Глава двадцать первая

Политические последствия Шестидневной войны были для Израиля вопросом первостепенной важности, но для населения разгул палестинского террора казался куда более серьезной угрозой его существованию.

С середины 50-х годов, перед войной за Суэц, вопрос о положении палестинцев в лагерях для беженцев, расположенных вокруг Израиля, оставался болезненным и нерешенным.

Правительства арабских стран не пытались предоставить палестинцам убежище. Они предпочли оставить их в лагерях, чтобы непрестанно напоминать миру о том, какой по отношению к ним несправедливостью было создание Израиля.

Сами палестинцы жили в этих лагерях в состоянии сонного бездействия. Но разговоры о мести, вооруженном сопротивлении, о предстоящей борьбе за освобождение родины не умолкали, особенно среди молодых.

Агенты Мосада и Военной разведки за всем этим внимательно следили. Картотеки были заполнены отчетами агентов о «революционерах», которые, сидя в кафе, обсуждали и планировали свои выступления, но за пределами кафе никаких битв пока не затевали.

И тем не менее вести за ними наблюдение приходилось постоянно.

В середине 50-х годов в университетах Каира и Александрии была создана организация «Фатах». Возглавил ее человек, внешне весьма неприглядный. Имя его теперь известно всем — Ясир Арафат. Лагеря беженцев стали предметом его пристального внимания. Арафат призывал к возвращению на родину, причем, если понадобится, то не останавливаться для достижения этой цели ни перед чем. Обитатели лагерей откликались на эти призывы все в возрастающей степени.

Одной из причин, почему Арафату удалось увлечь за собой палестинцев, было то, что своим внешним обликом и поведением он демонстрировал им, что сродни нищим обитателям лагерей для беженцев, что он не похож на тех, кто, покинув эти лагеря, преуспел в жизни и теперь благоденствует в Бейруте.

В 1959 г. организация Арафата, ставшая известной под названием Палестинское сообщество, приобрела определенный статус и стала предметом дискуссий на собраниях Арабской Лиги. В 1963 г. был создан политический центр организации, получившей название Организация освобождения Палестины. Ей покровительствовал президент Насер.

Интеллигенция Бейрута с самого начала относилась к ООП с недоверием, поскольку в своей деятельности организация ориентировалась на все без разбора страны арабского мира. Палестина, которую интеллигентные арабы стремились создать, должна была стать марксистским революционным государством современного типа, а не просто одной из многих арабских стран. И именно она, по их мнению, должна находиться в авангарде марксистской революции, которая впоследствии завоюет весь арабский мир.

Организация Арабское национальное движение под руководством прекрасного оратора Жоржа Хабаша (в прошлом дантиста) стала выразителем чаяний этой группы палестинцев. По отношению к Израилю эта группа занимала более агрессивную позицию, но одновременно настаивала на необходимости фундаментальных перемен — социальных и экономических — во всех странах Ближнего Востока.

Война между палестинцами и израильтянами началась в 1965 г. и постепенно приобрела крайне ожесточенный характер, что привело к полному обесцениванию человеческой жизни.

3 января 1965 г. Арье Чизик, израильский инженер, специалист по использованию водных ресурсов, заметил мешок, плавающий в канале, который он инспектировал. Он вытащил его и обнаружил в нем детонатор и взрывчатку. Арье немедленно сообщил о своей находке в полицию. Ему были известны угрозы «Фатаха» разрушить сложную внутреннюю систему водоснабжения в Израиле на том основании, что вода эта якобы украдена у Сирии.

Израильская служба безопасности установила, что мешок был погружен в воду около долины Нефута, в северной части Израиля диверсантами из Иордании. Все было сделано неумело и примитивно.

Правительство особого значения этому эпизоду не придало, но Меир Амит и Аарон Ярив встревожились не на шутку. Тотчас же был отдан приказ принять меры по строжайшей охране всех водных хранилищ в стране. Тем не менее оба считали, что предавать инцидент огласке не следует. Но тайное стало явным, когда в Дамаске «Фатах» выпустил коммюнике, в котором утверждал, что эта акция была согласована с руководством ООП.

Вплоть до начала Шестидневной войны «Фатах» продолжал практиковать подобные вылазки, чаще всего из Иордании. В отдельных случаях — из Сирии или Ливана. Однако, пока что они носили характер булавочных уколов. Террористические акты совершали не преданные своему делу молодые палестинцы, готовые отдать жизнь за свою родину, а обыкновенные преступники, выпущенные из иорданских тюрем. Им платили по существовавшим тогда расценкам — пятнадцать динаров (около сорока пяти долларов) за акт саботажа внутри Израиля. Не приходится удивляться, что большого вреда Израилю эти наемники не причиняли. Чаще всего они размещали взрывчатку у телефонных столбов, на каких-нибудь удаленных от центра улицах или около покинутых армейских бункеров. Израильтяне тогда полагали, что неприятности, связанные с борьбой против палестинцев, не помешают их нормальному существованию.

После Шестидневной войны поначалу казалось, что ничего не изменилось. Израиль теперь осуществлял контроль над той частью страны, где в основном базировались террористы.

Блестящая победа Израиля, разгромившего сирийскую, египетскую и иорданскую армии за шесть дней, оказала на палестинское движение сопротивления огромное впечатление. В городах и поселениях на Западном берегу Иордана многие из палестинцев, поддерживающие ранее террористов, пришли к выводу, что им израильтян не одолеть. Помимо этого, при ближайшем рассмотрении, особенно на первых порах, израильтяне оказались не такими уж чудовищами, какими палестинцы их себе представляли.

Оккупанты вели себя сравнительно прилично. Группы израильтян ездили по стране и обучали местных фермеров способам ведения хозяйства с применением израильской технологии.

Жители Западного берега больше всего на свете стремились к нормальной жизни. Теперь, когда движение сопротивления было подавлено, они стали припоминать, что не раз страдали от агрессивных действий палестинцев из «Фатаха», и даже стали считать возможным под защитой Израиля выступать против этой организации и Народного фронта освобождения Палестины Жоржа Хабаша.

Израильтяне предполагали, что безопасность на оккупированных территориях отныне станет их повседневной заботой. К великому своему удовлетворению, они обнаружили, что это не так. Более того, палестинцы на оккупированных территориях начали снабжать израильтян важной для них информацией. Таким образом, через три месяца бойцов ООП на Западном берегу почти уже не было. Растерянные и деморализованные, они вынуждены были отступить в Иорданию и там перегруппироваться.

Первые сведения о том, что радоваться победе над палестинцами рано, пришли от одного из самых квалифицированных агентов в Израиле. Не более пяти-шести человек в стране знали его настоящее имя. Назовем его Давид Шаул. Еврей из Ирака, Давид Шаул был лейтенантом израильской армии и получил от Харкави задание внедриться в «Фатах». В этом амплуа он был одним из первых. Шаул продвигался по службе и стал командиром роты. Чтобы укрепить к себе доверие, он героически сражался против израильтян на Западном берегу во время Шестидневной войны. Из всех агентов, работавших в «Фатахе», Шаул был самым энергичным и одаренным. По своему служебному положению он имел доступ к некоторым из самых секретных материалов «Фатаха». После войны он был «арестован» израильтянами и передал им эти материалы, а также длинный список жителей Западного берега, сочувствующих «Фатаху» и Народному фронту.

Деятельность Шаула была столь ответственной, что его все время страховала целая группа агентов Мосада. Никто из них не знал, кто он. Первоочередной их задачей было собирать донесения Шаула, которые он оставлял в секретных сейфах в столице Иордании. Кроме того, уже давно, за несколько лет до этого, была запланирована операция, рассчитанная на то, чтобы дать ему возможность посетить Израиль или сообщить те первостепенной важности сведения, которые в письме излагать было слишком опасно.

В 1968 г. именно такого рода информация оказалась в распоряжении Шаула. Он отправил кодированное послание. В Амман после этого пришло письмо от его «семьи», в котором сообщалось, что его отец тяжело болен и Шаула просят немедленно приехать в Бейрут. Через три дня он уже прибыл в ливанскую столицу и поселился в квартире, заготовленной для него израильтянами. Там он встретился со своим ведущим, который прилетел из Израиля через Кипр. Тут же выяснилось, что поездка себя оправдала. С некоторого времени, рассказал Шаул, начали ходить слухи, что русские готовы помогать палестинцам. Слышал он также, хотя поручиться за точность этих сведений не мог, что Ясир Арафат, Жорж Хабаш и другие тайно побывали в Москве на встрече с высшими руководителями Советского Союза. Ему самому было приказано, и при том совершенно для него неожиданно, пресечь всякую критику в адрес Советского Союза среди своих солдат. До этого момента такую критику можно было услышать почти везде в арабском мире. Многие считали, что арабские армии потерпели сокрушительное поражение, потому что Израилю помогала Америка, в то время как русские снабжали арабов неполноценным оружием, к тому же нерегулярно. Кроме того, это оружие ни в какое сравнение не шло с израильским.

В лагерь в окрестностях Аммана, в часть, в которой служил Шаул, без всякого предупреждения прибыла небольшая группа русских в сопровождении старших представителей ООП. Старшие офицеры, в том числе и сам Шаул, были приглашены на собрание явно для того, чтобы выслушать объяснения русских. Собрание это продолжалось целый день.

Вначале русские говорили о том, как много они сделали для арабов — и в политическом отношении, и в снабжении. И во время войны, и до нее. Затем тон выступления стал меняться. Не подвергая открытой критике действия арабских армий, они стали утверждать, что, по мнению русских специалистов, арабы не оправдали надежд, которые на них возлагали русские. У арабов оружия было достаточно, а вот руководство оказалось не на высоте.

И наконец, докладчик перешел к следующей теме: много времени уйдет, сказал он, на то, чтобы восстановить военный потенциал арабских армий до уровня, который обеспечит их готовность к новой войне с Израилем. Еще больше времени потребуется на обучение арабов, чтобы в предстоящей войне они могли противостоять евреям. И все же война, как заявил русский, должна продолжаться до полной победы над сионистами и империалистами. Отсюда следует, что палестинцам придется воевать так же, как пришлось воевать Вьетконгу.

В заключение русский приступил к изложению главного вопроса, ради которого это собрание, собственно, и было затеяно. Шаулу это сразу стало ясно. В борьбе с Израилем «Фатах» действовал не более успешно, чем арабские государства. Израилю внутри страны почти никакого ущерба нанесено не было. Однако это не вина организации «Фатах», сказал русский. Дело в том, что палестинцы плохо вооружены и плохо обучены, в то время как их противник располагает профессиональным и прекрасно организованным аппаратом разведки.

Палестинцы не должны рассчитывать на то, что кто-нибудь другой будет бороться за их права. В Шестидневной войне это обнаружилось с достаточной наглядностью. Они должны перейти в наступление и в самом Израиле, и за его пределами. Но русские готовы им помогать. Последняя фраза была встречена аплодисментами, и собрание закончилось.

Не прошло и нескольких дней, как состоялось еще одно собрание. На нем выступил один из главных помощников Арафата. Он разъяснил, что русские приехали не для пустых разговоров. Советское правительство готово выполнять свои обязательства. Люди Жоржа Хабаша из Национального фронта освобождения уже направили своих людей в Россию для тренировок.

Шаул возвратился в Амман из своего путешествия к «больному отцу», а Меир Амит собрал экстренное заседание Комитета безопасности, состоящего, кроме него, из Ярива, начальника Шин Бет, шефа полиции и их главных советников. Израиль с самого первого дня своего существования воевал с КГБ и в самой стране, и за границей. Все, кто присутствовал на этом заседании, отдавали себе ясный отчет в том, чем грозило Израилю все то, что они узнали из донесения Шаула.

Палестинцы, обученные КГБ (а возможно, и с офицерами КГБ во главе), овладеют опытом самого могущественного и свирепого разведывательного агентства в мире. Это значило, что будут созданы оперативные ячейки; введена строгая дисциплина; в распоряжение палестинцев поступит новая техника производства взрывчатых веществ и средств связи; цели будут четко обозначены с учетом их военной и политической значимости; пропагандистская кампания будет организована так, чтобы извлечь максимальную выгоду при всех обстоятельствах — и в случае победы, и в случае поражения. Строгий контроль затруднит возможность проникновения израильских агентов в организации палестинцев.

Люди типа Амита обычно не признаются, что испытывают чувство страха. Тем не менее все в коллективе разведки находились в состоянии напряженного ожидания. Все готовили себя к худшему, но никто не догадывался, когда и где будет нанесен первый удар.

22 июня 1968 г. индийский священник явился в офис авиакомпании «Эль-Ал» в Риме и заказал три билета на самолет, летящий в Израиль на следующий день. Он показал свой индийский паспорт и два иранских для своих спутников. Священник указал и свой адрес в Риме — отель «Империал».

На следующий день в римском аэропорту Фьемичино тридцать восемь пассажиров и двенадцать человек экипажа, отправляющиеся рейсом 426 в Тель-Авив, заняли свои места в Боинге-707. Через двадцать минут после взлета трое мужчин встали со своих мест и направились к кабине пилота. Израильский офицер Маоз Проаз оглянулся на шум открывающейся двери и попытался преградить террористам дорогу. Последовал выстрел. Маоз был ранен в лицо. Уже через несколько минут капитан Одед понял, что произошло, и изменил курс в соответствии с полученным им указанием. Теперь они летели в Алжир.

Угонщики потребовали освобождения отбывающих тюремные сроки террористов в обмен на сохранение жизни заложников, которых они захватили.

Народный фронт и Жорж Хабаш официально заявили о своей причастности к похищению. Алжирское правительство согласилось не только помогать похитителям, но и оказало давление на местную прессу, которая принялась активно восхвалять похитителей.

Израильские пассажиры оставались в самолете в течение сорока дней. Наконец, не получив никакой реальной поддержки от других стран мира, Израиль был вынужден обменять пятнадцать террористов на пассажиров — «по гуманным соображениям» — так это было сформулировано.

Поражение было тяжелым и еще усугублялось осознанием перспективы. Было ясно, что палестинцы, ободренные первым успехом, на этом не остановятся.

Израиль охватило чувство подавленности. Казалось, такого израильтянам еще переживать не приходилось. Государство, которое только что с блеском выиграло одно из самых трудных сражений в современной истории, должно было склониться перед волей трех вооруженных людей, действующих под руководством дантиста из Бейрута.

Никто не мог взять в толк, как могло случиться, что хваленая израильская разведка оказалась побежденной.

Израильтяне в массе своей не были осведомлены о том, что кое-какие сведения о планах Народного фронта у разведки были. Знай они об этом, недовольство могло быть еще более сильным, хотя, говоря серьезно, оно не было справедливым.

Руководство Мосада считало, что оно, разумеется, найдет способы узнавать заранее о готовящихся террористических актах, так же как найдет способы и парализовать действия террористов, уже захвативших самолет. Но надо было отдавать себе отчет в том, что нападения на самолеты будут продолжаться, и некоторые из них могут оказаться успешными.

Меир Амит был убежден, что единственно правильный в этих условиях метод борьбы — это разработка долгосрочного плана противостояния палестинцам и их руководителям из КГБ. Это означало, что Мосад, Военная разведка и Шин Бет объявляют палестинцам настоящую войну. Израиль должен пойти на то, чтобы действовать тоже беспощадно и наказывать преступников, используя свою армию и силы воздушного флота. Прежде политические деятели Израиля сопротивлялись этому. Но теперь, когда противник определился четче, чем когда-либо раньше, когда он находится в подполье и когда он научился у КГБ действовать скрытно, поймать его будет труднее.

Сообщения о том, что Меир Амит считает возможным и в дальнейшем случаи успешных нападений палестинцев на самолеты, в печать не попали. А вот известие о том, что бывших парашютистов и солдат, которые полагали, что свое уже отслужили, приглашают на работу в качестве сопровождающих на самолеты «Эль-Ал», в газетах появилось и тут же было подхвачено иностранными корреспондентами. Об этих людях рассказывали, что они — непревзойденные стрелки, способные попасть человеку в переносицу с расстояния, равного длине салона в самолете.

Входные двери в кабины летчиков были обшиты стальными листами и всегда теперь запирались на ключ. Но электронные приборы, способные «унюхивать» взрывчатые вещества и установленные на всех самолетах, пока что существовали лишь в воображении инженеров, изобретателей и ученых.

Все попытки министерства иностранных дел Аббы Эбана достигнуть договоренности с международным сообществом о совместных мерах борьбы с терроризмом потерпели неудачу. Меиру Амиту также не удалось привлечь к сотрудничеству разведки других стран.

Никто не хотел быть вовлеченным в войну с террористами из страха оказаться под огнем. А между тем действия террористов представляли реальную опасность для всего мира. Но мир упорно этой перспективы видеть не желал.

Через месяц после захвата самолета в Риме, Народный фронт нанес второй удар.

26 декабря 1968 г. в афинском аэропорту двое террористов, вооруженных пистолетами и ручными гранатами, снова атаковали израильский самолет. На его борту было десять человек экипажа и четырнадцать пассажиров. В момент атаки самолет находился на взлетной полосе. По счастливой случайности, из двадцати четырех человек погиб только один пассажир и две стюардессы были ранены. Террористы, вне всяких сомнений, собирались взорвать самолет с пассажирами на борту. По любым нормальным человеческим представлениям — это были варварские действия. По соседству с израильским самолетом стояло несколько самолетов других стран. Как утверждал позднее начальник полиции афинского аэропорта полковник Патроклус Никос, от взрыва могли вспыхнуть триста тонн горючего в аэропорту и он весь взлетел бы на воздух.

С криками: «Мы хотим уничтожить евреев!» арабы чуть было не убили сотни людей, отнюдь не евреев.

На этот раз израильтяне оказались подготовленными. Уже в течение многих месяцев агенты Меира Амита внимательно изучали в качестве объекта возмездия международный аэропорт в Бейруте.

30 декабря два геликоптера прилетели со стороны моря и высадили израильских парашютистов, которые на виду у сотен людей в аэропорту начали методично, один за другим, уничтожать все арабские самолеты, которые в нем находились. Операция была одной из наиболее аккуратных и точных из всех когда-либо выполненных израильской армией. Ни один человек не пострадал. Пассажиров, которые уже находились в самолете компании «Мидл Ист Эйрлайнс», направлявшемся в Джидду, очень вежливо попросили покинуть его и укрыться в здании аэровокзала. Лишь после этого он был взорван. Этим рейдом было уничтожено тринадцать арабских самолетов.

Пока коммандос выполняли задание, их командир, о котором тогда писали как о лучшем из всех израильских солдат (позднее он стал начальником Штаба армии), генерал Рафаэль Эйтан, сохраняя полнейшее спокойствие, к величайшему изумлению всех присутствующих, зашел в бар для отъезжающих и попросил чашечку кофе. Выпив, он заплатил за него ливанской валютой и спокойно вышел.

Операция в Бейруте на планы палестинцев заметного влияния, однако, не оказала. В феврале 1969 г, в аэропорту Клотен в Цюрихе четверо террористов въехали на такси налетную полосу, чтобы атаковать очередной самолет «Эль-Ал». Их заметил молодой офицер израильской секретной службы Мордехай Рахамим, который тут же смертельно ранил одного из террористов. Остальные трое были арестованы.

В этом же году, в августе, благодушествующий за пределами Израиля мир впервые понял, что и он находится в опасности.

Отряд ООП, называвший себя «Революционной группой Че Гевара», захватил лайнер американской компании Ти-дабл-ю-эй, который находился на пути в Тель-Авив, и приказал пилоту лететь в Сирию. Сирийцы задержали двух пассажиров-израильтян. Впоследствии их обменяли на двух сирийских пилотов, отбывающих тюремное заключение за вторжение в воздушное пространство Израиля за несколько месяцев до описываемого события.

По всей Европе на израильские учреждения совершались нападения. 29 августа тайм-бомба взорвалась в помещении морской транспортной компании в Лондоне; 8 сентября — в израильских посольствах в Гааге и Бонне; 27 ноября — была брошена ручная граната в билетной кассе «Эль-Ал» в Афинах. В результате этого террористического акта был убит двухлетний мальчик-грек и множество людей были ранены. Среди них не оказалось ни одного еврея.

10 февраля 1970 г. в зале ожидания аэропорта в Мюнхене израильский дежурный службы безопасности остановил одного араба. И тут же он и его два сообщника открыли огонь: в ход пошли пистолеты и ручные гранаты. Один израильтянин был убит, еще одиннадцать ранено.

Австрийскому самолету удалось удачно приземлиться после взрыва. В этот же день швейцарский авиалайнер через пятнадцать минут после вылета из Цюриха с тридцатью восемью пассажирами на борту и командой в девять человек взорвался в воздухе. Последними словами пилота, переданными на землю, были: «Подозреваю взрыв в заднем отсеке… Самолет горит. Ничего сделать не можем. Прощайте».

Расследование показало, что в обоих случаях сложные взрывные устройства были размещены в пакетах, адресованных в Израиль. Они были отрегулированы так, чтобы взрыв произошел на высоте в двадцать четыре километра.  Народный фронт освобождения Палестины, понимая, что мировое общественное мнение будет враждебно по отношению к террористам, отрицал свою причастность к этим актам. Но вина Народного фронта была безоговорочно установлено в результате независимых друг от друга расследований, проведенных Мосадом и западными разведками. Была с несомненностью установлена роль Жоржа Хабаша, который осуществлял руководство операцией из Бейрута. В своей войне с Израилем Хабаш, однако, допустил ошибку. Он не сообразил, что почта в Израиль может доставляться не только на самолетах израильской авиакомпании. Пострадали не те, для кого эти пакеты были предназначены.

Международные авиалинии из всего пережитого извлекли своеобразный урок: они попросту отказались возить израильскую почту. Изоляция Израиля, таким образом, стала еще более полной.

Само собой разумеется, в аэропортах после этих событий были введены строгие правила проверки багажа и пассажиров, которых стали подвергать придирчивому осмотру.

Террористам удалось, пусть временно, но все же сильно затруднить поездки в Израиль и из Израиля, а также транспортировку грузов. И в реальном воплощении, и психологически это было победой арабов.

Между тем война, затеянная палестинцами против Израиля на международной арене, продолжалась.

2 мая 1970 г. террористы взорвали израильское посольство в Парагвае, убили тридцатишестилетнюю жену первого секретаря посольства, мать троих детей Эдну Пээр и серьезно ранили секретаршу.

22 июля была применена в своем роде новая тактика. На этот раз Народный фронт захватил самолет, чтобы добиться освобождения террористов, которые находились под арестом после проведенных ранее акций. Шестеро террористов захватили самолет «Олимпик Эйрлайнс» и грозили взорвать его в воздухе, если не будут освобождены террористы, сидящие в греческих тюрьмах. В соглашении, заключенном между террористами и греками, было предусмотрено обязательство «арабских коммандос» не проводить террористических операций в Греции. Греция, таким образом, завоевала для себя весьма сомнительный иммунитет, но поставила весь остальной мир и в особенности Израиль в еще более уязвимое положение.

В сентябре этого же года западный мир получил то, что заслужил своим пассивным отношением к омерзительным актам террора.

Народный фронт, отбросив всякую сдержанность и осторожность в выборе объектов, организовал массовый захват самолетов, по масштабу и жестокости поражающий самое разнузданное воображение.

В 11.50 утра 6 сентября 1970 г. американский Боинг-747 со ста сорока семью пассажирами и командой на борту, летевший из Франкфурта в Нью-Йорк, был захвачен террористами в воздушном пространстве Бельгии и отправлен на аэродром Даусон Филд, расположенный в пустыне к северу от Аммана.

Через 84 минуты, в 1.14 дня швейцарский авиалайнер ДС-8, летевший по маршруту Цюрих — Нью-Йорк со ста сорока тремя пассажирами и двенадцатью членами экипажа также был захвачен террористами из Народного фронта и направлен на тот же аэродром.

Еще через 36 минут потрясенные коллективы авиационных служб во всем мире узнали, что в 1.50 двое террористов, в том числе женщина по имени Лейла Халед, — террористка, которая осуществила в феврале 1969 г. захват американского самолета на пути в Дамаск, попытались похитить Боинг-707 компании «Эль-Ал», летевший из Тель-Авива в Нью-Йорк через Амстердам. В момент, когда самолет пролетал над английским графством Эссекс, террористы, размахивая пистолетами и гранатами, промчались по проходу и попытались вломиться в кабину пилота. Израильский охранник застрелил террориста на месте. В возникшей при этом суматохе получил ранение в живот официант. Один из американских пассажиров, обнаруживший завидное самообладание, бросился на Лейлу Халед и, таким образом, предотвратил трагедию. Граната, с которой предохранительная чека была уже сорвана, катилась по полу. К счастью, она оказалась неисправной и механизм не сработал. Самолет сделал вынужденную посадку в лондонском аэропорту, и Лейла Халед была арестована.

В 4 часа дня самолет Джамбо-747 компании «Пан-Америкэн», летевший по маршруту Амстердам — Нью-Йорк со ста пятьюдесятью восемью пассажирами на борту и экипажем в восемнадцать человек, был похищен сразу после вылета из Амстердама и отправлен в Бейрут. В бейрутском аэропорту члены Народного фронта освобождения заняли контрольную башню и пригрозили взорвать самолет со всеми пассажирами, если кто-нибудь попытается его освободить. Террористы хотели и этот самолет отправить в Даусон Филд, но пилотам удалось убедить похитителей, что длина полосы на этом аэродроме мала для «джамбо». Экипажу и пассажирам было приказано быстро покинуть самолет через запасные выходы. Как только последние пассажиры вышли, сработала тайм-бомба и самолет загорелся.

В Даусон Филд, который тут же был переименован в аэропорт имени Революции, более трехсот пассажиров-пленников из американских и швейцарских лайнеров провели ночь в душном самолете (температура была выше тридцати градусов) в окружении бойцов Народного фронта, вооруженных минометами, винтовками и базуками.

Народный фронт изложил свои требования совершенно недвусмысленно: все неизраильтяне будут отпущены в обмен на троих палестинских партизан, отбывающих тюремное заключение в Швейцарии за участие в нападении на израильский авиалайнер в Цюрихе. Британские власти, кроме того, должны освободить Лейлу Халед не позднее, чем через двадцать два часа. И далее — правительство Западной Германии — немедленно освобождает троих арабов, задержанных после нападения на аэропорт в Мюнхене, во время которого один израильтянин был убит, а известная израильская актриса тяжело ранена. Что касается израильтян, то их отпустят после освобождения еще не установленного числа палестинцев из израильских тюрем.

9 сентября, через два дня после первого в этой серии похищения, палестинцы захватили еще один самолет — на этот раз британский ВС-10, который летел из Лондона в Бомбей. Его отправили в Даусон Филд через Бейрут, где он заправлялся. Ливанские власти и в этом случае вмешаться не имели возможности.

В сложившейся ситуации реакция Израиля была логически совершенно обоснованной. Израильские власти арестовали в районе Западного берега Иордана примерно четыреста пятьдесят палестинцев, подозреваемых в сочувствии Народному фронту. Среди арестованных было много людей интеллигентных профессий — юристов, врачей и учителей, в том числе восемьдесят женщин.

Ситуация сразу же коренным образом изменилась: теперь одни заложники подлежали обмену на других.

Народный фронт явно перестарался. ООП исключила его из своих рядов как организацию, враждебную всему миру. Эти события тяжело отразились на репутации палестинского движения.

Вскоре посте этого для палестинцев наступили трагические дни. Террористы завершили свою операцию кровавым актом — взорвали перед освобождением заложников три самолета.

Чаша терпения короля Хусейна переполнилась. Все это время он был вынужден терпеть унижения и беспомощно наблюдать за тем, как палестинцы распоряжаются его страной, как своей собственной. Уже в течение нескольких месяцев офицеры-бедуины убеждали его в необходимости изгнать палестинцев из страны.

15 сентября, во вторник, Арабский легион короля Хусейна вторгся в лагеря палестинцев. Побоище было ужасающее. Иорданская армия, освободившись от навязанных ей политических ограничений, действовала с холодной жестокостью.

Участие Израиля в операции, которая среди палестинцев стала известна под названием «Черный сентябрь», было незначительным. Израиль только предупредил Сирию, что будет вынужден вмешаться, если она выступит на помощь палестинцам. Это предупреждение обеспечило королю Хусейну полную победу.

Окрепнув в борьбе с Израилем, палестинское движение потерпело поражение в столкновении с арабской страной.

Несколькими годами позднее в Ливане произошло то же самое.

Однако все эти события не вызвали ликования в Израиле. Пусть даже Иордания временно взяла на себя функции Израиля в борьбе с палестинцами, было ясно, что палестинское сопротивление будет продолжаться.

 

Глава двадцать вторая

В 1969 г. генерал Меир Амит закончил свою службу в Мосаде и стал президентом самого крупного в Израиле промышленного объединения «Кур». ООП приобрела к этому времени известный политический статус. Народный фронт совершал набеги на Израиль, проникая далеко в глубь страны и оставляя за собой кровавый след. И тем не менее Мосад под руководством Амита на первых порах остался в общем в выигрыше.

Израильская разведка не дала палестинцам возможность осуществить первейшую свою задачу: пресечь рейсы «Эль-Ал» и изолировать Израиль от всего мира. Начиная с 23 июля 1968 г., когда «боинг» израильской авиакомпании был угнан в Алжир, и вплоть до 9 сентября 1970 г., когда самолет ВС-10 вместе с двумя другими был посажен на аэродром Даусон Филд, угоны самолетов в разных точках земного шара совершались сто пятнадцать раз. Но израильских самолетов в их числе не было. Они подвергались нападениям только на земле.

Стало очевидным, что боятся летать на авиалиниях «Эль-Ал» нечего. Наоборот, компания значительно увеличила число своих маршрутов. «Эль-Ал» скорее, чем другие, авиакомпании могла обеспечить безопасный полет. Это произошло, однако, не сразу. Первоначально Израиль действительно опасался, что не сможет справиться с воздушным терроризмом.

В 1968 г. в интервью с известной итальянской журналисткой Орианой Фаллачи Жорж Хабаш задал ей риторический вопрос: «Решились бы вы лететь самолетом „Эль-Ал“?» Ответ на этот вопрос дали пассажиры.

В 1967–68 гг. ежегодный доход «Эль-Ал» составил пятьдесят три миллиона долларов, в 1972–73 — он вырос до ста тридцати пяти миллионов. К этому времени у «Эль-Ал» был самый высокий по сравнению с другими авиакомпаниями, действующими на атлантических маршрутах, показатель, характеризующий количество перевезенного груза. Это немалое достижение было непосредственно связано с деятельностью Меира Амита.

До своего ухода в отставку именно он организовал чрезвычайные меры предосторожности, которые неизменно предшествовали вылету каждого самолета, и систему охраны самолета в пути. Кроме того, во всех офисах «Эль-Ал», где бы они ни находились, теперь всегда дежурила команда Мосада. Это обстоятельство, по-видимому, и оказалось решающим. Каждый пассажир подвергался проверке на компьютере. Особое внимание уделялось пассажирам, которые заказывали билеты непосредственно перед отправлением самолета. Результаты такого просеивания иногда оказывались впечатляющими.

Весной 1969 г., во Франкфурте молодой человек с итальянским паспортом попросил билет на следующий день на самолет, летящий в Тель-Авив. Одному из служащих Мосада он показался подозрительным. Молодой человек явно нервничал. После разговора с ним выяснилось, что хотя он и свободно говорит по-итальянски, но с каким-то акцентом.

Амиту в процессе длительных переговоров с правительствами разных стран удалось усовершенствовать практику проверки документов подозрительных пассажиров в странах, откуда они родом.

Запрос в Рим никаких результатов не дал. Итальянцы были готовы сотрудничать, но не в субботу. День отдыха — день священный. Подозрения Мосада возбудило и то, что молодой человек жил в отеле «Франкфуртер-Гоф» — самом лучшем и, несомненно, одном из самых дорогих в городе. А между тем — это было видно, — он не принадлежал к числу обычных постояльцев таких отелей, (Мосаду было известно, что Народный фронт позволял террористам накануне акции пожить в дорогих отелях и развлечься.)

Израильтяне не могли себе позволить ждать появления молодого человека на следующий день, чтобы проверить свои подозрения. Если это был террорист, то с ним должны были быть еще, по меньшей мере, трое, которые купили билеты на самолет, не вызвав подозрений. Оружие могло быть только у одного из них и не обязательно у «итальянца». Даже в том случае, если бы его удалось задержать с оружием, остальные могли решиться действовать и без него. Служащий Мосада снесся с Амитом, который без промедления предоставил в его распоряжение шестерых оперативников Мосада в Германии. Было решено, выманив итальянца под каким-нибудь предлогом в холл отеля, обыскать его номер.

«Итальянец» и в самом деле оказался угонщиком. Агенты обнаружили в номере корсет с взрывчаткой в пластиковой упаковке (такой корсет не только можно пронести через детектор, он мог бы оказаться незамеченным и при личном досмотре). Там же, в номере, на самом виду лежал текст речи, которую он должен был произнести после захвата самолета.

В списке пассажиров, вновь пропущенном через компьютер, удалось уже без труда обнаружить двоих сообщников «итальянца». К тому же они и сами себя выдали, когда остановились у отеля «Франкфуртер-Гоф» перед носом у мосадовских агентов, идущих по следу «итальянца», и стали ждать своего товарища, чтобы вместе отправиться на свой последний ужин.

Трое молодых людей, двое мужчин и девушка, ужинали, когда к ним подошел крупный, элегантно одетый господин, уселся за стол и знаком приказал им сохранять спокойствие. В одной руке он держал салфетку, которую на мгновение откинул, чтобы показать им небольшой пистолет. Прикрыв его вновь, он вежливо и словоохотливо объяснил, что он полковник израильской армии. Широким жестом он указал на окружающих (на самом деле обычных местных посетителей ресторана), которых охарактеризовал как израильских военных различных рангов. Снаружи, сказал он (и это было правдой), их ожидали хорошо вооруженные израильские агенты. Он не желал причинить молодым людям никакого вреда. Он видит в них лишь оступившихся, непослушных детей, попавших в дурную компанию. Как только они закончат свой ужин (а он намерен к ним присоединиться), он пойдет с ними в отель, отберет оружие, взрывчатку и документы, которые у них окажутся, задаст им несколько вопросов и первым же самолетом на следующее утро отправит их в Бейрут. Нисколько не торопясь, очень предупредительно, израильтянин настаивал на том, чтобы они продолжали ужинать, принимал участие в выборе блюд и напитков. Все трое, совершенно им загипнотизированные, жевали с трудом. Он же, напротив, ел с удовольствием, не переставая при этом говорить о проблемах Израиля и Ближнего Востока.

В отеле молодых арабов сфотографировали, сняли отпечатки пальцев и допросили. Затем предупредили, что в следующее их появление в Европе с подобной целью их встретят совсем по-другому.

Наутро несостоявшиеся террористы были доставлены в аэропорт, где им вручили билеты в Бейрут, за которые было уплачено деньгами за их билеты в Тель-Авив. Через две недели родители двоих из них получили письма, врученные им непосредственно. В письмах содержалось предупреждение о том, что ждет их детей, если они повторят свою попытку. Надо думать, что их террористическая карьера на этом закончилась.

Никто в мире не догадывается, как много раз попытки захвата самолетов в самых разных точках земного шара были сорваны благодаря предупреждениям, посланным Мосадом в крупнейшие международные аэропорты.

Когда Меир Амит уходил в отставку, начальники западных служб безопасности выразили в письменной форме свое единодушное признание его роли и роли Мосада в обуздании международного терроризма, который удалось, если не уничтожить, то по крайней мере ограничить и дать миру какое-то время для организации защиты. Ни у кого не возникало сомнений в том, что Меир Амит заложил основы для этой организации.

Меир Амит удвоил численность сотрудников Мосада, начал программу внедрения в практику его работы достижений современной техники (которая и в дальнейшем продолжала совершенствоваться), ввел новые оперативные приемы, действующие до сих пор и — что очень существенно, — положил конец уходящим в далекое прошлое распрям между Мосадом и Военной разведкой.

Мосадовские сотрудники во времена Исера Харела были асами по части решения сложных проблем и с подобными задачами справлялись без труда. Харел проводил свои крупные операции, когда это ему требовалось, в тесном сотрудничестве с канцелярией премьер-министра.

Меир Амит формировал деятельность Мосада совсем по другому. Он не испытывал на себе подавляющего влияния такой выдающейся личности, как Давид Бен-Гурион. Дорогостоящие, масштабные, эффектные операции время от времени еще предпринимались и Меиром, но основным в функциях Мосада была непрекращающаяся повседневная разведывательная работа.

В самом Мосаде Амит пользовался заслуженным авторитетом, но после его ухода многие надеялись, что руководство организацией будет поручено гражданскому лицу. Существовали (да и поныне существуют) серьезные аргументы в пользу сохранения за Мосадом статуса гражданской организации.

Конечно, в вопросах, касающихся национальной безопасности, военные всегда играли заметную роль. Авторитет Генерального штаба в израильской общественной жизни огромен. К тому же после Шестидневной войны он неизмеримо вырос. Но с течением времени в израильской армии, которая всегда гордилась своими спартанскими традициями, появились генералы, стиль жизни которых соответствовал культу, создававшемуся вокруг них. Генерал Эзер Вейцман об этой новой поросли офицеров высказался достаточно едко: «Они не носят галстуков, зато рубашки у них восьмидесятидолларовые!» Еще более резко выразился по этому поводу незадолго до своей смерти Давид Бен-Гурион: «Это настоящая трагедия. Израильские генералы чувствуют себя теперь генералами!»

Генералы появились не только в армии — везде: в политике, в промышленности, в университетах и культурных учреждениях. Создалось нечто вроде масонской ложи, состоящей из ушедших в отставку офицеров Генерального штаба, которые пользовались влиянием во всей системе правительственных учреждений.

В идеале, Мосад мог бы стать противовесом этому влиянию. Но трудно было представить себе, что кто-либо из гражданских деятелей смог бы противостоять генералам. Слишком велик был авторитет военных. Гражданский руководитель был бы вынужден следовать курсом военных или быть ими раздавленным. Так что лучше было Мосаду иметь в качестве руководителя все же генерала, знакомого с закулисной активностью в министерстве обороны, чем гражданского деятеля, находящегося в состоянии постоянного конфликта с ним. Исеру Харелу удавалось в течение некоторого времени лавировать, но его поддерживал сам Давид Бен-Гурион. И времена были другие, и армия не та.

Единственным подходящим кандидатом из гражданских чиновников был пятидесятилетний Эхуд Авриель, человек с огромным опытом, накопленным и на правительственной службе, и в области разведывательной деятельности. Он возглавлял канцелярии Бен-Гуриона в бытность его премьер-министром, и Леви Эшкола в бытность того министром финансов. При Голде Меир, когда она занимала пост министра иностранных дел, Авриель был ответственным за отделение, ведающее африканскими странами, и международное сотрудничество. Попытка ввести Авриеля в высший эшелон системы разведки уже однажды предпринималась. После того как Исер Харел окончательно ушел со своего поста помощника премьер-министра по делам разведки, некоторые пытались добиться назначения Авриеля на эту должность. Но Меир Амит, который к этому времени укрепил свое положение, этому воспротивился. Перед отставкой Амит пытался вновь использовать свое влияние, чтобы не допустить прихода на свое место Авриеля, мотивируя это тем, что тот не военный. Кроме того, таким образом он надеялся продлить срок своего пребывания в Мосаде.

Амит и премьер-министр Эшкол никогда не ладили, в особенности после «дела Бен-Барки». Амит с пренебрежением относился к Эшколу, не способному, по его мнению, принимать решения вообще, а Эшкол всегда опасался, что Амит втянет правительство в какую-нибудь очередную взрывоопасную «авантюру».

Надо, однако, отдать должное и Эшколу. Вся его деятельность как руководителя правительства была омрачена «делом Лавона» и «делом Бен-Барки», так что он полностью отдавал себе отчет в том, что происходит, когда глава разведки действует бесконтрольно.

Амит был человеком в себе уверенным, личностью яркой и сильной, и Эшкол не мог не понимать, что контролировать его — дело нелегкое.

После ухода Харела было введено правило, по которому должность начальника Мосада утверждается не более чем на пять лет. Меир Амит настаивал на продлении этого срока на том основании, что некому было его заменить. Но на этот раз Эшкол оказался тверд.

Казалось, что кандидатура Эхуда Авриеля должна быть утверждена беспрепятственно, несмотря на возражения армии. Однако сторонники Авриеля вскоре убедились в том, что он постоять за себя не может. При всех своих достоинствах, Эхуд Авриель, по свидетельству одного из его друзей, слишком благороден для того, чтобы заниматься интригами себе на пользу.

В конце концов Эшкол снова пришел к компромиссу. Он назначил руководителем Мосада генерала, ожидающего отставки, который никогда в своей жизни никакой деятельностью, близкой к разведывательной, не занимался. По своему характеру он совершенно не походил на боевого генерала из тех, которыми так гордился Израиль.

Цви Замир, или просто Цвика, родился в 1924 г. в Польше и в том же году был увезен в Израиль, куда эмигрировали его родители. В 1942 г. он вступил в ряды Пальмаха и в 1944-м, в двадцатилетием возрасте, стал дивизионным командиром.

За деятельность, связанную с программой нелегальной иммиграции, он был арестован британскими властями. Во время Войны за независимость активно действовал в Иерусалиме и его окрестностях, будучи командиром батальона.

В 1950 г. он был назначен инструктором на курсы повышения квалификации для старших офицеров, а в 1953-м сам обучался в Англии на курсах для высших британских офицеров. По возвращении из Англии он был командиром пехотной школы, а в 1956 г. получил повышение в должности и назначен инструктором в министерстве обороны. В 1957 г. он взял отпуск для того, чтобы сдать экзамены на степень бакалавра по гуманитарным наукам в Иерусалимском университете. Затем получил звание командира бригады.

В 1962 г. Замир в течение небольшого промежутка времени возглавлял Южное войсковое соединение, а 15 июля 1966 г. был назначен военным атташе в Лондон. Таким образом, в Шестидневной войне он участия не принимал. Для офицера израильской армии это было недостатком, равносильным неспособности выполнять свои супружеские обязанности.

Цвика Замир, самый непрезентабельный из всех израильских генералов, был не менее других поражен новым назначением. Вместо того чтобы уйти в тихую, незаметную жизнь, он получил одну из самых ответственных должностей в стране, причем не имея никакого опыта, который мог бы помочь ему освоиться в новом для него деле.

Армия, склонная выразить недовольство, была тем не менее обезоружена действиями Эшкола. Армия требовала генерала. И она его получила. Профессионалы Мосада, однако, были обескуражены.

На вопрос, как можно ожидать, чтобы столь неопытный человек справился с такой деликатной работой, Эшкол бодро ответил: «Все будет в порядке. Через год-два он научится». Ответ был легкомысленным. Тем не менее оказалось, что премьер-министр был прав.

Замиру действительно потребовалось два года, чтобы понять и освоить все особенности своей новой работы, но он их понял. Работая днями и ночами, учась и прислушиваясь к мнению профессионалов, Замир стал мастером своего дела. В конце концов он создал свой собственный стиль, ввел методы, отличные от тех, которыми пользовались его предшественники. Доклады его правительству отличались исчерпывающей полнотой. Он никогда ничего не пытался скрыть, беря на себя ответственность и за успехи и за провалы. Провалы болезненно переживал. Голда Меир, став премьер-министром, обычно утешала его: «Лес рубят — щепки летят!» — говорила она. Доверяла Голда Меир Замиру безоговорочно.

В начале своей деятельности Замиру удалось избежать внутренних беспорядков и передряг, которые сопровождали появление каждого из его предшественников. Пусть даже Цвика Замир не был идеальным кандидатом на пост начальника разведки, но он был, безусловно, человеком, способным заставить своих сотрудников работать с полной отдачей.

Амит был для них боссом. Замир походил скорее на председателя Комитета. Стоило старшим офицерам Мосада освоиться со стилем его работы, как они признали его.

Все они были профессионалами с многолетним практическим стажем. И эти свои профессиональные способности они могли теперь использовать гораздо полнее и свободнее, чем раньше.

В 1969 г., когда Цвика Замир занял должность руководителя Мосада, борьба с палестинскими террористами была в разгаре. Постороннему наблюдателю могло показаться, что ничего не менялось и террористы оставались хозяевами положения. На самом же деле к этому времени уже стали сказываться результаты терпеливой и настойчивой работы, начатой Амитом и рассчитанной на достижение далеко идущих целей.

Первым значительным своим успехом Замир был целиком обязан Амиту и молодому агенту, которого Амит заслал в Европу за несколько месяцев до этого. Звали его Барух Коген. Он принадлежал к одной из старейших и уважаемых в Израиле семей. Как и многие другие уроженцы Израиля его поколения, Барух Коген рос вместе с местными арабскими детьми и научился уважать их язык и обычаи.

Решающим событием в жизни Баруха Когена стала смерть брата, который был убит в Войне за независимость. Брата Барух очень любил, и после его смерти пошел в армию.

Проходя военную службу, Коген специализировался на разведывательной деятельности и был одним из тех офицеров Военной разведки, которых Амит забрал с собой в Мосад после того, как возглавил его.

В июле 1970 г. в возрасте тридцати пяти лет Барух Коген с женой и двумя детьми уехал в Брюссель, где под именем Моше Ханана Ишайи занимал незначительную дипломатическую должность. Настоящей его работой в качестве ответственного резидента Мосада была координация действий израильских агентов в Европе, которые все с большим успехом проникали в террористические ячейки палестинцев, расплодившиеся на континенте. В обязанности Баруха Когена входила задача выявления среди сотрудничающих с Мосадом палестинцев двойных агентов.

Париж в это время был городом, где палестинцы чувствовали себя вполне уютно. Это было следствием проарабской политики де Голля. К тому же палестинцы всегда могли смешаться с местным арабо-алжирским населением, которое было достаточно многочисленным. Мосаду вскоре стали известны имена и адреса многих «рядовых» в палестинском движении, а также тайники, где они прятали оружие, взрывчатку и документы. Вся эта информация могла быть предоставлена в распоряжение французской полиции, если, например, появлялись сведения о готовящемся угоне самолета. Это, разумеется, было квалифицированной разведывательной деятельностью, но для Мосада совершенно недостаточной. Мосад был заинтересован в именах и адресах людей, осуществляющих оперативное руководство действиями Народного фронта в Европе, тех, кто управлял «рядовыми». Руководители палестинских террористических групп, как правило, были людьми профессиональными. Специфическая система связи и «тупиковые» почтовые ящики обеспечивали им анонимность, и лишь немногие из террористов знали своих настоящих руководителей.

Секреты подпольных организаций, и это хорошо известно, выплывают на поверхность в моменты активных действий. Тогда на какое-то время руководители вынуждены бывают покидать свои строго законспирированные укрытия.

В конце марта 1971 г. Барух Коген получил от одного из своих агентов сведения о том, что планируется диверсия в Израиле с целью раз и навсегда доказать евреям, что они никогда не станут хозяевами в своем собственном доме.

В операцию на этот раз были вовлечены две хорошенькие девушки, которые ранее с палестинским движением не были связаны. План состоял в том, что девушки прилетят в Тель-Авив и передадут взрывчатку ожидающей их там команде.

Данных было немного. К тому же и достоверность информации была под сомнением. Тем не менее пренебречь ею не представлялось возможным. Все кассиры «Эль-Ал» были предупреждены, хоть и казалось маловероятным, что девушки воспользуются услугами израильской национальной авиакомпании. В аэропорту Лод система безопасности была усилена. В течение последующих нескольких дней некоторые из молодых пассажирок, прибывших из Европы и даже из США, по приезде в Израиль подвергались унизительному личному досмотру. Ничего подозрительного обнаружено не было.

14 апреля 1971 г. на самолете компании «Эйр Франс» из Парижа прибыли две прелестные девушки, обе в мини-юбочках. Агент Мосада заметил их среди пассажиров и предупредил таможню. Агента заинтересовало их поведение. Несмотря на то что по внешнему виду девушки вполне могли сойти за сестер, держались они порознь.

Таможенники задержали одну из них. Вторая уже прошла контроль, но вернулась, чтобы узнать, почему остановили ее подругу, хотя за пять минут до этого, всем своим видом показывала, что с ней незнакома. Одна из девушек — по паспорту двадцатишестилетняя Даниель Риве — работала секретаршей в большой парижской фирме. Вторая тоже была секретаршей. Звали ее Мартин Элен Гарсье. Чемоданы обеих оказались битком набиты взрывчаткой. При личном досмотре выяснилось, что на каждой был широкий пояс с взрывчаткой. Девушки оказались теми, о которых сообщал Барух Коген.

Позднее выяснилось, что это сестры — Марлен и Надя Бардели, родом из хорошо обеспеченной марокканской семьи. Обнаружилось, что они могли сообщить многое, и на допросе говорили не умолкая. Утомленный следователь в конце концов пожаловался: «Даже магнитофон за ними не поспевает».

Девушки должны были встретиться с более солидной парой — Пьером и Эдит Бургалтер. Место было оговорено ранее, — недалеко от Дизенгоф-стрит в центре Тель-Авива. Чета Бургалтер была тут же арестована. Допросив их, Мосад вышел на след руководителя операции. Им оказалась женщина, которая при аресте предъявила паспорт на имя Аделен-Марии Франсин. На самом деле она оказалась Эвелин Барадж, убежденной марксисткой, связанной с бандой Баадер-Майнхоф в Германии. Барадж участвовала во многих террористических актах и операциях по угону самолетов.

В результате допросов выяснилось, что задачей ее своеобразной команды были диверсии в крупных отелях, которые должны были отпугнуть туристов, приезжающих в страну (туризм — один из основных источников дохода Израиля).

Разгром этой операции, несомненно, имел значение для Израиля, но самой важной оказалась информация, полученная от сестер Бардели, которую они выдали без особого на них нажима. Обе девушки были вовлечены в левое политическое движение в Сорбонне. После окончания университета они обе нашли работу в качестве секретарш. Но Надю привлекала карьера журналиста. Она в свое время немного работала в редакции газеты в Касабланке. Марлен хотела стать актрисой. Однажды они повстречались с алжирцем Мохаммедом Будиа — директором небольшого, но признанного в парижском артистическом мире театра. Будиа их очаровал. Он обещал помочь в их начинаниях и после нескольких встреч попросил оказать услугу — отвезти в Тель-Авив пакеты, тем самым способствуя революционному движению. Очень наивные, девушки согласились и с детским воодушевлением репетировали свое поведение в аэропорту Лод. Затем с фальшивыми паспортами они отправились в путешествие, которое им казалось не более чем занимательным приключением.

В Париже Мосад между тем раздобыл все сведения о Будиа. В 50-х годах он был довольно известным актером, политически связанным с левыми французскими кругами. Когда в середине 50-х годов в Алжире началась гражданская война, он уехал туда и воевал с французами, заслужив репутацию безжалостного и хладнокровного убийцы.

В 1959 г. Будиа был арестован французами, а в 1962 г., когда Алжир получил независимость, освобожден и сразу же назначен директором Алжирского национального театра. Вскоре, однако, он вынужден был бежать из Алжира как сторонник Бен-Беллы, поскольку 20 июня 1965 г. Бумедьен, один из ближайших друзей Бен-Беллы, совершил государственный переворот. Спасаясь от преследований, Будиа уехал в Буэнос-Айрес, где, по-видимому, познакомился с советским агентом, который убедил его принять стипендию университета им. Патриса Лумумбы в Москве. Будиа приглашение принял и, таким образом, научился искусству делать революции.

Из Москвы он приехал в Париж и вернулся к карьере, прерванной за десять лет до этого. Будиа был, несомненно, человеком талантливым. Он привлекал к себе внимание писателей-авангардистов. Они приходили в его театр, читали ему свои произведения, ища одобрения.

То, что Будиа рано или поздно станет одним из лидеров палестинцев, было очевидно. Человек честолюбивый, он не мог ограничиться скромной ролью рядового. Вскоре он и стал руководителем палестинских террористов в Европе, а театр остался удобным прикрытием его тайной деятельности. Было известно также о тесных контактах Будиа с бандой Баадер-Майнхоф. По всей вероятности, он был связан и с другими международными террористическими организациями. Безусловны связи Будиа и с КГБ.

В результате допущенной небрежности — а иначе нельзя охарактеризовать использование в серьезном деле неопытных любительниц приключений, какими были две его парижские приятельницы, — Будиа выдал не только себя, но и всю международную сеть ячеек, группировавшихся вокруг него.

После того как де Голль разорвал отношения с Израилем, штаб в Париже, который был центром всех операций Мосада в Европе, потерял свое значение, и функции его были распределены между организациями Мосада в Брюсселе и Амстердаме.

Цви Замир понимал, что французское правительство, по всей вероятности, от сотрудничества откажется. Тем не менее израильтянам придется вернуться во Францию, если они хотят обнаружить связи между террористическими организациями в различных частях мира и вести с ними успешную борьбу.

В среде журналистов выражения типа «международный террор» были в то время модными, и основывались они на представлениях, сложившихся при чтении книг о Джеймсе Бонде, о зловещей и таинственной личности, добивающейся господства над миром. На самом деле все было гораздо проще, но не менее зловеще.

Все террористические организации — от «Сердитых бригад» или ИРА в Англии до банды Баадер-Майнхоф в Германии и Красной армии в Японии, — руководствовались общей с Народным фронтом нигилистической доктриной: прежде чем построить новый мир, старый нужно уничтожить.

В то время как отношения между правительствами Израиля и Франции становились все более отчужденными, сотрудничество Мосада с французской секретной службой развивалось необычайно плодотворно. И все же трудная задача — доказать существование связей международного терроризма с КГБ и палестинским движением сопротивления — легла на плечи Израиля.

Пока что это было лишь утверждение, которое должно было быть доказано. Таким образом, израильтянам пришлось контролировать деятельность европейских террористических групп, которые как будто бы к Израилю и отношения не имели. Доктрина, принятая на вооружение Меиром Амитом, утверждала, что израильская разведка занимается только делами, непосредственно связанными с борьбой израильтян с арабами. По существу она не изменилась. Раздвинулись лишь границы, в пределах которых эта борьба велась, правда, раздвинулись до устрашающих размеров.

Ни одна армия и ни одна разведка в мире не может действовать успешно, если время от времени ей не сопутствует удача.

Счастливый случай помог Израилю изменить ход событий в свою пользу и обеспечил западно-германскому правительству возможность арестовать главарей банды Баадер-Майнхоф, а также разоблачить ее международные связи.

В начале 1971 г. один из крайне левых университетских преподавателей, организатор в конце 60-х годов студенческих демонстраций в Берлинском университете, в связи с трагическими обстоятельствами вынужден был вернуться в свой родной город, который он покинул несколько лет назад. Его родители, с которыми все эти годы он не поддерживал никаких отношений, поскольку они не разделяли его ультралевых взглядов, погибли в автомобильной катастрофе.

Приводя в порядок бумаги отца, он наткнулся на два документа, содержание которых перевернуло всю его жизнь. Первым был договор, заключенный в 1940 г, между его отцом и еврейской семьей, по которому его отец брал на себя обязательство воспитать их ребенка как своего собственного. Из второго документа явствовало, что его приемный отец после войны долго и упорно разыскивал его настоящих родителей и в конце концов выяснил, что они погибли в концентрационном лагере.

Открытие это потрясло молодого человека, реальное имя которого я не могу назвать и потому далее в моем рассказе он будет фигурировать как Альберт Шмидт. Главным было не то, что воспитавшие его люди не были его родителями и даже не то, что он оказался евреем (хотя и это перенести было нелегко), главное состояло в том, что он мучительно сожалел теперь, что порвал с ними. Из документов он понял, что его настоящие и приемные родители были друзьями. Согласившись взять его на воспитание, приемные родители вынуждены были полностью изменить свою жизнь, покинуть родной город и уехать туда, где их никто не знал, чтобы никто не мог раскрыть их тайну.

В течение еще многих недель после своего открытия Альберт Шмидт тяжело переживал случившееся. Он думал о том, как часто во время их ожесточенных споров и у отца и у матери должна была возникать потребность рассказать ему правду о его происхождении, объяснив, что хотя не они дали ему жизнь, но благодаря им он остался жив. И тем не менее ни мать, ни отец не поддались искушению. Они предпочли лучше стерпеть его уход из дома, чем доставить ему страдание, открыв правду. Альберт не сомневался что никогда ее не узнал бы, если бы смерть его приемных родителей не была столь внезапной.

Через три месяца Альберт Шмидт принял решение. Раз он еврей — он должен знать еврейскую историю и жить в Израиле. Он пошел в израильское консульство во Франкфурте, рассказал о себе, о своей антиправительственной деятельности, об участии в акциях, совершенных группой Баадер-Майнхоф, а также о причинах, изменивших его мировоззрение и заставляющих обратиться к израильским властям с просьбой о разрешении иммигрировать на основании закона о возвращении. Все им рассказанное звучало настолько фантастично, что ему вначале не поверили. Обеспокоенный консул обратился к резиденту Мосада за советом. Как знать? Может быть, все это придумано палестинцами, чтобы активиста из банды Баадер-Майнхоф легализовать в Израиле?

Версию Шмидта проверили, кроме того, его неоднократно интервьюировали. Сомнений в истинности всего того, что он говорил не было. И тут у резидента родилась счастливая идея. Он срочно вылетел в Тель-Авив и изложил свою идею Цви Замиру. В сущности Шмидт был дезертиром из лагеря левых. До сих пор все попытки германской полиции внедрить в организацию Баадер-Майнхоф и в другие террористические группы своих агентов оканчивались неудачей. Это было маленькое, замкнутое содружество людей, чьи отношения складывались годами, а зародились в студенческие, а то и в школьные годы. Новичков приветствовали, но почти никогда не привлекали к участию в работе. Однако Шмидт не был новичком в этой среде. Выслушав резидента, Цви Замир, не колеблясь, дал свое согласие, и соответствующее предложение было сделано Шмидту. Убедить его в том, что он имеет уникальную возможность оказать неоценимую услугу своей только что обретенной родине, оказалось нетрудно.

Взяв отпуск в университете, он отправился в Израиль для прохождения ускоренного курса, который проходят все агенты. Учился он прекрасно — и не только потому, что был человеком от природы способным, но еще и потому, что стал израильтянином не менее фанатичным, чем прежде был марксистом.

Перед возвращением в Германию Шмидт принял иудаизм. Церемония была закрытой. Присутствовало на ней лишь несколько человек, его учителей, а также агент, назначенный руководителем Шмидта в Европе. Приглашенный для проведения церемонии раввин согласился, что обряд обрезания можно отложить до лучших времен, но поскольку мать Шмидта была еврейкой, то он автоматически может считаться евреем. В этот день был даже нарушен распорядок дня — Шмидт хотел помолиться у иерусалимской Стены Плача за всех своих родителей: и родных, и приемных.

Через несколько дней Шмидт уже был в Европе и начал свою деятельность, которая через несколько месяцев привела к аресту всего руководства организации Баадер-Майнхоф. Западно-германские власти целиком полагались на информацию, которую Мосад получал от Шмидта. Однако им было известно лишь, что человек, ее поставляющий, член этой организации, но они не знали о том, что он — израильтянин. Истинное положение вещей было известно лишь нескольким работникам Мосада.

Как только в банде Баадер-Майнхоф начались неприятности, потеряли уверенность в себе и другие террористические группы. Появились первые признаки распада в лагере международного террора. Однако перелом в этой самой страшной из войн, которые довелось вести Израилю, наступил далеко не сразу.

В ноябре 1971 г., в Каире был убит премьер-министр Иордании Васфи Тал. Ответственность за это убийство взяла на себя организация, именовавшая себя «Рука Черного сентября», но которую чаще называют просто «Черный сентябрь». Это была группа палестинцев, поставившая перед собой, по слухам, задачу мстить за изгнание палестинцев из Иордании в сентябре 1970 г.

Уже через несколько часов после убийства Израиль на основе сведений, полученных из «Фатаха», мог сообщить всем разведкам мира, что «Черный сентябрь» — всего лишь прикрытие для так называемой «революционной системы безопасности», или разведывательной организации «Фатах», обученной КГБ и возглавляемой Салафом Халафом, известным в арабском мире и революционных кругах под именем Абу Ияда.

Создание «Черного сентября» свидетельствовало об окончательном переходе ООП и его официального руководства к тактике террора. В некотором смысле Ясир Арафат и его сообщники были к этому принуждены Жоржем Хабашем и успехами возглавляемого им Народного фронта. ООП в своем стремлении удовлетворить требования агрессивно настроенных палестинцев, охотно вступавших в ряды Народного фронта, пошла на организацию «Черного сентября». Формально, если требовалось, ООП всегда могла от него отмежеваться, отречься от ответственности за его действия. С другой стороны, «Черный сентябрь» можно было использовать как ударную силу в различных районах мира, Ясир Арафат, однако, влияния на него не имел.

«Черный сентябрь» начал действовать решительно, демонстрируя полную неразборчивость в средствах и в этом отношении Народному фронту не уступал.

8 мая 1972 г, группа под руководством Али Шафик Ахмеда Таха, уже принимавшая ранее участие по крайней мере в одном угоне и ответственная за нападение на офис авиакомпании «Эль-Ал» в Брюсселе, захватила самолет Сабена-707 вскоре после его вылета с венского аэродрома и приказала пилоту лететь в аэропорт Тель-Авива Лод. Там, в Израиле, они потребовали освобождения сотни арабских партизан из тюрем. В противном случае самолет со всеми пассажирами и командой будет взорван. План был смелый. Палестинцам было известно, что Израиль дал клятву никогда более не поддаваться шантажу (как это случилось во время первого угона израильского самолета). И все же «Черный сентябрь» предполагал, что Израиль дрогнет перед перспективой массового убийства иностранных подданных на его территории.

Но ни на одно мгновение израильское правительство не поколебалось. Самолет стоял на летном поле. Начались длительные переговоры — с одной лишь целью — выиграть время и дать возможность силам безопасности подготовить атаку на самолет. Он был взят приступом командой отборных парашютистов, переодетых механиками. Коммандос взломали двери запасных выходов, убили двух террористов-мужчин, ранили террористку и арестовали вторую, молившую о пощаде.

Еще не прекратился поток поздравлений, которые поступали в Израиль со всех сторон, а Народный фронт уже организовал «возмездие палестинцев». Это «возмездие» вылилось в кошмарный кровавый эпизод.

Через три недели, 30 мая 1972 г. трое молодых японцев, прибывших в Лод в числе других пассажиров на французском самолете из Рима, вдруг начали бросать ручные гранаты и стрелять из автоматов в толпу пассажиров, заполнивших зал для приезжих. Двадцать четыре человека были убиты на месте. Среди них — шестнадцать католиков-пилигримов из Пуэрто-Рико и семеро израильтян, в том числе профессор Аарон Кацир, ученый с мировым именем. Еще семьдесят восемь человек получили ранения, после которых многие пострадавшие так и не смогли оправиться.

Террористы, как выяснилось, принадлежали к организации, известной под названием Японская Красная армия. О том, что между ними и палестинцами существовала связь, израильтянам было известно давно.

Измученный вконец Цви Замир заявил кабинету министров, что гарантировать безопасность Израиля можно, только отгородив его стеной от всего остального мира. Этого как раз и добивались террористы. Казалось, что палестинцы одерживают победу.

В августе «Черный сентябрь» нанес новый удар. Двум молодым девушкам-англичанкам, летевшим на израильском самолете в Тель-Авив, двое молодых арабов, с которыми они познакомились в Риме, подарили на прощанье проигрыватель, который оказался ловко замаскированной бомбой, запрограммированной так, чтобы она взорвалась на высоте в семь с половиной километров. На счастье, бомба находилась в багажном отделении, которое на самолетах «Эль-Ал» с некоторого времени стали покрывать защитной броней. Бомба взорвалась, и пилот, в прошлом летчик-испытатель, бросил свой «Боинг» в пике, как привык это делать, летая на бомбардировщиках, и таким образом, благополучно посадил самолет.

В этот период в Мосад поступали сведения, что «Черный сентябрь» готовит операцию, которая должна по времени совпасть с Олимпиадой в Мюнхене. Что именно готовится, узнать не удавалось. В августе 1972 г. двое агентов Мосада отправились в Западную Германию на встречу с ответственными за охрану спортсменов чиновниками. Они должны были ознакомиться с планами обеспечения безопасности израильских спортсменов. В одном пункте немцы оставались непреклонны: чрезвычайные меры по охране порядка не должны были быть слишком уж явными. Ведь Олимпийские игры демонстрировали мир и дружбу между народами. Все же немцы согласились чтобы двое сотрудников Мосада участвовали в разработке системы охраны. Арабы, приезжающие в страну, будут подвергаться тщательной проверке. Все возможные неожиданности будут предусмотрены.

О кровавом убийстве израильских атлетов в Мюнхене террористической группой, входящей в состав организации «Черный сентябрь», написано несколько книг и прибавить к уже сказанному нечего.

Замир прилетел в Мюнхен слишком поздно и повлиять на развитие событий не мог. Он оказался всего лишь свидетелем короткой и жестокой схватки, которая разыгралась в военном аэропорту, куда террористы доставили своих пленников.

Когда Замир прибыл, немцы с ним не пожелали иметь дела. Ему пришлось подчиниться унизительному для его достоинства давлению. Израильский посол Элиша Бен-Хорин чуть ли не силой посадил его в машину министра внутренних дел Западной Германии Дитриха Геншера в тот момент, когда она выезжала в аэропорт из Олимпийской деревни.

Комиссия, расследовавшая это дело, обнаружила, что трое официальных лиц среднего ранга были повинны в нарушении служебного долга. Один из них оказался агентом Мосада, которому уже давно надлежало быть в отставке. Третьим виновным был клерк министерства иностранных дел.

Замиру пришлось выслушать немало обвинений и в свой адрес. В Мосаде были убеждены, что палестинцы не решатся напасть на израильскую команду. Она отбыла в Мюнхен лишь после того, как сотрудники Мосада убедились в том, что Западная Германия всерьез занимается вопросами безопасности.

Израильские спортсмены не имели оружия и не были подготовлены к тому, что произошло. В составе израильской делегации не было ни одного агента Мосада. А контакт с местными силами безопасности, как выяснилось, должен был осуществлять врач, сопровождавший команду.

Задним числом обнаружились ошибки и просчеты в организации охраны спортсменов в Мюнхене и позднее в Бангкоке, где «Черный сентябрь» организовал нападение на израильское посольство. Заложники в этом случае были в конце концов освобождены благодаря твердой позиции правительства Таиланда, которое вело переговоры с террористами.

Цви Замир заявил израильскому правительству, что ни одна разведка мира не сможет гарантировать гражданам своей страны защиту от террористов, исполненных решимости действовать, если страна не будет окружена высокой стеной и мосты при этом не будут всегда подняты.

И все же репутация Мосада пострадала. Голда Меир в связи с этим назначила специального советника по терроризму. Таким образом, Цви Замир был лишен некоторых из своих полномочий. Советником стал любимец Голды Меир генерал Аарон Ярив, который после девяти лет безукоризненной службы в качестве главы Военной разведки должен был стать заместителем министра обороны Моше Даяна.

Между Аароном Яривом и Цви Замиром отношения сложились нелегкие. Как-никак, а назначение Ярива явилось выражением недоверия к начальнику Мосада и способствовало уменьшению его влияния.

Действия «Черного сентября» повлекли за собой кардинальные изменения в статусе Мосада. Его бюджет был без промедления увеличен чуть ли не вдвое. Ареле Ярив и Цви Замир, потерпевшие унизительное для них поражение в Лоде и Мюнхене, с полного одобрения правительства, изменили свою тактику. С этого момента, заявил и советник премьер-министра по вопросам терроризма, и израильская служба безопасности, Израиль переходит в наступление в этой ожесточенной, мучительной и кровавой войне, которая ведется на Ближнем Востоке и на задворках Европы.

«Что будем делать, если ситуация изменится к худшему?» — спрашивала Голда Меир. «Ситуация уже изменилась к худшему», — отвечали ей. Израиль не может допустить повторения того, что случилось в Лоде и Мюнхене.

 

Глава двадцать третья

План возмездия был лишь одним из элементов в политике контртеррора Ареле Ярива и Цвики Замира. Они отдавали себе отчет в том, что теперь им противостоит прекрасно подготовленный и профессионально обученный противник.

Многим в Израиле казалось непонятным, почему Мосад не предпринимает попыток убить Ясира Арафата. Мосад между тем озабочен был совсем другим: как сохранить его в живых. Политических деятелей типа Арафата заменить легко. И может случиться, что на его месте окажется деятель более агрессивный. Опытные офицеры разведки понимают, какие преимущества связаны с сохранением стабильности в штабе врага. Убрать лидера противной стороны имеет смысл только тогда, когда появляется уверенность в том, что его заместителем будет человек, настроенный более миролюбиво. Во взаимоотношениях с палестинцами такая возможность не предвидится.

Арафат представлял собой величину постоянную. Мосаду логика его поведения была ясна. С известной долей уверенности он мог предвидеть его поступки. Все это имело огромное значение для процесса изучения тактики ООП. Умри Арафат, и масса ценнейших сведений о ООП, с большим трудом раздобытых, потеряет смысл. Совсем другим было отношение Мосада к людям, которые непосредственно руководили деятельностью террористов. Это были хорошо обученные, опытные, изобретательные и способные специалисты. Каждый из них в своем роде был незаменим. Уберите их со сцены, и образуется вакуум, который не так-то легко будет заполнить.

Непосредственно после трагедии в аэропорту Лод, Цви Замир с одобрения правительства начал применять тактику убийств — впервые после того, как в 50-х годах она была признана недопустимой.

Убийства в Лоде были сами по себе ужасны. Но в еще большей степени потрясла израильское правительство восторженная реакция палестинцев в Бейруте. Они вели себя так, точно одержали блистательную победу на поле боя, а не просто наняли троих убийц, которые хладнокровно расстреляли ни в чем не повинных людей, в большинстве своем не израильтян и даже не евреев вообще.

Самым горячим защитником этого налета был тридцатишестилетний поэт и писатель Хасан Канафани. Человек, на первый взгляд, мягкий, к тому же интеллектуал, он был в дружбе с многими западными журналистами, посещавшими Бейрут. Они считали его защитником интересов своего народа, выступающего с гуманистических позиций. Впечатление это, однако, было обманчивым. Мало кто знал, что Канафани был членом Центрального комитета Народного фронта и участвовал в разработке планов убийств.

Канафани полагал, что его популярность как поэта и интеллектуала служит достаточно хорошей маскировкой его террористической деятельности и покушение на его жизнь обойдется Израилю очень дорого. Ему, однако, было неизвестно, что израильтяне давно уже знали, что интеллигентность, сдержанность и умеренность Канафани — это только маска. Свидетельства его подлинной деятельности имелись у американской, британской, французской и — самое главное — у ливанской разведки.

Ливану, как когда-то Иордании, присутствие палестинцев приносило немалые трудности. Потому ливанцы не имели особых причин болезненно реагировать на смерть Канафани. Что касается американцев, англичан и французов, которые наконец поняли, что борьба с Народным фронтом — дело не только Израиля, то и они не были склонны придавать серьезное международное значение покушению на Канафани.

Через два дня после событий в Лоде Канафани погиб от взрыва бомбы. К несчастью, совершенно случайно с ним в машине оказалась его семнадцатилетняя племянница.

Через шесть недель, 25 июля 1972 г. двадцатидевятилетний сподвижник Канафани Бассам Абу Шариф — его преемник в должности офицера связи Народного фронта — распечатал присланный ему на дом пакет. Последовал взрыв. Шариф полностью потерял зрение на один глаз. Поврежден был и второй.

Итак, Израиль продемонстрировал Народному фронту свою решимость мстить, если палестинцы будут и далее совершать диверсии. И все же и смерть Канафани, и попытка убийства Бассама Шарифа были восприняты как единичные акции, а не свидетельство, указывающее на новое направление в политике Израиля по отношению к террористам.

Все изменилось после трагедии в Мюнхене.

Израиль всегда отвечал огнем на огонь. Когда палестинцы нападали, проникая в Израиль через границу с Ливаном, а в прошлом из Иордании, Израиль в ответ бомбил лагеря палестинцев. Во время этих рейдов (осуществляемых воздушными силами или армейскими подразделениями) делались отчаянные попытки не нанести вреда гражданскому населению. Это оказывалось практически невозможным, потому что террористы придерживались правила размещать склады с оружием и штаб в непосредственной близости от школ или больниц, надеясь таким образом обезопасить себя от налетов израильской авиации. Израильтяне к тому же иногда и ошибались в выборе целей. Во время налетов подвергались разрушению гражданские сооружения и гибло гражданское население. ООП широко использовала это в пропагандистских целях. Журналистам и кинооператорам показывали разрушенные больницы и школы, раненных женщин и детей.

На палестинцев, которые были реальными вдохновителями убийств в Мюнхене и в Лоде, а также операций по угону самолетов, у Мосада имелись подробные досье. Естественно, что те, кто разрабатывал планы этих террористических актов, сами в них участия не принимали. За реализацию этих планов расплачивались молодые люди, соблазненные деньгами, мнимой славой, а также действовавшие под влиянием той фанатической ненависти к Израилю, которую лидеры палестинского движения умело в них разжигали.

Изменение позиции Мосаду далось нелегко, хотя ни Ярива, ни Замира не волновала этическая сторона вопроса. С их точки зрения, люди, задумавшие и осуществившие убийства в Мюнхене и в Лоде, сами лишили себя права на жизнь. Они опасались осложнений, связанных с последствиями таких операций.

Когда Голда Меир высказала опасения по поводу возможных неудач в этой войне с лидерами терроризма, она имела в виду нечто совершенно конкретное. Агентам Мосада придется в большинстве случаев действовать в Западной Европе, поскольку именно оттуда в основном лидеры палестинского движения руководят террористами. Европейскую полицию не будут интересовать мотивы израильтян. Она отреагирует на акт возмездия как на обыкновенное убийство. Если кто-либо из израильских охотников за террористами будет арестован, то последствия для Мосада окажутся куда более значительными, чем результаты разоблачения, связанного с делом Хейди Герке.

Существовала еще одна проблема, кстати, более сложная. Мосад всегда осторожно подходил к вопросу подбора кадров (в арабских странах утверждают противное). К примеру, его психологи автоматически отказывают тем из претендентов, которые испытывают чувство ничем не оправданной ненависти к арабам вообще. Никогда не пройдут и первой проверки люди, которые с легкостью идут на убийство.

Цвика Замир однажды сформулировал задачу Мосада так: «Нам нужны люди, испытывающие глубокое отвращение к убийствам, которых тем не менее убивать можно научить».

В отделе спецопераций Мосада была создана группа, которой была поручена организация убийств в Европе и на Ближнем Востоке. Операции должны были быть тщательно, до мельчайших деталей, продуманы. Руководитель операций должен был наблюдать и за психологическим состоянием исполнителей.

Мосад тщательно проанализировал имеющуюся у него картотеку террористов и их лидеров. Барух Коген приехал из Европы в Тель-Авив, чтобы участвовать в работе по оценке специфической роли каждого из них. И тут выяснилось, что лидерам палестинцев в Европе и Бейруте нравилось преувеличивать свою роль в организациях «Черный сентябрь» и Народный фронт. Даже вполне заурядные события они стремились преподнести как выдающиеся достижения. Что было делать? Принять в качестве критерия положение, что тот, кто много о себе мнит, меньше всего делает, — не удалось. Оказалось, что настоящие лидеры хвастливы не менее рядовых палестинцев. Но Цви Замир не мог себе позволить ошибок в этом вопросе. Уничтожению должны подлежать только те, кто этого заслужил.

Прежде всего были выделены трое: Махмуд Юсуф эль-Наджир, возглавляющий «Черный сентябрь». Кемаль Эдван — его заместитель и Али Хасан Саламэ — начальник оперативного отдела. Из этих троих наибольший интерес представлял Саламэ. Наджир предоставил ему полную свободу действий. Это он разрабатывал план убийства в Мюнхене и в Лоде. Саламэ был ответственен за то, что «Черный сентябрь» заслужил репутацию организации, по своей свирепости превзошедшую даже Народный фронт.

Али Хасан Саламэ родился в Рамле — городке между Тель-Авивом и Иерусалимом. Его отец — шейх Саламэ — был вожаком одной из гангстерских банд, которые в 30-х и в начале 40-х годов наводили ужас на еврейских поселенцев. Он был убит в Войну за независимость взрывом фугасной бомбы.

Али Саламэ сделал в организации «Фатах» головокружительную карьеру. Он, как и его отец, обнаружил жесткую целеустремленность и преданность идее «сбросить евреев в море». С самого начала своей деятельности Саламэ отстаивал точку зрения, что Израиль можно одолеть только силой. Единственный метод — жестокий и непрерывный террор. Как только его точка зрения возобладала, Али Хасан Саламэ, естественно, стал руководить всеми кровавыми операциями «Черного сентября».

Мосаду было хорошо известно, что поймать Саламэ не так легко. Он был достаточно умным и ловким человеком, кроме того, никогда не жил подолгу на одном месте. Для этого в его распоряжении был целый набор дипломатических паспортов. В частной жизни Саламэ придерживался определенного стиля, не слишком его разнообразя, хотя и жил в полном достатке. Он был осторожен и старался не обращать на себя внимание. Хорошо обученные телохранители всегда находились от него неподалеку. Значительно более уязвимыми оказались его помощники, действующие в Европе.

С момента разоблачения Будиа, который возглавлял все операции Народного фронта в Европе, Мосад располагал впечатляющим набором сведений о всей структуре Народного фронта и «Черного сентября».

В конце концов Мосаду удалось составить список, в который были внесены двенадцать человек — «мозговой трест» палестинской террористической организации. Не так просто было вписать имя человека в этот список. Ведь практически это был смертный приговор. Многие из палестинцев, в настоящее время разгуливающие на свободе, и не подозревают, что их кандидатуры обсуждались Мосадом, но были отброшены либо потому, что их роль была не столь значительна, либо потому, что данных об их террористической деятельности было недостаточно.

Возглавлял список палестинец Ваель Звайтер. Журналист по профессии, он жил в Риме уже шестнадцать лет. Мосад давно обнаружил, что он был одним из руководителей «Черного сентября» в Италии. Звайтер гордился своим, к счастью, не осуществившимся проектом уничтожения в 1972 г. Боинга-707, принадлежащего «Эль-Ал». По его же идее был доставлен на самолет и проигрыватель, в который была вмонтирована бомба.

Официально Звайтер работал переводчиком в ливийском посольстве в Риме. Место работы вполне соответствовало характеру его подпольной деятельности. Он жил скромно (денег всегда не хватало), ничем не выдавая своей причастности к организации международного террора.

16 октября 1972 г. в 10.30 Звайтер возвращался домой после свидания со своей любовницей-итальянкой. Через несколько минут он был мертв. Двенадцать пуль из пистолета 22-го калибра были обнаружены в его теле. Свидетели заметили у парадной его дома зеленый «фиат», в котором сидела парочка. Затем из подъезда выскочили двое мужчин и буквально прыгнули на заднее сиденье «фиата», который тут же умчался на бешеной скорости, едва не столкнувшись с небольшим встречным мини-автобусом. Машина была обнаружена приблизительно в трехстах метрах от места происшествия. Там участники операции пересели в другую, доставившую их в квартиру в одном из фешенебельных районов Рима. Мстители через несколько дней прибыли в Израиль и получили причитающееся им вознаграждение. Обучались они Мосадом, но никто из них не принадлежал к числу постоянных его сотрудников. Отряд был подготовлен дня выполнения только этой операции. Если бы их арестовали, они могли бы сообщить полиции только то, что имело отношение к их собственным тренировкам, и имена, и то не подлинные, своих руководителей.

В качестве второй жертвы был намечен Махмуд Хамшари. Он представлял «Черный сентябрь» в Париже. По своему служебному положению он значительно превосходил Звайтера, от которого отличался и поведением, и образом жизни.

Он давно принимал участие в операциях Народного фронта, извлекая из этого немалые для себя выгоды. Фактически он был хорошо оплачиваемым профессионалом.

Наблюдение за Хамшари дало обескураживающие результаты. Выяснилось, что он всегда был окружен телохранителями. Они дежурили у его квартиры, у входных дверей и внизу на улице. Прежде чем куда-либо ехать, Хамшари посылал своих людей на разведку.

После гибели Звайтера он усилил охрану. Ни он, ни его начальник Мохаммед Будиа не желали подвергать себя риску.

Было ясно, что устранить Хамшари тривиальными методами не удастся. Руководитель отдела спецопераций стремился во что бы то ни стало избежать перестрелки, которая угрожала бы жизни или безопасности его агентов. На помощь были призваны специалисты по оружию, работающие в Мосаде. Лучшие из них были незаурядными изобретателями. Это они в свое время решили, что израильским ударным отрядам следует пользоваться «Береттами-22» с западно-германскими патронами. Стрельба из них на близком расстоянии бесшумна. Эти «беретты» получили и охранники «Эль-Ал». Специалисты утверждали, что пули, выпущенные из таких пистолетов, даже если и пролетят мимо цели, вряд ли смогут повредить обшивку самолета. Взрывная сила порохового заряда в патронах была уменьшена.

Вскоре после смерти Звайтера в здании, соседнем с тем, в котором жил Хамшари, появился водопроводчик и начал возиться с трубами. Никто особого внимания на него не обращал, а он медленно продвигался к дому Хамшари. В роли водопроводчика выступал один из инженеров-связистов Мосада. Само собой разумеется, что его больше интересовал телефонный кабель, проложенный параллельно трубам, чем сами трубы. В результате телефон Хамшари начал работать с перебоями. Через несколько дней разгневанный Хамшари позвонил на телефонную станцию и потребовал, чтобы ему прислали мастера. Он, разумеется, не догадывался, что звонит на «собственную» телефонную станцию, которая находилась в грузовике, запаркованном неподалеку. К этому грузовику и был теперь присоединен его телефон.

Все тот же инженер регулировал телефонные разговоры Хамшари и ждал, когда тот потребует наконец ремонта телефона. В ответ на звонок Хамшари на «станции» пообещали, что на следующий день приедет мастер и займется его телефоном. «Мастер» приехал в служебной машине и на глазах у Хамшари и его телохранителей начал возиться с аппаратом. Никто, конечно, не мог догадаться, что он вложил в основание телефона взрывчатку.

За два дня до этого Хамшари позвонил итальянский журналист и просил дать ему интервью. Хамшари, который был пресс-секретарем ООП и к подобным просьбам привык, охотно согласился встретиться с журналистом.

Они договорились встретиться в кафе неподалеку от дома Хамшари, причем журналист обещал прийти в кафе первым и позвонить оттуда.

На следующий день, после того как жена и дочь Хамшари ушли из дома (агенты Мосада знали их распорядок дня), в 9.25 раздался звонок. Хамшари снял трубку. «Господин Хамшари?» — услышал он голос итальянца. «Да», — ответил он. Об этом звонке, как и о пронзительном гудке, который он услышал перед взрывом, Хамшари успел рассказать полиции. Через несколько часов он умер. В телефон была заложена бомба. Гудок был сигналом, по которому она сработала.

Теперь на очереди был человек, живший на Кипре под именем Абад аль-Шир.

Расположенный на полпути между воюющими сторонами на Ближнем Востоке, Кипр стал центром активности КГБ. Русским здесь было очень удобно. Дипломатических отношений с Израилем у них не было, но, находясь на Кипре, они легко могли подслушивать Израиль. При этом значительное расстояние отделяло их и от их арабских клиентов, а это позволяло русским не слишком себя компрометировать. Связным между КГБ и палестинцами и был аль-Шир.

Вечером 24 января Абад аль-Шир вернулся в свой номер в отеле «Олимпик», лег в постель, немного почитал и выключил свет. Находившийся невдалеке от отеля агент Мосада, увидев, что свет погашен, нажал кнопку ультразвукового радиопередатчика. Взрывом разнесло на куски и комнату и ее обитателя.

Иракский профессор из Американского университета в Бейруте Базиль аль-Кубаиси шел в списке под номером четыре. Аль-Кубаиси совершал частые поездки в Европу, так как был ответственным за состояние оружейного арсенала «Черного сентября» на европейском континенте. В его обязанности входило наблюдение за тем, чтобы новое оружие соответствовало мировым стандартам, он также следил за непрерывностью коммуникационных связей палестинцев и, кроме того, осуществлял надзор за их конспиративными квартирами.

6 апреля в Париже аль-Кубаиси был убит двумя мужчинами, когда возвращался домой после встречи с деятелями «Черного сентября». Убийство произошло у церкви Мадлен на рю Рояль, недалеко от ресторана «Максим».

Через двадцать четыре часа после этого карьера и жизнь Заида Мухасси, заменившего связного «Черного сентября» с КГБ на Кипре, кончилась так же, как и жизнь его предшественника. Он погасил стоящую у кровати лампу и погиб при взрыве.

Палестинцы жаждали мести.

9 апреля трое террористов попытались устроить взрыв в доме израильского посла. Почти одновременно другая группа арабов на двух машинах прорвалась через барьер в Кипрском аэропорту и открыла огонь по авиалайнеру «Эль-Ал», который стоял на взлетной полосе. Обе операции кончились неудачно. Взрыв в доме посла разрушил помещения в первом этаже, но не повредил его квартиру во втором. К тому же самого посла в это время не было дома.

В аэропорту агент службы безопасности «Эль-Ал» открыл огонь по палестинцам. Одного из них он убил и двоих ранил. Израильтянам можно было наконец порадоваться. Неудачи арабов свидетельствовали о растерянности в их рядах, «Черный сентябрь» отступал.

Но все выступления израильтян до сих пор были лишь прелюдией к масштабной и дерзкой операции — рейду израильских коммандос на центр Бейрута, который был задуман Яривом и Замиром. Задача рейда состояла в уничтожении лидеров «Черного сентября», причем в их собственных домах, где они чувствовали себя в безопасности. В течение долгих месяцев Мосад по деталям собирал информацию: адреса, образ жизни и т. п. К началу 1973 г. все было выяснено.

6 апреля в Бейрут прибыли пятеро мужчин и одна женщина — все из разных городов: Лондона, Рима и Парижа. Они хорошо знали Бейрут, но им было поручено изучить улицы города не хуже местных таксистов.

Ни один из резидентов Мосада в операции участия не принимал из опасения, что это может привести к разоблачению агентов. Однако свои обязанности они выполнили задолго до начала операции: в условленных местах были оставлены все сведения о Мохаммеде Наджире, Кемале Эдване, Али Саламэ, Мохаммеде Будиа (который время от времени приезжал из Парижа) и других членах Совета организации «Черный сентябрь». Из шести агентов Мосада, у троих были британские паспорта. Они взяли напрокат в компаниях «Герц» и «Эвис» «мерседес», «плимут», «бьюики» и «рено», использовав для этой цели кредитные карточки «америкен экспресс», проверили состояние конспиративных квартир, заранее уже подготовленных на тот случай, если кому-нибудь из участников рейда придется остаться в Бейруте. После этого с центрального почтамта в Бейруте они отправили во Францию по условленному адресу телеграмму, которая подтверждала, что все необходимые приготовления к рейду выполнены.

9 апреля в 11.30 утра шесть резиновых лодок «Зодиак» пристали к берегу на набережной Дов у бухточки, которую обычно предпочитали туристы, избегающие многолюдья.

Двое поджидавших их — мужчина и женщина, — разыгрывавшие до этого роль уединившейся парочки, подали условный сигнал.

В лодках, кроме команды, находились тридцать мужчин в гражданской одежде. Многие выглядели как хиппи. Однако почти все прибывшие были опытными парашютистами. Среди них находились и несколько офицеров Военной разведки. Солдаты высадились на берег, тут же разбились на пятерки и сели в машины, арендованные заранее. Машины покидали берег одна за другой с интервалом в пять минут. Можно сказать, что израильтяне отправились на войну в нанятых лимузинах. Они миновали район ночных клубов и поехали по направлению к перекрестку улиц Халед Бен-аль-Вальд и рю 68 в ближайшем пригороде. Здесь у недостроенных зданий они остановились.

Целей было две: семиэтажное здание, в котором жили только члены Народного фронта, и трехэтажное на рю эль-Хартум, где должны были находиться заместитель Арафата, руководитель «Черного сентября» — третий по значению человек в составе ООП Юсуф Наджир, пресс-секретарь ООП Камаль Насер и заместитель Наджира Кемаль Эдван.

Всех троих израильтяне застали дома. Предварительная работа была проделана с такой тщательностью, что солдаты точно знали, куда им идти. Часовые у входа в здание были убиты выстрелами из винтовок. Взбежав затем на второй этаж, солдаты выбили дверь в квартире Наджира. Он был убит наповал. Налет происходил на глазах детей. Жена Наджира, отчаянно крича, бросилась к мужу, пытаясь его заслонить, и была тоже убита. Из соседней квартиры на шум вышла женщина и заглянула в открытую дверь. Она стала третьей жертвой.

Следующим на очереди был Камаль Насер. Когда в его квартиру ворвались коммандос, он сидел за письменным столом, работая над текстом своего выступления, которое ему так никогда и не пришлось произнести.

На улице перед зданием солдаты ООП открыли беспорядочную стрельбу. Один из агентов Мосада позвонил начальнику полиции Бейрута, ответственному за поддержание хотя бы видимости порядка в районах, занятых палестинцами, и предупредил его, что началась перестрелка между различными фракциями палестинцев и уже есть пострадавшие. Звонивший отдавал себе ясный отчет в том, как полиция отреагирует на его сообщение. Действительно, начальник полиции тут же отозвал ливанских полицейских из этого района. Если палестинцы хотят убивать друг друга, почему ливанцы должны при этом страдать?

У первого здания все уже было спокойно, и саперы собирались его взорвать. Но еще до взрыва необходимо было просмотреть документы в сейфах троих убитых. За полчаса сотрудники Мосада должны были отобрать то, что могло представлять интерес для Израиля.

Во втором здании бой еще продолжался, но исход его был предрешен. Арабов уничтожали совершенно ужасающим образом. Услышав шум, жители дома устремились к лифту. Как только дверь лифта открывалась, коммандос расстреливали всех, кто в нем оказывался, вытаскивали убитых и посылали лифт наверх за следующими. Вскоре все было кончено. Здание можно было взрывать. Вначале медленно, а затем с нарастающим шумом оно начало разваливаться. При этом погибли те, кто оказался запертым в этой ловушке.

Однако рейд не был еще окончен. Коммандос должны были уничтожить склады оружия и боеприпасов. После короткой перестрелки склады были взорваны.

Примерно через час после начала операции Мосад вызвал по радио геликоптеры, которые находились в море, на некотором расстоянии от берега. Геликоптеры нужны были для эвакуации раненых. Одновременно от имени армейского начальства Ливана начальник полиции был уведомлен, что геликоптеры необходимы для точного определения места беспорядков. Бейрутское командование береговой службы было извещено полицией, что она с той же целью поднимет в воздух свои геликоптеры. Проверить все эти сообщения никто и не пытался.

Во время рейда двое израильтян были убиты и один серьезно ранен. Из агентов Мосада пострадал только один — ему раздробило руку захлопнувшейся дверцей машины. На всю операцию ушло чуть больше двух часов. Коммандос, а также шестеро агентов Мосада покинули Бейрут так же, как и прибыли, — на лодках. Счета за прокат аккуратно запаркованных на набережных машин были вскоре оплачены через «америкен экспресс».

Не менее сотни палестинских террористов погибло во время рейда. Из намеченных жертв в живых остались двое — Будиа и Саламэ. Их в это время не оказалось в Бейруте.

Операция прошла по плану, и лишь один его пункт был нарушен. Но большого значения это, правда, не имело. Израильтяне планировали вообще отрицать свою причастность к тому, что произошло в Бейруте. На этот случай была даже заготовлена версия событий, которая должна была поставить под сомнение все показания палестинцев и сделать обнаружение истины невозможным. Мосад собирался представить события в Бейруте, как эпизод междоусобной борьбы различных фракций палестинцев. Этот вариант отпал в связи с тем, что потребовались геликоптеры.

На следующий день начальник Штаба армии Израиля Давид Эльазар сказал журналистам: «Израиль не станет вести ограниченную войну. Только защищаясь, нельзя выиграть. Если мы не в силах предотвратить войну, мы организуем решающую и скорую победу, как это бывало уже не раз в прошлом».

Действительно, то, что произошло, смело можно было назвать победой. Двое из ведущих лидеров «Черного сентября» были убиты, штаб организации — уничтожен. Документы чрезвычайной важности попали в руки экспертам Мосада. Уже через несколько часов после рейда все начальники разведок на Западе были уведомлены, что они могут присылать в Тель-Авив своих экспертов, которым будет предоставлена возможность ознакомиться с документами и снять с них копии. Связи «Черного сентября» не только с КГБ, но и с террористами в различных городах мира были обнародованы. Из этих документов международной общественности стало ясно, какими денежными ресурсами располагали террористические организации. Были конкретно, по именам, названы связные и выяснилось, каковы были планы террористов на будущее.

Если до этого времени кто-нибудь (а такие были) еще верил, что «Черный сентябрь» — движение, спонтанно возникшее в среде страдающих от невзгод палестинцев, то эти документы (аутентичность которых сомнения не вызывала), раз и навсегда рассеяли подобные иллюзии.

Захваченные документы оказались полезны не только западным правительствам, но и арабским. ЦРУ взяло на себя задачу информировать об этом материале глав арабских государств, чтобы те могли сами убедиться, что «Черный сентябрь» готовил почву для правительственных переворотов, которые должны были, по замыслу его лидеров, произойти во всех арабских странах. В Каире и Бейруте проходили торжественные службы по погибшим, а силы служб безопасности во всем районе приступили к розыску людей, преследующих антиправительственные цели.

В сейфах обнаружена была чрезвычайной важности текущая информация, в частности касающаяся одного израильского агента, в течение многих лет работавшего в ООП. Один из документов содержал указание на то, что он был под подозрением. Выдало его большее количество денег, чем могло быть у человека с его положением. «Черный сентябрь» заподозрил его в шпионаже в пользу Ливана. Не прошло и суток, как этот агент был вывезен из Бейрута и отправлен в Тель-Авив.

Замир и Ярив, однако, всем этим не удовлетворились. Мохаммед Будиа и Саламэ оставались на свободе. С Будиа было покончено 28 июня. Под его белый «рено», запаркованный на рю де Фоссе Сент-Бернар, было подложено взрывчатое устройство, которое было приведено в действие, как только он сел в машину, сигналом, поданным на расстоянии.

Оставался Саламэ. Остальные лидеры палестинских террористов были уничтожены. Само собой разумеется, израильтяне отдавали себе отчет, что на смену им придут другие, может быть, еще более фанатичные. Тем не менее, как объяснил премьер-министру Замир, успехи палестинского сопротивления на международной арене были обусловлены тем, что его руководство состояло из людей в своем роде выдающихся. С другой стороны, известно, что люди очень образованные, как правило, личным мужеством не отличаются. Теперь палестинские лидеры были поставлены перед фактом, что стоит им принять участие в руководстве актами террора, над их жизнью нависнет реальная угроза.

Организации Народный фронт и «Черный сентябрь» не сошли со сцены, как не покончено еще и с международным терроризмом. Многое еще придется увидеть потрясенному миру. Евреев, покидающих Россию, заберут в качестве заложников в австрийском транзитном лагере. Министров ОПЕК захватят в качестве заложников в Вене. Мосад наведет еще итальянскую полицию на след группы палестинцев, в распоряжении которых окажутся ракеты советского производства и установка для их запуска усовершенствованного образца. Ракетами предполагалось обстреливать самолеты «Эль-Ал» в римском аэропорту: в израильский «Боинг» террористы не попали, но пострадал самолет югославской авиакомпании. В Европе на место Будиа пришел венесуэлец Карлос Санчес, еще более страшный и фанатичный, чем его предшественник.

И все же положение изменилось. Если прежде западные службы безопасности были обречены на роль пассивных наблюдателей, то теперь они получили возможность действовать активно, и террористы отступали.

Постепенно, но неуклонно террористов вытесняли со сцены, а следом за ними уходили и анархисты в Европе, которые были в прошлом главной их опорой. В Англии, Франции, Германии и даже в арабских странах членов террористических фракций крайнего направления арестовывали или вынуждали уходить в подполье. Возможностей действовать у них становилось все меньше. И сами они, и идеи, которые они проповедовали, постепенно теряли свою привлекательность.

Все службы безопасности на Западе в настоящее время непосредственно связаны с израильской разведкой. Израильтяне сотрудничали с немцами, когда те разоблачали банду Баадер-Майнхоф. Они передали жизненно важную информацию англичанам, когда «Сердитые бригады» подкладывали бомбы в Лондоне. Израильская разведка помогла разоблачить связь ИРА с арабами, в особенности с ливийцами. Тогда израильский агент сообщил британским властям сведения о судне с оружием, которое направлялось из Ливии в Белфаст. Таким образом британский флот получил возможность следить за судном на всем протяжении его пути к месту назначения.

В конце 60-х годов казалось, что города Европы вот-вот захлестнут волны террора. Эта опасность постепенно ослабевала. И немалую роль в этом сыграло небольшое агентство, которое нашло в себе силы встретить эту опасность лицом к лицу. Имя этого агентства — Мосад.