Глава 21
Декабрь 1612 года — февраль 1613 года
Река Темза
Поскольку Грэшем уже давно не верил во Христа, Рождество Христово мало что для него значило. И все же он с удовольствием готовился к веселому празднику в двух домах, в Лондоне и Кембридже, видя в этом не столько свой христианский долг, сколько способ отблагодарить слуг. А какая радость читалась на лицах детей! Подсознательно сэр Генри даже начал воспринимать эти двенадцать праздничных дней глазами, ушами и желудками собственных чад.
…Уничтожить письма короля. Уничтожил, и тому есть свидетели. Выяснить, отчего умер принц Генри. Выяснил. Обезвредить Овербери. Пока не обезвредил, но дело идет к тому. Он подбросил Якову хорошую идею — отправить сэра Томаса послом с глаз подальше. Осталось только выждать время, когда в голове короля созреет решение, а оно наверняка созреет.
Найти Марло. Пока не найден и разгуливает на свободе, превратившись в угрозу для него самого и его семьи. Найти Шекспира. Тоже пока не найден, а ведь только ему известно, где спрятаны бумаги. Уничтожить рукописи. Не выполнено. Господи, сколько еще предстоит сделать! К примеру, набраться храбрости и встретиться с сэром Уолтером. Грэшем в буквальном смысле кипел от злости, в том числе и на самого себя, хотя внешне и не показывал виду.
И все это время ему подспудно не давала покоя одна мысль. Сэра Генри мучило смутное подозрение, что он чего-то не понимает. Какая-то важная улика ускользала от него. Или это виноват он сам? Его взгляд по-прежнему чего-то не замечал, и это тревожило, волновало, пугало. Страх, постоянно точивший Грэшема изнутри, рос с каждым днем, превратившись в головную боль. А ведь, сколько ни тряси головой, болеть меньше она не станет.
Король, похоже, пребывал в прекрасном расположении духа, очень довольный тем, что траур закончился и теперь ничто не мешает предаваться рождественскому веселью. В числе прочих празднеств была и постановка «Бури» Шекспира. Вернее, пьесы его преосвященства Ланселота Эндрюса, епископа епархии Или. Грэшем надеялся, что либо Марло, либо Шекспир клюнут на этот крючок. Увы, его ждало разочарование.
Сэр Генри намеревался посетить как можно меньше мест увеселений, и то лишь затем, чтобы не давать повода для досужих разговоров. Но даже для этих немногих праздников Джейн нуждалась минимум в двух новых нарядах.
— Скажи, это целиком все платье или же только его нижняя половина? — ворчливо поинтересовался Грэшем, недовольный глубоким вырезом, открывавшим взору посторонних не только шею супруги, но и многое из того, что было ниже.
— Милорд, — ответила Джейн, — по сравнению с тем, во что сегодня будут одеты другие дамы, это верх скромности.
Что верно, то верно, был вынужден согласиться Грэшем. По крайней мере, платье его жены прикрывает грудь, чего наверняка не скажешь про большинство придворных дам. Одетые в вызывающие наряды, они, изрядно выпив вина, будут трясти своими прелестями, хихикать и истерически повизгивать на протяжении всего вечера.
Празднества при королевском дворе в этом году планировались пышнее обычного. В ноябре в Англию пожаловал немецкий курфюрст, решивший сочетаться браком с принцессой Елизаветой, и лишь смерть принца Генри стала причиной того, что со столь радостным событием пришлось повременить. Курфюрст задержался в Англии, и в течение всего его пребывания то и дело устраивались разного рода праздники, которые теперь грозили затянуться до февраля.
* * *
Прошел декабрь. Вступил в свои права январь. В предвкушении предстоящего бракосочетания при дворе царило веселье, которого Грэшем никак не разделял. Как ни пытался он выяснить местонахождение Шекспира и Марло, ответом на его вопросы было молчание, и в сердце ему постепенно начал закрадываться страх. Сэр Генри с болью осознавал, что Джейн тоже живет в постоянном страхе. И хотя он выставил вокруг обоих своих домов дополнительную охрану, кто поручится, что где-нибудь в ветвях деревьев не затаился безумец с арбалетом, который дожидается, когда она пойдет прогуляться по саду.
— А может, его уже нет в живых? — сказала Джейн как-то утром, когда за окном шел дождь, плотной пеленой укрывая мир. — Вдруг он убил Шекспира, а потом и сам умер от своей постыдной болезни.
Эх, будь оно так на самом деле! Как хотелось ее успокоить, согласиться с ней! Но нет — даже ложь во спасение сейчас опасна, ибо так недолго и бдительность утратить.
— Возможно, только вот нам с тобой лучше думать по-другому, — произнес Грэшем, ненавидя себя за собственные слова.
— Интересно, как там его болезнь, — вставил слово Манион. — Мне случалось видеть, что с такой хворью, как у него, жили еще год, а то и больше.
Джейн не скрывала радости по поводу предстоящих свадебных торжеств. Обычно она с презрением отзывалась о царивших при дворе нравах, однако стоило впереди замаячить какому-то празднику, как леди Грэшем начинала ожидать его приближения с восторгом ребенка. Главным событием накануне бракосочетания стало возведение на южном берегу Темзы, рядом с Ламбетом, крепости — вернее, точной копии стен города Алжира. Предполагалось устроить потешные бои. Для проведения столь грандиозного мероприятия в Лондон в срочном порядке перебросили более пятисот гребцов и около тысячи мушкетеров. В Рочестере и Чэтеме не осталось ни одной лодки, баржи или баркаса, к которой бы не приделали мачты и где не поставили хотя бы по пушке.
За день до бракосочетания при дворе царила обычная суматоха. Славные елизаветинские времена, когда все было чинно, важно и расписано буквально по минутам, канули в Лету. Главным распорядителем при дворе короля Якова стал его высочество хаос. Королевская часовня в Уайтхолле была невелика, и здравый смысл подсказывал перенести церемонию в более просторное помещение. Вместо этого решили ограничить число приглашенных — это право получили лишь бароны и обладатели более высоких дворянских титулов. Однако для того чтобы все желающие могли взглянуть на новобрачных, те должны были прошествовать к часовне окружным путем. К великой досаде Грэшема, ему было приказано явиться на репетицию торжественной церемонии.
— Готов поклясться, что ни короля, ни королевы на этой чертовой репетиции даже духу не будет, — кипятился он, надевая придворное платье.
К великому веселью слуг, роль Джейн он поручил исполнять Маниону. Зачем бедняжке лишний раз бить каблуки, чтобы в очередной раз стать свидетельницей толкотни и полной неразберихи? В любом случае сэр Генри еще увидит ее и детей сегодня вечером, во время потешного сражения. Кстати, дети ждут не дождутся праздника с той самой минуты, когда им было обещано, что их тоже возьмут с собой.
* * *
Так получилось, что 13 февраля Джейн оказалась предоставлена самой себе. Она легко управлялась с их огромным лондонским домом. Обязанности хозяйки давно стали ее второй натурой, Джейн взвалила их на свои плечи еще будучи совсем юной девушкой, когда в качестве подопечной Генри Грэшема впервые шагнула под мрачные своды дома на Стрэнде. В ту пору дом пребывал в запущенном состоянии, слуги все как один были нечисты на руку. Грэшем своей семьи не имел, так что лондонский дом для него был не более чем экстравагантным, но, увы, разорительным наследством, доставшимся от отца, которого он, в сущности, почти не знал. Зато теперь их жилище — образец для подражания во всем Лондоне. То была своего рода плата со стороны Джейн за то, что Грэшем ее когда-то спас, избавил от прозябания в сельской глуши и взял в жены, подарив ей руку и сердце.
День тянулся долго. Весело напевая что-то себе под нос, Джейн проверяла запасы в кладовой — надо было убедиться, что их хватит и на весну, — как неожиданно пожаловал посыльный. Юный Том был внуком Старого Тома, который, в свою очередь, долгие годы служил у Грэшема главным конюшим. Надо сказать, что слуги в доме хотя и не могли похвастаться столь же благородным происхождением, что и хозяева, однако генеалогию имели не менее древнюю. Юный Том, которого, по всей видимости, будут так называть и в глубокой старости, прослужил всего год и пребывал сейчас в том возрасте, когда юноша уже не мальчик, но еще и не мужчина. Сейчас было видно, что он сильно запыхался.
— Пожалуйста, госпожа, хозяин говорит, что вас срочно вызывают во дворец, там у них все поменялось, и еще вы должны захватить с собой детей. Он сказал, чтобы вы взяли карету, потому как безопасней, а еще все причалы забиты лодками из-за сегодняшнего праздника и, пожалуйста… — Юный Том выпалил все это на одном дыхании.
Джейн рассмеялась, поблагодарила его, хотя в душе была слегка раздосадована. Во дворце имели привычку в последнюю минуту менять планы, а то и обходились без таковых вообще. Более того, на бракосочетаниях высокопоставленных особ сейчас все больше входило в моду выставлять напоказ детей — их превратили едва ли не в своего рода аксессуары, одевали в самые модные наряды, будто кукол. «Что ж, если им так хочется увидеть моих детей, они их увидят», — подумала Джейн. Правда, Уолтер явится ко двору в более чем скромной курточке и панталонах, а юная Анна — в простеньком платьице. Никаких фижм, никаких рюшей, никаких драгоценностей.
Стоило Джейн вывести детей к поджидавшей во дворе карете, как сердце ее наполнилось каким-то недобрым предчувствием. На козлах сидел не верный Джон, а Николас, один из помощников кучера. И хотя его семья давно, уже многие годы, состояла в услужении у Грэшемов, до этого он ни разу не брался за поводья, а ведь везти ему предстояло столь ценный груз, как господских детей. Не развеяло тягостных подозрений Джейн и то, что Джон якобы накануне перебрал в таверне и не вернулся домой, чего раньше за ним никогда не замечалось. О случившемся Маниону наверняка доложили бы еще утром, но тот уехал рано вместе с хозяином. Поставить в известность о происшествии Джейн никому и в голову не пришло.
— Скажи, Николас, вы можете доставить нас в целости и сохранности? — обратилась она к слуге вроде бы в шутку, после чего села в карету. От Джейн не укрылось, что кучер подозрительно бледен, однако она отнесла бледность на счет волнения — ведь ему впервые выпала честь править экипажем, в котором сидела сама хозяйка и ее дети. Николас ничего не ответил и лишь махнул рукой — мол, ничего, справимся!
Процессия собралась во дворе, как и велел Грэшем.
Двое верховых впереди, двое по бокам и двое сзади. Рядом с Николасом уселся еще один слуга, вооруженный на всякий случай пистолетом. Огромные ворота распахнулись, и процессия во всем блеске выехала на Стрэнд. Гарцевавшие впереди верховые, зная, что путь их лежит в Уайтхолл, повернули коней налево.
Николас щелкнул кнутом, прикрикнул на лошадей и почему-то свернул направо. Оглянувшись на стук копыт, прохожие в ужасе увидели, что на них, набирая с каждым мгновением скорость, несется запряженная прекрасными лошадьми карета. Люди стали разбегаться, раздались крики.
Джейн почувствовала, как ее резко качнуло, и тотчас поняла, что они свернули не в ту сторону. «Боже, — подумала она, — не иначе как Николас заметил какую-то опасность».
Ехавшие впереди всадники не сразу поняли, что кареты позади них нет. К тому моменту как они остановили своих скакунов, та уже исчезла из виду. Слуги стали растерянно переглядываться, потом развернули коней и понеслись вдогонку за экипажем. В их ушах эхом отдавались наставления, данные им Манионом: всякий раз жди какой-нибудь неожиданности. А ведь они, как и полагалось, ехали впереди кареты, расчищая путь, гордясь тем, что состоят на службе у первого барона Грэнвилла. Слугам тотчас стал понятен весь ужас случившегося. А каковы будут последствия? Завтра их с позором выставят за порог, и тогда кто, скажите на милость, примет таких разгильдяев к себе на службу? Охватившая слуг паника еще больше отбила у них способность здраво мыслить, и они погнали лошадей не дальше вдоль Стрэнда, а к воротам лондонского дома.
— Вон там! Смотри! — крикнул тем временем Николас, махнув рукой своему соседу по козлам.
Тот непонимающе посмотрел на него, затем перевел взгляд туда, куда ему указывал кучер. В следующее мгновение кто-то резко толкнул его в бок, и слуга полетел вниз — прямо под копыта скакавшей слева от кареты лошади. Еще мгновение — и от бедняги осталось лишь кровавое месиво. Сама лошадь споткнулась и упала, сломав ногу, а ее всадник, отлетев на приличное расстояние, кубарем покатился на землю. Лошадь билась в конвульсиях, ездок остался недвижим.
Оставшиеся пятеро всадников оторопели, отказываясь верить собственным глазам. Что стряслось с Николасом? Уж не дьявол ли в него вселился? Или он заметил что-то такое, чего они сами не разглядели?
Впрочем, замешательство длилось недолго. Карета с грохотом неслась по направлению к Сити — тесному лабиринту узеньких улочек. Свернув налево, Николас направил экипаж вдоль шумного переулка, который вел к реке. Он знал, что это значит, знал заранее. Николас бросил лошадей, которые были теперь все в пене, в узкое горлышко переулка. Инстинкт подскажет животным, как поступить.
Лошади устремились вперед, вдоль бедных домишек, тянувшихся по обеим сторонам улицы, и вскоре карета оказалась зажата с обеих сторон, словно пробка в бутылке.
Сопровождавшие карету всадники не ожидали, что экипаж свернет вправо. Оказавшиеся с внутренней стороны резко натянули поводья, так как карета грозила на повороте раздавить их о стену. Испуганные лошади в панике заметались. Единственный всадник, сопровождавший карету с внешней стороны, пронесся мимо. Двое скакавших сзади едва успели остановить коней. Те встали на дыбы, но оба всадника сумели их осадить, дали шпоры и погнались за удаляющейся каретой. В этот момент двое мужчин, прятавшиеся в переулке, натянули поперек улицы две веревки — одну на уровне лошадиной морды, другую — на высоте головы наездника. Обе лошади, заметив первую веревку, инстинктивно опустили головы и на полном скаку понеслись на вторую, однако споткнулись и упали. Всадники, не выпуская из рук поводьев, полетели вперед. Один наскочил на веревку грудью, другой — горлом.
Оба рухнули на землю, а в следующий миг по переулку прогрохотала обычная крестьянская повозка. Ее возница перерезал поводья, и его лошадь ускакала прочь. Повозка перегородила собой узкий переулок. Откуда ни возьмись в переулке появились четыре человека с дубинками в руках.
Три оставшихся всадника эскорта перестроились. Никому из них нельзя было отказать в мужестве. Все были готовы сквозь землю провалиться от стыда. Они подвели хозяина и хозяйку, и теперь ей и детям грозит несомненная опасность. Не проронив ни слова, слуги подхлестнули лошадей и устремились на барьер в надежде взять его одним прыжком и догнать хозяйку. В следующее мгновение раздался свист арбалетных стрел. Ржание раненых лошадей заглушило предсмертные хрипы людей.
Одна из лошадей, падая, налетела на крестьянскую повозку и сломала ее колесо. Повозка слегка развернулась. В перегородившей переулок баррикаде образовалась брешь, вот только не нашлось никого, кто мог бы ею воспользоваться.
Впрочем, нет. Кое-кто нашелся.
* * *
Когда Юный Том доставил хозяйке записку, он дал себе пару минут, чтобы отдышаться. Слуга привык, что горничные и без того вечно отпускают замечания в его адрес. Что же они скажут, когда увидят его запыхавшимся и взмыленным? Юный Том и так произвел в доме переполох, прибежав с посланием от хозяина. Во дворе уже начали седлать лошадей и готовить карету. Что ж, значит, ему можно пройти на кухню и потребовать свой законный кусок хлеба с сыром. Ведь он свое дело сделал, верно? Неожиданно ему в голову пришла мысль, которая оказалась даже сильнее голода. А как же лошади? Человек, который вышел от его хозяина, сказал, что найдет мальчишку, который присмотрит за лошадьми. Вдруг незнакомец не сдержал своего слова и кони останутся без присмотра? А Юный Том отвечает за них головой.
И молодой слуга выбежал во двор, напрочь позабыв и про хлеб, и про сыр, в надежде уговорить хозяйку, чтобы та разрешила ему ехать на крыше кареты, ведь он должен как можно скорее вернуться к доверенным ему лошадям.
Опоздал. Карета уже выезжала из ворот. Что же ему теперь делать?
«К черту хлеб с сыром! — подумал Том. — Лошади важнее». И он пустился бегом вслед за каретой. Но что это? Почему экипаж покатил не в том направлении? Юноша бросился вдогонку за ним, чувствуя, как сердце громко стучит в груди.
Он увидел, как Николас, его кумир, указал куда-то в сторону, а потом сбил с козел того, кто сидел с ним рядом. Юный Том увидел, что стало с телом несчастного, когда тот упал прямо под лошадиные копыта. А потом, когда он, выбиваясь из последних сил, бежал по улице, когда сердце грозило вот-вот выпрыгнуть из груди, а надрывное дыхание — взорвать легкие, Том увидел, как карета резко, на полном ходу свернула в один из переулков. Молодой слуга остановился, жадно хватая ртом воздух, и никак не мог отдышаться и в следующее мгновение услышал, а потом и собственными глазами узрел, как выпущенные из арбалета стрелы вспарывают человеческую плоть. Услышал и увидел смерть тех, кто помогал ему, опекал и направлял его, тех, на кого он привык смотреть с бесконечным уважением и любовью.
Но что это? Так и есть, проход. Между телегой и поворотом, в переулок. Брешь, которую пробили все еще корчащаяся в муках лошадь и ее ездок, неподвижно распластавшийся на земле. Интересно, люди с арбалетами исчезли столь же бесшумно, как и люди с дубинками? Или они по-прежнему затаились где-то рядом?
И Юный — а вскоре ему предстояло стать уже не столь юным — Том подумал, что в такие мгновения человеку в голову приходят именно такие мысли, а не что-то другое: «Какие хорошие люди погибли сегодня! И если сегодня погибну и я… что ж, значит, и я такой, как они». С этой мыслью он устремился прямо в брешь.
Ничего. Ни ударов, ни криков. Юноша помчался дальше.
Он все бежал и бежал, а дома заслоняли ему солнце. Вскоре его охватило отчаяние. Хозяйки здесь нет. Как долго предстоит нестись по этому извилистому переулку? Надежда. Карета. Стоп!..
Том застыл на месте.
Они находились у реки. Их было четверо или пятеро, и они вытаскивали его хозяйку из кареты. Леди Джейн упала, потом поднялась… кажется, она что-то говорит. Похоже, пытается приподнять юбку. Один из негодяев набросился на нее и повалил на землю. Вот она лежит там, на грязном берегу, без движения. Детский крик — кричит дочка госпожи. Рядом с ней стоит мальчик, Уолтер, и смотрит на того, кто только что сбил с ног его мать. Видно, как эти четверо или пятеро о чем-то совещаются. Двое подобрали тело хозяйки и тащат куда-то, другие подгоняют в том же направлении детей.
Переулок заканчивался причалом, рядом с которым покачивалась лодка. Длинная и тяжелая, в таких обычно перевозят грузы, и ей, как правило, требуется не менее четырех гребцов. Работой на таких лодках кормится добрая половина жителей Лондона. Пленников перебросили на борт. Лодка была без названия, или же оно давно смылось речной водой. Злоумышленники вытащили весла, вставили их в уключины и приготовились грести, невзирая на порывистый ветер. В следующий миг откуда-то из-за лачуг, притулившихся на берегу реки, показалась человеческая фигура. Это был невысокий сутулый мужчина со странной подпрыгивающей походкой и в смешном парике. Он на мгновение остановился, что-то приказывая одному из гребцов. Тот кивнул, стукнул себя по лбу и поспешил назад в переулок. Чтобы не быть замеченным, Том прижался к стене. Впрочем, в этом не было необходимости. У злоумышленника на уме были куда более важные дела, нежели какой-то зеленый юнец.
Юноша застыл в нерешительности, не зная, как поступить. Что делают люди в такие минуты? Порывшись в кармане, он нащупал монетку. Вдруг ему повезет нанять лодочника и пуститься вдогонку за похитителями? Но даже если он и узнает, куда те увезли хозяйку и ее детей, какая польза будет от него, простого посыльного? Так что, не лучше ли вернуться в Уайтхолл и все рассказать хозяину?
Юный Том взрослел прямо на глазах. «Пусть за меня решит Бог, — подумал он. — Я встану сейчас на причале, подниму руку и крикну: „Эй, мне на запад!“ И если ко мне подплывет лодка, я отправлюсь вслед за похитителями. Если же нет — со всех ног брошусь назад, к хозяину».
Стоило ему поднять руку, как к причалу подплыла первая же лодка. Прежде чем сесть в нее, Том показал монету — таково было правило для всех слуг.
— Следуйте вон за той лодкой! — велел он лодочнику тоном, не терпящим возражений, а сам молил в душе небеса, чтобы принятое им решение оказалось правильным.
Со своего места Том видел, как похитители о чем-то спорят. Затем детям заткнули кляпами рты — при этом Уолтер громко кричал, пытаясь привлечь к себе внимание, — и вместе с матерью затолкали в передний трюм. Глаз у Тома был острый: во рту у хозяйки юный посыльный тоже разглядел кляп. Оставалось только молиться, что они ее не придушили…
* * *
Марло охватило возбуждение — непреодолимое и жгучее. Терпение для умирающего — трудная вещь, однако Кит сумел побороть себя, ведь оно единственный путь к успеху задуманного. Месть, подумал он, хороша на вкус тогда, когда подается к столу докрасна раскаленной. Он изведает ее, сполна насладится. Надо лишь немного потерпеть.
Лодку качало; сама река превратилась сегодня в шумную улицу, на которой полным ходом шли приготовления к вечернему празднику. Суденышко имело палубу, для спуска в трюм в ней были устроены люки. Клетушка в носовой части, где обычно хранилась якорная цепь, отличалась на редкость большими размерами. В ней покачивался одинокий фонарь, слабо освещая набитые соломой матрацы и внутреннюю поверхность деревянных бортов. В доски были вбиты три железных кольца, каждое с короткой цепью, заканчивающейся железным ошейником. Судя по щепкам и светлым участкам в потемневшем дереве, железные кольца были приделаны к бортам относительно недавно.
Леди Грэшем бесцеремонно бросили на грубый, набитый соломой матрац, мокрый от речной воды. Во рту у несчастной женщины был кляп, руки заведены за спину и связаны веревкой, на ногах — тоже веревки. А теперь в придачу к ним шею ей сжал тяжелый железный обруч. Пока что она была в сознании, и взгляд ее скользил по темному трюму. Дети находились рядом с ней, тоже с ошейниками. Дочка беззвучно плакала, сын изо всех сил пытался унять слезы.
— Добро пожаловать на мою королевскую барку, леди Грэшем, — произнес Марло. — Я рад наконец-то встретиться с вами.
Джейн затрясла головой, пытаясь говорить сквозь грязную тряпку, которой был забит ее рот.
— Убрать кляп, ваша милость? О нет, не думаю, что стоит это сделать.
Ее страдания доставляли ему немыслимое удовольствие, куда более сильное, нежели предполагал Марло. Как приятно вновь ощутить себя властелином! Он даже почувствовал возбуждение.
— Видите ли, вы станете кричать и тем самым привлечете внимание к этому утлому суденышку. Я надеюсь, что принятые мной меры предосторожности, — с этими словами Марло указал на холщовые мешки, — сделают этот кусочек рая звуконепроницаемым, однако не хотелось бы понапрасну рисковать. Повторю: вы ведь можете закричать, леди Джейн. Более того, полагаю, что через минуту-другую вам наверняка захочется кричать. Я хочу, чтобы вы все почувствовали и прочувствовали… — Он вплотную придвинул к Джейн свое омерзительное лицо. Зубов во рту почти не было, а те, что остались, представляли собой почерневшие гнилушки. — Зато я позволю себе производить шум, какой только захочу.
На него с мольбой смотрела пара карих глаз. Откуда-то с палубы раздался крик, и суденышко накренилось. Гребцы разразились проклятиями, а кто-то громко обругал какую-то лодку, что посмела приблизиться к ним вплотную.
— Так что же мне делать? — произнес Марло. — Этот вопрос вы бы наверняка с удовольствием задали сами, будь у вас такая возможность.
Трюм сильно провонял дегтем и рыбой, доски натужно скрипели с каждым резким движением лодки.
— Вы станете моей местью. Моей местью вашему мужу. Он притворялся, что собирается мне помочь, а сам все это время пытался продать меня в рабство, хотел, чтобы я стал доносчиком Сесила.
Джейн энергично затрясла головой, но Марло не внял ее протестам. Веревки с такой силой впились в руки пленницы, что из ран на запястьях уже сочилась кровь; по ослепительно белым кружевным манжетам темного платья пролег кровавый след.
Марло перевел взгляд на грудь своей жертвы — та высоко вздымалась и опускалась под тканью платья. Затем — на будто высеченное резцом скульптора прекрасное лицо. Медленно, нарочито медленно, он наклонился вперед и приподнял край юбки — все выше и выше, до самых колен. Ноги в шелковых чулках были гладкими и вместе с тем мускулистыми, как у бегуна. Но самое главное, они дрожали, злорадно отметил для себя Марло. Он дернул юбку еще выше. Раздался треск рвущейся ткани. Теперь эти восхитительные ноги предстали перед ним во всей своей красе, от бедер и до ступней.
— Да, леди Джейн, гордая леди Джейн… Я намерен взять вас силой. Знаете, это давняя традиция: победители всегда утверждали свою власть над побежденными, насилуя их женщин.
Даже через кляп донеслись сдавленные всхлипы. Что это, слезы бессилия? Или гнева? Жертва отчаянно извивалась, пытаясь освободиться от пут. Отлично, подумал Марло. Когда он овладеет ею, это только прибавит ему удовольствия.
— Ваши дети? О нет! Их я насиловать не намерен. Однако думаю, им будет полезно увидеть, как их мать наконец-то узнает своего истинного повелителя. Ах да, и еще кое-что. У меня дурная болезнь. Подумать только, какой позор! Тем не менее, в моем бедственном состоянии это лучший подарок, какой только я могу преподнести вам и вашему супругу.
В следующий миг Джейн изо всех сил лягнула своего мучителя связанными ногами. Впрочем, Марло это предвидел. Он еще ближе придвинулся к ней, и Джейн была вынуждена извиваться сильнее. Все же ей удалось нанести удар ему по запястью. Оно было перевязано, и из-под грязных бинтов сочился желто-зеленый гной. Марло вскрикнул и согнулся пополам, прижимая к груди больную руку. Когда же он вновь выпрямился, в глазах его читалась едва ли не животная ненависть, какой ни Джейн, ни любой другой представитель рода человеческого не видели даже в страшном сне. Этот взгляд будет преследовать Джейн до конца ее дней.
Пошатываясь, Марло наклонился к ней, схватил ее и грубо перевернул на живот — Джейн не ожидала, что в этом карлике окажется столько силы. Крахмальный воротник больно сжал шею, словно петля палача, но она продолжала отчаянно отбиваться. В следующее мгновение сверху на нее навалилась какая-то тяжесть. Марло разрезал путы, которыми были связаны ноги Джейн, и, стукнув по ним кулаком, попытался их раздвинуть, а заодно ножом располосовал нижнее белье. Теперь она была целиком в его власти. Марло торжествовал: на лице выступили капли пота, черные губы скривились в похотливой ухмылке. Тяжело дыша, он дрожащими от нетерпения руками попытался стащить с себя панталоны.
Откуда-то снаружи раздался треск, за ним последовал толчок, и насильник скатился вниз. Крики. Топот ног по палубе. Лодка покачнулась, потом еще раз и еще. С гребцами кто-то разговаривал — резкими, не терпящими возражений голосами.
— Именем короля! — прорычал чей-то голос. — От Чэтема нам не хватает десяти лодок, и ваша посудина поступает в распоряжение его величества. Живо всем закрыть рты! Вам заплатят!
И вновь удар, крики, топот ног по палубе. Похоже, гребцы решили дать отпор людям короля. Грязно выругавшись, Марло поднялся, схватил ноги Джейн, вновь туго связал их веревкой, потом направился к люку.
На корме шла потасовка. Кит выскользнул на палубу и, прежде чем кто-то успел заметить, плотно задраил люк. Его гребцы явно сдавали позиции — еще бы, численный перевес был не на их стороне. Солдатами короля командовал парламентский пристав. Видно, это королевский двор исчерпал все ресурсы, коль человеку столь высокого положения было поручено прочесывать реку в поисках свободных лодок. И тут, к ужасу Марло, парламентский пристав крикнул:
— Эй! А ты, случаем, не Корнелиус Вагнер?
В надежде, что Марло отважится прийти на постановку «Бури», при дворе всем до единого раздали подробное описание его внешности — под именем, которое Кит сам себе выбрал.
Марло быстро оглянулся и прыгнул в реку. Темза была сплошь усеяна лодками — завидев, как к одному из суденышек пристала королевская барка, они поспешили к нему. Отовсюду раздавались крики, свист, улюлюканье. Еще бы: теперь владельцу лодки ничего хорошего в этой жизни не светит. Те, кто работал на реке, и солдаты короля не испытывали друг к другу особых симпатий. Не успел Марло прыгнуть в реку, как грубые руки вытащили его из воды.
* * *
Парламентский пристав времени зря не терял. Кому какое дело до какого-то идиота, который сиганул в реку и которого оттуда уже вытащили! Главное, что сейчас катастрофически не хватает лодок для потешных боев и — что еще хуже — времени на то, чтобы украсить и оснастить уже имеющиеся в распоряжении.
Неожиданно поднялся сильный ветер. Парламентский пристав рявкнул на солдат, чтобы те развернули куцый парус, посадил на весла четверых своих людей и отправился на поиск новых лодок. Слух об этом распространился быстро, и вскоре на реке уже не было видно ни единого суденышка.
* * *
В переднем трюме Джейн и ее дети лежали, скрючившись, на грязных матрацах — связанные, шеи по-прежнему сдавлены железными ошейниками, глаза широко открыты от ужаса. Хотелось кричать, но мерзкий кляп превращал крик в сдавленный стон. Джейн извивалась изо всех сил. Кое-как ей удалось переместить подол платья ниже и тем самым закрыть от детей свой позор.
* * *
Юный Том видел, как королевские стрелки высадились на суденышке, увозившем его хозяйку, это его приободрило. Он кричал и махал руками, пытаясь привлечь к себе внимание, но, увы, безуспешно. Их разделяло слишком большое расстояние. Затем юноша с ужасом заметил, как парус опал, но уже в следующее мгновение с громким хлопком снова наполнился ветром, и лодка устремилась в сторону Ламбета, увозя с собой госпожу и ее детей. Ветер был попутный; лодка быстро набирала скорость и вскоре слилась с темной массой других судов, скользивших по глади реки.
* * *
День клонился к вечеру, но пока у Уайтхолла ничего существенного сделать не удалось, разве что увеличился хаос. Грэшем давно уже махнул на все рукой и теперь, усевшись на каменную кладку колоннады, от нечего делать принялся читать книжку. Неожиданно его нос уловил какой-то дурной запашок.
Ну, конечно же! Сэр Томас Овербери! Лицо заклятого врага сэра Генри горело возбуждением.
— Добрый день, Грэшем! — произнес он и остановился, спесиво выпятив подбородок.
Грэшем ничего не ответил, как и не счел нужным привстать со своего каменного сиденья. Он лишь смерил Овербери равнодушным взглядом. Тот, судя по всему, решил удалиться, однако передумал.
— Следи хорошенько за своей женой! — грубо бросил он Грэшему.
Внутри у сэра Генри похолодело.
Он тотчас вскочил. Овербери гнусно усмехнулся и собрался было уйти, но дорогу ему преградила массивная туша Маниона, который возник неизвестно откуда. Сэр Томас хотел что-то сказать, однако в следующее мгновение неожиданно вскочил на балюстраду каменной арки, спрыгнул вниз и дал стрекача через газон. Глаза его горели огнем. Что это было? Триумф? Злорадство? Месть?
И Грэшем, и Манион, словно сговорившись, метнулись к лошадям. Не успели они добежать до них, как услышали пронзительный мальчишеский голос;
— Впустите! Впустите меня! Мне нужно к хозяину!
Это был Том — запыхавшийся, испуганный, грязный. Грэшем протянул к нему руку и, кивнув стражникам, привлек к себе.
Предательство! Том на одном дыхании рассказал ему все. Никогда не доверяйся никому полностью. Кучер верой и правдой служил их семье целых десять лет, а до этого еще отцу сэра Генри. И что же?
Джейн и дети в плену, задыхаются в грязном трюме лодки, которой приказано принимать участие в сегодняшних потешных боях. На реке сегодня будет добрая сотня таких суденышек, наскоро оснащенных для того, чтобы быть похожими на галеасы, галеоны, барки и галеры, так что теперь ее вряд ли узнаешь.
— Передай домой, — приказал Грэшем, — чтобы сегодня на реке была каждая лодка, каждый гребец из наших. Скажи всем, что при необходимости пусть пробиваются через заграждения.
Та часть реки, где должен был состояться потешный бой, была отгорожена как ниже, так и выше по течению.
— Останавливайте все лодки, проверяйте, открыт ли передний люк и что везут в трюме. Объясните, что похитили человека.
А если Марло последовал за лодкой и вновь исхитрился попасть на ее борт? Какую мерзость он успел сотворить с Джейн, прежде чем ему пришлось прыгнуть в воду?
Мимо проходили люди, торопясь занять места на специально сооруженных трибунах, с которых открывался вид на потешное сражение. Постепенно вечер вступал в свои права: то тут, то там зажигались факелы.
— Хозяин! — обратился к Грэшему Манион. — Похоже, собираются стрелять по-настоящему. Много суденышек пустят на дно.
— Бери Юного Тома и других мужчин и иди с ними к берегу! Начните проверять все лодки, одну за другой. Нам примерно известно, каких она размеров. Еще мы знаем, что на ней только одна настоящая мачта. Думаю, это упростит поиски. А теперь ступайте!
* * *
У Грэшема ушло полжизни на то, чтобы разыскать сэра Роберта Манселла, казначея адмиралтейства, — именно ему была поручена организация сегодняшнего торжества. Несмотря на холод, сэр Роберт взмок от пота. Он был взвинчен и зол.
— Да нет же, черт побери, нет! — рычал он на каких-то людей. — Нам нужно больше венецианцев! Больше венецианцев! Вы меня поняли? Поэтому вашим гребцам достаточно лишь поменяться местами, а все остальное они уже репетировали.
На реке царил полный хаос. Кое-кто из лодочников был пьян — чтобы соблазнить на участие в празднике, многим заплатили авансом. А еще буквально повсюду виднелись огромные запасы пороха. Некоторые бочки стояли открытыми, причем в опасной близости от пылающих факелов. К палубам лодок в спешном порядке крепились пушки. Было видно, что некоторые суденышки перегружены — столько на них навалили оружия, запасных мачт и всякого такелажа.
Согласно разработанному Манселлом плану, наступающие силы должны были отплыть со стороны Уайтхолла, чтобы на середине реки встретиться с судами защитников крепости. После морского сражения атакующие суда с вооруженными ополченцами на борту высадят в Ламбете десант, который начнет штурмовать крепость. Главным моментом штурма станет невероятной силы взрыв, от которого крепостные стены взлетят на воздух. Из образовавшейся бреши защитники города ринутся в свой последний бой, однако перевес будет на стороне атакующих, и это решит исход битвы.
— Милорд! Отмените сражение! — крикнул Грэшем. — На борту одного из судов находятся моя жена и дети. Их похитил враг нашего короля!
Манселл непонимающе уставился на него:
— Отменить? Отменить сражение? Да ведь оно уже началось — или вы не видите?
Над рекой прогрохотал пушечный залп. Повисла пелена дыма. Это выстрелило первое орудие. На стенах потешной крепости расцвели первые огненные цветы. Мушкеты, с удивлением отметил про себя Грэшем, хотя какой идиот будет стрелять из мушкетов, если еще не высадился ни один вражеский солдат?!
— Но ведь наверняка вы знаете, как можно отозвать лодки! — не унимался сэр Генри, стараясь перекричать грохот сражения.
— Милорд, говорю вам: я ничего не могу поделать. Поверьте, я не знаю, как остановить этот… хаос!
И Манселл в досаде развел руками, словно хотел заключить в объятия царившую вокруг неразбериху. Поблизости раздался треск, потом донеслись крики. Только что укрепленный рангоут на одном из крупных судов сорвался с временной мачты: два человека оказались погребенными под спутанными канатами и куском парусины, которая тут же загорелась от бочки, где поддерживали огонь, чтобы запалить фитиль пушки. Вокруг бегали солдаты, метались и кричали слуги. Чтобы не потеряться в этом хаосе, Грэшем был вынужден ухватить Манселла за руку.
— Если все обстоит так, как вы говорите, милорд, то, скорее всего, те, кто конфисковал лодку, уже обнаружили ваших близких, — произнес распорядитель, глядя куда-то милю Грэшема. — Половина конфискованных лодок не дошла до Уайтхолла. Даже если ваша жена находится сейчас на каком-то из суденышек, те из них, что должны взлететь на воздух, готовились загодя, за несколько недель. Они отделены от остальных специальным заграждением. А настоящими ядрами будут стрелять только пушки, нацеленные на нижние участки крепости.
С этими словами Манселл поспешил по своим делам и вскоре исчез в толпе.
Грэшем похолодел. Впрочем, теперь не время искать виновных. Сейчас для него самое главное сосредоточиться, решить для себя, что он еще в состоянии сделать. Во-первых, разделить имеющиеся силы. Во-вторых, по возможности взять под свой контроль большую часть реки. Сэр Генри бросился к берегу. Что ж, придется захватить чью-то лодку. Если понадобится, он обыщет каждое суденышко на реке.
* * *
Сражение явно шло не так, как было задумано. Ветер вновь стих почти до полного штиля, а если иногда над рекой и проносился легкий порыв, то он дул в нос лодкам на северной стороне реки, относя их назад при первой же попытке отчалить от берега. Лишенные помощи попутного ветра, перегруженные барки беспомощно колыхались на воде, пока течение не подхватывало их и не сносило ниже. Мелкие лодчонки на дальней стороне сновали туда-сюда, не зная, что им делать, так как обещанный враг так и не появился. Если же все-таки вражеской лодке удавалось доплыть до середины Темзы, ее тут же брали в кольцо пять или десять суденышек из сил обороны крепости. В реальном сражении такая ситуация означает, что вас сейчас потопят, — и силы атакующей стороны были вынуждены с позором ретироваться. Вслед за каждым пушечным залпом раздавался нестройный треск мушкетов. Зрителям на трибунах, в том числе и королю с королевой, подобное зрелище наскучивало с каждой минутой.
А вот для тех, кто сидел в лодках, начался сущий ад. На одном судне, как раз в тот момент, когда матросы готовились выстрелить из пушки, кто-то из них бросился бегом через палубу к своим товарищам. Увы, ядро в пушку заложено не было, и беднягу опалило облаком горящего пороха. Кожа моментально сошла с несчастного словно перчатка. Объятый пламенем, он с криками боли и ужаса заметался по палубе, пока его не бросили в реку. В другом месте какой-то парень подбежал к орудию, чтобы заложить в еще дымящееся жерло новый заряд пороху, позабыв о том, что сначала это самое жерло необходимо охладить. От случайной искры вспыхнула новая партия пороха, которую он только-только засыпал в пушку. В следующее мгновение на глазах у изумленного матроса из ствола, унося вместе с собой и его руку, вылетел банник. А поскольку главный пушкарь был не готов к преждевременному выстрелу, то спокойно стоял позади орудия. А зря: пушка тотчас откатилась, превратив в кровавое месиво его ноги, а самого прижав к мачте. На крик несчастного сбежалась остальная команда, в том числе и рулевой. Оставшись без управления, судно сошло с курса и его понесло течением. Вскоре оно налетело на другую лодку. Раздался оглушительный треск, несколько матросов полетело за борт. Надо сказать, что плавать из них умели немногие.
* * *
Джейн казалось, что ей больше никогда не набрать полную грудь воздуха. Она впивалась зубами в мерзкий кляп, пыталась смочить его слюной — все безрезультатно. Кричать она по-прежнему не могла. Судя по всему, судно поймало попутный ветер — оно легло на нужный ему курс и устремилось вверх по Темзе. Пленникам в трюме было слышно, как речные волны бьются о нос лодки.
Джейн перекатилась на спину и постаралась расслабиться. Ее до сих пор передергивало при мысли о том, что ее касались покрытые язвами мерзкие руки сифилитика. Собравшись с силами, она попыталась принять сидячее положение, чтобы прислониться спиной к борту. Но нет, голова ее по-прежнему лежала на грязном матраце. Может, ей стоит начать биться о деревянную стену? Глядишь, на шум сбегутся матросы — посмотреть, что такое творится в трюме. Джейн перевела взгляд на детей. В ответ на нее уставились две пары наполненных ужасом глаз. Поборов отчаяние в собственной душе, она ободряюще подмигнула им: «Не падайте духом. Мама с вами. Этот жуткий человек оставил нас в покое. Кто-то наверняка придет на помощь».
Увы, было видно, что дети ей не поверили. С палубы доносились крики, затем лодка накренилась, дернулась вперед — судя по всему, это опал парус — и легла на обратный курс.
Собрав остаток сил, Джейн попыталась закричать. Заметив ее попытку, дети попробовали сделать то же самое. Однако им удалось издать лишь невнятное, сдавленное мычание, не громче мышиного писка, но даже его тут же поглотила солома, дерево бортов и промасленная парусина.
Шаги на палубе. Тишина. Люди ушли. Легкий крен вправо. Кто-то привязал к лодке канат. Движение, но не такое стремительное, когда они шли под парусом. И вновь тишина — ни голосов, ни топота ног. Ага, похоже, их тащат на буксире. Но куда?
И вновь крики. На сей раз откуда-то издалека. Движение прекратилось. Кто-то снова прошелся по палубе. Судя по всему, лодку поставили на прикол, но где? Легкое покачивание. Они явно стоят в тихой воде, однако где-то по соседству проплывают другие суда. Тяжелые удары по палубе в кормовой части. Странный гул — нет, это просто голоса, искаженные расстоянием.
Джейн знала, что за торжества запланированы на этот вечер. Предполагалось, что она с детьми будет наблюдать за ними с трибун Уайтхолла. И тут до нее дошло: лодку конфисковали для участия в потешном морском сражении. Сами того не подозревая, люди короля спасли Джейн от жуткого унижения. Если бы не они, быть ей навсегда оскверненной и потерянной для любимого человека. Возможно, команда еще вернется на борт. Тогда ее с детьми найдут, и они будут спасены. Сердце Джейн наполнилось надеждой.
И в этот момент фонарь, покачивавшийся на крючке над их головами, предательски замигал, а потом и окончательно погас. «Боже, только не это!» — в ужасе подумала Джейн. Еще мгновение — и в трюме воцарилась кромешная тьма. Было только слышно, как лодка тяжело покачивается на речной волне.
А наверху, над их головами, на палубе стояли пять невысоких, но толстых бочек, и к каждой из них вел запальный шнур. Чуть дальше по палубе шнуры соединялись в один, протянутый через шпигат и повисший ниже уровня палубы на фут-другой над водой. К доскам шнур был грубо приколочен гвоздем. Если подплыть к обреченному суденышку в небольшой лодке и поджечь запал, можно успеть вернуться на берег до того момента, как стоящие на палубе бочки с порохом взорвутся.
* * *
Грэшем пытался пробиться к реке сквозь царивший вокруг хаос. Все больше и больше лодок пробовали отчалить от берега, чтобы атаковать крепость, но большинство из них сносило вниз течением. И лишь считанные единицы, чьи гребцы налегали на весла из последних сил, медленно приближались к крепости на противоположном берегу. То там, то здесь какая-нибудь из лодок останавливалась, и обессиленная команда выбывала из сражения; судно тут же подхватывало неумолимое течение.
На одном из суденышек какой-то молодой человек осыпал проклятиями пятерых матросов. Похоже, им удалось отчалить, но их снесло течением вниз, и теперь люди гребли из последних сил, пытаясь пробиться вверх по реке к Уайтхоллу. Судя по всему, капитан намеревался повторить попытку с самого начала. Грэшем направился к нему.
— Я умоляю вас оказать мне неоценимую услугу, — произнес он. — Не могли бы вы хотя бы назвать свое имя, чтобы я знал, с кем разговариваю…
Молодой человек вопросительно посмотрел на незнакомца — высокий, одет в черное, каждая складочка камзола выдает в нем человека благородного происхождения и, несомненно, состоятельного. Сапоги на ногах дорогие, из мягкой кожи, но почему-то все в грязи. Судя по всему, придворный. Но не простой. Было в незнакомце нечто такое, с чем капитан столкнулся впервые. Человек в черном буквально буравил его взглядом, отчего молодой человек внутренне поежился.
— Меня зовут Уолтер, — произнес он.
— А меня — Генри Грэшем, — ответил сэр Генри, а про себя взмолился: «Ну, давай же, Уолтер, поживее, промедление смерти подобно!..»
«Так я вам и поверил, — подумал Уолтер. — Не иначе как вы какой-нибудь граф или что-то вроде того, простые люди в таком платье не ходят». Однако ведь незнакомец все-таки назвал свое имя.
— Рад познакомиться с вами, — сказал капитан и протянул руку, а сам подумал: «Ну, все. Назови графа по имени, и на следующее утро твоя голова закачается на речных волнах». — Я — Уолтер Эндрюс.
«Какое совпадение!» — изумился Грэшем. Первое слово — имя его сына. Второе — единственного епископа, который пользовался его уважением. Уж не знамение ли это? Хоть Генри Грэшем не верил в приметы, но все равно внутренне возликовал.
— Рад познакомиться с вами, Уолтер Эндрюс, — произнес он, крепко пожимая протянутую руку. — А теперь ближе к делу. Моя жена и мои дети — у меня их двое, мальчик и девочка — стали жертвами похищения. Они находятся в одной из лодок где-то посреди этого… хаоса.
И будто в подтверждение его слов, прогремел взрыв, вверх взвился огненный столб, раздались крики.
— Я бы просил вас вместе со мной проплыть по реке и проверить все лодки…
Грэшем давно научился владеть собой. Привыкнув с самого раннего детства сносить оскорбления и косые взгляды, когда ему в лицо бросали обидное «Ублюдок!», он давно уяснил для себя: проявить истинные чувства — значит проявить слабость. Правда, подобная жизненная философия зиждилась на его же собственном эгоизме всеми отвергаемого одиночки. Раньше он не допускал и мысли о том, что некая женщина и двое ее детей пробьют в этой крепкой броне зияющую брешь. Всего лишь второй раз в жизни сэр Генри позволил чувствам взять над собой верх. Презирая и ненавидя себя за свою слабость, он ощутил, как к глазам подступили слезы. Да что там подступили — еще мгновение, и они уже катились по лицу, словно огнем обжигая ему щеки.
— Прошу вас, помогите мне найти жену!
Уолтер повернулся к своим матросам. Те наблюдали за этой сценой, открыв рты от изумления. Разумеется, они слышали все.
— Ну что ж, — ответил Уолтер. — Что касается лично моей персоны, то впервые за весь вечер меня просят сделать хоть что-то полезное. Что до этих ублюдков, — он обернулся на своих матросов, — то они взбунтовались. Отказываются грести. Выбились из сил, видите ли. И я сильно сомневаюсь, что они согласятся попотеть еще раз, ради того, чтобы…
Уолтер еще раз обернулся на подчиненных.
— Ублюдки! — выкрикнули те дружным хором с удивительной радостью в голосе.
— Уолтер Эндрюс, даже не проси. Ради тебя мы и пальцем не пошевелим, — произнес старший из них, поднимаясь на ноги.
Внутри у Грэшема все оборвалось.
— А вот ради него — еще подумаем! — крикнул матрос, указывая на сэра Генри. — Эй, господин, показывай нам дорогу к твоей женушке. Мои ребятки знают свое дело.
И с сиплыми криками матросы схватились за весла.
— С ними нелегко, — признался Уолтер. — Такие доконают кого угодно. Но если они берутся за дело, то им цены нет.
Грэшем улыбнулся, чувствуя, как в нем просыпается азарт погони, и схватил его за руку.
— Одномачтовая, довольно большая. В носовой части люк, и еще один — на корме. Конфискована ближе к вечеру, наверное, установлены дополнительные мачты, и все.
— Найдем, — заверил его Уолтер Эндрюс. — Если, конечно, ваша лодка там.
Глаза молодого человека уже высматривали путь через заторы речных судов. Он поднял руку, готовясь дать сигнал своим гребцам, чтобы те опустили весла в воду. Стал виден проход, и Эндрюс дал отмашку. Вскоре они проплыли мимо трех галеасов, запутавшихся в собственных парусах и канатах.
— Откуда вы хотите начать? — спросил капитан.
— Оттуда, где наиболее опасно, — мрачно произнес Грэшем.
* * *
Роберт Манселл давно уже понял: обещанное сражение не состоится. Поговаривали, что король с королевой выразили желание покинуть трибуну — настолько им наскучило наблюдать за возней на реке и слушать оглушительный треск мушкетов. Когда же король узнает, во что обошлась казне вся эта затея, подумал сэр Роберт, к скуке наверняка добавится высочайший гнев. Что ж, на этот случай у него припасен козырь. Половина крепости должна была взлететь в воздух в самый разгар сражения. Туда заранее свезли бочки с порохом, так что обмазанные гипсом деревянные стены разлетятся на мелкие щепки от одного лишь заряда. Однако до того момента, как взорвется сама крепость, предполагалось, что та же участь постигнет три из атакующих лодок, когда их накроет огонь береговой артиллерии. Порох, заложенный в крепостных «стенах» и в трех лодках, не простой артиллерийский порох. В него добавлены цветные заряды для фейерверка. Так что лодки взлетят на воздух, объятые ярким голубым пламенем, а в небо устремятся ракеты. Взрыв крепости должен был сопровождаться огромным красно-оранжевым облаком.
И вот сражению конец, а с ним, судя по всему, и его положению при дворе, и его репутации. Течение, ветер и прилив сделали все для того, чтобы два противоборствующих флота так и не сошлись в настоящей морской битве. Не говоря уже о пьяных матросах и вопиющей бесталанности придворных. И все-таки, все-таки еще не все потеряно…
«К черту!» — с досадой выругался про себя Манселл. Если крепость не взорвется, то ее разберут лишь на следующий день. Что ему терять? Его репутация загублена, но ее еще не поздно восстановить.
Главное — взорвать чертову махину до того, как его величество уйдет с трибуны. И сэр Роберт спешно принялся отдавать распоряжения. Один из его помощников, самый надежный, находился рядом с ним. В его лодке — шесть свежих гребцов. Там же дожидалась своего счастливого часа перекрученная веревка, по которой огонь побежит к пороховым бочкам. Сэр Роберт велел грести к трем суденышкам, стоявшим на приколе со стороны Ламбета.
* * *
— У Ламбета находятся три лодки, все до отказа набиты порохом. Они должны взорваться до того момента, как начнут рушиться стены крепости, — доложил Грэшему Уолтер, стараясь перекричать треск мушкетов, уханье пушек и вопли покалеченных матросов.
— И что это значит? — спросил Грэшем.
— Одна из них получила пробоину. Мои матросы говорят, что срочно понадобилась замена. На поиски новой лодки отправили королевскую стражу.
— И что дальше?
— Взгляните сами! — Уолтер указал на противоположный берег. Потешную крепость освещало несколько тысяч факелов. А перед ней у причала темнели три лодки, поставленные на якорь. Две из них, обыкновенные грузовые баржи, были превращены в венецианские галеасы с двумя якорями. Третью не успели толком переоснастить и украсить. В отличие от двух других она держалась на одном якоре и имела всего одну мачту. На фоне ярко освященной крепости зловеще вырисовывались силуэты пороховых бочек.
Сердце Грэшема наполнилось надеждой. Он кивнул. Уолтер резко повернул руль и отдал команду гребцам. Те и без того дружно налегали на весла, но теперь удвоили усилия.
Увы, несмотря на все старания, мимо них стремительно пролетело другое судно, на носу которого, насколько можно было разглядеть в темноте, стоял кто-то из придворных. Стоило судну пересечь фарватер, как к нему навстречу кинулись «турецкие» лодки: ветер для них был теперь попутным. Человек в парадном камзоле громко закричал:
— Назад! Кому говорят, назад! Уступить дорогу! Приказ короля! Уступите дорогу!
Стоявший на носу своей лодки Уолтер жестом подозвал к себе Грэшема, приглашая встать рядом.
— Назад! Уступить дорогу! Назад! Приказ короля! Уступить дорогу!.. — повторил он распоряжение, указывая на вельможу на другом судне. «Турецкие» лодки застыли на месте, а затем отгребли назад.
Королевская лодка устремилась вперед, к галеасам, стоявшим на приколе выше по течению. «Что ж, тогда нам нужно к той, что стоит ниже. К самой дальней. К той, куда идет самый длинный запальный шнур».
Грэшем тронул Уолтера за руку и указал ему на цель: темный, лишенный каких-либо украшений баркас, который немало потрудился на своем веку, перевозя грузы по реке. Лишь пять пороховых бочек выдавали его истинную роль в предстоящей драме.
Уолтер Эндрюс склонялся к тому, что суденышко нужно зацепить абордажным крюком — пусть железо покрепче вопьется в дерево. Но тут его лодку занесло, и она с оглушительным треском врезалась в борт стоявшего на приколе баркаса.
На среднем галеасе был выставлен стражник. Заметив столкновение, он тотчас соскочил со своего насеста и принялся что-то кричать, явно требуя, чтобы они отошли прочь, подальше от бочек с порохом.
Не обращая на него внимания, Грэшем спрыгнул на борт баркаса, сжимая в руке парадную шпагу, которую он захватил с собой по случаю праздника. Ага! Есть!.. Люк, ведущий в главный трюм, буквально у него под ногами. А ближе к носу — другой, чуть меньше размером.
* * *
Королевская барка по распоряжению сэра Роберта Манселла приблизилась к первому из украшенных галеасов. На борту находился какой-то человек, по всей видимости, стражник. Твердо, но учтиво ему было приказано оставить пост и пересесть в его собственную лодку. Стражник взял за конец тлеющий шнур и присоединил его к фитилю, который свисал с борта галеаса. Слава Богу, хоть что-то сегодня удастся сделать так, как надо, подумал вельможа, глядя на то, как от тлеющего шнура, разбрасывая в разные стороны искры, занялся фитиль. «Вперед, ко второму галеасу», — приказал он. Гребцов не пришлось уговаривать дважды.
* * *
На втором люке оказался замок. Как быть? У Грэшема при себе имелась лишь шпага. Продев ее в кольцо, он резко дернул вверх. Раздался треск — клинок разломился пополам. Сэр Генри в отчаянии оглянулся по сторонам. Позади, держа в руке нечто среднее между зубилом и железным молотком, стоял Уолтер. Он не стал тратить понапрасну время на борьбу с замком. Вместо этого Эндрюс изо всех сил взялся крошить палубный настил, чтобы вырвать замок с мясом. Вскоре ему удалось освободить один из крепежных крюков.
Темнота. Грэшему в нос ударил затхлый запах трюма — воняло рыбой, дегтем, маслом. К этой вони примешивался и другой запах — человеческий.
— Свет! — рявкнул он, вне себя от ярости. — Скорее свет!..
Уолтер сначала растерялся, но потом отдал нужную команду матросам. Раздалось потрескивание, и в следующий момент Грэшему передали грубый фонарь, в котором едва-едва тлел огонек. Схватив его, сэр Генри устремился в черную пасть трюма, перепрыгивая через ступени. В тусклом свете он увидел связанных по рукам и ногам жену и обоих детей. Во рту кляпы. Глаза широко раскрыты от ужаса. На шеях — грубые железные ошейники.
Сначала Грэшем попытался развязать узел кляпа на шее Джейн, однако, потеряв терпение, не стал возиться дальше, вытащил висевший на поясе кинжал и резко полоснул по ткани. Кляп слетел, а Джейн, согнувшись пополам и жадно хватая ртом воздух, вцепилась в мужа мертвой хваткой утопающего. Но уже в следующее мгновение она поспешно отвернулась, чувствуя, как к горлу поднимается рвота. Грэшем тем временем разрезал путы на ее руках и ногах. От него не укрылось, что белые кружевные манжеты платья перепачканы кровью. Ошейник, грубый железный ошейник по-прежнему сжимал шею Джейн. Грэшем крикнул Уолтеру — и тот своим зубилом раскрошил обшивку вокруг кольца. Сэр Генри с предельной осторожностью, чтобы не доставить жене новых страданий, оттащил Джейн прочь, после чего взялся развязывать детей — сначала Анну, а затем Уолтера.
Глухой стук взрыва докатился до них прежде, чем они увидели огромный слепящий сноп огня. Это первый галеас взлетел на воздух. Правда, те, кто его взорвал, не ведали о том, что король уже покинул трибуну. Рассыпая во все стороны бело-голубые искры, огненный столб устремился к небесам, превращая ночь в яркий день. Королевская барка с Робертом Манселлом тем временем направилась ко второму галеасу. Стражник на палубе кричал и размахивал руками, но капитан барки сделал вид, что ничего не замечает, и спустя мгновение врезался галеасу в бок. Прямо напротив него болтался фитиль. Капитан подпалил его и лишь тогда услышал, что именно кричит стражник.
— Лодка сдвинулась! Сдвинулась! Якоря больше нет!..
Боже милостивый! Канаты обоих якорей, на носу и корме, которые должны были прочно удерживать галеас на одном месте, оборвались, и сейчас галеас сносило на середину реки, в центр огромного скопления людей и лодок. Сыпля проклятиями, капитан попробовал обрубить горящий фитиль, однако в этот момент три короткие волны подбросили его барку вверх, и он полетел вниз, в образовавшийся зазор между двумя суднами. Но тут набежала следующая волна, которая прижала барку к галеасу. Зажатая между двумя бортами, голова капитана треснула, словно раздавленный апельсин. Матросы, увидев, что фитиль уже горит, поспешили отвести свое суденышко в сторону. Испуганный стражник запрыгнул к ним в лодку, отчего та дала опасный крен, грозя в любую минуту перевернуться.
Кольцо выскочило из борта вместе с куском дерева. Теперь Джейн была свободна, хотя для того, чтобы освободиться от ошейника, ей понадобятся услуги кузнеца. Она поднялась на ноги, придерживая рукой тяжелую железную цепь. Грэшем тем временем пытался вырвать кольцо, удерживающее Уолтера, — и вот его усилия увенчались успехом: железо выскочило из деревянной обшивки. Придерживая рукой тяжелый ошейник, чтобы тот не давил на нежную шейку ребенка, сэр Генри подхватил на руки дрожащую Анну. Джейн попыталась взять на руки Уолтера, однако рядом тотчас вырос Уолтер Эндрюс и мигом освободил ее от ноши. Они поднялись на палубу. Гребцы уже были наготове — протянули руки, чтобы принять Джейн и детей на борт.
И тут откуда-то из темноты, словно призрак, вынырнул второй галеас — лишенный руля и ветрил, он несся на них на полном ходу. Его нос задел лодку Уолтера и оттолкнул ее в сторону, словно бумажный кораблик. Дерево борта выдержало удар, однако само суденышко при этом резко подбросило вверх. Первыми в воду полетели матросы, затем опрокинулась и сама лодка. Несколько секунд она, словно не зная, что ей делать, крутилась на одном месте, а потом ее начало медленно сносить вниз по течению.
После столкновения с королевской баркой неуправляемый галеас тараном пошел на суденышко Грэшема, однако неожиданно замер на месте, словно попал в полный штиль, и лишь изредка подпрыгивал на волнах. И в этот момент Грэшем с ужасом увидел буквально в паре ярдов от себя дымящийся фитиль — с треском и шипением огонь подбирался все ближе и ближе к пороховым бочкам, стоявшим на палубе.
Откуда-то с другого борта донесся пронзительный крик. Грэшем бросился туда. В темноте он разглядел крохотный челнок, в котором сидели двое — пожилой лодочник и Том.
— Второй корабль вот-вот взорвется! — крикнул сэр Генри. — Сюда! Забери детей!
Том схватил запасное весло, развернул челнок и подвел его к борту баркаса. Уолтер Эндрюс пытался разглядеть в темноте, что там случилось с его суденышком и матросами — живы те или нет. Переживая за их судьбу, он поспешно вручил мальчика Тому. Грэшем, передав на борт шлюпки Анну, повернулся, чтобы предупредить Эндрюса о грозившей опасности, однако того и след простыл. Спрыгнув с борта в воду, он уже плыл на крики своих матросов к перевернутой лодке, едва различимой в ночной мгле.
Грэшем посмотрел на челнок, в котором приплыл Том: тот сидел низко, вода доходила почти до края бортов. Возможно, еще одного человека он и выдержит, да и то вряд ли. Если в него сядут двое, он точно пойдет ко дну.
— Давай! — крикнул он Джейн. Жена вопросительно посмотрела на сэра Генри и сжала его руку. Или это только ему показалось?
Утлая лодчонка осела еще глубже. И тут стало понятно, что цепь на шее Анны за что-то зацепилась. Юный Том и Джейн схватились за железо, стараясь перетянуть вес лодки на себя, ведь иначе тяжелые железные звенья могли потащить девочку за борт. Один рывок — и шея ребенка переломилась бы, как тоненький прутик.
Проклятие! Грэшем проводил взглядом цепь. Все понятно — та зацепилась за ржавый гвоздь. Одним сверхчеловеческим рывком он освободил ее конец. Шлюпка отвалила от борта баркаса и вскоре растворилась в темноте. Сэр Генри обернулся. Огонек запала подкрался к пороховым бочкам почти вплотную. Что ж, настал его черед прыгать в воду. Остается только молиться.
Грэшем повернулся лицом к воде и потому не видел, как огонек, пробежав последние два-три дюйма, пробурил себе путь в самую сердцевину порохового заряда. В следующее мгновение он почувствовал, как чей-то мощный кулак — не иначе как самого Господа — нанес ему удар по спине, от которого у сэра Генри перехватило дыхание. Одновременно что-то резко дернуло его за руку. Его тело — уже не принадлежащее ему, а живущее своей собственной жизнью — взлетело вверх над поверхностью реки: руки распростерты, словно крылья у птицы… или нет, скорее, как у Спасителя на распятии. В те мгновения, показавшиеся Грэшему вечностью, когда он парил над водой, сэр Генри почувствовал, что теряет сознание, понял, что нечеловеческой силы удар обрушился сзади и покалечил его, однако боли пока не ощущал. И главное — он понял, что настал его смертный час. Воды реки сомкнулись над его головой. Манион — последний, кого увидел Грэшем. Странно, подумал он с той удивительной ясностью, какая бывает у умирающих. Почему Манион? Почему не Джейн? А потом все было кончено.
Его поглотила тьма.