— Дурак! Законченный дурак! Каким же глупцом я выставлял себя все это время!

От неудержимого гнева, распиравшего Грэшема, содрогался весь дом. Казалось, еще немного, и он разорвет на куски самого Генри и все, что попадется ему на пути. После приезда хозяина погашенные оплывшие свечи спешно зажгли снова, и они отчаянно дымили, так как слуги не успели подрезать фитили.

— Да успокойся ты наконец! — воскликнула Джейн, которой передался гнев Грэшема. — Твои слова свидетельствуют не о глупости, а о желании поплакаться! Если ты считаешь себя глупцом, то и все мы тоже оказались в дураках! Кому придет в голову, что главный советник короля задумал взорвать парламент?! — Неистовство Грэшема напугало девушку, и она вдруг почувствовала, что созданный ею мир разрушается на глазах под воздействием сил, над которыми она не властна.

Обвинение в стремлении поплакаться подействовало на Грэшема, как пощечина, так как оно было справедливым.

— Вот в чем заключается наша общая глупость! Как же я раньше не сообразил? Он вовсе не хочет взорвать парламент. Ему нужны лавры героя, разоблачившего заговор, с помощью которого хотели взорвать короля вместе с парламентом! Неужели вы не понимаете? Он руководит этой затеей с самого начала, и выгодна она только королю и его главному приспешнику. Теперь все понятно. Все дело в непопулярности. Непопулярность короля растет с каждым днем, а у Сесила ее никогда и не было. Суд над Рейли острым шилом застрял у них в теле, и вытащить его никак не удается, а договор с Испанией стал посмешищем для страны. Всем известно, что двор живет за счет испанских пенсий и взяток. Если так называемый заговор будет раскрыт в последнюю минуту, Сесил войдет в историю как спаситель страны и протестантской веры, а к Якову вдруг станут относиться с сочувствием и симпатией, и они оба будут долгие годы нестись на волне славы, которая досталась им так легко.

— Но мне все же непонятно, — отозвалась Джейн, задумчиво нахмурив брови. — Неужели Сесил сам спланировал заговор?

— Сомневаюсь. Скорее всего Кейтсби принес его Сесилу на блюдечке. Сесил незаметно оседлал этого авантюриста, а тот и не замечает, что на нем давно едут верхом. Наверное, Кейтсби попал в руки к шпионам Сесила, когда они искали человека, разбирающегося в порохе.

— А как же Фокс?

Грэшем стал яростно рыться в груде бумаг, которую он по возвращении бросил на стол. Это были отчеты шпионов и осведомителей, которых он нанял, когда только начал заниматься этим делом.

— Разумеется, его завербовали. Возможно, это произошло много лет назад… или совсем недавно. Взгляни на его досье! Он родился в хорошей протестантской семье — и вдруг продает наследство и отправляется сражаться в Нидерланды. Прекрасно! Но когда он туда приезжает, то сражается на стороне испанцев. Что из этого следует? В чьих руках все деньги и золото в Нидерландах? Кто сейчас выплачивает пенсии почти всем придворным Якова? Правильно, испанцы! Кейтсби и Уинтер считают его солдатом совести, но что, если на самом деле он солдат, руководствующийся соображениями выгоды? Наемник, сражающийся на стороне тех, кто больше даст, и спекулирующий на религии в корыстных целях? Фокс получает увесистый кошелек от Сесила, чтобы шпионить за испанцами, которым он в данное время служит!

— То есть Кейтсби, сам того не ведая, попал в ловушку, расставленную Сесилом?

— Скорее, он натолкнул Сесила на некоторые мысли. Этот идиот болтается по всей Европе в поисках человека, готового взорвать парламент, и натыкается на одного из двойных агентов Сесила. Какая удача для Сесила! В лице Кейтсби он неожиданно получает самого настоящего заговорщика, и заговор выглядит весьма естественно. И все это время он платит человеку, который держит руку на запале. Сесилу это ничем не грозит, при условии что он будет держаться на почтительном расстоянии. Нет ничего удивительного, что он так хотел от меня избавиться.

— А Перси? — спросила Джейн.

Грэшем снова принялся рыться в бумагах.

— Ты только посмотри. — Он наконец вытащил из кипы бумаг нужный листок. — Арендаторы Нортумберленда выдвинули против него тридцать четыре обвинения в нечестности. Да он просто мошенник и вымогатель. Потом он вдруг женится и становится католиком. Что за удивительное превращение! Готов чем угодно поклясться: это случилось, когда он шпионил за католиками — и его поймали с поличным. Замечательная сделка! Перси рассказывает им о старшем графе Нортумберленде, а также о более мелких сошках. Понятно, что представитель рода Перси становится для них настоящим подарком судьбы. В их семействе все предатели с самого рождения, и потому лучшее средство предотвратить восстание на севере — внедрить туда одного из родственников Нортумберленда, который будет за ним шпионить!

— Нет, это выше моего понимания, — вздохнула Джейн. — Неужели на свете живут только шпионы и двойные агенты, а нормальных людей совсем не осталось?

— Да нет, нормальных людей много, но они, как правило, умирают молодыми.

— Так, — вмешался в разговор Манион, — все сказанное звучит замечательно, и я полностью согласен, что в трудные времена полезно немного пофилософствовать. Однако не следует чрезмерно увлекаться философией и надо наконец решить, что делать дальше.

— Действительно, что? — откликнулся Грэшем.

Свет от лампы падал ему на лицо и придавал бесовское выражение. Глядя на него, Джейн почувствовала, как по телу пробежал холодок. Хорошо ли она знает сидящего рядом мужчину?

— Прости глупую женщину, — сказала она и посмотрела на Грэшема, у которого, к счастью, хватило ума промолчать. — Каким образом Фокс и Перси выпутаются из этой истории? Разоблачение заговора на руку Якову и Сесилу, но для Фокса и Перси это означает верную смерть.

— Фокс позаботится, чтобы ничего не взорвалось, и на первом же корабле покинет Англию. Он получит новое имя и начнет новую жизнь, гораздо более обеспеченную, чем прежде. Что касается Перси… Как ты думаешь, он удовлетворится рыцарским званием и несколькими поместьями? Бесстрашный разоблачитель «порохового заговора»! Человек, рисковавший жизнью ради того, чтобы всех заговорщиков настигло справедливое возмездие. Правда, он может просто получить увесистый кошель и взять новое имя. Только мне почему-то в это не верится.

— Так что же мы предпримем? Разоблачим Сесила или позволим заговорщикам попасть в расставленный им капкан, а сами сделаем вид, что ничего не знаем?

— Вот оно. Ведь это и есть выбор Макиавелли, не так л и?

— Макиавелли умер несколько лет назад, а мы, если ты заметил, пока живы, так же как заговорщики, король Яков и Сесил, — ядовито заметила Джейн. — Думаю, надо оставить Макиавелли в покое. Он повел неверную игру и, если не ошибаюсь, принял мучительную смерть.

— Но неразрешимая дилемма, которую он поставил перед человеком, продолжает жить так же, как она жила до его рождения, и будет существовать вечно, пока человек стремится к захвату и злоупотреблению властью. — Грэшем, сам того не осознавая, поучал Джейн, словно младший преподаватель своего колледжа, пытающийся вразумить молодого студента. — Видишь ли, Макиавелли утверждает, что правда не обязательно представляет собой великую ценность, если она означает смерть тысяч людей. Хорошие правители ставят благополучие своего народа выше таких незначительных понятий, как правда и мораль.

— Ты не правитель, — резонно заметила Джейн.

— Нет, но думаю, что смогу поставить на место Сесила и короля Якова.

— У тебя есть против них доказательства?

— Для меня не составит труда их достать. Люди, подобные Фоксу и Перси, получают деньги за предательство сообщников, и если кто-то заплатит больше, они без колебаний предадут Сесила, как раньше предавали своих так называемых друзей.

— Так что ты собираешься делать? — хриплым от волнения голосом спросила Джейн.

— Что я собираюсь делать? — задумчиво повторил Генри. Камин в комнате страшно дымил, так как разбуженные в неурочный час слуги впопыхах бросили туда несколько сырых поленьев и до них наконец добрался огонь, веселые отблески которого красными искорками отражались в глазах Грэшема. — Что я собираюсь делать? — повторил он еще раз и повернулся к девушке. — Придется мне на некоторое время стать Макиавелли.

Указания, полученные Фоксом, были предельно ясными. В роли перепуганного посланника снова оказался спесивый маленький кролик, которому Фокс когда-то показал погреб с порохом. Как же давно это было!.. В игре Сесила Фоксу предназначалась роль предохранителя на пистолете со взведенным курком. Он должен стоять на страже до последнего момента, прежде чем обнаружат порох, на случай если кому-то из заговорщиков придет в голову взять бразды правления в свои руки и поджечь шнур. Кроме того, Сесилу придется скрывать, что он знает слишком много. Поисковая группа не просто отправится прямо к погребу и обнаружит порох. Нужно это сделать в два этапа. Первый отряд обследует весь район и будет лишь вести наблюдение и сообщать о том, что удалось обнаружить. Он не станет предпринимать никаких действий, которые могут спровоцировать заговорщиков. Здесь Фокс ничем не рискует, особенно если учесть, что бочки надежно укрыты дровами и хворостом. Если станут задавать вопросы, он представится слугой Томаса Перси, который арендует дом, что является чистой правдой. Кто посмеет усомниться в словах слуги джентльмена, получившего недавно должность постельничего короля?

Сесил решил, что поиски возглавит Суффолк, которому настоятельно посоветуют никого не арестовывать и не предпринимать действий, способных вызвать панику. Глупец Монтигл отправится вместе с Суффолком, с первым отрядом. Пусть он доложит, что для такого дома хвороста в погребе действительно слишком много, поэтому туда можно вернуться чуть позже. Все это будет выглядеть вполне правдоподобно.

Второй обыск, когда пойдут осматривать погреб, назначен на час ночи.

— Час ночи? — переспросил шепотом перепуганный «кролик», хотя никто не слышал их разговора. — Время играет важную роль! Милорд говорит, что вы можете уехать после полуночи, но не раньше! Услышав о раскрытии заговора, такая горячая голова, как Кейтсби, возможно, все-таки попытается взорвать здание и спровоцировать бунт.

Фокс мысленно послал милорда ко всем чертям. Времени оставалось в обрез, но он не сомневался, что Сесил пришлет человека, который будет наблюдать за тем, что происходит по соседству, и здесь он абсолютно прав. Вокруг парламента полно зевак, могут поползти разные слухи, и неизвестно, кто в этой неразберихе их подхватит.

«Кролик» поспешно покинул дешевые меблированные комнаты, не заметив высокой фигуры в дорогом камзоле и коротком плаще, которая, выждав некоторое время, отделилась от стены и последовала за ним по направлению к Уайтхоллу. От внимания преследователя не укрылось, что за придворным идут еще два человека с изуродованными оспой лицами, одетые в колеты из грубой кожи. Проходя по оживленной улице, придворный высокомерно вздернул подбородок и стал расталкивать простой люд, раздраженно приговаривая: «Прочь с дороги!» Неожиданно два мастеровых, вместо того чтобы уступить дорогу, стали плечом к плечу, перегородив узкую улочку, и придворный врезался в них с разбега. Кажется, один из мастеровых подставил подножку, и гордец рухнул в грязь, а другой, проходя мимо, сильно ударил его ногой по голове. Два других мужчины тут же подбежали к распростертому в грязи придворному и опустились рядом с ним на колени, как бы желая помочь. Еще мгновение, и в воздухе сверкнула сталь, но все произошло так быстро, что окружающие ничего не поняли, а мужчины быстро поднялись и сразу же затерялись в толпе.

Придворный лежал с перерезанным горлом, из которого по накрахмаленному кружевному воротнику лилась кровь, смешиваясь с уличной грязью. В ожидании заключительного акта грандиозного представления Сесил заблаговременно уничтожил один из возможных источников утечки информации. Придворный в ужасе уставился на склонившегося к нему мужчину в роскошном камзоле.

— Они… они меня зарезали! — прохрипел он, хотя это было ясно без слов.

— Будь уверен, что сделано это по приказу твоего господина, лорда Сесила, — заверил беднягу Генри Грэшем. — Если хочешь, чтобы я отвез тебя к хирургу, расскажи все, о чем вы говорили с господином Фоксом, — прошептал он придворному на ухо.

Как и обещал «кролик», прибывший с обыском отряд выглядел совершенно нелепо. Выглянув за дверь, Фокс назвался Джонсоном, слугой Томаса Перси, который снимает этот дом. Разодетый в пух и прах командир отряда куда-то очень торопился, и когда сопровождавший его молодой придворный, похожий на попугая, попытался задать какие-то вопросы, товарищи его тут же увели.

В одиннадцать часов Фокс взял простой фонарь и все необходимое, чтобы поджечь шнур. «Кролик» настоял, чтобы оставить эти вещи рядом с порохом, как будто вот-вот должен произойти взрыв. Ночь обещала быть холодной, и, надев на себя теплую одежду, он, позвякивая шпорами, в последний раз отправился в погреб и открыл тяжелую старинную дверь. Кейтс дал ему часы, чтобы точно знать, когда придет время поджечь шнур. Во всяком случае, так думал Кейтс, не подозревая, что по этим часам Фокс определит время своего бегства. Не зажигая фонаря, он в полной темноте уселся на принесенный ранее табурет. Теперь запах пыли и разложения действовал на него почти успокаивающе. Как же здесь тихо и спокойно, несмотря на страшную угрозу, таившуюся в бочках. При мысли о своем хозяине, Сесиле, лицо Фокса расплылось в широкую ухмылку. Хотел бы он увидеть выражение лица Сесила, когда тот узнает о сюрпризе. Как жаль, что Фокс в это время будет уже очень далеко.

С улицы донесся приглушенный звон церковных колоколов. Значит, наступила полночь. Фокс встал и, не зажигая фонаря, направился к двери. Этот путь он знал наизусть. Внезапно он остановился, услышав снаружи подозрительный шум. Что это может быть? Бродячая собака? Или свист ветра? Фокс подождал несколько минут, но звук не повторился. Тогда он осторожно высунул голову за дверь, чтобы в последний раз осмотреть окрестности. Перед глазами вспыхнул огонек, а в следующую секунду раздался чей-то рев, и Фокс, не успев сообразить, что происходит, получил сильнейший удар дверью, который отбросил его назад в погреб. Он упал на пол, и трое или четверо мужчин стали скручивать ему руки.

— Прочь! — завопил Фокс. — Я выполняю приказ…

Внутренний голос вдруг подсказал, что надо немедленно замолчать. Что-то пошло совсем не так, как задумывалось. По мундирам напавших на него мужчин Фокс сразу узнал людей короля. Они не собирались его убивать, иначе он уже давно был бы мертв. Лорд Сесил не мог допустить, чтобы раскрылось его участие в заговоре… Нет, пока первый советник короля жив, вся власть находится в его руках. Должно быть, произошла какая-то ошибка, и следует держать язык за зубами, пока Сесил не найдет средство вызволить его из беды…

Когда связанного Фокса вынесли из погреба, сэр Томас Ниветт вытер вспотевший лоб, хотя на улице стоял пронизывающий ночной холод.

— Скверное дело, сэр Генри, очень скверное. Вы заметили, как одет этот человек? Сапоги со шпорами, плащ и широкополая шляпа! Он явно собрался в дальний путь. Если бы вы не поторопились с распоряжением начать обыск раньше условленного часа, боюсь, он успел бы удрать! Скверно, очень скверно…

— Всегда рад оказать услугу вам, сэр Томас, его светлости графу Солсбери и его величеству королю, — ответил Генри Грэшем.

Кит Райт лишился сна и каждую ночь завидовал всем, кому не приходилось сталкиваться с подобной проблемой. Вдали от брата ему было очень неуютно. Еще в детстве над ними постоянно подшучивали, так как братья не разлучались ни на минуту. Вот и сейчас он чувствовал себя совершенно потерянным. Будучи человеком набожным и порядочным, Райт проводил половину ночи в молитвах, стоя на коленях на голом полу. Однако молитва не приносила обычного утешения, так как его душу переполнял гнев, вызванный гибелью любимой религии в стране, которую он обожал. Этими чувствами не замедлил воспользоваться Кейтсби. До недавнего времени гнев заглушал угрызения совести, но сейчас, когда до проклятого события оставались считанные дни, а затем и часы, душа Райта разрывалась от жалости к людям, которых дьявольский порох Фокса погребет под обломками.

Оставив тщетные попытки уснуть, он полностью оделся и улегся на походную кровать. Вдруг с улицы донесся шум. Вскочив с кровати, Райт распахнул ставни, и от увиденного зрелища у него остановилось сердце. По улице Стрэнд двигалось целое факельное шествие. Наверняка эти люди идут по его душу! Схватив плащ и пристегнув на ходу шпагу, он открыл настежь дверь своей комнаты. Но шум поднял с постели не только Райта. В коридоре маячила нелепая фигура хозяина дома, облаченная в длинную ночную рубашку с предательскими пятнами пониже спины. Он уже успел открыть дверь и, стоя босыми ногами на полу, высунулся на улицу и с любопытством наблюдал за происходящим. Райт протиснулся в дверь и замер на месте при виде пролетевшего мимо полуодетого, ошалевшего от изумления лорда Монтигла.

— Милорд! Милорд! — увещевал его богато одетый дворянин, пока слуги Монтигла старались в суматохе усадить своего господина на лошадь. — Мы должны немедленно вызвать Нортумберленда! Надо торопиться!

Всех дворян, проживавших на улице Стрэнд, могли среди ночи поднять на ноги лишь по одной причине: заговор разоблачен. Интересно, когда это произошло? Прижимаясь к стенам домов, Райт устремился к таверне «Утка и селезень», где снимал жилье Уинтер. Задыхаясь от быстрого бега, он сообщил ему новость, и Уинтер, не теряя обычного хладнокровия, стал одеваться.

— Отправляйся в Эссекс-Хаус, — приказал он. — Там знают правду, если ее вообще кто-нибудь знает. Если наши опасения подтвердятся, ступай к Перси и передай, чтобы он немедленно уходил. Ведь на документе о сдаче дома в аренду стоит его подпись, и его арестуют первым. Да, выясни, схватили ли Фокса!

— Милорд, он само спокойствие! — сообщил Сесилу следователь после первого допроса задержанного в погребе Джона Джонсона. — Он только назвал свое имя и говорит, что служит у Томаса Перси. Для злодея он ведет себя на удивление спокойно и уверенно.

«Ну почему этот дурак Ниветт начал обыск так рано? Почему?»

Теперь он явился сюда и раздувается от важности.

— Ваш посланник, милорд, к счастью, успел вовремя.

«Какой еще посланник?»

— В самом деле? — произнес Сесил вслух.

— Сэр Генри Грэшем очень торопился сообщить мне об изменениях в плане.

После этих слов пред главным секретарем разверзлась черная бездна.

Заговорщиков по очереди поднимали с постели, и они, с осоловелыми со сна глазами, шли в конюшни, где возбужденные лошади рыли копытом землю и вставали на дыбы, чувствуя нервное напряжение хозяев. Заговорщики поспешно покидали Лондон и, яростно подгоняя лошадей, неслись во весь опор на север той самой дорогой, по которой днем раньше Кейтсби, Бейтс и Джек Райт отправились в Данчерч, где находился трактир «Красный лев». Именно там заговорщики назначили встречу, намереваясь собрать вооруженный конный отряд католиков, который вихрем пронесется по западной части страны, разжигая пламя восстания, под стать тому, что разгорится в Вестминстере. Сейчас их гнал вперед страх, а какой-то инстинкт настойчиво звал к месту запланированной встречи. Фрэнсиса Трэшема никто не предупредил, и не только потому, что он присоединился к заговору последним. Чем дальше становилось расстояние между ним и заговорщиками, тем легче верилось в его виновность, и эта уверенность разрасталась с быстротой черного дымного облака.

Данчерч казался им единственно безопасным местом на земле. Амброз Руквуд вдруг подумал, что если люди когда-либо сложат легенды об этом событии, то самым ярким станет рассказ о его бешеной скачке в Данчерч. Не считая Тома Уинтера, Руквуд покинул Лондон последним. Он позаботился обеспечить всех заговорщиков верховыми лошадьми, но самых лучших приберег для себя и проскакал тридцать миль всего за два часа! Амброз чувствовал, как от изнурительной скачки горит голова и ломит все тело, а собственный пот смешивается с потом лошади. Роберта Кейтса он обогнал перед самым Хайгейтом, а фигуры Перси, Кита Райта, Кейтсби, Джона Райта и Бейтса замаячил и на горизонте уже перед Брикхиллом.

Всадники остановились. Кейтсби выглядел совершенно спокойным, но от его внимания не укрылось состояние, в котором находились Руквуд и Кейтс.

— Прекрасно, Амброз. Ты можешь гордиться своими лошадьми. Но к чему такая спешка?

— Мы разоблачены, а Фокс арестован! — выдохнул Руквуд. Других слов у него не нашлось.

Семеро мужчин застыли в молчании, нарушаемом только тяжелым дыханием лошадей, от которых валил пар. Богатые шарфы, которые Руквуд подарил товарищам, развевались на утреннем ветру. На них был выткан не только крест, но и другие атрибуты мессы. Без шарфа остался только Том Бейтс, так как он был слугой.

Первым прервал молчание Джек Райт, разразившийся проклятиями, которые под воздействием страха становились все громче и громче. Взоры всех присутствующих устремились на Кейтсби.

— Уймись, Джек! — Голос Кейтсби прозвучал подобно удару хлыста. — Мы потеряем все, только если сами утратим мужество! В Лондоне царят неразбериха и полное замешательство, верно? Это послужит добрым католикам сигналом. Они поднимутся и встанут на нашу сторону. У нас есть лошади и оружие, а в Данчерче нас ждет вооруженный отряд. Нам не хватает только твердости духа!

Всадники непроизвольно ощутили на себе магическое действие слов Кейтсби, и их души стали понемногу отогреваться. Они гнали лошадей так, словно их преследовал сам дьявол, и еще один дьявол поджидал впереди. Перси и Джек Райт сорвали с себя плащи и швырнули их в растущие у дороги кусты, как будто от такой малой потери веса лошади смогут скакать еще быстрее.

Кейтсби что-то кричал им вслед, но опьяненные скачкой заговорщики ничего не слышали, кроме грохота копыт, и лишь время от времени оглядывались на предводителя с безумной улыбкой на залитых потом лицах. Они уже не чувствовали своего тела, казалось, их гонит вперед какая-то неведомая, неудержимая сила.

От шума на улице дрожали бревенчатые стены дома. Фрэнсис Трэшем ждал, когда распахнется дверь, в комнату ворвутся солдаты, скрутят его по рукам и ногам и изобьют до полусмерти. Он ждал, но ничего не происходило. Почему за ним до сих пор не пришли?

— Вы хотите последовать примеру лорда Уолсингема? — с мрачным видом спросил Грэшема Манион. Мастер шпионажа во времена Елизаветы едва не разорился из-за расходов на огромную сеть шпионов и осведомителей. Грэшем приставил к каждому заговорщику по два наблюдателя. Один должен был следить, а второй — немедленно доносить о происходящем. Цена этой затеи была заоблачной.

Какую игру ведет Том Уинтер? Заговорщики обратились в бегство, как и рассчитывал Грэшем, отправляя письмо Монтиглу. Генри проводил Кейтсби до городских ворот, но ехать за ним дальше не имело смысла, так как на безлюдной дороге Робин сразу бы заметил слежку. Слушаясь внутреннего голоса, Грэшем решил на некоторое время остаться в Лондоне, чтобы понаблюдать за царившей в городе неразберихой, вызванной его действиями. В качестве главного объекта он выбрал не Томаса Перси, а Тома Уинтера, которого связывали с Кейтсби самые близкие отношения. Кроме того, по мнению Грэшема, этот человек выделялся среди всех заговорщиков и был прирожденным лидером.

Генри видел, как Уинтер отдает какие-то распоряжения, и предположил, что он тут же бросится в конюшню, где его ждет оседланная лошадь, но вместо этого Том отправился прямо к Вестминстеру, где находилось преступное гнездо. Действуя с неприкрытой бравадой, он, возможно, рассчитывал избавиться от преследователей. А может быть, Уинтер свято верил, что Фокс не скажет на допросе ни слова?

Генри видел, как Уинтер остановился, прислушиваясь к взволнованному разговору двух мужчин, а затем пошел дальше по Кинг-стрит, пока не наткнулся на установленное поперек дороги заграждение, где ему преградил путь вооруженный солдат. Уинтер великолепно владел собой, изображая беспечного зеваку, который с любопытством глазеет по сторонам в надежде увидеть или услышать что-нибудь интересное.

А может, под видом праздного наблюдателя он действительно хочет найти что-то, известное ему одному, о чем остальным знать не полагается? Уинтер несколько раз почти полностью обогнул Вестминстерский дворец, постоянно возвращаясь на одно и то же место с какой-то определенной целью.

Вдруг Грэшема осенило, что недалеко от Вестминстерскою дворца находится дом Уиниарда, о котором говорил Фрэнсис Трэшем. Именно его еще в самом начале сняли заговорщики и попытались прокопать от него туннель, но вскоре оставили эту затею, так как на ее осуществление не хватило сил. Вот тогда-то и возникла мысль о пустом погребе, благодаря которому появилась возможность бросить незаконченный туннель.

Конечно, все дело в доме Уиниарда. Когда Трэшем о нем упомянул, Генри сходил туда сам, а потом отправил наблюдателя, который следил за домом в течение недели. Все это время ставни были плотно закрыты, и казалось, что здесь никто не живет. И вот сейчас Тома Уинтера привлекает именно этот опустевший дом, ради которого он, невзирая на опасность, в который раз обходит Вестминстерский дворец, несмотря на то что из-за установленного вокруг него кордона подойти ближе не удается.

Когда Уинтер в третий раз остановился на том же самом месте в непосредственной близости от дома, часовой стал поглядывать на него с подозрением. Заметив это, Уинтер быстро слился с толпой, но вскоре отделился от нее и направился в сторону платных конюшен, где, по сведениям Грэшема, у него имелась лошадь. Генри рассудил, что дом Уиниарда, разумеется, заслуживает внимания, но это можно отложить на потом, а сейчас важнее всего проследить за Томом Уинтером. Действительно ли заговорщики разбежались в разные стороны? А может, они устремились к заранее назначенному месту встречи, откуда постараются поднять народ и организовать бунт? Игра продолжается, и, по мнению Грэшема, ее исход решится за пределами Лондона.

— Оставьте нас одних! — потребовал Сесил, проклиная в душе тупоумных стражников, с испуганным видом топтавшихся у него за спиной.

Дело происходило в мрачной темной камере, расположенной в подземелье Белой башни. Сесил понимал, чего опасаются стражники. Как же, оставить графа Солсбери наедине с этим мерзавцем Гаем Фоксом, который казался им воплощением дьявола?.. Они с ужасом представляли, какая кара обрушится на их головы, если Фокс нападет на государственного секретаря и главного советника короля. Сам главный советник тоже дрожал от страха, но его опасения были совсем иного рода. Страх Сесила оказался сильнее, и стражники, отвесив низкий поклон, нехотя удалились. Граф Солсбери закрыл за ними дверь, проскрежетавшую по грязному полу.

Фокс сидел на полу и потирал ушибленное во время падения плечо. Его голова была сильно рассечена во время схватки с солдатами и испачкана запекшейся кровью, сквозь которую из открытой раны продолжала сочиться свежая. Камеру освещал одинокий факел на железной подставке, но даже в его тусклом свете были хорошо видны блестящие от влаги древние каменные стены, насчитывающие пять столетий.

— Почему вы меня предали? — Голос Фокса звучал хрипло, но достаточно уверенно.

Сесил вышел из себя, так как пленник не имел права начинать разговор первым.

— Я тебя не предавал! — прошипел сквозь зубы главный советник короля, чувствуя, как пронизывающий холод пробирается под роскошный теплый плащ. — Тебя предал дурак, который принес приказ начать обыск на час раньше.

— Милорд, мы заключили сделку. — Голос Фокса дрожал от страха, но в нем слышалась решимость и еще какая-то интонация, определить которую Сесил пока не мог.

— Но ее условия претерпели существенные изменения! — резко оборвал он пленника.

— Милорд, вы вынуждаете меня дать показания, — сказал Фокс. Он еще не оправился после сильного удара по голове и говорил прерывисто, как бы теряя время от времени нить разговора. — Милорд, если меня заставят сказать правду, это будет не в ваших интересах.

Сесил с удовлетворением заметил, что Фокс дрожит от холода.

— Гораздо лучше, если ты умрешь в стенах Тауэра, не успев дать никаких показаний, — ответил он, злобно поглядывая на Фокса. — В этой башне многие кричали неделями, а когда к ним наконец приходила смерть, встречали ее как Божью благодать и избавление от мук. Так что думай, прежде чем угрожать.

— Нет, это вы подумайте, прежде чем угрожать мне. — Пленник стучал зубами от холода. — Если кто-то так хорошо знает ваши планы, что умудрился перенести время обыска на час раньше, то его сведений о вашем вероломстве вполне хватит, чтобы бросить вас, граф Солсбери, в Белую башню, где вы умрете или будете молить о смерти, со мной за компанию. Я вам нужен, чтобы своим признанием подтвердить вашу версию и назвать имена других заговорщиков. Милорд, если я проявлю стойкость, то усомниться в порядочности ваших поступков могут многие, но уличить вас во лжи и вероломстве не сможет никто.

Сесил с раздражением отметил, как режет ухо йоркширский говор в сочетании с нелепым испанским акцентом.

— Поскольку от тебя зависит так много, ты, разумеется, скажешь, чего от меня ждешь. — Взгляд Сесила скользнул по кандалам и цепям, которыми Фокс был прикован к стене.

Пленник дрожал все сильнее. Он обхватил себя руками, тщетно пытаясь согреться.

— Поместите меня в теплую потайную камеру и хорошо кормите. Воплей многих людей, которых здесь пытали, никто не слышал. На сей раз нужно просто сделать вид, что меня пытали. Скажите, что я упорствую и меня подвергли пыткам. Напишите любое признание, и я дам любые показания, какие вам требуются.

— А потом?

— А потом я умру, ослабев от невыносимых страданий, здесь, в этой башне, вдали от посторонних глаз. Затем вы переправите меня во Францию.

В голосе Фокса слышалось отчаяние, и мысль Сесила лихорадочно заработала.

Живой Фокс, дающий нужные показания, станет для него настоящей находкой. Комендант Тауэра Уад в свое время выдвинул обвинения против шотландской королевы Марии. Если скрыть от Фокса истинное положение дел, полученная выгода окупит все расходы на его содержание. Что касается Франции, то от Лондона до Дувра путь очень долгий, а еще нужно переправиться через Ла-Манш. Во время такого опасного путешествия может случиться многое.

— Стража! — громко крикнул Сесил. — Этот человек окоченел от холода, и от него нет никакого толка. Переведите его в камеру, где есть огонь, я имею в виду тот, что согревает, а не жаровню палача! Кандалы с ног не снимать! — злобно добавил Сесил и отправился переговорить с сэром Уильямом Уадом.

Роберт Уинтер ужинал с матерью Кейтсби. Перед тем как отправиться в Данчерч, Кейтсби решил рассказать ей всю правду, но, подъехав на вспотевшей от быстрой езды лошади к своему дому, он впервые почувствовал, как в душу закрадывается холодок неверия в собственные силы. Нет, сейчас он не сможет посмотреть в глаза матери. Робин отправил Бейтса к Уинтеру, чтобы встретиться с ним в поле за домом. В отличие от своего вспыльчивого брата Роберт Уинтер всегда выделялся злобностью — в лучшем смысле этого слова, но сейчас и он выглядел удрученным.

— Нам следует сдаться на милость короля, и с Божьей помощью он нам ее дарует, — заявил Уинтер.

— На милость не рассчитывай, — процедил Кейтсби. — Мы должны ехать в Данчерч и встретиться с остальными, чтобы принять решение. — Он даже не оглянулся на дом, под крышей которого осталась убитая горем мать.

В «Красном льве» собралось более сотни человек. Сюда приехали родные и двоюродные братья, родственники и младшие сыновья из католических семей. Кейтсби надеялся, что народу соберется больше, хотя бы полторы сотни, но, на худой конец, хватит и этих. Его появление встретили гулом голосов, и Робин почувствовал, как забилось сердце и кровь быстрее побежала по жилам. Так было всегда, когда он собирался выступить перед толпой. Он поднял голову, приказывая знаком всем замолчать. Наступила тишина.

Кейтсби вкратце рассказал о заговоре и обнаруженном порохе, о том, что Лондон гудит от слухов и подозрений.

— Кто мы: стадо овец, бессловесная скотина, безропотно бредущая на бойню, или мужчины, способные сражаться за веру? У нас есть лошади и оружие, есть порох, и если мы сейчас пойдем биться за свободу и веру, к нам присоединятся сотни людей с запада, где наша вера всегда жила и процветала. Мы должны нанести удар прямо сейчас, пока в Лондоне царит неразбериха. Мы рыцари веры или трусы?! — Привстав в стременах, Кейтсби выкрикивал слова в безмолвную толпу.

В тусклом свете факелов он видел устремленные на него глаза. Потом несколько человек отвернули лица от света и отвели лошадей в тень. Их примеру последовали другие. Те, кто остался с Кейтсби, тихо переговаривались между собой. Когда казалось, что больше никто не уйдет, от поредевшей толпы отделились еще несколько человек и ушли в тень. Все это напоминало пехоту, идущую в бой под беспощадным пушечным огнем, когда после каждого залпа становится все труднее заполнить образовавшуюся брешь.

Роберт Кейтсби впервые в жизни потерпел поражение. Впервые в жизни он обратился к толпе с пламенной речью, призвав на помощь всю притягательную силу своей яркой и страстной личности, но его слова разбивались о каменную стену, так и не затронув сердца тех, к кому они были обращены. Вскоре двор таверны опустел, и рядом с Кейтсби осталось не более сорока человек.

Охвативший его сердце огонь погас, сменившись ледяным холодом. Робин знал, что его ждет смерть. Наверное, он чувствовал это всегда, но сейчас сознание неизбежной гибели подействовало на него удивительным образом. Словно с сердца свалился тяжкий страшный груз. Кейтсби снова почувствовал уверенность, но совсем иного рода. Он должен умереть достойно, как и те, кого он все эти долгие месяцы и годы вел за собой. Робин знал, что они захотят разделить его участь и погибнут вместе с ним.

Кейтсби улыбнулся, чем привел окружающих в еще большее замешательство. Он позволил себе на время забыть о мятеже, которого не было и не будет. Угрюмый хозяин таверны и прислуга не чаяли, как избавиться от незваных гостей. Они сделают все, чтобы не запятнать себя подозрением в сговоре с преступниками. Уже сейчас они припоминают каждую мелочь, чтобы выложить все людям короля и шерифу, которые непременно сюда приедут.

А потом, в начале двенадцатого ночи, начался бег, бешеная скачка, о которой следовало бы поведать в древней саге, рассказать поздним зимним вечером, сидя у камина, чтобы напугать до смерти малолетних детишек. Это был бег отчаявшихся, лишившихся надежды людей, которые не утратили глупого упорства и примитивного, никому не нужного мужества. Неистовый полет Валькирии, когда надежда уцелеть есть только у лошадей, а все всадники уже давно мертвы.

Отряд обреченных несся из Данчерча в Уорикский замок, где заговорщики захватили конюшни и забрали десять свежих лошадей, которых отдали наездникам, скакавшим без передышки от самого Лондона. Роберт Уинтер, сжимая кулаки, приговаривал: «В стране поднимется волнение!» Амброз Руквуд, не скрывая презрения, продолжал снабжать заговорщиков великолепными лошадьми, запас которых казался неиссякаемым. Отряд скакал дальше и дальше, к дому Джона Гранта в Норбруке, где хранились порох, дробь и мушкеты. Миновав Сниттерфилд, они перешли вброд коварную реку Альн и поскакали к Алчестеру, через Эрроу, а затем по Вустерской дороге, свернув на проселочные дороги, ведущие к Хаддингтону.

Наступила среда, и уже было два часа пополудни. Пятнадцать мужчин, подгоняемым страхом, падали от усталости. После короткого отдыха и сна в три часа ночи в четверг отслужили мессу, быстро облачились в доспехи и разобрали оружие, лежавшее на длинных столах, погрузив остаток в повозки. В шесть утра все были в седле, несмотря на то что измученные тела молили о передышке. Отряд поскакал в Хэнбери, через Бентли-Хит в Хеуэлл-Грейндж, в поместье лорда Виндзора. Дом был пуст, и их встретили только крестьяне с угрюмыми лицами. Заговорщики забрали доспехи, оружие и спрятанную в сундуке тысячу фунтов. Потом проехали Беркот, Лики-Энд, Кэтсхилл, Клент, Хэгли. Названия городов и селений проплывали перед глазами, словно обломки корабля после кораблекрушения, сливаясь между собой и утрачивая всякий смысл. Повсюду заговорщиков встречали мрачные лица равнодушных наблюдателей, а ответом на клич «Мы сражаемся за веру!» было глухое молчание, иногда прерываемое выкриками: «Наша жизнь принадлежит королю Якову!»

Отряд несся вперед, в Стоурбридж. Люди, лошади и погруженный на телегу порох насквозь промокли под проливным дождем. Они переходили вброд незнакомые реки, что опасно даже для отдохнувших и сытых людей, а для измученных всадников и их лошадей в любую минуту может закончиться трагедией. Наконец они добрались Холбич-Хауса, где находилось имение Стивена Литтлтона. Ехать дальше не было сил. За шестнадцать часов всадники проехали двадцать пять миль. А ведь совсем недавно Руквуд проскакал на одной лошади тридцать миль всего за два часа. Во время бегства из Лондона сам Кейтсби проезжал более десяти миль в час. Отряд скакал все медленнее и медленнее, пока наконец не остановился. Всем требовался отдых.

Ряды заговорщиков таяли на глазах. Слуги при первой возможности покидали хозяев, стараясь незаметно свернуть в сторону. Чтобы предотвратить бегство, заговорщики выставили охрану впереди и сзади отряда, но охранять фланги было некому.

Кейтсби ушел в себя, и даже Перси как-то притих. Только Том Уинтер, присоединившийся к отряду последним, не утратил обычной энергии и бойко отдавал распоряжения по подготовке обороны. Им катастрофически не хватало людей на случай, если придется сражаться в Холбиче, чтобы получить возможность двигаться дальше. Разведчик доложил, что по их следу идет отряд. Возможно, это люди шерифа графства Вустершир. За всю дорогу к заговорщикам не примкнул ни один католик. Их становилось все меньше, а сам отряд напоминал дырявый мешок с песком, содержимое которого высыпается на дорогу. Дом Джона Толбота, тестя Роберта Уинтера, находился в Пепперхилле, в десяти милях от отряда, и все надеялись, что Роберт обратится к нему за помощью.

— Как я покажусь ему на глаза? Ведь после моей смерти Толботу придется взять на себя заботу о моей жене.

Том Уинтер смерил брата презрительным взглядом и, ни слова не говоря, вскочил на лошадь и направился к дому Толбота за помощью, которую заговорщикам, как он прекрасно понимал, никто не предложит.

Грэшем гнал лошадь во весь опор, еще быстрее, чем в день своего путешествия из Кембриджа в Лондон. Фрэнсиса Трэшема успели вывести из дома и поместить в безопасное место, а он назвал последнее место встречи заговорщиков. Данчерч. Трэшем повторял это слово, как молитву. Именно там они должны собраться под видом охоты и организовать восстание.

Когда Грэшем приехал в таверну «Красный лев», со двора выезжал арьергард отряда, пустившегося в безумную скачку по стране.

— Куда они собрались? — спросил он шепотом у конюха, пытаясь сунуть ему в руку монету.

— К чертям в преисподнюю! — ответил конюх и, отшвырнув монету, побежал в таверну, всем своим видом показывая, что не доверяет приезжему.

Отряд Кейтсби отдохнул и перекусил в «Красном льве», но у Грэшема на это не осталось времени. Проклиная в душе все на свете, он снова вскочил в седло. Несмотря на непрекращающийся дождь, следить за заговорщиками, оставаясь незамеченным, не представляло труда. Слуги и сами заговорщики бежали из отряда под негодующие вопли товарищей. Поначалу за ними устраивали погоню, но усталость брала верх, и оставшиеся всадники просто старались заполнить брешь своими лошадями. Бегство продолжалось, и редеющий на глазах отряд постепенно замедлял ход, напоминая утопающего, которого покидают последние силы и его беспорядочное барахтанье в воде становится все слабее и слабее.

Грэшем никогда не чувствовал такой смертельной усталости. Он насквозь промок и продрог от холода, а отбивающие чечетку зубы никак не могли откусить запеченное мясо, брошенное в дорожную сумку при отъезде из Лондона. Кроме того, приходилось быть настороже. Мимо Грэшема постоянно проезжали беглецы из отряда Кейтсби и, увидев незнакомого всадника, обнажали шпаги, опасаясь погони. Один из них неожиданно нанес удар, который Генри в последнее мгновение едва успел отразить. Наконец, когда измученная лошадь уже падала под седоком, остатки отряда устроились на отдых в Холбиче. Они вошли в теплый дом, где ярко горел очаг и подавали вкусную еду. Грэшему пришлось остаться на улице. Дрожа от холода, он тщательно осмотрел двор и лестницу, ведущую в дом.

Спасение пришло неожиданно. Ворота распахнулись, представив взору еще одного всадника на красивой кобыле-полукровке. Он был явно из числа беглых слуг, у которых опыт езды на лошадях ограничивался поездками на рынок, сидя в телеге. Наездник нелепо подпрыгивал в седле, с ужасом озираясь по сторонам. Не долго думая Грэшем вывел упирающуюся лошадь на дорогу и успел как раз вовремя. Выдернув ногу из стремени, Генри наградил незадачливого седока сильнейшим пинком в зад именно в тот момент, когда тот сам наполовину выпрыгнул из седла. Бедняга с воплем рухнул на землю, и кобыла не потащила его за собой только потому, что горе-наездник так и не сумел как следует вставить ноги в стремена.

Грэшем снял с оглушенного после падения мужчины куртку из грубой кожи и тартановые штаны и, посадив на свою выдохшуюся из сил лошадь, отправил полуголого скакать дальше по дороге. Затем он старательно испачкал одежду грязью и в полном изнеможении ввалился в дом.

— Умоляю, дайте кусок хлеба и разрешите посидеть десять минут у огня! — Грэшему не было нужды притворяться, изображая выдохшегося из сил человека. — Я еду от самого Данчерча, но господин меня бросил. Помогите ради Бога! У меня нет ни хозяина, ни дома, а возможно, очень скоро я лишусь и головы.

Бледная женщина с изнуренным лицом вряд ли слышала его слова и только с беспокойством поглядывала, нет ли кого у него за спиной, а потом подтолкнула в сторону кухни.

В кухне слышался глухой ропот множества голосов. Слуги разделили судьбу хозяев, и сейчас в их рядах царила паника. Прежние привычки, приобретенные во время походов, дали о себе знать. Грэшем схватил с каменного стола еще теплый кусок мяса и неизвестно откуда взявшуюся кружку с пивом и молниеносно проглотил и то, и другое. Он узнал от слуг, что сами заговорщики собрались наверху, в зале, и скорее всего не отправятся в путь на ночь глядя. Люди выбились из сил. При этой мысли на губах Генри заиграла едва заметная усмешка. Он угодил в логово льва, и теперь самое время решить, как использовать создавшуюся ситуацию наилучшим образом.

Томас Перси бросил взгляд на толпу насквозь промокших заговорщиков и проклял злой случай, из-за которого разоблачили Фокса. Совершенно ясно, что план Сесила провалился. А может, Сесил их предал? Вряд ли. Если бы он хотел убрать с дороги их обоих, то Перси не позволили бы отправиться вместе с остальными заговорщиками, чтобы найти конец в этой дыре. Перси попытался взять себя в руки и унять страх, который подобно потерявшему управление воздушному змею взмыл высоко вверх и стремительно несся в неизвестном направлении. Надо как можно скорее вернуть его на грешную землю. Немного подумав, Перси пришел к выводу, что для него ничего не изменилось. Как и задумывалось, он должен убить Кейтсби и как можно больше других заговорщиков. Сесил всегда боялся Кейтсби, как человека, способного поднять толпу и завладеть ее вниманием. Главный советник короля хотел использовать Робина как идеального партнера по заговору, пребывающего в полном неведении относительно его исхода, который должен принести Сесилу почет и славу. В то же время граф Солсбери испытывал страх перед умением Кейтсби подстрекать людей. Еще была свежа рана, нанесенная сэром Уолтером Рейли, который во время судебного процесса благодаря красноречию и личному обаянию завоевал умы и сердца людей. Сесил вовсе не хотел, чтобы Кейтсби предстал перед судом и околдовал всех присутствующих, как это случилось с заговорщиками. Нет, Кейтсби должен умереть приличной смертью, а главное — вовремя. Об этом и предстоит позаботиться Перси.

Сначала Перси собирался убить Кейтсби во время их совместного путешествия, но не подвернулось ни одной удобной возможности, чтобы осуществить это, не подвергая опасности собственную жизнь. А жизнь Томаса Перси теперь имеет очень большое значение, а скоро она станет еще драгоценнее. Как только удастся избавиться от Кейтсби и покончить с остальными заговорщиками, передав двух или трех человек властям, как того хочет Сесил, Перси с триумфом вернется в Лондон вместе с телом Кейтсби, перекинутым через спину лошади. Перси долго обдумывал каждую мелочь и решил, что зрелище будет более эффектным, если раздеть тело до рубашки, как перед казнью. Нужно также позаботиться о том, чтобы как можно скорее перебросить труп через спину лошади, до того как он окоченеет и станет негнущимся, словно бревно. После триумфального въезда в Лондон они с Сесилом побеседуют об измене девятого графа Нортумберленда, и Перси передаст во всех подробностях разговор с графом, во время которого тот неосмотрительно поделился с родственником своим планом поднять в стране восстание. Теперь этот родственник отдаст злоумышленника в руки Сесила, а сам, разумеется, станет десятым графом Нортумберлендом. Перси не раз заявлял, что его фамильная ветвь древнее, чем у девятого графа. Он говорил это графу в лицо, и вот настало время подтвердить свои права.

Порох, привезенный из Хеуэлл-Грейнджа, промок под дождем, так как его погрузили на открытую телегу. Заговорщики собирались отдохнуть и, собравшись с силами, двинуться в Уэльс в надежде получить подкрепление и узнать новости о высадке Английского полка и испанских войск, которую обещал Перси. Он бессовестно лгал. Плана вторжения не существовало, так же как и сведений об участии девятого графа Нортумберленда в заговоре. Перси надеялся насладиться результатами своей прелестной шутки, когда станет десятым графом.

Однако заговорщикам пришлось остановиться в Холбиче. Шериф графства Вустершир шел по их следу, и один из беглых слуг, наткнувшись на его отряд примерно из ста человек, вернулся к Кейтсби, считая его меньшим злом. Кейтсби и Уинтер не сомневались, что справятся с отрядом шерифа, состоявшим из необученных бойцов, которым предстоит сражаться с прекрасно вооруженным и опытным противником, ведущим оборону. Заговорщикам нечего терять, и они будут отчаянно драться за свою жизнь. Возникнет классическая ситуация, когда тридцать защитников сражаются во имя спасения своих жизней с сотней нападающих, которые только и умеют, что бездарно их терять.

— Порох из Хеуэлл-Грейнджа насквозь промок, а в случае осады он нам пригодится. — Перси говорил резко и отрывисто, как старый солдат. Эту манеру он с самого начала перенял у заговорщиков.

— Что вы предлагаете? Высушить его с помощью спичек? — поинтересовался Дигби, от которого осталась лишь бледная тень.

— Примерно так. Порох настолько промок, что его можно без всякого риска разместить на каменной плите перед очагом. Том приведет с собой людей, и чем больше пороха мы им покажем, тем скорее они поверят в наш шанс на победу.

Перси удивился, что никто ему не возразил. Но все объяснялось очень просто. Для опустошенных, охваченных отчаянием людей любое действие казалось спасением от неумолимо накатывающейся безнадежности.

Они рассыпали порох на каменной плите у очага, предварительно убрав циновки из тростника. Огонь горел ровно, так как дрова были сухими и уже прошло достаточно много времени, с тех пор как их забросили в печь. Кейтсби, Руквуд и Грант уселись за длинный стол на козлах, стоявший рядом с очагом, и стали строить планы обороны дома. К ним присоединился Генри Морган, один из немногих «охотников», не покинувших заговорщиков в Данчерче. Его примеру последовал и Перси. Роберт Уинтер забился в угол и не принимал участия в разговоре.

— Прошлой ночью я видел сон, — неожиданно заговорил он, и его загробный голос встревожил сидящих за столом мужчин. В комнате наступила тишина, и все взгляды устремились на Роберта. — Я видел церкви с перекошенными колокольнями, а в церквях — жуткие, искаженные страданием лица.

Было трудно понять, обращается ли Уинтер к заговорщикам или просто разговаривает сам с собой. Успокоившись, они возобновили прерванную беседу. Главная трудность состояла в том, что хорошо знали планировку дома лишь несколько человек, а хозяин уехал с Томом Уинтером.

Перси встал и заявил, что ему нужно выйти по нужде. Он направился к двери, которая неожиданно открылась перед самым его лицом, и в зал вошел перепуганный слуга с огромной охапкой дров в руках, наполовину закрывавшей лицо. Перси оттолкнул его в сторону, и слуга, споткнувшись, уронил несколько поленьев. Пробормотав извинения, он положил дрова на пол и стал подбирать упавшие поленья. Заговорщики равнодушно следили за его действиями, но вскоре потеряли к нему всякий интерес. Тем временем слуга потихоньку приблизился к боковой стене очага и, увидев рассыпанный для просушивания порох, замер на месте. Затем он осторожно обошел черную груду и наклонился, намереваясь положить дрова сверху на поленницу, но в этот момент верхнее полено как-то само по себе соскользнуло и упало в огонь, который вспыхнул с новой силой. Взлетевшие в воздух красные искорки плавно опустились на черный порох. Слуга быстро сообразил, что сейчас произойдет, и, отшвырнув оставшиеся в руках дрова, бросился в укрытие за выступом очага.

Зал озарила ослепительная вспышка, сопровождаемая глухим ревом. Мирный, уютный Холбич превратился в преисподнюю, а зал, где находились заговорщики, — в тлеющие развалины. Огонь перекинулся на панельную обшивку стен, и люди метались по комнате, пытаясь его погасить. Едкий запах пороха смешался с удушающим смрадом горелого мяса и тлеющего дерева. Джон Грант сидел на полу, прижав руки к глазам, и, раскачиваясь взад-вперед, жалобно подвывал. Пустые глазницы казались еще чернее, чем обгоревшая кожа на лице. Волосы, брови и борода тоже наполовину сгорели. Морган сильно обгорел, но не совсем ослеп, а лица Кейтсби и Руквуда были покрыты страшными ожогами, которые причиняли нестерпимую боль.

Братья Райт дремали в углу и проснулись от рева пламени, а Перси, услышав шум, бросился назад в комнату. Притулившемуся в уголке Роберту Уинтеру огонь не причинил вреда, и теперь он стоял посреди комнаты, глядя безумными глазами на царившую вокруг разруху. Он вытянул вперед руку, указывая дрожащим пальцем на Кейтсби и других заговорщиков.

— Те самые лица! — воскликнул Уинтер. — Лица из моего сна! — Он замолчал, как будто ожидая ответа, а затем бессильно уронил руку вниз и посмотрел на искаженное от боли лицо Кейтсби. — Ну что, братец, ты получил свой взрыв! — В голосе Роберта слышалась неприкрытая ненависть. Еще раз окинув взглядом заговорщиков, он повернулся и вышел из зала.

До пожара в зале царила атмосфера страха и отчаяния, но при этом сохранялся некий налет бравады. Теперь на их месте образовалась полная пустота. Казалось, заговорщики наконец поняли всю безысходность своего положения. Суд Божий свершился. Они хотели взорвать врагов, но попали в яму, которую старательно рыли для других. Связь была слишком очевидной.

Кейтсби пришел в себя и мог говорить. У него обгорела половина лица, и распухшая, поднятая вверх губа придавала лицу свирепое выражение. Корчащийся на полу Джон Грант теребил руками влажную повязку на выжженных глазах. Амброз Руквуд тихо застонал, почувствовав на обгоревшей коже прохладный бинт. Кроме Руквуда и Уинтера, все присутствующие в зале мужчины прошли вместе весь путь от начала до конца.

— Нас слишком мало, чтобы принять бой, — сказал Перси, хотя это было ясно без слов.

— Значит, мы должны умереть, сражаясь, — заявил Кейтсби, и никто не посмел ему возразить.

В этот момент в зал зашел бледный как смерть Том Уинтер. Подбежав к Кейтсби, он с ужасом рассматривал изуродованное, перекошенное лицо друга. Только бы Том принес добрые вести! Увы! Подкрепление не придет. Сэр Джон Толбот прогнал их прочь, даже не впустив в дом, словно зачумленных. Один из сбежавших слуг рассказал о взрыве, и хозяин Холбича Стивен Литлтон незаметно скрылся. Эверард Дигби тоже исчез, как и преданный Том Бейтс.

— Где мой брат? — спросил Том Уинтер, обводя взглядом зал.

— Ушел вместе с остальными, — ответил Кит Райт. Роберт Уинтер ждал всю жизнь, чтобы наконец принять собственное решение.

Генри Грэшем выбрался из-за очага, куда его отбросило ударной волной. Все тело ныло от ушибов, но кости остались целы, а жар от печи опалил лишь волосы на затылке.

Сначала Генри собирался только подслушать беседу заговорщиков, но вдруг в нос ударил знакомый запах пороха, который он почувствовал даже через закрытую дверь. Память тут же перенесла Грэшема на много лет назад, в Нидерланды, и старая боль, ставшая его спутницей на долгие месяцы, снова ожила и напомнила о себе. Входя в зал с охапкой дров, Грэшем понимал, что подвергает свою жизнь смертельной опасности, а когда он столкнулся в дверях с Перси, его сердце на мгновение остановилось. К счастью, Перси был слишком заносчив и не удосужился повнимательнее рассмотреть «презренного слугу».

Грэшему сделалось нехорошо, когда, глядя на рассыпанный порох, он представил, что сейчас нужно бросить в огонь сухое полено. Однако мысль о том, что заговорщики подорвутся на собственном порохе и это станет справедливым возмездием, решила все сомнения. Какая жестокая насмешка судьбы! Генри знал, что рассыпанный порох не взрывается, а мгновенно вспыхивает, образуя сильный жар и пламя.

Если заранее знать, что произойдет возгорание пороха, можно использовать себе на благо несколько последующих мгновений. Так как полученные Грэшемом повреждения носили телесный характер и не затронули его умственных способностей, он смог встать на ноги сразу после вспышки и незаметно выскользнуть за дверь, прежде чем кто-либо заинтересуется слугой, по вине которого произошло несчастье. Однако Генри был уверен, что пребывающие в замешательстве заговорщики даже не поняли, что причиной катастрофы стал слуга. Как жаль, что Перси в этот момент вышел из комнаты. Грэшем удивился, что ему самому огонь не причинил большого вреда, но он пока не мог представить, какой страшный удар нанесен по боевому духу заговорщиков и как изранены их тела.

Грэшем знал, что шериф графства Вустершир идет по следу заговорщиков и собирается устроить осаду дома. Добиться большего от слуги, у которого он позаимствовал одежду, Генри не удалось. Он не сомневался, что Перси должен умереть здесь, в Холбиче; вопрос заключался в том, как это лучше сделать.

А сам Томас Перси в этот момент был занят мыслями о том, как сохранить свою драгоценную жизнь. Он считал, что заговорщики достаточно легко отобьются от людей шерифа, а затем в последний момент схватки он убьет Кейтсби выстрелом в спину. Правда, это можно сделать и по дороге в Уэльс. Проклятая вспышка пороха никого не убила, а просто увеличила шансы нападающих и вынудила заговорщиков сражаться не на жизнь, а на смерть. Что ж, пусть так и будет. Ничего не поделаешь, придется рисковать, ведь на карту поставлен графский титул. Перси решил дождаться осады дома, убить Кейтсби и подтвердить свои полномочия, всадив пулу в кого-нибудь из заговорщиков, лучше всего — в Тома Уинтера. Потом он крикнет, что действует от имени короля. Вряд ли стоит сообщать деревенским мужланам, что он доверенное лицо Роберта Сесила.

Призыв браться за оружие прозвучал около одиннадцати часов. Заговорщики укрыли в углу жалобно стонавшего слепого Гранта. Руквуд объявил о своем намерении драться, но Перси сомневался, что он сможет в кого-нибудь попасть, так как его глаза сильно пострадали при пожаре. В окно они увидели, как дом окружает отряд примерно из ста человек. В свете факелов были видны люди, находившиеся вне досягаемости выстрела, в то время как часть солдат под покровом темноты подбиралась к стенам, намереваясь прорваться через главные ворота, ведущие во двор. Вдруг рядом с домом вспыхнул костер. Черт возьми! Да их просто хотят выкурить отсюда! Будь у них больше людей, можно было бы расставить часовых по всему периметру.

Кейтсби с трудом повернул голову и многозначительно посмотрел на Уинтера. Тот кивнул в ответ. Схватив оружие, они устремились во двор.

Они опоздали. По вымощенному булыжником двору были разбросаны факелы. Противник подошел совсем близко, и когда Уинтер выбежал за дверь, раздались беспорядочные выстрелы, большая часть которых не попала в цель. Но одним выстрелом ему раздробило плечо. Уинтер дико вскрикнул и разрядил пистолет в толпу. Отбросив ставшее бесполезным оружие на землю, он выхватил шпагу и стал обороняться от наступавших людей с копьями, которые намеревались его окружить.

Кейтсби с помощью Перси спустился с лестницы. Джек и Кит Райты выбежали через дверь, и снова раздались выстрелы. Оба брата упали на землю. Перси появился в дверях вместе с висевшим у него на руках Кейтсби, которого он как бы случайно выдвинул перед собой. Одна пуля просвистела совсем близко. Со стороны казалось, что Перси и Кейтсби стоят спина к спине, но, выйдя на свежий воздух, Робин лишился чувств, и Перси удерживал его, чтобы не дать упасть.

Грэшем стоял у стены внутреннего двора. Прикладом охотничьего ружья, предусмотрительно прихваченного из дома, он сбил с ног одного из солдат, которые первыми перелезли через стену. Шлем солдату был явно велик, как и провисающая на плечах кожаная куртка. Вскоре двор наводнили другие солдаты, и Грэшем увидел, как Том Уинтер выбежал на улицу и, крутясь волчком, расстрелял из пистолетов все пули. Потом братья Райт рухнули на землю, словно подстреленные охотником птицы. Руквуд и Морган с трудом держались на ногах, как и находившийся рядом с ними Уинтер, который тоже был серьезно ранен. Затем наступило затишье. Нападающие перезаряжали ружья и не спешили возобновлять стрельбу, так как все понимали, что оставшиеся в живых заговорщики не представляют собой никакой угрозы.

Вдруг к Грэшему подбежал солдат с остекленевшими от ужаса глазами. Генри помнил этот безумный взгляд еще со времен Фландрии. Парень беспорядочно махал в воздухе заряженным мушкетом, и Грэшем понял, что если он не хочет получить шальную пулю, нужно действовать быстро и решительно.

— Стоять! — гаркнул Грэшем. — Назови свое имя, солдат!

— Джон… Джон Стрит, сэр, — пробормотал парень, прижимая к себе мушкет.

Увидев Кейтсби, бессильно висящего на руках у Перси, Уинтер громко вскрикнул, и солдаты повернулись в его сторону. В этот момент Грэшем заметил, как Перси очень медленно приставляет пистолет к боку Кейтсби, затем он увидел вспышку, и тело Кейтсби вдруг обмякло, а нижняя челюсть отвисла. Реакция Генри была мгновенной, он вскинул свое ружье и выстрелил. Его выстрел прозвучат почти одновременно с выстрелом Перси. Перси на мгновение застыл с открытым ртом, он как раз собирался что-то крикнуть солдатам и швырнуть на землю тело Кейтсби, но пуля Грэшема его опередила, не позволив осуществить задуманное. Тело Перси судорожно дернулось и рухнуло на вымощенный булыжником двор.

Грэшем повернулся к Джону Стриту, который стоял рядом с разинутым от изумления ртом, потянул на себя его мушкет, нажал спусковой крючок и выстрелил в воздух.

— Молодец, парень, — обратился он к солдату. — Одним выстрелом уложил обеих птичек. Иди и требуй награду.

Отвернувшись от ошарашенного солдата, Генри увидел Кейтсби, который пытался заползти обратно в дом. В это время несколько солдат наступали на Руквуда, Уинтера и Моргана. Неожиданно Уинтер сделал выпад вперед, но один из солдат тут же выбил из его рук шпагу и, обезумев от страха, хотел добить раненого ударом копья.

— Стой! Стой! — скомандовал офицер. — Нужно оставить в живых несколько человек, чтобы показать его величеству!

Кейтсби все-таки удалось заползти в дом. Рыдая от боли и собственного бессилия, он сжимал в руках золотое распятие. Послышался лязг открываемой двери, и на пороге появился Грэшем.

— Селкирк! — в страхе простонал Кейтсби, узнав пришельца. В следующее мгновение его взгляд погас, и Робина Кейтсби не стало.

С улицы доносились шум и крики приближающихся к дому солдат. Грэшем быстро сорвал со стены изображение Девы Марии, украшавшее вход в Холбич-Хаус, и вложил его в еще теплую руку Кейтсби. Когда в дом ворвался первый солдат, Грэшем уже успел спрятаться в тень.

Солдат никто не сдерживал, и они тут же принялись срывать одежду с еще не остывших трупов. С Кита Райта сняли даже сапоги и шелковые чулки. Полуобнаженное тело Перси с широко открытым ртом и устремленным в небо застывшим взглядом валялось на булыжниках, которыми был вымощен двор. Один из солдат, которому не досталось хорошей добычи, злобно пнул бездыханное тело ногой, и голова Перси с глухим стуком откинулась назад.

Грэшем еще раз оглянулся на огни, освещающие дом, отданный на разграбление солдатам, и, молча вскочив на коня, направился в сторону Лондона.