С Гойей мы познакомились, конечно, уже утром. А пока была ночь, первая ночь и первый ночлег на индейской земле. Меж четырех столбов мы подвесили гамака и легли в них. Однако гамак узкий, и удобство дает только тому, кто умеет им пользоваться. Укротить гамак, все равно что укротить жеребца. Но мой был особенно непослушен. Распознав во мне неопытного «спальщика», он «оборонялся», и, когда я собирался перевернуться на другой бок, гамак сразу же сбрасывал меня на землю. Так я, как эскимос учится плавать в каяке, учился поворачиваться в гамаке. Теперь, после нескольких ночей на разных бивуаках мы управляемся с гамаками с уверенностью профессиональных канатоходцев. Но тогда! В одном гамаке пытался повернуться профессор Гинзбург, в другом стремился уснуть Милан Поспишил. Не спали и кубинцы. Поселок Мойте Верде лежит в местах пустынных и диких. На открытом плато ночью дует холодный ветер, ртуть термометра вопреки информации учебников о тропическом климате Кубы здесь, в горах, падает к полуночи почти до нуля. Мы ругаемся. Милан бранит гамак, кубинцы — мороз.

Я встал, чтобы немножко пройтись. Небо простиралось низко над землей, хотелось тронуть ближайшую звезду. Веселые и молодые звезды золотили весь небосвод, и я смотрел туда, где это низкое небо встречалось с горой. Там за лесом живет Гойя, там за лесом — похоже, что и в самом деле, — начинается мир индейцев.

Нам не пришлось искать Гойю. Утром он пришел на станцию с мулом сам. Как и все индейцы, которых я потом здесь узнал, Гойя тихий, не бросающийся в глаза, с виду замкнутый, почти печальный.

Мы нагрузили на его мула все, что возможно. Остальное будем нести сами. Потом простились с командиром Исидоро и с миниатюрным селением Монте Верде. Конечно, вскоре опять начался дождь! Путь, который в сухой период был бы почти туристской прогулкой, становится адом. Шаг за шагом мы продвигаемся в этой часто полуметровой грязи в направлении Сан Aндpeca. Дорога исчезла под грязным месивом, но заблудиться мы не можем, справа и слева тропу стережет лес, почти джунгли.

А девственный лес поет. Никогда потом я уже не слышал этого удивительного оркестра. Первую скрипку в нем играют какие-то горные сверчки, жужжащие мухи, мерзкие москиты. шумят тонкие листья диких апельсинов. А сверху по этой непроницаемой крыше девственного леса стаккато барабанит дождь.

Только колибри, которых я на этой дороге увидел на Кубе впервые, невзирая на полные потоки, невозмутимо перелетают с куста на куст, крохотные, как шмели, и очаровательные. Когда я после чертил карту дороги, то назвал этот длинный отрезок между Мойте Верде и Перевалом живых — Дорогой колибри.

С обеих сторон дорога колибри окаймлена девственным тропическим лесом. Только в одном месте слева от дороги открывается свободное пространство. Здесь некогда индейцы выжгли часть джунглей, посадили маниок, батат, бананы, а вокруг горного поля поставили свои хижины, маленькие, как игрушки. Та, что ближе к дороге, принадлежит Гойе. Правильнее, не только ему, в хижине две комнаты, в одной из них живет наш индейский носильщик со своей женой Викторией Рохас Рамирес и четырьмя детьми (Гойе в этом году исполнилось 29 лет), а в другой живет другая семья — негры с Гаити.

Наши антропологи начинают свои исследования с дома Гойи. А потом отправляются и в остальные хижины затерянного безымянного поселка. Немного просохнув под крышами индейского селения, мы решаем продолжать свой путь. Дождь льет, разумеется, как и прежде, даже, может быть, еще больше. Сколько километров нам еще остается до Сан Андреса? Гойя утешает: «Уже только два часа!»

Дорога все поднимается, хотя и понемногу. Вдруг джунгли сразу исчезают и мы оказываемся на небольшом перевале. Длинный, утомительный путь стоил этого прекрасного вида. Защищенная со всех сторон высокими горами, покрытыми девственным тропическим лесом, лежит в долине речки Сан Андрес деревня того же названия, а вокруг нее несколько других индейских селений. Мы стоим на перевале, от хлещущего дождя нас теперь уже не защищают, как раньше, ветви деревьев, но зачарованные красотой пейзажа, мы этого не замечаем. А Гойя показывает мне:

— Здесь, за той горой, живет Эвариста, там — Валенсио, которой в этом году будет сто девять лет. А там, где зреет кофе, живет мой двоюродный брат — Карлос Рамирес.

Тот, кто посмотрит с перевала на эти самые затерянные на свете деревни, наверняка поймет, почему индейцам удалось пережить здесь ужас конкистадорских лет. Сюда, в эту далекую долину, замкнутую со всех четырех сторон света горами и зарослями джунглей, конечно, не смог вступить ни меч, ни крест завоевателей. Индейские горы открылись, только когда победила кубинская революция. До этого это была долина без короля, долина без бога. Я в экспедиционной карте так и наименовал Сан Андрес: Долина без бога. А перевал, на котором кончилось наше тяжкое путешествие с Перевала мертвых, я окрестил Перевалом живых. Кто дошел до перевала, тот оставляет все страдания позади. Начинается спуск…

Останавливаемся у первой хижины. Печальные развалины маленького дома без стен и с разломанной крышей стережет старик. Конечно, индеец. Ему больше восьмидесяти лет. Циклон «Флора» уничтожил его хижину, в которой он жил всю жизнь. Внизу в деревне у него дочь, но отсюда ему уходить не хочется. Он посиживает у огонька, который разводит на утрамбованном полу разломанной лачуги, с утра до вечера один, и только случайные путники являются единственными людьми, с которыми он может поговорить. Я проходил между Перевалом живых и Сан Андресом еще дважды и всегда встречал здесь дедушку, у которого «Флора» отобрала и дом, и радость.

В Сан Андрес мы идем наверняка. Гойя уже знает, какие люди могут нас интересовать. Он ведет нас в такие хижины, где живут чистокровные индейцы. Наши антропологи, естественно, интересуются не только индейцами, но и индеанками. А для такого обследования нам необходимо сотрудничество с какой-нибудь местной женщиной, умной и сообразительной. И такую помощницу нам Гойя находит. Ее зовут Нельба Роза Ромеро Рамирес. Ей двадцать два года, типичная ятерасская индеанка, и, по правде говоря, самая красивая индеанка, которую я видел во время своих путешествий по горам Кубы.

Работы у нас теперь по уши. Приходится разделиться на две группы. Все (мы все же мужчины) хотели бы идти с Нельбой. Но это не проходит, и другую группу по Сан Андресу повела мать Нельбы. Мы работали в Сан Андресе в тот день до наступления ночи. Ходили от хижины к хижнне, от селения к селению в этой Долине без бога, а когда взошла луна, снова разбили здесь свой лагерь — кампараменто, Гойя долго еще посвящал нас в искусство спанья в гамаках, но мы так устали, что заснули бы и стоя. «Спокойной ночи, Гойя! Спокойной ночи, Нельба! Теперь нужно спать…»

На следующий день наша экспедиция покидает Сан Андрес. Дождь-неужто он никогда не перестанет идти? — припустил еще пуще. Мы хотим сегодня выйти из деревни Сан Андрес в восточном направлении, пересечь горы и дойти до района, где, это уже теперь наверняка знаем от минимум двадцати информаторов, живут почти исключительно индейцы. Нашей целью является одни из поселков этого района — Ла Эскондида.

Совсем рядом, около километра за Сан Андресом, есть маленький поселок, где мы хотим познакомиться с несколькими индейскими старушками. Одной якобы девяносто, другой сто три, а третьей, как утверждает Нельба, даже сто девять лет. Этот километровый участок пути к старушкам мы шли более часа. Грязь по пояс, она нам уже почти не давала возможности передвигаться. С трудом вытаскиваем друг друга, выглядим страшно, но теперь это неважно.

Когда мы простились со старушками, то должны были решить, как идти дальше. Нельба и Гойя знают, конечно, дорогу: надо идти сначала на Вега де Торо, затем через горы и далее до Эскондиды. По пути надо пересечь двадцать восемь бродов. В этом ливне мы бы утонули в первом же из них. Итак, ничего не остается, как вернуться. Отступать всегда трудно. Прощаемся с Нельбой. И начинаем обратно подниматься на Перевал живых. Восхождение было отвратительным, дождь хлестал в глаза, сбивал с ног, но мы все же поднимались по камням, по обнаженным скалам. За Перевалом живых на Дороге колибри — грязь; собственно, грязью это было вчера. Для того, по чему мы теперь бредем, чешский язык не создал подходящего названия. У каждого из нас есть теперь только единственная, постоянно повторяющаяся задача: вытянуть из грязи левую ногу, стать на правую и надеяться, надеяться, что по счастливой случайности на дне этой потрясающей каши ступня найдет камень или другую опору. Отход от Сан Андреса был, без сомнения, самым тяжким моментом в нашей экспедиции. Но тогда я впервые и по настоящему увидел и оценил своих мужественных и невероятно стойких товарищей по экспедиции!