11. ПЯТНИЦА, 12:01

Дорога от Суларда до стадиона Буша — проехать по ухабистому Бродвею и еще чуть-чуть, но водитель «Пираньи» был чертовски упорен в своем желании найти в искореженном асфальте каждую яму и проехать по ней на полной скорости. Мои новые приятели Боб и Боб заходились до упаду, глядя, как я пытаюсь сохранить равновесие с наручниками за спиной. Меня швыряло взад-вперед, плечи болели от каждого неожиданного поворота машины или толчка. Им это казалось очень смешным.

Смешно. Как мало надо некоторым для смеха. Кто-то очень жестокий отобрал у этих малышей резиновые мячики и погремушки.

Когда броневик замедлил ход, на кафедральном соборе колокол прозвонил двенадцать раз. Колеса еще раз подпрыгнули, будто «Пиранья» взлетела на бугор, и машина остановилась. Из водительского отсека стукнули в стенку. Мулленс встал, схватил меня за плечо и поднял с сиденья.

— Конечная, приятель, — сказал он, а Хефлер тем временем отщелкнул задние люки и вытолкнул крышки наружу. — Пойдем, познакомишься с полковником.

— Ага, — добавил Хефлер, выходя из машины. — А когда он с тобой закончит, приходи к нам — еще покатаемся. Тебе ведь понравилось, правда?

Я молчал, пока Мулленс выволакивал меня из броневика. Машина остановилась перед входом на стадион с Уолнат-стрит. Вокруг площади тянулись бетонные баррикады, увенчанные режущей проволокой. Возле закрытых билетных касс и сломанных турникетов стояли припаркованные «Пираньи». Возле статуи Стена Мьюзиела толпились солдаты ВЧР, околачивая груши и гася чинарики о бронзовый пьедестал. Стен-спортсмен небось в гробу переворачивался.

Дорожки возле внешней стены были пусты, бейсбольные фанаты на них не толклись. Вымпелы мировых чемпионатов уныло свисали с потолка первого этажа — реликты золотого века. Давно уже это место не слышало щелчка биты, давно здесь пахло горячими сосисками. У этих диктаторских режимов Латинской Америки мы кое-чему научились: как превратить отличную спортивную арену в адову яму.

Боб с Бобом провели меня через площадь к двустворчатой двери под истрепанным брезентовым навесом. Дверь вела в узкий коридор, где еще два солдата стояли в карауле возле дверей лифта. Один из горилл потянулся к кнопке «Вверх» под надписью

«ТОЛЬКО ДЛЯ ЧЛЕНОВ КЛУБА».

— Погодите, ребята, — сказал я, когда открылись двери левого лифта. Нам ведь сюда нельзя — мы не члены клуба.

Хефлер и в самом деле заколебался на секунду, подтверждая мою догадку, что в дни, когда клуб работал, его бы сюда и помощником официанта не взяли. Мулленс же буркнул что-то про «умников хитрожопых», впихивая меня в лифт.

Я подавил улыбку. У некоторых людей совсем нет чувства юмора.

Мы поднялись до уровня лож и клуба «Стадион». Я здесь бывал пару раз с дядей Арни, который мог себе позволить иметь золотую карточку члена клуба. В свое время клуб «Стадион» был одним из самых фешенебельных мест во всем городе: хорошая еда, хорошая выпивка, прекрасный вид на поле.

Когда двери лифта вновь открылись, мне сперва показалось, что изменения не коснулись этого места. Все там же стоял дубовый стол регистратора, под фотографиями игроков и команд-победительниц. На том же месте бар, и так же нависали над подковообразной стойкой краны для «Будвайзера» и «Майклоба», и так же висела над ней огромная обрамленная фотография Оззи Смита легендарный шорт-стоп со вскинутыми вверх руками после победной игры мирового чемпионата-82.

Но тут Боб и Боб провели меня дальше в длинную изогнутую комнату, и я увидел, что клуб уже не тот, что был раньше. Круглые столы и кожаные кресла были навалены друг на друга в конце комнаты, буфетные столы снесли на нижнюю палубу клуба, и теперь они громоздились под высокими стеклянными окнами, загораживая вид на поле, и вместо богатых и веселых бейсбольных болельщиков комнату наполняли мужчины и женщины в униформе, их бледные лица озарялись экранами компьютерных терминалов и телевизионных мониторов. Из динамиков не доносились голоса комментаторов КМОКС, освещавших ход игры, и в полутемной комнате слышались только тихие монологи диспетчеров полетов, отвечавших тихому жужжанию своих наголовных телефонов.

Клуб «Стадион» всегда был чересчур снобистским на мой вкус, но если выбирать между метрдотелем, отказавшимся впустить меня в джинсах, и шайкой андроидов из ВЧР, составлявших команду центра управления, я без колебаний выбрал бы напыщенного главного официанта. Но все же главная мерзость творилась за окнами, на игровом поле перед опустевшими трибунами.

Разметка «бриллиантом» исчезла, брезентовые базы давно убрали, и даже насыпь питчера перенесли. Под резким светом стадионных прожекторов выстроилась дюжина или больше вертолетов, около них сновали люди, копаясь в моторах или протягивая толстые шланги к заправочным люкам. Гигантские электронные табло, когда-то показывавшие счет, статистику игроков и немедленные переигровки, теперь были забиты цифровой абракадаброй кодов вылетов, задач, времени вылета на задание и прочее.

Из зоны первой базы поднимался «Апач», уходя вверх, пока не поднялся над стенами стадиона. Пара пилотов в прыжковых костюмах вылезали из углубления команды дома. На краю углубления сидели несколько человек из наземной обслуги и попивали газировку, устроив свои задницы на вымпелах «Кардиналов» от мировых чемпионатов. В те времена, когда ВЧР еще не захватили стадион, даже коснуться такой святыни было бы страшным кощунством, и лишь сами боги имели право войти в раздевалку «Кардиналов».

И под навесы не каждый получал приглашения. Поближе к окнам клуба «Стадион» все еще крутил двойными винтами «Оспрей», и под наставленными на них дулами горсточка скованных наручниками пленников в гражданском маршировала к местам» команды гостей и дальше — к черт его знает какому аду, что ждал их под трибунами.

Богохульство.

Стадион Буша был когда-то гордостью Сент-Луиса, одним из священных мест города. Поколения болельщиков видели, как побеждали и терпели поражения «Кардиналы», и даже в самые тяжелые сезоны для команды их не покидало чувство товарищества. Теперь стадион был осквернен, и даже если ВЧР уберутся завтра, его святость потеряна навеки.

По моему лицу можно было догадаться, что я думаю. Мулленс, главный шут ансамбля «Боб и Боб», идя вслед за мной, запел песенку, где предлагалось сходить на бейсбол, посидеть в амфитеатре, нажраться по-свински и с кем-то подраться.

— Не тот город, фрайер, — буркнул я себе под нос. — Ты имел в виду Нью-Йорк.

Он схватился за мои наручники и дернул их вверх, угрожая вывихнуть мне плечи. Повезло же мне, что он болельщик «Мете» из Нью-Йорка. Я завопил от боли и пролетел, спотыкаясь, несколько шагов вперед, чуть не повалившись на сидевшего рядом диспетчера.

— Поговори еще, вонючка, — буркнул мне в ухо Мулленс, — и мы тебя покатаем еще раз раньше, чем…

— Капрал, тот ли это человек, которого мы хотели видеть?

Новый голос звучал спокойно и уверенно и так небрежно, как будто его обладатель интересовался, который час. Мулленс сразу ослабил хватку на наручниках.

— Это он, полковник, — услышал я, выпрямляясь, писклявый голос. — Как жизнь, Джерри?

Я оглянулся и увидел рядом с собой Пола Хюйгенса.

Класс. А то мне проблем не хватало.

— Не слишком плохо, Пол, — ответил я. — Ты знаешь, забавно, что куда я ни повернусь, ты уже там.

Улыбка Хюйгенса почти исчезла.

— Ты знаешь, и мне так кажется.

Я уже собирался спросить, что он делает в полночь на стадионе, как вперед выступил полковник Джордж Баррис.

Его я узнал сразу. В нашем городе не было человека, не знакомого с командующим силами ВЧР в Сент-Луисе — по фотографиям и телевизионным интервью. Средних лет джентльмен, с редкими седыми волосами и усами, и такой с виду ординарный, что его прямо-таки представляешь себе с газонокосилкой на лужайке дома в пригороде, а не в форме цвета хаки с золотыми звездами на погонах.

Джон однажды виделся с Баррисом, когда несколько месяцев назад написал критическую статью о неправильном поведении солдат ВЧР в городе.

— Этот деятель похож на банковского клерка, — сказал он мне позднее, но поговоришь с ним немного, и видно, что он слишком много раз смотрел фильм «Паттон». Тяжелый случай.

Мне бы следовало тогда это запомнить.

— Рад с вами познакомиться, мистер Розен, — вежливо произнес полковник. — Я всегда получаю удовольствие от чтения вашей колонки в «Инкуайрер», хотя и не всегда соглашаюсь с вашим мнением.

— Благодарю вас, полковник, — ответил я. — Я бы пожал вашу руку, но, кажется, у меня недавно обнаружились некоторые проблемы с использованием своих.

Он чуть наклонил голову.

— Капрал, будьте добры, освободите мистера Розена, — сказал он, не сводя с меня глаз. — После этого вы и ваш партнер можете вернуться к своим обязанностям.

Я услышал, как за мной зашевелился Мулленс, и мои наручники разрезали ножом. Я согнул руки в локтях и почесал себе нос, который чесался уже пятнадцать минут.

— Muchas Gracias, капрал, — сказал я ему. Благодарю за предложение подвезти меня домой, но я думаю сам найти дорогу, о'кей?

Боб и Боб посмотрели на меня, затем отдали честь полковнику и вышли из центра управления. Я сделал в уме заметку: не забыть послать им корзину с фруктами.

— Что ж, полковник, — сказал я, обернувшись к нему, — я благодарю вас за возможность показаться на людях, но сейчас, я думаю, поеду-ка я домой, если вы не возражаете.

Баррис скрестил руки, все еще внимательно глядя на меня.

— Нет-нет, я боюсь, что мне придется возразить, мистер Розен. — Голос звучал приятно, но под изысканной вежливостью чувствовалось стальное лезвие. — Мои люди пошли на значительные неприятности, доставляя вас сюда. Я приношу извинения за грубое обращение, которому вы, быть может, подверглись, но перед тем, как разрешить вам уйти, мы все же должны прояснить несколько вопросов.

— Меня никто ни в чем не обвинил… — начал было я.

— Нет, сэр, — продолжил он, — но мы легко могли бы, если бы захотели. Например, в краже вещественного доказательства — для начала. — Баррис оглянулся через плечо и сказал в сторону находившегося над нами балкона: Лейтенант Фарентино, не присоединитесь ли вы к нам?

Сюрприз за сюрпризом. Все мои друзья собрались повидаться со мной в клубе сегодня ночью.

Я посмотрел вверх, где из тени выступил Майкл Фарентино. Он перегнулся через перила, и на его постном лице возникла унылая усмешка.

— А, Джерри, — тихо сказал он, — я вижу, ты так и не нашел времени переодеть штаны.

— Да все время что-то мешало, — ответил я. — Ты меня извини за пластиковый пакет — нечем было заклеить.

Я самым наивным образом пожал плечами и изобразил на лице блуждающую улыбку пьяного, а они трое смотрели на меня. Я подумал, не поздно ли найти Боба и Боба и спросить, остается ли в силе предложение отвезти меня домой.

— Вас никто ни в чем не обвиняет, — сказал Баррис, — и не будет обвинять, если вы согласитесь нам помочь. У нас здесь небольшой кризис, и нам нужна ваша помощь. Ясно?

— Как темная вода, — вздохнул я и почесал себе шею. — Послушайте, я ни хрена не понимаю, вокруг чего столько шума…

— Лучше всех понимаешь, — буркнул Хюйгенс.

— Отвалил бы ты, Хюйгенс, — сказал я. — Твоего пердежа я слышать больше не хочу.

Диспетчеры глянули на меня через плечо, уголком глаза я заметил, что солдат ВЧР смотрит в нашу сторону, положив руку на рукоятку электрошокера.

Мне уже было наплевать.

— Вот что, парни, — сказал я, стараясь не заводиться, но не преуспев в этом, — день у меня был длинный. Убили моего лучшего друга, разгромили мой дом, потом притащили меня в этот гадючник, да еще вот этот Принц Говнюк, ткнул я пальцем в сторону Хюйгенса, — решил выбросить меня с приема без всякой причины. Так что если вам нечего мне сказать…

— Тихо! — рявкнул Баррис.

Если надо заставить кого-то заткнуться, поручите это военному. Я замолчал, вспомнив, где нахожусь и с кем имею дело.

— А теперь слушайте, — продолжал он, чуть спокойнее, но с металлом в голосе. — До сих пор мы с вами обращались вежливо…

Я открыл было рот — сделать язвительное замечание, как именно советует мадемуазель Бонтон надевать на человека наручники и перевозить его в танке, но тут Баррис шагнул вперед и приблизил свое лицо к моему.

— Если вы будете упорствовать, — сказал он полушепотом, — то вас отведут в другое место, где мои люди с удовольствием склонят вас к сотрудничеству. Вы понимаете меня, мистер Розен?

Я заткнулся, проглотив свои остроумные ремарки. Его невозможно было не понять. Прямо здесь, под стадионом, были холодные подвалы с бетонными стенами — катакомбы эпохи постмодерна, где человек мог пропасть навеки. Последнее время у людей появилась привычка исчезать на стадионе Буша. Слухи до меня доходили, как и до всех, а полковник Баррис более не походил на отставного клерка, слушающего на завалинке старые записи Карпентера.

— Вы меня понимаете? — повторил он.

Я кивнул.

— Отлично, — сказал он. — Тогда пройдем в мой кабинет, где мы сможем поговорить конфиденциально. Там нас ждут.

Он повернулся на каблуках и пошел прочь, направляясь к короткой лестнице, ведущей на второй этаж клуба. За мной пошел Хюйгенс, а наверху нас ждал Фарентино. Никто ничего не сказал, но Фарентино бросил мне взгляд, в котором читалось предупреждение: «С этим парнем дурака не валяй. Он деловой».

Кабинет полковника был расположен в левом дальнем углу клуба небольшой отсек, наскоро отгороженный листами сухой штукатурки. Письменный стол, пара стульев, компьютерный терминал, настенная карта города, испещренная цветными пометками. Очень по-военному, очень по-спартански. Единственным украшением был стеклянный шар на столе с миниатюрным изображением Арки, погруженной в жидкость со снежными хлопьями.

Перед столом Барриса в кресле сидел человек. Он был одет не в официальный костюм, но все же хорошо: джинсы, хлопковая рубашка для поло, замшевый пиджак. Именно поэтому я не сразу его узнал. Солдат на входе отворил дверь, и этот человек повернулся к нам. И только когда он встал и протянул руку, я сообразил, кто это.

— Рад познакомиться с вами, мистер Розен, — произнес он. — Я Кейл Мак-Лафлин.

Я поздоровался с человеком, которого в последнюю очередь ожидал бы увидеть в кабинете Барриса. Хоть я и старался сохранить спокойствие, мое недоумение было не скрыть.

— Несомненно, вас интересует, что я здесь делаю, — сказал исполнительный директор «Типтри», одарив меня отцовской улыбкой.

Я пожал плечами:

— Да нет. Наверное, вы единственный здесь человек, у которого есть членская карточка.

— Хорошо сказано. — Мак-Лафлин усмехнулся и жестом пригласил присесть в кресло рядом с ним. Фарентино сел с другой стороны стола, а Хюйгенс остался стоять, прислонившись к шкафу с папками. — Но все дело в том, что убийство вашего друга связано с жизненно важными делами моей компании. Когда Пол узнал, что произошло, он сразу же позвонил мне, и я приехал.

— Система срочного оповещения, — вполголоса заметил я, посмотрев на часы. — Прошло всего три часа, как убили Джона.

— Гм… да. Система срочного оповещения. Смею вас уверить, что мне бы больше сейчас хотелось спать в своей постели. — Лицо Мак-Лафлина посерьезнело. — Но я уже сказал, что случившееся сильно касается моей компании. — Он посмотрел на Барриса. — Наверное, будет лучше, если полковник для начала обрисует ситуацию. Джордж?

— Вы уже знаете, что ваш друг был убит, когда вел журналистское расследование относительно недавнего убийства. — Баррис занял место за своим столом. — Чего вы не знаете — это кто его убил и почему.

— И вы не знаете, — ответил я.

— Не так, — вмешался Фарентино. — Мы это знаем.

— Мы тебя опередили, Джерри, — перебил Хюйгенс. — Ты хорош, но мы лучше.

— Да уж, это точно. — Я осторожно коснулся борозд, оставленных наручниками на моих запястьях. — Если вы такие быстрые, зачем вам моя помощь?

Хюйгенс открыл рот меня отбрить, но Баррис прочистил горло, и Хюйгенс заткнулся. Мак-Лафлин спокойно слушал, обхватив пальцами подбородок.

— Мистер Хюйгенс хочет сказать, что у нас есть подозреваемый, — сказал полковник, открывая ящик стола и вытаскивая из него толстую папку. Остается только его поймать…

Он раскрыл папку, вытащил оттуда фото 18 на 24 и передвинул его через стол. Лицо я узнал сразу, как только взял фотокарточку: достойного вида джентльмен с седой вандейковской бородкой, замеченный мной в холле «Типтри корпорейшн».

— Вы могли его видеть сегодня утром на приеме в моей компании, — сказал Мак-Лафлин. — Его зовут Ричард Пейсон-Смит. Он старший ученый-исследователь — фактически один из главных в научно-исследовательской программе «Сентинел».

— Родился в 1967 году в Глазго, в Шотландии, — продолжил Баррис, читая досье. — Степень бакалавра наук от Университета Глазго, въехал в Соединенные Штаты в 1987 году, здесь получил и степень магистра, и докторскую степень в Университете штата Каролина в Ирвайне. После натурализации работал в компании «ДАРПА» в Лос-Аламосе, участвовал в различных проектах до 2003 года, когда перешел в «Типтри» для работы над программой «Сентинел».

Здесь он остановился и взглянул на Мак-Лафлина: Бизнесмен принял передачу.

— На этом месте, мистер Розен, — медленно сказал он, — нам придется пройти по тонкому льду. Мы должны будем обсуждать с вами вещи, имеющие гриф особой секретности, и я должен быть уверен, что вы не будете говорить о них за пределами этой комнаты.

Я открыл рот, собираясь возразить, но он, полузакрыв глаза, махнул рукой:

— Знаю, знаю. Вы репортер и поэтому не имеете привычки хранить секреты, и вы не просили тянуть вас в это дело. Но мы в трудном положении, и нам нужна ваша помощь, и настолько срочно, что полковник просто не имел времени обратиться в ФБР с просьбой проверить вашу биографию. И потому я прошу вас подписать документ, чтобы мы могли продолжать.

Баррис снова полез в стол, покопался в бумагах и вытащил какой-то документ из трех страниц.

— Это подписка о неразглашении, — продолжал Мак-Лафлин, а полковник передал документ через стол мне. — Короче говоря, вы обязуетесь не разглашать никаким третьим лицам никакой секретной информации, вам доверенной. После того, как вы ее подпишете, вас в случае ее нарушения можно будет арестовать по федеральным законам с предъявлением различных обвинений — вплоть до государственной измены.

Я просмотрел документ. Он был напечатан мелким шрифтом через один интервал, в нем говорилось примерно то, что сказал Мак-Лафлин. Минимальным наказанием за вынос сора из избы дяди Сэма было десять лет строгого режима и штраф таких размеров, что мне никогда его не отработать, штампуя автомобильные номера в мастерских Ливенвортской тюрьмы.

— Довольно жесткая штука, мистер Мак-Лафлин. — Я бросил документ на стол. — Что заставляет вас думать, что я захочу подписать что-нибудь подобное?

Баррис пожал плечами.

— Во-первых, это приблизит вас к поимке того, кто убил Джона Тьернана, — сказал он. — Во-вторых, это поможет вам получить обратно свое имущество. И в-третьих, когда все это закончится, вы будете единственным в городе репортером, кто сможет об этом рассказать… хотя и с некоторыми ограничениями.

— Угу. А если я не подпишу?

Полковник улыбнулся, но ничего не сказал. Фарентино смотрел на меня очень серьезно. Хюйгенс вытащил руки из карманов, сложил их на груди и смотрел на меня, как уличный кот на загнанного в угол мышонка. А Мак-Лафлин просто ждал, когда я пойму, сколько будет дважды два.

Если я чему-то за свою жизнь научился, так это понимать намеки.

Теперь я понял, почему меня арестовали без предъявления обвинения, приволокли сюда в наручниках и дали увидеть группу пленников, загоняемых в бетонные клетки под стадионом. Мне хотели показать, чего на самом деле стоит моя жизнь. Если я откажусь играть по их правилам, я исчезну, и даже рябь по воде не пойдет. Короче, не согнешься — сломаешься.

Сейчас полночь, и если я не поступлю правильно, солнца мне больше не видать.

Прошли секунды, Баррис взял ручку со стола и без единого слова протянул ее мне. Я заколебался, потом взял у него ручку, положил документ на стол и расписался на пустом месте в конце каждой страницы. Интересно, у Фауста было такое же чувство?

— Ты правильно поступил, Джерри, — сказал Хюйгенс. — Раз в жизни решил выбрать ту команду, которую надо.

— Ага, — шепнул я сам себе, — не забудьте меня позвать играть плей-офф.

Может быть, Мак-Лафлин расслышал, но ничего не сказал. Когда я закончил подписывать договор с дьяволом, Баррис принял его у меня, посмотрел на подпись, сунул документ в ящик и со стуком его закрыл.

— Благодарю вас, мистер Розен, — сказал он, складывая руки, как будто держа в ладонях теннисный мяч. — Может быть, вы сейчас мне не поверите, но вы поступили правильно, и ваша страна благодарит вас за это.

Мак-Лафлин протянул руку и взял со стола шар с метелью. Он пару раз его встряхнул, и вокруг миниатюрной Арки закружился хоровод хлопьев.

— А вот теперь, — сказал он, — пора вам рассказать про Рубиновую Ось.

 

12. ПЯТНИЦА, 0:52

Когда мы закончили, Майк Фарентино вывел меня из клуба «Стадион». Мы ничего друг другу не сказали, пока спускались на лифте на первый этаж, а там прошли через охраняемое фойе, и я пошел прочь от стадиона.

— Эй, Розен! — позвал Фарентино. — Вас подвезти?

— Нет, спасибо, — ответил я. — Пешком дотопаю — здесь рядом.

В этом и в самом деле не было необходимости. Баррис заверил меня, что мне теперь обеспечен свободный проход по всем улицам после комендантского часа, пока я играю по его правилам. Перед уходом он дал мне ламинированную пластиковую карточку и сказал, чтобы я всегда носил ее с собой. На ней была оттиснута эмблема ВЧР, и в случае, если меня остановит патруль, ее надо предъявить. Вроде как разрешение на проход всюду от самой главной шишки.

Площадь была почти пуста, только несколько солдат дежурили на баррикаде. Почти все «Пираньи» куда-то исчезли, скорее всего уехали на патрулирование. В Даунтауне все выглядело мирно: на улицах не было машин, городские шумы смолкли, и только странно посвистывали ночные птицы в ветвях вязов; эту идиллию прервал вой винтов «Апача», приземлившегося на территорию стадиона.

Фарентино проводил взглядом низко над головами провывший миксер.

— Насколько ты поверил? — спросил он вполголоса, кинув взгляд на часового у входа в клуб «Стадион». — Я имею в виду, сколько там лапши на уши, во всем в этом?

У меня было свое мнение, но я не был уверен, что хочу им поделиться с полицейским.

— Не знаю, лейтенант. — Я решил соблюсти осторожность. — Эту кашу расхлебывать вам — вы мне и скажите…

— …Майк. Так меня зовут друзья.

— И я теперь твой друг, Майк? — Я посмотрел на него в упор. Большинство моих друзей не стало бы вышибать у меня дверь и тащить за шиворот на ночь глядя…

— Тпру, приятель! Остынь! — Он вскинул руки, как бы оправдываясь. Приказ отдал полковник, а не я. Я только доложил, что пакет с вещественными доказательствами был вскрыт, диск исчез, а ты — наиболее вероятный подозреваемый. Он и послал своих горилл…

— Да, Майк, понимаю. Ладно, бывай.

Я повернулся идти, но он поймал меня за рукав. Раньше, чем я успел что-нибудь сказать или сделать, он сунул мне в руку что-то, что достал у себя из-за пазухи.

Это был Джокер.

— Я его нашел в кладовке, когда ходил отливать, — пояснил он. Остальное ты, наверное, завтра получишь.

Я положил Джокера на ладонь и внимательно осмотрел. Вроде бы в него не лазили, и даже минидиск был на месте, но точно знать нельзя, пока Джах не проведет полную диагностику.

— Спасибо, — сказал я, сунув машинку в нагрудный карман куртки. — Потом обсудим…

— Послушай, Джерри. — Его голос понизился почти до шепота. — Я знаю, что ты этому не веришь, но… — Он заколебался, но продолжал: — На самом деле все не совсем так, как кажется, понимаешь? Я не думаю, что Баррис и Мак-Лафлин кому-нибудь из нас выложили все до конца. Похоже, что этот персонаж — Пейсон-Смит — не сумасшедший ученый, каким они пытаются его изобразить.

— М-м? — Ночь свежела, я запахнул куртку и застегнул «молнию». — А как ты думаешь, что они оставили на дне кастрюли?

— Не знаю. Но чую крысу. — Он снова оглянулся через плечо. — Верь или не верь, но я тебе скажу, что в полиции не все в телячьем восторге от ВЧР. У нас и в самом деле куча проблем в Сент-Луисе, но для их решения нам совершенно нет нужды в танках и вертолетах. От них только хуже.

— Подписываюсь под каждым словом, — ответил я, — но от этого верю тебе не больше. Пока что я вижу перед собой здоровенного долболоба с полицейским значком.

Он побагровел, но, кивнул:

— Понимаю. Но могу тебе сказать… тут у нас есть долболобы поздоровее и чином постарше, и я им верю не больше, чем ты мне.

Я посмотрел ему в глаза и понял, что он говорит честно. Он уже не был детективом из отдела убийств, и я тоже уже не был репортером. Мы были просто два человека, которым много мерзости пришлось перевидать за последние месяцы и которых пугало то, что случилось с родным городом. Отдел полиции Сент-Луиса в целом никогда не вызывал у меня горячих симпатий, но некоторые отдельные лица там и в самом деле болели за свою работу и не строили из себя героев полицейских боевиков — тех, что хлебом не корми, а дай повышибать мозги и двери. Майкл Фарентино был, кажется, одним из них.

Да и к тому же у меня появилось очень странное подозрение, которое мне захотелось проверить…

— Ты с машиной? — спросил я. Он кивнул. — Подбросишь меня в Уэбстер?

Он глянул на часы и пожал плечами:

— Ради Бога. А зачем тебе туда?

— Хочу навестить свою бывшую, — ответил я, направляясь вслед за ним к припаркованному у баррикады четырехдверному «крайслеру». — Представляешь, какой будет ей сюрприз, когда я завалюсь в час ночи на полицейской машине?

Поездка до Уэбстер-Гроувз была недолгой. Фарентино выскочил на «И-44» у моста Поплар-стрит, движение на ней было очень вялым — время от времени попадался междугородный грузовик, идущий в Спрингфилд, или в Оклахому, или в Техас. Начал накрапывать легкий дождик, машина наполнилась шелестом дворников и бормотанием голосов из смонтированного под приборной доской полицейского сканера.

Мы говорили мало. Он был усталый, я был усталый, и он уже хотел только добраться домой, где жена ждала его, поглядывая на дверь, а вот моя… Ладно, как-нибудь переступлю половичок, когда войду. Откинувшись на сиденье и глядя на встречные грузовики, я вспоминал все, что рассказали мне в кабинете Барриса.

В основном я старался подсчитать, сколько раз дал звонок мой встроенный детектор лапши на уши.

Когда-то Эрнест Хемингуэй, крестный отец всех уважающих себя сутенеров, живущих выводом слов на панель, сказал, что самый большой дар для писателя — это противоударный и дуракоупорный детектор фальши.

Для репортера это означает умение инстинктивно почувствовать, когда человек вешает тебе лапшу на уши. Я за годы писательства вырастил себе кое-какой лапшометр, и он, хотя и не противоударный и не дуракоупорный, прозвонил за время моего сидения в клубе «Стадион» раза четыре, если не пять.

«Рубиновая Ось», или просто «Руби» было кодовым именем Пентагона для некоторого научно-исследовательского проекта «Типтри корпорейшн» в рамках программы «Сентинел»: разработка точной спутниковой системы слежения для вычисления траекторий суборбитальных баллистических межконтинентальных ракет. Первой трудной задачей была разработка энергетического оружия, способного проникать сквозь земную атмосферу без больших потерь мощности, и это удалось сделать, когда головастики из Лос-Аламоса изобрели химический лазер, у которого в качестве источника энергии вместо обычного водорода работал фторид дейтерия.

Второе главное препятствие состояло в разработке для спутника «Сентинел-1» системы «три К». Для успешной борьбы с ракетами, запущенными с корабля или подводной лодки в Атлантике, системы управления спутника должны были быть автономными, способными не только на обнаружение и слежение за ракетами в момент их запуска, но и должны уметь отличать возможные ложные ракеты от истинных целей. Проблема усугублялась тем, что при запуске ракеты с корабля рядом с Восточным побережьем у спутника было только несколько минут на обнаружение ракеты, взятие ее под контроль и уничтожение; не успеешь — ядерная боеголовка может взорваться над Нью-Йорком или Вашингтоном.

Лидером команды «Рубиновая Ось» был Пейсон-Смит, поскольку в его научной биографии были и высокоэнергетические лазеры, и кибернетика. В команду входили еще трое ученых: Ким По — молодой иммигрант из Объединенной Кореи, работавший ранее с Пейсон-Смитом в Лос-Аламосе, Джефф Морган — еще моложе Кима, взятый на работу сразу из Массачусетсского технологического, и — для меня это не было сюрпризом, хотя я постарался этого не проявить, — Берил Хинкли, бывший профессор Калифорнийского технологического, оставившая академическую среду ради более прибыльной карьеры в промышленности.

— Мы знали, что у Ричарда были кое-какие опасения, когда компания пригласила его для работы в программе, — говорил Мак-Лафлин. — Была у него, скажем, пацифистская жилка, но нам был нужен его опыт. Нам думалось, что для проекта «Сентинел», как чисто оборонного по самой своей природе, он сможет преодолеть свои левацкие симпатии. Начало работы подтвердило, казалось, этот прогноз.

Но по мере развития проекта и постепенного преодоления командой, технических препятствий поведение Пейсон-Смита становилось все более нервозным. Он все чаще выходил из себя, орал на своих сотрудников за малейшие ошибки и даже за личные телефонные разговоры в рабочее время например, договориться с дантистом. Правда, через некоторое время он остывал, но вдобавок он начал еще и высказывать во всеуслышание свое мнение о проекте «Сентинел», называя его «Машиной судного дня», «Военной повозкой Пентагона» и тому подобное. По мере воплощения в жизнь программы «Рубиновая Ось» и приближения этапа постройки спутника Пейсон-Смит перешел к откровенной враждебности по отношению к остальным трем членам своей команды: в его кабинет боялись заходить, чтобы не слушать монологов о политике. Он впал в маниакально-депрессивный психоз, и молчаливые периоды помрачения порой тянулись неделями.

— А в вашей компании этого не заметили? — спросил я. — Если проект был так важен, почему вы не заменили Пейсон-Смита или хотя бы не заставили его обратиться к психи…

— Именно из-за важности проекта — ты сам сказал. — Хюйгенс кинул на меня косой взгляд, в котором читалось: «Ты не понимаешь, о чем говоришь». — Программа велась в жестких сроках, и мы не могли просто так его взять и уволить. Кем его заменить? И кто сработается с командой на таком позднем этапе? Мы…

Мак-Лафлин глянул на Хюйгенса, и тот смолк.

— Заставить Ричарда обратиться к штатному психологу оказалось невозможным, — более спокойным тоном продолжил Мак-Лафлин. — Когда мы назначали для него встречи, он находил способы от них уклониться. Он упрям, и… — Мак-Лафлин беспомощно развел руками, — нам оставалось только с ним работать и надеяться на лучшее.

На этом месте у меня первый раз зашкалило детектор вранья. Теперь я знал почему.

Прежде всего: какую бы работу ни выполнял Пейсон-Смит в команде «Рубиновая Ось», совершенно невероятно, что «Типтри» не могла его заменить, даже в крайней ситуации. Как бы ни был он башковит, я не слышал, чтобы его имя произносили с таким же придыханием, как имя Роберта Оппенгеймера; а того заменили в свое время за милую душу. Он всего лишь открыто высказал возражения против атомной бомбы, да и то после взрывов над Японией. Его никто не называл душевнобольным, его только подозревали в прокоммунистических симпатиях.

Если бы слова Хюйгенса были правдой, Пейсон-Смита сунули бы в укупорку немедленно, как психически неуравновешенного, да еще и противника проекта «Сентинел», и причем сделали бы это раньше, чем спутник был бы построен, а не то что приведен в готовность. И наверняка не оставили бы его в проекте.

Теперь я понял, почему на этом месте у меня загудел сигнал.

А тем временем, сообщал мне Мак-Лафлин, стали пропадать кое-какие запчасти и приборы, в том числе высококачественные зеркала, линзы, пирексовые трубки, небольшие баллоны углекислоты и водяные баки, и один вакуумный насос. Кража раскрылась не сразу, потому что кто-то удалил из компьютеров записи о выдаче материалов. Все обнаружилось только, когда ученые пожаловались заведующему складом, что куда-то девались оставленные на прошлой неделе предметы.

А потом, почти неделю назад, Ким По был найден возле своего дома-кондоминиума в Ричмонд-Хейтс. Он, очевидно, возвращался поздно вечером из лаборатории, и его застрелили прямо у входной двери. И не из обычной винтовки, а из какого-то лазерного оружия — оно пробило у него в затылке дырку с обожженными краями. Стреляли скорее всего из стоящего автомобиля. Как и при убийстве Джона, выстрела никто не слышал, и пулю найти не удалось.

— Тут в дело вступили мы, — сказал Баррис. — По информации, которую дал нам Кейл, и по обстоятельствам убийства доктора По и мистера Тьернана очень вероятно использование мощного лазера.

Мак-Лафлин кашлянул в кулак:

— Точнее говоря, винтовки на CO2-лазере. Только не такой, как в кино. Она должна быть очень большая и громоздкая — примерно как для пуска переносных ракет… зато, как мои люди мне объяснили, она может давать луч, прожигающий металл, дерево, пластик — вообще все. В том числе мясо и кости.

Он скривился, мотнул головой и продолжил:

— Мерзкое оружие. Пожалуй, помощнее того, которым пользовался этот юноша из Чикаго пару лет назад. Беззвучное, невидимое, абсолютно прямая траектория, практически неограниченная дальность. Если есть хороший инфракрасный прицел, то можно стрелять сквозь закрытое окно — из неотражающего стекла — и поразить цель за несколько кварталов. И никто никогда не узнает, откуда стреляли.

— И вы думаете, что кто-то в «Типтри» построил такую штуку? — спросил я.

Мак-Лафлин посмотрел на Барриса и Хюйгенса. Поставив стеклянную метель на стол, он положил руки на колени и чуть подался вперед.

— Нет, не «кто-то», — ответил он, несколько озадаченный таким допущением. — Мы считаем, что это Ричард. У него есть необходимые знания и умения, и был доступ к необходимым материалам. — Он посмотрел на Майка Фарентино. — Не продолжите ли вы, лейтенант?

Фарентино произнес первые за все время с того момента, как мы вошли в кабинет полковника, слова.

— После полученных от мистера Хюйгенса наводящих сведений, — заговорил он ровным голосом, — наши люди посетили сегодня вечером квартиру мистера Пейсон-Смита. Он отсутствовал. В подвале дома была обнаружена небольшая мастерская. На верстаке были найдены следы построения какой-то конструкции, а также обрывки прожженного насквозь листового металла, которые, вероятно, использовались в качестве тренировочной мишени.

— Но зачем бы он…

— Зачем бы он стал убивать доктора Кима и мистера Тьернана? — пожал плечами Баррис. Он взял со стола стеклянную метель и повертел в руках. Кто может знать ход мысли больного ума? Может быть, он возненавидел других членов команды за постройку «Сентинела»… по крайней мере такова наша рабочая гипотеза. Сначала он убил доктора Кима. Потом выследил доктора Хинкли, когда она рассказывала мистеру Тьернану об убийстве Кима, и попытался убить и ее. При этом, к несчастью, был убит ваш друг.

Я начал было задавать другой вопрос, но Хюйгенс меня опередил:

— Мы сделали все, чтобы в прессе не было шума об убийстве Кима. Была всего лишь маленькая заметка в «Пост-диспэтч», но нам удалось заставить их репортеров поверить, что Кима убили при попытке ограбления. Но Берил, очевидно, обнаружила правду и решила обратиться в вашу газету.

— Это еще одна причина подозревать Пейсон-Смита, — сказал полковник. Он один из немногих, кто мог узнать о ее планах встретиться с Тьернаном.

Мак-Лафлин поднял руку:

— Пока вы не спросили, почему Пейсон-Смит не убил их обоих, имея к тому возможность. Как сказали мои люди, эта лазерная винтовка расходует массу энергии. Поэтому для перезарядки ее батарей между выстрелами требуется не менее минуты.

— Ага, — сказал я. — То есть Хинкли заподозрила Пейсон-Смита в убийстве Кима и решила рассказать об этом Джону.

Баррис и Мак-Лафлин синхронно наклонили головы, и здесь мой детектор ушной лапши заплатило второй раз.

Они этого не знали, но я видел, как разговаривали Хинкли и Пейсон-Смит в холле на приеме. Уж если женщина заподозрила, что у ее босса поехала крыша и он убил одного из ее друзей самодельным лазером, она бы не держалась так свободно в его обществе. Да и Пейсон-Смит не произвел на меня впечатления маньяка-убийцы. Конечно, никогда нельзя сказать с уверенностью. Когда очередной псих выходит с пулеметом ко входу в супермаркет, потом все его соседи с удивлением вспоминают, что он был такой спокойный симпатяга, всегда занимался своими делами, а в чужие не лез. И все же я печенкой чуял, что Пейсон-Смит не из таких.

Да были и другие неувязки. Пусть Пейсон-Смит и в самом деле такой социопат-убийца, каким они его выставляют. Все равно, как он мог узнать, куда собиралась Хинкли сегодня вечером? Это ведь она заставила меня передать сообщение Джону. Я об этом никому не говорил. Так как же об этом мог узнать Пейсон-Смит?

И кстати, почему они были так уверены, что Тьернан встречался именно с Хинкли? «Чернокожая дама средних лет» — это описание подошло бы к нескольким сотням жительниц Сент-Луиса, но именно так описал мне ее Фарентино на месте преступления.

Да и при всем при этом, зачем бы здесь сидеть Мак-Лафлину и Хюйгенсу, обвиняя одного из сотрудников их собственной корпорации?

К тому времени детектор вранья давал уже пятый звонок, пожарные машины выезжали из гаража, и далматинцы выли, как сумасшедшие, срываясь с цепи. Но я продолжал играть тупого.

Распрямившись, я откинулся в кресле, уперев ноги в тумбу стола Барриса.

— О'кей, — сказал я. — Итак, у нас есть сумасшедший ученый на свободе. А почему вы рассказываете об этом мне?

Баррису не понравились мои ботинки, упирающиеся в его стол. Он смотрел на меня, пока я не опустил ноги на пол. Потом он продолжил:

— В ПТ Тьернана, который вы взяли, могли найтись свидетельства связи между Пейсон-Смитом и убийством Кима. Нам они были нужны любой ценой, поэтому вы и были сюда доставлены.

— Это я понимаю, — ответил я. — Но все остальное…

Баррис поднял палец — немой призыв заткнуться.

— Есть также возможность, что доктор Хинкли попытается установить контакт с вами, поскольку мистер Тьернан мертв. После выстрела нам не удалось установить ее местопребывание, и мы подозреваем, что она ушла в подполье из страха, что ее убьют. Так же поступил и другой член команды «Рубиновая Ось» — доктор Морган.

Он отложил стеклянный шар и наклонился вперед.

— Мистер Розен, я понимаю, что у вас мало причин нам верить, — произнес он. — ВЧР не пользуется в этом городе хорошей репутацией, и, как бы ни было для меня заманчиво возложить ответственность за это целиком на прессу, я знаю, что мои люди не всегда… скажем, правильно себя ведут. Но сейчас мы нуждаемся в вашей помощи. Мы хотим выследить убийцу и хотим сохранить жизнь двум ценным людям.

— Понимаю.

Лапша спадала с моих ушей каскадами; скоро придется ее лопатой отгребать.

— Если к вам обратятся доктор Хинкли или доктор Морган, необходимо, чтобы вы сразу же с нами связались, — продолжал Баррис. Он вытащил из коробки на столе карточку и протянул ее мне. — Это даст вам возможность связаться со мной лично в любое время дня или ночи.

Я посмотрел на карточку. Номера телефона не было — только имя Барриса и эмблема ВЧР. Кодовая полоска на оборотной стороне, если вставить ее в сканер телефона, даст выход на его добавочный номер на коммутаторе ВЧР. Я кивнул и сунул карточку в карман рубашки.

— Есть еще одна штука, которая вам понадобится, — продолжил он и протянул мне пластиковую карточку, открывающую проход через все блокпосты ВЧР.

— И кроме того, все это дело должно храниться в тайне до конца расследования. Когда все закончится, вы получите от нас все материалы. А кроме того, убийца вашего друга предстанет перед правосудием. Вы понимаете меня?

— Да, сэр, — ответил я. — Надеюсь оправдать ваше доверие.

А что я еще мог сказать? «Нет, сэр, вся эта история воняет, как свиной хлев, а потому не следует ли вам отправить меня в подвал»?

Баррис кивнул, затем встал из-за стола. Его примеру последовал Мак-Лафлин и второй раз протянул мне руку.

— Рад был с вами познакомиться, мистер Розен, — сказал он, когда я снова ее пожал. — Я рад, что вы на нашей стороне.

Фарентино оттолкнул стул и встал. Хюйгенс механически кивнул мне. Баррис посмотрел на Фарентино.

— Теперь, лейтенант, не будете ли вы так добры проводить мистера Розена на улицу?

Я был свободен идти на все четыре стороны — но все же не свободен. Слишком много секретов, слишком много лжи.

Лапши на ушах перебор.

 

13. ПЯТНИЦА, 1:07

— Куда съезжать? — спросил Фарентино.

Легкий дождик стал частой моросью, но сквозь мрак и туман виднелись знакомые силуэты Уэбстер-Гроувз. На нас наплывал знак-указатель выезда на Шрусбери-авеню.

— Сюда давай, — ответил я.

Детектив кивнул, выруливая на боковую полосу.

— Я так понимаю, что твоя бывшая тебя не ждет, — сказал он, гоня машину по длинной дуге пандуса развязки. — Ты уверен, что тебя стоит здесь бросить?

— Я думаю, все будет о'кей, — сказал я, указав налево. Он подождал, пока уборочная машина, рокоча щетками, проехала перекресток, и повернул на Шрусбери.

— Она меня впустит в дом, если ты об этом.

— Именно об этом. — Он пошарил в кармане пальто и вытащил пачку сигарет. — Худший для копа вариант — вляпаться в семейную свару. Ты знаешь, что больше всего травм при исполнении полицейский получает, разнимая семейные драки? Когда я еще был шофером патрульной машины, мне однажды чуть ухо не отчекрыжили капустным ножом.

Развязка с Биг-Бенд кончилась, и я снова показал налево.

— Здесь такого не случится, — сказал я. — Да и вообще-то она не бывшая, это я ее так зову.

— Раздельное проживание? — Он зажег сигарету, входя в поворот и успевая на зеленый в последний момент, когда тот уже сменялся желтым. По встречной полосе промчался бело-голубой; Фарентино мигнул ему фарами, и офицер патрульной машины махнул рукой. Несмотря на то что на Уэбстер — одной из немногих улиц — не было комендантского часа от заката до рассвета, другие машины нам не встретились. — Иногда это лучший выход. Только зачем вам это надо?

— Много вопросов задаешь.

— Работа такая. И я ведь только спросил…

Судя по интонации он ожидал ответа, но ответил я не сразу. Я тут не был уже несколько месяцев и хотел сначала осмотреться. Уэбстер-Гроувз довольно удачно проскочила землетрясение — если сравнивать с другими частями Сент-Луиса. Кое-какие дома сложились, где-то рухнул пролет стены, но в целом этот чудаковатый старый пригород в стиле Среднего Запада значительных повреждений не получил. Патрулей ВЧР здесь тоже не было.

— Еще пара кварталов, а потом сверни на Оуквуд, — попросил я.

— О'кей. — Фарентино немного помолчал. — Не хочешь об этом говорить?

— О чем?

Он мотнул головой:

— Рано или поздно, Джерри, тебе все равно придется кому-то довериться. Как ни крути, а ты сунул руку в осиное гнездо. Будешь ты говорить со мной, или с полковником, или с Мак-Лафлином, но с кем-то тебе говорить придется.

Это была правда, и он это знал. И я тоже. Я шел по горящим углям, и чертовски мало было тех, на кого я мог рассчитывать в этой горячей пробежке. Но до того, как куда-то броситься, мне надо было решить кое-какие вопросы, чтобы о них уже не думать. И первый шаг — визит к Марианне, пусть даже и за полночь.

— Я тебе сообщу, Майк, — ответил я, когда мы повернули на Оуквуд. — А сейчас единственное, чего я хочу, — это попасть домой.

Домой — то есть в старый трехэтажный викторианский особняк на респектабельной жилой улице, бывший фермерский дом, перестроенный не менее трех или четырех раз с начала прошлого столетия. Мы с Марианной его купили вскоре после возвращения в Сент-Луис. Если бы я знал, что будет землетрясение, я бы, может быть, не подписал закладную, но дом во время Нью-Мадрида всего лишь покачнулся. Дом рядом — вдвое по крайней мере моложе — сложился в лепешку, а наш, по какому-то капризу стихии — выстоял, если не считать сломанных ворот гаража и упавшего дуба перед домом.

В этом отношении нам повезло. Дом-то пережил землетрясение. А вот семья рассыпалась.

Майк Фарентино высадил меня возле дома, и я потащился по ступеням крыльца. Свет внизу на лестнице горел, но на верхних этажах было темно. Лампы защиты вспыхнули, когда я вошел на крыльцо. Ключ у меня был, но вежливее, я подумал, будет коснуться дверной таблички.

— Мари, это я, — сказал я. — Ты не впустила бы меня в дом?

Пауза была длинной. Я повернулся лицом к встроенной телекамере и изобразил самую приятную улыбку, на которую только был способен, зная, что сейчас она переворачивается в постели — взглянуть на экран на ночном столике. Полусонная, откидывает в сторону дешевый триллер, который взяла почитать на ночь. Небритый, исхудавший, со спутанными мокрыми волосами, одетый в пропотевшие шмотки, я очень напоминал злодея из такого триллера.

— Джерри?.. — прозвучал сонный голос из динамика. — Какого черта ты здесь делаешь?

— Долго рассказывать, детка. — Я провел рукой по лицу, откидывая в сторону мокрые волосы. — Прости, что я тебя разбудил, только…

— Ты опять пьян? — Уже не сонный голос зазвенел раздражением. — Богом клянусь, если ты снова пришел пьяный, можешь…

— Я не пьян. Мари, честно. Это просто… — Я вздохнул и полузакрыл глаза. — Слушай, Мари, я сильно устал. У меня был черт знает что за вечер, и вернуться к себе я не могу, так что ты просто впусти меня, ладно?

Еще одна пауза, на этот раз длиннее. Впервые с того момента, когда я попросил Фарентино меня подвезти, у меня возникла мысль: а может быть, она не одна? С тех пор как мы разъехались, я не болтался с другими бабами, хотя варианты иногда подворачивались. Всерьез мне такая мысль в голову не приходила, да и Марианна мне не говорила о новых мужчинах в ее жизни. Однако времена меняются, и обстоятельства тоже. Может быть, у нее в койке сейчас молодой красавчик, которого она подобрала, как потерянного щенка, где-нибудь возле Уэбстерского университета.

Я отступил от камеры — посмотреть на подъездную аллею. Там стоял только один автомобиль, и от него к дому тянулся силовой кабель. Впрочем, это еще ничего не значило. Почтальоны ходят пешком, а спортсмены вообще в нейлоновых шортах трусцой бегают.

Я услышал жужжание отпираемых замков, и дверь приотворилась на пару дюймов.

— Джерри? — услышал я. — Ты здесь?

— Никуда не делся. — Я быстро отступил от перил крыльца. Даже такая заспанная, с растрепанными волосами и в старом халате, Марианна была одной из самых красивых женщин, которых я за свою жизнь видел. Обычно мужья не замечают недостатков своих жен, но это был не тот случай: мои глаза не лгали, и она была все так же хороша. Тридцать лет зачастую нелегкой жизни не оставили на ней заметных следов, она была очень похожа все на ту же студентку, что я встретил в колледже. Вскоре после рождения Джейми у нее восстановилась фигура, и даже несмотря на первые седые волоски в темной копне волос, ей трудно было дать больше двадцати четырех.

Но она не была в настроении слушать комплименты.

— Джерри, что ты здесь делаешь? — повторила она. — Я уже легла спать, а вдруг ты… и какого черта ты смотришь на дорожку?

— Смотрю, как там машина, — быстро ответил я. — Ты новые номера поставила?

У нее на лице появилось недоуменное выражение.

— Ты не затем сюда приехал, чтобы глядеть на мои новые номера, сказала она. — Джерард, в чем дело?

Она назвала меня Джерард. Когда она называла меня полным именем, это значило, что она злится. Неудивительно: для Марианны всегда было важно ночью выспаться, и горе тому другу, родственнику или бывшему супругу, который поднимет ее после одиннадцати вечера.

— Ты меня прости, детка, что я так не вовремя, но мне от тебя нужно три вещи.

Она вздохнула, закипая, и прислонилась к косяку двери.

— Нетрудно угадать. Первая — деньги, вторая — секс. А что третье? Автомобиль?

Это было бы смешно, если бы не было правдой. Когда мы решили, что лучше для обоих будет разъехаться и я переехал в мотель, но еще не нашел новой работы, это действительно были три одолжения, о которых я чаще всего ее просил: колеса — чтобы куда-то добраться, десятка или двадцатка перебиться до ближайшего гонорара, и быстренько перепихнуться — от черт его знает какого одиночества, и еще потому, что я имел глупость верить, будто секс лечит все раны. На все три она иногда соглашалась, пока наконец не собралась с духом сказать, чтобы со своими проблемами я разбирался сам. Единственная причина, по которой мы не были официально разведены, — ни у кого из нас не было денег на адвоката.

— Ну, если ты хочешь заняться со мной сексом, а в награду дать мне пару баксов и машину…

Она попыталась захлопнуть дверь перед моим носом, и я остановил ее рукой.

— Да нет, шучу. Если серьезно…

— Если серьезно — то что? — Она еще раз рассерженно вздохнула.

Времени врать жене не было, даже если она меня ненавидела до самых печенок.

— Мне нужно место, где бросить кости, — сказал я. — Только на сегодня, клянусь… и еще мне нужно воспользоваться компьютером.

— Так-так. — Она глядела на меня с индифферентным видом. — Значит, кровать и компьютер. Что третье?

— Да я могу спать и на кушетке…

— Прямо, будешь ты спать на кушетке. Джерард, что третье?

Я заколебался; это одолжение было, возможно, самым серьезным.

— Третье, детка, — не задавать вопросов. — Я сделал глубокий вдох. — Я влип в историю. Крупно влип.

— О Господи! — Она завела глаза к небу. — Ты удираешь от полиции?

Я чуть не заржал:

— Деточка, меня сюда подвозил коп.

— Ах, да. Понимаю…

Я поднял руки перед собой:

— Марианна, поверь мне, если бы был риск втянуть тебя в неприятности, меня бы здесь не было. Я не с полицией связался (по крайней мере непосредственно, подумал я). Мне нужно только спальное место и твой офисный компьютер на час-другой. Деньги мне от тебя не нужны, приставать к тебе я не буду, и утром я вызову такси. О'кей?

Она снова вздохнула, закрыла глаза, будто на ее плечах лежало бремя всего мира.

— Боже мой, Джерри, почему ты не попросил все это у Джона?

«Да потому, что Джон мертв», — чуть не выпалил я, но сдержался. Сказать — это значило вызвать лавину тех самых вопросов, которых я хотел избежать, да и для нее было гораздо безопаснее ничего не знать. Мне повезло, что она не смотрела вечером местных новостей и не говорила с Сэнди Тьернан.

— Ради Бога, — попросил я. — Просто сделай, как я прошу, ладно?

Она молча посмотрела на меня, потом открыла дверь пошире.

— Ладно, — сказала она. — Но помни: спать будешь на кушетке.

Дом был малость почище, чем до моего ухода, но все остальное было так же. Она не сменила мебель в гостиной и не сняла со стен репродукции; свадебные фотографии она убрала, но фотографии Джейми в кроватке и в манеже остались на каминном экране. Марианна дала мне чего-то поесть из холодильника, потом пошла наверх взять пару простынь и запасную подушку, а я пошел в ее домашний офис.

Он находился в задней комнате первого этажа, где раньше был чулан, который мы заставили книжными полками от пола до потолка. До землетрясения этой комнатой пользовались мы оба: она — для связи со своей работой в страховой компании в Канзас-Сити, когда же она в пять часов заканчивала работу, комната превращалась в мой кабинет создателя Великого Американского Нечитаемого Романа. Я заметил, что она убрала с книжных полок мои книги и безделушки, но не стал обращать на это внимания. Меня интересовало совсем другое.

Коробка с оптическими компакт-дисками была около стола; тот, что мне нужен, лежал в часто открываемом, исцарапанном футляре с надписью

«СЕМЬЯ».

Должно быть, Марианна часто его смотрела: он стоял впереди даже тех дисков, которые нужны были ей по работе. Я вытащил футляр, открыл его, включил компьютер и, вызвав окно «Просмотр», вставил диск в оптический дисковод.

Начав почти сразу после помолвки, мы с Марианной снимали на видео практически все, что с нами происходило, — один из ее родственников подарил видеокамеру. Автостоп в Белых Горах Нью-Хэмпшира, летний отдых на мысе Код, какие-то домашние видеофильмы (мы тогда были полны вина и творческой фантазии), свадьба, медовый месяц в Ирландии — все кодировалось в биты и байты информации на оптическом диске. Так создавался электронный семейный альбом.

Потом это несколько приелось, и в электронной летописи стали появляться хронологические бреши до тех пор, пока не родился Джейми, и тут мы снова достали видеокамеру и стали снимать все неизбежные детские портреты. Вот на экране и возникли субменю: «ДЖЕЙМИ-1», «ДЖЕЙМИ-2», «ДЖЕЙМИ-3» и далее, на каждый прошедший день рождения. А мне нужен был последний кадр, который был в «ДЖЕЙМИ-6».

Когда мы приехали в Сент-Луис, по городу как раз прошла волна похищений детей. Дети исчезали с остановок школьных автобусов, с игровых площадок, от дверей магазинов и редко возвращались к родителям, иногда — не живыми. Полиция так и не отловила этих подонков, и только Господь ведает, что случилось с ненайденными детьми, но мы с Марианной сделали то, что рекомендовали власти: видеозапись ребенка, чтобы по ней можно было его узнать, если случится то, о чем нельзя и помыслить.

Я не сразу сообразил, но что-то в этом странном телефонном звонке перед налетом на меня солдат ВЧР всколыхнуло старые воспоминания. Я открыл на экране окно «Просмотр Видео», ткнул «мышью» в надпись «ДЖЕЙМИ-6», и через пару минут появилась видеозапись, сделанная мною за несколько недель до его гибели.

Вот он, Джейми, живой и здоровый, сидит в детского размера кресле-качалке в своей комнате. Одет в синие джинсы и свой любимый свитер с эмблемой «Кардиналов» Сент-Луиса — симпатичный детеныш, которому скучно позировать перед папиной видеокамерой.

Мой голос за кадром:

— О'кей, парнишка, как тебя зовут?

Джейми (с надутым видом — ему это все уже смертельно надоело):

— Джейми…

Опять я:

— А как твоя фамилия?

Джейми (поглядывая на пол, ерзая на кресле и елозя руками по подлокотникам качалки):

— Джейми Розен, мне шесть лет.

Мой голос (поощрительным тоном):

— Отлично! А как зовут твоих папу и маму?

Его лицо становится серьезным — он недавно узнал, что у его родителей есть другие имена, а не только «папа» и «мама».

— Мой папа… папу зовут Джерард Розен… Джерри Розен… а мама… маму зовут Марианна Розен…

Я (изображая гордого отца семейства):

— Хорошо, Джейми! Очень хорошо! А теперь скажи, что ты будешь делать, если к тебе обратится незнакомый?

Джейми старательно повторяет все, что я только что ему сказал:

— Я не должен говорить с незнакомыми, даже если мне предложат подарок; и я могу… нет, я должен убежать и позвать полисмена или другого взрослого и сказать, чтобы меня отвели к тебе и к маме…

Оно. Я это нашел.

Я остановил изображение и отметил его точки, затем вернулся к началу записи. Найдя его и отметив, я открыл меню и выбрал из него функцию РЕДАКТИРОВАНИЕ. Еще одной командой из субменю я открыл внизу другое окно на пол-экрана и вывел словесную запись диалога.

С ней я начал работать, выделив отдельные слова. Это отняло несколько минут, но я составил несколько строчек, а компьютер выбрал и составил соответствующие куски видеозаписи. Я набрал в грудь воздуху и ткнул «мышью» в команду вербализации набранных строк.

На экране снова появилось лицо Джейми и произнесло то, что Джейми в жизни не говорил, но что я слышал сегодня ночью:

— Розен, Джерри… Джерард Розен… Джерри Розен… Папа, могу я тебе сказать?..

И лицо Джейми на экране было именно тем, что я видел на экране своего телефона.

— Джерри, что ты вытворяешь?

Я дернулся от клавиатуры и повернулся на вертящемся кресле лицом к стоявшей в дверном проеме Марианне.

Она стояла, скрестив на груди руки, и на ее лице был написан брезгливый ужас — как если бы она застала меня за примеркой ее трусиков. Наверное, даже хуже: она увидела, как я кромсаю последнее реальное воспоминание о нашем сыне.

Я откинулся в кресле, выдохнул и потер руками веки.

— Ты ведь согласилась не задавать вопросов, — напомнил я. — И поверь мне, если я тебе расскажу, ты решишь, что я спятил.

— Я и так вижу, что ты спятил, — ответила она строгим голосом, еле сдерживая гнев. — Оставь записи Джейми в покое. Я тебе говорю!

Она шагнула к компьютеру. Я прикрыл руками клавиатуру.

— О'кей, о'кей. Я так и сделаю, если ты мне ответишь на один вопрос.

Она посмотрела на меня, но рук не убрала.

— Что еще?

— Ты перегружала этот диск на винчестер? Конкретно этот диск?

Марианна моргнула, сперва не совсем поняв, о чем это я.

— Да, — сказала она после паузы, — было. Я хотела его сохранить. Это была последняя его запись, и я…

— А компьютер ты по-прежнему оставляешь на весь день включенным?

Она пожала плечами:

— Конечно. Мои клиенты общаются с экспертной системой в мое отсутствие. Ты же знаешь.

Она посмотрела на меня в упор:

— Джерри, что все это значит? Зачем ты редактировал…

— Не бери в голову. Давай восстанови запись. — Я убрал руки и отодвинулся от стола вместе с креслом. Марианна еще раз посмотрела на меня недоуменно и недоверчиво, потом наклонилась и трекболом убрала все мои изменения. Это было уже не важно; я получил ответы на свои вопросы.

Точнее, на некоторые. Как я сложил послание из собственных слов Джейми, так же это мог сделать и другой. Видеозаписи хранились на жестком диске компьютера Марианны, а компьютер был включен по целым дням, и хороший хакер легко мог добраться до файла «ДЖЕЙМИ-6» и составить телефонное сообщение, которое потом попало ко мне. И мой голос тоже легко было бы воссоздать, поскольку есть записи на этом и многих других дисках.

Только кому нужно было пускаться в такие крайности? Если злоумышленник пытался привлечь мое внимание, то зачем же, черт возьми, имитировать голос моего сына или мой? Может быть, это выходка извращенца, все равно как позвонить вдове и притвориться призраком ее покойного супруга. Но это было второй раз подряд — кто-то посылал мне через компьютер загадочные послания, и для этого нужно было уметь гораздо больше, чем мелкий извращенный киберпанк.

Да и к тому же, сообразил я, как мог бы этот тип догадаться влезть в компьютер к Марианне? Модемная линия была зарегистрирована на имя компании, а не на мое или ее, и мало кто знал, что у Джерри Розена есть разведенная супруга.

Все это бессмысленно.

Или очень даже осмысленно, но от меня этот смысл ускользал.

— Тебе плохо без него?

Вопрос Марианны прервал мои мысли. Она закончила запоминание файла и вышла из программы. Я смотрел, как она выключила компьютер, вытащила диск и сунула его в коробку.

— Да, мне без него плохо. — Я сунул руки в карманы куртки, вдруг ощутив себя глубоким стариком. — Это было самое лучшее в нашей жизни… и я никак не могу поверить, что его больше нет.

— Да, и я тоже.

Марианна поставила коробку с дисками и прислонилась к полке. Впервые с момента моего прихода она оставила свой холодный тон вынужденной к гостеприимству стервы; это была моя жена, вместе со мной горюющая о потере нашего сына.

— Боже ты мой, я даже в его комнате ничего не стала менять, мне все время казалось, что это страшная ошибка, что не было его в том поезде, в конце концов…

Поезд. Опять этот поезд.

— Его больше нет, Мари, — мягко сказал я. — Ошибки не было. Была катастрофа, и он погиб; И это все.

Марианна медленно наклонила голову:

— Да, это все. — Она уставилась в пол. — Джерри, скажи, что ты просто хотел еще раз на него посмотреть. Скажи, что это не связано с историей, в которую ты влип.

Она подняла глаза и смотрела прямо на меня:

— Это ведь не для твоей статьи, нет?

Я понял. Один раз я потерял работу в газете, пытаясь спасти от смерти детей. Я полез на нож, защищая ребят, которых даже не знал, совсем чужих, потому что это было частью моей работы. А своего сына спасти от смерти я не смог. Джейми исчез, не увидев своего отца, только потому, что папочка был слишком занят своей работой и мог только купить ему билет на поезд в вечность.

Обвинение, что я читал в ее глазах, было несправедливым, но несправедливо и то, что землетрясение не считалось с расписанием поездов Метролинка. И сама смерть тоже несправедлива.

Не дождавшись ответа, Марианна с опущенной головой пошла к двери:

— Я тебе постелила в гостиной и сказала дому, чтобы разбудил тебя в восемь. К тому времени срабатывает кофеварка. В холодильнике есть сладкие рулеты, если хочешь…

— Ладно, детка. Спасибо за все.

В ответ она снова кивнула и пошла к лестнице. Потом остановилась и снова повернулась ко мне:

— Кстати, Джерри… Там наверху никого нет, если ты этим интересовался. Спокойной ночи.

И она ушла раньше, чем я успел спросить, когда она успела так насобачиться читать мысли.

 

14. ПЯТНИЦА, 8:00

Я проснулся от дальнего звона церковных колоколов, отзвонивших восемь раз где-то поблизости, хотя ни на одной из двух ближайших церквей колоколов не было.

Звук шел с потолка: Марианна запрограммировала дом разбудить меня в восемь и сварить на кухне кофе. Я бы не отказался поспать еще часок, и все же я был ей благодарен, что она не выбрала для будильника какой-нибудь другой звук была бы она постервознее, выбрала бы звук артиллерийского салюта, а то и чего похуже.

Как бы там ни было, я еще полежал пару минут на раттановой кушетке, переходя от сна к бодрствованию. Я слышал, как журчит душ наверху, чуял запах настоящего кофе из кухни, слушал, как птицы поют на улице. Все было уютно, тепло, привычно, как тогда, когда я еще жил в этом доме.

Моя мысль перескочила, и я вспомнил Джона, как я видел его последний раз на полу у Клэнси, а вокруг столпились копы и санитары. Мертвый, с дырой во лбу… и я знал, что, если я не выясню, как и почему, покоя мне уже не знать никогда, и каждое утро будет наполнено призраками.

Жужжание телефона прервало ход мыслей. Я почти вскочил с кушетки, как вдруг вспомнил, что положил трубку телефона на пол рядом с собой. Марианна все еще была в душе, так что я взял трубку и нажал кнопку.

— Алло! Гм… резиденция Розенов, — сказал я.

— Где тебя черти носят?!

Бейли. У этого сукиного сына прямо дар устраивать людям мерзкие пробуждения.

— Ну, Перл, — произнес я, садясь на кушетке, — если ты сюда позвонил, то ты точно знаешь, куда они меня занесли.

— Методом исключения. Если тебя нет в твоей квартире, то ты должен быть где-то в другом месте.

— Ну ты просто Шерлок Холмс…

— Розен, перестань мне пудрить мозги. Мы только что узнали, что Джона убили и что тебя видели с копами у Клэнси, а когда я к тебе поднялся, у тебя там будто орда прошла. На улице видели ночью пару танков ВЧР. Так объясни, какого хрена тут творится?

— Эрл…

— Самое, так твою мать, время ехать к своей бывшей половине. Какого, я тебя спрашиваю…

Я вздохнул, выглянув из окна гостиной. Перед домом не было автомобилей, но это еще ничего не значило.

— Эрл, послушай…

— Ничего не буду слушать — только когда прочитают вслух приказ о твоем увольнении, если ты сию же мину…

— Эрл, а ну заткнись.

Это подействовало, по крайней мере на тот момент. Я перевел дыхание:

— Я знаю, что происходит. Но телефон у меня без розетки, ты понимаешь?

На другом конце линии молчали. Характер у Перла был не сахар, и мозгов он ел больше, чем у него между ушами — по крайней мере так иногда казалось, но понимать намеки он умел. Он понимал, что разговоры по беспроволочному телефону может подслушать любой владелец двухбитного сканера. Даже если этого не сделают мои соседи, за полицию или ВЧР ручаться было трудно.

— Я знаю, что происходит, — повторил я. — Прямо сейчас я об этом говорить не могу, но кое-кто выворотил наверх кучу грязи. Убийство Джона с этим связано.

До меня донесся медленный выдох.

— Ты серьезно?

— Как сердечный приступ. — Тут у меня возникла неожиданная мысль. — Ты еще не говорил с Сэнди Тьернан?

— Говорил. Она в хорошем шоке. Она позвонила мне в шесть утра, сказала, что ей звонили из отдела убийств…

— Майк Фарентино?

— Именно он. А когда я ему позвонил, он ответил, что видел тебя вечером у Клэнси. — Его голос из воинственного стал недоумевающим. — Что за сенсация, Джер?

— Расскажу, когда приеду, — сказал я. — Как только доберусь. А пока что… — Я замялся, подбирая слова. — Как ты думаешь, истребителя насекомых сможешь сегодня вызвать?

— Чего? Истребителя?

— Именно. — Я потер рукой оставшийся от спанья на узкой кушетке узел на шее. Воды из душевой больше слышно не было. — Меня, знаешь, эти тараканы на чердаке уже достали. Они и в офис могут заползти. Я бы на твоем месте это проверил.

Еще одно долгое молчание, и ответ:

— Ты знаешь, ты прав. Я позвоню Оркину, может быть, он кого-нибудь пришлет.

Бейли понял намек. Тараканы на чердаке — читай жучки в офисе. Если нас кто-то подслушивал, он наверняка поймет, о чем была речь, но надо было предупредить Перла, пока он не стал куда-нибудь звонить или закладывать что-нибудь существенное в офисные компьютеры.

Единственное недопонимание — он считал, что я говорю о федералах и копах; я же не был так уверен, что нас подслушивают только полиция и ВЧР. Кто-то посторонний смог проникнуть в закрытый шифрованной защитой Джокер, кто-то занялся этим спиритизмом с подделанным изображением Джейми. Пока я не имел ни единой догадки, кто это такие, я не хотел больше давать им ни одного шанса.

— Отлично, — ответил я. — Доберусь, как только смогу.

Я отключил трубку, откинул одеяло и свесил ноги с кушетки. На кофе и рулеты нет времени, надо быстро одеваться и уматывать. Я потянулся к штанам, валявшимся там, где я их скинул, когда раздался знакомый скрип ступенек.

Я глянул вверх. Марианна сидела на площадке, на ней был халат, волосы замотаны в мокрое полотенце. Не знаю, сколько она там пробыла и что из моего разговора слышала.

— Эй, — спросил я, — ты чего там делаешь?

Дурацкий вопрос, и она даже не стала отвечать. Мари смотрела на меня, взявшись рукой за подбородок:

— Тебе надо в Даунтаун?

Я поколебался, потом кивнул. Путь до ближайшей станции Метролинка был не близок, а у меня, хоть я с вечера и обещал утром вызвать такси, денег на проезд до Суларда не было, и она это знала.

Она на секунду прикрыла глаза:

— А еще тебе нужны деньги, верно?

— Слушай, я не просил…

— Я тебе могу дать пятьдесят долларов. — Она не обратила внимания на мой полупротест. — А если ты подождешь, пока я оденусь, я тебя доставлю в газету через полчаса. О'кей?

Я снова кивнул. Мы посмотрели друг на друга, и вспомнили совместно прожитое. Как съехались в одну квартиру. Сгоревшие завтраки, забытые обеды. Белье на полу, неоплаченные счета. Две-три потерянные работы, приступы утренней тошноты — предвестие появления ребенка, которого ни она, ни я не хотели заводить, но все же решили сохранить. Помолвка и свадьба. Смерть и разлад. Разъезд, ждущий оформления в виде развода.

В одном старом телевизионном коммерсе была строчка, бесившая феминисток: «Жена? Я думаю держать ее дома». Мари могла написать в ответ: «Муж? Я думаю выгнать его к чертям».

— Ага, — сказал я. — Было бы классно.

Марианна встала, автоматически придерживая халат, и я не увидел ее бедер.

— Отлично, — сказала она. — Если это поможет от тебя избавиться, я буду просто счастлива.

— Мари…

— Во что бы ты ни влип, — перебила Марианна, — я надеюсь, ты из этого выберешься… но меня от всего этого уволь. С меня хватит.

Она взбежала по лестнице и хлопнула дверью.

Марианна высадила меня напротив редакции, и я был рад избавиться от нее почти так же, как она от меня.

По дороге мы молчали, только бубнил утренние новости автомобильный приемник. Войска армии США продолжают перебрасываться к границе Орегона, пока Каскадия продолжает предъявлять претензии Белому дому; экипаж «Эндевура» успешно сблизился со спутником «Сентинел-1» и произвел пристыковку к противоракетному спутнику последнего модуля. У дома некой леди из Атланты собираются толпы народу: дама объявила, что ей явилось лицо Иисуса на дне кастрюли.

О Господи. Я бы предпочел сейчас быть в Бирмингеме, в Сиэтле, на орбите — только не в Сент-Луисе.

В редакции, когда я вошел, все уставились на меня, но никто не сказал ни слова, пока я шел прямо в кабинет Бейли. Перл, что неудивительно, уже снял кожух со своей ИБМ и тыкал внутрь световым пером: назвать его параноиком было бы очень мягко.

— Закрой дверь и сядь, — сказал он, не отрываясь от своего дела. — Нам есть много о чем поговорить.

Я закрыл дверь, нашел стул, не заваленный гранками и верстками. Бейли продолжал тыкать пером в платы и микросхемы, пока не удовлетворился результатом своей работы. Потом он надвинул кожух на компьютер и на вращающемся стуле обернулся ко мне.

— Послушай, Эрл, — начал я. — Ты меня прости, что…

— Ты знаешь, что это? — Он поднял большой плоский футляр, лежащий на столе поверх его обычных бумаг. К футляру была подключена пара головных телефонов, а сбоку рукоятки и цифровые измерительные приборы. К длинному заостренному жезлу вела тонкая проволочная спираль. — Знаешь, конечно, потому что должен был понимать, что я с тобой разговариваю в его присутствии.

— Детектор электронного наблюдения, — сказал я. — Ты мне его показывал однажды, помнишь?

— Именно он. Мистер Оркин собственной персоной. Он может проверить все приборы нашего офиса и отловить любой возможный АМ- или УКВ-сигнал. Жучки, паразитные контуры, ловушки на факсах и модемах — все, что можно придумать, этот хмырь умеет вынюхивать. Обошелся мне в три косых, но он, я считаю, своих денег стоил. Считай, что это оплата дополнительной страховки — так я всегда говорю.

Он аккуратно положил прибор на стол.

— Если ты хотел меня напугать до судорог, тебе это удалось. Как только мы с тобой поговорили, я заставил всех прекратить работу, и мы с Джахом проехались по этому помещению. Включили каждый компьютер, каждую лампочку, проверили все телефоны, все факсы — ничего не оставили нетронутым, даже твою комнату наверху и лабораторию в подвале. Джах по моей команде прошелся с антивирусными тестами даже по всем ПТ — по крайней мере по тем, что федералы вчера не свистнули из твоей комнаты. Знаешь, что нашли?

Он поднял правую руку, сложив колечком большой и указательный пальцы:

— Nada. Zero. Ни хрена. Даже проводок нигде не болтается. Одно из двух: либо федералы придумали что-то сверххитрое, либо ты — чудо анатомии: человек, умеющий разговаривать по телефону, засунув голову в собственную задницу.

Всю эту филиппику я проглотил молча. Ему нужно было разрядиться, и я подвернулся под руку. Закончив свою речь, он сложил руки на пузе и поглядел на меня в упор. Затем, с шумом выдохнув воздух, потер пальцами веки.

— Единственно, почему я не выкинул тебя сразу на улицу, — очень спокойно сказал он, — потому что ты явно напал на какой-то след. Во всяком случае, Джон шел по следу, потому-то какой-то гад не пожалел времени и сил на его убийство. И я так думаю, что ты в это дело встрял, поскольку твою дверь вчера вечером вышибли и поскольку федералы уперли все, что втыкается в розетку. И я, значит, остался с толковым репортером, которого убили, и с бестолковым репортером, который даже не знает, как позвонить редактору, когда на него накатывают бочку дерьма…

— Да послушай, Перл…

Вдруг Бейли вскочил на ноги, хватанул, не разбирая, стопку каких-то бумаг и кинул в меня с такой силой, что я еле успел пригнуться под градом распечаток и фотокопий.

— Твою бога душу гроба мать, Розен! — завопил он во всю мочь своих легких. — Я хочу знать, что происходит!

Дождь бумаг падал вокруг меня, оседая мне на колени и на пол. В офисе была мертвая тишина — все слышали взрыв, — но я обратил внимание не на это. Я заметил, что у Перла глаза красные и веки припухли.

Этот сукин сын тяжело переживал смерть Джона. Он психанул из-за меня и имел, быть может, на это право: с момента, когда мне позвонил Фарентино, и до сих пор я не пролил ни одной слезинки.

Если Перл считал из-за неудачной охоты на жучков, что я выставил его дураком, не менее по-дурацки чувствовал себя я, не нашедший времени осознать, что мой лучший друг мертв. Да, но при всем при том я не мог позволить себе роскоши погрузиться в собственное горе. Что-то происходило вокруг, что-то такое большое, что смерть Джона была в нем лишь малой и случайной деталью.

Я тоже не знал, что происходит, но хватит уже быть игрушкой обстоятельств.

— Сядь, Эрл, — сказал я. — Я тебе много должен рассказать.

И я рассказал все, кроме двух сочных деталей.

Не было смысла посвящать его в подробности моей встречи с полковником Баррисом на стадионе… например, что я дал подписку не разглашать сведения о «Рубиновой Оси». Не то чтобы я старался утаить факты от своего редактора, просто не хотел его подставлять. Если дело обернется плохо, не надо наводить на него горилл из ВЧР. Это не значит, что они не найдут причины к нему заявиться, но не стоит втравливать Перла в эту заваруху больше, чем нужно.

Во-вторых, я рассказал ему про СИ, полученное мною в парке перед беспорядками возле Муни, но звонок ко мне в квартиру перед налетом ВЧР я не упомянул. Он бы подумал, что у меня поехала крыша, хотя я и мог теперь объяснить, как появились в телефоне лицо Джейми и мой голос. Когда Перл меня спросил, отчего я не вернулся домой, я сказал, что боялся вернуться на место налета и потому просто сбежал в дом к своей бывшей.

Когда я закончил, он еще некоторое время смотрел на меня, сцепив пальцы на животе, потом взял телефонную трубку и нажал пару кнопок.

— Крейг? Да, я. Поднимись ко мне. Прямо сейчас, есть кое-какая работа. — Он положил трубку и поднялся. — Когда он придет, дай ему Джокера — пусть проверит как следует. Эти суки могли его чем-нибудь начинить, а нам только этого и не хватало, чтобы ты тут бегал с троянским конем в компьютере.

Мне пришла в голову та же мысль, поэтому я вынул из кармана Джокера.

— Я так понимаю, что пока меня не уволили, — сказал я, вводя пароль «курятина».

— Я никогда никого не увольняю, Джерри. Я намекаю людям, что пора уходить. — Перл обошел вокруг стола и открыл дверь. — А теперь пошли наверх и посмотрим, там ли этот диск, куда ты его положил.

У порога отсека Перла мы встретили Джаха. Он взял Джокера и пошел с ним вниз в лабораторию, а мы с Перлом полезли по лестнице на третий этаж.

В моем логове все было так, как осталось вчера. Дверь сорвана с петель, компьютер и телефон в самовольной отлучке, и там же рукопись моего романа. Я представил, как офицер ВЧР вдумчиво изучает этот роман, стараясь найти на страницах скрытые намеки подрывного содержания. Быть может, он окажется единственным моим читателем; дай Бог, ему хоть сексуальные сцены понравятся.

— Здесь незаметно, был грабеж или не было, — буркнул Перл, глядя на мой обычный беспорядок.

— У каждого свои привычки, — ответил я, направляясь в ванную. Там я встал на колени и заглянул под спусковой бачок. Тонкий пластиковый футляр не обнаружили, он по-прежнему был приклеен под гипсовым пони.

— Везет нам, — сказал я Перлу, отклеив ленту и приняв в ладонь маленький кружок диска.

— При чем тут везение, — скривился он. — У них просто робы не было — в такую грязь лезть.

Перл взял у меня из рук пластиковую коробочку и задумчиво на нее посмотрел.

— Весь тарарам, чтобы найти эту штуку.

Он вернул мне диск:

— Отдай это Джаху, пусть посмотрит. Может быть, он добьется от этого хмыря толку. А мы пока пойдем вниз и попробуем что-нибудь найти об этих ребятах из «Типтри».

— Ладно. О'кей. — Я вдруг почувствовал, как выдохся. Второй день мотаюсь по всему городу и пока еще не нашел концов. Под разбитым окном неубранная постель. Только двенадцать часов назад я там спал мертвым сном, в счастливом неведении того, что творится вокруг меня. А вот теперь…

— Я вроде тебя, — вдруг сказал Перл. — Меня тоже не купишь на историю об ученом, у которого крыша поехала и он стал стрелять по людям. Если есть причина, по которой убили Джона, мы доберемся до самого донышка.

— А? Да, конечно.

Он поглядел на пол, механически откинув ногой подвернувшуюся пустую бутылку.

— Джерри, ты назначен на эту тему. Я хочу знать, кто убил нашего репортера, что он расследовал в момент убийства, кто и почему стреляет в людей на улице. На время выполнения задания ты освобожден от всех других работ по редакции, ясно?

Я кивнул:

— Ты хочешь, чтобы я тебе доставил убийцу Джона.

Он посмотрел на меня вприщур:

— Мальчик, запомни: самое худшее, что может сделать репортер, — это пойти на задание с вендеттой. Я знаю, что Джон был твоим лучшим другом, но это придется оставить в стороне. Ты должен будешь…

— Знаю, знаю. Сохранять объективность.

Перл мотнул головой:

— Нет. Объективным ты будешь, когда начнешь писать статью. А пока ты должен просто сохранить голову на плечах — во всех смыслах. Это вроде заговора, и его участники тебя опережают. Они замели свои следы. Единственное твое преимущество — они тебя считают дураком. Не дай им возможности в этом усомниться.

Тут он усмехнулся:

— По крайней мере пока ты не зайдешь сзади и не тяпнешь их за задницу.

Я посмотрел на него, наши глаза встретились, и на минуту он даже показался мне вполне simpatico. К черту все разговоры о журналистской объективности: мы оба хотели только одного.

— Вперед, — сказал Перл, поворачиваясь и шагая к двери. — За работу.

 

15. ПЯТНИЦА, 10:21

Мы стали искать пути к Берил Хинкли.

Начать было почти не с чего: ее номера не было в телефонной книге. Аналогично и Ричарда Пейсон-Смита, нашего подозреваемого снайпера. Джеффов Морганов было четыре штуки, но после звонков по трем номерам быстро выяснилось, что это не те Джеффы, которые нам нужны.

Четвертый не брал трубку, но когда после второго гудка врубился автоответчик, на экране появилось лицо, показанное мне Баррисом на фотографии.

— Привет, это Джефф, — заговорила запись. — Сейчас меня нет дома, но если вы оставите свое имя и номер, я вам перезвоню, как только смогу…

Я бросил трубку до сигнала. Если Морган в бегах, то он не будет мне перезванивать, а сообщать его врагам, что я его ищу, совершенно незачем.

Я три раза подряд позвонил в «Типтри корпорейшн», прося соединить меня с Хинкли, Пейсон-Смитом и Морганом; видеокамеру своего телефона я при этом выключил. При каждой попытке женщина с компьютерной заставки на экране сообщала мне, что никто из них «в настоящий момент подойти к телефону не может». Я помнил, что у каждого сотрудника «Типтри» есть «умная табличка», по которой его можно найти на территории комплекса, и потому при каждом звонке придумывал новое оправдание своей настойчивости: Хинкли звонил родственник сообщить о смерти одного из членов семьи, страховой агент по претензиям разыскивал Пейсон-Смита, а Моргану ассистент дантиста должен был сообщить, что время приема в среду придется изменить. В каждом случае компьютер ставил меня на ожидание, но через несколько секунд сообщал, что на территории компании никого из них нет.

Это лишь подтвердило мои подозрения, что оставшиеся в живых три члена команды «Рубиновая Ось» сделали ноги. На приглашение виртуальной телефонистки оставить сообщение я не прореагировал: у меня было сильное предчувствие, что никто из них в ближайшее время на работу не вернется.

Не так уж давно такая ситуация оказалась бы для репортера тупиковой, но у Перла были свои ресурсы. Пока я добирался до Китая почтовым пароходом, он уже забил место в реактивном лайнере.

«Трекер» — компьютерная онлайновая служба, не слишком известная широкой публике, но интенсивно используемая профессионалами, живущими тем, что суют нос в чужие дела: инспекторами полиции, кредитными бюро, адвокатами и специалистами по рассылке рекламных объявлений по почте. Это не говоря о довольно многочисленных журналистах, весьма свободно трактующих вопросы профессиональной этики. Если вы когда-нибудь задумывались, почему это все требования о погашении счетов по кредитным картам приходят как раз тогда, когда вы пропустили платеж по одной из них, или почему вдруг вам стали присылать тонны мусора бумажных объявлений о собачьем корме на второй день, когда вы подобрали бездомную дворнягу, то знайте: есть такие службы, как «Трекер».

Но «Трекер» — служба дорогая. Пять сотен баксов за первые пятнадцать минут, а дальше еще дороже — туда не полезешь за досужими сплетнями, чтобы развлечься. Получить к нему доступ трудно — компания-владелец не очень стремится расширять число клиентов, — но если у вас есть номер для связи и золотая карточка, то чужая жизнь для вас уже не тайна. Все, что нужно, имя интересующего вас лица, и можете собирать о нем практически любую информацию.

Перл нечасто обращался к «Трекеру». Как уважающий неприкосновенность частной жизни журналист — а нас таких осталось еще много, — он не желал совать нос в дела частных лиц. Подглядывание в чужие кредитные карты — это как раз то, за что у журналистов плохая репутация. Но сейчас был один из немногих случаев, когда Перл позволял себе играть — скажем, на грани фола.

— Вот и она, — произнес он, введя ее имя, город проживания и место работы. Я поглядел через его плечо на экран компьютера. Рядом с именем ХИНКЛИ, БЕРИЛ, был написан адрес и номер телефона.

— Попробуй это.

Я взял со стола телефон и набрал номер.

— Не отвечает, — сказал я после двенадцати гудков. — И автоответчик тоже не включен.

— Ага, — произнес Перл. — Ясно.

Он бросил на меня острый взгляд:

— А теперь отвернись на секунду. Я хочу сделать что-то, о чем тебе знать не надо. Это только для таких психов, как я.

Я отвернулся, пока Перл вводил новую команду. За дверью Чеви Дик точил лясы с богемными типами из производственного отдела. Наверное, заносил свою еженедельную колонку. Не был бы я так занят, вышел бы с ними потрепаться.

— О'кей, — произнес за моей спиной Перл. — Можешь смотреть.

Я повернулся обратно и увидел, что на экране «Трекера» открылось новое окно и в нем показаны номера счетов трех главных кредитных карт — «Виза», «МС» и «Ам-Экс» — с текущими остатками и датами последних покупок.

— Ты прав, — сказал я. — Только псих вроде тебя может такое вытворять.

— Ничего такого, что налоговое ведомство не делало бы каждый день, возразил он. — Теперь гляди…

Он показал на строчку рядом с номером карты «Виза»:

— Триста пятьдесят долларов наличными, взяты вчера вечером в двадцать один сорок шесть. А это видишь? — Он передвинул палец на номера «МС» и «Ам-Экс». — Еще триста пятьдесят с каждой, на несколько минут позже. Думаю, с того же самого автомата.

— В двадцать один пятьдесят восемь, — пробормотал я, заметив время возле записи по карте «Ам-Экс». — Почти десять… это вскоре после того, как убили Джона. Возможно, как только она туда добежала от Клэнси.

Перл согласно кивнул:

— Уг-гу. Она рванула к ближайшему банкомату и взяла сколько можно было наличными — где-то около куска, — и с тех пор операций по картам не было. Она не хочет оставлять следов.

— Чеки кредитной карты?

— Правильно понимаешь. Твоя подружка не хочет ни за что платить картой, поскольку ее можно отследить. Поэтому она сняла с каждой карты сколько позволял лимит. Поступок человека, желающего лечь на дно.

Он задумчиво потер челюсть, не отрывая глаз от экрана. Потом пробормотал:

— А что, если она…

Вызвав на экран ее водительские права, сопоставил с кредитными картами.

— Она не брала напрокат машину, — сказал он почти сразу. — Агентства по найму автомобилей всегда спрашивают права и заносят в свои книги, а тут видно, что она свои права не использовала.

— А Морган и Пейсон-Смит?

— Я проверю, — пожал плечами Перл, — но думаю, что на них мы тоже ничего не найдем. — Он снова склонился над клавиатурой и на этот раз позволил мне наблюдать тот же процесс, повторенный для двух других участников проекта «Рубиновая Ось».

Номера модемных телефонов, пароли, экранные меню доступа к файлам кредитных бюро — Перл делал работу, близкую к искусству, пусть даже странному, но смотреть было жутковато. И еще такая простая мысль: если любитель вроде Перла может пробиться к такой информации и узнать, о чем думал человек вчера вечером, то куда мы идем?

Бейли почувствовал мое настроение.

— Когда я был пацаном, — сказал он, гоняя пальцы по клавиатуре, — и еще был жив мой прадед, он мне рассказывал, что его дядя Сэмюел был рабом в Теннесси и сбежал во время Гражданской войны. Его провезли по Подземной Железной Дороге на север до Чикаго, и это был черт знает что за путь. Днем перепрятываться в погребах и сараях, ночью ехать на дне сенных фургонов, от одного дома аболициониста к другому. Однажды возле какого-то занюханного кентуккийского городишки ему пришлось уходить от ищеек и идти несколько миль по руслу мелкого ручья, чтобы сбить их со следу.

— Но ведь он удрал?

— Удрать-то он удрал, да ведь это были всего лишь собаки. В наше время ему пришлось бы угнать автомобиль. А если бы он платил не наличными, то на каждой заправке был бы записан номер его автомобиля. И сколько бы он продержался? Не дальше иллинойсской границы.

В дверь резко стукнули. Мы оглянулись — в коридоре стоял Джах. Похоже, он нервничал.

— Джерри, — сказал он, — там есть кое-что, что я должен тебе показать.

— Джокер?

Он мотнул головой:

— Джокер чист, хотя, конечно, с него прочитали все, что нашли. Это резервная копия, что ты снял с ПТ Джона. Там… — Джах вздохнул, затем поманил меня согнутым пальцем: — Пойдем в лабораторию. А то ты не поверишь.

На экране компьютера Джаха не было ничего необычного — по крайней мере на первый взгляд: та самая корневая директория, уже виденная мною вчера вечером, шифрованные акронимы пары сотен разных файлов. Джах сел за компьютер и ткнул пальцем в кнопку на корпусе. Оттуда высунулось приемное гнездо компакт-диска; Джах вставил сделанную мной копию и задвинул дисковод на место.

— Когда я начал с ним возиться, — сказал Джах, — я загрузил его, как ты видишь, и скопировал все файлы на винчестер. Потом я вошел вот в эту директорию, как видишь…

— Вижу, — ответил я. — Я делал то же самое.

— И как? — Он оглянулся на меня. — Что было потом?

Я пожал плечами, не совсем понимая вопрос:

— Ну… вроде ничего особенного. Я просмотрел директорию в поисках, так сказать, парадной двери, но ничего не нашел.

— Ну и что? — Он почесал затылок. — Что случилось тогда? Ты попытался найти BAT-файл или вышел из директории?

— Да нет, — покачал я головой, — случая не представилось. Мне позвонили, а потом… потом сразу вломились федералы. И я ничего не успел.

— Ага… а они все отключили и увезли с собой.

— Именно так. К чему ты клонишь, Джах?

Он показал на экран:

— Вот и я делал то же самое, но, пробуя все файлы BAT и EXE, я тоже не нашел парадной двери. Каждый раз она мне отвечала «Неправильная команда». Я тогда решил выйти из директории и зайти в программу поиска, которую я недавно здесь установил, — такую искалку для потерянных файлов. Она мне понадобилась, когда я перемудрил пару месяцев назад — файлы остались, а информация о них в каталоге стерлась. Сейчас я думал таким образом отыскать что-то вроде черного входа. Так вот, когда я в нее вошел… — Он щелкнул пальцами. — Ба-бах — и свет погас. Экран потемнел, как будто компьютер решил сам себя перезапустить, но на экране не появилось даже начальное приглашение к вводу. Как будто кто-то выдернул шнур из розетки. Я уже собрался посмотреть, что с ним, как вдруг экран вернулся.

— Да, это странно, — согласился я. Кто бы другой, но Джах не зацепится ногой за провод и не выбьет его из розетки. Насчет компьютеров он бы даже своего папеньку за пояс заткнул. — Так что стряслось?

— Я подумал, что глючит программа, и продолжил, как собирался, но… на этот раз до программы поиска добраться не мог. По крайней мере сразу. Мне понадобилось для этого три минуты да еще много разных команд запуска.

— Хм…

Он поднял на меня глаза:

— Именно так. Какая-то фигня типа сумеречной зоны. Тут меня охватило подозрение, что диск заражен чем-то вроде вируса…

Он повернулся вместе с креслом и показал на телефонную розетку рядом со своим столом. Провод из нее был выдернут и лежал на полу.

— Первым делом я выдернул провод, на случай, если в компьютере вирус и кто-то попробует со мной связаться, пока я с ним вожусь.

— Это правильно, — подтвердил я. Если в компьютере у Джаха завелся вирус и он точно не знал, как этот вирус передается, то изолировать систему очень даже имело смысл. Джах ни за что не позволил бы себе некорректности по отношению к другим пользователям; и все же хорошо, что он не был сисопом электронной доски объявлений, иначе могли бы заразиться сразу десятки компьютеров. — А что было потом?

— Потом начались настоящие странности. — Он поднял палец. — Я открыл окно антивирусной программы и попросил ее проверить систему. — Он мотнул головой. — Она выходит и сообщает, что ничего не нашла. Ни вирусов, ни потерянных файлов, ни бесхозных секторов — ничего. Как считает мой компьютер, он чист, как хрустальный звон. Но у меня еще кошки скребли, и потому вот что я сделал…

Раньше, чем я успел его спросить, он повернулся и трекболом выбрал какую-то программу из директории. Через секунду засветился экран его программы поиска; над ней виднелась строка меню. Он нашел подпрограмму «Просмотр ВР» и открыл ее.

— Вот теперь, — сказал он, — самое интересное. Надень вот это.

Он показал на манекен, прислоненный к стене рядом со столом. Манекен изображал негритянку, одетую в такое экзотическое кружевное белье, какое может присниться только в эротическом сне сексуально озабоченному подростку. Я помимо воли подумал, какова была Джахова подруга, оставившая ему такой трофей.

— Джах, ты меня извини, но я не…

— Шлем, — нетерпеливо сказал он. — НД надень.

Я взглянул на манекен еще раз. Ага. На голову болвана был надет наголовный дисплей, почти полностью убивавший сексуальный эффект. Он был отдаленно похож на мотоциклетный шлем, только с непрозрачным ветровым стеклом. А на плечах манекена висели сенсорные перчатки.

Я взвесил в руках НД:

— Это необходимо?

Пусть я старый дурак, но не люблю я путешествий в киберкосмосе. Когда в Сент-Луисе открылись первые аттракционы виртуальной реальности, я был мальчишкой. Мои друзья торчали там часами, гоняясь друг за другом по фантастическим ландшафтам или выигрывая космические войны у гигантских роботов, но мне это не нравилось. Кататься по русским горкам или крутиться на каруселях на ярмарках — это сколько влезет, но в киберкосмосе от мысли о том, что я в искусственной среде, меня начинало тошнить.

Я, конечно, знал старую поговорку, что ты выходишь в киберкосмос каждый раз, когда набираешь телефонный номер, но телефонный разговор — это такая рутина, что об этом как-то не думаешь. А путешествия ВР… мне это как затяжные прыжки с парашютом. Одним нравится, а другим нет — вот и все.

— Ну я же это сделал, — сказал он таким тоном, будто прыгнул со старого железнодорожного моста в Миссисипи, а теперь ждет, чтобы я это повторил. Да ты не бойся, эта штука не поджарит тебе мозги. Ну давай — я не знаю, сколько это продлится.

«Что именно — это?» — хотел было спросить я, но Джах так был похож на подростка, показывающего что-то взрослому, чтобы тот это оценил, что я, хоть и неохотно, нахлобучил шлем на голову. Джах подрегулировал визор, установив его точно напротив моих глаз.

— Ладно, малыш, — сказал я. — Покажи, что у тебя получилось.

Сначала было темно, потом вселенная наполнилась радужно-серебряным светом, лишенным контуров и в то же время четким, будто я смотрел сквозь слой электронного шелка. Потом свет потускнел до уныло-серого, а прямо передо мной возник небольшой серебряный квадрат — расчерченная вдоль и поперек плоскость, плавающая в нуль-пространстве.

— О'кей, — прозвучал голос Джаха, — это изображение компьютерной памяти. Каждая ячейка этой матрицы представляет собой программу или файл, который у меня в этой штуке хранится. Тронь его, и посмотришь поближе.

Я замешкался, потом поднял руку и коснулся созданной компьютером розы у меня перед глазами. Я показал пальцем прямо на матрицу и вдруг почувствовал, что лечу вперед…

— Эй, стой! — крикнул Джах, и его руки схватили меня за плечи. Давай-ка ты лучше сядешь, ладно?

Я почувствовал, как меня сажают в кресло.

— О'кей, так лучше?

— А? Да… спасибо.

Я даже не заметил, когда потерял равновесие. Плоский квадрат превратился в прозрачный трехмерный куб, составленный из десятков кубиков поменьше. Похоже было на хрустальный вариант той старой головоломки, что была у моего старика, — там, где надо было крутить сцепленные кубики разного цвета, пока не составишь их как надо или мозги не вывихнешь… кубик Рубика она называлась. Только через эту можно было смотреть насквозь.

— О'кей, — сказал Джах, — матрицу видишь ясно? Все пакеты видишь?

— Вижу, да.

Каждый ящичек — или пакет, по терминологии Джаха, — был помечен своим алфавитно-цифровым кодом; это были хранимые в памяти программы. Медленно поворачивая куб, я видел, что не все пакеты были серебряного цвета: поближе к центру сгрудились кремовые пакеты. Пока я смотрел, один из них вдруг сменил цвет на серебряный.

— Они цвет меняют, — сказал я.

— Это все время с тех пор, как я впервые посмотрел на матрицу. Сначала серебряных было только несколько штук, а остальные белые… но первыми стали серебряными драйверы системы. А все остальное — другие файлы и программы этой машины.

— Вирус? — спросил я и услышал, как Джах недовольно хмыкнул. — Ты же сказал, что твоя антивирусная программа не смогла ничего найти…

— Именно, — сказал Джах. — Но эта гадость все засосала… А «Скад» самая лучшая антивирусная программа, можешь мне поверить.

Я тряхнул головой. Это было неправильно; передо мной плавали вперед и назад киберпространственные конструкции. Я вцепился в подлокотники, борясь с приступом головокружения.

— Не понял, — сказал я, когда кубик снова намертво закрепился перед моими глазами. — Если эта программа все еще работает, то она, значит, не заражена…

— Э, нет, — ответил Джах. — Провиртуал — программа, с которой мы сейчас работаем, — была захвачена одной из первых, и это — самое странное. Все зараженное вирусом работает, как работало. Вот только… давай я лучше тебе покажу. Выйди-ка из матрицы, ладно?

Мне потребовалась секунда сообразить, о чем он просит. Я осторожно поднял руку и показал на участок пустого пространства над кубом. Сразу же я был приподнят над матрицей; она чуть уменьшилась, но была видна целиком.

— Я загружаю старую игру, которую выбросил из памяти пару месяцев назад. Она называется «Марсбот» — глупейшая штука, когда разберешься… но ладно, вот я беру ее диск и вставляю в дисковод. Теперь смотри.

Я увидел, как в стороне от матрицы появился изолированный пакет, как смещенный электрон цвета сливок. Сначала ничего не происходило…

А потом произошло.

Быстрее, чем мог уследить глаз, возник мост — цепь серебряных пакетов, выстроившаяся вдоль невидимого пути, извилистого, как путь коня на шахматной доске. Я не успел вздохнуть, как мост дошел до нового пакета с «Марсбот», и какую-то долю секунды пакет оставался молочно-белым.

Потом стал серебряным.

Потом цепь пакетов дернулась, как рыболовная леска при подсечке, и новый пакет всосался в куб вместе с ней. Пакета с «Марсбот» больше не было…

А куб стал больше.

— Черт возьми, как ты это сделал?

— Это не я, — тихо сказал Джах. — Это компьютер сам. Я не трогал клавиатуру после того, как вставил «Марсбот» и нажал «Ввод». Вирус добрался до программы, прорвался через ее антивирусную защиту, добрался до исходного кода и поглотил игру — и все это за то время, что мы на него смотрели.

Я стащил с головы НД, встряхнулся, переходя от виртуальной реальности к настоящей, и уставился на монитор. Изображение кубической матрицы на экране компьютера было куда более плоским и менее реальным, чем в киберкосмосе… но не менее пугающим.

— Едрена бога мать, — прошептал я.

— Черт знает что, Джерри. — Джах смотрел на меня встревоженными глазами. — Это какая-то непонятная фигня. Я не знаю, что ты подцепил, но это не обычный вирус. Он не обнаруживается, он не уничтожается, но он захватывает все, до чего дотянется.

Он показал рукой на экран:

— Я против него пустил в ход все. — В его голосе послышалась и злость, и благоговейный трепет. — Другие антивирусы, «Нортон Тессеракт», «Лотус Опус»… блин, даже диск с вирусом, который мне когда-то всучили, — и он глотает все подряд, как трясина.

Он удивленно покачал головой:

— Что бы это ни было, эта тварь голодна, как волчица. Если бы я не знал наверняка, я бы подумал…

Перебивая его речь, загудел старинный телефон в виде Микки Мауса. Джах ругнулся себе под нос, наклоняясь за трубкой; секунду послушал и прикрыл рукой микрофон.

— Отец, — сказал он. — Он требует, чтобы ты немедленно поднялся наверх. Там кто-то звонит и хочет с тобой говорить.

Я продолжал таращиться на монитор, глядя, как последние пакеты из белых становятся серебряными.

— Это надо? — спросил я, не желая отрываться из-за звонка какого-нибудь йеху. Не так уж часто удается заглянуть в глаза самому дьяволу. Джах спросил у отца, срочно ли я нужен, потом снова прикрыл рукой микрофон:

— Он говорит, звонит некто Берил Хинкли. И она хочет увидеться с тобой через час.

 

16. ПЯТНИЦА, 12:06

Когда я вылез из рикши, пойманной около станции Метролинка, и расплатился, в Клейтоне уже началось полуденное оживление — народ спешил на ленч. Парнишка в седле, ни слова не сказав, сунул бумажку куда-то за пазуху, круто рванул с места и всунулся в четырехрядное движение на Сентрал-авеню, подрезая носы автобусам на повороте к Форсайт-стрит.

Еще задолго до того, как окружное и городское управления Сент-Луиса объединились, Клейтон был небольшой метрополией, обладающей собственными правами, — процветающий «окраинный городок» рядом с Форест-парком. Теперь это был один из деловых районов Аптауна, и линия небоскребов отбила новый горизонт в нескольких милях от берега Миссисипи. В отличие от Даунтауна Клейтон оправился от землетрясения полгода назад — не без помощи жирного ломтя от пирога федеральной помощи. Кое-какие домишки еще были в развалинах, пара переулков по-прежнему непроходима, а в целом — не скажешь, что это место зацепило Нью-Мадридом.

И неудивительно. Клейтон всегда был похож на кусочек Лос-Анджелеса, снятый с Беверли-Хиллз и перенесенный воздухом, по кирпичику розового гранита один за другим, для возвеличения Сент-Луиса. Однако я никогда не был в особом восторге от этой части города. Несмотря на свой прилизанный постмодерновый внешний лоск, Клейтон оставался все тем же гетто: десять богатых кварталов, населенных бухгалтерами-консультантами по налогам, юристами корпораций, главными вице-президентами — надменный Диснейленд для взрослеющих яппи и молодых наследников, попирающих его тротуары по дороге к своему шансу сшибить большие баксы. Днем здесь патрулей ВЧР видно, не было, но они внимательно следили ночью, чтобы беженцы из Сквот-сити не заняли места на подъездных аллеях и проходах аристократии, называющей Клейтон своим домом. Однако с высоты куда больнее падать: среди этих беженцев могли быть и те, кто жил здесь когда-то.

Погода стала портиться, на голубое с утра небо полезли бледно-серые тучки — с запада надвигался поздний холодный фронт. Из офисов народ повалил на ленч, и я пошел вместе с толпой по тротуару Сентрал-авеню в Le Cafe Francois в полуквартале от окружного суда.

Это было типичное в бизнес-районах бистро, забитое торговыми агентами и секретаршами, и я несколько замешкался, разыскивая глазами Хинкли. Она сидела в отгороженном отсеке в глубине зала с чашкой «капуччино» в руках и украдкой поглядывала на дверь. Увидев меня, она никак этого не показала, только слегка наклонила голову. Я прошагал к ней через заполненный зал и сел напротив.

— Привет, — сказал я. — Давненько не виделись.

— Вы опоздали, — холодно ответила она. — Еще немного, и я бы ушла.

Я пожал плечами:

— Если вам был нужен репортер, выбрали бы такого, у которого есть машина.

«Или такого, который успел бы за последние двадцать четыре часа принять душ и переодеться», — мог бы добавить я: она сморщила нос на мой неопрятный вид. Однако я был не виноват: она мне оставила времени в обрез, чтобы вскочить на поезд Зеленой линии, даже не успев почиститься.

— Не важно. — Она говорила спокойно. — Это будет быстро. Когда мы закончим разговор, вы проводите меня к зданию суда в этом же квартале, где я попрошу судью поместить меня в тюрьму с целью защиты.

— Как?

Скажи она, что собирается броситься с моста Мартина Лютера Кинга, я бы удивился меньше.

— Я бы предпочла сдаться федеральному судье, — продолжала она, — но федеральный суд всего в трех кварталах от стадиона. Поскольку все это делается, чтобы ускользнуть от ВЧР, придется пойти в суд штата.

— Эй, леди, погодите-ка минутку. Отчего вы…

Меня прервала молоденькая официантка, подавшая мне меню. Я был голоден и вполне бы справился с гамбургером и жареной картошкой, но отказался от них и попросил кофе. Девушка очаровательно улыбнулась и растаяла в толпе.

— Вы принесли ПТ? — спросила моя визави, когда официантка уже не могла нас слышать. Я полез в карман и вынул Джокера.

— Отлично, — продолжала она. — Я выбрала людное место, поскольку тут безопаснее всего, но все равно у нас мало времени.

Я положил Джокера на стол, но звукозапись не включил.

— Ничего подобного, — ответил я. — По-моему, у нас целая вечность. Или по крайней мере у нас есть время попить кофе и познакомиться получше…

— Мистер Розен… — нетерпеливо перебила она.

— Самые обычные вопросы. В какой вы школе учились? Как вам понравилось представление в Муни в тот вечер? Что это вы сказали моему лучшему другу, что его за это убили? И все такое прочее.

У нее заиграли желваки на скулах; она, казалось, готова была взорваться, но ей поневоле пришлось сдержаться, поскольку официантка как раз принесла и поставила передо мной кружку черного кофе.

— Я тут навел о вас справки после нашей встречи, — продолжал я, когда девушка исчезла снова. — Обнаружил кое-что интересное. Например, что вы старший научный сотрудник в «Типтри», работали над проектом «Рубиновая Ось» в программе «Сентинел» и что ваш босс, Ричард Пейсон-Смит, сейчас разыскивается федералами в связи с двумя убийствами.

Я взял молочник и чуть забелил кофе в кружке.

— А вы тоже скрываетесь, начиная со вчерашнего вечера, — добавил я, размешивая молоко ложечкой. — Судя по тому, где мы находимся, вы, должно быть, удирали по Зеленой линии, потом пошли в «Рэдиссон» или в «Холидей Инн», зарегистрировались под вымышленным именем и заплатили за номер наличными, разумеется, — поскольку сообразили снять с кредитных карт разрешенный максимум.

У нее от гнева глаза стали шире, и еще немного — из ушей засвистел бы пар. Кроме операций с банкоматом, все остальное было чистой догадкой, но ей об этом знать было не обязательно. Я ее достал до печенок, что и было, надо сказать, моей целью.

— Разумеется, — продолжал я, не давая ей перебить, — я мог бы встать и уйти прямо сейчас. Это, конечно, значило бы заставить вас платить по счету, но я думаю, что это была бы самая маленькая из ваших теперешних бед.

Тут я сделал паузу и отпил из кружки.

— А кофе у них хороший, — заметил я. — Так как, будем говорить по делу или ну его?

Это был блеф. Была бы у меня пара медных наручников, я бы ее приковал за ногу к столу, а ключ пригрозил бы выбросить в мужской туалет, если она немедленно не выложит все начистоту. Эта баба меньше чем за двое суток после нашей встречи устроила мне веселую жизнь, и заставить ее покорчиться было некоторым реваншем. И я не собирался отпустить ее к какому-то судье в камеру, пока она мне не выложит все свои мерзкие секреты.

Хинкли смотрела на меня в упор, и темные глаза горели сдерживаемой злостью.

— Да, и еще одно, — сказал я, на этот раз не блефуя. — Я считаю, что за смерть Джона Тьернана отвечаете вы. Не пойди он в тот вечер к Клэнси, был бы до сих пор жив. Но ему досталась пуля — или там лазерный луч, или что, — предназначенная вам, и это, знаете ли, мне очень не нравится. И потому не надо мне этого «у вас есть несколько минут, а потом я должна идти». Вы у меня в долгу, лапонька.

Она несколько раз моргнула, набрала полную грудь воздуха и медленно выдохнула.

— Мистер Розен, — сказала она менее повелительным тоном, — человек — и это не Ричард, — убивший вашего друга, не промахнулся. Сейчас он ищет меня, но тогда он хотел убить Тьернана. Мишенью был он, а не я.

— Врете.

— Не вру. — Она качнула головой. — За всем этим стоит заговор, и меньше всего этим людям нужно внимание общественности. Как бы много вы об этом ни знали, поверьте мне, — вы не знаете ничего.

С этим я не собирался спорить. Я и в самом деле ничего не знал и собирался получить от нее ответы, но раньше, чем я успел задать вопрос, она сцепила руки над столом и выставила в мою сторону указательный палец:

— Еще одно, — сказала она, — и в этом причина моей спешки. Есть четыре человека, которых они не хотят видеть в живых. И один из них — вы.

Мое сердце пропустило один удар.

— И единственный наш шанс выйти отсюда живыми, — продолжала она, — это если вы заткнетесь и выслушаете, что я вам должна сказать. Вы поняли?

Я ей поверил. Вдруг это благопристойное и респектабельное Le Cafe Francois перестало быть надежным и безопасным, и я почувствовал, что сижу в перекрестье оптического прицела и, пока я пью кофе, чей-то палец ложится на спусковой крючок.

Медленно наклонив голову в знак согласия, я потянулся к Джокеру.

Она сказала:

— Вот и хорошо. Я вам много должна рассказать.

Все же сначала я рассказал ей то немногое, что уже знал.

Это был сокращенный вариант моего рассказа Перлу, но я упомянул, что Баррис и Мак-Лафлин заставили меня обещать им помощь в охоте на нее, а также на Моргана и Пейсон-Смита. Я только успел сообщить о том, как дал подписку о неразглашении относительно «Рубиновой Оси», как она замотала головой.

— Название верно, — сказала Хинкли, — но все остальное — вранье. «Рубиновая Ось» существует — и это я вам сказала при первой встрече, — но она совсем не то, что они вам сказали.

Четверо ученых, задействованных в этом проекте, как следовало из ее объяснений, были специалистами по искусственному интеллекту, или, более специфично, по той отрасли ИИ, которую специалисты называют «Искусственная жизнь», или и-жизнь — на профессиональном жаргоне. Так называются программы, моделирующие все виды деятельности органических форм жизни, в том числе умение обучаться.

Как сказал мне Кейл Мак-Лафлин, первичной целью проекта «Рубиновая Ось» было построение системы «три К» для «Сентинела-1». Это должна была быть передовая программа — поскольку она строилась на базе нейронной сети, даже само название «программа» было архаично. С тем же успехом можно было бы назвать автомобиль «безлошадным экипажем». Эта система, установленная на бортовом компьютере спутника, должна была сама научиться отличать баллистические ракеты от ложных целей. Но в более дальней перспективе должна была появиться самовоспроизводящаяся форма и-жизни. Подобного рода научно-исследовательские работы велись в лабораториях университетов и корпораций с восьмидесятых годов, но такой большой проект, финансируемый Министерством обороны, делался впервые.

— Первая часть проекта была простой — относительно, конечно, — говорила Хинкли. — Ричард и По должны были создать систему и-жизни для «Сентинела», а соответствующие исследования были ими выполнены еще давно, и потому они уже год назад смогли закончить большую часть своей работы…

— А Пейсон-Смит не был против? — перебил я. — Я имею в виду, против военного применения?

— Они вам так сказали? — Хинкли возмущенно выдохнула. — Ага, Дик — тот еще голубь. У него в офисе в рамочке висят медали его отца — летчика Королевских ВВС, как будто он им приносит присягу. Уж если на то пошло, из всей команды он был самым большим ястребом, хотя и считал, что сама концепция орбитальной противоракетной системы несколько идиотская.

— Это почему?

Она отпила из чашки, облизнув губы от сливок:

— Потому, что такие вещи имели мало смысла даже лет двадцать назад, когда СССР еще существовал и накапливал стратегическое ядерное оружие. Но теперь единственная страна с большим ракетно-ядерным арсеналом — это США. Страна третьего мира, которая захотела бы сбросить на нас ядерную бомбу, не станет покупать подержанные русские ракеты. Они просто сунут бомбу на сухогруз и пошлют его в американский порт. А насчет случайного запуска вам любой специалист по контролю над вооружениями скажет, что это куда сложнее, чем бывает в кино. Так что «Сентинел» устарел еще раньше, чем сошел с чертежной доски.

— Ага, — сказал я. — Вообще я слыхал подобные вещи. Так почему же вы над ним работали?

— Потому что это — наша работа. — Она пожала плечами. — Можете считать, что это безответственно, но мы же не конгрессмены, голосовавшие за финансирование программы. Мы просто были наняты для выполнения своей части работы. Мы знали, что это туфта, но это заказал дядя Сэм, и если «Типтри» выписывала нам чеки за счет налогоплательщиков, зачем нам было спорить?

— Помните Альфреда Нобеля? — вставил я. — Тот, который изобрел динамит. Боюсь, он бы с вами не согласился.

— Может быть. — Она подняла руку ладонью вперед. — Это уже политика, а мне до нее дела нет. По крайней мере сейчас. Давайте я вам расскажу, что было дальше, а потом вернемся к «Сентинелу».

Пока Пейсон-Смит и По работали над «три К» для «Сентинела», Хинкли и Морган разрабатывали куда более высокоорганизованную форму и-жизни. Это был основной исследовательский аспект проекта, который должен был стать результатом программы «Рубиновая Ось» для мирных целей. После того, как система «три К» для «Сентинела» была сдана и принята Министерством обороны, Пейсон-Смит и Ким присоединились к двум остальным в этом дочернем проекте.

Идея создать «доброкачественный вирус» пришла в голову Моргану во время мозгового штурма. Идея была в том, чтобы дать возможность разнотипным компьютерным сетям общаться между собой без соблюдения многочисленных громоздких протоколов и большого объема телекоммуникационных программ, эти протоколы обслуживающих. Частично эта мысль родилась из воспоминаний о недоброй памяти «Интернетовском черве» — вирусе, которого в конце восьмидесятых запустил юный хакер в компьютерную сеть правительства США. Но Джефф предлагал реализовать более сложную и куда более «благонамеренную» версию той же идеи. Такая развитая и-жизнь была бы гибридом нейронной сети и обычной программы и могла бы общаться с компьютерами любых типов — что-то вроде «философского камня» кибернетики. Поэтому сотворенную сначала версию они назвали «Алхимиком», а потом переименовали в «Руби» — сокращение от прежнего названия большого проекта.

— Как и все организмы и-жизни, — продолжала Хинкли, — «Руби» подчиняется правилам, определяющим ее поведение, и эти правила организуют итерации…

— Итерации?

— Вроде циклов, — объяснила она, — но разница между итерациями «Руби» и итерациями других программ в том, что у тех итерации определены с начала и до конца. А у «Руби» они открытые. Она повторяет себя бесконечно — если говорить упрощенно.

Она отогнула палец:

— Во-первых, как только «Руби» попадает в компьютер, она просматривает все существующие в нем программы и все, что с этими программами взаимодействует. Ей даже не надо попадать на жесткий диск — достаточно передать зараженную программу по модему в сеть или сунуть в дисковод зараженную дискету.

Она отогнула еще один палец:

— Во-вторых, она пробует все возможные вариации стандартного алгоритма, пока не найдет подходящий и не вскроет исходный код намеченной программы. Сделав это, она этот код расшифровывает и получает к нему доступ. Как если бы кто-то заставил работать плату зажигания в автомобиле, подделав отпечаток пальца владельца.

Третий палец отошел от ладони.

— В-третьих, она абсорбирует все такие программы в собственную базу данных, но при этом не перекрывает доступ к программе других пользователей и не блокирует выполнение программой ее функций. Потом она ищет следующую программу, и так далее.

Она замолчала, поскольку подошла официантка подогреть мой кофе и спросить Берил, хочет ли она еще чашку «капуччино». Та покачала головой, и официантка снова растаяла в толпе.

— Это и случилось, когда мой приятель Джах загрузил копию из ПТ Джона на свой компьютер, — сказал я. — Она заграбастала все программы, но доступ не перекрыла.

Хинкли удовлетворенно кивнула, как мамаша, гордая успехом своего дитяти.

— Именно так и должно было быть. Вот почему я дала Тьернану диск — путь посмотрит, что может делать «Руби». Единственная разница — что ваш друг Джах, да? — попал в эту историю случайно.

— Убедительная демонстрация, — хмыкнул я. — И вы говорите, что эта штука может ускользнуть в сеть и скопировать себя на другой компьютер?

— Да, но не скопировать. Она не копирует себя, а размножается. Это и было целью: создать вирус, расходящийся по национальным сетям данных и по коммерческим сетям, проникающий в любой встреченный компьютер и уходящий из него в киберкосмос в поисках следующего. Теория домино — помните?

Я добавил себе молока:

— Я вот чего не понял. Для хранения стольких данных понадобится чертова уйма памяти, где ее взять? И потом, ведь такая штука будет убиваться антивирусными программами.

— Да нет, — замотала головой Хинкли, — это ведь не вирус, это сложнее. Это вроде… — Она глянула на потолок, будто рассчитывая найти слова там. — «Руби» — усовершенствованный сотовый автомат. Каждый встреченный ею компьютер, будь он большой или малый, включается в больший организм, и каждая программа такого компьютера тоже попадает под контроль «Руби». Потом она, «Руби», делится и ищет следующий компьютер, с которым может наладить связь. А тем временем последний компьютер становится узлом, или клеткой некоторой большей системы…

— И она продолжает расти.

— Верно. Все время чуть-чуть вырастает, с каждой новой программой, с каждым новым компьютером — она как ваше тело, состоящее из многих самостоятельных клеток, каждая из которых имеет свои функции. Выключение компьютера ее не убьет, как уничтожение одной клетки не убивает весь организм.

Она подняла палец:

— И потому антивирусные программы против нее бессильны, поскольку «Руби» их находит и разрушает исходные коды этих программ, как раковая клетка разрушает окружившие ее антитела.

— Господи ты мой Боже, — вырвалось у меня.

— Это еще не самое страшное, — сказала Хинкли, видя мою реакцию. — Вы вот о чем подумайте: при каждой новой итерации «Руби» не только добавляет себе памяти. Она еще и развивается. Она обучается.

Хинкли сцепила руки над столом и глядела на меня.

— Вы понимаете, что я говорю? — Она понизила голос тише шума в зале, но можно было различить и слова, и крайне тревожный тон. — Теория предсказывает, что после определенного числа итераций она достигнет критической массы… это еще на жаргоне специалистов называется фазовый переход. И тогда «Руби» из бессмысленной формы и-жизни станет чем-то совсем другим.

Поначалу до меня не дошло, а потом стукнуло.

— Разумной? — У меня голос сорвался на шепот.

Она медленно кивнула:

— Искусственный интеллект в форме искусственной жизни — практически бессмертен.

Я тихо присвистнул. Теперь я понял, что означали слова Берил Хинкли, что «Руби» — не просто электронная таблица или компьютерная игра. Это имитация самой жизни…

Нет, больше. Это не имитация жизни. Это форма жизни. Рожденная не от женщины, а от пальцев и клавиатуры, и все-таки — жизнь.

А как только я это понял, как только полная несуразность нашей темы поразила меня, как удар в челюсть, так сразу мне стало заползать в душу страшное подозрение.

— Эта программа, — сказал я медленно, обдумывая вслух, — этот клеточный автомат, как вы его называете… Джах, когда понял, что это похоже на вирус, быстро отсоединил машину от телефонной сети…

Хинкли смотрела на меня, но ничего не говорила. Я замялся:

— Но это в любом случае было правильно?

— Нет, — спокойно сказала она, чуть качнув головой. — Даже если бы он этого не сделал, хуже бы не было, и я именно это сказала Джону вчера вечером. «Руби» уже на свободе, около одиннадцати месяцев.

В младенчестве колыбелью «Руби» был настольный компьютер ИБМ в лаборатории и-жизни «Типтри корпорейшн». Команда соблюдала все предосторожности: модемный провод компьютера был отсоединен от телефона, а над дисководом смонтировали решетку с замком, ключ от которого был только у членов команды.

Они ведали, что творят. Они знали, что это дитя — Франкенштейново чудовище и его надо держать в тюрьме, пока не удастся его научить держать себя в обществе. Они же, будучи родителями потенциально деструктивного создания, считали себя ответственными за его воспитание. Они скармливали ему отобранные биты данных, тщательно следили за его поведением, гордились каждым его новым достижением, но следили, чтобы дитя не выбралось на улицу, пока не научится проситься на горшок.

Но, несмотря на все предосторожности, неизбежное несчастье произошло. Случилось это 17 мая 2012 года — как и многие другие несчастья в графстве Сент-Луис.

— Землетрясение было сильным ударом для компании, — говорила Хинкли. Теперь это не заметно, но тогда рухнула крионовая лаборатория и погибли четыре сотрудника. Уже и этого хватило бы, но от падения потолков и полок еще многие пострадали. Из нашей команды никто, слава Богу, не пострадал мы в этот день поздно вышли на ленч. Мне только повредило плечо растяжение связок. Зато наша лаборатория разрушилась полностью.

Она нервно оглянулась через плечо, я последовал за ней взглядом. Толпа пришедших на ленч редела, время перерыва подходило к концу. Официантка поглядывала в нашу сторону, и на ее лице читался вопрос: догадаются ли дать приличные чаевые эти двое, что заняли целый отсек, а ничего, кроме кофе, не заказали. Но ничего необычного, однако, не было: ни солдат ВЧР, ни полицейских машин, ни таинственных незнакомцев в широких плащах и надвинутых на лоб шляпах.

— Говорите дальше, — подбодрил я ее. — Лаборатория…

— Лаборатории практически не было, — продолжала она, — и компания не хотела, чтобы в развалины заходил кто-либо из ценных работников, пока там все не расчистят — оголенные провода, обваливающиеся стены или потолки и прочее в этом роде. Так что несколько дней мы просидели по домам, а тем временем «Типтри» нашла генерального подрядчика из Чикаго — «Сайенс Сервис». Как нам сказали, эта фирма специализировалась по восстановлению лабораторных помещений. Так что, сказали нам, не волнуйтесь. Приходите в понедельник, и все будет о'кей. А нам это тоже было на руку — у каждого было полно своих дел. По остался без дома, у Дика погибли кошки, у меня машину деревом раздавило…

Она откинулась на стуле и потерла пальцами веки.

— Ну, короче говоря, какой-то мальчик-студент отвечал за восстановление лаборатории и-жизни. Я его не обвиняю, потому что в лаборатории был хаос, все разбросано и никто понятия не имел, что откуда… В общем, мальчик нашел компьютер с «Руби», увидел свисающий модемный провод и воткнул его в телефонную сеть.

— Ах ты, блин…

Хинкли улыбнулась:

— Можно сказать и так. Он проверил, что линия работает, включил компьютер, прогнал коротенький тест, ну и, конечно, будучи добросовестным служащим «Сайенс Сервис», проверил модем звонком на какую-то доску объявлений.

Вот так, без ведома своих родителей, «Руби» перелезла через загородку манежа. Франкенштейново чудовище выпустили на улицы мировой деревни.

— Мы понятия не имели, «что стряслось, пока не пришли в понедельник на работу. Конечно, Дик сразу заметил и прежде всего захотел понять, как и куда «Руби» смогла выскользнуть из наших рук. Для этого ему пришлось выйти на главный компьютер компании и отследить все телефонные звонки, входящие и исходящие, в том числе факсовые и е-мейловые.

Она посмотрела мне прямо в глаза.

— И тогда, — сказала она очень спокойно, — он проник в те файлы компании, которые никто из нас никогда не видел и которые ни для кого из нас не предназначались.

В этот момент с треском распахнулась дверь. Мы оба повернулись на звук, но это была лишь пара торговых агентов, зашедших на ленч с таким видом, будто они хозяева кафе. Один из них крикнул официантке, чтобы она их посадила, другой попытался на ходу потрепать ее по заднице. Пара слизняков, только и всего, но моя собеседница занервничала из-за их хамского появления, вспомнив, где мы находимся.

— Нам пора уходить, мне здесь не нравится.

— Да ладно, — возразил я. — Всего-то пара яппи зашла за гамбургером.

Она продолжала настороженно смотреть на дверь.

— Здесь могут быть люди ВЧР, — сказала она. — Они не всегда в униформе и с автоматами.

Она боялась и, честно говоря, имела право, но не это было важно. Я должен был узнать конец истории, пока она не скроется в суде.

— Про ВЧР не думайте, — быстро сказал я. — Помните, я вам говорил про Барриса, бонзу местного ВЧР? Так он мне дал карту для прохода через все их посты.

— Да? — Она по-прежнему настороженно смотрела на дверь. — А что за карта?

— М-м… вот она. — Я полез в карман куртки за ламинированной карточкой, которую дал мне полковник. Я не смотрел на нее с тех пор, как Баррис мне ее дал. Честно говоря, за весь сегодняшний день я впервые о ней вспомнил.

— Вот, видите? — Я показал ей карточку. — Она решает все проблемы с…

— Черт побери, — шепнула она. — Дайте-ка ее сюда.

Я не успел слова сказать, как она выхватила у меня из рук карту и внимательно ее осмотрела. Чуть перегнула в руках, глянула ее на свет… и вдруг вытащила из кармана своего жакета перочинный ножик, открыла в нем ножницы и сделала в середине карты глубокую прорезь.

— Эй! — вскрикнул я. — Да вы что…

Она чуть сильнее растянула карту, протянула ее мне, и я заткнулся. Под слоем пластика и картона, тонкие, как кошачьи усы, вились проводки, соединяющие мельчайшие микросхемы и миниатюрные соленоиды.

— «Умная карточка», — выдохнула она. — Как те таблички, которые носят сотрудники нашей фирмы. Только эта издает сигнал, который можно проследить по сотовой сети.

— Ах ты, мать твою… — Я не мог поверить, что свалял такого дурака. Эти гады меня использовали, и я пошел за ними, как корова на веревке. Она нас подслушивала?

Хинкли прищурилась, глядя на карту:

— Н-не думаю. Тогда она была бы побольше. Но эта могла сообщить наше местонахождение любому, кто обратит внимание. Это уже плохо.

У меня по спине пробежал холодок.

— А это значит…

— Что это значит, я не знаю, — ответила она резко. — Вы ее сюда принесли, вы и скажите, что это значит.

Она мягким жестом положила карту на стол и отодвинула ее к стенке, поставив сверху держатель с салфетками.

— Единственное, что я знаю — что мы здесь уже слишком долго сидим.

— Послушайте, я же не знал…

— Знаю, что вы не знали, иначе надо быть круглым идиотом, чтобы мне ее показывать.

Она выскользнула из-за стола, достала из кармана несколько долларов и положила их на стол.

— Когда мы доберемся до суда, я вам расскажу остальное, — сказала она, — но отсюда надо убираться быстро.

Я тоже начал выбираться из-за стола:

— Но я клянусь, что…

— Да черт вас побери, потом! — Хинкли решительно направилась к двери, пока я еще только вылезал из отсека. Я бросил на стол горсть мелочи, извиняясь, улыбнулся официантке и поспешил следом, чтобы не отстать.

 

17. ПЯТНИЦА, 12:57

Нагнал я ее уже на улице. Конторщики разбегались по своим столам и ячейкам, вцепившись в полупрочитанные газеты и чашки кофе с пенкой; толпа на тротуарах редела. Но машин было полно, и стоянки вдоль Сентрал-авеню были битком забиты.

— Идите быстро, — сказал я вполголоса, догнав ее и взяв под руку. — И смотрите за машинами. Как только увидите что-нибудь полоз…

— Я знаю, — шепнула она. — Быстрее, Бога ради!

Я посмотрел на нее, она очень серьезно наклонила голову. Она тоже знала: и Джон, и Ким По были застрелены из машины, и, хотя возле бара Клэнси заметили фургон, не было стопроцентной уверенности, что убийца ездит именно на нем. Единственное, что играло нам на руку, так это то, что в такую погоду водители обычно держат окна закрытыми. Хотя Кейл Мак-Лафлин и говорил, что лазерная винтовка может стрелять сквозь неотражающее стекло, киллер, желая прицелиться поточнее, наверняка бы открыл окно.

Мы жались к стенам домов, а я, как учил меня когда-то отец, шел со стороны мостовой — на сей раз по более серьезным причинам, чем защитить даму от брызг из-под колес машин. Если она — основная цель киллера, то так она будет чуть в большей безопасности. Конечно, если она права, то не очень важно, что я делаю, поскольку этот гад может первым шлепнуть меня. Честно говоря, не слишком утешительная мысль.

— Вы решили, к какому именно судье хотите обратиться? — спросил я на ходу. Оставался только один квартал, и была уже видна площадь на пересечении Сентрал и Каронделет. Прямо за площадью возвышался пятиэтажный дом окружного суда из белого бетона.

Хинкли задумалась, потом покачала головой.

— Я никого из здешних судей не знаю, — ответила она, не отводя взгляда от улицы. — Я просто думала туда дойти и прочесть чье-нибудь имя на дверной табличке.

Я вздохнул. Только сейчас я заметил, что она одета в башмаки до колен из телячьей кожи. На правом ботинке развязался шнурок, но я не стал ей об этом говорить, чтобы не останавливаться.

— Это не так просто, — сказал я. — У них такие же рабочие часы, как у всех служащих, и в пятницу, если они кончают дела рано, вполне могут уже быть на поле для гольфа.

На секунду я задумался, вспоминая судей, о чьих процессах мне доводилось писать отчеты.

— Можем попробовать найти Свенсон. Эдит Свенсон, — добавил я. — О ней говорят, что она по крайней мере честна. Не знаю, будет ли она на месте, но мы всегда можем…

Она вдруг со свистом вдохнула воздух, и ее рука под моими пальцами затвердела. Я проследил за ее взглядом и увидел фургон, сворачивающий с Каронделет в нашу сторону. Белый «форд эконован», продукт конца восьмидесятых — ржавый бензиновый бегемот, натужно пускающий клубы бледного дыма из выхлопной трубы и доживающий последние дни, отведенные ему до изъятия. Но главное было не это, а то, что он медленно двигался в нашу сторону. Водителя я не мог разглядеть, но со стороны сиденья пассажира окно было опущено.

В нескольких шагах от нас оказалась дверь какого-то ресторана под раскрашенным парусиновым тентом.

— Быстрей туда! — крикнул я.

Хинкли не надо было погонять. Мы нырнули под тент и шмыгнули к двери. Я схватился за ручку и распахнул было дверь, но в этот момент «эконован» прогрохотал мимо.

Мы стояли, как окаменелые, и смотрели на фургон. За баранкой сидел пожилой чернокожий джентльмен. Не обратив на нас ни малейшего внимания, он зарулил по Сентрал в сторону от здания суда. Из стереоколонок доносилась ва-ва-ва-ва-ууу — грохочущая древняя песенка.

Ложная тревога.

Берил, пошатнувшись, прислонилась к дверному косяку и прижала руку к груди.

— Боже мой, никогда не думала, что так обрадуюсь Айку и Тине Тернер.

— Когда мы выберемся из этой истории, я вам подарю такую запись, пообещал я и потянул ее на улицу.

— Черт возьми! — Она вдруг остановилась и посмотрела вниз. — У меня ботинок развязался.

Я снова подумал, не дать ли ей завязать ботинок, но решил, что не стоит. Следующий фургон может нести менее безобидный груз, чем старые записи классических мелодий.

— Это потом, — сказал я, увлекая ее за собой. — Сейчас надо идти.

Мы миновали переулок и последний дом квартала — обреченное на снос офисное здание с забитыми фанерой окнами: одна из жертв землетрясения, владелец которой решил, что снос обойдется дешевле ремонта. Теперь мы были уже почти напротив угла здания суда, занимавшего целый квартал, столь же непритязательного и безликого, как окружная тюрьма и дом правительства штата рядом с ним. Все три здания были жертвами официального архитектурного стиля, который один мой приятель назвал «Постготический параноид двадцатого века»: ни одного окна на гладких стенах первого этажа, а на следующих этажах — узкие створчатые окна, похожие на бойницы лучника. Верьте нам, ибо мы — правительство.

— Верю, если вы отражаете лазерные лучи, — пробормотал я.

— Что? — переспросила Хинкли.

— Да ничего. Мысли вслух.

После этих слов у меня действительно возникла новая мысль.

— А эти двое, Дик и Джефф? Когда я их увижу?

Хинкли посмотрела на меня, и взгляд ее был весьма красноречив. Она мне в общем-то доверяла — то есть доверяла ровно настолько, чтобы перед сдачей судье сообщить факты и их засвидетельствовать, но она совершенно не была готова доверить мне жизнь своих друзей. В конце концов я ведь сознался ей, что Баррис рассчитывает выйти через меня на Пейсон-Смита. И хотя я был явно удивлен, что карточка Барриса оказалась жучком, и охотно оставил ее в ресторане, вполне могло оказаться, что ВЧР меня использует как подсадную утку.

— В свое время я вам дам знать, — ответила она ровным голосом. — Не волнуйтесь, они о вас знают. Но давайте не все сразу, ладно?

— Да, конечно. Как вы решите.

Мы уже вышли на угол Сентрал и Каронделет. Других пешеходов не было видно, ни одна машина не нарушала знак «Стоянка запрещена» возле зданий суда и тюрьмы. Пока все нормально, осталось только перейти улицу, пересечь площадь в виде почтовой марки с пустыми цементными гнездами для деревьев вместо зубчиков, а дальше — боковая дверь здания суда для нас открыта. Металлодетекторы там установлены с тех пор, как какой-то псих открыл в зале суда огонь и перестрелял уйму народу; и с тех же пор у входа в здание стоит наряд полиции. Проскочить дверь — и мы, считай, уже дома.

Я оглядел площадь и потянул Хинкли с тротуара на мостовую.

— Вперед, — сказал я. — Пошли.

Мы поперли напрямик через широкий перекресток, не обращая внимания на разметку и светофор, не переходя на бег, но и не глазея по сторонам. Примерно на середине перекрестка она высвободила руку. Идя рядом, мы ступили за бордюр и вышли на площадь. За окнами здания суда уже были видны люди за письменными столами и в коридорах. До боковой двери осталось чуть больше двух метров.

Она издала какой-то звук — как будто все-таки наступила на болтающийся шнурок, но я не обратил внимания. Меня уже отпускало напряжение. «Ах ты гад, в тени затаившийся…»

— Я вам найду компакт-диск с Тиной Тернер в одном местечке на Дельмар-стрит, — сказал я. — Бывали в «Винтейдж Винил»? У них лучш…

Меня не слушали. Она отстала. Я обернулся посмотреть, ожидая увидеть, что она все же решила завязать ботинок.

Доктор Берил Хинкли лежала лицом вниз на бетонном тротуаре, и ее ноги еще дергались, получая от остатков мозга приказы бежать во весь дух.

Но это было невозможно, поскольку беззвучный луч пробил у нее в затылке дыру шириной с большой палец.

Время остановилось, как в сюрреалистическом фильме. По улице ехали машины, на площади клевали невидимые крошки голуби. В небе тарахтел пригородный вертолет, направляясь в муниципальный аэропорт поблизости. У моих ног лежала мертвая женщина, а вокруг продолжался как ни в чем не бывало обыкновенный день. Секунду назад вы вели беседу о древних компакт-дисках, а сейчас ваш собеседник лежит на углу грудой холодеющего мяса… застреленный…

Лазерным лучом.

Я вырвался из ступора и огляделся. Автомобилей не видно, но вокруг высотные дома. Бесчисленные окна полудюжины домов, и за одним из них сидит снайпер, наводящий свою смертоносную мушку — теперь на меня.

Беги, кретин!

Ближайшее бетонное гнездо было прямо за мной — большая круглая урна метр в высоту и два с половиной метра в диаметре. Я нырнул за нее и съежился, вжимаясь в стену, и собственный пульс гремел у меня в ушах. Таких гнезд за мной было еще семнадцать, три ряда по шесть, и они вели к двери здания суда. Хоть и пустые, эти гнезда давали достаточную защиту. Если бы я мог, прячась за ними, пробраться к боковой двери…

Прямо, пробраться. Следующее в ряду гнездо было не ближе трех метров, и снайпер меня засечет, как только я высуну голову. Я даже не успею понять, отчего умер.

Обняв стенку гнезда, я вспоминал, что мне говорил Мак-Лафлин про лазерные ружья. Беззвучное. Луч невидим. Прямая траектория. Практически неограниченная дальность. Но большие и громоздкие, величиной с ручной ракетомет. Значит, кто бы с ним ни работал, он должен быть прикован к месту. И еще что-то…

Две прилично одетые женщины, может быть, юристы суда, возвращавшиеся по улице с ленча, вышли из-за угла здания Правительственного центра. Они продолжали о чем-то болтать, пересекая Каронделет, как вдруг увидели на противоположном тротуаре тело Берил Хинкли.

Застыв посередине улицы, они растерянно смотрели на труп, и вдруг одна из них обернулась и заметила меня. Я ничего не успел сказать, как она закричала дурным голосом, повернулась и побежала обратно.

Класс. Как раз этого мне недоставало: они позовут полицию и сообщат про маньяка-убийцу на площади суда. Закрыв глаза, я в отчаянии стукнул головой по урне. Через минуту здесь будет полно полицейских, и они…

Через минуту.

Ага, вот оно. Мак-Лафлин говорил, что для перезарядки лазера нужно шестьдесят секунд. Если он не врал, у меня есть еще несколько секунд, пока киллер снова сможет нажать на спуск.

Не слишком большое утешение. Минута наверняка уже прошла. Но если бы я был у киллера на мушке, то он уже меня бы убил. Может быть, он и видел, как я скрылся, но пока между нами цементная урна, он меня не достанет.

Пока. Но я не смогу здесь долго просидеть. Рано или поздно мне придется встать.

«Сейчас об этом не думай, — сказал я себе. — Думай о том, что делать».

Ладно. Итак, ее не могли застрелить из окна ни суда, ни Правительственного центра: эти дома передо мной, и из их окон киллер, кто бы он ни был, меня бы увидел. У тюрьмы сюда выходило лишь несколько окон, и вообще — это самое неподходящее место для снайпера. Высотный жилой дом за зданием суда — угол зрения не тот, он бы не попал ей в затылок.

Оставалось еще четыре или пять зданий на другой стороне Сентрал-авеню. Если бы только понять, из которого…

Около входа в суд возникла какая-то толчея. Обернувшись через плечо, я заметил несколько человек, высыпавших из створчатых дверей: юристы, клиенты, свидетели, клерки — и все глядели на меня. За ними выходил коп в форме; какой-то зевака показал на меня, и коп вытащил пистолет, но вместо того, чтобы взяться за дело, быстренько затолкал всю публику обратно в здание и встал у входа. Краем глаза я увидел, как он снял с пояса телефон, раскрыл и поднес к лицу.

Клейтонская ментовка была отсюда в четырех-пяти кварталах. Теперь я мог дожидаться прибытия закона. Мысль соблазнительная — мирно сдаться и пойти в тюрьму, а когда страсти поостынут — доказать свою невиновность. Но это тоже значило выйти из укрытия. Снайпер меня снимет даже в окружении спецподразделения полиции. И мне уже будет до фонаря, допрут ли они, как и почему я вдруг свалился с дырой в башке.

На хрен мне такое надо. Я должен сам обнаружить снайпера. И у меня возникла идея, как это сделать.

Стараясь не распрямляться под прикрытием цементной стенки, я вытащил из кармана Джокера, открыл крышку и переключился в вербальный режим.

— Джокер, включение, — сказал я.

«Добрый день, Джерри. Чем могу служить?»

— Дай мне карту улиц района Клейтон. — Я оглянулся через плечо на полицейского у входа: он, видимо, прочно залег в засаде, ожидая подкрепления. — Покажи окрестность перекрестка Саут-Сентрал и Каронделет радиусом три квартала.

«Выполняю… Подожди, пожалуйста, минутку. — Джокер замолчал, соединяясь по модему с нейронно-сетевой библиотекой. Прошло несколько секунд, и на двустворчатом экране ПТ появилась схема. — Вот карта, которую ты запрашивал».

Издалека послышался вой сирен. Я заставил себя о нем не думать.

— О'кей. Теперь наложи на нее трехмерные изображения всех домов этой окрестности, и по-быстрому.

«Функция «по-быстрому» мне неизвестна. Прошу ее определить».

— Забудь «по-быстрому». Просто сделай.

На сетке улиц выросли дома. Карта стала похожа на аэрофотоснимок Клейтона вокруг площади суда.

— Очень хорошо, — сказал я. — Войди в графический редактор. Я дам тебе координаты на карте, запишешь в свою память.

«Понял, Джерри».

Я взялся за миниатюрный трекбол и переместил курсор по экрану, поставив его примерно там, где лежало тело Хинкли. Когда я убрал палец, курсор исчез, и на его месте замигала крошечная буква «х».

Пока все по плану, но сирены выли уже ближе. Я снова глянул через плечо, но копа в дверях суда не увидел. Сделав глубокий вдох, я продолжил:

— О'кей, теперь проведи линии между этой точкой и…

Черт! Я вдруг сообразил, что моя собственная изобретательность меня подвела. Как спросить у Джокера о возможной прямой траектории между Хинкли и снайпером. Стоит мне допустить неточность формулировки, и из отмеченной мною точки разбегутся десятки линий.

А как, черт побери, объяснить компьютеру, что мне нужно, если он понимает все буквально? «Смотри, видишь, кто-то лежит на улице, так вот, откуда ее могли застрелить лазерным лучом, мне это интересно, потому что я — следующий, так вот, скажи мне, откуда, и по-быстрому, потому что сейчас копы наедут, — а по-быстрому — это значит шустро, живой рукой, pronto»…

М-да. Хилый шанс — но лучше, чем никакой.

— Точку с указанными координатами поднять на высоту пять футов… медленно начал я.

«Извини, Джерри, но у меня есть для тебя срочное сообщение».

От его спокойного голоса можно было взбеситься. Я тут решаю сложнейшие задачи ради спасения своей жизни, а он, видите ли, хочет доставить мне письмо. Моргнув, я беззвучно выругался.

— Сейчас не время, Джокер.

«Прости, Джерри, но у сообщения высший приоритет. Отправитель идентифицирован как Рубиновая Ось».

Что за так твою…

— Давай его сюда! — рявкнул я.

Экран разделился пополам, карта не изменилась, только масштаб увеличился вдвое, а в другой половине появилась строка сообщения:

«Лазерный луч послан из дома 1010 по Саут-Сентрал-авеню, этаж 5».

В тот же момент из указанной мной точки вылетела красная линия и уперлась в заброшенное здание на противоположном углу от суда.

Я уставился на экран. Как могло случиться…

— Не шевелиться, мистер! — услышал я окрик за стеной. — Руки держать на виду!

Полицейский у входа в здание суда. Я выпустил его из виду, когда занимался Джокером. Теперь он стоял прямо за мной. Широко расставив ноги и держа револьвер обеими руками, он направил ствол прямо мне в затылок.

— О'кей, о'кей, — сказал я, стараясь его успокоить. — Оружия у меня нет, видите?

В правой руке я держал Джокера, левую показал открытой.

— Видите, это ведь не пистолет?

— Я вижу, сэр, — ответил полицейский, на которого моя речь не произвела впечатления. — Теперь положите это на землю, встаньте и поднимите руки на затылок. Немедленно, сэр.

Я аккуратно положил Джокера на бетон и заложил руки за голову, но вставать не стал.

— Офицер, — сказал я самым спокойным голосом, на который был способен, — эту женщину застрелили с верхнего этажа вон того дома. — Я мотнул головой в сторону обреченного на снос здания. — Я к этому не имею отношения, но…

Взгляд офицера метнулся в ту сторону и тут же вернулся назад. Он ничего не хотел слушать.

— Встаньте, мистер.

— Я же вам говорю, если я встану, он меня тут же…

Он смотрел только на меня.

— Мистер, я не шучу! Руки за голову и встать!

Сирены выли неподалеку; мчась по Сентрал-авеню к зданию суда. Ожидавший подмоги офицер не собирался давать мне ни единого шанса. На тротуаре лежит мертвая женщина, а подозреваемый рассказывает сказки. Указательный палец правой руки лег на спусковой крючок. Передо мной стоял молодой практикант, только что из академии. Он хотел быть Хорошим Полицейским, но я слишком хорошо знал, что дурная репутация полицейских как любителей спускать курок более чем заслуженна.

Первая патрульная машина влетела на площадь и остановилась; я сделал глубокий вдох. Кавалерия прибыла. Может быть, они спугнули снайпера.

— О'кей, — сказал я. — Только спокойно, ладно? Я встаю.

Прибыла вторая машина, заняв позицию за первой, из нее выскочили два копа и побежали к телу Берил Хинкли. Я медленно начал подниматься на ноги, не спуская глаз с пустых окон в доме, на который указала «Руби».

Не успел я поднять головы на высоту урны, как заметил неясное шевеление за угловым окном пятого этажа: короткий тусклый блеск, как солнечный блик на металле…

— Ложись! — крикнул я, бросаясь на землю.

— Стоять… АУУУВВВ!

В груди копа чуть ниже воротника появилась небольшая черная дырка. Он выронил револьвер, схватившись за шею, ноги подкосились, и он с воплем упал на мостовую. Он был еще жив, хотя лазерный луч прошил его насквозь.

Два копа из второй машины, бежавшие ему на помощь, остановились как вкопанные. Они все видели, но — было ясно по выражению их лиц — ничего не поняли. Они посмотрели на своего коллегу, потом на меня, потом снова на него.

— Я ничего не делал! — завопил я, распластавшись на бетоне, выставив руки перед собой. — Я просто здесь лежу! Вызовите ему «скорую»!

Копы очнулись. Бросились они не ко мне, а к раненому практиканту. Он корчился от боли, суча ногами по бетону. Его товарищи опустились около него на колени, один из них схватил его телефон и щелкнул крышкой.

— Мобиль Чарли-пять, ответ на вызов от здания суда. Код десять-три, офицер выведен из строя!

Двое других бросились ему на помощь. Какую-то секунду все они были заняты раненым. Обо мне забыли. Я поднялся на четвереньки, подобрал Джокера и сунул его в карман.

А потом вскочил на ноги — и бежать!

Но не прочь от этого места, а прямо к заброшенному дому.

 

18. ПЯТНИЦА, 13:07

Если ты знаешь, что за тобой охотится снайпер, то можно точно сказать одно: это помогает бежать быстрее.

Даже перебегая через перекресток, я знал, что у меня есть меньше тридцати секунд — и то если есть — добраться до укрытия, пока перезарядятся батареи. С другой стороны, если я рвану прямо к дому, то стрелок наверху в меня попасть не сможет. Отвесный выстрел почти невозможен — иначе он стрелял бы по Берил еще на тротуаре.

Я слышал, летя к дому по прямой, как за спиной орут копы, требуя остановиться. Мне стукнуло в голову, что они ведь могут открыть огонь, но останавливаться и залегать посреди перекрестка я тоже не собирался. И так плохо, и так плохо. Единственное, на что я надеялся — обученный полицейский офицер не будет стрелять в спину бегущему человеку.

Так что я не остановился.

Лазерный луч не проделал у меня в голове дырку, и револьверной стрельбы я не услышал. Добравшись до тротуара и нырнув в дверь дома, я перевел дух. Фасад оставался в сравнительной сохранности, но фанера в окнах была явной печатью на приговоре дома к сносу.

В эту секунду мне не грозило ничего, но надо было бежать дальше, пока за мной не ввалились копы. На забитой фанерой двери висел амбарный замок, но, приглядевшись, я увидел, что его дужка перерезана как будто парой мощных ножниц, а затем аккуратно составлена, чтобы замок казался запертым.

Пневматические петли взвизгнули, когда я потянул дверь на себя и вошел в узкий вестибюль, стараясь не наступать на битое стекло. Дверь за мной захлопнулась. Мглу пронизывали проходящие сквозь щели фанеры солнечные лучи; в их свете можно было прочитать таблички на дверях. В основном офисы адвокатов, а второй и пятый этажи во время землетрясения пустовали.

Дом хранил каменное спокойствие.

Перебирая по стене руками, я пробирался в глубь дома. Миновал разбитый фонтан в холле, неработающий лифт, вход в бывшую парикмахерскую и добрался, наконец, до конца коридора, где была дверь на лестничную клетку.

Я открыл дверь, она скрипнула. Я застыл, прислушиваясь к темноте наверху. Ничего не было слышно, но это ничего не значило. Как я понимал, снайпер мог стоять на верхней площадке и ждать, когда я просуну голову.

Я стал обдумывать возможность отступления, но тут же отбросил эту мысль. Отступить — значит дать снайперу шанс еще когда-нибудь попробовать… а сейчас у меня самого был шанс, хотя и мизерный, загнать этого гада в угол и положить раз и навсегда конец этой игре.

И потому я проскользнул на лестницу, тщательно затворил за собой дверь и полез по ступенькам вверх.

Свет, бивший в незабранные окошки на каждой площадке, давал мне возможность осмотреться перед тем, как пробежать следующий марш. При моем приближении разбегались мыши и тараканы, пахло затхлой пылью и застарелой мочой выброшенных отсюда сквоттеров. На площадке третьего этажа лежала кучка щебня с разрушенного потолка. Я вытащил из этой кучки короткий стальной пруток, крутанул его в руках и, вспомнив того сумасшедшего адвоката — позавчера в Муни, — подумал, не здесь ли была его контора.

На площадке пятого этажа меня никто не ждал.

Остановившись перевести дыхание, я внимательно осмотрел дверь, ведущую в тот конец дома, откуда стреляли. На первый взгляд она была нетронутой, но потом я заметил прямую полоску пыли и обломков штукатурки — открываемая дверь прочертила ведущие к этой полоске полукруглые следы.

За мной было окно, выходящее на задний двор. Выглянув, я заметил на боковой дорожке под пожарной лестницей потрепанный коричневый фургон «тойота». Похоже было, что от пожарной лестницы до дорожки вела прицепная лестница. Если машина принадлежала киллеру, то отход он себе подготовил по пожарной лестнице.

Мне бы следовало подумать об этом раньше. Было бы совсем неглупо подстеречь его внизу под пожарной лестницей. Но теперь уже обратно не отыграешь. Я здесь, а он где-то внутри, и пришло время прижать этого гада к ногтю, пока он еще кого-нибудь не убил.

Сжав покрепче пруток, я прошел на цыпочках к двери, схватился за ручку и осторожно отворил дверь.

Короткий коридор вел мимо поломанного лифта и какого-то офиса к окну на пожарную лестницу. Оно было приподнято, а дверь офиса взломана деревянным рычагом, валявшимся тут же.

Из-за двери доносились какие-то звуки: металл стучал о металл, прошелестела, расстегиваясь и застегиваясь, застежка-«молния». Кто-то натужно вздохнул. Я прижался к стенке спиной и бесшумно прокрался к двери.

За дверью было пусто. Еще до землетрясения оттуда вывезли всю мебель. Внутренние перегородки сломались, и большая пустая комната была огорожена лишь стенами дома. Пылинки плясали в полуденных лучах солнца, бивших в окна и в дыры потолка, над кучками кирпичных обломков, труб, цемента, извести.

У стены напротив быстро паковал инструменты своего ремесла киллер.

Я его не узнал. Он вообще выглядел так, что его не узнал бы никто. Среднего роста, нормального сложения, лет около сорока, бежевый рабочий комбинезон. Лицо ничем не примечательное. На голове скобка радиотелефона. Тускло блеснуло солнце на большой лысине и на стеклах в проволочной оправе. Говорят, что зло банально — теперь я видел это воочию. Этот хмырь мог быть кем угодно — уборщиком, электриком, дератизатором, — да кем угодно, только не профессиональным убийцей.

Он быстрыми и точными движениями разбирал свое оружие: небольшой баллон сжатого газа, устройство, похожее на поршневой насос, пара аккумуляторных батарей, от которых вился тонкий проводок к длинному неуклюжему инструменту, напоминающему базуку времен второй мировой войны. Эта штука была смонтирована на треножнике, а над ее стволом тянулся телескопический инфракрасный прицел. Киллер разбирал конструкцию, упаковывая ее в двухколесную сумку для клюшек для гольфа.

При словах «лазерная винтовка» вы представляете себе что-нибудь вроде штучки из фантастического фильма: небольшое легкое оружие вроде АК-47. Эта же штука была больше похожа на промышленный сварочный аппарат из гаража Чеви Дика.

«Да, конечно, людей убивали из фургона. Таскать с собой всю эту фигню точно нужен фургон», — подумал я.

Ладно, не до того. Он стоял ко мне спиной. Цель скрылась, и он хотел только унести ноги, пока все тихо. А вот тебе, дядя, сюрприз.

Он отсоединил батарею и запихивал ее в сумку, и тут я, так тихо, как только смог, проскользнул в дверь, стараясь не наступать на крошки мусора и крепко сжав пруток обеими руками. Он разогнулся, чтобы взяться за сам лазер, и я остановился. Достав из кармана комбинезона электроотвертку, он ткнул ею под треножник, нажал на кнопку, и она тихо зажужжала. Я набрал воздуху и рванулся к нему, на ходу замахиваясь прутком.

На полпути я наступил на кирпичные крошки. Он дернулся, обернувшись на звук, бросил отвертку и полез в нагрудный карман комбинезона, что-то оттуда выхватывая и поворачиваясь навстречу летящей на него фигуре.

Я завопил во всю мочь, занося железяку над головой. Автоматический пистолет сорок пятого калибра уже вылез из кармана, но навести его не было времени.

Удар пришелся ему по груди и сбил его с ног. Пистолет вылетел из руки и упал метрах в трех от места приземления его задницы.

Он выбросил вперед правую ногу, метя мне в лодыжку. Я вскрикнул и запрыгал на одной ножке, а он перекатился и потянулся за пистолетом.

— Едрит твою мать! — крикнул я, занося над ним тонкий стальной пруток, и хлестнул его изо всей силы по правой руке. Удар пришелся по локтю.

Он завопил в тот же момент, как я услышал сухой щелчок раздробленной кости. Схватившись за руку, он перекатился на спину, теряя очки и заходясь от боли.

— Твою мать, я тебе сказал! — крикнул я снова и хлестнул его прутком прямо между ног.

Такой вопль мог разнести вдребезги бокал. По ширинке стало расплываться темное пятно. Он схватился за пах, но мне было наплевать.

— Не понял? — прорычал я. — Так ты, сука, еще и глухой? «Мать твою так», я тебе сказал!

На этот раз удар пришелся по правому колену. У меня в пальцах отозвался тонкий фарфоровый звон размолотых костей и хрящей.

Прости меня Господь, но мне было приятно.

У него из глаз хлынули слезы, а лицо стало сплошь багровым. Я наклонился над ним, смакуя его агонию, с наслаждением внимая визгу недорезанной свиньи.

— Опять не слышу, гандон штопаный! — заревел я снова, занося для удара пруток. — Я тебе сказал…

— Я слышу! — выдохнул он сломанным, сиплым голосом. — Я слышу! Не надо…

Я увидел лицо Джона. Лицо Берил Хинкли. Лицо Джейми, хотя к его смерти этот мешок дерьма отношения не имел. Я хотел забить его до смерти… Но сначала получить ответ на кучу вопросов.

— Откуда ты? — крикнул я. — Кто тебя послал?

У него перекосилось лицо.

— Вввв… кккк…

— Говори, падаль! Кто тебя послал, или ты, клянусь Богом, никогда уже ходить не сможешь!

Грудь у него ходила ходуном, будто он пробежал десять миль. Еще минута, и он впадет в шок, а тогда мне его не достать.

— Говори, говна кусок! — Я сунул ему в морду зазубренный край арматуры и дал его воображению довершить остальное. — Говори, блин!

— ВЧР! — крикнул он. — Я работаю на ВЧР!

Ничего неожиданного. Все еще держа пруток над его головой, я выхватил Джокера и включил аудиозапись.

— Кто из ВЧР тебя послал? — спросил я, хотя ответ уже знал. — Кто? И зачем…

— Бросьте эту штуку, Розен!

В дверях стоял Майк Фарентино, а по бокам — два офицера в форме. Каждый из них, сгорбившись и чуть присев, держал перед собой пистолет, и оба пистолета смотрели точно мне в диафрагму. Фарентино держал руки в карманах.

— Отойди от него, Джерри, — сказал он ровным голосом. — Отойди и…

— Да брось ты, Майк.

Я отвел пруток от лица снайпера и выпустил его из руки. Он глухо звякнул об пол. Подняв руки, я отступил от человека на полу. Гнев мой растаял так же быстро, как появился.

— Вот этот друг вам нужен, а не я. Я его…

— Джерри, заткнись. — Фарентино вошел в комнату. — Симмонс, займись человеком на полу. Конклин, проверь, чтобы у мистера Розена не было ничего такого, чего у него быть не должно.

Копы разогнулись. По-прежнему держа пистолеты наготове, они пересекли комнату. Я держал руки поднятыми, пока Конклин ощупал меня с головы до ног и забрал у меня Джокера.

— Он чист, лейтенант, — сказал он, засовывая пистолет в кобуру и протягивая детективу мой ПТ. — У него было только это.

— Пострадавший в плохом состоянии, сэр. — Симмонс стоял на коленях рядом с человеком на полу и щупал его пульс. — Он еще в сознании, но у него сломана рука, раздроблена нога и кровотечение в области половых органов.

Помолчав, Симмонс добавил:

— На полу обнаружен пистолет.

Фарентино подошел к пистолету и встал на колени рядом с ним, тщательно избегая прикасаться к нему руками.

— Еще одну «скорую», pronto, — потребовал он, не обращаясь ни к кому конкретно, — и прихватить вот это вещественное доказательство. Его в Даунтаун, в лабораторию. Отпечатки пальцев, заводской номер, разрешение, история и все прочее.

Симмонс кивнул, затем посмотрел на лежащего. Рядом с его головой валялась радиостанция. Полицейский поднял ее, послушал и протянул лейтенанту.

— Атмосферные разряды, — сказал он. — Но она наверняка работала.

— В мешок и в лабораторию, — ответил Фарентино.

— А с этим что делать? — спросил, показывая на меня, Симмонс. — И его в Даунтаун?

— Пока ты еще не начал читать мне меню, Майк, — сказал я, — обрати внимание на эту гаргару. Это — та самая лазерная винтовка, что вы, ребята, ищете. А этот хмырь — убийца трех человек.

Фарентино посмотрел на киллера, потом встал и подошел рассмотреть наполовину разобранный лазер, все так же стараясь не трогать ничего руками. Закончив осмотр, он хмыкнул и повернулся ко мне.

— А теперь ты собираешься мне рассказать, как ты разыскал этого деятеля и поработал с ним, пока он не успел пристрелить и тебя, верно?

Я опустил руки:

— И не думал, лейтенант. Он застрелил Берил Хинкли — женщину на площади, — когда мы с ней вместе переходили улицу. Следующим выстрелом он пытался убить меня, но попал в судебного копа. — Я сглотнул слюну, вспомнив вопль раненого. — Он поправится?

— Гехт? Его отвезли в госпиталь. Мальчик цепкий, выкарабкается. Фарентино все не отводил глаз от лазера. — И ты, значит, понял, откуда садит этот голубчик, и решил взять дело в свои руки?

— Вроде того. — Я пожал плечами. — Мне жаль вашего парня, но он не просек ситуацию. Я пытался ему объяснить, но он был не в настроении понимать, а талдычить по слогам не было времени. — Я показал на пистолет на полу: — Это пистолет нашего приятеля. Извини, что я так его отделал, но…

— Понимаю, понимаю. — Фарентино отошел наконец от лазера. — Понимаю, в каком ты был состоянии.

— Инстинкт самосохранения сработал. Да, там, за домом, стоит фургон. Думаю, что это его машина. Вы бы посмотрели…

— Я знаю. Мы его нашли перед тем, как направились сюда.

Фарентино задумчиво почесал переносицу, затем ткнул пальцем в сторону Конклина:

— О'кей, Билл, оставь его. Мистером Розеном займусь я. Ты пойди помоги Джерри… да, и позвони в Даунтаун, пусть пришлют команду судебных экспертов. Мне нужны все отпечатки с этой штуки и вообще все, что они смогут найти. И держи репортеров отсюда подальше, понял? Одного вот так хватит.

Конклин шутки не принял. Он замялся, глядя на меня с подозрением:

— Лейтенант, я вас правильно понял? Я имею в виду, вдруг он и есть тот, кто…

Фарентино вздохнул:

— Билл, ты хочешь, чтобы мистер Розен правильно записал твои имя и фамилию? Он из «Биг мадди инкуайрер». Я думаю, как приятно будет шефу увидеть твое имя в ближайшем номере.

Конклин заткнулся. Подарив меня кислым взглядом, он протянул мне Джокера и пошел помогать своему напарнику. Симмонс склонился над автоматическим пистолетом на полу. Сняв с пояса пластиковый мешок для вещественных доказательств, он пропустил авторучку через ствол пистолета и аккуратно положил его в мешок. Еще раз взглянув на меня, он снял с себя форменную куртку и укрыл снайпера.

Уже слышались сирены «скорой», когда Фарентино отозвал меня в угол, подальше от двух других.

— Я буду благодарен, если ты выключишь свой ПТ, — сказал он тихо. — Я знаю, что ты не имеешь отношения к убийству этой дамы, но я не хочу, чтобы в газету попало остальное. Ты меня понимаешь?

Я и забыл, что у Джокера была включена запись. Щелкнув выключателем, я сунул компьютер в карман.

Фарентино выщелкнул сигарету из пачки и закурил.

— Господи ты мой Боже, — вздохнул он, — ты, Джерри, просто гвоздь в сапоге. Я тебя увидел только вчера вечером, и ты мне уже третий раз попадаешься. Если бы я не знал, что будет только хуже, ты бы у меня сейчас проехался в Даунтаун в наручниках.

— Меня уже туда катали, — ответил я, — но все равно спасибо.

— Мне наплевать, Джерри, что у тебя там с ВЧР. — Он выдохнул клуб голубого дыма и ткнул в мою сторону пачкой сигарет. — А вот это — дело полиции. Мне трудно будет объяснить, как вышло, что я нашел репортера, выбивающего предполагаемому убийце бубну железным прутом…

— Остынь, лейтенант. — Я поднял Джокера. — Вот здесь все записано. Этот человек работал на ВЧР — он сам мне сказал.

— Это я знаю, — сказал он быстро, вынув из кармана свой ПТ и раскрыв его. — Это мы слышали в дверях. А теперь я хочу услышать всю историю, и с самого начала.

Я рассказал ему все, что произошло с момента нашей встречи с Хинкли в ресторане. Я исключил лишь подробности насчет «Рубиновой Оси», но упомянул о том, что карта, данная мне Баррисом накануне, оказалась следящим устройством.

Фарентино внимательно слушал, а когда я закончил рассказ на том, как обнаружил стрелка в этом здании, сказал:

— О'кей, я готов поверить, но вот… — Он осекся и прочел что-то у себя на экране. Удивленно поднял брови. С лестницы слышались шаги. Фарентино оглянулся через плечо: в дверь входили три санитара со сложенными носилками. На нас они не обратили внимания, но Фарентино выглядел так, будто его отпустила тревога. Выдохнув, он повернулся ко мне.

— Я получил ориентировку, — тихо произнес он. — На тебя десять-девяносто четыре.

— Я что, за парковку не заплатил? Так у меня даже машины…

— Заткнись. — Глаза Фарентино блестели, как черный лед. Захлопнув ПТ, он сунул его в карман пальто. — Некогда выпендриваться. Ориентировка от ВЧР. И она значит, что ты подлежишь немедленному задержанию. Как общественно опасный тип, или вооруженный подозреваемый, или невменяемый или все это сразу.

— Что за херня…

— Чистая правда. ВЧР нужен твой скальп, и немедленно.

Тут уж настала моя очередь похолодеть. Я глянул на санитаров, хлопотавших около стрелка. Никто из них не обращал на меня внимания, но в любую секунду…

— Когда это случилось? — прошептал я.

— Только что. — Он склонил голову набок, глядя на двух патрульных. Эти пусть тебя не волнуют, они еще несколько минут провозятся, но тебя ищут федералы. Не мне говорить тебе, почему.

Это верно, я мог догадаться и сам. В тот момент, когда Хинкли взрезала трассер и оставила его в ресторане, тот, кто следил за моим сигналом, понял, что я их перехитрил. Тогда Баррис велел киллеру, который с моей невольной помощью выследил уже Хинкли, убрать и меня. А поскольку это не вышло, Баррис хочет привезти меня в клуб «Стадион» для последней встречи.

И в этот раз уже не выкрутиться. Если они возьмут меня, они возьмут и Джокера и доберутся до интервью, что дала мне Хинкли перед своей гибелью. Даже если я выброшу Джокера в мусорный бак, а сам сдамся, у меня мало шансов покинуть стадион. Живым, во всяком случае.

Я глубоко вдохнул, пытаясь овладеть собой и подавить панику. Вокруг здания было полно копов, и наверняка через пару минут будут солдаты ВЧР.

— О'кей, Майк, — сказал я неожиданно сиплым голосом, — как скажешь, так и будет.

— Да-да. — Фарентино покачал головой. — Что я мог, я уже сделал. Я тебя допросил в присутствии еще двух офицеров и установил, что ты не являешься подозреваемым, и потому можешь идти на все четыре стороны. Если Баррис прицепится, у меня руки чисты. Я — дубина-полицейский, который дал тебе ускользнуть. Вы уж меня простите.

— Послушай, Майк…

— Уматывай отсюда, — буркнул он вполголоса. — Быстро убирайся из здания. Не ходи ни домой, ни к жене — там тебя в первую очередь будут искать. И не лезь в сеть, мать твою…

— Майк, — сказал я, — как…

— Быстро! — шепнул он. — Шевели ушами!

Я начал было спорить, но он повернулся спиной. Следя за струйкой дыма от сигареты, он прошелся по комнате; Конклин посмотрел, как он подходит, перевел взгляд на меня, потом потерял ко мне интерес.

Разрушая мое оцепенение, над крышей заревел вертолет. Я огляделся, потом тихо вышел из комнаты и пошел через коридор. Окно на пожарную лестницу было все еще открыто. Высунув голову, я никого внизу не увидел и потому вылез из окна на лестницу и поспешил вниз, перебирая холодные стальные перекладины.

Сбежать-то я сбежал, но куда — не имел ни малейшего понятия.