От автора

Огромная благодарность Дженни Нельсон, прочитавшей три кое-как отпечатанных главы, что-то в них увидевшей, безропотно читавшей бесконечные переделки книги и мужественно отвечавшей за меня на звонки.

Не меньшая признательность маме, научившей меня сохранять варианты текста на диске, обеспечивавшей дочку свежими блузками на время работы над книгой, регулярно сообщавшей прогноз погоды и сведения о последних новинках «Гудхарт Уилкокс».

Спасибо Дарлин и Монти за мелкий ремонт, бесплатные обеды, просвещение насчет многообразия функций телефона и возможность общаться с четырьмя самыми очаровательными парнями Северной Каролины – Эндрю, Байроном, Кристофером и Дэвидом.

Большое спасибо Лоре Брэдфорд за ее нелегкий труд и Эми Пьерпойнт, терпеливо выслушивавшей мои робкие протесты и великодушно не напоминавшей о них, когда оказывалось, что она была права.

Спасибо Нэнси Оза и Марлен Ховард за чтение первых вариантов романа и ценные предложения, а также Кей Гарретт, придавшей рукописи профессиональный вид.

Огромная признательность Жанне Фремон, позволявшей мне работать неполный день в течение трех лет, предоставив, таким образом, возможность писать.

Спасибо Стиву Козме за веру в то, что книга все же будет закончена, и за электронные письма с подробностями последних серий мыльных опер. Правда действительно бывает фантастичнее выдумки.

Очень тепло вспоминаю Джима и Марлен, особенно когда на меня находят приступы цинизма.

Отдельная благодарность Лоре за знакомство с Барни и за радости поисков индейки и Стар, что помогла мне не свихнуться и часто делилась вкуснейшими холодными закусками и салатиками.

Тысяча благодарностей Одри за праздничные обеды в нашей любимой элегантной закусочной, за многие часы прекрасных бесед и за то, что была доброй феей в черные дни. Я все еще жду своего бобового зернышка.

 

Глава 1

Слово «карма» есть не что иное, как эвфемизм выражения «У Вселенной на тебя зуб»

Среди всех знакомых наихудшая карма досталась мне, причем абсолютно незаслуженно. В сущности, я неплохой человек. Никогда не встаю в очередь в экспресс-кассу с массой покупок, притворяясь будто не вижу таблички. Заблаговременно включаю поворотник. Когда благотворительные организации присылают открытки с банковскими реквизитами, я всегда отправляю им чеки. Не на крупные суммы, но все же… Да еще на конверт с чеком наклеиваю марки, купленные за свои кровные.

Остается одно: должно быть, в предыдущей жизни у меня накопилось порядочно грехов. Неясно, правда, почему отдуваться приходится сейчас – в прошлом меня и на свете не было.

Некоторые заявляют – карма не есть лишь череда наград и наказаний. Она, дескать, призвана чему-то научить. Жизнь – это школа, где урок преподают вновь и вновь, пока Вселенной не начинает казаться, что с нас достаточно. Тогда наступает время выпуска. Если так, мне, похоже, требуется репетитор: иначе ходить мне во второгодниках до скончания века. Может быть, Богу стоит пересмотреть учебный план. Надеюсь, у Него хотя бы хватит совести поставить оценку повыше.

Не то чтобы я выкидываю на ринг полотенце – вопреки всему я продолжаю работать над собой. Например, совсем недавно поставила перед собой задачу бросить курить, выбрав днем «Д» утро после Дня благодарения и наметив отступление домой в компании остывшей индейки и полное прекращение общения с внешним миром до тех пор, пока не утихнут муки моего обезникотиненного организма и я не смогу контролировать вызванное ими желание пристукнуть всякого, кто попадется под руку. План созревал много недель. Обычно две-три субботы в месяц у меня рабочие: я – свободный фотограф, и свадьбы для меня – хлеб насущный. Мне уже удалось снискать некоторую популярность (во всяком случае, на поприще фотографии), поэтому, планируя освободить День благодарения, пришлось поднапрячься и поработать сверх нормы.

После курения настала очередь других проблем, отравляющих мне жизнь. Например, как наладить эту самую жизнь.

Я говорю вполне серьезно. Не реже раза в год я искренне пытаюсь привести жизнь в порядок и избавиться от недостатков. В тридцать четвертый день рождения на меня случайно снизошло одно из нечастых просветлений. Привычно закурив после обеда, я вдруг осознала, что курю уже двадцать лет с того самого дня, как мы с лучшей подругой стянули пачку сигарет из туалетного столика моей матери и до вечера курили в парке. Подруга вернулась домой зеленая от тошноты и с тех пор не притрагивается к сигаретам. Я пришла домой, со вкусом пообедала, извинившись, удалилась в ванную и высунулась в окно, намереваясь без помех насладиться своей первой послеобеденной сигаретой. Так в четырнадцать лет я стала заядлой курильщицей. Сейчас – поверить не могу – мне тридцать четыре, и я курю большую часть жизни. Куда только делись прошедшие годы…

Накануне Дня благодарения я легла спать с чувством глубокого удовлетворения собой: через тридцать шесть часов сделаю первый шаг к правильной жизни. У меня даже появились надежды на будущее.

Утром меня разбудил телефонный звонок. Я еще не знала – этот звонок разрушит замечательный план, созревавший несколько месяцев. Я еще ничего не подозревала в ту минуту. Как мало мне было известно, я поняла позже, когда стало уже поздно.

– Привет, Сэм, – раздалось в трубке. – Это Грег.

– Грег? – тупо переспросила я.

Признаю, не самый умный вопрос на свете. Можно подумать, человек сейчас взглянет на свои водительские права и скажет: «Ой, я назвался Грегом? Простите, я Ральф. И о чем я только думаю…» Но я спала, когда зазвонил телефон, и мне потребовалось некоторое время, чтобы опомниться. Пользуясь случаем, упомяну – опомниться у меня не получилось даже спустя несколько дней.

– Сэм, ты что, спишь? Тогда прости, перезвоню позже.

– Нет-нет, уже не сплю. Вроде как. Что случилось?

– Сегодня ваше, семейное сборище затянется допоздна?

– Да нет. Часов в пять приступим к тыквенному пирогу, затем, заходясь от азарта, сыграем в «Яхтци» и разбежимся в районе восьми, пока веселье не пошло вразнос и соседи не вызвали полицию.

– Сможешь подъехать в «Богартс» часам к девяти?

– Сегодня?

– Ну.

– Да, конечно. Случилось что-нибудь?

– Все замечательно. Хочу кое о чем поговорить.

– О чем? Хоть намекни!

– Нет, намеком от тебя не отделаешься…

– Ну, хоть словечко!

– Сэм!

– Ладно, ладно, приеду к девяти. Могу подъехать хоть в шесть. Выдай зажигательный рекламный слоган, и я с утра засяду в «Богартсе». Ну, пожалуйста, скажи, в чем дело?

Он засмеялся, просто заржал в трубку, отчего сон слетел с меня по-настоящему: от природы Грег не особенно смешлив. Вспомните лучшую шутку, какую вам когда-либо довелось услышать из уст любимого комика; если повезет, эта острота вызовет у Грега короткое хмыканье.

– До встречи в девять, Сэм. Прихвати ножку индейки на мою долю.

Смеясь, он повесил трубку. Сидя у телефона, я закурила, соображая, что могут означать звонок Грега и просьба о свидании в общенациональный праздник в свете нынешнего состояния наших отношений (видимо, я начиталась книжек серии «Помоги себе сам»).

Времени, затраченного на обдумывание нашей с Грегом связи, хватило бы на создание теории относительности, однако я предпочла оставить принцип работы Вселенной странной и удивительной тайной, вроде функционирования моего мозга.

За исключением собственной семьи, доставшейся мне, когда я была слишком молода, чтобы выбрать что-нибудь получше, я знала Грега дольше, чем кого-либо на планете.

При первом взгляде на городишко, где я выросла, – табунчик маленьких сельских домиков в округе Оранж, штат Калифорния, – трудно поверить, что здесь хоть что-то происходит. Тем не менее, жизнь в Оранже била ключом: здешние обитатели могли похвастаться и тщательно скрываемыми фамильными пороками, и якобы несуществовавшими проблемами, и неврозами, переходящими в мании, и неусыпным бдением за отпрысками вплоть до совершеннолетия последних. Жизнь в пригороде состоит не только из ухода за газонами.

Семья Грега, Ирвингтоны, поселилась в городке раньше нас. Для нашей семьи переезд сюда стал заметной переменой к лучшему: подумать только, вместо тесной квартирки – собственный дом с отдельным почтовым ящиком, гаражом и газоном! Родители несколько лет копили на первый взнос. Мне в ту пору исполнилось шесть лет. Как однажды метко выразилась тетка Марни, я оказалась «нежданчиком», сюрпризом после нескольких лет неудачных попыток завести ребенка. Отчаявшись, родители уже подумывали о приемном дитяти. Маме было тридцать два, и трудные роды – возможно, меня уже тогда обуревали плохие предчувствия насчет того, что ждет нас вне уютных стенок матки, – навсегда лишили мать возможности иметь детей.

Мистер и миссис Ирвингтон не считали Оранж своим окончательным местом жительства. Для них он являлся не более чем очередной ступенькой лестницы, ведущей к успеху. В отличие от моего отца мистер Ирвингтон был из тех, кто «далеко пойдет» и лелеял грандиозные планы. Занимаясь строительным бизнесом, он денно и нощно думал о будущем, экономил каждое пенни и прикупал сначала небольшие клочки земли, затем обширные участки. В нынешнем облике Оранжа немалая заслуга мистера Ирвингтона, да сжалится Господь над его душой!

Мать с отцом об этом не догадывались. Для них соседи – дело святое, переехал – обойди всю округу и представься. Первые выходные ушли на распаковку и расстановку вещей, и нам было не до визитов. Несколько соседей заглянули поздороваться, но не Ирвингтоны, жившие через забор.

В понедельник, когда я вернулась из школы, мама сказала, что пора идти знакомиться с соседями. Она испекла фирменное овсяное печенье с изюмом и разложила его в маленькие красивые пакетики, завернув каждый отдельно и снабдив наклейкой: «Приготовлено Терезой Стоун». В Огайо, откуда родители родом, подобное поведение считается образцом хорошего тона.

Итак, мы отправились в путь. Большинство людей вели себя очень мило, но Ирвингтоны… И ведь не то чтобы хозяйка дома держалась невежливо, – о нет, всего лишь покровительственно. Ах, как мило! Домашнее печенье. Жаль, она на диете, поэтому лучше не держать сладости в доме – слишком большое искушение, а ей во что бы то ни стало надо влезть в вечернее платье. У них с мужем масса встреч-переговоров. Бизнес мистера Ирвингтона процветает, а всем известно – сделки чаще совершаются за бокалом мартини, чем в офисе.

Да, у нее есть дети примерно моего возраста – Майкл четырех лет и Грегори шести, но она не поощряет беззаботное отношение к жизни. Мальчики поглощены уроками и всевозможными дополнительными занятиями, у них почти не остается времени на игры. Крайне важно дать детям разностороннее образование, не правда ли? Разрываясь между обучением детей и деловыми переговорами супруга, миссис Ирвингтон не всегда может выкроить минутку для себя, не говоря уже о том, чтобы занимать незваных гостей, ввалившихся без предупреждения. Надеюсь, вы все понимаете…

На улице я сказала маме, что миссис Ирвингтон – злюка. Мама, никогда не пренебрегавшая родительскими обязанностями, ответила – нет, миссис Ирвингтон очень милая дама, просто занятая, и нехорошо называть взрослых злюками. А потом родители удивляются, почему дети перестают делиться с ними впечатлениями…

Единственное, чего миссис Ирвингтон не могла контролировать, была власть свободного участка. Сегодня в Оранже их, возможно, не осталось, но во времена моего детства почти на каждой улице существовали ничейные участки, притягивавшие детей как магнит, несмотря на запреты взрослых.

В первый день, когда я вышла других посмотреть и себя показать, на ничейном участке играли в софтбол. Не решаясь попроситься в игру, я стояла на боковой линии, глазея на играющих. Один из игроков отбил брошенный мяч, и тот отлетел прямо ко мне. Рука опередила мысль, и я машинально поймала мяч. Начался форменный ад.

Аутфилдеры хором кричали, что должен быть засчитан аут. Команда, проводившая подачу, в большинстве своем громко выражала несогласие с таким решением, называя меня «глупой девчонкой». Я так и стояла с мячом в руке, с трепетом ожидая, что у меня под ногами вот-вот разверзнется земля. Тут мальчик, отбивший мяч, подошел ко мне, и все затихли. Он сказал, что кетч будет засчитан, если только я войду в их команду.

Некоторые игроки что-то пробурчали себе под нос, но ни один не стал спорить. Среди ребят всегда бывает заводила, и здесь, на поле, главным являлся этот мальчишка, обладавший воплощенной уверенностью в себе и авторитетной манерой держаться – двумя качествами, которые я до сих пор не смогла в себе толком выработать. Хладнокровнейший пацан из всех, когда-либо мною встреченных, да и вообще он был хладнокровнее всех живых существ, которых мне доводилось видеть.

– Можешь играть в аутфилде? – спросил он. Я кивнула, хотя до этого в жизни не играла в софтбол.

– Тебе потребуется перчатка, – сказал он. Я снова кивнула, намереваясь попросить маму купить мне перчатку, как только вернусь домой. – У меня с собой запасная, возьмешь пока ее. Дай сюда.

Я отдала ему мяч.

– Меня зовут Грег, – сообщил он, когда мы шли по игровому полю.

– А меня Сэм.

– Это же мальчишечье имя.

– Это прозвище. Отец так называет, а вообще-то меня зовут Саманта.

– «Саманта» звучит лучше.

– А мне больше нравится «Сэм».

– Но это имя для мальчика!

– Вот и нет, для девочки тоже. В «Зачарованном» Даррин сто раз называл Саманту Сэм.

Этот довод заставил мальчика призадуматься.

– Ну ладно, – наконец сказал он. – Но фильм тупой. Только старая ведьма классная.

– Эндора?

– Ага. Прикольная тетка. А Даррина терпеть не могу.

В шесть лет я не всегда умела выразить чувства словами, но мне впервые попался собеседник со схожими взглядами на жизнь: понимающий, что Эндора – супер, а Даррин – отстой, и искренне недоумевающий, зачем киношная Саманта променяла захватывающую ведьминскую жизнь на унылое прозябание с занудой Даррином.

Пока мы не дошли до дверей (Грегов брат Майкл тащился на несколько шагов позади), я и не догадывалась, что Грег живет по соседству в доме злюки. Никогда бы не подумала, что она его мать.

Четыре года спустя, почти день в день, подзаработав на удачных инвестициях и земельных сделках, Ирвингтоны, наконец, осуществили свою мечту, совершив первый переезд из длинной череды переселений, венцом которых станет выстроенный на заказ особняк в Лагуна-Хиллз, открывший им путь в высшее общество округа Оранж – элита, хоть и провинциальная.

День отъезда Грега стал для меня настоящей катастрофой. Я не хотела идти прощаться, чтобы не признавать, таким образом, будто все происходит в реальности, а не в кошмарном сне. Я не понимала, как Грег способен радоваться самому худшему, что может произойти с человеком (например, со мной).

– Можно Сэм заглянуть к нам как-нибудь вечером, мама? – спросил Грег. – Я хочу показать ей новый дом.

– Поживем – увидим, Грегори, – ответствовала миссис Ирвингтон.

– А можно ей зайти поплавать? У нас там бассейн, Сэм. Во какой огромный, – добавил он, разведя руки в стороны.

– Грегори, летом у тебя с братом много дел. Не сомневаюсь, и у Саманты тоже. Отсюда до Ньюпорта надо долго добираться на машине. Мы, конечно, еще посмотрим, но не хочу, чтобы ты особенно на это рассчитывал.

– А если ее подвезет мама?

И мама – благослови Бог ее доброту! – за руку приведшая меня попрощаться, прекрасно понимая, что миссис Ирвингтон спустит на нее всех собак, сказала то, что было так нужно нам с Грегом:

– Охотно привезу к вам Саманту. Или заеду за Грегом и привезу его сюда поиграть со старыми приятелями. И Майкла тоже, если захочет.

– Как мило с вашей стороны, Тереза. Прелестно, что у вас так много свободного времени. Но, откровенно говоря, летом мы будем очень заняты.

– Но, мама…

– Никаких «но», молодой человек. Сегодня предстоит многое сделать. Лучше тебе прямо сейчас попрощаться с Самантой.

– Сейчас? Но ведь еще только утро. Ты говорила, у нас весь день уйдет, чтобы погрузить вещи в фургон. Ты сказала, что…

– Грегори, не заставляй меня повторять.

И тогда мама, благослови ее Господь еще раз, попросила у них новый номер телефона, чтобы я могла через пару дней позвонить и передать привет.

Миссис Ирвингтон сказала – телефон еще не установили. Как только установят, она нам сразу позвонит. Еще она добавила, что удивлена реакцией Грегори на переезд – мальчик так радовался новому, лучшему дому, возможности плавать в собственном бассейне, и каждый день бегать на пляж, до которого рукой подать. Она повторила, что нам пора прощаться.

Восемь лет от Грега не было ни слуху, ни духу.

 

Глава 2

Первые переселенцы пригласили индейцев в День благодарения, желая пообщаться с кем-то, кроме родственников

Стоя во дворе, я поливала мамины цветы, когда услышала звук приближающегося мотоцикла. Закончив высшую школу две недели назад, я понемногу впадала в депрессию, ибо не имела ни малейшего представления, кем хочу работать. Непостоянный, как погода, приятель Ник, не особенно мне и нравившийся, уехал с родителями на каникулы, и я получила четырнадцать дней передышки от постоянного изобретения новых причин, почему я не хочу «принадлежать ему полностью», прежде чем он уедет учиться в Беркли.

Для спокойствия родителей я поступила в местный общественный колледж, но никак не могла решить, какую специальность выбрать, помимо обязательных предметов. Молодая, с кипучей энергией, я все хотела попробовать и ни на чем не могла остановиться, пока не услышала звук приближающегося мотоцикла.

Остановившись у забора соседнего дома, парень слез с мотоцикла. Я старательно притворялась, будто смотрю в другую сторону, но как только мотоциклист снял шлем, узнала его в ту же секунду.

– Грег! Грег Ирвингтон!

– Саманта?

– Сэм! Сколько раз повторять!

Боже, ну зачем я это сказала? Как это прозвучало – смешно или склочно?

– Сэм? Это же мальчишечье имя.

– Вовсе нет. Даррин всегда называет Саманту Сэм.

– Ну, Даррин – известный отстой.

Он принял шутку (спасибо, Боженька, постараюсь больше не грешить!). Однако я тут же забыла об обещании, заглядевшись на восемнадцатилетнего Грега: больше всего на свете мне захотелось съесть его вместе с косточками. Высокий парень, стройный, но мускулистый. Никто не счел бы Грега эталоном классической красоты из-за крупного, слегка крючковатого носа, зато его большие голубые глаза и густые вьющиеся волосы! Дьяволу душу заложила бы за такие волосы! Однако не это мгновенно привело эрогенные зоны в боевую готовность: Грега по-прежнему окружала некая особая атмосфера, начальственная манера держаться, ощущавшаяся даже когда он стоял неподвижно плюс самая сексуальная походка, какую мне доводилось видеть.

Хотя и это не главное. Это все детали… Нет, положительно не могу выделить что-либо конкретное, отличавшее Грега от других и заставлявшее теплеть мое сердце и филейные части. Просто он на меня так действовал. Держу пари, если спросить Джульетту, что она нашла в своем Ромео, в ответ прозвучало бы примерно то же: «Не знаю, но в нем что-то есть».

Грег стоял передо мной, совсем близко. Из головы вылетели последние мысли.

– Ну… э-э-э… – удалось мне выдавить, несмотря на состояние полной прострации, – что привело тебя в нашу глухомань?

– Приехал взглянуть на старое гнездо. Тут все точно так же, как восемь лет назад.

– О, здесь ничего не изменилось, можешь мне поверить. Старый скучный городишко. В Ньюпорте, наверное, куда лучше.

– Мы уже несколько лет как переехали в Лагуна-Хиллз.

– Ничего себе! Небось, живешь в двух шагах от пляжа?

– Жил.

– Как так?

– Уехал несколько лет назад. Насовсем.

– Уехал?!

– Ага. Не смог больше терпеть.

– Уехал, значит. Насовсем. Вот прямо так взял и уехал?

Подумать только, самый бесстрашный и хладнокровный человек во Вселенной стоит на нашем дворе в обтягивающих джинсах…

– И чем собираешься заниматься? – спросила я одними губами.

– Для начала думал проехаться. Не хочешь составить компанию?

Я не спросила, куда поедем, и не поинтересовалась, когда вернемся.

– Только сумочку возьму, – вот и все, что я бросила на бегу.

Через час, сидя на причале спасательной станции Хантингтон-Бич, мы курили и потягивали пиво – благодаря коварным Греговым козням какой-то мужчина согласился купить для нас пару бутылок. Тот факт, что Грег курит, я восприняла как несомненный знак свыше: значит, сама судьба предназначила нас друг другу. Я была совсем юной и не знала – злая карма готовит очередной удар.

Между затяжками и глотками Грег рассказал, почему уехал из дома. Несмотря на неважные оценки, родителям удалось пропихнуть его в частный колледж искусств в северной части Калифорнии. Заявление Грега о том, что он не станет тратить четыре года на колледж, произвело эффект разорвавшейся бомбы. Грег не желал быть ни адвокатом, ни доктором и не собирался работать в девелоперской компании отца. Он мечтал стать автомехаником. После продолжительной семейной дискуссии на тему юных увлекающихся натур Грег побросал кое-какие вещи в брезентовую торбу и хлопнул дверью.

Как об удачной шутке Грег рассказывал, что отец заперся в «берлоге», когда сын предложил ему отправиться ко всем чертям, и смотрел бейсбол, потягивая скотч, будто ничего не произошло. Мать же ходила за сыном по пятам, умоляя передумать, и никак не могла понять, почему Грег уперся и не хочет посещать колледж. «Ведь не учебой единой, сыночек, в колледже полно развлечений, там подходящий круг общения…»

Мы невольно застонали, представив себе общество, являющееся, по мнению миссис Ирвингтон, подходящим.

– Где собираешься жить? – поинтересовалась я, когда Грег закончил рассказ.

Он пожал плечами:

– Придумаю что-нибудь. У меня есть деньги – подарок на окончание школы. И за машину кое-что выручил.

– У тебя и машина, и мотоцикл?

– Байк, Сэм. Всегда называй его «байк».

– Простите, ваше крутейшество.

– Я, можно сказать, для этого сюда приехал. Обзавелся байком сразу после отъезда – родители об этом и слышать не хотели, но я продал машину, купленную на окончание школы. Автомобиль был оформлен на мое имя – родители хотели привить мне чувство ответственности. – Он отхлебнул пива. – Что-то не заметно, чтобы план сработал так, как они надеялись.

Слов нет, как клево!.. Ведет себя как настоящий взрослый. Продал машину и купил мотоцикл, пардон, байк. Вскоре снимет квартиру, будет за нее платить, приходить и уходить, когда захочет. Все прелести свободы взрослой жизни.

Я легко могла проговорить с Грегом до рассвета, но к полуночи на пляже стало свежо. Потребность помогать заложена в моем характере. Сказав, что уже поздно звонить старым приятелям и напрашиваться к ним ночевать, я предложила потихоньку проскользнуть ко мне домой. И… ничего не было, кроме объятий-поцелуев. Не то чтобы Грег не пытался или я не хотела, но через стенку спали родители, и идея показалась мне слишком вызывающей.

Несколько дней спустя он нашел работу на бензозаправке и свел знакомство с парнем, подыскивавшим второго жильца, так как ему было дорого одному платить за комнату. В первый же раз, когда сосед по комнате уехал на выходные, я, ни минуты не колеблясь, переспала с Грегом.

Мы встречались два года. Казалось, у нас есть все: дружба, смех, отличный секс и, конечно, вечная неумирающая любовь, которая переживет Вселенную. О будущем мы не заговаривали, однако я не сомневалась: нам суждено быть вместе до конца дней. Вероятно, стоило об этом поговорить…

Я не могла до вечера валяться в постели, думая о Греге, хотя по многим причинам это было гораздо приятнее, чем проводить день в кругу семьи. Но выбора не было – сами понимаете, День благодарения.

Мама живет в двадцати минутах ходьбы, я – ее единственное чадо, поэтому по большим праздникам от визита к мамуле не отвертеться. Это закон. Разумом я понимаю, в законодательстве ничего такого не прописано, но где-то на уровне желудка чувствую – это все-таки закон. Если в праздник я не покажусь у мамы, на пороге появятся полицейские, прикажут закрыть рот и следовать за ними. Мне не зачитают права, потому что прав у меня не будет. Суд окажется скорым, и в вердикте я не сомневаюсь: виновна по всем пунктам! Затем меня публично казнят, причем событие будет транслироваться платными телешоу по всему миру в назидание неблагодарным детям. О последнем обеде, положенном приговоренным, я могу забыть.

Порядок празднования Дня благодарения у нас почти не отличается год от года, и участники одни и те же: дядя Верн, тетя Марни, мама и я – все, что осталось от семьи в южной части Калифорнии. Унылый пейзаж. Кузен Томас, сын тети Марни и дяди Верна, в свое время благоразумно переехал в Орегон.

У мамы мне полагается быть не позже половины одиннадцатого, хотя за стол мы сядем не раньше трех пополудни. Большую часть дня мать и тетка Марни проводят на кухне – стратегическом плацдарме, куда имеют доступ лишь опытные профессионалы, к коим я не имею чести принадлежать. Нас с дядей Верном оставляют развлекать друг друга. Это непросто: из дядюшки слова клещами не вытащишь, он ужасный молчун, а я не волшебница, поэтому большую часть дня мы смотрим телевизор.

Несколько лет назад в День благодарения по местному телеканалу с утра до вечера крутили «Сумеречную зону», и время пролетело незаметно. Правда, я не могла отделаться от жутковатой мысли, будто герои сериала, включая инопланетян, кажутся куда нормальнее моей семейки. Однако недавно права на «Сумеречную зону» выкупил какой-то кабельный канал, и теперь праздник пропадает зря. Мать отказалась платить за кабельное, утверждая, что это телевидение должно доплачивать нам за просмотр рекламы каждые пять минут. Насчет оплаты я с мамой согласна, правда, к телевидению у меня несколько иные претензии. Это один из немногих вопросов, по которому нам удалось прийти почти к единому мнению.

Единственная праздничная традиция, которую я свято соблюдаю – повторение коротенького заклинания, звучащего примерно так: не позволю кровным родственникам портить мне кровь, постараюсь принять близких такими, как есть, не допуская, однако, посягательств на целостность собственной личности и свои взгляды; установлю разумные границы, стараясь вести себя не вызывающе – как взрослая, а не как обиженный ребенок, и постараюсь отогнать мысль, будто в роддоме меня отдали не тем родителям.

Многократное повторение подобной мантры вселяет надежду и дает уверенность. Вера в себя живет еще минуты три с половиной после того, как я переступаю порог маминой квартиры.

Нынешний год не стал исключением. Приехав за две минуты до назначенного срока, я увидела в гостиной дядюшку Верна, уже усевшегося перед телевизором, сказала «привет» и выслушала изобретенную дядей специфическую форму приветствия. Людям, не принадлежащим к нашему племени, трудно понять его язык, но я правильно истолковала ответ, расшифровав, что дядюшка тоже сказал «привет». Многие находят, будто дядя Берн слегка не в себе, ведь от него слова не добьешься, но лично мне он кажется приятным исключением из общего правила. Вот бы остальные члены семьи последовали его примеру! Не то чтобы дядя не издает ни звука: через равные промежутки времени он испускает долгие тяжкие вздохи, и от них становится уютно, как, скажем, в присутствии старой немецкой овчарки, живущей в семье с тех пор, как вы себя помните.

Сложив в единую картину отрывочные сведения, я пришла к мысли, что дядя страдает посттравматическим стрессом после войны в Корее – он участвовал в боях за водохранилище Чосин. Учась в колледже, я имела глупость восхищаться дядюшкиной биографией. Ужасно… В то время солдатам, вернувшимся из Кореи, предлагалось засунуть свои воспоминания подальше и примириться с положением вещей. Не сомневаюсь, дядя умер бы от унижения, заикнись я на эту тему, поэтому предпочитаю ее не затрагивать.

Я уже хотела пройти в зону боевых действий у кухонной плиты, когда услышала знакомую мелодию заставки к сериалу и, повернув голову, увидела на экране начальные титры очередной серии «Сумеречной зоны»– оказалось, к маминому телевизору подключили видеомагнитофон. Интересно, это в аду заморозки или у меня галлюцинации? На протяжении пяти лет я настойчиво предлагала матери видеомагнитофон на Рождество, и каждый раз она отмахивалась: современные фильмы слишком дрянные, и не стоит и стараться. Мысль о том, что дядюшка Берн настолько заинтересовался видиками, что приобрел один из них, казалась дикой. Я давно подозреваю: дядюшку вполне устраивает смотреть в пространство, пока не позовут обедать или вообще до скончания времен.

На полу красовалась горка видеокассет с аккуратно наклеенными ярлычками с кратким и точным описанием серий «Сумеречной зоны». До меня дошло – во-первых, дядюшка надписал кассеты, придумав названия не в бровь, а в глаз: «Жадные родственники получают новые лица», «Космонавт терроризирует малышей-инопланетян», «Смерть путешествует автостопом», «Марсианин на автобусе». Читая, я сразу понимала, о какой серии идет речь.

Во-вторых, он записал мои любимые серии. Неужели две-три фразы вроде «О, вот эта классная», которые мне случилось проронить за долгие часы молчания, привлекли его внимание и несколько лет дядя о них помнил? С испугом и недоумением я подумала: неужели дядюшка Верн мне симпатизирует?

Растрогавшись, я едва не кинулась ему на шею с восторженным воплем, но с дядюшкой Верном такие номера не проходили, поэтому я сказала, что сейчас вернусь и что снова посмотреть «Сумеречную зону» исключительно приятно. Дядя кивнул и, когда я направилась в кухню, на своем особом языке попросил захватить для него пива.

Осторожно приблизившись к кухне, я услышала приглушенные голоса тетки и матери, споривших, в какую из салатниц класть ямс, а куда накладывать картофельное пюре. После тридцати с лишним Дней благодарения могли бы выяснить это раз и навсегда… Когда-то я пыталась помогать на кухне, но каждый раз это заканчивалось катастрофой. Тетка и мать выработали особую систему, доведя ее до совершенства и отточив до мелочей, на что у них ушел остаток двадцатого и начало двадцать первого веков, так что постороннему нечего было и пытаться вникнуть в сложный ритуал.

По какой-то причине – возможно, потому что мать привыкла спорить почти с каждым моим решением, – я являюсь воплощением маминого разочарования в жизни, живым и дышащим символом всего, чего ей не удалось добиться и что не соответствовало ее ожиданиям, – брак, южная Калифорния, жизнь, мир и я, Саманта Стоун, единственное дитя, способное достичь значительных высот, приложи оно хоть малейшие усилия в нужном направлении.

Поглощенные спором, мать и тетка не заметили, как я приоткрыла дверь. Я наблюдала за ними, переполняясь сентиментально-теплыми, праздничными чувствами. Дядя Верн, записавший для меня «Сумеречную зону», и две сумасшедшие, до хрипоты спорящие по поводу каждой мелочи праздничного обеда, – вот моя семья без прикрас, с маниями и дефектами.

– Ведь отлично знаешь, Марни, картошки больше, чем ямса! Кладем пюре в эту салатницу.

– А ты вечно забываешь, что к ямсу подается подливка из алтея. Ей требуется место.

– Не так уж много места требуется подливке. Меньше, чем картофельному пюре.

– Хорошо, но если растаявший алтей потечет через край, я не виновата.

– Клади меньше алтея. Вечно ты наваливаешь целую гору!

– Но именно алтей придает ямсу вкус!

Это могло длиться бесконечно, поэтому я решилась перебить их жизнерадостным приветствием.

– Тетя Марни, вы видели, что сделал дядя Верн? – ласково спросила я.

– Что он еще натворил? – насторожилась тетка.

– Дядя записал десяток серий «Сумеречной зоны», сейчас мы будем их смотреть.

– Ах, это, – отмахнулась тетка. – Он меня чуть с ума не свел. Каждую неделю брался за программу и дотошно выяснял, какие серии будут показывать. Затем составил список серий, которые будет записывать. Не важно, что по телевизору шли передачи, интересовавшие меня. Что вы, нет ничего важнее «Сумеречной зоны». Ей-богу, я убить готова эту женщину, вот просто пристукнуть ее хочется.

Я понятия не имела, какую женщину она имеет в виду и при чем тут «Сумеречная зона», но надеялась – терпение и настойчивость помогут пролить свет на эту загадку.

– Какую женщину? – поинтересовалась я.

– Нашего стоматолога. Знаешь манеру дантистов разговаривать с тобой во время лечения зубов? Когда ты не в состоянии отвечать и к тому же страстно хочешь, чтобы они побыстрее закончили?

– Да, конечно.

– Так вот, не знаю почему, но во время лечения зубов она пудрила Верну мозги, болтая, что записывает на видео любимую «мыльную оперу», так как ее показывают днем, когда она на работе, а вечерами смотрит. С этого и началось: ни дать, ни взять второе пришествие наступило. Выходит Верн из кабинета в приемную, где я его жду, и заявляет: мы должны купить видеомагнитофон и подключиться к кабельному телевидению, ведь, по словам гениального стоматолога, по одному из кабельных каналов идет «Сумеречная зона». Я говорю: «Для чего записывать? Если у нас будет кабельное, почему просто не посмотреть сериал, когда его показывают?» Он отвечает, что хочет приберечь хорошие серии ко Дню благодарения. Спрашиваю: «Какого дьявола! Что может быть общего у Дня благодарения с «Сумеречной зоной»?» Вразумительного ответа я так и не добилась. Уверяю тебя, эта ненормальная космическая музыка мне уже снится.

– Разве вы не помните, тетя Марни? В День благодарения мы с дядей Верном много лет смотрели «Сумеречную зону». По местному каналу сериал крутили нон-стоп.

– Ах, вот как. – Тетка надула губы. – Мы с твоей матерью слишком заняты приготовлением обеда, чтобы замечать, что вы там смотрите по телевизору. Одно я знаю наверняка: если даже до конца жизни я не услышу ни слова о «Сумеречной зоне», этого будет недостаточно.

Я слушала тетю Марни, и скудное веселье, которого можно ожидать от праздника, понемногу испарялось. Теплые чувства остывали с рекордной быстротой, и, как по графику, ободряющее заклинание потеряло силу, превратившись в зыбкое воспоминание. Выйти, что ли в патио курнуть…

– Я на минутку, – пообещала я матери и тетке.

– Куда это ты собралась? – с подозрением осведомилась мать, словно я замышляла бегство.

– Выйду покурить.

– Разве вы с дядей не смотрите телевизор? Берн столько для тебя сделал, так беспокоился, записывая сериал.

– Да уж, – ввернула тетка Марни, – исключительно дли тебя.

Две минуты назад они об этом не знали, но моментально сориентировались и подняли на щит. Не перестаю удивляться: какими бы чудными родственники мне ни казались, они считают себя абсолютно нормальными. Может, это мне пора сходить провериться? Люди с психическими проблемами считают себя здоровее здоровых. Может, я психопатка и маньяк и не подозреваю об этом? Подобные мысли начинали одолевать меня каждый раз, когда я проводила в обществе родственников более получаса.

– Через пару минут вернусь, – покорно пообещала я, взрослая женщина, своей мамочке.

– Когда же ты бросишь эту мерзкую привычку? – долетело мне вслед, причем в интонации ясно чувствовался праведный гнев бывшей курильщицы.

– С завтрашнего дня, – отозвалась я.

Уже закрывая дверь, я услышала, как мать добавила:

– Знаешь, сколько раз я от нее это слышала?

– Боже, помоги нам, если она бросит курить! – ужаснулась тетка. – Помнишь, какой она тогда становится?

Усевшись, я сердито выпустила струю дыма. Да, я неоднократно бросала курить, но все еще курю. И что? Разве не является материнской обязанностью, частью, так сказать, родительского контракта, верить в ребенка, каким бы он ни был? Родители Джона Хинкли, покушавшегося на жизнь президента, верят в сына, несмотря ни на что. Моим худшим поступком стала ложь в резюме, но нельзя же считать это преступлением: Господь видит, как менеджеры по персоналу цепляются к опыту и образованию.

Я снова напомнила себе – в который раз, – что уже взрослая и могу выбирать. Через несколько часов увижу Грега. Меньше всего мне хочется предстать перед ним взвинченной стервой, да еще по-детски обиженной на весь свет. Не позволю родне испортить мне настроение! Для этого необходимо покурить.

Остаток утра и начало дня прошли гладко. Мы с дядюшкой Верном наслаждались сериями «Сумеречной зоны», уминая чипсы с соусом. Каждый час я выходила на крыльцо покурить. Мама терпеть не может, когда я курю на крыльце, но мне не хотелось ходить мимо кухни. Ей-богу, командующие армией инопланетян чувствовали себя спокойнее перед вторжением в Нормандию. На крыльце я проводила время с пользой: (1) теряясь в догадках, о чем это Грег хотел со мной поговорить, и (2) вспоминая, как здорово нам было вместе. Курение – чрезвычайно полезная привычка для выдающихся мыслителей вроде меня.

День шел. Мама и тетка сновали между кухней и столовой, сопровождая процесс краткими репликами. Я легко могу сказать, к какой станции подъезжает экспресс «День благодарения», послушав объявления, вырывающиеся у хозяек. Когда одна из них сообщает, что стол почти накрыт и остались последние штрихи, значит, до обеда еще около часа. Из кухни выносят масло и клюквенный соус – значит, скоро начнутся ожесточенные споры о том, сочетаются они друг с другом или нет. Затем откроются ежегодные дебаты по поводу того, нужно или нет оставлять индейку на кухне, подав к столу несколько ломтиков, но, в конце концов, стороны приходят к соглашению, что День благодарения не будет Днем благодарения, если на столе не красуется индейка.

Решив вопрос с героиней дня, они отступят в кухню мять картофельное пюре, готовить подливку, сдабривать бобы маслом, подогревать булочки, доставать тарелки и приборы, водружать индейку на блюдо, после чего начнется финальное наступление на обеденный стол, называемое «самыми последними штрихами к праздничному обеду», венчающими «последние штрихи».

При приближении времени «Ч» тетка или мать отберут у нас остатки чипсов и соуса, требуя, чтобы мы не портили аппетит. Так как мы целый день отъедали физиономии чипсами, запивая их попеременно то пивом, то газировкой, предупреждение можно считать слегка запоздавшим. Несмотря ни на что, мы с дядюшкой Верном всегда отдавали должное праздничному угощению, ведь, как ни сходи с ума по поводу приготовлений, приходится признать – индейка-с-праздничными-прибамбасами удается матери с теткой бесподобно.

Когда все готово, обе появляются из кухни – разгоряченные, уставшие и страшно довольные собой. Они и только они привели в дом праздник – эту извечную тему они станут подробно обсуждать и вертеть так и этак в течение всего обеда.

В начале четвертого мы, наконец, приступили к обеду. Каким-то чудом матери с теткой удалось втиснуть на столешницу больше еды и тарелок, чем стол мог выдержать по законам физики, но зрелище получилось замечательное. Не парадный блестящий обед, но уютный домашний стол, какой полагается накрывать в День благодарения. Заняв место во главе стола, мать изготовилась разрезать индейку. По некой таинственной причине дядюшка птицу никогда не резал, что было довольно странным, учитывая четкие представления матери и тетки о том, как надлежит поступать леди, а как – джентльменам. Дядюшкина причуда никогда не обсуждалась. Никогда. Однажды я спросила мать, почему после смерти отца именно она, а не дядя Верн, взяла на себя труд разрезать праздничную индейку. На лице мамы появилось хорошо знакомое мне выражение: прости, не слышу твоего вопроса, ибо речь идет о том, чего не существует в природе, а если бы и существовало, хотя не существует и никогда существовать не будет, то все равно это было бы не твое дело. Такое вот выражение лица.

– Мамуля, запах изумительный, – сказала я, решив с самого начала взять правильный тон.

– Спасибо, Саманта. Поблагодари и тетю Марии – без ее помощи я никогда не смогла бы все приготовить.

– Спасибо, тетя Марни.

– Ну что ты, Саманта, не за что. Рада быть полезной.

– И вам спасибо, дядя Верн, – добавила я. Дядюшкины веки дрогнули. Впервые за много лет к нему обратились за праздничным столом, сказав что-то, кроме «Передай-ка бобы, будь любезен». Сбитые с толку мать и тетка удивленно приподняли брови: спасибо дяде Верну? За что? Верн не принимал участия в готовке.

– Мы прекрасно провели время за просмотром «Сумеречной зоны», любезно записанной дядей, – пояснила я.

– Неужели? – удивилась мать, подняв вверх нож, а тетка подозрительно уставилась на дядюшку. С каких пор дядя Верн научился хорошо проводить время? Вдруг он вкушает от всяческих наслаждений, а ей ничего об этом не известно?

– Прекрасно, – сказала она, нахмурившись.

– Мы с дядей Верном всегда отлично развлекаемся, – продолжала я. – После обеда сходим куда-нибудь, возьмем пива, если повезет, подцепим пару горячих цыпочек…

На секунду губы дяди Верна вроде бы дрогнули в улыбке, но он тут же принялся за дело, гарантировавшее, что внимание собравшихся вновь обратится на то, к чему ему полагается быть прикованным: взяв одно из блюд, дядя принялся складывать снедь себе в тарелку.

– Знаешь, Саманта, – сказала мать, снова принимаясь резать птицу, – лучше передавай-ка порции. Еды много, не есть же все холодным.

Ф-фу! Общий вздох облегчения и возвращение жизни в привычную колею. Пора выбросить из головы дурацкую историю с «Сумеречной зоной».

– Помню, помню, Саманта, тебе ножку, – уверенно сказала мать, – а еще? Какого тебе мяса – белого или темного?

Можно подумать, у матери список гостей на пятьдесят человек и невозможно запомнить, кто что любит. На протяжении четырнадцати лет, с тех пор как умер отец и кузен переехал в другой штат, мы собираемся вчетвером, и все предпочитают белое мясо. Ножек я не ем с десятилетнего возраста.

– Мне и Верну белого мяса, – встряла в разговор тетя Марни, словно впервые заявившись к Стоунам на День благодарения.

– Я бы тоже съела белого мяса, мама.

– Ты уверена? Я оставила ножку специально для тебя.

Препирательства заняли несколько минут, но мне все же удалось убедить мать, что я достаточно взрослая и могу есть белое мясо. Каждый год мы затеваем этот спор – ревностно хранимая традиция. Правда, в этом году я решилась на маленькое отступление: решив не воевать с матерью, я положила себе шпината в сметанном соусе, приготовляемого матерью специально для меня (шпинат со сметаной я ненавижу лет с пяти, когда впервые попробовала эту гадость). Поверх шпината я разложила разнообразную снедь, и он преспокойно растаял под картофельным пюре с подливкой. Представляю, какой жалкой могу показаться читателю – в тридцать четыре года прячу от матери несъеденный шпинат…

Когда с торжественным разрезанием индейки было покончено и перед каждым стояла тарелка с его порцией, мы посидели неподвижно, собираясь с силами. Затем тетя Марни произнесла то, что всегда говорила перед тем, как взять вилку и приступить к еде:

– Ну, разве не прелесть?

– Совершенное чудо, – поддакнула мать.

– Очень вкусно, – добавила я. В прошлом году я сказала «Да, это точно». Представление шло по накатанной.

– Предлагаю тост. – Мать подняла бокал. – За настоящий, традиционный День благодарения!

Тост все знали наизусть.

Мы чокнулись и отпили по глотку вина. Следующим номером шло обсуждение излюбленной темы матери и тетки: современность в подметки не годится прежним временам. Об этом они готовы распространяться часами, из года в год.

То ли я насмотрелась «Сумеречной зоны», утратив и без того хрупкое чувство реальности, или звонок Грега взволновал меня сильнее, чем показалось вначале, но, повинуясь какому-то дурацкому порыву, я решила сбить мать и тетку с привычного маршрута, вбросить мяч в игру – словом, начать спонтанную беседу. Не иначе как у меня случилась белая горячка.

Понимая, что надо действовать быстро, я сказала первое пришедшее на ум.

– Вы читали о собаках в утренней газете? – спросила я.

– О собаках? – ошарашено переспросила мать.

– О собаках? – повторила тетка с еще более озадаченным видом. Мне удалось сбить крейсер беседы с привычного курса, но я понимала: им не понадобится много времени, чтобы опомниться и вернуть разговор в привычное русло. Я решила перехватить инициативу, пока они не успели перегруппироваться.

– Очень интересная статья. Оказывается, собаки чувствуют возвращение хозяина. Я имею в виду, когда хозяину до дома еще мили две. Подходят к двери и ждут.

Мать и тетка смотрели так, словно я вдруг заговорила на суахили.

– Вот как? – рискнула проявить интерес мать, и я восхитилась ее мужеством. Мы никогда раньше не говорили о собаках в День благодарения.

– Знаете, – перебила ее тетка, – ничто не может сравниться с хорошим, традиционным Днем благодарения.

– Это еще не все, – не сдавалась я, стараясь удержаться на завоеванных позициях. – Подождите, вы не слышали самого поразительного. В статье описаны проведенные эксперименты: собаку увозили от хозяина миль на десять, один из исследователей уезжал с собакой, а другой оставался с ее хозяином. Затем в определенное время по просьбе исследователей хозяин произносил кличку питомца, и происходило невероятное: иногда собаки реагировали – лаяли, вскакивали, принимались прыгать, хотя от хозяев их отделяли десять миль. Разве это не интересно?

Обе женщины смотрели на меня безо всякого выражения.

– Очень интересно, – отозвалась мать после паузы. Никуда не деться, я все-таки плод ее чрева.

Тетка поспешила воспользоваться возникшим молчанием и подцепила булочку.

– Смотри, Тереза, – обратилась она к матери, – смотри, какова булочка на разломе. У покупной выпечки такого воздушного теста не найдешь, какие деньги ни отдай.

Существуют мощные силы, непостижимые для человеческого разума. Одной из них является настойчивость, с которой мать и тетка возвращаются к беседе о преимуществах домашней кухни. Тут бы мне и замолчать, воспользовавшись моментом, но я некстати вспомнила – кто не рискует, тот не пьет шампанского.

– Вам не кажется, было бы интересно попробовать? – спросила я.

Снова странные взгляды.

– Что тебе интересно попробовать? – с мученическим видом вопросила мать. Девять месяцев она носила меня в животе, и вот, пожалуйста: все, на что я гожусь – это болтать о собаках.

– Повторить данный эксперимент, – охотно поделилась я идеей. – Одна из нас может взять собаку и уехать куда-нибудь за десять миль. А другая произнесет кличку собаки, и посмотрим, прореагирует ли животное. Проверим, возможно ли это в действительности. Учтите, всем сразу ехать нельзя, одной придется остаться, чтобы позвать собаку.

– Какую еще собаку? – простонала мать, будто у нее заныли зубы.

– У тебя нет собаки, – заметила тетка. – Ни у кого из нас нет собаки.

– Ой! – Тут они оказались правы. – Я как раз думала, может, завести собачку? – неловко добавила я, понимая, что потерпела поражение. Этих дам не остановить. Их дух сделан из стали. Они коварно играли со мной, выжидая удобный момент.

– За собакой требуются уход и забота, Саманта, – строго проговорила тетка. – Как за любым ценным приобретением. Честно говоря, не понимаю, для чего в наше время заводить собак. Надо сидеть дома, чтобы позволить себе содержать пса. Никто дома не сидит. Ты заметила, Тереза? В наше время никто не сидит дома! Полагаю, все заняты работой.

– Верно, – подхватила мать. – Ты обратила внимание, сколько магазинов предлагают готовые обеды ко Дню благодарения? В праздник с утра можно купить обед, а перед подачей на стол разоГрегь. Насколько я знаю, на всей улице только у нас в День благодарения домашний обед.

– Ничего удивительного, – поддержала ее тетка, с явным облегчением вновь ощутив себя в своей тарелке. – Самое возмутительное, некоторые заявляют, будто у них нет времени готовить. Можно подумать, у нас в сутках двадцать семь часов.

Ну, все, понеслось…

– Люди в наши дни не отличают важные вещи от пустяков. Бегут в магазин, покупают готовые обеды да еще, бьюсь об заклад, сервируют их на картонных тарелках, а после удивляются, с чего их дети пристрастились к наркотикам.

Оставляю родственников докапываться до причин критической ситуации с наркоманией. Это у матери с теткой не от бедности воображения, не от недостатка образования или отсутствия всякой надежды, это даже не крик о помощи, это вопль об уважении к обеденным традициям.

– Ты права, Тереза. Как печально… Остается надеяться, Саманта ценит уклад семьи, в которой родилась и выросла.

Вы даже не представляете, до какой степени, тетя Марни.

– Надеюсь, да, – согласилась мать, скромно потупившись.

– Да-да, конечно, мама, я ценю наш уклад. – К счастью, ни мать, ни ее сестра не уловили иронии в моих словах. – Должна признать, сегодня вы превзошли себя в приготовлении картофельного пюре. Оно восхитительно. – Капитулировать, так с хорошей миной, простите за каламбур.

– Все дело в сметане, – посвятили они меня в тайну. Ах – ах, как ошеломила меня эта новость. – У тебя ни за что не получится хорошего картофельного пюре, если не добавишь настоящую сметану. Не молоко, а именно сметану. И настоящее масло. Иначе не стоит и возиться.

– Да, иначе никакого смысла, – подтвердила тетка. – С тем же успехом можно открыть коробку сухого порошка, добавить воды и считать это картофельным пюре, а затем плюхнуть на картонную тарелку и назвать обедом.

Кивнув, я съела еще пюре.

– Саманта, у тебя, кажется, кончился шпинат. – Мать взяла салатницу и протянула мне. – Шпината много. Угощайся.

 

Глава 3

Когда в лесу падает дерево, лес слышит лишь то, что хочет

До того как средства массовой информации открыли бактерии, мытье посуды составляло самую простую часть Дня благодарения, и здесь мой вклад и общее дело даже поощрялся.

Но так было прежде. Первую ошибку я допустила, когда, вытащив рулон фольги из выдвижного ящика, принялась заворачивать индейку, не вымыв предварительно рук стоявшим на страже нашего здоровья антибактериальным мылом, бутылки с которым мать размещает везде, где есть раковины. Разве мне не известно, что на немытых руках может оказаться сальмонелла, чьими бациллами я сплошь засыплю фольгу и индейку? Робкая попытка разрядить обстановку – я напомнила матери, что она шесть десятков лет обходилась без антибактериального мыла и все еще жива, – ей не понравилась. Тогда я попыталась воззвать к логике: даже моих скромных знаний о сальмонелле хватает, чтобы утверждать: вы не можете заразить ею индейку, скорее индейка вас ею наградит. Мать убедить невозможно.

– Саманта, это же нетрудно – вымыть руки. Нужна всего минута. Исследования показали – это наиболее эффективный способ избежать заражения сальмонеллой.

Спорить смысла не имело. Услышанная матерью фраза «исследования показали» означала одно: Господь лично провел опыты и перепроверил результаты.

Я вымыла руки, помогла, чем смогла, но, в конце концов, все-таки пришлось освобождать помещение. Все видимые поверхности сбрызнули антибактериальным спреем: Бог знает, какой опасности подвергались мои легкие, вдыхая частицы просроченного аэрозоля. Я вышла глотнуть свежего воздуха и заодно курнуть.

После обеззараживания кухни мы с азартом приступили к «Яхтци». Не знаю, почему мы всегда играем в «Яхтци» в День благодарения. Для меня это нечто само собой разумеющееся, вроде земного притяжения. Стандартная «Яхтци» не требует особой стратегии: здравомыслящий человек за несколько секунд просчитает возможные ходы противников.

Однако за столом собрались не здравомыслящие люди, а носители моего генетического кода. Партия следовала за партией. После каждого броска костей мать и тетка скрупулезно изучали листок с подсчетом очков. Во время игры полагалось хранить гробовое молчание – раскрывать рот имел право только водящий. Вот пример настоящей техники безопасности – риск возникновения интересной беседы снижался до нуля.

Вечер подходил к концу, скоро уходить, сосредотачиваться на игре становилось все труднее. Мыслями я невольно возвращалась к другому вечеру, который полагала худшим в своей жизни, что, учитывая некоторые достопамятные вечера, можно считать своеобразным рекордом.

Ту фразу Грег бросил небрежно, доедая обед в моей новой квартире. В моей первой квартире. У него даже не хватило совести изобразить волнение или потупиться. Спустя несколько лет в ушах все еще звучат его слова: «По-моему, нам пора поменять партнеров. Не хотим же мы преждевременно превратиться в старичков-супругов!» Заявление сопровождалось широкой улыбкой и подмигиванием. Я тоже расплылась в улыбке и выдавила нечто, сошедшее за членораздельную речь и безразличие к его предложению.

Грег позвонил через пару недель, причем держался так, словно уезжал на каникулы. Приняв игру, я стала вести себя также, когда он звонил или когда мы встречались. Сначала не хотела показывать, как мне больно, затем начала надеяться, что однажды мы вновь будем вместе, и постепенно Грег превратился в доброго приятеля, настоящего друга, всегда готового помочь с переездом или отвезти в аэропорт, а этим поневоле начинаешь дорожить.

Я ходила на свидания, влюблялась в других мужчин, почти приняла два предложения руки и сердца, но в решающий момент, когда требовалось сказать «да» и кардинально изменить жизнь, не могла себя принудить: я не представляла, как через пятьдесят лет сяду завтракать с этим человеком. Каждый раз, когда заканчивался очередной роман, меня тянуло к Грегу. Не то чтобы я с этим не боролась, но быть рядом с Грегом – все равно, что сбросить тесные туфли, пробегав в них целый день, тогда как общение с другими парнями вызывало напряжение. Я продолжала знакомиться, но чем старше становилась, тем больше романтические свидания смахивали на интервью на вакантную должность, ничуть меня не прельщавшую.

У Грега долгое время не возникало серьезных связей. Он пользовался женщинами, как я – сигаретами. Два года назад появилась Кейси, можно сказать, его сестра-близнец или Грег в юбке. После четвертого свидания они стали жить вместе. Я виделась с Грегом все реже и реже и внутренне готовилась получить приглашение на свадьбу. Но около года назад, почти в день второй годовщины их совместной жизни, Грег позвонил мне и спросил, как я отнесусь к предложению поесть пиццы после работы.

Все было очень мило, совсем как раньше, и после нескольких кружек пива Грег признался, что Кейси от него ушла. О подробностях он умолчал, что меня не особенно удивило: нам всегда было о чем поговорить, но некоторые вопросы я по опыту предпочитала спускать на тормозах.

Мы снова стали встречаться, проводя вместе много времени, – так тесно мы не общались с момента расставания: дважды в неделю – пицца или тако после работы, в пятницу вечером – поход в «Богартс», иногда воскресные дневные киносеансы. Я повторяла себе: здесь нет ничего особенного – два приятеля, временно оставшись без любовников, скрашивают досуг в компании друг друга. И пускай с возрастом один из двух приятелей стал еще красивее – морщинки от смеха добавляют мужчине сексапильности, – я тысячу раз напоминала себе: это ничего не значит. Моя цель – быть умницей, наслаждаться общением и не пытаться во всем видеть скрытый смысл. И ни в коем случае не поглупеть настолько, чтобы снова лечь с ним в постель, не говоря уже о том, чтобы, Боже упаси, снова влюбиться в Грега.

Однако разум – еще одно качество, которое, если повезет, достанется мне лишь в следующей жизни. Под бесконечные партии «Яхтци» меня осенило, чем я занималась, пока мы с Грегом жевали тако или развлекались, предсказывая развитие сюжета какого-нибудь фильма. Я ждала.

Третью партию «Яхтци» я и родственники закончили только в полдевятого. Мы всегда играем три раза, не знаю почему. Так у нас заведено. Слава Богу, настало время прощаться и выметаться из квартиры – восемь сорок пять. Я, глупая, предвкушала воскресный вечер, полный удовольствий, которому не помеха ни моя карма, ни моя мать. Божьим недосмотром я кое-что упустила из виду.

* * *

Когда тетка приготовилась заявить о своей победе в двух играх из трех, я выбросила «сюрприз "Яхтци"» и одним махом попала из проигравших в победители, а, следовательно, все, кроме дяди Верна, выиграли по одной партии и абсолютного победителя не оказалось. Поздравив меня, тетка и мать никак не могли успокоиться.

– Это как-то неправильно, – заявила тетка.

– Да, что-то тут не то, – согласилась мать.

– Не то чтобы мне очень хочется выиграть, просто это как-то… – Тетка пожала плечами. В английском языке не хватало наречий для выражения охвативших ее чувств. – Может, сыграем еще раз?

Мама лихорадочно размышляла, обдумывая моральные и этические аспекты предложения.

– Думаю, ты права, – сказала она, наконец. – Одному из нас надо дать шанс выиграть. Это справедливо.

– Точно, – энергично кивнула тетка. – Будет только справедливо, если каждый из нас получит шанс выиграть. Дайте-ка сообразить… Последнюю игру выиграла Саманта, поэтому ей ходить первой.

Тетка сгребла кости в стаканчик и протянула его мне.

– Э-э-э… – вырвалось у меня, когда я принимала стаканчик из ее рук. Глаза обеих женщин обратились на меня, ведь стаканчик с костями вообще-то берут без звука «э-э-э». Можно сказать «мне нужно выбросить пятерки» или «надежда умирает последней», но никак не «э-э-э».

– Э-э-э… – снова сказала я. – Мне, э-э-э, нужно идти.

– Идти? – переспросила мать. – Что значит – тебе нужно идти? Мы играем в «Яхтци».

– Понимаю, но у меня свои планы на вечер.

– Планы?

Всего одно слово совершенно изменило атмосферу в комнате. Я почувствовала себя Галилеем, заявившим священному трибуналу: «А все-таки она вертится!»

– У меня свидание. – Возможно, этого им хватит. Конечно, не такая веская причина, как чрезвычайное положение в стране или стихийное бедствие, но, как известно, свидания порой приводят к браку и появлению детей.

Мать подняла брови:

– Свидание? В День благодарения?

Они с теткой переглянулись: дескать, нас не проведешь.

– Да, свидание.

– С кем?

– С молодым человеком.

– У него есть имя?

Ответ «Грег» явился бы непростительным промахом. По мнению матери, он совершенно не подходит на роль парня, с которым стоит встречаться, не говоря уже о том, чтобы бросить ради него семью в День благодарения. Подходящая кандидатура – приятный молодой человек в костюме и при галстуке, являющийся с букетом цветов в руке и с подобающе кратким визитом, успев, однако, ответить на вопросы о себе, своих планах и карьерных перспективах, а также о происхождении.

Грег, ожидающий в баре, Грег, имевший отличный шанс и разбивший мне сердце, Грег, раздражавший мою мать ревом мотоцикла, Грег, последние четырнадцать лет встречавшийся с разнообразными куколками и кошечками, Грег, которого можно увидеть в любое время, так как его профессия не обязывает просиживать штаны в конторе, Грег, которому нет и не было равных… Грега не посчитают даже отдаленно подходящей партией. Такое признание сочтут оскорблением матери, всей нашей фамилии, а заодно и первопроходцам, когда-то ступившим на американский континент, терпевшим лишения и боровшимся за существование, дабы обеспечить моему поколению лучшую жизнь.

– Да, имя у него есть.

Он не может быть просто знакомым. Ему следует быть достойным во всех отношениях молодым человеком, ради которого допустимо посмотреть сквозь пальцы на неуважение к семейным традициям. У меня не оставалось ни времени, ни сил на борьбу, не говоря уже о победе, против обычаев, чья история насчитывает три десятка лет. Грег ждет меня, и это главное. Наверное, ему, наконец, надоело многолетнее хождение по дамам, и он решил забросить старые привычки. Перебесившись, он согласен оставаться верным одной женщине. Кейси была репетицией, и теперь Грег готов к совместной жизни со мной. Неужели я проведу остаток дней с мужчиной, понимающим шутки, с которым мне абсолютно комфортно, сводившим меня с ума в лучшие и худшие дни? Может, никто на свете не понимает его так, как я, и наплевать. Грег, которого я люблю, – мальчишка, которого я встретила в шесть лет, и таким я вижу его до сих пор, пусть он и стал настоящим красавцем. Мысль о том, что через пятьдесят лет я сяду с ним завтракать, невольно вызывает улыбку: в старости он обещает превратиться в забавного чудака и ловеласа.

– Его имя Алекс, – сказала я.

– А фамилия? – не унималась мать. Короткая пауза.

– Алекс Грэм.

Хорошее, солидное имя, не лишенное блеска и даже намека на тайну.

– И давно вы встречаетесь?

– Не очень.

– Не очень?

– Да. Не очень.

– Отчего он не проводит День благодарения в кругу семьи?

– У него, э-э-э, нет семьи.

– Это почему? – подозрительно осведомилась мать, словно избавляться от родителей – очередная чудовищная традиция, изобретенная нашим ужасным поколением.

– Он сирота.

Гениальный ответ. Несомненное влияние Алекса, открывшего во мне задатки достойной дочери, о которой всегда мечтала мать. Она сразу зауважала Алекса.

– Боже мой, Саманта, ну почему ты нам не сказала? Ты могла пригласить его к нам праздновать День благодарения.

Ну, еще бы. Прекрасный способ навеки завоевать сердце мужчины.

– Бедный молодой человек, – вздохнула тетя Марни, – ему, должно быть, особенно больно в такой день, как сегодня.

– Я подумывала об этом, но, с другой стороны, праздник-то семейный.

– Чем он занимается? – мягко спросила тетка. Какой бы ни оказалась его профессия, он все-таки сирота, лишенный многих благ, доставшихся мне от рождения.

– Он – ортодонт.

– А-а-а-а, – в унисон сказали мать и тетка. Еще одна гениальная находка с моей стороны – доходная и уважаемая профессия, но в отличие от врача без неотложных вызовов. Ортодонт – по определению надежная партия.

– Он разведен? – спросила тетка, а мать бросила на нее одобрительный взгляд. Хороший вопрос. Может, все не так хорошо, как кажется. Вдруг у Алекса большие алименты и дети, отнимающие ценное время, которое ему полагается проводить со мной, чтобы произвести на свет внуков для моей матери.

– Нет.

– Никогда не был женат? – подняла брови тетка. В современном мире даже респектабельный ортодонт может оказаться голубым.

– Сначала он решил добиться определенной стабильности. Ближайшие несколько лет планирует строить карьеру, а уж потом обзавестись семьей.

У обеих вырвался вздох облегчения и удовольствия.

Отлично, Алекс завоевал их сердца. Они выглядели счастливыми, зато мне стало как-то не по себе: я точно знала – наша с Алексом дружба долго не продлится, ибо он суть плод моего воображения.

– Где же вы познакомились? – спросила мать.

– Мама, я с удовольствием все тебе расскажу, но сейчас я рискую опоздать. – Голос обрел уверенность, а колебания и нерешительность исчезли, как не было. Давно следовало придумать Алекса. С Алексом в активе я могу запросто встать и уйти даже с большого семейного праздника.

– Куда вы с Алексом идете?

– О, всего лишь в кино. Мы договорились встретиться в кинотеатре, так что мне, пожалуй, пора, – не хочу заставлять его ждать.

Мать открыла рот, и меня мгновенно бросило в жар: возможно, она разгадала мою хитрость? Я замерла, боясь услышать что-нибудь вроде: «Марни, неужели мы настолько глупы, чтобы поверить этой басне? Зачем респектабельному преуспевающему ортодонту встречаться с Самантой?»

– Я даже не могу дать тебе с собой еды, – пожаловалась мать. – Если пища пролежит в машине, пока вы будете смотреть фильм, она неминуемо подвергнется сплошному заражению сальмонеллой.

– Ничего страшного, мама, заеду завтра и заберу все, что дашь.

– У меня идея получше.

Я ощутила легкую судорогу в животе. Обычно подобная фраза в устах матери ничего хорошего не означала.

– Марни, быстренько наполни две тарелки, а я возьму в гараже сумку-холодильник.

– Но, мама…

– Хватит, хватит, это займет две минуты. В День благодарения у бедняги не было ни крошки нормальной еды. Хорошенько все заморозим, и у парня будет настоящий праздничный обед. Марни, положи ему побольше. Бедняга, небось, не пробовал домашней пищи Бог знает с каких пор.

– Мама!

– Не унывай, Саманта. Где же твое праздничное настроение?

Перемигнувшись с теткой, мать быстрым шагом направилась в гараж, и через десять минут меня торжественно проводили к двери, сопровождая улыбками, похлопываниями по спине и лукавыми намеками на то, во что может плавно перейти прекрасный ужин из остатков праздничного обеда.

Запихнув в багажник сумку-холодильник, я тронула машину с места со смешанными чувствами в душе. Не то чтобы я теперь ночь спать не буду, но лгать собственной семье оказалось как-то неловко. Обычно, отвечая на расспросы родственников, я не шла дальше опущения некоторых деталей, их не касающихся, или туманных намеков, предоставлявших простор для интерпретаций. Сегодня я опустилась до полной и законченной дезинформации. Из благих побуждений – с целью оградить личную свободу, но все равно на душе было скверно.

С другой стороны, обман меня освободил, изменив своему прямому предназначению – завлекать в сети. Но семейка – в своем репертуаре. Всегда впереди, на лихом коне. Не знаю, о чем свидетельствует то, что всякая химера может завоевать любовь, уважение и одобрение моих близких, но это факт. После привычки убирать за собой игрушки Алекс примирил меня с родней лучше, чем любой другой мой поступок за всю жизнь.

В девять с минутами я въехала на парковку перед рестораном «Богартс», уже несколько лет выбранным убежищем от собственной неполноценной семейки из-за прекрасного тесного вонючего бара. Я открыла «Богартс» совершенно случайно. Однажды вечером, возвращаясь домой, я изменила привычный маршрут, объезжая какую-то стройку, и, сделав большой крюк, непонятно как очутилась в Бри, где никогда раньше не бывала. Мне страшно хотелось в туалет (сила моего характера с лихвой компенсируется слабым мочевым пузырем), и я собиралась воспользоваться кабинкой на круглосуточной заправке, но после мелких магазинчиков заметила огни, а затем разглядела вывеску «Богартса».

На первый взгляд в «Богартсе» нет ничего особенного – тесный и темный, а табачная дымка порой становится настолько плотной, что даже я ощущаю дискомфорт. Потертые столы для игры в пул, неудобные стулья и нелюбезный бармен, не расположенный выслушивать рассказы клиентов о том, какие проблемы их замучили. Завсегдатаи бара не вносят особого вклада в жизнь общества, и глобализация экономики, скорее всего, даст хорошего пинка под зад тому немногому, что они в состоянии предложить.

Вначале, войдя в «Богартс», я не слишком хорошо подумала об этой забегаловке. Даже поколебалась, стоит ли идти, куда собиралась, – мысль о том, какой здесь туалет, заставила меня поежиться. Но в тот момент из музыкального автомата зазвучала изумительная музыка – би-би-кинговский шлягер «Мой ежедневный блюз». Я остановилась, слушая песню, и неожиданно заметила, как посетители подтягиваются поближе, прихватив недопитую кружку пива или сделав очередной удар по шару для пула. Подходили не танцевать, даже не то, чтобы сознательно решив послушать блюз, – просто зная, о чем поет этот парень.

Маленький бар начал мне нравиться. Вернувшись из туалета, я заказала пива, выкурила несколько сигарет и поговорила с барменом Риком, оказавшимся ветераном вьетнамской войны. Рик легко мог обходиться без общения с подавляющим большинством жителей страны и обычно выглядел так, словно только что узнал – Налоговая служба США вот-вот нагрянет с аудиторской проверкой. Не знаю почему, но он решил, что я ему нравлюсь. На это я стараюсь реагировать как на лестный комплимент, будто Рик – тонкий ценитель, а я – один из редких шедевров природы, однако порой меня одолевают сомнения: башня у Рика все-таки порядком набекрень. Не исключено, он всего лишь чувствует во мне родственную душу.

Постоянные посетители привыкли ко мне довольно быстро. Общались мы немного, хватало кивка и дежурной фразы «Ну, как там твое ничего?». Иногда, если я приходила одна, мне предлагали партию в пул. Грег, напротив, завоевал всеобщую симпатию с первой минуты, как я привела его в «Богартс», и с тех пор его всегда приветствовали так, словно он вернулся со срочной службы, пройдя ее за границей где-нибудь у черта на куличках.

Большей частью я курила, потягивала пиво и слушала музыку, соглашаясь с Риком, что мир заполонили идиоты. Изредка в «Богартс» забредали женщины. Некоторые, видимо, окончательно потеряв надежду и понятие о стандартах, изо всех сил старались, чтобы здесь их кто-нибудь подцепил. Я– другое дело: я – завсегдатай бара. Изредка кто-нибудь из постоянных клиентов приводил подружку или жену, но им, как правило, в баре не нравилось, и второй раз они сюда не заглядывали.

Войдя в «Богартс», я заметила Грега, стоявшего у стойки с кружкой пива и раскачивавшегося в такт ван-моррисоновской «Нажимая по шоссе». Перед глазами вновь промелькнуло видение, как хорошо нам будет вместе, когда после нескончаемого дня мы встретимся здесь, взяв закуски ассорти и пару пива, и послушаем прекрасную музыку, и обсудим, что происходит в мире, или не станем ни о чем говорить, а будем молча наслаждаться обществом друг друга, а затем вернемся домой и со вкусом займемся сексом. Всего несколько часов прошло после телефонного звонка, а я уже проделала путь от мысли, будто мы всего лишь друзья, к выбору имени для нашего первенца. Черт побери, да разве много супругов созданы друг для друга, а мы с Грегом отлично подходим друг дружке: несмотря на столько лет знакомства и не однажды возникавших в моей жизни других мужчин, при виде Грега я все еще ощущаю стеснение в груди. Люди называют это любовью с первого взгляда и, если уж выпала такая оказия, ради нее можно вынести все. Я могла простоять целую вечность, не сводя глаз с предмета страсти, однако мысль, что я выгляжу законченной идиоткой, вывела меня из ступора.

* * *

– Привет, красавица, – сказал Грег в качестве приветствия. – Как там индейка?

– С индейкой покончено, я свободна как птица.

– Бьюсь об заклад, ты придумала эту остроту еще утром.

– Веришь или нет – прямо сейчас. Экспромт.

Тут я повернулась к Рику сделать заказ: необходимо было хоть на несколько секунд отвлечься от созерцания Грега и пересилить непреодолимое желание радостно ухмыльнуться от уха до уха, что меня не красит.

Вручив мне бокал, Рик не спросил, хорошо ли я провела День благодарения. В «Богартсе» не признают праздников, как официальных, так и неофициальных. Здесь считают – если тебе выпал великий день, о котором не терпится поведать миру, то слушатели найдутся и в другом месте. По моему убеждению, Рик заслуживает правительственной награды за то, что держит бар открытым в День благодарения и на Рождество. Лишь Богу известно, сколько убийств и самоубийств он этим предотвратил.

Грег предложил сразиться в пул, и мы направились к бильярдным столам – ждать. Записавшись на грифельной доске, старый приятель уселся напротив. Вытащив пачку сигарет, я принялась шарить в сумке, пытаясь найти зажигалку.

– Что это ты такой довольный? – непринужденно спросила я, решив пока воздержаться от признания в неумирающей любви. – И сколько это продлится?

– Всему свое время. Огоньку? – Он достал из кармана зажигалку «Бик».

– Спасибо. Кстати, с завтрашнего дня бросаю.

– О Боже, опять…

– Точно так же застонала мать, когда я поделилась с ней своими планами. От подобного отношения я уже кипятком писаю. Мне казалось, я могу рассчитывать на поддержку друзей и родственников.

– Но, Сэм, бросая курить, ты становишься невыносимой. Ты пыталась отказаться от этой привычки девять тысяч тридцать шесть раз.

– Джонни Кэш сидел на героине, алкоголе и сигаретах. Позже он признавался – труднее всего оказалось бросить курить.

– Знаю наизусть. Бросая курить, ты каждый раз кормишь меня этой басней.

– Я еще не бросаю, поэтому напоминаю тебе историю до того, как брошу.

– Ну, это совершенно меняет дело.

– Буду крайне признательна, если хоть кто-то меня немного поддержит. На этот раз я всерьез настроена расстаться с сигаретами.

– Откуда такая решимость?

– Просто осознала, что курю уже двадцать лет, можешь себе представить? Тебе не кажется, будто мы только вчера закончили высшую школу?

– Иногда кажется. Наверное, мы с тобой никак не повзрослеем.

– Ага. Тебе когда-нибудь хотелось вернуться в прошлое и снова пойти в высшую школу, зная все, что ты знаешь теперь?

– Например?

– Например, сознавая, какими глупыми мы были. Вернуться и жить в свое удовольствие, не заботясь о том, что скажут местные сливки общества или капитанши болельщиц.

– Мне и так плевать на мнение других.

– Да ладно!

– Если кому-то я нравлюсь – прекрасно, если нет – да пошли они… Это было и остается моим девизом.

– И ты уже в высшей школе так считал? Ни один старшеклассник до этого не додумается.

– Сэм, я уже в раннем детстве понял: переживать из-за мнения окружающих – пустая трата времени.

В устах многих это прозвучало бы пустой бравадой, но Грег действительно таким и был. Его искренне не заботило мнение других, включая собственных родителей. Пока остальной мир вкушал тепло и радости семейного очага, Грег проводил праздники в дешевом мотеле с очередной только что склеенной девицей или сидел в «Богартсе», потягивая пиво и играя в пул в компании других аутсайдеров. Господи, как я ему завидовала!

Через несколько минут освободился один из столов. Пока мы играли, я подробно отчитывалась Грегу о дне, проведенном в кругу семьи.

– Один положительный момент все же был, – сказала я, скиксовав девятку в угол. Обычно такой удар удается мне без труда, но необходимость поддерживать салонный разговор, когда больше всего на свете хочется узнать, что такое важное Грег хотел сообщить, выводила из равновесия. – Дядя Верн записал серии «Сумеречной зоны» специально для меня. Только представь, для человека подвиг – проронить слово или сдвинуться с места, но ведь поднялся, добыл видеомагнитофон и записал множество серий, которые мы вдвоем и посмотрели. Он даже запомнил мои любимые!

– «Сумеречная зона» в День благодарения? Лучше не придумаешь. Жаль, он не записал несколько выпусков Студжей.

– Каких еще… Ты имеешь в виду «Трех Студжей»?

– Ага.

– Ларри, Мо и Кудряшку? Тех Студжей? Они тебе что, нравятся? Ты это хочешь сказать?

– Студжи – это круто.

Вот и думай после этого, что знаешь человека. Студжи! Такого заявления мне почти хватило, чтобы допить остатки пива и уехать домой. Но через минуту его признание показалось мне даже милым – когда влюблена в парня, решительно все в нем кажется очаровательным. Клянусь, мужчины – счастливейшие сукины сыны во Вселенной.

Грег выиграл две партии из трех. Неписаный закон «Богартса» разрешает играть не больше трех партий, если рядом томятся другие желающие погонять шары. Желающих было хоть отбавляй, поэтому мы прихватили кружки и отошли в сторону. Зазвучала «Уплывай» Рэнди Ньюмена – песня, нравящаяся нам обоим. Мы стояли и слушали. Песня закончилась, наступила пауза. Что-то витало в воздухе. Грег улыбнулся мне как никогда нежно и обнял, чего не делал с тех пор, как мы расстались.

– Знаешь, Сэм, ты лучше всех. Правда.

– Ах, оставьте…

– Я серьезно. Знаешь, что мне в тебе нравится? Ты позволяешь мне валять дурака, но не даешь себя в обиду. Я люблю это в женщинах.

Я вдыхала ликер его дыхания, слыша голос, словно сквозь вату, впервые видя Грега сильно подшофе. Невыносимо трогательно было видеть, как он упился, чтобы набраться смелости сказать мне то, что должен сказать, то, о чем я уже догадалась, – он вновь полюбил меня. Леди и джентльмены, господа присяжные, доказательства ясны и убедительны: звонок с утра пораньше, просьба о встрече, неловкие паузы, сияющая от радости физиономия, беспричинная улыбка, время от времени появлявшаяся на губах, дрожащие объятия и неуклюжая попытка выразить чувства словами.

– Ты лучше всех, – только и сказал он, стиснув меня вторично.

Млеть в его объятиях было невыразимо приятно, но мне не хотелось устраивать представление для завсегдатаев «Богартса». Бог знает, что может случиться, если они воочию убедятся – женщины идут не только на запах денег.

– У меня в машине индейка и пирог, – сообщила я Грегу. – Почему бы нам не поехать ко мне и не затолкать в тебя пару кусков?

– Индейка фаршированная?

– И клюквой осыпанная.

– Идет.

Так как Грег порядком перебрал, я убедила его оставить мотоцикл на стоянке и вернуться за ним утром. Заплатив за выпитое, мы попрощались и ушли в ночь.

Направляясь к машине, я чувствовала себя в начале долгого пути. Кстати, если кто-то скажет, что дорога сама по себе награда, – не верьте, врет как сивый мерин.

 

Глава 4

Окружающие не обязаны делать нас счастливыми. Их задача – отравлять нам существование

Всю дорогу Грег распевал, не закрывая рта, то и дело переключаясь на новую радиостанцию. Ловя песни о любви, он невзначай придерживал меня за коленку и сиял радостной ухмылкой, означавшей, что жизнь прекрасна. Я тоже улыбнулась в ответ, искренне считая, что жизнь налаживается. Подъехав к дому, пришлось приложить массу усилий, чтобы заставить Грега вести себя тихо и не побеспокоить соседей.

Я живу в большом старом спокойном доме. Здание в отличие от меня с характером. Всем жильцам за восемьдесят – почтенные леди и всего два старичка. Все они прожили здесь большую часть жизни. Домовладелец вначале держался мнения, будто я слишком молода, чтобы снимать здесь квартиру, но я не отставала, и он согласился дать мне испытательный срок, поставив условием не включать музыку на полную громкость и не устраивать разнузданных вечеринок, в крайнем случае, заканчивать их в двадцать два ноль-ноль. Я свято соблюдала установленные правила.

Войдя, наконец, в квартиру, я усадила Грега на диван, включила негромкую музыку и удалилась на кухню разогревать в микроволновке индейку и гарнир и вскипятить воды для растворимого кофе. Когда еда поспела, я поставила тарелки на поднос, собираясь поужинать, сидя на диване. Наслаждаться едой, устроившись поудобнее и слушая музыку, – как это легко, естественно и правильно: двое любящих встретились после трудного дня. Покончив с пирогом, мы выпили еще по чашке кофе и выкурили по сигарете. Я ощутила готовность переступить извечный страх быть отвергнутой и испытать унижение. Грег сделал первый шаг, я сделаю второй. Поставив чашку с кофе, я посмотрела Грегу в глаза и мягко заметила:

– Сегодня ты выглядишь на редкость счастливым.

– Я действительно очень счастлив, – улыбнулся он.

– Это прекрасно.

Я обняла Грега и поцеловала его, медленно, словно у нас в запасе целая вечность.

– Ты уверена? – уточнил он, когда мы, чуть отстранившись, взглянули друг другу в глаза.

– Абсолютна.

Встав, я протянула ему руку. Долгое время не решаясь выказать свои чувства, сейчас я не ощущала ни малейшего страха или неуверенности: все казалось совершенно естественным. Грег с улыбкой взял меня за руку, и мы молча направились в спальню навстречу неизбежному.

Не вижу смысла описывать интимные подробности, скажу лишь, что все было волшебно и изумительно, и если бы Боженька действительно меня любил, он позволил бы мне умереть именно там и тогда, на вершине блаженства. Я бы выкурила последнюю сигарету и без сожалений одним выдохом перенеслась в лучший мир. Но, видно, не судьба, с моим-то везением.

– Ты самая лучшая, Сэм, – сказал Грег, протянув мне сигарету.

– В твоих устах это действительно высшая похвала, – сказала я, выпустив сизую струйку дыма, – учитывая жесткую конкуренцию.

Вот тебе прекрасная возможность объясниться. Повернувшись на бок, Грег посмотрел мне в лицо:

– Сколько времени мы знакомы?

– С шести лет.

– Почти всю жизнь.

– Да.

– Мы привыкли говорить друг с другом начистоту, правильно?

– Что верно, то верно.

– Могу я задать тебе серьезный вопрос?

– Спрашивай о чем хочешь.

– Хорошо. Ты, наверное, знаешь меня лучше, чем кто-либо другой, и представляешь, каким козлом я могу быть. Тебе известно, я никогда не был способен на длительные отношения с женщиной. Даже с Кейси. После разрыва с ней я действительно начал считать, что вообще не создан для брака. Но…

– Но?..

– Как, по-твоему, во мне это есть? До конца жизни оставаться верным единственной женщине? Ты веришь, что я смогу это сделать, если… если она… Господи, ты веришь, что я на это способен, Сэм? Только честно.

Боже мой! Боже мой! Боже мой! Да, да, да. Конечно, способен. У нас все получится. Искренне прошу прощения за все дурные слова в адрес моей кармы.

– Грег, мне кажется, ты можешь добиться всего, что задумаешь.

– Я хочу этого. По крайней мере, мне так кажется. Не знаю. С тех пор как я ее встретил, я, словно опьянел.

Несколько секунд до меня не доходило. Затем дошло. С противной тошнотой. Ее? Как это «ее»? Ее, а не меня?

– Мы всего-то несколько раз поговорили, но она заставила меня задуматься о таком, что прежде меня не занимало. Я порывался ей позвонить, затем отстал, побоявшись лезть в чужую жизнь непрошеным гостем и обидеть эту женщину. Меньше всего на свете я хочу ее обидеть, Сэм, но стоит мне подумать, что не увижу ее больше… У нее есть ребенок. Можешь себе представить – чтобы я влюбился в женщину с ребенком? Но мне даже это нравится. Только не смейся, но иногда я представляю милую картинку – мы втроем в зоопарке или где-нибудь еще – и я не ощущаю раздражения. Я даже подумываю завести с ней общего ребенка. Стану ходить в школу на родительские собрания, проверять у детей домашние задания… Поверить не могу – женщина оказалась способна так меня изменить. Но вдруг задача мне не по силам? Не знаю, пригласить ее куда-нибудь и посмотреть, что из этого получится, или бежать как от чумы?

Я почувствовала на себе взгляд Грега. Он явно не понимал, что внутри меня все заледенело. Мужчины порой слепы как кроты.

– М-м-м… – удалось мне сказать.

– Знаешь, я никогда не верил в верность одной женщине. Но, Сэм, дружище, вот произойдет у тебя такая встреча – сразу поймешь, какое это счастье.

– Хм-м-м-м-м…

– Я все же попытаюсь. Я позвоню ей. Вот сейчас поговорил с тобой и понял – так и поступлю. Слушай, я очень надеюсь, что не испорчу этим все дело. Скажи мне, что у меня все получится.

– Ну конечно, – сказала я, каким-то чудом разлепив губы. Раньше мне казалось, что когда сердце перестает биться, должна немедленно наступить остановка дыхания.

– Сэм, с тобой все в порядке? – удивился Грег.

– Просто устала, – отозвалась я. – Длинный день, семья и все такое.

– Тогда давай немного поспим, – сказал он, притворяясь заботливым человеком, неравнодушным к окружающим.

В похвалу себе замечу – сигаретой я ткнула в пепельницу, а не в лживое сердце Грега. Тут он причинил мне еще худшую боль: обнял и привлек к себе.

– Все было чудесно. Я рад – последней женщиной, с которой я подурачился, была ты.

Да уж, велика честь.

– С этого момента, в смысле – если она согласится быть со мной, я стану настоящим праведником.

Я издала неясный горловой звук под названием я-почти-сплю.

– Спи, милая.

Заснешь тут, как же. Я не представляла, как пролежать рядом с Грегом восемь минут, не говоря уже – восемь часов.

– Забыл сказать, как ее зовут, – засмеялся он через несколько секунд. – Дебби. Ее имя – Дебби.

Дебби? Наверное, бывшая капитанша команды болельщиц или другая низшая форма жизни, считающая «поляны» с одноразовой посудой высшим классом, молодящаяся, трижды в неделю бегающая на аэробику с рвением религиозной прихожанки, посещающей службу… Я придумывала все новые унизительные подробности жизни Дебби, пока Грег не заснул. Тогда я встала и вышла в гостиную, где плодотворно провела следующие два часа, мысленно набив себе морду за то, что была такой идиоткой.

Сидя в гостиной в три часа утра, утратив всякую способность разобраться в собственной треклятой жизни, я ничем не походила на девчонку, какой была четырнадцать лет назад. В двадцать лет, кажется, будто прекрасно знаешь, как надо жить. По окончании двухлетнего курса общественного колледжа меня ждало дальнейшее обучение в Государственном университете в Лонг-Бич, не важно, по какой специальности. Подрабатывая официанткой, я кое-что отложила. Кроме того, учащиеся имели право не платить взносы социального страхования до двадцати одного года, а после внезапной смерти отца мама предложила оплатить часть обучения из его страховки – ей очень хотелось увидеть дочь с университетским дипломом.

Однако мысль о продолжении учебы казалась мне невыносимо скучной: я ходила в школу с пяти лет. Мне хотелось жить, черт побери, жить по-настоящему! В голову пришла прекрасная мысль: потратить сбережения на кое-какую мебель, посуду и самое необходимое, съехать на отдельную квартиру, найти работу и жить, как я хочу (можно подумать, кому-то удается совмещать работу и привольную жизнь).

Объявив матери, что дальнейшее обучение абсолютно бесполезно и сперва нужно определиться с призванием, я съехала от нее, едва найдя работу. Мать приводила тысячи доводов, пытаясь удержать меня от такого шага, но ничто не могло поколебать мою решимость: я уже взрослая и знаю, что делаю! Причина такого упрямства и настоящая подоплека моего поступка, которые я стала бы горячо отрицать, заключались в одном: в Греге. Закончив двухгодичные курсы, он получил квалификацию автомеханика, нашел первую настоящую работу и взялся за поиски отдельного жилья без соседей по комнате. Я не хотела ни на минуту откладывать самостоятельную жизнь и не желала, чтобы меня в чем-то опередили. Я подумывала снять квартиру, превратить ее в уютное гнездышко и зажить там вдвоем с Грегом – это логически вытекало из тайного открытия, что дама судьба предназначила нас друг другу.

Для воплощения грандиозной идеи в жизнь предстояло найти приличную работу. Я считала: два года в колледже, скорость печати почти сорок пять слов в минуту и исключительная симпатия ксероксов всех видов и мастей к моей персоне позволят без проблем устроиться на хорошо оплачиваемое место. После четырех недель поисков я остановилась на высокой должности временной секретарши на ресепшене. Не успели высохнуть чернила на заявлении о приеме на работу, как я уже сняла квартиру и с помощью Грега перевезла туда свой нехитрый скарб, пообещав маме подумать о продолжении обучения, когда повзрослею. Мне страстно хотелось попробовать на вкус реальную жизнь.

Через две недели я возненавидела новообретенную должность, а моя привычка приходить и уходить, когда захочется (мечта с шестилетнего возраста), вызывала недовольство начальника. Я рассудила, что могу найти работу и получше. У меня был Грег, а это стоило любых испытаний.

Порой, глядя на молоденьких девочек, я испытываю облегчение оттого, что с моих крылышек уже стерся налет наивности. Но мне не забыть ощущение безграничного счастья, когда я целый день готовилась к встрече с Грегом, обещавшим прийти ужинать. Мы были вместе два года, наслаждались свободой, сбросив иго родительской опеки, и все вроде бы говорило за то, чтобы сделать следующий шаг. Я собиралась выяснить мнение Грега, ловко наведя разговор на эту тему. Мне казалось, он немедленно согласится – наверняка давно подумывает, как бы переехать ко мне. Я еще не знала, что в тот день Грег внес залог за отдельную квартиру. Он проинформировал меня об этом сразу после ужина, а на десерт высказался, что, по его соображениям, нам пора сменить партнеров.

Можно было, конечно, вернуться под отчий кров, продолжить обучение и получить степень бакалавра, но это казалось слишком унизительным. Я провела бы вечность в аду, отделяй меня от рая необходимость признать, что мать в чем-то оказалась права. Поэтому я продолжала работать на своей богопротивной должности, пока однажды не почувствовала – больше не могу. Три месяца показались поистине бесконечными.

После этого я пробовала себя в различных занятиях: от продавщицы продуктов гриль и «обедов на колесах» до горничной в мотеле, официантки и продаж по телефону, почти потеряв надежду, что у меня вообще есть призвание и что я в состоянии зарабатывать на жизнь, не доводя до белого каления себя или сотрудников. Мест работы в моем резюме перечислялось больше, чем в «Желтых страницах».

Но однажды, когда моя карма, видимо, задремала, мне удалось насмерть удивить себя, найдя работу, не вызвавшую непроизвольного отвращения: в одном из универмагов с системой скидок требовался детский фотограф (объявление помещалось в моем любимом разделе – «Опыт работы не обязателен»). Все, что от меня требовалось, – нажимать кнопку и убеждать как можно больше людей приобрести снимки. Интуиция верно подсказывала, когда следует нажимать на спуск, к тому же я сразу видела, как усадить того или другого малыша. Достаточно было лишь взглянуть на девочку, и я понимала, как именно ее надо снимать, чтобы фотография получилась удачной. Иногда я даже забывала о времени: то у меня получалась особо удачная композиция для группового снимка, то с изумительной верностью удавалось выразить личность ребенка…

Всерьез увлекшись фотографией, я не без маминой помощи вернулась в общественный колледж, через два года получила справку о том, что прослушала курс фотодела, и начала карьеру, фотографируя свадьбы подруг, пробуя себя в портретной фотографии и других жанрах. Через несколько лет заработка стало хватать на жизнь. В глубине души я мечтала сделать исключительный снимок, который заставит зрителей буквально онеметь от эмоций, и однажды мне удалось вплотную приблизиться к мечте и довести до полуобморочного состояния подружку невесты.

Порой я гадаю, как повернулась бы жизнь, согласись я учиться на бакалавра: несмотря на скуку, веявшую от классных комнат и семестровых контрольных, учеба меня все-таки интересовала.

К пяти утра я покончила с составлением собственной мартирологии: не то чтобы успела посожалеть обо всем, просто глаза уже слипались. Я предпочла бы взять одеяло из шкафчика в холле и прикорнуть на диване, но это вызвало бы расспросы и подозрения с утра пораньше. Пришлось на цыпочках вернуться в спальню, проскользнуть в постель и улечься, отодвинувшись от Грега как можно дальше, чтобы только не скатиться на пол.

Примерно в семь утра меня разбудили ужасные звуки. Грег, этот сукин сын, посмевший влюбиться в кого-то, кроме меня, во всю мощь собственных легких насвистывал в ванной «Кареглазую девушку». У меня-то глаза голубые…

Любой индивид, обладающий малейшим чувством справедливости, согласится – Грег заслуживал немедленной смерти, но я понимала: такую неудачницу схватят на месте преступления с окровавленными руками и осудят на казнь, причем к моменту завершения судебной процедуры электрический стул снова введут в обиход. Поэтому я направила ярость в более позитивное русло, решив как можно скорее избавиться от Грега. Когда он вышел из ванной, я уже оделась, заправила кровать, а растворимый кофе залила кипятком.

– Доброе утро, радость моя, – сказал Грег, сжав меня в объятиях. – Не хочешь еще разок на дорожку? Последний шанс.

При этом он вовсе не хотел меня оскорбить. У него такая манера благодарить дружище Сэма за помощь, и он искренне считал – я забуду о сексе, едва отряхнувшись, в точности как он сам. И все же, не удержи меня мысль о карме, не избежать бы Грегу Ирвингтону насильственной смерти, причем для опознания трупа пришлось бы заказывать идентификацию по зубам.

– Не выйдет. – В ответе я позволила проскользнуть нотке убийственной ненависти. – У меня сегодня куча дел.

– Ах да, памятная дата.

– Почему памятная?

– Великий день объявления независимости от табака.

– Я еще не решила окончательно. Может, брошу курить после праздников.

– Вот и чудесно. Пусть Рождество остается мирным праздником! – И он с любовью улыбнулся мне, бессердечный ублюдок.

– Ну что, выпьешь кофе перед уходом? – поинтересовалась я.

– Не терпится от меня избавиться? Уж не на свидание ли опаздываешь?

– Угадал.

– Вот как? Так, может, проведем один из праздничных дней вчетвером?

Отлично придумал! Я охотнее пробегусь по горячим углям.

– Может быть.

– Расскажи, это у тебя серьезно?

– Пока не знаю.

– Как его зовут?

– Алекс.

– Надо же, Алекс…

– Да, Алекс.

– Что он собой представляет?

– Еще не знаю, мы недавно начали встречаться. Ну, будешь кофе пить или нет? Мне пора ехать.

– Типично женский подход – сразу после секса избавляться от мужчины.

– Давай решайся. У меня полно дел.

– Хорошо, хорошо. Совсем забыл, какая ты брюзга по утрам.

По дороге к «Богартсу» мне пришлось выслушать историю знакомства Грега с Дебби (я возненавидела это имя): как она оставила автомобиль в мастерской, а потом оказалось, что ремонт, влетит в копеечку; как Дебби разбушевалась, когда Грег позвонил и сообщил подсчеты, кричала, что не позволит ободрать себя как липку, но через несколько минут перезвонила с извинениями. Они разговорились, и Дебби поделилась, как трудно быть матерью-одиночкой – никаких нервов не хватает. Решив идти до конца, она попросила все же починить автомобиль, собираясь оплатить ремонт одной из своих кредиток. Позже Дебби перезвонила снова, извиняясь, что нагрузила постороннего человека своими проблемами, и не успели они опомниться, как проболтали больше получаса. Когда Дебби пришла забирать машину, они вновь разговорились, и Грег взял номер ее телефона, но неделю раздумывал, звонить или нет, тем более что у нее ребенок, ведь, позвонив Дебби, он не сможет легко с ней расстаться.

– Вот почему мне необходимо было увидеться с тобой, Сэм. Я голову потерял от волнения и лишь тебе мог открыться без утайки.

Ну-ну.

– Чем больше я о ней рассказывал, тем яснее понимал – нужно решаться. Сегодня же ей позвоню.

Отлично. А я-то собиралась родить тебе двух сорванцов.

– Самому не верится, что я так волнуюсь перед звонком Дебби. Ни дать ни взять – новичок в высшей школе набирается смелости пригласить на танец Сьюзен Бриджес.

Трогательная штука – ностальгия, не правда ли?

– Расскажи мне об Алексе.

– Парень как парень.

– Вот как? Может, больше, чем просто знакомый, но ты не хочешь признаваться?

Отвратительная черта новоиспеченных влюбленных: они внезапно обретают уверенность в том, что окружающих непременно ждет романтическое знакомство.

– Слушай, Алекс – мой знакомый, ясно? Нормальный парень, не о чем рассказывать.

– А чего так волноваться из-за нормального парня?

Да, чертов дурак, я взволнованна. Вот если бы ты бросил Дебби и воспылал ко мне страстной любовью, я немедленно стала бы сущим ангелом.

Однако Грег по-прежнему ни о чем не догадывался. Пребывать в неведении – общая проблема обитателей нашей планеты, занятых текущими делами.

– Вовсе я не волнуюсь. Достало, что все, кому не лень, пытаются впихнуть меня в объятия Алекса. Сперва мать и тетка, теперь ты…

Господи, я говорю о своем ортодонте как о реальном человеке, словно не придумала его вчера вечером. В душе даже плеснулось раздражение на Алекса, хотя его не существовало в природе. Становилось все труднее спокойно реагировать на его желания, хотя Алекс всего лишь плод моего воображения.

– Однажды ты тоже встретишь свою половинку, – обнадежил меня Грег, когда мы въезжали на парковку у «Богартса», – и этому парню чертовски повезет.

В знак благодарности Грег поцеловал меня в щеку и, уже открывая дверь, сообщил, что не придет вечером в «Богартс». Я совсем забыла: сегодня пятница. Вечер пятницы мы, как правило, проводили в баре, если не было срочных дел. Сегодня у Грега образовалось дельце: он собирался выяснить, свободна ли Дебби, и, если не удастся найти няньку на вечер, пойти куда-нибудь втроем с ребенком.

– Представляешь, как далеко я готов зайти? – засмеялся он, не догадываясь о моем сильнейшем желании выкинуть его из автомобиля на асфальт физиономией вперед и подпортить внешний вид, чтобы Дебби – несомненно, крайне пустая особа, – потеряла к нему всякий интерес.

– Давай-давай, – откликнулась я. – У меня сегодня тоже свидание с моим ортодонтом.

Мудрость – мое второе имя.

– С тем, который просто знакомый?

– Вот именно.

– Дорогая, ты забыла, я знаю тебя с детства, – сказал Грег, выбравшись из машины. – Имей в виду, ты не на шутку увлечена этим парнем.

Сделав вид благонравной-девочки-не-понимающей-о-какой-такой-ерунде-говорит-собеседник, я помахала ему на прощание и уже собиралась тронуться с места, но мы, оказывается, еще не закончили. Раздался стук в окно. Я опустила стекло.

– Я счастлив, Сэм. Глупо, наверное, но я никогда еще не был так счастлив. Готов запеть от одной мысли, что позвоню Дебби.

За такое признание я не дам и крысиной задницы.

– Замечательно, но мне действительно пора ехать.

– Да-да, конечно, просто я…

– Счастлив.

– Да. Я счастлив.

Решительно невозможно понять подобную позицию. Планету мучают серьезнейшие проблемы, войны и болезни. Однажды Грег и все, что ему дорого, погибнет. Это его беспокоит? Нисколько. Пошел и влюбился, и радуется каждому прожитому дню, как болван.

По дороге домой я купила блок сигарет.

 

Глава 5

Если тебя бросили, это еще не конец света. Конец света куда менее болезненный

Следующие два дня я доедала остатки праздничных яств и одну за другой истребляла сигареты, невидящим взглядом уставившись в экран телевизора, где по кабельным каналам крутили нудные фильмы. Однако время прошло не совсем впустую – я сделала открытие: если ткнуть окурком в растаявшую кашицу в коробке из-под мороженого «Хааген Дазс», раздается приятное слуху короткое шипение. В воскресенье утром меня разбудила дура-птица, насвистывавшая кретински счастливую песенку. Маленький чирикающий брат распевал во весь голос, и вскоре я не выдержала – вытащила себя за шкирку из кровати и посмотрела в глаза новому дню. Потащившись на кухню, я заметила мигающий индикатор автоответчика. Не желая иметь дело с высшими или иными формами жизнями, особенно с одним индивидуумом, которому не терпится поведать мне подробности первого свидания с низшей формой жизни по имени Дебби, я отключила звонок еще в пятницу утром, как только подвезла Грега и вернулась домой.

Ощутив прилив надежды, я нажала кнопку прослушивания сообщений: а вдруг Грег позвонил и признался, что Дебби оказалась самой скучной личностью в истории человечества, встреча – худшим свиданием в истории отношений мужчин и женщин и он не желает больше видеть эту особу.

– Здравствуй, Саманта, – услышала я. – Это твоя мать.

Маму интересовало, хорошо ли я провела время с Алексом и как ему понравился сюрприз на День благодарения. Выразив надежду на ожидающий нас прекрасный уик-энд, она просила позвонить, когда у меня выдастся свободная минута. Можно подумать, мы регулярно перезванивались.

Второе сообщение оказалось от Шелли. Лучшая подруга напомнила о традиционном девичнике в джакузи по случаю Дня благодарения и приглашала к себе в воскресенье. Когда мы это недавно обсуждали, я призналась, что в этом году, возможно, пропущу вечеринку, так как бросаю курить и какое-то время буду целиком зависеть от никотиновой ломки, пугая окружающих взвинченным состоянием. Однако в связи с уменьшением угрозы и с тем, что ни один из заявленных в программе фильмов меня не заинтересовал, я решилась пойти.

Придя в гости, я поняла, что сделала это зря. Шелли – лесбиянка, я очень хорошо отношусь к ней и другим из нашей компании. Немало прекрасных моментов связаны с нашим досугом, когда мы часами сплетничали и от души смеялись. Однако со временем большинство девушек устроили свою судьбу, найдя постоянных спутниц жизни, и мало-помалу мое присутствие свелось к исполнению роли девицы традиционной ориентации, развлекающей компанию рассказами о кошмарных свиданиях с особями противоположного пола. Сегодня, будучи не в форме, я не испытывала никакого желания изливать кому-то душу. Если на сердце паршиво и одиноко, компания счастливых лесбийских пар раздражает ничуть не меньше, чем сборище довольных жизнью традиционных семей.

Немного поплескавшись, я вышла на веранду постоять в одиночестве и покурить. Через несколько минут вышла Шелли. Решив, что подруга заметила мое подавленное настроение, я вдруг остро захотела рассказать ей обо всем, хотя отлично помнила – уже несколько месяцев назад Шелли тревожило, что мы с Грегом так много времени проводим вместе. Тогда я попросила ее не волноваться: я не полная дура, чтобы снова влюбиться в Грега, и вообще, достали всякие, кто считает меня не способной управиться с собственной жизнью!

Я слишком хорошо знала Шелли и не сомневалась, что услышу «Я тебя предупреждала!», но надеялась, что подруга, увидев, как мне плохо и какой дурой я себя чувствую, сядет и выслушает меня без осуждения. Если я правильно построю разговор, возможно, она даже попросит свою супругу Анжелу приготовить фирменную сливочную помадку, пытаясь помочь мне пережить случившееся, и я останусь, а когда все разойдутся, мы втроем примемся за восхитительную помадку, запивая ее вином и смешивая мужчин с грязью, и, может быть, рано или поздно я начну думать, что как-нибудь переживу и это.

– Привет, Шел, – буркнула я, ожидая услышать что-нибудь вроде «У тебя все в порядке, Сэм? Ты какая-то подавленная».

– Я думала, с этим покончено, – сказала Шелли.

– С чем?!

– Мне казалось, ты решила бросить курить.

Я тут умираю от разбитого сердца и изо всех сил стараюсь это скрыть, а моя вроде бы лучшая подруга не соизволила ничего заметить! В такой момент она пришла наговорить мне всякого дерьма насчет вредных привычек?

– Собиралась, но раздумала.

– Сэм, ну почему ты не попробуешь пластырь?

– Сто раз пробовала, не помогает.

– Ты носила его всего пару дней.

– Мой организм высказался против пластыря. Он напоминает никотиновую дразнилку…

– Это тебе кажется.

– …приклеенную к коже.

– Мне больно видеть, как ты разрушаешь здоровье.

– Я в полном порядке, – отрезала я, желая, чтобы подруга убралась, прихватив свою налаженную маленькую жизнь, и оставила меня в покое.

– Сейчас – возможно, но рано или поздно курение аукнется, и тогда…

– Вот тогда и поволнуюсь, – огрызнулась я.

– До чего же ты невыносима в подобном настроении, – не выдержала Шелли.

Повернувшись, она ушла в дом. После ее ухода я некоторое время постояла на веранде, словно надеясь, что какой-нибудь водоворот затянет меня в недра земли, тем самым лишь улучшив окружающий пейзаж.

Шелли я знаю почти так же давно, как Грега. Ее семья переехала в дом Ирвингтонов примерно через месяц после того, как выехало достославное семейство, и вскоре Шелли стала моим новым лучшим другом. К сожалению, летом перед высшей школой Шелли расцвела, как куст роз. Небо одарило ее пышными формами и гладкой кожей, а также полным неведением относительно подлинной ориентации, поэтому еще до окончания первой недели учебы я потеряла подругу. В тот год Шелли стала капитаном команды болельщиц, подружкой футбольного игрока и невыносимо высокомерной кривлякой, тогда как на мою долю остались всякие курильщики и бездельники.

Мы встречались лишь на ежегодных празднованиях Четвертого июля, которое наши семьи отмечали вместе – традиция, зародившаяся в год, когда семья Шелли переехала в дом Ирвингтонов. Шелли приходила с каким-нибудь роскошным красавцем футболистом, а я притаскивала парочку жалких приятелей – хуже и быть не могло. Наши родители не понимали жесткой кастовости уклада высшей школы. С тех высот, которые занимала Шелли и ее компания, мы казались неприкасаемыми.

В год моего поступления в колледж… Ну, хорошо, общественный колледж… Так вот, в тот год я сочла себя достаточно взрослой для объявления декларации собственной независимости, отказавшись учиться дальше. В мае от сердечного приступа внезапно скончался отец. В тот тяжелый период Грег относился ко мне с небывалой заботой, и любовь к нему возросла десятикратно. Мама была буквально убита горем. Вернуться к работе она смогла лишь через полтора месяца, и все, на что ее хватало, – утром тащиться в офис, а вечером плестись домой.

Поэтому, когда она сказала, что звонили Лейны и спрашивали, ждать ли нас Четвертого июля, и что она решила идти, у меня не хватило духу отказаться. Это был первый признак жизни, поданный мамой после смерти отца. Грега она недолюбливала, и я пошла одна, надеясь, что очередной парень Шелли не окажется раздражающе совершенным.

Но Шелли не привела с собой бойфренда. Явившись с кошмарной ультракороткой стрижкой, она выглядела странно подавленной, что немедленно подняло мне настроение.

В разгар праздника наши родители, в моем случае родительница, зашли в дом налить себе еще выпить. Не обращая на Шелли внимания, я закурила, откинувшись на спинку кресла, и вдруг услышала нежный, даже какой-то извиняющийся голос, спросивший, как у меня дела.

Я взглянула на Шелли: непривычная робкая улыбка вполне сочеталась с таким тоном.

– Нормально, – ответила я, немного поколебавшись. – Как мне кажется. То есть, как я надеюсь.

– Соболезнования насчет твоего папы, – сказала Шелли, и в ее голосе прозвучала искренняя печаль. Интересно, что с ней произошло после поступления в колледж? Может, она выбрала курс гуманитарных дисциплин, и это на нее гуманно повлияло?

– Спасибо.

– Как твоя мама?

– Не очень.

– Да, ей, конечно, тяжело. Как дела в школе?

– Неплохо, только я уже в общественном колледже. Практически та же высшая школа с домашними заданиями, только большинство мальчиков давно бреются.

Шелли усмехнулась.

– Как твои успехи? – спросила я из вежливости. – Ты, кажется, в Санта-Барбаре?

В высшей школе Шелли, знай себе, хватала отличные отметки, словно ей было мало отменной груди и толпы поклонников, и входила в десятку лучших студентов. Шелли получила частичную стипендию колледжа при университете в Санта-Барбаре, подложив мне невероятную свинью, ибо мать немедленно принялась ставить в пример успехи подруги.

– Да. Колледж что надо. Правда, обязательные предметы читают студенты университета, страдающие повышенным самомнением, да в классах по двести – триста человек. Возникает ощущение, будто мы не более чем винтики на конвейере.

– Вот как…

В подобные моменты привычка курить становится незаменимой. Да, я могу отпустить прекрасную остроту или изречь что-нибудь невероятно умное, но вот нужно затянуться, так что простите, покорю вас своим очарованием как-нибудь в другой раз. Тут мы услышали, как возвращаются родители.

– Слушай, Сэм, – заторопилась Шелли, – прости меня, в высшей школе я вела себя как последняя дрянь, но, поступив в колледж, кое-что о себе выяснила и очень хочу с тобой поделиться. Ты не против встретиться поболтать?

К своему удивлению, я согласилась. Возможно, во имя общих детских воспоминаний – мы были вместе в горе и в радости, пока мальчишки, размер бюстгальтера и менструации не разлучили нас. Ну, и не последнюю роль сыграло то, что прежде мне не доводилось беседовать с живой экс – принцессой (на вечере выпускников Шелли присудили почти королевский титул).

Назавтра мы отправились гулять по парку, и Шелли сообщила, что она лесбиянка и в ужасе от своего открытия: неизвестно, что с этим делать и как себя вести. Юность прошла в бесполезных попытках закрыть глаза на очевидное.

– Вот почему в высшей школе я вела себя как завзятая кокетка. Я пыталась стать нормальной, понимаешь? Девочкой в кубе, самой женственной из всех. Растеряла подруг, боялась что, в конце концов, признаюсь, кто я на самом деле, и как только произнесу это вслух, тут-то все и станет по-настоящему реальным. Я не могла открыться Хизер и таким, как она, и страшно скучала по тебе. Как считаешь, мы можем снова подружиться?

– Не знаю, Шелли. Не боишься влюбиться в меня по уши?

Мой ответ ее немало позабавил. Что поделать, лесбийского стажа у нее было кот наплакал, и Шелли еще не умела сразу распознать женщину с темпераментом.

Несколько часов мы болтали и смеялись, выкладывая друг другу события прошедших лет. Я рассказала о Греге, и когда они познакомились, Шелли была очарована: Грег умел произвести впечатление, когда хотел.

Годом позже, когда мы с Грегом расстались, первой, с кем я поделилась, была Шелли. Она сочувственно выслушала меня, сказала, что ей очень жаль, и согласилась, что Грег – прекрасный парень.

– Но, знаешь, Сэм, – добавила Шелли, – я молчала, когда вы были вместе. Может, ты и сейчас не захочешь слушать, но я скажу: Грег не тот, кто тебе нужен. Конечно, он очаровательный, интересный, мне он очень симпатичен, но с таким мужчиной будущего не построишь.

Нелегко дружить с всезнайкой, особенно когда оказывается, что она знает, о чем говорит.

Окончив колледж, Шелли вернулась в Оранж, и мы стали часто видеться. Мы были молоды, отчаянно пытались определиться в жизни и найти свое призвание. Я сетовала, что мужчины неисправимы, Шелли не уставала жаловаться, что женщины безнадежны. Я ворчала на невест, которых фотографировала, и на их родню – можно подумать, никто из них никогда не вступал в брак. Шелли жаловалась на собственных начальников – идиотов и сексистов, недоумевая, как таким кретинам удалось занять руководящие посты. Вскоре фортуна повернулась к ней лицом: карьера Шелли наконец-то сдвинулась с мертвой точки, и подруга дневала и ночевала на работе, упорно карабкаясь по служебной лестнице. В это же время она встретила Анжелу, и они стали жить как супруги. Наши с Шелли пути расходились все дальше. В отличие от моей жизнь Шелли стала упорядоченной, цели – разумными, любовная связь – прочной… Иногда мне казалось, общее у нас – лишь прошлое.

Смешно, но когда в парке Шелли призналась, что лесбиянка, мне показалось – подруга обрекает себя на трудную одинокую жизнь.

Стоя на веранде, я слушала смех девчонок, развлекающихся в джакузи, чувствуя, что не в состоянии здесь оставаться. Мне было так одиноко, что даже подруги не могли помочь. Слушать их болтовню оказалось выше моих сил. Надо выбираться отсюда и немедленно. Быстренько попрощаюсь и – домой.

Шелли я нашла в кухне рядом с Анжелой, замешивавшей тесто на оладьи.

– «Розовые» девчонки отлично готовят, – сказала я, стараясь держаться непринужденно.

– Да уж, – буркнула Шелли.

– Потому что мы не боимся растолстеть, – откликнулась Анжела, обнимая Шелли за талию. – Мы любим друг друга за наш духовный мир. Верно, лапочка?

– Ну, еще бы.

Анжела недоуменно посмотрела на спутницу жизни.

– На вид – просто объеденье, – сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал мажорно в старомодном смысле этого слова. – Девочки, мне что-то нехорошо, пойду-ка я, пожалуй. Попрощайтесь за меня со всеми, ладно?

– Ты не заболела? – забеспокоилась Анжи.

– Нет, я просто… – «Подыхаю», хотелось мне сказать, но Шелли на меня даже не посмотрела. – Наверное, начинается грипп или еще что…

– Но как же, Сэм… Праздник без тебя будет не в радость, – огорчилась Анжела, неожиданно растрогав меня едва не до слез. – Хоть в джакузи-то посиди с нами подольше! Сразу полегчает, а я заверну тебе с собой чего-нибудь вкусненького.

– Если ей плохо, значит, ей плохо, – отрезала Шелли, с неожиданным раздражением принимаясь крошить овощи. – Не заставляй человека оставаться, хочет домой – пусть едет.

– Боже, ты что, так и будешь теперь общаться?

– Как – «так»?

– Бросаться на всех и вся?

– Я ни на кого не бросаюсь!

– Нет, бросаешься!

– Анжела, она на меня злится, – вставила я. – Не на тебя. Я в ужасном настроении, да и чувствую себя паршиво, поэтому, Шел, прости мою грубость. Меньше всего на свете хотела тебя обидеть. Ты же беспокоилась о моем здоровье…

– Го-осподи, – застонала Анжела, – ты снова шпыняла ее за курение? Шелли, Сэм бросит курить, когда сама решит, ты это прекрасно знаешь. Извинись перед Самантой за бестактность.

– Это не бестактность. Я волнуюсь за тебя. Ты же знаешь.

– Ты что, ей не сказала?

– Не сказала мне – что?

– Откуда же ей знать, если ты ей не сказала?

– Чего она мне не сказала-то?

– Я вышла за ней и собиралась сказать, но она тут же меня оборвала!

– Девочки, я, пожалуй, пойду, если вы будете разговаривать, словно меня здесь нет.

– Сэм, Шелли хочет сказать тебе, что…

– Нет, позволь уж мне самой. Она моя лучшая Подруга, хоть и заноза в заднице. Сэм, Боже, эти слова все еще приводят меня в восторг – я беременна!

– Ты беременна? – переспросила я, блеснув аналитическими способностями.

– Да! Несколько месяцев назад мы с Анжелой решили завести ребенка, но никому не хотели говорить, пока не будем уверены, что получилось. Только в пятницу все подтвердилось.

Я не всегда такая, какой стремлюсь быть. Долгую секунду вместо радости и умиления я ощущала зависть. Почему у Шелли все как у людей, а мне фатально не везет? Если вспомнить продвижение подруги по службе, покупку дома и создание семьи, Шелли каждые три-четыре месяца можно поздравлять с новым достижением.

Взглянув на счастливую пару, я со злостью подумала: ну и что, подумаешь, ребенок или новость о будущем ребенке?! Тоже мне беспрецедентное событие! Люди уже воспроизводят собственных клонов, в одиннадцатичасовых новостях сообщали. Даже я когда-то была ребенком: я видела фотографии. Что с того, что дети милые? Все мы в детстве очаровательны, и посмотрите, во что превращаемся! Несомненно, в этом кроется секрет неотразимости супермоделей. Ой, глядите, взрослые женщины, которым удалось сохранить очарование! А ну-ка расклеим их лица на каждом углу!

Решительно непонятно, почему новость о ребенке заставила унылую развалину, смертельно завидующую удачам подруг, растаять за считанные секунды и, переполняясь эмоциями, мысленно примерить титул «тетушки Сэм», лучшей подружки Шелли-Анжелы Младшей.

– Боже мой, девчонки! – заорала я и пошла вперед, желая обнять и ту, и другую. Несколько секунд мы, улыбаясь, сжимали друг друга в объятиях. – А знаете, чем хорошо имя Сэм? – спросила я. – Оно прекрасно подходит и мальчику, и девочке. Мамаше на заметку.

Но радостная минута миновала, и я вспомнила о своих бедах. Однако, хотя я снова ощутила, что у меня есть близкие подруги, время казалось неподходящим, чтобы обрушивать на них подробности своей катастрофы. Меня тянуло домой. Я искренне радовалась за девчонок, но их счастье начинало припекать, разъедая кожу. Надеюсь, малышка Шелли-Анжела Младшая никогда не испытает ничего подобного.

– Жаль, я не могу остаться и как следует отметить новость. Мне совсем паршиво. Пожалуй, я все-таки пойду.

– Ты твердо решила? – огорчилась Анжела.

– Ну да.

– Хочешь с собой чего-нибудь вкусненького?

– Нет, вряд ли я смогу проглотить хоть кусочек. Веселитесь, мамаши. Ох, даже не верится. Вы обе просто умницы! – Я медленно отступала к дверям. – Берегите себя. Еще увидимся.

– Пока, Сэм. Надеюсь, тебе скоро полегчает, – отозвалась Шелли. – Звони, если что-нибудь понадобится.

– Спасибо.

– О, кстати, Сэм, – вспомнила Шелли, когда я уже шагнула за порог. – Шестнадцатого отмечаем Рождество. Том грозился прийти.

– Отлично, – ответила я и поспешила уйти.

Только этого не хватало – еще один чертов праздничек. Вроде бы Шелли что-то говорила о некоем Томе, но мне даже не хотелось просить ее напомнить, кто он есть. Видала я кавалеров, приглашаемых Шелли для меня: минут через пять у нас, как правило, заканчивались темы для разговора.

Праздник окажется сущим кошмаром: гости будут исходить отменным расположением духа и рождественским настроением, Шелли и Анжела примутся сиять собственным светом, а я буду маяться с Томом, обезумев от тоски по Грегу и чувствуя себя величайшей неудачницей в южном полушарии.

По дороге домой жизнь казалась мне зияющей черной дырой. Торчу на этой планете тридцать четыре года, и чем себя проявила? Шелли сделала прекрасную карьеру, счастлива со своей Анжелой, отлично зарабатывает, купила дом с новомодными техническими чудесами, а теперь еще и ребенок! Ей определенно удалось чего-то добиться в жизни, а если говорить честно, то многого. Что касается меня, то все, чего удалось достичь после окончания высшей школы, – съехать на отдельную квартиру и отложить несколько фунтов на черный день.

Может, я какая-то дефективная? Или в предыдущей жизни сочувствовала нацистам? Или Вселенной попросту на меня наплевать? Почему мне никогда ничего не достается, а другим все само плывет в руки? И, ради всего святого, неужели никто, кроме меня, не смог постичь сложной науки включать поворотники?!

 

Глава 6

Закон Вселенной № 17: прекрасный принц ни за что не встретится в тот день, когда у тебя хорошая прическа

«По крайней мере у меня осталась работа», – можно услышать от тех, у кого жизнь дала трещину, но работа не приносила мне успокоения. Мне до нее вообще мало дела, сказать вам правду. Очень хочу увидеть, как работает программа по увеличению доходов населения, причем обязательно с моим участием. Может, мне жилось бы иначе, реализуй я себя в роли рок-звезды, секс-идола или победительницы лотереи. Однако на сих поприщах меня в свое время не оценили.

Фотографировать – звучит заманчиво, но после съемок примерно двухсот семнадцати венчаний это занятие слегка приедается. Еще я делаю семейные снимки на праздниках, юбилеях, днях рождения и прочих оказиях, которые людям приходит в голову отметить и увековечить. Однако стоит отснять одну – две семьи, как надоедает и это. Поэтому лишь халтурка позволяет мне жить в приличной квартире, ездить в неплохой, хотя и старой машине и иногда позволять себе нечто вроде отпуска. У меня могли быть лучшая квартира, дорогая машина и экзотические путешествия, будь у меня сила воли и желание работать больше, но меня испортил «Диснейленд».

В детстве я навещала Микки-Мауса по меньшей мере дважды в год, причем каждый раз с восторгом заглядывала в будущее на Карусели Прогресса в Стране Завтрашнего Дня. Сидишь во вращающемся зале, где сперва идут картины пресловутой борьбы за существование до изобретения всяких там технологий полной непосильного труда. С каждым поворотом зрители движутся сквозь время, глазея на чудеса техники, заметно облегчающие жизнь. Больше всего меня привлекали картины будущего, когда семья, прежде трудившаяся в поте лица, получала возможность наслаждаться райски беззаботным существованием, состоявшим в основном из отдыха, разнообразных закусок и мартини, с роботами в качестве прислуги. Спасибо тебе, добрый друг, передовая технология.

Такого будущего я ждала с нетерпением. Вместо него впереди замаячил призрак глобализации экономики, краеугольными камнями которой являются жесткая конкуренция, многочасовой рабочий день, постоянное обновление технологий и непрерывные инновации, а также рабочая сила, которой в течение жизни надлежит испробовать себя на пяти-шести работах. «Диснейленд» меня к этому не готовил. Чем больше вокруг говорили о глобальной экономике и будущем, ожидающем нас, тем сильнее я жаждала наступления коммунизма. Пять-шесть различных работ в течение жизни? Да я с одной-единственной мирюсь скрепя сердце! Она уже вымотала меня до конца дней моих.

Стараясь прогнать невеселые мысли, свободное время я тратила на наведение чистоты в квартире. Началось с того, что однажды я вымыла пепельницу. По контрасту с сияющей посудиной кухонная раковина показалась жутко запущенной. Вычистив раковину, я обратила внимание на когда-то белые панели кухонной мебели, приобретшие какой-то мерзкий серовато-желтый оттенок. Отмыв их, я перешла к полу, затем к стенам… Сама себе ужасаясь, я не смогла, начав, с разгону остановиться и извела пять губок, три зубные щетки и не поддающееся подсчету количество бутылок-упаковок моющих средств всех сортов и видов. Иногда я садилась и любовалась делом рук своих. Плоды трудов вызывали в душе какое-то нездоровое удовлетворение собой.

Воскресное утро снова застало меня за тем же занятием. В девять часов я сидела на полу посреди кухни, неистово натирая зубной щеткой каждую кафельную плитку, когда в дверь позвонили. Мне бы посмотреть через кухонное окно, кто пришел – ведь неизвестно, кого принесло. На планете живут миллиарды назойливых типов, кто знает, кому стукнет в голову забежать на минутку. Но я решила, что это миссис Перкинс из соседней квартиры. Она выписывает воскресную газету, и если ровно в восемь прессу еще не доставили, почтенная дама принимается звонить во все двери, желая убедиться, не украли ли газету соседи.

Поэтому я поднялась с пола (выглядела как чучело: волосы сбились в кучерявый колтун, с лица капает пот, после ночи даже душ еще не принимала) и открыла дверь.

– Привет, Сэм! – На пороге стоял Грег, будь проклята его душа на веки вечные. Вот тебе и план никогда-в-жизни-с-ним-не-встречаться.

– Что ты здесь делаешь?

– Спасибо, тебе тоже «здравствуйте».

– Здрасьте. Что стряслось?

– Так и будешь держать меня в дверях?

Плюнув на благие намерения, я распахнула дверь:

– Ну, зайди.

Когда он вошел, я с грохотом захлопнула дверь и заставила себя повернуться и посмотреть на сияющего визитера. Можно подумать, нам интересны чужие восторги, если воском для пола нас только что угораздило прожечь дыру на буфете.

– Бурная ночь? – подмигнул Грег, явно приписав темные круги у меня под глазами качественному сексу, а не бессоннице от отчаяния.

– Да, вроде того.

Кажется, голос у меня не дрогнул, но, возможно, я ошибаюсь.

– Ну, Сэм, я такого даже не ожидал. Алекс у тебя?

Опять Алекс. Начинаю понимать, как нелегко пришлось доктору Франкенштейну.

– Нет, – отрезала я. – Я занята уборкой, и у меня не слишком много времени на болтовню.

– Я ненадолго, хотел спросить тебя кое о чем. Собирался вечером позвонить, но проезжал мимо и решил воспользоваться случаем. Дебби живет недалеко отсюда.

– Неужели?

Какое прекрасное и удивительное совпадение! Не иначе, попросит испечь для нее оладий.

– Я сейчас к ней. Собираемся идти вместе завтракать, а потом ведем маленького паршивца в зоопарк.

– Прелестно.

Можешь зайти в вольер ко львам и поиграть с животными – дети это обожают.

– Мы искали тебя в «Богартсе» в пятницу.

– Мы?

– Да, я и Дебби. Ей не терпится с тобой познакомиться.

– Ты водил Дебби в «Богартс»?

– Да. Вечер получился потрясающим. Жаль, тебя не было. Мы отлично провели время.

Да и я не скучала – собирала разбитую жизнь по кусочкам. Вполне могла отложить это до субботы.

– Я, почему приехал – хочу вас познакомить, и Дебби очень этого хочет, а мне не терпится взглянуть на твоего Алекса. Может, нам вчетвером выбраться куда-нибудь на неделе?

На Земле масса людей, которые врут через слово. Некоторые из них правят государствами или управляют корпорациями. Но стоило мне произнести маленькую невинную ложь, как моя карма стала поджидать меня за углом с ведром дерьма наготове.

– На этой неделе не получится.

– А на следующей?

– Не знаю.

– Да будет тебе, Сэм. Понимаю, праздники, но один-то вечер ты можешь выкроить! Я очень хочу познакомить тебя с Дебби. Если Алекс не сможет прийти, давай встретимся втроем!

– Знаешь, как раз сейчас я очень занята.

– Для меня это действительно важно. Не знаю, как у вас с Алексом, но что касается нас с Деб, думаю, я нашел свою единственную. Мы подошли друг другу с самого начала. Сэм, тебе знакомо ощущение, что вы с каким-нибудь парнем созданы друг для друга?

– Угу.

– Для меня очень важно, чтобы вы познакомились.

– Хорошо.

– Когда?

– В следующую среду, – сказала я наобум, чтобы он отцепился и убрался из гостиной вместе с трепотней о своей Дебби.

– Отлично. В «Богартсе» в семь, идет?

– Нет! – пожалуй, слишком резко возразила я. В течение ближайших пятидесяти лет я не собиралась куда-то идти и встречаться с кем-то по имени Дебби, но меня взорвала идея Грега представить меня ей там. Из всех заведений, где я могла бы не очень светиться, он выбрал наихудший вариант.

– Чем плох «Богартс»?

– Там, ну, это… Слишком шумно в последнее время.

– Тогда выбирай где.

– Давай я об этом подумаю и позвоню тебе.

– Сэм, просто скажи где. Это совершенно не важно.

Решив не спорить, я назвала первый пришедший на ум ресторан, и Грег заторопился, ведь его ждала Дебби. Уже в дверях он еще раз повернул нож в ране:

– Сэм, хочу, чтобы ты знала: Дебби не против нас. Ну, чтобы мы оставались друзьями.

– Как мило с ее стороны.

– Но дело в том… Хотя она знает, что когда-то мы встречались, ей неизвестно насчет… э-э-э… Дня благодарения.

– О том, что мы переспали? Ты это пытаешься сказать, Грег?

– Да. Думаю, ей об этом лучше не говорить. Не хочу ставить Дебби в неловкое положение в твоем присутствии.

Ну конечно, зачем же!

– Не волнуйся, я ей не скажу.

– Спасибо, – улыбнулся он. – Вы станете подругами. Ты ее полюбишь.

Когда Грег ушел, я приняла душ, переоделась и решила развеяться. Ехала по шоссе, потягивала кофе и слушала музыку, мечтая иметь время и деньги, чтобы ехать вот так много недель. В голову приходили фантазии о маленьких мотелях на Богом забытых извилистых дорогах, о завтраках в грязных забегаловках, где официантки обращаются к посетительницам «тебе чего, лапуля», о сандвичах с арахисовым маслом, орошаемых теплой кока-колой, где-нибудь на берегу реки, о визге колес автомобиля на пешеходной дорожке на рассвете, когда все еще спят и ни у кого нет шансов испортить тебе настроение. И ощущение, хоть и недолгое, будто мир принадлежит тебе одной.

Вскоре я попала в пробку, образовавшуюся из-за очередной стройки возле шоссе, и через несколько минут движения по принципу «метр вперед – остановка» из фантазий вышел пар. Автомобильные путешествия – прежде всего движение: стоит остановиться, вмиг очутишься там, откуда стартовал. На ближайшем повороте я развернулась и поехала домой. На автоответчике ждали два сообщения.

– Саманта, это твоя мама, – начиналось первое из них. – Я хотела узнать, какие у Алекса планы на Рождество. Знай, в этот праздник он будет самым желанным гостем в нашей семье. Я посоветовалась с твоей теткой, и мы пришли к мнению, что будем счастливы принять Алекса. Не только за обедом, понимаешь? Весь день! По-моему, Алексу понравится идея провести Рождество в настоящей семье.

Мне идея тоже пришлась по душе, да где раздобудешь настоящую семью за оставшееся до Рождества время…

– Если Алекс не сможет прийти в Рождество, пусть заходит на обед в один из святочных дней.

Второе сообщение оказалось хуже.

– Привет, Сэм, это Грег.

– И Деб. Надеюсь, с моей стороны не очень нескромно называть вас Сэм.

– Деб хотела сказать, что ждет, не дождется встречи с тобой.

– Ты тоже этого хотел.

– Признаю, я этого тоже хотел.

Послышалось чмоканье, потом снова голос Дебби:

– Надеюсь, вы не против. Я решила представиться – так сказать, взломать лед перед встречей. Грег много о вас рассказывал. Очень хочется познакомиться лично.

– Все, Сэм, обратной дороги нет. Увидимся в среду в семь. Если повезет, то и с Алексом. В любом случае, смотри, не подведи нас.

Раздались смешки, хихиканье, затем короткие гудки. Я боялась, что меня стошнит.

Стоя рядом с телефоном, пока перематывалась лента, я ощущала, как щупальца депрессии обвивают меня, крепко сжимаясь, и из последних сил цеплялась за жизнь. В голову пришла мысль позвонить Шелли, знакомым, подругам, не очень близким, но прошедшим через ад расставания. Однако я не выдержала бы и нескольких минут: мне много раз случалось вести такие разговоры и слишком часто выслушивать подобные исповеди. Избави Бог еще paз услышать душераздирающий отчет об очередном разрыве отношений.

Не хочу больше читать книги из серии «Помоги себе сам» или слушать опытных людей, или расходовать хоть грамм энергии на старания найти парня, удержать парня, вернуть парня, обмануть парня, перехитрить парня, добиться тактического превосходства над парнем, понять парня, порвать с парнем, прийти в себя после парня, эмоционально открыться для знакомства с новым парнем, найти нового парня, убедиться, что это тот парень, который тебе нужен, не допустить прежних ошибок с новым парнем, заставить парня жениться на тебе, выдержать процедуру венчания, раздувать затухающую страсть к парню, за которого ты вышла замуж, находить время для парня, когда пойдут дети, стоически переживать кризис среднего возраста твоего парня, когда он норовит приударить за молоденькими, следить за стройностью бедер, живота и ягодиц, знать, что твой парень предпочитает в постели – а предпочитает он некую сексуальную забаву, нравящуюся всем мужчинам без исключения, учиться уживаться с раздражающими привычками парня – из десятка мужчин все десять не лишены отвратительных бабских привычек… У меня пропала охота этим заниматься. Сердце больше не желает трепетать от счастья или обливаться кровью.

Стоя рядом с телефоном – кассета автоответчика со скрипом перематывается назад, праздники на носу, рано или поздно придется знакомиться с Дебби, – я поняла: есть лишь один человек, мысль о романе с которым не вызывает у меня рвотных спазмов. Алекс. Алекс Грэм.

 

Глава 7

Единственная общая тема, красной нитью проходящая через историю человечества, звучит так: «Благими намерениями вымощена дорога в ад»

От одной мысли похвастаться завидным бойфрендом, пусть не настоящим, а мною же придуманным, на роль которого я собираюсь кого-нибудь нанять, мне стало лучше. Прежде всего, им будет не просто классный парень, а настоящее произведение искусства – внешне безупречный, умный, преуспевающий, заботливый, тонко чувствующий, верный и влюбленный в меня по уши. Другие женщины для него не существуют. Уверяю, Халли Берри может прогуливаться топлесс, но, если я рядом, Алекс не взглянет на нее второй раз. Да, такого парня стоит поискать в пространственно-временном континууме, прозванном нами реальностью, и он мой, весь мой.

Несколько следующих часов я посвятила разработке плана. Новая затея оказалась увлекательной. Я боролась с искушением, убеждая себя, что задумала нечто несообразное. Вряд ли у меня хватит смелости осуществить столь дерзкую затею. Однако воображение услужливо рисовало картину, как я одна-одинешенька являюсь на встречу с Грегом и Дебби и целый вечер смотрю, как они воркуют, хихикают и пускаются в отвратительные нежности. А вечеринка у Шелли… Иногда я встречала праздники с бойфрендом, порой, не смущаясь, заявлялась на вечеринки без кавалера, однако на сей раз все иначе. В нынешнем году передо мной возникла реальная перспектива превратиться в тронутую старую деву, помешанную на кошках и совершенно одинокую. Может быть, со временем я привыкну так жить, искренне полюблю кошачью стаю и стану носить в кошельке их фотографии, но сейчас мне требовалась передышка для исцеления ран.

Сейчас нужно было любой ценой оказаться на высоте, собрав все ограниченные эмоциональные и финансовые ресурсы. Алекс – моя самая большая ставка. Семейка встретится с ним и увидит: 1) что он сказочно хорош, такие на дороге не валяются, 2) что он боготворит землю, по которой ступают мои ноги, – «Нет, вы видели, как он на нее смотрит?» и 3) памятуя, какими любезными стали родственники после одного упоминания об Алексе, предвижу, что после Рождества, увидев Алекса во плоти, они будут пылинки с меня сдувать.

Предстояло слегка потратиться, но мне станет легче, по крайней мере, на время, и можно будет выдержать чертовы праздники, а затем я наберусь храбрости пойти дальше и разберусь с комплексами, от которых здорово устала. Могу поклясться, в случае глобальной ядерной войны выживут лишь тараканы и мои комплексы.

К концу вечера сотворение Алекса Великолепного завершилось, и на бумаге возникли наброски идеальной любовной связи.

1. Место, где познакомились Алекс Грэм и Саманта Стоун. Встреча непременно должна оказаться случайной: все великие любовные истории начинались со случайного знакомства. После длительных размышлений я остановилась на хозяйственном магазине. Магия любви кажется еще чудеснее на фоне рутины вроде закупки товаров на неделю. «Наши глаза встретились над флаконом «Туалетного утенка», и я поняла – это он».

2. Краткое жизнеописание Алекса Грэма: родился в Мэдисоне, штат Висконсин, где, насколько я знаю, не бывал никто из моих родственников и знакомых. Родители погибли в автомобильной аварии, когда Алексу было десять, и его взяла к себе тетка, также жившая в Висконсине. Парень пробивался в жизнь через Висконсинский университет, а затем через стоматологический факультет Висконсинского университета. Понятия не имею, есть ли там стоматологический факультет, но твердо знаю – другим это тоже неизвестно.

Вскоре после окончания университета, потеряв горячо любимую тетку, Алекс приехал в Калифорнию, намереваясь начать жизнь заново, и обзавелся процветающей практикой. Алекс всегда мечтал создать семью, но почти отчаялся встретить свою единственную. До недавнего времени, разумеется, – и взгляд на меня, полный обожания, говорящего лучше всяких слов. Обожание меня является одной из основных черт характера Алекса.

3. Грег по сравнению с Алексом Грэмом – мелкий неудачник: оставляя в стороне, что Алекс – сказочно преуспевающий ортодонт, нужно знать, что этот дока не пострадал на рынке акций во время обвала на Уолл-стрит, ибо предвидел обвал и заблаговременно принял меры. Блестящие капиталовложения позволяют Алексу отдыхать от врачебной практики и наслаждаться жизнью. Изучив морское дело и парашютный спорт, в ближайшие год-два Алекс планирует совершить круиз вокруг греческих островов. «Надеюсь, в компании любимой женщины», – добавляет он, посылая мне улыбку, в которой светится – что? – правильно, страстное обожание.

Алекс мне очень понравился. Дисциплинированный, но не педант. Умный, но не скучный. Преуспевающий, но с авантюрной жилкой. Многогранная личность, по сравнению с которой Грег просто жалок. Кстати, Алекс не страдает излишним самомнением: несмотря на завидные достижения, он умилительно скромен.

Пусть Алекс – фикция, но из-за созданий мужского пола из плоти и крови у меня одни неприятности.

Проснувшись на следующее утро с ощущением привычной горечи в душе, я вспомнила – у меня есть срочное дело. Оглядываясь назад, хочу заметить – возможно, здесь и кроется причина того, что я решилась на авантюру: не осталось времени обдумывать желания и чувства, когда появилась цель, четкий план, срочное дело.

В библиотеку я пришла раньше всех. Библиотекарша дружелюбно улыбнулась. Я ответила рассеянной улыбкой человека, пришедшего обогатить ум сокровищами литературы. Мне действительно требовалась хорошая книжка. Я свято верю в пользу чтения, однако читать не успеваю из-за большой загруженности – самокопание отнимает уйму времени.

Когда библиотекарша занялась своими делами, я подошла к полке с телефонными книгами и взяла экземпляр «Желтых страниц» округа Лос-Анджелес. Жителям Оранжа такая книга ни к чему, вот у меня ее и не было. Интернет, конечно, тоже выход, но в качестве слабого и бесполезного протеста против мертвящего воздействия не знающих удержу технологий я пользовалась Интернетом лишь в случае крайней необходимости. Кроме того, мне нравится переворачивать страницы и вести пальцем вниз по колонкам, отыскивая нужный телефон.

Оранж, хотя в это трудно поверить, находится всего в сорока пяти минутах езды от Голливуда. Аманда, моя подруга в высшей школе, пыталась стать актрисой. Она действительно обладала талантом, я видела ее в нескольких пьесах, но пробиться ей не удалось. Голливуд кишит талантливыми актерами, безуспешно ищущими роли. Предстояло выбрать актера, согласного работать задешево и достаточно давно сидящего без ролей, чтобы согласиться встречаться со мной.

Я выписала телефоны агентов из самых маленьких дешевых объявлений. В глаза бросилась строчка: «Агентство Сида Финкельсмита». Слово «агентство» меня не обмануло. По словам Аманды, стоит человеку обзавестись табуреткой и столом, с которого разве что пирожками торговать, как он уже величает себя «агентством».

Объявление Сида было без рамочки, лишь координаты и слоган «Делаем звезд с 1958 г.». Я рассудила: вряд ли Сида можно увидеть на страницах голливудского выпуска «Вэнити фэйр», – возможно, руина прошлого изо всех сил старается удержаться на плаву, представляя актеров, не сумевших подписать контракт ни с кем другим, но хотевших обязательно оставить информацию о себе. Аманда неоднократно так делала. Мы потеряли друг друга из виду несколько лет назад. Интересно, оставила она свои попытки прорваться на широкий экран или большую сцену или все еще надеется на удачу?

Направившись к двери, я поймала на себе взгляд библиотекарши, чей стол стоял у выхода. Пройти мимо нее без книги внезапно показалось делом недостойным, словно я обманула библиотеку, полистав лишь «Желтые страницы». Пришлось вернуться. Полки с фантастикой выглядели довольно устрашающе: даже Фрейд не смог бы прочесть эти тома – тогда ему попросту не хватило бы времени додуматься о существовании подсознательного.

Прибегнув к ясной логике, которой я славлюсь, я начала с буквы О. Пробежав глазами надписи на корешках, я наткнулась на Джейн Остен и через минуту уже скромно выкладывала на стол библиотекаря «Эмму» и «Разум и чувства».

– Джейн Остен, – похвалила та. – Классика не устаревает.

– Верно, – поддакнула я, нисколько не покривив душой, – я видела все фильмы по книгам Остен.

Некоторые считают, случайностей не бывает. Я размышляла об этом на пути домой. Раньше библиотекарша мне не улыбалась, может, Вселенная пытается мне что-то сказать, например, нечего так много смотреть кабельное телевидение. Придя домой, я решительно выложила обе книги на кофейный столик: пусть остаются на виду, дабы потратить на чтение первую же свободную минуту.

Мы с Алексом уже созрели для следующей фазы отношений. Было страшновато, я нервничала, но если между нами суждено чему-то произойти, именно мне придется сделать первый шаг. Присев на стул, я сделала этот трудный шаг. Трубку сняли на шестом гудке, и послышался низкий сипловатый голос, похоже, слегка запыхавшегося человека.

– Сид Финкельсмит слушает.

– Здравствуйте. Я хотела бы нанять актера.

Сид ничего не сказал.

– Алло, алло!

– Простите. У меня что-то попало в дыхательное горло. Вы хотите нанять актера? Потрясающе. Просто здорово. Не сочтите за труд подробнее рассказать о роли!

– Мне нужен человек на роль преуспевающего ортодонта – примерно тридцати шести лет, чрезвычайно привлекательного, тонко чувствующего, умного и материально обеспеченного.

– Угу.

– Он живет не только ортодонтией – это очень интересный человек, увлекающийся парусным спортом и прыжками с парашютом. Да, и у него отличное чувство юмора.

– Что-нибудь еще?

– Для роли абсолютно необходима прекрасная упругая задница. Есть у вас кто-нибудь на примете?

– Могу назвать вам десяток парней, даже не заглядывая в записи.

Вот так. Женщины тратят чертову прорву денег, времени и сил на поиски подходящего парня, но стоит позвонить Сиду Финкельсмиту, и он подберет десяток прекрасных молодых людей меньше чем за пять минут.

– А где такая роль? Художественный фильм? Телевидение?

– Э-э-э… Не совсем. – Теперь, когда я была готова встретиться с мужчиной моей мечты, я знала: необходимо играть по-умному и представить себя в самом выигрышном свете. Ничто не обращает мужчину в бегство быстрее, чем женское отчаяние. – Сид, позвольте мне немного рассказать о себе. Я деловая женщина, профессиональный фотограф. Работа отнимает очень много времени. Не то чтобы я не желаю много работать – напротив, я люблю свою профессию, но у меня просто не остается сил или не хватает времени на поиски мужчины моей мечты.

– Понял.

– Вы знаете, что такое любящие мамы и как могут вести себя старые друзья? Не важно, сколько раз им повторено, что вам и в одиночку живется нормально, они все равно не верят и назойливо пытаются помочь в создании семьи. Во время праздников их буквально прорывает, поэтому, чем терпеть нападки близких и подруг в Рождество, я решила нанять человека, способного сыграть роль моего бойфренда.

– А вот теперь не понял.

– Я хочу нанять одного из ваших актеров на роль моего молодого человека.

– Это что, шутка?

– Нет-нет, я…

– Уж не парни ли из Си-эй-эй подбили вас на эту выходку?

– Да нет же, я просто хочу…

– Теперь я вам кое-что скажу. Может быть, для них я и посмешище, но у меня есть нечто, чего у них никогда не будет, – мелочь, называемая сердцем. И воспоминания о том, что такое работать с профессионалами и играть в стоящей постановке – у них этого никогда не будет. Профессионализма им тоже не видать как своих ушей, проживи они хоть миллион лет, и не важно, сколько миллионов баксов им удастся сделать. Так им и передайте.

И повесил трубку. Поборов неловкость и всевозможные страхи, я совершила доброе дело, и что в награду? Все прочитанные книги серии «Помоги себе сам» в один голос заявляли – в таких случаях Вселенная обязана вознаградить нас эмоционально и материально.

Я позвонила еще парочке агентов, получив аналогичные ответы. Голливуд все тот же. Пытаешься предложить что-нибудь новое и творческое, и они затыкают тебе рот. Мобилизовав умственные резервы, я решила все же разыскать Аманду. Может, она даст дельный совет или подскажет, к кому обратиться.

Первым делом я догадалась позвонить ее маме. Подруги по высшей школе могли переезжать хоть сорок раз, но в девяти случаях из десяти, разыскивая приятельниц, я звонила по старым номерам их мам, и те всегда оказывались по прежним адресам.

Конечно же, мама Аманды жила там, где и раньше. Наврав насчет насыщенной и интересной жизни, которую я веду, я посетовала, что за последние годы потеряла контакт с Амандой и хочу ее найти.

– Удивительно. Она забегала в День благодарения, и разговор вдруг зашел о тебе.

– Да что вы?

– Угу… Она рассказала, как вы вдвоем угнали машину ее отца, чтобы съездить поглазеть на серферов.

– Ничего себе!

– Ты была названа как вторая участница заговора.

– То есть Аманда не спросила у вас разрешения, миссис Моррисон? Я потрясена до глубины души. Ни за что не поехала бы с ней, если бы знала.

– Ну, еще бы. Знаешь, Саманта, я никогда не говорила этого, но ты – единственная из школьных подруг Аманды, которую я одобряла.

– Правда? – Услышать это было настолько приятно, что я готова была расцеловать собеседницу. Наверное, я даже покраснела от удовольствия. Пусть любимый мужчина не отвечает взаимностью, зато чья-то мамаша вот уже пятнадцать лет считает меня лучшей среди приятельниц дочери. Значит, я еще не полная неудачница.

– Почему-то мы крайне редко делаем друг другу подобные признания. Возможно, сейчас тебе уже малоинтересно. В последнее время я стараюсь чаще говорить людям важные вещи. По-настоящему важные, понимаешь?

– Да. Ваши слова для меня много значат. Спасибо, что сказали. Вы мне тоже всегда нравились.

– О, Саманта…

– Это не комплимент, то есть я хочу сказать, как мама одной из подруг вы были вовсе не так уж плохи. Я с удовольствием болтала с вами, когда случалось ждать Аманду. Беседы с другими мамашами оказывались форменным мучением, а с вами можно было общаться как с нормальным человеком. То есть, конечно, вы и есть нормальный человек…

– Не извиняйся, Саманта, – рассмеялась та. – Я понимаю, о чем ты. Подожди минутку, я найду номер Аманды. Не сомневаюсь, она тоже по тебе соскучилась.

Я говорила искренне и в мыслях не имела льстить собеседнице. У Аманды мать всегда была что надо. У нее вся семья нормальная, без тщательно скрываемых странностей, которые я кожей чувствовала, заходя домой к другим подружкам. Даже родители Шелли не без изъяна – жизнь устраивает их до тех пор, пока все идет по намеченному плану. Я почувствовала, что сильно стосковалась по Аманде. Интересно, какие еще потери я умудрилась не заметить?

Миссис Моррисон подошла к трубке минуты через две и продиктовала телефон Аманды.

– Значит, она все еще в Голливуде?

– О да. Но подробности она сама тебе расскажет. Знаешь, Саманта, с тобой очень приятно общаться.

– Рада была поговорить с вами.

Надиктовав сообщение на автоответчик Аманды, я прикинула, сколько дней придется ждать, но уже в десять вечера у меня раздался телефонный звонок.

– Саманта Стоун! Поверить не могу! Мы вспоминали о тебе буквально на День благодарения! Я, наконец, рассказала маме, как мы брали папин автомобиль, и даже спустя шестнадцать лет это не показалось ей забавным – мамы порой такие чудные… Просто не верю, что объявилась Сэм! Как ты? Где ты?

– Со мной все прекрасно, а вот что случилось с нашей обоюдной клятвой никогда не рассказывать об угнанной машине даже под страхом пыток и казни?

– Ну, бесхарактерная я, что тут скажешь? Давай снова дружить, не хочу общаться по телефону. Мне не терпится рассказать восемь миллиардов всяких пустяков. Когда ты поднимешь задницу и приедешь на десятичасовой сеанс девчачьей болтовни?

– Да хоть завтра.

– Годится. У меня, правда, есть дело… Но я его отменю, невелика важность. Помираю от желания повидаться с тобой. Приезжай часам к семи. Приготовлю роскошный ужин, будем пить хорошее вино и болтать до рассвета или пока одна из нас не отключится.

– Насколько я помню, я продолжала пить, когда ты уже валялась под столом.

– Не забывай, девчонка, я пятнадцать лет прожила в Голливуде. Еще посмотрим, кто первый свалится под стол.

– Не разговаривайте со мной в подобном тоне, маленькая мисс!

Передразнивать мам было нашим излюбленным занятием в высшей школе, и очень приятно оказалось убедиться, что подруга тоже не повзрослела. Объяснив, как к ней доехать, Аманда предложила на этом прерваться, иначе она начнет подробный рассказ о том, как жила последние пятнадцать лет, и остаток ночи мы проведем на телефоне.

Беседа с Амандой оказалась настолько увлекательной, что я совершенно забыла об Алексе Грэме.

Дом у Аманды был в точности такой, какой приобрела бы я, будь у меня желание платить по закладной. Этакая Калифорния старых времен с двумя пальмами у фасада, точная копия любого дома на этой улице, однако индивидуальность хозяйки проявлялась решительно во всем – от расписных жалюзи до прелестного газона с такими цветами, каких мне еще не доводилось видеть. Входную дверь украшало мозаичное изображение подсолнухов.

* * *

Аманда открыла дверь, и мы крепко обнялись на пороге. Я сразу поняла, что передо мной женщина у себя дома. Жизнь владелицы отражалась в каждом дюйме жилища; каждый квадратный фут дышал искусством, энергией и индивидуальностью. Хозяйка дома даже компьютер очеловечила с помощью краски, наклеек и разнообразных цитат.

Аманда выглядела цветущей, полностью развившейся женщиной. Длинные, пушистые, непокорные волосы, которые в высшей школе она упорно выпрямляла, теперь лежали красивой волной. Подруга была стройной, и стройность эта была природной, ей не приходилось изнурять себя диетами. Но главное – она словно светилась внутренним светом.

– Итак, – сказала Аманда, когда мы уселись на диван с бокалами вина. – Вначале о главном. Замужем?

– Нет. Пару раз чуть не вышла, но вовремя одумалась.

– Совсем как я. Примерно год назад, когда закончился последний роман, меня вдруг озарило, что мне вовсе не хочется замуж. Это не просто слова, я действительно так думаю, но не обязательно же всем рассказывать, что я не хочу создавать семью. В любом случае живу отлично. Полная свобода. – Она захохотала. – Боже, Голливуд меня испортил. Ты ответила четко и коротко, а я разразилась монологом о собственном духовном росте. Открою тайну: я одна из зануд, живущих духовной жизнью, хотя искренне стараюсь не ставить это во главу угла.

– Работаешь над собой, а?

– Очень смешно. Кстати, о работе. Все фотографируешь?

– Да, по накатанной. Ничего выдающегося, сплошные свадьбы.

– Не могу поверить. Я всегда считала, у тебя дар проникать во внутреннюю суть человека – ты виртуозно подмечаешь всякое дерьмо… Может, видимый мир просто не твоя стихия?

– Кто его знает… А как ты? Все играешь?

– Сама – уже нет. Для меня актерство вредно. Я люблю играть. Способность хорошо исполнять роль – это талант. Но забыть себя ради искусства я не готова, поэтому перешла на преподавание, стала режиссером в местном театре, провожу семинары. Зарабатываю неплохие деньги, да еще искренне считаю полезным то, что делаю, – вот какая я везучая.

– Мне нравится твой дом. Тебе удается гармонично сочетать личную жизнь, работу и хозяйство. А у меня сейчас сплошь осколки и руины.

– Возможно, причина в твоей активной духовной жизни. Такие люди острее воспринимают реальность, однако вместе с тем считаются чрезвычайно интересными личностями.

– Неужели? Рядом с тобой я не чувствую себя интересной личностью, скорее занудой из провинции или чем-то таким… Не знаю точно чем.

– Господи, Саманта, но ведь этот дом и мои занятия – всего лишь внешнее, шелуха. Именно духовная жизнь делает человека интересным. Эмили Дикинсон, никогда не покидавшая своей комнаты, вошла в историю, как одна из самых интересных женщин, посетивших наш мир.

Взгляд подруги стал настолько пристальным, словно она пыталась читать в моей: душе. Я немедленно сменила тему:

– С удовольствием пообщалась с твоей матерью. Знаешь, что она сказала? Что очень меня любит. Представь, мы с ней несколько лет не говорили, а она вдруг признается, что я ей по сердцу. Скажи, часто мы говорим людям, что любим их, даже лучшим друзьям? Ведь редко, правда? У тебя мама – прелесть.

– Да. Она совершенно изменилась, с тех пор как в прошлом году возникли опасения, что у нее рак груди.

– Что?! Но с ней все в порядке?

– Надеемся… Опухоль оказалась маленькой, спохватились вовремя, да и мать сама всячески стремится выздороветь. Веришь, я даже заставила ее заняться медитацией. Но такие встряски заставляют на многое взглянуть иначе. Живешь, тратишь время на всякое дерьмо, и вдруг выясняется, что осталось совсем мало. Не дерьма, конечно, а времени.

Разговор развивался совсем не по задуманному плану. Я собиралась притвориться преуспевающей дамой, поглощенной любимой профессией, намекнув, будто ищу эскорт на праздники, дабы избежать давления со стороны родни и подруг, пытающихся заставить меня «остепениться», и поделиться идеей, как круто было бы нанять на роль бойфренда красавца актера, чтобы все померли от зависти. Но мы почему-то говорим о честности, заботе о близких и мимолетности жизни.

– Мне очень жаль твою маму. Она была… и остается единственной из мамаш моих приятельниц, которую я в состоянии терпеть. В отличие от собственных родственников… Хочешь знать, как у меня дела? Я позволила себе снова влюбиться в Грега, а он полюбил какую-то Дебби, и мне предстоит с ней познакомиться. Хуже всего пойти одной, поэтому, Аманда, не знаешь ли ты актера, у которого сейчас проблемы с деньгами, – я ему хорошо заплачу, – подходящего на роль бойфренда, влюбленного в меня до безумия, да к тому же одного из самых совершенных мужчин на свете? Здесь я разревелась. Вытерев глаза, я покорно ответила на ненавистные вопросы, которых так стремилась избежать, – я же так его любила, почему Грег не может понять, что мы – прекрасная пара, что он нашел в Дебби, как я могла так сглупить, почему он такой дурак… Когда я повторила, что уже никогда никого не полюблю, Аманда прервала меня, заявив – ей по душе идея с фальшивым бойфрендом.

– Ты не считаешь затею безумной?

– Она абсолютно безумна, этим и привлекательна. Кстати, что плохого ты собираешься сделать? Разве мало людей сохраняют свой брак, притворяясь любящими супругами, так как страшатся одиночества? Все мы каждый день играем роли – на работе, в кругу семьи, а ты всего лишь хочешь добавить в реальность немного игры, прекрасно сознавая, что это игра. По-моему, это прекрасно.

– Вот это да! Или я нормальнее, чем мне казалось, или в тебе больше странностей, чем я считала.

– Наверное, и то и другое. Давай ужинать и обдумывать план действий.

Мы прошли в кухню, и следующие полчаса Аманда заправляла, смешивала, взбалтывала, подогревала и, наконец, поставила на стол омлет и салат, лучше которых мне не доводилось пробовать.

– Как тебе это удается? – спросила я, когда подруга мыла тарелки.

– Что именно?

– А все. Похоже, все, за что ты берешься, получается хорошо. А берешься ты за все. Причем, как мне кажется, оставаясь в гармонии с собой.

– Знаешь, в чем твоя проблема, Саманта? Ты чудачка, большую часть жизни пытающаяся стать такой, как все. А я, в конце концов, нашла применение собственным странностям, и теперь, видя, как хорошо живется с моими причудами, люди считают меня самой что ни на есть нормальной.

– Эй, а кто нанимает фальшивого бойфренда? Я или ты?

– Что ж, неплохо для начала, подружка. Первый шаг на чудесном пути к истинному и законченному сумасшествию.

– Да, это лишь вопрос времени.

За кофе мы приступили к делу. Я согласилась платить по сто долларов за каждый вечер работы актера и расстаться еще с сотней зеленых, оплатив ему время на подготовку к роли. Я поделилась с Амандой сведениями о характере Алекса, которые она, как профессиональная актриса, сочла удручающе скудными.

– Тебя интересует правдоподобное исполнение, не так ли? Все должны поверить, что он твой бойфренд и у вас настоящий роман?

– Да.

– В таком случае даже гениальному актеру нужно намного больше информации. Ладно, об этом позже. Сперва я должна сообразить, кому по силам такая роль.

– Не забудь про красивые ягодицы.

– Нет-нет, ну что ты. Кто же из моих знакомых с красивой задницей. Знаю! Не уверена, что согласится, но подходит идеально. Боже, Саманта, я уже вижу его в этой роли. Голливуд кишит такими актерами: они болтаются здесь годами, и решительно непонятно, почему никак не пробьются. У парня есть все – внешность, талант, напор, он буквально дышит актерским ремеслом, работает с полной отдачей, но выше четверок не поднимается. Воздух вокруг него, видишь ли, не начинает дрожать. Бедняга неукоснительно посещает мои занятия дважды в неделю, но максимум, что ему предлагают, – крошечные ролишки в дешевых лентах. Ты смотрела «Возвращение на улицу Дубов: Фрэнки дьявольски взбешен»?

– Нет.

– Он играл полицейского, который никак не мог поверить, на что способен Фрэнки. А фильм «Повторяю, я видел, что вы сделали!»? Тоже не смотрела?

– Нет.

– Там у него роль охранника, не поверившего рассказам подростков о маньяке, сбежавшем из лечебницы. Даже такие роли он сыграл блестяще, но интересных приглашений не последовало. В прошлом году я ставила «Долгий день уходит в ночь» и взяла его в спектакль – он играл бесподобно! Мне казалось, на него пойдет зритель. Но у него словно скрытый порок – каждый раз парень откатывается на прежние позиции. Он очень серьезный, не уверена, удастся ли его уговорить, но точно знаю – как раз сейчас у него финансовые затруднения. Дай-ка я ему позвоню.

Сидеть и ждать, когда актер ответит Аманде, согласен он притворяться моим бойфрендом или нет, оказалось весьма мучительно. Ничего не поделаешь, такова одна из сторон жизни одиноких девушек. Пытаясь с тоски читать журнал, я не могла сосредоточиться. Почему Аманды так долго нет? Забавно, как иногда парень, на которого вначале почти не обращаешь внимания, оказывается именно тем, кто необходим как воздух.

Спустя целую вечность Аманда вернулась в комнату с непроницаемым видом. Она не выглядела разочарованной, но и торжествующего выражения лица не наблюдалось.

– Ну? – не выдержала я. – Согласился?

– Как бы да. Не в восторге от самой идеи, но я представила ему наше предприятие как возможность реального творческого прорыва и способ совершенствовать актерское мастерство. Это его зацепило, он согласен с тобой встретиться. Должна предупредить: он, без преувеличения, вкладывает в роль всю душу. С ним надо обращаться терпеливо и ласково. Между нами, актеры – милейшие люди, но я ни за что не согласилась бы жить бок о бок с Брандо, если ты понимаешь, что я имею в виду. Поэтому приготовься. Да, самое важное: тебе придется принимать его всерьез. Если парень возьмется за роль, он будет выкладываться полностью.

– Мне вполне по силам отнестись к нему серьезно. Вообще-то я так и собиралась.

– Колеблешься?

– Немного. Но это почему-то вселяет непонятную уверенность в себе.

– К тому же чертовски забавно. Скажешь тост, Люси?

– С удовольствием, Этель. Мы подняли бокалы.

– За Саманту Стоун, поладившую со своими неповторимыми странностями, – торжественно произнесла Аманда.

– И за Аманду, отыскавшую для меня прекрасного принца, как бишь его… Кстати, как его зовут?

– Марк, – ответила подруга. – Марк Симпсон.

 

Глава 8

Нельзя недооценивать важность первого впечатления

Я намеревалась встретиться с Марком на следующее утро в одиннадцать утра, когда Аманда заканчивала урок актерского мастерства. Занятия она вела не дома и просила, если я приеду рано, подождать на веранде. Фотосессия с одной из моих невест планировалась на пятнадцать ноль-ноль, так что времени на обратную дорогу у меня было более чем достаточно.

Первым симптомом того, что затея окажется отнюдь не бестревожным подобием романа, на какой я надеялась и за какой собиралась платить, стало то, что я очень нервничала перёд первой встречей. Первоначальным планом, пришедшим в голову накануне вечером, было натянуть джинсы и свитер, ведь приятно, черт побери, для разнообразия встретиться с молодым человеком, не заботясь о том, как выглядишь. Но внутренний голос поднял меня ни свет ни заря, заставил облачиться в костюм, обреченный на успех (результаты, правда, не оправдали моих ожиданий), и взяться за фен, щипцы для завивки и целый арсенал декоративной косметики. Мы с Амандой договорились придерживаться версии о преуспевающей деловой львице, не заикаясь о подлинной душераздирающей драме, поэтому я твердила себе, что собираюсь на официальный прием и должна выглядеть привлекательно, но профессионально. Непонятно почему я, сторона которая платит и имеет полное право заказывать музыку, беспокоилась, какое впечатление произведу, хотя моя внешность в данной сделке как бы не участвовала: важность представляли лишь внешние данные Марка и мои кредитные карточки. Ей-богу, равноправие полов – пустая фантазия.

Я выехала около девяти, имея, по идее, достаточно времени в запасе, однако со времени последней поездки в Лос-Анджелес машин определенно прибавилось. Где же нуль-транспортировка и монорельсовая дорога? Если верить «Диснейленду», они давно должны функционировать во всех крупных городах Америки, а дорожным пробкам полагалось отойти в прошлое. Попаду в рай – вызову г-на Диснея на серьезный разговор. Головой надо думать, когда раздаешь детям обещания.

В 11.05 я позвонила в дверь Аманды. Открыв, подруга сразу шикнула на меня.

– Говори как можно тише, – прошептала она. – Все уже разошлись. Марк исполнял очень напряженную сцену, ему необходимо выполнить дыхательные упражнения, чтобы собраться с силами. Пойдем на кухню. Он придет, когда будет готов.

На цыпочках мы прошли через холл. Марк сидел на диване в гостиной. На ходу я покосилась на его затылок. То, что удалось разглядеть, выглядело привлекательно. Аманда налила мне кофе, и мы стали ждать появления Марка. Подруга еще раз напомнила – воспринимать его надо всерьез.

– Смотри, не подавай виду, что разглядываешь его задницу. Это его оскорбит.

Примерно в полдвенадцатого Марк вошел в кухню, и всякая ерунда насчет образования, чуткости и верности кандидата в бойфренды вылетела у меня из головы. Отменный мужчина. Высокий, прекрасно сложенный, с темными вьющимися волосами, большими карими глазами, при взгляде которых у меня появились крамольные мысли, и (клянусь, не вру!) четко очерченными выпуклыми губами. Мне даже не хотелось, чтобы он повернулся спиной и продемонстрировал ягодицы: я была уверена – зад у него великолепный. При виде такого парня никому не придет в голову спрашивать, что я в нем нашла. Аманда поднялась, а я осталась сидеть, боюсь, с открытым ртом.

– Подойди, – сказала подруга, раскинув руки. – Ты потрясающий актер.

Марк вошел в раскрытые объятия. Учительница и ученик постояли обнявшись, а я, украдкой взглянув на его задницу, осталась с открытым ртом, пока они не отодвинулись друг от друга.

– Тебе кофе, минералки, чая или чего-нибудь другого? – спросила Аманда у Марка.

– Спасибо, ничего не нужно, – ответил тот. Изумительный голос – звучный, глубокий, дьявольски сексуальный.

Аманда похлопала его по спине и повернула ко мне:

– Саманта Стоун, Марк Симпсон. Актер, о котором я тебе рассказывала.

– Здравствуйте, Марк, – сказала я с деланным равнодушием и вежливо улыбнулась. – Рада познакомиться.

Марк без улыбки пожал мне руку, не отводя изучающего взгляда.

– Здравствуйте, Саманта.

– Давайте присядем, – предложила Аманда. – Саманта, почему бы тебе не начать с того, что конкретно ты ищешь?

– Хорошо. Марк… Видите ли, карьера отнимает у меня массу времени, особенно сейчас, и меня просто не хватает на полноценный роман. Я вполне довольна таким положением вещей, но подруги и родственники наотрез отказываются этому верить. Спасаясь от непрошеных знакомств и желая не допустить тяжелой депрессии у мамы, хочу нанять вас на роль бойфренда на приближающиеся праздники и просить сопроводить меня на некую встречу: на неделе за бокалом вина я встречаюсь с прежним приятелем. Ему не терпится познакомить меня со своей новой пассией. Затем отметим Рождество у моей лучшей подруги – она устраивает вечеринку. А третий раз увидимся за обедом в кругу моей семьи. Я тут кое-что набросала: коротко о себе, основные сведения об Алексе и краткие характеристики людей, с которыми предстоит общаться.

Марк погрузился в чтение, а мы с Амандой молча ждали. Он добросовестно изучил три страницы, словно перед ним был отрывок из «Отелло». По мере чтения Марк все больше мрачнел. Когда он, наконец, поднял глаза, взгляд у парня был как у раненой лани.

– Я не могу с этим работать. Ни один настоящий актер не сможет ничего создать на подобном материале. Здесь нечего играть. Я простой ортодонт.

– Преуспевающий ортодонт, – поспешила подчеркнуть я. – А еще вы увлекаетесь морским делом и прыгаете с парашютом.

– Но здесь ни слова о моей личности и характере. Этот Алекс – какая-то картонная фигура. Мне необходима глубина, правдивый образ, персонаж, способный жить и двигаться.

– Конечно, это необходимо, – с энтузиазмом кивнула Аманда. – Я предупреждала, что здесь лишь схема, набросок. Зерно роли. Твоя задача – его вырастить. Процесс, Марк. Это процесс. Почему бы тебе не сказать Саманте, чего ты ждешь от роли?

– Я пытаюсь нащупать личность под внешностью ортодонта, прыгающего с парашютом. Почему я стал ортодонтом? Каковы мотивы данного поступка?

– Так почему же он стал ортодонтом, Саманта? – эхом откликнулась Аманда.

– Может, для обретения надежности и уверенности в жизни? – вопросил Марк. – Надежности, которой был насильственно лишен в юном возрасте? Полагаю, все согласны, основным мотивом стала гибель родителей.

– Несомненно, – согласилась Аманда.

– Как утрата родителей повлияла на характер Алекса? Замкнулся ли он в себе? Опасается ли с тех пор тесно сближаться с людьми? Или растрачивает эмоциональную энергию, добиваясь всеобщего одобрения, так как смертельно боится ощутить внутреннюю опустошенность?

Я заерзала на стуле под пристальными взглядами.

– Мне кажется, любая причина из названных будет о'кей.

– О'кей? – переспросил Марк.

– Ну да. По-моему, главное здесь то, что вы преуспевающий ортодонт, нежный, умный, чуткий и по уши в меня влюбленный.

– И как, по-вашему, подобный персонаж может существовать в реальности? Живые люди такими бывают? Вы полагаете, у меня есть волшебная кнопка – стоит нажать, и все готово? Чтобы играть, нужен правдоподобный персонаж и мотивация его поведения. Это основа основ моего ремесла. Это жизненно важно для роли. Без этого…

– Без этого, Саманта, – вмешалась Аманда, – артист не в состоянии работать. Марк, пока я вас слушала, мне в голову пришла одна мысль: Саманта раньше не работала с актерами и не знакома с тонкостями творческого процесса. Ты их знаешь. Так почему бы нам, если Саманта не против, не взять на себя руководство творческим процессом?

Марк резко выпрямился.

– Получишь Алекса в полную собственность и сделаешь его, каким пожелаешь, – искушала парня Аманда. – Алекс станет тем, кем ты захочешь.

– Я буду полностью контролировать творческий процесс? И смогу изменить роль так, как считаю нужным?

– Именно. Ты не только получишь опыт импровизации, но и попробуешь себя в режиссуре.

Прищурившись, Марк напряженно обдумывал слова Аманды. Подруга ободряюще улыбнулась мне. Я сидела как на иголках. Можно подумать, мы с ней пришли пробоваться на роль.

После глубоких и всесторонних, судя по затраченному времени, размышлений Марк глубоко вздохнул и накрыл ладонью другую руку.

– Вы согласны на это?

Я была согласна на все, лишь бы заполучить столь роскошный экземпляр мужской породы, но вряд ли такой ответ побудил бы Марка участвовать в моей затее.

– Если вы не выйдете за рамки, набросанные мною, – ответила я, – то согласна.

– Многим ли актерам выпадает такой шанс? – с энтузиазмом воскликнула Аманда. – Это реальная возможность отточить мастерство.

– Но мы договорились, что за творческий аспект отвечаю я? – уточнил Марк. Я кивнула. – Очень хорошо. В поставленной задаче, как я ее вижу, нам придется преодолеть два основных препятствия. Первое – это, конечно, Алекс. Второе – вы, – сообщил он, повернувшись ко мне.

– Я? – изумилась я.

– Ваш характер прописан чрезвычайно расплывчато. Я, например, ничего не знаю о ваших чувствах.

– О моих чувствах?

– К Алексу.

– А-а-а. Ну, полагаю, можно сказать, он мне нравится.

– Не могли бы вы пояснить подробнее?

– Он прекрасный парень и очень мне нравится.

– Как-то неубедительно у вас выходит.

– Хорошо. По мнению окружающих, Алекс для меня – идеальная партия. Я знаю, он прекрасный человек, и хочу его любить, но почему-то не могу. Не возникает страсти, какую ко мне питает Алекс. В его образ я заложила абсолютное обожание, так? Наши отношения зашли в тупик. Алекс – лучший мужчина в моей жизни, но сразу после праздников я собираюсь с ним порвать.

– То есть вы его используете.

Стоп-стоп, подожди на телефоне, приятель. Красавец ты или нет, но это слишком серьезное обвинение, какое нельзя вот так запросто бросить человеку, особенно если этот человек – я.

– Так нечестно! Я еще не знаю, что наш с Алексом роман обречен. В смысле – я искренне считаю его своим лучшим бойфрендом.

Помассировав подбородок, Марк кивнул, будто наконец-то вник в ситуацию.

– Бедный слепец даже не догадывается, что его ждет. Собирается достойно отметить канун Рождества. Приезжает с дюжиной роз и бутылкой шампанского, заказав в ресторане столик с видом на океан. После ужина вы вдвоем прогуливаетесь по пляжу, залитому лунным светом. Алекс обнимает вас, порываясь рассказать о своих чувствах, но в ваших глазах читает: нет. Вы не питаете к нему любви, не любили его и прежде. В глубине души Алекс знает – ваши чувства несравнимы с его страстью к вам, но не в силах это признать, поэтому продолжает притворяться, надеясь настойчивостью тронуть ваше сердце, подобно тому, как в глубине души все еще ждет возвращения родителей. В детстве он несколько лет подряд бегом бежал домой из школы, надеясь – отец и мать уже вернулись и ждут его.

Казалось, Марк совершенно забыл о нашем с Амандой присутствии. Это начинало меня беспокоить. Менее чем за двадцать минут он вложил в наш роман больше энергии, чем большинство моих бывших парней за все время отношений.

– Он достает ключи из-под горшка с цветком и входит в дом. В холодной тишине звучит гулкое эхо шагов. Тишина для него кончится, только если вернутся родители. Он испытывает огромную потребность в любви, которой никогда не знал. Самое ужасное, что он ждет всю жизнь, – прежде даже мать относилась к нему с безразличием. Теперь, познакомившись с вами, он вновь пройдет через этот ад – ведь он не интересен вам ни в каком качестве. Заложник схемы, он до самой смерти обречен ходить по замкнутому кругу.

Кошмар какой-то. Как же я теперь брошу Алекса? Черт, я готова, переступив через себя, выйти за него замуж и остаток дней вить ему семейное гнездышко. Как я могла помыслить о разрыве с Алексом после всего, что бедняге довелось пережить?

– Я начинаю входить в роль, – сообщил Марк. – Но возникает проблема со сценарием. Третье свидание, обед в кругу вашей семьи. Это мне не подходит.

Родственники в своем репертуаре: не успели познакомиться с человеком, как уже создают проблемы. Искусство и вправду является зеркалом действительности.

– Если я страстно люблю вас и у меня нет семьи, почему же я не провожу праздник с вами тет-а-тет? Или ваши родственники приглашают Алекса к себе?

– Да. Полагаю, в реальной жизни вам все же придется там побывать, однако не смею просить вас работать в Рождество. Скормлю родственникам уважительную причину: скажем, вы добровольно вызвались раздавать бездомным праздничные обеды.

– Штамп. Фальшивая накладка на образ Алекса. Смахивает на дешевый трюк в низкопробном телесериале. На мой взгляд, совершенно неправдоподобно.

– То есть вы хотите сказать, что готовы провести Рождество в компании моих родственников?

– Я хочу сказать, что Алекс захотел бы встретить Рождество в кругу вашей семьи.

Глазами души я увидела Рождество в семейке Стоун, осиянное присутствием Алекса. Все ведут себя образцово, не произнося «Ради всего святого, Саманта» и т. п., ибо при Алексе не отваживаются ни на малейшую критику, избегая преждевременно открыть ему глаза на мою сущность, лишив меня и себя всякой надежды на предложение руки и сердца.

Нет, все-таки Марк – живой человек. Нельзя так с ним поступать.

– Поверьте моему слову, Алекс не захотел бы провести восемь часов с моими родственниками на Рождество.

– Лишнее доказательство того, как мало вы его знаете. Вы избалованы вниманием родных, но ведь у Алекса нет семьи. Неужели вы полагаете, он не может высидеть до конца праздничный обед в обществе ваших родных, понимая, что иначе праздник Рождества предстоит отмечать в одиночестве? Для него это словно еще раз пережить трагедию детства.

– Так надо понимать, вы готовы отказаться праздновать Рождество ради того, чтобы провести этот день со мной и нашей чокнутой семейкой? Когда я говорю «чокнутой», я еще очень мягко выражаюсь.

– Понимайте так – если я берусь за роль, я подхожу к ней серьезно. Не умею иначе относиться к работе.

– Если вы не передумаете, это будет просто здорово.

– Не передумаю.

Еще полчаса мы отрабатывали детали, а затем Марку пришло время уходить – он подрабатывал грузчиком мебели.

– Меня это просто убивает, – призналась Аманда, когда Марк ушел. – Подумать только, такому актеру приходится передвигать людям мебель, чтобы иметь возможность оплачивать крышу над головой! Ладно, оставим это. Ну, какие у тебя впечатления? Разве он не чудо?

– Смеешься или шутишь? То есть он, может быть, излишне напорист, но я даже не мечтала, что он согласится встретить Рождество в доме моей матери.

– Я предупреждала: если Марк берется за роль, он буквально вживается в образ.

Попрощавшись с Амандой, я поехала на деловую встречу, дивясь собственной удачливости. Изобретенный мною план оказался лучше, чем я смела надеяться. Подобные мысли, зародившиеся в моей голове по поводу моей же жизни, еще тогда следовало принять как сигнал того, что я, как всегда, что-то проглядела.

 

Глава 9

Каждая решенная проблема вызывает множество нерешенных

На следующий день я позвонила матери и сообщила ей хорошую новость. У других дети получают диплом с отличием Гарвардского университета, изобретают лекарство от страшных болезней, завоевывают награды академии или становятся президентами. Мое достижение одной левой могло побороть подобные мимолетные улыбки фортуны: я собиралась привести Алекса праздновать с нами Рождество.

– Да что ты? – ахнула мать. – Алекс придет на Рождество? Ты уверена? Он твердо обещал?

– Да, мам, все точно.

– Как же замечательно, Саманта! Мы покажем ему настоящее Рождество в кругу семьи.

Как бы это не заставило парня принять обет целомудрия на всю оставшуюся жизнь.

– Господи, сколько дел! Дай-ка я возьму ручку и все запишу. Так, ручку нашла. Ну вот. Ты уже придумала что-нибудь насчет подарков?

– Мы же вроде остановились на кардигане для тети Марни и футболке для дяди Верна?

– Для них любое сойдет, – отмахнулась мама, – они не страдают привередливостью. – До появления в нашей жизни Алекса ежегодное обсуждение животрепещущей темы «Что купить тете Марни и дяде Верну на Рождество» отнимало несколько часов. – Я спрашиваю про Алекса. Хочется сделать ему подарок, который он оценит.

– Мама, вы же еще не знакомы. Ну, купи бутылку хорошего вина или еще что-нибудь.

– Но, согласись, подобный подход нельзя назвать внимательным отношением.

– Для незнакомого человека это достаточно внимательное отношение. Не нужно лезть вон из кожи.

– Как хочешь. Я лишь стараюсь устроить всем праздник, Рождество все-таки, но если ты…

– Купи ему бренди – он любит, – перебила я мать, мысленно завязав узелок уведомить избранника о новой черте его характера.

– Какой сорт?

– Не знаю, хорошее какое-нибудь, ну, бренди «Наполеон», что ли…

– Ты уверена?

– Вполне. Слушай, мне пора бежать.

– Ну, если ты уверена… Теперь, что Алекс любит из еды?

– А это зачем?

– Мне же надо составить праздничное меню.

А ну-ка подожди на трубке. Значит, я девять месяцев жила в ее матке, сосала ее грудь, первый шажок сделала к ней (не факт, что в тот момент рядом не было других людей, но все же!), тогда как Алекс еще ничего для нее не сделал, за исключением простого факта существования, но ради его вкусов мать готова пойти на изменения священного рождественского меню? Событие без прецедента. Ради меня мать нипочем не изменит традиции, разве что я окажусь при смерти, да и то не без внутренней борьбы.

– Что приготовишь, то и будет хорошо, мама.

– Это тебе так кажется. Ваше поколение считает, если на столе традиционные кушанья, то праздник удался, – проворчала мать, забывая, что Алекс тоже принадлежит к моему поколению. – Прошу тебя узнать, что он любит. В конце концов, Алекс – наш гость.

– Ладно. Что еще? Мне правда пора уходить.

О, всего лишь пара вопросов. Какие рождественские гимны он предпочитает? Ему больше по вкусу рождественский обед днем или рождественский обед вечером? Как, по-твоему, после обеда Алекс захочет сыграть в «Яхтци» или предпочтет другую настольную игру? Или, может быть, не настольную? Мать не хотела предоставлять Алексу занятия не по душе, хотя с бывшей обитательницей своей матки она поступала иначе.

Обнадежив, что все будет прекрасно, мать попросила особо подчеркнуть в разговоре с Алексом – вся семья ожидает его с нетерпением. Я обещала сообщить ему об этом буквально в первой же беседе, а мать попросила меня не забыть. Можно подумать, мы заранее планируем забывать о чем-нибудь.

Затем я позвонила Грегу, зная, что тот на работе, и наговорила сообщение на домашний автоответчик. Обрадовав старого друга известием, что Алекс сможет прийти, я елейно добавила, с каким нетерпением мы ждем знакомства с Дебби. Имя Дебби удалось произнести недрогнувшим голосом. Я восприняла это как признак ощутимого прогресса в работе над собой и доказательство того, что каждое пенни, истраченное на Алекса, является прекрасным капиталовложением.

Решив окончательно прикончить проблему, я позвонила Шелли на работу.

– Как ты посмотришь, если на рождественскую вечеринку я приду с кавалером?

– С кавалером? Саманта Стоун, а ну рассказывай!

Я вкратце описала ей роман с бесподобным Алексом Грэмом.

– Потрясающе! Хочу поглядеть на такое чудо. Вот только жаль Тома, он очень хотел с тобой познакомиться.

– Ничего не поделаешь, я тоже хотела с ним познакомиться.

Никогда не обзаведусь видеотелефоном, позволяющим видеть лицо собеседника: моя сияющая физиономия свела бы на нет вполне правдоподобную искренность, которую удалось вложить в последнюю фразу.

Закончив разговор, я прикурила сигарету и посидела, наслаждаясь моментом. Как, оказывается, чудесно иметь Алекса под рукой. Я решила быстренько позвонить Марку для подтверждения места встречи в среду и сообщения о пристрастии Алекса к бренди.

Он снял трубку на втором гудке.

– Здравствуйте, Марк, это Саманта. Хотела напомнить, мы встречаемся в семь тридцать перед «Нордстромом». Вы знаете, как туда доехать?

– Да.

– Я договорилась насчет Рождества в кругу семьи. Кстати, вы любите бренди.

– Что?!

– Я позвонила матери сказать, что мы придем на Рождество, она непременно хотела сделать вам подарок. Пришлось сказать – вы любите бренди.

Возникла пауза. Из телефонной трубки сочилось неодобрение.

– Марк?

– Саманта, мы, кажется, договорились – руководство творческим процессом перешло ко мне.

– Это всего лишь бутылка бренди…

– Вам следует научиться уважать мою работу. Достоверность персонажа достигается за счет деталей. Алекс не пьет. Ему не нравится неуправляемое состояние, что вполне объяснимо, если учесть психическую травму, полученную в детстве. Бренди абсолютно не подходит.

– Ну, хорошо, – медленно сосчитав до пяти, буркнула я. – А что любит Алекс?

– Что-нибудь простое. Алекс не допустит, чтобы ваша мать на него тратилась… Банка персикового мармелада! Тетя Грета каждое лето делала домашний мармелад. Это одно из драгоценных воспоминаний Алекса.

– Персиковый мармелад, значит… Я передам матери.

– Алекс тоже хочет сделать ей подарок.

– Вы вовсе не обязаны…

– Алекс никогда не явится в гости с пустыми руками на Рождество.

Да, Алекс – настоящее сокровище.

– Ну, купите ей конфет.

– Это важный момент. Алекс хочет быть уверен, что вашей маме понравится подарок.

– Конфеты подойдут как нельзя лучше! Вы с кем встречаетесь, в самом деле? Со мной или моей матерью?

– Отчего вы боитесь, что я произведу на вашу маму хорошее впечатление?

– Совершенно не боюсь, просто, по-моему, вы хватили через край.

– Вот как… Интересно.

– Что тут такого интересного?

– Это кое-что говорит о вашем характере.

– Что именно?

– У вас явно серьезные трения с матерью.

– Ничего подобного! То есть, конечно, у нас с ней есть трения, но вовсе не серьезные, и вообще… Кстати, о мамочке: она хочет знать, не захотите ли вы на Рождество какого-нибудь особенного блюда?

– Есть одно. На Рождество тетя Грета всегда пекла изумительный яблочный пирог.

– Яблочный? Э-э-э… Но у нас… Сколько себя помню, в нашей семье в этот день всегда подавали ореховый пирог…

– Вы каждый год наслаждались ореховым пирогом и обществом ваших близких. Алекс знал лишь тетю Грету, а потом и ее не стало. Яблочный пирог являлся ее особой гордостью, она за него награды получала на ежегодных выставках-ярмарках округа. Каждое лето они с Алексом…

– Все, договорились, будет вам яблочный пирог.

Повесив трубку, я почувствовала себя выжатой как лимон. В момент сотворения Алекс казался идеальным, и в душе шевельнулась робкая надежда – этот роман окажется не таким, как другие. Но проблемы не заставили себя ждать. Терпеть не могу яблочные пироги, к тому же меня бесит манера Алекса каждые пять минут вытаскивать на свет Божий покойных родителей. По-моему, парень пользуется ими как стенобитным орудием, прокладывая себе путь в жизни.

С другой стороны, не исключено, что проблема во мне. Должно быть, я еще не в состоянии идти навстречу требованиям, которые неизбежно влечет за собой новый роман, воображаемый или реальный.

В тот день я поехала в Ирвин на встречу с собравшейся замуж выгодной клиенткой – особой, приближенной к руководству «Маверик Маркетинг». С той минуты как открылись двери лифта, я поняла: здесь на корпоративных собраниях топ-менеджеры начинают выступления фразой вроде «"Маверик" – не просто слово. «Маверик» – это положение в обществе».

Одежда и прическа секретарши стоили больше, чем я зарабатываю за три месяца. Непонятно, зачем такой красотке сидеть за стойкой приема посетителей – ей бы играть главные роли в телесериалах о незамужних жительницах Нью-Йорка, обожающих развеселую жизнь.

Бедняжка, пожалела я ее. Через пятнадцать лет она превратится в несчастную одинокую разведенку и будет тратить с трудом выбитое содержание на подтяжку кожи и липосакцию, тут же сводя на нет результаты неумеренным потреблением водки, черпая в ней силы жить дальше. Мысленно полюбовавшись картиной, я послала красавице самую дружелюбную улыбку.

– Чем могу вам помочь? – осведомилась девица, показавшись не такой глупой, как хотелось бы, одарив меня любезной улыбочкой.

– У меня встреча с Триш Мак-Кинстер. Я– Саманта Стоун. Она меня ждет.

– Да, в расписании есть встреча с фотографом. О вас рассказывают удивительные вещи.

– Неужели?

– Да. Вы снимали свадьбу подруги Триш, та в восторге от ваших фотографий. Можно вашу визитную карточку? В следующем году я выхожу замуж и очень хочу заполучить вас на свадьбу.

– Пожалуйста, пожалуйста.

Покопавшись в сумочке, я достала визитку, с трудом скрывая раздражение. Совершенно невыносимо, когда натуральные блондинки оказываются милыми и практичными, да к тому же не лишенными ума. Это противоестественно.

Триш тоже вела себя довольно любезно, но мне всегда неуютно в присутствии особ, проводящих совещания, отправляющихся в командировки и разрабатывающих политику компании. Невольно тянет поднять руку, прежде чем задать вопрос, и обращаться к собеседнику не иначе как «мистер» или «миссис», даже если им нет и тридцати, которых, по идее, эти чертовы выскочки должны уже достичь.

Триш удалось довести меня почти до рвотных спазм рассуждениями о том, какими должны получиться свадебные фотографии. Я старалась быть терпеливой, но ее манера распространяться о блистательном романе, в то время как моя личная жизнь лежала в руинах, показалась мне крайне бестактной.

Триш засмеялась, когда я демонстративно убрала портфолио.

– Не хочу знать, как это делается, – заявила она. – Свадебные хлопоты отнимают столько сил…

– А я люблю свадьбы, – отозвалась я. К счастью, не для души, но для профессии я умею врать с самым честным видом.

– Вы сами замужем?

– Нет, – ответила я с загадочной улыбкой женщины, которая свободна и счастлива этим.

– Вот как? Неужели сапожник без сапог?

Может, она и не хотела подчеркивать свое превосходство, но, могу поклясться, в ее голосе проскользнула нотка злорадства, а это всегда заставляет меня показать зубы. Триш заливалась неприятным самодовольным смехом, а ведь ничто не раздражает больше, чем чужое превосходство. Я тоже могла сделать успешную карьеру, если бы захотела, но предпочла благородно следовать призванию…

– Верно подмечено, – отозвалась я, издав фальшивый смешок, предназначенный специально для клиентов. – Можно от вас позвонить? По городу?

– О, пожалуйста.

Я подошла к телефону, понимая – подобная выходка достойна самого щенячьего возраста, отнюдь не моего. Но лучше всего мне удаются плохие поступки.

– Привет, Алекс, – сказала я своему автоответчику. – Уже выезжаю, у причала буду минут через сорок пять, так что ставь паруса. Кстати, пока не забыла, – звонили из бюро путешествий: есть билеты первого класса в Париж как раз на ту дату, какую нам хотелось. Так что, похоже, мы все-таки съездим туда в апреле. Ну, разве не сказка? Я тебя тоже люблю. До встречи.

Именно за подобные моменты мы и ценим романтические отношения, невзирая на затраченную на них уйму сил.

 

Глава 10

Советовать кому-то «расслабиться и быть собой» на первом свидании так же полезно, как убеждать человека, будто гремучая змея боится его больше, чем он ее

В день первого выхода в свет с Алексом Грэмом погода установилась прекрасная. С моря дул легкий бриз, воздух был свеж и прохладен, а небо – картинно-синее.

Утро снова началось с поездки в Ирвин. Предстояло встретиться с Триш и ее женихом, дабы окончательно договориться о свадебных фотографиях. Я заранее знала, как пойдет беседа: жених изобразит интерес к происходящему, а невеста сделает вид, якобы будущий спутник жизни необходим ей для принятия решений по поводу каждой мелочи брачной церемонии. Триш будет сыпать фразами вроде «Как дивно ей удается схватить самую суть момента, не правда ли, дорогой?», а счастливый избранник примется согласно кивать, словно мнение без пяти минут супруги полностью совпадает с его собственным.

Так и вышло. Триш взяла руководство процедурой на себя, с воодушевлением подсовывая под нос своему жениху Эрику снимок за снимком все портфолио, хотя внимательно просмотрела его несколько дней назад.

– Взгляни, дорогой, как прекрасно получился парадный снимок родственников невесты: все абсолютно естественны, словно не догадываются, что их фотографируют! А вот снимки жениха и невесты на протяжении всего вечера. Настоящий роман в иллюстрациях!

Эрик кивал головой, порой произнося «угу» или «да-а-а».

Мы с Триш уже уладили вопрос насчет расценок и контракта; она сообщила о своих предпочтениях и сколько парадных фотографий нужно делать. Встретившись с ней несколько дней назад, я знала, чего она ожидает, и сейчас томилась необходимостью сидеть и слушать, как Триш рассказывает своему избраннику, чего они от меня ожидают. Пришлось внимать с видом профессионала, хотя я давно поняла свою задачу и знала, как ее выполнить.

Иногда, присутствуя на подобных встречах, я, профессиональный фотограф и взрослая женщина, ощущаю себя большим ребенком, шутки ради переодевшимся во взрослое платье, и гадаю: так происходит только со мной или со всеми тоже? Неужели топ-менеджеры, рычащие на подчиненных («Перкинс, или я увижу пятидесятипроцентное увеличение производительности, или полетят головы!»), в глубине души мечтают, чтобы в кабинете возник некто с пшеничными сухариками и бокалом сока и любезно предложил перекусить?

Закончили мы около десяти. У Эрика была запланирована встреча в Хьюстоне, у Триш – в Ньюпорте, а у меня – с Кирстен, Розой и Бриттани. Собираясь встретиться с Дебби лицом к лицу, я решила сделать это с самой лучшей миной и записалась в дорогой косметический салон на стрижку, укладку, маникюр и макияж. Хотела было сделать и эпиляцию области бикини горячим воском, но так как в ближайшее время никому не собиралась демонстрировать эту самую область, не стала добавлять к душевным терзаниям физические муки.

Вернувшись домой в полчетвертого, я выглядела как картинка и чувствовала себя хуже некуда. Обсуждать безумную идею с Амандой очень весело. Согласна, веселье еще то, но не всем же прыгать на «тарзанке»… Однако по мере приближения часа «X» затея стремительно теряла свою привлекательность. Я не могла избавиться от ощущения, словно это одна из самых дурацких выходок, на которые я когда-либо отваживалась, а надо знать – мои прошлые рекорды побить непросто.

Надела любимое платье – простое черное, приобретенное пару лет назад на ежегодной распродаже в «Нордстроме» (только тогда мне иногда удается отыскать там тряпку-другую, которые я могу себе позволить). Платье чудесного покроя словно струилось, выгодно обрисовывая фигуру. Нацепила любимые серьги кольцами, черное с серебром ожерелье под горло и влезла в сексапильные туфли на шпильках, которые надеваю не чаще двух раз в год. Лучший наряд, когда-либо у меня бывший, чудо-прикид, мечта любой женщины: очень идет, подчеркивает все достоинства и в то же время скомбинирован как бы нечаянно, в последнюю минуту. Однако и он меня не приободрил. Я потратила недельный заработок и четыре часа времени, собираясь произвести впечатление на: 1) мужчину, влюбленного в другую; 2) женщину, в которую он влюблен; 3) мужчину, которому я вынуждена платить, чтобы он притворялся, будто я ему нравлюсь.

Я серьезно подумывала все отменить, но деньги Марк уже получил и – обычное дело с мужчинами – аванс не возвращался. К тому же это лишь отсрочит неизбежное: Грег не отвяжется, пока я не встречусь с Дебби. Лучше сделать это с Алексом, чем без него.

Аккуратно стянув платье, я разгладила его и повесила на вешалку. Пока я вертелась перед зеркалом, позвонила Аманда – пожелать удачи. Я продемонстрировала самое боевое настроение, но бравада получилась какой-то натужной, Аманда заставила меня пообещать позвонить ей, когда вернусь домой. Пришлось сказать, что позвоню, если время будет не очень позднее. Почему-то мне казалось: у меня не будет настроения делиться подробностями вечера, когда он закончится.

До сборов оставалось два с половиной часа. Можно было потратить время с толком и погрузиться в размышления о жизни, но мне не хотелось, чтобы лоб украсился безобразными морщинами на весь остаток вечера. Поэтому я поставила кассету с божественным Хэмфри Богартом и на сто шестьдесят три минуты выбросила проблемы из головы. Изобретатель видеомагнитофона, по-моему, заслуживает Нобелевской премии. В любой области.

Полутора часами позже я въехала на парковочную стоянку перед универмагом, где меня ждал платный бойфренд. При виде Марка депрессия мигом прошла: я и забыла, какой он красавец. Но если прежде я общалась всего лишь с актером отменной внешности, сейчас – не знаю, как ему удалось, но дело не только в одежде или прическе, – Марк выглядел именно как тридцатишестилетний, привлекательный, не лишенный здорового авантюризма, чуткий, заботливый, влюбленный в Саманту ортодонт. Таким мужчиной следует хвастаться перед подругами, с гордостью представлять родным и, взяв под руку, пройтись гоголем перед носом Грега. И такой красавец весь мой, могу показать чек о снятии средств с «Мастеркард».

– С ума сойти, – не сдержала я восторга, когда Марк сел в машину. – Выглядите потрясающе, в смысле – стопроцентное попадание. Вы – настоящий Алекс во всем: в манере держаться, в одежде… – На Марке был шелковый свитер, серые шерстяные брюки и итальянские туфли. – Превосходно, именно так Алекс и одевался бы. Это… Ох, просто нет слов. Каждая мелочь тщательно продумана. Прежде ваша дотошность меня с ума сводила, но теперь вижу…

Марк поднял руку и покачал головой:

– Благодарю вас, Саманта, но мне нужно оставаться в образе: до выступления совсем мало времени. Чрезвычайно важно, чтобы с этой минуты вы не говорили со мной как с Марком. Подождите, пока не будете готовы разговаривать со мной как с Алексом и только Алексом.

– О! Хорошо. Тогда я подожду, пока мы не приедем.

Красавец мужчина и я можем обойтись без светской беседы? Чего же еще можно желать от парня? Все-таки я гораздо умнее, чем привыкла думать, не говоря уже об остальных людях. Съехав с обочины, я вставила в проигрыватель музыкальный диск.

– Саманта!

– Да?

– Пожалуйста, выключите музыку. Раз мы не разговариваем как Алекс и Саманта, я займусь дыхательными упражнениями, чтобы не выйти из образа. Это требует предельной сосредоточенности.

– Ох, извините.

Я выключила проигрыватель. Марк шумно потянул воздух в грудь, но внезапно замер:

– Саманта!

– Что?

– Вы напеваете.

– Разве?

– Да. Я настоятельно прошу полной тишины.

– Полной тишины. Поняла.

Я выехала на дорогу. Положив руки на колени и закрыв глаза, Марк сделал глубокий вдох. Затем выдох. Медленно, звучно, снова и снова. Всю дорогу до ресторана он повторял вышеописанную процедуру, не меняя ритма и скорости.

Спустя, наверное, двадцать тысяч громких вздохов я въехала на стоянку перед «Рикардо», рестораном, выбранным мною для двойного свидания. Поставив машину, я ощутила, как в душе опять зашевелился страх. Сейчас я увижу женщину, похитившую сердце Грега. Она, должно быть, изумительно красива и неунывающего нрава. На ее фоне я буду выглядеть шлепком занудной грязи. Что, если Дебби с Грегом примутся ворковать, как голубки? Мне что, сидеть и смотреть, как они милуются, слушая, как Дебби называет его «сахарный пончик», а Грег ее – «сладкий пирожок»? Хватит ли у меня сил это выдержать? Не извергну ли я все, что успею выпить? «Смелее, Саманта, – подбодрила я себя. – Ты чувствуешь себя одинокой, но ведь это не так. Рядом молодой преуспевающий красавец ортодонт, который останется с тобой, пока ты в нем нуждаешься или пока выдержит твой банковский кредит».

К ресторану мы подошли молча. У самых дверей Марк глубоко вздохнул. Я тоже. Вот он, момент истины. Наверняка окажется наихудшим моментом моей жизни… Алекс открыл дверь, и мы прошли внутрь.

Счастливую парочку я заметила сразу. Дебби оказалось лет тридцать, не красавица, но довольно миленькая. Волосы до плеч с накладными цветными прядками – небось выудила из коробки в супермаркете. Пусть мелочные придирки недостойны меня, но Дебби не пробуждала во мне лучших чувств. Круглое личико с пухлыми, как у эльфа, щеками, красивые орехово-карие глаза. Фигура должна прекрасно смотреться в купальнике, по крайней мере сейчас, – вряд ли с возрастом Дебби хорошо сохранится с таким загаром и широкой костью. Я в старости буду гораздо красивее.

Грег махнул рукой в знак приветствия, когда мы подошли к столу. Дебби тоже потрясла кистью в воздухе. Боже, с пластикой у нее хуже, чем у деревянной куклы… Я помахала в ответ гораздо изящнее.

– Привет, Сэм! Молодчина, что пришла, – сказал Грег, когда мы с Марком остановились перед столиком. Рука Грега обвивала талию Дебби. Фу… Ты же не в мотеле, приятель.

– А как же. Вот и мы.

Несколько секунд Грег и Дебби зачарованно смотрели на Марка, причем на лицах читалось некоторое удивление. Я решила не обижаться.

– Это Дебби, – сказал Грег спустя минуту. – Дебби, это Сэм.

– Здравствуйте, Сэм. Наконец-то мы встретились!

Да, ожидание и мне показалось вечностью.

– Взаимно. А это Алекс. Алекс, это Грег и Дебби.

– Рад знакомству, Грег, – сказал Марк. – Очень приятно, Дебби.

Мы церемонно постояли, затем Грег с Дебби опустились на свои места, и мы четверо уставились друг на друга. Не знаю, как остальным, но мне эта секунда показалась бесконечной.

– Присаживайтесь, – нарушила паузу Дебби. Я пропустила Марка, решив сесть с краю. Едва мы присели, официантка – благослови Боже ее самое, ее детей и детей ее детей – сразу подошла принять заказ.

Марк заказал содовую с лаймом. Я попросила бокал «Мерло». Грег и Дебби взяли себе еще пива. Когда благословенная официантка удалилась, мы ощутили некоторую неловкость, обычную для ситуаций, когда счастливая парочка, актер при исполнении и невротичка пытаются скоротать вечер в ресторане. Нужно некоторое время, чтобы прошло отчуждение.

– Значит, вы фотограф? – спросила Дебби с фальшивым интересом, не обманувшим бы и ребенка.

– Да.

– Наверное, это очень интересно?

– Нормально.

Конечно, моя часть диалога оставляла желать много лучшего, но даже краткие ответы на вопросы Дебби отбирали всю без остатка энергию, которую удалось накопить.

– Нормально! – воскликнул Марк. – Ты шутишь? Грег, вам доводилось видеть ее работы? Не заказные фотографии, а снимки, так сказать, для души?

– Э-э-э… нет, не доводилось, – ответил Грег, с веселым изумлением взглянув на меня.

Не желая становиться посмешищем, я не подала виду, будто понятия не имею, о какой чертовщине Марк изволит болтать.

– Фотоработы высочайшего класса! Сэм должна устроить собственную выставку. Среди снимков есть фотография старухи, глядящей из окна своего дома. Саманте удалось схватить самую суть. Глядя на снимок, понимаешь, каким крошечным становится мир старого человека. Просто мурашки по телу.

Грег озадаченно посмотрел на меня:

– Не знал, что ты все еще этим занимаешься.

– Сэм не любит говорить об этом, она ведь чертовски скромна. Я уже устал напоминать ей об одном из моих друзей, владельце галереи в Санта-Монике. Если Сэм выберет время сделать портфолио собственных работ, думаю, он устроит выставку. Некоторые снимки уникальны, незабываемы. Я, наверное, всю жизнь буду носить с собой ту фотографию старой леди.

Я скромно смотрела в пол, потому что решительно все сказанное не имело ничего общего с правдой. К тому же я не люблю себя рекламировать.

– Вы должны попробовать, Сэм, – сказала Дебби. – А вдруг вы прославитесь?

– Не знаю, не знаю.

– Я ей много раз повторял – художники должны быть эгоистами, – снова вступил Марк, – но вы же знаете Сэм. Она не такая, как другие.

Не глядя на него, я почувствовала, как Марк одарил меня улыбкой из категории «Не правда ли, она прелесть?». Если бы я ему не платила и в реальной жизни он не раздражал меня до ужаса, влюбилась бы в него по уши.

– А кем вы работаете, Дебби?

– Я? О, ничего интересного, в службе по работе с клиентами.

– Должно быть, нелегко с утра до вечера решать чужие проблемы, – посочувствовал Марк.

– И не говорите. К концу дня мне кажется, что я уже ни с кем не заговорю до конца дней.

– Еще бы!

– Вы, кажется, зубной врач? – небрежно спросил Грег у Марка, словно не видел ничего занимательного в такой профессии.

– Ортодонт.

– А это что такое?

– Сплошное удовольствие, – фыркнул Марк. – Целые дни просить подростков сплюнуть. С удовольствием занимался бы чем-то вроде вашей работы, но, к сожалению, техника меня недолюбливает, Сэм – свидетель. Я тут недавно пытался прочистить ей раковину…

Марк ухмыльнулся, словно намекая на некий интимный опыт прочищения раковины. Я ухмыльнулась в ответ, обнаружив незаурядные способности к притворству.

– Через несколько лет я, скорее всего, оставлю стоматологию, – продолжал Марк. – Недавно приобрел земельный участок к северу от Монтерея. Продам, пожалуй, практику и перееду туда. Стану разводить лошадей, заведу детей…

Ощутив на себе новый обожающий взгляд, я смущенно потупилась. К обязательствам такого рода я еще не готова.

– Все распланировал, – пробормотал Грег. Могу поклясться, в его голосе появилась некоторая напряженность, несомненно, от зависти к моей удаче.

– Где вы познакомились? – поинтересовалась Дебби.

– В продуктовом магазине, – не колеблясь, ответила я.

– Моя Сэм – сама романтика… Перст судьбы, вот что это было. Я засмотрелся на мюсли, Сэм отвлеклась на крекеры, в результате наши тележки потерпели лобовое столкновение.

– Да, милый, это и вправду романтично, – проворковала я раздражающим окружающих тоном, каким общаются «свежие» влюбленные парочки.

– Я принялся преследовать Сэм по магазину, притворяясь, будто случайно натыкаюсь на нее, – продолжал Марк. – Наконец набрался храбрости отпустить неловкую шутку и пригласить куда-нибудь сходить. Первый раз в жизни позволил себе такое, но в глазах Сэм я заметил что-то, чего никогда не видел у других, и сказал себе: «Не упусти ее. Таких девушек – одна на миллион». Чем больше я узнаю Сэм, тем сильнее убеждаюсь – она не похожа ни на кого в мире.

Я слегка покраснела.

– А как вы познакомились с Грегом? – спросил Марк, несомненно, из вежливости, ведь кому интересно, где встретились Грег и Дебби…

– Он чинил мою машину, – объяснила та. – Увидев счет, я вышла из себя, но вскоре поняла, что погорячилась, позвонила еще раз и мы разговорились. Через несколько дней Грег предложил вместе прогуляться. Это было на следующий день после Дня благодарения. С тех пор мы много времени проводим вместе.

– О! – только и ответил Марк: что еще скажешь, выслушав такую печальную историю?

Через несколько минут нам принесли еду. Немного освоившись, я почувствовала себя значительно лучше. За обедом принялась оживленно болтать, упомянула яхту и рассказала, что Алекс уговаривает меня тоже прыгать с парашютом. Конечно, звучит пугающе, но Алекс не устает повторять: «Хочешь по-настоящему жить – научись рисковать».

– Хотелось бы мне попробовать, – задумчиво сказала Дебби. – Может, когда малыш подрастет. Люблю его до безумия, но приходится нелегко. После работы я выжата как лимон и готова наброситься на всех, кто попадется под руку. Но нельзя же срывать усталость на сыне, это несправедливо по отношению к нему. Когда ему исполнится восемнадцать, брошу работать лет на пять, чтобы отвыкнуть от такого ритма и прийти в себя, – невесело пошутила Дебби и отпила глоток из бокала.

Мне стало не по себе. У нее Богом проклятая должность – целыми днями выслушивать по телефону претензии клиентов. Я дольше полудня не высидела бы. А вечером она возвращается домой, и ей надо быть хорошей матерью. Нельзя же, в самом деле, винить Дебби за то, что Грег в нее влюбился. Хотя, с другой стороны, ничто не заставляло ее влюбляться в Грега. Я была бы ей очень признательна, если бы Грег получил от ворот поворот.

– Сколько лет вашему мальчику? – любезно спросила я.

– Десять. Почти взрослый.

– У вас есть с собой его фото?

– Ну конечно. У него тысяча фотографий, но эта – моя любимая.

Она достала кошелек, и мы с Марком взглянули на снимок. Очаровательный малыш оказался веснушчатым мальчишкой, каких пруд пруди, с вихрами и широкой глупой улыбкой.

– Милейший мальчуган, – сказала я Дебби. – Стопроцентный американец.

– О да, – мягко согласилась она. В этот миг, как ни противно признавать, Дебби казалась красавицей.

– Похоже, вы о нем отлично заботитесь. Он кажется счастливым.

– Надеюсь. Я стараюсь, но, понимаете, отца-то рядом нет. Единственное, что я от него получаю, – чеки на алименты. Я все жду, когда сын начнет винить меня в том, что папа от нас ушел. Боюсь, ждать осталось недолго.

– Какое-то время, возможно, так и будет, – сказала я, протягивая ей снимок. – Но однажды он поймет, кому был нужен, а кому – нет.

Дебби пожала плечами:

– Я выгнала его папашу, вынуждена была так поступить, но от сына многое скрыла, чтобы не травмировать его, понимаете? Он не знает, что за человек его отец, и вряд ли стоит говорить ему об этом. Ребенок думает, папа – волшебник, который появится на днях и позволит сыну делать все, что душа пожелает.

– Эй, – сказал Грег, обняв Дебби и притянув ее поближе. – Ты уже не одна, ясно? Я помогу тебе с маленьким паршивцем. Все наладится.

Дебби грустно улыбнулась, будто и рада бы поверить словам Грега, но не осмеливается. Мы уже закончили есть, и когда наши голубки принялась ворковать друг с дружкой, официантка подошла забрать тарелки и узнать, какой десерт мы желаем к кофе.

– Ребята, вы будете десерт? – спросил Грег, выпустив Дебби из объятий.

– Нет, – опередила я Марка. – Нам не хочется. – Последняя сцена между Грегом и Дебби меня едва не доконала и единственное, чего мне хотелось – уйти и поскорее. – Мы уже пойдем минут через пять.

– А ты, Деб? – спросил Грег.

Та отрицательно покачала головой.

– Ребята, все было классно, – сказала я, когда ушла официантка. – Приятно было познакомиться, Дебби.

– Вы же еще не уходите? – огорченно спросила та. – Я не хотела испортить всем настроение.

– Что вы, это ни при чем, – заверила я.

– Дебби, – вмешался Марк, – я, конечно, могу сочинить историю насчет мероприятия, требующего нашего присутствия, но, сказать правду, мы с Сэм не виделись с выходных, а мне завтра рано вставать и идти заниматься чужими зубами…

– О, понятно, – смешалась Дебби.

– Но посидели отлично! – Марк с улыбкой похлопал меня по руке. – Надо почаще собираться вместе.

– Конечно, – согласилась я, растянув мышцы в улыбке так, что они едва не заскрипели. – Скоро снова встретимся.

Я покидала ресторан со смешанными чувствами. Пропала всякая надежда на то, что взаимное увлечение Грега и Дебби окажется мимолетным. Вокруг влюбленных всегда ощущается некая особая энергетика, и Грег с Дебби излучали ее со страшной силой. С другой стороны, Марк отыграл блестяще, особенно финальную фразу. Грегу должно быть очевидно – мой избранник во всех отношениях превосходит его пассию. Слабое утешение, но… тем не менее.

Выйдя на улицу, я улыбнулась Марку, желая привлечь его внимание. Не отреагировав, он продолжал смотреть строго перед собой. Я не знала, безопасно ли что-нибудь пикнуть или Марк все еще в образе.

– Отличный вечер, – пустила я, пробный шар. Многие хвалили меня за умение поддерживать светскую беседу. – Уже можно говорить? В смысле – как с Марком?

Молчание.

– Вы были великолепны. Я не лукавлю. Каждая фраза – шедевр. Рассказ о фотографии, то, как вы обозначили, что нам хочется уединиться… Высший класс. Будь я в Академии, присудила бы вам «Оскара» за лучшую мужскую роль на первом свидании.

Как вы думаете, Марк поблагодарил меня за искреннюю похвалу, как сделали бы на его месте большинство людей? Ничуть. Начался ли у нас оживленный обмен впечатлениями о том, как нам удалось натянуть нос Грегу с его Дебби (натянуть кому-нибудь нос – одно из величайших и редких удовольствий)? Ничего подобного. Марк молча шагал. Я ждала. Никакой реакции. Даже не взглянул в мою сторону.

– Вы меня слышите? – растерялась я.

– Слышу.

– Что-нибудь не так?

– Да.

– Что именно?

– Я не стану обсуждать это посреди парковки.

– Мы здесь одни…

– Предпочитаю ничего не обсуждать, пока мы не сядем в машину.

– Почему бы просто не сказать, в чем…

– Сколько раз повторять – я не желаю ничего обсуждать посреди…

– …парковочной площадки. Усвоила.

Обмен репликами сбил хорошее настроение, как из пушки. Я терялась в догадках, почему злится Марк, и едва сдерживала раздражение: мне предлагалась серия загадок вместо ясного ответа о причинах немилости. Гонись я за подобными эмоциями, могла бы сэкономить часть приданого и явиться в ресторан с настоящим кавалером.

Остановившись у машины, я принялась копаться в сумочке в поисках ключей. Марк принялся нетерпеливо барабанить по крыше автомобиля. Мужчинам недоступна концепция устройства дамской сумочки. Каждая вещь, которую я там ношу, абсолютно необходима в повседневной жизни, и обретение ключей от машины является небольшой победой, радующей меня каждый день.

Спустя буквально несколько секунд я нашла ключи, и мы сели в машину. Я не произнесла ни слова. Если у Марка проблема, пусть выскажется сам. Я уже дважды спросила, чем ему не угодили; больше он расспросов не дождется.

Когда я лавировала между машинами, выезжая задним ходом, Марк принялся испускать глубокие вздохи и барабанить пальцами по передней панели, уставившись в окно, словно парковочная площадка представляла собой редкостное завораживающее зрелище. Зная подобную тактику – сама не раз ею пользовалась, – я отлично понимала: либо мне придется всю дорогу делать вид, будто я не замечаю стука и вздохов, либо сдаться и спросить, что произошло. Последнего я делать не собиралась, простучи Марк хоть насквозь мою машину. С какой стати? Барабань и вздыхай, пока не надоест, все равно не спрошу, что стряслось.

– Ладно, Марк, в чем проблема? – не выдержала я через три минуты, когда иссякли силы слушать вздохи.

– Вы не были со мной откровенны.

– В каком смысле?

– Не предупредили, что все еще сохнете по Грегу.

Боже мой! Стоп, не паниковать. Марк – актер, их специально обучают замечать детали, ускользающие от внимания простых смертных, вроде Грега и Дебби, занятых друг другом. Загорись на мне платье, они и глазом не моргнули бы. Спокойно. Прибегнем к методу, опробованному не одним поколением лидеров нашей страны: отрицать очевидное.

– Это просто смешно! – возмутилась я.

– У вас все было написано на лице. Вы с него глаз не сводили.

– У вас разыгралась фантазия. Мы с Грегом – старые друзья.

– Старые друзья? Боже, какой шаблон… Женщины часто сетуют, что им не удается встретить приличного парня. Алекс как нельзя более подходит под это определение: он обращается с вами как с королевой, уважает вас, поощряет к штурму новых карьерных высот, никогда не подведет. Но вы этого не цените: неотесанный мужлан вроде Грега вам больше по сердцу, не правда ли?

Да как смеет мой фальшивый кавалер умалять достоинства мужчины, для произведения впечатления на которого его, собственно, и наняли?!

– Вообще-то Грег получил неплохое образование.

– Вы скверно подготовились. Не хотелось говорить, но Грег не имеет ничего общего с вашим описанием.

– Вы считаете, Алекс лучше Грега, потому что ортодонт? К вашему сведению, Грег из богатой семьи и мог бы заниматься всем, чем пожелает. Следуя призванию, он выбрал работу автомеханика. За это я его уважаю.

– Уважаете? Это теперь так называется?

– Повторяю вам еще раз…

– Хватит врать, Саманта.

Я не ослышалась? Ему излагают убедительное опровержение, а он мне – «хватит врать»?

– Я не могу пойти на вечеринку, не говоря уже о том, чтобы встретиться с вашей семьей, сделав вид, будто Алекс не замечает, что происходит. Меняется сюжетная линия. Отношения складываются совершенно иначе. Если мы не в состоянии объясниться начистоту…

– Ну-ка подождите. Я же сказала, что не питаю к Алексу столь сильных чувств, как он ко мне. Мы оговорили это с самого начала.

– Но вы не сказали, что неравнодушны к другому.

– Просто не сочла, что это вас касается.

– Касается, это моя работа, я создаю образ Алекса! Как актер, работающий над ролью, я должен знать все обстоятельства.

– Я не хочу говорить на эту тему.

– Тогда извините, Саманта, но Алекс не станет больше с вами встречаться.

– Но у нас запланированы еще два свидания!

– Он ищет серьезных отношений и не согласен быть лишь временной заменой.

– Вам что, трудно притвориться?

– Я не умею притворяться. Притворство и актерская игра – абсолютно разные вещи.

Невероятно, но у нас возникли трения. Одним из главных преимуществ несуществующего романа предполагалось отсутствие проблем, но я снова слышу фразы «выяснить этот вопрос», «объясниться начистоту», «уладить возникшие разногласия».

Алекс значил для Марка неизмеримо больше, чем для меня. Случившееся омрачило наши отношения, а это означает – если я хочу что-то получить от Алекса, придется считаться с его чувствами, воспринимать как реального человека, даже если, строго говоря, Алекса не существует. Он и впрямь начинает возникать во плоти, удивительно быстро проделав путь от прекрасного принца до зануды, каких свет не видывал, порядком потрепав мне нервы уже на первом свидании.

– Ладно, – сказала я, наконец, поддавшись жесткому давлению, которое, однако, ни один суд не счел бы принуждением. – В сложившейся ситуации я призналась бы Алексу, что все еще неравнодушна к Грегу. Видеть их с Дебби оказалось тяжелее, чем я предполагала, но я с собой справлюсь. Случившееся вовсе не означает, будто Алекс мне безразличен. Мои чувства к нему могут спустя какое-то время перерасти в нечто… просто в нечто.

Подумав, Марк кивнул.

– Хорошо, – сказал он. – С этим я могу работать. Но на будущее попрошу вас проявлять больше активности. Большую часть вечера я словно играл для пустого зала. От вас требуется какая-то отдача.

– Взаимно.

Нам предстояли еще два фальшивых свидания, и я не собиралась оставлять дело так, словно вина за случившееся лежит исключительно на мне, Алекс – само совершенство, и развитие наших отношений зависит целиком от меня.

– Что вы имеете в виду? – не понял Марк.

– Если Алекс таков, как вы расписываете, и если его чувства ко мне так сильны, как вы говорите, он бы обязательно заметил…

– Что заметил?

– Изменения в моем облике сегодня вечером.

– Ваш наряд? Новое платье? Очень вам идет.

– Я говорю о другом.

– Вам удалось похудеть?

– Нет.

– Уф… Э-э-э… Ну…

– Новая прическа.

– О! Конечно же, Алекс заметил. Правда, заметил, – упорствовал Марк с безнадежностью, легко распознаваемой любой женщиной. – Я должен был похвалить раньше. Отличная прическа.

– Хм! – хмыкнула я в ответ и добавила – Не берусь учить вас творческому процессу, но, по-моему, над Алексом стоит поработать в части наблюдательности. И обязательно потренировать его умение делать комплименты. Эти мелочи очень важны для женщины.

Марк благоразумно воздержался от дальнейших попыток защититься, и я получила возможность вести машину, наслаждаясь тишиной и покоем, пока Марку не пришло время выходить. Памятуя, что последнее слово осталось за мной, я самым нежным тоном сказала «до свидания», еще раз поблагодарила за представление и одарила Марка лучезарной улыбкой, когда он вылезал из машины.

Женщины не всегда уступают мужчинам в спорах.

 

Глава 11

Ко второму свиданию, хотя влюбленные еще ни о чем не догадываются, семена будущего конфликта уже посеяны

Вернувшись домой, я первым делом позвонила Аманде: необходимо было получить совет, как обращаться с Марком, расстроенным за Алекса, приревновавшего меня к Грегу. В наше время романы превратились в непростое предприятие.

– Сэм, я умираю от нетерпения, – сказала Аманда. – Ну что? Как все прошло? Я оказалась права и Марк играл прекрасно?

– Он был великолепен. Сначала было больновато: между Грегом и Дебби возникла такая атмосфера… ну, ты знаешь, когда для парочки перестает существовать окружающий мир, и сразу видно, насколько тесно они связаны друг с другом. Вот здесь все едва не пошло прахом. Но Марк оказался на высоте. Не скажу, что я на верху блаженства, но не жалею о затеянном.

– Сэм, все это надо обработать. Возьми ручку и бумагу и не пожалей двадцати минут, запиши свои ощущения. Это в любом случае весьма поучительный опыт. Ты многое о себе узнаешь.

При мысли об этом я опустилась на стул и прикурила сигарету.

– Аманда, хочу кое о чем спросить. Легенда представлялась мне безукоризненной – мы с Грегом всего лишь бывшие приятели, но Марк – наверное, потому, что он актер, – видит меня насквозь. Я притворялась изо всех сил, но Марк страшно недоволен. Он, видишь ли, обиделся за Алекса. Можно подумать, Алекс существует. Ты говорила, Марк серьезно относится к работе, но я не предполагала, насколько серьезно. Он что, немного тронутый, или все актеры такие? Аманда засмеялась:

– Если говорить о тех, кто поднимается на сцену получать «Оскара», – все до единого чокнутые. В некотором смысле, какого ты, наверное, не постигнешь, Алекс для Марка – реальный человек.

– Что действительно фантастика, так это то, что в некотором смысле Алекс и для меня становится реальным человеком, доводя до белого каления.

– Но почему?

– Он такой… Не знаю, самоуверенный, что ли, будто знает все на свете и видит тебя насквозь, и никакие уловки не собьют его со следа.

– О чем это говорит?

– Ну, о том, что мне не везет даже с фальшивыми кавалерами.

– Но ведь Марк прав, не так ли? Нельзя же сердиться, что он догадался, что именно ты пыталась от него скрыть.

– Моей целью являлось разыграть пару-тройку свиданий без всяких сложностей. А тут…

– Нет, Саманта, ты хотела, чтобы кто-нибудь притворился, будто у вас роман. Если желаешь, чтобы Марк продолжал участвовать в нашей затее, придется немного ему подыграть.

– Что ты предлагаешь?

– Представь, что ситуация реальна. Ты встретила прекрасного парня, но при виде Грега в душе зашевелились прежние чувства. Новый бойфренд это заметил, в нем проснулась ревность. Значит, на следующем свидании тебе необходимо вновь завоевать его доверие. Притворись, что действительно хочешь быть с Марком, но все еще переживаешь боль расставания с Грегом. Веди себя образцово, окружи Марка нежностью и вниманием. Вы, кажется, собираетесь на вечеринку?

– Шелли отмечает Рождество…

– Шелли Большие Буфера? Та самая стерва?

– Ну, она сильно изменилась. Например, стала лесбиянкой.

– Неплохо. Это всегда вправляет мозги. В любом случае постарайся весь вечер смотреть только на Марка, иначе рискуешь его потерять.

На следующее утро, оставляя Грегу сообщение, я решила не демонстрировать собственное превосходство: у меня роман с многогранной личностью, преуспевающим красавцем, который вот-вот подарит мне сказочную жизнь на лошадиной ферме. Дебби привлекательна (на любителя), мила, трудолюбива, ну, хорошая мать, но это же и сравнивать нельзя… Их роман можно назвать… э-э-э… милым. Мы с Алексом общаемся на совершенно другом уровне, какого им никогда не достичь.

– Звоню сообщить, как я рада была познакомиться с Дебби, – снисходительно сказала я автоответчику. – Мы с Алексом отлично провели время. Жаль, пришлось рано уйти, но вы же все понимаете… Праздничные хлопоты отнимают массу времени, так что, боюсь, мы вряд ли соберемся вместе в ближайшие дни. Счастливого Рождества и Нового года. Привет Дебби. Всего хорошего.

Сообщение мне понравилось. Небрежное, разумное, дружелюбное, без приторности, устраняющее всякую необходимость перезванивать и спрашивать, как мне понравилась Дебби, – разговор, без которого я охотно обойдусь. Грег должен понять – в ближайшие недели я буду очень занята. Но самое важное – сообщение задавало новый тон нашим взаимоотношениям. Не придется начинать разговор о том, что мы уже не сможем проводить время вдвоем, как привыкли. Грег не позвонит в воскресенье и не пригласит меня в кино, а он поймет – я не ожидаю его звонка. Пятницы в «Богартсе» отойдут в область преданий, причем без всяких объяснений и неуклюжих оправданий. Прекрасная возможность избежать неловкого выяснения отношений, лишь ухудшающего ситуацию. Умение уклоняться от ненужных разговоров является отличным способом решения проблем и одним из немногих фамильных талантов, передающихся в нашей семье из поколения в поколение.

Вечером в пятницу Марк снова ждал меня у входа в универмаг, одетый с изящной небрежностью – те же брюки, но на сей раз со светло-серой водолазкой и синим пиджаком. Именно так Алекс оделся бы для встречи с моими подругами. Я порывалась высказаться по поводу нашего первого свидания, но никак не могла привыкнуть общаться с выдуманным персонажем, находясь наедине с Марком.

Поездка до дома Шелли показалась вечностью. Бесконечные глубокие вдохи плюс почти физически ощущаемое напряжение. Выйдя из машины, мы направились к входной двери. В качестве знака внимания я легонько стиснула локоть Марка, одарив интимной улыбкой из категории предназначенных – только двоим, но вместо ожидаемой радости на лице Марка явственно отразилось смятение. Я попыталась сообразить, что сказала бы Саманта в такой ситуации, но не успела ничего придумать, как мы подошли к двери. Самое интересное, что в реальной жизни моя реакция, скорее всего, оказалась бы точно такой же, из чего видно – я держалась естественно как никогда.

Мы вошли в дом, и присутствующие обернулись как по команде. Я не отказала себе в удовольствии постоять, греясь в лучах славы, ибо подобные моменты и придают смысл и красоту фальшивым романам.

Сперва я не отходила от Марка, представляя его девчонкам и беззастенчиво им хвастаясь, но спустя несколько минут мы оказались в разных компаниях. В той части комнаты, где сидел Марк, раздавались взрывы смеха. Он стал гвоздем вечера, и я ощутила прилив гордости, сознавая, что моя кредитка приманила такого шикарного парня. Каждые пять минут я подходила посмотреть, все ли в порядке, и незаметно поглядывала, не слишком ли много пьет мой кавалер, всячески стараясь не сводить с него глаз и дарить улыбку. Но Марк, похоже, так хорошо развлекался, что почти не замечал меня, и вскоре я перестала лезть из кожи вон. Вечер обещал быть удачным. Может, напряженная атмосфера в машине мне померещилась?

Расслабившись, я наслаждалась покоем, выбирая между сальсой и соусом из моллюсков, когда подошла Шелли:

– Пойдем-ка на кухню, Сэм. Хочу с тобой поговорить.

Как только за нами закрылась дверь кухни, Шелли кинулась меня обнимать:

– Я так за тебя счастлива! Все заметили, что он в тебя безумно влюблен. Кроме того, он настоящий красавец.

– Пустяки, характер важнее…

– Сэм, надеюсь, тебе все-таки достался первый приз. Боже, я так рада – ты наконец-то заполучила прекрасного парня! Ты этого заслуживаешь. А с каким уважением он о тебе отзывается!

Ну, еще бы. А кто бы не стал на его месте?..

– Как ты смотришь на предложение Алекса устроить фотовыставку в галерее его приятеля?

– Уф… Не знаю. Мне кажется, он несколько пристрастно судит о моих снимках. Заурядные фотографии, ничего выдающегося.

– Откуда ты знаешь, Сэм, если ни разу не выставляла свои работы?

– Просто знаю и все, Шел.

– По-моему, ты себя недооцениваешь. Я пожала плечами.

– Мне очень нравится слушать о его тете, – сказала Шелли, благоразумно переменив тему. – Мировая дама. Случайно, не в курсе, она не «розовая»?

– Считаешь лесбиянкой каждую женщину старше шестидесяти, никогда не состоявшую в браке?

– Отчего же? В этой категории немало замужних. Знаешь, чем подкупает Алекс? Отсутствием противного мужского самодовольства. Он уморил всех девчонок историей о том, как пытался прочистить твою раковину.

– Да уж, страшно смешно получилось. Приподняв бровь, Шелли пристально посмотрела на меня:

– Господи, только не говори, будто не ценишь такого прекрасного парня! Пожалуйста, Саманта, не надо звонить через несколько дней с сообщением, что любовь не получилась, и ты бросила Алекса.

Одна из проблем с подругами – то, что они видят вас насквозь. С чего бы это Шелли прыгать от счастья за меня? Я все больше ощущала себя настоящей стервой.

– Сказать правду, Шел, Алекс не так уж хорош, как кажется на первый взгляд. Вообще-то он порядочный болван, и я действительно собираюсь порвать с ним после Рождества.

– Может, ты не даешь ему шанса себя проявить?

– Нет, Алекс показал себя во всей красе. Например, он убежден, что принимать решения – сугубо мужское дело.

– Да ты что?! Вот никогда бы…

– Извините, не хотел мешать, но у нас кончился лед…

– Том! – воскликнула Шелли.

Вот так-так. Не успеешь сообщить подруге о намерении бросить Алекса и вновь стать свободной, как на сцене появляется Том. Ничего, Саманта, жуй себе чипсы или что найдешь. Не поворачивай головы. Сейчас Шелли вручит Тому лед, и мы продолжим приватный разговор. Я и Шелли. Том нам не нужен.

– Сэм, это Том, я тебе о нем говорила. Том, это моя лучшая подруга, Саманта Стоун, можно просто Сэм.

Пришлось повернуться и поздороваться, мысленно поблагодарив счастливую звезду за то, что я сегодня с Алексом и нет нужды, так сказать, томиться с Томом остаток вечера, если все, чего мне хочется, – единолично сожрать весь соус с моллюсками.

– Здравствуйте, Том.

Но этот парень не мог быть Томом. Том просто обязан оказаться скучным педантом в костюме-тройке, похожим на тех, с кем Шелли раньше пыталась меня свести.

– Здравствуйте, Сэм. Рад познакомиться.

Том, безусловно, не мог быть обладателем внимательных зеленых глаз, густых каштановых кудрей и высокой тонкой фигуры, придававшей ему сходство с поэтом или пианистом. Никакой Том не может улыбаться так искренне, что окружающие невольно расплывались в ответной улыбке. Я видела много Томов, регулярно натыкаясь на них и им подобных, когда приходила на вечеринку к Шелли без кавалера. Томы так не выглядят.

– Том – автор осеннего ландшафтного дизайна нашего патио, – сообщила Шелли.

– Превосходная работа, – отозвалась я.

– Спасибо.

– Я уже думала, ты не придешь, – упрекнула Тома Шелли.

– Извини. Увлекся «Мальтийским соколом» и совершенно забыл о времени.

Последнюю реплику я решила пропустить мимо ушей. Живописный дизайнер ландшафтов не может тоже оказаться поклонником старых фильмов.

– Сэм смотрела «Сокола» раз сто, не меньше, скажи, Сэм?

– Вы любите старые фильмы? – удивился Том.

– Да, – небрежно сказала я. – И новые тоже. Я люблю… фильмы.

Да, Саманта, глупее выглядеть сложно. Несколько секунд все пытались постичь глубокий смысл моего ответа.

– Сэм у нас фотограф, – сообщила Шелли.

– Неужели? Как, должно быть, интересно!

– Ничего особенного. Я же не снимаю для «Тайм» или «Ньюсуик». Главным образом фотографирую… э-э-э… свадьбы.

– О, – понимающе сказал Том, – держу пари, вам есть что порассказать.

– И не говорите. Скажу лишь – высокий процент разводов меня совсем не удивляет.

Том засмеялся, не из вежливости, но искренне, смехом человека, любящего посмеяться и умеющего каждый день находить повод для веселья. Смех оказался настолько заразительным, что очень скоро захохотали мы с Шелли. Напряжение исчезло. Начав смеяться, мы никак не могли остановиться.

Открыв холодильник, Шелли принялась доставать лед, а мы с Томом засмотрелись друг на друга. Это длилось всего мгновение, но именно тогда дверь кухни отворилась.

– Эй! – шутливо воскликнул Марк. – Я иду посмотреть, нет ли тут… – голос дрогнул, Марк посмотрел на меня, затем перевел взгляд на Тома, – …льда, – закончил он.

Я ощутила укол совести, пока Шелли представляла друг другу Тома и Марка, – словно я обманула Алекса. Может, мне вообще следует держаться подальше от мужчин. Если дела идут так плохо во время романа с выдуманным парнем, которого я оплатила и с кем увижусь только три раза, страшно подумать, что может произойти, если я осмелюсь пойти на настоящее свидание с реальным человеком.

Неловко пробормотав Тому, что было очень приятно познакомиться, я вышла из кухни вслед за Марком, несшим ведерко со льдом, врученное ему Шелли. Мы с Марком вытерпели до конца вечеринки, держась, правда, на расстоянии друг от друга. Нам даже удалось улыбнуться и весело помахать на прощание, когда через час мы спускались к машине, громко прощаясь с хозяйками дома.

Однако я чувствовала – надвигается гроза. По взгляду, брошенному Марком после взгляда, подаренного мною Тому, стало ясно – обратная дорога покажется бесконечной. Едва мы подошли к машине, началось.

– Неужели трудно найти ключи заранее? – нетерпеливо проворчал Марк, увидев, что я открыла сумочку.

– Вы злитесь не из-за ключей, – пробурчала я.

– Что?

– Говорю, вы не из-за ключей злитесь.

– А из-за чего, по-вашему, я злюсь?

– Вот эти чертовы ключи, довольны? – Хватит с меня бесед неизвестно с кем – с Марком, с Алексом, или с Марком, ставшим Алексом, или с Марком, выступающим от имени Алекса, или еще с каким чертом-дьяволом. – Есть что сказать – говорите, но предварительно уж будьте так любезны упомянуть, кто именно со мной будет говорить. Неужели я многого прошу?

Открыв дверцу, я села за руль. Роман меня доконает. С одной стороны, раздражал меня не Алекс – его действительно можно понять: сперва столкнулся с тем, что у меня еще остались какие-то чувства к Грегу, на следующем свидании застает меня в момент красноречивого обмена взглядами с другим мужчиной. У Алекса есть все основания чувствовать себя оскорбленным и злиться. Как персонажу. Я знала, Алекс не существует, однако он начал влиять на мою жизнь больше, чем подавляющее большинство знакомых.

С другой стороны, я больше не могла выносить Марка. Он никогда не говорил прямо, что не нравится Алексу, изводя меня брюзжанием по поводу каких-нибудь дурацких ключей, вынуждая умолять пролить свет на то, что беспокоит его или Алекса. Так как мне приходилось иметь дело сразу с обоими, проблема усугублялась, и каждый раз оказывалось – угодить можно кому-то одному. Двое – это слишком.

Марк постоял снаружи, видимо, размышляя, стоит или нет садиться в машину. Я повернула ключ, мотор завелся. Марк открыл левую дверцу и сел. Выехав на дорогу, я с досадой услышала, что мои худшие ожидания оправдались: Марк принялся барабанить пальцами по передней панели.

– Прекратите, пожалуйста, – не выдержала я.

– Хорошо. – Несколько секунд благословенной тишины. – Я мог бы израсходовать вдоволь эмоциональной энергии, подробно объясняя, почему у нас ничего не получается, но это бесполезно, вы меня все равно не слушаете.

– Прежде чем вы продолжите, скажите, с кем я разговариваю? С Алексом? С Марком? Сразу с обоими?

– Причем тут это?

– Я хочу сказать вам, в смысле – Марку: то, что вы видели, было лишь мимолетным взглядом. Согласна, Алекс, наверное, расстроился бы. Но неужели вы не можете притвориться, будто ничего не видели? Это ведь не Шекспир. И не Ибсен. Это даже не телесериал. Знаю, вы относитесь к работе серьезно, и уважаю ваш профессионализм, поверьте. Но, простите за прямоту, по-моему, вы переигрываете. Это всего лишь три свидания. И все. Только три свидания. Осталось всего одно!

Одно свидание, когда Алекс встретится с моей матерью, наверняка не покладая рук готовящей-чистящей-убирающей, с тех пор как услышала радостную новость. Независимо от моих чувств к Марку и Алексу вместе и по отдельности, я не собиралась ее подводить.

– На Рождество мне не нужен великий актер. Могу обойтись даже без хорошего актера. Требуется всего лишь носитель игрек-хромосомы, способный вежливо общаться с моей родней, хвалить еду и ухаживать за мной. Вот и все.

– Вы закончили?

– Да.

– Я не стану этого делать. С самого начала не горел желанием участвовать в вашей затее, согласился единственно из-за возможности усовершенствовать импровизационные навыки и отточить мастерство. Ни текста, ни готовых диалогов, только я и образ. Никто не скажет, что я многого просил, – элементарного уважения к творческому процессу…

– Слушайте, я не планировала заранее сегодняшнюю сцену. С каждым может случиться. Кстати, ничего особенного не произошло. Мы…

– Вы не слушаете. Я не в состоянии быть Алексом, поддерживающим с вами отношения. После сегодняшнего вечера я просто не могу придумать способ сделать сюжет правдоподобным. Я знаю Алекса. Сегодня он порвал бы с вами. Это было наше последнее свидание.

Как такое поведение типично для мужчин! Хуже всего не накопленный опыт расставаний, когда со мной порывал человек, искренне недоумевая, для чего я закрутила с ним роман. На этот раз меня бросает человек, мною же и придуманный. До Рождества остались считанные дни. Мужчины лишены элементарной порядочности.

Кроме одного. Алекса. Алекса Грэма. Он отнюдь не идеален, но одного он не сделает: не расстанется со мной подобным образом. Пойду на любые унижения, но не позволю Марку уклониться от встречи самого радостного праздника в году в кругу моей семьи.

– Марк, я тоже знаю Алекса и должна сказать вам следующее: он не закончил бы роман за пять дней до Рождества, поставив Саманту перед унизительной необходимостью объяснять родным, почему он не придет, зная, сколько времени и сил мать Саманты потратила, стараясь достойно принять дорогого гостя. Я скажу вам, как поступил бы Алекс. Он притворился бы, что не видел того взгляда. Да, ему было бы больно, но он лучше многих знает, что такое семья, поэтому стоически продержался бы еще несколько дней и пришел бы в гости на Рождество, словно ничего не случилось. Если не для Саманты, то для ее родных. Он именно такой человек.

Остаток пути показался бесконечным. Марк не произнес ни слова, я тоже не испытывала охоты говорить – единственный раз в жизни, кажется, сказав достаточно. Мой спутник даже не барабанил пальцами, что показалось хорошим знаком.

Подъехав к машине Марка, я остановилась, ожидая его ответа. Молчание следовало нарушить Марку.

– Хорошо, – сказал он, взявшись за ручку дверцы. – Я буду там.

– Спасибо. Знаю, вам нелегко, но это правильное решение. Это по-алексовски.

Марк не глядя захлопнул дверцу. Выехав задним ходом, я покатила дальше, тоже не оглядываясь. Еще одно, последнее свидание. Как-нибудь выдержим.

Прикурив сигарету, я поставила кассету – сборник с прекрасными ван-моррисоновскими песнями. Зазвучала мелодия «Напомни о себе», и почему-то вдруг захотелось круто развернуться, помчаться к Шелли, найти Тома и рассказать ему всю мою жизнь. Ну, может, с некоторыми купюрами.

Когда мы посмотрели друг другу в глаза, между нами пробежала некая искорка, искорка, являющаяся одной из величайших тайн существования, которую ученые объяснить пока не в состоянии, а психиатры, напротив, давно разложили на атомы. Никто из людей, которым не довелось ощутить «искорку», не сможет понять, что это такое.

Я запретила себе думать о Томе. Он для меня сейчас невозможен, по крайней мере, в ближайшие недели. Я дошла до жизни, когда идея нанять платного кавалера кажется остроумным выходом из положения. Хотя мы с Томом общались всего несколько минут, сильно сомневаюсь, что его привлекают такие женщины.

Спустя два дня позвонила мама – узнать, не произошло ли изменений в наших планах на Рождество – день, известный большинству как Рождение Господа, но для нее ставший датой Пришествия Алекса В Гости. Я заверила маму – чудо свершится по расписанию, Алекс посетит гала-представление семейки Стоун. Да, он с нетерпением ждет праздника, ему уже снится яблочный пирог. Да, ему очень хочется встретить Рождество в семейном кругу. Да, у меня тоже предчувствие – этот праздник станет лучшим за много лет.

Я повесила трубку, ощущая глубокую депрессию. Меня охватило искушение поудобнее устроиться на диване и предаться самокопанию. Я встретила мужчину, и между нами пробежала «искорка». Никак не удается выбросить из головы милого, смеявшегося моим шуткам (по крайней мере, одной шутке) молодого человека приятной внешности, однако и думать нечего о том, чтобы впустить Тома в свою жизнь, даже если он совсем не против, за что я головой не поручусь – «искорка» могла и померещиться. Даже если я не ошиблась, это ничего не меняет: мне делается дурно от одной мысли о новом романе, хотя бы и с прекрасным парнем вроде Тома. Не сейчас. Только все испорчу.

Другого мужчину я вынуждена терпеть до поры до времени, хотя не горю желанием с ним видеться. Внешне он гораздо красивее Тома, но между нами нет «искорки», а если бы что-то и возникло, ничего не изменилось бы: наши отношения сводятся к тому, что парень за плату изображает пламенную страсть. В довершение всего я уже едва могу выносить персонаж, которого он играет. Так что вряд ли и у этой связи есть будущее.

Размышлять об этом оказалось крайне утомительно, а тщательный анализ прошедших лет отберет, пожалуй, последние силы. Я пошла на компромисс: усевшись на диване, принялась заворачивать рождественские подарки, решив для разнообразия подумать о других людях. Нельзя же уделять внимание только своей особе. Упорно копаясь в собственных проблемах, недолго и здоровье подорвать.

 

Глава 12

Санта-Клаус не выдумка. Он встречает Рождество на Северном полюсе

Утром в Рождество я встала рано, намереваясь уделить немного времени себе. Полистала газету (мира во всем мире покамест не видно), напилась кофе, выкурила несколько сигарет и уехала из дома около восьми, повторяя про себя: все, что мне нужно – это выдержать предстоящий день. Марк – настоящий профи, об этом можно не волноваться. Сегодняшнее представление произведет фурор. Хорошо бы завершить отношения на более позитивной ноте, забыв об обоюдной неприязни и напряженной атмосфере. Размышлять о вкуснейшем ореховом пироге было бы еще приятнее, но об этом можно только мечтать, ведь Алексу пришла в голову блажь отведать яблочного пирога, который дурацкая тетя Грета… Ладно, Бог с ним. Есть время еще для одной сигареты, опустим стекла, чтобы не пахло в машине, не забудем пшикнуть освежителем воздуха и как-нибудь переживем этот день. Все, что нужно, – дожить до вечера.

Вскоре я въехала на парковку, где мне предстояло встретиться с Марком. Он ждал меня, сидя на скамейке, в руках – подарок, упакованный гораздо изысканнее, чем мой. Ну, естественно…

– Здравствуйте, – сказала я, когда Марк сел в машину.

– Здравствуйте, Саманта.

– Хотела вам сказать…

– Не говорите ничего. Давайте действовать.

Он прав: все давно оговорено.

Сворачивая на дорожку, ведущую к дому матери, я ощутила острое сожаление: вот бы Алекс был реальным человеком, мы страстно любили друг друга и сразу после Рождества отправлялись в кругосветное путешествие на собственной яхте, а семья горячо поддерживала бы меня в любом начинании и поражала окружающих остроумной беседой, гордясь успехами фотожурналистки с мировым именем Саманты Стоун, но с пониманием относясь к тому, что всем не хватит мест в зале на вручении Пулитцеровской премии: там не протолкнуться сквозь толпу маститых знаменитостей.

* * *

Остановившись, я подняла ручник, вынула ключи и бросила их в сумочку. С подарком в руке Марк взялся за ручку дверцы.

– Подождите, – схватила я его за рукав. Марк бросил на мои пальцы такой взгляд, словно они были раскаленными. Я убрала руку. – Они ждут вас с раннего утра. Они слышали, как подъехала машина. Гарантирую, две пары глаз так пристально наблюдают за нами, что занавески вот-вот задымятся. Как только выйдем из машины, нужно выглядеть любящей парой.

– Я помню порядок действий.

– Извините. Очень хочется, чтобы все получилось идеально. Для мамы. Бог знает, сколько лет жизни ей отпущено.

– Не обманывайте себя, утверждая, будто пошли на это ради матери. Вы делаете это для себя, Саманта.

– Хорошо, пусть так, но она довела меня до этого, смею вас заверить.

К входной двери мы шли молча, но, что важно, вместе. Это вселяло уверенность. С достойным спутником человек чувствует себя в силах свернуть горы.

Мы остановились на пороге, и я нажала кнопку звонка.

– Кто там? – раздалось из-за двери, словно мать ожидала не менее сотни приятных визитов.

– Я, мама. Дверь отворилась.

– Саманта! С Рождеством тебя! Прекрасно выглядишь! А вы, должно быть, Алекс!

Добрую минуту я не могла опомниться: кто эта веселая, щедрая на комплименты женщина, захватившая дом моей матери? Что за музыка доносится из комнат? Рождественские гимны, но, готова поклясться, в современной интерпретации. Куда подевались трепетно хранимые записи Джима Нейборса и Стива с Эди?

– Рад познакомиться с вами, миссис Стоун, – сказал Марк, пока я стояла, онемев от неожиданности.

– О, зачем же так официально? Зовите меня Тереза!

– Позвольте преподнести вам это. – Марк протянул свой подарок.

– О, но зачем же…

– Я очень хочу как-то отблагодарить вас за гостеприимство.

– Огромное вам спасибо. Счастлива видеть вас у себя. Ах, где мои манеры?! Проходите, проходите же, пожалуйста!

В гостиной тетка и дядя ожидали появления Марка стоя. Тетка улыбалась той же ненатуральной улыбкой, что и моя, несомненно, подмененная мать, – улыбкой, светившейся дружелюбием и теплотой. Можно подумать, меня легко обмануть. А мужчина, притворяющийся моим дядей, одетый в костюм и при галстуке вместо обычной футболки и полиэстеровых спортивных брюк, – явная подделка.

– Саманта, – сладко пропела фальшивая мать, – представь нас твоему спутнику.

– Алекс, мои тетя Марни и дядя Верн. А это – Алекс.

Дядя Берн пожал Марку руку, словно совершенно нормальный человек.

– Очень приятно познакомиться, Алекс, – сказал он.

– Я счастлива, что вы смогли прийти, – защебетала тетка Марни.

– Саманта, не поможешь ли нам на кухне? – попросила мать. – Алекс, не стесняйтесь, присаживайтесь. Все будет готово через минуту.

Я проследовала за матерью в кухню. Тетка, шедшая следом, буквально дышала мне в затылок. Меня, кишевшую бактериями, допустили в помещение, где находились продукты! Прибытие Алекса совершенно извратило понятия об основных ценностях.

– Саманта, он – прелесть, – выдохнула мать, плотно прикрыв кухонную дверь.

– Просто хватай и беги, – добавила тетка, будучи на ты с современным жаргоном.

– Спасибо, – ответила я с подобающей случаю скромностью.

– Глазам не верю, как он красив, – не унималась мать.

– И я не верю, – не отстала тетка. Я лишь лукаво улыбалась.

А затем я увидела еду. В связи с массой усилий, требующихся для приготовления праздничного обеда, завтрак в Рождество у нас традиционно состоял из апельсинового сока, кофе и какой-нибудь выпечки. Сейчас на столе красовались нарезанная колбаса, ломти ветчины, свежая дыня, круассаны и вафли плюс добрый десяток подливок к вафлям, масло и клубничный джем для круассанов и свежевыжатый апельсиновый сок в стеклянном графине. Не знаю, что поразило меня больше: то, что мать закатила такой натюрморт, или то, что она знает о существовании круассанов.

– Мама, что это?

– Завтрак, глупышка, что же еще?

С каких пор мать называет меня глупышкой? Упрямой ослицей – да, бывало. Слишком-тупой-чтобы-понять-что-я-пускаю-жизнь-псу-под-хвост – возможно. Но глупышкой?..

– Красота, правда? – спросила тетя Марни.

– Да, вы, безусловно, превзошли самое себя.

– Мужчины любят плотный завтрак, – доверительно сообщила мать.

Раньше я не слышала от нее ничего подобного – дядю Верна, похоже, не брали в расчет.

– Что прикажете нести? – поинтересовалась я.

– Ничего, пока не вымоешь руки, – ответила мать с улыбкой вместо обычного раздражения. Даже Алекс не смог заставить ее забыть о вечной угрозе сальмонеллы, которую я потенциально несла с собой всякий раз, заходя в дом.

Нагруженная тарелками, я вошла в гостиную и услышала странные звуки, очень знакомые, но непривычные, почти невозможные. Оглядевшись, я увидела… скорее услышала нечто невероятное…

– Так вы говорите, на исправление прикуса у ребенка уходит около трех лет?

Боже мой, дядя Верн занимал Алекса светской беседой!

– Да, примерно три года.

– У Саманты зубы от природы ровные, может, кое-где запломбированные. Она вам говорила?

Зрелище действовало на нервы, и я поскорее вернулась на кухню за новой порцией тарелок. За завтраком разговор шел примерно так:

– Алекс, не хотите ли вафель? – спрашивала мать.

– Да, спасибо.

Мать подавала ему блюдо с вафлями.

– Алекс, а с чем вы будете кушать вафли? У нас есть взбитое масло, сироп, орехи, свежие фрукты…

– Хм-м-м, пожалуй, с сиропом и орехами.

– Саманта, ты к орехам ближе всех, передай Алексу сироп и орехи.

– Пожалуйста.

Мать и тетка неотрывно следили за каждым движением Марка, поливавшего вафли сиропом и посыпавшего орехами. Так, этот пункт выполнен, вафли забыты. Мы с дядей Верном – тоже.

– Алекс, у нас есть колбаса и ветчина. Чего вам больше хочется? Или желаете и того и другого?

– Если позволите, ветчины.

– Берн, передай Алексу ветчину.

Снова пристальное внимание. Наконец, когда все желания Алекса были удовлетворены, остальным дозволили приняться за еду.

– Алекс, как вам нравятся вафли?

– Очень вкусно, миссис Стоун.

– Тереза.

– Очень вкусно, Тереза.

– Не пересушены?

– Нет-нет, в самый раз.

– Уверены? Мне нетрудно пойти на кухню и приготовить вам другие.

– Мама, он же сказал: вафли вкусные.

– А в середине не клейкие?

– Ничуть. Вафли превосходны, Тереза. Позвольте заметить, очень приятно встретить человека, так заботящегося о вкусах и чувствах других.

Браво, Алекс!

– Что вы, что вы, спасибо, Алекс. Разрешите мне, в свою очередь, сказать вам, как приятно встретить представителя вашего поколения, ценящего внимательное отношение.

Великолепно, мама. В самую точку.

– Да, – встряла тетка. – Сейчас очень редко можно встретить человека вашего возраста, умеющего по достоинству оценить подобные проявления чувств. Большинство молодых считают хорошие манеры и предупредительность пережитками прошлого.

Положив вилку, Марк посмотрел сперва на тетку, а затем на мать.

– По мне, так «атрибут прошлого»– высочайший комплимент, – сказал он. – Некоторые старомодные идеи помогли нашей стране пережить Великую депрессию и выиграть мелочь, названную впоследствии Второй мировой войной.

Мать прижала ладонь к груди, не находя слов от волнения. Потрясенная тетка застыла, не донеся до рта вилку с ломтиком колбасы. Если бы в тот момент в гостиную заглянул Сын Божий, ему пришлось бы самому брать себе вафли.

– Моя тетя, – продолжал Марк, – растившая меня после гибели родителей, часто повторяла: «Единственный способ набраться ума смолоду – уважать мудрость старших». Я никогда не забывал ее слов.

– Прекрасно сказано, – подтвердила мать.

– Она была удивительной женщиной.

– В этом невозможно усомниться, – сказала тетя Марни дрожащим от волнения голосом.

– Можно мне еще ветчины? – попросила я.

– Не сочтите бестактностью мой вопрос, Алекс… Когда умерла ваша тетя? – спросила мать.

– Восемь лет назад, за месяц до того, как я закончил стоматологический факультет.

– Подумать только, она так и не увидела вас с университетским дипломом, – горестно покачала головой тетка.

– Прошу прощения, мама, не могла бы ты передать ветчину? – снова попросила я.

– Она, должно быть, очень гордилась вами, – продолжала мать, сидевшая напротив блюда с ветчиной.

– Надеюсь. Каждый день я стараюсь прожить так, чтобы тетка могла мной гордиться. Не всегда это удается, но иначе я поступать не могу.

Привстав, дядя дотянулся до ветчины и передал блюдо мне.

– Берн, что ты делаешь? – удивилась тетя Марни, на секунду отвлекшись от жизнеописания и мучений св. Алекса.

– Саманта хочет еще ветчины.

– Саманта, Бога ради, тебе что, трудно меня попросить? – обиделась мать.

Я, не жуя, проглотила свою порцию и вышла в патио покурить. Вернувшись, я застала мать и тетку захваченными рассказом Алекса о том, что, по его ощущениям, он опоздал родиться лет на тридцать.

– Я не узнал простых наслаждений, свойственных вашему детству. Конечно, я могу усесться на крыльце с бокалом лимонада, но при этом мне не почувствовать того, что ощутите вы. Невинность души навсегда утрачена. – Тут я снова беспрепятственно удалилась во двор с сигаретой, соображая, уж не стала ли я невидимкой, однако рассудила – с моими родственниками это скорее хорошо, чем плохо.

После того как Алекса-мужчину-неслыханной-предупредительности покормили и напоили, все перешли в гостиную открывать подарки. Марк дернулся было помочь убрать со стола, но мать решительно пресекла всякие поползновения с его стороны, заверив, что они с теткой позаботятся об этом позже. В гостиной она грамотно расположила присутствующих, проявив чудеса смекалки и усадив меня рядом с Марком, невинно предложив не церемониться и устраиваться на диване, пусть там и тесновато. Мы на это клюнули.

Не успели присутствующие приступить к церемонии вручения подарков, как мать, опередив всех, протянула сверток Марку:

– Это вам, Алекс.

– Мне? Спасибо, не стоило беспокоиться…

– Подарок от всех нас, – не преминула заметить тетка.

– Ну, спасибо вам большое. Мне очень приятно.

– Ну же, – настаивала мать. – Разверните его.

Давай, Алекс, разворачивай. В этом году Санта не принес тебе какого-нибудь дерьма, не то что остальным.

Развернув сверкающую бумагу, Марк открыл коробку и извлек на свет бутыль бренди.

– Маленькая птичка напела на ушко, что вы это любите, – гордо заявила мать.

Сияющие мать и тетка смотрели на Марка с горячей приязнью, которую он заслуживал, как никто другой, будучи единственным на планете Земля человеком младше шестидесяти лет с приличными манерами и понятием о хорошем воспитании. Но что-то было не так. По идее, Марк должен был улыбнуться и поблагодарить их а-ля Алекс, однако вместо того, чтобы в очередной раз блеснуть идеальным характером, достойным служить примером для подражания прочим представителям его поколения, он изумленно уставился на бренди, а затем как-то странно взглянул на меня.

В затылок словно что-то стукнуло: проклятие, я забыла попросить мать купить вместо бренди персиковый мармелад. Алекс же не пьет. Как меня угораздило забыть? Черт, черт, черт…

– Спасибо, – быстро опомнился Марк и улыбнулся моим родственникам. Для них он мог и сыграть, какие проблемы. – Очень любезно с вашей стороны.

Когда все занялись другими подарками, я напрягла имеющиеся умственные ресурсы в поисках выхода из ситуации, однако с ресурсами оказалось негусто. Правы знающие люди, утверждающие – мозг надо использовать регулярно. Я совершенно растерялась, а интуиция кричала громким голосом: необходимо срочно выяснить отношения с Алексом, иначе бесконечно долгий день будет непоправимо испорчен.

– Мама, – сказала я, когда все подарки вручили и рассмотрели. – Мы с Алексом с удовольствием выпили бы еще по чашке кофе. Ты не сваришь?

Мать, тетка Марни и даже дядя Берн воззрились на меня так, будто я сошла с ума.

– Я очень вас прошу. Не сомневаюсь, и Алекс будет вам крайне признателен.

Двинув бровью в сторону Марка, я бросила на мать выразительный взгляд, давая понять, что не просила бы уйти, если бы речь шла о пустяках. Требуется выяснить важный вопрос с Алексом, копилкой ее надежд на будущее. Просьба дочери покинуть собственную гостиную была против всех правил и личных убеждений матери, но если такова цена получения внуков с правильным прикусом, она, так и быть, не станет возражать.

– Марни, Берн, – сказала мать, поднимаясь со стула. – А не сварить ли нам еще кофе? К кофейному пирогу?

В довершение всего она испекла еще и кофейный пирог? Да, такого роскошного стола нам уже не видать после исчезновения Алекса с моего горизонта.

Тетка вскочила на ноги. Дядя Верн замешкался, видимо, не поспевая за развитием событий. Обычно в нашей семье развития не наблюдалось.

– Верн, – позвала тетка не допускающим возражений тоном, каким, наверное, отдавал приказы Паттон, – нам нужна твоя помощь.

Озадаченный дядя Верн медленно поднялся. Никогда за всю историю праздников в семье Стоун ему не дозволялось переступать порог кухни. Надеюсь, это пройдет для него безболезненно. Тяжелой поступью и, уверена, с тяжелым сердцем дядюшка проследовал за матерью и теткой.

– Извините меня, ради Бога, – сокрушенно сказала я, когда они вышли. – Совершенно забыла сказать матери о подарке для Алекса. Понимаю, мне нет прощения, но – праздник, столько дел, совсем закрутилась…

– Я здесь по вашей просьбе, так? У меня не было желания приходить сюда. Но такое глумление… Мне надо было молча встать и уйти. Поделом вам было бы.

– Знаю и не винила бы вас, но прошу: не делайте этого. Это убьет мою мать. Она обошла все магазины, подыскивая лучшее бренди, какое есть в продаже. Вы, конечно, меня ненавидите, и кто вас упрекнет, но…

– Я не питаю к вам ненависти или других чувств, Саманта. Разве что жалость.

Люди всегда сообщают это как нечто приятное.

– Вы прекрасно понимаете, что сейчас я не уйду. Не могу же я оскорбить вашу семью после такого праздника в мою честь.

– Спасибо, – буркнула я, проглотив обиду.

– Остается надеяться – после праздников вы выберете время поразмыслить над своими поступками. По-моему, вам необходимо серьезно задуматься о том, как вы обходитесь с окружающими.

Господи, меня уже тошнит от этого парня. Он не может просто принять извинения и забыть досадное недоразумение – нет, обязательно надо использовать всякую возможность продемонстрировать моральное превосходство.

Очень хотелось предложить ему заткнуться, но сейчас я не могла позволить себе такую роскошь.

– Непременно задумаюсь, – сказала я, решив выиграть время.

Спустя несколько минут мы вновь сидели в гостиной – большая дружная семья, – попивая кофе и ковыряя кофейный пирог, притворяясь, будто ничего особенного не случилось (исправлять семейную историю – наш фамильный талант). Я настроилась выдержать не меньше двух часов нежно любимых матерью с теткой рождественских гимнов, бесконечной череды вопросов об Алексе и его похвальной жизненной философии. Ничего, стану думать о кратких отлучках с сигаретой. И тут мать сделала потрясающее объявление:

– Вот что, Саманта, мы все обговорили… Незачем вам обоим сидеть здесь до вечера. Мы с твоей теткой займемся приготовлением обеда, а дядю ждет целая груда кассет с фильмами Джона Уэйна, которые он захватил из дома. Почему бы тебе и Алексу не прогуляться? Совершенно естественно, что вам больше хочется побыть вдвоем, чем сидеть со стариками. За обедом у нас будет время наговориться и толком познакомиться.

Я не верила ушам: мне позволили покинуть помещение в один из главных праздников без недовольства родни, чувства вины и разных опасений? Ноздри затрепетали, почуяв пьяный воздух свободы, однако – черт побери небесных диспетчеров, управляющих моей жизнью, – я не могла ею толком воспользоваться. Хуже праздника в кругу семьи мог быть только день, проведенный в компании фальшивого бойфренда.

– Мам, что ты такое говоришь? Неужели ты думаешь, нам с Алексом хочется уйти? Бога ради, мама, сегодня Рождество, семейный праздник. Мы где-нибудь тихо посидим. Алекс посмотрит фильм с Джоном Уэйном, я помогу тебе готовить, а потом все вместе споем рождественские гимны. Скажи, Алекс?

– Вообще-то, Сэм, – отозвался тот, – я бы предпочел провести несколько часов с тобой.

Что?!

– Не сомневаюсь, что предпочел бы, – поддержала его мать. – Давай-ка собирайся, Саманта, на кухне ты будешь только мешать. Не подумайте, Алекс, будто она не умеет готовить, просто у нас с Марни своя давно сложившаяся система. Идите и развлекайтесь, за обедом у нас будет много времени.

По многолетнему опыту зная вкус поражения, на сей раз я прочувствовала его вполне. Родственники исполнили мою давнюю мечту, угадав именно тот день, когда мне это не было нужно. Мы с Марком собрались и вышли, старательно изображая влюбленную парочку, пока не сели в машину.

– Зачем вы это сказали? – набросилась я на Марка, как только мы выехали на шоссе. – Для чего проводить со мной время, если я такой ужасный человек?

– Мне необходимо отдохнуть от притворства. Можем пойти в кино, тогда нам не придется разговаривать друг с другом, – спокойно ответил он.

Меня так раздражал этот человек и его манера держаться, что я едва не сорвалась и не выложила Марку все, что о нем думаю, спохватившись в последнюю секунду: в кино? Рождество и вместо сидения в гостиной матери под «Остролистом украсьте жилище» в аранжировке Джима Нейборса я могу сходить в кино? Мне доводилось слышать о подобном счастье, но не смела и надеяться, что однажды и мне сказочно повезет.

– Вынуждена признать, идея отличная. Пойти в кино на Рождество, – сказала я, смакуя каждое слово. – Превосходно. Тот, кто придумал крутить фильмы в Рождество, был гением. Возможно, даже святым.

– Лишившись семьи в ранней юности, я отношусь к этому иначе.

Боже всемогущий, он все еще в образе. Пренеприятный персонаж.

– Мне кажется, вы не умеете ценить своих родных, – продолжал он, – ибо не познали, что значит остаться одному на свете.

– Наверное, вы правы, – согласилась я, снова выигрывая время. Дождусь, когда после обеда повезу его домой, и по пути сообщу, что считаю Алекса Грэма законченным идиотом с раздутым самомнением.

Когда мы подъехали к мувиплексу, парковочная площадка была плотно заполнена автомобилями. Кто все эти люди и где их матери? Как им удалось удрать? И куда мне теперь ставить машину?

Будучи в отличном настроении, я позволила Марку выбрать фильм, купив себе попкорна, колы и коробку конфет. Марк не взял себе ничего – небось не хотел портить аппетит перед яблочным пирогом. Устроившись поудобнее, я на два часа выбросила из головы Марка, родственников и свои проблемы.

Фильм оказался совсем неплохим, и, выходя из кинотеатра, я чуть ли не мурлыкала себе под нос. Остался только обед, и кончатся мои мучения. Использую-ка я оставшееся время с толком. Все-таки Рождество. На земле мир и в человеках благоволение, как сказал когда-то парень, родившийся в этот день. Полагаю, он призывал нас ласково обращаться даже с засранцами.

– Прекрасная идея, – похвалила я Марка, вложив в интонацию все праздничное настроение, которое смогла изобразить. – Спасибо за развлечение.

– Я сделал это не для вас.

– Все равно, идея хорошая. – На ходу я копалась в сумочке, надеясь избежать новой нотации на «ключевую» тему.

– Мне необходимо было ненадолго выбраться из дома вашей матери.

– Понимаю. От них порой не знаешь, куда бежать. Но вы им очень понравились. Я даже не мечтала о таком успехе.

Отыскав ключи через каких-нибудь десять секунд, я открыла машину, и мы с Марком забрались внутрь.

– Они хотели как лучше, – продолжала я, заводя мотор.

– Я не сказал, что отдыхать надо от них, – снисходительно произнес Марк, отчего меня покоробило. – Мне надо было отдохнуть от вас.

– Ну и ладно! – Рождественское настроение улетучивалось все быстрее. – Знаю, я не отношусь к числу ваших друзей, но осталось выдержать всего ничего – обед. Вытащу вас оттуда сразу, как только смогу, обещаю.

– Вы упорно не желаете меня понять и все время вините других. У вас чудесная семья.

– Что-что?

– А вам, по-моему, необходимо пересмотреть свою позицию и начать ценить родственников, пока они живы.

– Да как вы смеете читать мне нотации о моей семье?! – взорвалась я, забыв о цели собственной сдержанности, обращаясь уже не к Марку, а к Алексу, который во всем лучше других, Алексу, который ничего не забывает и не прощает, Алексу, перед которым я беспрестанно вынуждена извиняться или оправдываться, Алексу, превращающему каждое свидание в изучение поведенческих мотивов Саманты и, что хуже всего, – Алексу, каждый раз использующему покойных родителей как решающий аргумент. – Вы ничего не знаете о моей семье или о том, что происходит в моей семье. Вы провели с ними три часа! От себя добавлю – три часа наилучшего поведения с их стороны!

– Прекрасно, вы не обязаны меня слушать, но помните: они не всегда будут с вами. Однажды вы будете стоять у их свежих могил. Подумайте об этом.

– Господи, как же меня достал ваш менторский тон! Вы не единственный человек на земле, испытавший горе. Не вы один потеряли отца! Чтоб вам лопнуть, мне доводилось стоять у свежей могилы! Папа умер, когда мне было девятнадцать.

– Вы не говорили об этом.

– Еще не хватало…

– Мой отец скончался, когда мне было восемнадцать, – сказал Марк через минуту. – Не проходит дня, чтобы я не…

– Он погиб, когда вам было десять.

– Вам не кажется, я лучше знаю, когда умер мой отец?

– Нет. Вы осиротели в десять лет и с тех пор жили у тети Агаты…

– Я говорю не об отце Алекса, а о своем.

– О вашем отце?

– Последнее, что я ему крикнул, – скорее сдохну, чем стану таким же, как он. В тот же день отец разбился на машине.

– Боже мой, Алекс, то есть Марк, простите, я не знала…

– Я говорю вам это не затем, чтобы пробудить сочувствие к своей персоне, – съязвил он. – Я пытаюсь заставить вас увидеть, что необходимо…

– Нет-нет-нет. Довольно попыток открыть мне глаза, перевоспитать или внушить что-либо из добрых побуждений. Вас вроде не нанимали в психоаналитики.

– Я лишь хочу сказать…

– Нет! Вам не придумать ничего хуже того, что я говорила себе сотни раз. Стараетесь внушить мне, что я – ходячее противоречие? Ах, в самую точку, а то я и понятия не имела. Не терпится сообщить, что прежние романы распадались именно по моей вине? Какие шокирующие истины! Язык чешется бросить мне в лицо всю правду в канун Рождества, когда я сижу в собственной машине и ожесточенно спорю не знаю с кем – с реальным мужчиной или с персонажем, которого он играет, а может быть, сразу с обоими? И вы не считаете это идиотизмом? Настаиваете, что мне нужно беспристрастно оценить свое поведение? Валяйте, говорите! Но сперва я вам кое-что скажу: в этой машине не только у меня есть проблемы с общением с окружающими.

– По крайней мере я себя контролирую, – не остался в долгу Марк.

– Ха! Вы притворяетесь, будто в состоянии себя контролировать. Вы отлично отыграли спектакль. Все выглядит так, словно вы в гармонии с собой, но на самом деле вы только тем и занимаетесь, что следите, осуждаете и вылезаете с мелкими теориями насчет мотивации поведения окружающих.

– Ну, хватит. С меня довольно. Остановите машину, я выйду.

– С огромным удовольствием.

Сбросив скорость, я свернула к череде маленьких магазинчиков и резко нажала на тормоз. Рывком распахнув дверцу, Марк выскочил и звучно захлопнул ее за собой. Опустив стекло, я крикнула ему вслед:

– Спасибо за худшее в жизни Рождество!

Не передать словами облегчение, которое я испытала, заводя мотор и трогаясь с места. Я ликовала, избавившись от камня на шее. Хватит тратить силы на безуспешные попытки заслужить одобрение такого чурбана. Я поздравила себя с победой, торжественно прикурив сигарету и с наслаждением затянувшись. Даже не верится, с чем приходится мириться, чтобы удержать мужчину. Слава Богу, все позади, я свободна и еду в дом матери…

О Господи, что я натворила! Это совершила я сама, причем я всего лишь на пять минут младше той меня, только что запоздало спохватившейся, но в голове уже не укладывалось, как я могла такое натворить. Потерять мужчину, с которым оставалось выдержать несколько часов, чья причастность к моей жизни сводится к исполнению роли вымышленного персонажа по имени Алекс Грэм, чье присутствие за рождественским столом абсолютно необходимо, если я не хочу испортить матери праздник.

Какая разница, что он обо мне думает? Почему не позволить ему думать обо мне все, что заблагорассудится, не обращая на это внимания? Для чего возводить подобную ерунду в ранг жизненно важных проблем?

Я круто развернулась (в неположенном месте, но отвечать согласна лишь перед высшим судом по всей строгости закона сохранения собственного рассудка) и помчалась назад.

– Ох, хоть бы он еще не ушел! – молила я Боженьку, в существовании которого не сомневалась, даже несмотря на то что Он или Она большую часть времени не принимали мои интересы близко к сердцу. – Ну, пожалуйста. Я извинюсь перед ним, добавлю денег, сделаю все возможное, только, пожалуйста, пожалуйста, пусть он будет там.

Разумеется, там его уже не оказалось. Я ездила по улице туда и обратно чуть ли не целый час, высматривая экс-квазибойфренда, но Марка нигде не было.

 

Глава 13

Семьи похожи на мужчин – хорошие уже разобраны

Еще полчаса я бесцельно кружила по улицам, набираясь мужества позвонить. Когда откладывать звонок стало уже нельзя – я всегда тяну до последнего, – я въехала на парковочную стоянку и достала сотовый телефон.

– Мама?

– Саманта?

– Да, это я.

– Тебя плохо слышно!

– Я звоню по сотовому.

– Что случилось?

Откуда эта женщина все всегда знает?

– Алекс заболел.

– Как заболел?

– Кто заболел? – послышался в трубке голос тетки Марни, как всегда, ошивавшейся рядом.

– Саманта говорит, Алекс заболел.

– Как он мог заболеть? – изумилась тетка. – Уезжая, он выглядел прекрасно.

– Как раз об этом я собираюсь ее спросить. Саманта, как он мог заболеть? Уезжая отсюда, он прекрасно выглядел.

– Да вот, заболел как-то. – Что это с ними? Ведут себя так, словно я лгу. – Едва мы отъехали пару кварталов, Алекса начало рвать. В конце концов я отвезла его к себе и уложила в кровать. Мы все перепробовали, но ему все хуже и хуже. Вот, покупаю ему «Севен ап». Позвонила бы раньше, но мы до последнего надеялись, что ему полегчает. Когда он пытается встать, сразу кружится голова. Мне очень неловко, но я оставила его отдыхать. Я скоро приеду, но Алекс не сможет сегодня с нами обедать.

– Вы что поссорились?

Человек, не верящий в существование паранормальных способностей, попросту никогда не встречал проницательной матери.

– Конечно нет, с чего нам ссориться?

– Я посмотрела, как вы общаетесь друг с другом, и сразу поняла – у вас что-то неладно. Надеялась, несколько часов вдвоем разгонят тучи…

– Стоп, стоп, о чем ты…

– Слишком ты упрямая, Саманта, всегда такой была. Никогда не признаешься, что не права.

– Я ничего плохого не сделала, за что такой выговор? Не моя вина, что он заболел.

– Ну, еще бы.

– Знаешь, Алекс – мой бойфренд, это я должна расстраиваться, а не ты.

– Неужели? Разве ты вылизала дом сверху донизу? Или это ты целых пять дней простояла у плиты? Это ты трудилась как вол, чтобы дочь могла гордиться тобой и домом, когда приведет в гости близкого человека? Я сделала все, что было в моих силах, желая подарить тебе прекрасный день. Мы все выложились. Твоя тетка три дня подряд задерживалась у меня до одиннадцати, помогая готовить и убирать. Дядя, переборов обычную застенчивость, сидел в гостиной, занимая беседой человека, которого видел впервые в жизни.

Мне казалось, «застенчивость»– не совсем верный с медицинской точки зрения термин для обозначения психического состояния дядюшки, но спорить не стала.

– Они пришли в полседьмого утра – подготовить все к вашему приходу, красиво разложить, просто чтобы тебе… – Голос матери дрогнул, будто она справлялась со слезами. – Полагаю, все это тебе ни к чему. Когда приедешь? Нам с твоей теткой нужно знать, к какому времени накрывать на стол.

– Минут через двадцать, – пискнула я.

– Тогда давай на этом попрощаемся.

– Мама… – начала я, но она уже повесила трубку.

Сначала зарождается простая, как апельсин, идея, затем вы на пару недель покупаете мужчину, надеясь забыть о собственном разбитом сердце и как-то пережить праздники, меньше всего на свете желая кого-то обидеть, однако не успеваете и глазом моргнуть, как веселая затея превращается в кошмар, люди обижены в лучших чувствах, родные дяди, наступив себе на горло, заводят светскую беседу, хотя у вас и в мыслях не было заходить так далеко.

Необходимо выдержать вечер с самой хорошей миной, какая получится, не для себя, но для матери и близких родственников, взявших на себя столько хлопот. А затем заканчивать с Алексом и никогда, никогда в жизни не повторять подобной глупости.

Войдя в дом, я увидела дядюшку за просмотром прекрасного старого фильма, присела рядом и тоже стала смотреть на экран, собираясь с силами для встречи с матерью. Она с теткой появились из кухни чуть позже и принялись накрывать на стол. Реплик о последних штрихах слышно не было, они молча выставили тарелки-салатницы и, наконец, тетка объявила:

– Еда на столе.

– Красота какая! – восхитилась я, когда все сели за стол.

– Спасибо, Саманта, – с безразличием в голосе ответила мать, нарезая ветчину.

Я прибегла к испытанному, надежному средству:

– Ничто не может сравниться с традиционным рождественским обедом, не правда ли?

– Полагаю, действительно ничто, – сказала тетка после долгой паузы.

Я почувствовала, что стала ниже плинтуса.

– Алекс так плохо себя чувствует, что не смог прийти.

Никто мне не ответил.

– Может быть, я отвезу ему еды, как в День благодарения: пусть парень оценит, какой сказочный обед вы приготовили?

– Лучше подождем, пока он поправится, – отозвалась мать.

– Алекс просил передать – утром все было превосходно.

Мать небрежно кивнула, продолжая нарезать ветчину.

– Нет, правда, в разговоре он все время возвращался к завтраку, утверждая, будто это лучшая трапеза в его жизни. А в вас он буквально влюбился. Повторил это несколько раз.

Рука матери с ножом замерла.

– Вот как?

– Да. Заявил, у меня такая семья, о которой он всегда мечтал.

– Так и сказал?

– И прибавил – ради такой семьи, как наша, стоит жить на свете.

– Что еще он говорил? – заинтересовалась мать, забыв про ветчину.

– Ну, Алексу было не до разговоров, его сильно мутило, но он просил передать, что отлично провел время. «Саманта, – сказал он, – мне безумно жаль пропускать такое событие. Рождество с твоей семьей – праздник, о котором я мечтал всю жизнь». Тут его снова вырвало.

Уронив нож, мать схватилась за щеки. Тетка Марни судорожно вздохнула.

– Ничего страшного, я успела подставить ведро.

– Глупая ты гусыня, Саманта, – сказала мать, глядя на меня с обожанием, какого я не видела даже в дни, позлащенные присутствием Алекса. – Неужели ты ничего не поняла?

– Ты не почувствовала, к чему он клонит? – подхватила тетка. – Его намек прозрачен, как стекло!

– Саманта, – вновь обратилась ко мне мать, – Алекс намерен создать семью с тобой.

– Ну нет, он говорил только о вас, обо мне ни слова.

– Честь Господня, а что ему оставалось делать? Написать это на плакате? Марни, достань пластмассовые тарелки. Верн, принеси из гаража сумку-холодильник. А вы, юная леди, немедленно отправляйтесь к Алексу. О чем ты только думала, оставляя его в таком состоянии!

– Но…

– Никаких «но». Сейчас твое место там. С рождественским обедом мы и без тебя справимся.

Наконец-то догадались…

Сумка-холодильник была собрана, и через каких-нибудь пять минут меня проводили до дверей с улыбками, похлопываниями по спине и пожеланиями всех благ.

Вот я и дожила до Рождества, о котором всегда мечтала: родственники отдельно, я сама по себе. Увы, так будет не всегда – рано или поздно семья захочет меня видеть, и придется идти.

Однако сидеть дома, в одиночку поедая вкусности под «Гринча, укравшего Рождество» (оригинальный классический телефильм, не киношный ремейк, и не раздражайте меня разговорами на тему, который лучше), оказалось не так упоительно, как представлялось. Чего-то не хватало. Орехового пирога, например.

И, как ни стыдно признать, не хватало семьи. Родственники способны довести меня до безумия, но у себя дома я скучала по ним и даже поймала себя на том, что гадаю, кто выиграл в «Яхтци». Сейчас меня послали бы к холодильнику за оставшимися яствами, и мать крикнула бы вдогонку, приказав вымыть руки, прежде чем разворачивать ветчину, а я, закатив глаза, шумно бы вздохнула, страстно желая сбежать на край света. Сижу одна и тоскую по дому матери.

Родственники… Жить с ними невозможно, но без них тоже нельзя. Нередко одно воспоминание о них сразу портит настроение, и в душе мы желаем себе иной семьи, но, если разобраться, именно наша семья подходит нам лучше любой другой.

 

Глава 14

В мире животных каждое действие имеет цель. В отличие от братьев меньших гомо сапиенсы тратят массу времени на бесполезные поступки. Например, принимают твердые решения в канун Нового года

Новогодний сабантуй у Шелли я решила пропустить. Когда подруга позвонила узнать, ждать ли меня, я, сделав первый шаг на долгой дороге к честности, призналась Шелли, что рассталась с Апексом.

– Ох, и как же ты теперь? – забеспокоилась та.

– Ничего страшного. У нас все равно ничего не получилось бы. Сейчас кажется, что ослепительная внешность заставляла меня слишком долго мириться с его недостатками.

– Так ты не в глубокой печали и грусти?

– Нет, ну что ты.

– Ясно. Тогда не знаю, интересно тебе или нет, но Том, который, кстати, собирается зайти, справлялся о тебе.

– Правда?

– Да. Мне показалось, он не прочь увидеть тебя снова. Новогодняя вечеринка – прекрасная возможность случайно встретиться и узнать друг друга получше.

Искушение было сильным и даже очень. Но если ты долгое время морочила людям голову, в какой-то момент уже не получается обмануть самое себя. Можно сколько угодно держать хорошую мину, но если девушка совсем недавно нанимала актера на роль своего бойфренда, ей, безусловно, есть над чем подумать и, возможно, что-то в себе изменить. Может, это полезное занятие не займет много времени. Если Шелли устроит вечеринку на день рождения Вашингтона, пойду с удовольствием, а сейчас не могу. К сожалению, не готова. А такую многообещающую оказию, как Том, терять не хочется.

– Я бы с удовольствием, Шелли, но сейчас я не в том настроении. Мне нужно отдохнуть от свиданий и романов.

– Такой перерыв у тебя давно начался и никак не кончится. Давай, воздуху в грудь – и вперед, как в воду.

– Ага, и камнем на дно, можешь мне поверить. Будь у меня хоть капля надежды на ровное настроение, с радостью пообщалась бы с Томом. Давай через пару месяцев.

– Ладно, но почему хотя бы не заглянуть на вечеринку?

– В Новый год мне необходимо побыть одной: буду составлять план на будущий год, разберусь с самым важным.

– Ты же вроде не верила в судьбоносные решения, принимаемые под Новый год?

– А еще я не верила, что доживу до обезжиренных картофельных чипсов, и видишь, как ошибалась?

Впервые я встречала Новый год одна. Кто-то другой, возможно, принялся бы горячо себя жалеть, но только не я.

Приступив к составлению плана, первым пунктом я поставила «избавиться от Алекса Грэма».

Жаль, не одну меня огорчит наш разрыв – романы развиваются не в вакууме. Мать, например, будет долго переживать: она очень ждет объявления о нашей с Алексом помолвке. Наши отношения стали почти такими же хорошими, как много лет назад, когда мама еще верила – из меня что-то получится. Вскоре мне предстоит погубить ее последнюю надежду.

Итак, решение номер один, самое простое: в первый день нового года сделать второй шаг к избавлению от Алекса – объявить матери, что мы расстались. Она не скажет вслух, но про себя мы обе будем знать причину: Алекс слишком хорош для меня.

Решение номер два: разобраться с Грегом. Я уже засомневалась: начав писать «окончательно избавиться от Грега», никак не могла решиться, твердя себе, что, возможно, бегу впереди паровоза. Дебби не производит впечатления яркой индивидуальности. Возможно, Грега с ней удерживает постель. Со временем секс приедается, Грегу станет скучно. Так было всегда. Я– единственное исключение. Мы общаемся с шести лет и все еще не утратили интерес друг к другу. Рано или поздно до Грега дойдет: я единственная женщина, принимающая его таким, как есть. В ресторане он явно не был собой, скорее неким уменьшенным подобием себя. Разве не прекрасно оставаться собой и быть любимым? Не об этом ли мечтают люди, Грег? Как же ты не видишь, что… Хватит, Саманта. Не надо тратить остаток ночи на воображаемые беседы с Грегом, убеждая его влюбиться в тебя. Напиши-ка фразу: «Грег навсегда исчез из моей жизни как любовник». А теперь повтори ее ниже еще двадцать четыре раза.

Я написала. Сердце обливалось кровью, но я написала.

Решение номер три: пиши эту фразу ежедневно, пока искренне не поверишь написанному.

Решение номер четыре: когда, поверив написанному, ты не будешь каждый раз медленно умирать, выводя эти слова, и окончательно уверишься, что не выкинешь больше фортеля вроде найма фальшивого кавалера, тогда, и только тогда ты позвонишь Шелли с вопросом, свободен ли еще Том.

Решение номер пять: серьезно задуматься о поиске новой мотивации, чтобы бросить курить.

Составив план, я ощутила облегчение. Мне было немного грустно, но все равно хорошо. Решив не поддаваться грусти и не стараться убежать от нее, я решила приобщиться к серьезной литературе и уже протянула руку к библиотечной книге «Разум и чувства», когда заметила раскрытый «Телегид» и в приступе аккуратности – я приняла решение поддерживать в квартире порядок – хотела его закрыть, но случайно бросила взгляд на телепрограмму. Оказалось, по телевизору идет «Касабланка», только что начался… Ладно, Джейн Остен умерла больше ста лет назад, подождет еще немного, ничего ей не сделается.

Утром первого января я проснулась с намерением осуществить план на день. Простой факт наличия у меня расписания дел говорил о многом. Перемены начались. Первый день нового года, первый день новой жизни… Благодаря трудовому вечеру накануне я точно знала, что нужно делать и куда идти.

* * *

День начался гладко – я не поехала в излюбленный «Севен-элевен» и не угостилась их прославленным кофе: поджаренные по-французски, крупные благоухающие зерна плюс прекрасные искусственные сливки с привкусом лесных орехов – специально для разборчивых покупателей вроде меня. Не поддавшись искушению купить пачку сигарет или плитку шоколада для подкрепления сил, я неслась прямо к цели, сосредоточившись на главном.

– Кто там? – послышалось из-за дверей через несколько мгновений после того, как я нажала кнопку звонка.

– Я, мам.

Из комнат доносилась музыка, барабанный бой и голос комментатора. Из гостиной послышалось восторженное восклицание тетки Марни: «Ну, есть ли на свете зрелище прекраснее?»

Парад роз в семействе Стоун был в полном разгаре – еще одна давняя новогодняя традиция. Увлеченная мыслью изменить жизнь, я совершенно забыла о цветочном параде. Первого января тетка вытаскивает дядю в гости к моей матери, желая вместе полюбоваться зрелищем. Дядю парад цветов не особенно занимает: максимум что от него можно услышать, – мирное похрапывание, но мать с теткой, забыв обо всем на свете, несколько часов наслаждаются миром, в котором им все по душе: прелестные цветы самых нежных оттенков, лошади под расшитыми стразами седлами, ловко гарцующие на них красавцы ковбои, одетые с иголочки, юные девицы в форменных платьях и белых перчатках, проходящие маршем оркестры, – надежда человечества.

После переезда я всячески избегала совместного просмотра парада роз. Родственники скрепя сердце примирились с фактом, что первого января я не хочу вскакивать ни свет ни заря. Наверное, решили они, вечером тридцать первого декабря она черте чем занимается, о чем им лучше оставаться в неведении и что наверняка не имеет ничего общего с тем, что делают прелестные девушки на цветочных лодках. Родственники никак не могут уяснить – меня не интересуют парады.

– Ты не смотрела парад роз? – спросила как-то раз шокированная мать, когда я только-только стала жить отдельно.

– Я проспала.

– Так посмотри повтор, его покажут вечером.

– Мама, я не очень люблю парад роз.

– Саманта, как можно не любить парад роз?

– Я видела около двадцати цветочных шествий. Все они ужасно похожи один на другой.

– Это парады-то похожи? Да ты хоть представляешь, сколько времени требуется, чтобы изготовить корабль из цветов? – Мать привыкла с готовностью впитывать важную информацию, которой комментаторы заполняют паузы во время трансляции.

– Значит, приелось со временем.

– Приелось? Непостижимо, как можно считать скучным парад роз! Это все вредное влияние телевидения, не надо было позволять тебе в детстве столько сидеть у телевизора.

Перед телевизором мы всегда усаживались втроем, причем и мать, и отец, как правило, смотрели передачи с удовольствием.

Я никогда не приезжала во время трансляции парада и неизвестно, как воспримут мое появление. Парад роз бывает раз в год, а меня родственники могут видеть в любое время. Прежде ради меня они нипочем не оторвались бы от созерцания цветочных лодок. На сей раз оторвались.

– Саманта! – воскликнула мать. – Марни, погляди, кто к нам пришел! Это же Саманта!

– Саманта? – удивилась тетка, словно новость была слишком хороша, чтобы оказаться правдой.

– Та самая Саманта, которая никогда не смотрит с нами парад роз, – сказала мать, подмигнув тетке.

– Ну, значит, у нее были важные причины приехать, – отозвалась тетка, подмигнув в ответ.

– Может быть, она на редкость хорошо встретила Новый год? – предположила мать, и они с теткой захихикали. Они посмеивались, забыв о привычных кислых минах, не сходивших с их лиц с тех пор, как в новостях появились первые сообщения о хиппи.

– Проходи в гостиную, Саманта, – приветливо сказала мать, словно обращалась к старой подруге. – Я сделаю тебе кофе.

В гостиной тетка Марни, отвернувшись от телевизора и пропуская одну из цветочных лодок, встретила меня широкой улыбкой.

– Хорошо отпраздновала Новый год? – спросила она.

– Нормально, – усевшись на диван, ответила я.

Тетка Марни наклонилась ко мне:

– Я догадываюсь, почему ты здесь. Сказать не могу, как мы рады за тебя. У нас с твоей матерью превосходный нюх на такие события. Когда ты впервые заговорила о нем, мы сразу поняли, он особенный. А когда мы увидели вас вместе… Я не очень верю в скоропалительные романы, но вы такая прекрасная пара…

– Смотри, какой корабль, – кивнула я на телевизор. – В жизни не видела ничего красивее.

– Знаешь, из-за тебя последние годы мать много ночей провела без сна. Теперь уже можно сказать, раз все наконец-то наладилось. Тебе долго не удавалось найти свою дорогу – несколько дольше, чем другим, – но сейчас ты выбрала мужчину и образ жизни, которыми твоя мать сможет гордиться. Я ей всегда говорила: «Тереза, рано или поздно привитые в семье привычки свое возьмут. Именно семейное воспитание формирует характер». Скажи, права я была или нет?

Могу присягнуть, да, тетушка. Дверь кухни распахнулась, и мать потрусила ко мне, держа в руке чашку.

– Вот, – с дружелюбной улыбкой она вручила мне кофе. – Вы с Алексом хорошо провели вчерашний вечер?

– Это может подождать. Может, мы сперва посмотрим телевизор? Я ведь помню, с каким нетерпением вы ждете трансляции.

– Не валяй дурочку, это всего лишь парад цветов. Мать и тетка обменялись понимающими улыбками.

– Ты приехала сообщить нам новости? – спросила мать.

Они смотрели мне в рот, а комментатор тем временем рассказывал, что на укрепление цветов пошло больше двух миллионов мотков проволоки.

– Марни, выключи телевизор, пожалуйста, – сказала мать, не сводя с меня взгляда.

Тетка Марни подчинилась без малейшего недовольства. Улыбаясь, они ждали. Дядя Берн по-прежнему дремал в кресле.

– Мама, тетя Марни, у меня действительно есть новость.

Они подались вперед, словно люди, чей лотерейный билет вот-вот выиграет.

– Мы с Алексом…

Глаза у них буквально полезли из орбит.

Скажи это. Решение принято. Ты хозяйка своей судьбы. Да, это нелегко, но действуй решительно. Сейчас. Не тяни ни секунды.

Видя выражение их лиц, я никак не могла собраться с духом сказать то, что должна произнести, мысленно проклиная день, когда мы замирились с Советами. Избежать сегодняшней ситуации очень помогла бы маленькая ядерная война.

– Я знаю, вам очень понравился Алекс… Обе закивали.

– И вы, конечно, надеялись, что мы станем… ну… что у нас завяжется серьезный…

Они молча смотрели на меня, причем глазами души наверняка видели вереницу подружек невесты и свадебный пирог. Глядели не отрываясь… На лбу у меня выступили бисеринки пота. Я подвела команду. Конец девятой игры, позади три раннера, рукой подать до титула победителя, и вдруг я бросаю играть. Разбиваю их надежды вдребезги, как вазу, снова становясь Самантой-разрушительницей-всего-хорошего-и-чистого.

Я еще раз повторила про себя фразу, которую сейчас произнесу: «Алекс – прекрасный и достойный человек, но я его не люблю. Понимаю, это большое разочарование, но…»

Мать кашлянула, прочищая горло. Посмотрев на нее, я впервые заметила, как она постарела, – морщинистые руки с проступившими венами, тонкие волосы. Среди переполнявших меня эмоций ни одну нельзя было назвать приятной. Для матери это станет тяжелым ударом. Для тетки тоже… Как будто у них без этого мало трудностей… Надо быть к ним терпимее. У их поколения не было и половины шансов, которые есть у моих сверстников. Неудивительно, что мать с теткой порой обижаются.

Может, вместе поехать в отпуск? Повезу их туда, где они никогда еще не были. Возьмем напрокат трейлер и съездим к Большому Каньону или еще какой диковине. Стоит ли сообщать плохие новости в первый день нового года? Они хотели посмотреть парад роз, а он бывает раз в году. Может, все же… В этот момент зазвонил телефон.

– Проклятие! – вырвалось у матери. Она физически не выносит, когда не берут трубку звонящего телефона, искренне считая: отвечать на звонки – моральный долг независимо от происходящего вокруг.

– Саманта! Тебя.

– Кто это?

– Грегори, – ответила она, выразительно округлив глаза.

Поднявшись, я подошла к телефону и взяла у матери трубку, несколько раз повторив про себя: «Грег навеки исчез из моей жизни как любовник». Но, как ни смешно, глупое сердце учащенно забилось.

– Грег?

– Я надеялся тебя застать. Оставил сообщение на автоответчике, но хочу сообщить лично.

– Что случилось?

– Ты узнаешь об этом первой.

– О чем?

– Мы решились. Ничего не планировали, не собирались, но вдруг подумали – да какого черта, на свете нет лучшего способа встретить Новый год! Мы с Дебби поженились.

– Вы поженились? – ошеломленно переспросила я. Вообще я твердо верю в пользу отрицания очевидного, но объявления такого рода пробивают даже самую лучшую защиту. Лишь в эту секунду, окаменев с трубкой в руке, я поняла, что обманывала себя. Все разговоры об излечении от Грега и устранении его из моей жизни и коротенькие послания, адресованные себе самой, служили лишь ширмой надежды, таившейся в загадочной области разума, которую одни называют подсознанием, а другие – помешательством, – надежды на то, что Грег может сколь угодно страстно влюбляться в Дебби, но никогда не женится на ней, и когда их отношения придут к логическому финалу, когда все будет сказано и сделано, он предпочтет меня. Или никого. Я смирилась бы с тем, что он так никому и не отдаст предпочтения. Но выбрать ее? Жениться на этой Дебби?

– Ага. Вчера вечером улетели в Вегас и обтяпали дельце.

Не молчи, Саманта. Скажи что-нибудь. Первое, что в голову придет.

– Значит, вы поженились. Вот это да. Мои поздравления.

– Вернемся – закатим грандиозную пирушку. Ничего не планируй на субботний вечер.

Любовь Господня, да что эти люди совсем не имеют порядочности? Неужели им трудно хранить такую радость в четырех стенах, а не тыкать своим счастьем в нос окружающим?

– Э-э… Я в субботу не смогу.

– Почему?

Наверное, надо было придумать иную причину, но я все еще пребывала в легком ступоре и не могла мыслить четко.

– У нас с Алексом важное дело, отложить нельзя.

Поминать Алекса всуе стало у меня безусловным рефлексом вроде подергивания мышц, когда врач ударяет молоточком по колену.

– Тогда отпразднуем в пятницу.

– На этой неделе вообще не получится.

– Эй, я же говорю не о рядовой собирушке. Я женился! Можешь ты отложить пару встреч?

– Я попытаюсь, но, видишь ли…

– Так и провисишь целый день на телефоне? – прошипел кто-то мне в ухо. Догадайтесь кто. Просто не верится, что меня до сих пор учат уму-разуму. С родителями стоит только видеться. Слушать их не рекомендуется.

– Мама, тише, я же ничего не слышу!

– Сэм?

– Извини, Грег, мама тут…

– Неужели разговор настолько важен, что вы не созвонитесь позже?

– Он только что женился, ясно? Поэтому не могла бы ты…

– Грегори женился? Господи! Поздравь его от меня.

– Мама, я не могу говорить одновременно с ним и с тобой.

– Тот самый Грегори, живший по соседству? – оживилась тетка Марни. – Он женился?

– Нельзя ли потише? Я говорю по телефону!

– Разве тебе нечего сообщить ему, Саманта? Хорошую новость? – подначивала мать.

– Можешь сразу всем объявить, – поддержала ее тетка.

– Эй, Сэм, ты меня слушаешь?

– Да-да, Грег, подожди ми…

– Господи, Саманта, мы с твоей теткой умираем от нетерпения!

– Сэм!

– Саманта!

У каждого в жизни наступает момент, когда правильно угаданный поворот способен изменить судьбу. Сейчас такой момент наступил у меня, и я ошиблась поворотом.

– Грег, извини за неразбериху. Мама и тетя с нетерпением ждут важных новостей, которые, как им кажется, я готова сообщить. Кстати, удивительное совпадение… Видишь ли, дело в том, что… мы с Алексом обручились вчера вечером.

Как только у меня вырвались эти слова, я мысленно обозвала себя величайшей идиоткой, когда-либо жившей на свете. Но, как и большинство правильных оценок, эта пришла в голову слишком поздно. Готовые решения принимаются очень легко: фразы вылетают сами собой, придя на память за долю секунды. Опомнившись, вы не спешите немедленно исправить ошибку, ибо это бесполезно или вы станете утверждать, что бесполезно, объяснять правду настолько сложно и болезненно, что результат того не стоит, даже если очевидно – потом будет еще хуже. О будущем в такую минуту не думаешь: значение имеет лишь здесь и сейчас.

Радостный вопль, вырвавшийся у матери и тетки Марни, мог бы разбудить мертвого.

– Что случилось? – вскинулся дядя Берн. Его они тоже разбудили.

– Саманта помолвлена! – хором заорали мать с теткой, заключая меня в объятия.

– Полегче, задушите!

– Вы с Алексом обручились? – спросил Грег, перекрывая общий шум.

– Угу. Он сделал мне предложение, как только часы пробили двенадцать. Врать так красиво.

– Вот это да! Ох, дай отдышаться! Ты сделала это! Сэм, Дебби тебя тоже поздравляет!

– Скажи ей спасибо. Подожди… Что? Нет, мама, дату мы еще не назначили. Дай мне еще минуту, ладно? Грег, слушай, давай пока прервемся. У нас здесь форменный сумасшедший дом.

– Ладно. Слушай, Сэм, выбирай дату, и устроим двойной праздник!

– О, не нужно поднимать шум из-за нас с Алексом. Мы этого не любим. Хотим быть обычными гостями.

– Точно?

– Точнее некуда.

– Так когда лучше – в пятницу или субботу?

– Давай в пятницу, – сказала я и тут же вспомнила: Марк, актер, изображавший Алекса, в настоящее время со мной не разговаривает и наверняка меньше всего на свете хочет меня видеть. Уломать его обручиться со мной может оказаться делом непростым. – В смысле – лучше в субботу.

Всю дорогу домой я твердила себе не реагировать слишком бурно и не судить себя слишком строго. Решение диктовалось ситуацией – жесткой и не помещавшейся ни в какие рамки. Возможно, снова нанять Марка – в последний раз, клянусь! – не самая удачная идея. Может, я бегу от реальности, но жизнь порой слишком тяжела, а я не героин кидаюсь принимать. Допускаю, поступок, который я собираюсь совершить, в норму не укладывается. Но я осознаю это, а значит, не похожа на тех, кто не знает или не желает признавать существование проблемы.

Я же не планирую всю оставшуюся жизнь пользоваться Алексом как аварийной подпоркой. Еще одно, последнее свидание – вечеринка по случаю свадьбы Грега, – и все.

Не важно, что будет потом. Еще один, последний раз. Самый последний.

 

Глава 15

Опытный психотерапевт может убедить супружескую пару в том, что они понимают друг друга

Одно дело – решить позвонить Марку, и совсем другое – принудить себя сделать это. Это означало проглотить собственную гордость, остатки которой еще сохранились. Несмотря ни на что, гордость у меня оставалась.

В запальчивости я высказала Марку весьма нелицеприятные факты, которые мне самой неловко признавать, не то, что выложить постороннему, страдающему излишней прямолинейностью и обожающему осуждать других.

Но предстоящий торжественный прием по случаю Греговой свадьбы казался самым болезненным предприятием в моей жизни, и у меня не хватало духа отправиться туда одной. После я привыкну к тому, что Грег женат, ведь ничего иного не остается: это реальность, время грез миновало. Иллюзия, что мы с ним одной крови и идти нам по жизни рядом, о чем Грег когда-нибудь догадается, исчезла навсегда.

Надо как-то выдержать праздник. Собрать все силы. Увидеть их вдвоем в качестве законных супругов. Вечеринка по случаю свадьбы – неподходящее место для поведения а-ля умирающий лебедь: это приводит гостей в уныние и раздражает невесту. Надо притвориться счастливой, причем за новобрачных, хотя мысль о Греге и Дебби как о супружеской паре вызывала отвращение. Что ж, придется, наступив на горло собственной гордости, рассыпаться перед Марком в извинениях и сделать решительно все, что потребуется, дабы убедить его еще раз выступить в роли моего бойфренда.

Позвонив Марку, я оставила очень милое сообщение, упомянув, как мне неловко за случившееся, и попросила перезвонить для обсуждения создавшегося положения. Реакции не последовало. Может, не сработал автоответчик? Так бывает. Я оставила второе сообщение. В ответ – ничего. Ладно, может, Марка нет в городе, или он заболел, или еще что-нибудь. На всякий случай я позвонила в третий раз и подождала сутки. Ничего. Время работало против меня, и я в отчаянии позвонила Аманде узнать, как там наш актер.

– Он рассказал, что у вас произошло. По крайней мере, свою версию случившегося.

– Что же он сказал?

– Якобы ты не уважаешь его как актера и человека.

– Аманда, это недоразумение. Случившееся – всего лишь результат недопонимания. Вот бы мне поговорить с Марком и все объяснить! Терпеть не могу оставлять отношения невыясненными.

– Он о тебе и слышать не хочет.

– Сейчас он просто рассержен, но я не сомневаюсь – все можно уладить. К тому же я должна ему сто долларов.

– Сэм, боюсь, придется смириться с тем, что между вами все кончено. Чек можно послать почтой.

– Но я уверена – если бы мы могли сесть и поговорить лично, я бы все объяснила…

– Марк больше не желает тебя видеть.

– Аманда, умоляю…

– Но почему это так важно для тебя?

– Потому что… Аманда, Грег женился.

– Боже мой, Сэм… Мне очень жаль. Как ты это перенесла?

– Мне сейчас паршиво, как никогда. Грег устраивает прием по случаю свадьбы, и мысль о том, чтобы прийти одной… Мне необходим Алекс. Я заплачу столько, сколько он попросит.

– Не знаю, не знаю, Сэм. Ненавижу выступать посредником в ситуациях такого рода. К тому же, прости за прямоту, это уже смахивает на болезнь.

– По-твоему, я не понимаю? Конечно, это сумасшествие.

– Так зачем же так поступать? Не лучше ли сейчас собраться с силами и выдержать боль, а потом…

– Я не могу. Только не сейчас. Именно в настоящее время моя жизнь идет вразнос. Мне необходимо просто выдержать вечеринку! Не стану я тратить оставшиеся четыре дня на укрепление морального духа! Все, о чем я прошу, – позволь зайти к тебе после ближайшего урока и поговорить с Марком. Пожалуйста!

– Ну, хорошо. У вас будет возможность объясниться, но дальше – твоя забота. И, Сэм…

– Да?

– Подумай хорошенько. Ты уверена, что поступаешь правильно?

– Господи, Аманда, если бы я знала, как правильно поступать, не оказалась бы в таком кошмаре…

На следующее утро я сидела на веранде позади дома Аманды, пока та заканчивала урок. Во рту пересохло, желудок сжимался, как бывает, когда пытаешься наладить отношения с парнем, которого неделю назад видеть не могла, и мучительно четко осознаешь, насколько важно это сделать. Марк должен дать мне еще один шанс. Я попросту не оставлю ему другого выхода.

В начале двенадцатого из кухни послышался голос Аманды:

– Пойдем-ка на веранду. Погода отличная.

Застекленная дверь отъехала в сторону, и на веранде показались Аманда и Марк. Последний заметил меня лишь когда Аманда закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Я нервно улыбнулась Марку. Не похоже, что он счастлив меня видеть, что неудивительно, но неужели трудно ответить дежурной улыбкой, когда доведенный неприятностями до отчаяния человек тебе улыбается?

– Что она здесь делает? – спросил Марк у Аманды, демонстративно отвернувшись от меня.

– Саманта просила о разговоре с тобой.

– Я же сказал – не желаю больше ее видеть.

– Знаю, – отозвалась Аманда. – Но я подумала, вам обоим имеет смысл объясниться.

– Марк, мне кажется, нужно прояснить ситуацию, – вступила я, одарив собеседника новой улыбкой. – Полагаю, разговор будет полезен нам обоим. Прежде всего, приношу свои извинения за то, что тогда наговорила. И еще – мне крайне неловко, что я забыла о бренди.

– Значит, она пришла с извинениями и думает этим поправить дело? – спросил Марк, по-прежнему глядя на Аманду, будто я не стояла рядом, только что извинившись самым изящным образом.

– По-моему, если я искренне прошу прощения за случившееся, вы могли бы, по крайней мере, с уважением к этому отнестись.

– С какой стати? – язвительно поинтересовался Марк, бросив на меня убийственный взгляд. Наконец-то удалось привлечь его внимание. – Вы не проявляли уважения ни ко мне лично, ни к моей профессии.

– Согласна, я не всегда относилась к вашей работе достаточно серьезно. Но должна сказать вам, Марк, последняя ссора произошла у меня не с вами. Я накричала на Алекса, как на реально существующего человека. Вот сила подлинного искусства! Вы – отличный актер, признаю от всего сердца.

– Марк, что ты чувствуешь при этих словах Сэм? – заинтересовалась Аманда.

– Почему ты спрашиваешь?

– Мне кажется, именно здесь у вас некий камень преткновения, и без тщательного анализа собственных ощущений вы рискуете никогда не разрешить проблему общения.

– Проблему общения, вот как, Аманда? По мне, так это выходит далеко за рамки проблем общения. А вы, – снова обратился он ко мне, – все еще должны мне сто долларов.

– Я принесла, – поспешила заверить я, указывая на сумочку. – Лежат рядом с ключами от машины. – Он даже не улыбнулся. – Марк, я признаю свою вину за все случившееся. Не могли бы вы хоть немного пойти мне навстречу?

– Какой в этом смысл?

– Давайте начнем все сначала.

– Вы, конечно, шутите. Черт побери, да ни за какие блага в мире я не стану с вами встречаться!

– Марк, попробуй начать предложение со слов «мне кажется», – мягко подсказала Аманда.

– Хорошо. Мне кажется, я не желаю встречаться с ней именно по этой причине: сначала заявляет, будто пришла извиниться, а затем выясняется – она намерена снова меня использовать.

– По-моему, «использовать»– не совсем подходящее слово, – не выдержала я. – Я же вам плачу!

– Марк говорит о своих чувствах, Саманта. Мы здесь не затем, чтобы судить, а для того, чтобы слушать. Так ты говоришь, Марк, у тебя ощущение, словно Саманта тебя использует?

– Именно так.

– Как тебе кажется, не будь этого ощущения, вы смогли бы уладить сложившуюся ситуацию?

– Я не хочу ничего улаживать. Я ей не доверяю. С самого начала просил правды, но мне предлагали одну ложь за другой.

– Может, я и не распахивала перед вами душу, но…

– Преуспевающая деловая леди, у которой не хватает времени наличную жизнь? Грег и вы – лишь добрые друзья?

– Ладно, Марк. Признаю, я виновата, – сдалась я. Предчувствия подсказывали: в конце концов, наступит ужасная минута, когда все возможные средства испробованы, пути назад тоже нет и остается одно – сказать правду. – Я не была с вами откровенна, правда, но вовсе не желала задеть ваши чувства. Видите ли, мы были едва знакомы, а возникшие у меня проблемы – штука чрезвычайно болезненная и очень личная. Говоря откровенно, я начала встречаться с вами потому, что Грег влюбился в другую. Я-то думала, мы с ним… в общем, это сложно, но мне всегда казалось: рано или поздно мы с Грегом будем вместе. Их с Дебби роман меня просто убил. Приближались праздники… Знаю, игра нечестная, но, прошу вас, попытайтесь понять! Для меня праздники – худшее время года! Оставаться одной казалось невыносимым, и я решила кого-нибудь найти, дабы пережить самый трудный период. Я поступила с вами не совсем порядочно.

– Да, пожалуйста…

– Пожалуйста? Я тут надрываю сердце, обнажаю душу, а вы только это и можете сказать? Пусть вы злитесь на меня, но неужели трудно проявить хоть гран сочувствия?

– Сочувствия? Вы что считаете, прекрасная реальная жизнь непоправимо испорчена, если вас бросил мужчина? – Покачав головой, Марк присел на плетеный стул. – Я посвятил жизнь единственной цели – актерскому ремеслу. Мне тридцать шесть лет, живу в бывшем гараже, ящики из-под апельсинов в качестве мебели, на текущем счете – пятьдесят восемь долларов. У меня нет семьи – немногих женщин привлекают отношения с тридцатишестилетним безработным актером. Ради актерской карьеры я жертвую тем, что многие зовут жизнью, но, похоже, мечта так и останется мечтой. Поэтому уж простите, что я не рыдаю над вашей печальной историей.

– Однажды ты прославишься, Марк, – сказала Аманда. – Я знаю.

– Десять лет, Аманда! Торчу в этом паршивом городишке десять лет, пытаясь пробиться. Саманта, все, о чем я вас просил, – дать мне возможность отточить актерское мастерство. Но вы не дали мне ничего. Я терпеливо повторял вам, что именно мне нужно для работы, но вы не дали себе труда прислушаться. Вам не приходило в голову: для меня ваша затея не пикник на взморье и вовсе не о такой работе я мечтал?

Аманда сочувственно покивала.

– Сэм, – спросила она через секунду, – а что ты чувствуешь при этих словах Марка?

– Мне кажется, – заученно начала я, – на душе у меня скверно. – Так оно и было. С самого начала я искала односторонних отношений, но проблема с односторонними романами в том, что другая сторона тоже человек. Даже если его наняли за плату. У него своя жизнь, свои проблемы. Будучи совершенно выбитой из колеи, я как-то не подумала взглянуть на ситуацию с другой точки зрения. Признаю, я недостаточно помогала партнеру и мало слушала. Но это поправимо. Если он даст мне еще шанс, гарантирую, у нас все получится.

Мы с Амандой с надеждой уставились на Марка. Тот отрицательно покачал головой. Да, некоторых людей ничем не проймешь.

– Что ж, мы сделали все, что могли, – печально сказала Аманда, – но порой…

– Подожди, – перебила я. – Марк, возможно, все, сказанное вами, правда и мы просто не в состоянии находиться рядом. Но не могли бы вы один раз оказать мне услугу?

– С какой стати мне оказывать вам услуги?

– Полагаю, особых причин для этого нет, но… В общем, в канун Нового года Грег женился на Дебби. Они собираются отмечать событие, и я не хочу появляться там в одиночку. Идти придется, иначе нельзя, но я чрезвычайно высоко оценю, если вы пойдете со мной.

– Зачем? Весь вечер наблюдать, как вы не сводите с него глаз?

– Я не стану этого делать, обещаю. На этот раз все иначе, я и не взгляну на Грега, напротив, со всеми поделюсь новостью о нашей с вами помолвке.

– О чем? – переспросил Марк.

– Ах да. Вы со мной вроде как обручились.

Мы никогда ни до чего не договоримся, если он не прекратит цепляться к деталям, вместо того чтобы увидеть картину в целом.

– Ты мне этого не сказала, – произнесла Аманда, глядя на меня как на ненормальную. – Как тебя угораздило с ним обручиться?

– Ну, Грег позвонил с сообщением, что женился, я и… – Но прежде чем я успела закончить логическое обоснование этого вполне объяснимого факта, в разговор влез Марк:

– Нелепейший поворот сюжета. Вы с Алексом никогда не поженились бы.

– Ну и что? Люди каждый день обручаются с теми, с кем у них нет ни шанса создать настоящую семью…

Я вдруг остановилась. Не умею одновременно говорить и озаряться светом истинного вдохновения: с самого начала истина лежала рядом, а я и не догадывалась. Мы оба были слепы.

– Марк, я, кажется, поняла, в чем проблема. Вы рассматриваете наш роман как нормальные отношения, но ведь они никогда не были нормальными. У нас с вами невротическое, болезненное влечение.

Марк вскинул голову; брови поползли вверх, морща лоб.

– Невротическое, болезненное влечение, – медленно повторил он, словно пробуя фразу на вкус.

– Невротическое и болезненное, – эхом откликнулась Аманда. – А ведь неплохой поворот.

– Конечно! – воскликнул просиявший Марк. – Конечно же. Теперь все приобретает смысл. На Алекса тяжело повлияли трагические события детства, и он не осознает, как разрушительна ваша связь.

– Да, – подхватила Аманда. – Снова и снова пытается восстановить непоправимо нарушенное, также как десятилетним часто подбегал к окну, высматривая, не идут ли мама и папа.

– В точности так, – с энтузиазмом согласился Марк. – На публике мы разыгрываем великую любовь, но, оставшись одни, все время ссоримся, причем я воспринимаю это как должное, с детства привыкнув притворяться, будто все хорошо. Я не могу позволить себе показать окружающим, через какой ад я прошел.

– Я не иду вам навстречу, – напомнила я. – Вы объясняете, что вам нужно, но я пропускаю просьбы мимо ушей.

– А я снова и снова повторяю одно и то же, но ничто не меняется. Я обманываю себя надеждой, что однажды вы меня услышите.

– Я пытаюсь слушать. Делаю попытки дать вам то, что вам нужно…

– Но не можете.

– Да, ничего не выходит. Во мне этого просто нет.

– Самое разумное для нас – держаться подальше друг от друга.

– Но для этого мы слишком слабы.

– Запутались.

– Ослеплены.

– Нам кажется, мы влюблены друг в друга.

– Но это нелюбовь. Это болезненная, невротическая, неполноценная связь.

– Именно, – согласился Марк. – Болезненная, невротическая и неполноценная.

Здесь мы с Марком ошарашенно уставились друг на друга. Первый раз поговорив начистоту, мы ощутили несказанное удивление.

– Смотрите, что получается, – сказала сияющая Аманда, улыбаясь нам обоим, – когда двое рискнули открыться друг другу.

Я тоже улыбалась. Сыграть болезненную, невротическую и неполноценную связь? Да это мне раз плюнуть…

 

Глава 16

Чем дольше знакомы мужчина и женщина, тем легче им выставить друг друга на посмешище

Иногда чужие привычки могут довести нас до белого каления. Невыносимыми могут оказаться манера крутить ложкой в чашке утреннего кофе, оглушительное чиханье, визгливый смех. Меня выводили из равновесия дыхательные упражнения Марка. Я едва могла вести машину под аккомпанемент шумных вдохов-выдохов.

Однако по дороге в «Богартс», где Грег собирался отметить свадьбу, нос Марка звуков не издавал. Мне бы сидеть и радоваться, но чем дольше мы ехали, тем больше беспокоило то, что Марк не занимается дыхательной гимнастикой.

– Почему вы не дышите? – не выдержала я.

– Если бы я не дышал, я бы умер.

– Я имею в виду – не вдыхаете по системе, как обычно.

– Сегодня нет настроения.

– Ничего не случилось?

– Все прекрасно.

– Я вас ничем не обидела?

– Нет.

– Обязательно скажите, если я ненароком задену ваши чувства. Сегодня вечером я изо всех сил буду вам подыгрывать.

– Отлично. Сейчас я как раз хочу помолчать.

– О'кей. Но если что, скажите, ладно? Я имею в виду – если я вас чем-нибудь обижу.

– Мы только что это обсудили.

– У вас точно все в порядке?

– Абсолютно точно.

– Не хочу показаться назойливой, но, судя по голосу, у вас что-то случилось. Мне казалось, недавний опыт научил нас объясняться начистоту.

– Вам когда-нибудь приходило в голову, что в моей жизни может происходить нечто, совершенно вас не касающееся?

– Значит, вас все-таки что-то беспокоит?

– Что-то, что я не желаю обсуждать, потому что к вам оно отношения не имеет.

– Ладно, умолкаю. Но это очень хорошо, верно? Я имею в виду, мы открываемся друг другу, а не держим проблему в себе?

– Расчудесно.

В восемь пятнадцать я въехала на стоянку у «Богартса». При виде любимой забегаловки я ощутила грусть. С «Богартсом» связана немалая часть моей жизни – не роскошные официальные приемы, но минуты, сопровождавшиеся мясом с картошкой, составляющие соль нашего существования. С невольной боязнью я переступила порог ресторанчика: сегодня все изменится, и неизвестно, хватит ли у меня мужества по-прежнему сюда наведываться.

Зал оказался переполнен: здесь находились большинство завсегдатаев бара и приятели Грега из автомастерской. Особняком держалась незнакомая компания: должно быть, друзья Дебби. Счастливые новобрачные восседали на одном из бильярдных столов под огромным транспарантом, исписанным поздравлениями. Я почувствовала, что еще не готова подойти к героям вечера.

– Пойдем в бар, – сказала я Марку. – Хочу кое с кем поздороваться.

Рик сосредоточенно наполнял пивом кружки и не сразу меня заметил. Я исподтишка наблюдала за ним, упиваясь сладкой грустью. Наконец Рик меня увидел. Мне удалось выдавить улыбку.

– Привет, Сэм! Отлично выглядишь.

– Привет, Рик. Хочу представить тебе этого парня. Его зовут Алекс Грэм.

– Привет, Алекс, – бросил Рик, коротко кивнув. Вряд ли отсутствие энтузиазма относилось персонально к моему жениху: принципиально не улыбаясь клиенту при первой встрече, Рик сделал бы исключение разве что для Мохаммеда Али, Би Би Кинга или настоящих космонавтов.

– Привет, Рик, – сказал Марк. – Рад встрече.

– Рик, хочу сказать тебе первому… В смысле – первому после моей матери и Грега… Мы с Алексом помолвлены.

– Да ну? Что ж, мои поздравления. Похоже, в последнее время город захлестнула эпидемия свадеб-помолвок.

– Наверное, так оно и есть. Мне – как обычно, а тебе, Алекс? Содовой?

– Кхе, нет, вообще-то хорошо бы пива.

– Пива?

– Ну да, пива.

– Но…

– Налейте мне что-нибудь выпить!

– Уже наливаю, – отозвался Рик.

– Вы же не пьете, – прошипела я на ухо Марку, когда Рик отвернулся к полкам с напитками.

– Нельзя ли поменьше руководить мной? – шепотом огрызнулся Марк.

После помолвки любовь и внимание жениха явно пошли на убыль.

– Одно пиво и один «Амаретто», – сказал Рик, ставя кружку и бокал. – За счет заведения.

– Спасибо, – сказал Марк, забирая у Рика заказ. – Это тебе, душенька.

– Спасибо, – проворковала я тоном, как мне казалось, законной невесты.

– Не пропадай, Сэм, – сказал Рик. – И это, будь как дома.

Я кивнула, и Рик снова принялся наполнять кружки пивом. Это обычная манера разговора нашего бармена: только что он дал понять, что соскучился. Такое признание в устах Рика равнялось торжественной клятве в вечной дружбе и верности и тронуло меня едва не до слез, но тут я с удивлением услышала, как Марк досасывает остатки пива из кружки.

– Быстро управились.

– Всего-то одно паршивое пиво.

– Значит, после всего дерьма, которое вы на меня вылили по поводу бренди, теперь… О Боже, только не начинайте дыхательную гимнастику, лучше пейте пиво. Вы не рассердились?

– Почти рассердился.

– Почти?

– Вряд ли кто-нибудь уловит разницу, здесь не интеллектуальный конкурс.

– Поверить не могу, что вы так себя ведете после всего, о чем мы говорили.

– Не делайте из мухи слона.

– Из мухи? Но мы условились, что…

– Знаете что? Я больше не актер, ясно?

– Как это – больше не актер?

– А вот так – бросил я это все.

– Но почему?

– Ну, тогда скажем – актерская карьера меня бросила.

– Что случилось?

– Ну, раз ты не отстаешь, ладно, слушай: каким-то чудом мой агент добился для меня прослушивания на хорошую роль. Всего несколько строчек, и позвонили мне лишь потому, что какого-то актера угораздило проспать, но это эпизод для сериала на Эйч-би-о, а снимает его режиссер, с которым мне всегда хотелось работать.

В общем, я надеялся, мне действительно выпал шанс. И знаешь, что сказал мне режиссер после прослушивания? Моя игра, видишь ли, недостаточно высокого качества для этой роли. Заметь, он не смог вразумительно объяснить, какого качества им нужно, но у меня его все равно нет. Это было мое последнее выступление. Все, хватит, устал биться головой о стену. Вернусь в Бостон, стану продавать обувь или жарить гамбургеры, а там, глядишь, какой-нибудь общественный театр дозволит мне раскрасить декорации для пятьдесят-лохматого римейка «Нашего городка». Все, хватит об этом болтать.

– Марк, я понимаю, это обидная неудача, но вы слишком хороши, чтобы сдаваться просто так. Каждый год в Голливуд приезжают тысячи людей…

– Оставь эти слюнявые утешения! У меня ничего не осталось. Мне уже все равно.

– Сэм! – Голос Грега покрыл шум в зале. – Ты сделала это!

Обернувшись, я увидела Грега, направляющегося в нашу сторону. Растянув губы в улыбке, я слегка помахала в знак приветствия. Когда Грег подошел к столику, Марк приканчивал пиво.

– Привет, – сказал счастливый новобрачный.

– Здравствуй, – отозвалась я. – Отличная вечеринка.

– Благодарю вас, мэм. Ну что, по мне уже заметно? Похож я на старого женатика?

– О да, – согласилась я. – Типичный подкаблучник.

Грег буквально светился от счастья, однако многие известные философы доказали – счастье суть иллюзия, поэтому широкая глупая улыбка Грега доказывала лишь его невежество.

– Не поверишь, Сэм, знаешь, что я сегодня сделал? Застраховал жизнь – теперь у меня есть наследники.

– Ну, это, э-э-э, здорово, по-моему. Неотъемлемая часть семейной жизни.

– В самую точку. Алекс, как твои дела?

Свет моей жизни громко икнул и ответил:

– Дела идут отлично, парень. Лучше некуда.

– Сэм поделилась новостью о вашей помолвке. Ты знаешь, что заполучил потрясающую девушку?

– Что правда, то правда, потрясти она в состоянии, – согласился Марк, снова икнув. – Эй, там, у меня кончилось пиво, а мне охота поднять тост за всех счастливых влюбленных. Бармен! Эй, бармен! Постоянные посетители начали посматривать в нашу сторону.

– Дорогой, – мягко сказала я, – бармен подойдет через минуту. У него много клиентов.

– Я не хочу ждать минуту! Желаю тост за мою душеньку! Эй, бармен!

– Алекс, опомнись, здесь так себя не ведут…

– Нет, ты видишь, Грег? Мы еще не женаты, а она уже ворчит, зудит, капает на мозги. Это бар или не бар? Я хочу еще выпить. Имею право?

– Да, да, конечно, я лишь хотела…

– Давай-ка отложим тост, – сказал Грег, хлопнув Марка по спине. – Я уведу твою женщину на минуту, ладно, приятель?

– Валяй. Не сомневаюсь, с Сэм тебе будет классно. Я прав, дорогая? Эй, бармен!

– Грег, я лучше останусь с Алексом. Он здесь никого не знает и…

– Буквально на пару минут! Дебби хочет поздороваться.

– Нет проблем, старик, – сказал Марк со странным блеском в глазах, которого я прежде не замечала. – Не волнуйся за меня, кисуля. Идите, развлекайтесь, – подмигнул он, когда Грег потащил меня за локоть прочь из бара.

Я оглянулась, когда Марк снова заорал, требуя бармена. Обычно Рик не терпел буйных во хмелю, но я виновато улыбнулась и сказала одними губами: «Извини». Он едва заметно кивнул в ответ, но я понимала – я не могу позволить себе роскошь уйти надолго: Рик терпением не отличается. Я собралась с духом, намереваясь достойно поздравить Дебби, но, не дойдя до бильярдных столов, Грег резко свернул влево, к заднему выходу.

– Куда ты меня ведешь?

– Мне надо с тобой поговорить.

– О чем? – спросила я, когда он открыл дверь.

Грег вышел на улицу. Секунду поколебавшись, я вышла за ним.

– Ты что, с ума сошла? – спросил он, захлопнув дверь за моей спиной.

– Давным-давно. Прежде это тебя не волновало.

– Ты действительно собираешься замуж за этого парня?

– Что, прости?

– Сэм, понимаю, все произошло скоро и неожиданно, но – не выходи за него.

– Что произошло неожиданно?

– Наша с Дебби свадьба.

– Погоди, уж не хочешь ли ты сказать, что я выхожу замуж за Алекса, так как ты женился на Дебби?

И как людям в головы приходят подобные фантастические идеи?

– Ну, может быть, отчасти.

– Ты и впрямь обезумел от счастья.

– Не сомневаюсь, ты взовьешься, но говорю как друг: он тебе не пара.

– Он подходит мне идеально. И ваша свадьба здесь совершенно ни при чем.

– Перестань, Сэм. Надо признать, весь прошлый год мы использовали друг друга для обоюдной поддержки. Мне надо было проявлять больше…

– Это самая большая нелепость, которую я слышала в жизни. – Пришло время высказать этому человеку кое-что начистоту. – Я встретила прекрасного парня, какого еще никогда не встречала. Он влюблен в меня и хочет жениться, а ты в своем эгоизме и высокомерии возомнил, будто все это устроено исключительно в честь твоей свадьбы.

– Он – фальшивка, Сэм. Мне неприятно это говорить, и я предпочел бы ошибиться, но в его истории многое не стыкуется.

Некоторые люди полностью лишены проницательности в отношении других.

– Фальшивка? – Это Алекс-то? Ну, Грег, сильнее промахнуться ты не мог. Алекс – самый искренний и чистый человек среди моих знакомых.

– Да? Тогда почему в ресторане он был мистер Совершенство, а сейчас ведет себя как последний засранец?

Грег смотрел на меня, ожидая ответа. Из бара доносились музыка и голоса. Еще совсем недавно я ни за что не поверила бы в столь драматическое развитие событий и теперь всей душой желала вернуться в зал, к звукам музыки и пьяному засранцу, а не стоять здесь с Грегом, которому полагалось бешено ревновать меня к Алексу из-за явного превосходства последнего решительно во всем. Как прикажете осуществлять гениальный план, если действующие лица отказываются сотрудничать?

– Во-первых, если мне не изменяет память, во время нашего последнего свидания ты напился сверх всякой меры. Во-вторых, у Алекса есть на то причина, и выпил он одну-единственную кружку пива, вряд ли его можно назвать пьяным. Он вообще не пьет. Просто у него на работе серьезные неприятности. На неделе был очень трудный случай.

– Подумаешь, зубы лечит…

– Зубы кажутся тебе мелочью, да? Попробуй поесть без них, а потом скажешь: «Подумаешь, зубы!»

– Ну и что это за трудный случай?

– У него лечится пациент, в смысле – пациентка, она носила скобки на зубах, и Алекс уже думал, что прикус выправился. А она пришла снимать скобки, и выяснилось – зубы загнулись внутрь. Науке подобное вообще неизвестно! Алекс расстроился, ведь ему не все равно. Может быть, принял неудачу слишком близко к сердцу, но у него сердце кровью обливается при мысли, что придется снова надевать девочке скобки.

– Сэм, с ним что-то неладно, попомни мои слова. По-моему, тебе нужно поговорить с Дебби. Она через такое прошла: ее первый муж был очень похож на Алекса – красиво болтал и мягко стелил, пока они не поженились. Она тебе первая скажет, что все понимала и видела, но притворялась, будто ничего не происходит, оправдывала мужа, в точности как ты сейчас, и в результате осталась с ребенком на руках, без денег и с едва не сломанной жизнью.

История Дебби – как раз то, что мне не терпится услышать.

– Знаешь, я как-нибудь проживу без советов Дебби.

– Ну-ну, Сэм, продолжай в том же духе.

– Что?

– Какой особенный тон у тебя появился – словно ты лучше Дебби.

Конечно, я лучше. Пусть не с точки зрения морали, но для тебя я всегда буду лучше ее: я же вижу, с ней ты никогда не смеешься, как смеялся со мной. Ты никогда не сможешь быть самим собой, каким бывал рядом со мной. Разве ты не видишь, Грег, что я лучше?

– Я не говорила, что лучше ее.

– Ты даже не даешь ей шанса, не правда ли? Кстати, Дебби тебя очень любит. Она первая указала мне, что я слишком легко отношусь к твоим чувствам.

Да, вечер явно удается.

– Может, Дебби и не может соперничать с прославленными топ-моделями, – продолжал Грег, – но она прекрасный человек. Если бы ты видела ее с сыном… Даже смертельно устав, она старается быть нежнейшей мамашей. Дебби может служить нам примером.

– Не сомневаюсь, она прекрасная мать.

– Прекрасная мать, потому что прекрасный человек с добрым сердцем. Я надеялся, что вы станете подругами…

– Да никаких проблем. Не знаю, откуда ты выкопал этот бред – лупишь мимо, куда ни целишься. Сейчас я вернусь в зал, поздороваюсь с Дебби и отдам ей подарок. Потом найду своего жениха и, может быть, немного с ним потанцую. А затем мы уйдем. Кстати, я собираюсь сделать вид, что не слышала от тебя гадостей о человеке, которого люблю.

И с достоинством ушла обратно в ресторан. Так как я выше мелочей и великодушнее некоторых – не будем называть кого, я сразу направилась к Дебби, решив держаться как можно любезнее.

– Какая прелесть, Сэм! – восхитилась Дебби при виде моего подарка. – Я боялась, ты на нас в обиде – тайком сбежали и поженились. Вы же с Грегом дружите целую вечность.

– О нет, я так рада за вас… Так ужасно рада – словами не выразить…

– Красота какая. Я уже знаю, где его поставлю. Спасибо тебе огромное. – Искренне обрадовавшись грошовому подносу для посуды, новобрачная, прибавляя к ране оскорбление, заключила меня в дружеские объятия – самое противное, что можно сделать человеку, ненавидящему ее без малейшего рационального повода.

– Еще раз мои поздравления, – сказала я.

– Спасибо, Сэм. Очень хочу пригласить тебя на ужин, как только придем в себя после праздничных хлопот.

– С удовольствием приду, – солгала я. – Ну, мне, пожалуй, пора найти Алекса.

– Хорошо, но мы скоро увидимся?

– Очень скоро.

Заметив Марка в конце барной стойки, я начала к нему пробиваться. Он выглядел увлеченным беседой, но нас разделяло множество гостей, и я не могла рассмотреть его собеседника. Останемся для приличия еще на час, а потом с извинениями удалимся. Час я как-нибудь продержусь.

– Сэм, подожди!

Это оказался Грег. Не повернув головы, я прошла мимо.

– Извини меня!

Остановившись, я обернулась. Полагаю, я перед Грегом в долгу: если посмотреть на ситуацию под определенным углом, не так уж он и ошибается.

– Ты действительно этого хочешь? – спросил он. – Выйти замуж за Алекса?

– Всем сердцем.

– Уверена?

– Я знаю, что делаю.

Как ни смешно, при этих словах меня не поразило громом.

– Что ж, тогда… мои поздравления. От всей души. Надеюсь, вы будете счастливы так же, как мы с Дебби.

Если бы все могли быть счастливы, как Грег с Дебби, на Земле воцарился бы рай.

– Можешь не сомневаться.

– Хорошо. Это…

Окончания фразы я не услышала.

– Эту кучу отбросов мы называем жизнью! – во весь голос выкрикнул какой-то пьяный, заглушив Грега и сидевших рядом гостей. – Сказка, рассказанная идиотом, бессмыслица, полная шума и ярости. Хочу еще пива!

Это разорялся мой возлюбленный, в очередной раз доказывая, что в моей карме не предусмотрен предел для личных оскорблений.

В баре стало тихо, головы собравшихся повернулись к Марку. Давние знакомые, многие – мои друзья, один из них – любовь моей жизни… Я всем рассказала, что собираюсь замуж за этого человека, а он обвел меня вокруг пальца, заставив поверить, будто справится с ролью трезвенника-ортодонта. Будь прокляты лживые мужские уловки! Хуже Грега в качестве свидетеля Алексовских безобразий могло быть только одно: рядом моментально материализовалась Дебби.

– Это Алекс? – с ужасом спросила она.

– Э-э, извините меня, – сказала я, не дав себе труда ответить, и поспешила к своему избраннику. Ему необходимы любовь и понимание, поэтому я выведу его на воздух, приведу в чувство, а затем прикончу.

– Бармен! Взываю к тебе безутешно! Подойди же ко мне, милый бармен, и месяц младой скроет нас… или это солнце нас скроет… одно из двух. Пива! – заорал он. – Пива мне, пива, полцарства за кружку пива!

– Дорогой, – прошептала я, стараясь вложить в интонацию любовь и нежность, что дается с трудом, когда хочется свернуть кому-нибудь шею. – А не пора ли нам собираться?

– Отличная идея! Хочу туда, где со мной будут обращаться почтительнее. Здесь бармен не обращает на меня внимания, – пробормотал Марк, безуспешно пытаясь подняться. Качнувшись вперед и назад, он тяжело осел на высокий стул. – У меня что-то с ногами.

– Позволь, я помогу.

– С какой стати? Ты же меня не любишь. Я тебе даже не нравлюсь. Ведь не нравлюсь, так?

– Алекс, я люблю тебя всем сердцем. Вот дойдем до машины и всласть наговоримся о том, что тебя беспокоит.

– Хочу еще выпить!

– Я принесу тебе пива.

– Обещаешь?

– Клянусь.

– О'кей – хоккей. Упс. Вот и ты. Так и пойдем?

– Так и пойдем.

Я положила его руку себе на талию, и бесконечное путешествие к выходу началось. В «Богартсе» воцарилась глубокая тишина. Спина чесалась от множества взглядов, будто на нас пялился весь мир… часть моего мира действительно на нас пялилась.

Грег, шедший впереди, предупредительно открыл нам дверь. Рик сказал: «Доброй ночи, Сэм», – словно меня и вправду ожидала ночь, полная приятных развлечений.

– Доброй ночи, принц, – отозвался Марк, когда я протаскивала его в дверь.

– Всего хорошего, Рик, – ответила я с достоинством.

– Доброй ночи, Сэм, – пожелал мне Грег.

– И тебе доброй ночи, Грег, – ответила я.

Тут все наперебой принялись желать мне доброй ночи, и на душе стало чуть легче. Когда дверь за нами почти закрылась, я услышала голосок Дебби – той самой Дебби, которая в жизни не сказала ни о ком дурного слова:

– Она же не собирается замуж за этого придурка?

 

Глава 17

Из множества способов отравлять жизнь окружающим с большим отрывом лидируют непрошеные советы

Когда мы с Марком добрались до автомобиля, меня подмывало бросить горе-актера в придорожный кювет, но природная гуманность заставила отвезти его к себе домой, дотащить до квартиры, сгрузить на диван и оставить в покое. Если повезет, утром я обнаружу хладный труп Марка-Алекса.

Не повезло. Войдя в гостиную на следующее утро, я поняла – он мертв лишь духом, но не телом.

На нашей паршивой планете абсолютно нет справедливости.

– Эй, там, на диване, – громко позвала я. – Подъем.

Застонав, Марк открыл глаза.

– Саманта? – предположил он.

– Отлично, Эйнштейн.

– А?

– Это моя квартира. Вы были слишком пьяны, чтобы сесть за руль, поэтому пришлось везти вас сюда, после того как вы безмерно скомпрометировали меня в глазах друзей и знакомых.

– Ах да, – пробормотал он, растирая виски. – Теперь вспоминаю. Обязательно говорить так громко?

– Простите-извините. Головка бо-бо? Нечего выдувать десять кружек пива за сорок минут.

– Да, да. Господи, как голова раскалывается…

– Это хорошо. У вас пять минут на то чтобы убраться отсюда.

Он кое-как встал. Ноги, похоже, его не слушались.

– Приношу свои извинения за вчерашний вечер. Я был подавлен, к тому же обычно не пью, а тут…

– Оставьте объяснения при себе. Выметайтесь молча.

– Можете мне не платить, если это хоть немного компенсирует…

– Совсем немного. Вот когда вы очистите помещение, мне сразу полегчает.

– Могу я воспользоваться туалетом?

– Нет.

– Боюсь, меня сейчас…

Он схватился за живот и издал очень знакомый звук – мне столько раз доводилось видеть утреннее похмелье любовников, что не хочется и вспоминать.

– Идите! Первая дверь налево! – Он кинулся бегом. – А если напачкаете, – заорала я вдогонку, – все вытрете сами!

Я стояла и курила, ожидая, пока он выйдет. Пять минут прошли, но Марк не появлялся. Эти мужчины!!! Четкие указания для них – пустой звук. Я решительно пошла по коридору и услышала звук льющейся в душе воды. Я постучала в дверь:

– Вы скоро?

– Через минуту.

– И не больше. Одна минута, и я перейду к решительным действиям.

Вода перестала шуметь, и через несколько секунд Марк появился на пороге ванной, причем было видно, как ему худо. Я не испытывала никакого сочувствия. Думаю, большинство людей на моем месте ощущали бы то же самое, за исключением, пожалуй, Далай-ламы. С другой стороны, далай-лама не ходит на свидания. Возможно, в этом кроется причина его снисходительности к окружающим и просветленного выражения лица.

– Сэм, – сказал Марк, выйдя из ванной. – Понимаю, мне нет прощения за вчерашний вечер. Это было абсолютно непрофессионально. Мне очень жаль. Надеюсь, вы примете мои извинения.

– Забирайте свое раздутое актерское эго и убирайтесь отсюда.

– Столь же распространенное, сколь и неверное мнение. Артисты – самые уязвимые люди на свете. Им часто приходится раскрывать душу и…

– Не могли бы вы заткнуться и уйти из моего дома? Я не шучу!

– Мне нужно обуться.

– Туфли у дивана.

Марк прошел в гостиную, присел на диван и надел одну туфлю. Безо всякого смущения. Я хочу сказать – сначала смертельно меня унизил, а теперь как ни в чем небывало натягивает туфли. Подойдя к дивану, я грозно встала перед Марком, заложив руки за спину, как полагается в такой ситуации.

– Не могу поверить, что вы обошлись со мной подобным образом. Просто в голове не укладывается. Не могли бы вы оставить чертовы туфли и смотреть на меня?

Он замер с туфлей в руке и покорно поднял глаза. Вот так, сиди и гляди на меня.

– Ну? – спросила я. – Нечего сказать?

– Я не знаю, что еще нужно говорить.

– Извиниться не хотите?

– Я пытался, но вы же сказали…

– Мне наплевать, что я сказала!.. Ладно, оставим это. Обувайтесь и уходите.

Я решительно направилась к двери, собираясь распахнуть ее настежь. Марк пошел к выходу, бормоча извинения, но, когда ему оставалось пройти всего ничего, я услышала шаги и голоса. К сожалению, голоса звучали не в моей голове и не приказывали мне убить незадачливого актера. Обычные человеческие голоса донеслись с лестницы, а шаги замерли как раз у моей двери.

– Не знаю, правильно ли мы поступаем, – сказал один голос.

– Мы же ее друзья. Надо думать не о себе, а о ней.

Голоса принадлежали треклятой счастливой парочке. Схватив Марка за руку, я прошипела:

– Ни звука!

– Я же вроде бы должен…

– Ш-ш-ш!

Раздался звонок. Придется стоять беззвучно и неподвижно, пока они не уйдут. В дверь снова позвонили, и я услышала, как Грег сказал:

– Наверное, ее нет дома.

– Подождем пять минут, – ответила Дебби. – Может, она в душе.

– Лучше зайдем в другой раз.

Я затаила дыхание. Рано или поздно они проголодаются.

– Нет, Грег. Это необходимо.

Только вас не хватало, с чем бы ни пожаловали… И тут, прежде чем я успела ослабить железную хватку, Марк внезапно рванулся к туалету, довольно звучно задев стену. Перестав дышать, я замерла, молясь про себя, чтобы на лестнице не услышали.

– Сэм! – позвала Дебби. – Это мы, Грег и Дебби.

Конечно, они не глухие. С какой стати именно сейчас мне должно повезти? Однако надежда умирает последней. Не знаю почему, такая вот живучая.

– Одну минуту! – крикнула я стоящим за дверью.

Кинувшись в ванную, я увидела, как Марка снова тошнит. Приказав ему оставаться в туалете, пока не уйдут Грег и Дебби, я открыла дверь ранним гостям.

– Грег! Дебби! – воскликнула я, словно увидеть их на пороге было самым приятным, что случилось со мной за много лет. – Чему обязана?

– Нам нужно с тобой поговорить, – решительно сказала Дебби. – Можно войти?

– Да-да, проходите.

Дебби первой прошла в гостиную; Грег нехотя тащился следом с видом человека, осознавшего, что совершил ужасную ошибку. По крайней мере, так мне показалось.

– Кофе, сок или что-нибудь еще? – вежливо предложила я.

– Нет, спасибо, – отказалась Дебби.

– Присаживайтесь.

Они уселись на диван. Взяв пачку сигарет, я опустилась в любимое кресло, в котором так удобно смотреть кабельное… в смысле, читать книги.

– Так что стряслось? – спросила я.

– Фу, Сэм, ты не могла бы не курить? – поморщился Грег.

– Шутишь?

– Нет. Я бросил. Начинаю заботиться о себе.

– Это подарок мне на Рождество, – пояснила Дебби, на секунду стиснув муженька в объятиях.

Вот вам и здрасте. Интересно, к чему приведет столь упорное стремление сломать этого человека?

– Вообще-то, – начала я, убирая сигареты, – вы очень кстати. Алексу крайне неловко за вчерашний вечер – с непривычки пиво ударило в голову. Он страшно смущен и приносит свои извинения. Должно быть, наша помолвка несколько выбила его из колеи. Меня, если честно, тоже, – ведь это очень-очень значительный шаг. Ну, вам-то это не нужно объяснять, верно?

– Сэм, не будем ходить вокруг да около, – сказала Дебби, будто я и не занимала их светской беседой. – Начну с того, что прийти сюда было моей идеей. Возможно, тебе это неприятно, но я не могла сидеть сложа руки: когда-то подобный визит очень помог мне в жизни. Жалею, что тот человек не пришел раньше, и не хочу, чтобы ты считала Грега виноватым в сегодняшнем вторжении. Если хочешь, обижайся на меня.

– Почему я должна обижаться?

– Я прошла через такое, Сэм, и наизусть знаю извинения и отрицания очевидного. Еще я знаю, какую боль испытываешь, когда любишь кого-то и не желаешь признавать, что у него проблемы. Но, Сэм, открыть глаза необходимо, иначе ты рискуешь пройти все стадии унижения, как прошла я. Такой же порок был у моего первого мужа… В общем, Сэм, как бы сказать… Алекс – алкоголик.

– Что?!

– Он алкоголик.

– Это просто смешно! Алкоголик? Алекс?! Да он вообще не пьет, вот вчера и разошелся.

– Послушай меня. В какой-то мере Алекс сознает, что ему нужна помощь, поэтому старается не пить, как в ресторане, где мы впервые встретились, – тогда он взял одну содовую. Но при каждом стрессе, вроде вашей помолвки, например, он не может справиться с собой и, помучившись, заказывает спиртное, причем для алкоголика нет понятия «кружка пива» или «бокал вина», есть лишь первая кружка из длинной череды. Слишком длинной. При каждом стрессе цикл повторяется снова и снова…

– Я ценю вашу заботу, но вы ошиблись.

– Сэм! Слушай меня! Я прошла через это и знаю, о чем говорю!

– Нет, Дебби, не знаешь. Мне жаль, что так вышло с твоим мужем – первым мужем, – но у нас с Алексом нет такой проблемы: мы счастливы, у нас получится прекрасная семья…

– О, Сэм, я знаю, как тебе хочется в это верить, особенно сейчас…

Ее голос дрогнул. Грег упорно смотрел в пол.

– Не понимаю, – сказала я, – к чему вы клоните, особенно сейчас.

– Ни к чему, – быстро сказал Грег. – Она ни к чему не клонит.

– Так не пойдет. Сначала наседаете со всех сторон, учите меня жить, вдруг ни с того ни с сего меняете тему? С чего бы это? Продолжай, Дебби, скажи, что хотела.

– Я собиралась сказать, что понимаю, как тебе тяжело.

– Да почему мне должно быть тяжело? Я в жизни не была так счастлива! Я помолвлена с лучшим мужчиной на свете и собираюсь за него замуж!

– Сэм, только не сердись. Я знаю, вы с Грегом прошлый год были неразлучны. Понятно, наша встреча и свадьба стала для тебя нелегким испытанием.

Эта женщина явно не в своем уме.

– Ни малейших сложностей мне это не…

– Все нормально, Сэм, я вовсе не ревную, зная, как близки вы были. Конечно, твои чувства к Грегу еще не угасли, и это нормально. Уверена, что в какой-то мере и он к тебе неравнодушен.

– Как друг.

– Это не главное, Сэм.

– А что же главное? – устало спросила я.

– Если ты выйдешь замуж за Алекса, вчерашняя сцена станет твоей жизнью. Ты заслуживаешь большего. Не кидайся на первое попавшееся.

– Алекс не первый из попавшихся. Он просто лучший из попадавшихся.

– О, Сэм! – печально сказала она, будто я только что сообщила ей, что прибавила в весе пять фунтов.

– Ну, вот что, ребята. Вы сказали, что хотели, я вас выслушала, и закончим на этом.

– Нет, Саманта, – раздался знакомый голос. – Дебби совершенно права.

Я никак не ожидала, что Марк войдет в гостиную. Не знаю почему. Основное предназначение моей кармы – превращать плохие ситуации в очень плохие. Должно быть, я уже смирилась с этим.

– Господи! – застонала Дебби. – Что же ты молчала, что он здесь? Алекс, я прошу прощения. Не за то, что я сказала, но за то, как я об этом говорила. Дело не в том, что вы мне не нравитесь…

– Алекс, дорогой, – перебила я ее. – Здесь ведь не о чем говорить, правда?

– Нет, здесь есть о чем поговорить, – сказал он, остановившись передо мной. – Когда я сказал, что вы правы, Дебби, я имел в виду – вы правильно поступили, придя сюда. Дебби – настоящий друг, Саманта. Вчера я заставил тебя краснеть и, возможно, испортил вечеринку. Они имеют право знать почему. Друзья заслуживают правды.

– Но теперь не время и не место…

– Правда в том, что ты слишком хороша для меня.

Все замерли, никто не произнес ни слова. В душе я ощутила горячую благодарность за то, что ни один не разразился непроизвольным хохотом.

– Нет, Дебби, я не алкоголик, – продолжал Марк. – То, чему вчера вы стали свидетелями, есть результат ошибки. Я принял лекарство от аллергии и ничего не ел с самого ленча, вот с первой кружки и опьянел. Я практически не пью и с непривычки полностью утратил над собой контроль. Приношу искренние извинения вам и Грегу за то, что вчера едва не испортил праздник.

– Да ладно, – пробормотал Грег. – У вас же неприятности с зубами…

– Я рассказала о твоей пациентке, – быстро сказала я. – Ну, о девочке, у которой зубы загнулись назад.

– Ах да. В любом случае, Саманта, позволь сказать тебе кое-что очень важное.

Он опустился на колени у моего стула.

– Вчера вечером мы впервые вышли в свет как жених и невеста, и мои старые страхи вновь вылезли на свет. – Голос Марка дрогнул. – После помолвки я все ждал, когда ты опомнишься, не смел поверить, что такая изумительная женщина, как ты, согласна стать моей женой. Когда ребенком вдруг узнаешь, что родители больше не вернутся… Эта рана не заживает до конца. Мне казалось, я оттолкнул их, сделав что-то дурное, или, может, я какой-то особенно плохой. С этим опасением я прожил большую часть жизни.

Онемев, я смотрела, как по щекам Марка катятся настоящие слезы.

– Не важно, насколько успешно складывалась карьера, – я постоянно ощущал, что недостаточно хорош. Особенно для тебя. Даже не представляю, каково тебе пришлось вчера, и не упрекнул бы ни словом, выведи ты меня из бара за ухо. Но если ты дашь мне еще один шанс и проявишь терпение, остаток дней я буду тебе лучшим мужем, любовником и другом, каким только в состоянии быть.

– Господи, Алекс, не плачь, – сказала я, воспользовавшись краткой паузой. – Все наладится. Конечно, я даю тебе шанс! – Я накрыла его руку ладонью.

– Алекс, – произнесла Дебби дрожащим голосом, – это самое бесстрашное обещание, которое мне довелось услышать от мужчины. Знай, я восхищаюсь тобой и прошу прощения за скоропалительные выводы. Пойдем, Грег. Им нужно побыть вдвоем.

Законные супруги дружно встали и изготовились прощаться. Звук голоса Дебби вернул меня к реальной жизни, и, надо сказать, реальность мне не понравилась.

– Надеюсь, Сэм, ты понимаешь, как тебе повезло, – сказала Дебби с ноткой зависти в голосе. – Ты встретила мужчину, способного так говорить о своих чувствах.

Я кивнула и Дебби улыбнулась мне на прощание, как улыбаются умилительным щенкам и волнующим любовным историям. Грег вышел молча, ни на кого не взглянув.

Дверь закрылась, и мы остались вдвоем. На щеках Марка все еще поблескивали дорожки от слез, а моя ладонь, оказывается, все еще покоилась на его запястье. Я отдернула руку, ощутив смущение и неловкость, словно невольный зритель чужой любовной сцены.

– Господи, Марк, вы были великолепны! – сказала я, нарушая очарование. – Я с трудом сдержала слезы.

– Не пережал?

– Нет. Как раз в меру.

– Я и сам так думаю, но иногда настолько вживаешься… – Марк медленно поднялся на ноги и вытер щеки. – Хорошее исполнение, не правда ли? – спросил он, ожидая подтверждения. – Я так давно не играл больших ролей… Совсем забыл ощущение огромного душевного подъема, когда удается действительно хорошо сыграть…

Подойдя к дивану, он тяжело опустился на него и охватил голову руками.

– Хотите аспирина? – предложила я.

– Я не могу, – мрачно сказал он.

– Посмотрю, не осталось ли тайленола…

Марк покачал головой:

– Нет, я имею в виду – не могу бросить актерскую профессию. Хочу бросить, должен, но не могу. Нужно открыть глаза, увидеть реальный мир, несообразность собственного существования, надо жить иначе, но я не могу заставить себя это сделать.

Закрыв глаза, он сидел, сгорбившись как старик. Я догадывалась, что он чувствует, мучимый страстным желанием, не имея возможности ни достичь цели, ни отказаться от нее. Невыносимо вязнуть в грязи на каждом шагу, но высохшая, твердая как камень земля тоже не привлекает. Мне хорошо знакома боль, которую испытывает Марк, с одной лишь разницей. А разница велика: когда один-два раза в жизни у меня появлялась достойная цель, мне не хотелось рисковать или много дней трудиться как каторжной. Например, сказать кое-что одному человеку. Или самозабвенно заняться фотографией и посмотреть, что из этого получится… Но эти мысли вряд ли улучшат самочувствие Марка.

– Марк, я понимаю, вам нелегко, но у вас, по крайней мере, есть мечта, страсть, на алтарь которой вы готовы положить жизнь. Несмотря на бедность и безуспешные попытки «пробиться», я бы все отдала за это. Большинство людей вроде меня день за днем лишь коптят небо.

– Саманта, не надо. Понимаю, вы стараетесь помочь, но это не…

– До сих пор помню свои ощущения, когда начинала заниматься фотографией. Я училась и работала, но, как только выдавалась свободная минута, бежала в затемненную комнату. Спала по четыре часа в сутки, и то – если повезет, а сил почему-то только прибавлялось. Увлечение делает все вокруг таким… Не знаю, живым, что ли. И очень хорошо помню, как горько было осознать, что у меня нет особого таланта и фотодело для меня – лишь способ заработать на жизнь… Я очень хорошо фотографирую венчания и свадьбы, но и только. Этим мне и заниматься до конца жизни. Говорю это не из сочувствия, не думайте. Обидно, что у меня в жизни нет единственной цели, как у вас.

Марк открыл глаза и посмотрел как-то странно, словно впервые увидев во мне человека.

– Может, вы еще не нашли настоящее увлечение, – предположил он.

– Все может быть. Возможно, я обленилась, времени не хватает или способностей… Не знаю. Мне недостает индивидуальности, особого видения, что ли… Своего взгляда. Способности видеть привычное по-новому. Без этого любой снимок – заурядная кодаковская фотография… – Я поднялась. – Ладно. Хотите кофе или чего-нибудь другого, прежде чем поедем к вашей машине?

– Кофе будет очень кстати, спасибо. А кто, по-вашему, этим обладает? – спросил Марк, когда я направилась в кухню.

– Чем? – не поняла я.

– Особым видением, о котором вы говорили.

Остановившись, я повернулась к Марку:

– Моя любимица Дайен Арбус. Я ее просто обожаю. Может, технически она небезупречна, но, фотографируя людей, которых принято называть уродами, Арбус умеет показать их индивидуальность. Ей принадлежит замечательное высказывание: «Уродливые и увечные есть подлинные аристократы жизни, ибо с самого рождения вступили с ней в противоречие».

– Сильно сказано.

– Да. Но зато уж и намучилась я по ее вине… В другом интервью Арбус заявила – дескать, причина ее популярности кроется в том, что на ее снимках люди замечают то, что лишь она способна показать. Прочитав это, я поняла, чего не хватает моим фотоработам. С технической стороной все прекрасно, но у меня нет особого видения… Понятия не имею, для чего я это вам рассказываю…

– Я рад нашему разговору.

– Почему?

– Разве вам не нравится, когда человек правдиво говорит о себе?

– Наверное, нравится…

Я сварила кофе, и утро закончилось тем, чего мы ни разу не делали с самого начала, – беседой.

Марк рассказал, как в двенадцать лет увидел по телевизору Джеймса Дина в «Бунте без причины», и это определило его дальнейшую судьбу. В высшей школе он выбрал специальностью драму, играл главные роли в школьных пьесах, но, поступив в колледж, решил выбросить из головы увлечение сценой: карьера актера слишком рискованна. Марк пробовал создать собственный бизнес, занимался маркетингом, наконец, решил податься в учителя. Несколько лет преподавал актерское мастерство в высшей школе, но однажды, наблюдая за отличной игрой одного из учеников, почувствовал, что словно видит себя самого, каким был несколько лет назад и которого предал.

Два года Марк брал уроки, играл в общественном театре и копил деньги, уговаривая свою девушку ехать с ним, пообещав ей и себе, что если не пробьется за пять лет, они вернутся в Бостон. Выдержав в Лос-Анджелесе шесть месяцев, подруга уехала домой. Когда истек установленный им самим пятилетний срок, Марк дал себе еще один год. Так и пошло. Он пробавлялся эпизодами, случайной подработкой, иногда крошечными ролями, снимался в рекламе, каждый раз надеясь, что это и есть долгожданная роль, которая привлечет к нему внимание публики и режиссеров.

Я сообщила, что «Бунт без причины» и меня потряс, когда я впервые посмотрела этот фильм. Марк спросил, кто мой любимый актер.

– Вы, конечно.

– А еще?

– Пожалуй, у меня нет любимых актеров, скорее любимые фильмы и спектакли.

– Какие же?

– Ну, если навскидку, то Оливия де Хэвилленд в «Наследнице», Дана Эндрюс в «Наших лучших годах». М-м-м… Ширли Бут в «Вернись, маленькая Шеба».

– Вы фанат старого кино?

– О да! Кстати, и нового тоже. Тот парень, забыла имя, ну, сыгравший Рэнделла в «Клерках», – потрясающая роль. Кевин Спейси в «Обычных подозреваемых». Еще… О, вы видели «Из плоти и крови»? С Мэг Райан, Деннисом Куэйдом; Джеймсом Каном и Гвинет Пэлтроу?

– Нет.

– Все без исключения актеры играют гениально, даже занятые в эпизодах. Там есть один парень, в роли служащего Денниса Куэйда, так вот он в двухминутной сцене просто разрывает вам сердце. А женщина, голос которой слышен в телефонной трубке всего секунд тридцать, а мужчина, который ел шоколадки… На экране они совсем недолго, но возникает ощущение, будто знаешь их целую вечность. Самое лучшее в фильмах – такие моменты: пусть роль без слов или эпизод, но, увидев человека на экране, сразу постигаешь его суть, жизнь, характер… Кто ваш любимый актер?

– Ну, я не буду оригинален: клянусь, чем хотите, Марлон Брандо в лучших ролях – величайший актер, когда-либо снимавшийся в кино.

– Великий артист. Помните «Трамвай "Желание"»? Отталкивающий персонаж, а смотришь – не оторвешься.

Мы проболтали еще час, главным образом о фильмах. Марк хорошо знал тему и по дороге к своему автомобилю объяснял технические тонкости кинопроизводства. Выяснилось, что я полный профан в том, что касается метафоры. Мы даже коснулись литературы. Тут мне особенно нечем было похвастаться, кроме прочитанного в колледже и двух первых глав «Эммы», но я внимательно слушала и задавала очень умные вопросы.

– Ну, вот мы и приехали, – сказала я, въезжая на парковку у «Богартса». – Кажется, вот ваша.

– Да, вроде она. Еще раз приношу извинения за вчерашний вечер.

– Вы все исправили. Дебби совершенно падет духом, когда узнает новость о нашем расставании, – она в восторге от Алекса. О матери я вообще молчу – вы именно такой зять, о котором она мечтает.

– А вы? С вами все будет в порядке?

– Думаю, да. Грег женился, тут мне ловить нечего, но празднование свадьбы я выдержала, ничего мне не сделалось, жизнь продолжается. Самое время навести порядок в собственной жизни. Сейчас поеду, сообщу матери, что между мной и Алексом все кончено.

– И какую же причину назовете? Говоря откровенно, Алекс – отличный парень.

– Вы не хотели детей.

– Саманта, Алекс очень хочет детей. Семья для него важнее всего на свете…

Я выразительно покосилась на Марка.

– Простите, увлекся по привычке.

– Знаете, Марк, пока вы еще не уехали, хочу сказать вам одну вещь. Даже две вещи. Во-первых, какой бы дикой ни казалась моя затея, она помогла мне разобраться в себе. Вряд ли я решилась бы на такое теперь, если все вернуть. Скорее занялась бы филателией или нашла другое хобби, но, так или иначе, вы помогли мне пережить трудный период. А во-вторых, я не всегда такая чокнутая. Чудная – да, но не настолько. Поэтому хочу поблагодарить вас за то, что рискнули связаться со мной. Надеюсь, для вас это не стало худшим в жизни опытом.

– Нет, не стало. К тому же мне нравятся девушки с чудинкой.

– Ну, тогда вы по мне голову потеряете. Ладно, мне пора ехать разбивать сердце матери, пока смелость не испарилась.

– Удачи. Всего вам хорошего.

– Вам тоже. Спасибо за все. Буду ждать вашего появления на большом экране.

Я подождала, пока Марк пересел в свою машину, и помахала ему, прежде чем тронуться с места. Выезжая на шоссе, я ощущала некоторую грусть. У нас с Марком и Алексом были свои взлеты и падения, иногда мне хотелось пристукнуть обоих, но теперь я видела – они, в сущности, неплохие парни.

При других обстоятельствах мы могли бы подружиться, так как романа у троицы не получилось бы. Я никогда их не забуду. Нас связывают общие воспоминания, пусть невротические и болезненные, но все-таки… Они всегда нелегко отпускают.

 

Глава 18

Самая тяжкая ноша – плохие новости

По пути к дому матери я по примеру Марка занималась дыхательной гимнастикой собственного изобретения, чтобы не струсить раньше времени. Я позвонила маме по сотовому, сказав, будто собираюсь обсудить детали свадебной церемонии. Мама пришла в восторг, вообразив грядущее венчание века. Как-то неловко отнимать у нее такую радость… Постараюсь обратить внимание на плюсы: несколько недель я была помолвлена с прекрасным парнем. Для меня это огромный прогресс: большинство любовников с самого начала не давали никаких обещаний.

– Я сейчас, – сказала мать, впустив меня в дом. – Проходи в гостиную. Хочу тебе кое-что показать.

Диван в гостиной оказался завален каталогами и журналами для невест, как будто замуж собрались не меньше десятка женщин. Секунду я смотрела на них, затем присела. Будучи помолвленной всего восемь дней, я никак не предполагала, что за столь короткий срок мать провернет впечатляющий объем работы, словно ждала этого события всю жизнь. Как только сообщу неприятную новость, тут же предложу всем вместе отправиться в отпуск – мне, маме, тетке Марни и дяде Верну. Поедем куда-нибудь, где давно мечтали побывать. Мы…

– Ну-ка, Саманта, закрой глаза, – сказала мать из коридора.

– Зачем?

– Я приготовила тебе сюрприз. Закрой глаза.

– Ладно. Закрыла.

– Правда закрыла?

– Да, мама, правда. Вокруг темно и страшно.

– Ой, какая ты глупышка! Теперь смотри. Открыв глаза, я увидела мать, с милой улыбкой державшую в руках собственное подвенечное платье.

– Прежде чем ты что-нибудь скажешь, – продолжала она, – знай – это всего лишь один из вариантов. Не хочешь, не надевай. Я решилась предложить…

– Оно прелестно.

– Тебе правда нравится? Не из вежливости хвалишь?

– Очень нравится. Изумительный наряд. Платье и в самом деле было очень изящное: сверкающий корсаж, сплошь расшитый крошечными бусинками, рюмочкой выступал из широкой юбки со вставками и украшенным бисером треном.

– Я много лет берегла его в надежде… но это тебя ни к чему не обязывает. Твоя свадьба, тебе самой решать, что надеть.

– Роскошное платье! Настоящее чудо…

– Как я рада! Остается подогнать по тебе, но, уверена, платье и так прекрасно подойдет. Просто… прелестно.

Господи, это обещает стать настоящим кошмаром. О чем я только думала? Очевидно, ни о чем, и впереди множество веселеньких часов расплаты за собственную глупость. Но пора выполнять задуманное. Продолжать цепляться за роман, который ничем хорошим не кончится и даже не существует в реальности, означает лишь длить агонию. Решайся ради матери и ради себя. Единственный выход – разрубить запутанный узел.

– Мама!

– Да?

– Нам нужно поговорить о свадьбе.

– Конечно, дорогая. Дай-ка я присяду. У меня здесь несколько каталогов, возможно, тебя что-то заинтересует.

Разложив на стуле платье, мать уселась на диван, сияя как новобрачная. Я почувствовала себя человеком, который, подманив щенка, заигрывает с ним, подает малышу надежду и забывает о нем, едва выйдя из зоомагазина, даже не взглянув на беднягу второй раз.

– Ты, правда, не против надеть это платье, Саманта?

– Платье замечательное, с удовольствием надену, но, мама…

– Знаешь, Саманта, прежде всего давай посмотрим, как оно тебе придется.

– Что, прямо сейчас? Может, сначала поговорим?

– Позволь мне хоть приложить его к тебе.

– Мама…

– Ну, порадуй меня. Я ждала этой минуты тридцать четыре года.

Мать уже стояла у дивана с платьем в руках.

– Погоди, дай же сказать…

– Саманта, хоть раз сделай так, как я прошу.

Как это – хоть раз?

– Ну ладно…

– Вот и хорошо. Пойдем в твою комнату, там большое зеркало.

Мать пошла первой, я поплелась за ней, – все как всегда, давно установленным порядком.

– Встань напротив зеркала и увидишь себя целиком.

– Так вот для чего служат зеркала, оказывается…

– Придерживай здесь и здесь, а я посмотрю, как оно получится.

Приложив платье, я оценивающе посмотрела в зеркало, и у меня захватило дух. У мамы тоже.

– Идеально, – выдохнула мать, и была права. С тех пор как мне исполнилось двенадцать, платье оказалось первым предметом одежды, по поводу которого наши мнения совпали: простое, элегантное и по-своему сексуальное – как в старых фильмах. Такой наряд выбрала бы Джинджер, собравшаяся замуж за Фреда. Платье сидело отлично, будто по мне шили.

– Представь, какой красавицей ты пойдешь к алтарю, – услышала я мамин голос.

Я невольно представила, ничего не смогла с собой поделать. Есть что-то гипнотическое в процедуре примерки подвенечного платья перед зеркалом.

В воображении возникла картина: я – невеста, героиня дня, под звуки музыки иду к алтарю сквозь толпу гостей; все взгляды прикованы ко мне, люди, подталкивая друг друга локтями, шепчутся, как я ослепительно хороша, и взор жениха полон восхищенного обожания.

– Волосы можно зачесать наверх, украсить гипсофилой и прикрепить простую вуаль, – добавила мать.

Облако мелких белых цветов гипсофилы. Да, и маленький букет в руке… Саманта, очнись, у тебя нет жениха и в обозримом будущем не предвидится венчания, разрезания свадебного торта и осыпания новобрачных рисом.

– Мам, насчет венчания…

В зеркале я встретилась с ней взглядом. Такими глазами мать не смотрела на меня с тех пор, как… я даже не могу припомнить у нее такого выражения лица. Даже морщины разгладились. Я уже забыла, когда в последний раз видела мать счастливой… Вот-вот предстоит убить ее радость, как я делаю всю жизнь… Уставившись в пол, я не решалась поднять головы, силясь произнести слова, которые давно собиралась сказать.

– Да? – отозвалась мама таким мягким и спокойным голосом, что я невольно подняла глаза. При мысли о том, как изменится мамино лицо при новом потрясающем известии, я пала духом.

– Мы хотим самую скромную, церемонию, – буркнула я.

Сияющая мать не могла оторвать взгляд от моего отражения в зеркале.

– Все будет, как захочешь, Саманта, ты же знаешь.

 

Глава 19

Любые отношения есть непрерывные переговоры

Наврав маме насчет срочного заказа, я уехала сразу, как только смогла. Интересно, кто отвечает за деятельность нашего рта? Я знаю, у меня есть мозг. Может быть, не модель «де люкс», но какой-никакой наличествует: я умею читать, писать, решать несложные арифметические примеры, разбираюсь в дорожной карте южной Калифорнии, то есть что-то соображаю. Так почему же мой рот всегда оказывается умнее мозга? Отчего я вечно говорю то, чего не собиралась, или произношу слова, которые кажутся наиболее уместными в сложившейся ситуации, а через час искренне недоумеваю, как ухитрилась такое брякнуть?

Ехала я одна, говорить было не с кем, и мозг получил редкий шанс себя проявить. К моменту въезда на парковку у меня созрел план, казавшийся неплохим выходом из ситуации, учитывая специфику этой самой ситуации.

Войдя в квартиру, я сразу же оставила сообщение на автоответчике Марка с просьбой перезвонить как можно скорее. Звонок раздался через несколько минут.

– Здравствуйте, Сэм. Когда вы звонили, я был в душе.

– Очень правдоподобно.

– Как насчет версии «я только что вошел»?

– Гораздо лучше.

– Если честно, я не ожидал, что вы позвоните.

– У меня кое-что, так сказать, собирается произойти. Давайте встретимся. Может, вместе поужинаем? У меня к вам просьба, но по телефону не совсем удобно, лучше при свидании.

– Я знаю отличный итальянский ресторан, если вам по вкусу итальянская кухня.

– Обожаю все итальянское.

– Прекрасно. Когда встретимся?

– Чем скорее, тем лучше.

– Сможете сегодня вечером?

– Удивительно, но сегодня вечером я свободна. До встречи.

Когда я приехала, Марк уже ждал в ресторане. Мы неловко поздоровались – как-то чудно встречаться без оплаты. После обмена приветствиями мы установили, что дела у нас идут соответственно «о'кей» и «прекрасно». Затем я направилась за Марком к стойке распорядителя, и через несколько минут мы уже сидели за отдельным столиком.

Изучая меню, мы обменялись мнениями о погоде и дорожных пробках. Я спросила, пробовал ли Марк маникотти. Оказалось, он их пробовал и всячески рекомендует. Я рассказала ему о новом фильме, где меня поразил актер, исполняющий главную роль. В разгар захватывающего повествования, почему я нашла его игру столь интересной, подошла официантка принять наш заказ. Когда она удалилась, я отпила несколько глотков вина для смелости.

– Ну, – сказала я, – держу пари, вы теряетесь в догадках, почему я попросила о встрече. Это нелегко объяснить, поэтому, умоляю, наберитесь терпения.

– Возможно, это поможет делу, – кивнул Марк на мой бокал. – Не иначе как у вас появилась потрясающая идея, которой вы жаждете поделиться.

– Вы так считаете? – спросила я.

– Мне так кажется.

– Поразительно. Наверное, именно проницательность делает вас великолепным актером.

– Вы полагаете, я хороший актер? – не удержался Марк, опустив глаза и слегка порозовев.

И тут до меня дошло. Мужчина, которого я собираюсь просить сыграть финальную сцену расставания в присутствии моей матери, ко мне неравнодушен и пришел сюда, вообразив, будто я желаю выяснить отношения, организовав свидание-разведку. Теперь придется изобрести способ сообщить, что мне требуется помощь в публичном завершении нашего романа, не задев, однако, чувств Марка известием, что я не собираюсь с ним встречаться. Жизнь одинокой женщины – сплошной вызов обстоятельствам.

В какой-то мере я почувствовала себя весьма польщенной, и некие жизненные соки ринулись наполнять свои русла, куда годами не заглядывали. Это походило на особую атмосферу, возникавшую в присутствии Тома, но тот, скорее всего, так и останется недостижимой мечтой. О Томе лишь известно то, что он ландшафтный дизайнер, любитель старых фильмов и понял одну из моих шуток. Такими чертами может обладать даже серийный убийца…

Марк – красавец, умница и талант. У него случаются приступы высокомерия, особенно если дело касается актерской игры, но все это внешнее. Он прекрасный человек, интересный собеседник, хороший слушатель, что большая редкость среди мужчин. А уж его круглые упругие ягодицы… Но все это не имеет значения. Слишком поздно. Предстоит разорвать нашу связь раз и навсегда, так будет лучше для всех.

– Я искренне считаю вас прекрасным актером и думаю, что многому у вас научилась, особенно плетению сюжетных линий. Не похоже, что наш роман подошел к концу, правда?

– Совсем не похоже.

– Вот почему необходимо разыграть бурный разрыв в присутствии моей мамы. У нее главная роль в этой истории. Если она своими глазами не увидит наше расставание и не поверит в правильность такого шага, боюсь, призрак Алекса Грэма будет преследовать ее всю жизнь.

– Что?!

– Марк, я понимаю, это затруднительно, но… да какого черта, вы уже видели меня в более растрепанных чувствах. Мама на седьмом небе от моего обручения. Впервые мы с ней… Я не такая дочь, какую матери хотелось, и никогда ей не стану. Брак с Алексом – мой первый поступок, которым она гордится. Сегодня я была у нее. Она достала свое свадебное платье, чтобы я венчалась в нем. Если бы вы видели ее лицо… Я не могу так с ней поступить, не в силах признаться, что мы не поженимся. Конечно, это мои проблемы, но умоляю вас поработать еще раз. Клянусь, в последний. Нужно, чтобы вы пришли в дом моей матери якобы по делам, связанным с брачной церемонией, и убедительно сыграли разрыв отношений, в противном случае мне придется нанимать вас в ближайшие десять лет для свадьбы, семейной жизни и рождения парочки детей.

Речь понравилась даже мне самой. Ни намека на то, будто я догадалась о чувствах Марка. Он сохранит лицо, заработает немного денег, и мы мирно разойдемся. Но Марк, замерев, молча смотрел на меня.

– Слушайте, – нервно сказала я, поднося ему на блюдечке возможность красиво выйти из игры. – Вас, наверное, уже тошнит от роли Алекса Грэма. Понимаю, я жуткая заноза в заднице, поэтому за беспокойство заплачу вам двести долларов. Последнее свидание продлится чуть больше часа. Это же выгодная сделка!

– Вы для этого хотели увидеться со мной?

– Да.

– А-а.

Ничего не добавив к своему «а-а», Марк сидел неподвижно, уставившись в тарелку.

– Вы подумали, я просила о встрече в связи с чем-то еще? – не утерпела я, хотя и собиралась искусно обойти этот разговор. Невозможно притворяться, будто ничего не происходит, если человек с убитым видом смотрит в тарелку невидящим взглядом.

– Мне казалось, мы сблизились сегодня утром.

– Так и есть, Марк. Мы отлично поговорили. Я с удовольствием побеседовала с вами.

– Мне тоже понравилось с вами разговаривать, – сказал он, подняв глаза. Наши взгляды встретились, и я представила долгие часы захватывающих бесед о фильмах, книгах и жизни, упоительные ночи у камина, совместное чтение стихов… Правда, камина у меня нет, но сам процесс… Выбор стихов ляжет на Марка, ведь поэтов я не открывала после колледжа, хотя и намеревалась. Особенно люблю стихотворение о двух дорогах… Может, у Марка найдется камин… Нет, ничего не получится: мы неверно начали, слишком поздно выбираться на правильную дорогу.

– Марк, вы мне очень нравитесь. Если бы жизнь сложилась иначе… Но ведь мы расписывали вашу карьеру ортодонта и трагическое сиротство, сидя в гостиной моей матери! А тут еще мои друзья… Поздно что-либо менять. Я совершила много ошибок, время навести порядок. Вам остается одно – явиться в пятницу в десять утра, когда мать и тетка соберутся уточнять детали свадебной церемонии, и, выбрав момент, сообщить – вы не хотите детей, и тогда я смогу, страдая и сожалея, объявить, что не стану вашей женой.

– Вы говорите, что намерены привести жизнь в порядок. Так почему бы не начать с честного объяснения? Расскажите близким, как все было на самом деле. Таким поступком вы дадите мне шанс!

Предложение застало меня врасплох. Судя по реакции моего желудка, идея не пришлась ему по вкусу. К счастью, прежде чем возникшее молчание стало нестерпимо долгим, подошла официантка с подносом. У нас завязался разговор, длившийся ровно столько, сколько можно говорить о пасте, – дольше отсрочить неизбежное не удалось. Переложив маникотти на тарелке, я заговорила:

– Марк, мне очень жаль, но я не могу. Не знаю, получится ли у нас что-нибудь. Вы просите меня круто изменить жизнь, возможно, пожертвовать всем, что у меня есть, ради чего-то весьма туманного. Будь даже перспективы менее расплывчатыми, вряд ли мои чувства к вам можно назвать серьезными. Объяснение видится мне крайне болезненным и неловким, а уж признаваться матери… Нет, увольте. Дело не только во мне – мать, оскорбленная в лучших чувствах, примется во всем винить вас, а уж мою родню хлебом не корми – дай пообвинять кого-нибудь.

Я улыбнулась. Марк на улыбку не ответил.

– Простите меня, Марк. В нормальных обстоятельствах я охотно стала бы с вами встречаться, но обстоятельства сложились ненормальные. Знаю, что по моей вине, но ничего не могу с собой поделать. Я просто… не могу.

– Очень жаль.

– Да.

Я сунула в рот какую-то еду и жевала, жевала, жевала, пока не смогла наконец проглотить.

– Значит, – сказал Марк, помолчав, – я должен прийти к десяти?

– Вы сделаете это?

– Сделаю.

– Спасибо…

– Деньги мне лишними не будут. Двести долларов, говорите?

– Да, двести долларов.

Уладив таким образом все формальности предстоящего свидания, мы доедали ужин в молчании.

 

Глава 20

На розовые очки пожизненной гарантии не дается

Накануне запланированного расставания я заказала себе пиццу. Разносчик оправдал мои ожидания – прибыл вовремя и принес именно то, что требовалось, без всяких выкрутасов и сомнительных экспериментов, – пепперони с двойным сыром и толстой хрустящей корочкой. Конечно, пришлось заплатить разносчику, но я уже привыкла платить за услуги.

Натянув старые удобные джинсы, нарезав пиццу и усевшись поудобнее, я поставила на видео «Двойную гарантию» – прекрасный старый фильм об одной любительнице интриг, обманывавшей всех встречных-поперечных, стремясь заполучить желаемое. Сюжет откровенно надуманный: начать с того, какие прически носила героиня…

Удобно свернувшись калачиком, я расслабилась – не блаженствовала, но расслабилась благодаря снотворному эффекту пиццы и хорошего фильма, когда в дверь позвонили.

Нажав кнопку паузы на пульте видеомагнитофона, я посмотрела через окно, кого принесло. На лестнице стоял Грег. Грег?! Он слабо махнул рукой, и знакомые чувства зашевелились в душе. Мне уже не хотелось, чтобы эти чувства объявлялись. Я извела массу энергии и половину пиццы, чтобы хоть на вечер забыть об эмоциях и набраться сил выдержать завтрашнюю сцену разрыва, и вот, называется, отдохнула. Пригладив волосы, я открыла дверь.

– Привет, Грег. Извини, что не сразу открыла, но мне только что доставили пиццу, и… С тобой все в порядке? Выглядишь неважно.

– Я паршиво себя чувствую. Можно войти?

Я могла бы выдержать любой натиск, но не одинокого заброшенного Грега. Я впервые видела его подавленным, и это разрывало мне сердце. Несмотря на боль, которую я из-за него вынесла, боль, о которой Грег не подозревал и, возможно, ощутил бы неловкость, узнай он об этом, я искренне хотела ему помочь.

– Да-да, входи. Что случилось?

– Сэм, это меня убивает, – заявил он, хлопнувшись на диван. Я выключила видик.

– Что тебя убивает?

– Семейная жизнь, вот что.

Я медленно опустилась на стул, осознавая сказанное.

– Кажется, мы с Дебби сделали ошибку. Я люблю ее, но… Как только мы поженились, все стало… Не знаю, как объяснить, но с той минуты, как мы сказали «да», Дебби пытается меня изменить. Найдется сигарета?

– Я думала, ты бросил.

– Я выкурю только одну.

– Узнаю собственные муки. Именно так я каждый раз снова начинала курить.

– Мне нужна одна-единственная чертова сигарета! Нотаций мне и дома хватает!

Подобное расположение духа я приписала стрессу, вызванному женитьбой не на той женщине.

– Тебя никто не держит. Сижу, никого не трогаю, занимаюсь своими делами…

– Извини, извини. Я сегодня на всех срываюсь. Можно сигарету?

– Держи! – Я бросила ему пачку.

– Спасибо.

Вытащив сигарету, он кинул пачку мне.

– Так что стряслось?

– У нас с Дебби все идет не так, как я надеялся.

– Что – все? Совместная жизнь? – небрежно спросила я, словно его ответ, положительный или отрицательный, мало для меня значил.

– Ну да. Странно, но я… Я словно задыхаюсь. Вчера, задержавшись на работе, на несколько минут опоздал домой, так Дебби раздула из этого целую историю: дескать, надо было позвонить и все такое… Мелочь, конечно, но меня оглушила реальность происходящего… – В этом мы с Грегом похожи: реальность – не наша стихия. – Потом она решила, что нам нужен новый диван. По мне, и старый сойдет, но Дебби не унималась, пока я не пошел с ней выбирать диван. Шесть часов, Сэм! Шесть часов мы выбирали диван, на который мне начхать! Она словно… Не знаю.

Хм-м-м-м… Я надеялась на более веские обвинения в адрес Дебби. «Несколько минут» у Грега могли означать два-три часа… Ладно, хитроумные наводящие вопросы помогут ему понять суть проблемы: Дебби не та, кто ему нужен.

– Ну, Грег, это типично для многих семей. Чего ты ожидал?

– Не знаю. Мне казалось, у нас будет… веселее, что ли.

– Наверное, бывает и веселее. С подходящим человеком, – добавила я. Как я его, а? Тонко, правда?

– Слушай, кинь мне пачку сигарет…

– Держи. Наверное, «весело»– не совсем уместное слово. В смысле – это иная разновидность веселья. По-моему, если человек вступает в брак, он не просто решил покончить с холостой жизнью. Этим поступком мужчина показывает – спутница нужна ему не только для веселья. По этой причине люди и женятся. Если, конечно, сделали правильный выбор, – не утерпела я.

– Ну не знаю. Меня бесит не только это. С того дня, как мы были у тебя последний раз, Дебби достает меня требованиями описать мои чувства так же красиво, как Алекс. Я уже не знаю, что сделаю, если еще хоть раз от нее услышу… Сказал, мне сразу полегчает, когда она перестанет спрашивать, что я чувствую.

Глубоко затянувшись, Грег отвернулся к окну. На меня он не смотрел. Проблема не имела отношения ко мне, важность представляли только он и Дебби.

Я долго смотрела на Грега, развалившегося на диване, – пристально, внимательно, и на минуту он перестал быть Грегом, став просто мальчишкой, который так и не повзрослел. У меня нет опыта семейной жизни, и, возможно, я не идеал, который ищут взрослые состоявшиеся мужчины, но если бы я вышла замуж, полюбив так, как Грег, по его словам, любит Дебби, я пошла бы навстречу своему супругу, помогла выбрать диван, позвонила с работы предупредить, что задерживаюсь, – хотя бы это. И не вставала в позу, не прожив и месяца в законном браке.

Я впервые осознала – мы с Грегом не были идеальной парой, когда жили вместе. По многим вопросам наши мнения расходились, иные темы я предпочитала не затрагивать, не все чувства решалась выразить, ибо если Грег не желал что-то обсуждать, это не обсуждалось.

До меня с раздражающей ясностью дошло, что, сойдись мы с Грегом снова, прожили бы вместе считанные дни. Открытие шокировало меня совсем как недавняя догадка, что привычка курить – не совсем демонстрация свободы воли и сознательного выбора. Что-то во мне изменилось, сдвинулось.

Когда это что-то сдвинулось, мне неожиданно вспомнился отец, расслабившийся в удобном кресле, потягивая пиво и просматривая газету. Я увидела себя, семилетнюю, сидящую на полу и что-то рисовавшую, часто поднимая глаза на папу. Мне не терпелось поделиться событиями школьного дня, но я не смела раскрыть рот, пока отец не давал понять, что готов слушать. Каждый вечер ритуал повторялся: мы ждали, пока отец выпьет пива, прочитает газету и сделает свои дела, а потом начинали к нему «липнуть», по его выражению.

Когда у отца выдавался трудный день, одной кружки пива оказывалось недостаточно. Ростбиф мог заветриться, картошка – остыть, но мы не садились ужинать, пока не разрешал отец. В другие дни хватало одной-двух порций пива, и дом превращался в райские кущи: отец смешил и поддразнивал нас с матерью, заставляя хохотать до колик. Не знаю, как мама, но я, когда выдавался такой вечер, начинала надеяться – теперь всю жизнь будет так хорошо.

Но чаще случались вечера, когда отец пил кружку за кружкой, и я привыкла к ожиданию, привыкла ждать знака, оставляла другим право решать, время или не время говорить или чувствовать. Это казалось нормальным, естественным, казалось любовью.

Так и хочется сделать вывод – в чувство к Грегу я вложила неизрасходованную любовь к отцу, а к самому Грегу равнодушна. Как чудесно это расставило бы все по полочкам… Но нет, я любила Грега, наши отношения были неподдельно сердечными. Позвони я в два часа ночи с сообщением, что машина стоит на обочине, непонятно почему сдох аккумулятор и я смертельно боюсь оставаться одна в темноте, Грег примчался бы без всяких вопросов.

Нет необходимости прекращать любить Грега – борьба с собственной натурой меня едва не доконала. Могу любить его хоть всю оставшуюся жизнь. Могу каждый день, выбрав минутку, втайне пожелать ему добра. Ему, а не человеку, которым хотела его видеть. Но я уже не влюблена в Грега.

– Грег, – сказала я, – семейная жизнь не сахар. Женись ты на той или другой Дебби, все равно пришлось бы учиться уступать и идти на компромисс. Выбирать диван – еще цветочки. Тебе придется решить, согласен ты или нет идти на уступки и выполнять все, что к этому приложится. Платишь и делаешь выбор. Но это надо обсуждать не со мной. Иди и поговори с Дебби.

– Ты меня выгоняешь?

– Прости, но я смертельно устала. Длинный был день.

– Ладно, ладно, – застонал Грег, поднимаясь с дивана. – Я чувствую, когда меня не хотят. Прости, если надоел своим нытьем. Я не хотел нагружать тебя проблемами.

– Ничего.

– Может, наведаемся в «Богартс» в ближайшее время и сразимся в пул? Только ты и я, как прежде?

– Конечно. Отличная идея. Кстати, Грег, думаю, тебе будет небезынтересно… Мы с Алексом расстались.

– Боже, Сэм, как жаль… Я не приперся бы плакаться, если б знал…

– Ничего страшного. Честно признаться, я вовсе не убита горем. Наверное, я обручилась с единственной целью – быть помолвленной с Алексом Грэмом. Не бери в голову, ты же не знал. Со мной все в порядке.

– Точно? Если хочешь поговорить, я позвоню Дебби и останусь у тебя. Она не будет возражать.

Я видела Грега распирает любопытство: правы они были с Дебби насчет причины моего обручения или нет. Возможно, стоило воспользоваться возможностью и откровенно рассказать, как сильно на меня повлияли его помолвка и свадьба. Но я интуитивно чувствовала: не стоит поднимать этот вопрос. Без публичных признаний в пылкой любви я охотно обойдусь, но по-прежнему ищу отношений, которые Грег не в состоянии мне дать. Поэтому, не изменившись в лице и не дрогнув голосом, смирившись наконец с новым стилем общения, я ответила спокойно и приветливо:

– Нет. Тебя ждут дома. А мне хочется доесть пиццу и досмотреть фильм.

– Ты уверена?

– Да.

– О`кей, сиди, кури, – сказал Грег, обняв меня на прощание. Объятие не вызвало никаких эмоций, кроме легких болезненных ощущений, примерно как от рухнувшей сверху тонны кирпичей. – Кстати, Сэм, – добавил Грег уже с порога, – не говори Дебби, что я курил. Она устроит сцену.

 

Глава 21

Женщины, венчавшиеся тайно, живут в среднем на 9,3 года дольше тех, кому довелось пережить кошмар предсвадебных хлопот

Утро пятницы. Десять часов двенадцать минут ноль-ноль секунд. Штаб-квартира союзников. Резиденция Стоунов. Кухонный стол. Кофе налит, сахар, сливки, салфетки, ложки розданы всему наличному составу. Марк не явился. Марк опаздывал уже на пятнадцать минут (из вчерашнего сообщения на автоответчике я узнала, что могу не подвозить его, как обычно: он приедет сам). Марк не перезвонил ни разу, несмотря на все мои звонки вчера вечером и сегодня утром – я порывалась сказать ему нечто важное. Марк, как я начала подозревать, решил увильнуть от расставания, что являлось несомненным новаторством в истории романтических отношений.

Главнокомандующий: мама. Первый заместитель: тетка Марни. Цель операции: десант в матримониальные воды. Я, тянущая время, периодически вылезая с идеей скромной брачной церемонии, и они, хором заставляющие меня закрыть рот. Раздражение нарастает, несмотря на торжественную клятву быть терпимее к близким, особенно к матери, которую теперь, как мне казалось, я стала лучше понимать: жизнь с моим отцом была нелегкой и, несомненно, отразилась на маминой психике. Но на повестке дня моя свадьба, которая, кстати, даже не состоится, так неужели мне нельзя хоть в чем-то настоять на своем?

Началось с предложенной мною даты.

– Так скоро? – запротестовала мать. – Но мы ничего не успеем! Ты еще даже не разослала приглашения.

– Ну, это-то быстро.

– Текст нужно сделать тисненым! К тому же ты еще не заказала торт, не купила туфли и фату. Мы даже не решили, где будем заказывать провизию.

– Обойдемся без тиснений-притеснений, еду закажем самую простую, а за четыре недели я уж как-нибудь подберу пару туфель.

Тетка с матерью обменялись многозначительными взглядами.

– Может, есть особая причина для такой бешеной спешки? – спросила мать с несвойственным ей волнением. – Тебе не кажется, разумнее назначить свадьбу на более позднюю дату, чтобы все было как у людей?

– По-моему, раз уж я решила выйти замуж, нужно так и сделать, не растягивая удовольствие на два года.

Снова обмен взглядами. Куда запропастился чертов Марк? И почему мать всегда такая упрямая?

– Саманта, ты от нас ничего не скрываешь? Дочь всегда может довериться матери. Что бы там ни было, я пойму.

Для меня это стало новостью, но я кивнула:

– Конечно, мама.

Она начала говорить, но сразу остановилась. Плохой признак: мать не уверена, стоит ли озвучивать собственную мысль.

– Ты точно ничего не утаиваешь? Нет ли иной причины, почему ты торопишься со свадьбой?

– Какая еще другая причина – Тут до меня наконец дошло. – Я не беременна, если ты об этом. Просто хочу скромную церемонию – сколько раз объяснять?

– Саманта, – устало сказала тетка, сняв очки и растирая глаза. – Не хочу навязывать свое мнение, но есть правильный способ делать вещи, а есть неправильный, и это – неверный способ праздновать свадьбу. Ты у мамы одна дочь, и свадьба у нее единственная. Вот и все, что я хотела сказать.

Мать ничего не добавила к словам сестры, но молчала как нельзя более красноречиво.

Моя свадьба у нее единственная? А как же другая брачная церемония, состоявшаяся несколько десятков лет назад, вследствие которой я появилась на свет? Это и была ее свадьба. Может, отпраздновали не так, как хотелось матери? Сочувствую, но это не причина присваивать себе главную роль на моей свадьбе.

– Это не плохой способ, это всего лишь не ваш способ. Если в моей жизни есть хоть один день, когда решать буду я, – это день моей свадьбы. Вот как все произойдет: мы обвенчаемся в парке Хиллшир в присутствии близких друзей и родственников и вернемся праздновать сюда.

– В парке? Нелепость какая, – пренебрежительно отмахнулась мать. – А если дождь? Наших друзей вряд ли обрадует перспектива слоняться по парку.

– Мама…

– Почему не выбрать прелестную церковь в Фуллертоне? Не могу вспомнить, какого толка тамошняя община, но старинный двор в испанском стиле, с фонтаном – ты понимаешь, о чем я говорю, Марни, – как нельзя лучше подходит для свадебных фотографий. И насчет торжественного обеда… – продолжала она. – Гарольды праздновали свадьбу в клубе «Элкс», но мне это кажется несколько безвкусным. Как по-твоему, Марни?

– Крайне безвкусно.

– Мама!

– Ради Бога, Саманта, я не глухая, зачем так кричать?

– Ты меня не слушаешь. Я не хочу пышной церемонии.

– Кто говорит о пышной церемонии? Не более ста человек гостей. В крайнем случае сто пятьдесят.

– Мне не нужна такая свадьба. С ума сойти: полторы сотни едва знакомых людей!..

– Ладно, не будем никого приглашать. Сто человек, и хватит.

– В последний раз предупреждаю – хочу простую свадьбу в парке и присутствии родных и друзей! Хватит со мной спорить! Я и на это иду скрепя сердце, только чтобы вам угодить. По мне, так я согласна съездить в Вегас и пожениться хоть у Элвиса.

– Элвис Пресли вообще-то умер, юная леди, – осадила меня мать. – К тому же он не сочетал людей браком.

– У двойника Элвиса, мама, не у настоящего Пресли.

– Извини, но я не потащусь, как некоторые, в Вегас бросать на ветер деньги, заработанные тяжким трудом. А если тебе заблажило, чтобы фальшивый Элвис обвенчал вас в каком-нибудь шоу-зале, – поступай, как знаешь.

– В Вегасе есть церкви. Там не используют шоу-залы для свадеб. В шоу-залах проводят шоу и выставки, поэтому они и называются шоу-залы. Послушай, намечается моя свадьба, я настаиваю на скромной церемонии, сколько раз вам это повторять! Вы спорите со мной не без задней мысли – что подумают люди? Угадала? Что скажут другие, если мы не позовем толпу гостей и не закатим пир на весь мир? Вот основная проблема нашего мира – людей интересуют исключительно мелочи и мнение окружающих. Не хочу становиться такой! В наши с Алексом намерения не входит поражать чье-то воображение предстоящим событием. Хотим церемонию по нашему вкусу! Я надеялась на понимание, но, вижу, жестоко ошибалась. Мне всего-то и нужна милая скромная свадьба. А вы… Даже не надейтесь. Вот не надейтесь, и все! Будете настаивать на своем, вообще замуж не выйду!

– Саманта, все хорошо, успокойся.

– Я спокойна.

– У тебя истерика. Дыши глубже.

– Да, деточка. Успокойся, пожалуйста. Мама только хотела помочь.

– Хочешь простую свадьбу – прекрасно, устроим скромную церемонию.

Они что – сдаются? Мы померились силами – настоящая война мнений – и они отступили? Победа за мной? Я отстояла свои позиции, и ад не разверзся под ногами и не поглотил меня целиком?

– Вот это другое дело. Я рада, что вопрос решен. Теперь я выйду покурить и заодно попытаюсь дозвониться до Марка по сотовому. Он давно должен был приехать. Простите, я вас оставлю.

Это был мой лучший выход из кухни и лучшая сигарета в жизни.

Снова и снова я безуспешно пыталась связаться с Марком, и тут на дорожке, ведущей к дому, показалась машина. Господи, какое счастье! Я ликовала не только потому, что Марк меня все-таки не бросил, хотя испытала огромное облегчение. Если бы он меня подвел, это послужило бы лишним доказательством того, что моя карма в своем репертуаре.

Я так обрадовалась приезду Марка, что едва сдерживалась, чтобы не побежать навстречу автомобилю и поскорее похвастаться выигранной битвой титанов, которую он только что пропустил, а также сообщить то, чего не успела по телефону. Окруженная теплым золотистым коконом радости, я широко улыбалась, спеша навстречу подъезжавшей машине.

Однако радость потускнела: к дому подъехала очень дорогая машина, гораздо дороже той, которую Марк мог себе позволить. Наш красавец актер сидел на пассажирском месте, а за рулем восседала весьма привлекательная ярко-рыжая девица, на которую Марк смотрел с обожанием, совсем как я минуту назад на подъезжавший автомобиль.

 

Глава 22

Как важно быть пунктуальным

У нее были пламенно-рыжие волосы и крупные выпуклые губы; верхнюю половину лица скрывали большие солнечные очки, которые девица и не подумала снять. Высокая и худая, но с потрясающей грудью (не сомневаюсь, искусственной), наверное, появлявшейся из-за угла раньше владелицы, девица ухитрялась излучать убийственное презрение в мой адрес, не сводя взгляд с Марка.

Глядя на приближающуюся парочку, я почувствовала себя идиоткой. Кто эта девица и что, черт побери, она здесь делает, если у меня запланировано расставание с псевдо женихом?

– Сэм, это Камерон – через «ка», – с гордостью представил спутницу Марк, остановившись передо мной, – Мой новый агент.

– Здрасьте, – сказала я. Новый агент. Ладно, с этим еще можно жить. По крайней мере, не новая подружка или лучшая подстилка, попадавшаяся ему за последние несколько лет.

– Камерон, это Сэм, я вам о ней говорил.

– Привет, – бросила Камерон, словно сделав огромное одолжение.

«Сэм, о которой я говорил»? И что же он обо мне говорил?

– Камерон, я безмерно благодарен Саманте: она поддержала меня в решении не бросать актерскую карьеру.

– Вот как. – Натянутая улыбка показала – Камерон не впечатлил мой вклад в искусство и общественную жизнь.

Прежде чем я успела придумать колкое замечание, способное заставить окружающих узнать цену девице с ее манерами и заодно поразить Марка остроумием и проницательностью, сумочка Камерон начала трезвонить. Дорогая, крошечная, до тошноты изящная сумочка, в которой физически не могут заваляться старый носовой платок, крошки табака и обертки от жвачки.

– Извините, я отвечу, – сказала девица, доставая сотовый. – Камерон Мид! – рявкнула она в трубку, давая понять, что позвонившему лучше не тратить ее время попусту.

Марк взирал на нее с благоговейным трепетом и уважением, совсем как я на шоколадный мусс.

– Ронни, – выдохнула она в трубку, – подожди, я отойду в сторонку, вокруг слишком людно.

– Это он? – вполголоса спросил Марк. Камерон кивнула.

– Будь добра, – шепнула она мне, – позаботься, чтобы Марк не скучал в мое отсутствие.

Виляя фальшивыми грудями и имплантированной задницей (тоже предположение, но я готова биться об заклад, что не ошиблась), Камерон пошла по дорожке, тараторя по телефону. Марк проводил ее взглядом.

– Великолепная женщина, не правда ли?

– Ага, супермадам. Кто она такая?

– Это же Камерон Мид! – сказал он с интонацией истового католика, упомянувшего имя Девы Марии.

– И что? – поинтересовалась я.

– Вы не знаете, кто такая Камерон Мид? – Марк уставился на меня, словно я только что вышла из джунглей, где несколько лет прожила среди дикарей.

– Нет, – призналась я.

– Камерон Мид – одна из известнейших агентов в городе, и сейчас, стоя на подъездной дорожке, она рассказывает обо мне кастинг-директору, набирающему актеров для крупного кинопроекта.

– Шутите!

– Нет. Недавно она подхватила грипп, представляете? Напряженный рабочий график, переговоры-разъезды, а тут еще и грипп. Камерон пришлось остаться дома, чтобы прийти в себя. Первый раз за двенадцать лет она не пошла на работу. Включает телевизор, – там как раз шел «Фрэнки дьявольски взбешен»– и вдруг замечает качество игры одного из актеров. Меня. У меня там роль в три строчки, но я ей понравился. Короче говоря, она велела помощнику разыскать меня, и вчера раздался звонок, которого я ждал десять лет. Возможно, Камерон Мид станет моим агентом. По ее мнению, я вылитый Джордан Крейн, главный герой нового фильма Джерри Мортона.

– Боже мой, Марк, потрясающе! Очень рада за вас, мои поздравления!

– Спасибо.

– Вы, должно быть, на седьмом небе – годы ожидания оказались не напрасны. Наверное, лучшее ощущение на свете?

– Я еще не разобрался в ощущениях – наверное, никак не отойду от шока.

– Я думаю! Кстати, у меня сегодня тоже особый день. Не такая удача, как у вас, но я только что переспорила собственную мать. Может, кому-то это покажется пустяком, но для меня это огромное достижение, и… долгая история, расскажу потом… в общем, я чувствую себя удивительно свободной. Вчера вечером пыталась вам дозвониться, не знаю, прослушали вы сообщения или нет, так вот, я сделала открытие насчет нас с Грегом и о причинах моих расставаний с парнями, но это, я уже сказала, долгая история… – Понимая, что путаюсь, я отчаянно пыталась втиснуть в несколько минут то, что заслуживало многочасовой беседы. – Вы отличный парень, и очень жаль, что я долго этого не понимала.

– Спасибо, Саманта. Это весьма…

– Я заявила, что вы меня не интересуете, но теперь, кхе, с удовольствием стану вашим другом. Я подумала, может, пообедаем сегодня, отметим вашу удачу? Возьму одну из моих кредиток, и устроим настоящий пир.

– Саманта, это было бы прекрасно, но именно сегодня Камерон ведет меня на торжественный прием – хочет познакомить с важными людьми.

– А, ну ничего. Я понимаю. Большой прорыв и все такое. Сегодня вы все же пришли, и я вам искренне благодарна.

– Я же обещал прийти.

– Жаль, вы приехали напрасно.

– Как это – напрасно?

– Я раздумала. Меня уже тошнит ото лжи. Никогда не думала, что все так запутается. У меня не было ни малейшего намерения обсуждать детали брачной церемонии, но вы опаздывали, тем самым выбив меня из колеи. Я гадала, может, с вами что-то случилось или вы решили меня подвести, и не успела опомниться, как ввязалась в ожесточенный спор по поводу свадьбы, которой не будет… Это просто смешно. Я собираюсь открыть матери правду.

– Но мне казалось, вы говорили о…

– Я помню, о чем говорила, но правда не убьет ни меня, ни мать. Надо же когда-то начинать. Если избавимся ото лжи, у нас с вами появится шанс. Кто знает, может, людям наша история даже покажется забавной.

Против ожидания на лице Марка не отразилась радость, смешанная с облегчением.

– Что не так? – поинтересовалась я после долгих секунд неловкого молчания.

– Камерон хотела увидеть, как я играю романтическую роль, а у меня не было времени что-то подготовить. На следующей неделе заканчиваются пробы. Я посвятил Камерон в наши планы в надежде, что вы позволите ей посмотреть сцену расставания. Я собирался представить ее как консультанта по брачным церемониям.

– Вы ей все рассказали? От начала до конца?

– Ну, в общем, да.

– Посторонней женщине?.. А вам не пришло в голову позвонить и спросить моего согласия, а потом привозить ее сюда?

– Мне казалось, вам все равно… С Камерон вы не знакомы и никогда больше не встретитесь. Мы с вами тоже не собирались видеться, вы очень ясно дали это понять.

– Да, но…

– Сэм! – взмолился Марк. – Вы не понимаете, как много означает согласие Камерон прийти сюда. Она поверила в меня настолько, что даже отменила встречу с врачевателем чакр! В нашем бизнесе второго шанса не дается. Если сейчас я скажу Камерон, что она зря потратила время…

Прежде чем он договорил, по асфальту зацокали высоченные каблуки пятисотдолларовых туфель.

– Чего только не бывает на свете! Может случиться решительно все, что угодно. Посмотрим, как вы сегодня отыграете, и если мне понравится то, что я увижу, телефонный звонок с хорошими новостями вам обеспечен еще до выходных. Ненавижу выходные… Теперь вот что, дорогой, – промурлыкала она, продефилировав мимо меня к Марку. – Надеюсь, вы понимаете – сцена, которую вы собираетесь показать, не имеет отношения к бизнесу. Только к романтическим отношениям. Доверьтесь мне и моим инстинктам.

– Я вам полностью доверяю.

– Вот и хорошо.

– Я уважаю ваше мнение.

– А я постараюсь уважать ваше.

Я сочла поведение этих двоих несколько грубым – клясться в доверии и уважении друг к другу, полностью игнорируя меня. В душе зашевелились неясные подозрения.

– Марк, – сказала я самым ласковым голосом, каким только смогла, учитывая обстоятельства. – Мне нужно сказать тебе два слова наедине.

– У нас остались срочные вопросы? – спросил Марк у Камерон.

– По-моему, нет, мы обо всем договорились.

– Должен признаться, Камерон, мне неловко от мысли, что вы будете смотреть, как я работаю.

– Не думайте об этом. Заставьте меня поверить в разрыв между вами, не оставьте равнодушной, позвольте даже немного влюбиться в вас. У вас все великолепно получится.

– Благодарю, Камерон. Очень приятно услышать такое именно от вас.

– Только без намеков, будто ты не веришь в мою искренность. Готовьтесь, я подожду в машине. Удачи. Тебе, Саманта, тоже. Мы на тебя рассчитываем.

Мерси. И тебе удачно притвориться, якобы у тебя естественные формы.

Камерон резво зацокала к своей Бог-знает-сколько-стоящей машине, на деньги за которую целый месяц могло кормиться небольшое недоразвитое государство. Выждав, когда она отойдет достаточно далеко, я повернулась к Марку.

– Саманта, – поспешно сказал он. – Вам неприятно, но постарайтесь понять… Вы категорически отвергли возможность романа между нами! А это… мой шанс. Я знаю – такая роль по мне. Если бы я успел подготовить что-нибудь другое…

– О, я понимаю. Все понимаю. И вы, конечно, надеетесь, мы станем близкими друзьями?

Я действительно отлично все понимала, видя выражение его лица, зная язык телодвижений, замечая, как Марк упорно отводит взгляд, словно в открытой книге читая сообщение, понятное любому, кто оказывался в подобной ситуации. Мне это было не в новинку. Я сталкивалась с этим так часто, что давно научилась экономить слова и силы.

– Вы не собираетесь встречаться со мной. Притворяетесь неравнодушным, чтобы я согласилась на присутствие Камерон. Когда я объявила, что не готова к романтическим отношениям, я, по крайней мере, поступила честно.

– Саманта, вы все неправильно поняли, – защищался Марк, но даже его актерских способностей оказалось недостаточно.

– Знаете, что я думаю? Если я недостаточно хороша для романа, значит, и для расставания не гожусь.

– Но, вы, же не опуститесь до такой мелочности?

– Я очень мелочная, мистер как-бишь-вас, поэтому, если хотите, чтобы я дала себе труд подумать о разрыве с вами, вам придется, как минимум объясниться начистоту.

Марк начал что-то говорить, но я скрестила руки на груди и выразительно посмотрела на собеседника. Взгляд невозможно было истолковать неправильно. Я даже подумывала встать, упершись руками в бока, но решила – это будет уже чересчур.

– Ладно, – с пришибленным видом признался он. – Честно говоря, у нас с вами вряд ли что-нибудь получится. По крайней мере, не теперь. Не потому, что вы мне безразличны. Если бы мы теснее общались… Но в моей жизни грядут серьезные изменения, и я не могу позволить себе роскошь тратить силы на новый роман – сто десять процентов внимания потребует карьера. Отвлекаться нельзя. Только не после десяти лет безуспешных попыток прорваться. Мне очень жаль, но обстоятельства сложились так, а не иначе. Это правда.

– В таком случае, почему я должна оказывать вам услугу? Приведите хоть один веский довод, с какой стати мне помогать вашей карьере таким способом.

– Вы знаете, что означает страстно желать. К тому же вы отвергли меня, а я все-таки приехал помочь вам.

– Я сказала – один довод!

– Сэм!

– Ладно, будь по-вашему. Надеюсь, мне зачтется. Кстати, хотела вам сказать…

– Да?

– Камерон через «ка»– просто стерва с огромным… самомнением.

 

Глава 23

Умение постоять за себя положительно влияет на самооценку, что весьма ценно, если окружающие не слишком обольщаются на ваш счет

Когда я вошла в сопровождении Марка и Камерон, тетка и мать сидели за кухонным столом, как ни в чем не бывало, будто и не отрывали зады от стульев. Значит, они, не отрываясь, подглядывали из окна гостиной, прячась за занавесками. Я отсутствовала больше получаса, и совершенно не в их характере предположить, что я могу заниматься своими делами так долго без их совета и руководства. Не сомневаюсь, мать с теткой помирали от любопытства, кто эта рыжая, поэтому остались неестественно спокойными, ничуть не удившись нашему появлению втроем. Я представила хозяйкам новую гостью:

– Мама, тетя Марни, это Камерон, консультант по брачным церемониям, поможет нам организовать свадьбу.

– Привет, – бросила Камерон, рассматривая кухню с таким видом, будто шокирована уровнем жизни и потрясена отсутствием вкуса у хозяев.

– Камерон, это моя мама, Тереза, и моя тетя Марни.

– Очень приятно познакомиться, Камерон, – сказала мать, приподнимаясь со стула. – Разрешите предложить вам кофе.

– О нет, благодарю. Я избегаю кофеина.

– Может быть, хотите апельсинового сока?

– Я не ем цитрусовых.

Мать опустилась на стул.

– Не хотите ли воды? – осведомилась я. – У нас тут прелестный маленький источник, бьет прямо из кухонного крана тонкой струйкой, упругой в нужных местах.

– Спасибо, не нужно, – ответила Камерон с натянутой улыбкой. Некоторые люди лишены чувства юмора.

– Ну, – сказал Марк, – приступим.

Мы с Марком и Камерон уселись за стол. Я демонстративно налила себе еще кофе, щедро плеснув в чашку сливок и насыпав сахара, и взяла очередную булочку.

Основные детали нашего разрыва мы с Марком обсудили во время достопамятного обеда в ресторане: несколько минут пощебечем о свадьбе, затем я подниму вопрос о ребенке, и Марк разобьет мне сердце, заявив, что не желает иметь детей и никогда не переменит своего решения. Таким образом, наш брак окажется под вопросом из-за неслыханного эгоизма и полной незрелости Марка. А я насмерть удивлю окружающих смелостью и силой духа, заявив о расторжении помолвки.

– Камерон пока послушает наши идеи, – пояснил Марк. – Ей надо понять, какую свадьбу нам хочется.

– Ну, это просто, – сказала я. – Мы хотим очень скромную церемонию.

– Вот как? – удивился Марк. – Мне казалось, тебе захочется традиционного венчания в церкви.

Да что, они сговорились не допустить такую свадьбу, какую мне хочется?

– Тебе неправильно казалось. Терпеть не могу торжественные хлопоты и шумиху вокруг бракосочетания. Получается, устраиваем праздник не для себя, а для гостей, с единственной целью – поразить их воображение!

– Так принято отмечать событие, когда два человека решили соединить свои судьбы.

– Подобные, события надо обставлять очень просто и очень красиво.

– Алекс! – Мать подалась вперед, глядя на Марка с самым искренним видом. – Попробуйте ее уговорить. Она уперлась в какую-то глупую идею пожениться в парке и…

– В парке? – изумился Марк. – Ты хочешь выйти замуж в парке?

– А что такого? В нескольких кварталах отсюда – прекрасный парк. Разобьем шатровую палатку и…

– Я не хочу жениться в парке!

– Ну, тогда боюсь, у нас проблема.

– Позвольте мне сказать, – начала Камерон.

– Заткнитесь, – отрезала я.

– Саманта! – воскликнула шокированная мать.

– Я не желаю, чтобы женщина, которую я вижу впервые и даже не была предупреждена о ее визите, вмешивалась в сугубо личные дела, касающиеся исключительно меня и моего будущего мужа.

– Я собирался сделать тебе сюрприз, – расстроено сказал Марк, умудрившись и здесь убить двух зайцев: приволочь сюда рыжую агентессу и выставить меня капризной стервой.

– Потому что… я очень тебя люблю, – продолжал Марк с интонацией нежного супруга. – Пусть наша свадьба будет сказочно прекрасной! Мне хочется помпы и торжественности, чтобы ты шла к алтарю прелестной старинной церкви в белом платье и фате, самая прелестная женщина на свете, с которой я проведу остаток дней.

Он снова меня обошел. Я чувствовала – взгляды всех женщин в комнате устремлены на меня, причем у одной или двух из них глаза на мокром месте. Я возненавидела Алекса Грэма. Мне не оставили выхода, кроме как покорно уступить жениху и согласиться на свадебную церемонию в его вкусе. Каждый раз победа остается за Алексом. Он всегда, всегда побеждает, черт бы его побрал!

– Ладно, – буркнула я. – Попробуем договориться.

– Я знал, ты выберешь разумное решение, – сказал Марк, покровительственно похлопав меня по руке, как ребенка. Возможно, за мной и водятся проявления нездоровой ребячливости, но я взрослый человек, у меня есть водительские права! Я оплачиваю квартиру, хожу на работу, голосовала за пятерых президентов, один из которых даже победил, – значит, не вчера родилась.

«Не смей похлопывать меня по руке, засранец!»– едва не завизжала я, однако нечего было и думать о подобных выражениях в присутствии столь блистательного партнера. Зря я согласилась участвовать в «представлении»… Я пошла на это ради Марка, но мне уже не хотелось ни Марка, ни Алекса. Единственное, что мне было нужно, – закончить наш роман, и немедленно, так как я уже не могла дольше выносить снисходительно-отеческое отношение к себе.

– Надеюсь, по поводу воспитания детей у нас не возникнет таких разногласий, – сказала я, в свою очередь, похлопав Марка по руке.

– Об этом еще рано беспокоиться, – нервно сказала мать. – Успеете, когда поженитесь.

Клянусь, в эту минуту мать уже знала, что вот-вот произойдет.

– Мы не говорили об этом, – спокойно сказал Марк.

– О чем? – невинно спросила я.

– О детях.

– А что о них говорить? Родим двух, а то и трех.

– Саманта, – сказал Марк, – я должен был сказать тебе раньше…

– О чем?

– Я не хочу детей. Никогда.

– Никогда?

– Никогда.

– Ах!

– Алекс, – вступила тетка, – не ты один сначала так думаешь, но со временем люди меняют мнения…

– Вряд ли я изменю взгляды на этот вопрос, – ответил Марк со спокойной убежденностью. Даже меня восхитила его интонация. – Я бы с ума сходил, как там малыши и что с ними. После того, что я пережил, потеряв родителей, зная, что опасность подстерегает нас всегда и везде, я живу в постоянном страхе. А это плохо скажется на детях: отцу полагается быть смелым, а я не могу пересилить боязнь. Прости меня, Сэм.

– Ты меня тоже извини, – сказала я, – но если ты не хочешь детей, я… не могу стать твоей женой.

Всеобщее «ах». Они видели – тучи сгущаются, но моя реплика все равно произвела эффект разорвавшейся бомбы.

– Благодарю тебя за проявленную честность, пока не стало слишком поздно.

– Полагаю, мы больше не увидимся? – спросил Марк.

Я печально покачала головой.

– Прежде чем я уйду, позволь рассказать, что ты для меня значила.

Господи, только не это! У меня не осталось сил, я выложилась полностью и не в состоянии вытерпеть еще одну публичную декларацию высоких чувств.

– По-моему, – сказала я, не отказав себе в удовольствии еще раз снисходительно похлопать Марка по руке – когда еще представится возможность, – уже сказано достаточно.

– Это же наша последняя встреча! Я не могу вот так расстаться с тобой!

– Еще как можешь.

– Но как же без финала?..

– Алекс, умоляю, мне очень больно. К чему длить агонию?

– Позволь хотя бы…

– Нет, черт бы тебя побрал! Почему все всегда должно быть по-твоему? С какой стати мне выслушивать то, чего я не хочу? Почему ты вечно лезешь руководить? Все кончено, все уже позади, живем дальше, каждый своей жизнью! – Краем глаза я заметила огненные волосы Камерон и окончательно вышла из себя. – Пожалуйста, уходи, пока я не наговорила лишнего, о чем мы оба будем жалеть!

– Саманта, ты слишком торопишься, – безнадежно сказала мать. – По-моему, вам обоим необходимо серьезно подумать, прежде чем принимать столь важное решение. Боюсь, вы совершаете огромную ошибку.

– Вот ты как думаешь? – спросила я, глядя на нее в упор. – И почему же тебе так кажется?

– Потому что вы любите друг друга, и… и…

– И потому, что другого шанса мне может не представиться?

Что-то внутри меня взорвалось. Реальность и выдумка слились в единое целое, и я отвела душу, разразившись финальной речью:

– Послушай, мама. Я решилась выйти за этого человека, только чтобы сделать тебя счастливой. Вот так. Я нисколько не люблю его, не ощущаю радости, находясь рядом с ним, – нам даже поговорить не о чем. Нежелание Алекса иметь детей – лишь удобный предлог для разрыва. Но я действительно собиралась замуж за мужчину, похлопывающего меня по руке, как трехлетнюю, намереваясь провести с ним остаток дней или, по крайней мере, несколько лет жизни лишь для того, чтобы заслужить твое одобрение. С меня хватит! Это моя жизнь, буду жить, как считаю нужным, а принимать меня или нет – твое дело.

Я с вызовом выпрямилась, готовая покинуть кухню и отправиться завоевывать мир. Или как минимум взять напрокат хороший фильм.

– Ты меня не любишь? И никогда не любила? – дрожащим голосом спросил Марк.

Это означало: если я сейчас уйду, то прослыву самой бессердечной тварью всех времен и народов. Искушение оказалось сильным: поступить как злобная стерва – и насмерть перепуганная семья впредь будет беспрекословно выполнять все мои прихоти. Господи, это означало свободу… Но торжественный уход лучше отложить минут на пять, чтобы они увидели меня во всей красе. Прекрасно, дадим Алексу возможность доиграть роль и произвести впечатление на Камерон через «ка». Пусть забирает свою маленькую победу, раз уж это для него так важно. Если нельзя красиво уйти, надо красиво остаться…

– Извини, Алекс, – сказала я, опускаясь на стул. – Вспылив, я выразилась слишком резко. Мы не подходим друг другу, вот и все. У нас разные цели. Если бы мы поженились, рано или поздно возненавидели бы друг друга, – я снова отечески похлопала Марка по руке. – Мы же этого не хотим, верно?

Глубоко вздохнув, Марк выпрямился на стуле, и пораженные зрители увидели, как по его щеке медленно катится слеза.

– Саманта, минуту назад я бы сказал, что умру, если окажется, что ты меня не любишь. Часть меня действительно умерла. Может быть, лучшая часть. Но ты дала мне нечто, что поможет жить дальше. Пробудив душевные силы, поддержавшие меня после гибели родителей. Не важно, что ты сказала сегодня: краткий миг ты все же любила меня. Этого у меня никто не отнимет. Я мечтал, чтобы это длилось вечно… Но знай, каждый день, вспоминая тебя, я улыбнусь при мысли о том, что ты живешь в этом мире, такая, как есть, выкидываешь неповторимые «Самантины» штучки, какие больше никому в голову не придут. Пусть это будет моим счастьем. Я буду счастлив. Я буду любить тебя до последнего дня. Все, что я попрошу взамен…

– Что, Алекс?

– Ты – одно из самых удивительных созданий на нашей маленькой планете. Обещай, что никогда не изменишься. – Наклонившись вперед, он нежно поцеловал меня в губы, и вторая слеза скатилась по его щеке. Нежно приподняв мое лицо ладонями, Марк с печальной улыбкой поцеловал меня в лоб и медленно опустил руки. – Прощай, Саманта. Спасибо за то, что позволила быть частью твоей жизни.

Словно зачарованные, все смотрели, как Марк поднимается со стула…

– Камерон, я подожду вас в машине, – произнес он и медленно вышел из кухни. Все проводили его глазами, кроме меня. Я была не в состоянии куда-либо смотреть, особенно в лицо женщине, подарившей мне жизнь тридцать четыре года назад.

Я слышала, как Марк вышел, слышала стук закрывшейся за ним двери, слышала звук шагов по асфальту, как они, удаляясь, становились все тише и, наконец, замерли вдали. Так закончился мой роман с Алексом Грэмом. Предстояло поднять глаза и что-нибудь сказать, например: «Пойду-ка я, пожалуй». Глубоко вздохнув, я принялась считать до десяти.

Нет, лучше до ста… Но прежде чем я успела решить, до скольких полагается считать в подобной ситуации, кто-то начал всхлипывать. Расплакаться могла только одна женщина – та, которую по моей милости тошнило по утрам, которая учила меня завязывать шнурки и сажала на горшок.

Задохнувшись, я посмотрела на нее, не зная, что сказать или предпринять, но, оказалось, плакала не мать. Мама молча сидела с каменным лицом. Тетка Марни тоже. Слезы ручейками стекали по лицу Камерон через «ка».

– Вам плохо? – спросила я.

Та помотала головой и вытащила из сумочки клочок ткани.

– Сейчас успокоюсь. Это просто… не припомню, когда в последний раз меня что-либо трогало до слез. Такая смелость… Достоинство… Черт побери, ненавижу раскисать. Я не могу работать в таком состоянии! – Она осторожно промокнула платком под солнечными очками. – Надеюсь, все присутствующие должным образом оценили увиденное.

Справившись с собой, Камерон встала и вышла вслед за Марком, уронив платочек посреди кухни.

 

Глава 24

Больная голова ногам покоя не дает

Я тоже скоро уехала. Никто не знал, что полагается говорить в такой ситуации и как поступить со мной, отстоявшей право жить собственной жизнью и самостоятельно принимать решения. Я предложила убрать со стола и ополоснуть тарелки, но мама не позволила, сказав, что все в порядке. Это означало, что не все в порядке, вернее сказать, все не в порядке и, может быть, никогда уже не будет в порядке. У меня не осталось эмоциональной энергии, чтобы спорить или задабривать мать, не было сил даже на откровенный разговор. Может быть, всем требовалось время попривыкнуть к новому положению вещей.

Я не собиралась возвращаться к прежнему стилю отношений. Не сомневаюсь, мать примется воевать око за око, и станет всячески затруднять мне жизнь, и победа не всегда останется за мной – либо мне надоест пререкаться, либо я буду уставшая или не в настроении спорить. Но мне понадобилось тридцать четыре года, чтобы собраться с духом и высказаться начистоту, и я не собиралась идти на попятную.

Неделю я ждала, когда мать позвонит, смертельно боясь и в то же время с нетерпением ожидая ее звонка. Но она не позвонила, а я ей звонить не могла. На этот раз нельзя позволить себе капитулировать. Прояви я слабость, все вернулось бы в старую колею. Напоминая себе, что ничего плохого не сделала, я убедилась – со временем неплохо сживусь с постоянным чувством вины.

Пытаясь развеяться, я позвонила Аманде, и мы провели замечательный вечер, смакуя подробности истории с Алексом Грэмом. Подруга сыпала словечками вроде «трансцендентальный» и «душеспасительный», и мне показалось – она все-таки чокнутая.

Аманда иногда принимается «грузить», что прежде для меня перевесило бы ее хорошие качества.

Видимо, избавившись от излишков придури, мы легче миримся с причудами окружающих… Подруга сообщила, что Марк не получил вожделенной роли, но Камерон через «ка» стала его агентом, а значит, у него хорошая карьерная перспектива. Не могу сказать, что я обрадовалась за Марка – ведь я гналась за психическим здоровьем, а не стремилась стать святой, – но мне уже не хотелось, чтобы его заживо сварили в кипящем масле для моего личного удовольствия. До совершенства не близко, однако, прогресс налицо.

В конце вечера я поделилась с Амандой новой идеей. Читатель может подумать, что я научилась игнорировать собственные идеи, учитывая специфику идей, возникавших раньше, и особенности мозга, их породившего, – однако новая затея казалась классом выше: для нее, по крайней мере, не требовалось фальшивых кавалеров.

– Аманда, как ты отнесешься к предложению давать уроки актерского мастерства обычным людям, вроде меня?

– Ты, значит, обычная?

– Ладно, не совсем обычным. Я подумала: что, если тебе организовать актерский класс? Пригласи пару актеров, и пусть люди с их помощью разыгрывают сцены и переоценивают свой потенциал. Понимаешь, каждый сжился с какой-то одной ипостасью: застенчивый человек, смешной чудак, еще какой-нибудь. Побыв в ином образе, участники класса осознают – в них заложено гораздо больше, чем они привыкли считать. Можно разыгрывать сцены, примеряя на себя конкретную ситуацию. Женщины отведут душу, вдоволь наигравшись в стервозных дамочек или женщин-вамп, и получат редкую возможность высказать собственным мужьям или мамашам все, что накопилось, или на час стать такими, кем в своей жизни и за миллион лет не станут. Например, рок-звездой под душем.

– Саманта Стоун, а ты знаешь, что это прекрасная идея?

– Правда?

– И еще какая! Одна из причин, почему актеры влюблены в свою профессию, – это возможность побыть человеком, которым нельзя стать в реальной жизни. Поверить не могу, что такая мысль пришла в голову не мне! Это же соединит мою страсть к театру с жаждой духовного развития… Слушай, ты должна мне помочь.

– Как раз об этом думаю. Каким образом я смогу быть полезной?

– Ты расскажешь о своем опыте. Настолько откровенно, как сочтешь нужным. Это поможет слушателям преодолеть смущение и неловкость.

И тут, немало меня изумив и побив предыдущие рекорды, мозг выдал вторую идею.

– Кроме того, я могу фотографировать. Это ведь уже будет свой взгляд, верно? Человек в непривычном образе? Помню, однажды я сфотографировала свою тетку, не помню за каким занятием, с обычным выражением на лице. Когда она увидела снимок, то была неприятно поражена и заявила, что я щелкнула ее в неподходящий момент. Тетка ошибалась: момент был типичный, а она и не подозревала. Вот я и думаю, если люди не станут возражать, попробую отснять их в разных ролях. С одной стороны, им будет психологически проще, и в тоже время это будет своего рода проникновение в сущность: когда удается сфотографировать раскрывшегося, увлеченного человека, всегда проступает что-то этакое…

– Впервые слышу от тебя столь вдохновенный монолог о фотографии, – удивилась Аманда.

– Да, мы еще не говорили об этом.

– Может быть, фотографируя, ты сама становишься иной?

– Или пытаюсь выяснить, кто я на самом деле и на что гожусь…

Несколькими днями позже, возвращаясь после фотосессии с клиенткой, я раздумывала, куда бы поехать. Домой мне не хотелось: на автоответчике могло оказаться сообщение от мамы, а я все еще не решила, готова или нет к разговору с ней. Мне хотелось туда, где можно забыть об остальном мире, слушать блюзы, чувствовать то, что мне в данный момент хочется чувствовать, и где никто не полезет в душу с расспросами. Меня тянуло в «Богартс»: я уже могла посетить любимую забегаловку без смешанных чувств, да и Грег вряд ли заглянет туда в четверг. Разумом я пережила расставание с Грегом, но сердцу еще требовалась доработка.

Мы с Риком как раз обменивались компетентными мнениями насчет идиотов, лезущих в политику, когда в дверях показались Грег и Дебби. Ну почему они не могут переехать жить в другую страну или хотя бы кочевать с цирком? Для бесконечной Вселенной нет ничего невозможного, было бы желание. По сравнению с созданием Большого Каньона это – сущие пустяки.

– Привет, ребята, – сказала я, как всегда оказавшись на высоте в искусстве светской беседы.

– Привет, Сэм, – ответил Грег. – Давненько тебя не было видно.

– Сэм, – вступила в раз говор Дебби. – Грег рассказал мне о вас с Алексом. Как ты это перенесла? Только честно.

– Хорошо. В самом деле – очень, очень хорошо.

– Тогда у меня есть предложение, – сообщила Дебби.

Я изобразила внимание.

– Я играю в пул хуже всех в мире. Грег старается быть терпеливым, но, по-моему, уже еле сдерживается. Может, сыграете две-три партии, а я посижу здесь, послушаю музыку?

Ну что прикажете делать с человеком, настырно лезущим с любезностями, когда про себя ты желаешь этой парочке провалиться сквозь землю? Такие люди просто бесят, сводят с ума, и все тут. Пореже бы с ними видеться.

Мы с Грегом резались в пул около часа. Все шло нормально. Я молчала всю игру, еще не до конца освоившись с ситуацией, но первый шаг сделан, а это уже что-то. Дебби сидела в баре, болтая с Риком, время от времени скармливая монеты музыкальному автомату и не проявляя ни малейших признаков скуки или разочарования. Ох, доиграется она с моей подавленной враждебностью… После третьей партии я сказала Грегу: «Пожалуй, на сегодня хватит». Он направился в туалет, а я подошла к Дебби попрощаться. Вежливые и заботливые люди вроде нее придают большую важность пустяковым социальным ритуалам.

– Сэм, хочу тебя поблагодарить, – сказала она, прежде чем я успела бросить свое «пока». – Грег признался, что ты выбила из него кое-какое дерьмо, как он выразился, насчет того – о Господи, надеюсь, тебе не слишком больно это слышать! – что означает семейная жизнь.

– Вот как?

– Грег стал вести себя иначе. У нас еще остались разногласия, но, по-моему, ему требовалось с кем-то обсудить ситуацию, а твое мнение он ставит очень высоко, так что спасибо. Мне очень жаль, что у тебя пока не получилось выйти замуж.

– Мне тоже.

– Я понимаю, фотография, наверное, отнимает много времени, да и другие дела тоже, но не хочешь ли как-нибудь прийти к нам на обед?

Ах ты, Боже мой, сгораю от желания. Давай поставим это в график сразу после очередной фотосессии, а то мне совсем нечем заняться.

– Э-э, знаешь, ты права, я очень занята.

– Понимаю. Как хочешь. Это, кхе, непросто сказать, но мне кажется, ты очень нужна Грегу как друг. Признаться откровенно, я не подавала виду, но сперва немного ревновала к тебе. Теперь вижу – ваша дружба Грегу только на пользу, да и мне хочется узнать тебя ближе. Буду счастлива познакомить тебя с моим малышом.

Как бы вы поступили, столкнувшись с таким безжалостным давлением? Пресловутые милые люди – мастера выкручивать руки… Положительно таких типов надо избегать любой ценой, ибо в следующий момент я поймала себя на том, что смотрю на Дебби и думаю – не так уж она и плоха.

– Есть идея получше, – услышала я собственный голос. – Почему бы нам не собраться у меня? Хоть один вечер передохнешь от кухонной каторги.

– Правда? – спросила осчастливленная Дебби.

– Ну конечно, – отозвалась я. – Буду с нетерпением ждать, когда же вы, ребята, разбежитесь… зайти.

Здесь у меня получился дьявольски тонкий намек, который даже я сама не совсем поняла.

На домашнем автоответчике сообщения от матери не оказалось, зато объявилась Анжела, просившая перезвонить ей как можно скорее. Я бы отложила звонок до утра, но голос Анжелы казался расстроенным и взволнованным. При мысли о том, что рано или поздно придется рассказать им с Шелли историю с Алексом, становилось не по себе.

Однако, как выяснилось, причина беспокойства Анжелы не имела со мной ничего общего: оказывается, Шелли положили в больницу.

– Господи, что произошло?

– С ней случился обморок. Сейчас она в порядке, но сначала я сильно перепугалась. Мы даже боялись, что потеряем ребенка.

– Боже мой! Но Шелли поправится? С ребенком все нормально?

– С ними все прекрасно. Сахар у нее в крови немного высоковат, но врачи говорят, такое бывает. Ей придется сесть на диету и всячески беречься. Да, и некоторое время побыть на больничном.

– Можно с ней повидаться?

– Об этом, Сэм, я и хотела с тобой поговорить.

– Что такое?

– Шелли очень обижена: твоя мама сообщила ее матери о вашей с Алексом помолвке. Нам ты не сказала ни слова! По нашей последней информации, вы с Алексом расстались. Несколько недель от тебя ничего не слышно, и вдруг мы узнаем, что вы помолвлены. Меня тоже задело такое отношение…

С тех пор как родители Шелли продали дом и купили квартиру, наши матери перезванивались не чаще двух раз в год, но надо было догадаться, что мать позвонит всем знакомым, чьи телефоны есть в записной книжке, и расскажет, что я выхожу замуж.

– Простите меня, девчонки. Я уже не помолвлена. Обязательно поделилась бы новостью, но помолвка продлилась совсем недолго…

– Знаешь, Сэм, это фигня. Даже если ты была обручена полторы минуты, чего стоит наша дружба, если ты ничего нам не сказала?

Дружба стоит дорогого, и, похоже, пора поговорить начистоту.

– Анжела, сказать правду, у меня выдался настолько паршивый период, что стыдно было признаться. По сравнению с вашим счастьем и успехами моя жизнь казалась сплошной черной полосой…

– Ты считаешь нашу жизнь счастливой?

– Ну, возможно, не идеальной, но, Боже, по сравнению с моей…

– По сравнению с твоей теперешней? Да ты бы и слышать не захотела о том, чтобы жить, как мы живем! Мы тебя судить не торопимся, откуда же такая скороспелость во мнениях с твоей стороны?

– Понимаешь, Анжела, мне кажется, вы меня осуждаете. Ты в меньшей степени, но Шелли…

– Шелли тебя уважает, Сэм. Неужели ты всерьез думаешь, будто, придя вечером с работы, мы визжим от восторга, радуясь, как прекрасна наша жизнь? А тебе не приходило в голову, что нередко нам это поперек горла? Не думала о наших козлах-начальниках, унизительной офисной политике, всяком дерьме, с которым мы сталкиваемся каждый день? Ты не подозревала, что мы ссоримся и порой перестаем понимать, для чего создавали семью?

– Но вы все-таки вместе, не правда ли?

– Слушай, не знаю, что у тебя там не сложилось с Алексом, но поверь, однажды…

– Анжела, остановись. Не продолжай. Хочешь знать, что произошло у нас с Алексом? Он был фикцией.

– Мне он тоже показался чересчур хорошим, чтобы быть правдой. Иногда такое впечатление производят люди, которые…

– Нет, ты не поняла. Я имела глупость снова влюбиться в Грега и утаила это от вас с Шелли, так как боялась ваших нападок, замечаний про мою глупость и подколок вроде «вот идет Саманта, снова пустившая жизнь коту под хвост».

– Ты действительно считаешь, что мы так о тебе думаем? Господи, Сэм, ушам своим не верю. Мы ничего подобного никогда и в мыслях не держали, считая, что наша подруга пробивается, как все, иногда оступается, как все, но все равно остается прекрасным, умным и интересным человеком. Вот как мы думаем, черт побери. Да, по нашему мнению, Грег – не самая лучшая партия, но это вовсе не значит, что мы тебя осуждаем.

В глубине души я понимала – она говорит правду. Я в какой-то мере всегда об этом знала, и поэтому – скрытый дефект нервной системы – подобные сентенции каждый раз доводили меня до белого каления. Какие еще притаившиеся истины дойдут до меня через десяток лет? Скорее всего, дело добром не кончится, что бы там ни таилось.

– Анжела, прости меня. Думаю, случившееся стало результатом того, что я себе – самый строгий судья и не особенно одобряю собственные поступки. Хочешь продолжение истории с Алексом? Когда я, размякнув, снова влюбилась в Грега, он увлекся другой. Для полной гармонии он на ней женился. Что оставалось делать конгениальной Саманте? Правильно, придумать идеального мужчину, Алекса Грэма Великолепного, и нанять парня его изображать. На самом деле он актер, Марк Симпсон. Я водила его к вам на вечеринку, в ресторан на встречу с Грегом и – самое главное – к моей матери. Он даже в Рождество пришел! Мать сочла Алекса идеальной партией, и пришлось врать, будто мы обручены, а позже нанять его еще раз, чтобы публично разыграть бурное расставание, пока мы не увлеклись спектаклем и не завели детей. Сумасшедший дом! Вот я и не спешила делиться «радостной» новостью с тобой и Шелли.

Полагаю, история с Алексом действительно не лишена комической стороны, но Анжеле вовсе не обязательно было хохотать до слез.

– Сэм, разреши мне рассказать это Шелли! Пожалуйста! Это вылечит ее без всяких докторов!

Нет, ну каждая беременная лесбийская пара мнит себя центром Вселенной…

На следующее утро я приехала к Шелли, и мы проговорили два часа.

– Сэм, я чувствовала то же самое, – сказала она, и тут уже настала моя очередь не верить ушам. – Мне казалось, ты меня осуждаешь.

– Тебя? Но за что же?

– Я подозревала, ты считаешь меня дамочкой из пригорода, хорошо устроившейся, тогда как ты все еще в поиске.

– Ну да, причем в свободном.

– Видишь? А я давно разучилась подкалывать людей их словами. Скажи честно, ты иногда считала меня мещанкой?

– Ну, может, изредка, и то чуть-чуть.

– Я так и знала.

– Но это же от зависти! Ты нашла свое место в жизни, а я никак не решу, на что гожусь. Но я над этим работаю… Кстати, если уж у нас такой разговор, скажи честно: я казалась тебе неудачницей?

– Не то чтобы неудачницей, скорее ты меня немного разочаровала, перестав стараться. Но, Сэм, пожалуйста, подтверди, что хорошо меня знаешь и не считаешь настолько пустой, чтобы осуждать тебя из-за машины, на которой ты ездишь, или квартиры, в которой живешь.

– Я знаю это, Шелли. Может, порой забываю, но никогда в тебе не сомневалась.

– Вот и славно. С этой минуты, если нам что-то такое померещится, давай просто поговорим начистоту. Согласна?

– Да.

И тут я неожиданно вспомнила о нем. Посреди разумных размышлений – кому нужен новый роман, только портить жизнь, только-только начинающую налаживаться, причем я сама выбираю курс; не все проблемы решены, в том числе остается один вопрос жизни и смерти, но его уже удалось свести к четырем сигаретам в день и твердому решению серьезно подумать о том, чтобы бросить курить совсем, – ни с того ни с сего вспоминается он. Хотя я специально попросила собственный мозг выкинуть его из памяти, он все-таки объявился, непрошеный и нежданный.

– Сэм!

– Да?

– У тебя такой вид, словно ты хочешь что-то сказать.

– Не уверена. Кто его знает, говорят о таком или нет…

– Говори.

– Вряд ли сейчас подходящее время, не знаю, готова ли я внутренне, но, с другой стороны, насколько готовой надо быть? Ждать, что ли, пока не…

– Сэм, ради всего святого, скажи, в чем дело!

– Ладно, – сдалась я. – Расскажи мне о Томе.

Если говорить вкратце – новое качество, над которым я упорно работаю, – после двух дней колебаний я позвонила Тому и пригласила на обед.

Несколько секунд он молчал, и я вдруг поняла – момент истины наступит здесь и сейчас.

– Отличная идея, – сказал Том после паузы. – У меня, кстати, есть хорошее вино.

Буквально через минуту после его прихода – мы едва успели обменяться приветствиями, Том вручил мне бутылку вина, «искорка» между нами по-прежнему присутствовала, – в дверь позвонили. Ей-богу, в ближайшие дни сниму звонок. Ну, кто может стоять сейчас на пороге, как не единственный человек, выбравший наихудший момент из всех возможных, чтобы нагрянуть в гости?

– Мама?! Что ты здесь делаешь?

– Здравствуй, Саманта. Я была в городе, совершала, как обычно, массу глупостей, и решила завезти тебе альбом с фотографиями времен высшей школы.

– Альбом с фотографиями?

– Да, за первый год. Три остальных должны быть у тебя, а этот я нашла на чердаке – недавно разбиралась… Мне показалось, тебе будет приятно его получить. Можно зайти?

– Вообще-то, мам, я… не одна.

– Вот как?

– Если хочешь познакомиться – пожалуйста.

– У тебя свидание?

– Да.

– Не понимаю, как можно устраивать свидания, потеряв такого прекрасного мужчину, как Алекс. Сколько времени прошло? Две недели?

– Мама, спасибо за альбом. У меня свидание так скоро потому, что между мной и Алексом все было кончено задолго до разрыва помолвки. И вот еще что: в ближайшие дни с удовольствием встречусь с тобой за ленчем, если хочешь, но сейчас, извини, меня ждут.

– Прекрасно, Саманта. Насчет ленча – не знаю, не уверена, на неделе буду очень занята. Держи альбом. Приятного вечера.

Закрыв дверь, я перевела дух. Короткая встреча потребовала колоссального напряжения сил. Нас с мамой ожидает длительная и нелегкая борьба. Я почувствовала усталость при одной мысли об этом. Надо выбрать день, присесть и, усадив мать напротив, рассказать ей правду об Алексе Грэме и о том, что вынудило меня так поступить. Предчувствую, мой рассказ ее не очень позабавит…

Но это будет потом, а здесь и сейчас у меня свидание с Томом. Заперев дверь, я обернулась. Том выглядел озадаченным.

– Две недели назад ты была помолвлена?

Я уже открыла рот, чтобы начать говорить что-то вроде: «да, но это оказалось огромной ошибкой, я не любила его по-настоящему, поэтому не лью слезы, в смысле – у нас с ним все было кончено задолго до того, как я пригласила тебя в гости», но вдруг остановилась.

– Нет, – просто ответила я.

– Нет?

– Нет. А то, что ты слышал… насчет этого…

Вот именно, Саманта, насчет этого. Вот стоит парень, с которым, если Шелли права, у тебя есть шанс на нормальные отношения. Возможно, поначалу это покажется странным, и кто знает, может, даже не понравится.

Но ты сознаешь: есть лишь один способ это выяснить – рискнуть остаться самой собой. Позволить Тому увидеть, кто ты есть на самом деле. И кем была. И как смогла стать собой теперешней.

По крайней мере, в этом случае он отвергнет тебя, а не какую-то фальшивку, изобретенную специально, чтобы он не бросил тебя настоящую, кого все равно не узнает. Правда, тогда я потеряю возможность утешаться мыслью, что, узнай Том меня настоящую, он мог бы меня полюбить… О, Саманта, довольно болтовни. Скажи что-нибудь, пока парень не решил, что ты сумасшедшая.

Я глубоко вздохнула и начала:

– Том, хочешь послушать забавную историю?