Роль экстраординарных состояний ума в ускорении изменения помогает объяснить, почему кризисы являются периодами как великой неразберихи, так и великих возможностей. Именно тогда, когда наши психические карты сталкиваются с наибольшими проблемами, мы склонны чувствовать себя потерявшими ориентацию и находящимися под угрозой. Но вместе с тем это время, когда мы обычно перестаем сравнивать события с нашими картами. Вместо этого переделываем карты в соответствии с изменившейся действительностью. Изменение требует, чтобы мы вызывали кризисы, которые бросают вызов нашим привычным представлениям о самих себе и рынках так, чтобы мы могли взглянуть на жизнь и трейдинг по-новому.

В данной главе мы рассмотрим роль кризисов в изменении и способы, которыми можем сокрушить свой комфорт, в соответствии со стратегией стремясь к тревожащим событиям. Научившись воспринимать кризис, мы сделаем большой шаг к тому, чтобы стать для себя агентами изменения – во всех аспектах жизни.

 

Джек – человек в кризисе

У психологического консультирования есть неписаный закон: вероятность возникновения кризиса прямо пропорциональна приближению психотерапевта к окончанию пятницы. Вся неделя может быть тихой, но это не имеет значения. А в 17.00 в пятницу кто-то обязательно позвонит со своими неотложными проблемами. И каждая частичка вашего существа возопит: «А до понедельника нельзя было подождать?!» Но вы так не поступите и радостно назначите встречу на 18.00, чтобы в очередной раз извиниться дома за позднее возвращение.

Иногда – как, например, прямо сейчас, когда я сижу в кафе супермаркета, где мой ноутбук выглядит слегка неуместно на фоне первых покупателей субботнего утра, мне моя профессия нравится. Я только что прорвался сквозь серьезное препятствие в работе со студентом, которому довелось пережить немало неприятного, и думаю, что теперь у нас все с ним получится. Я также просмотрел данные за три года по фьючерсным премиям Dow TICK ($TIKI) и Standard & Poor’s (S&P) и считаю, что нашел модель краткосрочной торговли, которую теперь смогу проверить. Очень много идей… и так мало времени.

А бывает (например, после полудня в пятницу), что мне хочется иметь приемные часы, как у банкира, – или никаких приемных часов вообще. После вереницы встреч с людьми, переживающими различные состояния умственного расстройства, финишная черта в 18.00 кажется где-то на горизонте.

Именно такие чувства я испытывал, когда в мой кабинет вошел Джек. До этого в течение часа принимая клиента, я пытался бросить вызов его личности, его удобному представлению о самом себе. Но возникло недоразумение, и я не был уверен, что он снова обратится к моим услугам психологического консультанта. Держась за голову и жалея, что, подобно молнии, обрушился на клиента, я являл собой, говоря словами Борхеса, типичный пример раскаяния и усталости.

Джек был большим человеком во всех смыслах этого слова: высоким, широкоплечим и плотным. Но выглядел измученным и опустошенным. Его футболка и джинсы нуждались в хорошей стирке. Все в нем кричало о депрессии.

За какие-то 30 секунд ко мне возвратилась энергия. Джек заявил о намерении убить себя. Не со страхом, не с болью, а просто констатируя факт. Он собирался врезаться на машине в дерево на скорости 60 миль в час. Это было бы достаточно похоже на несчастный случай, объяснил он, чтобы дети могли получить возмещение по его страховке. Желудок у меня на миг свело, что подсказало мне: это не обычный «крик о помощи» и дело обстоит всерьез.

– Я здесь потому, что все меня постоянно заставляют пойти с кем-нибудь поговорить, – объяснил Джек. – Но я уже все решил. Я не хочу жить. Я не желаю так жить.

С этими словами он закрыл лицо руками и разразился беззвучными рыданиями.

Только человек определенного склада способен получать удовольствие от вмешательства в кризис. Все, что происходит в долгосрочной психотерапии, при вмешательстве в кризис сжимается в единственный сеанс: знакомство, получение информации о человеке, переключение передач, разработка и осуществление плана изменения. Такую скорость выдержат не все; но в конце концов больше людей ездит на Toyota Camry, чем на BMW M3. Вмешательство в кризис для психологического консультирования сродни гонке NASCAR. Никакой удобной кушетки для анализа и осторожных интерпретаций в духе Фрейда – только открытый кузов из углеродного волокна и перипетии гонки, требующие быстрых рефлексов.

Странное дело, но хорошие кризисные психотерапевты после начала сессии не думают о скорости. Они не думают о финишной черте или о том факте, что человек смертен. Как и в случае с трейдингом, происходит полное погружение.

Такое погружение возможно только при отсутствии беспокойства. Для меня спокойствие, приходящее во время сеансов психологического консультирования, на которых решаются вопросы жизни или смерти, возникает из понимания того, что карты сданы в пользу жизни. Если люди искренне хотят убить себя, то им, конечно, не нужно консультироваться с психотерапевтом. Мнение врача не имеет для них никакой ценности. А обращение ко мне за помощью говорит о том, что важная часть их личности хочет жить, хочет найти выход. Немногие люди действительно хотят умереть. Они просто хотят найти выход из невыносимой ситуации. Та их часть, которая обращается к психотерапевту, ищет альтернативный выход. Это дает важное преимущество.

Сжатие времени в кризисных ситуациях означает, что участники мчатся, а не прогуливаются через лабиринт судьбы. Единственная сессия вполне может определить альтернативное будущее, где ставками являются жизнь и смерть. При таких обстоятельствах все обостряется, всякое вмешательство приобретает особое значение. Небольшой поворот руля на скорости 150 миль в час влияет на движение автомобиля намного сильнее, чем при 15 милях в час.

Не требовалось иметь ученую степень по психиатрии, чтобы понять, что Джек находился в невыносимой ситуации. Несмотря на его измученный вид и безмолвные слезы, я видел, что он был человеком гордым и не стал бы обращаться за помощью к психиатру без повода. Его неприкрытое горе означало, что Джек не до конца отдался своему плану самоубийства. Он не полностью примирился со смертью на шоссе. Его слезы, подумал я, дают мне самые большие шансы.

– Я потерял свою жену, – объяснил Джек. – Я потерял своих детей. Посмотрите на меня! – воскликнул он, указывая на свою рваную одежду. – А ведь я когда-то был счастливым человеком. У меня был собственный бизнес; была семья. Теперь нет ничего. Я такой же, как все.

Произнося это, Джек все более и более заводился и возбуждался. Я уже ждал, что он вскочит с места и начнет крушить мою мебель.

Фактически, однако, его гнев принес мне огромное облегчение. Депрессия и гнев – разные стороны одной медали, показывающей причины проблемных событий. С одной стороны, депрессия винит в этих событиях самого человека. С другой – гнев перекладывает вину на действия внешних агентов. Иногда люди бешено мечутся между гневом и депрессией, пытаясь отыскать смысл в болезненной действительности.

Опытные психотерапевты не просто видят сначала одну сторону медали, а затем другую. Напротив, они развивают у себя, подобно Янусу, сферическое зрение, которое позволяет им видеть обе стороны одновременно. Гнев означает боль и утрату; депрессия свидетельствует об обиде и расстройстве.

Клиенты, конечно, приходят на консультацию без такого видения. Когда сердиты – просто видят других в черном цвете, а самих себя в роли невинных свидетелей. Когда угнетены – все наоборот. Это, к счастью, можно использовать. Откровенно сердитые люди, как правило, менее склонны вредить себе, чем угнетенные.

Я узнал, что Джек всегда находился на краю кризиса. В детстве он был постоянным нарушителем спокойствия, паршивой овцой в большой греческой семье. После нескольких стычек с законом родители выгнали его из дома. В те юношеские годы Джек научился заботиться о себе сам, сочетая упорный труд и острый ум. Стремясь доказать родителям, что он не неудачник, поставил перед собой цель разбогатеть. Когда ему было чуть больше 20, он с помощью друга занялся трейдингом. Ему сразу невероятно повезло, поскольку он поймал удачный момент на ревущем бычьем рынке. Воспользовавшись полосой удачи, Джек увеличил свой торговый капитал, согласившись инвестировать деньги других людей. Но слишком поздно обнаружил, что бычий рынок остался его лучшим достижением. На первой же крупной коррекции рынка Джек понес сокрушительные убытки. Он был вынужден ликвидировать свои позиции и при этом возвратил тем, кто ему доверял, лишь небольшую часть денег.

Потеря опустошила Джека, вызвав у него приступ депрессии. Крушение его надежд, казалось, подтвердило худшие страхи Джека – он действительно ни на что не годится. Его мир полностью распался, когда жена, устав от треволнений и вечной занятости мужа, забрала детей и переехала на съемную квартиру в дом, принадлежавший другу семьи. Испытывая одновременно шок, изумление и гнев, Джек рассказал, как этот друг выставлял ему раздутые счета за квартиру, полагая, что Джек должен будет выплачивать эти деньги как часть «пособия на ребенка». Подозревая, что его жена была частью этой схемы, Джек решил навестить друга. Тут он указал на выпуклость у себя на поясе и с загадочной улыбкой пояснил, что взял с собой двух верных друзей: Смита и Вессона. «Друг» понизил арендную плату, но не прежде чем репутация Джека в глазах жены была безнадежно запятнана.

Рассказав эту историю, Джек посмотрел на меня тяжелым взглядом. Он ждал моей реакции. Я понимал, что это был мой первый тест. Чем ответить на эту историю насилия? Как я могу консультировать того, кто сидит передо мной с револьвером в кобуре, в нескольких дюймах от его руки?

Все-таки мне удалось выдавить из себя улыбку и заговорить беззаботным тоном.

– Что ж, спасибо, что рассказали о домовладельце, – рискнул я пошутить. – Наверное, это означает, что вы не захотите узнать, сколько я теперь беру за свои услуги.

Внезапно Джек депрессивный превратился в Джека-классного трейдера. Добродушный великан разразился смехом и засиял победоносной улыбкой, которая заставила меня почувствовать, что теперь я для него самый близкий человек. Если я не против его двух друзей, сказал Джек, то он не против поговорить со мной.

Такие тесты не являются чем-то необычным. Более того, два исследователя-психоаналитика, Джозеф Вайс и Гарольд Сэмпсон, утверждали, что тесты выражают суть психотерапии. Перенос, заявляли они, представляет, по существу, один большой тест – усилие пациентов переделать свое прошлое, проигрывая его заново вместе с психотерапевтами. Вступая с врачом в терапевтический альянс, пациенты пытаются превратить помощника в отца, которого они никогда не имели. Фрейд считал перенос патологическим явлением, механическим повторением ранних конфликтов в более поздних отношениях. Для Вайса и Сэмпсона, однако, перенос был очень конструктивным явлением. Люди устраивают тесты своим психотерапевтам по той же причине, по которой трейдеры тестируют свою торговлю: они ищут необходимый развивающий опыт.

Джек ясно дал мне понять, что он был «плохим мальчиком». Он не скрывал выпуклость у себя за поясом, которая, без сомнения, принадлежала его друзьям Смиту и Вессону. А его слова свидетельствовали о боли, утрате и депрессии. Подсознательно процесс, однако, протекал совершенно по-иному. Джек провоцировал меня отвергнуть его, как это сделали его родители. Или, в духе Вайса и Сэмпсона, предлагал мне принять его, чего никогда не делали его родители.

Поскольку мы едва знали друг друга, было слишком рано переключать внимание с содержания на процесс и объяснять Джеку, что он делал. Это только заставило бы его почувствовать себя неловко в то время, когда он пытался открыться. Я шутливо попытался ответить на его процесс своим собственным. Сверхидея моей шутки заключалась в следующем: я не боюсь и не стыжусь вас. Я могу принять вас как «плохого мальчика».

Остальную часть своей истории Джек изложил вкратце. Он по-прежнему тратил долгие часы на управление торговлей, но начал прикладываться к бутылке и встречаться с доступными женщинами, которых привлекал его успех. Опьяненный превосходным началом и чувством неуязвимости, Джек перестал относиться к своей торговле как к бизнесу и начал перекладывать все больше и больше своей работы на плечи других. Он подозревал, хотя и не мог этого доказать, что его партнер подворовывает. Некоторое время после первого падения рынка Джек еще держался на плаву в финансовом отношении благодаря деньгам, поступившим от двух инвесторов. Однако, когда его результаты опять ухудшились, приток новых денег прекратился и его друзья стали проявлять все больше и больше нетерпения. Джек был вынужден покинуть рынок, оставшись со своей отчужденной женой и детьми на руках.

Наступила длинная пауза, Джеку было уже не до смеха.

– Я так больше не могу, – сказал он спокойно. – Лучше уж умереть.

 

Жизнь бросает вызов

Так что же сказать человеку, вооруженному револьвером и собирающемуся покончить с собой? Здесь традиционные навыки, полученные в специализированном вузе, не работают. Джеку не нужен психологический анализ или любой другой готовый метод: наводящие вопросы, размышления, обобщающие заявления. Ему нужна причина, чтобы жить. К сожалению, ответ на этот вопрос не входит в программу большинства курсов по психологии.

В таких ситуациях кризисный психотерапевт никогда, ни при каких обстоятельствах не может проявлять сомнение, замешательство или страх. Тот, другой человек ищет ответ и хочет получить его у вас. Если вы запаникуете и продемонстрируете неуверенность, вашему авторитету конец. Ни создать настроение, ни передать сообщение, ни прийти к решению… Неуверенность можно испытывать. Ее нельзя показывать – даже когда у клиента за поясом, меньше, чем в трех футах от вашего виска, торчит револьвер.

Уверенность ли позволяет психотерапевту спокойно сидеть в своем кресле посреди бури? Или это из-за боязни выказать неуверенность? И помогает ли уверенность людям преодолевать кризисы или они сначала переживают штормы, а затем приобретают уверенность?

Я спокойно сидел рядом с Джеком по той же самой причине, по которой сижу спокойно с большой позицией, колеблющейся вокруг безубыточности. Я знаю, что пойму, как отреагирую, как буду действовать. Ведите себя в первую очередь согласно своим идеалам, а чувства ставьте на второе место. Неконтролируемые действия только усиливают потерю контроля.

Поэтому я засел с Джеком, как с большой позицией. И следил за маркерами, хотя у меня и сводило живот.

 

Когда на карту поставлено все

1992 г. В чемпионате по баскетболу Национальной университетской спортивной ассоциации (NCAA) команда Университета Дьюка (тренер Майк Кржижевски) вела эпическое полуфинальное сражение с Университетом штата Кентукки. Игра перешла в овертайм, и только за последние 30 секунд было произведено пять ключевых замен. Каждый раз, когда одна команда попадала в корзину, другая отвечала тем же. Казалось, что та команда, которая удержит мяч последней, выиграет матч. Игроки действовали безупречно.

Команда Кентукки предприняла последнюю попытку вырвать победу. Шон Вудс прорвал оборону и на бегу забросил мяч в корзину. На часах оставалось 1,4 секунды.

Тренер Кржижевски позднее так объяснил свои действия во время взятого им тайм-аута: «Первым делом я должен был сказать парням: «Мы победим», независимо от того, верил ли я в это или нет». Игроки в тот момент оказались в очень неприятной ситуации. На карту был поставлен весь сыгранный ими сезон, и шансы, казалось, были против них. Единственными союзниками тренера выступали желание игроков поверить ему и их способность усвоить веру своего наставника.

Настроение, затем сообщение. Страх и кризис, слова, вселяющие уверенность.

Грант Хилл бросил мяч через всю площадку. Кристиан Лэйтнер поймал его кончиками пальцев, повернулся к корзине и сделал бросок – все как будто одним движением.

И попал прямо в цель.

Игроки вскочили в ликовании. Томас Хилл сжал голову руками и зашелся в бесконечном крике от облегчения и не веря своим глазам. Меньше чем за две секунды его команда перешла от поражения к победе.

Лучшие спортсмены создают свои собственные настроения и сообщения. Это важная часть того, что делает их особенными. Немногие люди верили, что Мухаммед Али сможет выиграть у непобедимого Джорджа Формана в Заире (Африка). К 1974 г. Форман сокрушил каждого своего противника в тяжелом весе, включая знаменитого бойца Джо Фрейзера, над которым он одержал быструю победу со множеством нокдаунов. Хотя Али, даже после его проблем с законом из-за отказа служить в армии США и участвовать во вьетнамской войне, все еще сохранял былую скорость, но Форман обладал неоспоримой силой. Единственное, на что мог рассчитывать постаревший «Величайший», так это держаться подальше от убийственных хуков Формана, во многом как он держался на расстоянии от столь же ужасного Сонни Листона.

В интервью перед боем Али объяснил источник своей силы. Если бы он думал только о себе и огромном Джордже Формане, то испугался бы. Но поскольку он верил, что с ним Бог, то Форман вообще не казался ему огромным, а выглядел маленьким и слабым. В течение многих недель перед боем Али высмеивал Формана, называя его «мумией», подчеркивая медлительность своего противника и его неспособность поспевать за тем, кто мог «порхать, как бабочка, и жалить, как пчела». Очевидно, что Али уговаривал самого себя (и публику) поверить, что это будет бой на равных, который он вполне мог выиграть. Так было и с Листоном – Али высмеивал «медведя-урода» и в гениальном озарении симулировал безумие, чтобы вывести из себя внушавшего ужас противника.

Джорджа Формана, однако, это не поколебало.

Укрепившись в вере, Али начал первый раунд с того, чего никто не ожидал. Он не стал избегать своего противника, а вошел в ближний бой, нанося Форману удары справа, один за другим. Форман в ярости налетел на Али как бык, молотя его по корпусу и стараясь при каждой возможности наносить свинг в голову. К концу первого раунда стало ясно, что Али не сможет ускользать от Формана. Он не мог продолжать танцевать весь бой при высокой температуре (около 30 °С) и влажности в Заире. Некоторые заметили, что в перерыве между первым и вторым раундами в глазах Али впервые мелькнул настоящий страх.

Он сидел, уставившись в пространство. Это был момент его прозрения – кризисного психологического консультирования. Внезапно, вскочив на ноги перед началом второго раунда, он закричал в толпу заирцев: ”Ali bomaye!” («Али, убей его!»). Толпа повторила клич, и Али зарядился ее энергией. В течение следующих шести раундов он делал то, чего никто никогда не делал и чего никто не мог предположить, что это будет делать – или сможет сделать – Али. Опираясь на канаты, он позволил Форману бить себя. Бить, бить и бить, но только по рукам и корпусу. Эту тактику Али изобрел на месте, чтобы деморализовать противника. Получив очередной удар по корпусу, Али смеялся над огромным Форманом: «И это лучшее, на что ты способен? Ты бьешь, как баба!»

Разъярившись еще больше, Форман исступленно замахал кулаками на своего мучителя и… пропускал многочисленные удары в голову, способные свалить любого противника. К седьмому раунду стало ясно, что Форман выдохся. Начиная восьмой раунд, Али знал, что его противник уже не способен сопротивляться. «Теперь моя очередь», – объявил Али, когда ударил гонг. Так и было. Удар справа бросил великана на помост и сделал Али еще раз чемпионом мира в тяжелом весе. Али превратил свой страх в неукротимую браваду, а энтузиазм поклонников подпитывал созданный им на скорую руку образ. (Несколько лет спустя ожесточившийся Форман сам пережил личную трансформацию и возвратил свой статус в боксе, на сей раз как привлекательная для массмедиа фигура.)

Возможно, самым большим достижением Али тем вечером в Киншасе был не его удар правой и даже не его способность выдерживать удары. Али стал своим собственным психотерапевтом, сумев переключить передачи и превратить кризис и безысходную ситуацию во вдохновение и перспективу. Несмотря на страх, он сохранил достаточно умственной гибкости, чтобы придумать новую стратегию на ходу.

Али, я думаю, был бы феноменальным трейдером.

 

Преимущество кризисного консультирования

Одно из преимуществ работы психотерапевтом в течение долгого времени заключается в том, что наступает момент, когда оказывается, что вы видели практически все. Когда дела принимают дурной оборот, я подбадриваю себя, вспоминая опасные ситуации, в которые попадал в ранние годы своей профессиональной карьеры. Худший из таких инцидентов произошел во время визита на дом к клиенту после ночного телефонного звонка с извещением о кризисе. Я поступил безрассудно; правильнее было связаться с полицией и больницей. Но, будучи профессионалом, всегда готовым устремиться на помощь, я вошел в этот дом – и увидел клиентку, приставившую нож к собственной шее. Я проговорил с нею в течение двух изнурительных часов, прежде чем она согласилась опустить нож и назначить время для сеанса психотерапии. В какой-то момент она даже угрожала этим ножом мне.

Тому, кто побывал в аду и вернулся оттуда, избежав ножа, находившегося на расстоянии вытянутой руки, идея самоубийства покажется не такой уж и угрожающей. Это я и пытаюсь передать каждому человеку, переживающему кризис. Я работал с людьми, которые потеряли карьеру, любимых и все свое имущество. Работал с алкоголиками, упавшими на самое дно, сохранившими за душой одни лишь водительские права и часто терзаемыми воспоминаниями о том зле, которое они причинили другим. И они смогли вернуться назад. Это можно сделать. Даже когда все остальное кажется безнадежным. Даже когда на часах остается всего 1,4 секунды…

Мой оптимизм проистекает из еще одного преимущества, которым обладают психотерапевты в кризисных ситуациях. Клиенты, обдумывающие идею самоубийства, начинают психотерапию уже в измененном настроении. Нервные окончания у них обнажены, сами они переполнены страхом, депрессией и гневом. Сообщение, которое им хочется услышать, – это слова надежды: выход есть, даже если сейчас он не очевиден. И я помогу вам найти этот выход так же, как я помог другим.

Как психотерапевт, я могу содрогаться внутри от сомнений в счастливом исходе. Это не имеет значения: я смотрю человеку в глаза, встаю с табурета на ринге и привожу толпу в неистовство: Bomaye! Выход есть.

То, что видишь в таких ситуациях, по-настоящему замечательно. Это почти как явление осмоса – твоя уверенность становится уверенностью клиента. В состоянии кризиса, когда все чувства обострены, сообщение свободно перетекает от психотерапевта к клиенту. Человек, скрюченный от внутренних мучений, внезапно распрямляется, смотрит тебе в глаза и находит в себе энергию, чтобы выразить некоторый оптимизм. Не очень-то научно подкованный наблюдатель мог бы заключить, что происходит борьба с одержимостью, как будто дух целителя вошел в тело человека, получающего помощь. Ты, возможно, не сказал ничего, отличающегося от того, что в течение многих недель говорили клиенту другие, но что-то в тебе внушало доверие, а другие им не обладали. Настроение созрело для изменения, воспринятого от тебя, а не от них.

В случае с Джеком и подозрительной выпуклостью у него на поясе сильная доза надежды и оптимизма была как раз тем, что необходимо. Но на сей раз я преуспел не вполне.

Потому что погрузился в собственные воспоминания.

 

Торговый кризис д-ра Бретта

1982 г. Фондовый рынок в течение большей части года проявлял слабость. Каждый отскок от минимумов казался незначительным, говоря мне, что предстоят дальнейшие снижения. Линия повышения/понижения, измеряющая силу рынка, фактически соскальзывала к многолетним минимумам. Летом я открыл короткую позицию, ожидая еще одного (последнего) падения, которое опустит Dow до минимумов 1974 г.

Я не мог бы выбрать время хуже. Вскоре после этого моя короткая позиция столкнулась с самым сильным за много лет ростом. Пребывая в беспокойстве, я выдержал августовский скачок цен, ожидая, что рынок отступит и выручит меня. Он действительно немного отступил, но осенью началось такое же сильное восходящее движение. Ошеломленный, я закрыл позицию. Моя прибыль за прошлые пять лет была потеряна. Я совершенно не разобрался в рынке.

Абсолютно не разобрался.

Невозможно описать чувство истинной депрессии. Оно действует сильнее, чем уныние и поражение. Кажется, что из вас вынули душу. К собственному удивлению, я функционировал на работе, но внутренне был опустошен. Чувствовал себя подобно зомби, бесцельно переключаясь с одного дела на другое. Жизнь стала безрадостной, ждать от нее нечего. Каждый день я проживал с идеей самоубийства. Но даже это казалось бессмысленным. Казалось, целую вечность я повторял ритуал, вставая утром, отправляясь на работу и помогая другим людям. Но мой внутренний дом пустовал. Позднее друг сказал мне, что в то время я выглядел пугающе: поцарапанная обувь, взлохмаченные волосы, безжизненные глаза…

Точно как у Джека. Когда я увидел его, мне показалось, будто я встретил самого себя в то тяжелое время. Это «я» было мной спрятано в дальний уголок ума, но знал я его очень-очень хорошо. Прав был Ницше: если ты долго смотришь в пропасть, пропасть может заглянуть в тебя.

Медленно, без прикрас я рассказал Джеку свою историю. Не знаю, чего ожидал этот большой неистовый парень, когда пришел к психотерапевту, но уверен, что он не ожидал услышать рассказ самого психотерапевта о самоубийственной депрессии.

Я рассказал Джеку, что рынок должен был стать для меня способом выбиться в большие люди. Я должен был показать, на что способен, своим родителям, которые сами были людьми успешными, а также людям, которые не верили в меня, и себе самому. Сколотить состояние, способное освободить меня от однообразия повседневной жизни. Я собирался добиться этого. Когда делал деньги в первые годы торговли, прибыль была неплохой, но скромной. Она не могла принести освобождение. Поэтому я увеличил размер ставки, используя маржу, чтобы выводить на рынок больше денег, чем я фактически имел на счете. Падение 1982 г. должно было освободить меня, упрочив мою карьеру трейдера. Вместо этого оно ввергло меня в депрессию.

Также я рассказал Джеку, что моя депрессия сопровождалась дикими забегами по кабакам и женщинам – в безумных усилиях избежать черной тоски. Я достиг дна в баре в Гомере (штат Нью-Йорк) после нескольких порций шотландского виски и особенно после крепкого (и, вероятно, с добавками) курева. Тем вечером играл оркестр, но я не мог разобрать ни слова, ни мелодии. Звуки, казалось, шли изнутри, воспринимаясь почти как жидкость, бурлящая в моей голове. Я был, по существу, парализован и понимал, что очень-очень пьян. Не осмеливался встать с места, понимая, что ни за что не смогу сохранить вертикальное положение. Наконец (и под ту же мелодию, пульсирующую в моем черепе) собрался с силами и добрался до своей машины. К тому времени уже немного протрезвел, чтобы ехать с крайней осторожностью, а дороги были достаточно пусты, чтобы уменьшить риск аварии. После ночи, наполненной рвотой, я проснулся с чувством вины от того, что мог убить кого-нибудь на дороге. Мои мысли были ясны, хотя голова болела жутко, и я повторил слова Джека: я не могу так больше жить.

В этом откровении была какая-то сила. Пару недель спустя я напился последний раз в жизни – на новогодней вечеринке, где познакомился с Марджи, которой суждено было стать моей женой и самой большой любовью в моей жизни. Через семь месяцев состоялась наша помолвка; в следующем году я примирился с серьезным сокращением доходов, чтобы посвятить себя работе, которой действительно хотел заниматься: психологическому консультированию студентов. Моя жизнь совершила поворот на 180 градусов от провалов, куда влекло меня пульсировавшее в голове отчаяние.

Джек слушал с увлеченным вниманием. Совсем недавно сидел понурившись, а теперь прямо смотрел мне в глаза. Он перебивал меня рассказами о своих загулах и неверности. Говорил о собственной депрессии, рожденной от неизбывного чувства вины за свой крах, от ощущения, что он никогда ничего не достигнет. На несколько минут границы размылись, и беседа потекла, как та музыка много лет назад. Не было ни психотерапевта, ни клиента. Лишь два человека, переживших похожую агонию, делились рассказами о своих битвах и полученных в них ранах.

Я разрушил заклятие.

– Послушайте, Джек, – сказал я. – Вам ведь наплевать на деньги и торговлю. Не в них причина вашей депрессии. Если бы дело было в деньгах, вы могли бы взять револьвер, прижать кое-кого и взять столько, сколько нужно. Но это ничего не доказало бы. Ведь вы хотели доказать, что родители были не правы, а вы хотели чего-то добиться. Вот что вы потеряли, а не просто деньги, которыми торговали.

Джек, казалось, глубоко погрузился в мысли. Чуть понизив голос, я предположил:

– Готов поспорить, что вы иногда слышите голоса у себя в голове, говорящие, что вы никогда ничего не добьетесь. – Джек кивнул. – И вас угнетает мысль, – добавил я мягко, – что они, возможно, правы.

Глаза Джека расширились от удивления, и он спросил:

– Откуда вы это знаете?

Я выдавил из себя тонкую улыбку:

– Меня эта мысль тоже угнетала.

 

Создаем изменения, создавая новые роли

Пересказ клиентам собственного тяжелого прошлого не относится к методам, описываемым в учебниках по психотерапии. Да и сам я не рекомендовал бы заниматься этим в большинстве профессиональных ситуаций. Однако демонстрация своего опыта неудачника вводит в процесс совершенно неожиданный элемент. Нередко люди очень охотно принимают такой вызов.

В течение нескольких лет я работал руководителем группы психотерапии в психиатрическом стационаре для взрослых. Такие отделения служат в больницах главным образом одной цели: уберечь людей от вреда. В нашу эру стремления к минимизации издержек пациентов госпитализируют, когда они представляют опасность для себя или окружающих или когда они настолько отрываются от реальности, что не могут должным образом позаботиться о себе.

Клиенты отделения были людьми, побитыми жизнью. Многие стали жертвами длительного физического, сексуального и эмоционального насилия. Другие давно страдали от депрессии, шизофрении и биполярного расстройства. Иногда было трудно разобрать, где «умственная болезнь», а где результат долгосрочного применения бесчисленных транквилизаторов. Пустые глаза, нетвердая походка и тихие нотки отчаяния – типичные признаки пожизненных эмоциональных трудностей и лечения химией.

Поддержание беседы на сеансах группы было нелегким предприятием. Боясь насмешки, уверенные, что их проблемы не могут представлять интереса для других, пациенты сидели, потупив глаза и ограничиваясь только ответами на прямые вопросы. Однако всего час спустя, сидя в комнате отдыха, они же вовлекали друг друга в оживленную беседу, нередко поверяя собеседникам свои сложные личные истории. Особенно неожиданно было видеть, как они справлялись с кризисами. Когда кто-то впадал в крайнюю депрессию и начинал подумывать о самоубийстве, даже самые необщительные люди спешили на помощь, предлагая дружбу и поддержку. В такие моменты было трудно поверить, что все они страдают хроническими психиатрическими расстройствами.

После одного особенно мучительного сеанса групповой психотерапии меня осенило: проблема состояла в том, что я был психотерапевтом. Если я помощник, то какая роль оставалась другим? Они могли только получать помощь. Однако, когда клиенты находились в комнате отдыха, среди них не было ни пациентов, ни психотерапевтов. Все помогали всем. И все были нужны. Роль пациента означала, что ты никому не нужен, бесполезен – кроме, конечно, контактов с другими пациентами.

На следующем сеансе я попробовал провести эксперимент. Тихим, мрачным голосом объяснил группе, что не смогу в тот день много с ними говорить. А потом обмолвился, что у моей дочери возникли существенные проблемы со здоровьем.

В комнате воцарилась полная тишина. Такого прежде никогда не случалось.

– Что произошло с вашей дочерью? – раздался нежный голос молодой женщины. Подвергавшаяся в детстве насилию, она относилась к немногословным участникам группы.

– У нее нашли опухоль рядом с мозгом, – объяснил я. – Потребуется серьезная операция. Я из-за этого немного не в себе. Говорят, что вероятность успеха операции высока.

– Я и не знал, что вы вообще можете волноваться, – заметил с удивлением длинноволосый молодой человек. Я был уверен, что под «вы» подразумевались все психотерапевты.

– Хотелось бы мне, чтобы это было так, – улыбнулся я. – Хотелось бы мне никогда не испытывать страха, тяги к самоубийству или депрессии.

Послышался тихий вздох.

– Вы думали о самоубийстве? – спросила одна из участниц в изумлении. Прозвучало это так, как если бы она спросила: «Вы были на Марсе?»

– Конечно, – ответил я с легким намеком на раздражение в голосе. – Что я, по-вашему, робот?

– Просто никто из вас никогда об этом не говорит, – объяснила первая женщина. – Вы знаете о нас все, а мы не знаем о вас ничего…

– Да, – вмешался сердитый молодой человек. – Как будто вы просто сидите там, смотрите и судите нас.

– Что ж, вполне справедливо, – согласился я. – Что вы хотите обо мне узнать?

– Вы когда-нибудь теряли близкого человека? – начал молодой человек.

Я сделал секундную паузу.

– Дважды, – ответил я. – Сначала умер дедушка, и я был первым, кто нашел тело в его квартире. Я знал, что он болел, и зашел навестить его днем, но он уже умер. Долгое время я испытывал чувство вины, жалея, что не зашел к нему утром. По крайней мере, он не умер бы в одиночестве.

Я снова сделал паузу, затем решительно продолжил:

– Еще мы с женой потеряли ребенка из-за выкидыша. Это было очень тяжело. Я очень боюсь потерять еще одного ребенка.

Пожилая женщина, которая на всех наших встречах подавленно сидела и молчала, внезапно пошевелилась.

– Мне очень жаль, – сказала она. Она хотела продолжить, затем заколебалась, опять начала и снова сделала паузу. – Мой муж умер прямо перед тем, как я попала в больницу, – наконец объяснила она. – Он убил себя. – Женщина расплакалась. – Мы ссорились. Мы всегда ссорились. Но я никогда не думала, что он убьет себя. Я чувствую, что его убила я.

Подвергшаяся насилию молодая женщина встала со своего места и обняла рыдающую женщину. Сердитый мужчина был явно тронут.

– Мой папа бросил нас, когда мне было пять, – рискнул признаться он.

С тех пор тишина покинула комнату и все то время, пока я работал там руководителем группы, уже не возвращалась. Если бы в тот момент в комнату вошел наблюдатель, ему было бы трудно, если не невозможно, различить, кто здесь врач, а кто пациенты. В течение нескольких минут мы создали новые личности.

 

Прыжки и темпы

Итак, что же происходит в лечении Джека и той группы в больнице? Ответ можно найти в музыке.

В своей «Книге слушания» (The Listening Book) У. Мэтью говорит о прыжках, посредством которых музыкант совершает резкий переход от одного тона гаммы к другому. Он объясняет, что прыжки потом заполняются последующей мелодией, как после первых двух нот в песне «Где-то над радугой» (Somewhere Over the Rainbow). Технические аналитики сталкиваются с тем же явлением, когда движение цены образует разрыв – внезапный скачкообразный переход цены с одного уровня на другой. Стремление человеческой натуры к поиску равновесия заставляет людей находить середину между крайними точками прыжка или разрыва.

В психотерапии прыжок происходит от одного структурирования отношений к другому. Когда начинаются сеансы, я принимаю роль психотерапевта. Джек и люди из того отделения в больнице – пациенты. Я задаю вопросы, они отвечают. Они рассказывают мне о том, как плохо себя чувствуют, а я пытаюсь найти решение. Сама структура ситуации держит участников замкнутыми в узких ролях.

Не требуется вносить существенных поправок в структуру музыкального произведения, чтобы изменить его эмоциональный тон. Музыка Филипа Гласса черпает большую часть своей силы из нюансов изменения – способности слушателя приспособиться к повторению и стать чрезвычайно чувствительным к малейшим изменениям в структуре. Когда одно произведение Гласса на компакт-диске заканчивается и начинается другое, поглощенный музыкой слушатель переживает прыжок – внезапный резкий переход. Эффект потрясающий.

Точно такой прыжок происходит в психотерапии, когда врач выходит из роли. Не давая ожидаемого ответа, психотерапевт лишает клиентов возможности отвечать привычными стереотипами. Это создает нестабильность, открывая дверь для заполнения образовавшейся пустоты новыми поведенческими моделями. «Музыка» психотерапии радикально изменяется, если я раскрываю свои собственные проблемы или предстаю более уязвимым, чем люди, которым помогаю. Довольно часто те, кто нуждается в помощи, заполняют эту пустоту и отвечают трансформацией, выходя из заколдованного круга своих собственных проблем и в роли помощника.

Участники психотерапии, как участники любых значимых отношений, своим взаимодействием создают музыку. У этой музыки есть темы и темп, уникальный тембр и структура, которые отражают состояние «музыкантов». Когда одна сторона изменяет некий параметр музыки, реструктурируя отношения или просто изменяя тон или громкость голоса, то музыкальное произведение тоже изменяется, открывая дверь для новых вариаций, тем и темпов.

Это приобретает глубокое значение, когда требуется изменить модели поведения трейдеров. Если трейдеры хотят ускорить свои изменения, то, чтобы совершить прыжок, они должны действовать не просто по-другому, но радикально отступая от своих норм. Хотя человеку, перенесшему душевную травму и, следовательно, нуждающемуся в чувстве безопасности, нужно постепенное изменение, но детские шажки вряд ли будут лучшим решением для большинства людей.

Рассмотрим практический торговый пример. Недавно я достиг уровня, на котором мои исследования и торговля шли достаточно хорошо и вроде можно было увеличить размер торговли. Однако я передумал делать этот шаг. Без сомнения, проявил чрезмерную осторожность, опасаясь, что моя с трудом завоеванная уверенность может обернуться опасной самоуверенностью.

Однако никто еще не преодолел страх, избегая его. Вместо того чтобы увеличивать размер постепенно и тем самым уступить моему страху, я решил немедленно удвоить позиции своих обычных сделок. Совершая этот прыжок, я хотел укрепить уверенность в себе, во многом как сделал это в роли психотерапевта Джека. Я, пожалуй, не чувствовал себя вполне уверенным, но собирался действовать, исходя из предпосылки уверенности, чтобы тем самым укрепить уверенность.

Кроме того, я понимал, что создавал для себя новую роль. Я всегда думал о себе, как о «маленьком трейдере». Знал, что никогда не смогу изменить эту роль, просто подталкивая вверх размер своей позиции и становясь «трейдером побольше». Если моя цель состояла в том, чтобы торговать по-крупному, я должен был научиться чувствовать себя «крупным трейдером».

Не буду притворяться, что это был легкий период моей торговли. Удвоение размера удваивает абсолютную величину проседаний и более чем удваивает эмоциональную восприимчивость к двойным убыткам. Сидя перед монитором, непрерывно заверяя самого себя в том, что это такие же сделки, как и те, что я проводил успешно, и позволяя рынкам наносить мне град ударов (случайных движений), я чувствовал себя не лучше Али в Киншасе. Все, что мог, – это принимать удары, накручивать свой боевой дух и ждать момента, когда я смогу сказать: «Теперь моя очередь!»

Моя очередь настала, когда я решил по принципу «ближайшего соседа» создать одну из своих моделей индикатора TICK Нью-Йоркской фондовой биржи (NYSE). Модель находила все дни за предыдущие три года, похожие по поведению TICK на самый последний день. Это позволяло мне видеть, как рынок вел себя после каждой из таких ситуаций в прошлом.

Некоторое время TICK был чрезвычайно силен, поэтому я обыскал базу данных, чтобы собрать все исторические периоды, когда TICK был силен, но цена не доходила до нового максимума. Результаты оказались поразительными. Всякий раз, когда TICK демонстрировал силу, а цена – нет, слабость рынка не заканчивалась, пока TICK (и цена) не начинали падать.

Вооруженный этим, как мне казалось, солидным исследованием, я удвоил свою обычную позицию и зашортил рынок, несмотря на то что он уже некоторое время снижался. Я совершил прыжок – и нервно сидел, приклеившись к монитору, – но оставался верен своему исследованию. Не хотел закрывать позицию, пока рынок не достигнет нового максимума или TICK не начнет распродаваться.

Когда сделка стала прибыльной, ко мне вернулась моя обычная спокойная уверенность. Я смог увидеть, что сделка действительно не отличалась от других моих сделок, а размер не играл роли. Я взял прибыль, но не испытал никакого ликования. Наоборот, все казалось совершенно обычным. Я адаптировался к прыжку и чувствовал себя совершенно нормально. Прыжок становился частью меня.

Если у трейдеров достает храбрости придерживаться своих прыжков, они могут усвоить новый опыт и нарисовать радикально новую карту своего «я».

Мой знакомый трейдер Дуэйн рассказал мне, что у него была проблема в виде импульсивной торговли. Он слишком увлекался движением рынка, особенно в периоды высокой волатильности, и открывал недостаточно хорошо продуманные сделки.

Я посоветовал Дуэйну совершить большой прыжок. Некоторое время он не должен был торговать больше одного раза в день, а также если обе его торговые системы не указывали в одном и том же направлении. Сначала он упирался.

– Так я за целый день не начну торговать! – жаловался он.

– В этом вся суть, – объяснил я. – Если ты хочешь взять ситуацию под контроль, ты не сможешь добиться этого, просто став менее импульсивным. Проведи несколько сделок, которые будешь полностью контролировать, и посмотри, каково это.

Дуэйн честно выполнил упражнение и в течение следующих недель провел большое количество выигрышных сделок. Не имея возможности получать возбуждение от интенсивной торговли, он направил энергию в исследования и планирование, открывая для себя новые направления. К тому времени, когда наш небольшой эксперимент закончился, он осознал, что не так уж и хочет возвращаться к частой торговле. При этом Дуэйн понял, что теперь может заполнять свободное время и торговать чаще, сохраняя контроль. Проникнувшись чувством контроля, он осознал, что контроль стал его неотъемлемой частью и уже не исчезнет, даже если Дуэйн будет торговать чаще.

Если вы хотите достигнуть идеала, решительно направьте свои действия в сторону этого идеала и продолжайте действовать достаточно долго, чтобы усвоить результаты. Если вы поставили перед собой разумную цель и стремитесь к ней с изначальной непреклонностью, вы создадите для себя новую роль, во многом как те пациенты из больницы.

Я сильно подозреваю, что продолжительность и длина прыжка прямо соотносятся с его результатами. Это может в значительной степени объяснять успех экспериенциальной и ускоренной психотерапии, когда клиентов, произведя серьезные изменения их привычных режимов, погружают в события, которых они избегали. Терапия Хабиба Дэвенлоу весьма необычна тем, что включает в себя энергичную конфронтацию всех без исключения уровней сопротивления клиента. Во время длительного сеанса клиенты становятся все более и более возбужденными и удрученными маневрами Дэвенлоу. В конечном счете это выливается в прямое выражение гнева и негодования – тех самых чувств, которых они часто избегали. Прыжок к новому состоянию – гневу, – но теперь без единого из его страшных последствий, является сильным корректирующим эмоциональным опытом. Как и Уолт, клиенты Дэвенлоу обнаруживают, что могут сердиться, ничего не разрушая.

Похоже, что большинство проблем в трейдинге на самом деле является проблемами личного контроля. Некоторые трейдеры ведут себя на рынках слишком скованно, будучи не в состоянии действовать по сигналу или в соответствии со своими планами. Другие импульсивны, они не могут соблюдать правила и дисциплину и все время торгуют не по плану. Для скованного трейдера полезнее всего эмоциональные прыжки, ведущие к сдвигам в сторону перевозбужденных активных состояний: битье матраца по Александеру Лоуэну или погружение в опыт, описанное Элвином Марером. Для импульсивного трейдера наиболее продуктивными являются прыжки в противоположную сторону: снижение реактивности через повышенную концентрацию, расслабление и физическую неподвижность. При достаточной практике эти прыжки открывают новые частоты на шкале настройки, укрепляя способность трейдеров программировать самих себя.

Считаю, что это объясняет неоспоримо сильные результаты, полученные мною после длительных периодов погружения в физическую и когнитивную неподвижность под музыку Филипа Гласса. Во многом как сенсорно-изоляционные камеры Джона Лилли, биологическая обратная связь и музыкальные упражнения создают прыжок настолько радикальный, что становится практически невозможно получить доступ к привычным моделям поведения. Кроме того, я установил, что при повторении с достаточной частотой эти состояния сильного изменения становятся более знакомыми и легче воспроизводимыми. Там, где для совершения прыжка к состоянию глубокого сосредоточения когда-то требовались долгие часы, теперь достаточно нескольких минут. Кроме того, я замечаю, что периоды глубокой сосредоточенности все чаще появляются спонтанно в течение дня. Радикальные отходы от норм, навязанных обществом или развитых через направленные методы, по всей видимости, ускоряют изменение, ломая старые модели и укрепляя новые.

 

Заключение

– Я хочу по-настоящему добиться успеха, как вы, – заявил мне Джек. – Как, по-вашему, я сумею это сделать?

Джек не имел в виду мой доход, который по его прежним торговым стандартам был до смешного скромен. Он хотел знать, сможет ли зарабатывать на жизнь, оставаясь хорошим человеком: успешным трейдером, мужем и отцом. Примечательно, что Джек больше переживал из-за своих семейных проблем, чем из-за торговых убытков.

– Тогда у меня действительно что-то появится, – объяснил Джек. – Мне нужно что-то по-настоящему свое.

– А ваш успех не казался реальным? – спросил я.

– Нет, – признал он. – Я всегда чувствовал, что все испорчу и не смогу позаботиться о семье. И не мог смотреть в глаза людям, которые дали мне деньги. Один из них был далеко не приятным человеком. Думаю, что он еще попытается разобраться со мной.

Теперь я понял, почему Джек таскал с собой пушку. И из глубин своих воспоминаний я понял, почему его бизнес развалился.

– Я узнал, Джек, что, пока злые голоса звучат в моей голове, никакой прибыли на рынке не хватит. Я должен был бы всегда стремиться к большему, все время идти на больший риск, пока все не рухнет. Как только я изгнал эти голоса из головы, стал способен выигрывать понемногу. Это не сделало меня богатым, но дела в целом идут хорошо, и мне это нравится.

А вот и перевод: проблема не в потере вашего бизнеса; в роли неудачника вас держит внутренний сценарий.

– Вы хотите сказать, что если я смогу забыть свое прошлое, то смогу добиться успеха? – Его голос немного оживился.

– Нет! – воскликнул я. – Я хочу сказать, что если вы сможете преодолеть свое прошлое, то добьетесь успеха независимо от того, сколько денег будете делать в данный момент.

Я, казалось, видел, как в уме Джека закрутились колесики. Его взгляд стал целеустремленным. Его плечи, недавно опущенные, теперь распрямились. Это была еще одна из тех трансформаций, которые делают мою работу такой особенной.

Улыбка пробежала по лицу Джека, и вроде бы его глаза слегка сузились и стрельнули вбок.

– А что вы думаете о рынке? – спросил он.

Ну что ж, значит, эта трансформация была неполной.

В течение нескольких месяцев, однако, Джек нашел себе хорошую работу, начал заново налаживать отношения со своими детьми и интересоваться нормальными женщинами. Еще один отступил от края смертельной пропасти… Кризис – это болезненное всепоглощающее чувство падения на самое дно – создал настроение, сделав Джека восприимчивым к новому набору эмоциональных сообщений: ты хорош такой, каков есть. Эти сообщения не могли проникнуть в его сознание, пока он оставался прежней личностью, преследующей в жизни привычные цели. Однако в условиях кризиса те же самые идеи смогли перевернуть его жизнь.

В одном состоянии Джек, как и я в свое время, был заперт в поведенческой модели. В другом состоянии, поняв на эмоциональном уровне разрушительный характер своего поведения, он смог реорганизовать свою жизнь. Кризис стал катализатором, той почвой, из которой выросли ростки новой жизни. Джек, как я и как Мухаммед Али, нашел способ включить в разгар кризиса понижающую передачу и изменить направление: ему больше не нужен был успех на рынках, чтобы преуспеть в жизни.