Обхватив руками колени, не сводя взгляда с древних развалин, Джиллиан устроилась на плоском каменном уступе над водохранилищем Санто-Беньо. Лунный свет одевал серебром реку и горы. Рядом, надежно установленная на штативе, мирно стрекотала кинокамера.

Спустя четыре бесконечно-долгих месяцев водохранилище наконец-то медленно заполнялось водой. Поскольку ливневый паводок нанес плотине немалый ущерб, а Катберт настоял-таки на необходимости дополнительных укреплений, ремонтные работы затянулись на гораздо более долгий срок, нежели планировалось изначально. Но теперь они завершились, и река возвращалась в свои берега. Джиллиан не видела, как все происходило, не наблюдала за процессом от начала до конца, — но сейчас темные воды плескались уже у самого входа в пещеру.

Очень скоро древняя, мистическая деревня, которую Джиллиан впервые увидела в далеком детстве, снова погрузится в бесконечно-долгий сон. Еще десять лет магических развалин не коснется солнечный луч… Может, даже дольше, если усовершенствования, предложенные Катбертом, себя оправдают, и нового ремонта в ближайшие годы не потребуется. А молодая женщина уже убедилась на опыте, что главный инженер Катберт Далтон обычно знает, что говорит.

Его работа завершена. И ее труды тоже завершатся, как только над деревней сомкнутся холодные темные воды.

На протяжении последних трех месяцев Джиллиан, не покладая рук, монтировала свой фильм, придавая «сырому» метражу форму, определенность и глубину, вставляя титры и графику, добавляя «голос за кадром» и музыку… по сути дела, творя из накопленного материала произведение искусства как таковое, — так ваятель творит из глины прекрасную статую. Черновой вариант привел ее в полный восторг. А мастер-запись будет готова, как только добавится заключительная последовательность кадров.

Та, что снимается здесь и сейчас.

Непроизвольно поежившись, Джиллиан откинулась назад, прильнув к широкой груди своего спутника. В сердце ее царили самые противоречивые чувства: легкая грусть и волнующее предвкушение увлеченного своим делом художника. Катберт успокаивающе обнял ее за плечи.

— Замерзла?

— Нет. Просто… печально немножко, что все закончилось. И ужасно не терпится перейти к следующему «наполеоновскому» проекту.

— Это ты про свой новый фильм о плотинах? Или про нашу свадьбу?

Весело рассмеявшись, Джиллиан развернулась к любимому.

— Про свадьбу, конечно. Со всей определенностью, про свадьбу. Твои братья пригрозили жестоко отомстить мне за твою поруганную честь, ежели я не поспешу завершить дело законным браком.

Катберт широко ухмыльнулся.

— Ты уверена, что хочешь играть свадьбу на ранчо? Мы могли бы сбежать в Лас-Вегас и пожениться по-быстрому, безо всяких хлопот.

— Еще не хватало!

Джиллиан уже побывала на обширном ранчо у подножия хребта Сьерра-Невада, что Катберт до сих пор почитал «родным гнездом». Правда, погостить подольше не получилось: молодая женщина вкалывала, не покладая рук, наверстывая упущенное время, чтобы успеть представить фильм к сроку. Так что поездка вышла какая-то скомканная: день пути туда, день пути обратно, и сутки — там. Джиллиан так нервничала в преддверии знакомства с многочисленным семейством Катберта (шутка ли: мать, трое братьев и две невестки, не говоря уже о малолетнем племяннике!), что напрочь позабыла прихватить с собою кинокамеру. О чем молодая женщина горько пожалела, едва глазам ее открылся «Орлиный кряж» и его живописные обитатели — бывшие и нынешние.

Ей просто-таки не терпелось вернуться и заснять на пленку великолепие горных хребтов на фоне сапфирово-синего неба… не говоря уже о великолепии мускулистых, плечистых атлетов, коих Сондра, — последнее прибавление к семейству, — втихаря окрестила «Великолепной Четверкой».

Сондра Далтон, недавно ставшая женою самого младшего из братьев, Элджи, доверительно призналась Джиллиан, что «Великолепная Четверка» до сих пор повергает ее в благоговейный трепет. Поодиночке братцы играючи очаровали бы любую девицу от восьми до восьмидесяти лет включительно. Все вместе они составляли крепкую, любящую семью. И семья эта, — шумная, смешливая, любвеобильная, — радостно распахнула гостье объятия.

Там, в кругу Катбертовой родни, ноющая боль утраты, что навсегда угнездилась в груди у Джиллиан после смерти отца, как-то сама собою поутихла. И молодая женщина хотела, чтобы все эти замечательные люди были гостями на ее свадьбе. Все до одного, без исключения.

— Ты еще не знаешь, что тебя ждет! — предостерег Джиллиан заботливый жених.

— Забавно, но каждый из твоих братьев сказал мне то же самое. Вот, в частности, Трэвис грозился поведать мне в подробностях о твоей бурной молодости и тяжелом детстве.

— Ха! — Катберт распрямил ноги, встал с каменного выступа, заботливо помог подняться Джиллиан. — Трэвис у нас — циничный полицейский. Он считает, что каждый мужчина в душе — потенциальный преступник. Ты его больше слушай!

— А кто в душе каждая женщина?

Смешливые искорки в глазах Катберта разом погасли.

— Трэвиса не так давно несправедливо обидели. Ему до сих пор больно.

Джиллиан собралась было расспросить Катберта поподробнее, но тут ей пришло в голову, что, возможно, инженер сам не хочет играть свадьбу в «Орлином кряже». Может быть, тягостные воспоминания до сих пор не утратили над ним власти?

Как-то раз, после особенно долгих и отрадных любовных игра, они лежали, сжимая друг друга в объятиях, и разговаривали о том, где будут жить в промежутках между разъездами, о плотинах и документальных съемках… и о родителях. Об отце Джиллиан и об отце Катберта.

Постепенно, мучительно, фраза за фразой, горестная повесть облекалась в слова. Голос Катберта заметно дрожал, когда он поделился с любимой тем, что так и не открыл братьям. Молодая женщина, затаив дыхание, слушала, а Далтон в подробностях описывал ту кошмарную ночь, когда мать его беспомощно рыдала, а он бегал вокруг нее с чашками кофе и пузырьками с успокоительным. Тогда-то его несокрушимая вера в отца и сыновняя любовь рассыпались в прах.

Может быть… может быть, Катберт и впрямь не хочет возвращаться в «Орлиный кряж» и играть свадьбу в тени материнской трагедии? Приподнявшись на цыпочки, Джиллиан обняла ладонями его лицо.

— А как насчет тебя, Катберт? Тебе тоже до сих пор больно? Тебе неприятно обмениваться обетами верности там, где брак твоих родителей обернулся обманом и ложью?

— Нет, — просто отозвался он. — Ранчо — мой дом. И навсегда останется домом. — В серых глазах снова запрыгали озорные бесенята. — Тем паче если мне все-таки придется платить за треклятый кран. Вот тогда мы точно не сможем себе позволить никаких ресторанов да путешествий. Сыграем свадьбу тихо, по-домашнему…

Джиллиан негодующе фыркнула: именно этого Катберт от нее и ждал. С тех пор, как он объяснил невесте, что ответственность с него не снимут до тех пор, пока заключение независимой экспертизы документально не подтвердит ущерб, нанесенный ценному оборудованию, молодая женщина просто-таки рвала и метала.

— Да даже у самого закоренелого бюрократа рука не поднимется взыскивать с тебя убытки! — бушевала она. — Ради всего святого, ты же весь город спас!

Катберт изобразил приличествующее случаю смирение, однако в глазах его по-прежнему плясали искристые смешинки. Какая она храбрая, какая задиристая; так и рвется в бой — защищать его от всех на свете недоброжелателей…

— Ну, по-моему, ты слегка преувеличиваешь!

— Нисколечко! — Джиллиан обвила руками его шею. — Ведь ты и меня спас!

— Причем несколько раз, — не преминул уточнить Катберт.

Всякий раз, путешествуя с нею вместе на машине, когда Джиллиан оказывалась за рулем, инженер содрогался от ужаса. Мысли ее проделывали тысячу миль в минуту, а взгляд не отрывался от роскошной последовательности «кадров» за окном, вместо того, чтобы следить за дорогой.

— Ты и сейчас меня спасаешь, — прошептала молодая женщина, привставая на цыпочки навстречу его губам. — Всякий раз спасаешь, когда даришь мне вот это… И вот это… И…

— Джиллиан…

Застонав, он рухнул на колени.

Молодая женщина опустилась на землю вместе с ним. Каждое прикосновение его рук и губ обладало магическим эффектом: грудь ее пронзали тысячи стрел, направленных самим Купидоном, не иначе. Что бы ни случилось, куда бы ни увела их Катбертова работа и ее съемки, этого подарка у нее никто и никогда не отнимет.

Позади них деловито стрекотала кинокамера. На противоположной стороне каньона руины медленно уходили под воду, погружаясь в долгий, беспробудный сон. Легкий ветерок гнал рябь по поверхности воды. А над ущельем, словно мимолетное дуновение, пронесся тихий, ласковый, исполненный блаженства вздох.