Марина и Айгуль

Женщины и дети побежали купаться в июльской Ладоге. Мы с Дюхой развели костёр, наполнили водой два котла и достали из рюкзаков потайные фляги, налитые с горлышком, чтобы не булькали в пути.

– Как думаешь, не замёрзнут? – кивнул я на пляж, откуда летели радостные крики и удары по волейбольному мячу.

– Вряд ли, – ответил Дюха. – Всё-таки здесь не Байкал.

Сделали по глотку, закусили черникой. Будущая гречневая каша не думала закипать.

Пляж заслоняли, стоя рядком, молодые сосны. Сквозь просветы в пушистых ветвях глядели тысячи синих глаз, не щурились от едва заметного, тающего над головами дыма. Лес по другую сторону поляны, сухой, насквозь прогретый, отзывался эхом на каждый громкий звук, но сам не шумел. Только птицы без конца перекликались: барабан, кларнет, фагот…

– Не Байкал, – повторил Дюха и, раскинув руки, потянулся. Между его лопаток хрустнуло.

Он когда-то жил на Байкале. Сын военного, полетал по миру от Германии до Камчатки. Я же до конца школы редко выглядывал из Козьмодемьянска, районного центра в республике Марий Эл. Но поступать приехал в Петербург, здесь и остался после университета.

Даже не знаю, кто стал этому главной причиной: Марина или Айгуль? Или обе одинаково?

* * *

С Мариной мы всегда были одноклассниками, несколько лет сидели за одной партой. Не помню, чтобы она сильно выделялась в младшие, средние годы. Или рано было обращать внимание, не дорос.

Но как-то осенью пришёл в девятый класс, и на пороге точно в прорубь окунуло: кто это?! Неужели?..

Марина стала богиней. Высокая, статная, с классическими чертами, но этого мало, мало. Её совершенство окутывал лёгкий туман очарования, которое даётся только свыше, непонятно кем и за что, удивительное достоинство наполняло каждое слово, движение, взгляд. В нашей школе учились хорошенькие девочки, симпатичные, красивые, но как же померкли они в один день вблизи Марины!..

Теперь я понимаю, что она сама едва ли заметила перемену. Если и заметила, не придала ей большого значения. И была вовсе не рада тому, что не только я – пожалуй, все ровесники вознесли её на незримый, но прочный пьедестал. «Позвольте вздохнуть, Ваша Несравненность», – примерно так на неё отныне смотрели.

Я не влюбился в тот же миг, но жил в постоянной готовности влюбиться. Нужен был толчок, какой-нибудь случай, который дал бы понять, что Марина всё-таки обыкновенная, земная, что её можно взять за руку.

* * *

Айгуль или попросту Гуля появилась у нас в середине десятого класса. Милая, тёмненькая, шустрая, вечный двигатель в коричневом школьном платье. Она очень быстро подружилась с Мариной, и вот уж кому не было дела до почтения и благоговения!

Дружба Айгуль была вроде шторма или урагана. Марина переносила её стоически, лишь изредка жалуясь пополам со смехом куда-то в небеса.

– Гуля, хватит уже! Не надо, пусти!.. – умоляет Маринка на перемене, пытаясь встать из-за парты. Гуля, стоя позади, держит её за плечи. Марина, едва приподнимаясь, тут же падает обратно: раз, другой, пока не смиряется. Сидит раскрасневшаяся, каштановые кудри растрёпаны, серые глаза блестят, грудь так и ходит ходуном…

– Гуля, куда меня везёшь? Ну пожалуйста!.. – просит Марина, упирается, но потихоньку едет, а Гуля шаг за шагом тянет её за собой по коридору. Куда, зачем? Просто так, от избытка жизнерадостных сил…

В последних числах мая всем классом идём на Волгу загорать. Айгуль, стоя на колене, выкладывает мозаику из камешков на прекрасной спине Марины. Мешают тесёмки лифа. Развяжем, не вопрос.

– Гуля! Что это такое!..

– Полежи немного, – невинно просит Гуля. – Не дыши, сейчас возьму фотоаппарат…

* * *

Видя такое обращение, я уже не думал о богинях и совершенствах. Пьедестал раскололся, я глядел на Марину смелее, разговаривал увереннее, однажды на школьной дискотеке пригласил танцевать. Она была очень гибкая, послушная в моих руках. Кажется, улыбалась.

Здесь бы и признаться, но не решился. Отложил разговор до студенческих времён.

Мы все делились планами дальнейшей жизни, сглазить не боялись. Я знал, что после школы Марина уедет в Петербург – поступать в ЛЭТИ. Айгуль собиралась туда же, то ли за компанию, то ли сама придумала эту затею.

И я махнул следом.

* * *

Они до сих пор не изменились, ни внешне, ни характером. Вот сейчас я не слышу детей, восьмилетнюю Дарью Андреевну и девятилетнего Артёма Георгиевича. Наверное, обсуждают какой-нибудь новый фильм. А бывшие одноклассницы хохочут на весь ладожский берег, эхо звенит в лесу.

Фляги между тем опустели, и обед готов.

Поднимаюсь, выглядываю из-за молодых сосен и жестами сигналю: кушать подано!

Спешат, проголодались. Разбирают миски, ложки, садятся у костра. Дети своей компанией, давно не виделись, полторы недели. Марина поближе к Андрею, Айгуль рядом со мной.

Надёжная боевая подруга. Сколько пройдено вместе и сколько всего впереди.

 

Тетрадь со Шреком

Моя девушка Варя рассказала такой случай. Прежде, ещё до нашего знакомства, за ней ухаживал Максим. Сейчас они просто обыкновенные друзья. Я видел его, когда перевозили Варину мебель на новую квартиру. Вдвоём тащили по лестнице пианино: вниз, потом наверх…

Стоп. Речь о другом.

У Вари есть дочка, Полина. Когда ей было чуть больше пяти, Максим позвал их в зоопарк. Обещал показать слона, в красках расписывал, какой он интересный, умный, огромный… Даже изображал его в меру своих актёрских талантов и вслух читал рассказ Александра Ивановича Куприна.

Полина загорелась, только и мечтала увидеть это чудо с ушами и хоботом, но Максим не предусмотрел всего одну мелочь.

Слона-то в нашем зоопарке нет.

Разочарование было страшным. Ни бегемот, ни лев, ни жираф – никто в подмётки не годился слону. Какие там весёлые шимпанзе!.. Даже мороженое и мультики не могли утешить рыдающую девочку.

С возрастом она, конечно, забыла неудачный поход. И Варя не отнеслась к происшествию всерьёз: ошибся парень, с кем не бывает.

Но логическая связь, причинно-следственный узел… Вот этот человек – и детские слёзы. Он так и остался в глубине, сидел, выскакивая наружу в самые неподходящие мгновения. Иной раз Варя, по её словам, даже не сразу понимала, что произошло. Почему только что хорошо разговаривали и вдруг стало неуютно?..

Не знаю, была ли это единственная причина того, что они расстались, но что одна из важных – без сомнения.

* * *

Я ещё не слышал эту историю, с Варей был знаком от силы неделю и робко надеялся когда-нибудь заслужить благосклонность. Ехал не на свидание – всего лишь собрать шкаф, когда Варя позвонила:

– Дима, мне очень неудобно просить… Мог бы ты заскочить по дороге в книжный магазин?

– Конечно.

– Купи несколько тетрадок Поле, будь другом. Деньги я отдам.

– Что ты, зачем! Куплю с удовольствием.

Варя объяснила, какие тетради нужны, и добавила:

– Она хочет со шреком, посмотри такие, а?

– Ладно, посмотрю, – ответил я чуть растерянно.

Это сейчас я вам перескажу и «Сейлор Мун», и «Рапунцель», и даже «Побег из курятника». А тогда был не слишком образованным. Что сам в детстве видел, то и знал. «Простоквашино», «Ну, погоди!», «Приключения капитана Врунгеля» и так далее.

А шрек? Я подумал, это некое приспособление. Бывают тетрадки прошитые, на скрепках, с пружинкой… Теперь, значит, появились какие-то новые.

Ладно, поглядим. Увижу – догадаюсь, что это и есть тот самый шрек.

Зашёл в магазин, посмотрел тетради. Есть на скрепках, на пружинках… Со шреком, вроде, нет.

Позвонил Варе:

– Нет таких тетрадей, есть обыкновенные. Покупать?

– Конечно, покупай, – сказала она. – Это, в конце концов, прихоть. А где писать, разницы никакой.

Принёс тетради, отдал Полине. Она достала их из пакета и запрыгала по комнате:

– Вот же он, шрек! Вот он, миленький, мой хороший!..

И показала обложку с зелёным чудищем. А я и не смотрел на обложки, какие ближе лежали – те и взял.

Когда объяснил, что не нарочно устроил сюрприз, а лишь по невежеству, веселья стало ещё больше.

Может быть, у нас с Варей всё хорошо, потому что возникла другая логическая связь? Вот этот человек – и детская радость?

Хоть и был у меня в тот день весьма нелепый вид.

 

Живая карусель

Когда-то я жил в Крыму, в военно-морском городке Виноградное, и работал каруселью.

В своём дворе я был намного старше всех ребят и свободное время проводил с одноклассниками или рубился с матросами в настольный теннис. Но выйти во двор незамеченным я не мог: тут же отовсюду набегала малышня и брала в кольцо.

– Покружи меня, пожалуйста!.. Ну покружи!.. – просили со всех сторон. Громче остальных звучал голос Иры Шпортько, главаря этой мелкой банды. Она тянула руки, становилась на цыпочки, чуть ли не подпрыгивала передо мной…

– Ладно, уговорили, – соглашался я и крепко, но бережно брал Иру за тоненькие запястья. Она мигом затихала. Банда расступалась, освобождая площадку. Я вращался в её центре, на вытоптанном пятачке; навстречу всё быстрее бежали, пуская окнами солнечные блики, трёхэтажные дома, до крыш обвитые виноградом. Ирка летела перед глазами параллельно земле, над примятой полынью и одуванчиками, сосредоточенно, без малейшего взвизга. Я знал, сколько ей надо для счастья, – оборотов двадцать, двадцать пять.

Дальше я кружил её младшую сестру Алёну, затем других, кому сколько достанется. Они, в отличие от Иры, пищали так, что было слышно в соседних дворах.

А потом уже – друзья, матросы, настольный теннис, железо в спортзале.

Сейчас я приехал на двадцатилетие школьного выпуска. С собой взял Женьку: пусть поглядит, с какими обормотами учился батя и каким был сам. Взял бы и Лиду, если бы не врождённая аневризма сосудов мозга. Кто бы знал о ней заранее. Только исполнилось тридцать два, совсем девчонка, полная сил. Уходила на работу в прекрасном настроении…

Ещё прошлым летом я бы не тронулся с места, но теперь стал оживать. И тут – приглашение на вечер.

Мы приехали за день до праздника. В Виноградном есть на что посмотреть: море с причалами, удивительные горы, миндальные рощи, и во дворце культуры – музей военной истории. К его работе мы с друзьями приложили немало сил. Я помнил, как всемером тащили по лестнице пробитую, оплавленную броневую плиту от дзота, как водили по залу экскурсии, надписывали таблички…

– Идём скорее в музей! – заторопила Женя, едва умывшись с дороги.

– Идём.

А жив ли он сейчас? Столько времени прошло, столько событий. Я чувствовал себя немного предателем. После выпускного улетел за две с половиной тысячи километров, писал с каждым годом реже, пока и вовсе не замолчал. Больше так не буду.

Музей оказался жив и даже разросся: новые экспонаты, новый зал. Но бронеплита стояла на прежнем месте.

– Можешь потрогать, только осторожно, – прошептал я.

Женя кивнула, потянулась к заржавленной стали и отдёрнула руку, когда скрипнула, отворяясь, дверь кабинета заведующей.

Оттуда вышла юная красавица в коротком клетчатом платье. Высокая, тонкая, большеглазая, длинные тёмно-каштановые волосы, приветливая улыбка – всё это настолько не вязалось с представлением о музейном работнике!..

Кажется, даже Женька застыла, не отрывая от неё взгляда.

– Здравствуйте, – сказала девушка, подойдя. – Я тут случайно, мама попросила выйти вместо неё. Вы её помните? Между прочим, ни капли не изменились.

– Только немного полысел, – сказал я озадаченно и провёл ладонью по лбу.

– Ничего, мужчинам это к лицу, – улыбнулась она. – Простите, такая неожиданность. Я говорю глупости, не обращайте внимания…

И вдруг сквозь правильные черты я увидел её прежней: веснушки, обветренный нос, большие торчащие зубы, руки в синяках и царапинах, ободранные колени. И уши, вечно горящие от солнца двумя лампочками…

– Ира? – спросил я и кашлянул.

– Узнал наконец! Я тебя сразу узнала. У меня есть фотография со школьного спектакля, ты в роли Скалозуба. Украла со стенда, из-под стекла. Сколько лет и зим…

– Сколько? – заинтересовалась Женя.

– Была примерно как ты сейчас.

– В третьем классе, я в одиннадцатом, – добавил я.

– Где уж нам было до вас… Алёну помнишь? – спросила Ира.

– Смутно.

– Сейчас в Севастополе, вышла замуж. И я жила в Севастополе, а потом вернулась, два года назад. Работаю в школе математичкой. Вижу иногда твоих друзей. Хочу о ком-то спросить, не решаюсь. В детстве была смелее.

– Сам расскажу обо всём.

– Представляешь, до сих пор снится твоя карусель. Почти каждую ночь. Лечу, лечу… А потом просыпаюсь… эх, опять не по-настоящему.

– Сделаем по-настоящему, – сказал я, осторожно взял её за руку и почувствовал ответное пожатие горячих сильных пальцев.

– А получится? Я-то изменилась, да ещё как…

– Всё получится, Ириша, – ответил я, не выпуская её ладонь. – Обязательно.

 

Подвиг

Всегда была внимательна, и вот тебе на! То ли забыла вдавить язычок английского замка, то ли он разболтался от старости. Так или иначе, Настя вышла на лестничную площадку с мусорным ведром, дверь хлопнула…

Внутри что-то ёкнуло и похолодело. Чёрт!.. Ключ остался дома, теперь не попасть. Папа в командировке, мама вернётся с дежурства завтра в десять часов. Позвонит вечером – кто снимет трубку? Тихон, что ли? И Тихона некому накормить. Уроки не сделаны, в школу не уйти. Непричёсанная, и костюм: шорты, майка, кеды на босу ногу…

Настя сходила на остановку мусорной машины, вытряхнула в кузов ведро. Потом вошла обратно в подъезд, поднялась на свой четвёртый этаж, остановилась у двери и тихо заплакала.

Было в этих слезах отчаяние, был и расчёт. Пойдёт кто-нибудь мимо, спросит: что случилось? Она расскажет. Он подумает, как найти спасение.

Хотя кто там пойдёт в половине четвёртого? В это время взрослые на работе.

Она ждала, наверное, минут десять, пока внизу не скрипнула дверная пружина. Кто-то лёгким, почти неслышным шагом двинулся по лестнице.

Едва он добрался до второго этажа, Настя поняла: Лена Дегтярёва из соседней квартиры. Старше на два года, девятиклассница. Не совсем ещё взрослая, и реветь перед ней отчего-то стыдно…

Но так просто в один миг не перестанешь.

Лена, что-то напевая, шагнула на лестничную площадку и замерла, увидев Настины мокрые глаза.

– Что случилось? – спросила она обеспокоенно.

Пришлось объяснять.

– Хорошо, хоть выключила газ, – добавила Настя. – Чайник закипел, выключила и пошла. А представь, горел бы сейчас…

От этой мысли стало совсем худо, слёзы полились вдвойне. Воображение у Насти всегда было сильное.

– Идём ко мне пока, – сказала Лена, подошла к своей двери и вытянула из-под белой футболки ключ на тонком шнурке.

Есть же счастливые люди…

Через пару минут Настя сидела на диване в комнате Лены. Хозяйка, переодевшаяся в жёлтые шорты и майку с цветочным узором, одновременно пыталась занять Настю беседой, заглядывала в учебник алгебры и слушала, как на кухне всё громче бранится чайник.

Наконец он засвистел.

– Минутку, – сказала Лена, отложила учебник и вышла.

Вскоре они пили чай с абрикосовым вареньем и о чём-то говорили. Лене приходилось повторять свои реплики два-три раза, чтобы дошли. Она предложила сыграть в шашки, но и здесь Настя то и дело забывала, какой у неё цвет.

– У тебя дверь из комнаты на балкон открыта? – спросила Лена, отодвинув доску.

– Что? Нет, только форточка, – простодушно ответила Настя.

Не сразу поняла, к чему был вопрос. Может, беспокоится, не влезут ли с улицы воры? Смешно, какие воры у них в городке…

А когда сообразила, было уже поздно.

– Хорошо, сейчас попробуем, – сказала Лена, подошла к окошку и переставила с подоконника на письменный стол цветочные горшки.

– Лен, ты что… – деревенеющими губами прошептала Настя. – Не надо, пожалуйста…

Лена, будто не слыша, распахнула обе створки окна.

– Не надо…

Настя, шагнув ближе, взяла её за плечо.

Лена обернулась.

– Иди на площадку. Я сейчас открою изнутри, – ровно произнесла она.

Настя отрицательно мотнула головой.

– Иди, – повторила Лена, скинула домашние босоножки и одним неслышным движением поднялась на подоконник.

Настин балкон был в метре, не дальше. Но четвёртый этаж! Без страховки…

Настя застыла, напряглась всем телом, пытаясь достучаться хотя бы телепатически: не надо… не надо…

Знать бы заранее, что будет! Ничего бы не сказала, так бы и стояла сейчас на площадке, всё лучше. Но разве можно было предвидеть? Ленка, первая красавица школы. Нежное, изящное создание с гривой вьющихся пепельных волос… Остановись, слезай!

Лена постояла, примерилась и так же легко и точно, как всё, что она делала, шагнула с подоконника на балконные перила. Затем с едва уловимым шлепком спрыгнула на пол.

Настя выдохнула, опрометью кинулась в прихожую и, надев свои кеды, выскочила на лестничную площадку. И лишь там поняла, что захлопнула ещё одну дверь.

Бестолочь…

Через минуту, едва ли позже, Лена открыла квартиру изнутри:

– Заходи.

– Спасибо, – сказала Настя, войдя. – Ты сумасшедшая. Зачем это было надо?

– Ничего страшного, – ответила Лена.

– Конечно… Я чуть не умерла.

Серый полосатый Тихон вышел из кухни и, взглянув на них, пронзительно мяукнул.

Лена как-то странно взглянула на него, на Настю… Качнулась, переступила на месте и схватилась рукой за Настино плечо.

Её лицо побледнело, глаза закрылись, всё тело стало крупно дрожать.

– Ты псих, – сказала Настя, подойдя вплотную.

Ленка, ничего не ответив, разрыдалась.

– Может, воды? – спросила Настя. – Посмотрю, должна быть валерьянка у мамы…

Лена будто не слышала. В какой-то миг её всхлипы оборвались, ноги подогнулись, она поползла вниз.

Сил удержать не хватило. Лена, обмякнув, будто вытекла из рук. Удалось разве что немного смягчить падение.

Тихон зашипел, выгнул спину и скачками, боком-боком, улепетнул в комнату Настиных родителей.

– Лен, – испуганно сказала Настя, опустившись рядом на колено.

Взяла руку, пощупала пульс. Бьётся, слава богу!..

Как смогла, приподняв под мышки, затянула её в комнату. Там, натужив все мускулы, перевалила на кровать.

– Бли-и-ин!.. – выдохнула с колотящимся сердцем. – Лена!..

Лена не отозвалась, но дыхание стало глубже, лицо порозовело. Из-под майки выскользнул ключ на тонком шнурке.

Настя, подумав, осторожно сняла его и повесила на спинку стула.

 

Алёнка

Даже не знаю, многое ли я в жизни испытал. Прыгал с парашютом, видел своими глазами извержение вулкана, едва увернулся от лавины в горах, выдержал десятибалльный шторм на Средиземном море, трижды насмерть дрался… Сами судите, достаточно или нет.

Однако по-настоящему остолбенел от изумления лишь сегодня.

Вот как получилось. На четвёртом курсе института я занялся бальными танцами, они тогда входили в большую моду. Записался в воскресную школу для взрослых – один, без подруги, которой, впрочем, и не было. Партнёрша нашлась на первом занятии. Мы тренировались два раза в неделю по два часа, пустяк по серьёзным меркам, но что-то понимали, постепенно росли. Одно время даже встречались, размышляли о свадьбе.

Получил диплом, устроился работать. Стало больше денег и свободного времени по вечерам. Вместе с партнёршей, уже новой, я перешёл из школы в профессиональную студию и там среди прочих мастеров увидел Алёнку.

На неё, как и на других старожилов, я глядел снизу вверх. Она танцевала девять лет, умела всё, но никакого превосходства не выказывала, сияла солнышком, могла что угодно объяснить, очень верно и понятно. Ей только исполнилось четырнадцать, после вечерних тренировок её с подругами встречали мамы и папы. У неё была стройная фигурка, звонкий и нежный голос, карие глаза и тёмно-каштановые кудри ниже плеч.

Я радовался, что есть в нашей студии такая драгоценность, на конкурсах болел за одноклубников, особенно за неё. В ноябре-декабре Алёна занимала то пятое место в своём возрасте, то шестое, ближе к концу сезона вышла в призёры, осенью выиграла чемпионат города. Я выступал в категории взрослых новичков и тоже не сразу, но начал побеждать. Моей мечтой был «С» класс – чтобы забросить наконец латиноамериканскую программу, которая никак не давалась, и сосредоточиться на европейской.

Алёна любила обе программы и, мне кажется, могла бы стать чемпионкой мира. Но у неё рано открылся талант преподавателя. Тренеры подключали её к работе: разминка с младшими ребятами, занятие со средними, индивидуальный урок с балбесами вроде нас…

Однажды на праздничном вечере в клубе я пригласил её на медленный танец. Честно говоря, не думал приглашать и не искал, просто обернулся – она рядом. Всю мелодию мы улыбались и молча смотрели друг другу в глаза.

Вскоре мои танцы завершились. Желанного «С» класса я добился, но дальше расти не стал. Осточертели офисные будни, дал им пинка и зажил куда интереснее. Был журналистом в центральной газете и в частной, развлекательной, строил загородные дома, продавал книги, выдумывал сценарии радиопрограмм. Моя третья партнёрша, к тому времени жена, не оценила порыва и ушла. Я купил фотоаппарат и улетел путешествовать.

Но сначала позвал Алёну в фотостудию, сделал несколько портретов. Родителей после недолгих колебаний решил не предупреждать: мы добрые знакомые, ей шестнадцать. За время знакомства она вытянулась, почти догнала меня.

Мы не теряли друг друга, иногда переписывались. Алёна бывала онлайн «вконтакте», на странице у неё появлялись то снимки с конкурсов, то снятые мной чёрно-белые портреты. Однажды изменился статус: «помолвлена с Игорем Кольчугиным». Партнёр, юноша самолюбивый и капризный. Фотографии тоже изменились: Алёнка в Барселоне, в Крыму, на пляже, на прогулочной яхте… Заглядывал к ней почти со страхом: видимо, предчувствовал, что рано или поздно стукнусь о слово «замужем». Как будто мне было до этого дело.

Не стукнулся. Статус исчез, Игорь больше не гостил в её альбомах, пропал из друзей. На новой фотографии Алёна сидела за рулём внедорожника. Я не удивился: восемнадцать уже точно есть. Хотя и странно, если подумать…

Затем я вернулся и по старой памяти заглянул на конкурс. Знакомый до каждой паркетины зал, люди все свои, пусть и много новых лиц, но они тоже свои. Алёну встретил чуть ли не первой: те же глаза, тот же голос, улыбка, кудри, – будто и не улетал никуда. Но теперь она не танцевала.

– Ты вовремя, – кивнула на группу малышей в нарядных костюмах. – Знаешь, когда сама выступала, так не тряслась. А надо внушать уверенность. Трудно!.. – вздохнула и рассмеялась.

Я нашёл работу в книжном издательстве, мечтал о поездке в Аргентину, непременно морем. На странице Алёны появлялись новые, новые фотографии учеников с медалями на тоненьких шеях…

Сегодня утром получил от неё сообщение:

«Рома, приходи ко мне на юбилей! Суббота, 16 часов, кафе «Ананас». Хочу отметить с размахом!)))))»

Я написал:

«Приду с удовольствием, жди! Поздравляю, тебе уже 20?»

Сразу прилетел ответ:

«Ахаха, 30! Но спасибо за комплимент!)))»

Здесь-то я и остолбенел.

 

Крымская ночь

За десять дней в Судаке мы очень хорошо уяснили значение слова «урочище». Вовсе не большой урок, а назови так любое место в Крыму – не ошибёшься.

Мы прошли тропу Голицына и массив Караул-Оба – обманчивый, полный ведущих в никуда, внезапно обрывающихся тропинок. Влезли на Сокол, крупнейший в Европе древний коралловый риф. Поднялись на отлогий, заросший буковым лесом Перчем: он удивительным образом оказался самой высокой точкой в округе. Вдоль и поперёк обследовали крепость, съездили на скалистый Меганом, причастились дарами «Архадерессе», но увидели ещё не всё.

Лена удивляла меня. Худенькая бледная петербурженка, думал я прежде, перенесёт ли суровую отпускную жизнь? Переносила легко, неустанно шагала по горам, день ото дня смуглела, крепла, волосы стали золотыми. Все уличные фотографы с замученными совами и обезьянками первым делом подбегали к ней. Тут же, впрочем, и отбегали.

Было солнечно и жарко, порой невыносимо жарко, безветренно. Улицы и пляжи раскалялись, горизонт терялся в дымке, где там море, где небо – не поймёшь.

– Должна быть гроза, – говорил я перед каждым рассветом, выходя на гостиничный балкон. – К обеду точно будет…

Но гроза обещала, обещала, а собраться не могла.

– Давай завтра съездим в Ялту, – однажды предложила Лена.

Утром, сидя на заднем сиденье громоздкого, как чемодан, автобуса, мы петляли по серпантинам.

– Когда в школе ездили с классом на экскурсии, мы с друзьями всегда занимали места на корме, – сказал я. – Весело, качает, как в море.

– Я, помню, тоже хотела назад, а там было занято. Вот такими друзьями.

– Ну, извини, пожалуйста…

В Ялте нас накрыл небывалый, сказочный зной. Мы не поддались ему, весь день пробегали на ногах. Дом Чехова, Ливадийский дворец, Ласточкино гнездо… Сколько видели фотографий, могли бы ими довольствоваться, но нет же, потянуло сделать свои. Заночевали у женщины, на набережной предлагавшей жильё, утром попрощались с ней, и вновь – Алупка, Массандра, ещё раз Массандра, и снова…

Когда садились в обратный автобус, близился вечер. Небо заволокло облаками. Одно походило на жеребёнка, сосущего вымя; шея тянулась, тянулась и лопнула, разлетелась лиловой цветной капустой. Другое было в точности как девятый вал… Облака сливались, густели; под ними, закрывая склоны гор, неслись какие-то обрывки грязной ваты. Темнело на глазах. На подъезде к Новому Свету блеснула молния. Тут же, без паузы, налетая друг на друга и подпрыгивая, вдогонку за нами покатились пустые железные бочки.

Дождь, однако, не шёл. Ни капли не упало на окно автобуса.

Была почти ночь, сверкало и гремело всё яростнее, пока мы шли от станции к гостинице, выискивая глазами подворотни, куда в крайнем случае можно будет нырнуть.

– Ой, сейчас ливанёт! – с восторгом повторяла Лена при каждой новой вспышке, озарявшей бронированные тучи.

Но дождь не шёл.

Мы заглянули в круглосуточный магазин, купили закуски к «Массандре». До гостиницы оставалось пять минут ходьбы.

– Может, и успеем проскочить, – сказал я.

Проскочили, даже не особенно торопясь. И, пока связывались по скайпу с домашними, мылись в душе, нарушали правила отеля, распивая бастардо под замечательный местный сыр, вся улица под нами горела, дрожала и подпрыгивала, а дождь так и не шёл.

Молнии стали реже, бледнее. Гремело уже не сразу после каждой из них, а через несколько секунд. Гроза уплывала в сторону Коктебеля.

– Будем спать? Или прогуляемся? – спросила Лена.

Ответ я знал заранее, но, изображая раздумье, вышел на балкон.

И тут наконец ливануло!

– Давай прогуляемся здесь! – почти крикнул я.

Город стоял, как аквариум, заполненный сплошным водяным потоком. Мы слышали его грохот по всем окружающим крышам, по асфальту, брусчатке, дереву. По улице с рёвом и шипением бежала река, и в воздухе разливалась долгожданная свежесть.

Теперь мы повидали всё.

 

Чубчик так и вьётся

С Наташей Антоновой мы когда-то пели в одной концертной программе. Выступали с романсами по ресторанам и клубам. Был небольшой ансамбль: контрабас, гитара, скрипка, аккордеон и мы – два вокалиста.

Пели то дуэтом, то по очереди.

Однажды я в боковом коридорчике жду своего выхода, а Наташа на сцене поёт «Чубчик кучерявый». Все знают его первый куплет, но дальше идут ещё несколько. Вот такой, например:

Нескладно, зато весело. Наташа, в сотый раз исполняя этот романс, видимо, потеряла бдительность, перестала себя контролировать, включила автопилот и задумалась о девичьем. Боюсь предположить, о чём именно, потому что спела буквально следующее:

И дальше.

Середина песни, проигрыш у музыкантов. До всех постепенно доходит смысл. Краснеют, давятся но играют. Лица кирпичами – играют. Я не выдержал, чуть не свалился на пол в коридорчике – играют… Суперпрофи!

Не знаю только одного: поняла ли хоть что-нибудь публика?

* * *

Чуть позже мы с Наташей пели рок-н-роллы. Были у нас басист, ударник с двумя барабанами, а на ритм-гитаре бренчал я. Зрители принимали хорошо, но если бы от них всё зависело!

Однажды в Отрадном, есть такой городок на берегу Невы, выступали в бывшем дворце культуры, переделанном в кабак, на дне рождения какого-то хмыря, владельца бензоколонок. Он сразу не понравился: чванливое раскормленное рыло. И не обманул предчувствий, действительно не заплатил. Милостиво позволил пересидеть до рассвета в подсобке.

А там стояли батареи дорогущего вина. Такого, что один взгляд на него дороже всей суммы, на которую нас обули.

Мы посмотрели на эту красоту, ещё посмотрели, снова… Не сговариваясь, сунули по бутылке за пазуху, на цыпочках вышли, спустились по лестнице и под покровом темноты с вином и инструментами рванули к железнодорожной станции. Перестали тревожно оглядываться, лишь запрыгнув в первую утреннюю электричку.

* * *

Мы пели и «В лесу родилась ёлочка». Я в бутафорской шубе, с мочальной бородой, Наташа в образе моей то ли дочки, то ли внучки, здесь мифология расходится.

Новогоднее время самое горячее. Разъезжали по квартирам и по злачным местам. Однажды нас пригласили в мексиканское кафе, набитое туристами. Мы явились в назначенное время, смотрим: между столиками уже гуляют другие Дед Мороз и Снегурочка.

Оказалось, их пригласил хозяин кафе, а арт-директор, не зная об этом, пригласил нас.

В качестве компенсации нас угостили мексиканскими блюдами и налили по доброму стакану текилы. Текилу я попробовал впервые, с непривычки она сильно подействовала.

* * *

Наутро после того кафе я наконец осознал со всей беспощадной ясностью, что Муслимом Магомаевым никогда не стану и надо выпрыгивать без парашюта в нормальную жизнь.

Было нелегко, но я вспомнил, что когда-то занимался в кружке «Юный программист», увлекался компьютерами. И годы позволяют хотя бы платно поступить в институт.

Так и сделал. Выучился, нашёл работу, женился. Сейчас мне уже без малого сорок.

А музыку оставил как хобби, играю и пою для друзей.

Наташа оказалась более преданной мечте. Мы ещё некоторое время перезванивались, но жизнь разносила нас всё дальше. До меня долетали слухи, затем – обрывки слухов. То ли она живёт с продюсером… То ли какой-то миллионер арендует для неё залы… То ли выступает на теплоходе… То ли поступила в заграничное варьете… То ли записала альбом… То ли она уже не Антонова, а Манфреддини…

Но я до сих пор уверен, что однажды объявится, пришлёт сообщение: «Привет, Олег! Знаешь, у меня тут скоро сольник в Октябрьском, приходи, вспомним былое!»

Пришлёт. Не может не прислать.

 

Случай в Приозерске

Три года назад я стоял на вокзальной площади Приозерска – есть такой очень тихий и приветливый городок в Ленинградской области, – так вот, я стоял и размышлял, ехать ли сразу на берег Ладоги или сначала выпить пива. Склонялся ко второму: солнце жарит, кафе полупустое и прохладное… Но тут плавный ход мыслей нарушили две девушки лет восемнадцати-двадцати, в рубашках с коротким рукавом и джинсовых шортах. Внезапно вышли из-за угла и сразу оказались недалеко от меня. Они тащили в сторону железнодорожной платформы бесформенную брезентовую сумищу, из которой торчало что-то чёрное, резиновое, похожее на свёрнутую лодку. Несли за ручки, каждая со своей стороны, и было видно, что ещё немного, и одна из девушек, более высокая и длинноволосая, не выдержит. Она уже глотала воздух ртом, и сильно отклонялась вбок, пытаясь уравновесить тяжесть, и шаги делала всё короче; потом споткнулась и, не дойдя до меня метров десять, с громким выдохом отпустила ручку. «Стоп, давай отдохнём», – сказала она другой девушке, подула на руку, немного потрясла ею в воздухе. Затем выпрямилась и этой же рукой, запрокинув её вверх, подняла волосы, а другой, как веером, обмахнула шею… Я и без того глядел на неё с первой секунды, но это движение меня точно пронзило! Я мгновенно представил, как она, вот так же чуть прогнувшись и высоко держа голову, поправляет волосы в моей комнате. Перед зеркалом. Только что выйдя из ванной. В одних белых трусиках на гибком, загорелом, ещё немного влажном теле. Делая вид, что не замечает, как я всё ближе подкрадываюсь, поднимаю её на руки… Всё это мелькнуло за какой-то миг. Почему? Может быть, я невольно сравнил её с подругой? Чуть позже об этом подумал: одну надо беречь, как нежный цветок, другая нормально сама о себе позаботится. Толком и не разглядел другую: маленькая, щуплая и в бейсболке, но даже цвет волос не помню. А у высокой девушки – тёмно-рыжие, с каштановым отливом, и блестящие на солнце. Она отдыхала ещё с минуту, и маленькая молча ждала. Затем они, поменяв стороны, снова взялись за сумку, но сил у тёмно-рыжей не прибавилось. Она больше тормозила движение, чем несла, и, когда вновь уронила груз, поравнявшись со мной, напарница ускорилась и два или три шага проволокла его по асфальту в одиночку. Я, конечно, вызвался помочь, они с радостью согласились. Маленькая предлагала мне взять одну ручку, а они вдвоём другую, но в сумке было не больше тридцати килограммов, для меня сущий пустяк. Да хоть бы и триста, я вскинул её на плечи и даже не заметил. Дорога была небольшая: взойти на платформу, прошагать её до конца, где моих девушек ждали друзья-походники. Высокую звали Наташа, маленькую, кажется, Оля. Или Соня. Или Зинаида. Они шли сбоку, и ближе ко мне – именно Наташа. Она ещё время от времени встряхивала рукой и шевелила пальцами. Я ловил её взгляд, в нём была искренняя признательность, и немного смущения, и не скажу, что прямо уж намёк, но что-то между нами происходило, какие-то ниточки натягивались… Я думал: вот донесу лодку, отойдём в сторону, поговорим, наберусь храбрости спросить телефон. Чёрт… Я и вправду мог бы так сделать. Но в конце платформы их ждала довольно большая компания ровесников, ребят и девчонок лет на восемь младше меня. Куча рюкзаков, гитара, как обычно в таких студенческих походах. Может, я заранее решил, что она не захочет разговаривать при всех, вдруг потом будут подкалывать её, любопытничать? Или среди них есть её парень? Хотя какой там парень, разве позволил бы ей взяться за эту сумку? Тоже не сразу сообразил. Просто я несчастный рефлексирующий интеллигент, и это не лечится, это уже судьба. В общем, я поставил сумку, принял слова благодарности и начал медленно удаляться, то и дело оборачиваясь и встречая её взгляд. Ещё не поздно было всё исправить, и я восьмиэтажно ругал себя, уже предвидя, что будет дальше. Не забуду эти несколько минут. С кем бы ни оказался, буду представлять её, думать о ней. Мечтать, как бы всё могло получиться… Так и вышло. Закрываю глаза – вижу, как Наташа поднимает руки к волосам. А вдруг она тоже помнит? Если мы встретимся вновь? Но так бывает только в романах. А в жизни… Не ездить же в самом деле из Питера на ту платформу? Не стоять там каждый день, встречая и провожая электрички на Кузнечное? Вероятность очень мала. Хотя, по правде говоря, я так и делал. Ездил, стоял. И завтра уйду в отпуск и опять поеду.

 

15 вещей, о которых можно разговаривать

– Наташа, возьми булку, – предлагает за завтраком мама.

– Спасибо, я не хочу булку.

– Хорошая булка…

– Не хочу.

– Свежая булка…

– Не хочу.

– Вкусная булочка…

– Не хочу! Я не хочу булку!! – взрывается Наташа. – Отстань от меня со своей чёртовой булкой!!!

Мама делает изумлённые глаза, разводит руками:

– А что ты кричишь? Я ведь на тебя не кричу?

– Три раза вежливо ответила: не хочу! Ты ведь не понимаешь, когда вежливо!

– Не хочешь и не надо, – тоном оскорблённой добродетели отвечает мама. – Можно подумать, я предлагаю. Один раз предложила, а потом просто рассказываю. Что, с тобой и поговорить нельзя?

– Говори о чём-нибудь другом.

– Хорошо, составь список, о чём с тобой можно разговаривать. Повесь вот сюда, – барабанит мама ладонью по холодильнику, – я приму к сведению и буду разговаривать о чём можно. А то взяла моду кричать.

Складывает губы обиженным пупочком, уходит.

Наташа, сама не замечая, съедает чёртову булку, бутерброд с колбасой, кусок сыра, несолёный помидор…

И ведь не поспоришь, действительно предложила только один раз.

– Ну вот. Съела и молодец, – вновь появляется на кухне мама. На её лице большими буквами написана готовность забыть неприятности и начать с чистого листа. – Было бы из-за чего спорить.

Наташа встаёт из-за стола.

– Что сказать надо?

– Спасибо, – бурчит Наташа.

– На здоровье. Что будешь делать?

– Гулять.

– Опять к своей Тане? Мёдом, что ли, у неё намазано? Смотри, не доведёт до добра. Покатишься по наклонной плоскости…

* * *

Недавно, когда Наташа гостила у Тани, они расшалились, стали бегать по комнате друг за дружкой. Наташа спряталась за занавеской, неловко повернулась и обрушила на пол карниз.

С ней произошла истерика. Самая настоящая.

– Что случилось? – спрашивала Таня, поднося к её губам стакан воды. – Подумаешь, ерунда. Выпей…

Слёзы капали в стакан, зубы стучали по стеклу.

Постепенно успокаиваясь, Наташа объясняла:

– Придут родители… Ты скажи, что это я уронила… А то тебя будут бить!.. Из-за меня… Скажи, что это я…

Таня глядела непонимающе, затем рассмеялась было, но тут же стала серьёзной как никогда.

– Не будут, – заверила она. – Вообще даже ничего не спросят. Повесим обратно, и не бери в голову.

– Точно? – спросила Наташа.

– Как кремлёвские часы.

* * *

– Список, о чём можно разговаривать? – спрашивает Таня, выслушав рассказ. – А это идея! Ты пока займись чем-нибудь, почитай вот хотя бы Дюму…

Садится за стол, и что-то быстро пишет на альбомном листе.

– Я вам не надоела? – спрашивает Наташа, поднимая глаза от похождений Д’Артаньяна. – Может, ты не говоришь из деликатности?

– Где я, а где деликатность! – отвечает Таня, продолжая строчить. – Ужасно рада, что приходишь. И мама часто спрашивает… Готово, держи. Перепиши, добавь что-нибудь от себя и повесь.

– Спасибо! – говорит Наташа и читает:

15 Вещей, о Которых Можно Разговаривать

Можно говорить о котах:

особенно рыжих (4 раза в день);

серых (строго до 12:00);

чёрных (только вечером);

Можно говорить о цветах:

только не о ромашках…

Чем дальше читает, тем сильнее смеётся. Этот список она будет хранить в ящике стола, но повесить на кухне?..

Всё равно не поймут.

* * *

– Мама, дай, пожалуйста, книгу Лермонтова с полки. Надо кое-что посмотреть.

– Книгу? Ты спрашиваешь книгу? А её у меня нет. Нет у меня книги. А где она? У меня нет, значит у тебя. Книга должна быть у тебя. Ты потеряла книгу? Ищи немедленно. Как ты могла её потерять? Бабушка захочет почитать, а книги нет? Ты не любишь бабушку? Бессовестная. Бабушка столько делает для тебя, старается, и вот твоя благодарность. Вообще ни о ком не думаешь, одна Таня на уме, дороже родной матери. Чтобы больше не слышала о ней!..

 

Три сестры на пляже

На пляж Васили под Балаклавой я пришёл пешком, спустился с обрыва по высокой лестнице. Долго плавал в тёплых штормовых волнах, кувыркался через пенные гребни. Вылез на берег, взглянул на часы: половина одиннадцатого. И стою, обсыхаю на солнечном ветру.

Ветер, волны, соль на губах… Прячусь под навес: бледнолицым жариться вредно.

Рядом останавливаются три девочки и мальчик. Их можно принять за расселённую матрёшку, если только матрёшки бывают худенькими и загорелыми.

Главной, самой высокой девочке лет восемнадцать. Другой не больше двенадцати-тринадцати. Третья на вид младшая школьница. Мальчик умеет ходить, а говорить ещё нет.

Все темноволосы и дружны. Пришли сюда тем же путём, что и я. Видимо, старшие несли по очереди брата, на младшей был рюкзак.

Она достаёт из рюкзака надувной бассейн, пока другие переодеваются в кабинках. Выходят: в белом купальнике и розовом. И вдвоём по очереди энергично надувают сине-зелёное толстое кольцо.

Готовый бассейн уносят к морю. Обратно идут согнувшись, волочат его по мелкой гальке и песку. Вода почти невидима, ощутимо тяжела, от движения понемногу расплёскивается.

Довезли, остановились, переводят дух. Мальчик в синих трусиках переваливается через упругий борт, садится и на своём языке рассказывает что-то весёлое.

Старшие убегают купаться, младшая вынимает из рюкзака пластмассовый катер, присаживается…

Иду купаться и я.

У воды многолюдно. Волны всё выше, круче. Нарастающий восторженный крик встречает каждый летящий к берегу гребень.

Маленький, но самый настоящий катерок привёз десяток новых пляжников. Помотало их, должно быть, хорошо. На носу катера установлен трап, но высокий парень в шортах и рубашке спрыгивает одним махом, оступается, волна окатывает его с головой. Он только смеётся и, весь мокрый, принимает детей, подаёт руку сходящим по трапу женщинам…

Когда, накупавшись, я возвращаюсь, все три девочки в сборе.

Мальчик вылез из бассейна: стоит, опираясь на борт, с игрушечной чашкой в руке. Зачерпывает, тянет солёную воду в рот.

Старшая в белом купальнике оборачивается.

– Никита, что ты делаешь! Нельзя это пить! – строго говорит она с приятным черноморским акцентом и выливает чашку на песок.

Не проходит минуты, как Никита вновь несёт полную чашку ко рту.

– Говорят же: нельзя! Ты что, не понимаешь? – подходит средняя, в розовом, и отбирает её. – Или хочешь по попе?

Никита не хочет по попе, но ещё минута – и черпает воду пригоршней.

Сказать или нет? – размышляю и сам себя торможу: – Не лезь, когда не спрашивают, не надо. Был бы хоть ровесник…

Я в самом деле повзрослел. Незаметно, незаметно, и вот даже старшей гожусь в отцы.

А старшая действительно шлёпает его ладонью.

Никита хнычет минуту-другую и ложится на борт животом, тянет шею, трубочкой складывает губы…

Теперь воспитывает младшая, в оранжевом купальнике:

– Тебя уже Алёна стукнула, да? А я могу сильнее. Хочешь проверить?..

И поднимает его за плечо.

– Девушки, простите, – слышу собственный голос. Они втроём оборачиваются. Я продолжаю: – Жарко, ребёнок хочет пить. Вы бы дали нормальной воды, и он эту не будет.

Не удержался, балбес! Сейчас посмотрят: дяденька, вам какое дело? Да ещё скажут то же самое. И увезут бассейн подальше, за спину дураку…

Девушки переглядываются.

– Точно! – восклицает средняя. – У нас же есть!..

Младшая достаёт из рюкзака бутылку артезианской воды, отвинчивает крышку. Алёна подставляет картонный стакан. Протягивает Никите, он пьёт так жадно, что половину выливает на себя. Держит стакан обеими руками, булькает, запрокидывает голову и, вытряхнув последнюю каплю, просит ещё.

– Спасибо, – говорит Алёна и улыбается. – А мы и забыли. Сегодня правда очень тепло.