есть ли у Ота дети?

- Ота Ираклиевич, а потомство?

- А как же. Мария. В честь добрейшей Марининой тетушки. Обе они теперь далеко. В Испании. Барселона... Гауди... - Ота сделал какой-то неопределенный жест, будто провел волнистую линию. - У них там все хорошо. Вот и приехали.

Ота расплатился, вышел из машины, помог выбраться Ирине.

- Прежде чем мы войдем в дом, я хочу вам, Ирина, кое-что сказать: я кавалер страстный и вы мне очень нравитесь, но я воспитанный и чуткий и поэтому, знак, что мои чувства находят отклик, если это вам будет это угодно, подадите вы. Например, перейдете со мной на "ты". Поверьте, я об этом мечтаю, но я всегда уважаю "право королевы".

Ота поклонился и открыл перед Ириной дверь подъезда. Как ни странно, Ирина не почувствовала никакой неловкости - ей было весело, она действительно чувствовала себя очень хорошо в обществе этого зрелого уравновешенного мужчины, нервозность улеглась, голова была ясная. У Ота было очень уютно - просторная комната, арка, за ней уютная с округленными углами кухня. Хозяин провел гостью по квартире, показал, где вымыть руки. Приятное освещение, несколько пейзажей в комнате. Ота усадил Ирину за стол, начал потчевать. Ирина сама себе искренне призналась - давно никто так красиво не ухаживал.

- Понимаете, Ирина, у меня очень хорошо между собой жили родители. Знали они какой-то секрет. Не то что бы они не ссорились никогда, бывало у мамы темперамент пылкий, да и папа горячий. И крики были, и посуда билась, но это у них было вроде бы и условлено, заложено в какой-то негласный "брачный договор", у них определенно были свои правила и поэтому им было хорошо друг с другом, а нам всем - рядом с ними. Я, честно говоря, поставил себе цель прожить так остаток жизни. Я знаю, какой должна быть женщина, с которой мы смогли бы договориться.

"Да-а, он человек одной идеи, говорит о том, что ему важно. Я его понимаю, но я-то не верю в "договоры". Ирине предложенная хозяином тема ничуть не мешала наслаждаться уютной атмосферой, да и ухаживал за столом за ней Ота красиво. Ирина легко рассказала ему историю своих родителей, кое-что рассказала о Кате и Косте, вскользь упомянула о тяжелом браке с Петром. О Васе не говорили. Понятно было, что сегодняшний вечер для другого. Ирина чувствовала, что у них много общего, похожее чувство юмора. Поняв ее настроение, Ота поцеловал ей руку и сказал:

- Не будем спешить. Все, что я вам сказал, не имеет временных рамок. Когда-нибудь,..

- Да, я тоже люблю слова "когда-нибудь", "может быть", "возможно", я не люблю "если"...

После кофе Ота вызвал такси и отправил Ирину домой. Возвращалась Ирина в праздничном настроении: "Не нужно загадывать, не нужно, но все, что происходит - мне нравится". Было еще не очень поздно, и Ирина быстро набрала материн номер:

- Не спите? Как у вас?

- Катя спит. Я ждала твоего звонка. Ты знаешь, они с Витей выпили вина... Она мне это сказала и сказала, что понимает героинь Хемингуэя и сразу легла спать. А у нее между прочим, завтра то ли сочинение, то ли изложение! - Мать говорила все это с некоторым упреком - о чем, мол они с Катей думают, совсем о школе забыли.

- Мам, у нее сейчас важный момент - она впервые переживает разлуку с любимым человеком!

- С любимым человеком? Тоже скажешь... Они еще малы.

- А что, разве Катя в Витю не влюблена? Я думаю, и он тоже, но она точно!

- Ну не знаю, не знаю... Меня все же волнует, как она завтра пойдет, напишет

- Мам, теперь я тоже об этом думаю. Нашими молитвами... Думаю, все будет в порядке. А как ты сама себя чувствуешь?

- Неплохо. Звонил твой отец. Они с Майей мечтают нас видеть в гостях в любом составе. Мой билет оплачивает он в качестве подарка к грядущему дню рождения...

- Вот и хорошо. Скорее всего полетите вы с Катей, а потом я Катю заберу и с ней уж к Косте, когда сговоримся. Но это обсудим через некоторое время, ладно?

- Спокойной ночи.

Ирина положила трубку. Вино, Хемингуэй. Музыка, Ота. Надо все же посмотреть эту кассету, что Костя прислал.. Ирина включила телевизор, поставила кассету, взяла пульт. "Интимная жизнь как отражение психического комфорта и дискомфорта в семье" перевел женский голос слова блондинки, появившейся на экране. Женщина в синих бриджах, какой-то серебристой с ярко-голубыми вставками майке расхаживала по террасе загородного дома, поправляла букеты, что-то сбивала миксером и вещала: "Когда у нас с мужем (а прожили мы уже четырнадцать лет) наступает разлад в отношениях: он не доволен, как я воспитываю детей, какой сделала салат к завтраку или выбрала сок, а я в свою очередь не могу переносить бесконечных звонков ему из фирмы, в интимном плане у нас наступает время разнузданности и всяческих прихотей. Нет-нет, мы вовсе не ищем других партнеров, у нас и речи нет об измене, просто у нас такое противоядие против энтропии быта. Мы как-то еще лет пять-шесть назад, случайно, в вечер примирения, когда, уложив детей, подводили итог исчерпавшегося конфликта, вдруг обозначили это словами. Именно с этого вечера, как мы заметили, нам больше требовалась нежность, чем страсть - мы отдыхали в обществе друг друга и в интимном плане. Могу сказать, что наше открытие успокоило нас и мы без страха переносим любые периоды нашей семейной жизни, причем периоды "разнузданные" делаются все более и более насыщенными всякими экспериментами, а периоды "нежные" - все более упоительными. Уверяю вас, пределов этому нет и мы не боимся старения потому что мы вместе. А мы не молоды... Брак у нас поздний..." Ирина выключила телевизор. "Так. И тут "договор". Только зачем мне прислал это Костя, что он этим хотел сказать, что они с Ритой уже вступили на путь такого договора, что к своему браку они относятся сознательно, а я в свое время в браках жила без системы, и он мне дает совет на будущее, если оно у меня, конечно есть... С позицией Ота, такой подход к жизни, кажется, монтируется. Посмотрим. Нужно будет обсудить с Галей, да и с Таней тоже, пожалуй." Раздался звонок.

- Ирочка, извините, что поздно - у вас было занято, а потом мне звонили из больницы... Как вы добрались?

- Спасибо, Ота, все хорошо. Еще, раз спасибо за приятный вечер. Завтра мне придется вам позвонить на работу теперь уже по Васиным делам. Не будем смешивать.

- Умница. Очень хорошо. Звоните.

Не отходя от телефона, сразу же набрала Галин номер. Ирина поняла, что тревожится за нее. Галя к телефону подошла не сразу.

- Да? - почти шепотом откликнулась она.

- Галочка, это я. Как ты себя чувсвуешь?

- Ириша, я приняла снотворное. Обычно я этого не делаю. Не сплю все равно, а слабость и туман какой-то. Я так растеряна... Получается, все, что я ему говорю - не то, некстати. Я его совсем не понимаю! Разве можно из-за пакета, который он, кстати, нашел уже...

- А теперь, в чем дело?

- А в том, что я, когда он искал пакет, не так на это отреагировала!

- Ну, этому нет предела! Извини, Галочка, это избалованный маленький мальчик, наверное.

- Наверное. Но я уже вырастила дочь, а сейчас хотела взять ребенка, ты же знаешь... Но ребенка, а не капризного мужчину. Я не хочу! Но мне горько, мне правда показалось, что все еще может быть...

- Галя, да конечно может! Пусть себе взрослеет. А у нас же есть чувство юмора. Вспомни мою историю с этими "думскими" ботинками, ну что поделаешь, если иногда на нас сваливаются такие мужчины.

- Извини, Ириш, меня все же смаривает. Я плохо соображаю. Завтра на работу не пойду. А билет твой на "Стрекоз " после нашей ссоры он отдал своему шоферу - он с женой пошел.

- Спокойной ночи.

А Ирине спать совсем не хотелось. Она достала свой рассказ про Марину и еще раз перечитала его. Да, вот сейчас у меня как-то по-особому течет время и это время сплошных рефлексий. Но допустим, я выйду замуж, скажем, за Ота. Что сделается со временем? Ведь не изменится его течение? Просто напару, заключив договор, кружась в танце, мы будем медленно двигаться к концу. Ирина села в кресло, прикрыла глаза, представилась такая картина: много пар - мать с неизвестным полным мужчиной, Галя с Борисом, Таня с Павлом, Милица с блудливым мужем, нет, эту парочку Ирина взмахом руки прогнала, Аллочка с каким-то милым мужчиной, Саша... С кем же там Саша? Не разглядеть... Ирина отмахнулась от видений. И вот так, в предложенном дамой в бриджах ритме "стройными колоннами"... Скучно... Получается, что и это скучно. "Нет, голубушка, - сказала Ирина себе, - не гляди на все это скучно, скучно и не будет, а то теперь ты не соучастница даже, а вечная какая-то наблюдательница". Ирина легла с твердым намерением завтра начать "новую жизнь" - присмотреть компьютер, позвонить в ОВИР и вообще начать приносить пользу... Разбудил ее довольно поздно звонок Ота.

- Ирина, я звоню вам по поводу вашего протеже Василия. Только что ушла машина в санаторий. Записывайте адрес.

Ирина схватила ручку, на каком-то листке записала.

- Его бывшая жена, ей звонили, не отказывается его навещать. Прогнозы такие - подвижность возвращается, речь вернется в ограниченном объеме. Память избирательная. Вы с этой Надей уже знакомы?

- Только по телефону разговаривали, она как раз хотела со мной повидаться, посоветоваться.

- Очень хорошо. Лучшего и желать нельзя. А теперь я прощаюсь, с вами и вечером позвоню совсем по другим вопросам.

Ирина положила трубку и подумала, что ей нравится, как Ота строит с ней отношения и что ей нравится, что она понимает, как ему отвечать, реагировать. Словом, есть какой-то уже контакт и нет неловкости, как была с Георгием. "Катька давно уже пишет. Надо узнать как пошла, какое настроение".

- Привет, мам, как Катя пошла?

- Все в порядке - встала в шесть часов что-то повторяла, после экзамена они куда-то идут с Витей, на какую-то выставку.

- Очень хорошо. Я к вечеру позвоню. Поеду за компьютером.

Только Ирина положила трубку, как раздался пронзительный звонок в дверь.

- Кто там? - спросила она.

- А это ваш участковый.

- Подождите минутку.

Она накинула рубашку, влезла в джинсы, прикрыла постель. Перед ней стоял белобрысый мужичок с маленькими серыми глазами.

- Винченко Юрий Петрович. Ваш участковый. У меня к вам несколько вопросов.

- Слушаю, - спокойно сказала Ирина. От него несло агрессией. Вспомнился случай с Костей, и досада, раздражение поднялись в ней.

- Вы здесь вообще-то одна живете?

- Одна.

- И прописаны одна?

- Да, а в чем дело?

- Разберемся, в чем, - участковый оглядывал ее комнату. - А вы работаете вообще или кто содержит?

Ирина возмутилась:

- Мне непонятны ваши вопросы. Какова ваша цель?

- А вот соседа-то вашего отравили, и "Скорая" увезла его от вас и пил он у вас! Это все соседи подтверждают, - и он похлопал себя по папке, которую держал в руках.

В чем тут дело, Вася уже давно не дома, уж в санаторий перевезен, почему только сегодня пришли и что за соседи такие?

- А можно посмотреть показания соседей, может, мне что-нибудь станет яснее?

- Не положено... Вот вы ведь, Ирина Викентьевна, не замужем?

- В данный момент нет, но собираюсь, а какое это имеет отношение?..

- Не знаю. Просто был сигнальчик тут от соседей, что и он разведен, свободен, значит... Квартирка-то у вас больно маленькая, хотелось бы увеличить, а?

- Послушайте, Юрий Петрович вы абсолютно не по адресу пришли, те дамы, которые вас надоумили, они-то лучше знают, что здесь между пьющими людьми происходит и кому мог помешать Василий. А мы с ним добрые соседи и действительно во многом помогали друг другу. Но это-то кажется, не запрещено.

Что-то, кажется, смутило этого незваного гостя и он, пробормотав что-то вроде "Извините. Работа. Разобраться", ретировался. Ирина подумала, что самое время позвонить Надежде, бывшей Васиной жене, и понять, что она из себя представляет и как будут обстоять дела с Васей в будущем. К телефону Надя подошла сразу.

- Ой, Ирина Викентьевна, как хорошо, что вы позвонили. Мне из больницы сообщили, что Васю уже отправили и сказали, когда приемные дни, как ехать, но я растерялась как-то, может, можно мне к вам подойти, мы же тут живем неподалеку, на Бойцовой.

- Конечно, подходите.

- Так я через полчаса буду, только у меня... Зубы мне делают... Неловко. Ну уж на следующей неделе все закончат. Или уж тогда?

- Нет-нет, приходите сейчас. Поговорим.

Ирина прибрала дом и села читать рукопись своего аспиранта. Вспомнился разговор с Виктором Морозовым - "пишите детские сказки - вы же добрая". Читать диссертацию было скучно, Ирина добросовестно поправляла ошибки, но поминутно отвлекалась - "Да, сейчас меня мало интересуют мои профессиональные успехи, я увлечена собой, разгадыванием, распутыванием... Шура тогда спросил, публикую ли хоть что-нибудь... А вот опубликую! Детские сказки - это, пожалуй, мне подходит, у меня, как и у Тани, неизжитая детскость. До прихода Надежды, Ирина с горем пополам прочитала десять страниц диссертации и с облегчением отложила ее, как только заслышала звонок в дверь. Вошла женщина невысокого роста, широкобедрая круглолицая, лицо молодое, приветливое.

- Здравствуйте, - прикрывая рот рукой, сказала она.

- Проходите, проходите, будем чай пить и разговаривать.

- Ой чай, неловко, я и не принесла ничего, да и смотреть на меня...

Ирина как смогла успокоила гостью , усадила ее и налила ей чаю. Пока Надежда осматривалась и привыкала к ней, Ирина попыталась составить представление об этой женщине - незлая и нехитрая, это видно невооруженным глазом и, кажется, смешливая. Ирина заметила, как та рассмеялась, когда увидела, что ветер закинул угол занавески на сухой букет и занавеска, будто живая, пыталась вырваться от вцепившихся в нее веток и в тот момент, когда ей это наконец удалось, Надежда и рассмеялась. Это Ирине понравилось - и наблюдательность и веселость она ценила. Освоившись, Надежда начала спокойно рассказывать.

- Мы с Васей из-за чего разошлись-то? Пил он, как выпьет дурной делается, неуправляемый - то ему туда надо, то сюда. То в одно место сбегает к друзьям-забулдыгам, то в другое. Нас-то он не обижал никогда, ни меня ни дочку, он просто нас как бы и не видел тогда. Что ж это за жизнь? Я собралась и к матери ушла, благо было куда. Это Ирина Викентьевна, говорят все же болезнь, питье-то это страшное. И травился он, и разум терял, а все туда же. Одним-то нам конечно спокойней, ну а его мы жалели, если что помочь, пожалуйста. Трезвым заходил, что прибить, переставить - пожалуйста. Вроде звал меня обратно, да сам понимал, что не хозяин своим словам. А теперь тем более жалко, врач сказала, что он мало что помнит и понимает, как дитя беззащитное. Конечно, мы с дочкой обсудили, ездить к нему нужно не чужой все же. Вот на той неделе зубы вставлю и сразу съезжу погляжу, как что. А вы как думаете, Ирина Викентьевна? Вас уж он больно уважает, Вася, и дочка говорит, что и в журналах вы пишете интересно.

- Я, Надежда, очень рада, что мы познакомились. Вася ваш действительно несчастный, но он искал выхода, хотел как-нибудь все поправить. Жалко его, у него ведь душа отзывчивая, а это далеко не у всех.

- А его, может, потом и отпустят, как вы думаете? Пусть уж тогда при нас. Больной-то он смирный, конечно, а помощь от нас ему будет.

- Это, Надя, все выяснится. Врач им в больнице занимался хороший, опытный. А в санаторий я тоже в этот съезжу. Вы мне обязательно звоните, если вопросы или проблемы и я, конечно, тоже буду, если что-то будет новое или важное.

- Ведь они из больницы сами мне позвонили, нашли как-то, это, значит, у них хорошо поставлена забота о таких больных. Молодцы. А ведь плохо тем, кто совсем одинокий, - пригорюнилась как-то Надежда.

- Да-а, - протянула Ирина.

- Ну, я пойду, а то я заговорила вас, а у вас дела...

Ирина проводил гостью, порадовалась, что не ошиблась, затеяв вообще всю эту историю с женой и принялась опять лениво читать диссертацию. Сегодня мысль о том, что она все-таки во что бы то ни стало хочет дозвониться до Игоря еще не приходила в голову, но случайно бросив взгляд на подаренную ей когда-то акварель Стеллы Норкиной, она набрала номер Игоря. Конечно, Ирина уже поостыла, не было той горячности, с которой она набирала этот номер некоторое время назад, но все же, когда она услышала голос, который по-русски на ее просьбу подозвать Игоря, ответил, что семья Поревых здесь больше не живет - куда-то выбыли. Трубку повесили. Ирина огорчилась, расстроилась сильно. Теперь уже отчасти из упрямства Ирине захотелось найти Игоря, кинуться к нему с вопросами, добиться от него ответа. Какого? Она и сама не знала... День шел своим чередом, а что делать с собой Ирина не знала - вдруг показалось абсолютно бессмысленным ехать за компьютером - бессмысленным и трудным. Ничего она в этом не понимает и в общем-то не хочет. Вспомнилось, что Саша встретился с Алексеем именно в связи с компьютерами да дискетами - дочка у него в компьютерном салоне. Вдруг Алексей дома? Вразумит. Ирина кинулась к записной книжке, ведь записала тогда на лавочке, когда Сашу поминали, его телефон, должен быть. Телефон нашелся. Ирина позвонила, подошла Лешина жена.

- Здравствуйте, это Ирина, старинная знакомая Алексея, может быть, он вам рассказывал, был такой Саша У., - начала Ирина было объяснять жене все подробно, как та ее вежливо остановила:

- Не тревожьтесь, Ирина, я, конечно, вас заочно знаю. Алексей будет ровно через две минуты - он спустился за сигаретами, даже не кладите трубку.

Ирина вспомнила, что Алексей говорил, что жену зовут Людмила и решила пока у нее поинтересоваться, уместно ли вовлекать Алексея в свои компьютерные проблемы.

- Людмила, извините пожалуйста, у меня к Алексею дело вот какое компьютер. Я вспомнила, он вроде бы говорил, что что-то в этом понимает...

Людмила засмеялась:

- Да сейчас вроде все понимают!

Ирина огорчилась:

- А вот я нет. А иметь вроде бы нужно...

- Вы же, Леша говорил, журналистка?

- Ну и это тоже...

- Вот он и пришел.

Ирина услыхала, как жена еще в дверях говорит Алексею что-то о ее звонке, смеется, вот Алексей берет трубку.

- Привет, Тонечка, золотце.

- Леша, жизнь, как я понимаю, у тебя идет сносно.

- А как же.

- Не поможешь мне выбрать компьютер?

- Помогу. Спрашивать тебя, о чем женихи-мужья твои думают не буду. Понятно все.

- Вот и не спрашивай. Когда, тебе удобнее? Сегодня можешь?

- Как раз сегодня могу - есть свободное время. И к дочке моей зайдем, где мы с Сашей тогда встретились.

Ирина положила трубку довольная - договорились обо всем, с Лешей легко, есть время еще почитать эту дурацкую диссертацию, да позвонить узнать, как там Катя написала. Ирина читала и все размышляла об Игоре - вот ведь никогда с ним ничего особенно не связывало, почему теперь он так крепко засел в голове. Решив все же, что это не случайно, Ирина опять стала вспоминать все, что было связано с ним в последние годы и наткнулась на эту странную просьбу позвонить теще в Кишинев. Раз согласилась позвонить - и звонила, значит, был телефон этой тещи! Конечно, быть уверенной в том, что запись сохранилась было бы глупо, но... Ирина себя знала - уйма бумажек еще со школьных лет осталось у нее - старые записки, личные дневники, наброски, кое что здесь, кое что на Юго-Западе у родителей. Так, нужно вспомнить все же когда, в каком году Игорь позвонил с этой просьбой... Не в тот же год, когда я была в Израиле. Может, на следующий? Отбросив диссертацию, Ирина закружилась по дому, выдергивая старые блокноты с полок и из ящиков стола... Позвонили в дверь. Опять перед ней стояла та самая убогая Надя.

- В чем дело?

- Я из ДЭЗа - новые книжки разносим.

- Хорошо. Спасибо.

Ирина протянула руку, но Надя так и стояла перед ней, свесив голову на бок и водя ногой по коврику перед дверью.

- Что с вами, Надя? - спросила Ирина.

- Да плохо мне, плохо! Чего она хочет от меня? - почти истерически закричала Надя, вытащила дэзовскую книжку из сумки, кинула в лицо Ирине и побежала вниз по лестнице. Ирина закрыла дверь, подняв книжку, вошла в комнату.

Вот это да! Неужели, эта неряха лохматая так их всех здесь держит? Но я-то им зачем? В Васиной квартире, наверное, дело. Как-то хотят ее хитростью заполучить, продать, а деньги поделить. Но как это возможно? Вася, к счастью, жив... Механизмы, наверное, баба эта знает. А Надей крутит убогой, как хочет. "Надо быть осторожнее". - сказала себе Ирина, хотя в чем "осторожнее", она и сама не знала. Уже не было ни настроения ни времени рыться в блокнотах и тетрадках - только собраться, да Кате позвонить.

- Привет, мам, как у вас дела?

- Вот Михаил Федорович зашел. Катя звонила - написала нормально. Отметки завтра после двух, уехала с Витей гулять. Тебе просила передать, что она все понимает.

- Вот и хорошо. А z сейчас еду за компьютером. Мам, у вас хранятся ведь мои старые всякие бумажки, фотографии?

- Да, в шкафу, в пакетах, я ничего не выбрасывала.

- Мне тут телефон один понадобился, если у себя не найду, приеду разбирать.

- Ну и приезжай. Когда ты планируешь заняться Катиным паспортом?

- Так... У Кати нашей день рождения послезавтра? Да. Паспорт внутренний она получит через две недели, сразу начнем тот делать. Получается, скоро и начну.

- Хорошо, Ира, позвони, пожалуйста, к вечеру, мы с Михаилом Федоровичем тут беседуем...

- Да-да, извини.

Ирина положила трубку и хмыкнула: "Ну и беседуйте!" Собралась она быстро, идея позвонить теще в Кишинев очень грела и в голову не приходило, что теща тоже могла уехать в Израиль или куда-то еще, или умереть. Нет теща в Ирином представлении - смирно сидит в Кишиневе и ждет ее звонка. Подходя к метро, Ирина издали увидела опять дворовую сомнительную компанию. Нужно все же посоветоваться с Алексеем- решила она. "Еще этот участковый вмешался. Не ясно тут все. Тут свои амбиции, свои законы, но я-то в этой ситуации, как выражается сейчас молодежь, и моя Катя в частности, здесь "левая". Меня это не касается. Но это с моей точки зрения. С их, может, и касается как-то. Алексей - человек простой и умный, поймет, что здесь к чему...". С Алексеем встретились на Арбате.

- Цветете, Ирина Викентьевна, молодцом. Моя, как голосок твой услышала, говорит, что-то она больно молоденькая. Так, знаешь, с подозрением...

Алексей взял Ирину под руку и повел уверенно к какому-то магазину. По дороге он деловито осведомился, какой суммой Ирина располагает, вслух прикинул, что на такие деньги можно и стоит приобрести.

- В рублях у тебя или в долларах?

- Я, как и все держащие "в чулке", держала их в долларах, правда и держала-то я их недолго - недели две, - смеялась Ирина. Ее веселило, что она вот отправилась за крупной покупкой, радовало, что есть понимающий спутник, помощник. "О всех своих опасениях расскажу ему, когда будем покупку обмывать, без этого-то не обойдется".

Ирина смотрела на хорошее привлекательное лицо Алексея. "Нравится мне, как он идет по жизни. Вот и семья при нем, и рефлексии излишние не мучают, а с другой стороны, и в Сашке он видел толк, и с отцом Сашкиным не простым, общий язык находил. И вот со мной, грешной, возится". В магазине Алексей поставил Ирину в сторонке, а сам вступил в беседу с молодым, с иголочки одетым консультантом. Ирина его разглядывала с любопытством, ее вообще интересовала эта порода - молодые уверенные люди, хорошо одетые, чаще всего уже при машинах, лет им двадцать пять - двадцать шесть. Обручальные кольца... Их жены, прекрасно одетые, видимо консультируют в других магазинах или сидят в офисах. Несколько раз такие мальчики подвозили ее, кстати в их обществе Ирина себя чувствовала не плохо - из приемника доносилась приятная музыка - чаще всего почему-то попадались слушающие ''Шансон", с Ириной они перекидывались несколькими словами. В них была доброжелательность, в этих молодых людях, открытость и конечно уверенность. Вот сейчас с таким беседовал Алексей. До нее доносились слова "комплектовать", "лазерный принтер", "дисплей". "Леша и научит или Витя, пока не уехал. Мы с Катькой толковые, быстро освоим". Вскоре к Ирине подошел Алексей:

- Все, я тебе выбрал. Чуть даже сэкономишь, пойдем деньги твои менять, здесь сама видишь, оплата в рублях по курсу на сегодняшний день. Забирать сейчас будем или оплатим доставку?

- А как лучше?

- А как хочешь, смотря, какие у тебя планы, сразу домой или у тебя еще дела в городе, тогда можно договориться на определенное время - привезут.

- Знаешь, мне с тобой еще об одном деле посоветоваться нужно...

- Тогда вот что. Сейчас оплатим, к дочке моей зайдем - познакомлю, посидим где-нибудь. Я угощаю.

- Нет я - покупка-то моя. По правилам.

- Нарушим. Имею я право угостить приятную даму? - Ирина махнула рукой. - Ир, мы же свои.

Поменяли деньги, заплатили, сговорились, во сколько вернутся за покупкой и вышли на шумный Новый Арбат.

- Дочка тут рядом - в одном из переулков. Ты сама-то играть любишь? У них там много хороших "игрушек" и тебе и дочке можно подобрать.

- Да нет, Леш, я в этом толку не понимаю. Катька как захочет, сама, я думаю, разберется, девочки подскажут. А мне бы печатать да хранить, а то от бумаг устала. И Сашкин архив туда забью.

- К Интернету подключишься...

- Ну, это все потом, - Ирине уже надоело говорить об этих все же пока далеких от нее вещах. Лешина дочка интересовала ее больше. - Леш, ты тогда говорил, что она разошлась с мужем. А сейчас как у нее?

- Да все так же.

- Знаешь, обожглась и теперь, конечно, дует. Мы с женой переживаем, конечно, а она говорит, что так, как у нас, чтобы всю жизнь вместе, редко бывает, почти никогда. Ну ты-то знаешь, у тебя старики твои тоже ведь всю жизнь вместе.

- Да нет, Леш, вот на старости лет разбежались. Но оба считают, что к лучшему...

- Ну-ну, - недоверчиво покачал головой Алексей.

В компьютерном салоне к ним подошла молодая высокая ухоженная женщина. Ирина с удовольствием пожала ее наманикюренную руку, с удовольствием улыбнулась в ответ на ее шутку, что папа, как маленький, готов играть с утра до вечера, а дома мама не велит.

- Ир, ну я пять минут, тут вот у Ляльки новая "игрушка" появилась. Ладно? Пять минут... А ты, Ляль, развлеки тетю.

Алексей, забавно гримасничая, на цыпочках отбежал к включенному компьютеру и плюхнулся на вертящийся стул.

- Это, конечно, не пять минут, - вслух обречено проговорила Ирина.

- Конечно, нет, ну давайте пока я вам пасьянсы всякие покажу, может быть, вам понравится.

Народу в салоне было мало, и Ляля вполне смогла уделить Ирине время. Когда-то Ирина пасьянсы любила. В пору своей жизни с Петром, когда они как-то застряли на всю осень со своими лошадьми и собаками на даче, они подолгу раскладывали пасьянсы и болтали. Это был хороший период их жизни. Глядя на карты, Ирина подумала, что жизнь у нее, как лоскутное одеяло и, если из каждого брака и романа взять по самому яркому куску, получится очень даже яркая и насыщенная супружеская жизнь. "Да, что-что, а скучно не было, А сейчас?" На этот вопрос Ирине не захотелось отвечать, и она стала водить "мышкой", как научила Ляля, и перекладывать карты. "Если сойдется, загадала она - "мне захочется ответить Ота взаимностью и перейти с ним на "ты". Пасьянс сошелся, и Ирина, поблагодарив Лялю за науку, пошла вытаскивать заигравшегося Алексея. К счастью, и у него игра уже подходила к концу, он довел какую-то операцию до конца и встал со стула довольный. Потянулся и обнял за плечи Ирину и подошедшую Лялю.

- Ой, девочки, до чего жизнь хороша.

Сам Алексей был хорош. Им действительно можно было любоваться, сильный, белозубый, моложавый.

- Все, дочь, мы уходим. Нам с тетей Ирой, - он подмигнул, - еще поболтать нужно да ее "комп" транспортировать.

Алексей чмокнул Лялю в щеку, Ирина попрощалась, и они вышли.

-Где предпочтешь, на улице или в подземелье? На улице солнечно, но шумно, там тихо и...

Ирина добавила "мрачно".

- Предпочитаю мрак.

- О`кей, - браво отозвался Алексей и быстро привел ее в подвальчик. Грузинское кафе.

- Выпьем легенького. Я крепкое не люблю. Да и дамам это не пристало.

Быстро заказав, посоветовавшись с Ириной, еду, он посерьезнел и спросил

- Ну теперь рассказывай, какие сложности

- Леш, у нас в доме и во дворе в последнее время криминал не криминал, а...

Ирина поведала ему об убийстве "бутылочников", о странном устройстве в ДЭЗ полоумной Нади, неизвестно откуда появившейся, о бедном Васе и, главное, о неряхе и о своих подозрениях, что "неряха" как-то причастна и к смерти "сумасшедшей вдовы" и отравлению Васи. И теперь они все чего-то хотят от Ирины.

- Леш, это квартирный интерес, да? И участковый как-то причастен, он ведь ко мне приходил...

- Ну, участковый вряд ли. Он скорее всего просто дурак, шел проверить чей-то "сигнал", а вот остальные скорее всего что-то выкручивают. Ты не могла бы узнать фамилию, имя этой твоей как ты ее называешь "затрапезной", я по своим каналам попытаюсь что-нибудь узнать. Может быть, ее нужно будет пугнуть как следует, чтобы и тебя и твоего протеже Васю в покое оставили. А может, ей и переселиться куда-нибудь будет лучше. Поглядим.

- Спасибо большое, Леш, - с чувством сказала Ирина.

- Пока не за что. Люди, Ирин, такие разные... Вот в охране со мной работал мужик. Вор - привык человек, - Вот шапку мне тут для жены предлагал меховую. Настоящий. Сейчас у него как бы раздвоение личности - женился, крестился, жена молодая, кормить надо. И по профессии, вроде, Бог не велит, вот в охрану пошел. Сутки через двое. С детьми возится. А руки-то чешутся работы просят. Он почему-то мне открылся, не знаю уж... И его мне жаль: "Не ворованная", - говорит. А я думаю, где же взял, коли не ворованная? Да мне и не надо. У моей жены все есть. Я отказался, но не осудил, нет, не осудил - у него жена молодая - кормить надо.

Приятно было выйти из подвальчика на солнце, в обществе Алексея Ирине было легко и как-то спокойнее стало на душе - кто-то свой теперь знает, что происходит у нее на "Преображенке" и если что... Алексей подогнал машину, погрузил компьютер и отвез Ирину домой.

- Извини, сейчас тебе помочь все подключить уже не успеваю - мне сегодня в ночь на работу, а еще домашние дела кое-какие. У меня жена строгая.

- Конечно, Леша, спасибо. Я и так сколько времени у тебя отняла.

- Ерунда. Все нормально. Так ты мне позвони, про эту тетку скажи, не откладывай.

Алесей дружески потрепав Ирину по плечу, вышел, хлопнула дверца лифта. Опять в доме не распакованная коробка. "Растет благосостояние масс - то "видик", то компьютер". Почему-то потянуло еще раз посмотреть странную кассету, присланную Костей, что он все-таки имел в виду, и вообще, пристало ли сыну давать такое просматривать матери? Как спросила бы Таня: "А это не разврат?" Но Ирина понимала, что Костя просто молод, раскован, открыт и честен. Так они сейчас думают и ничего крамольного в этом нет, а кто подумает дурное, тот сам дурак. И опять женщина в синих бриджах расхаживала по террасе дома и вещала о найденной ими панацее семейного счастья. Зазвонил телефон.

- Ой, Ириша, а я только что проснулась. Проснулась и ничего понять не могу, где я, почему. Вот не пила я никогда этих снотворных и не буду впредь. Ненормальное состояние какое-то. Вспомнила с трудом, что с тобой вчера я как-то разговаривала. А о чем, не помню.

Чувствовалось, что Галя хочет узнать, не наболтала ли чего-нибудь лишнего, не обидела ли подругу, не поставила ли в неловкое положение.

- Галочка, а мы почти и не говорили, когда я позвонила, ты уже засыпала, только сказала, что на работу сегодня не пойдешь.

- Да-да, это я помню... Мне пять минут назад позвонил Борис... Он меня и разбудил. Ему на работе сказали, что я дома, он заволновался, что случилось. Но я просила его перезвонить через полчаса. Мне надо собраться с мыслями и понять, чего я хочу. Мне сейчас кажется, что я не хочу с ним разговаривать, как-то не о чем. Теперь мне представляется, что это глупая затея выходить за него замуж. Все же чужой человек...

Галя ждала какого-нибудь Ирининого ответа, Ирина вдруг сама перестала понимать, что ей говорить Гале - она сама ничего не знала, не выбалтывать же ей советы, доносящиеся с экрана. Вот уж совсем неуместно.

- Галочка, я не знаю... Послушай себя, что в тебе отзовется, что откликнется на этого Бориса, то, наверное, и правда. Он же перезвонит, ты послушаешь его, а там и увидишь...

- Да... Ладно, - как-то разочарованно протянула Галя... - Наверное...

- Галочка, ты сейчас чаю крепкого выпей - после снотворного это нужно, - перевела все на бытовые рельсы Ирина, - Я тебе вечером сегодня позвоню обязательно, проведаю.

- Позвони, - кажется, слегка обидевшись, согласилась Галя.

Трубку Ирина положила огорченная, но она, правда, совсем не знала, что ей сейчас сказать Гале. Ирина укоряла себя в эгоизме, была недовольна собой. Решила отвлечься. Сашку что ли еще почитать? Понравился мне с ним диалог, да и как-то логично после встречи с Алексеем. "А потом, - будто споря с кем-то сказала Ирина, - имею право отключиться - я дело сделала. Важное. Компьютер купила". Ирина отключила телефон, начала перебирать Сашины бумаг и наткнулась на скрепленные не выцветшие листы. "Притча", 1999 год. "Что-то из последнего, почитаем". Почему-то вспомнилось, как она (теперь это кажется уже таким далеким), выдумала Аллочку - ее податливость, попадание в странные полукриминальные ситуации. "Все же непонятно, откуда тогда на меня налетели все эти видения? Здесь, на "Преображенке", все еще было спокойно - это шло из прошлого, от пистолета, от чего-то противоправного в той далекой жизни, но причудливо отразилось в созданном мною образе. Соучастница Аллочка... А в Америку, она, похоже, едет как помощница. Да и вообще, она вне этого мира - к ней не подходят Васи, Нади и что еще хуже "неряхи"... "Да, но ты о них пишешь" - как будто донесся до нее чей-то голос. "Пишу. Как будто это оправдание?" "Ну, знаешь..."- как-то противно будто бы протянул опять чей-то голос. "Внутренний голос, а внутренний голос - обратилась Ирина строго к себе, - а почему ты говоришь, как неприятный мне Валентин?" "А об этом подумай сама".

Ирина стряхнула наваждение - "Так и рехнуться недолго. Еще не хватало самой с собой разговаривать! Кофе. Сигарету. И читать" - громко вслух приказа себе Ирина. С чашкой кофе она уселась у окна, ветер шевелил занавеску, и Ирина вспомнила, как улыбнулась беззубым ртом Надежда, когда ткани удалось все же отцепиться, от веточек. "Все мы наблюдатели. Созерцатели. Взаимосозерцание украшает жизнь. Итак, "Притча".

- Оскорбивший жену, да лишится ее. Униженная женщина - отныне жена другого!

- Загнул... Твой горький опыт, что ли?

- Горький...

- Изменила?

- Разве я об этом?

- Не пойму. Не обобщай. После какого свинства, бывает, что не бросают. Прощают, остаются. Выпьем. За остающихся!

- Выпей... Остаются... Знаешь ли ты, что остаются чужие. Рядом с нами спят, смеются, подкрашивают глаза, соблазняют нас - чужие!

- А жалеют, нас, по головке гладят...

- Гладят - жалеют, сестры милосердия!

- Как так?

- А они на смену женам оскорбленным нарождаются

- Не понял...

- Возьми да и пойми - жена, оземь брошенная, от унижения умирает. На наших глазах, причем, умирает, а нам это осознать не дано. Мы-то видим понятное: стоны, вопли. всхлипыванья - истерику, в общем. А это - смерть!"

Ирина отставила чашку, отложила рукопись. "Опять Саша удивляет неужели я держу в руках его покаяние? Саша, осмысливая свою жизнь, мучился совершенным? Конечно, тому были причины. Вряд ли он обижал женщин более, чем другие - думаю даже менее чем другие. Точнее, он обижал не грубостью, думаю, а холодностью. Но ему ведь многие готовы были служить. И все же сформулировал вот так: "Оскорбивший жену - да лишится ее!" Как же он раскроет это? Вон три страницы написал на эту тему..." Ирина пока не знала, находится ли в ней отклик. Вспомнилась Галя, но показалось, что ее история со скучным вялым (с точки зрения Ирины, конечно) Борисом слишком мелкая. "Не иллюстрирует Сашин тезис! Посмотрим, что же дальше, пока он топчется, объясняет какому-то дураку. Любит он такой прием - объяснение дураку. Так...

- ... а это - смерть!

- А потом видим вдруг жалость у них во взоре, руки они к нам нежные простирают... Милосердие. Мы, обманувшись, млеем. А перед нами - чужая! Понял?

- Не понял! Лицо, фигура, мм, все прочее тоже, сам говоришь, руки простирают а что - чужая, не доказано. Может, спьяну тебе пригрезилось?

- Я, возможно, дурак, сумасшедший, но знаю точно - чужая!

- Не-ет, это я дурак! Ты-то у нас умник - загнул этакое. Давай-ка выпьем.

- Ладно. Я тебе историю расскажу, как однажды одному дураку ли, умному ли, а повезло. Чудом жену сохранил.

- Достоевщина, кажется, все это. Я так понимаю, ты расскажешь, как он перед женой сам унизился, с ней перестрадал? Я не стану. Я - не дурак.

- Да слушай же! Представь, кухня в хрущобах 70-х.

Ирина поморщилась - вот ему эти семидесятые покоя не дают! Все же в девяностых, похоже, совсем ему не жилось, все туда его тянет, и героев своих он туда закидывает, некстати.

"Пятеро мужчин с рюмками в руках - галдеж, треп. Две женщины: одна - в дверях - полная, темноволосая, с сигаретой. Другая худенькая длинноволосая - склонилась над столом, что-то режет.

- Эх вы, кобели, кобели, не видите что ли породистую суку? - низким голосом проговорила полная и ушла в комнату.

Кто то поставив рюмку на подоконник, придвинулся к замершей с ножом девушке, кто-то засмеялся, кто-то начал флирт.

- Вы краснеете? Это же комплимент!

- Эй, оставь, оставь ее, дай полюбоваться, - закричал седоватый бородач, - запечатлею! Достал блокнотик и успел в секунду - другую сделать набросок, ибо девушка выпрямилась и взглянула на всех открыто и твердо.

- Что, собственно, случилось? Определили нашу половую принадлежность и только!

Сказала и вышла, но не ушла совсем, а села в комнате где-то в углу, углубилась в книгу, не обращая внимания на ор, музыку. Вот ту-то и взял ее в оборот Георгий.

- Вы - Лиля, я - Георгий, брат хозяйки дома. Нам здесь не место. Следует уйти. Ничего интересного больше не будет.

Лиля светловолоса, худа, длинна и, в общем, некрасива: бледновата, мало выразительна. Но Георгий другого мнения. Он видит необычный разрез глаз - светло-серых глаз, длинные густые не накрашенные ресницы, очень светлую тонкую кожу. Он очарован. В Лиле сейчас для него гармония. Свет, музыка, тепло. Сию минуту он счастлив - в ее присутствии. Но Лиля закрыта, она ничуть не подалась навстречу Георгию, ей просто легче в его компании покинуть дом, где все так неудачно сложилось. Он помог выбраться из кресла, надеть пальто. Девушке не хватало воли, энергии сделать это самой - была апатия, было все равно, где сидеть, что слушать. Этот инцидент на кухне... Очень глупо! Роли определились сразу. Он - целующий, она позволяющая целовать. Он ведущий, она ведомая.

И привел Георгий Лилю в дом матери своей и целовал ее, и познал ее. и полюбил. Лилины глаза теперь нежны, руки теплы, сердце занято, ибо и Лиля полюбила Георгия. Наступило время счастье и было это супружество".

Ирина была искренне изумлена - совсем другой стиль. "Ишь ты - "и было это супружество" - не подозревала все же я в Сашке этой тоски по "супружеству" - была констатация - не способен. В последние встречи о чем говорили? Да больше ерничали все же, скрывая боль, подкалывали друг друга, таким странным образом демонстрировали приязнь. В самом деле, странно было бы скажем в закусочной в Камергерском или в "Рюмочной" на Никитской с пафосом вдруг заявить "мечтаю о счастливом супружестве" А на бумаге... Хотя для меня, пожалуй, приторно".

"Георгий каждое утро, видя рядом с собой Лилю - ее серые глаза, длинные волосы, благодарил Бога за милости его и просил не лишать жены доброй. Лиля и вправду была жена добрая. Мир и лад в доме - и день, и два, и год. Но ни одну семью в мире бес не оставил еще в покое".

Ирина кивнула: "Это и подозревала".

"Вот пришла пора ему и к Георгию пожаловать. Раз в год собирались все родные Георгия вместе - помянуть отца: мать, тетка и сестра, та самая, в доме которой он с Лилей и встретился. Вот бес и спрятался в теткиных пышных волосах и таким образом в квартиру проник. Мать Георгия стол накрыла, сестра цветы по вазам расставила, а тут и тетка на пороге. Любимая тетка с поцелуями и лаской, но бес-то полные карманы гневом и тревогой набил... Жди беды. Георгий Лилю представил: "Жена моя". Тетка расцеловала, к сердцу прижала, тут бес и переехал - вцепился Лиле в шею и устроился удобно. Лиля и так всегда бледновата, а тут и совсем зеленая сделалась, отозвала Георгия и сказала, что дурно ей, душно, голова болит. Георгий встревожился, отвел в спальню, уложил, пледом укрыл, а сам - за стол. Настроение за столом пониженное - и дата сама по себе скорбная, да и невестка - не демонстративно ли? - прихворнула. Кое-какие амбиции проявились, недовольство, ревность - и сестра, и мать, каждая по-своему Лилей попрекнула, уколола. И тетка - святая простота - племяннику напомнила прежнюю его любовь - яркую красотку, мол, где, да как, да с кем? И впервые кажется, за год неуютно стало Георгию, не спокойно, как будто и нет у него живой любви к Лиле, а есть какое-то раздражение, болезненная привязанность".

Ирина походила по комнате с рукописью в руках - "Тяжеловато читается. Написано как-то натужно и к чему все это?" Выглянула на улицу, почему-то захотелось увидеть психиатра с собакой. Кстати, как зовут пса, Ирина вдруг напрочь забыла. А почему-то хотелось, вспоминая о них - о мужчине и его псе, называть их по имени. Доброе осталось о них воспоминание. Ей вдруг представилось, что они ее здесь охраняют и ничего плохого с ней не случится. Как увижу, обязательно еще раз спрошу, как зовут собаку! Вспомнилось, что ей имя неприятной тетки тоже необходимо узнать. "Но это потом. Вот дочитаю и буду делами заниматься"

"Гости за столом, Лиля в постели. И грызет Лилю обида - муж сидит, ненужные разговоры ведет, о ней забыл: не сочувствует, по головке не гладит. Это бес перед глазами мельтешит, разные обличья принимает, гримасы строит, искажается мир, мутится душа.

- Георгий! - вдруг неожиданно для себя резко, раздраженно кричит Лиля - Георгий!

За столом будто того и ждали.

- Иди -иди, - твоя зовет, - ехидная сестра нашла повод улизнуть, - у меня времени мало . Мне пора. Помянули без посторонних и Слава Богу.

- - Лиля не посторонняя, - вслед сестре как-то жалко, вымученно крикнул Георгий.

Красный, злой, он кинулся в спальню, ненавидя всех, - Лилю в первую очередь".

Ирина с возмущением бросила рассказ: "Да это в Георгия бес вселился! Перекладывает Сашка с больной головы на здоровую. Все-таки как ни скрывает, а хочет на женщину ответственность переложить, сейчас дальше, наверное, про "бабьи штучки" будет и прочее - обычный набор обвинений".

"Лицо у Георгия сделалось неприятным".

Ирина, прокомментировала про себя: "Люблю самокритику!"

"...перекосилось. Лиля, приподнявшись, закрылась от него рукой. Испугалась? Георгий, отдернув ее руку, задел своей рукой ее по губе закапала кровь.

-У-у- как-то по звериному с ненавистью взвыл Георгий - все ты! Ох, как же я тебя ненавижу!"

"Нет, определенно, не нравятся мне эти "страсти по Георгию", дочитаю только, чтобы понять, что Саша в виду имел, вроде бы в последнее время диалог у нас с ним складывался. Боюсь, что ждет меня здесь какое-нибудь нравоучение в лоб. Неофитское что-то чувствуется ... Таким я Сашу не знала..."

"Бес сидел под кроватью и потирал руки.

- За что? Зачем ты? - тихо спросила Лиля. А в столовой молчанье и вдруг

- Боже, Боже, помилуй сына моего, - неожиданно прошептала мать и быстро пошла к двери, из-за которой доносился Лилин плач.

- Не вмешивайся, Оля, сами разберутся - дело молодое, - посоветовала тетка.

- Оставь, здесь что-то другое. Опасно, очень опасно. Ольга Матвеевна, полная, даже грузная, но с моложавым лицом, громко постучала.

- Георгий, впусти! - сказала властно. Бес скакал от Лили к Георгию, от Георгия к Лиле, дергал их за волосы, щипал и что-то злобное нашептывал в уши. Георгий метался по комнате. Лиля каталась в истерике по кровати.

- Убирайся, убирайся вон! Не хнычь, исчезни с глаз, - шипел Георгий.

- Не-мо-гу-те-бя-ви-деть! Вый-ди! Я о-де-нусь - захлебывалась Лиля.

"Та-ак, - подумала Ирина - у него уже было это: двое не могут распутаться, вмешивается третий. И опять 70-е.. Что-то Саша отыгрывал.... Сейчас, наверняка мать распутает этот узел, спасет. Что-то подростковое он отыгрывал в своем творчестве, хотел разобраться... Хотя, и мне, конечно, это знакомо - когда с любимым - ненавидимым в клубке - не разойтись помощь нужна. Не всегда приходит. Саша искал - и на бумаге - находил выход".

"Сцене не было конца. Ольга Матвеевна, не дождавшись позволения, вошла в комнату.

- Георгий, выйди немедленно, да к иконе, к иконе бабушкиной! Охолонись.

Георгий выскочил из комнаты, чуть не сбил стоящую у дверей тетку, вбежал в ванную, запер за собой дверь. Ольга Матвеевна молча вытерла Лиле своим платочком глаза, рот, нос, взяла за руку - рука у Лили тонкая, холодная, безвольная, погладила, вздохнула и сказала.

- Ну, прости, бес, видно вселился. Тетка стояла уже в дверях и протягивала бутылочку с водой.

- Спрысни ее. Святая, крещенская. Смирится сразу же. Лиля, перестав метаться, смотрела на Ольгу Матвеевну во все глаза, но туманно, недоверчиво.

- Спасибо, Ксеня, с тебя и начнем, и она окропила оторопевшую гостью, а потом пошла вдоль стен, приговаривая, шепча: "Да воскреснет Бог!".

Лиля сидела на кровати, обняв колени, притихшая. Свекровь, наконец, дошла до нее - перекрестила постель, перекрестила Лилю и молча пошла к двери. Ксения, оглянувшись на печальную, но спокойную Лилю, двинулась за ней. В маленькой комнате у стола сидел Георгий, крутил в руках какой-то пузырек, рядом лежала бритва.

- Дурак!, - с чувством сказала мать и продолжила начатое - покропила Георгия. Ксения шла за, ней и шептала: "Да расточатся врази его...''. Короче говоря, бес покинул их, правда нахулиганил напоследок - вазу разбил, икону свалил, Ксению заставил поскользнуться на ровном месте - коленку сильно рассадила. Поплакали, покаялись, помирились, успокоились".

- Ну, и разве же заслуга твоего Георгия тут хоть в чем-то есть? Мать пусть благодарит! А сам он себя виноватым, я думаю, и не считал. Что, собственно, он такого уж страшного сделал? Хуже бывает и ничего!

- Мать он благодарил и благодарит! Она спасла его, человеческий облик дала сохранить. Чудом удержался! Вот тебе история со счастливым концом! Сейчас-то они уже старенькие - им за пятьдесят, а мать и вообще уж - сухой листок.

- Пятьдесят, это разве же старость? Они столько еще нагрешить успеют.

- Это возможно. Бес силен. Но я верю в сказки со счастливым концом... У самого-то у меня ад, ну просто ад сейчас. Еще раз говорю тебе: да не унизит муж жену свою. Блаженны не унизившие, ибо они обретают счастливое супружество..."

Грешен. Не имею. - Ну, завел: муж, жена, супружество. Как будто других ценностей нет: работа, успех, квартира, карьера, дети. А с женой? Ну хорошо, когда мирно, но и поцапаться иногда не грех. Напугал - а вдруг и во мне зверь сидит... Ну тебя. Давай по последней и пойду я - благоверная заждалась".

Ирине было грустно. Не узнать, что с Сашей тогда происходило, этот рассказ не помечен, даты нет. Да и не важно. Знаю одно - не Аллочки касалось. А с кем-то прошел он круги ада домашнего... Я проходила. Ирина опять зачем-то выглянула в окно - у подъезда стоял психиатр с собакой, она высунулась, замахала рукой.

- 3дравсвуйте! А как зовут вашу собаку?

Психиатр не удивился и улыбнулся в ответ (Ирина отметила, что кажется впервые увидела его улыбающимся).

-Сэр!

- Ура! Заводите как-нибудь с Сэром! - это веселое хулиганство принесло Ирине облегчение. "Я, как великая Скарлетт, подумаю об этом потом, - решила она, откладывая от себя Сашин рассказ, - а сейчас надо Катьке звонить нагулялись уж, наверное".

Ирина включила телефон - кто-то видимо безуспешно дозванивался - она услышала последнее короткое бряканье. На Юго-Западе, "у родителей" никто не брал трубку.

Нужно будет Катьке мобильник купить - все подростки уже давно предусмотрительными родителями снабжены. Вот как теперь узнать, где она? Конечно, и я хороша - отключаюсь от мира, когда хочу. Зазвонил телефон.

- Мам, это ты звонила?

- Ой, Кексик, а я как раз думаю, что моблильник тебе придется покупать, чтоб тебя искать.

- Да я-то в ванной была, а вот ты где? Я звонила-звонила.

- Я, Катюш, просто телефон отключала... Сидела читала Сашин очень какой-то странный рассказ. А вообще, мы с тобой, теперь с компьтером, но я только что сообразила, что привезла его сюда, а собирались вроде там ставить...

- Ничего, мам, будем у тебя на нем все печатать. Главное, ты научись.

- Катюш, а экзамен-то как? Я ...

- Написала, завтра узнаю, но я не волнуюсь. Лег-кот-ня."

- А с Витей?

- Все в порядке. Мы - друзья, чтобы не случилось, мы так решили, гуляли сегодня с ним на Воробьевых горах, ну и поклялись. На крови. Витька об этом читал, да ему и дедушка рассказывал. Он уедет. Но знаешь из-за чего? Из-за мамы, а это я понимаю. Колледж какой-то - это ему тьфу, тогда бы он бунтовал, а тут у мамы личная жизнь... Я бы тоже так могла.

- А тебе его мама понравилась?

- Очень! Она, знаешь, как девочка. И смеется она смешно и путается. С ней, по-моему, и дружить можно. Витька сказал, что я ей тоже понравилась. Мам, как хорошо, что мы еще не взрослые и нам жениться не надо пока, и у нас еще впереди. Витя сказал, что мы еще встретимся или здесь или в Америке, а, может и в Париже.

- Молодцы вы, Катюш. Теперь ты мне скажи, как день рождения твой будем устраивать?

- А как? Ты, я, Витя и бабуля с Михаилом Федоровичем. Она ж тебя звала в воскресенье опять на обед, а до этого я не могу - экзамены. Разве что подарок под, подушку, как маленькой.

- Будет тебе, конечно, подарок под подушкой

- А Костя позвонит, как ты думаешь?

- Думаю, да, да и дед, наверное. Наши иностранцы...

- Ладно, мамуль, я сажусь готовиться к экзамену.

Попрощались. Ирина опять подумала о Косте, как, интересно, все у них идет, ссорятся они с Ритой или нет, отравляет им жизнь ревность или это их обходит стороной. Дни длинные, солнечно... Ирина походила по комнате, полила единственный цветок, по-иному переставила ветки сухого букета... Завтра надо съездить к Васе, самой на него поглядеть, купить Катьке подарок и... перейти с Ота на "ты", показалось теперь вдруг абсолютно бессмысленным занятием разыскивать Гарика Порева. Нечего скрывать от себя - нужен полноценный роман с подходящим человеком. Отта, подходящий. Немножечко грустно стало, что в свое время так еще не чувствовала - отвергла Георгия, не отвергла, а так как-то вяло отодвинула на периферию. Сейчас все по-другому. Почему-то очень подействовала Галина нелепая история с юристом. "Все быстро слишком меняется... Бесконечные повороты, крутые и я не вижу, что за каждым из них, только врезавшись в человека или в ситуацию, я останавливаюсь и пытаюсь осмыслить, где я и с кем я. У меня нет методологии осмысления ритма моей жизни. Эти повороты... Пел Макаревич, и пел какой-то странный человек, такой "гость из прошлого" в кепке шестиклинке, в сапогах: "Вот поворот, а за поворотом дом. Там живет моя любовь, судьба. Но об этом потом... - Пел - душу рвал. - Но об этом не сейчас..." Ирина подошла к телефону и набрала номер Ота:

- Алло?

- Ота, здравствуй. Это Ирина.

Секунду длилось молчание, наконец раздалось ликующее:

- Девочка моя. Я за тобой еду. Говори адрес.

Ирина продиктовала и, выслушав горячее признание в нежной страсти, повесила трубку. Ее била нервная дрожь. Почему? "Но ведь он чужой. Я, в общем, его и не знаю. Да, не противен, да что-то совпадает во взглядах, но разве этого достаточно?" Ирина в панике носилась по квартире, несколько раз подбегала к телефону - "Отменить! Ну, хотя бы перенести". Потом одергивала себя: "Не будь дурочкой. Сама же Таню учила трезвому подходу... Пришла спасительная мысль позвонить Тане. К счастью Таня дома. Голос медовый какой-то.

- Таня, извини, что так набрасываюсь - мне твой совет необходим.

- Привет, Ириш, что случилось?

- Понимаешь, я решила с этим врачом Васиным, я тебе, кажется, говорила, а может нет, неважно, в общим с Ота, в общем..

- Ага. Все же дозрела и поняла, что этого не миновать... Сейчас я телефон перетащу, а то у меня здесь Гриша с Павлом футбол смотрят.

- Гриша с Павлом?!

- Ну да, он после больницы решил у меня немножко пожить. Он, видишь ли, не пьет сейчас, а трезвому я ему что-то очень уж понравилась и он оказывается вполне милый и совсем не "гениальный". Так что живем пока. Все, перетащила. Так что тебя смущает?

- Тань, так я его почти и не знаю, он просто недвусмысленно дал понять, чего он от меня хочет. Вот я поняла и... Теперь вот дала согласие. Он за мной уже едет - как-то странно блеяла Ирина

- Ир, да что с тобой? Я тебя не узнаю. А кто мне вполне здраво все разобъяснял про "разврат" и "не разврат", а?

- Тань, так у меня-то что?

- Ты поглупела от страха. Нормальный женский выбор. Ты просто сказала "да". Ты выбрала "да", но ведь это твое право. Ты у кого-нибудь что-нибудь отняла? Нет. Все в порядке. Я знаю, чего ты боишься, что будет "не так". Вот если будет, тогда и решишь, что делать дальше, а сейчас о чем плакать?

- Значит ехать?

- Безусловно. Благословляю. Не теряй время. Собирайся.

Ирина повесила трубку не то что успокоенная - ободренная. Закружилась по дому. Влезла в новенькое платье, вытянула из шкафа новую сумку - в тон, под руку почему-то подвернулась кассета с вещающей о гармонии теткой, Ирина ее рефлекторно сунула в сумку. Зазвонил телефон. Ирина почему-то была стопроцентно уверена, что это звонит Ота и отменяет свидание, почти с облегчением она схватила трубку: "Але!" - глухо от волнения сказала она.

- Ой, Ирочка, ты болеешь? Это Ксения из Минска.

- Ой, привет, Ксень, нет, не болею, просто с горлом что-то, - уже почти нормальным голосом произнесла Ирина, сердце продолжало колотиться. Как работа, как дочка?

- Вот я как раз о дочке. Помнишь, я тебя спрашивала, можно ли ей приехать, то есть в Москву-то она точно приедет, остановится в общежитии, но можно ли ей к тебе заехать...

Ирина прервала ее

- О чем речь, конечно, мы будем рады. Да она может и у нас или здесь, со мной, или на Юго-Западе...

- Нет-нет, Ирочка, спасибо, она остановится в общежитии, а к вам, если можно, в гости. Может быть, уделите ей внимание, что-то покажете: ты и дочка.

- Конечно. Когда она приедет?

- Завтра вечером выезжает, значит утром послезавтра она будет в Москве.

- Пусть сразу звонит или сюда или туда, у тебя ведь есть телефон?

- Да, сохранился.

- Кто-то будет дома, и мы обо всем договоримся.

- Спасибо, Ириш. А муж мой бывший, однокашник наш с тобой все же перебрался на ПМЖ.

- В Америку?

- Вовсе нет. В Швецию. История такая - там сейчас много курдов. У него был знакомый швед-курд, очень милый, кинорежиссер. А у того есть сестра. Он ее давно этот режиссер к себе из Ирака, кажется, перетащил. Примерно она сейчас лет тридцати пяти. Теперь там, психолог. В общем, познакомились они со Славой моим и решили пожениться. В общем, он в Швеции на правах жениха. Скоро свадьба. Осенью. Дочка полетит. Вот тебе "автостопом по Европе", кстати, и меня зовет туда работать, уверяет, что найдет, кого мне там русскому или польскому (я же и по польскому специализируюсь) учить. Подумаю. Вот такие у нас новости. Вот такой поворот...

- Вот и я, Ксень, все пою про "поворот" и много Сашкиного всего перечитала. Странный он все же был. У него тоже были сплошные повороты... А ты в Москву наведаешься? Приезжай. Поболтаем всласть.

- Знаешь, приеду. Осенью, пожалуй, вот дочка на свадьбу к отцу своему полетит - а я к тебе, ну тогда уж только к тебе, чтобы болтать, да и Сашку читать.

- Договорились.

В этот момент под окном засигналила машина:

- Все, Ксень, целую, Жду ребенка твоего, а сейчас бегу, меня ждут.

Ирина бросила трубку, не заметив, что она не попала на рычаг и выскочила за дверь. Уже в лифте она проверила, не забыла ли ключ, расческу. Нет, вроде все на месте. Из подъезда она вышла к стоящему у машины Ота спокойно, но и не скрывая, что рада ему. Ота, к счастью не бросился к ней с поцелуями, а просто, очень нежно взглянув на нее, открыл перед ней дверцу машины. Когда она уже сидела, и Ота устраивался рядом с ней, мимо прошел психиатр с собакой. Ирина почему-то с тоской, ностальгически посмотрела на них. "Что-то кончилось, - почему-то промелькнула в голове странная мысль. Безвозвратно?" Почему-то ныло сердце. В дороге Ота был почти молчалив, только раз, склонившись к ее уху тихо сказал: "Я счастлив", а так он только изредка подносил Иринину руку к губам и целовал. Домчались они быстро. Ота расплатился, вышел, помог выйти Ирине. Стол был накрыт, как и в прошлый раз - легкая закуска, сухое грузинское вино. Молчали, но неловкости не было. Ота усадил Ирину, налил ей бокал вина: ''Пью за твою красоту". Ирина опустила глаза - не любила цветистых комплиментов. Но Ота этим и ограничился. Через несколько минут он подошел к Ирине, положил руки на плечи, заглянул в глаза. Ирина поднялась к нему навстречу, и мгновенно оказалась - в его объятиях, голова закружилась, подхватил вихрь страсти его ли, ее ли - все последующее и было этим вихрем. Как на бешеной карусели неслись они над землей, то чуть выше взмывали к небу, то чуть ближе опускались к земле, но все это было движение, порыв, взвевание, дуновение. Наконец, карусели остановились - они шатаясь, с кружащимися еще головами опять вышли на солнечный свет, ногами коснулись твердой поверхности. Когда они вновь вернулись к столу, разговор их длился неспешно, огромная нежность теперь была и в руках, и во взгляде Ота, и нежность чувствовала в себе Ирина. Почему-то вспомнилась вдруг кассета:

- Ота, я хотела тебя, как врача да и просто как умного мужчину спросить вот о чем - мне сын - ему сейчас двадцать четыре года - прислал вот такую кассету -Ирина потянулась к сумке и достала из нее видеозапись. Я ломала голову, что он мне таким образом хотел сказать... И второе действительно ли, на твой взгляд, есть такая закономерность...

- Ну, давай, Иронька, посмотрим.

Ота поднялся, включил видеомагнитофон. Ирина разглядывала его - очень ладный, подтянутый, но совсем не высокий, и не тощий. Странно - это ее мужчина. Странно, но хорошо. Ирина действительно себя чувствовала хорошо: никакие сомнения не драли нервы на части, ничто не заставляло ежиться, не было желания спрятаться или сбежать. Понеслись речи блондинки, уже знакомые Ирине слова - "разнузданность", "нежность", "конфликт", "гармония". Ирина слушала вполуха, смотрела в полглаза - ей нравилась сама атмосфера - Ота перед экраном рядом с ней. А Ота действительно смотрел внимательно. Что-то жесткое вдруг почудилось в нем Ирине, но стряхнула это с себя как неугодное. Когда фильм закончился, Ота повернулся к Ирине:

- Умный сын. Все правильно Он свою жизнь организует с учетом ритмов и, думаю, если так и будет принятого решения держаться, не собьется и не проиграет матч под названием "семейная жизнь" и тебе, Иронька, - целуя ее сказал Ота: он желает того же. И я думаю, теперь это все у тебя будет со мной.

И опять был вихрь, слезы страсти на глазах, а потом пришел сон глубокий, освежающий сон. Утром Ирина проснулась в огромной кровати Ота, тот, уже что-то напевая, варил кофе. Ирина тихонько за его спиной пробежала в ванную, быстро впрыгнула под душ, оделась, причесалась. Она сама себе очень понравилась - какая-то задорная мордочка, молодая, свежая. Вышла она к Ота, чувствуя себя легкой, совсем не одинокой и способной к нежному мягкому общению.

- Доброе утро, девочка моя. Я так рад видеть тебя - Ота тоже выглядел спокойным, глаза ясные, нежные.

- - Какие у тебя сегодня планы? - спросил ее Ота за завтраком.

- Хочу съездить к твоему пациенту, а моему доброму соседу Васе в его лечебницу. Кстати, что туда лучше всего везти?

- Сладкого побольше, мучного. Сестрам шоколадки - это не повредит. Ота давал советы, ничуть не чинясь, не кокетничая.

Это Ирине понравилось - тут действительно все разведено - личная жизнь и его работа. Он просто знает, как в таких местах обстоят дела и не видит причин как-то сюсюкать со своей новой любовницей на эту тему.

- А у тебя какие?

Ота почему-то задумался, потом потер пальцем переносицу, потом ответил: - Нужно тут кое-какие поручения выполнить. Дочкины. Звонили из Испании.

Ирина заметила это "звонили" и заметила, что Ота немного напрягся, когда это произносил, но решила, что у них обоих комплексов, связанных с непросто устроенной личной жизнью хватает, так что не стоит придираться к мелочам. О Ота посмотрел на нее долгим взглядом и сказал:

- Я хочу, чтобы и сегодня мы ужинали вместе и ... завтра завтракали.

Ирина засмеялась, подошла и поцеловала его. Она, в первый раз просто так нежно поцеловала его, и это ей понравилось.

Как это хорошо! - как будто кто-то вздохнул в ее душе с облегчением.

- Но нам придется созвониться - мои дела требуют от меня поездки за город.

- Как вернусь, я позвоню тебе и заеду за тобой. Начиная с половины седьмого будь, пожалуйста, дома и не занимай телефон. А теперь я вызову тебе такси.

Вскоре пришла машина, Ота проводил ее, крепко поцеловал, и Ирина ответила ему тоже пылко. Только в машине она вспомнила, что не взяла кассету, но решила, какая разница, у кого она лежит. Сейчас она вроде бы и не нужна - все им ясно... Ирина ехала домой и ощущала, что время, которое, вроде бы и бежало, в последнее время так быстро и громоздило и громоздило события, лично для нее, оказывается, стояло на месте, а сейчас вдруг двинулось куда-то, пританцовывая. И это было странно, и это захватывало. Ирина достала зеркальце и внимательно рассмотрела себя. Есть ли следы пережитого? Нет. Лицо как лицо. Синяки под глазами, но вот в душе явно что-то происходит. Дом показался Ирине каким-то пустым, непонятно было, что, собственно, сейчас делать? Ирина села, бросив сумку на пол, и обвела взглядом свое хозяйство - нераспечатанный компьютер, "видик", разбросанные Сашины рукописи, телефон, отброшенная диссертация аспиранта. "Вещественные доказательства моей "неличной "жизни последнего времени" - как-то горько вдруг подумала о самой себе Ирина. Воспоминания о проведенной с Ота ночи сменялись мыслями о Кате, матери, Косте - все они занимали определенное устойчивое место и в душе, и в ее жизни. "Где я?" - почему-то тоскливо спросила она сама себя, потом махнула рукой и отправилась в ванну стирать испытанное средство, забыться, отключиться, руки занять. Вернувшись за какой-то вещью, Ирина увидела, что трубка на телефоне лежит криво, положила на место. Конечно же зазвонил телефон.

- Ириш, это я, - Таня была взбудоражена, - Ну, как ты?

- Привет, Таня. Пытаюсь понять, как.

- В общем, понятно. Ты с ним "да"?.. Влюблена?"

- Не знаю... Вечером опять увидимся,.. - Ирина отвечала вяло, чувствовала, что разочаровывает подругу, но ничего не могла поделать.

- А ты, Таня, как?

- У меня, Ириш, что-то чудное. Павел, протрезвевший, вдруг так оценил, что я веселая и хозяйка хорошая, что я их с Гришкой гоняю, на них фыркаю! Кто бы мог подумать? В общем, никуда от меня не желает, а трезвый - он бла-году-у.шый, - как-то по-кошачьи потянула Таня.

- Вот и прекрасно. Совет да любовь. Пойду, Танюш, вздремну, сама понимаешь...

- Конечно-конечно.

Отговорившись вполне понятным состоянием, Ирина вернулась к мокрым тряпкам в ванной. Почему-то они стали ей противны, она в нетерпении дополоскала пару блузок, отругала себя очередной раз за безалаберность, что не удосужилась купить стиральную машину и выскочила из ванной. Посмотрелась в зеркало и увидела почему-то обиженное и готовое к слезам лицо. "Тоже мне, маленькая девочка! А ну-ка тихо!" - прикрикнула она на себя. У Катьки день рождения на носу, Ксенина дочка приезжает. К Васе надо...

"Вот-вот, - опомнилась Ирина, - к Васе надо, я же собиралась". Она отыскала адрес санатория. Посмотрела на часы, быстро собралась к выскочила из дома.

Ирина села в электричку на Казанском, проверила, не рассыпала ли она конфеты, когда со всей силы споткнулась о левую ногу, сбегая по ступенькам. "Ох, не люблю я этого спотыкания. Всегда к чему-то неприятному!" И действительно, этой примете Ирина верила еще со школьных лет. Санаторий был недалеко от станции Удельная, Ирина поймала попутку и уже через пятнадцать минут входила в ворота. В административном корпусе она узнала, где ей найти Васю, он был, оказывается, на прогулке. Она пошла по парку, вглядываясь в лица. Все были изменены болезнью, трудно было увидеть неискаженные черты. Сидели, стояли, прогуливались калеки. Вот женщина, опирающаяся на приспособление вроде высокого табурета, вот нестарый еще человек с застывшей правой стороной лица. А вот и Вася. Он сидел на лавке, возле него пожилая полная нянечка, из-под халата выглядывает подол цветастого платья. Она сняла косынку, обмахивается, ей жарко. Вася смотрит пустыми глазами куда-то вбок. Ирина подошла, сказала.

- Здравствуйте, потом окликнула: - Вася!

- Ох, голубка, бесполезно. Весь в себе. Это, как, его а-у-те или ти-чный он. Вроде бы так говорят. А вы ему, кто будете? - нянечка зорко вгляделась - Ведь не жена?

- Да нет. Жена завтра, наверное, приедет. А я знакомая, соседка. Я вот продукты привезла. Конфеты...

- Конфеты давайте, - деловито, но не обидно сказала нянечка, - это нам к чаю, еду всю отдадим ему потихоньку, аппетит есть, и вопросительно посмотрела на Ирину.

Ирина покраснела и сказала.

- И денег, мало ли на что...

Нянечка кивнула.

- Вы с пониманием. У нас зарплата маленькая - а мы их жалеем: то носки износятся или порвутся, качество-то говенное, то трусы, мы и покупаем сами, не ждать же, когда со склада получим. Ко многим тут и не приезжают... К нему, если будет жена ездить - то хорошо, а то, глядишь, не сможет. Так бывает - поглядит на такого, заплачет, пожалеет, а не сможет.... Я не осуждаю. У нас-то работа, - и она вытерла не очень свежим платком Васе губы.

Ирина поинтересовалась, как зовут заботливую няньку.

- Зови меня Фотия. Светлана я, значит. А по святцам Фотия, теперь-то можно.

Ирина дала ей денег, оставила свой телефон и, конфузясь, предложила и свой надушенный носовой платочек. Все это с достоинство взяла у нее тетка Фотия, и они распрощались. По парку Ирина просто понеслась, почему-то показалось неприличным разгуливать здесь в легком почти прозрачном сарафанчике, и жалко было, и стыдно, и просто хотелось скорее уйти. Краем глаза она увидела женщину, кормящую с ложки того самого седого интеллигентного мужчину, на которого она обратила внимание. "К нему пришли - с облегчением подумала Ирина, - и к Васе придут". Электричка подошла быстро, да и машина к станции домчала ее мгновенно. Всего-то часа два Ирина и отсутствовала, а дом ее встретил враждебно. Окно она забыла закрыть и ветром снесло ее сухой букет. Ветки валялись в беспорядке, Ирине стало скучно вновь составлять из них композицию. Выбросила. Почему-то шла только горячая вода - это Ирина обнаружила, собравшись выпить кофе. И опять она бесцельно закружила по дому, взяла в руки одну книгу, другую, все вызывало если уж не отвращение, то раздражение точно. Опять почему-то пришел в голову Игорь и не доведенное до конца дело - не разыскала! "Интересно, куда же он все-таки переселился? Что за причины толкают там, в Израиле сняться с места семейство. Дом, наверное, купили... " - решила Ирина. "Но мне-то он нужен. Правда, не знаю зачем... Написал же он когда-то эту проклятую повесть. Тонечка слишком долго в последнее время мучила меня. Мне нужен автор. Автора на сцену!" Вдруг Ирина застыла возле стола, заваленного Сашкиными рукописями. Опять пришла в голову Гарикова теща, которой он по какой-то дурацкой (а может, теперь выяснится, мистической причине) просил когда-то позвонить. Ирина бумажки выбрасывать не любила, потому что знала за собой особенность телефоны всегда записывала на чем придется и потом долго рылась во всех книжках записных, да в блокнотах. "Где-то ведь должен быть, должен", - ворчала Ирина, перебирая листочки в разных помеченных датой последней "ревизии" конвертах. "Нашла.!" - радость была неподдельная. "Хоть бы эта кишиневская теща была жива здорова и никуда не переехала! А вдруг она к ним туда подалась? На Землю Обетованную?" Ирина напугалась и немедленно кинулась набирать номер.

- Здравствуйте, Дора Соломоновна, - услышав женский голос затараторила Ирина, - я из Москвы. Как-то раз ваш зять Игорь просил меня позвонить, и мы разговаривали. Помните?

- Помню-помню, - вполне равнодушно отозвалась собеседница, - Так что вы хотите? - спросила она после возникшей паузы.

- Я хотела бы узнать их новый телефон, - попыталась кратко сформулировать свою просьбу Ирина.

- Чей?

- Игоря и...

- Телефона Игоря я не знаю, а телефон Инночки, я думаю, вам ни к чему, как Ирине показалось, ехидно отрезала "теща" и добавила, видимо все же решив внести ясность.

- Развелись они. Инночка с новым мужем и детками в Канаде, и новенький ребеночек уж есть, - как бы похвасталась теперь уже "экс-теща", а где бывший муж, я и не знаю, да и Инночка, я думаю, тоже. Ни к чему ей это.

- Спасибо, - нашла силы проявить вежливость Ирина, прежде чем в бессилии опустить трубку на рычаг.

Так. Никаких концов. Это очень плохо... Но ...Развелись. Вот тебе и красавица - жена, упитанные детки - благодушие и благополучие. Тоже драма. Везде одно и тоже.

Нестерпимо захотелось скорее в уютную квартиру Ота, к его заботе, комплиментам, признаниям в любви. Зазвонил телефон. Ирина сняла трубку это была милая Ксенина дочка.

- Здравствуйте, тетя Ира. Вот, я приехала. Вас мама, предупреждала?

- Да-да, конечно, я очень рада. Ты устроилась нормально?

- Все хорошо. Я хотела спросить, а когда мне можно будет с вами повидаться? Мама тут прислала кое-что.

Ирина посмотрела на часы - три часа, до звонка Ота есть еще время, нужно погулять с девочкой.

- Знаешь что? Приезжай на "Охотный ряд" через полчаса, успеешь? Немножко погуляем.

- Успею! - обрадовалась девочка.

Ирина позвонила узнать, как там Катя и мать

- Ира! - строго сказала мать, - ты все же как-то пропадаешь, не звонишь, да и делаешь все так, что и мне тебе звонить неприятно - все ты спешишь.

Вот. Ссора. Претензии. Поделом мне.

- Извини. Я действительно, виновата, но я как-то в последнее время не в своей тарелке.

- Вижу, - чуть смягчилась мать.

- Как у вас там дела?

- Ну, у Кати пятерки - за оба экзамена. Сейчас она с Витей. У меня тоже все благополучно, только что вернулась с рынка - мы с Михаилов Федоровичем за подарком Кате ходили.

- Мам, наверное, девочка, дочка Ксени, моей однокурсницы из Минска, к вам зайдет, Галочка, я хочу, чтобы они с Катей познакомились...

- Да, ты еще ведь не знаешь - дед расщедрился и оплачивает и Катин билет к нему в Германию! Это ей подарок ко дню рождения. Так ты когда приедешь?

- Мам, я перезвоню еще, ладно?

Ирина выскочила из дома, понимая, что уже опаздывает на свидание с Галочкой. К метро Ирина просто неслась, не смотря по сторонам, почти у самых дверей она налетела на резко остановившегося перед ней человека. Мужчина повернулся - это оказался Валентин. Он протянул к Ирине руку, она увернулась и, сказав, "Извините, я очень тороплюсь - меня ждут", хотела пробежать мимо. Но нет - он сзади обхватил Ирину за талию и приподнял.

- Я сгораю от страсти, - прошептал он ей в ухо. Потом аккуратно поставил ее на землю и прямо, смотря в глаза, строго спросил.

- Итак, где и когда?

Ирина чувствовала, что земля плывет из-под ног, темнеет в глазах: "Гипнотизирует!" - успела подумать она, но язык ее уже против воли лепетал.

- Где хочешь, когда хочешь.

Но ногти ее все же вонзились в сжимающие ее руки - она все же протестовала.

- Очень хорошо, - так же неотрывно, глядя ей в глаза, сказал Валентин. -Сейчас и там! - он указал ей в сторону маячивших вдали гаражей. Хмарь вроде бы чуть-чуть рассеялась, и Ирина вспомнила и юродивую Надю и неопрятную тетку. Как-то это связано? Но Валентин, видимо, заметил, что чары его слабеют и обнял Ирину за плечи, прижал к себе - и опять она обмякла и почувствовала его власть. "Вырваться"- слабо билось в мозгу единственное слово, потом присоединилось второе: Галка, Ксенина дочка, ждет! Валентин вел ее обратно к дому, к гаражам. Навстречу шли под ручку Надя с одним из местных уже известных Ирине пропойц. Ирина видела их нечетко, вдруг что-то изменилось. Валентин притормозил.

- Погоди, - тихо сказал он Ирине и отпустил ее.

Ирина стояла пошатываясь, в голове крутились мысли постепенно упорядочиваясь. А Надя, Ирина теперь это уже ясно видела, вдруг вырвала руку и пошла, хищно оскалившись, на Валентина, она почти взвыла замахиваясь на него.

- Ты! Это ты, мразь, меня тогда...

Мужик подскочил к Валентину, а Ирина, опомнившись, не стала дожидаться окончания сцены понеслась к метро. "Чудом! Чудом спаслась! Пригодились мне местные алкаши, никак Вася мой наколдовал. Не хочу знать, кто этот "Валентин", только надеюсь, что больше он на меня не выйдет - отобьют ему охоту в этих местах промышлять. Да, но он знает телефон на Юго-Запад! почти запаниковала Ирина, но взяла себя в руки. "Потом, потом (о, великая Скарлет), я обдумаю это потом, а сейчас не напугать девочку.

Ирина опоздала на пятнадцать минут.

Статная, крупная розовощекая Галочка уже тревожно оглядывалась, смотрела на часы. Ирине обрадовалась искренне, бросилась и ткнулась мордочкой в щеку. Ирина тоже с удовольствием расцеловала девочку: "Вылитая Ксеня!". У Ирины и было - то свободных только два часа, но она успела показать Гале Консерваторию и взять билеты на завтра в Малый зал, угостить ее кофе в своей любимой "Рюмочной" - как всегда дешево и сердито, Галя слышала про университетскую церковь великомученицы Татьяны. Ирина на минутку зашла с ней туда. Ей было легко с милой воспитанной и любознательной спутницей, - гуляла по Москве с удовольствием, отогнав все тяжелое, невнятное, опасное. С удовольствием пригласила Галю назавтра к Кате на день рождения, дала ей адрес - на тот случай, если вдруг ей придется ехать самостоятельно.

Распрощались на "Охотном ряду" и Ирина, сев в поезд, смогла трезво оценить, что же произошло сегодня. Некий "Валентин" уже довольно давно начал охотиться на нее. Неважно зачем, только ли секс или что-то еще, в любом случае это чуждо, не нужно. Вредно. Он, этот "Валентин" явно обладает экстрасенсорными навыками или даром. Ирина, конечно, обучена закрываться, но тут явно не уследила, пропустила момент начала атаки. Бедная Надя, очевидно, когда-то попалась ему в сети и вот сейчас, к счастью для Ирины, получила повод отомстить. Видимо, и его можно застать врасплох, этого чародея! Ирина перекрестилась тихонько. Из метро она вышла собранная, готовая чутко ловить любую опасность. Но до дома она дошла спокойно, а у дома ее поджидал кроткий психиатр, с дружелюбным Сэром.

- О, привет - Ирина присела на корточки и попросила лапу у пса. Тот ей с удовольствием протянул. Грустное чуть вытянутое бородатое лицо психиатра показалось Ирине почти родным.

- Как дела? Как поживаете?

- Да вот, жену навещал - она в больнице. Ногу сломала. На даче. Знаете, она с качелей упала. Как девочка, любит качаться и хохотать. А тут то ли спрыгнула неудачно, то ли что. Дочка не говорит. Они ведь мне мало доверяют. Но обрадовалась. Это я видел, обрадовалась.

И опять Ирине не захотелось, не смогла она как-то вникнуть в чужую драму. Вежливо покачала головой, помахала рукой и ушла. К себе. На часах было шесть часов двадцать минут. Сердце заколотилось - скоро позвонит. Успею на минутку позвонить Кате. Ирина вспомнила материн выговор, было стыдно. Действительно, ношусь как угорелая. А чем занята? Ничем? Ирина набрала номер - занято. Положила трубку.

Раздался звонок: "Ота" - рванулось все внутри. Схватила трубку.

- Ириш, привет!

- Костя! - радостно заорала она.

- Я звоню сегодня накануне поздравить тебя с Катькой, завтра туда позвоню, поздравлю ее и всех - официально. А сегодня только тебе. Ты фильм посмотрела?

- Да, только не очень поняла к чему это ты - мне.

- Ко всему. Это понимать нужно... Кстати, у нас новости..., Ириш, нам придется мою квартиру сдавать пока что. Ничего?

- Конечно. А новости связаны с ...

- Правильно мыслишь - с прибавлением. Конечно, до этого еще далеко, но нужно же все предусмотреть. Правда?

- Кот, ну какой ты взрослый стал...- протянута Ирина

- А ты, к счастью, все такая же. Как ты по правде?

Ирина вздохнула. - Не знаю... Тут разыскивала Порева, ну того, что про пистолет писал - нет его в Израиле, развелся, куда-то делся, а мне был нужен. Вася в психсанатории.

Я, вроде, влюбилась. Катя точно влюбилась, а в бабулю нашу, кажется, влюбились

- Ну и молодцы! Вы молодцы. По Катьке соскучился - ты ей это передай. Думаю, что очень скоро назначу вам свидание в Европе. Ну, целую, Ириш, завтра позвоню. Ты компьютер купила?

- Да.

- Подключай быстрее Интернет - будем переписываться, у меня тут есть возможность. Целую.

Ирина положила трубку, слегка растерянная - Костя стал совсем взрослый, опытный, уверенный. И у них будет с Ритой ребенок. Ирина механически набрала номер, подошла Катя.

- Кексик, привет, как себя чувствуешь накануне?

- Мам, здорово себя чувствую. Но Витя... Ты знаешь, он мне такое рассказал, что я плакала. Мне так его жалко, его маму жалко...

-Что такое? - встревожилась Ирина.

- Знаешь, почему они едут? Потому что там друг, у него паралич, кажется, и у него сын. Они одни. Витькина мама будет помогать. Она с Витей, оказывается, советовалась, и он сам выбрал. А школа - это ерунда. Нужно же и там человеку где-то учиться. Я знаешь, их как теперь уважаю! А мне он рассказал теперь, потому что говорит, я изменилась вдруг, поумнела и могу правильно понять. Мы договорились, что все равно будем видеться, не потеряемся. И он будет к нам приезжать и я...

- Ой, Катюш. Это мне надо осознать, обдумать. Но ты и правда повзрослела. Костя звонил, по тебе соскучился, ждет нас к себе. Завтра позвонит, тебя поздравит, - Ирина чувствовала, что комкает, торопит разговор, но часы показывали уже без пятнадцати семь.

- Катюш, я еще перезвоню, ладно?

- Конечно. Бабушка уже торт печет...

Ирина положила трубку, посмотрелась в зеркало "Да, бледновата, зеленовата. Много переживаний. Но вот как рассказ "Витька" отзывается!" Ирина взяла сигарету и села в кресло - сосредоточенно и спокойно ждать звонка.

Телефон зазвонил, Ирина почему-то выждала чуть-чуть и сняла трубку.

- Привет, - голос Тани какой-то осипший.

- Что с тобой? - сразу же спросила Ирина.

- Не знаю пока. Я так орала...

- Таня! Это твой сумасшедший тебя?..

- Ты с ума сошла! Павел? Да он трезвый и мухи не тронет. Он, знаешь, лапушка. Это собака. Огромная, дворовая. Бросилась, начала юбку терзать, потом в ногу хотела вцепиться, я ее сумкой, сумкой, и орала. Ее мальчишки, подростки дворовые, отогнали. Но я тебе вот что хочу рассказать - мне тут Петр звонил, твой бывший, я ж ему все же телефон тогда дала - очень просил. Хочет повидаться... Ты как на это смотришь?

Ирина пожала плечами: "Таня неисправима. Один вроде утихомирился, вроде тихое почти семейное житье-бытье, так ей Петр нужен - попсиховать, побеситься..." Вслух Ирина сказала:

- Да на здоровье, мне-то что. Только прости за любопытство, что ты хочешь там найти, чего тебе сейчас не хватает?

- Хороший вопрос. Мне самой себя теперь не хватает. А в борьбе с мужиками в преодолении их бесов я себя живой, настоящей чувствую. Я же говорю тебе - Павел - лапушка,

Ирина положила трубку, повторяя на разные лады: "Лапушка, лапушка..." Потом, рассердившись и на себя, и на Таню, скорчила рожицу зеркалу и ехидно сказала: "Мартышка!" К кому это относилось - неважно, а отношение как-то было выражено. Семь часов пять минут. Ирина кругами ходит вокруг телефона, в голове крутятся обрывки разговоров, Васино бессмысленное лицо перед глазами, грациозная Аллочка, оказывается, вот как - сестрой милосердия едет, Костя, психиатр. Наконец Ирина остановилась, строго приказала замолчать всем этим голосам. Отправилась на кухню и глотнула уже давно заваренного пустырника. "Надо чем-то себя занять", - хваталась Ирина то за Сашкины рукописи, то за диссертацию аспиранта. "Не звонит!" - билась в Ирине истерика: "Не позвонит! "Из груды листочков Ирина вытащила один.

"Смирение - и то - на Суд.../Слепые на дороге./ По-прежнему коней пасут и запрягают в дроги./ А дроги тихо на погост/ Плетутся год за годом./ Подходит к середине пост/ А век уже доглодан./ Собака зарывает кость.../Зерно взойдет когда-то/...Дальше зачеркнуто... Видны два слова "гость", "брата". Искал рифму... Оборвал мысль. "Смирение..." Как Саша до этого добрел? Вот уж смирен не был... Хотя, ясно, что совсем-то я его не знала. Зазвонил телефон, Ирина почти механически сняла трубку.

- Ирочка!

Это был Ота.

- Я так виноват, ты ждала... Через пятнадцать минут я буду у твоего подъезда.

Ирина опять закружилась по комнате, собираясь. Это уже было, было. Только вчера ведь и было! Но я уже какая-то другая. Я привязана к нему, влюблена, как я сегодня сказала Косте. Ирина налетела на нераспакованный компьютер и вдруг остановилась. Вдруг с ясностью и горечью увидела всю бессмысленность круговерти.

Не справляюсь - ни с предметами, ни с людьми, ни с собой. Зачем мне все это? Ирина почему-то пнула компьютер ногой. "Вот Сашка стихи писал, страдал, думал. А где он теперь? На погосте. О ком, интересно, он тогда скорбел? Мне-то он действительно в некотором смысле был братом.

Ирина вышла из подъезда в тот момент, когда подъезжала машина Ота и когда от гаражей подошла нетрезвая компания: "неряха", Надя и два их кавалера. Неряха вдруг заблажила.

- Ирина Викентьевна! А как ваш любовничек-то Вася? Куда вы его упрятали? В сумасшедший дом, говорят?

Надя, испуганно и злобно одновременно поглядывая на Ирину, дернула "неряху" за руку. Мужики посмеивались.

Из машины вышел Ота, у Ирины на глазах были слезы.

"Не из-за нее, не из-за нее, - шепотом твердила она, - это нервы". Ота усадил Ирину, вежливо "не заметил" ее состояние. Дал ей придти в себя, потом предложил сигарету. Ирина закурила, глубоко вздохнула, отгоняя подступившую истерику.

- Куда ты хотела бы сейчас поехать прогуляться? Погода ведь прекрасная. Хочешь в Сокольники? Побродим, а потом ужинать?

- Очень хочу!

Ота повернулся и поцеловал Ирину. "Что-то изменилось, что-то другое в нем", - пронеслось у Ирины в голове. Но это было мимолетное ощущение, задержать его, обдумать Ирина сейчас и не сумела бы - устала от ожидания, огорчена была выходкой "неряхи". Ота остановил машину, вышел, помог выйти Ирине. Пошли по аллее. Ота слегка обнял Ирину за плечи, она пристроилась - пошли в ногу. Ирина отдалась тихой радости - им было хорошо идти рядом, хорошо молчать. "Я у себя, - подумала Ирина, - как давно этого не было..." Через некоторое время завязался разговор. Из-за деревьев вышла большая собака, Ирина поежилась - вспомнила Таню, но собака лениво прошла мимо, пересекла аллею и исчезла. Ирина засмеялась, Ота крепче прижал ее к себе.

- Цветы, ведь уже есть цветы! - Ирина вдруг отбежала в сторону и вслед за собакой скрылась в кустах. Ота остался на аллее, закурил. Выражение лица у него было озабоченное, грустное. Ирина выскочила, подбежала тихонько сзади и протянула ему букетик.

- Знаешь, я случайно спугнула парочку. Она вскочила, вроде и смутилась, а глаза сияют. Вот такие глазища, - Ирина показала, сложив пальцы колечком. - Мы-то, я думаю, стары? - Ирина поддразнивала, ей почему-то казалось сейчас, что они так близки с Ота, что он разделяет ее какой-то первозданный восторг перед свежестью ощущений, но, увидев, что он только ласково ей улыбнулся, Ирина сразу же притихла, взяла его под руку мягко развернула и показала, что ей хочется обратно к машине. Они шли все так же в ногу, Ота обнимал ее за плечи, в другой руке у него быстро вял Иринин букетик. Когда они подошли к машине, Ирина сама забрала у него из рук поникшие стебельки и выбросила. По дороге Ота устраивал Ирине всяческие развлечения - то выбегали из машины купить овощей - каких-то недостающих, и у торговок он выбирал для нее какой-нибудь фрукт смешной формы. Ирина держала в руках огромную грушу, у которой было два нароста по бокам.

- Как ушки, - смеялись, переглядывались. Подъехали к дому. Ота все делал быстро, ловко, высадил Ирину, вынес пакеты с покупками. Вошли в квартиру - свежие цветы, фрукты.

Ждал - радовалась Ирина.

Ота усадил ее в комнате, что-то резал, жарил на кухне. Вскоре он пригласил ее к накрытому на кухне столу:

- Не возражаешь, поужинаем здесь, а кофе перейдем пить в комнату

- Конечно. У тебя чудесная кухня.

Нежное мясо, вкусный соус, овощи. Трапеза, (а Ирина это очень умела ценить), была частью, необходимым элементом их сегодняшнего совместного обихода. Ота был внимателен, занимал ее всякими милыми историями.

Ирина отдыхала. Сейчас ей ничего больше и не хотелось, как просто сидеть рядом с ним, слушать его, смотреть на красивые ухоженные руки, любоваться его точными движениями. Неожиданно прозвучал вопрос, вырвавший ее из грез.

- Ирочка, это ничего, что я дал вашу кассету посмотреть?

Ирина не сразу осознала, что обратился он к ней на "вы" и с готовностью кивнула

- На здоровье. Мне она, собственно, не очень и нужна

- Напрасно вы так. Очень и очень ценная кассета

Теперь-то Ирина точно знала - услышала! - он обратился к ней на" вы". Ирина положила вилку, вопросительно посмотрела на Ота. Он безмятежно тонко нарезал сыр. Наконец, он встретился с ней взглядом.

- Что, девочка моя, что-то не так? Еще глоточек вина? - и он слегка приподнял бутылку.

Ирина отрицательно покачала головой. Перешли в комнату. Беседа как-то не клеилась. Ота прошелся по комнате. Включил, было, телевизор. Выключил. Круто повернулся к Ирине.

- Что бы ты хотела послушать? У меня есть одна тбилисская певица. Она еще в семидесятые годы прекрасно исполняла джаз. Голос божественный. Хочешь?

- Да, Хочу.

Ирина поднялась с кресла, куда ее с чашечкой кофе усадил хозяин.

- Ота...

- Да? - повернулся к ней тот, и она увидела какое-то неудовольствие в его лице...

- - Ота... Я, в общем, совсем не люблю джаз! -вдруг неожиданно для себя сказала Ирина.

Ота отложил компакт - диски, подошел к ней вплотную, взял за подбородок, заглянул в глаза:

- Что-то случилось?

- Не знаю...

- Значит, ничего. Я поставлю Жильбера Беко, и сварю еще кофе,

Ирина опять уселась в кресло, ее знобило, а руки почему-то делались влажными. Почему-то навалилась тоска и усталость. "Неужели, я хочу домой?" - спросила себя Ирина. "Нет, туда я точно не хочу!" - вспомнились глумливые лица дворовых недоброжелателей. "Но и здесь мне плохо. Что же случилось?!" - тоскливо вопрошала себя Ирина. Из кухни с подносом вошел Ота. Ирина смотрела на него прямо, - вот он весь перед ней - уверенный немолодой, очень хорошо сохранившийся мужчина, сделавший вчера ее своей любовницей, мужчина, к которому у нее появилась нежность в которого она да, да, да! - влюбилась. Но кто он, этот мужчина? Что думает, чего он на самом деле хочет? Ирина отвела взгляд. Ота чуть заметно пожал плечами.

- Ирочка, ты хорошо себя чувствуешь? Не температура ли у тебя?

Он поставил поднос на стол и подошел к Ирине, приложился губами ко лбу.

- Да нет, лоб ледяной. Но, может быть, все же ляжем? Ты пойдешь в ванну?

Ирина едва передвигая ногами прошла в ванну, пустила воду. Гели, мыло, кремы. Ирина машинально взяла один тюбик в руки "Ирэна" - было написано на нем. Сбросила платье, встала под душ. Дверь была прикрыта неплотно, Ирина слышала сквозь шум воды музыку, различала французские слова, но слышала и грузинскую речь - Ота с кем-то говорил по телефону. "Все кончено. Уже все кончено", - точно знала Ирина. Было больно, холодно, пусто и в то же время нестерпимо нужно было сейчас оказаться в руках этого самого человека - у него же в руках забыться от боли, которую он причинял. Ирина чувствовала изменилось все и почему-то мгновенно. Что-то в этом, в сущности, абсолютно закрытом от нее мужчине непоправимо для нее, Ирины, изменилось. Но почему-то она знала, чувствовала и другое - вчера и раньше он не лгал. Разочаровала? И не это... Что-то вмешалось. Слезы текли, нестерпимо хотелось завыть, повалиться на пол. Ирина взяла себя в руки, вылезла из душа, завернулась в большое полотенце, приготовленное для нее, и вышла в коридор.

Ота стоял возле открытого окна, курил.

- Иди ложись, маленькая. Я через минуту, - в голосе была нежность.

Ирина просто упала в огромную его постель, свернулась в клубок. "Ничего не хочу! Только хочу, чтобы эта тоска, тоска ушла. Если не уйдет, как же я встану?.. А. там Катя, мама, день рождения..." Ота вошел, обнял ее. И на какое- то время Ирина абсолютно вылетела из реальности. Секундами она ловила себя на том, что во всю силу вцепляется в плечи Ота, близко-близко, тесно-тесно прижимает его к себе, что-то говорит... Очнулась она от сна. Был ранний рассвет, пели птицы. Рядом, разметавшись, спал Ота. Ирина встала, мгновенно проснулся и он.

- Все хорошо? - спросил он и погладил ее по голове.

- Да. Очень хорошо

Ота легко поднялся, прошел в ванну. Ирина сидела на крае постели. Вчерашняя тоска мгновенно вцепилась в нее. "Сладу с тобой нет, - попыталась прикрикнуть на нее боявшаяся депрессий и слабости Ирина - Уйди! Я же не поднимусь, если свалюсь. Уйди!"- шептала Ирина. Ота вошел уже в наброшенном халате, подал Ирине чашечку дымящегося кофе. Ирина прикрылась одеялом, откинулась на спинку кровати. Сделав несколько глотков, Ирина отставила чашку. Они молчали. Нужно было встать, но Ирина не в состоянии сейчас была пройти мимо Ота в ванну, где осталась ее одежда. Ота понял.

- Ирочка, я обнаружил, что у меня кончились сигареты. Я выйду на минуту.

Ота вышел из спальни, через несколько минут хлопнула дверь. Ирина вскочила, пробежала в ванну, поспешно, оделась, умылась. Когда она уже причесанная вышла в коридор, вернулся и Ота. Ирина еще раз с болью отметила, как ей нравится его лицо. "Чужое лицо. Мне нравится этот чужой мужчина. Я спала с этим чужим мужчиной". Я умирала от нежности к этому чужому мужчине. Что ж теперь делать? Влюбилась? Нежность возникла. Она-то не виновата, что к чужому. А я не - чужая. Я - сама своя. Но и он вдруг потянулся ведь ко мне - не своей. Просто - ничьей. Ирина не осознавала, что она стоит перед Ота, покачивает головой - и что-то бормочет.

- Я пройду? - Ота мягко отодвинул ее с дороги.

- Где моя кассета? - вдруг почти резко спросила Ирина.

- Ирочка, я с оказией переслал ее жене. В Испанию. Мне почему-то показалось, что ей это будет полезно. Но мы вернем, обязательно...

Ирина вымученно засмеялась:

- Я рада, что она вам помогла примириться и лучше понять друг друга. Как все просто...

- Если бы... Да, жена позвонила мне на работу днем. Сказала такое, чего я от нее последние лет пят не слышал... В общем, я сегодня лечу к ним. Возможно, это иллюзии. Возможно, ошибка, порывы ведь проходят...

- Да, проходят...

- Нет-нет, Ирочка, вы правда настолько заинтересовали, пленили меня, что я вот посмел вас обнадежить. Я себя не знал... Не знал, насколько она жена - крепко укоренилась во мне.. Насколько. Мне трудно...

Ирина смотрела на него с некоторым даже удивлением - понятно, ему трудно, а ей?

- Ирочка, вы удивительная, чудесная женщина, я абсолютно уверен, что вы еще обретете...

Ирина не дала ему договорить.

- Спасибо. Утешать меня не надо. Я повторяю, что рада. Кассету возвращать мне не нужно - роль наглядного пособия она уже сыграла. Одной паре воссоединиться помогла. А мне не требуется. Я ни с кем не расставалась. Сейчас, если вам не трудно, отвезите меня домой. И я хочу вам сказать, что вы замечательный мужчина, отменный кавалер и любовник, и думаю, что вы тоже обретете...

Он не дал ей договорить, схватил в объятья и крепко-крепко прижал к себе:

- Ирка! Друзьями мы не будем и приятелями... Прощаемся совсем. Поверь только, что мне очень -очень -очень жаль...- все это он проговорил быстро, горько, потом отпустил ее.

- Поехали! - нервно дернул связку ключей, подхватил портфель,

Ирина обвела взглядом комнату, схватила сумку и вышла на лестницу. Машина почему-то завелась не сразу, Ирина молчала, смотрела в окно. Ота что-то цедил сквозь зубы по-грузински. Наконец поехали. Домчались быстро. Не было больше не сказано ни слова. Ирина вбежала в подъезд, не оглядываясь. На часах было двенадцать минут восьмого, "Вечером вчера я ушла в это же время"- не могла не отметить Ирина. Она набрала Катин номер:

- Ой, мамочка! Ты после бабушки первая, кто меня поздравляет!

Ирина, набрав побольше воздуха, проговорила:

- Кексик! - Желаю тебе всего в меру - радостей, счастья, друзей, любви. А вот здоровья сверх меры, чтобы выдержать все остальное, что жизнь будет предлагать.

- Какой хороший тост! - засмеялась Катя - Мам, ты не забыла, что у меня экзамен, а после, к обеду, Витя приедет и знаешь, с мамой!

- Я к этому времени буду. Может быть, заглянет Галочка, дочка моей одноклассницы, она постарше, но вы сойдетесь. А вечером мы с ней в Консерваторию...

- А мы с Витей в Парк Культуры - на карусели Мне так хочется! Экзамен-то последний! Отметим!

- Ладно, Кексик. ни пуха. Целую.

Ирина чувствовала себя измочаленной, страшно вдруг заболела голова, лицо полыхало, какой-то зуд охватил кожу, Ирина подбежала к зеркалу - лицо красное в каких-то мелких волдыриках "Крапивница, аллергия что ли? Супрастину? От головы что-нибудь..." Ирина бросилась к шкафу, где стояла какая - никакая аптечка. В тот же миг кто-то позвонил в дверь "Кого в такую рань несет!" - взвыв, Ирина подбежала к двери.

- Кто там?

- Ирина Викентьевна! Это я, Надежда, Васина супруга бывшая

"Бывшие, настоящие - какая разница, если считаете себя супругами, вот как та испанская. А я кто?" - Ирина стояла у двери и молчала. Открывать не хотелось так болит голова! Сил нет. Да и причина уважительная - аллергия, но... Ирина открыла дверь

- Не пугайтесь. Это у меня крапивница, наверное. Реакция. На продукты какие-то или...

- Ой, это все нервы. Мне как Вася, бывало, давал концерт пьяный, так я потом по пять дней, бывала, такая ходила

- Этого еще не хватало! У меня у дочки сегодня день рождения, - Ирина сама не знала, зачем она все это говорит, просто очень болела голова и не было сил хоть как-то контролировать ситуацию. - Я слушаю вас, Надя.

Ирина смотрела на ее круглолицее миловидное лицо "И нос хороший. Вот бы девочке ее такой же, а не Васин"

- Ирина Викентьевна, так я съездила туда, к Васе. Он тихий теперь. Бессмысленный, но хороший. Ласку понимает. Я его вот по плечу погладила замычал.. Мы возьмем его скоро. Только они мудреное что-то говорят, я не пойму. Опекунство или опять расписываться надо. Квартира, пенсия, доверенности. У меня голова кругом пошла - мне бы посоветоваться...

Ирина кивнула.

- Знаете, Надя, вот давайте я поправлюсь, обдумаю, может быть, тоже у кого-то спрошу и мы созвонимся. День два ведь пока ничего не меняют, да? Вы ведь пока и так можете к нему ездить, даже забрать. Ведь он у вас будет, не в эту же квартиру его вести?

- А вот мы и не знаем. У нас та метров на пять вроде бы меньше...

- Ой, не знаю, Надя, Ирина еле стояла на ногах - давайте отложим нашу беседу, я видите, болею.

Надежда поджала губы и вроде бы недовольная ушла. Ирина вздохнула и продолжила поиски супрастина. Было жалко себя.

- Ну вот эта Надя - видит же, что я больна, а все о своем. А мне-то что сейчас делать? Вася бы выручил... Ирина невесело усмехнулась - все связано Васина болезнь, моя беспомощность. Галке позвонить - пришла спасительная мысль: "Не приедет, так хоть утешит". Мысли об Ота Ира гнала настойчиво - она даже не позволяла себе связать свое недомогание с нервной реакцией на случившееся. Она как бы отгородилась насущными заботами, свежими впечатлениями от сегодняшнего утра. Ирина позвонила Гале домой

- Галочка!

- Ой, Ира! Мы так давно не говорили... у меня гости - приехал брат покойного мужа с другом. Уже два дня у меня. Я, кстати, о тебе вспоминала, хотела, чтобы ты с нами как-нибудь посидела.

- С удовольствием. Как-нибудь.

- Ну, у тебя все в порядке?

- Да-да, я просто навестить тебя позвонила

- Спасибо. Так созвонимся на днях? Они недельку пребудут.

Ирина положила трубку. Закипали слезы. Конечно, ясно было, что последние события как-то изменили их с Галей отношения, но все-таки представить себе, что у нее не повернётся язык сказать: "Мне плохо, Галка. Я сильно расшиблась об эту неудачу, я болею... Что делать, Галка?" Нельзя. Не скажешь.

Ирина включила ледяную воду, стала брызгать себе в лицо. Лицо уже заломило от холода, голова не проходила. Ирина вспомнила, что в какой-то из сумок все же должен быть анальгин - как-то покупала, не пригодился. Не вытирая лица, пошла к шкафу, выкинула сумки на пол, из одной из них выпал анальгин и блокнот. "А-а, готовилась к интервью с актрисой... Кому это все нужно?" Ирина брезгливо отнесла блокнот в помойное ведро. Выпила лекарство, прилегла. Перед глазами возникло лицо Ота - все морщинки, прищур глаз, улыбка. Ирина погладила себя по плечу: "Хорошая девочка". Голова болела, глаза открывать не хотелось, чуть меньше горело лицо, но бил озноб. Ирина встала, выволокла из шкафа теплое зимнее одеяло, которое уже убрала, как только наступили теплые дни, и укрылась с головой. Проспала она часа три. Никто не звонил, не стучал, не тревожил. Но проснулась она физически почти здоровой - только небольшая слабость напоминала о мигрени, лицо было чистое, а вот на душе было горько. Это была уже отстоявшаяся бесконечная, беспросветная горечь. С ней предстояло жить. Ирина вяло стала собираться к Кате, достала давно отложенные Костины деньги - нужно еще заехать в "Детский мир" и купить Катьке давно присмотренную "навороченную" куртку будет в восторге. Ирина вспомнила о Ксениной Гале и удивилась, что это она не звонит. Смешная Ксеня - прислала сала и грибов. Кому картошку на сале жарить, да грибные щи варить? "Тане отдам, у нее там съедят за милую душу". Почему-то воспоминание о Тане чуть-чуть развеселило. Ирина вылезла из платья, швырнула его в угол, теперь оно казалось ей мерзким, достала джинсы, майку. Отмокнув в ванне, она тщательно накрасилась, чуть ярче, чем обычно, закрыла все окна, почему-то проверила газ. Ирина смотрела на себя со стороны и отмечала каждое движение. "Вот героиня проверила, выключен ли газ, повернула ручку, закрывая окно. Крупным планом все детали. Рука с колечком на безымянном пальце, черные краны плиты". "Я не в себе, отметила Ирина, - это определенно, надо быть осторожнее". Ирина вышла из квартиры, заперла дверь почему-то на два оборота. Загадала - если встретится психиатр - все у меня будет хорошо! Что именно хорошо, она даже теперь и не знала, вроде бы все уже однажды было хорошо. Психиатр не встретился, но и неприятная дворовая компания тоже не попалась на пути.

До метро Ирина дошла спокойно, только уже подходя к кассе, чтобы купить - "магнитку", она задним числом испугалась гипнотизера Валентина, но, войдя в вагон, забыла о нем. Она погружена была в какое-то странное состояние - вдруг ее изумляло наличие у нее рук и ног, она будто видела себя со стороны - некое прямостоящее существо с двумя отростками по бокам, то вдруг она начинала пристально вглядываться в чье-то лицо - ее поражало его устройство - нос, рот. Человек смущенно отводил глаза. Потом ее заинтересовала тоненькая косыночка, кокетливо наброшенная на плечи маленькой девочки, стоящей рядом, Ирина даже тихонько эту косыночку потрогала. Вывела ее из этого состояния встреча - на "Лубянке" на нее буквально налетела та самая "странная"; "ревнивая" подружка Полина. Увидев Ирину, она затараторила:

- Ну что, прочитала мои воспоминания? Пригодятся? Или уже вставили в сборник? Обязательно позови на презентацию.

К счастью, она не ждала от Ирины ответа.

Уверенная в себе, шумная, она подхватила под руку спутника, от которого на минуту отцепилась, чтобы забросать Ирину вопросами, и умчалась.

Ирина рассердилась, и это дало ей возможность на какое-то время вернуться к ощущению реальности - осознать, что вот сейчас она идет в "Детский мир" покупать куртку, что в метро с ней творилось что-то странное и надо быть осторожнее, что ни в коем случае нельзя впадать в депрессию, а тем более лишаться рассудка, Что в общем-то ведь ничего не случилось. Ирина уговаривала себя, утешала. Куртку она кутила быстро, толковая продавщица вежливо и быстро показала ей подходящие модели и уточнив размер, предложила самую модную. Ирина расплатилась и вышла с пакетом на улицу. Солнце слепило нестерпимо. Ирина подумала минуту и вернулась в магазин, купила тёмные очки, и здесь ей понравилась продавщица - все было так же быстро с улыбкой сделано. На улице в темных очках и с фирменным пакетом в руках Ирина почувствовала себя иностранной, из любопытства отоваривающейся в центральных московских магазинах. Вспомнив, что она против обыкновения не съела фирменное "детскомировское" мороженое, Ирина вернулась в магазин, но тут все же случилось то, что и должно было случиться - ей не повезло, пока она выбирала мороженое, перекладывала пакет из руки в руку, у нее стащили кошелек. Причем она поняла, кто это сделал - возле нее терлись двое плохо одетых детей - девочка и мальчик. Когда она увидела спину ввинчивавшегося в толпу мальчишки - она только вздохнула - и у него соучастница! Шума не стала поднимать ни она, ни продавщица мороженого, только махнула рукой, а Ирина наскребла по карманам сумки мелочь и расплатилась. К потере крупной суммы - это все отложенные, Костины, Ирина отнеслась тупо, как - будто это до нее не дошло. Мороженное она ела на улице, тоже как-то вяло и даже оставила недоеденный стаканчик на ступеньках. Сначала к этому мороженому подлетел голубь и, клюнув, унес кусок вафли, а потом подошла собака и утащила в зубах все оставшееся. "Хоть кому-то радость", - подумала Ирина, входя в метро. На Юго-3ападе, Ирина даже не удивилась, что в сумке нашлась мелочь. Покупая цветы, она столкнулась с Верой - ее она не видела с того раза, как попросила и за ее знакомых пьяниц помолиться в монастыре. Вера выглядела ужасно - постарела, как-то вся полиняла, сказала, что страшно запил зять - совсем молодой человек. Ирина и не знала, что Верина дочка уже и замуж вышла, И запил, и вроде бы еще что-то, а дочка девочка слабенькая, институт бросила, за ним все бегает, спасает.

- Поверь, Ира, не знаю что делать. И мальчишку, конечно, жаль, но с моей что происходит, просто нет слов. Говорит, любит... А мое дело только ей помогать. Что еще можно?

- Вера! Но ты себя побереги. Нельзя так убиваться. Да и потом, ты же в монастыри ездишь, молишься. Уладится!

- Спасибо, Ира, на добром слове. Твои-то, о ком ты просила, как.?

- Вася в больнице. Вот жена скоро заберет.

- Отпился?

- Кажется.

- Извини, Ира, побегу, вышла купить продукты - дочка у меня сегодня обедает.

- Держись, Вера.

Ирина с цветами неторопливо шла к дому, ее окликнули. У самого подъезда ее нагнали Витя с Аллочкой. Стройная миниатюрная Аллочка в брючном костюмчике казалось еще моложе и милее.

- Ой, как я рада вас видеть. Надо же, как детки подружились. Как вы думаете, понравятся ли Катюше духи? - и Аллочка назвала какую-то неизвестную Ирине фирму.

- Уверена, что по нравятся. А что дети наши так пришлись друг другу, мне очень и очень нравится.

Ирина чувствовала, что отвечает как-то сухо, нескладно, но язык во рту почему-то был, как суконный, не слушался, и голос звучал бесцветно. Но вот они позвонили в квартиру и навстречу выскочила сияющая Катя.

- Мамочка, Витька, Алла Игнатьевна! Ура! Бабуля! Они все вместе пришли! А у нас уже знаешь кто? Угадай? - Катя прыгала вокруг Ирины.

Ирина качала головой, от Катиного крика ей почему-то сразу стало хуже - опять заполыхало лицо. Но к счастью, вышла мать, провела слегка растерявшуюся Аллочку в комнату, Катя утащила за собой Витю, а к Ирине выслала улыбающуюся Галочку.

- Я, Ирина Викентьеквна, поняла, что у вас дел много и решила сразу сюда, Кате, позвонить, она сразу же и позвала. Мы с ней салат резали.

Ирина наконец вошла в комнату. В кресле сидел пожилой полный мужчина в очках. Увидев Ирину, он сразу поднялся и подошел к ней. Подошла мать, встала рядом с ним.

- Знакомься, Ира, Это Михаил Федорович.

Ирина протянула руку, он склонился весьма церемонно и поцеловал, чуть уколов своими усами. От него веяло спокойствием, доброжелательностью. По контрасту Ирине вспомнился бывший тесть, от которого напротив всегда несло неудовлетворенным мужским тщеславием. Мать выглядела, помолодевшей, нарядно. На Ирину она взглянула с некоторым беспокойством. Успокоившись, что Михаил Федорович начал занимать Аллочку беседой, а дети уселись рассматривать подарки, мать увела Ирину на кухню - "помогать" - объяснила она гостям. На кухне мать, прикрыв дверь, округлив глаза сказала:

-Звонил Костя... Ты, знаешь, они ждут прибавления...

Ирине стало еще тоскливее - чего мать ждет от нее? Изумления, радости? У Ирины - сейчас вообще нет никаких чувств. Ирина сказала свое обычное:

- Очень хорошо.

Мать всплеснула руками

- Ира! Что ты говоришь? Опомнись! Что "очень хорошо? Они вернутся сюда, Костя, может быть, еще и не найдет хорошо оплачиваемой работы. Будет много проблем! Что ты за мать, в самом деле!

Ирина прищурилась - даже в более сложные моменты мать не обижала ее резкой критикой, а сейчас вроде и повода нет.

- Мама, Костя взрослый, и Рита не подросток. У Кости своя квартира, к тому же ему всегда помогал его отец

- Вот-вот, отец, а не... - мать осеклась под взглядом Ирины, - ладно, бери блюдо с овощами, пора садиться за стол.

Ирина поставила большое круглое блюдо на вытянутую ладонь и, приплясывая, вышла из кухни. Ее чуть не сшибла Катя, кинувшаяся к ней с восторгом по поводу куртки. Голова кружилась, улыбка, казалось, была приклеена, но как-то криво, у Ирины было неприятное чувство, что щеки, зубы и верхняя губа ей мешают, что они - посторонние. Поставив блюдо на стол, она нервически подергала щекой, скривила губы. Аллочка разговаривала с Михаилом Федоровичем, но перехватив его встревоженный взгляд, направленный на Ирину, уставилась на нее тоже. Ирина взяла себя в руки, улыбнулась, и сделав вид, что на столе чего-то еще недостает, быстро вышла из комнаты.. За спиной матери, что-то раскладывающей на тарелки, тихонько проскользнула в ванную. Заперев за собой дверь, с облегчением прислонилась к стене, потом осторожно взглянула с опаской на себя в зеркало. "А не так уж и страшно",отметила она с удовлетворением. Прополоскав рот, умывшись холодной водой, она вышла к гостям. Позвали детей, расселись.

- Ирочка, за вами можно поухаживать? - спросил Михаил Федорович,- вам вина, водки?

- Водки.

Ирина смотрела на стоящую перед ней рюмку с прозрачной влагой и почему-то думала о Васе, его некрасивом носе и печальной судьбе.

- Ира! - окликнула ее мать - Михаил Федорович предложил тост за Катюшино здоровье

- 3a мое! - радостно подтвердила нарядная раскрасневшаяся Катя.

Ирина подняла рюмку, чокнулась, дети тянулись к ней своими стаканами с минералкой, Аллочка бокалом, где плескалось красное вино.

- Тебе положить салату? - обратилась к ней мать

- Нет, спасибо.

Завязался разговор, Галочку стали расспрашивать про Минск, всем ли там обязательно учить белорусский в школе, Аллочка что-то начала рассказывать про американские школы. Стало шумно. Тут Катя предложила:

- А давайте теперь выпьем за мою маму!

Ирина молча протянула рюмку, Михаил Федорович опять наполнил ее водкой. Дети весело чокнулись со всеми, и Катя попросила разрешения на время выйти из-за стола - им надо приготовить какой-то сюрприз. Бабушка как хозяйка дома милостиво разрешила... Ирина сидела, не сводя глаз с пустой тарелки. Мать опять обратилась к ней с каким-то вопросом. Ирина вдруг взяла тарелку в руки, поднялась и, размахивая ею, вдруг закричала:

- А я не хочу! Понимаете вы, что я не хо-чу! Что вам всем нужно?

Она еще видела округлившиеся глаза матери, как-то глупо хихикнувшую Катю, выглянувшую из детской, а потом тарелка полетела в стену.

Ирина отпрыгнула как-то боком от стола, одним движением сдернула с себя майку.

- Ирина! - кричала мать

- Мама! - вторила Катя.

Кто-то, кажется, Михаил Федорович, пытался ее усадить, но она брыкалась и орала, орала.

- К Васе пустите! К Васе!

- Она, - Ирина указывала почему-то на бедную растерявшуюся Аллочку, она сказала - он мой любовник! Ну и что? А у нее-то кто? К Васе меня немедленно пустите!

Аллочка уже вытаскивала в переднюю сопротивлявшегося Витю, шептала ему, неловко, неудобно присутствовать, это, мол, очень личное что-то, не для свидетелей. Катя вцепилась в Витю и, плача, кричала:

- Не уходи! Ты же видишь, мне страшно! И не отпуская Витиной рубашки, тянулась и к Ирине - Мамочка, ну мамочка!

А Ирина уже извивалась на полу, пыталась стянуть с себя джинсы, туфли она уже скинула, одна угодила, в вазочку, посыпались стекла, мать прыскала на нее водой и побелевшими губами шептала

- Михаил! Михаил Федорович, извините, она не в себе!

- Ничего, ничего, бывает, - успокаивал ее Михаил Федорович, подбирая стекла.

Аллочке удалось наконец утащить Витю, он прокричал напоследок:

- Катька! Я позвоню! Видишь, она...

Катя рыдала. Бабушка шикала на нее:

- Катерина, замолчи немедленно хоть ты!

Галочка потихоньку подошла к Ирине, прикрыла ее майкой. Ирина продолжала все приговаривать.

- К Васе! К Васе - в сумасшедший дом.

Всем на секунду показалась, что она притихает, мать отошла чуть в сторону... Ирина вдруг вскочила и, высоко подбрасывая ноги, кинулась к открытому окну. Михаил Федорович отреагировал, когда она уже вся в порезах все еще колотилась о разбитое стекло. Вдвоем с Галей они оттащили ее, бросили на диван. Катя перестала всхлипывать и застыла в ужасе. Михаил Федорович заорал.

- Скорую. Скорую немедленно! В психосоматику ee.

Совершенно бледная мать, приговаривая, - Я же ей ничего такого не сказала, - начала вертеть диск телефона.

Михаил Федорович скомандовал Кате строго.

- Чистые полотенца принеси, воды кипяченой холодной!

Катя стояла как вкопанная.

- Что с мамой? Что с мамой? - только и шептала она.

В ванну рванулась Галя. Мать диктовала адрес, сообщала Иринин возраст. Михаил Федорович, всем корпусом повернувшись к зареванной трясущейся Кате, ответил:

- Бывает. Нервный срыв. Реактивное состояние...

- Бабушка! - Катя отшатнулась к сидящей возле телефона Марии Филиповне, - бабушка, а почему она про Васю кричала, вот это, что ее... ну, любовник?

- Ерунда какая-то, Катя. Это болезнь кричала не, она.

- Значит, моя мама больна? Она - сумасшедшая?

Михаил Федорович отошел от Ирины, с которой смывал кровь мокрым полотенцем, подошел к Кате и строго посмотрел в глаза.

- Не говори, девочка, глупости! Случиться такое может с любым, что-то ее надломило.

- Михаил, а как быть? - спросила его кротко Мария Филиповна, - без больницы нельзя?

- Сейчас нельзя. Да я буду в курсе дела. Обойдется. А теперь все умойтесь, приведите себя в порядок, сейчас уже "Скорая" подъедет.

И действительно, через несколько минут позвонили в дверь. Мария Филип

повна открыла Иринину сумку, нашла паспорт, протянула врачу. Михаил Федорович что-то тихо говорил пожилой восточного типа врачихе с умными слегка раскосыми глазами, она кивала, поглядывая на лежавшую неподвижно Ирину.

- Она спит? - тихо спросила Катя Галю, стоящую рядом с ней .

- Не знаю,- так же тихо ответила Галя.

Сестра сделала Ирине какой-то укол, потом видимо, по знаку врача, выглянула в окно и помахала санитарам, те вскоре поднялись с носилками. Мария Филипповна сделала было попытку сказать, что она поедет с дочерь, но Михаил Федорович твердо оттеснил ее, сказал, что сам позвонит через какое-то время на пост и все выяснит, а уж завтра - посещать. Катя, а за ней вслед Галя выскочили на улицу к машине, санитары погрузили Ирину, захлопнули перед девочками дверь.

"Скорая" умчалась...

Семнадцатого июня Ирина вышла из больницы. Так получилось, что встретить ее было некому: Мать с Михаилам Федоровичем были в Германии, Катя отказалась от поездки: "мама больна, а я поеду? Как это?", но и в Москве ей было одиноко.

День, когда Ирина попала в больницу, подарил ей подружку - Ксенину Галю. Так просто, дружелюбно, по-родственному вела себя Галя, Что Мария Филипповна задним числом оценившая это, позвонила Ксене, наговорила ей множество комплиментов, поблагодарила за дочку. Ксеня, узнав обо всем случившемся и о желании Кати побыть с Галочкой, пригласила ее к себе, сообщив, что и поездка в Европу не исключена, но об этом позаботится "Дядя Слава" и тогда Катя повидается и с Костей, но это попозже, в середине июля - начале августа. Подружек - Гали и Татьяны тоже не было в Москве...

Ирина стояла на ярком солнце на нижней ступеньке больничного крыльца. Темные очки она держала в руках и знала, что без них она не сделает ни шагу, нужно скрыться, заранее защитить от ранящего мира. Ей предстояло ехать на Костину квартиру... Когда Ирина проснулась после сильнодействующего успокоительного, первые три вопроса, которые она задала сидящей рядом матери были: "я не пропустила свадьбу Людочки, моей коллеги по институту?", "Звонил Мухамад насчет диссертации, я же ему не отдала?" и "Неужели правда в Домжуре лежат Полинины воспоминание о Сашке, а я, свинья, не забрала?" Мать встревожилась, понимая, что ни на один вопрос она ответить не может и осознавая, что у Ирины что-то произошло со временем и с расстановкой "ценностей" - то, что было неважно еще вчера, почему-то вышло на первый план, а то, что волновало очень сильно, как бы испарилось. Мария Филипповна пообещала Ирине, что к следующему своему приходу, то есть утром, все выяснит и если нужно, диссертацию передаст, а рукописи заберет и даже по поводу свадьбы выяснит, если Ирина скажет у кого, Ирина махнула рукой и сказала:

- Потом, через некоторое время. Сейчас я хочу только спать.

Около трех суток она то спала, то, проснувшись, плавала в дреме, в каких-то грезах, видениях, есть ей не хотелось, только пила воду, сок, который приносила мать, - ее внимательные глаза Ирина видела каждый раз, когда просыпалась, впрочем иногда это были глаза медсестры: одна из них была похожа на мать: те же коротко стриженные волосы, очки в тонкой оправе, серые глаза.

В первые сутки - двое Ирина не могла бы их отличить друг от друга и, возможно, некоторые ее вопросы, пожелания и сомнения выслушивала сестра, но ведь все это было важно и интересно той, еще одурманенной Ирине.

Через три дня ее интересовали Катя, Костя, мать, затем несколько позже - Вася, а потом уж и Татьяна, Галя. Вот когда весь "набор" близких опять попал в поле зрения Ирины, она почувствовала себя сама собой пережившей сильное потрясение, спровоцированное долго подавляемой депрессией, слишком сильным углублением в прошлое. "Да, я соучастница, вечная соучастница - это диагноз моей хронической болезни. Но ведь хроники тоже живут и иногда долго. Вот и буду, сколько Бог отпустит..." Ирина уже знала, что для Кати ее "реактив" не прошел бесследно - перед ней вдруг со всей очевидностью проявилась беспомощность ее матери, всего лишь относительная надежность бабушки, еще более несправедливым показалось отсутствие надежного крепкого отца. К тому же вся эта "ненормальность" близких Оталкнуло такого нужного, близкого Витю, ну, даже если не его самого, то его маму точно, а он полностью с ней солидарен: он ее любит, и любил всегда, задолго до ее, Катиного, явления в его жизни. Этот урок Катя усвоила - ты любишь человека и любима им, но это не значит, что ты - все, что ты перечеркиваешь существование других людей, и требовать подобное от того, кого любишь постыдно. Катя как бы разграничила любовь и страсть.

Катя писала маме письма, передавала их с бабушкой, и попросила разрешения пока не приходить - ей как - то очень больно сейчас видеть маму. Ирина это поняла и сама попросила мать оградить Катю от больничных тем и проблем и с кем-нибудь отправить ее на дачу. Мария Филипповна Иринину просьбу выполнила и на неделю посадила Катю на даче со своей приятельницей, а сама наезжала. Ирина попросила и Kостю в известность не ставить пока. Но через полторы недели Ирина поняла, что без Кости ей не обойтись категорически не в состоянии вернуться в свою квартиру! К тому времени Катя уже уехала в Минск, а мать готовилась к поездке в Германию. Вот вроде бы все улеглось - концы начинают сходиться с концами, она вроде бы и способна уже читать, писать давно заброшенную статью, строить планы, давать трезвую оценку себе и происходящему, но это здесь - в больнице, но как только она мысленно переносится в свою квартиру, слезы начинают литься рекой, и врачи качают головами, откладывая выписку. Наконец, Ирина попросила Татьяну, примчавшуюся к ней на третий день и ее как-то навещавшую, разрешить позвонить по ее мобильнику Косте. Он конечно же звонил в Москву несколько раз, не заставал Ирину дома, звонил бабушке, и та ему сообщала, что Ирина с Катей на даче и у них все прекрасно. Теперь же предстояло попросить помощи у сына, но ведь он хотел сдать квартиру, и скорее всего кого-то он уже там поселил - ему нужны деньги. Иринина неравноценна, но как только она окрепнет, она сможет заработать и покрыть разницу, главное, сейчас поселиться в несвязанном со всем тяжелым месте, не спотыкаться о компьютер - не распакованный, не утыкаться взглядом в "видик", где когда-то крутилась "роковая" кассета, и не встречаться со всеми "дворовыми", не попадаться на глаза Валентину. Ирина набрала Костин номер и, выслушав его радостное приветствие, коротко рассказала о том, что с ней произошло. К ее облегчению Костя сам предложил ей пожить у него, с постояльцами почему-то не сложилось, а у них с Ритой материальное положение сносное - можно ничего и не сдавать, а если кому-нибудь сейчас понадобится жилье в Москве, то тогда, конечно, пригодится Иринина квартира. Костя разговаривал с Ириной бережно, не задавая лишних, вопросов. "Как с больной", - грустно подумала Ирина.

Ну так или иначе - все уладилась, и Ирина, стоя на крыльце, в задумчивости вертела в руках очки. "Так пора... В Костину квартиру... Хотя и там были беды -подбрасывали записки с угрозами, мальчики подходили "чернорубашечники". По Костину душу. Скроюсь там, приду в себя и... заберу Катю. Нет причин мне по свету свободно, бессемейно скакать. Я и дочка семья. Мать была права, когда меня уколола..." Ирина не спеша шла к метро. Появилось желание всматриваться в лица, разглядывать пляшущие тени на асфальте, - ветер сильный, теплый. В метро Ирина начала уже строить планы на завтра. Сегодня, конечно убрать дом, проветрить, а завтра звонить и может быть сразу ехать в Минск к Кате. Ирине вдруг стало не по себе: "Я же не знаю Кати! Я совсем ее не знаю! Она в Вите и нашла близкого человека, потому что ей нас нехватало. Или наоборот? Было слишком много - с нашими проблемами... Вот, отказалась лететь к деду..." Ирина вышла из метро, огляделась - место чужое. Здесь не бродит призрак "сумасшедшей вдовы", не шляются Надежда с "грязнулей". Но здесь нет и доброго психиатра с Сэром... Ирина отогнала от себя прилипчивые мысли и храбро двинулась к дому...

Первые часы в Костиной квартире она чувствовала себя неуютно, вдруг стало гореть лицо, и Ирина перепугалась, запаниковала, бросилась к зеркалу -так свежо все же мучительное воспоминание о том дне. На нее смотрела осунувшаяся женщина с тревожными глазами, бледная женщина. "Жар-то нутряной, но супрастин принять нужно, врач советовала. Как в воду глядела". Ирина бросилась к сумке - на первое время сестричка положила ей с собой несколко таблеток. Через какое-то время жар спал, Ирина продолжила уборку. Компьютер в комнате сына смотрелся естественно, Ирину не смущали ни мебель, ни телевизор.

"Я так все же странно устроена, - думала Ирина - я ведь никогда по-настоящему не отдавала себе отчет, как много сделал Павел, Костин отец. Я все же слишком всегда была занята собой - последний период - распутывание старинных связей и вычленение в себе "соучастницы" - просто квинтэссенция, а по сути, я всегда только этим и занималась: отыскивала поводы и причины каких- либо моих личных ситуаций. А в это время росли дети, сменялись мужья. Итак, остановимся на этом острове и поживем как Робинзон: осмысленно и аскетично". Ирине понравилась эта мысль, она развеселилась. Спать она укладывалась в хорошем расположении духа. Подержала в руках таблетку снотворного, рекомендованного врачом, да и отложила: "На новом месте приснись жених невесте". К сожалению, не спалось. Ирина бродила по квартире; поглядывала на телефон - никто ей сюда не позвонит (это и хорошо пока), но хочет ли она с кем-нибудь поговорить в ночи? Пожалуй, да, с Таней.

Таня приходила к ней в больницу дважды - первый раз просто сидела радом и потихоньку утешала и рассказывала о незначительных событиях - в Гришу влюбилась однокурсница из Таллина, тот сначала вроде оставался равнодушен, а теперь пригляделся - понравилась, купила себе новое зимнее пальто - "готовит, мол, сани летом" и еще о чем-то неторопливо поведала. О своих мужиках не заговаривала - больно Ирина уж была некоммуникабельна. Во второй раз, увидев, что Ирина уже вполне пришла в себя, начала по обыкновению, трещать - тут и Павел - он "развязал" -и понеслось тут, и Петр, )который оказывается, очень и очень интересен) и еще о ком-то неизвестном Ирине болтала Таня. Тани нет в Москве, но у нее - мобильник и можно с ней связаться, по крайней-мере услышать голос.

- Алло, - откликнулся мужской голос по Таниному номеру.

- Простите, а могла бы я поговорить с Таней?

- Конечно, - засмеялся мужчина. Возвращаю ей ее собственность

- Да? - кокетливо - вопросительно откликнулась Таня

- Это я.

- Ой, Ирка! Как я рада тебя слышать. Ты дома? Давай я по обычному перезвоню, поболтаем...

- Я у Кости. Пока поживу здесь. Запиши телефон, а поболтаем завтра, если сможешь

Ирина продиктовала номер. Танин голос ее и в самом деле приободрил: хорошо, что она в городе. Ирина легла с каким-то старым журналом и уже минут через десять почувствовала, что ее смаривает. Последнее, о чем она подумала было: "А все же каждая из нас и я, и Таня, и Галя в большей или меньшей степени "качество жизни" оцениваем по наличию или отсутствии мужчины рядом с нами. Нечего это скрывать. В истории с Ота я проявилась как соучастница - примирительница, впрочем, случайная. Мирить его с женой я не собиралась, но он так ее долго и хорошо знал и степень его связанности с ней велика (не сравнить с его привязанностью ко мне!), что призыв с ее стороны был воспринят им с готовностью. Не было предательства, все было естественно... Мне было больно, я свихнулась. Что ж... И все равно ведь так будет - "качество жизни" по наличию спутника.... "He додумав до конца, не сделав никакого вывода Ирина уснула... "Жених" приснился. Роскошный породистый жеребец играл с ней на лужайке в салочки, позволял вплетать в гриву ленточки, позволял гладить..., брал с ладони сахар, "Вот мой друг, кому-то представляла его Ирина ,- настоящий".

Утром Ирина, проснувшись, осознала, что она не у себя - кофе нет, чая нет - здесь ведь не жили давно, а вчера ей было как- то не до того. Она вышла из подъезда - магазин в соседнем доме. Возле дверей стоял парень в черной рубашке с собакой на поводке, Ирина запаниковала: "это тот, что к Косте приходил, записку приносил, узнает - привяжется", но парень равнодушно скользнул по ней взглядом. Ирина с облегчением вздохнула, но себя за мнительность отругала.

Дома, сварив кофе, она уселась у телефона. Звонить Кате... Ирина вдруг поняла, что она боится, ведь Катя может ее винить в преждевременном отъезде Вити и, вообще, у нее может остаться навсегда тяжелое впечатление. Хочется жить с ней здесь, вдвоем. Попробовать организовать осмысленную нехаотичную жизнь для них обеих. "Моя работа, ее школа... Общий быт. Разговоры, чтение..." Нет, что-то в этом построении не так. "Кажется, я не учитываю особенности наших характеров и реальные факты наших биографий. У меня получается идиллия. XIX век, нет, шестидесятые годы двадцатого. "Ладно, предложу Кате, но навязывать ничего не стану. Главное, я ее люблю, как и Костю, и всегда любила - единственное, может, в чем честна: во все периоды своей жизни их любила, душой к ним не охладевала... Там видно будет... Уж больно я неудобной какой-то формы..."

Ирина размышляла, пила кофе и то подносила руку к диску, то отдергивала.

"Уф... Звоню". Решительно набрав номер Ксениного телефона, Ирина вслушалась в тихий шорох, какие-то далекие гудки. Наконец раздались длинные гудки и затем

- Алло?

- Ксеня?

- Нет, это Галя, здравствуйте тетя Ира, как вы себя чувствуете?

- Спасибо, все в порядке. А как у вас идет жизнь? Можно мне поговорить с Катей?

- У нас все в порядке. Сейчас Катю позову, секундочку подождите, пожалуйста, она в ванной.

Ирина слышала как где-то там в глубине минской квартиры Галочка крикнула её дочке:

- Катюша! Мама твоя звонит!

- Мама, привет! - голос Кати веселый. - Как ты? Ты уже дома?

- Привет, Кексик. Дома, но я у Кости. Я теперь тут живу.

- Здорово...

- Катюш, я думаю...- Ирина вдруг опять оробела - и ты сюда переселишься, ведь у бабушки теперь своя жизнь... А мы с тобой вдвоем...

Ирина произносила все эти слова и чувствовала все большую и большую неловкость.

- Мамуля, я тут тоже много думала... Обо всем... Я тебя очень люблю... И понимаю...

Ирина почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза...

- Что, Кексик? Что? - упавшим голосам после паузы спросила Ирина

- Честно? Без Вити в Москве мне будет очень плохо! Я могу, как-нибудь испортиться, злой стать. Я не хочу. Мне Галя, как сестра, понимаешь? Мне сейчас у них хорошо и я никуда не хочу! - выпалила, наконец Катя и со слезами в голосе повторила. - Никуда!

Ирина молчала.

- Хорошо, Катюш. Пусть так и будет...

- Ты согласна? - радостно закричала Катя. - Я знала, что ты умница мама, самая лучшая! Классная! Супер!

- Ладно-ладно, Катюш, обычная. Обо всех "житейских" делах я поговорю с тетей Ксеней, она-то хоть в курсе ваших с Галей планов?

- Конечно! И поддерживает. Только ее сейчас нет дома, она в университете. Но ты с ней созвонишься, ладно? Ведь может так получится, что нас с Галей ее папа в Европу в какой-то студенческий подход отправит, а значит, я смогу увидеться с Костей и его женой. Интересно, у нее уже виден животик? Как ты думаешь кто родится?

Ирина слушала веселое щебетание Кати, и ей было и грустно, и как-то спокойно, надежно одновременно. "Так вот зачем была нужна эта встреча с Ксеней, подготавливалась ее помощь, участие. Галочка в Москве в тот момент... Вот так... Помощницы". Ирина отвлеклась на секунду от Кати и переспросила:

- Что, Катюш? Прослушала...

- Я говорю, и ты приедешь, Костя же так хотел, да?

- Наверное... Да... Только сейчас мне нужно здесь все наладить: работу и все остальное...

- Конечно, - посерьезнела Катя, - ты, главное, отдыхай и не расстраивайся - все у нас будет хорошо.

Ирина положила трубку - у нее текли слезы: "Дочка утешает, берет меня под защиту, что-то решает. А я? Мне-то что предлагается?"

Вещи нужные, бумаги - все ведь там. Ехать не хочется, страшно. Нет здесь верного Васи... Кстати, надо узнать, как у него дела, забрала ли его Надя?

- Але, - сразу откликнулась Надя

- Здравствуйте, Надя, это Ирина Викентьевна, как Вася?

- Вася? - как-то ехидно и зло спросила вдруг Надя. - Да хорошо. Мы вот с Надюшей за ним ходим. А вам-то, собственно, что? Не получилось квартиру-то заграбастать, так в больницу с горя загремели, в "дурку".

Ирина слушала и чувствовала, что у нее опять начинает гореть лицо, колотиться сердце, но трубку она почему-то не бросила и оттуда неслось:

- Мне Люся с Надей все-е рассказали: как вы ему в любовницы набивались, а он не хотел - ему Надюша нравилась, как спаивали его. Все я знаю. А я, дура наивная, поначалу-то вам верила, советовалась. Дочку к вам посылала. С Васьки-то что взять - пьяница он, ну и кобель немножко, но он простой, а вы хитрая!

Ирина сидела с трубкой в руке, потом медленно положила ее на рычаг. Она чувствовала себя оплеванной, одураченной, более всего она чувствовала себя идиоткой, несмышленышем. Встав со стула, она подошла к зеркалу - лицо горит, но как и вчера бледное, глаза несчастные. Ирина подмигнула себе и вдруг рассмеялась - вдруг представила себе этот "совет в Филях" - сговор "неприятной" Люси, вот как ее оказывается зовут, беззубой Нади и гаражных алкашей с обычными шуточками, курением сигарет и бутылкой по кругу. Слухом земля полнится - как-то узнали, что Ирина в больнице, все разведали про Надю - жену, выработали план. За что боролись? Вася в семье - да, но за женой шлейф "опекунов" во главе с Надюшей. Бедный Вася, безумный, беспомощный Вася. Кормить, мыть, гулять водить станут - в этом я почти уверена. А прочее... А что может быть "прочее"? Ирина не знала... "Там ведь еще дочка..." - подумала Ирина и опять вспомнилась Катя, вернулась боль от разговора с ней... Дети, дети... Вот все они: и Катя, и Витя, и Васина Даша заложники наших взрослых капризов, пороков, глупостей... Чего хотеть, чтобы выросли побыстрее, что ли? Ну а там что? Как я? Как Вася? Ну - Аллочка еще туда - сюда... Но Витькин отец - Саша... Ирина опять впала в уныние. Но поймав себя в тот миг, когда руки еще только начали опускаться, она прикрикнула на себя строго "Перестань! Не смей опять доставлять беспокойство и хлопоты! " Ирина бродила по Костиной квартире и выла. Успокаивала себя, кричала на себя и выла! Зазвонил телефон.

- Алло? - всхлипнув, сказала Ирина.

- Ира?

Это была Таня

- Таня, ну тебя Бог послал. Мне так плохо, так плохо!

- Перестань, успокойся! Я сейчас приеду. Еще не хватало, чтобы ты опять в больницу загремела! Говори адрес, я же у Кости не была...

- Мне так стыдно, неудобно, что со мной вот опять, но я...

- Ирочка, все это ерунда, я тебе столько баек порасскажу отвлечешься... Записываю, диктуй.

Ирина сквозь слезы продиктовала адрес и, положив трубку, немного успокоилась. "Приедет Таня, надо угостить" - проснулось все же обычное гостеприимство. Ирина умылась, чуть подкрасилась и выскочила опять в магазин, теперь она уже не оглядывалась по сторонам, продавщица даже улыбнулась, как знакомой - утром покупала кофе и йогурт, Ирина накупила всякой всячины - Таня любит сладкое, и побежала к дому - вдруг уже подъехала. Но Тани, конечно, еще не было. Зазвонил телефон. Взволнованный голос матери звучал очень близко:

- Ира! Слава Богу! Я так волновалась, куда ты делась. Все в порядке?

- Конечно. Я в магазин выходила, но вообще-то могла и по работе куда-то отправиться. Что же такого? Что волноваться? - Ирина почему-то почувствовала раздражение - ее контролируют?

Мать благоразумно пропустила Иринину тираду мимо ушей и начала передавать приветы от Михаила Федоровича, от отца, от Майи - все желают ей здоровья.

- Как отец? Тебе у них понравилось?

- Отец очень дружелюбный. Играют с Мишей в шахматы, а мы с Майей на велосипедах катаемся. Здесь чудные парки. Да сама увидишь, как к ним соберешься, отец очень надеется на твой приезд с Катей.

Упоминание о Кате опять заставило Ирину внутренне съежиться - "дочка не хочет со мной жить, хоть понятно, но больно!" В трубку Ирина вежливо сказала.

- Да-да, конечно.

О Кате мать не спросила, значит, созванивается с ней сама и в курсе ее решения, а Ирину лишний раз травмировать не собирается. Мудро.

- С Костей я созванивалась, - сказала мать, - у него все как будто тьфу-тьфу-тьфу.

- Да, мне тоже так показалось.

Разговор иссяк.

- Хорошо, Ириша, я буду звонить, мы через десять дней уж будем дома.

- Целую, - Ирина повесила трубку.

"Сплошной айсберг - подумала она с грустью - всем все ясно, что все очень и очень неясно и не благополучно. У меня. Но об этом мы молчим. И правильно. И не о чем говорить". Раздался звонок.

- Таня.

Ирина ей бесконечно обрадовалась. Яркая нарядная Татьяна вбежала и комнату.

Давай разбирать сумку - ты же небось голодная сидишь.

- Я тебя жду, - как-то по-детски сказала Ирина. Татьяна вытащила сыр, сок, 6улочки, мороженное, посмотрев пристально на Ирину, достала и маленькую яркую бутылочку.

- Подарочный коньячок хорошей марки. К кофе.

- Кофе у меня есть и неплохой.

Таня крупными шагами прошлась по комнате.

- А здесь у Кости очень не плохо. Молодец твой "бывший" - Павел, хорошую базу парню создал. И тебе есть, где сейчас передохнуть. Все уладится.

Ирина, так мечтавшая излить душу, рассказать о Кате - о самом больном, о разговоре с Васиной женой, вдруг почувствовала неимоверную усталость от себя самой.

- Знаешь, Тань, я вроде Серого волка, сожравшего и бабушку и Красную шапочку - сидят они там, перешептываются, а мне тяжело с набитым брюхом, скорей бы вспороли...

Таня даже не улыбнулась: "Ты, Ира, чудная, нечего мучаться - в истерике прошлое сгорело, нового ты еще поганого не нахлебалась, а за прошлое, что ж держаться.

Ирина села в кресло, положила ногу на ногу, скрестила руки на груди, опустила голову. Таня вертелась возле стола, что-то раскладывала, расставляла. Обернувшись к Ирине с каким-то вопросом, она увидела ее позу и сразу бросилась к ней.

- Ты что замкнулась? Если обидела, прости! - затормошила ее, защекотала. Ирина вымученно улыбнулась, но Таня дождалась, когда Ирина действительно отреагировала на щекотку - засмеялась, завизжала, начала отбрыкиваться.

- Танька, прекрати, с детства щекотки боюсь!

Таня, наконец, отстала от раскрасневшейся Ирины, отошла от нее.

- Ир, ну давай поедим все-таки, а?

Сели за стол, и разговор теперь завязался легко. Таня, с аппетитом жуя маленькие 6утерброды, выбалтывала Ирине свои последние новости.

- Паша запил, съехал от меня... У него планы в голове роятся... Перед началом запоя он генерировал идеи: снять сюжет о дизайнере, воспроизводящем интерьеры "хрущоб" 60-ых. Для ново русских - мы о таком в газете прочитали и о настоящих жителях этих "хрущеб", встык. Проследить судьбы и тех и других. Он мне часами взахлеб рассказывал, я прониклась, советовала, да даже с теткой своей по телефону познакомила - она как раз в такой "хрущебе" живет, и интерьер у нее еще тот: люстра с рожками, Хемингуэй на стене... Сниматься согласилась, а он запил... А с Петей... Об этом потом как-нибудь... - Таня вдруг нахмурилась.

Ирина крутила в руках ножик и слушала Таню, затем вдруг поднялась с места.

- Танюш, а давай мы с тобой в Дом Жур съездим... Там Полина давно еще мне оставила какие-то воспоминания о Сашке. Давай?

Таня пожала плечами.

- Вообще-то, я набегалась, хотелось бы посидеть поболтать, да уж ладно, вижу, что ты не в своей тарелке. Может, так будет лучше. А Полина это - кто?

- Я тебе не говорила? Бывала когда-то у меня в доме, потом как-то с Сашей ее жизнь свела, теперь вот с Шурой общается... От меня убежала в свое время, взревновав... Тань, извини, но я почему-то чувствую, что должна забрать ее бумажки - я ее перед больницей встретила...

- Поедем - поедем, - поднимаясь со стула, сказала Таня.

Через двадцать минут они вышли из дома. Ирина взяла Таню под руку, почему-то боязно было идти по малознакомой улице, Накатила вдруг тоска по "Преображенке".

- Никогда, - вдруг с грустью вслух сказала Ирина.

- Что? - откликнулась Таня.

Почему-то на ходу Ирина смогла рассказать Тане все и о Кате, и о Васе, и о своей нахлынувшей уже тоске по брошенному дому. В метро, склонившись к Ирининому уху, Таня уверенно сказала.

- С Катькой все образуется, увидишь, и умница, что сейчас не стала ни на чем настаивать. Беды ведь у обеих, ее с Витей не меньше, хоть она и маленькая. Увидишь, вас это ничуть не рассорит... А вот если упрешься и материнскую власть покажешь некстати, то... Сама знаешь, как мы на жесткость старших всегда реагируем...

- Да уж...

- А что касается Васи... У них там свое... Ты ничем более не поможешь. Васи прежнего нет, а бабам его ты не нужна... - видишь, какая я умная? произнеся все это, рассмеялась Таня.

- Умная, умная, не спорю. Мы приехали.

Возле метро Таня предложила съесть мороженое.

- Я так сегодня хотела мороженого. То, что я принесла, томится теперь в холодильнике...

- Прости, Танюш, меня негостеприимную.

- Бог простит. Давай по "Марсу" съедим.

- Я лучше "Фили".

В Дом Журе Ирина быстро взяла у дежурного давно дожидающийся ее конверт, прямо в холле нетерпеливо надорвала его. Там оказалось три сложенных листочка. Какие-то черновики и Полинина записка: "Воспоминания мои коротки. Саша был не только бабник. Точнее, не столько бабник, сколько бабья отрада. Мы ж все ему в жилетку плакались. Знаю от "сестер по страсти". Я - плакалась! А в нас всех он играл. Вот об одной его "постановке" хочу (и могу) рассказать". Ирина положила листок обратно в конверт.

- Пойдем, Танюш, потом прочитаю.

Таня разглядывала афиши, объявления.

- Люблю фламенко. Вон через неделю будет... А я тебе не говорила? Пашка еще давно водил меня на выставку знакомой своей художницы Элины Алимы - такие взвихренные, ввинчивающиеся в пространство пляшущие фигуры. Прекрасные пастели. Фламенко! Он снимал ее работы. Кстати, удачно. Компьютерная анимация. Талантливый, гад! - Таня вздохнула.

- Пойдем?

Они вышли на яркое солнце.

- Я Танюш, перестала уже распутывать клубки прошлого, вроде бы отключилась от Сашки, прекратила диалог... А тут опять Поля эта. И опять возникает соблазн запустить руку в прошлое - вдруг выловлю какой-нибудь ответ...

- Не глупи. Давай лучше на фламенко сходим...

Возвращаться к Ирине Таня не захотела, заторопилась к Грише.

- Павел может звонить, Петя... Ну, о нем потом, потом, - опять как-то сама себя остановила Таня.

- А мобильник твой где?

- Сейчас у Пашки... Нужен ему ... Но не меня контролировать. Пьет он опять, говорю.

И Ирина не очень поняла, как сейчас на самом деле обстоят дела у Тани и, уже расставшись с ней в метро, осудила себя за эгоизм: тащила куда-то Таню, настроения ей свои демонстрировала, а в ее дела так и не вникла "Нет, надо смирно сидеть, никому не навязываться, аспиранта дочитать, в институт съездить. Ах, да еще и про Людочкину свадьбу узнать. Позвонить, поздравить". Ирина вошла в дом. После Тани в квартире еще остался запах ее духов и сигарет... Ирина посмотрела на часы, решила что Таня уже доехала, набрала ее номер.

- Танюш, прости меня, убогую, я чего-то намудрила сегодня, таскала тебя зачем-то. Спасибо тебе. Возилась ты со мною.

Таня почему-то рассердилась.

- Ир, какая же ты эгоистка! Все со своими страданиями да ощущениями! Некогда мне - я звонка жду! Не твоего, кстати.

И повесила трубку... Ирина в недоумении застыла возле телефона, потом засмеялась, Танька все же ошпарила меня, надоела я ей... То же мне "Смерть чиновника". Ну, не поссоримся, уладится. Почему-то на душе стало легче. Остаток дня Ирина провела спокойно: созвонилась с Мухамедом, извинилась, назначила встречу, вызвонила вышедшую замуж Людочку, поздравила и договорилась о встрече и, наконец, решилась позвонить Ксене в Минск.

- Ксеня

- Ой, Ирочка, как хорошо! Девочки сейчас на концерте - Галя сегодня играет... У нас все в порядке, ты не тревожься...

- Ксеня, я даже не знаю, как мне разговаривать. Что спросить, сказать...

- Ириш, ничего не нужно, все понятно и мне и тебе...

- Я признательна тебе... - Ирина чувствовала, что опять набегают слезы.

- Тонечка! Все же в порядке...

- Да-да, давай о практической стороне... Школа, Катино содержание.

- Со школой просто - все знакомые, учат хорошо. И с содержанием просто - определись сама. Я отказываться не стану. Но это - с сентября. Лето все Катино оплачено, включая поездку (если она состоится!) мама твоя это сделала... Не тревожься...

Ирина положила трубку расстроенная: "За меня мои обязанности выполняют моя мать и мой сын, конечно, Костя во всем участвовал... А я? Я даже компьютер распаковать не удосужилась. Реактивное, видите ли, у меня состояние, больница. Это уход от ответственности! Слабость, трусость и безответственность. Но бесплодно грызть саму себя!" Ирина не позволила и затвердила мантру: "Разумно себя вести себя в будущем! Трезво смотреть на себя саму и на жизнь. Наладить все. Иметь возможность обеспечивать Катю! А там будет видно..."

Ирина вроде бы и решила не бередить прошлое, прекратить игры с Сашей, но Ксенино обращение к ней "Тонечка!" вновь соблазнило на чтение Полининых записей.

"Саша познакомился с продавщицей соседнего магазинчика. Заходил за сигаретами. Говорил комплименты, и читал стихи. Как-то спросил.

- А ты ласточка, стихи не пишешь?

- Не-а, не умею... А слушать люблю...

- А хочешь, я тебя учить буду? Поражать подружек и кавалеров будешь...

- Ну, не знаю...

Короче говоря, убедил ее Сашка. Так она и подружек привлекла, и стал Сашка кружок поэзии вести. Семинар для продавщиц. А они все иногородние: кто с Украины, кто с Кавказа. Они к нему на дом приходили. Конечно, фаворитки были. Ревность там вспыхивала, даже слухи ходили, дрались они из-за Саши, но не при нем - при нем держались культурно. Дорожили его обществом и отношением... Но кончилось все грустно - забрав с собой одну из них, Сашка как-то сменил место жительства, дела у него появились другие некогда стало девочек учить версификации. А те обиделись, да не на него, а на подружку - подговорили своих ребят, те ее поймали, в машину и... В общем, к Саше она больше не вернулась. Позвонила пьяная, рыдала и его проклинала, и парней, и подружек. Саша пошел своим путем, они - своим. Хождение в народ не всегда безнаказанно... Базаров он что ли?"

Этим вопросом заканчивались Полинины записки. На остальных листках были какие-то беспомощные рифмованные стихи. "Приложение, - подумала Ирина. - Понятно, стихи учениц. Но ничего мне это не прибавило для понимания Сашки. Просто еще одно напоминание о наказуемости (или безнаказанности?) безответственности".

Ирина, еще раз проглядев Полинины листочки, обнаружила номер ее телефона, e-mail, факса. "Пожалуй, по факсу. Завтра с почтамта. Спасибо, мол, очень ценные материалы. И все. На этом можно будет закончить интенсивное погружение в биографию Александра Семеновича У., явившегося прообразом Мякшева-младшего - героя малоизвестного произведения малоизвестного автора Игоря Порева". Наткнувшись мысленно на Порева, Ирина с сожалением констатировала факт своего бессилия - поиски не увенчались удачей. "Но теперь-то уже все равно. Теперь уже все кончилось. Завтра с письмом Полине улетит от меня навязчивая идея. Начнется новая жизнь? Очередная новая жизнь?"

Прошло четыре месяца... Четыре относительно спокойных месяца - Катя по-прежнему жила в Минске у Ксени, писала стихи, много читала и считала, что пока в Москву ей не нужно, в Европу съездить не получилось - резко изменились обстоятельства у Славы - Ксениного бывшего мужа - мечтающего отправить туда свою дочь. Да и Косте какое-то время было не до чего болела Рита, и он полностью был занят ей. Но девочки не особенно расстроились - Галю пригласили с ансамблем в Таллин. Катю удалось отправить с ней. И две недели, как писала Катя, она провела среди скрипок, виолончелей, гобоя и альтов. Кстати, с одним альтом она подружилась - он чем-то напоминал Витю. А с Витей шла оживленная переписка: из Минска в Бостон летели Катины стихи, а оттуда Витины картинки - он серьезно подумывал в будущем делать мультфильмы. Ирина, поначалу тяжело переносящая такое положение дел, успокоилась, когда поняла, что с Катей контакт не только не потерян, а наоборот все как-то выстроилось, уточнилось, и появились перспективы. Мать по возвращении из Германии, вскоре вышла замуж за Михаила Федоровича, в свадебное путешествие съездила в Минск повидать Катю. Вернулась вполне довольная и, кажется, как-то сумела понять и принять сложившиеся отношения дочки и внучки, назвала она их, правда, не без иронии, "романтическими". Ирина несколько раз порывалась навестить Катю, но та откладывала их встречу до какого-то ей ведомого момента. Ирина удивлялась себе, но доверяла безоговорочно своей четырнадцатилетней дочке. "Она имеет право, да она и знает, ведает, что делает. А мне, кажется, сейчас только и нужно, что никому не мешать - себя не навязывать. Опеки сейчас от меня никто не требует и не ждет, за слабость - не осуждает. И, кажется, между нами есть любовь - у кого сколько: у кого осталось, у кого зародилось..." Ирина жила какой-то "суховатой", прохладной, подтянутой. Именно так она воспринимала себя сама, да и отношения с окружающими так и шли. Совершенно потерялась, отпала Галя. "На этот раз, наверное, мы расстались уж навсегда, - с грустью с небольшой горечью думала Ирина, - не забуду наши такие душевные посиделки то у нее, то у меня, Галину доброту, порядочность, сдержанность и ясность чувств, но... Она вернулась к себе, а я, кажется, попала на какой-то новый "необитаемый остров", где придется осваиваться, обустраиваться". Галя вскоре после Ирининого выхода из больницы поехала в Венгрию навестить родственников покойного мужа и после недолгих колебаний, может быть, и под некоторым нажимом этих родственников (они Галю любили и вовсе не хотели, чтобы она жила вдали от них, в непонятной России), приняла предложение того самого венгра, что приезжал к ней в Москву. "Дело" свое, агентство, Галя очень выгодно продала, тут тоже нашлись толковые консультанты, и уехала из России, теперь уж окончательно. С Ириной они повидались. Как Галя не скрывала, а доминировали два чувства жалость к Ирине и облегчение, что не совершила ошибку здесь, в России, - не взяла ребенка (ох, Ирочка, это было бы легкомыслием!) и не вышла за невнятного неумеющего себя вести, держать в руках, контролировать свои эмоции юриста. В Венгрию Галя уезжала вполне обеспеченной женщиной и, не питая сильных чувств к будущему мужу, испытывала уважение, была и дружеская приязнь и даже, как она призналась Ирине, большой сексуальный интерес. Жених же в свою очередь увлекся Галей не на шутку, был вполне хорош собой, умен и предсказуем. А это для Гали было самое главное.

- Понимаешь, Ириш, я не сумела все же, видимо приспособиться к здешней спонтанности. Если разобраться, кроме тебя у меня здесь никого и не было близкого. А все эти бардовские песни и ностальгия по "тем" кухням не от чего сейчас не спасает и ничего, конечно же, не может и не должна заменить.

С этим Галя и уехала, подарив Ирине на намять уйму приятных 6езделушек из своего дома и честно сказав, что вряд ли будет писать, звонить. Ирина обиды не чувствовала - здесь тоже срабатывало новое ощущение жизни - не претендовать, не навязывать и не навязываться. Ирина чувствовала, что Галя к ней, Ирине, осталась и добра, и тепла, и ничуть не предала их прошлое, то есть совместно и любовно проведенное время и не презирает или чернит Иринино настоящее, просто в настоящем нет места их посиделкам и беседам. Так получилось... Очень неплохо складывалось с Костей - он регулярно звонил, рожать Рита собиралась у родителей в Риге, и теперь все свои театральные проекты Костя соотносил с их решением и продумывал маршруты гастролей. В их маленькой труппе пока (тьфу-тьфу-тьфу) царил мир, все они были привязаны друг к другу, а в Москве, в Ирининой квартире поселилась какая-то парочка - их общие друзья - которая впоследствии должна была влиться в их труппу. Все это произошло без участия Ирины, Костя только сообщил ей это:

- Ириш, ты не о чем не беспокойся, тебе сейчас нужно просто жить: писать там что-нибудь, в институт ездить, читать, а обо всем прочем и не задумывайся.

Ирина хотела, было возмутиться (поймала себя на том, что неискренне):

- Что я маленькая что ли?

Костя только посмеялся и миролюбиво подтвердил.

- Очень даже.

Все вроде бы шутили друг с другом, а получается, берегли.

В ноябре представилась возможность поехать в Прагу на конференцию. Ирина вспомнила Георгия, свой рассказ "Перевод на русский нежелателен" и поразилась, как её все же далеко отнесло от тех переживаний, той жизни. Спокойно, размеренно шла Иринина жизнь, спокойно, не торопясь, она и собиралась. Кстати, или не к стати, вспомнилась выдуманная ей когда-то Марина: "Как она хотела тогда, чтобы обернулся человек, а обернулась только собака... Как я-то могла так чувствовать, так сама хотела чьего-то внимания... Не понятно. Сейчас я даже и через свою же писанину не могу поймать свои те ощущения. Ну и не надо". В ночь перед отъездом приснился странный сон, будто празднуют какой-то ее, Иринин юбилей, кто-то берет у нее интервью.

- А как обычно происходит у вас выбор названия для рассказа?

- Самое, для меня, сложное, - будто бы отвечает Ирина.

Катя принимает звонки и вдруг звонок от какого-то друга детства, которому Катя почему-то говорит.

- А вы сфотографируйтесь возле своего памятника и пришлите маме в подарок, она будет рада.

Ирина проснулась с ощущением, что получила привет из прошлого, а еще точнее - с того света: "Опять от Сашки весточки, - почему-то без тревоги, а радостно подумала Ирина. - Памятником обзавелся... Важный", - с ворчливой нежностью подумала Ирина и решила - с утра забежит перед поездом в церковь, помянуть его. После больницы поминать Сашу за упокой и писать записочки за здравие, вписывая туда и несчастного Васю, стала Ирина постоянно. Иногда с ней ходила и Таня, поминала родителей и ставила свечки за здравие опять крепко чудящего и чадящего Павла.

Утром Ирина решила, что поедет на "Преображенку", не в тот дом, где жила, она теперь даже мысленно не называла его "своим домом", а просто на "Преображенку" - в церковь Ильи Пророка. Когда-то там работал сторожем один талантливый горько пьющий писатель, Ирина была в него влюблена. Он тоже уже умер... Был некролог в газете. К нему сохранилась благодарность, нежность... В метро на переходе на Ирину налетел огромный толстяк - он шел почему-то боком, что-то высматривая, и Ирина буквально подвернулась ему под ноги. Он затормозил, кругло развел руками, склонился к ней и очень мягко бархатным голосом сказал.

- Ах, маленькая, как же это... Простите, я вас чуть не сшиб.

Ирина увидела необыкновенно свежее улыбчивое лицо, рыжеватую бородку и брови, белые зубы, почувствовала запах хорошего трубочного табака. Толстяк чуть приобнял Ирину за плечи, извиняясь и возвращая ей равновесие.

- Ничего-ничего, - весело откликнулась Ирина и почему-то сочла это хорошим знаком.

"Он принесет мне удачу!, - твердо решила она - в нем чувствуется добродушие и надежность. Он не наступает на "маленьких".

В церкви Ирина побыла не долго, оставила старушке денег, чтобы поминала Сашу и писателя А. До метро не спеша дошла пешком и вернулась к себе. Да, у Кости она себя чувствовала неплохо, пару раз видела издали неприятных парней в черных рубашках, но ее не беспокоили, а абстрактно думать об исходящих от них опасностях Ирина теперь не умела. Собралась она быстро, позвонила матери попрощаться, ну тут ее ждала неожиданная неприятность - Михаил Федорович сказал, что мать рано утром улетела в Минск. Вызвала Катя. "А почему мне...", - начала, было, Ирина, но осеклась, она же знала, "почему" - и мать ее, и дочка знали о ее теперешней неспособности делать усилия, концентрироваться, и решали все между собой.

- Что там? - только и спросила Ирина.

- Депрессия у Кати. Что-то с Витей связано.

- Я позвоню? - вроде бы спросила разрешения Ирина и рассердилась сразу на себя - "что я себя так веду, как будто и вправду беспомощная..."

- Конечно, позвоните, - вроде бы не покровительственно, не менторски, а просто грустно отозвался Михаил Федорович.

Ирина набрала минский номер. Трубку взяла Ксения.

- Ксенечка, здравствуй...

- Тонечка! Вот сидим с твоей мамой, чай пьем...

- Что с Катей? - все же не удержалась и в лоб спросила Ирина.

- Теперь уже все в порядке, она в школе... Тут Витя... Он ведь, знаешь, хотел прилететь, очень обнадежил Катюшу, а потом сорвалось. Что-то изменилось у его мамы. В общем, Катя страдала. Бабушку ведь она вызвала, когда уже все было позади, просто погреться возле...

- А по мне она не скучает? - вырвалось у Ирины.

- Что ты, Ирочка, Господь с тобой, скучает, конечно, но она тебя любит, бережет, считает слабенькой и говорит, что не должна тебя огорчать.

Ирина разрыдалась - опять себя почувствовала распустехой, кислятиной на фоне своих близких. Взяла трубку мать.

- Ира, немедленно перестань! Что ты себя казнишь - ничего же не произошло. Катя любит Витю. Он - ее. Естественно, они рвутся друг к другу. Не получается. Плачут. Твое дело сейчас спокойно заниматься собой. Будет с тобой все в порядке - у нас на душе будет покой...

Ирина вытерла слезы.

- Хорошо-хорошо, я же сегодня уезжаю. Я звонила попрощаться.

- Вот и хорошо. Успехов тебе в Праге. Уверена, что поездка пойдет тебе на пользу. Не думай там ни о чем - радуйся городу, покоряй коллег,- мать как-то молодо рассмеялась.

Ирина положила трубку с двойственным чувством: - "благословили, отпустили, но они-то сейчас вместе... А я? Одна. "Чистый лист". И я чистый лист. И передо мной чистый лист. Белое на белом. Не слиться бы... Ладно. Пора". Ирина на секунду присела на стул. Подхватила сумку и вышла.

К поезду проводить пришла Таня. Молча покурила у вагона.

- Не знаю, Танюш, к чему все это приведет...

- И я, Ир, не знаю. А у Гришки моего невеста вдруг завелась. Я говорила? А может, и давно завелась, а представил вчера... Как и ты - Ира. Ирочка... Знаешь, такая "карманная" девочка... Хо-ро-шенькая... Может, и поженятся. Пашка вчера "завязал", сегодня с детками в Планетарий пошел. Дурная бесконечность...

- Ничего, Татусь, поверь, порадует тебя кто-то.

- Видишь, ты меня Татусей назвала, по-детски. Это точно уж к разлуке.

- Или к дождю, или к деньгам, - засмеялась Ирина.

Поцеловались. Ирина вошла в вагон. Помахала Тане. Поезд качнуло, Ирина рефлекторно схватилась за проводницу, та так же рефлекторно оттолкнула ее бедром.

- Ну, что ж, путешествие началась, - усмехнулась Ирина.

Настроение скакало: то вдруг всплывало почему-то сказанное когда-то противным Шурой "сама виновата", то Галино: "писать не буду", то вдруг радостное - теплый добрый толстяк, не затоптавший ее - "меленькую", то вдруг сон с памятником. Ирина задремала и приснилась ей, что знакомый режиссер приглашает ее на спектакль "Адам и Ева" по Булгакову. Она благодарит, а он вдруг добавляет - "а Еву-то играть вам", и ехидно хихикая, исчезает...

В Праге было солнечно. Ирина сразу же отправилась в русский дом на Заторце. Нетяжелая сумка не отравляла прогулку, и Ирина шла мимо рынка вдоль оплетенных плющом заборов медленно, ни о чем не думая, просто вроде бы сливаясь со здешним воздухом, погруженная в особую Пражскую тишину. Первым человеком, с которым она столкнулась у дверей, был Игорь Порев. Худой, бледный, вялый, но он, казалось, даже и не удивился, а она вдруг обрадовалась несказанно. Искренне, не раздумывая, она чмокнула его в бледную щеку, и сразу же отпрыгнув, чуть смущенно засмеялась. Он же скучным голосом спросил.

- Какими судьбами?.

Ирина, уже закрывшись, сдержанно ответила.

- Да вот, лекцию читать приехала. Завтра. Придешь?

- Зайду, - он пожал плечами. Ни о чем больше не спросил, посидеть нигде не предложил.

У себя в комнате Ирина расплакалась: "Неужели старые связи уж совсем порвались и мы настолько чужие, что встретив подругу юности в чужом городе, ее нужно в лучшем случае проигнорировать - в худшем - отшить". Успокоилась она только в Граде. Гуляя в овраге возле крепостной стены, где обычно по утрам гуляют пары с собачками, где как-то особенно звонко поют птицы, она вдруг пожалела Игоря: "Жена-то сбежала, детей увезла. Боль, наверняка, выгнала из Иерусалима. Плох, сразу видно, плох". Остаток дня Ирина об Игоре почти не вспоминала, готовилась к лекции. Ужинала с коллегами.

Стоя возле стола в гостиной Русского дома, оглядывая собирающуюся публику, Ирина ждала Игорю и гадала: "Придет - не придет". Он пришел, кивнул ей, сел возле окна, достал какой-то блокнотик. Ирину поразило сходство с описанной когда-то ею сценой в рассказе "Перевод на русский не желателен". Будет рисовать бабочек, всяких змеек? Нет, просто вертел блокнот в руках, смотрел в окно. Ирина досадовала, но весь свой пыл, всю энергию адресовала ему. Наконец, ей зааплодировали. "Все. Справилась", сказала себе Ирина, захлопывая папку с бумагами. К ней подходили с комплиментами, цветами. Подошел Игорь. Склонился к руке: "Молодец!".

- Тебе, правда, понравилось?

- Было интересно. У тебя какие планы? Ужинаешь с ними? - он указал на устроителей.

- А у тебя?

- Я бы тебя украл. Поболтали бы.

- С удовольствием.

Ирина вежливо отговорилась неожиданно возникшими делами, выслушала еще раз благодарность и похвалу, и, с легким сердцем распрощавшись с ними, подошла к Пореву. Они шли в ногу. Игорь взял ее под руку.

- Не ожидал, Ирка, не ожидал кого-нибудь из прошлого встретить. Ты вообще-то как? Выглядишь прекрасно.

- Ты-то как? Что здесь делаешь?

- Да, так. Почти ничего. Немного халтурю для одного журнальчика. А вообще на "птичьих правах"

- А семья? - Ирина все же решила коснуться больного, чтобы побыстрее прояснить его обстоятельства.

- Семья в Канаде. Но теперь это не моя семья - Алика Келецкого. Впрочем, ты не знаешь, был такой удачливый да красивый. Все ему удавалось вот Инку мою тоже увести удалось. Да, наверное, к лучшему. Я, видишь ли, слишком московским остался, все, вишь, меня ностальгия - по 70-ым, по юности, по тому - сему. И писанина моя все о том. Да и в бизнесе все наперекосяк - не издатель я, видно, а так себе писатель. Черт его знает.

Они сидели за столиком, и пили, конечно, любимую обоими "Бехеровку". У Игоря нервно дергалась щека. Постарел, осунулся, но ему идет. Ирина попыталась рассказать о своих встречах с Алексеем, Шурой, но все никак не могла найти верного тона. Потом она и вовсе замолчала, потягивала молча свою "Бехеровку", да глядела на свечу. Как ни странно, на душе было спокойно. Кажется, и у Порева чуть улучшилось настроение - он тоже примолк, но глядел на Ирину спокойно, добро, внимательно. Он проводил ее, чмокнул в щеку, спросил, когда уезжает.

- Послезавтра, - ответила Ирина, дал свой адрес, попросил завтра навестить.

Утром, рано, Ирина опять гуляла по любимым дорожкам, слушала птиц. В Праге ей во все приезды нравилось просыпаться рано, пить кофе с рогаликом в маленьком кафе, заходить на рыночек у "Грачанской". Все нравилось. Сегодня же к состоянию обычной радости примешивалась тревога. Что-то дома? С детьми? Прислушалась к себе - нет, не то. Сегодня у нее свободный день, в эту поездку кроме лекции ничего и не намечалось, можно просто побродить, погулять... Откуда же взялась тревога? И вдруг она ясно почувствовала - это Игорь! С ним что-то. Ирина сунула руку в карман, слава Богу, бумажка с адресом не потерялась, и быстрыми шагами двинулась прочь от Града. К трамваям. Название улочки знакомое, кажется, года два назад случайно по ней проходила, недалеко от Карлова Университета. Ирина проехала на трамвае, вышла, пошла "ровно", как ей подсказала вежливая пани, потом повернула направо... Вот он небольшой отель, Ирина сказала консьержу, что ей нужен номер 17. Ей показали на второй этаж. Подошла к двери, постучала. Громче. Наконец Игорь приоткрыл дверь. На нем лица не было. Он почти качался. Ирина вошла. Дверь в ванну открыта, течет вода в раковину.

- Что с тобой?

- А-а, с дуру таблеток нажрался, решил все счеты закрыть. Но не хватило их, что ли. Только галлюцинации начались. Вот решил брюхо промыть... Душа, вишь, улетать не захотела, только ум замутился - глюки. Ты-то реальность? - он дернул щекой.

Ирина обняла его за плечи, втолкнула в ванну.

- Продолжай, Гарик, продолжай. Промывайся. Дурак ты... Если б я после каждого развода... - Ирина запнулась - было б кому говорить. Ладно. Бог миловал.

- Нас с тобой миловал, - сказала вслух Ирина. - А Сашка уже давно на том свету.

- Сашка? У.? Что ж ты не сказала?

А Ирина и сама не знала, почему вдруг вчера говорила про что угодно, только не о нем, даже о Шуре как-то так говорила, будто и не в связи с Сашиной смертью встречалась. "Наверное, потому, - подумала Ирина, - что это близко касается моих личных проблем, моего диагноза - "соучастница"- вот и промолчала". Ира пожала плечами. Ослабевшего Игоря она уложила. Присел рядом. Погладила по голове и сама себе удивилась: все происходило сейчас очень естественно. Ей-то казалось, что ни к кому она не сможет прикоснуться. Кольнула, какая-то "фантомная ревность" - непонятно к кому, но Ира отогнала, - не до тебя. Она смотрела на Игоря - он дремал. Она оставила его, пошла, подтерла пол, достала свежее полотенце. Осмотрелась. На кухне нашла кофе, печенье. Заварила себе. Вернулась с дымящейся чашкой в руке и опять села около Игоря. Вдруг он ясно произнес:

- Ир! Ирка! Спасибо тебе. Видишь, старый дурак, бед натворил. Я же вчера тебя видел, слушал, понял же, что у тебя душа болит, но эгоист ведь считал, что у меня все больнее. Ладно... Инки не вернуть. С детьми увижусь когда-нибудь, надеюсь, а с Аликом ей и правда лучше - он одессит, для нее свой. А я - москвич. И ты, Ирка, глупая москвичка... Вот тебе тема: "Москвичи в Праге", а?

Ира улыбалась, молча пила кофе. "Оклемался. Теперь болтает, неловко ему, что я его таким застала. Но жив, жив. Как хорошо!" Она просидела с ним до вечера. Слабость никак не проходила. В сумерки они все же вышли пройтись.

- Неужели ты завтра уедешь?

- Уеду.

- А я останусь?

- А ты останешься.

- Но я теперь без тебя не хочу.

- Это почему же?

- Ну, почему-почему... Что-то вдруг мне хорошо с тобой сделалось...

- А-а.

Они замолчали. Как и вчера шли под руку в ногу. Влюбленности никакой Ирина не чувствовала ни в нем, ни в себе. Но было легко, спокойно. "С чего вдруг?", - опять с недоверием отнеслась к этому ощущению Ирина.

- Знаешь, Гарик, а я ведь тебя искала. Мне нужно понять, как это твой "Роман с пистолетом" на нас отразился... Тебя-то там нет, а я, Шура, Саша, Алексей. Я устала быть Тонечкой! Оказывается (я это недавно осознала), я была ей много лет. Мне нужно было тебя увидеть. Значит, нашу встречу в Праге заказала я - это я только сейчас осмыслила.

- Ну, а теперь мне тебя нужно видеть. И, заметь, каждый день. Тонечка, ты или уже не Тонечка, я тебя, Ирка, не отпущу! Женюсь на тебе, и будем с тобой здесь, в Праге жить, старости дожидаться...

В Ирине все запаниковало: "А как же там Катя? Что скажут мама, Костя", - но вдруг все смятение ушло и она услышала, что Игорь безмятежно продолжает свои речи.

- Будешь мне помощницей...

- Думаешь, я уже могу быть помощницей? А любовь? - спросила Ирина и покраснела - Прости за глупый вопрос...

Но Порев был серьезен.

- Глупая ты, знаешь ведь, "В карете прошлого далеко не уедешь" - тема экзаменационного сочинения нашей юности. Придет она, придет, как к Одинцовой. Доживем до любви. Теперь она до сердца доберется через поступки наши, через выбор дел, слов, интонаций. Поверь. Мы с тобой теперь уже нужны друг другу. Если я тебя когда-то заколдовал - Тоней сделал, то и расколдую, кому ж еще это под силу. А ты - моя ровесница, однокашница. Ирка, ты же догадываешься, что я прав. Оставайся! Я понимаю - дети, родители, работа. Все решим. Я хочу все это с тобой решать! Оставайся, все мы с тобой теперь сможем!

ххх

Солнце освещает стены Пражского Града, поют птицы. Неспешно выходит на прогулку под стены Града средних лет пан, впереди бежит собака. Садовник подстригает ветки кустов. Вот и еще пан, и еще. Резвятся, бегают собаки. На тропинке появляется среднего роста худой господин с палкой, под руку его держит коротко стриженная светловолосая дама, рядом бежит собака... Они негромко говорят по-русски.

- Пан Йозеф уже вышел, вон его Музичек бегает, сейчас они с нашим Гномом играть начнут.

- А садовник здесь?

- Да, Гарик, он всегда на месте. Он мне уже кивнул.

Ирина медленно идет рядом с Игорем. Месяц назад, после трех счастливых недель совместной, как они ее определили - настоящей семейной жизни - у него вдруг внезапно остро заболели глаза... Зрение упало. Он практически не видит. Врачи обнадеживают. Сам Игорь не очень им верит, но шутит, что вместо своих приобрел куда более добрые и зоркие глаза - жену. Ирина соглашается. Она теперь точно знает, где ее место, какое у нее есть дело: читать ему, беседовать с ним, вспоминать с ним Москву, записывать за ним и писать свое. И выслушивать его критику и советы. Гулять с ним, обедать, спать... Когда-то же, очень давно, пригрезилось же ей, что встретит она своего милого в Праге, и будут целоваться они на Карловом мосту. Ну и целовались с Гариком. И каждый день целуются, и будут целоваться... "Вечная Тонечка - пока мир стоит..." А он рухнул, тот мир, скрылся от незрячих глаз нашедших друг друга. И убежала, стыдливо прикрывая лицо рукой, инфантильная соучастница...