День медленно проходил своим чередом, снег перестал идти, но небо было пасмурно, и все кругом носило какой-то грустный серый отпечаток. В большом пустом доме все было тихо, и только по временам слышен был треск полов, раздававшийся громко, как ружейный выстрел.

Мерриот, обойдя опять всех своих людей, сообщил им о потери провизии. Многие уже знали об этом, другие молча и без жалоб выслушали это известие. К счастью, запас воды был настолько велик, что нечего было опасаться, что придется еще томиться от жажды.

Когда наконец Мерриот пришел в комнату, смежную с комнатой Анны, он застал там Оливера, перевязывавшего раны Тому, Френсису и разбойнику. Антоний, усевшись на конец лестницы, распевал свои псалмы. Анна казалась спящей, или на самом деле спала. Когда Мерриот постучал к ней, чтобы извиниться перед ней за то, что она сидит без пищи, она ничего не ответила, и в комнате ее продолжало царить глубокое молчание.

Тогда он послал Кита Боттля, чтобы он через окно переговорил с Барнетом и попросил того прислать Анне чего-нибудь поесть, так как она ведь в конце концов, была его союзницей и трудилась в его же пользу.

Кит вступил в переговоры, осторожно спрятавшись за выступ окна, чтобы не подвергать себя лишней опасности.

Но Рогер Барнет, продолжавший все еще курить свою трубку, не прикасался к своим пистолетам, а также не отдавал никаких приказаний по этому поводу своим подчиненным. Он с видимым удовольствием выслушал весть, что у осажденных нет провианта, и выразил подозрение, что Кит нарочно прикрывается именем Анны, чтобы получить пишу для себя и своих товарищей, и поэтому, если сэр Валентин действительно хочет, чтобы Анна была сыта, он должен выпустить ее на свободу. Он со своей стороны даст ей провожатых, которые могут сопутствовать ей до какой-нибудь ближайшей деревни.

Но Мерриот боялся рискнуть и выпустить Анну раньше времени, чтобы она не стала описывать его наружности Барнету, и поэтому он велел Киту сказать, что Анна очень больна, и не может выйти из дома. На это Рогер спокойно ответил, что в таком случае ей придется немного попоститься, помочь ей он не может.

Вне себя от ярости Гель поручил Киту передать Барнету, что Анна ведь попала в подобное неприятное положение только потому, что хотела помочь ему. Рогер на это ответил, что вовсе не просил ее помощи.

Тогда Кит по наущению Геля сообщил ему, что если бы не Анна, не видеть бы ему никогда сэра Валентина. Рогер ответил, что доказательств на это у него никаких нет, и мало ли, что Кит может рассказывать, да, в сущности говоря, это для него глубоко безразлично. Он не отвечает за неприятности, которым подвергается Анна, хотя бы она и оказала ему помощь. Во всяком случае он не намерен доставлять в дом пищу, разве только ему самому или кому-нибудь из его людей позволят принести ей лично.

— Когда ваши люди не выдержат голода, пусть они отворят нам дверь, а до тех пор прошу меня не беспокоить, — сказал он продолжая курить свою трубку.

— Ах, ты, проклятый негодяй! — крикнул ему Кит в ярости, — нам и в голову не придет открывать тебе двери!

И долго еще он изощрялся в ругательствах по адресу своего бывшего друга, а тот сидел невозмутимо на своем месте и как будто не слышал ничего. Наконец, когда ему очень надоела вся эта сцена, он, как бы играя, взял в руки пистолет, тогда Кит счел за более благоразумное скрыться.

— Делать нечего, — сказал он Мерриоту, — ей придется голодать со всеми остальными, если вы не освободите ее.

— Это я могу сделать только послезавтра утром, — ответил Гель с невольным вздохом.

Затем он пошел опять наверх и сообщил Френсису о результате своих переговоров, чтобы тот рассказал обо всем своей госпоже, если она будет спрашивать его о чем-нибудь. Но пока она делала вид, что спит, или, может быть, действительно крепко спала.

Мерриот разделил всех своих людей на две партии: первую он отдал под начальство Кита, вторую взял себе; обе они должны были караулить по очереди. Свободные от караула люди тотчас же отправились утолить свою жажду, а затем легли спать. Гель последовал их примеру.

Вечером Кит разбудил его, чтобы он со своими людьми встал на караул в первую половину ночи.

— А Барнет все еще внизу у фонтана? — спросил он Кита.

— Нет, он оставил вместо себя Гудсона и, кроме того, разделил своих людей тоже на партии. Они поместили везде зажженные факелы, так что каждая пядь земли вокруг дома освещена, а люди расставлены за этими факелами, так что отсюда их не видно, и только изредка то там, то здесь блеснет оружие. Если бы мы вздумали выйти из дома, они немедленно пристрелили бы нас, как собак.

Мерриот отправился на караул в каком-то отупении, на него напала глубокая апатия. С тех пор, как он убедился в обмане со стороны Анны, он потерял всякий интерес к жизни и думал только о том, как бы исполнить миссию, взятую на себя, а остальное ему было глубоко безразлично; исполнить данное слово — вот все, к чему он мог теперь стремиться.

Во вторую половину ночи Мерриот опять дремал, а Боттль караулил. Рано утром Рогер Барнет опять сидел на краю фонтана и курил свою неизменную трубку. Но, насколько Кит мог заметить, в движениях его проглядывало как бы нетерпение, по-видимому, он страдал от своей раны, заставлявшей его хромать.

И действительно, нога его сильно болела, но он стоически переносил боль, и только Боттль, хорошо знавший его, мог подметить его страдания.

— Я боюсь, что Рогер, пожалуй, вздумает ускорить ход дела, — сказал Кит, обращаясь к Гелю, — у него, пожалуй, не хватит табаку.

— Дай Бог, чтобы его хватило до завтрашнего дня, — ответил Мерриот.

В этот день (был понедельник) небо было ясно и солнце ярко светило, несмотря на холод. Мерриот караулил опять до полудня. Когда Кит сменил его, раньше чем отправиться опять спать, он пошел посмотреть на Анну, так как чувствовал, что, несмотря ни на что, он должен все же заботиться о ней, как о своей пленнице.

Когда он постучал в дверь и спросил ее, не надо ли ей чего-нибудь, она ответила, что просит об одном — оставить ее в покое. Если ей придется умереть с голоду, она предпочитает умереть без свидетелей.

Он объявил ей, что завтра же она будет свободна, и Рогер Барнет берется проводить ее до ближайшей деревни; под его защитой она может быть спокойна. Она выслушала его молча. Гель постоял еще у дверей и потом ушел.

Когда его разбудили вечером, чтобы он опять стал на караул, он узнал от Кита, что весь день прошел спокойно. Рогер Барнет, по-видимому, страдал все сильнее, но крепился и ничем пока не проявлял решения переменить свою тактику. Все люди в доме были очень голодны, они уже больше не подшучивали над вынужденным постом, а переносили голод молча. Гель на собственном желудке и по собственной слабости мог прекрасно судить о том, как они должны себя чувствовать после двухдневного поста.

В эту ночь со стороны осаждающих были приняты опять те же меры предосторожности, и повсюду были зажжены факелы.

Наконец, когда уже стемнело, и Мерриот проходил по большой комнате, Кит остановил его и сказал:

— Мне кажется, теперь уже восемь часов, если не позже?

— Да, кажется, что так…

— В таком случае прошло уже ровно шесть суток, как мы уехали из дома сэра Валентина.

— Да, как раз шесть дней.

— В таком случае наша миссия окончена?

— Да, окончена, Кит, и благодаря только тебе и Антонию, благодаря вашей преданности, вашему усердию и выносливости.

— Но ведь и ты, Гель, выказал не менее нас те же качества.

И, говоря это, старый солдат повернулся на другой бок и снова заснул, а Гель продолжал задумчиво смотреть на огонь.

Они говорили между собою шепотом, и хотя не выказали особенной радости по поводу того, что миссия их кончена, но в сердцах их чувствовалась бесконечная радость по поводу того, что, благодаря им, спасен такой человек, как сэр Валентин, и что теперь они могут спокойно ждать, как сложатся обстоятельства, без мучительной заботы о нем.

В полночь смененный Китом, Мерриот заснул тяжелым, тревожным сном, ему снились разные вкусные вещи, и казалось, что он пьет лучшие, избранные вина. Он проснулся от пустоты своего желудка и узнал от Кита, что Барнет опять во дворе, но на этот раз, несмотря на боль в ноге, не сидит, а расхаживает взад и вперед по двору.

— Мне кажется, что Рогер Барнет скоро перейдет к более активной деятельности, — сказал Кит, наблюдая в окно за своим бывшим приятелем. — Ему, очевидно, надоело выжидать, тем более, что нога, вероятно, не дает ему покоя.

— В таком случае, нам, значит скоро предстоит борьба на жизнь и на смерть.

— Да, конечно, лучше такая борьба, чем эта медленная смерть. Пост — пренеприятная вещь. Люди внизу начали уже жевать дрова и свои кожаные пояса.

— Жаловались они на голод? — спросил Гель.

— Ни один из них. Это — все молодцы, как на подбор. Они готовы умереть с тобой или за тебя, но не выдадут тебя.

Мерриот посмотрел на Кита и убедился в том, что тот испытывает то же чувство, о котором говорит относительно других. Он знал также, как вынослив, как терпелив и нетребователен Антоний.

— Молодцы ребята, — прошептал Гель и тут же принял решение спасти их всех.

— Как ты думаешь, Рогер Барнет сдержит данное слово? — спросил он.

— Да, если ему не слишком много придется терять при этом.

— Если я ему предложу сдаться с тем, чтобы он отпустил на свободу всех моих людей, как ты думаешь, исполнит он свое обещание или нет?

— Ради Бога, Гель, не предлагай ему этого.

— Я сам этого и не сделаю. Мы будем переговариваться с ним через тебя. Я покажусь ему не раньше, чем все будет уже сделано. И ты не должен называть меня сэром Валентином, а должен говорить обо мне, как о господине, которому ты служишь. Таким образом, когда Барнет убедится в том, что я — не сэр Флитвуд, он все же должен будет сдержать данное слово.

— Никогда старый вояка Кит Боттль не согласится купить свою жизнь ценою твоей, Гель.

— Ты кончишь тем, что сделаешь как я хочу. Какая польза, если погибнут мои люди, ведь они все равно не спасут меня? Вы лишите меня тогда единственного утешения, что я спас преданных мне людей. И я должен буду сожалеть об этом до самой смерти. Неужели вы не захотите доставить мне этого утешения? Неужели вы не исполните моей просьбы? Ты исполнишь мое желание, старый дружище, иначе я сейчас же пойду к Барнету и выдам себя, так как все равно спасти вас я не могу.

— Если это твое искреннее желание, Гель, я, конечно, исполню его, но я имею право идти в плен вместе с тобою. Пусть спасаются другие, а я желаю разделить твою участь, какова бы она ни была.

— Ты говоришь глупости, Кит. Если ты будешь на свободе, ты можешь оказать мне еще, пожалуй, услугу. Подумай, как далек путь до Лондона! Если я буду вполне во власти этого человека и не выкажу ни малейшего желания уйти от него, он наверное значительно со временем ослабит надзор за мной, а если ты все время будешь ехать за мной, может быть, тебе и удастся выручить меня каким-нибудь образом. Сначала я должен спасти тебя и других молодцов, а потом уже вы можете спасать меня.

Гель сказал все это в надежде заставить Кита исполнить его желание, хотя на самом деле вовсе не стремился к тому, чтобы спастись самому.

Кит задумчиво выслушал его, потом сказал:

— А ведь в этом есть доля правды. Но мы теряем напрасно время в пустых разговорах. Теперь, когда Барнет уже уверен, что мы не уйдем от него, вряд ли он согласится на какие-либо условия с нашей стороны.

— Но ведь он очень много выиграет от подобного соглашения: во-первых, ему не придется терять времени, не придется терять людей в схватке, он возьмет меня живым, и кроме того, легче доставить в Лондон одного пленника, чем многих. Он будет рад отделаться от других.

— Да, это все верно, но вряд ли он согласится на переговоры со своим пленником.

Мерриот подумал немного, потом сказал:

— Пусть он не знает, что это предложение исходит от меня. Пусть он думает, что мои люди выдали меня, тогда он скорее согласится на переговоры. Если мои люди предложат ему выдать меня, для него это будет удобный случай отпустить их на свободу, как бы в благодарность за то, что они выдали своего господина.

— Да, это верно. Рогер вряд ли войдет в соглашение со своим неприятелем, но охотно согласится вести переговоры с теми, кто изменяет своему господину. Приятно будет провести его хоть таким образом.

— В таком случае пора приступить к делу, пойди, поговори с ним с вышки, но как будто тайком от меня.

— Мне противно даже разыгрывать роль изменника, но ради тебя, Гель, я готов даже на эту унизительную роль.

И с этими словами Кит поднялся на вышку, оставив Мерриота одного у камина.

Кит жестами и таинственными знаками дал понять своему бывшему товарищу, что желает говорить с ним по секрету, и так как Барнет был хорошо вооружен и не отличался трусостью, то он, нисколько не медля, подошел к окну. Самым таинственным шепотом Кит спросил его, что будет с ним и его товарищами, если господин их попадет в руки Барнета. Последний ответил, что немедленно же велит повесить их всех. Тогда Кит вступил в переговоры с ним относительно выдачи своего господина.

Переговоры длились очень долго, так как Боттлю пришлось пустить в ход все свое красноречие, чтобы убедить Барнета, что ему выгодно отпустить на волю ни в чем неповинных людей, и благодаря этому, без всякого боя овладеть человеком, за которым он уже давно охотится. Барнет в душе не мог не согласиться со справедливостью слов своего собеседника, но ему долго не хотелось выпустить из рук самого Боттля, которого он охотно увидел бы на виселице.

Наконец, было решено с обеих сторон, что не позже, чем через час, Кит Боттль и его соумышленники выведут своего господина со связанными руками в главную дверь.

Когда Мерриот узнал результаты переговоров, он созвал всех людей, за исключением Кита, которому был поручен надзор за Анной, и объявил им, в чем дело. Они с удивлением смотрели на него, а потом друг на друга, как бы не доверяя своим ушам, а Антоний проворчал вслух:

— Я не могу сказать, чтобы эта сделка была мне по душе.

— Отправляйся, Антоний, к дверям комнаты леди Анны и посторожи ее, а Кита пошли сюда, чтобы он мог связать мне руки и выдать меня неприятелю. А затем приведи сюда свою пленницу, чтобы она могла очутиться на свободе, как и вы все. Я не думаю, чтобы она стала мешать, когда ты объявишь ей, что она свободна.

Затем он разделил все свои деньги между своими людьми, чтобы они не нуждались после его сдачи, просил всех здоровых позаботиться о раненых и, наконец, приказал открыть главные двери. Перед тем Гель, однако, отдал еще последние деньги Киту, у Антония, как известно, был свой запас денег.

Когда Анна спустилась вниз, бледная и похудевшая, но все же прекрасная, несмотря на продолжительный пост, Гель стоял уже связанный и позади его виднелись мрачные и серьезные лица его людей. Она видела, что руки Геля за его спиной, но связаны ли они, или нет, она не могла сразу разглядеть и поэтому молча, вопросительно взглянула на Антония, как бы спрашивая у него объяснения этой странной сцены.

Кит Боттль приказал отворить двери и жестом пригласил Анну выйти первой. Она послушалась его, не переставая удивляться. Френсис, голова которого была еще завязана, последовал за ней. Антоний встал с другой стороны Геля.

По ту сторону двери, во дворе, стоял Барнет со своими людьми. Он посмотрел на Анну, но без особенного интереса и посторонился, чтобы дать ей пройти. Она прошла, но потом остановилась и оглянулась назад, чтобы видеть, что теперь будет происходить.

Из дверей вдруг вышел Гель со связанными руками; с обеих сторон его шли Кит Боттль и Антоний.

— Вот ваш пленник, — угрюмо сказал Боттль, и он подвел Геля к Барнету, не выпуская, однако, его плеча.

Барнет, в правой руке сжимал какой-то документ, сделал шаг вперед и подошел к Гелю, но только что он поравнялся с ним, как на лице его вдруг выразилось глубокое изумление и смущение. Окружавшие его люди вытягивали шею, чтобы лучше видеть человека, за которым они гнались так долго.

— Послушайте, — сказал Барнет, — но ведь это не тот, кого мне надо!

Анна превратилась вся в слух.

— Это — тот господин, под начальством которого мы служили в продолжении этих шести дней, — спокойно заметил Кит Боттль.

— Ах, ты, Боже мой! — воскликнул Барнет, — меня обманули, мне расставили ловушку, и я попался в нее, а в это время настоящий сэр Флитвуд думает скрыться, но это ничего. Оцепите дом со всех сторон и обыщите все углы. Старая лисица не уйдет от нас.

Люди молча и беспрекословно исполнили приказание Барнета, и только четыре человека остались около Геля.

— Клянусь тебе, Барнет, что ты ошибаешься, — сказал Кит Боттль. — Мы следовали за этим господином от самого Флитвуда, и кроме него, в доме никого больше нет.

— Да, он говорит правду, — сказала вдруг Анна, выступая вперед. — Я могу подтвердить это, так как целых шесть дней находилась в обществе этого господина и ни на одну минуту не выпускала его из виду.

— Я не отрицаю того, что вы находились в его обществе, сударыня, но если вы принимаете его за сэра Флитвуда, то вы жестоко ошибаетесь: вероятно, вы того никогда не видали в глаза.

— Но ведь, не правда ли, я похож на него? — сказал вдруг Гель, принимая опять позу сэра Валентина и делаясь вдруг очень похожим на него!

— Но в таком случае ведь все потеряно! — воскликнул Барнет. — Значит, борода, которую он сбрил себе тогда в гостинице, была фальшивая?

— Я могу сказать только одно, — вмешался вдруг один из людей Барнета, — что я знаю, кто этот господин. Я видел его в театре в Лондоне: это — один из придворных актеров. Я готов поклясться в этом, но только я забыл его имя.

— Это Мерриот? — спросил Барнет, который вдруг вспомнил, что ему рассказывали про происшествие в Клоуне.

— Да, это — Мерриот. Я не раз приносил ему пива, когда служил в театре рабочим.

— В таком случае он сыграл свою последнюю роль, клянусь в этом своею честью. Я научу его морочить людей фальшивыми бородами. Если вы достигли своей цели и дали возможность сэру Валентину бежать за границу, можете быть уверены, что будете повешены вместо него. Я арестую вас, именем королевы. Теперь мы тронемся в обратный путь, в Лондон. Сударыня, это вам отчасти я обязан всем, так как вы уверяли меня, что это сэр Валентин повстречался вам тогда по дороге. Вы все время преследовали постороннее лицо и дали возможность Флитвуду скрыться.

Но слова его не произвели никакого впечатления. Анна стояла молча, как статуя. Она вспомнила все, что произошло за это время, она вспомнила, что этот человек любит ее, что он сделался теперь пленником, только благодаря ей, и что, хотя собственно она только хотела представиться больной и возбудить его жалость, но на самом деле…

Дальше она не могла думать, она стояла бессильная и безмолвная, опираясь на руку своего пажа и чувствуя, что сердце ее почти перестало биться.