Родители Питера замучили его напоминаниями и предостережениями. Не включать пропановые горелки. Запасы еды стоят на полке. Не прикасаться голыми руками к обогревателю. Собакам ничего не понадобится, поэтому расхаживать по лагерю необязательно.

— Отчего бы вам просто не сказать «не высовывай носа из палатки» и закончить на этом? — пробурчал Питер.

— Не передергивай, — возразил папа. — Ты можешь выходить из палатки, как только тебе заблагорассудится. Но от каждой из этих вещей зависит твоя жизнь, Питер.

Он взял тяжелую сумку, набитую инвентарем для полевой работы. В этот раз они не брали с собой ружье: их маршрут пролегал на восток, далеко от побережья и белых медведей.

— Ты уверен, что не хочешь с нами? — в который раз спросила мама, упихивая сухофрукты в и без того раздутый рюкзак. Питер радовался, что она едет развеяться. Она сидела над своей загадочной красной тетрадкой все время, пока папа с Джонасом были в Куанааке, и с отсутствующим выражением лица выводила строчку за строчкой. Если он к ней за чем-нибудь обращался, иногда приходилось окликать ее по нескольку раз, и только тогда она отвлекалась.

— Нет, спасибо, — ответил Питер. — Я еще не отогрелся после вчерашней поездки. Забьюсь под все одеяла, что у нас есть, и буду читать книжку в постели.

Кроме того, он замышлял расправиться со сковородкой шоколадного печенья, оставшегося с завтрака.

Вчера папа с Джонасом вернулись из Куанаака с новыми трубками для бура и мешком лука с морковью — кроме них, в овощном магазине ничего не оказалось. «Мы сделаем соус стир-фрай», — грустно сказала мама, увидев эти гостинцы.

Затем они вчетвером отправились на полевые работы. Кататься на упряжке оказалось просто потрясающим занятием! Они неслись стрелой по бескрайним снежным просторам, залитым солнцем, а собаки весело тявкали.

Потом настало время работы. Было ужасно холодно, а полевые исследования оказались не очень-то интересным делом: папа без конца настраивал оборудование и бубнил что-то себе под нос, а Джонас пробурил глубокую дыру в ледяной толще и стал записывать в блокнот какие-то цифры. Потом они принялись разглядывать маленькие штифты, вбитые в лед. Все это время мама через бинокль всматривалась в горизонт, сказав, что хочет увидеть овцебыков или песца. Питер замечал, как время от времени папа многозначительно поднимал на нее брови, но она каждый раз качала головой и говорила: «Ничего». Все это время Питер кругами бегал вокруг них, пытаясь согреться. К концу поездки руки и ноги уже ничего не чувствовали.

Так что сегодня он замечательно проведет время в лагере.

Джонас сунул голову в расстегнутый вход. Его щеки раскраснелись от мороза.

— Упряжка готова.

Доктор Солемн передал ему еще две сумки и снова повернулся к Питеру.

— Мы вернемся часа через четыре. Судя по прогнозу со спутника, будет солнечно, но здесь быстро меняется ветер. Поддерживать лагерь даже в течение нескольких часов — большая ответственность, Пит.

— Точно. Не волнуйся, папа.

Спустя три часа Питер уже жалел о том, что не стал задавать никаких вопросов. Снег шел уже два часа без перерыва. Выпало более полуметра, и буран не собирался затихать. Вот тебе и спутниковый прогноз погоды.

Он уговаривал сам себя, что родители в безопасности. Папе приходилось бывать, наверное, в пятидесяти штормах гораздо сильнее этого, к тому же они всегда возили с собой запасные палатки на случай плохой погоды. Они наверняка пережидают буран где-нибудь в укрытии. Питер надеялся, что дело обстоит именно так.

Он знал, что пока отсиживается в гиби-гиби, с ним все будет в порядке, но как же Саша и другие собаки? Их навес был слишком низким, к тому же с плоской крышей. Что, если их засыпало? Или, что еще хуже, под весом выпавшего снега крыша навеса обрушилась? Они, наверное, уж задыхаются! Почему он не догадался взять их с собой в гиби-гиби, когда буран только начался?

Из окна рядом с кроватью не было видно ничего, кроме густо валившего снега. Он представил себе, что Саша с другими собаками замурована в душной снежной пещере, или что они вообще придавлены обломками крыши.

Питер отбросил одеяла в сторону и встал. Он потратил целый час на то, чтобы пялиться в голубой потолок гиби-гиби, лежать и бездействовать, ожидая возвращения родителей. Его сердце бешено колотилось, пока он натягивал самую теплую куртку и искал снежный щуп в ящике с инструментами. Папа говорил, что даже в самый слабый снег не стоит выходить без такого щупа. Если поднимается слишком сильный ветер, острый конец щупа требовалось вонзить в землю изо всех сил и держаться за него, пока порыв не закончится. На словах все звучало замечательно. Ему бы хотелось, чтобы и на практике вышло неплохо.

Он застегнул за собой молнию внутреннего клапана входа и растерянно встал в узком пространстве между двумя клапанами палатки, которое они прозвали «прихожей». У его ног лежали цветные тросы, ведущие к ключевым местам их лагеря.

Он нагнулся и поднял с земли голубой, который, как он рассчитывал, был надежно прикреплен к стенке навеса для собак. Расстегнув молнию внешнего клапана, Питер выглянул наружу.

Завывал ветер. Звук был похож на пронзительные вопли, повторявшиеся каждые несколько секунд. Питер застыл на пороге, наблюдая за круговертью снега. С ощущением, что выходит в армагеддон, он бросился в самую гущу бурана, сжимая в одной руке голубой трос, а другой застегивая молнию на входе.

Едва сделав первый шаг, он уже ослеп и оглох от вездесущего снега. И успел замерзнуть. Первым его желанием было вернуться назад.

Ему пришлось согнуться в три погибели, чтобы с трудом поднимать с земли злополучный трос. Дело двигалось медленно, Питер считал шаги. Каждый из них давался очень нелегко. Он тратил много сил на то, чтобы вытащить трос из-под глубокого снега. Крошечные участки тела вокруг глаз и рта, которые не прикрывала маска, словно кололи тысячами маленьких иголок, или, если быть точнее, сосулек.

Сделав девятнадцатый по счету шаг, он решил, что проще будет отпустить трос и пробежать до навеса, поскольку он уже знал, в какую сторону нужно двигаться. Поскольку Питер одевался в спешке, ему уже везде набился снег: в один ботинок, внутрь перчаток, в оба рукава и даже каким-то образом попал в штаны. Ноги ныли из-за неудобного полусогнутого положения. Но как только он распрямлялся в полный рост, то ветер толкал его с такой силой, что мог вообще сдуть прочь из лагеря. Верно. Не стоит отпускать трос.

Двадцать восемь. Двадцать девять. На шаге номер тридцать его нога ушла в снег глубже, чем раньше. И когда он попытался ее выдернуть, ботинок остался в сугробе. Теперь Питер стоял на одной ноге в самом сердце арктического шторма и растерянно разглядывал свой собственный носок. Ботинок сгинул в снегу. Держась одной рукой за трос, он принялся ковыряться в сугробе другой рукой. После пяти или шести попыток ему наконец повезло. Ботинок теперь был полностью забит снегом, но он отважно засунул ногу внутрь.

Когда он сделал пятьдесят шагов, то уже совершенно выбился из сил. На шаге номер восемьдесят два он уперся лицом в дверь собачьего загона. О его стены с остервенением бился снежный вихрь, и входная дверь была засыпана по локоть. Тут он с радостью вспомнил о том, что она открывается вовнутрь: папа никогда не пренебрегал подобными деталями. Он нащупал задвижку, ввалился в загон вместе с очередным порывом ветра, с силой захлопнул дверь за собой и постоял некоторое время, переводя дыхание. Если бы у него оставалась хоть капля сил, Питер бы заплакал. Внутри было темно, хоть глаз выколи: снег полностью засыпал крошечные окошки. Он забыл взять с собой фонарик. А его мокрая правая нога совсем замерзла.

Он услышал короткое гавканье. Может быть, Саша? Благодаря ей, Питер смог найти собак, сбившихся в кучку. Он услышал, что обеспокоенные животные ерзают, не находя себе места. Он выпрямился, насколько позволял низкий потолок, и нащупал на крючке за дверью собачью упряжь. Шесть петель. Питер понадеялся, что Джонас и его родители не оставили в лагере больше шести собак. Сняв рукавицы, он надежно спрятал их в карман: если они потеряются, их уже невозможно будет найти.

Питер знал, что Саша будет во всем его слушаться. Но насчет остальных собак он не был так уверен. Стараясь говорить тихо и спокойно, он начал наощупь пробираться к животным. Снова раздалось гавканье, на этот раз совсем рядом. Теперь он точно знал, что это Саша.

— Хорошая девочка, — похвалил он. — Скажи остальным, что все в порядке.

Почувствовав прикосновение мягкого меха, он поймал ее за ошейник и нащупал на нем петлю. Удивляясь самому себе, он с легкостью расправил ремешки упряжи, не задумываясь, закрепил их на нужных местах. Меньше чем за минуту Саша была надежно встегнута в упряжи на месте вожака. Отлично. Первая собака готова.

После долгой возни в темноте, распутав несколько переплетенных упряжей, Питер собрал всю команду вместе. Шесть собак. Слава богу, не больше. Надев перчатки, Питер нащупал дверь и открыл ее. План его был таков: привязать конец упряжи к голубому тросу и скомандовать собакам бежать. Саша была главной, и ему только оставалось надеяться, что остальные согласятся следовать за ней. Питер с облегчением заметил, что вдалеке уже можно различить очертания гиби-гиби. Она казалась далеким миражом, но, по крайней мере, он мог ее видеть. Подобрав со снега голубой трос, он прикрепил к нему конец собачьей упряжи. Затем, перекрикивая завывание ветра, он попытался как можно более уверенным голосом отдать животным команду.

Оказалось, собаки были готовы бежать по его указке. Они пустились вперед во всю прыть, срывая голубой трос.

Питер тащился за ними по снегу, крича «Не туда! Не туда!», но ему в рот набился снег и заглушал крики. Собаки будто черпали свою энергию из бури. Вцепившись обеими руками в упряжь, Питер ехал за ними на спине. Они бежали и бежали, а потом загадочным образом резко остановились.

Питер сел. Ему понадобилось некоторое время, чтобы осознать: он цел и невредим, зато под курткой полно снега. Если бы не ужасный холод, он с удовольствием прокатился так еще раз.

Собаки остановились так резко потому, что уперлись в отвесную вертикальную стену, резко поднимавшуюся из толщи снега, будто рекламный щит у дороги. Радуясь своему везению, он оглядел стену сверху донизу, затем попытался обойти ее вокруг. И тут понял, что ему безумно повезло: прямо перед ним земля обрывалась, уходя далеко вниз. Дна пропасти не было видно из-за снегопада. Питер присвистнул, и собаки с ожиданием повернулись к нему.

Они уселись в два ровных ряда, глядя на него с таким видом, будто он знал, что делать и должен был им сообщить. Мальчик оглянулся в ту сторону, где, по его предположениям, должен был остаться их лагерь, но не увидел ничего, кроме бурана. Следы моментально заметало. Нужно было скорее вести упряжку назад, пока еще можно было различить что-то на снегу, но он не мог пересилить себя: ему хотелось отдохнуть. Хоть немножко.

Ледяная стена прикрывала их от порывов ветра. Саша выкопала себе небольшую нишу в снегу и пристроилась в ней. Ее мучила жажда после забега, и она принялась хватать пастью снег. Питер проковылял к ней и потрепал ее по макушке. Опершись спиной о ледяную стену, Питер огляделся. Ничего, кроме белизны вокруг.

Он понимал, что им нужно возвращаться как можно скорее. С усилием поднявшись на ноги, он принялся стряхивать налипший снег со штанов. Когда он затягивал шнурки на ботинках, что-то привлекло его внимание. В ледяной стене, на уровне его пояса, виднелось что-то яркое. Он присел на корточки, пытаясь понять, что это может быть.

В слой прозрачного льда был вморожен ярко-красный круг. Как следует рассмотрев его, Питер решил, что он тканый или плетеный. И хотя весь ледник был покрыт толщей снега, он понял, что красный круг покрыт совершенно прозрачным льдом, напоминавшим стеклянную витрину.

Он разглядывал его не меньше минуты, терзаясь догадками, что же это может быть. Еще одно из явлений арктической природы, о котором забыл упомянуть папа? Или он просто уже слишком долго торчит на холоде и ему мерещится всякая чертовщина?

Сняв перчатку, Питер коснулся рукой льда, сковывавшего круг. На ощупь он напоминал мрамор и совершенно не походил на колючую поверхность остального ледника. Он уставился на круг. Может быть, он как-то связан с «Фольксвагеном»?

Сначала Питер даже не заметил назойливого шевеления в уголках глаз: оно почти терялось на фоне мелькающего вокруг снега. Вдруг в голову ударила кровь, и он понял, что вот-вот произойдет нечто, но было уже слишком поздно пытаться что-то делать.

За мгновение мир из белого стал красным. Красный цвет заполонил и затмил все вокруг него: лед под ногами, собак поблизости и даже вездесущий снег. Он чувствовал дуновение ветра на лице, и только. Питер принялся с ожесточением моргать, но по-прежнему не видел ничего, кроме красного тумана. Он будто ослеп. От страха у него свело мышцы; руки и ноги дергались, словно он был марионеткой. Он на несколько мгновений закрыл глаза, сделал глубокий вдох и снова открыл их. Но ничего не изменилось: ему словно накинули на голову красное одеяло, огромное одеяло без конца и края. Его начал одолевать страх.

Затем появилось новое чувство: острая боль в руке. Он закрыл глаза и подумал о том, как болит рука, а не о том, что ослеп, потерявшись в буране на арктической шапке в Гренландии. В руке началась легкая пульсация. Он сконцентрировался на этом ощущении, пытаясь освободить глаза из плена красного крута.

Когда он наконец открыл глаза, все вернулось на свои места: он стоял в снегу, и рядом ждали собаки, глядя на него так, будто он знал, что делать. Он продолжал держать руку у ледяной стены, и она ужасно замерзла. Питер отдернул ее и, не ощущая кисти, сунул ее в перчатку, словно какую-то постороннюю вещь. Тут в пальцах снова запульсировала боль, и внезапно у Питера началась мигрень.

Но он хотя бы мог видеть. Тяжело вздохнув, он подумал: «Разделяй приоритеты». Буран немного стих. Самой главной задачей сейчас было добраться до лагеря и не замерзнуть насмерть. Игнорируя разбушевавшуюся головную боль, он потянул собак на исчезающий след, отдал команду бежать и из последних сил потащился за ними.

Когда следы полностью пропали под снегом, Саша почуяла запах лагеря. Питер испытал странное чувство, когда вдалеке показались их палатка и постройки: впервые за все это время он будто действительно возвращался домой. Ему снова захотелось плакать, но он слишком устал. Он почти прополз через входные клапаны палатки, втащив за собой пристегнутых друг к другу собак. Дома никого не было. Где же мама, папа и Джонас? Он рухнул в постель и закрыл глаза. Головная боль тут же утихла, и он уснул прямо в куртке и ботинках.

— Кто это спит в моей постели? — раздался голос прямо у него над ухом. — Вот же он!

Питер обалдело открыл глаза. Головная боль прошла. Над ним нависал ухмыляющийся Джонас.

— Маша и медведи, — пояснил он. — Ты хоть понял?

— Ага, — ответил Питер, так ничего и не поняв. Сев в постели, он осознал две вещи.

Первое: он спал в постели Джонаса. Маша и медведи. Теперь все ясно. Второе: его руку будто жгли огнем.

Он снял перчатки — левую очень, очень аккуратно — как раз когда вошли родители, сбивая с ботинок снег. Они удивились, увидев собак в палатке.

Питер с трудом боролся со сном во время ужина. Ему понравилось, что мама ахала с искренним ужасом, когда он рассказывал, как лопнул канат. Он с упреком покачал головой, когда доктор Солемн начал объяснять, что с собаками бы ничего не случилось и они бы обошлись без спасательной операции.

— Ты повел себя очень храбро, Питер, — признал папа. — Просто самоотверженно.

Мама в это время растирала ему руку. Он сказал ей, что снял перчатку, чтобы расплести собачьи постромки, а потом потерял ее в снегу.

— Имей в виду, что тебе очень повезло, — сказал папа. — И если ты еще хоть раз выйдешь в шторм один, с первым же самолетом полетишь домой.

Джонас поднял палец, привлекая к себе внимание:

— Я прошу прощения, а когда отсюда отправится следующий самолет?

Доктор Солемн попытался строго посмотреть на него.

— Не волнуйся, — успокоил его Питер. — Не такой уж это сильный соблазн: бросаться на улицу в разгар арктического шторма.

Родители и Джонас провели день, скрючившись в своих штормовых палатках. Питеру вспомнилось, как Майлз дурачился в одной из них дома, в Нью-Йорке. Он, поди, плещется сейчас в бассейне или гребет на лодке в мокрой от пота футболке — это было одинаково возможно. Невозможной была только Гренландия.

Джонас насмешил всех своим рассказом о том, как большую часть вынужденного заточения в штормовой палатке провел, пытаясь вынуть из рюкзака шоколадку, но вместо этого ткнул ею себе в глаз, и вдобавок ему ужасно свело ногу.

Задернув на ночь занавеску, Питер вынул свой блокнот из ящика под кроватью. Перелистнув на последнюю страницу, он пририсовал еще одну черточку и рядом с ней две звезды. В это раз все произошло по-другому: первый раз за все время он почувствовал, что может хоть немного контролировать происходящее. Он будто нашел в себе еще один мускул, пока слабый и требующий тренировки. Питер решил заняться им и хорошенько во всем разобраться, прежде чем кому-нибудь обо всем рассказывать.