Одна из наиболее значительных в новейшей истории Венгрии волн эмиграции пришлась на первые месяцы после событий октября – ноября 1956 года. Речь идет о подавлении советскими войсками крупномасштабного восстания 23 октября (приведшего к полному краху всей системы партийно-государственной власти в Будапеште и на периферии), свержении 4 ноября не сумевшего овладеть ситуацией правительства Имре Надя и установлении контролируемого Москвой правительства Я. Кадара, приступившего к «наведению порядка» при поддержке советских силовых структур. Массовый стихийный исход населения из Венгрии с ноября 1956 года до конца весны 1957 года, охвативший более 200 тыс. человек, создал серьезные проблемы не только для соседних Австрии и Югославии – первых стран, принявших поток беженцев, но для всего мирового сообщества, на протяжении многих месяцев озабоченного оказанием им материальной и юридической помощи. Вопросы соответствующего содержания на протяжении многих месяцев входили в повестку дня Генассамблеи ООН, привлекали внимание западных правительств и международных финансовых организаций.

Для Венгрии исход 1956 года имел значительные демографические последствия. В потоке беженцев были представлены люди разных специальностей, социальных и возрастных категорий, но прежде всего трудоспособная и обладающая определенной профессиональной подготовкой молодежь. Потеря десятков тысяч работоспособных, экономически активных молодых людей не могла не возыметь негативных последствий как для экономики в целом, так и для благополучия многих семей, лишившихся кормильцев (чаще потенциальных кормильцев). Учитывая немалую представленность в потоке миграции интеллигентов и студенчества, эти последствия далеко не в последнюю очередь были связаны с ослаблением интеллектуального потенциала страны. Массовый исход нанес не только материальные, но и психологические травмы тысячам венгерских семей, сотни тысяч людей лишились навсегда (или надолго) своих родных и близких.

О мотивах бегства дают представление прежде всего источники, собранные методом «oral history». Социологи работали с беженцами уже начиная с 1957 года, в том числе в рамках большой программы, финансируемой правительством США; в последующие десятилетия к интервьюированию беженцев «поколения 1956 года» подключились историки. С начала 1990-х годов широко публикуются мемуары. В каждом случае бегство за рубеж являлось результатом осознанного личного (как правило, нелегкого) выбора, за которым стояли конкретные мотивации, иногда целый комплекс мотивов; когда дело касалось переселения целых семей, родителям приходилось принимать решения, определившие на долгие годы судьбы детей. Определенный, хотя и небольшой процент эмигрантов составляли, упрощенно говоря, «любопытные» – чаще всего жители окрестных областей, воспользовавшиеся открытой границей для того, чтобы посмотреть, что делается за «железным занавесом». Из этой категории беженцев многие довольно быстро вернулись на родину. В других случаях люди воспользовались открытой границей в целях воссоединения с родственниками, проживавшими на Западе. Чаще людей побуждали к миграции экономические мотивы – венгры, недовольные низким жизненным уровнем, стремились вырваться на Запад в поисках лучшей доли. Среди экономических мигрантов были не только, упрощенно говоря, неудачники (люди с негативным опытом социализации, не сумевшие найти себя при коммунистическом режиме и хотевшие начать «новую жизнь» в новой стране), но и «искатели удачи» – лица, по своему духовному складу склонные к авантюрным поступкам и не в последнюю очередь жаждавшие новых возможностей обогащения.

Социологические опросы, проводившиеся среди беженцев, свидетельствуют о том, что именно недовольство социально-экономическим положением было важнейшим фактором, заставлявшим людей уезжать. Но нередко людьми двигали и мотивы политические – страх перед преследованиями за причастность к октябрьским событиям (многие активные участники повстанческого движения бежали как в Австрию, так и, реже, в Югославию в первые недели после его подавления)или – в более общем плане – стремление к свободе, ожидания политического ужесточения и нежелание жить в условиях жесткой диктатуры сталинского типа. Как явствует из дипломатических донесений, некоторые уезжали, опасаясь гражданской войны и даже превращения Венгрии в арену масштабного международного конфликта (чуть ли не поле третьей мировой войны) в случае вмешательства Запада и начала межблокового противостояния – людьми руководил страх за будущее, как собственное, так и своих семей. Вопреки массированной идеологической индоктринации, призванной убедить подрастающие поколения в преимуществах социалистического строя, молодежь (в большинстве своем рабоче-крестьянского происхождения) вырывалась на Запад, выражая именно своими ногами протест против существующего режима, привыкшего апеллировать к ней как к одной из главных своих социальных опор. Ее массовый исход стал одним из наглядных свидетельств краха предпринимавшихся в течение предшествующего десятилетия экспериментов по созданию более совершенной социальной системы.

Для евреев, составивших не менее 10 % потока эмиграции (20–25 тыс. человек), главным мотивом к бегству был страх перед разгулом антисемитизма. Особую категорию людей, покинувших страну, составили партийные функционеры (а также сотрудники госбезопасности), испугавшиеся народного гнева. Речь идет в данном случае не о большой группе номенклатурных работников, вывезенных в СССР в организованном порядке, но о местных функционерах (главным образом из приграничных областей), самовольно бежавших в Чехословакию, реже в Югославию, и после 4 ноября вернувшихся домой. По данным, приведенным осенью 2006 г. в ряде устных докладов на научных конференциях (и вызывающим, впрочем, некоторые сомнения), около 120 сотрудников безопасности бежало после 23 октября в Австрию.

Из более 200 тыс. человек, покинувших Венгрию в конце 1956 – первой половине 1957 года, около 90 % (180–185 тыс. человек) мигрировало в Австрию. Около 10 % потока (примерно 20 тыс. человек) пришлось на Югославию. В дальнейшем венгерские беженцы расселились по многим странам мира.

Летом 1956 года в условиях некоторой разрядки напряженности в международных отношениях были снесены ранее установленные в условиях холодной войны технические заграждения на венгерско-австрийской границе с венгерской стороны, что впоследствии облегчило для многих людей возможности покинуть страну. В обстановке общественного подъема, развернувшегося в Венгрии после XX съезда КПСС под лозунгами демократизации и либерализации, на собраниях иногда звучали требования открытия западной границы, установления безвизового контроля и т. д., обратившие на себя внимание посла СССР Ю. В. Андропова, увидевшего в них сознательное стремление подрывных сил к ослаблению диктатуры пролетариата в Венгрии. Уже летом учащаются случаи бегства венгерских граждан в Австрию. С началом октябрьских событий в Венгрии австрийские власти уже в самые первые дни, получив представление о характере и масштабах происходящего в соседней стране, предвидели скорое возникновение проблемы беженцев. Уже 28 октября, хотя случаи бегства в Австрию не приобрели к тому времени массового характера, правительство на своем чрезвычайном заседании по инициативе министра внутренних дел социалиста О. Хельмера выразило готовность предоставить венграм право убежища независимо от того, какие причины их вынудили покинуть родину. Беженцев предстояло препровождать в специально отведенные для них лагеря, разоружив, разумеется, тех, кто пересек границу с оружием. Подчеркивалось, что прием беженцев не противоречит взятым Австрией на себя обязательствам о проведении политики нейтралитета. Ведь еще в октябре 1955 года канцлер Ю. Рааб в парламенте при изложении внешнеполитической концепции страны говорил о том, что, подобно другим свободным, демократическим странам, Австрия, проводя политику активного нейтралитета, сохранит за собой право принимать беженцев. Международно-правовые основания для приема мигрантов из Восточной Европы заложила конвенция 1951 года, определявшая юридический статус беженцев. В соответствии с духом и буквой этой конвенции, принятой в самый разгар холодной войны, проблеме беженцев придавалось политическое измерение даже в тех случаях, когда выбор в пользу эмиграции предопределяли в первую очередь экономические мотивы – речь шла о том, что коммунистические режимы Восточной Европы не смогли создать условий для нормального существования многих тысяч людей, вынужденных покидать свои страны в поисках источников пропитания. Риторика холодной войны заставляла западное общественное мнение воспринимать всю венгерскую миграцию 1956 года как политическую.

Приток венгерских беженцев в Австрию с самого начала ожидался и аналитиками внешнеполитических ведомств США и стран НАТО. Уже 28 октября замгоссекретаря США Р. Мэрфи пригласил австрийского посла, заверив его в готовности предоставления материальной помощи в случае возникновения проблемы с массовым наплывом в Австрию венгерского населения.

Для Австрии, получившей нейтральный статус на основании подписанного в мае 1955 года договора с 4 державами о восстановлении полного суверенитета страны, венгерские события (включая порожденную ими острую проблему беженцев) явились пробным камнем собственного нейтралитета. Уже в день будапештского восстания 23 октября собравшееся на срочное заседание австрийское правительство при отсутствии канцлера Ю. Рааба, находившегося до 25 октября в ФРГ, решило, что Австрия будет строго придерживаться принципа невмешательства в венгерские дела. В последующие дни австрийское правительство стремилось не допустить организованной переброски с территории своей страны в ВНР антикоммунистических сил, относящихся к кругам венгерской эмиграции прежних волн. Показательно, что прибывшему в Вену видному деятелю партии мелких сельских хозяев Ференцу Надю (премьер-министру в 1946–1947 годов) австрийскими властями было рекомендовано поскорее покинуть страну во избежание кривотолков. Широкие возможности были предоставлены лишь для деятельности Международного Красного Креста, доставлявшего в Венгрию медикаменты и продовольствие.

Вместе с тем 28 октября австрийское правительство обратилось к правительству СССР с призывом принять меры в целях прекращения военных действий (вступление советских войск в венгерскую столицу в ночь на 24 октября, как известно, лишь подлило масла в огонь вооруженного противостояния). Вплоть до начала 4 ноября крупномасштабной операции Советской Армии Австрия была единственной страной, официально обратившейся к СССР с таким требованием. При всей убежденности австрийских лидеров в том, что венгерские события не могут поставить под сомнение нейтралитет их государства, правительство тем не менее предпринимает превентивные шаги на случай обострения ситуации на границе. Так, в приграничный с Венгрией Бургенланд были направлены из других земель Австрийской республики значительные воинские подразделения, в том числе техника – всего около 3 тыс. солдат (немалая для Австрии цифра) было сосредоточено близ границы, приведено в боевую готовность. Впрочем, никаких серьезных пограничных инцидентов не произошло. Количество людей, без должным образом оформленных документов пересекших венгерско-австрийскую границу с 23 октября по 3 ноября, трудно точно определить, поскольку регистрировать беженцев начали не ранее 28 октября. Число зарегистрированных мигрантов, по данным И. Мюрбер, составило 1335 человек.

Советские войска вошли в Будапешт рано утром 4 ноября и уже в 12.45 в Вене было созвано чрезвычайное заседание правительства во главе с министром иностранных дел Л. Фиглем. Было высказано убеждение в том, что Австрии не угрожает непосредственная опасность, однако любые внешнеполитические акции правительства должны быть хорошо продуманными и строго соответствовать принципам нейтралитета.

Первая большая волна беженцев достигла Бургенланда уже 4 ноября, в день советской военной операции по устранению действовавшего в Венгрии правительства И. Надя. Сломав систему контроля, выстроенную с австрийской стороны, за сутки границу пересекло 6 тыс. человек. Власти Австрии не чинили препятствий. Более того, как заявил на одной из пресс-конференций министр внутренних дел Хельмер, правительство сочло необходимым «восточную границу Австрии обозначить красно-белыми флажками, чтобы показать беженцам путь к свободе, а советским танкам – дать знак, что границу переходить не разрешено».

К 7 ноября в Австрии уже находилось 10 тыс. беженцев, а в последующие дни поток продолжал нарастать, в отдельные дни Венгрию покидали 5 (и более) тысяч человек в сутки.

К границе пробирались, как правило, пешком, преодолевая по осенней слякоти несколько десятков, а то и сот километров – расстояние от Будапешта до австрийской границы составляет около 220 км. Поток был совершенно разнородным, но определенный процент среди бежавших составляли военнослужащие. Более 1000 человек пересекли границу с оружием в руках. Все они были разоружены и интернированы, до середины декабря находились в особом лагере.

Массовый исход, охвативший страну, достиг своего пика 23 ноября, когда венгерско-австрийскую границу за сутки пересекло несколько тысяч человек, с размещением которых возникли серьезные проблемы. Это было напрямую связано с прозвучавшим по радио сообщением о депортации в Румынию свергнутого премьер-министра Имре Надя, до тех пор находившегося в укрытии в югославском посольстве. Теперь уже нельзя было надеяться, что премьер-министр, последовательно отстаивавший суверенитет Венгрии, вернется к власти, и это вызвало массовую депрессию в венгерском обществе, способствовавшую оттоку людей за рубеж. По некоторым сведениям, всего за неделю границу пересекло до 45 тыс. человек. При этом следует иметь в виду, что именно к 20-м числам ноября с венгерской стороны ужесточается пограничный контроль. С одной стороны, к этому времени спецслужбы несколько оправились от перенесенного вследствие октябрьских событий паралича. С другой стороны, в первые две-три недели после 4 ноября среди части кадаровского руководства бытовало негласное мнение о том, что не следует ставить слишком жестких препон на пути людей, желающих покинуть страну, ибо бегство активных оппозиционеров ведет к снижению напряженности в обществе (более эффективных клапанов для снятия напряженности не находили). Однако масштабы, которые приобрел исход, заставили власти быстро откорректировать эту позицию.

При всех своих усилиях Австрия (уже имевшая, надо сказать, к тому времени немалый опыт приема политических иммигрантов из стран Восточной Европы, в которых к 1948 году были установлены коммунистические режимы) не могла в условиях нового миграционного бума всецело взять на себя заботы по материальному обеспечению столь большого количества беженцев, достигшего в середине ноября 70 тыс., а в начале декабря превысившего 100 тыс. человек. Уже 5 ноября федеральное правительство Австрии в ожидании массового наплыва иммигрантов из Венгрии направило телеграмму Верховному комиссару ООН по делам беженцев и в подведомственную ему структуру UNREF (United Nations Refugee Foundation) с просьбой о помощи. Речь шла прежде всего о денежных вливаниях с тем, чтобы можно было обеспечить на соответствующем уровне уход за беженцами, снабжение питанием. В телеграмме содержалась также просьба об обращении к другим странам с тем, чтобы те согласились принять определенное количество беженцев. Решение возникшей гуманитарной проблемы было невозможно в одиночку, без приложения общих усилий, поскольку неожиданно вставшие задачи превосходили возможности малой, 7-миллионной среднеевропейской страны, после пережитой в 1945 году тяжелой разрухи едва вступавшей в полосу относительного экономического подъема. 14 ноября памятные записки соответствующего содержания были адресованы МИДом Австрии правительствам 20 стран. Был образован специальный банковский счет, на который могли перечисляться средства как от австрийских, так и от иностранных благотворителей. Решение о перечислении из фонда ООН (UNREF) первоначальной суммы в 25 тыс. долларов было принято уже 5 ноября.

Через несколько дней после решающей советской военной акции в Венгрии австрийский министр иностранных дел Л. Фигль отбыл в Нью-Йорк для участия в очередной сессии Генассамблеи ООН. С трибуны ООН он выразил от имени правительства готовность принять груз забот, возникших с началом массового исхода населения из Венгрии, рассказал об усилиях, прилагаемых правительством Австрии для обеспечения венгерских беженцев нормальными условиями проживания, призывал правительства стран-членов ООН содействовать переправке части мигрантов в другие государства. Санкционированная соответствующими резолюциями ООН программа предоставления гуманитарной помощи Венгрии предусматривала среди прочего меры по решению проблемы миграции, оказанию содействия странам, принимающим беженцев – Австрии и Югославии. 9 ноября 1956 года Генассамблея ООН поручила Генеральному секретарю ООН призвать Верховного комиссара по делам беженцев провести консультации с различными международными организациями и правительствами в целях предоставления эффективной помощи мигрантам. Специальная резолюция о помощи венгерским беженцам была принята Генассамблеей ООН 21 ноября. На ее основании 29 ноября Генеральный секретарь ООН и Верховный комиссар ООН по делам беженцев выступили с совместным призывом к правительствам и международным организациям о подключении к решению возникшей гуманитарной проблемы.

27 ноября австрийское правительство по предложению канцлера Ю. Рааба приняло решение перевести на нужды беженцев 10 млн. шиллингов (более 400 тыс. долларов) – заключительную порцию той суммы, которая была выделена Австрии в соответствии с планом Маршалла. Для размещения мигрантов создается 257 лагерей (крупнейший из них – близ села Фрайскирхен), довольно равномерно распределенных по стране, с тем, чтобы власти каждой из австрийских земель могли внести свой посильный вклад в решение общегосударственной проблемы. Были задействованы здания школ, пансионатов, туристических и спортивных баз, богоделен и т. д. Образуется специальная государственная структура, занимавшаяся вопросами материального, юридического, духовного обеспечения беженцев, проблемами трудоустройства работоспособной молодежи, а также обучения детей, находившихся в лагерях, в школах с преподаванием на венгерском языке. При посредничестве Верховного комиссара ООН по делам беженцев правительство Австрии и Лига обществ Красного Креста договорились в декабре 1956 года о том, что большинство лагерей беженцев будут находиться в совместном ведении австрийских властей и Международного Красного Креста, получая от этой международной организации непосредственную помощь. Красный Крест уже в ноябре обязался оказать материальную поддержку 25 тыс. человек. Но количество беженцев было значительно большим и неуклонно росло – на 30 ноября в Австрии, по некоторым данным, было зарегистрировано 52 277 венгерских мигрантов (реально их находилось в стране к этому времени значительно больше), на 10 декабря – 79 170 человек, на 31 декабря – 153 690 человек. Довольно много бежавших в ноябре-декабре было зарегистрировано уже в 1957 году. В начале декабря 1956 года в лагерях, находившихся под эгидой Международного Красного Креста, проживало 57 тыс. беженцев.

Приток столь большого числа иммигрантов ложился заметным бременем не только на федеральные, но и на местные органы власти, особенно в восточных землях страны – Бургенланде и Нижней Австрии, создавал дополнительные социальные проблемы, вызывавшие недовольство населения, тем более что среди беженцев была определенная прослойка люмпенизированных и даже уголовных (иногда уклонявшихся от регистрации) элементов, склонных ко всякого рода антиобщественным поступкам. По оценкам историков, среди 200 тыс. беженцев имелось не менее 3000–4000 лиц, ранее осужденных в Венгрии за совершенные преступления; многие из них вышли на свободу в конце октября в обстановке полного безвластия и хаоса в стране (в это число, разумеется, не входили действительные или мнимые оппоненты коммунистического режима, преследовавшиеся по политическим мотивам). Дело доходило до того, что молодые эмигранты-венгры, самовольно покидая лагеря, совершали грабежи, налеты на склады с продовольствием и одеждой. В местах большого скопления беженцев расцветали спекуляция, проституция, другие негативные социальные явления.

В целом в австрийском общественном мнении, привычном к притоку политиммигрантов из стран Восточной, Юго-Восточной Европы, доминировали настроения в пользу оказания помощи беженцам из соседнего, тесно связанного с Австрией общностью исторических судеб государства. Жители приграничных бургенландских сел приносили продрогшим, изголодавшимся венграм теплую одежду и горячую пищу (конец ноября выдался в Средней Европе на редкость холодным, в отдельные ночи температура на венгерско-австрийской границе опускалась до 15 градусов ниже нуля). В создание нормальных условий для проживания беженцев добровольно вносили свой вклад многочисленные благотворительные организации, католическая церковь и т. д. (не в последнюю очередь речь шла о духовном, культурном обеспечении – с эмигрантами работали католические и протестантские священнослужители из Бургенланда, владевшие венгерским языком, в лагерях распространялась пресса, создавались курсы по изучению немецкого и английского языков).

Как бы там ни было, поведение некоторых категорий беженцев создавало в обществе определенную напряженность, почву для ксенофобских настроений. Пути решения проблемы виделись в том, чтобы как можно быстрее наладить канал переправки в другие страны тех, кто не склонен был долго задерживаться в Австрии. К реализации этих планов подключились международные структуры и, в частности, межправительственная комиссия по вопросам европейской миграции (ICEM – Intergovernmental Committee for European Migration), выделившая значительные средства на транспортные расходы, в том числе транспортировку части мигрантов на американский континент. Отвечая на сделанные соответствующими международными организациями запросы, Австралия, Бразилия, Колумбия выразили готовность принять по 10 тыс. венгерских беженцев, США – в конечном итоге 21,5 тыс. (вначале речь шла всего лишь о 5–7 тыс. человек), Канада – без ограничений. Среди европейских некоммунистических стран едва ли не наиболее сдержанную позицию в отношении приема венгерских беженцев заняла Финляндия (и это несмотря на длительные традиции разностороннего сотрудничества двух близких по языку народов) – свою роль сыграли опасения осложнить все активнее развивавшиеся отношения с могучим восточным соседом, СССР.

В ряде стран, включая далекую Японию, создаются общества помощи венгерским беженцам. Уже в ноябре, по некоторым, скорее всего преувеличенным данным, из Австрии проследовало в другие страны почти 30 тыс. человек. Каналы организованной переправки мигрантов были отлажены в первой половине декабря. По данным на 18 декабря, из 143 тыс. зарегистрированных к этому времени в Австрии беженцев 66 тыс. было переправлено дальше на Запад. Выезжавшие в Вену эмиссары из разных государств (вопреки некоторым правительственным декларациям о готовности принять всех желающих без предварительной селекции) предпочитали отбирать для оформления разрешений на въезд в свои страны людей молодых, здоровых и физически сильных. Так, рынок рабочей силы в ФРГ, Великобритании, Бельгии испытывал некоторую потребность в шахтерах, и этот спрос мог быть удовлетворен за счет молодых венгров, специально отобранных в транзитном лагере, организованном на скорую руку близ международного аэропорта Швехат. Вполне понятная позиция европейских и американских миграционных служб порождала, однако, некоторую напряженность в их отношениях с австрийскими властями, явно не желавшими, чтобы в их стране остались только калеки, матери-одиночки, старики и другие категории населения, нуждающиеся в серьезной социальной поддержке (а тем более антиобщественные, криминальные элементы, проникновению которых на Запад также ставились преграды со стороны всех вовлеченных в решение проблемы государств).

Австрийское правительство всячески подчеркивало свою именно посредническую миссию в деле решения возникшей гуманитарной проблемы. При этом в начале декабря 1956 года оно считало возможным оставить в стране 30 тыс. человек, попытавшись интегрировать их в австрийское общество. По мнению наиболее оптимистически настроенных экспертов, вливание «свежей венгерской крови» способствовало бы некоторому улучшению демографической ситуации в Австрии, стране с низким уровнем деторождаемости. В дальнейшем, однако, число 30 тыс. было признано нереальным и скорректировано в сторону уменьшения до 12–15 тыс. Необходимо иметь в виду, что многие беженцы хотели остаться в Австрии, чтобы иметь возможность вернуться в Венгрию в обозримом будущем. Причем это касалось прежде всего наименее работоспособной и мобильной части мигрантов, малопривлекательной для австрийского рынка труда.

Венгерское правительство Я. Кадара в первые месяцы своего существования, в условиях политического и военного контроля со стороны СССР, имело очень ограниченное поле для самостоятельных действий. Его принципиальная позиция, скоординированная с мнением официальной Москвы, состояла в том, чтобы содействовать возвращению домой большей части тех, кто бежал из страны. Советская позиция излагалась постпредом СССР в ООН А. А. Соболевым на сессии Генассамблеи ООН в ноябре 1956 года при обсуждении резолюций, касавшихся так или иначе проблемы беженцев. Суть ее, упрощенно говоря, заключалась в том, что в большом количестве бежали «контрреволюционеры» и «фашисты», но было немало и «запуганных», тех, кто бежал от преследований «контрреволюционеров» и «фашистов» – все они должны получить возможность вернуться на родину в соответствии с договоренностью между австрийским и венгерским правительствами.

29 ноября Президиум ВНР объявил амнистию всем, кто бежал из страны до конца ноября, при условии, если они вернутся до 31 марта 1957 года Согласно частым утверждениям официальной венгерской пропаганды, в соответствии с этой амнистией даже те, кто участвовал после 23 октября в повстанческом движении, не могли быть привлечены к уголовной ответственности, если не совершали тяжких преступлений (впоследствии эти декларации были вероломно нарушены, амнистия освобождала от ответственности только лишь за незаконное пересечение границы). В тот же день, 29 ноября, венгерское правительство обратилось к правительству Австрии с просьбой разрешить деятельность совместной комиссии по репатриации, и эта инициатива нашла положительный отклик. В свою очередь, Международный Красный Крест заверил венгерское посольство в Вене в том, что окажет содействие возвращению беженцев домой при условии, если речь идет о добровольном возвращении. Однако уже в декабре между австрийской и венгерской сторонами возникают серьезные трения. Венгерские претензии были изложены в меморандуме по вопросу о беженцах, направленном постпредом ВНР в ООН П. Модом на имя Генсека ООН 15 января 1957 года.

В этом документе, распространенном в Нью-Йорке среди делегаций стран-членов ООН, делался акцент на разнородности потока беженцев: многие выехали из Венгрии, будучи напуганы «контрреволюционерами» или введены в заблуждение вражеской пропагандой; некоторые совершили преступления и воспользовались случаем уйти от ответственности; есть среди эмигрантов несовершеннолетние, вывезенные не по своей воле. Многие, как отмечалось в меморандуме, осознали ошибочность сделанного шага и хотят вернуться. Этому препятствует, однако, позиция как австрийского правительства, так и правительств некоторых других стран, в которые успели выехать венгерские беженцы: распространяется якобы только ложная информация о происходящем в Венгрии (передаются лишь сообщения радиостанции «Свободная Европа» и «Голоса Америки»), граждане Венгрии не извещены об амнистии, более того, их разубеждают возвращаться домой, пугая перспективой преследований. Одна из претензий заключалась в том, что власти Австрии и других стран не предоставляют венгерским миссиям возможностей для контактов со своими гражданами, тогда как представители других миссий, аккредитованных в Вене, могут беспрепятственно встречаться с беженцами и агитировать их ехать в соответствующие страны. Созданная в соответствии с венгерско-австрийским соглашением комиссия по репатриации в сложившихся условиях не могла, как отмечалось, эффективно выполнять свои функции.

В меморандуме от 15 января приводились сведения (неизвестно, насколько достоверные) о том, что некоторые беженцы, пожелавшие вернуться в Венгрию, были заключены под арест на 8-14 дней, кое-кто из них в знак протеста начал голодовку. Ряд лиц австрийские власти объявили агентами венгерской разведки (основанием для таких обвинений послужило то, что они собирались вернуться в Венгрию, захватив с собой письма своих товарищей по лагерям беженцев). Но с другой стороны, венгерские солдаты и офицеры, бежавшие в Австрию, подвергались, как отмечалось, систематическим допросам, из них пытались выудить секретную информацию о положении дел в Венгерской Народной армии. Австрийскими спецслужбами предпринимались якобы также попытки склонить венгерских граждан к агентурно-разведывательной работе против своей страны. Некоторые беженцы, не желавшие оставаться в Австрии, как говорилось далее в меморандуме, возвратились в Венгрию нелегально, поскольку другого способа вернуться домой у них не было: австрийские власти вопреки заключенному соглашению сознательно ставили препоны.

Одна из существенных проблем заключалась в том, что среди бежавших было много несовершеннолетних. 28 ноября венгерское правительство направило правительству Австрии дипломатическую ноту с требованием создать условия для их скорейшего возвращения домой и беспрепятственной передачи родителям (к меморандуму от 15 января, адресованному генсеку ООН, были приложены письма родителей с просьбой содействовать возвращению детей). Ответа на ноту, однако, не последовало. Согласно версии венгерской стороны, австрийские власти сознательно препятствовали возвращению 14-16-летних подростков домой и даже насильственно отправляли их в другие страны. Этот мотив занимал одно из центральных мест в ходе развернувшейся зимой 1956–1957 годов не только в Венгрии, но и в СССР, других социалистических странах массированной пропагандистской кампании антизападной направленности. Стремясь обвинить правительства Австрии и других стран во вмешательстве во внутренние дела Венгрии, подконтрольные компартиям СМИ широко муссировали нерешенную проблему беженцев. Раздувались факты эксплуатации венгерских эмигрантов, привлечения их к тяжелой физической работе за низкую плату, в том числе на шахтах и рудниках. Случаи добровольного возвращения беженцев домой также использовались в пропагандистском плане – для разоблачения подрывной деятельности Запада против Венгрии, пропаганды преимуществ социализма и т. д.

Мировая общественность, в целом негативно отнесшаяся к советской военной акции в Венгрии, не была склонна принимать на веру многих утверждений советской и венгерской пропаганды, хотя и признавала остроту проблемы, трудности адаптации тысяч людей к новым условиям жизни, неспособность австрийских властей справиться без помощи извне с таким наплывом беженцев. Не только в Австрии, но и в других странах существовали сильное недоверие к правительству Кадара и резонные (впоследствии подтвердившиеся) опасения того, что многие вернувшиеся на родину подвергнутся преследованиям. Идея возвращения беженцев домой была явно не популярна в западном общественном мнении. Призывы венгерских правительственных эмиссаров, находившихся в Австрии, поначалу не находили отклика и в среде самих беженцев. Так, в декабре с венгерской стороны границу пересекало ежедневно более 1000 человек, но вернулось на родину к середине декабря всего около 550 человек (в отчетах венгерской части двусторонней комиссии по репатриации иногда довольно откровенно говорилось о том, что многие беженцы боятся подвергнуться дома наказанию, не верят объявленной амнистии, опасаются даже депортации в СССР). Если венгерское правительство рассматривало репатриацию беженцев исключительно как проблему двусторонних венгерско-австрийских отношений, то власти Австрии во избежание подозрений на Западе в их «сговоре» с официальным Будапештом, всячески стремились эту проблему интернационализировать и, в частности, подключить к ее решению наблюдателей от ООН, способных беспристрастно оценить, насколько добровольным является возвращение. Принципиальные различия в подходах двух сторон лишь усиливали напряженность в отношениях Австрии и Венгрии.

13 декабря президент США Д. Эйзенхауэр вызвал своего вице-президента Р. Никсона из отпуска в Вашингтон и поручил ему заняться вместе с госсекретарем Дж. Ф. Даллесом вопросом о венгерских беженцах. Никсон вылетел в Австрию, где 19 декабря обсуждал проблемы, связанные с массовой миграцией из Венгрии, с представителями австрийского правительства и Международного Красного Креста. По подсчетам австрийской стороны, для того чтобы принять (хотя и временно) такое количество беженцев, требовалось не менее 30 млн долларов – речь шла о сумме совершенно непосильной для австрийского бюджета. Никсон посетил лагеря, в которых были размещены венгерские иммигранты, положительно отозвался о том, что делается в Австрии для приема беженцев, обещал от имени американского правительства некоторую материальную помощь, а также содействие в переселении части мигрантов в США. Хотя общественное мнение в США вследствие широко развернувшейся пропагандистской кампании было в целом настроено в пользу беженцев, вопрос о предоставлении им помощи оказался непростым: в частности, в Конгрессе развернулась целая дискуссия о том, следует ли согласиться на прием более 20 тыс. иммигрантов, учитывая имеющуюся в США безработицу.

Объем реально предоставляемой Австрии материальной помощи извне (как от правительств других государств, так и от международных организаций) не соответствовал огромным материальным затратам. Перечисление денег запаздывало. Так, к 1 марта 1957 года Веной было получено, по некоторым данным, лишь немногим более 7,3 млн долларов. Вдобавок к концу декабря в основном заполняются квоты по приему беженцев, первоначально установленные правительствами стран, выразивших готовность их принять (в том числе и США). Процесс оформления новых разрешений на выезд из Австрии застопорился, перспективы выезда становятся более туманными. Учащаются также случаи отказов в предоставлении желающим выехать на Запад статуса политических беженцев в соответствии с конвенцией 1951 года (этот статус давал определенные привилегии при трудоустройстве и больше прав на выбор страны проживания). Чем больше становилось беженцев и чем чаще попадались в их среде лица, склонные к антиобщественным поступкам, тем острее вставал вопрос, то и дело поднимавшийся некоторыми юристами в Австрии и других странах: дают ли существующие международно-правовые нормы основания предоставлять всем беженцам статус политических мигрантов. Задержки с выездом на Запад способствовали деморализации многих венгров, с самого начала рассматривавших Австрию как транзитную страну и рассчитывавших на скорый отъезд в другие страны. Атмосфера в лагерях временного проживания становится более напряженной: учащаются правонарушения, происходят голодовки, регистрируются попытки самоубийств, возрастает число людей, склонных к репатриации.

В этих условиях во избежание еще более взрывоопасной обстановки в местах большого скопления беженцев австрийские власти пошли на решительный шаг. С 15 января 1957 года Австрия плотно закрыла границу, прекратив прием желающих прорваться в страну. К этому времени и с венгерской стороны начали восстанавливать технические преграды, затруднившие отток беженцев. Подступы к границе были заминированы. С этих пор поток миграции в западном направлении резко ослабевает: если в ноябре венгерско-австрийскую границу пересекло (по зарегистрированным данным) более 100 тыс. человек, в декабре около 40 тыс., то в январе, по некоторым данным, 18 тыс., в феврале всего 3 тыс. человек. Та же динамика сохранялась и позже, к июню цифра опустилась до 50 человек в месяц, что соответствовало «нормам», существовавшим до октябрьских событий.

Начиная с января 1957 года поток беженцев из Венгрии принял южное направление. Тысячи людей, не способных прорваться в Австрию, устремились отныне в сторону титовской Югославии. Еще в конце октября, в первые дни после восстания, югославские пограничники нередко задерживали в близлежащих к границе населенных пунктах Воеводины, заселенных этническими венграми, молодых венгерских граждан, пересекавших границу в поисках оружия. Эти лица вначале передавались венгерским пограничникам, но по мере распада в Венгрии органов власти и ослабления со стороны ВНР контроля за границей их предпочитали оставлять под охраной в Югославии – они были переданы венгерским властям уже позже, при кадаровском правительстве. В конце октября имели место также случаи бегства из Южной Венгрии в Югославию партийно-государственных функционеров, опасавшихся за свою жизнь. Югославские власти призывали их вернуться домой и «с оружием в руках бороться за социализм», но некоторым удалось остаться в стране. В ночь с 30 на 31 октября 17 сотрудников госбезопасности (AVH) из г. Сегеда, многие с семьями, пересекли границу и сдались в Воеводине югославским властям. В ту же ночь на совсем другом, словенском участке венгеро-югославской границы 14 человек также перебежало в Югославию, среди них наряду с сотрудниками спецслужб были партийные работники из Надьканижи, которых югославские власти приняли с несколько большим пиететом. В ноябре эти люди вернулись в Венгрию, от них шли потом в Югославию письма с благодарностью за приют. По архивным данным, всего к 3 ноября в Югославии было зарегистрировано 178 венгерских беженцев.

С 4 ноября в Югославию бежали люди, не принявшие нового советского силового вмешательства и свержения правительства И. Надя. Югославские пограничники поначалу заставляли их возвращаться в Венгрию, иногда передавали сотрудникам венгерских спецслужб, во второй половине ноября постепенно выходивших из шокового состояния. Многие сопротивлялись, проявляли упорство в достижении поставленной цели, некоторые, потерпев неудачу с пересечением югославской границы, бежали в Австрию. В венгерском обществе знали, что титовская Югославия (нередко выдававшаяся венгерскими реформ-коммунистами за образец для Венгрии) не хочет пускать беженцев, и в силу этого в ноябре-декабре увеличился поток в направлении Австрии.

С югославской стороны охрана границы была значительно усилена, на помощь пограничникам были призваны армейские части, включая целую танковую дивизию, пододвинутую к границе. Кое-где частично восстанавливаются ранее снесенные технические заграждения. Несмотря на некоторое смягчение советско-югославских, а затем и венгерско-югославских отношений в 1955–1956 годах, годы конфронтации давали о себе знать. В первую неделю после крупномасштабной советской военной акции в Венгрии часть югославского общества (включая военнослужащих) испытывала реальный страх перед возможным вступлением советских войск на территорию ФНРЮ в случае расширения международного конфликта, и это только усиливало напряженность на границе. По приближавшимся к границе людям с югославской стороны неоднократно открывался огонь, что приводило к человеческим жертвам. К концу ноября налаживается сотрудничество венгерских и югославских спецслужб в деле предотвращения побегов; в частности, югославской стороной передавалась венгерским властям информация о тех местах, где чаще всего совершались побеги, с тем чтобы там была усилена охрана границы. В свою очередь, сотрудники югославского посольства в Будапеште, поддерживавшие довольно тесные связи с венгерскими национал-коммунистическими кругами, преданными Имре Надю и оппозиционными правительству Кадара, получили из центра установки не побуждать людей из круга своего общения к эмиграции: пусть остаются дома, чтобы в Венгрии не сужался круг друзей нейтральной Югославии, строящей социализм, но при этом проводящей независимую внешнюю политику. Несмотря на все принимаемые меры, количество беженцев росло, в конце декабря в Югославии их было зарегистрировано более 1200 человек.

Еще во второй половине ноября венгерские власти проявили готовность принять репатриантов не только из Австрии, но и из Югославии. Правительственные эмиссары были посланы в Белград с целью обсудить проблему беженцев и встретили там понимание официальной венгерской позиции – руководство ФНРЮ выразило незаинтересованность в приеме мигрантов из Венгрии. Созданная на основе взаимной договоренности совместная комиссия посетила лагеря, в которых временно разместили беженцев. Однако энтузиазма с их стороны эта инициатива не вызвала. В одном из лагерей беженцы, среди которых были рабочие и студенты, резко выступили против возвращения домой, угрожали даже выбросить непрошенных агитаторов в Драву.

В начале декабря в венгерской прессе появляются сообщения о заключенном 29 ноября между двумя правительствами соглашении о репатриации людей, бежавших в Югославию из Венгрии. Интерес в скорейшей репатриации беженцев был, таким образом, взаимным, с югославской стороны он объяснялся не в последнюю очередь страхом властей перед возможной дестабилизацией положения в стране под влиянием венгерской революции. Показательно, что соглашение о репатриации было заключено несмотря на осложнение венгеро-югославских отношений, связанное с «делом Имре Надя» – бывший премьер-министр и большая группа людей из его окружения были обманным путем выманены из югославского посольства, где укрывались начиная с 4 ноября, и незаконно переправлены в Румынию.

По итогам поездки венгерских эмиссаров по лагерям был составлен список желающих возвратиться домой (141 человек, из которых, по некоторым данным, не все воспользовались затем возможностью вернуться). Договорились о конкретных местах передачи беженцев венгерским властям в два приема, 7 и 9 декабря. Если у кого-то из них при пересечении границы в югославском направлении было изъято оружие, оно возвращалось венгерской стороне как собственность Венгрии. Западные журналисты не были допущены к местам репатриации, что сразу поставило под вопрос добровольность возвращения. Недоверие усилилось вследствие выраженного нежелания югославских властей организовать встречу репатриантов с находившимися 9 декабря в ФНРЮ представителями ведомства Верховного комиссара ООН по делам беженцев.

Западная пресса довольно много писала в это время о положении на венгеро-югославской границе. Комментируя в негативном ключе соглашение двух коммунистических режимов о репатриации, она выражала неверие в то, что беженцы возвращаются добровольно. Британский Форин офис официально проявил недовольство тем, что английские репортеры не были допущены в лагерь, где находились беженцы, которых собирались репатриировать.

Заключенное венгеро-югославское соглашение, впрочем, отнюдь не означало прозрачности в отношениях двух режимов и взаимного доверия. Венгерская разведка посылала под видом беженцев своих агентов в югославские лагеря, произошло по меньшей мере 4 скандала, связанных с их разоблачением, причем посольство ВНР всячески отрицало свою причастность к происходящему. Ни одна из сторон не хотела эти случаи афишировать, делать предметом комментариев западной прессы, агентов тайно возвращали в Венгрию. В свою очередь в конце ноября один из офицеров венгерского ПВО связался с югославским военным атташе в Будапеште, обратившись с предложением переправить в нейтральную ФНРЮ (сотрудничавшую в военной области со странами НАТО) новейшее военно-техническое оборудование. Причем осуществление задуманного плана предполагало также организацию побега ряда офицеров Венгерской народной армии. Югославская сторона колебалась, видимо, не желая шумного скандала в двусторонних отношениях в случае разоблачения. Но перевесил все же соблазн овладеть новейшим оружием: в Белграде предпочли закрыть глаза на явно авантюрный план и не проинформировать о нем венгерских партнеров, позволив тем самым осуществиться скандальной акции.

С закрытием в середине января 1957 года венгерско-австрийской границы поток беженцев, стремившихся оказаться в Югославии, как уже отмечалось, резко увеличился. С возникновением принципиально новой ситуации тактика была изменена, в Белграде решено было несколько пересмотреть прежнюю установку поскорее возвращать назад всех пришедших. Уже с середины декабря югославские власти начали уклоняться от передачи беженцев венгерским пограничникам, после же Нового года отказ от их насильственного выдворения становится общим правилом. Смена тактики была в немалой мере связана с усилившимся вниманием западного общественного мнения к проблеме беженцев, прибывших в Югославию, с открыто высказывавшимися в западной прессе (и бросавшими тень на репутацию нейтральной Югославии) подозрениями в том, что два по сути родственных (вопреки всем политическим трениям) коммунистических режима вступили в сговор за счет венгерских беженцев. Еще в начале декабря Верховный комиссар ООН по делам беженцев О. Линдт потребовал от правительства ФНРЮ разъяснений в связи с сообщениями западной прессы о том, что югославские власти жестоко обходятся с беженцами, насильственно возвращают их венгерским властям.

Следует заметить, что на Западе довольно рано предвидели возникновение проблемы беженцев в связи с их оттоком не только в Австрию, но и в титовскую национал-коммунистическую Югославию. Еще 6 ноября, через два дня после решающей советской военной акции в Венгрии, Верховный комиссар ООН по делам беженцев встретился с постоянным представителем Югославии в ООН и обещал предоставить необходимую помощь в случае возникновения проблемы беженцев. В ноябре, однако, наплыв еще не был велик. В середине ноября в ответ на запрос соответствующих структур ООН югославские власти дали информацию о количестве иммигрантов из Венгрии (их было, по некоторым данным, около 300). Помощь извне пока не требовалась. Но уже в первой половине декабря, с увеличением потока миграции, югославы запросили помощи. В ответ на соответствующее обращение, датированное 7 декабря, Верховный комиссар О. Линдт тут же направил своего представителя в Белград для изучения ситуации с беженцами на месте. Позже, в январе, представитель Верховного комиссара пробыл в Югославии в течение двух недель, посетил лагеря, в которых размещали беженцев.

К этому времени ситуация резко усугубилась. В декабре в ходе контактов с представителями Верховного комиссара югославские власти выразили готовность принять (при должной помощи извне) 10 тыс. венгерских беженцев. Но за вторую половину месяца поток удвоился, число мигрантов, по официальным данным, достигло 1748 человек. К середине января наплыв продолжал резко нарастать, иногда на территорию ФНРЮ приходило до 500 человек в день, а сразу после закрытия 15 января венгерско-австрийской границы – 600–700 человек вдень. На 1 февраля было зарегистрировано 15 тыс., в середине февраля 17 тыс., а в середине марта 18 тыс. иммигрантов, размещенных в 37 лагерях в различных районах страны. Наиболее крупные лагеря предпочитали создавать в Словении, неподалеку от границы с Италией – в расчете на то, что отсюда проще переправлять беженцев на Запад. 26 декабря югославские власти сообщили в соответствующие структуры ООН о том, что на содержание мигрантов уже было потрачено 50 тыс. долларов, но приток беженцев после этого сильно увеличился и к концу января затраты превысили 1 млн 100 тыс. долларов. Только за один день 30 января было израсходовано 25 тыс. долларов. Для МВД были выделены дополнительные средства из бюджета, но они не решили проблемы: Югославия не располагала материальными возможностями для приема столь большого количества беженцев. Материальные и санитарно-гигиенические условия в югославских лагерях для венгерских беженцев были значительно хуже в сравнении с соседней Австрией – существовали проблемы с обеспечением не только медикаментами, но даже проточной водой, в наиболее перегруженных лагерях на трех человек приходились две койки. Проблемы усугублялись вследствие того, что среди беженцев было немало детей. Усилиями медицинских работников все же удалось избежать возникновения эпидемий.

В отличие от демократической Австрии, где почти каждая действовавшая благотворительная организация оказывала беженцам посильную помощь, занималась сбором средств, в титовской Югославии с ее отсутствием гражданского общества властям невозможно было рассчитывать на аналогичную общественную поддержку. С другой стороны, как и в любой другой стране с коммунистическим режимом, в Югославии опасались наплыва иностранцев по политическим причинам. Полиция ФНРЮ старалась всячески изолировать иммигрантов от местного населения – прежде всего из опасений распространения в югославском обществе «венгерской заразы». Лагеря создавались по возможности вдали от больших городов, иногда даже вкладывались специальные средства в сооружение лагерей в слабо заселенных местах (хотя использовались и готовые помещения – казармы, дома отдыха, пустующие зимой). Для наиболее опасных в политическом отношении беженцев (таких как, например, известный оппозиционный журналист Тибор Мераи, впоследствии первый биограф Имре Надя) был создан особый лагерь.

Попасть в лагеря посторонние могли только с разрешения федерального МВД, любые контакты находились под строгим наблюдением. Венгерские беженцы не имели свободы передвижения, не могли покинуть лагерь и часто даже не получали газет. Югославские власти полагали, что получение какой бы то ни было информации о происходящем в Венгрии и вокруг нее может усилить нервозность и нежелательные настроения в иммигрантской среде и тем самым прибавит забот политической полиции. Только в феврале, по договоренности с эмиссарами правительства Кадара, было разрешено широкое распространение в лагерях венгерской пропагандистской литературы – в югославском руководстве по-прежнему считали репатриацию предпочтительным путем разрешения проблемы, но только с оглядкой на западное общественное мнение. В свою очередь венгерская сторона не прекращала заявлять претензий в адрес властей ФНРЮ, не создающих, по ее мнению, в лагерях условий для свободного волеизъявления, подвергающих беженцев давлению, якобы отговаривающих их возвращаться домой.

1 февраля возобновила работу смешанная венгеро-югославская комиссия по репатриации. К этому времени с венгерской стороны была усилена охрана границы, в течение нескольких дней около 2000 человек, пытавшихся бежать в Югославию, были остановлены, но все же массовое бегство продолжалось. Венгерские эмиссары убеждали югославских коллег плотно закрыть границу также и со своей стороны, отказавшись «в угоду Западу» впускать граждан ВНР на территорию ФНРЮ. Следующие заседания комиссии, состоявшиеся 12 и 18 февраля, посетили, по своему настоянию, представители Верховного комиссара ООН по делам беженцев. В ходе работы комиссии была заключена договоренность о местах передачи новых партий репатриантов венгерским властям. В середине – второй половине февраля в течение нескольких дней было передано более 750 беженцев (всего к этому времени более 970). Заседания комиссии проходили в довольно конфликтной обстановке: посланцы ООН открыто высказывались против репатриации, подвергали сомнению добровольность выбора многих беженцев. Вопреки требованиям венгерской стороны югославские власти вплоть до августа 1957 года держали границу по сути дела открытой, принимая беженцев. Вместе с тем они усилили давление на иммигрантов в целях добиться их возвращения на родину.

В отличие от правительства Австрии правительство ФНРЮ поначалу хотело минимизировать участие западных стран и международных организаций в решении проблемы беженцев, делая главную ставку на достижение договоренности с правительством ВНР относительно репатриации. Проблема беженцев доставляла Тито и его команде не только материальные, но и политические неудобства: руководство ФНРЮ, подвергавшееся сильному (не в последнюю очередь экономическому) давлению СССР, опасалось развития событий по сценарию 1948 года и прилагало усилия для нормализации отношений как с СССР, так и с соседней кадаровской Венгрией, осложнившихся в условиях венгерского кризиса. Только в силу большой материальной нужды оно интенсифицировало обращения к Западу за помощью. В феврале министр внутренних дел федерального правительства С. Стефанович провел пресс-конференцию, где заявил, что решение задач по обеспечению венгерских беженцев всем необходимым превосходит силы югославских властей, была впервые официально выражена готовность разрешить выезд на Запад тем лицам, которые пожелают. В свою очередь и Верховный комиссар ООН по делам беженцев О. Линдт на пресс-конференции, состоявшейся в конце января, признал, что массовый приток венгерских беженцев в Югославию стал проблемой, решение которой невозможно без участия международных организаций. Правительство ФНРЮ получило заверения в том, что его затраты будут возмещены через международный фонд, предназначенный для помощи мигрантам (United Nations Refugee Foundation), югославские представители были приглашены для участия в качестве наблюдателей в работе исполкома этого фонда. Однако выделенные в это время средства (50 тыс. долларов, полученных по линии Международного Красного Креста, и ряд других довольно мелких вливаний) явно не были достаточными. В этих условиях югославские власти настоятельно ставят вопрос об эвакуации 5 тыс. беженцев в другие страны, грозя также плотно закрыть со своей стороны югославско-венгерскую границу, если при содействии Запада не будет срочно решен вопрос о материальном обеспечении беженцев. Свои попытки договариваться с правительством Я. Кадара относительно репатриации многих беженцев представители ФНРЮ в ходе встреч с эмиссарами ООН вполне резонно объясняли неготовностью Запада оказать Югославии действенную помощь. Министр внутренних дел ФНРЮ С. Стефанович заявлял также на пресс-конференции, что именно непроясненность вопроса с возможностью выезда на Запад заставляет беженцев думать о возвращении домой.

В ответ на это и подобные заявления активизируются усилия международных структур по переправке части мигрантов в другие страны. С 30 января в Белграде функционировал временный офис Верховного комиссара ООН по делам беженцев, призванный координировать все вопросы, связанные с реализацией программы помощи мигрантам (в том числе контролировать распределение средств). В его работе принимали участие представители межправительственной комиссии по вопросам европейской миграции (ICEM), подключение этого ведомства, теснее связанного с правительствами отдельных государств, ускорило оформление выезда части беженцев на Запад. Правительственные эмиссары из разных стран посещали лагеря, под наблюдением сотрудников ведомства Верховного комиссара отбирали людей для выезда в соответствующие страны – Францию, Бельгию, ФРГ, Канаду и т. д.; образовался своего рода рынок рабочей силы. По данным комиссии ООН, к середине марта подавляющее большинство эмигрантов (из примерно 18 тыс. оказавшихся в Югославии) заявило о желании выехать на Запад. К этому времени приток людей из Венгрии резко уменьшился (почти все желавшие покинуть страну успели это сделать), что давало возможность постепенно направить решение проблемы в более спокойное русло, с подключением всех заинтересованных сторон. В связи с тем, что в Австрии к этому времени число беженцев заметно уменьшилось, Верховный комиссар ООН в конце апреля обращается к правительству этой имевшей большой опыт приема мигрантов страны с просьбой согласиться временно принять за счет ООН 5 тыс. венгров из числа эмигрировавших в Югославию; в течение 4 месяцев их было обещано переправить в другие страны. Австрийское правительство дало после кратковременных колебаний согласие, восприняв просьбу с большим удовлетворением как знак высокой международной оценки усилий Австрии по приему венгерских беженцев, однако еще большее удовлетворение вызвал отзыв ведомством ООН ранее поступившей просьбы. Ведь проблемы, связанные с приемом «своих собственных» (прибывших непосредственно из Венгрии) иммигрантов, продолжали и в Австрии сохранять определенную остроту.

Венгерские представители, настаивая на репатриации своих граждан, выражали недовольство слабым откликом мигрантов на призывы к возвращению и обвиняли правительство ФНРЮ в двойственности, непоследовательности и заигрывании с Западом. С югославской стороны в свою очередь звучали упреки в адрес венгерских эмиссаров (членов совместной комиссии по репатриации) в неспособности проводить эффективную работу среди беженцев, в том числе агитационно-пропагандистскую. И это было недалеко от истины. Так, при посещении лагерей членами комиссии по репатриации мигрантов зачастую нервировало, когда они вдруг видели знакомых им по Венгрии офицеров госбезопасности (AVH), от которых им трудно было ожидать чего-либо хорошего. С другой стороны, и югославские чиновники могли своими глазами наблюдать грубый прием беженцев на пограничных контрольно-пропускных пунктах, что охлаждало их готовность сотрудничать с правительством Кадара, поскольку вызывало опасения, что венгерские партнеры будут и далее компрометировать перед лицом западного общественного мнения имидж нейтральной Югославии, «вступившей в сговор» с советским сателлитом за счет тысяч венгерских граждан, бежавших от преследований. Несмотря на препятствия венгерских спецслужб, до адресатов в югославских лагерях иногда доходили письма из дома с советами не возвращаться при сложившихся обстоятельствах, и это лишний раз заставляло задуматься тех, кто изначально выражал готовность добровольно вернуться на родину. Вместе с тем плохие условия жизни в лагерях, равно как и более медленное (в сравнении с Австрией) оформление разрешений выехать на Запад служили для беженцев мотивами выбора в пользу репатриации. Тем не менее число согласившихся вернуться из Югославии домой к началу апреля, по некоторым данным, не превышало 2100 человек, что было в несколько раз меньше количества желающих отправиться в западные страны. Это объяснялось помимо всего прочего и тем, что 31 марта подходил к концу срок, в течение которого в соответствии с объявленной 29 ноября амнистией беженцы должны были вернуться на родину. Вероятно, при более эффективной постановке дела со стороны правительства Кадара показатель мог бы быть более высоким – ведь с массовым выездом на Запад происходили задержки (из беженцев, весной 1957 года заявивших желание мигрировать на Запад, лишь меньше половины в течение последующих 4 месяцев получили разрешение на выезд; США фактически еще в апреле установили мораторий на прием новых мигрантов). В этих условиях многие разочаровались и уже всерьез стали рассматривать репатриацию в качестве альтернативы.

В мае 1957 года Югославию вновь посетил Верховный комиссар ООН по делам беженцев, выразивший неудовольствие тем, что представители Международного Красного Креста не были допущены к местам репатриации венгерских беженцев, в частности несовершеннолетних. 7 мая он сделал официальное представление министру внутренних дел ФНРЮ, поставив под сомнение добровольность возвращения в Венгрию некоторых подростков 14–16 лет. В конце мая – начале июня по требованию Верховного комиссара ООН группа иностранных журналистов была допущена в лагеря. Хотя их прием был обставлен настоящей показухой, впечатления оказались однозначно плохими – в репортажах, опубликованных в западной прессе, проводились прямые параллели с концлагерями времен Второй мировой войны. После этого югославские власти несколько улучшили условия проживания и культурного обеспечения в лагерях, особенно тех, где пребывало много несовершеннолетних – среди прочего были организованы курсы английского и французского языков для молодежи, желающей отправиться на Запад, начали проводиться спортивные состязания. Активизируется обучение детей по программам венгероязычных югославских школ, из Воеводины в лагеря приглашаются учителя (а также священнослужители), владеющие венгерским языком. Кое-где организуются кинопоказы. Западные эмиссары настаивали на более активном участии Международного Красного Креста (и его национальных организаций, представляющих развитые страны) в обустройстве лагерей. Эта настойчивость приносила свои результаты. Так, на средства шведского Красного Креста была оборудована скромная база отдыха для несовершеннолетних беженцев на Адриатическом море, закуплен спортивный инвентарь. В лагерях стали более широко распространять югославскую венгероязычную газету «IJj szo» («Новое слово»), издающуюся в Нови-Саде. Из нее читатели могли почерпнуть официальную югославскую версию венгерских событий, сильно отличавшуюся от той, которая преподносилась советской и венгерской пропагандой (как следует из отчетов эмиссаров, занимавшихся вопросами репатриации, это вызывало явное неудовольствие венгерской стороны).

Как бы то ни было, условия пребывания мигрантов в лагерях по-прежнему оставляли желать много лучшего. Американская делегация, посетившая в июле 1957 года ряд лагерей, составила впечатление о том, что многие беженцы попросту голодали.

Одна из главных проблем заключалась в медленном перечислении финансовых средств из международных фондов, и это касалось в первую очередь Югославии. Австрия приняла значительно больше венгерских иммигрантов, но их отток на Запад из этой страны был налажен, как уже отмечалось, значительно быстрее, нежели из Югославии. Перечисление средств в Австрию также осуществлялось быстрее, больше активности проявляли, когда дело касалось помощи этой стране, американские и европейские благотворительные организации.

Из более чем 180 тыс. зарегистрированных в Австрии беженцев до конца июня 1958 года около 155 тыс. двинулось дальше, в другие страны. Выезд продолжался и в последующие месяцы. Так, сообщение о казни Имре Надя 16 июня 1958 года охладило решимость части мигрантов добиваться возвращения на родину, а напротив, подтолкнуло их к поискам удачи далеко от родной земли. Всего в Австрийской республике осталось примерно 18 тыс. беженцев. Фонд помощи беженцам ООН поддержал программу их интеграции в австрийское общество, выделив на нее 3,5 млн долларов, в том числе на создание 500 квартир для беженцев, совершенствование системы школьного образования для этнических венгров.

Многие венгры были заняты на строительных, сезонных, сельскохозяйственных работах, но люди, обладавшие более высокой квалификацией, как правило, работали по специальности, хотя и получали в среднем на 20–30 % меньше граждан Австрии. Согласно статистическим данным, в США эмигрировало 32 тыс. человек, в Канаду – 24 тыс., в Великобританию – 20 тыс., по 9-14 тыс. в ФРГ, Францию, Швейцарию, около 8 тыс. в Австралию. Среди стран, принявших беженцев, были также Швеция, Италия, Израиль, Южно-Африканский Союз, Голландия, Дания, Бельгия. В Венгрию из Австрии в 1957–1958 годах вернулось около 8 тыс. человек.

В Югославии на 5 июня было зарегистрировано более 19 тыс. венгерских иммигрантов, однако реально в это время в стране находилось около 14 тыс. (остальные успели выехать на Запад либо вернуться в Венгрию). В августе в ФНРЮ оставалось около 8 тыс. беженцев. В это время возобновила работу смешанная венгероюгославская комиссия по репатриации, но она не добилась серьезных результатов – в Югославии активизировали свою деятельность западные эмиссары, оформлявшие венгерским беженцам право на выезд в страны Запада. Тогда же, в августе, в соответствии с заключенным двусторонним соглашением новых беженцев перестали принимать, отдавая их в руки венгерских пограничников. Насколько можно судить по источникам, несколько активизируется также сотрудничество венгерских и югославских спецслужб в деле депортации беженцев с Запада в Венгрию.

К середине октября из Югославии было переселено 12 тыс. мигрантов, а в начале 1958 года в ведомстве Верховного комиссара ООН вопрос признали в основном решенным, белградский офис ведомства был закрыт. По данным, приводимым в литературе, из 19 857 зарегистрированных венгерских граждан, с 23 октября 1956 года по 31 декабря 1957 года нашедших временное пристанище на территории ФНРЮ, около 16 370 эмигрировали потом на Запад (больше всего во Францию, Бельгию, США), примерно 2770 были репатриированы в Венгрию. В югославское общество интегрировалось около 650 человек. Власти проявили интерес к оставлению в ФНРЮ лиц, получивших техническое и военное образование (и не в последнюю очередь тех, кто проходил военную подготовку в СССР).

В целом можно констатировать, что реакция ФНРЮ на массовый исход венгров с родины была амбивалентной и менялась с течением времени по мере изменений степени вовлеченности югославского правительства в развитие событий в Венгрии и вокруг нее. На политику ФНРЮ в данном конкретном вопросе оказывали влияние общая позиция Тито и его команды, занятая в дни венгерской революции, состояние отношений ФНРЮ как с СССР и советским блоком, так и со странами Запада, активная внешняя политика Югославии, в том числе в странах «третьего мира». Власти ФНРЮ стремились сохранить нормальные отношения с СССР и соседней ВНР, не желали давать поводов для углубления кризиса по сценарию 1948 года. В то же время они заботились о репутации Югославии как нейтрального государства с независимой внешней политикой, а потому дистанцировались от любых попыток заставить играть себя по правилам, продиктованным Москвой. Столкнувшись с большим наплывом беженцев, Югославия после определенных колебаний приняла их, поскольку хотела избежать негативного отклика международного общественного мнения на свои действия. Проблемы, связанные с пребыванием 20 тыс. венгерских иммигрантов на территории ФНРЮ, могли быть решены только с международной помощью.

Судьбы венгерских беженцев на Западе после отъезда их из Австрии и Югославии складывались по-разному, процесс адаптации к новой среде, интеграции в общества принимающих стран был зачастую болезненным. Не все могли найти работу по специальности, были случаи, когда врачи становились шоферами, университетские преподаватели гардеробщиками. Но многие люди, напротив, смогли найти себя в «новой жизни» – недавние рабочие преуспевали в бизнесе, становились журналистами эмигрантских СМИ и т. д. Таким образом, изучение судеб тысяч мигрантов дает многочисленные примеры как восходящей, так и нисходящей социальной мобильности.

Особую категорию беженцев (точнее, невозвращенцев) составили венгерские спортсмены, не вернувшиеся на родину с мельбурнской летней олимпиады, состоявшейся в ноябре – декабре 1956 года в Австралии. Выступление венгерских олимпийцев, занявших 3-е место в неофициальном командном зачете после СССР и США, стало не просто триумфом, дополнившим некоторыми новыми штрихами сложившийся в западном общественном мнении положительный образ страны, борющейся за суверенитет. Оно стало своего рода компенсацией ущемленного национального достоинства.

Венгерские спортсмены, выразившие желание остаться на Западе, не были лишены венгерского гражданства. Лишение беженцев и невозвращенцев гражданства применялось кадаровской властью лишь в редких случаях, что было связано с установкой на проведение объемной пропагандистской работы, призванной убедить эмигрантов в необходимости репатриации (утрата гражданства заведомо отсекала бы для многих возможность возвращения на родину; лишать гражданства активных противников режима также не хотели – как граждане они должны были нести ответственность за любые действия, направленные против власти). Специально для беженцев волны 1956 года начинает издаваться газета «Magyar Szemle» («Венгерское обозрение»). Уже в конце 1950-х годов в политике ВСРП проявилось стремление к восстановлению связей с невраждебной частью эмиграции, организуется ряд туристических поездок в Венгрию делегаций, составленных из эмигрантов (как правило, людей, нашедших себя на Западе, и в силу этого достаточно влиятельных в эмигрантской среде и при этом лояльных кадаровскому коммунистическому режиму; о приглашении активных политических оппонентов речи, разумеется, не шло). Расчет делался на то, что многие из тех, кто не хочет вернуться насовсем, все же надеются поддерживать связи с родиной. Приезды этих делегаций обставлялись показухой, кадаровские власти вкладывали средства в свой пропагандистский проект, полагая, что, вернувшись в страны пребывания, хотя бы некоторые из приглашенных своими рассказами развеят опасения своих менее удачливых соотечественников, опасающихся возвращаться на родину. Работа с представителями венгерских диаспор в ряде случаев использовалась и для установления более тесных связей с теми или иными странами – задача выхода Венгрии из вне неполитической изоляции была для кадаровского режима одной из приоритетных. Согласно сформировавшимся к концу 1950-х годов твердым установкам, вести пропаганду в пользу репатриации надо было так, чтобы не осложнялись отношения с западными странами.

Как бы там ни было, вернулось, по данным И. Мюрбер, не более 7 % мигрантов волны 1956 года (примерно 13 тыс. человек). Если даже считать эту цифру несколько заниженной (не принимающей во внимание всех тех, кто вернулся после 1958–1959 годов), следует заметить, что в выступлениях Кадара число возвращенцев сильно преувеличивалось. Так, в январе 1958 года венгерский лидер говорил о 28 тыс. вернувшихся, а в октябре 1960 года с трибуны Генассамблеи ООН о 40 тыс. репатриантов. Т. е. речь шла уже о каждом пятом беженце (манипуляции с цифрами облегчались тем, что в конце 1950-х годов в Венгрию возвращались и представители других волн эмиграции – в том числе, кстати говоря, и из СССР). Для Кадара возвращение беженцев домой было вопросом престижа, голосом в пользу режима, доказательством его легитимности, как и свидетельством успеха, результативности проводимой политики. А потому режим уделял столь большое внимание программе репатриации, ее пропагандистскому обеспечению.

Дьердь Ацел, в 1960-е годы постепенно выдвигавшийся на роль главного идеолога ВСРП, в своих публичных заявлениях неоднократно подчеркивал нежелание венгерского правительства ограничивать свободу въезда в страну тех, кто бежал за границу в 1956–1957 годах. Среди прочего он заявил об этом в 1964 года на состоявшейся в Будапеште конференции международного Пен-центра.

Однако далеко не все вернувшиеся в Венгрию были приняты с обещанным радушием. Не так уж мало людей подверглось репрессиям за причастность к событиям осени 1956 года, имели место даже случаи смертных приговоров. Недоверие к репатриантам (особенно представителям интеллигенции) проявлялось и при приеме на работу. Некоторые из вернувшихся, разочаровавшись в сделанном выборе, пытались вновь покинуть страну.

Кадаровский режим, призывая беженцев к возвращению, пытался компенсировать потери рабочей силы, утрату части интеллектуального потенциала общества, серьезный демографический ущерб, вызванный массовым исходом населения. Венгрия в любом случае осталась в проигрыше, выиграла же соседняя Австрия, хорошо наладившая прием и обеспечение десятков тысяч мигрантов. Предпринятые австрийским правительством и обществом в конце 1956–1957 годов усилия снискали международное признание. Это способствовало повышению политического и морального авторитета нейтрального среднеевропейского государства, только в 1955 году восстановившего свой полный суверенитет. Правительство Ю. Рааба сумело заставить работать в свою пользу последствия серьезного международного кризиса, придать своим действиям демонстративно-пропагандистский эффект, показать способность нейтральной Австрии в сотрудничестве с международными организациями решить сложнейшую, общеевропейского значения гуманитарную проблему. Вместе с тем была продемонстрирована роль международных механизмов и многосторонней дипломатии в разрешении подобного рода гуманитарных проблем. Массовый наплыв венгерских беженцев в Австрию и Югославию (а оттуда во многие страны мира) лишний раз показал, что отдельным государствам не под силу справиться с решением всего комплекса возникающих в таких случаях задач в одиночку, без помощи всего мирового сообщества. Интересы вовлеченных сторон не всегда совпадали, что вело к затягиванию в решении проблемы. Тем не менее генеральный секретарь ООН Д. Я. Хаммаршельд и многие наблюдатели в мире высоко оценили акцию помощи венгерским беженцам, которую удалось осуществить на должном уровне без лишних бюрократических проволочек (особенно в сложнейших условиях конца ноября – декабря 1956 года, когда с неожиданным наплывом в течение считанных недель более 100 тыс. мигрантов Австрия оказалась перед лицом серьезнейшего вызова, способного повлечь за собой социально-гуманитарную катастрофу). Проблема беженцев из стран Восточной Европы неоднократно приобретала остроту и в последующем, и при попытках ее решения был так или иначе востребован сохранявший свою актуальность опыт 1956–1957 годов.

С решением проблемы беженцев волны 1956 года снижается напряженность в венгерско-австрийских отношениях. В октябре 1958 года Австрия признала кадаровское правительство, министр иностранных дел Венгрии Э. Шик побывал в Вене, был хорошо принят, в двусторонних отношениях обозначился перелом. По мере дальнейшего их развития коренным образом трансформировался образ австро-венгерской границы в официальной пропаганде кадаровского режима. В конце 1950-х годов, когда венгерский вопрос муссировался в ООН, коммунистическая пресса Венгрии охотно обращалась к событиям осени 1956 года, чтобы напомнить обывателю о существовании империалистической угрозы. Граница «двух миров» ассоциировалась с провокациями мирового империализма, засылкой шпионов и диверсантов. Однако в 1960-е годы выход Венгрии из внешнеполитической изоляции, улучшение ее отношений с западными странами (и прежде всего активизация экономических контактов с Западом) сделали излишним и даже абсурдным слишком частое обращение к теме вмешательства империалистов во внутренние венгерские дела. В свою очередь и венгерско-австрийские отношения в 1960-1970-е годы не просто нормализуются, а становятся довольно тесными, вплоть до разрешения безвизовых поездок. Коммунист-прагматик Я. Кадар, приступивший к либерализации своего режима и предпринявший ряд экономических реформ, если верить некоторым свидетельствам, довольно легко нашел общий язык с другим прагматическим политиком, заботившимся прежде всего о материальном благосостоянии своих подданных – австрийским социал-демократом Б. Крайским. С канцлером капиталистического государства его связывали даже несколько более доверительные и неформальные отношения, нежели с первыми секретарями компартий социалистических государств (кроме Н. С. Хрущева, а также А. Дубчека). Соответственно и венгерско-австрийская граница превращается со временем в своего рода символ мирного сосуществования двух систем. Уже в 1965 году венгерские власти принимают решение о сносе технических заграждений на границе, восстановленных в начале 1957 года Драматические события «будапештской осени», включая массовый исход венгров в Австрию становятся не более чем эпизодом в богатой, многогранной истории взаимоотношений двух соседних народов, оставившим след в исторической памяти каждого из них, но не сильно отягощающим процесс взаимопонимания.