Даже при других обстоятельствах это было бы неестественно – прекрасная молодая мать, которая бросила леса и заперла себя в причудливом старом голландском доме. Как дикая птица, которая вольно порхала по лесам, не может полюбить клетку, так эта бедная дикая девушка не любила свой новый дом с его мрачным безмолвием и тягостной упорядоченностью. Но этим диким сердцем правила любовь. Любовь вывела Малеску из её лесного дома, в час горького поражения разделила её с племенем и превратила её в одинокую странницу среди чужаков, которые относились к ней почти с отвращением.

Старый Данфорт был честным человеком, но в своих предрассудках он был твёрд, как гранит. Его единственного сына убили дикари, к которым принадлежала эта бедная девушка. Его кровь – всё, что он мог передать потомству – была смешана с кровью проклятой расы, которая принесла в жертву его сына. Он был бы рад и самого внука разделить надвое, если бы смог сохранить чистую половину.

Но он был гордым бездетным стариком, и в глазах мальчика, в смелом подъёме головы, в ласковом нраве было нечто, что наполняло сердце старика любовью и болью. Он не мог разделить эти два чувства, как он не мог выкачать дикарскую кровь из жил своего малыша.

Но хозяйка дома, нежная жена видела в этом юном лице только улыбку своего сына, только выражение его больших глаз, которые, хоть и были черны, но сохраняли тот лазурный оттенок, что отличал глаза его отца.

Мальчик был более жизнерадостен, более похож на птичку, чем его мать, которая оставила свою юность на берегах озера, где умер её муж. Всегда покорная, всегда нежная, она, тем не менее, была печальной женщиной. Она отчаялась, как птица, которая прилетела в незнакомые земли и была заключена в клетку.

Ничего, кроме обещания умирающему, не держало Малеску на Манхеттене. Она беспрестанно думала о своём народе – о своём разбитом, измученном племени, которое было разорено после смерти её отца и чьего юного вождя она увезла и отдала незнакомцам.

При мысли об этом на щеках Малески выступала краска стыда. Какое она, чистокровная индианка, имела право принести внука своего отца под крышу его врагов? Почему она не взяла ребёнка и не присоединилась к своему народу, когда тот пел погребальную песнь по её отцу, который – снова и снова бормотала она себе – был великим вождём? Почему она не отступила с ними в глубину дикого леса, куда их загнали? Почему она не отдала им в вожди своего сына?

Но нет, чувство любви в сердце Малески было слишком сильным! Женщина в ней победила патриотку; то очищение, которое давала ей любовь, поработило её дикую природу, не дав ничего взамен этой жертвы. Она тосковала по своему народу, и тем более сейчас, когда он подвергся таким лишениям. Она мечтала о тенистых лесных тропах, о прелестной хижине с меховой лежанкой и земляным полом. Ей казалось, что сам ветер скован городскими домами; когда она слышала, как он воет среди крыш, ей казалось, что он плачет о свободе, такой же одинокий, как она.

Её ребёнка забрали. Для него нашли белую няньку, которая встала между юным наследником и его матерью и безжалостно отодвинула её в сторону. В этом старик был упрям. Нужно подавить дикарскую кровь мальчика; он не должен ничего знать о расе, которая наградила его таким бесчестием. Если индианка остаётся в доме, то только на положении слуги и при условии, что она усмирит все естественные чувства, которые никто из домочадцев не должен разгадать.

Но миссис Данфорт сочувствовала бедной матери. Она помнила то время, когда её собственный ребёнок наполнял всё её существо любовью, которая теперь обратилась лишь в бесконечное горе. Она не могла без содроганий, без женской жалости смотреть, как индианка – мать, хотя и бездетная – крадётся на чердак, в свою уединённую комнату. Она была слишком хорошей женой, чтобы оспаривать распоряжения мужа, но трусость доброго сердца зачастую помогала ей обходить их. Иногда по ночам она выбиралась из своей чопорной комнаты и утаскивала мальчика у его няньки, а затем несла его в одинокую постель Малески, к материнской груди.

Малеска как будто предчувствовала эти добрые поступки и не спала, думая о своём ребёнке. В тот миг, когда она прижимала своего сына к сердцу, она так радовалась, что у неё не хватало слов для выражения благодарности.

Затем бабушка возвращалась к мужу, но она не забывала проснуться перед рассветом и унести ребёнка обратно в постель незнакомки, скрывая свою благотворительность, как будто это был грех.

Это было жалкое зрелище – Малеска, которая весь день ходит по пятам за мальчиком. Если он шёл в сад, она непременно оказывалась у старых грушевых деревьев, где иногда приманивала его к себе и осыпала поцелуями, а он беспечно смеялся и вырывался из её объятий ради какого-нибудь яркого цветка или бабочки, которые пересекали его путь. Эта любовь урывками, этот скрытый способ утолить свои чувства мог бы довести образованную женщину до безумия; что касается Малески, то она чудесным образом сумела обуздать свой сумасбродный характер и принять ту долю, которую ей назначили в этой семье. Ей не давали работу служанки и в то же время не относились как к равной.

Ей запрещали общаться с людьми на кухне, но никогда не приглашали в гостиную, если хозяин был дома. Она слонялась по всем углам или пряталась на чердаке, вышивая лоскутки шёлка или яркого сукна. Этими прекрасными безделушками она пыталась купить снисходительность и доброту женщины, которая следила за её ребёнком.

Увы, исполнение желаний ушедшего было для бедной женщины ужасным долгом; её сердце разрывалась, она не имела ни жизни, ни надежды; сам её взгляд был мольбой о милосердии, и даже её походка была полна уныния… ей незачем было жить.

Таково было положение вещей, когда ребёнок был совсем мал; а когда он подрос, горе Малески стало ещё сильнее. Вытеснявшая её нянька теперь ушла, поскольку он стал прекрасным юношей и больше не нуждался в женской заботе. Но это не приблизило его к Малеске. В его жилах билась индейская кровь, он любил опасные игры, для которых требовались сила и ловкость, и с каким-то презрением вырывался из объятий индианки. Она понимала, что предрассудки старого деда пустили корни в его сердце, и не смела возражать. Ей было запрещено проявлять к сыну нежность или вызывать его ответную нежность, чтобы никто не заподозрил, что они родственники.

Когда он был ребёнком, она могла по ночам пробираться в его комнату и давать волю своей дикой нежности, но через некоторое время ей было отказано в праве даже смотреть на него во время сна. Однажды она прервала своими ласками сон утомленного мальчика, и он стал раздражённо упрекать её в назойливости. Это отторжение пронзило её сердце, как железо. У неё не было сил защищаться; даже ради своей жизни они не посмела бы выдать ему тайну той мучительной – слишком мучительной – любви, которую она чувствовала. Это раскрыло бы бесчестие крови, которое так озлобило гордого старика.

Она была его матерью, но ей в вину ставилось само проживание в этом доме. Каждый взгляд, который она смела бросить на своего ребёнка, воспринимался как проступок. Бедная Малеска, как печальна, как печальна была её жизнь!

Долгие годы она, бедняжка, выносила всё и мечтала, что когда мальчик подрастёт, вечный плач, который исторгает её сердце, не останется без ответа, но когда он начал гордо избегать её ласк и сомневаться в любви, которая убивала её, тогда тлевшее в её сердце отчаяние прорвалось наружу, и лесная кровь заговорила в ней с такой силой, что ей не могла противостоять даже священная память об ушедшем. Ей овладела одна дикая мысль. Она больше не могла оставаться в доме белого человека, как птица, которая бьётся крыльями о прутья клетки. Леса были обширны и зелены. Она могла бы найти свой народ. Она будет искать его. А мальчик пойдёт с ней и станет вождём племени, каким был её отец. Этот старик не может вечно попирать её сердце. Она должна вернуться к свободной жизни или умереть.

Это дикое желание в сердце матери было вызвано ребяческой раздражительностью мальчика. Первые признаки отторжения довели её до безумия. Она страстно желала вернуться к былому свободному существованию в лесах; ради крови мужа, которая текла в жилах старика, она отступится от дикой ненависти к его народу, от ненависти к домочадцам, среди которых она была так несчастлива. Она хотела только уйти с ребёнком, который непременно полюбит её, если рядом не будет белых людей с их упрёками. Туземная сдержанность, присущая её племени, пришла ей на помощь. В ней пробудилось искусство скрытной войны с врагами. Они не должны знать, как она несчастна. Её замысел осуществится в тайне. Нужно рассчитать каждый шаг к свободе. Дни и недели эти мысли занимали Малеску. Она много работала в своей небольшой комнатке. Она сняла со стены лук и колчан со стрелами, которые при появлении на Манхеттене придали ей вид юной Дианы, затем натянула новую тетиву и терпеливо заточила каменные наконечники. Она внимательно осмотрела свою одежду, роскошно украшенную бахромой и вампумом. Она вернётся к своему народу такой же, какой ушла. В лес уйдёт дочь вождя и мать вождя, а не кусок награды для белого человека.

Малеска готовилась осторожно и по-туземному умело. Ниже по течению Гудзона жил один старый плотник, который для заработка делал лодки. Малеска часто видела его за работой, и ей было любопытно, поскольку она и сама умела немного плотничать. Индейская девушка долго была предметом особого внимания для плотника, который был польщён тем, как она восхищается его работой.

Однажды она пришла к нему в дом и жадно всё осмотрела. Она торопилась, её глаза были дики, как глаза ястреба, который нацелился на добычу. Старик заканчивал небольшую причудливую лодку, которой он гордился больше всего на свете. Она была так легка, так крепка, так превосходно украшена по бортам красными и белыми полосами… неудивительно, что при виде её глаза молодой женщины заблестели.

– Сколько он возьмёт за эту лодку?

Это был странный вопрос. Он ведь построил её, повинуясь собственной прихоти. Пара вёсел, и она заскользит по воде, как птица. Он построил её в надежде на старого мистера Данфорта, который отдаст всё ради боготворимого им черноглазого внука. Ни одна из его лодок пока что не подошла для мальчика. Он построил её на свой страх.

Глаза Малески загорались всё ярче и ярче. Да, да, она тоже думает о юном джентльмене; она приведёт его, чтобы он посмотрел на лодку. Миссис Данфорт часто доверяет ей мальчика; если он назовёт цену, они принесут деньги и испытают лодку на Гудзоне.

Старик засмеялся, гордо оглядел своё творение и назвал цену. Она была не слишком высока. У Малески было в два раза больше денег в вышитом кошельке, который висел в её комнате, поскольку старый джентльмен давал ей всё, кроме доброты. Она пришла домой в приподнятом настроении – всё было готово. Завтра… о, её сердце пылало, когда она думала о том, что случится завтра!