Кэролин сегодня определенно строила мне глазки. Боже, ну и юбочка! Еще бы чуток покороче — и можно разглядеть, что она ела на завтрак.

Неторопливо выруливаю с парковки; барабаню пальцами по рулю, едва двигаясь в обычной для часа пик пробке. Кэролин красивая девушка, привлекательная, но я не гажу перед собственной дверью — с этим покончено. Господи Боже мой, наверняка она не намного старше Кейт. Ей максимум двадцать четыре. Потрясающее тело (в этих сиськах можно забыться на неделю), но неопытные малышки мне не подходят. Мне нравятся женщины, которые знают, что делают в постели, и говорят прямо, чего хотят. И не боятся взять в рот и запачкаться. Кэролин не из тех, что дадут трахнуть себя в задницу или кончить в лицо; слишком уж она правильная.

Господи, как я скучаю по Элле. Она не просто хороша в сексе — она еще и составляет отличную компанию. Никто, кроме Эллы, не способен заставить меня так смеяться. Чего ждать от Бэт, которая пишет полотно за полотном, или от Бена, который требует очередные две штуки, чтобы расплатиться по счетам в баре колледжа (что он там хлещет за такие деньжищи?), или от Кейт, которая бросает непристойные взгляды на этого своего долбаного дружка-хиппи; да еще Джеймс Ноубл дышит мне в спину в совете директоров. Мне же нужно иногда и расслабиться. Если бы Бэт только знала, как близко мы подошли к тому, чтобы весь чертов карточный домик рассыпался…

Резко ударяю по тормозам: впереди на дорогу выворачивает бетономешалка. Где, черт ее дери, Элла, когда она мне так нужна? Только она способна понять меня. И приспичило же ей лично тащиться, чтобы развеять прах несчастного придурка. Отправила бы курьерской почтой или еще как-нибудь!

Ну ладно, хватил лишку. Беру свои слова обратно. Как бы там ни было, сегодня она возвращается. И это главное. Если повезет, отловлю ее в следующие выходные.

Сворачиваю на дорогу к дому. Нужно быть очень осторожным, чтобы ситуация не вышла из-под контроля. Теперь, когда Элле не нужно отчитываться перед мужем, встречаться будет намного проще. Конечно, заманчиво, но я не хочу раскачивать лодку наших семейных отношений. Раз в месяц — другое дело. А вот если я начну ужинать с клиентами каждую неделю…

Какого хрена?!

Бросив машину с ключом в замке зажигания, стрелой лечу по дорожке к дому; шелковый галстук, развеваясь на ветру, хлопает по плечу. Над крышей гаража замер ковш бульдозера. Сейчас снесет к чертовой матери. Я подбегаю к гусеницам насколько отваживаюсь, машу руками и кричу в попытке привлечь внимание бульдозериста.

Перед мысленным взором уже проносятся кадры из моей жизни: в числе прочего вспоминаются причины, почему я никогда не отвечаю на звонки матери. Чертовски здоровый кусок грязи падает с ковша мне на плечо, я зажмуриваюсь, готовлюсь услышать скрежет металла, хруст стекла, кирпича и, быть может, собственных костей.

— Отойди-ка, парень, с дороги! — кричит мне бульдозерист. — Ты же можешь угодить под ковш.

Через пять минут с воплями «Бэт!» я врываюсь в кухню.

Моей жены след простыл. Зато налицо все следы ее последнего маниакального припадка: в раковине гора тюбиков из-под краски и немытых кистей, на подоконнике выстроились бутылки с уайт-спиритом, а на плите сушится с полдюжины перепачканных краской стеклянных квадратов. И ни намека на ужин, стирку, продукты из магазина и кофейник — последнее выясняется непосредственно при попытке приготовить кофе.

— Бэт!

Скрипит задняя дверь. Задом входит Бэт с фотооборудованием в руках.

— Да успокойся ты, Уильям. Не надо так орать.

— О Боже милосердный! Я кручусь с утра до ночи шесть дней в неделю, чтобы у нас была крыша над головой. Неужели после этого я не могу надеяться, что она все еще будет на месте, когда возвращаюсь домой с работы?

Она расцветает.

— О, так ты познакомился с Мюрреем?

— Если ты о том мерзком садисте, который намеревается снести мой дом и вместо платы потребовать моего первенца, то да, — мрачно отвечаю я.

— Ну же, не глупи! — Свалив все в кучу, Бэт откидывает со лба волосы тем же жестом, что и Кейт. — Мне необходимо расширить мастерскую, и раз ты не позволил в прошлом году передвинуть оранжерею — ну, в общем-то не так уж нам нужен гараж…

— Не нужен? — взвиваюсь я. — А куда, по-твоему, машину ставить?

— О, Боже ты мой, понятия не имею. Не могу же я думать обо всем на свете. Ты не видел Кейт по дороге со станции? Она должна уже вернуться из школы. Наверное, пошла к Дэну. Хочу спросить ее насчет Брайтона.

Она несет еще большую околесицу, чем обычно. Ощущение такое, что я попал внутрь картины Дали.

Звонит мобильник. Я вытаскиваю телефон и едва не роняю в ближайшую банку со скипидаром, когда в окошке высвечивается номер Эллы. За все восемь лет она ни разу не звонила мне, когда я дома.

— Кто это? — жизнерадостно спрашивает Бэт.

— По работе.

— Ты не станешь отвечать?

— Это клиент. Вопрос конфиденциальный. Она корчит недовольную гримасу.

— А-а, ладно. Намек понят. Если понадоблюсь, я у себя в мастерской.

Я жду, пока Бэт не окажется далеко за пределами слышимости.

— Элла? Это ты? Что случилось?

— Уильям, ты должен приехать и забрать меня. Ты должен приехать, Уильям, Уильям! Ты можешь приехать? Пожалуйста, сейчас же приезжай за мной. Пожалуйста, Уильям…

— Хорошо, — отвечаю я, начиная тревожиться. — Элла, все в порядке. Просто скажи, где ты находишься.

С трудом узнаю Эллу, притулившуюся на краю платформы на собственном чемодане, словно сиротка Энни. Она потеряла кучу килограммов; у нее изможденное лицо, от усталости под глазами черные тени. Но больше всего меня поражает исходящая от нее неуверенность. Элла похожа на человека, проснувшегося однажды утром в чужой стране и безуспешно пытающегося найти знакомые ориентиры. До сих пор я знал лишь дерзко-самоуверенную Эллу.

— Извини, — говорит она уже в машине.

Я завожу мотор, но забываю включить передачу. Я определенно разнервничался, и из-за этого голос прозвучал резче, чем я хотел:

— Ты не должна звонить мне домой. Пожалуйста, больше не делай этого.

— Боже, Уильям. Спасибо за чай и за сочувствие.

— Слушай, Элла. Ты же знаешь наш уговор.

— Один-единственный звонок за восемь…

Я ожидал бы подобной беспомощности от Бэт, только не от Эллы. И ее неожиданная уязвимость шокирует меня больше, чем я хотел бы признать.

— Жена стояла на кухне рядом со мной, Элла!

— Уильям! Я пролетела полмира, чтобы развеять с вершины скалы прах собственного мужа, и в миг слабости решила, что встреча с тобой чуть поднимет мне настроение! Я определенно ошиблась!

Она резко отворачивается. Черт. Как будто мне дома мало женских эмоций и истерик.

Напоминаю себе, что она только что потеряла мужа. Как бы чувствовал себя я, если бы остался без Бэт?

— Элла…

— Прости, — твердо говорит она. — Я не должна была звонить.

— Элла. Не думай, что ты мне безразлична. Ты же знаешь, что это не так. Но у меня дома сейчас все так сложно. У Бэт очередная маниакальная фаза, с ней невозможно договориться. Она дни и ночи напролет пишет, заказывает холсты за тысячи фунтов и черт знает что еще на мои кредитки, на которых и так нет денег, потому что я расплачиваюсь с них за университетские долги Бена. Мы по уши в долгах — Бена не отчисляют лишь благодаря превышению кредита. И тут еще сегодня я выясняю, что Бэт заплатила целое состояние архитектору, чтобы построить новую мастерскую. Какой-то идиот подрядчик собирался сровнять с землей гараж, когда я подъезжал к дому. — Я потираю подбородок и лоб. — Одному Богу известно, до чего она дойдет на этот раз. Нужно было получше отслеживать ее затеи. Но как раз поступило предложение о покупке контрольного пакета — на работе замотался, дома все на самотек пустил.

Элла поднимает на меня тревожный взгляд. Вот бы Бэт проявляла хотя бы толику ее интереса.

— Ты о Джеймсе Ноубле?

— Ублюдок. Я не для того поднимал компанию с нуля, чтобы какой-нибудь рейдер и потрошитель просто явился и заполучил ее, когда ему того захочется.

Элла откидывает ремень безопасности и забирается ко мне на колени. Ее рука проскальзывает у меня между ног. Я самозабвенно целую ее. От нее пахнет потом и не совсем свежим бельем — все-таки перелет был долгий. Как ни странно, меня это заводит. Я скольжу ладонью вверх по ее бедру. Мне хочется трахнуть ее — прямо здесь, посреди парковки. Нас может увидеть кто угодно. Восемь лет, и это по-прежнему так же волнующе, как…

Вдруг она застывает в моих объятиях, потом вырывается и судорожно нащупывает дверную ручку. Я пытаюсь схватить ее, но она отдергивает руку.

— Элла, что-то не так? — Черт ее подери, что еще теперь?! — Элла!

Поток холодного воздуха остужает мой пыл; член съеживается чуть не до мультяшных пропорций. Элла сидит на краю сиденья, опустив голову, и дышит коротко и часто, как будто вот-вот родит. В тусклом свете ее лицо кажется зеленым. Вот дерьмо! Надеюсь, она не заблюет мне салон.

Гадаю, стоит ли вывести ее на свежий воздух или лучше отвезти куда-нибудь на чашку кофе. Может, просто съела что-то не то в самолете. Иногда мне кажется, что от общения с двумя женщинами я в результате получаю лишь двойную порцию гормонов.

Ясное дело, потрахаться теперь мне не светит!

— Поехали ко мне, — выдыхает Элла. Меня не нужно просить дважды.

Одному Господу известно, как работают таинственные женские мозги. С другой стороны, как работает ее тело…

— Черт, было здорово, — задыхаясь, заключаю я спустя два часа в пылких и потных объятиях.

— Ты даже не представляешь как, — соглашается Элла.

Она свешивает с кровати длинные ноги. Великолепная задница. И титьки тоже клевые. Разумеется, никакого кормления грудью.

— Извини за то, что случилось в машине, — пристыженно говорит Элла, завязывая узлом свои прерафаэлитские волосы и включая душ. — Похоже, все эти печальные мероприятия произвели на меня большее впечатление, чем я думала. Меня очень взволновало пребывание в доме, где он вырос. — Она поеживается. — Слишком много призраков.

Я заметил, что нигде во всей квартиры нет ни одной фотографии Джексона, вообще ни следа того, что он когда-то жил здесь, если не считать новомодной аудиосистемы и сорокадвухдюймового плоского плазменного телика. Ни мотоцикла в прихожей, ни куртки на перилах. Никаких пошлых рыбацких трофеев на стене или журналов с тачками на журнальном столике.

Словно Джексон никогда не существовал. Интересно, куда она дела все доказательства обратного?

Когда я просыпаюсь утром, Элла уже варит на кухне кофе. С улыбкой подает мне кружку — я с облегчением признаю, что она снова стала самой собой.

— Прости, Уильям, мне нужно бежать. Только что поступила женщина — двадцать шесть недель, с преэклампсией; похоже, придется принимать роды. — Она выхватывает ключи из фруктовой вазы. — Будешь уходить — просто захлопни дверь.

— В выходные ты свободна?

— Извини. У меня двойное дежурство — нужно отработать взятые отгулы. Зато в следующую пятницу буду свободна, если тебе это подходит.

Твою мать. А я уже сказал Бэт, что придется провести субботу в Лондоне. Если все отменить, она потащит меня на этот идиотский праздник в школе у Кейт.

— Не знала, — застенчиво говорит Кэролин позднее этим же утром, — что вы останетесь в городе на выходные. Просто один мой приятель играет в группе — вообще-то у них хорошо идут дела — и хотел бы заняться сольной карьерой. Но я подумала, сначала ему лучше поговорить с вами. В субботу он приезжает из Манчестера. Может, у вас найдется время пропустить с нами по стаканчику? Разумеется, если вы будете в Лондоне. Ни в коем случае не беспокойтесь, если для этого придется ехать специально.

Я не отрываю взгляда от документов. Последние квартальные отчеты не самое приятное чтение. Малинш Леон, мой звездный контракт и отели «Эквинокс» — единственное, что приносит реальные деньги. Ублюдок Ноубл. За последние пару месяцев он умудрился переманить парочку моих благодетелей; неудивительно, что компания страдает.

— В какой группе? — рассеянно спрашиваю я.

— «WdLuv2Meet». He уверена, что вы…

И вдруг я переключаю на нее все свое внимание.

— И кто же твой приятель?

— Дэви Киркленд. Мы вместе учились…

Да она надо мной смеется. Вся комната Кейт обклеена постерами с этим парнем. Скрестите Робби Уильямса с Брэдом Питтом, подбросьте щепотку юного Пола Маккартни — и вот вам Дэви Киркленд. Группа неплохая — учитывая, что она мальчишеская, — но трое остальных не представляют собой ничего особенного и только сдерживают Киркленда. Стоит ему вырваться от них — и он устремится прямиком в стратосферу. Слава тебе Господи!

Я был готов расцеловать Кэролин. Эта звездочка принесла мне Киркленда на блюдечке с голубой каемочкой. Нужно будет пригласить ее на ужин в какое-нибудь по-настоящему классное место — отметить.

Взглянем правде в глаза: мне были необходимы какие-нибудь добрые вести после потока дерьма, который вылился на меня за выходные. Какой дьявол вселился в Бэт, что она вздумала раздеться догола и пробежать в таком виде через футбольное поле?

Кейт с тех пор превратилась в безумную затворницу — прячется от мира в своей комнате. И я ее, кстати, не виню. Разумеется, она не разговаривает с матерью, которая воспринимает все произошедшее как безобидную шутку. Слава Богу, сейчас пасхальные каникулы. Хорошо бы шумиха улеглась к моменту возвращения дочери в школу. Иногда мне хочется придушить Бэт.

Вхожу в подъезд и взбегаю вверх, перепрыгивая через ступеньки. Открыв входную дверь, с удивлением обнаруживаю, что свет в квартире не горит. Странно. Элла сказала, что будет в семь тридцать, а уже восемь…

— Господь всемогущий, Элла! Ты чего в темноте сидишь? Хочешь до инфаркта меня довести?

Она вздрагивает. Вот черт. Нашел что сказать!

— Извини, что опоздал. Задержался на встрече. — Бросив пиджак на спинку стула, наливаю виски. — Сейчас только заскочу в душ — и сразу же…

Я замираю. Элла сидит на диване неестественно прямо, сложив руки на коленях; ноги в остромысых серо-зеленых сапогах сжаты так, словно она на чаепитии у королевы. Она даже жакет не сняла. Я включаю свет. На правом виске у Эллы пластырь.

— Элла? Что, черт подери, произошло?

Она уворачивается от меня. Впервые замечаю холодность на ее лице.

— Элла, детка, все хорошо?

— Если честно, я надеялась услышать об этом от тебя.

— Извини. Я что-то не врубаюсь.

— Как дальновидно, — сухо замечает Элла. В ее руках черный кружевной корсет, в глазах ожидание. Я понимаю: надо что-то сказать, но не представляю, что именно.

Элла преувеличенно терпеливо вздыхает.

— Уильям, эта вещь не моя. Я нашла ее между диванными подушками.

— Тогда чья она?

— О! Прямо в точку.

— Может, Бэт…

— Да ладно тебе, Уильям. Мы оба знаем, что это не имеет отношения к твоей жене.

— Ну и ко мне тоже, — кратко резюмирую я. — Кто его знает, сколько оно здесь валяется. В прошлом месяце здесь жил Бен. Может, корсет оставила одна из его девчонок. Я все еще никак не…

— Дело в том, Уильям, — приторно-сладко говорит Элла, — что больше всего на свете я всегда ненавидела именно ложь. Свою ложь Джексону — о том, где я и с кем я. И твою ложь Бэт — каждый раз, когда ты встречался со мной. Ложь друзьям по недосмотру — ведь существует целый пласт жизни, о котором большинство людей и понятия не имеют, и это заставляет меня чувствовать себя мошенницей. Я мирилась с положением вещей, потому что думала, что по крайней мере нам не нужно лгать друг другу.

Наконец-то до меня доходит.

— Погоди-ка. Элла, так ты спрашиваешь… Ты думаешь, что у меня есть кто-то еще?

Она улыбается:

— Я знаю. Забавно, правда?

— Нет, это просто охренительно смешно! — не выдерживаю я. — Естественно, у меня никого нет.

— Почему вдруг «естественно»? Мы никогда не оговаривали этого в соглашении.

— Потому что мне никогда не приходило в голову, что это нужно оговаривать! Думаешь, у меня тут проходной двор? Каждую ночь новая девушка? Да за кого ты меня принимаешь?

— За человека, который изменяет жене, — спокойно говорит она.

Я просто в шоке. Разве она не понимает, что все это… что она значит для меня? Как ей могло прийти в голову, что у меня есть другая?

— О, не надо изображать из себя потрясенную жертву. Я ничем не лучше, верно? — Она смеется. — Да ладно, Уильям. Мы же не Ромео и Джульетта. Ведь мы всегда знали, как обстоят дела. И если ты встретил другую женщину…

— Я никого не встретил, черт подери, Элла!

— Слушай, ты можешь видеться с кем захочешь. Я бы просто…

На поверхность моего сознания всплывает малоприятная мысль.

— Элла, ты пытаешься мне что-то сказать?

Она мило улыбается:

— Например, Уильям?

— Ты — у тебя — есть…

— Ты бы возражал?

Возражал? Разумеется, мать твою, я бы возражал! Меня никогда особенно не радовала мысль о том, что она спит с Джексоном, но было бы непорядочно с моей стороны заставлять ее отказываться исполнять супружеский долг. Мысль о том, что она трахается с кем-то третьим, вызывает у меня желание схватить ублюдка за глотку и затолкать туда его яйца.

— Как ты сказала, мы люди вольные, — сухо отвечаю я.

— Совершенно.

— Значит, ты бы не стала ревновать, если бы у меня появилась другая женщина?

Элла смотрит мне прямо в глаза.

— Вовсе нет.

— Ну и прекрасно.

— Да, прекрасно.

Я залпом опрокидываю порцию виски.

— Ну, тогда просто из любопытства: ты успела с кем-то переспать?

— Ни с кем особенным.

Я с трудом проглатываю виски, чуть не поперхнувшись, поскольку никак не ожидал от нее положительного ответа.

Мне хочется двинуть кулаком в стену. Вместо этого я выдавливаю непринужденную улыбку.

— И ты по-прежнему…

— Это было развлечение на ночь.

Встаю, наливаю себе еще выпить. Руки трясутся от едва сдерживаемой ярости. Не понимаю, что мне теперь делать с навалившейся информацией. Ревность разъедает меня точно кислота. Теперь, когда нет Джексона, мужики налетят на Эллу как пчелы на мед. Господи Боже мой! А я должен безропотно все принимать. Ведь я не могу предложить ей постоянства. Я не могу оставить Бэт. Я никогда не помыслил бы о подобном. Яснее ясного.

Забавно, но Элла — единственная женщина, с которой я спал в последние восемь лет. В отличие от большинства изменщиков я в самом деле не занимаюсь любовью с собственной женой.

Элла устраивается на диване, поджав ноги, и непринужденно продолжает:

— Итак, Уильям. Чье же тогда это белье? Уверена, хозяйка хотела бы получить его назад. Так неприятно терять один предмет из комплекта!

— Я сказал тебе, что не представляю… О черт!

— Уильям?

За спинкой дивана обнаруживаю нелепого вида рюкзачок со Спанч-Бобом. Я бы узнал его из тысячи. Каким-то образом она раздобыла ключ, явилась сюда тайком от меня — с этим ублюдком-хиппи — и резвилась с ним в черном белье! Я прикончу его. Я вырву его долбаную глотку!

— Кейт, — догадывается Элла.

Барабаню в дверь дочери.

— Кейт! К телефону!

Она не отвечает. После некоторых раздумий пробую повернуть дверную ручку. Заперто.

— Кейт! — Снова начинаю барабанить в дверь. — Это из Парижа! Ты подойдешь, или мне сказать…

Дверь открывается.

— Нет необходимости так кричать, — чопорно заявляет Кейт.

Потом перехватывает трубку и ждет. Я понимаю намек.

— Передай родителям Флер привет от меня.

Дверь захлопывается у меня перед носом. Очаровательно. И за эти манеры я плачу двадцать штук в год.

Топаю вниз, едва не спотыкаюсь о собаку, погруженный в размышления: что задумала моя дочь на этот раз? Эта Флер вечно втягивает мою дочь в неприятности. Отец Флер дипломат — работал во французском посольстве в Лондоне. Тогда-то они с Кейт и подружились. Флер пару лет училась в одной школе с Кейт. Прошлым летом, когда семья Флер вернулась в Париж, Кейт была в отчаянии, зато я, признаюсь, вздохнул с облегчением. Флер неважно влияла на мою дочь. Слишком уж шустрая. И взгляд у нее такой, что сбивает с толку: чересчур проницательный для семнадцатилетней девчонки.

Чем-то она напоминает Эллу. Видимо, все дело во французском влиянии.

Достаю из холодильника пару бифштексов и отодвигаю их подальше от Каннеля; кладу в лед бутылку белого вина. У Бэт сегодня занятие по живописи, Бен зависает со своими шикарными оксфордскими красотками, а Сэм в школьной турпоездке. Так что дома только мы с Кейт. Слава богу, она вышла из стадии вегетарианства. Надо же, сколько блюд можно приготовить из тофу.

Вдруг как раз сегодня я поговорю с ней как отец с дочерью. Больше нельзя откладывать. Прошла уже целая неделя, а я так и не спросил ее насчет чертова корсета. Бэт уверяла, что во всем разберется, но ведь Кейт и моя дочь. И я хочу быть в курсе всех событий ее жизни. Хочу дать ей почувствовать: она может поделиться со мной всем.

Даже если это то, чего я не хочу слышать.

Вдруг задняя дверь распахивается и в кухню вместе с вихрем ледяного воздуха врывается Бэт, запыхавшаяся и раскрасневшаяся, словно всю дорогу бежала бегом.

— Ах, Уильям! Ты уже дома. Я не насовсем — на секунду: прихвачу пару вещей, потом возвращаюсь — у меня урок рисования с натуры. Я же говорила тебе, что меня не будет вечером?

Коротко киваю.

— Ты же не против, милый? То есть я не обязана идти, но они будут не в восторге, если я пропущу, ведь я обещала…

— Разумеется, я не против, — раздраженно обрываю я. — Я уже говорил тебе, было бы неплохо, если бы ты время от времени проветривалась. — Перестав отбивать бифштекс, бросаю на жену исполненный подозрений взгляд — у нее такой взволнованный вид. — Бэт, ведь ты принимаешь таблетки? Мы же не хотим повторения…

— Да-да, все в порядке.

Протягиваю руку к перечнице. Бэт мешкает возле плиты, нервно теребит браслет с брелоками. Несомненно, передумала уходить. Что ж, попробую растянуть бифштексы, чтобы хватило на троих.

— Уильям, — неожиданно выпаливает она, — я пригласила твою мать на ужин в воскресенье.

Моя рука замирает в воздухе.

— Уильям! Это же Пасхальное воскресенье, а во вторник ей исполняется восемьдесят! Ведь нельзя, чтобы ваша ссора длилась вечно. Я имею в виду, уже двадцать лет. Я подумала, чем нынче не подходящий момент, чтобы простить друг другу былые обиды. Вдобавок Бен и Сэм тоже приезжают завтра…

— Ты сделала — что?

—…и я знала: если спросить у тебя, ты, конечно, не позволишь, — продолжает бормотать Бэт. — Ну же, дорогой. Знаю, ты с ней не ладишь, но ведь и моя матушка вовсе не сладость и свет, и все же мне удается…

— Это совсем разные вещи!

— Да, но я понимаю, как ты…

— Твоя мать не убивала твоего отца!

Бэт вздрагивает, но продолжает стоять на своем.

— Твоя тоже, Уильям!

— Тебя там не было, — сквозь зубы цежу я.

— Она твоя мать, Уильям! — упрямо твердит Бэт. Бывают времена, когда я просто ненавижу жену.

— Отмени.

— Не могу, это было бы…

— Я сказал — отмени!

— Пожалуйста, Уильям. Если с ней что-нибудь случится, а ты даже не успеешь…

— Разве ты не опаздываешь на занятие? — холодно спрашиваю я.

Она открывает рот, желая возразить, но передумывает. Отвернувшись, я так стискиваю ладонями поручень плиты, что костяшки пальцев белеют. Спустя несколько секунд раздается тихий щелчок задней двери.

Двадцать лет — а я по-прежнему ощущаю металлический запах свежей крови.

Это случилось всего за несколько месяцев до встречи с Бэт (не сомневаюсь, что шарлатаны-астрологи нашли бы тут связь, однако залетела-то она не от псевдопсихологов, а от меня). К тому времени папа — жертва триумфа Тэтчер над шахтерскими профсоюзами — уже три года сидел без работы. Он был адвокатом в маленьком городке Ноттингемшира, зарабатывал на жизнь составлением завещаний и улаживанием мелких разногласий. Когда шахтерам оказалось нечего завещать и не за что бороться, папина контора развалилась почти в одночасье.

Это его погубило. За неделю он состарился на двадцать лет. В собственных глазах он был конченый человек — без цели в жизни, без надежды.

Три года он сидел в кресле, уставившись в пустоту. Я привык вести с ним односторонние беседы — как выяснилось, весьма полезные.

Моя мать (чье агентство недвижимости стало только крепче и сильнее, когда появился рынок купить-чтобы-сдать) изо дня в день насмехалась над папой, не упускала случая унизить его. Бесполезный. Безнадежный. Ничтожный. И зачем я только вышла за тебя? Я же всегда знала, что ты ни на что не способен. Папа сказал, что она ни за что не отстанет. Что она, черт ее побери, никогда не отстанет!

Когда папа позвонил мне утром на свое шестидесятипятилетие, я сразу понял: он прощается. Я знал — и, черт возьми, ничего не мог поделать.

Папа сказал, что любит меня, и положил трубку, а я прыгнул в машину и помчался, будто меня гнали адские псы. Тогда я жил в каких-нибудь десяти минутах езды от родителей. Я почти успел. Мне почти удалось.

Я услышал выстрел, сворачивая на подъездную аллею.

Даже и не представляешь себе, сколько крови и мозгов вмещает человеческая голова, пока не увидишь, как разлетится голова твоего отца, залив пол, и стены, и потолок, и двери, и окна твоего родного дома.

— Пап! Ты собираешься готовить стейки — или я отдам их Каннелю!

Я подпрыгиваю от неожиданности. В руках размягченная кровавая плоть.

— Я передумал. Как насчет ужина из китайского ресторана?

Кейт пожимает плечами.

— Найди мне меню, я позвоню и закажу что-нибудь с доставкой на дом. Можешь скормить мясо собаке, только маме не говори. Что нужно Флер?

— Ничего особенного.

Кейт отступает, прячется в дверном проеме, теребит плетеный браслет — точь-в-точь как мать.

— Пап, можно я поговорю с тобой кое о чем? Только обещай не выходить из себя.

Господи Боже мой, она беременна.

— Пап, я не беременна, если ты об этом подумал, — раздраженно продолжает Кейт. — У меня серьезное дело.

— Отлично. Я весь внимание.

— Пап, дело в том, что скоро я должна подавать заявление в университет, а нам пока так и не удалось…

— Так ты уже выбрала себе что-нибудь подходящее? Думаю, я остановлюсь на сладко-остром супе, а потом чоу-мейн из говядины…

Кейт вырывает меню у меня из рук.

— Пап, ну зачем ты всегда так поступаешь? — выкрикивает она. — Всякий раз, когда я пытаюсь с тобой об этом поговорить, ты делаешь вид, что этого никогда не случится! Мне уже не двенадцать лет!

— Я это знаю, — вздыхаю я.

— Ну, послушай, пап, — умоляет Кейт. — Я не хочу продолжать сражаться с тобой, но ведь ты не даешь мне выбора. Иногда мне кажется, что я не могу здесь дышать. Оставь мне немного пространства.

Я пододвигаю себе стул и тяжело опускаюсь на него.

— Ладно, Кейт. Давай поговорим.

— Меня интересует журналистика, — твердо говорит она.

— Но ведь у тебя так здорово идут естественные науки! Ты же вроде хотела стать врачом!

— Врачом я хотела быть, когда мне было, типа, лет семь, пап!

— Ладно. Все равно научная степень была бы намного полезнее…

— Папа! Я хочу стать журналисткой.

Мой взгляд останавливается на ее сжатых зубах, решительном развороте плеч — и я вдруг осознаю, кого она мне напоминает. За несколько лет до смерти папы у меня была точно такая же битва с матерью. Я отказался заняться ее имущественным бизнесом и выбрал «бесполезную» профессию историка.

— Пусть будет журналистика, — жизнерадостно соглашаюсь я. — Не знаю, какие факультеты готовят лучших журналистов, но мы это с легкостью выясним…

— Не в Оксфорде, пап. И не в Кембридже тоже, — торопливо добавляет Кейт.

— Понятно. Ну, во всяком случае, если ты останешься в Лондоне, мы будем часто видеться…

— Я хочу поступать в Нью-Йоркский университет.

— Нью-Йоркский университет? Но ведь он же в Нью-Йорке!

— Не может быть, Шерлок, — бормочет Кейт себе под нос. — Пап! Он же готовит лучших в мире журналистов. Быть может, я и не поступлю, но я правда хотела бы попробовать. У меня неплохое портфолио — я была редактором школьной газеты и еще писала в колонку местных новостей. А если летом мне повезет и у меня будет солидный опыт работы — например, в «Мейл» или вроде того — я могла бы…

— Кейт, это же Нью-Йорк! Нет. Боюсь, вопрос больше не обсуждается.

— Бена ты бы отпустил!

— Бен — совсем другое дело.

— Почему?

— Бен способен сам о себе позаботиться. А вот девушек грабят, насилуют и убивают. Может, это несправедливо, но это так. Мой ответ — «нет», Кейт.

— Пап! Мне скоро восемнадцать. Ты не можешь помешать мне…

— Это верно. Но поскольку за твое образование плачу я, у меня есть право голоса в данном вопросе. И на Нью-Йорке я ставлю крест. У нас в Англии полным-полно хороших университетов. Тебе вовсе не нужно лететь на другой конец света…

— А тебе никогда не приходило в голову, что мне, быть может, хочется отправиться на другой конец света? — кричит Кейт. — Я здесь все ненавижу. Мне осточертело приглядывать за мамой! Каждый день, возвращаясь домой, я гадаю, не бегает ли она голышом по саду, потому что не приняла таблетки! Мне стыдно приводить друзей домой, я никуда не хожу, а тебя никогда нет! Все висят на моей шее! Именно я всегда должна все улаживать, и я сыта этим по горло!

— Твоя мать не виновата…

— Я тоже!

Я тяжко вздыхаю.

— Я знаю, милая. И мне жаль. Если бы я хоть что-то мог сделать…

— Ты мог бы чуть почаще заглядывать домой! Ты думаешь, почему мама так поступает? Дело не только в болезни. Ей одиноко! Для нее тебя никогда нет. — Кейт набирает в легкие побольше воздуха. — Думаешь, раз ты ее не бросил, так и хватит с нее? Пап, ты что, не понимаешь? Она любит тебя. И знает, что ты ее не любишь. Неудивительно, что время от времени это сводит ее с ума.

— Кейт, это неправда…

— Она знает, что ты путаешься с мисс Стюарт, которая выхаживала Сэма.

Я пристально смотрю на дочь; лицо у меня становится пепельного цвета.

— Я видела вас, — говорит она, глотая слезы. — Пару недель назад. На парковке возле вокзала. Ты целовал ее…

— О Боже! — Я встаю и подхожу к дочери, но она стряхивает с плеча мою руку. — Кейт, ну прости меня. Я так не хотел, чтобы ты…

— Брось, пап. — Она трет глаза кулачками. Похожа сейчас скорее на семилетку, чем на семнадцатилетнюю девушку. — Я даже не могу толком винить тебя. Ну, в смысле, жизнь с мамой не сахар. Но ведь это ты женился на ней, а не я. Будет нечестно, если мне придется собирать осколки, когда ты уйдешь.

— Я никогда не уйду, Кейт. Обещаю.

— Не очень-то ты держишь обещания, пап, — шмыгая носом, замечает она.

Я морщусь.

— Папочка, ну пожалуйста! Я, правда, очень хочу в Нью-Йоркский университет. Не только чтобы вырваться отсюда. Я приезжала бы на все каникулы, ты же знаешь…

— Такова твоя цена, Кэтлин? — жестко спрашиваю я. — Я отпускаю тебя в Нью-Йорк, а ты за это не рассказываешь маме об Элле?

Она ловит ртом воздух, словно я ударил ее в солнечное сплетение.

— Кейт, послушай, я не имел в виду…

— Я уеду в Нью-Йорк, папа, и мне плевать, будешь ты за или против. Ты меня не остановишь. — Ее лицо вдруг становится суровым. — Только потому, что ты испортил свою жизнь, я не собираюсь бесцельно тратить свою. Ты женился на маме с целью успокоить ее и расквитаться за дедушку. Ладно, прекрасно. Только не ожидай, что я останусь здесь навсегда, чтобы заменять тебя на дежурстве, на случай если мама решит покончить с собой!

И Кейт с громким топотом поднимается по лестнице. Через пару мгновений хлопает дверь в ее комнату.

Она знает об Элле! Как, черт подери, такое могло произойти? Спустя столько времени. Ведь мы были так осторожны.

Кейт все еще совсем ребенок. Разве можно отпускать ее в далекий Нью-Йорк? Кто там за ней присмотрит?

Загладить вину перед папой? Неужели все эти годы я занимался именно этим?

Я все еще стою, словно оглушенный, посреди кухни, когда десять минут спустя вплывает Бен с куском пиццы в руке.

— Только что видел Кейт, она пронеслась мимо меня по дороге, — говорит он с набитым ртом. — Вы что, поссорились?

Он скидывает рюкзак прямо на стол.

— Да не бери в голову, пап. Пройдет.

— Она собралась в следующем году в Нью-Йорк, — наконец справившись с собой, выдавливаю я. — Изучать журналистику.

— О, так она наконец-то тебе сообщила, — говорит Бен. — Вот и умница.

— Ты все знал?

— Ну конечно. Да ладно, па, не расстраивайся. С ней все будет в порядке. Она сильнее, чем ты думаешь.

— В любом случае, кажется, вряд ли в моих силах вмешаться. Похоже, она решила окончательно. — Я ставлю чайник на конфорку. — Кстати, а что ты делаешь дома? Мы не ждали тебя раньше завтрашнего дня.

— Кандиду забрали. Родители увозят ее в Аспен. Вот я и решил: почему бы не поехать домой. А что, я некстати?

— Если честно, Бен, «кстати» не то слово! Мне не помешало бы немного дружественного тестостерона. Если хочешь, мы могли бы… вот дерьмо, извини. Мне, в самом деле, надо ответить на звонок.

Махнув рукой, Бен веселой пружинящей походкой идет к лестнице; я открываю телефон. Жаль, что Кейт не такая невозмутимая, как ее старший брат.

— Привет, Эндрю. Что стряслось?

Мой адвокат переходит прямо к делу:

— Ты потерял Киркленда. Ноубл только что подписал с ним контракт. Информагентства уже вовсю трезвонят.

— Вот дерьмо! Я думал, он у нас в кармане. — Я зажмуриваюсь в отчаянии. — Как, черт возьми, Ноубл пронюхал? Дэви сказал, что больше ни с кем не вел переговоров. Все должно было храниться в тайне, пока он не объявит остальным членам группы о своем уходе.

— Видимо, кто-то сболтнул. Ноубл взялся продвигать его за половину своей обычной ставки. И дела наши все хуже и хуже.

— Насколько хуже?

— Похоже, Ноубл сплел шпионскую сеть в «Эквинокс». Сам понимаешь, как это ударит по тебе с тыла. Одному Богу известно, как он выведал, что скоро они должны продлевать контракт, но на твоем месте я прыгал бы в первый самолет и мчался в Нью-Йорк, чтобы все поправить, пока не поздно.

У меня внутри все сжимается. Если я потеряю международную сеть гостиниц, можно вообще все бросить и отстраниться от дел.

— Послушай, Уильям, — осторожно говорит Эндрю. — Не хочу никого беспочвенно обвинять, только на твоем месте я бы проверил внутреннюю безопасность компании. Уже в четвертый раз за последние два месяца секретная информация, прежде чем становится известна общественности, попадает к Ноублу. И это наносит тебе ощутимый урон.

— Ежу понятно, Эндрю.

— Тебя подставляет кто-то из ближайшего окружения.

Положив трубку, отправляюсь в кабинет и наливаю себе неразбавленного виски. Это точно не Кэролин: во-первых, она сама привела Дэви Киркленда, а во-вторых, ей ничего не известно о контракте с «Эквинокс». Единственный человек, который работал над ним помимо меня, — Гарри Армитедж, а он уже третью неделю шатается с рюкзаком по Новой Зеландии. И он совершенно не в курсе планов насчет Киркленда, так что его тоже исключаем.

Залпом осушаю стакан. Только два человека знали об обеих сделках.

Бэт и Элла.