Смыв с себя дневную грязь и наконец-то почувствовав себя человеком, — после восхитительно-долгого горячего душа! — Джиллиан завернулась в одно из жалких мотельных полотенец, надежно подоткнув уголки под грудью. Тесная ванная комната была полна пара; зеркало мгновенно затуманилось. Медленно и задумчиво она протерла пальцем «окошечко», включила кран и взялась за зубную щетку.
Здесь, одна-одинешенька в пустом номере мотеля, где тишину нарушал только шум воды, а за окном царило ночное безмолвие, Джиллиан вновь оказалась во власти сомнений и страхов, — тех самых, что терзали ее и мучили на протяжении всего обратного пути в город, да только тогда, при свете дня, молодая женщина не давала им воли. Может, и впрямь пора уносить ноги? Может, стоит свернуть съемки, поставить крест на своей мечте, и возвращаться в Хьюстон, пока жива? Если подозрения Катберта небезосновательны и катастрофа на дороге вдоль каньона и впрямь подстроена…
Все тело ее била крупная дрожь. Минуту-другую руки ее тряслись так сильно, что Джиллиан не могла толком выдавить пасту из тюбика. Из затуманенного, расчерченного потеками воды зеркала на молодую женщину глядело ее отражение, — перекошенное, искаженное страхом…
Что за жалкая, отвратительная картина!
«Однажды ты уже сбежала из Санто-Беньо, поджав хвост, девочка моя. Еще не хватало убегать всю жизнь! — Молодая женщина воинственно выпятила вперед подбородок. — Юджин Донован — крепкий орешек, но ты покрепче будешь».
Куда как покрепче! После того, как Джиллиан часами наблюдала за медленной агонией отца, она бы справилась с дюжиной таких, как Юджин Донован. Что ей это семейство и все его мыслимые и немыслимые пакости!
В ушах ее все еще звенел этот строгий наказ самой себе, когда, спустя несколько секунд, Джиллиан вышла из ванной комнаты, задрапированная в полотенце. Если бы не ее угрюмая решимость, слабый, еле слышный щелчок замка в смежной двери наверняка перепугал бы молодую женщину до полусмерти и погнал в ночь за помощью. Но сейчас этот тихий воровской звук и осторожный поворот шарообразной ручки пробудили в Джиллиан бешеную ярость.
— Ах ты, мерзавец! — прошипела документалистка сквозь зубы. Под тонкой тканью полотенца сердце ее колотилось, точно тяжелый молот. — На сей раз ты не войдешь так просто… и не выйдешь… Синяки и шишки тебе, считай, что обеспечены!
Неслышно ступая босыми ногами по ворсистому зеленому ковру, Джиллиан метнулась в другой конец комнаты, где у стены громоздилось тяжелое оборудование. Пальцы ее решительно сомкнулись на массивном раздвижном штативе. Молодой женщиной владел битвенный азарт: пульс участился, щеки разгорелись, глаза воинственно сверкали.
Перехватив штатив поудобнее, Джиллиан нанесла несколько пробных ударов по воздуху, привыкая к весу и балансировке. Секунда-другая — и она уже у двери. Нападение — лучшая защита, как помнила молодая женщина по бесчисленным фильмам с Джоном Уэйном в главной роли, — они с отцом пересмотрели их великое множество!
Встав так, чтобы дверь, открывшись, оказалась между нею и врагом, Джиллиан одной рукою занесла над головою штатив, а второй потянулась к задвижке. Рывок — и задвижка скользнула в паз. В следующую секунду молодая женщина дернула за ручку и, со всей силы размахнувшись, нанесла удар.
— Какого черта?..
Незваный гость едва успел увернуться. Штатив пронесся в каком-нибудь дюйме от его головы и с грохотом врезался в дверной косяк, — да так, что во все стороны полетели щепки. Даже рука заныла от отдачи. Джиллиан непроизвольно поморщилась, но храбро занесла штатив для нового удара, — и тут пришло узнавание. До глубины души изумленный мужчина, что, проворно шагнув вперед, перехватил ее «оружие», был ей отлично знаком.
— Катберт! — заорала она возмущенно, хотя ни с чем не сравнимое облегчение, накатившее на нее в этот миг, лишило Джиллиан всякой способности злиться. — Да ты меня до истерики перепугал!
— Да ну? Что ж, и ты у меня год жизни отняла. — Сощурившись, он внимательно оглядел полуобнаженную фигурку. — Может, даже два.
Выпустив из рук штатив, Джиллиан поспешно схватилась за полотенце: в ходе «побоища» льняное полотнище коварно размоталось.
— Ну, и что ты такое вытворял у моей двери? — обвиняюще вопросила она, дрожа от негодования.
— Проверял исправность замка. — Мрачно нахмурившись, Катберт взвесил штатив на руке. — А не будешь ли ты так добра прояснить мне великую тайну: чего ты надеялась добиться при помощи этой штуки?
— Отчего же нет? Я надеялась размозжить тебе голову. И еще размозжу как миленькому, вот только посмей напугать меня еще раз!
— Я думал, ты в ванной, — пояснил Катберт. Происшедшее, кажется, потрясло его ничуть не меньше Джиллиан; во всяком случае, инженер пылко возблагодарил судьбу за ее «промах».
— Я уже вышла. — Сквозь открытую дверь Джиллиан углядела ряды одежды, аккуратно развешанной на плечиках в стенном шкафу. И озадаченно свела брови. — А я думала, этот номер пустует.
— Я только что переехал.
Молодая женщина вскинула глаза на собеседника. Катберт ни с того ни с сего перебрался в соседний номер? И теперь разделяет их только смежная дверь? При мысли о том, что стоит за этим «переездом», в груди Джиллиан всколыхнулась жаркая волна. Неужто Катберт и впрямь думает, что она спит и видит, как бы продолжить интрижку с того самого места, на котором они прервались нынче ночью? А в самом деле, хочет она того или нет?
— Я сплю чутко, — пояснил Катберт, словно в ответ на ее сбивчивые мысли. — Я подумал, что стоит кому-то находиться поблизости, на случай, ежели нагрянут очередные незваные гости.
— Ох.
Осознание того, что Катберту предстоит спать буквально за стеною, в каких-нибудь нескольких футах от нее, потрясло Джиллиан до основания. Почти так же сильно, как мысль о том, что Катберт Далтон переехал в соседний номер специально для того, чтобы охранять и опекать ее.
Столько лет Джиллиан боролась за себя и за отца, учась быть сильной, полагаться только на свои силы, не рассчитывая на чужую помощь! Так что теперь молодая женщина понятия не имела, как ей реагировать на новообретенного защитника и покровителя. Равно как и рта раскрыть не смела, из опасения наговорить лишнего. Впрочем, все равно слова с языка не шли…
Ведь Джиллиан с запозданием осознала, что на Катберте надето не так уж и много… По чести говоря, оба они друг друга стоили.
Босой, без рубашки, джинсы подвернуты до колен, Катберт Далтон просто-таки излучал спокойную мужественную силу, от которой Джиллиан так и растаяла в пещере, точно снег под мартовским солнцем. Вспомнив, как она сходила по красавцу с ума каких-нибудь несколько часов назад, молодая женщина залилась краской.
— Катберт, то, что произошло среди развалин…
— То есть когда ты стонала от наслаждения в моих объятиях?
Щеки Джиллиан, и без того пунцовые, вспыхнули ярким багрянцем.
— Положим, ты тоже не молчал!
— Не отрицаю.
— Но я не… Ты не…
Минуту-другую Джиллиан смущенно путалась в словах — пока Катберт, сжалившись, не пришел ей на помощь. И, странно дрогнувшим голосом, осведомился:
— Ты, часом, не пытаешься ли снова заверить меня в том, что влюбляться в меня не собираешься?
— Ну, вроде того.
— Тогда побереги слова, милая моя Джиллиан. — Катберт переступил порог. Глаза его под темными ресницами потемнели до обсидианового оттенка. — То, что произошло нынче ночью, меня тоже сбило с толку и потрясло, да так, что до сих пор не пойму, на том я свете или на этом, — но никаких обещаний я давать не собираюсь.
Сердце молодой женщины снова неистово заколотилось под тонкой льняной тканью. А Катберт протянул руку, двумя пальцами ухватил ее за подбородок, развернул раскрасневшееся личико к себе. Джиллиан поневоле затаила дыхание.
— Понятия не имею, куда нам отсюда двигаться, — угрюмо проговорил Далтон, — но я готов рассмотреть возможности самые разные.
— А ты вообще сознаешь, чем рискуешь? В последний раз, когда я имела дело с мужчиной, весь Санто-Беньо имел дело со мной.
Но ее попытка сострить потерпела полный провал. Катберт даже не улыбнулся.
— Я же объяснил: я — не Чарли Донован.
— По-моему, ты повторяешься.
— Просто хочу удостовериться, что на этот счет между нами — полная ясность.
— О да, — выдохнула Джиллиан. — Просто-таки яснее не бывает.
Даже с завязанными глазами, с руками, скрученными за спиной, Джиллиан ни с кем не спутала бы Катберта Далтона, менее всего — с Чарли. Его прикосновения, запах его лосьона, его неосознанная властность и спокойное достоинство, — все делало Катберта единственным и неповторимым.
— И сейчас — не то же самое, что десять лет назад, — свирепо добавил он. — И бороться ты будешь не одна.
— Бороться? Но с чем?
Катберт скрипнул зубами. Резкие черты его обозначились еще четче.
— Черт меня подери, ежели я сам знаю!
И от этого краткого, лаконичного ответа в груди у Джиллиан почему-то снова стеснилось, — точно ее туго-натуго стянули шелковой лентой. По чести говоря, она и сама не знала, куда заведут их обоих те искорки, что всякий раз обжигающе вспыхивают под его прикосновениями. Чувствуя себя разбитой и слегка подавленной всем тем, что произошло между ними за столь короткий срок, молодая женщина попыталась изобразить улыбку.
— Давай помедленнее: не все сразу в один день!
Мгновение Катберт не находил слов. Ну, вот не шли они с языка, и все тут! Все его существо мучительно напряглось при одной лишь мысли о том, что вот сейчас он подхватит Джиллиан на руки, уложит ее на шенильное покрывало, поцелует в припухшие губы, примется ласкать гибкое тело — и для них обоих в темноте вновь рассыпятся звездные фейерверки.
Но, заметив, что под глазами Джиллиан пролегли темные тени, а побледневшее лицо заметно осунулось, Катберт решительно дал задний ход. Она же поднялась до рассвета, с запозданием припомнил он. Припомнил и то, как молодая женщина уснула в его объятиях во время грозы.
— Не все сразу, — эхом повторил он. — Начнем с завтрашнего дня.
— Начнем, — согласилась Джиллиан, приподнимаясь на цыпочки и легонько целуя его в губы, — точно в знак скрепления договоренности. Прикосновение было совсем легким, невесомее перышка, но Далтон едва сдержал дрожь желания.
— Катберт?..
— Не тревожься, — не то проговорил, не то простонал он, прежде чем нашел-таки в себе силы изобразить усмешку. — Я — человек слова. И торопиться нам некуда.
Да, слово свое он сдержит. Даже если это будет стоить ему жизни.
Мгновение спустя он сам, своею рукой закрыл и запер дверь, отделяющую один номер от другого, гадая про себя, что такое, ради всего святого, они с Джиллиан затеяли… и чем все закончится.
Катберт проснулся задолго до рассвета — с осознанием того, что этот день возвестит начало не только непонятных, запутанных, еще десять раз подлежащих выяснению отношений с Джиллиан Брайтон.
Проект ремонта плотины, над которым он вкалывал, не покладая рук, вот уже одиннадцатый месяц, вступал в решающую стадию. Нынче утром подрядчик и его рабочие начнут закладывать миниатюрные, тугие динамитные шашки. Если все пойдет по плану, то поврежденный сектор внутренней стены откроется взгляду еще до вечера. И Катберт впервые увидит разрывы и трещины своими глазами.
Инженер по-быстрому принял душ и принялся выдавливать из тюбика крем для бритья, непроизвольно прислушиваясь: не раздастся ли из-за смежной двери какой-нибудь шорох или шум, свидетельствующие о том, что Джиллиан тоже встала? Минуту-другую он поиграл с мыслью: а не сходить ли в кафе за чашкой горячего «капучино» и гренками? Выпросить у официантки поднос и принести Джиллиан кофе в постель… И на пару минут присоединиться к ней под одеялом…
Ну да, разумеется. Можно подумать, он найдет в себе силы покинуть постель и Джиллиан раньше, чем через час-другой. Или все три, если на то пошло…
Или вообще когда-нибудь.
Бритва скользнула по подбородку и ушла в сторону, прихватив кусочек кожи.
— Уй!
Схватив салфетку, Катберт промокнул порез. Но кровь униматься и не думала. Так что со временем на улицу он вышел, украшенный засохшим кусочком белой бумаги. Предрассветный холод пробирал до костей, небо на востоке только начинало светлеть.
Заспанные рабочие-ремонтники еще только собирались в путь, когда на дребезжащем пикапчике подкатил Джереми Багряное Облако. Узкие глаза-щелочки почти терялись под тяжелыми морщинистыми веками, но Катберт безоговорочно доверял зоркости старика и его врожденным инстинктам.
— Так ты с ней побудешь?
— Она — мой друг и дочь моего друга. Я буду при ней неотлучно.
Катберт оглянулся через плечо на дверь двенадцатого номера.
— Я вернусь, как только смогу. Но сегодня начинаются взрывные работы, так что, боюсь, что задержусь допоздна, — предупредил он.
— Я буду при ней неотлучно, — эхом повторил старик.
Вождь клана навахо неспешно подкреплял силы в кафе, когда, спустя час, из номера вышла Джиллиан, нагруженная футлярами и коробками с оборудованием. Заприметив его сквозь ярко освещенное окно, молодая женщина сгрузила ношу в машину и присоединилась к старику, заказав себе черный кофе.
— Что мы сегодня снимаем? — профессионально поинтересовался Джереми, едва Джиллиан уселась напротив него с аппетитно дымящейся чашкой в руках.
— Интервью с местными жителями. Хочу передать настроения людей, которые живут ныне на земле Древнего Народа. От души надеюсь, что удастся разговорить одного-двух на тему Плакальщицы. — Молодая женщина прицельно улыбнулась официантке, что деловито протирала буфетную стойку. — А вечером, как только вернемся, запишу Пегги и Юфимию; сейчас-то им дай Бог с завтраком управиться!
Морщинистое лицо Джереми просияло улыбкой.
— Да уж, Пегги с Юфимией тебе в жизни не простят, если ты не вставишь их в фильму!
— Знаю, знаю.
Тяжко вздохнув, Джиллиан отхлебнула кофе. За какие-нибудь несколько лет она отсняла десятки и сотни интервью. И выяснила, что тяжелее всего — работать с друзьями и знакомыми.
Хороший документалист воздвигал невидимую стену между съемочной группой и субъектом. По-настоящему хороший документалист умеет поддержать и сохранить эту стену на протяжении всего интервью. Цель состоит в том, чтобы оградить субъекта от посторонних влияний, не подталкивать человека к тем ответам и реакциям, которых, как сам он считает, от него ждут. Необходимо, чтобы тот, у кого берут интервью, говорил и держался естественно, раскованно, а не как марионетка на ниточках.
А вот когда помянутый субъект помнит тебя еще малолетней девчонкой, сохранять дистанцию несколько затруднительно.
— Еще мне хотелось бы взять интервью у миссис Кулидж. А что, у нее до сих пор бывают «видения»?
— Всякий раз в полнолуние.
Культура народа навахо была насквозь пропитана мистицизмом и верой в качина. Так что индейский вождь ни за что не стал потешаться над преклонных лет женщиной, которую полгорода называло «спятившей» и «не в себе». Двадцать лет назад эксцентричная затворница до полусмерти перепугала девятилетнюю Джиллиан, впервые столкнувшись с нею лицом к лицу во время одной из своих одиноких прогулок среди скал. До чего же заинтриговала маленькую любопытную непоседу высокая, худощавая, одетая в черное женщина, как две капли воды похожая на колдунью из детской сказки! Если кто и сможет воссоздать в фильме ощущение нездешней, загадочной атмосферы и причастности к потустороннему миру, то только седовласая вдова, твердо решила про себя документалистка. Любой ценой необходимо заставить миссис Кулидж рассказать перед кинокамерой историю-другую о Плакальщице каньона Санто-Беньо!
— На утро я договорилась с Китом Доусоном и Абелем Граймсом, — ну, местные фермеры, да ты их наверняка знаешь, — между делом сообщила Джиллиан старику. — А миссис Кулидж ждет нас после ланча. К ужину я вернусь в мотель, как раз успею заснять толпу завсегдатаев, — вечером в «Трех ковбоях» народу полным-полно, — а потом «возьму в оборот» Юфимию с Пегги.
— Тяжелый предстоит денек, — с улыбкой откомментировал Джереми.
— Еще какой!
Джиллиан, которой не терпелось приступить к работе, по-быстрому допила кофе и устроила «побудку» съемочной группе. По дороге к стоящему особняком ранчо Кита Доусона она сосредоточенно вносила последние пометки в план интервью. Как и Джереми, Кит был родом из клана навахо, так что со всей авторитетностью мог поведать про технологии земледелия и ирригации, заимствованные его соплеменниками у древнего народа зуни. Такой рассказ очень гармонично вплелся бы в ключевую тему фильма, — ведь документалистка мечтала показать кинозрителю, как древние обычаи вплетаются в современную культуру, а реальность сливается с мифом.
При иных обстоятельствах Джиллиан в лепешку расшиблась бы, а выпросила бы интервью у Юджина Донована. Его семейство испокон веков жило в окрестностях Санто-Беньо. В жилах Донованов смешалась кровь гордых испанских грандов — и не менее гордых индейцев навахо. Седовласый, с орлиным носом, старик держался до того надменно и величественно, что у Джиллиан просто руки чесались навести на него кинокамеру. Неординарный типаж, что и говорить!
А теперь при одной только мысли о том, чтобы включить в фильм Юджина Донована, молодую женщину мороз подирал по коже.
Неужто Юджин и впрямь так сильно ее ненавидит? И так сильно боится? Неужто он своими руками обрушил на дорогу ту глыбу песчаника, чтобы намеренно повредить ей?
Эти вопросы терзали и мучили Джиллиан на протяжении всего пути. А Джереми между тем уверенно вел пикап по извилистым, пропыленным проселочным дорогам, умудряясь как-то ни разу не пропустить нужного поворота. И вот, наконец, вдали показалось ранчо Кита Доусона. Глинобитный домик, притулившийся под гранитным выступом скалы, выглядел именно так, как и следовало ожидать, — как непритязательный кров трудяги-фермера. Интервью проведем снаружи, тотчас же решила Джиллиан. Естественное освещение плюс роскошные виды, — ну, просто грех упускать такую возможность!
Документалистка давно взяла за правило, по возможности, проводить интервью «на дому», — чтобы не вырывать человека из знакомого окружения. Ей хотелось, чтобы рассказчик чувствовал себя спокойно и раскованно: ведь в студии или в искусственной обстановке люди обычно смущаются, теряются, путаются в словах. При таком подходе, разумеется. приходилось таскать от места к месту осветительные приборы, но результаты в большинстве случаев себя оправдывали.
В большинстве случаев.
А вот сегодняшний день, похоже, оказался исключением. Невзирая на все усилия Джиллиан успокоить и ободрить неразговорчивого Кита Доусона, тот так и не сумел расслабиться. Он мертвой хваткой вцепился в чашку с кофе, то и дело оборачивался к Джиллиан, вместо того, чтобы глядеть в кинокамеру, отмалчивался, дожидаясь ее вопросов, да и на те отвечал односложно. А результатом стольких трудов праведных явилось вымученное, натянутое интервью — и несколько сотен футов впустую потраченной пленки.
Вот с Абелем Граймсом документалистке посчастливилось куда больше. Дочерна загорелый под ярким калифорнийским солнцем, Абель щурил умные черные глаза, жевал табачную жвачку, да обстоятельно и пространно разглагольствовал про ирригационные каналы, по которым драгоценная водичка текла себе от верховьев реки к плоскогорью над развалинами деревни более тысячи лет назад.
— Эти каналы протянулись миль на двадцать, а то и все тридцать, — размышлял фермер вслух. Джиллиан нарадоваться не могла на доверительные, подкупающие интонации хрипловатого прокуренного голоса. — Здешние ребята ими пользовались, — ну, до того, как речку плотиной перегородили.
Надо будет и плотину поснимать тоже, подумала Джиллиан по пути к следующему «месту назначения». Может быть, удастся связать это грандиозное сооружение, с одной стороны, с затоплением древней деревни зуни, а с другой стороны — с благоденствием нынешних фермеров, — потомков Древнего Народа. Любопытный получится визуальный ряд, — смена поколений, смена традиций, прошлое перетекает в будущее…
Может быть, в архивах бюро ирригации удастся отыскать рабочие видеозаписи постройки плотины… Наверняка ей, как документалистке, там окажут всяческое содействие.
Или же…
Или же поступить иначе? Попросить Катберта устроить ей индивидуальную «экскурсию» по плотине? Что за блестящая возможность понаблюдать за Катбертом в процессе работы… Это поможет ей лучше понять сей великий проект, — проект, которым инженер Катберт Далтон одержим в той же мере, как Джиллиан — своим фильмом. Да, сегодня же вечером она переговорит с Катбертом насчет съемок плотины, — подумала молодая женщина, чувствуя, как сердце ее замирает от предвкушения.
Насчет съемок плотины… Ну, и о многом другом тоже.
Потребовалось нечеловеческое усилие воли, чтобы выбросить из головы это «многое другое» и приготовиться к вечернему интервью. По счастью, Кэролайн Кулидж, — удалившаяся на покой школьная учительница, — вовсе не нуждалась в подсказках, чтобы завести разговор о легендарной Плакальщице. Старушка-визионер закрыла глаза, мысленно перенесясь из комнаты, заставленной всяческими безделушками и фотографиями, не считая прожекторов, кинокамер и оборудования звукозаписи, в некий мистический мир, созданный ее же воображением.
— Я часто ее слышу, — размеренным речитативом заговорила она. — Всякий раз, когда ветер дует с севера, плачет она об утраченном возлюбленном. Одни говорят, будто то была девушка из племени шайенов, похищенная откуда-то с востока. Однако и слова, и напев плача — это все от навахо.
Кэролайн Кулидж возвысила голос.
— Ай-и-и-и-и-и! У-у-у-ай-и-и-и!
Да, именно так звучал стон ветра, слитый с рыданиями отчаявшейся, исстрадавшейся женщины. Джиллиан оставалось только жарко молиться про себя, чтобы Кларенс не позабыл включить магнитофон. Какая запись, нет, какая запись!
— Я слыхала ее спустя неделю после того, как муж мой умер от язвы желудка, — горестно проговорила Кэролайн, словно событие давнего прошлого произошло не далее как вчера. — Она оплакивала его вместе со мною, она рыдала над моей утратой.
— Великолепно! — бормотал Кларенс себе под нос, колдуя с рычажками и шкалами. — Ох, здорово!
Не просто здорово, а очень и очень здорово! — ликовала про себя Джиллиан. Потрясающе, одно слово! Этот звук эхом повторил гул ветра, записанный накануне в каньоне, — аж мороз по коже, до чего точно! В ходе монтирования фильма в этом месте она даст «обратный кадр»: от ярко освещенной гостиной миссис Кулидж к темной пещере. Сопоставит женщину современности и женщину древности. И недавнее горе станет откликом страданию разбитого сердца далекого прошлого.
Джиллиан все еще по-детски радовалась великолепным кадрам и не менее роскошной аудиозаписи, когда съемочная группа принялась споро оборудовать холл мотеля для интервью с сестрами О'Брайен. Почтенные дамы, преисполнившись значимости момента, явились разодетые по-воскресному. Украсившись бисерными ожерельями ручной работы индейцев навахо и столь же прихотливыми сережками, сестрицы составляли изумительный контраст. Пегги — пухленькая, темноглазая, готовая в любую минуту весело расхохотаться, да так заразительно, что и собеседник не сдержал бы смеха. И Юфимия — худощавая, прямая, словно палка, и нервная, — словно на иголках.
Пока Кларенс настраивал микрофоны, а Труди прилаживала прожекторы, Джиллиан завела с сестрами ничего не значащий, беззаботный разговор. Они потолковали о погоде, о дожде, — надо же, не сезон дождям-то, а вот поди ж ты, льет как из ведра! — о проблемах и заботах мотеля, о старинном рецепте ромштекса под маринадом, — фирменное блюдо Пегги, отведать его даже из соседних городов приезжают! Для таких предваряющих интервью бесед Джиллиан никогда не жалела аудиопленки. Зачастую оказывалось, что запись вышла неплохая и вполне сгодится для «голоса за кадром», ежели само интервью получалось неудачным.
Убедившись, что сестры успокоились, расслабились, почувствовали себя «как дома», Джиллиан тайком подала знак Труди: дескать, начинай! А Юфимия с Пегги, увлеченные беседой, даже не заметили, что их снимают на видеокамеру. Постепенно и незаметно документалистка вышла из общего разговора и укрылась за «стеклянной ширмой», отгораживающей ее от рассказчиков. Сидя с краешку, словно за невидимой стеной, молодая женщина молча слушала, а сестрицы О'Брайен соловьями разливались, выдавая историю за историей, — причудливую смесь из местных сплетен, собственных побасенок и весьма сомнительных исторических фактов. Торжественно кивая, барабаня пальцами по столу, Юфимия и Пегги рассказывали о своих предках. О городке Санто-Беньо, в котором родились и выросли. О Плакальщице каньона Санто-Беньо.
Улучив удобный момент, Джиллиан на мгновение вновь перевоплотилась в ведущего.
— А вы, случайно, не помните, когда вы впервые услышали эту легенду?
Юфимия сосредоточенно нахмурилась.
— Сдается мне, я про Плакальщицу знаю, сколько себя помню, — эта история у всех на слуху.
— Сколько себя помните? То есть с самого детства?
— Ох, подумать надо…
Тут в разговор бесцеремонно вмешалась Пегги.
— Вы меня спросите, меня! Я даже день отлично помню, когда услышала про Плакальщицу в первый раз! Тридцать шесть лет назад дело было!
— Да полно, быть того не может! — оборвала ее сестра. — Память-то у тебя, точно решето, дырявая! Кто вечно забывает собаку на улицу выпустить?
— Так то сейчас. А то — тогда.
И, оправдавшись при помощи этого несколько невнятного, зато решительного заявления, младшая сестрица О'Брайен вдохновенно принялась рассказывать:
— Про Плакальщицу мне рассказал Юджин, — заехал сюда однажды вечером пропустить кружечку пива, а с тех пор, как от него жена сбежала, не прошло, дай Боже памяти, и шести месяцев. Помню, глянула — а глаза-то у него красные, от недосыпания, видать, — шутка ли, сам и хозяйство веди, сам и сынка расти, а для мужчины это не шутка! Ну, потолковали мы, — про цены на скот, да про урожай бобов, да про ветер, что в каньоне дует, да с таким гулом! Ну, а я и скажи, что уж больно похоже на женский плач. У Юджина сей же миг лицо вытянулось, — недоволен, значит, остался, — да как прикрикнет на меня, злобно так: «Полно чушь молоть!» Ну, а пивка хлебнул, так сразу подобрел, снова подозвал меня, да и рассказал легенду про эту пленницу из племени зуни; а сам он, значит, эту историю от деда слышал.
Джиллиан взволнованно подалась вперед. Сердце ее неистово заколотилось в груди. Неужто и впрямь первоисточник легенды — это семейные хроники семейства Донованов? Ох, кажется, все на свете отдала бы за интервью с Юджином!
— И, уж можете мне поверить, больше я к развалинам ни ногой, — после того, как Юджин рассказал мне, как бедняжка бросилась с высокой каменной башни прямо на дно ущелья! Бр-р-р! — Пегги даже передернулась. — А потом построили плотину, каньон затопили, а история Плакальщицы стала местной легендой.
Даже Юфимия вынуждена была поневоле согласиться с сестрой.
— Знаешь, а ведь ты, похоже, права.
— Я сама знаю, что права. Я всегда права.
— Ха! — Старшая мисс О'Брайен решительно сокрушила «невидимую преграду», воззвав напрямую к Джиллиан. — Вы спросите, кто был прав насчет того подержанного «Бьюика»? Мы все решали, купить его или нет, а Пегги как заартачится: вот вынь да положь ей машину! И что же: года не прошло, как эта колымага упокоилась на кладбище старых автомобилей!
— Вот выучилась бы водить толком, так и «Бьюик» бы прослужил на десять лет дольше! — отпарировала любящая сестрица.
Джиллиан разумно воздержалась от комментариев и спустя минуту-другую закончила интервью. Сестры так ничего и не заметили. Съемочная группа по-быстрому запаковала оборудование и разошлась по номерам, а почтенные дамы все еще продолжали бурно выяснять, кто именно «убил» злосчастный «Бьюик».
Чувствуя приятную усталость после успешного рабочего дня, Джиллиан вышла из холла вслед за Труди подышать свежим воздухом. Джереми Багряное Облако удобно расположился под навесом кафе: придвинув стул к самой стене, старик любовался темнеющим небом.
— Спасибо, что поехал сегодня с нами, — поблагодарила его Джиллиан, признательно улыбаясь. — Без тебя я бы ни за что не отыскала ранчо Доусона.
— Непременно отыскала бы, Соколенок. — Индеец пружинисто поднялся на ноги. — Сердце у тебя чуткое: ты всегда находишь, что ищешь. И вот он такой же, — добавил Джереми, оглядываясь через плечо.
Джиллиан стремительно обернулась. У одиннадцатого номера притормозил знакомый джип… вот открылась передняя дверца, и из машины выбрался Катберт. Волосы его и брови припорошила мелкая белая пыль. И сей же миг сердце, о котором столь лестно отозвался индеец минуту назад, неистово заколотилось в груди.
Катберт не заметил в тени навеса ни ее, ни Джереми. Размашистой, стремительной походкой он направился к номеру.
Поспешно распрощавшись с Багряным Облаком, Джиллиан сделала то же.