О некоторых существенных тенденциях последних лет в отражении российским историческим сознанием роли Запада в восточноевропейских кризисах времен холодной войны дает представление документальное научное издание, посвященное деятельности советских спецслужб в условиях венгерского кризиса 1956 года и их противостоянию западным спецслужбам. Для того чтобы выявить реальное место этого издания в отечественной историографии холодной войны, необходимо проанализировать его в более широком историографическом контексте.
В рассматриваемый сборник, весьма показательный для характеристики целого направления в современной российской историографии холодной войны, включено более 150 документов из Центрального архива ФСБ, РГАНИ, РГВА, раскрывающих деятельность советских силовых структур в условиях венгерского кризиса осени 1956 года. Большинство представленных документов впервые вводится в научный оборот. Исключение составляют, прежде всего, донесения министра обороны СССР Г. К Жукова и председателя КГБ И. А. Серова из Будапешта в ЦК КПСС, публиковавшиеся ранее. Правда, у компетентного читателя складывается впечатление, что некоторые из ранее не опубликованных документов все же использовались в 1950-е годы при выполнении определенных политико-идеологических заказов – фабрикации судебного дела Имре Надя (премьер-министра Венгрии, казненного в 1958 году по обвинению в государственной измене и оправданного Верховным судом Венгрии в 1989 году), подготовке ряда пропагандистских публикаций, призванных разоблачать деятельность западных спецслужб в Венгрии, а также выступлений советских и венгерских представителей с трибуны ООН при обсуждении доклада специальной комиссии, изучавшей ситуацию в Венгрии после советского военного вмешательства.
Представленные в сборнике донесения в центр по линии КГБ (в том числе документы особых отделов при частях Советской Армии), а также МВД, министерства обороны, комитета информации при МИД СССР, посольства СССР в Венгрии заполняют существенные лакуны в нашем знании о некоторых аспектах венгерского кризиса, поскольку дают представление о тех конкретных задачах, которые ставились перед советскими спецслужбами в Венгрии в дни «наведения порядка» в ноябре-декабре 1956 года, после решающей советской военной акции 4 ноября и силового приведения к власти нового, абсолютно лояльного руководству СССР правительства во главе с Яношем Кадаром, на смену утратившему контроль над обстановкой, а главное, вышедшему из повиновения Москвы правительству Имре Надя. Как выясняется из документов, структуры КГБ и МВД занимались в Венгрии разоружением бойцов повстанческих отрядов, выступивших в конце октября против венгерского коммунистического режима и ввода в Будапешт советских войск для пресечения беспорядков. В их функции входили также охрана объектов, патрулирование и поддержание комендантского часа, сбор оружия у населения (все оружейные склады в стране были фактически опустошены, а число разоруженных спецслужбами людей превысило 3 тыс. человек), ликвидация подпольных типографий. Подразделение МВД СССР осуществляло задержание и арест оппозиционно настроенных лиц, в том числе задержание свергнутого премьер-министра Имре Надя и его соратников при выходе 21 ноября из югославского посольства, где те нашли убежище 4 ноября, и последующую незаконную переправку их в Румынию – в одном из документов дается подробное описание важных этапов этой акции, правда, без необходимых комментариев. Советские спецслужбы были причастны и к разгону оппозиционных демонстраций, а также всевенгерского съезда рабочих советов, на котором могло быть провозглашено создание альтернативной правительству Кадара общегосударственной структуры. Вплоть до конца ноября, в условиях крайней непопулярности нового правительства, массового саботажа венгерским обществом всех его постановлений и явной слабости венгерских силовых структур, преданных новой власти, на плечи советских спецслужбистов вообще ложилась главная нагрузка в деле нейтрализации любой оппозиционной активности. Существенна роль советников из КГБ и в восстановлении венгерских спецслужб после событий 1956 года.
Публикуемые документы раскрывают довольно сильные антисоветские настроения в венгерском обществе, в массе своей не принявшем силового вмешательства извне в целях разрешения глубокого внутриполитического кризиса (само пребывание советского воинского контингента на территории Венгрии после вступления в силу в 1955 году государственного договора о восстановлении полного суверенитета Австрии воспринималось как нелегитимное). В одной из докладных записок, относящихся к ноябрю, откровенно признается, что «большинство населения продолжает относиться к советским войскам недружелюбно и даже враждебно». Это касалось и основной массы пролетариата, и военнослужащих Венгерской Народной армии, которая не только не могла быть надежным союзником советских войск при ликвидации вооруженного сопротивления повстанцев, но фактически распалась, многие солдаты и офицеры армии, как и сотрудники полиции, выступали с оружием в руках в повстанческих отрядах либо участвовали в других акциях сопротивления внешней силе. Полицейских нередко приходилось разоружать, а из отделений полиции изымать оружие. Донесения сотрудников КГБ не только раскрывают многообразие форм сопротивления общества новой власти, но и свидетельствуют о тех трениях, которые возникали в ноябре 1956 года между советским военным командованием и структурами госбезопасности, с одной стороны, и представителями венгерских властей в центре и на местах, с другой. Не желая выглядеть в глазах широкого общественного мнения в роли коллаборационистов, чиновники разных госучреждений, функционеры местных советов, начальники отделений полиции и т. д. занимали, как правило, более умеренную позицию в отношении противников режима, иногда напрямую саботируя и бойкотируя жесткие меры по нейтрализации оппозиции (жалобы на отсутствие твердого руководства с венгерской стороны – общее место в донесениях сотрудников КГБ СССР в центр). Со всей остротой стояла на протяжении не одного месяца и проблема лояльности правительству Кадара сотрудников венгерских силовых структур.
С особым интересом читаются документы, свидетельствующие о неоднозначных настроениях советских солдат и офицеров, участвовавших в новой «венгерской кампании». Их глубокий, обстоятельный анализ должен стать предметом самостоятельной статьи.
Документы предваряются большой по объему вступительной статьей. Ее концепцию и задачи, поставленные авторами перед собой, в определенной мере раскрывает само название: «Инспирированная революция (западные спецслужбы в венгерских событиях 1956 года)». Авторы (кстати сказать, не указанные) не считали нужным выявлять и анализировать внутренние истоки венгерского кризиса, очевидно, будучи уверенными в том, что драматические события «будапештской осени» были всецело инспирированы извне западными спецслужбами (а также Ватиканом), преследовавшими свои подрывные цели. А потому, по их мнению, оправдан и вполне самодостаточен такой ракурс рассмотрения венгерского кризиса, при котором он представляется лишь важным эпизодом в противоборстве спецслужб в условиях холодной войны, и не более того. Эта установка нашла отражение не только во вступительной статье, но и в хронологии событий, где содержится подробная информация прежде всего об американских директивах, связанных с деятельностью спецслужб, о том, как планировались и осуществлялись отдельные акции.
Принципиальная позиция коллектива составителей заявлена как в резюме, так и уже в первых строках книги: речь идет о «тщательно спланированной и скоординированной экспансии западных спецслужб против ВНР», рассматривавшейся ими как «слабое звено» в стратегической парадигме советского блока. Более того, венгерские события 1956 года явились якобы одной из первых в истории «цветных» («оранжевых» и т. д.) революций, организованных спецслужбами США и западноевропейских стран во второй половине XX и начале XXI в. За ними последовали другие антисоветские и антироссийские «диверсии» американских и прочих западных спецслужб – в Чехословакии в 1968 году, в Польше в 1980-е годы, в странах Восточной Европы в конце 1980-х годов, а затем, уже после распада СССР, в бывших советских республиках – на Украине, в Грузии, Молдавии и т. д. Венгерские события 1956 года и украинская «оранжевая» революция 2004 года рассматриваются, таким образом, как звенья одной цепи.
По мнению составителей книги, «трагический финал венгерских событий 1956 года не наступил до настоящего времени», отголоски его, в частности, были слышны в протестных лозунгах людей, стоявших осенью 2006 года, в дни 50-летия тех драматических событий, перед национальным парламентом. «Задают ли молодые венгры себе вопрос: что приобрела их страна, обратившись к холодно-расчетливому миру Запада, и что потеряла, порвав почти все прежние связи с Россией?», – вопрошают авторы вступительной статьи. Строки, писавшиеся, кстати говоря, еще в период пребывания у власти в Венгрии до выборов весны 2010 года социалистического правительства, для которого тесные экономические связи с Россией были одним из краеугольных камней внешнеполитической концепции.
Действительно, организаторы ряда уличных политических митингов 2006 года настойчиво пытались актуализировать в историческом сознании венгерской нации память о событиях 1956 года, возродить некоторые символы «будапештской осени», вызвать к жизни «духи прошлого». Так, в некоторых массовых действах тех недель, свидетелем которых был и автор этих строк, открыто имитировались и даже цитировались конкретные формы и проявления массового движения 1956 года, подобно тому как осенью 1956 года молодежь следовала традициям 1848 года, что проявилось тогда и в выборе маршрутов шествий, и в специфической форме изложения требований в прокламациях из 12–16 пунктов. В 2006 году основные митинги проходили в эпицентрах наиболее бурных событий 50-летней давности. Толпа, как и в 1956 году, размахивала национальными флагами с дырой посередине – на месте зияющей дыры после 1949 года красовался герб ВНР. Все это содержало в себе ярко выраженные элементы карнавальности и бутафории. Достаточно сказать об извлеченном из музейных запасников и заведенном, «рычащем» советском танке, призванном, по мнению политиков новой генерации, символизировать преемственность в событиях. Игра на параллелях между происходившим осенью 1956 года и осенью 2006 года проявилась во многих митинговых речах. В который уже раз политики, зачастую родившиеся уже после 1956 года, апеллировали к наследию «будапештской осени» для того, чтобы скомпрометировать своих же сверстников в глазах потенциальных избирателей. Между тем кардинальное различие событий 1956 и 2006 годов особенно четко проступало при сопоставлении их внешнеполитических аспектов. Это хорошо понимали и венгерские правые, склонные к националистической риторике. Ведь в отличие от осени 1956 года теперь уже не было ни малейших оснований говорить хотя бы о минимальном российском вмешательстве во внутренние дела суверенного государства, о стоящих на повестке дня задачах национально-освободительного характера. В силу этого любые попытки проведения параллелей носили заведомо фарсовый характер. Молодежь, митинговавшая осенью 2006 года у стен парламента, адресовала свои конкретные претензии отнюдь не Москве, а своим собственным властям, не сумевшим справиться с экономическими проблемами. Совершенно некорректной и недобросовестной представляется и попытка составителей рецензируемого труда «сыграть» на параллелях.
Большое внимание во вступительной статье уделяется подробному описанию планов и конкретных действий ЦРУ в отношении СССР и его восточноевропейских союзников с конца 1940-х годов. Цитируемые американские директивы свидетельствуют о том, что в Вашингтоне отдавали несомненное предпочтение мирным средствам достижения своих внешнеполитических целей в Восточной Европе и, кроме того, осознавали, что вопреки всем наступательным декларациям, соответствовавшим доктрине «освобождения» администрации Д. Эйзенхауэра, реальные возможности воздействовать на ситуацию в стране, относящейся, согласно ялтинско-потсдамским договоренностям, к советской сфере влияния, были весьма ограниченны. Тем не менее задачи ослабления советского влияния в Центральной и Юго-Восточной Европе, поощрения национального коммунизма, «титоизации» коммунистических режимов и т. д. неизменно считались актуальными, на их решение были мобилизованы разнообразные средства поощрения оппозиции, психологического давления на общество, бойкот экономических связей и т. д. Вопрос, однако, заключается в том, насколько эффективны были все эти средства в принципе и какую роль они сыграли в конкретных условиях такого глубокого внутриполитического кризиса как венгерский осени 1956 года. Полноценный ответ на него невозможен, на наш взгляд, без обращения не только к внешним, но и к внутренним факторам.
Не уделяя сколько-нибудь значительного внимания анализу социально-экономического положения в Венгрии, политики правящей партии, настроений в обществе, авторы вступительной статьи последовательно и при этом бездоказательно проводят версию о венгерских событиях 1956 года как о «контрреволюционном путче», организованном остатками внутренней реакции при опоре на помощь Запада. Само восстание 23 октября явилось якобы результатом хорошо спланированного заговора, нити руководства которым тянулись за рубеж. Занимавшая монопольное положение в работах, изданных в СССР вплоть до 1988–1989 годов, эта версия была в дальнейшем признана научно несостоятельной и отброшена российской историографией, прежде всего вследствие глубокого изучения большого количества документов, введенных в оборот в 1990-е годы. Составителями рецензируемого сборника документов, судя по вступительной статье, она открыто реанимируется. Ссылки на новейшую литературу носят зачастую формальный характер, историографические достижения последних двух десятилетий игнорируются, в ряде случаев информация некритически берется из работ первой половины 1980-х годов венгерского партийного функционера Я. Береца, выполнявшего политический заказ по разоблачению «контрреволюции» 1956 года, а в 1989 году признавшего свою «необъективность». Это касается данных как о масштабах террора в Венгрии в дни октябрьских событий, так и о деятельности западных спецслужб. Круг конкретных персоналий, олицетворяющих собой западное вмешательство в венгерские дела, за неимением достоверных данных по-прежнему весьма узок, некоторые из них: британский военный атташе Каули или приехавший в Венгрию депутат бундестага ФРГ герцог фон Левенштайн – фигурировали еще в обвинительном деле Имре Надя.
Важно при этом заметить, что данный труд воспринимается как составная часть более широкого проекта, призванного выполнить определенные политические задачи: разоблачить на большом историческом материале непрекращающуюся подрывную антироссийскую деятельность западных, прежде всего американских спецслужб. Если факты не всегда вписываются в концепцию, тем хуже для фактов?
Непредвзятый читатель не может не обратить внимания на противоречие между концепцией, последовательно проводимой во вступительной статье, и содержанием публикуемых документов, по прочтении которых складывается более сложная, неоднозначная, а иногда и совсем иная картина происходившего. Так, из документов явствует, что, вопреки версии о заговоре, пик активности американских спецслужб в Венгрии пришелся отнюдь не на дни, предшествовавшие восстанию 23 октября, а на более позднее время, уже после 4 ноября, когда в условиях присутствия гораздо большего количества советских войск было еще труднее повлиять на ситуацию. При этом реальные масштабы шпионажа и всякого рода подрывной деятельности, проводимой извне, были и в это время явно не велики – в разных донесениях приводятся цифры от 6 до 12 разоблаченных агентов. Многие подозрения относительно «шпионской» работы тех или иных лиц (сотрудников Международного Красного Креста, приехавших в Венгрию с гуманитарными целями; западных дипломатов и журналистов; перебежчиков из Австрии; а также венгерских граждан), их сотрудничества со спецслужбами основывались на предположениях, вовсе не доказанных. И это при всем вполне понятном желании офицеров КГБ показать вышестоящему начальству свою эффективную деятельность по разоблачению вражеской агентуры. Многие из задержанных, как явствует из документов, в том числе иностранные подданные, были вскоре освобождены за неимением доказательств их враждебной деятельности. Наиболее правдоподобными выглядят свидетельства о сборе информации относительно дислокации советских воинских частей в Западной Венгрии в ноябре 1956 года: в Австрии проявляли обеспокоенность, не перейдут ли советские войска границы под тем или иным предлогом, хотя бы в «погоне» за беженцами – в задачи советских спецслужб входило среди прочего противодействие массовому исходу венгров в Австрию, они активно участвовали в осуществлении пограничного контроля. Стремясь к получению разносторонней информации о положении в Венгрии, западные спецслужбы делали главный упор на работу именно с беженцами – на территории Австрии, в лагерях для беженцев. Нельзя, впрочем, отрицать и большого интереса западных военных атташе в самой Венгрии к новой советской военной технике.
Вообще случаи задержки лиц, перебежавших в Венгрию из Австрии, были немногочисленными, даже радикально настроенные представители венгерской антикоммунистической эмиграции не торопились на родину, ожидая более решительной помощи Запада «венгерскому делу». Австрийское же правительство проявляло немалую осторожность: венгерские события стали для него пробным камнем политики нейтралитета в соответствии с духом и буквой государственного договора об Австрии 1955 года. Когда бывший премьер-министр Венгрии (в 1946–1947 годах) Ференц Надь приехал в дни событий в Вену, его попросили побыстрее покинуть страну во избежание кривотолков. Не очень поощрялась с австрийской стороны и активность представителей радикальной русской эмигрантской организации НТС на венгерском направлении. Как довольно голословно отмечалось в одном из донесений, «фактически открытая австро-венгерская граница позволила проникновению в Венгрию большого количества реакционного элемента, хортистов и агентуры иностранных разведок». Однако конкретные факты, приведенные в представленных документах, не дают никаких оснований говорить о массовом проникновении с Запада политически активных лиц, а также агентуры иностранных разведок, даже в условиях хаоса конца октября – начала ноября, когда граница в течение более двух недель действительно была фактически открытой с венгерской стороны. Приводимые в одном из отчетов, адресованных в центр в начале 1957 года, данные о том, что до начала ноября на самолетах Красного Креста было доставлено с Запада в Венгрию 500 путчистов, а через западные границы хлынули многочисленные вооруженные группы, в составе которых было около 4 тысяч (!) хортистских и жандармских офицеров – плод откровенного мифотворчества, ни один из документов, рассматривающих конкретные факты, не подтверждает даже косвенным образом подобные масштабы активности западных спецслужб в Венгрии. Некритическое отношение составителей сборника к информации, содержащейся в некоторых публикуемых документах, отсутствие каких-либо комментариев на этот счет, сопоставления с другими источниками ставят под вопрос их профессиональную компетентность.
Утверждения об активной подрывной деятельности извне в канун восстания 23 октября выглядят в свете представленных документов особенно голословными. Факты хулиганского нападения на советских солдат, враждебности некоторых должностных лиц к гражданам СССР, антисоветская агитация свидетельствуют скорее об определенных настроениях в обществе, нежели о скоординированной подрывной деятельности. Западный след в подготовке восстания по документам не прослеживается.
Решение об осуществлении, начиная с 4 ноября, крупномасштабной военной акции по свержению действующего правительства И. Надя и приведению к власти нового правительства, принятое Президиумом ЦК КПСС 31 октября (надо сказать, после длительных колебаний), расценивается как безусловно оптимальное: «кто знает, какой еще более страшный счет человеческим жертвам могла бы принести братоубийственная резня в Венгрии, не будь туда вовремя введена мощная, способная сдержать буйные эксцессы военная сила?». Действительно, крайне жестокие эксцессы как в Будапеште, так и в провинции имели место в дни, предшествовавшие решающей советской акции. Достаточно напомнить о взбудоражившей всю мировую общественность кровавой драме у здания будапештского горкома партии 30 октября, когда жертвами насилия стали десятки человек. Как не без оснований писала 2 ноября одна из самых влиятельных западноевропейских газет, далекая от симпатий к коммунизму «Frankfurter allgemeine zeitung», охота на сотрудников госбезопасности превратилась в последние дни октября в «своего рода спорт». О правомерности такого сравнения свидетельствуют и некоторые документы, представленные в книге. На свободу было выпущено не только 3,5 тыс. политических заключенных, но не меньше, а, вероятно, даже больше уголовников, что придало происходившим в Будапеште событиям весьма своеобразную окраску и заставило через 12 лет пражских реформаторов 1968 года приложить все усилия для того, чтобы избежать развития событий по венгерскому варианту. Реальный, не мифологизированный опыт венгерских событий 1956 года (что правда, то правда) стал грозным предостережением для последующих поколений борцов с тоталитаризмом. При всем этом применительно к субботе 3 ноября, дню кануна решающей советской военной акции, можно, пожалуй, говорить о первых симптомах нормализации положения и консолидации, что подтверждает, на наш взгляд, правоту А. И. Микояна, который настойчиво и тщетно убеждал соратников по Президиуму ЦК КПСС не торопиться с силовым решением.
Мнение о том, что вмешательством в Венгрии Советская Армия спасла мир во всем мире, предотвратив более крупную бойню, не ново. Оно вполне перекликается с тем, что говорил Н. С. Хрущев в начале января 1957 года в интервью корреспонденту итальянской газеты «Messaggero». В устах советского лидера это было, однако, не более чем пропагандистской риторикой, предназначенной на экспорт, ответом на требования западного сообщества (в том числе с трибуны ООН) обосновать правомерность совершенной акции. Неоднократно публиковавшиеся записи заседаний Президиума ЦК КПСС конца октября 1956 года показывают, что в момент принятия решения Хрущев более реально оценивал ситуацию: «большой войны не будет». Отсутствие перспективы третьей мировой войны осенью 1956 года косвенно подтверждают и авторы вступительной статьи. Они не слишком далеки от истины, утверждая, что «никто из западных политиков и стратегов, раскручивая маховик подстрекательских речей и призывая венгерский народ к вооруженному восстанию против “власти Москвы”, вовсе не собирался “умирать за Венгрию”».
Поскольку позиции США и деятельности американских спецслужб в Венгрии и – шире – в Восточной Европе уделяется столь большое внимание, на этой теме стоит остановиться поподробнее. Скажем сразу: несогласие с априорной установкой на демонизацию роли западных спецслужб в венгерских событиях отнюдь не исключает признания необходимости жестко критиковать политику США в конкретно-исторических условиях венгерского кризиса 1956 года. В последние десятилетия и в самих США, и за их пределами немало сделано для ее критического изучения. Хотелось бы особенно выделить книгу венгерского эмигранта волны 1956 года, известного эксперта-политолога по восточноевропейским делам в истеблишменте демократической партии США Чарльза Гати, убедительно показывающего, что эта политика не отличалась продуманностью и дальновидностью. Концепция «освобождения», лежавшая в основе восточноевропейской политики США с 1953 года, носила в целом декларативно-пропагандистский характер и мало соответствовала долгосрочным американским интересам в Европе. И это независимо от того, в какой мере стоял за ней необоснованный оптимизм в отношении возможностей потеснить «мировой коммунизм» с завоеванных позиций. Освободительная риторика американской пропаганды приносила вред уже тем, что только ужесточала внутреннюю политику коммунистических режимов Восточной Европы, заставляя спецслужбы повсюду выискивать американских агентов, и ухудшала жизненный уровень населения, поскольку способствовала увеличению затрат на вооружение. Кроме того, наступательная риторика не сопровождалась созданием по-настоящему эффективных структур для осуществления разведывательной деятельности: конкретные неудачи американской политики в отношении Венгрии Гати склонен объяснять не только концептуальными пороками (изъянами доктрины «освобождения», впоследствии пересмотренной), но и элементарной нехваткой квалифицированных экспертов-страноведов, в том числе эффективно работающей агентуры ЦРУ в самой Венгрии. Слабость и даже сознательное лицемерие политики команды Эйзенхауэра проявились не только в отсутствии продуманных действий на фоне шумной риторики «освобождения» (для расшифровки аббревиатуры НАТО автор предложил свою, не лишенную остроумия формулу: No Action, Talk Only — нет действия, только разговоры), но и в противоречии между декларированными решениями и неспособностью или нежеланием проводить их в жизнь.
Заверив в дни венгерского кризиса Москву по дипломатическим каналам в отсутствии интересов США в регионе, всецело относящемся к советской сфере влияния, Вашингтон вопреки всей своей предшествующей «освободительной» риторике молчаливо согласился с существующим порядком вещей, понимая, что СССР не «отпустит» страну, граничащую с нейтральной, но прозападной Австрией и независимой, хотя и коммунистической Югославией. В то же время США ни разу не призвали повстанцев к сдержанности, что в тех условиях было бы единственно правильным решением. Вместо того чтобы выступить с конструктивными дипломатическими инициативами (например, с рекомендацией о поездке в Будапешт генсека ООН или с предложением обсудить вопрос об обоюдном сокращении вооруженных сил в Европе или ликвидации некоторых американских военных баз в обмен на вывод советских войск из Венгрии), госдепартамент позволил радиостанции «Свободная Европа» пропагандировать заведомо невыполнимые задачи. Декларируя во всеуслышание намерение заставить коммунистов отступить, в осуществление которого оно и само едва ли верило, правительство США ввело в заблуждение весь мир. Главными же жертвами безответственной политики оказались молодые венгры. Поощряя и подогревая с помощью пропаганды их максималистские требования, администрация Д. Эйзенхауэра, отчасти под влиянием «ястребов», имевшихся в Пентагоне и настаивавших на более решительных действиях против СССР, манипулировала их страданиями, сделав венгерских повстанцев пешками в великой «шахматной партии», по известной метафоре Г. Киссинджера.
Таким образом, американские спецслужбы в ходе венгерских событий оказались не на высоте прежде всего в профессиональном отношении. Они недостаточно глубоко знали внутриполитическую ситуацию в стране и тем самым явно недооценили возможности открытых выступлений оппозиции, оказались к ним неподготовлены, в определенной мере даже «проморгали» начало событий и только в последующие недели, уже в ноябре, стали ускоренно наверстывать упущенное, несколько активизировав в узких пределах возможного агентурную работу, усилия по налаживанию связей с оппозицией. Венгерское восстание высветило слабости в работе ЦРУ и ряда других американских структур на восточноевропейском направлении. Внимательное же прочтение представленных в сборнике документов, в которых есть хоть какие-то упоминания об агентурной деятельности западных спецслужб, скорее подтверждает (очевидно, вопреки желанию составителей книги) правоту построений Гати, нежели версии о «контрреволюционном путче», инспирированном извне.
Работа над научным аппаратом книги и археографическим описанием публикуемых документов выполнена не только не профессионально, но и крайне недобросовестно. Нет, как правило, ссылок на первые публикации тех документов, которые давно введены в научный оборот, а в данном издании опубликованы повторно. Очень много неточностей в биографических справках, иногда, например, к числу осужденных после 1956 года в самой Венгрии отнесены люди на самом деле эмигрировавшие, как, например, видная деятельница венгерской социал-демократии Анна Кетли – министр в коалиционном кабинете Имре Надя. Она выехала в начале ноября в Вену для участия в сессии Социнтерна и там застала ее советская военная акция 4 ноября. Оставшись в эмиграции, Кетли позиционировала себя в качестве члена незаконно свергнутого венгерского правительства. Неправильно транскрибируются венгерские имена, фамилии, географические названия, составители, не владеющие венгерским языком и источниками на этом языке, некритически переносили в свой труд те или иные сведения из материалов КГБ середины 1950-х годов, не удосужившись перепроверить. Комментарии к документам почти отсутствуют, что противоречит элементарным принципам публикации источников. Соответственно не обращено внимание на явные неточности, встречающиеся в документах. Так, процесс по делу Ласло Райка состоялся в 1949 году, в условиях разгоравшегося советско-югославского конфликта, а не в 1946 году, видный же деятель радикального крыла венгерской оппозиции осени 1956 года Й. Дудаш к делу Райка не имел отношения.
Во вступительной статье и биографических справках доминирует черно-белый подход, иногда огульно осуждаются как враги коммунистического режима люди, занимавшие весьма неоднозначную политическую позицию. Зачастую не проводится должного водораздела между различными идейно-политическими течениями, представленными в событиях; все политически активные лица, не поддержавшие так или иначе советскую военную акцию, безразборно оказываются в одном «контрреволюционном» лагере. Среди них и влиятельный деятель левого крыла партии мелких хозяев 3. Тилди, президент Венгрии в 1946–1948 годах. Его партия, формально сохранявшаяся, кстати сказать, и после 1948 года, будучи однозначно антифашистской с момента своего основания, в одном из документов (как и социал-демократы) отнесена к фашистским. Оставить это место без комментариев – не просто научный промах, но определенная политическая позиция. Таким же образом с легкой руки составителей книги в роли «опасного государственного преступника» оказался и один из крупнейших философов-марксистов XX века многократно издававшийся в СССР и постсоветской России Дердь Лукач, задержанный при попытке выйти из югославского посольства 18 ноября, «благодаря высокой бдительности» сотрудников МВД, вместе с еще двумя «опасными преступниками» – бывшим первым секретарем венгерской компартии 3. Санто и ветераном венгерской компартии 3. Вашем, около 15 лет проведшим в хортистской тюрьме, по большей части вместе с будущим лидером венгерской компартии М. Ракоши.
Вообще же некоторые штампы в гэбистских донесениях 1950-х годов (когда хортистами, к примеру, называли всех оппонентов существующего режима независимо от их убеждений) оказались настолько живучими, что повлияли, как нам представляется, и на составителей биографического справочника. Впрочем, одномерность мышления, зацикленность на постоянной западной угрозе (куда более естественные в 1950-е годы, в условиях холодной войны, нежели сегодня) не помешали составителям некоторых донесений довольно адекватно оценивать дефицит народной поддержки действующего правительства, влияние общественного мнения на поведение тех или иных функционеров.
Ошибки касаются не только венгерских реалий, но и деятельности советских структур, что вызывает удивление. Так, комитет информации при МИД СССР не был ликвидирован, как утверждается, в 1954 году, а функционировал до 1958 года, что прослеживается и из публикуемых документов.
Иногда в биографических справках можно прочитать явный вздор, например о том, что непримиримый противник коммунизма кардинал Миндсенти в условиях советского военного присутствия мог руководить действиями восставших из американского посольства, в котором укрылся на рассвете 4 ноября. Эта и некоторые другие подобные глупости тиражируются в широком общественно-научном сознании – тираж книги велик по меркам сегодняшней научной литературы (2000 экз.), он вдвое превышает тираж упомянутого фундаментального издания «Советский Союз и венгерский кризис 1956 года». Кроме того, в отличие от названного издания, рецензируемый сборник издан при финансовом содействии Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям, что наводит на грустные размышления о целях выполненного политико-идеологического заказа. Особенно, когда дело касается оценок во вступительной статье внешней политики СССР начиная с 1953 года. Меры, принятые руководством СССР после смерти Сталина и направленные на некоторое смягчение международной напряженности, расцениваются однозначно негативно, как ослабляющие безопасность СССР, предпочтение отдается курсу на конфронтацию с Западом. Особое сожаление выражено по поводу увольнения в 1954–1955 годах из органов нескольких тысяч сотрудников ГБ, в том числе «стоявших у истоков спецслужб послевоенного времени восточноевропейских государств». Можно вспомнить в этой связи генерала М. И. Белкина, главного советника при инсценировке осенью 1949 года процесса по делу Ласло Райка, имевшего большое международное значение: по итогам этого процесса антиюгославская кампания, инициированная Сталиным в 1948 году, взошла на новый виток, Югославия объявлялась страной, находившейся во власти уже не просто националистов и ревизионистов, но шпионов и убийц. Деятельность М. Белкина и его коллег в Будапеште в 1949 году дала в то время определенные основания одному из лидеров югославской компартии М. Пьяде публично назвать сталинский СССР страной, экспортирующей виселицы в государства своей сферы влияния. Вся рецензируемая книга, вступительная статья, комментарии к ней, биографические справки не только пронизаны апологетикой конфронтационного подхода во внешней политике. Стремление защитить честь своего мундира приводит составителей в лучшем случае к замалчиванию, а в худшем к циничной апологетике преступлений, совершенных при Сталине и осужденных на XX съезде КПСС. Фактическая солидаризация с этой позицией в 2009 году федеральной структуры – Агентства по печати и массовым коммуникациям, вызывает у непредвзятого читателя вполне естественные вопросы.
Выход в свет рецензируемой книги не случаен, отражая наметившуюся в последние годы определенную тенденцию, связанную с ревизией некоторых принципиальных оценок, утвердившихся в нашей литературе с конца 1980-х годов. В декабре 1989 года Политбюро ЦК КПСС официально признало необоснованность и ошибочность вступления войск пяти стран-участниц Организации Варшавского договора в Чехословакию 21 августа 1968 года. В 1989–1990 годах подверглась критической переоценке и советская политика в Венгрии в 1956 году, в ноябре 1992 года первый президент России Б. Н. Ельцин при посещении Будапешта говорил с трибуны венгерского парламента о неправомерности советского военного вмешательства во внутренние дела Венгрии в трагические дни «будапештской осени». Однако, судя по отклику некоторых российских СМИ на отмечавшееся в августе 2008 года 40-летие ввода войск ряда стран-членов ОВД в Чехословакию (особенно показательна публикация сотрудника ИНИОНа РАН А. И. Фурсова в «Литературной газете»), начиная со второй половины 2008 года кое-кем была предпринята попытка апологетически пересмотреть отношение к отвергнутой М. С. Горбачевым и его окружением «доктрине Брежнева», к теории «ограниченного суверенитета» стран советской (российской) сферы влияния. За этим стоит апология права СССР, как и постсоветской России, на свободу рук в своей зоне безопасности, на широкое применение силовых методов во внешней политике. Распространенным аргументом в пользу правомерности силовой политики является ссылка на аналогичные действия США и НАТО в Югославии и на Ближнем Востоке. Эта позиция все более проявляется и в учебных пособиях по истории, что соответствует официальным установкам, нашедшим отражение в прессе. Как отмечалось в документе государственной комиссии, разрабатывавшей концепцию новых учебников по истории, в прежних учебниках «тенденциозно, в антипатриотическом ключе рассматривается участие Советского Союза в подавлении антикоммунистических выступлений в Венгрии и в Чехословакии в 1956 и 1968 гг.». Последовательное претворение в жизнь выше обозначенной позиции ведет к отказу от любых моральных оценок при обращении к истории и налагает veto на сколько-нибудь критический подход к освещению нашего недавнего прошлого. Ведь «любая критика преступлений периода коммунизма отдает русофобией и играет на руку силам, ведущим подлую игру против России», утверждает в своей статье А. Фурсов. Отечественные историки, не склонные к безудержной апологетике советской внешней политики, становятся, по его мнению, орудиями в информационно-психологической войне, цель которой заключается в том, чтобы «выработать у русских разрушительные комплексы неполноценности и вины, нанести как можно более мощные психоудары (так в тексте – А. С.) по коллективному сознанию и коллективному бессознательному нации, загнать ее в психологически оборонительную позицию». Сторонниками указанной точки зрения последовательно ставится принципиальный знак равенства между антисоветским и антироссийским, что вступает в видимое противоречие не только с научным знанием, но и с обозначенной в феврале 2006 года при посещении Будапешта позицией президента России В. В. Путина, акцентировавшего внимание именно на нетождественности советской и российской политики: современная Россия, отмежевавшаяся от ошибок советской внешней политики, не несет ответственности за решения, принятые в венгерском вопросе осенью 1956 года. Таким образом, любое стремление к выявлению исторической правды о нашем прошлом чревато политическими обвинениями в русофобии; во избежание таких обвинений историки вынуждены не касаться острых тем, возрождается прежний, табуированный подход к отечественной истории новейшего времени. Согласно предложенной некоторыми авторами логике, поскольку критика советской, в том числе сталинской внешней политики в ее конкретных проявлениях расценивается как антироссийский акт, задача «честных» российских историков сводится к апологии советского прошлого, внешней политики СССР и к разоблачению антироссийских происков Запада.
Среди форумов, на которых клеймятся потуги «либералиствующих», «мазепствующих» и т. д. историков очернить внешнюю политику СССР, можно выделить конференции в приднестровском регионе Молдавии, организованные при участии влиятельных московских спонсоров. С их трибуны декларируется уверенность в непогрешимости советского руководства, в том числе эпохи Сталина, и в то же время иной раз остро критикуется современное российское руководство за пренебрежение военным образованием и военно-патриотическим воспитанием, закрытие военных академий и т. д.. Если обнародованные архивные документы противоречат схемам, монопольно претендующим на защиту российских интересов, они отвергаются сплеча. Так, события 1940 года, связанные с катынской трагедией, ассоциируются у сотрудницы ОМЭПИ Института экономики РАН Н. Я. Лактионовой лишь с «изощренной геббельсовской пропагандой», что является наиболее наглядным примером возвращения части российской академической исторической науки к стереотипам советской эпохи.
Возвращение к некоторым догмам советской историографии, мало способствующее повышению престижа отечественной гуманитарной науки, вряд ли, однако, получит поддержку исследователей, которые привыкли основывать свои штудии не на идеологемах, а на выверенных архивных источниках. Они не собираются сдавать свои позиции, хотя и подвергаются обструкции определенной части коллег и голословным обвинениям в «антироссийскости». Показательно проведение в 2008–2010 годах новых международных конференций, публикация их материалов и выпуск ряда документальных сборников и исследований (в том числе выполненных методом «oral history»), проливающих свет на разные стороны и аспекты восточноевропейских кризисов эпохи социализма. Поиск исторической истины продолжается.