Тот вечер оказался слишком жарким, чтобы придерживаться традиционного меню, состоявшего из мяса и двух видов овощей, разваренных до предела, однако Лэмберт по привычке отобедал в университетской столовой и даже отведал сыров, подававшихся в качестве последнего удара по пищеварению. Хотя ел он мало, присутствие на обеде позволяло ему вернуться в общество других людей. Пусть даже он почти не разговаривал. У него не было такой возможности.

Несмотря на тяжелую пищу, разговор за столом был оживленным. Лэмберту пришлось сесть между Кромером и Полгрейвом, которые проработали в колледже Тернистого Пути всего год, но были уже такими чопорными, словно провели здесь всю жизнь. Примерно три раза в неделю они спорили о Библии. В другие дни вели дискуссии о погоде, китайской политике и лошадях. Лэмберт совершенно не разбирался в китайской политике, но, судя по их мнениям о Библии, погоде и лошадях, на высказывания обоих не следовало обращать никакого внимания. Сегодняшний вечер оказался библейским.

— Я не согласен с утверждением, будто Священное Писание нельзя подвергать научному изучению. — Полгрейв пьянел от бордо не так быстро, как Кромер. — Почему Библия должна отличаться от любой другой книги?

— А я и не говорил, что должна, — парировал Кромер. — Я никогда не говорил, что ее не следует подвергать анализу с помощью любого научного метода, какой вам понравится. Я сказал, что само по себе научное исследование ничего не доказывает. Вы можете выстроить свои гипотезы в ряд от наименее невероятных до самых невообразимых. Вот для чего нужны научные исследования. Но Священное Писание нельзя понять в рамках гипотез.

— Я не согласен. Ни один разумно мыслящий человек иначе Библию и не понимает, — заявил Полгрейв. — Даже если бы ваш подход имел смысл (а он его не имеет), то для чего он был бы нужен? Куда бы он нас привел? Обратно в Вифлеем? Ну, право же!

— Можете сколько угодно говорить об историческом Иисусе. — Кромер успокоил себя новой порцией бордо, — но вы упускаете главное.

— А главное в том, что вы предпочитаете верить в волшебные сказки. Три волхва приносят дары — золото, ладан и смирну — младенцу, рожденному в яслях! — Полгрейв засмеялся собственным словам. — Бог усыпил Адама и сотворил Еву из его ребра! Вы скорее будете верить народным сказкам, чем признаете, что человек произошел путем эволюции, как все другие твари на Земле.

— А кто не предпочел бы? — парировал Кромер. — А что до пользы, то вы должны бы признать, что из истории Адама и Евы мы узнаем про женщин больше, чем из того, что читаем на страницах «Происхождения видов».

Этот спор длился ровно столько времени, на сколько хватило сыра и печенья. Как только трапеза закончилась, Кромер и Полгрейв завершили диспут словесным эквивалентом рукопожатия, которым теннисисты обмениваются у сетки, и отправились каждый по своим делам.

Пока комната пустела, Лэмберт попытался представить себе, как члены труппы кайова Боба принимают участие в такой вежливой дискуссии. О китайской политике — возможно. Но если бы предметом спора было, например, преимущество сэндвича с ветчиной перед ростбифом, то тут наверняка не обошлось бы без ругательств, а возможно, дошло бы и до потасовки.

Лэмберт решил, что это одно из истинных и легендарных славных наследий Гласкасла: атмосфера, в которой мужчины способны решительно не соглашаться друг с другом по вопросам как жизненно важным, так и тривиальным. И никому не нужно было прибегать к насилию, чтобы ставить выслушать свои идеи. Никому не нужно было защищать себя на каком-то ином уровне, кроме мысленного. Ни один из споров не был решающим. Все сражение можно будет повторять снова, возможно, не три раза в неделю, но всякий раз, как появится свежая информация или свежие силы, чтобы рассмотреть данный вопрос.

Лэмберт опомнился. Чопорность заразительна. Но если это так, то ему хотелось бы вместе с нею заразиться еще чем-нибудь. Возможно, отстраненностью. Или объективностью. Или элементарным упорством.

Лэмберт ушел из столовой последним. Этим вечером помещение опустело быстро: было слишком жарко, чтобы задерживаться. На секунду он пожалел, что Кромер и Полгрейв начали спор о Библии, а не о погоде. Раз ветер переменил направление с юго-западного на северное, любой должен был понять, что погода вот-вот изменится. Или, возможно, Кромер и Полгрейв толкуют признаки не так, как он сам?

Лэмберт вернулся в комнаты, которые делил с Феллом, и не обнаружил никаких следов друга. В помещениях было неестественно тихо. Лэмберту даже пришлось укорить себя за разыгравшуюся фантазию: ему вдруг стало казаться, что комнаты затаились в ожидании чего-то. Любое ожидание было его собственным. А ощущение надвигающихся роковых перемен — всего лишь следствие несварения желудка. Ровное тиканье часов на стене не имело скрытого смысла. Перезвон колоколов Гласкасла, сложный и успокаивающий, означал только, что близится время сна.

В полночь, так и не получив известия о том, где находится Фелл, Лэмберт отправился спать с чувством легкого беспокойства. В отсутствии Фелла не было ничего зловещего, но Николасу было несвойственно исчезать на несколько дней без предупреждения. В конце концов, даже Фелл имел представление о том, как посылать телеграммы.

Наступление ночи никак не умерило духоты и жары тесной спальни. Выносить их было трудно. Лэмберт вспомнил свою первую ночь в Гласкасле. Тогда было холодно. Он весь день играл роль ковбоя, считая, что все дела с ним быстро закончат и отправят его восвояси. Вместо этого ему отвели роскошные гостевые покои — помещения, предназначенные для приезжающих в университет высокопоставленных лиц. Ректор университета Войси лично сопроводил его и поинтересовался, нет ли у него вопросов.

Адам Войси был молод для своего поста — ему едва исполнилось сорок, — но тем не менее держался с огромным достоинством. Он был поджар, как борзая, возвышался над Лэмбертом по крайней мере на дюйм и обладал гордостью под стать самому Карузо. Не принадлежа к числу тех, кто приукрашивает себя старомодными бакенбардами, чтобы повысить авторитет, Войси был гладко выбрит и не имел привычки приглаживать помадой волнистые коричнево-рыжие волосы. Он одевался так, как все в Гласкасле, но все же чуть по-иному. В Войси ощущалась некая театральность, его профессорская мантия была чуть шире, чем принято, его цилиндр блестел чуть сильнее. По сравнению с другими преподавателями Гласкасла Войси, казалось, имел веские основания для убежденности в собственном превосходстве. Но, как ни странно, он выглядел менее чопорным и самодовольным, чем Виктор Стоу, декан колледжа Святого Иосифа, или Сесил Стюарт, декан колледжа Трудов Праведных.

На Лэмберта гостевые покои особого впечатления не произвели. Ему понравились красивая старинная мебель, уголь, горящий в камине, темно-зеленые бархатные занавески, закрывавшие глубокие оконные проемы. Все это выглядело славно, но общее впечатление создавалось печальное. От сквозняков, гулявших по комнате, бархатные занавески колыхались. Лэмберт ожидал, что Гласкасл будет полон людей, считающих себя важными персонами, — и так это и оказалось. Он ожидал, что они будут жить в помещениях, которые покажутся шикарнее отелей «Ритц», но почему в них должно быть холодно, как в леднике?

Войси хотел узнать, нет ли у него вопросов. Лэмберт решил, что этого вопроса он задавать не станет.

— Мне любопытно, — признался он. — Я все гадаю, зачем вы меня сюда позвали. Зачем стрелять по целям в школе, где учат магии? Разве вы и ваши друзья не можете придумать какое-то волшебство, которое устранило бы потребность в стрельбе?

Войси жестом пригласил Лэмберта сесть в обитое парчой кресло, а сам опустился в другое.

— В каком-то смысле именно потому мы вас сюда и позвали. Чтобы вы помогли нам в этой задаче — обрести знания. Это чистое исследование.

Лэмберт сдвинул брови, обдумывая сказанное.

— Но вы используете магию?

Войси подался вперед.

— Мы только начинаем осваивать наилучшие пути использования научного метода в изучении мира. Когда-нибудь мы будем знать все, что можно узнать о чем бы то ни было. Но до той поры существует некая дисциплина, которая, за неимением более подходящего слова, называется магией.

Выражение лица Войси, очевидно, подразумевало приглашение посмеяться над применением такого старомодного термина.

— Ладно. — Лэмберт обдумал услышанное. — Волшебники существуют?

Ректор рассмеялся во весь голос. При этом его длинное лицо очень похорошело.

— Это устаревший термин. С тем же успехом можно войти в комнату, полную химиков, и спросить, где алхимики. Но за неимением лучшего ответа — вот он я.

— Вы волшебник?!

Лэмберт не ожидал, что Войси будет говорить об этом так буднично.

— Я изучаю дисциплину, для которой мы пока не нашли современного названия, это так. — Войси внимательно посмотрел на Лэмберта, словно оценивая, сколько тот способен выслушать за раз. — Я начал свои исследования здесь в качестве студента колледжа Святого Иосифа. Мои работы встретили одобрение ректора и членов совета того периода, и после окончания учебы меня пригласили остаться в качестве стипендиата колледжа Тернистого Пути. С тех пор я продолжал исследования, обретая все больше обязанностей и власти. Позвольте мне подчеркнуть это слово: «исследования». Мы все ведем исследования — студенты и преподаватели, все.

— Вы хотите сказать, что вы исследуете магию. — Лэмберт ответил Войси таким же изучающим взглядом. — А вы могли ею владеть до того, как сюда попали, или этому пришлось учиться уже здесь?

— То немногое, что освоил, я выучил здесь, в Гласкасле.

Войси говорил скромно, но за его словами ощущалась уверенность в себе. Лэмберт понял: Войси убежден в том, что названная им «скромной» магия постороннему покажется очень внушительной. Ему стало интересно, играет ли Войси в покер. А если играет, то преуспел ли в этом.

— А когда вас принимали, откуда узнали, что вы сможете научиться магии?

— А вот этого и не знали. Полной уверенности быть не может. — Скромность Войси сменилась легким самодовольством. — Хотя я и был столь же многообещающим, как любой из поступающих.

— А студентов Гласкасла выбирают по тому, насколько они многообещающие? — спросил Лэмберт.

— Не только. Когда-нибудь появятся научные тесты, которые позволят определять способности. А пока мы не можем быть абсолютно уверены в способностях любого из студентов. Мы их принимаем или отказываем в приеме на основе биографических данных и уже полученного образования. Студенту дается год учебного режима, чтобы он смог продемонстрировать свои способности к магии. Если в течение трех триместров он всего лишь пел, то уже оправдал затраты на питание и жилье, а также усилия его наставника. Но если он всего лишь поет, если мы не обнаруживаем склонности к магии какого-то вида, в конце третьего триместра его отчисляют.

— Это пение… — Лэмберт замялся. Он знал, что способен подобрать слова, которые описали бы его впечатления от пения, но не был уверен, что не выказал бы эмоций больше, чем допускают приличия. — Это магия?

— Вы слышали гимны? — Казалось, Войси это понравилось. — А мне казалось, что вам устроили стандартную экскурсию. Вас заводили и в студенческие капеллы?

— Нет, я слышал пение из сада. Это было… Я никогда прежде ничего подобного не слышал.

— И когда уедете из Гласкасла, то, думаю больше и не услышите. — Но что-то в лице Лэмберта заставило Войси смягчиться. — Я рад, что вы оценили это. Гимны жизненно важны для Гласкасла.

— И их поют обычные студенты? Вы не выбираете их из-за голосов?

— Господи, нисколько! — Войси тихо засмеялся. — Нам оперные певцы не нужны. Мы ищем молодых людей, которые способны хорошо функционировать как часть целого. Надежных людей, а не выдающихся.

— Значит, теоретически любой может провести здесь по меньшей мере год? После того, как его примут?

— Теоретически. — Войси чуть поколебался, но потом продолжил мягко, но решительно: — Прием зависит не только от простого интереса. Мы проверяем происхождение и образование каждого студента. Существуют определенные академические требования: например, знание латыни.

Лэмберт был слегка огорошен.

— Происхождение? Что это значит?

Войси явно смутился.

— Думаю, вы сможете проследить это по тем студентам, с которыми уже встретились. Есть определенный… как бы выразиться… определенный стиль, свойственный всем живущим в Гласкасле. Вы научитесь его узнавать, когда проведете здесь больше времени.

Лэмберту показалось, что он понял недосказанное Войси. В Гласкасле не находилось места людям низкого происхождения, а также приехавшим из-за пределов Объединенного Королевства.

— Иностранцев в Гласкасл не принимают?

Похоже, Войси этот вопрос несколько успокоил.

— О, конечно принимают. В пределах тех требований, которые я уже назвал. Интересная это вещь — национальность. У меня есть теория. В народе веками ходило поверье, что ведьмы не выносят воды.

— А мне казалось, что традиция окунания ведьм в воду основывалась на том, что это вода не выносит ведьм. Ведьмы оставались на поверхности, потому что вода не давала им утонуть.

Лэмберт вычитал это в одной из материнских книг по истории, но не мог вспомнить, в какой именно.

— Странные они, эти народные сказки, правда? — Войси развел руками. — Мы научными методами исследуем соотношение между практической магией — и даже склонностью к практической магии — и степенью дискомфорта, испытываемой при пересечении крупных водоемов. Сейчас наши знания ограниченны, но когда будут выявлены научные принципы, то, думаю, это окажется одним из тех случаев, когда суеверия предвосхищают факты. Когда-нибудь мы сможем продемонстрировать, что стойкие люди, заселившие Новый Свет, были теми, кто смог пережить плавание через океан: они выжили в отличие от многих других путешественников. Было установлено, что люди, подобные вам, кто ведет свое происхождение от первых поселенцев, имеют столь малую склонность к магии, что мы можем смело обобщить и сказать, что ни один человек родом из Канады, Соединенных Штатов или любой другой части Нового Света не сможет обучиться магии.

— У вас есть реальные доказательства? — Лэмберт вспомнил кое-что виденное им во время поездок с шоу кайова Боба, некоторые рассказы индейцев — и ему стало интересно, какие выводы из этого сделал бы Войси.

— Доказательств пока нет, — между тем ответил Войси. — Я глубоко убежден, что через несколько лет прогресс науки поможет нам точно сформулировать этот естественный закон. Тем временем мы просто пользуемся эмпирическим правилом. Мы не знали, почему яблоко падает с дерева, пока сэр Ньютон не дал нам научных объяснений. Но мы точно знали, что яблоко действительно падает.

— Значит, способность к магии имеют только те, кто родился на нужном берегу океана, — заключил Лэмберт, — а осваивают магию только те, кто учится в Гласкасле.

— Наверное, я чересчур все упростил. — Войси нахмурился. — Все не настолько однозначно. Во-первых, из тех, кто мог бы обучаться магии, это делают только немногие. Во-вторых, магия бывает разная, и учат магии не только в одном месте. Если бы вы были, упаси Бог, француженкой, то могли бы изучать магию в Гринло. Если бы вы верили в мудрость кухарок, то целую науку могли извлечь из того, как счищается кожура с яблока. Если вы верите в сказки, то для вас важнее всего будет знать, что в мире есть четыре хранителя, которые уравновешивают и оберегают области Земли, нейтрализуя нашу магию своей собственной. И даже если вы не верите в сказки, то не можете не признать, что время от времени — как правило, в древнейших родах — появляются природные таланты.

— А что такое природный талант? — спросил Лэмберт, на секунду сбитый с толку рассуждениями ректора.

Войси нахмурился сильнее.

— Обладатели природного таланта способны творить магию без предварительного обучения. Нельзя вообразить ничего более опасного. Ученые считают, что пожар на Паддинг-лейн начался тогда, когда один такой природный талант попытался зажечь свечу с помощью огненного заклинания.

Лэмберт выслушал это заявление и стал молча дожидаться, чтобы Войси его пояснил.

— Большой лондонский пожар тысяча шестьсот шестьдесят шестого года начался на Паддинг-лейн, — снисходительно добавил его собеседник. — Тогда сгорела половина Лондона.

— Ничего себе свечка, — ужаснулся Лэмберт.

— День был ветреный, — объяснил Войси. — К счастью, природный талант — явление редкое. Когда-нибудь исследователи скажут нам, почему это так. Будет найдена причина — столь же разумная, как и объяснение того, почему среди животных встречаются альбиносы. Мы просто не понимаем пока научных принципов магии. Но мы их поймем. Однажды мы их поймем. — Секунду Войси смотрел мимо Лэмберта на горящие угли камина. Потом, словно сделав над собой усилие, снова сосредоточил свое внимание на госте и встал с кресла. — Завтра у вас будет непростой день. Я пойду, чтобы вы могли отдохнуть. Но хочу дать вам совет. Завтра нам нужны будут ваши умения стрелка, а не таланты шоумена. Оставьте шпоры и кожаные штаны вашему кайова Бобу. Наденьте что-нибудь респектабельное. Думаю, так вам будет намного удобнее.

Ощущение холода моментально исчезло, изгнанное жарким смущением.

— Я уже и сам сообразил, мистер Войси.

— Удачи вам, Сэмюэль.

Войси ушел, оставив Лэмберта считать часы до той минуты, когда ему можно будет уехать из Гласкасла.

Вспоминая ту холодную ночь этой, жаркой, ночью, Лэмберт гадал, что бы случилось, если бы в первый день своего пребывания здесь он не попал в сад. Если бы он не услышал гимнов из колледжа Трудов Праведных, задержался бы он в Гласкасле? Труппа кайова Боба продолжила свое европейское турне. Сейчас Лэмберт уже мог бы оказаться в Италии, а там послушать оперу в Ла Скала. Если в мире есть больше одного вида магии, то сколько же существует видов музыки?

В те первые дни в Гласкасле Лэмберту казалось, словно открылась какая-то дверь. Его пригласили в мир, где переплетались знания и тайна, где музыка обладала неожиданным могуществом, где горизонты возможного казались бескрайними. Он понимал, что его допустили в этот мир условно. Что дверь перед ним открылась только для того, чтобы он смог сделать вклад в виде своих умений. Она существует не для того, чтобы он мог свободно проходить туда и обратно. Но он останется у этой двери, пока сможет слышать музыку, доносящуюся из-за нее.

Ночью действительно разразилась гроза. На следующее утро воздух был прозрачным и мягким, как перезвон колоколов и песня птиц, разбудившие Лэмберта. Он спустился к завтраку, хмурясь, потому что Фелл по-прежнему не появился и не было никаких вестей от него.

Возвращаясь с завтрака, Лэмберт решил снова заглянуть в Зимний архив, где Фелл проводил свои исследования. Правда, трудно было ожидать, чтобы Николас вернулся в кабинет, не зайдя сначала в свои комнаты, но полностью исключить такой вариант было нельзя. Фелл мог засесть там настолько погрузившись в академические изыскания, что время потеряло бы всякое значение — или мог прятаться, чтобы не столкнуться с важными гостями ректора Войси.

Если бы Лэмберт был сотрудником Гласкасла или его сопровождал бы преподаватель, то он мог бы пройти к зданию архива прямо по траве газона. Сейчас же вынужден был топать по гравию вокруг газона, двигаясь от колледжа Тернистого Пути к воротам, а от ворот — к архиву.

Проходя мимо ворот, Лэмберт услышал, как женский голос окликает его по имени. Он повернулся на зов, вошел под арку ворот — и увидел Джейн Брейлсфорд. Она сидела в одиночестве на одной из каменных скамей, отведенных для гостей, которым отказали в праве войти. В этих спартанских условиях гостям полагалось ждать, чтобы Гласкасл принял их, — и они оставались в изоляции, пока за ними не являлись сопровождающие.

Казалось, мисс Брейлсфорд развлекается так, словно сидит в ложе оперного театра. Она была одета, как решил Лэмберт, по последней парижской моде: он еще никогда в жизни не видел подобной элегантности. Одна ее шляпка, наверное, стоила целого месячного жалованья. Только высокая мода способна позволить себе сотворить такое с птицей. Поведение Джейн во время ожидания ничем не отличалось от той непринужденности, какую она выказывала в доме своего брата. Она с нескрываемым удовольствием наблюдала за всем происходящим. На мощеной улице за стеной транспорта почти не было, но проходило множество пешеходов и то и дело проезжали велосипедисты, кроме того, под аркой сновали туда и обратно студенты и облаченные в мантии преподаватели.

Лэмберт собрался с духом.

— Мисс Брейлсфорд. Очень приятно. Это я опоздал или вы пришли рано?

— Вы ни в чем не виноваты, сэр. Как в данном случае и я. — Джейн улыбнулась Лэмберту. — Боюсь, что тут всему виной забывчивость моего брата. У него утром было заседание совета, так что он ушел из дома без меня. Чрезвычайно важное заседание, насколько я поняла. Мне нужно было пойти следом за ним позже, чтобы он забрал меня для экскурсии. Я выполнила его указания совершенно точно. Заседание должно было закончиться как минимум час назад. Робин обещал встретиться со мной здесь тридцать минут назад. Однако я продолжаю чахнуть в одиночестве.

Лэмберту почти удалось убедить себя в том, что ему просто привиделись искры, которые он заметил в глазах у Джейн, — и тем не менее сейчас они снова сверкнули. Он был рад их видеть.

— Так это называется «чахнуть»? — удивленно заметил он. — Мой опыт в этом отношении очень ограничен. Прошу прощения, если я в чем-то ошибусь. Но вы чахнете не очень усиленно, не правда ли?

— Я всего лишь новичок, — объяснила Джейн.

Ей идеально удавалось сохранять полную серьезность. Лэмберт мысленно дал зарок не играть с ней в карты.

Лэмберт достал карманные часы.

— Не думаю, что вам следует винить память Брейлсфорда. Эти заседания совершенно непредсказуемы. Оно могло до сих пор не закончиться.

— Правда? — Вид у Джейн стал виноватый. — Бедняжка Робин.

— Я чем-то могу вам быть полезен?

Лэмберт сел рядом с ней.

— Если вас нигде не ждут, то я была бы благодарна, если бы вы составили мне компанию. Если нет… — Джейн не договорила.

Между ними повисло неловкое молчание. Нарушил его Лэмберт. Ему не хотелось признаваться, насколько мало занят он в Гласкасле, однако это было правдой, так почему он должен стесняться?

— Нет-нет. Я в вашем распоряжении. Сегодня у меня испытаний нет. Я ничем не был занят, даю вам слово. Разрешите мне показать вам кое-какие местные достопримечательности. Мне будет очень приятно.

— Наверное, нет испытаний в стрельбе, — сказала Джейн. — Исследования бывают самые разные.

Видимо, на лице Лэмберта отразились какие-то опасения, потому что Джейн явно смягчилась.

— Забудьте, что я сказала. Вчера вечером Робин велел мне не расспрашивать вас о проекте. Не беспокойтесь. Я буду сдерживаться.

— Я не сомневаюсь, что вам это удастся, но под сомнением может оказаться моя собственная сдержанность.

Джейн поморщилась.

— Боже мой! Это не годится. Я не собиралась вас допрашивать. Хотите, наоборот, допросить меня? Чтобы быть в полной безопасности?

Лэмберт принял ее слова именно в том игривом ключе, в каком они прозвучали.

— Очень хочу.

— Вот и отлично. — Джейн уселась удобнее. — Не стесняйтесь.

— Вчера я спросил вас, какие предметы вы преподаете. Вы сказали, квази-черепаховую арифметику. Я не понимаю, что это означает.

Джейн чуть тряхнула головой.

— Я просто пошутила. Эми иногда плохо на меня действует. Я хотела сказать, что преподаю математику.

Лэмберт попытался скрыть изумление, но у него это не получилось.

— Математику?

— А что? Я не выгляжу достаточно ученой?

Джейн смотрела на него спокойно — скорее, ее глаза стали даже более прозрачными, чем запомнились Лэмберту с прошлого дня.

Лэмберт не стал обманываться невинным выражением лица и мягким тоном Джейн. Тесты и исследования бывают самые разные, это точно. В конце концов, она ведь школьная училка. Он осторожно подбирал слова.

— Вы выглядите слишком юной.

— Это только кажется.

Невинный вид сохранился, а вот тон стал довольно едким.

— А люди удивляются, когда слышат, что вы преподаете математику?

Лэмберт догадывался об ответе по едкости в ее голосе. Джейн вела такие разговоры настолько часто, что они ей надоели.

— Люди обычно удивляются, что женщина разбирается хотя бы в начатках математики.

Похоже, Джейн хотелось добавить еще что-то, но она сдержалась.

Лэмберт счел за лучшее отойти от этой темы, пока сила воли мисс Брейлсфорд не ослабла.

— А какие еще предметы преподают в вашей школе?

Напускное простодушие Джейн исчезло. Она ответила ему как равному:

— Гринло основали на классических принципах, так что ученицам предлагаются как тривиум, так и квадривиум.

Лэмберт понял, что вид у него самый что ни на есть дурацкий, потому что Джейн добавила:

— Арифметика, музыка, геометрия, астрономия, грамматика, риторика и логика.

Лэмберт отмахнулся от ее списка.

— Прошу меня простить. Я не понял, где вы преподаете. Ваша невестка сказала только, что это французская школа, а я не сообразил, что это Гринло. Это почти столь же знаменитый колледж магии, как и Гласкасл.

— Почти? — Похоже, Джейн это позабавило. — Там учат магии. Но не тому, как чахнут, вынуждена признаться. Мы обучаем магии наряду с этикетом, что включает в себя умение сидеть на каменной скамье и выглядеть так, словно это пуховая подушка. Сама я этикет не преподаю, но обучалась этому.

— Но вы изучали и магию. — Лэмберт не пытался скрыть уважение. Ему с трудом удавалось утаить хотя бы зависть. — Настоящую магию.

Джейн опустила глаза, и Лэмберт заметил, что щеки ее порозовели. Ей это удивительно шло.

— Я преподаю только математику.

— И давно преподаете?

Казалось, Джейн тщательно обдумала его вопрос.

— Не очень.

— Так я и подумал. — Лэмберт секунду поколебался, но не устоял перед соблазном: — Вы пока недостаточно напыщенны.

Это заставило ее снова посмотреть на него.

— Вы этого знать не можете. Я могу быть невероятно напыщенной, если вы заставите меня говорить про математику.

— Этот предмет не допускает множественных интерпретаций. Истинная напыщенность проявляется тогда, когда любая точка зрения может оказаться правильной. — Лэмберт вспомнил Кромера и Полгрейва и добавил: — Хотя почему-то ни одна не оказывается.

— Много вы понимаете, — отозвалась Джейн. — В математике есть множество теорий.

— Как такое возможно? Покуда числа — это числа, истина остается неизменной.

— Но являются ли числа числами? — парировала Джейн. — Что есть истина?

Лэмберт вскинул руку, чтобы ее остановить.

— Не надо всяких выдумок. Два плюс два равняется четырем. Вот вам вечная истина.

Перья у Джейн на шляпке подпрыгнули и затанцевали, с таким энтузиазмом она приняла его вызов.

— Вы чересчур упростили вопрос. Даже вечные истины порой меняются. Все зависит от того, как вы их воспринимаете.

— А вы считаете, что эта конкретная истина изменится? — Лэмберт махнул рукой в сторону главных ворот Гласкасла. — Посторонних будут держать на расстоянии, пока ученые Гласкасла занимаются своими исследованиями в изоляции?

Джейн изобразила недоумение.

— А как это может измениться? Гласкасл не будет Гласкаслом без своих стен.

— А вам бы хотелось, чтобы он изменился? Чтобы здесь разрешалось учиться… другим?

Джейн прищурилась.

— Вы собирались сказать «женщинам»? Мы будем обсуждать права и привилегии женского образования в целом? Или сразу перейдем к сравнению Гласкасла и Гринло?

Лэмберт ответил честно:

— Я собирался сказать «чужакам». Но не имел в виду только женщин. Я подразумевал — кому угодно.

— Нет смысла обсуждать это. Любой не может изучать то, что изучают в Гласкасле. Для этого требуются определенные навыки. Если такие навыки есть у женщины, то ей лучше отправиться в Гринло. Гласкасл ни с чем не сравним.

Коренастый мужчина в котелке прошел совсем близко от Лэмберта и Джейн, направляясь к привратнику. Он остановился спиной к сидящим, у книги для посетителей. Лэмберт не позволил себе ни на секунду отвести взгляд от Джейн.

— А откуда вы это знаете? Вы здесь пробыли всего день. Даже еще меньше.

— О, я знаю.

Взгляд Джейн был таким же твердым, как и ее голос.

Лэмберт предпочел сменить тему:

— Ваш брат может просидеть на заседании весь день. Почему бы нам не начать без него?

При этом предложении глаза у Джейн загорелись. Лэмберт позволил себе секунду глубокого удовлетворения. Пусть он в Гласкасле всего лишь чужак, но может оказать хотя бы такую услугу.

Он подошел к привратнику, вписал в книгу имена, свое и Джейн, и получил разрешение пройти. Никакой задержки не было, потому что мужчина в котелке прошел раньше их и уже скрылся из виду.

Лэмберт и Джейн осмотрели внешние четырехугольные дворы Гласкасла. Утро выдалось великолепное. Плющ опутывал каменные стены, зеленея на фоне серого камня, умытого ночным дождем, а в глубине листвы окна с мелкими переплетами сверкали, когда на ромбовидные стекла падал яркий утренний свет. В воздухе стоял сладкий запах — смесь ароматов утренней выпечки, розмарина с вечнозеленого окаймления и нагретых солнцем роз.

Лэмберту все казалось чудесным, хотя, наверное, пурист нашел бы тут изъяны. Возможно, растения вокруг дорожек выглядели не самым лучшим образом. Разнообразие форм и цвета было стерто продолжительными и частыми дождями, так что неповрежденными оставались только самые выносливые бутоны. Ночная гроза также не пошла им на пользу. Тем не менее светлые гравийные дорожки были даже более геометрически выверенными, чем обычно, поскольку большинство студентов разъехались на каникулы и не топтались на территории университета. На лето осталось только минимальное количество учащихся, необходимое для пения гимнов. Это было удачей. Несомненно, визит Джейн будет приятнее благодаря тому, что на нее станет глазеть меньше юнцов. Пропуская мисс Брейлсфорд вперед на узкой дорожке между двумя орнаментальными бордюрами, Лэмберт вынужден был отказаться от этой мысли. В наряде Джейн, остававшемся абсолютно благопристойным, было нечто такое, что давало понять: она была бы не против, если бы на нее глазели многочисленные воспитанные юнцы.

— Отсюда начинают практически все гости. — Лэмберт приостановился на пороге капеллы Святой Марии. — Похоже, утренняя служба уже закончилась. Можно осмотреть все, никому не мешая. Хотите зайти?

Оказалось, что Джейн очень интересуется церковной архитектурой. Она прошла следом за Ламбертом в безлюдную капеллу, а потом стала руководить их продвижением от центрального нефа к приделам, от трансептов к хорам — сквозь сладкую пелену ладана, курившегося во время утренней службы. Когда они остановились в центре, Джейн развернулась на месте: с ярко горящими глазами, откинув голову, она наслаждалась великолепием здания. Осматриваясь, она подняла руку, придерживая свою экстравагантную шляпку.

— Посмотрите на это! — Джейн говорила тихо, но волнение и удовольствие в ее голосе придавали особую четкость словам, так что Лэмберт очень ясно слышал их, куда бы девушка ни поворачивалась. — Видите соотношение между длиной нефа и трансепта? Оно составляет два к трем. А отношение нефа к хорам — четыре к трем.

— Как вы узнали? — удивился Лэмберт.

Когда она обратила его внимание на пропорции, он смог оценить их гармоничность. Если Джейн способна настолько точно определять расстояния, Мередит может захотеть, чтобы и она прошла испытания на меткость.

— Математика.

— Нет, я имею в виду — вы можете определить просто на глаз?

Лэмберт знал, что очень немногие люди способны вот так определять расстояние, но он не терял надежды найти таких уникумов.

Джейн покачала головой.

— Я читала архитектурные исследования. Люди, строившие эти здания, хорошо знали математику. Видите расстояние между основанием колонн и первыми лепными украшениями, теми, простыми? Сравните его с высотой пилястров. Это золотое сечение.

Лэмберт обратил внимание на изгиб шеи Джейн и подумал, насколько моложе своего возраста она выглядит: словно школьница, у которой закружилась голова от вращения под этими высокими сводами. Ну, если не принимать во внимание шляпку.

— Золотое сечение? — спросил он, чтобы отделаться от своих мыслей. — А что это такое?

— Греки считали, что это ключ, который необходим для измерения всего мира. — Джейн светилась энтузиазмом. — Если разделить линию — например, длину более короткого отрезка на более длинный, то число будет тем же, что и соотношение между длинным и суммой обоих. Это золотое сечение. Это можно при желании продолжить до бесконечности, а если построить график из точек совпадения, то получается красивая спираль.

В памяти Лэмберта что-то шевельнулось.

— О, как в раковине моллюска?

— Это один из примеров.

Казалось, Джейн им довольна.

— А что золотого в золотом сечении?

— А что золотого в золотом правиле? — парировала Джейн.

— «Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними», — процитировал Лэмберт. — Матфей, глава седьмая, стих двенадцатый. Довольно хорошее правило, разве не так?

— А у вас неплохая память, — сухо откликнулась Джейн.

— На некоторые вещи.

Лэмберт заставил себя отвести взгляд и сосредоточиться на витражных окнах. Он старательно игнорировал изучающий взгляд Джейн, но ощущал его на себе.

— Наверное, Священное Писание в вас вбили в детстве.

— По нему мать учила меня читать.

— О, правильно! Вы сказали, что она была школьной учительницей. Как я.

Лэмберт невольно засмеялся.

— Не думаю, чтобы это были похожие школы.

— Почему? Вы считаете, что раз в Гринло обучают магии, то это совсем другая школа?

Лэмберт посмотрел Джейн прямо в глаза.

— Пятнадцать учеников в восьми разных классах, собранных в одной комнате размером со стойло? В одной комнате с чугунной печкой для обогрева и керосиновой лампой для освещения? Если Гринло ничем от той школы не отличается, то мне вас жаль.

Джейн смотрела на него, осмысливая сказанное.

— А проточная вода?

— Сколько угодно — в ручье под холмом. У двери — ведро с ковшиком.

— Понятно. Да, Гринло от нее отличается. А вы ходили именно в такую школу?

— Верно. И многим приходилось немало потрудиться, чтобы получить хотя бы это. Нам повезло, что у нас была хоть какая-то школа. — Лэмберт неопределенно махнул рукой. — Порой я просто не могу поверить в то, что такое место вообще существует, не говоря уже о том, что оно существовало сотни и сотни лет.

— Наверное, это совсем не похоже на то, к чему вы привыкли.

Лэмберт невольно рассмеялся.

— Конечно. Здесь все другое, но мне это нравится. А кому бы не понравилось?

— Но вам тут не слишком весело. Вам даже не разрешают присоединиться к старым дурням за рюмкой бренди.

— Веселье бывает разное. Это что-то значит — получить возможность работать здесь. Века усилий, направленных к одной цели. Все это время обитатели Гласкасла старались сделать все, что в человеческих силах, чтобы сберечь мудрость веков. — Лэмберт еще раз оценил пропорции строения, взглянул на лучи солнца, пробивавшиеся сквозь стекла. — Она тут в безопасности.

— В большей безопасности, чем просто под замком. — Джейн бросила на Лэмберта оценивающий взгляд. — Они защищают себя от очень многих вещей, эти обитатели Гласкасла.

Они вместе прошли по капелле. Джейн останавливалась, чтобы прочесть все памятные доски, установленные на стенах, восхищалась каждым изгибом сводчатых потолков, тщательно выбирала путь среди медных плит и надписей на полу.

— Это было превосходно. Что еще стоит в плане большой экскурсии по Гласкаслу? — спросила Джейн, когда они осмотрели все достопримечательности здания.

— Ну, это вам решать. Надо думать, вы захотите увидеть Зимний архив. А потом что вы выберете — витражи Святого Иосифа или осмотр зданий по дороге?

— Ну конечно же, мы должны делать остановки по дороге! А не получится хоть одним глазком заглянуть за кулисы? Посмотреть, как исследователи магии ведут свою работу?

Лэмберт подумал, не показать ли Джейн кабинет Фелла. Если Фелла там не окажется, ей это понравится. А может, понравится, даже если он там окажется. А если Фелл вдруг там, он будет очень недоволен необходимостью прервать работу ради светских разговоров. Необходимость любезности с Джейн может послужить достойным наказанием за то, что он заставил Лэмберта тревожиться. Мысленно представив себе болезненную реакцию Фелла на шляпку Джейн, не говоря уже о самом визите столь модной молодой особы, Лэмберт вывел Джейн из капеллы Святой Марии и повел по дорожке к Зимнему архиву.

— Чудесное утро, правда? — Несмотря на модную узкую юбку, Джейн без видимых усилий не отставала от Лэмберта ни на шаг. — Эми говорит, что не помнит другого такого дождливого лета. Даже университетские соревнования по гребле пришлось отменить. Не могу себе такого представить. Она сказала, что лодка Кембриджа потонула у верфи Хэррод, а оксфордцы добрались только до Чизвикского островка и тоже пошли ко дну.

Лэмберт резко остановился.

— Это странно.

Помимо главного входа в архив с аккуратно подметенной дорожки была видна и боковая дверь, выходившая на Летний газон. К своему удивлению, в мужчине, выходившем из архива через газон, срезая угол к дорожке, Лэмберт узнал того коренастого типа в котелке, которого видел у ворот.

— Очень странно. Наверное, это преподаватель. Больше никому не разрешается в одиночестве ходить по траве. Но он расписывался у ворот прямо перед нами.

— И он, похоже, очень торопится, правда? — Джейн с интересом наблюдала за быстро идущим незнакомцем. — Редко приходится видеть, чтобы человек в котелке действительно торопился. Обычно кажется, что они вот-вот начнут это делать, но очень редко действительно делают.

— Прошу прощения, — Лэмберт оказался у того угла, где путь мужчины должен был пересечь их мощеную дорожку. — Вам помочь? Сэр? Эй!

Даже не взглянув в их сторону, мужчина в котелке перешел на бег. В считанные секунды он нырнул под каменную арку ворот и исчез из виду.

— Ничего не понимаю! — Джейн повернула к воротам, но остановилась, заметив, что Лэмберт не идет следом за ней. — Кто это был? Вы его знаете?

Лэмберт стоял, глядя вслед незнакомцу. Увиденное было совершенно необъяснимо.

— Интересно, что он там делал, — сказала Джейн. — Мы пойдем следом за ним или отправимся проверить?

Мужчина бежал настолько быстро, что, по расчетам Лэмберта, уже должен был скрыться, когда они пройдут ворота.

— Скорее всего, это ничего не значит. Но, думаю, нам надо хотя бы мельком заглянуть в архив и убедиться, что все в порядке. Кто бы он ни был, по-моему, он здесь чужой.

Лэмберт и Джейн вошли в Зимний архив через боковую дверь, поскольку мужчина в котелке вышел именно оттуда. Они остановились в дверях и прислушались. Внутри царило обычное безмолвие. Эта тишина была особенной, Лэмберт обратил на это внимание во время прошлых визитов. Тишина была деловитой, состоящей из людской сосредоточенности, причем не только сиюминутной работы, но и вообще долгих лет сосредоточенности, прошедших с момента постройки этого здания. Здесь пахло книгами, деревом и воском. Для Лэмберта это было запахом мудрости.

Он провел Джейн по боковым коридорам к главной лестнице и начал подниматься. Только пройдя три шага по скрипучим деревянным ступеням, он заметил, что девушка за ним не последовала. Он оглянулся: Джейн продолжала стоять у лестницы, разглядывая высокий кессонный потолок, перспективу и детальную прорисовку стенных панелей, подъем и поворот лестницы. И выражение ее лица было намного более благоговейным, чем даже в капелле Святой Марии. Казалось, мисс Брейлсфорд за своим восторженным созерцанием совершенно забыла про мужчину в котелке.

— Вы идете? — спросил Лэмберт.

Джейн встряхнулась, выходя из созерцания, поправила шляпку и пошла за Ламбертом наверх.

— Просто задумалась. Извините.

Великолепие здания поражало все сильнее при подъеме с первого этажа до читального зала на втором. От пола до потолка стены были закрыты полками, и на каждый ярус вела винтовая лестница из кружевного чугунного литья. По всей комнате стояли стеллажи, которые время от времени сменялись массивными длинными столами, напоминавшими прогалину в лесу. На каждом из столов стояло множество бронзовых настольных ламп с зелеными стеклянными абажурами, но они не были зажжены, потому что помещение заливал свет, падавший через застекленный потолок.

В читальном зале работали всего двое мужчин — один в одеянии архивариуса, а второй — в короткой поплиновой мантии младшекурсника. Они даже не прервали беседы, когда Лэмберт и Джейн приостановились на пороге.

Архивариус обращался к младшекурснику.

— Все наши чувства полагаются на духовность. Фичино говорит об этом совершенно определенно. Каждое чувство использует свою форму духа, чтобы что-то сообщить. Музыка передается через воздух, а воздух — это среда, стоящая ближе всего к духу, поэтому слух — наивысшее из наших чувств.

— А какое сообщение передает обоняние? — спросил младшекурсник.

— Обоняние — одно из низших чувств, — терпеливо объяснил архивариус. — Вкус, обоняние и осязание стоят ниже зрения и слуха.

— А разве запах передается не через воздух? — удивился младшекурсник.

Лэмберт прикидывал, стоит ли спрашивать архивариуса, не заметил ли тот постороннего, но решил сделать это позже — или не делать вообще. Чтобы тут заметили постороннего, надо вести себя уж очень вызывающе. Лучше быстро осмотреть кабинеты исследователей в остальной части здания.

На сей раз Лэмберту пришлось взять Джейн за локоть, чтобы вывести из читального зала. Но все равно, уже идя с ним, она тоскливо оглядывалась через плечо.

— Прекратите, — сказал Лэмберт, начиная подниматься по гораздо более скромной лестнице, которая вела в кабинеты на верхнем этаже, — вспомните, что случилось с Орфеем и Эвридикой.

— То было в аду. А это рай. — Джейн пошла за Лэмбертом. — Значит, вы учили греческий? Или только изучали греческие мифы?

— Я же рассказал вам, в какой школе учился. Неужели так необходимо заставлять меня признаться, что я никогда ничего толком не учил? — Лэмберт потянул ее вперед. — Когда я был в Лондоне, то несколько раз ходил в «Ковент-Гарден», вот и все.

— Вам понравилось?

— Это было недурно.

Лэмберт невольно улыбнулся. Это было чудесно.

— А почему вы вдруг решили пойти в оперный театр? — спросила Джейн.

— Ну, я не раз бывал в Метрополитен-опере в Нью-Йорке. Так и узнал, что опера мне нравится.

— Но почему вы решили пойти туда в первый раз?

— Мы таким образом рекламировали наше шоу, когда выступали в Нью-Йорке. Несколько человек в ковбойских костюмах отправились на новую оперу Пуччини «Девушка с Золотого Запада».

— И как она вам?

— В жизни столько не смеялся. Но музыка была вроде как славная. — Секунду подумав, Лэмберт добавил: — Мне понравилось.

На следующем этаже коридор шел замкнутым прямоугольником по периметру здания, а в него с обеих сторон выходили небольшие комнаты. Каждый преподаватель Гласкасла имел право на комнату, где бы мог заниматься своей исследовательской работой. Кабинет Фелла был одним из многих в этом аккуратном лабиринте. Но даже здесь ученая тишина здания оставалась ненарушенной.

— А какая ваша любимая? — тихо спроси Лэмберт.

Джейн непонимающе посмотрела на него.

— Ваша любимая опера, — пояснил он.

— О! — Джейн ненадолго задумалась. — Наверное, «Волшебная флейта». Хотя ее магическая сторона настолько же похожа на то, чему учат в Гринло, как «Девушка с Золотого Запада» — на ваш настоящий Золотой Запад.

Лэмберт не решился открывать закрытые двери, не желая раздражать исследователей, которые могли оказаться внутри, но они с Джейн быстро заглянули в те помещения, двери которых были приоткрыты. Все казалось таким же, как обычно. Кое-где книги лежали стопками на полу, так что даже пройти к письменному столу было сложно, а научные журналы были свалены в углах, словно солома или сено. Но куда бы они ни заглянули, в любом беспорядке ощущался порядок. Не видно было, чтобы что-то сдвигали с мест. Но все изменилось, когда они дошли до кабинета Фелла, где дверь оказалась открыта на несколько дюймов.

Лэмберт постучал в дверь, а потом открыл ее шире и заглянул внутрь.

— Ого! Феллу это не понравилось бы.

Комната оказалась пустой, и Лэмберт проскользнул внутрь, чтобы хорошенько осмотреться.

От стены до стены все тесное пространство было завалено бумагами. Настольную лампу опрокинули на пол, и ее зеленый стеклянный абажур разбился; хорошо, что керосина не осталось и опасности пожара не возникло. Если тут и произошло ограбление, то не заметно было, чтобы что-то забрали, — а многие оставшиеся предметы имели немалую ценность. В каждом углу стояли сверкающие бронзой астрономические модели: три армиллярные сферы и модель Солнечной системы. На столе, полузасыпанная ворохом бумаг, лежала астролябия. Шкафы со стеклянными дверцами казались нетронутыми, но все остальное находилось в полном беспорядке.

Среди хаоса, царившего на столе Фелла, Лэмберт обнаружил выполненные с огромным тщанием чертежи оружия, которое, казалось, объединило в себе свойства телескопа, пушки и короткоствольного ружья с раструбом. Либо пушка была очень маленькой, либо ружье — чрезвычайно большим. Лэмберт не стал тратить время на то, чтобы разобраться с масштабом. Он просмотрел чертеж очень бегло, успев увидеть только слова: «прицельное устройство», «жезл Эджертона» и более крупные буквы «секретно», проштампованные на каждом листе. Он поспешно сложил чертежи и спрятал их в карман, пока Джейн осматривала дверной замок.

— Какому же преподавателю магии нужен замок на двери? — Джейн не скрывала своего осуждения. — И к тому же такой элементарный!

— Его взломали?

— Судя по этим отметинам, да. — Джейн провела пальцем по расщепленному дереву и царапинам на металле. — Он не был заперт. Кто-то даже не потрудился повернуть дверную ручку — просто засунул лезвие ножа и надавил.

— Наверное, торопился.

Лэмберт начал подбирать бумаги, складывая их без всякого порядка. Когда пол освободится, здесь легче будет убраться.

Джейн осматривала комнату с зорким интересом.

— Тот, кто здесь работает, чертовски любит армиллярные сферы. — Она смахнула пылинку с одного из концентрических колец самой большой армиллярной сферы и привела сверкающий металл в бесшумное движение. — А это модель Солнечной системы? — Она перешла к соседней модели и, дотронувшись до ручки механического завода, посмотрела на Лэмберта. — Закрутить нас немного сильнее?

— Это неправильная модель, — заметил Лэмберт. — На самом деле Земля не в центре. В центре Солнце. А Земля и остальные планеты вращаются вокруг него.

— Другими словами, это точь-в-точь Гласкасл. — Джейн бережно передвинула ручку завода, пока отполированные деревянные планеты не пришли в движение вокруг шара из слоновой кости, изображающего Землю. Устройство было старинным, но содержалось в порядке. Механизм едва слышно щелкал и жужжал в такт величественному движению модели.

— Это как?

Джейн смотрела, как планеты постепенно замедляют движение.

— Гласкасл остается неизменным, пока Англия вращается вокруг него, Британская империя вращается вокруг Англии, а остальной мир вращается вокруг Британской империи.

Планеты остановились.

Лэмберт попытался понять, не шутит ли Джейн.

— А вы не считаете, что это преувеличенное понимание роли Англии?

— Но не Гласкасла?

Судя по лицу Джейн, ей просто важно было услышать, как Лэмберт отреагирует на ее слова.

Он немного поколебался.

— Ну, в конце концов, Гласкасл ведь часть Англии.

— Нет, нисколько. На самом деле нет. — Джейн повернула ручку уже энергичнее, и планеты снова возобновили свой плавный механический танец. — Члены совета Гласкасла выкупили его у короны во время роспуска парламента. Выплатили стоимость свинца на крыше и поселились в комфорте и уединении, осваивая теорию и практику магии.

— Но они ведь работают не только ради самих себя! — Лэмберт пытался угадать, как бы Фелл отреагировал на столь циничное прочтение истории Гласкасла. Разбил в пух и прах? Или выдал бы еще более циничную версию? Очень может быть. — Они присягают на верность короне.

— Дипломатично донельзя. Они преподносят каждому очередному монарху какое-нибудь новое изобретение в качестве подарка по случаю коронации. Микроскоп или, скажем, телескоп. Но преподаватели Гласкасла верны одному только Гласкаслу.

— Это неправда. Преподаватели Гласкасла посвящают себя расширению знаний человечества.

— О да. Конечно. — Внимание Джейн было полностью приковано к модели планет. Казалось, она крайне развлекла девушку. — Вы говорили, по-моему, что в этой комнате работает ваш друг?

— Николас Фелл. Представляю, как он разозлится из-за случившегося. Ему не нравится, когда кто-то нарушает ход его работы, а я, наверное, отбросил его на полгода назад одним только тем, что прибрал его бумаги.

— А над чем Фелл работает? Вы не знаете? Наш друг в котелке посетил его комнату не просто так! — Джейн потеряла интерес к модели Солнечной системы и стала бегло просматривать бумаги, разложенные на столе. — Нет ли чего-то такого, что должно было бы здесь находиться, но исчезло?

— Не знаю. — Лэмберт нахмурился. — А мы можем быть уверены в том, что на самом деле произошло? Какой-то мужчина зашел сюда, побросал вещи на пол и спешно ушел? Даже если он на самом деле так сделал, то зачем? Что он тут искал?

— А здесь нет чего-то такого, чего, наоборот, быть не должно? — Джейн уселась за стол и начала уже всерьез перебирать бумаги. — Чем именно занимается ваш друг? Судя по этому, можно решить, что он изготавливает часы.

Помня о чертежах, спрятанных в кармане, Лэмберт решил пока игнорировать первый вопрос Джейн.

— Историей магии. Но в последние несколько месяцев он полностью забросил свою монографию и начал изучать измерение времени.

— И какие исследования он проводил? — Вид у Джейн был недоумевающий. — В области физики?

Лэмберт пожал плечами.

— Он всего лишь интересовался временем.

Завод модели снова кончился, и Джейн устремила взгляд на расположение остановившихся планет, хотя казалось, что она смотрит не на них.

— Тот человек в котелке что-то искал. Или нашел.

Лэмберт снова осмотрел беспорядок вокруг них и содрогнулся при мысли о том, что скажет Фелл.

— Нам нужно сообщить об этом.

— Вы правы. Мне не следовало вас задерживать. Я подожду здесь, пока вы будете искать кого-нибудь из начальства.

Джейн снова начала внимательно просматривать бумаги.

Лэмберт немного поколебался, но потом отказался от попыток говорить тактично.

— Пожалуйста, пойдемте со мной. Я не думаю, чтобы Фелл был рад, если бы я оставил вас наедине с его бумагами.

Казалось, Джейн его слова удивили.

— Почему? Что я могу испортить?

— Не испортить. Дело не в этом. — Тут Лэмберта осенило. — Но так мы сможем поручиться за хорошее поведение друг друга.

— А вы считаете, что я способна на что-то другое? — Голос Джейн приобрел явную резкость. — На что вы намекаете?

— Я не пытаюсь на что-то намекать. — Лэмберт решил быть абсолютно честным. — Если я оставлю вас здесь одну, то, думаю, вы могли бы дать волю любопытству.

Джейн ощетинилась.

— Ах, да неужели?

— Простите меня за прямоту, мисс Брейлсфорд, но я знаю, как опасно недооценивать женщин. Особенно англичанок.

Лэмберт был изумлен, когда в ответ на это Джейн мило улыбнулась.

— Отлично, мистер Лэмберт. В этом случае я признаю, что вполне способна дать волю любопытству. Давайте пойдем вместе и найдем начальство.

Лэмберту не сразу удалось разыскать того человека, которого следовало бы проинформировать относительно случившегося в кабинете Фелла. Молодой человек, отвечавший за читальный зал, послал за кем-то, обладавшим большими полномочиями, а тот — еще за кем-то. Наконец один из членов совета, Рассел, пришел посмотреть на место происшествия.

— Честно говоря, выглядит не намного хуже, чем обычно. — Рассел посмотрел на стопку бумаг. — Фелл сможет подать официальную жалобу, если выявит пропажу. А пока оставьте все как есть.

— А как насчет мужчины в котелке? — спросил Лэмберт.

— Если вы еще раз его увидите, то попросите, чтобы он пришел и ответил на несколько вопросов. Но если он не вернется, сделать ничего нельзя. — Рассел вывел их обратно в коридор. — Вы проявили большую сознательность, сообщив об этом.

Лэмберту его тон ясно сказал, что он считает Лэмберта и Джейн парой назойливых доброхотов, которые решили сделать из мухи слона.

Лэмберт с интересом отметил, что Джейн, похоже, восприняла тон Рассела точно так же, как и он сам: она выглядела крайне раздосадованной, когда Рассел вывел их из архива и оставил на пороге.

— Ну что ж. — Девушка осмотрелась без всякого энтузиазма. — Бдительный Гласкасл в самом лучшем своем проявлении.

— Что за кислый вид, Джейн! — Роберт Брейлсфорд жизнерадостно окликнул сестру, присоединяясь к ней и Лэмберту вместе с Адамом Войси. — Отведала лимонов на ленче?

— У меня вообще не было ленча. — Одна эта мысль заставила Джейн заметно повеселеть. — А что, уже время ленча?

Роберт поздоровался с Ламбертом и ответил Джейн:

— Вижу, что ты нашла для прогулки экскурсовода себе по вкусу. Я должен был догадаться, что так получится.

Лэмберт не замечал сходства между Джейн и ее братом, пока не увидел их рядом. Цвет волос у них был похожим, но больше всего их родство проявлялось в постановке головы и очертании скул. Рядом с поджарым и высоким ректором Войси Роберт Брейлсфорд казался коренастым и крепко сбитым, но отнюдь не рыхлым. У Джейн невысокий рост оборачивался изяществом.

Облик мисс Брейлсфорд был полон укоризны.

— Ты обо мне забыл, да?

— Забыл, — моментально ответил Роберт. — Целиком и полностью. Джейн, позволь познакомить тебя с новым ректором Гласкасла и деканом колледжа Тернистого Пути, Адамом Войси. Адам, позвольте представить вам мою сестру Джейн Брейлсфорд, выпускницу Гринло.

Умение держаться не изменило Войси. Он был так любезен, словно Джейн носила титул герцогини. Лэмберт наблюдал за ними с невольным восхищением. В качестве ректора Войси представлял весь Гласкасл. Он был человеком занятым, однако разговаривал с Джейн так, словно она являлась единственным человеком в мире. Подобным манерам научиться невозможно. Это врожденная вежливость, отточенная годами практики.

Под восхищенным взглядом Войси настроение Джейн заметно улучшилось. Она отвечала комплиментами на комплименты, не говоря по сути ничего, но делая это изящно и уверенно.

— А вы, Сэмюэль, — сказал наконец Войси, — как вы? Думаю, умираете от голода?

Лэмберт уже давно привык к тому, что Войси обращается к нему очень непринужденно. Именно Войси принадлежала мысль пригласить самого меткого стрелка, и, казалось, он относится к Лэмберту почти как к названому младшему брату. Плюсом такой непринужденности было то, что Лэмберт мог говорить откровенно.

— Завтрак был уже давно.

— Думаю, если мы сосредоточимся на поиске, то отыщем что-то для подкрепления сил. Теперь, когда лорд Файви и мистер Уистон вернулись к своим пенатам, я, слава богу, снова принадлежу самому себе. Не согласитесь ли вы быть моей гостьей, мисс Брейлсфорд? В это время года повара колледжа Тернистого Пути по вторникам готовят недурных тушеных перепелов.

Секунду ему казалось, что с губ Джейн готов сорваться саркастический ответ. По переменчивому лицу девушки Лэмберт почти угадывал ее мысли, пока она перебирала в уме возможные ответы. Однако каким бы сильным ни был соблазн, вежливость возобладала. Она вежливо приняла приглашение Войси, и они вчетвером отправились в столовую колледжа. Лэмберта удивил слабый, но заметный укол разочарования, который он почувствовал. Теперь он так и не узнает, какой именно непочтительный ответ Джейн собиралась дать Войси.

Джейн старалась не выглядеть раздраженной, но мысленно она кипела все время, пока Войси и Робин увлекали ее с собой, предоставив Лэмберту плестись следом.

Благодаря предусмотрительности, планированию, терпению и крохам удачи Джейн удалось оказаться у ворот Гласкасла вовремя, чтобы сидеть и ждать, когда Лэмберт пройдет мимо. И то, что ее замысел нарушил не кто иной, как собственный брат, вызывало у нее желание сыпать проклятьями.

То, что Лэмберт заговорил о Фелле, более чем компенсировало то время, которое было потрачено на восхищение — несомненно восхитительной — архитектурой Гласкасла. А возможность увидеть кабинет Фелла оказалась неожиданным подарком, тогда как то, что они пришли туда первыми и увидели учиненный там беспорядок, одновременно интриговало и пугало. Она намеревалась снова остаться с Лэмбертом вдвоем, как только начальство будет найдено и проинформировано. И то, что теперь она вынуждена снова превратиться в официальную гостью, которую сопровождали и снисходительно опекали, тем более бесило Джейн, поскольку разбивало надежды услышать новые сведения о Фелле от человека, который, похоже, знал его лучше других.

За столом в трапезной, где еда действительно оказалась такой вкусной, как обещал ректор, Джейн втянулась в разговор с Войси и магистром Джеймсом Портеусом, математиком. Портеус был старше Войси и ее брата не меньше чем на пятнадцать лет, и его серьезная манера держаться соответствовала возрасту.

— Вы должны простить меня, Адам, — объявил Портеус, — за то, что я завладел вниманием юной дамы. Для вас гостеприимство — вещь вполне обычная, для меня же, представителя поколения, более закрытого для мира, в нем есть очарование экзотики.

Джейн поймала взгляд Лэмберта.

— Но ведь я не единственный экзотический гость. Среди вас ежедневно появляется мистер Лэмберт.

Лэмберт с некоторой досадой отреагировал на то, что внимание Портеуса оказалось привлечено к нему.

— Не настолько я экзотичен.

Джейн было бы интересно узнать, была ли реакция Лэмберта вызвана отвращением к вниманию вообще или к вниманию Портеуса в частности. Она заподозрила последнее.

— Никакого сравнения, любезный, — согласился Портеус. — Куда вы водили мисс Брейлсфорд? Надеюсь, вы дали ей вдосталь налюбоваться красотами капеллы Святой Марии?

— Первым делом, — подтвердил Лэмберт.

Портеус повернулся к Джейн.

— Думаю, вас больше интересовали гробницы или витражи, но в капелле есть вещи чрезвычайно утонченные и на первый взгляд незаметные. Например, если сравнить длину нефа с длиной хоров, то получите соотношение четыре к трем. Это эквивалент музыкальной кварты. Все строение — это музыка, если уметь читать интервалы. — Сделав мечтательную паузу, словно для того, чтобы насладиться музыкой, слышимой ему одному, Портеус вернулся к теме разговора. — Но, конечно, эти вещи несколько более абстрактны, чем витражи и резьба по камню.

— Мне всегда нравились мизерикорды.

Джейн позволила себе глупую улыбку. Она решила, что мизерикорды мужчине с интересами Портеуса покажутся равнозначными игре в куклы или забавам со щенком.

Лэмберт казался слегка ошарашенным. Джейн пыталась понять, вызвано ли это ее глупой улыбкой или тем, что он вспомнил лекцию об архитектуре, которую она прочла ему в капелле Святой Марии.

Портеус явно оправдал худшие ожидания Джейн.

— Хм… Да, некоторые бывают довольно забавными. Прямолинейно, конечно. А другие довольно вульгарны. Ваш брат сказал, что вы учительствуете в Гринло, мисс Брейлсфорд. Или, может быть, мне следует говорить «мадам Брейлсфорд»? Кажется, в Гринло принята такая форма обращения? А в какой области магии вы специализируетесь?

— Я преподаю математику, — сказала Джейн. — Мы не обучаем непосредственно магии.

Казалось, Портеуса это ошеломило.

— Вы преподаете математику?

— Да, — отрывисто отозвалась Джейн. — И мне это приносит удовлетворение. Вы даже себе не представляете.

Портеус подбирал слова с видимой осторожностью.

— Я не сомневаюсь в том, что вы в высшей степени компетентны в своем предмете, мисс Брейлсфорд, но если вы не обучаете своих юных подопечных основам магии, то кто это делает?

— Я не могу обобщать. Это вопрос крайне индивидуальный, — ответила Джейн. — Программа составляется очень тщательно, чтобы чей-то специфический талант не был бы включен в целое.

— Специфическая чушь! — заявил Портеус. — Если человек не включен в целое, то откуда в заклинании появится сила? А? И к тому же, как можно исполнять гимны, если с самого начала не вбить в студентов теорию?

— В Гринло гимны не используются так, как в Гласкасле, — парировала Джейн.

— Нет гимнов? — ужаснулся Портеус. — Вообще нет гимнов?

— Гринло действует по собственным методикам, — ловко вмешался Войси. — Насколько я знаю, в теоретической структуре программ есть значительные различия.

— Другими словами, то, что в Гринло считается программой, скорее всего, представляет собой собрание современной чуши, которая вам так нравится, — отрезал Портеус. — Я еще не видел, чтобы вы подвергли какую-нибудь из своих теорий полному формальному анализу, прежде чем поделиться ею со всем светом. Вам слишком нравится шокировать людей, чтобы тратить время на отработку гипотезы.

— По крайней мере, я открыт для идей, которые содержатся в новых исследованиях. Но, конечно, не считаюсь одним из великих умов восемнадцатого века.

По тону Войси было ясно, что он имеет в виду Портеуса.

— Очень забавно, любезнейший. Вы хотели пошутить, но я приму это как похвалу, — откликнулся Портеус.

Джейн сочла за лучшее вернуть разговор обратно к магии.

— Поскольку мужчины и женщины очень сильно отличаются друг от друга, точно так же отличаются и принципы, по которым действует их магия. Мужчины должны работать совместно, если я правильно поняла то, что мне говорил брат. Женщинам, напротив, лучше заниматься этим поодиночке. Чтобы те и другие применяли магию, она должна пройти сквозь них.

Войси улыбнулся:

— Да здравствуют различия, а, Брейлсфорд?

На короткий, но яркий миг Джейн захотелось оплеухой сбить с лица Портеуса самодовольное выражение. Она на секунду встретилась взглядом с Лэмбертом — и с пугающей ясностью поняла, что он совершенно правильно прочел ее порыв и хладнокровно ждет дальнейших действий. В нем не ощущалось осуждения — только интерес и понимание. Джейн невольно почувствовала досаду и с безупречным самообладанием повернулась к брату.

— Женщина всегда права. Почему ты так и не выучил эту истину, Робин?

Похоже, Роберт услышал в ее тоне нечто такое, что его насторожило, потому что посмотрел на нее с опаской.

— А я ее выучил, милая. Ее внушают на первых же занятиях в Гласкасле. Если в классах Гринло не дают тот же материал, то пробел — в программе Гринло, а не в нашей.

Джейн постаралась, чтобы в ее голосе не прозвучало раздражения.

— Значит, другая истина. Гласкасл всегда прав.

Она подняла рюмку, произнеся это как тост.

Лэмберт устремил на нее выразительный взгляд, подняв свой стакан с водой, но промолчал. Джейн поняла, что Лэмберт не произнесет этих слов даже в шутку. Или, пришло Джейн в голову, Лэмберт, возможно, не считает Гласкасл предметом для шуток.

Портеус адресовал ей широкую улыбку.

— Верно, мисс Брейлсфорд. Совершенно верно.

— Если я правильно понимаю сущность программы Гринло — а я уверен, что вы сразу поправите меня, если я ошибусь, мисс Брейлсфорд, — любезно проговорил Войси, — она отличается от программы Гласкасла в отношении умственных упражнений. Сила Гласкасла заключается в тренированном уме. Обычный природный ум, конечно, дело хорошее. Однако чем больше его удается отточить, тем больше становится источник силы.

— А что вы имеете в виду под словами «тренировать» и «отточить»? — спросила Джейн.

— Возможно, более подходящим словом было бы «развить», — ответил Войси. — Простое нашпиговывание студента фактами ничего не дает. Идеальным специалистом-магом становится только тот студент, который приобретает навыки сомневаться в установившихся мнениях и задает свои собственные вопросы.

— Тогда, возможно, Гринло и Гласкасл все же не так сильно различаются, — заметила Джейн. — Мы тоже не ищем магию в книгах.

— К магии нет торной дороги. Нет учебников, которым можно было бы рабски следовать. Книги могут даже подавить ее. Отвлечь от нее.

Войси не скрывал своего энтузиазма.

Джейн вспомнила, как целый дортуар энергичных молодых особ, охваченных опасной весенней лихорадкой, можно порой успокоить подходящим трехтомным романом.

— Иногда отвлечь бывает очень полезно.

— Я согласен с тем, что торной дороги к магии нет. — Портеус открыто демонстрировал свое недовольство тем направлением, какое принял разговор. — Но дальше мы с вами расходимся, Войси. Я не вижу смысла в нарушении правил, пока эти правила не выучены. Во-первых, это опасно.

— Верно, — признал Войси.

— А во-вторых, гораздо интереснее нарушать правила намеренно, а не случайно, — добавил Роберт.

— Что ты говоришь, Робин? — Джейн повернулась к брату с наигранным изумлением. — Нарушать правила? Ты?

— Ошеломляющее открытие, правда? — Роберт был явно горд собой. — Теперь ты поставишь под сомнение мой авторитет?

— Вот он, ключ! — объявил Войси. — Вот в чем величие Гласкасла. Его выпускники обладают способностью ставить под сомнение любые авторитеты. Более того, они обязаны это делать.

— Если при этом не выходят за пределы разумного, — добавил Портеус.

Джейн посмотрела на Лэмберта, надеясь поймать его взгляд, однако внимание Сэмюэля было полностью сосредоточено на Войси — и он чуть кивал головой. Джейн почувствовала, что слегка в нем разочаровалась.

— Точно, — сказал Роберт. — Как видишь, Джейн, мы — образцы моральных и интеллектуальных приличий. И потому поддерживаем высказывание, которое, как я подозреваю, ты сделала не без иронии. Гласкасл действительно всегда прав.

— Я просто немею от того, что здесь считается логикой, — отозвалась Джейн.

— Тогда позволь мне сказать тост. — Роберт поднял рюмку, и остальные к нему присоединились. — Гласкасл всегда прав. Аминь.