Из своего укрытия я вижу пару великолепных черных ботинок из змеиной кожи, высотой до щиколоток, которые приближаются к Джеймсу. Это не Алекса.

Лиллиан?

Я сжимаюсь в комок, зажав кол в руке, готовая броситься ему на помощь. Но ботинки благополучно минуют Джеймса и останавливаются прямо напротив меня. Их обладательница низко наклоняется, чтобы заглянуть под стол, под которым я прячусь.

У нее большие темные глаза, очень печальные. На ней очень красивый строгий жакет, который выглядит почти монашеским одеянием, и простая черная юбка, элегантность линий которой, правда, говорит о том, что это французская одежда от-кутюр. На шее у нее висит на серебряной цепочке медальон из глины, который я сделала сама на уроке изобразительного искусства в шестом классе.

Это Эва. Моя мать.

Она прижимает палец к губам и быстро выпрямляется.

Еще одна пара ног появляется в поле моего зрения.

— Кто ты такая, черт возьми? — возмущенно спрашивает Алекса Эву.

— Вы нападаете на людей прямо на рабочем месте?

— Заткнись! И убирайся!

Я слышу, как стонет Джеймс, «Пожалуйста, держись, — мысленно умоляю я. — Не умирай из-за меня».

Алекса приседает, готовясь прыгнуть на Эву. Я выскакиваю из-под стола, при этом больно ударившись головой. Подняв распятие высоко вверх, я подлетаю к проклятой вампирше. И тут Эва неожиданно взмывает в воздух наподобие пантеры, которую я видела однажды в передаче про животных. Именно так она прыгала на свою жертву. Она бросается на Алексу сверху прежде, чем моя начальница успевает издать хоть один звук, и они обе с чудовищным грохотом падают на пол.

Вцепившись друг в друга, они катятся по коридору, ударяясь о почтовые тележки. Потом живой клубок меняет направление и катится в другую сторону, встречая на своем пути шкаф для хранения документов.

О том, чтобы нанести колом точный удар, не может быть и речи.

Несмотря на то, что Алекса дьявольски сильна, моя мама каким-то образом умудряется удерживать ее запястья. Тогда Алекса сильно размахивается ногой, обутой в туфлю со зловеще тонкой шпилькой. С ужасом я вижу, как каблук со всего маху вонзается в Эву. Она отпускает Алексу, откатывается в сторону и вскакивает на ноги так быстро, что я почти не успеваю уловить ее движение.

Алекса со своей нечеловеческой силой и скоростью уже на ногах — готовая к прыжку и с угрожающе растопыренными когтями.

Нам просто необходимо победить в этой битве — ради Джеймса, ради «девушек Тэсти», ради того, чтобы выяснить, где все эти годы провела моя мама (похоже, в спортивном зале). К сожалению, я вынуждена довольствоваться лишь положением наблюдателя. Эва бьет Алексу в лицо.

Алекса собирается нанести удар ногой наотмашь. Эва также использует свои красивые острые туфли как оружие, нанося несколько точных ударов высоко поднятой ногой.

— Кейт, брось мне кол! — кричит она.

Я так и делаю, пораженная тем, как быстро и ловко мама ловит его на лету.

Снова, как пантера, она бросается на Алексу. Они влетают в рабочий отсек Аннабел. Мой обзор ограничен, но я вижу изящную руку Эвы, с высоко занесенным колом над головой, а потом наносящую разящий удар с ужасной силой. Раздается отвратительный хруст. Потом какой-то хлопок, хрипы и чье-то учащенное дыхание, еще один хлопок, за которым следует звук, похожий на треск раскалывающегося дерева.

Эва, оглядываясь, выходит в коридор. Выступая на дюйм или около того, в левой стороне груди Алексы, прямо над ее бледным соском, торчит кол, как в «яблочке» мишени, точно в сердце. Крови нет.

Эва вонзила кол так глубоко, что пригвоздила Алексу к столу. Откуда у Эвы столько сил? Меня тошнит от этого зрелища, но я не могу сдвинуться с места. Я пытаюсь сдержать рвотные позывы.

Тут начинается кое-что похуже. Алекса скорчивается. Ее ноги в леггинсах извиваются в попытке найти точку опоры на полу. Руки колотят по столу. Прямо на глазах плоть темнеет. Алекса начинает чернеть и сморщиваться, как кукла Барби в огне. Прекрасные светлые локоны трещат и превращаются в пепел. Вот обнажаются и рассыпаются кости скелета, которые тут же испаряются. Через несколько секунд от нее остаются лишь пара леггинсов нулевого размера с черными кружевными трусиками внутри и груда массивных ювелирных украшений.

— Я попала ей прямо в сердце, — говорит Эва. — Она не воскреснет.

Трясущимися руками достаю мобильник:

— Я позвоню 911.

Она слегка пожимает плечами:

— Хорошо, звони.

— Мне не нужно твое разрешение, — хмуро говорю я, набирая номер.

Я разговариваю с оператором, и мне обещают помощь в течение ближайших пяти минут. Надеясь, что так и будет, я склоняюсь над Джеймсом — надо оказать ему первую помощь — остановить кровотечение. Однако крови почти нет.

— Кто-то идет, — говорит Эва, втягивая носом воздух. — Кто-то из людей. Нам надо действовать быстро.

Она смотрит на меня своими темными глазами так, будто видит насквозь.

— Ты мне доверяешь, Кейт? — спрашивает она.

Доверяю ей? Она — моя мать, но бросила меня шесть лет назад.

— Нет, — отрезаю я.

— Сделаешь ли ты то, о чем я тебя сейчас попрошу? Я объясню тебе все позже. Это очень важно.

Полагая, что я теперь перед ней в долгу, отвечаю:

— Хорошо.

— Что, черт возьми, здесь происходит?

Я поднимаю глаза и вижу Лорен, свежую, с айс-кофе в руке.

Боже мой, сегодня же суббота! Да, ответственные редакторы действительно преданные своему делу люди.

Только в семь утра нам с Эвой удалось уютно устроиться в недорогой закусочной недалеко от госпиталя «Бет Израиль», куда «скорая» доставила Джеймса. Здесь длинная стойка, богатое меню и обитые розовой кожей кабинки для посетителей. С Джеймсом все будет в порядке — ему лишь надо наложить несколько швов. Сильвия побыла с ним в госпитале, чтобы мы с Эвой могли поговорить наедине.

Лорен осталась в офисе — разбираться с полицией. Она согласилась прикрывать нас, после того как Эва убедила ее в том, что разразится большой скандал, который повлечет за собой длительное расследование, если не сбить полицейских со следа.

Мы придумали такую историю: одна из старших редакторов, скандально известная на страницах светской хроники Алекса Ларкин, потеряла рассудок на почве чрезмерного злоупотребления диетами и, нацепив перчатки с когтями «Агент-провокатор», напала на Джеймса Мне удалось оттащить ее от него, но при попытке задержания она вырвалась и сбежала в неизвестном направлении.

Я беспокоилась, что полиция станет просматривать записи камер видеонаблюдения, но, как оказалось, зря — «Олдем» никому не позволяет смотреть их, кроме собственной службы безопасности.

Лорен согласилась на этот хитроумный обман полицейских при условии, что сразу же после того, как они уйдут, мы объясним ей, что же случилось на самом деле.

Сидя в розовой кабинке напротив Эвы, я бы тоже хотела уяснить для себя кое-какие детали.

— Как тебе удалось проникнуть в здание? — спрашиваю я. — Ведь охранник не пропускал никого без пропуска «Олдем».

Эва выглядит очень уставшей.

— Я его уговорила.

— А как ты попала на этаж? Ведь нужен код доступа.

— Может, я начну с самого начала?

— А что это за сплетни о тебе и о каком-то мужчине по имени Джин Джантор?

— Джин? — Вид у Эвы недоумевающий. — Ему очень нравились мои работы. Ничего больше. Я любила только твоего отца. И до сих пор люблю. — Она невесело смеется. — Если бы дело было только в этом…

Мне так хочется в это верить!

Подходит официант, чтобы принять у нас заказ. Я прошу принести мне калорийный бублик, обсыпанный разнообразными зернышками, и к нему соус из сыра и томатов. Эва заказывает себе черный кофе и достает свои сигареты.

— Здесь не курят.

Она вздыхает:

— Нью-Йорк изменился.

— Где ты была все это время, можешь сказать?

— В Европе. Я вернулась, потому что Виктория получила твое сообщение и забеспокоилась.

— Она знала номер твоего телефона? — Мне становится дурно — Виктория знала и скрывала.

На лице моей матери отражается страдание.

— Пожалуйста, не смотри на меня так, — просит она. — Я никогда бы не оставила тебя. Мне пришлось это сделать для твоей же безопасности. Все, что я делала, — только ради тебя. Надеюсь, когда-нибудь ты все поймешь и простишь меня.

— Не понимаю. Почему ты должна была уйти? И зачем ты вернулась?

— Виктория сообщила мне, что ты столкнулась с представителями клана неумерших.

— Ты все знаешь?

Конечно, ведь она же знала, как убить Алексу. И ее ничуть не удивило, что моя бывшая начальница буквально испарилась.

Эва печально смотрит на меня.

Она — охотница за вампирами! Вот что она делала в Европе! Она уверенно действовала ногами, работала кулаками и со знанием дела пускала в ход каблуки в битве с Алексой.

Подходит официант и подает Эве кофе.

Но она не притрагивается к нему.

Почти шесть лет прошло с тех пор, когда мы виделись в последний раз, но при ярком освещении в закусочной становится очевидным, что она не претерпела никаких возрастных изменений. Никаких!

Еще немного, и у меня начнется истерика. Мне самой нестерпимо хочется молотить руками и ногами, но вместо этого я говорю:

— Покажи мне свои зубы.

В ее глазах я читаю подтверждение своим наихудшим опасениям.

Эва улыбается, приоткрывая свои небольшие идеально белые клыки.

Мой мир сжимается до размеров булавочной головки. Свет для меня меркнет. Сквозь шум в ушах до меня доносится ее голос:

— Я хотела, чтобы ты никогда не узнала об этом. Хотела, чтобы никто не знал.

Укус на моем запястье начинает пульсировать под бархатной ленточкой.

Жизнь — дерьмо, наконец-то доходит до меня.

— Ты сбежала, потому что хотела скрыть, что тебя укусили? Тебе было стыдно, что ты стала лакомством для вампиров?

Это состояние души мне теперь хорошо понятно, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства. Она кивает:

— Да, и из-за этого тоже.

— Ты думала, что мы не будем любить тебя по-прежнему? — Я киплю от возмущения и злости. — А как же я, твоя дочь? А как насчет мужчины, чье сердце ты разбила? Думаю, он уже давно умер бы, если бы ему не надо было заботиться обо мне.

— Пожалуйста, выслушай меня, — умоляет она. — Мой позор был только началом. Я бы никогда не бросила тебя, если бы дело было только в этом… Как только они сделали меня одной из них, я узнала, что вампиры всегда выискивают тех, кто может впоследствии пополнить их ряды. У них патологическая потребность в последователях. Именно поэтому они идут в моду. Однако очень немногие люди способны к трансформации. Есть определенный ген, отвечающий за это…

— «Ген моды», — говорю я. — Мне уже говорили об этом.

— Точно, — соглашается Эва. — И если у меня он есть, то, по всей вероятности, и у тебя он тоже присутствует. Скорее всего он наследуется по женской линии. — Она, протянув руку через стол, касается моей. Ее пальцы холодны как лед. — Рано или поздно они добрались бы и до тебя. Пока я находилась рядом, ты была в опасности. И я при всем желании ничего не смогла бы сделать, чтобы помешать им напасть на тебя.

Я отдергиваю свою руку.

— Зачем же ты согласилась стать вампиром?

— Твоего согласия никто не спрашивает.

— Мне говорили, что согласие обязательно.

— Они очень искусно врут. Только определенного типа людей вампиры допускают в собственный мир. Твой образ жизни, твои ценности и то, что ты собой представляешь, — все это голосует вместо тебя, даже если ты об этом не подозреваешь. И не ты, а они решают, наступил подходящий момент или нет.

Она тяжело вздыхает.

— Если это было необходимо, почему же ты по крайней мере не объяснила нам причину ухода?

— Чтобы они никогда не вышли на тебя. Я знала: единственный способ уберечь тебя — это оставить в Монтиселло, вдали от мира моды. Озлобленная, считая себя брошенной родной матерью, ты никогда не стала бы искать меня. Я понимала, это будет больно — больно нам обеим, но только так можно было сохранить тебе жизнь. У меня не было выбора. Теперь ты понимаешь?

— А как же Виктория? Если она знала, что ты попала в такую беду, зачем же она сама толкала меня в эту профессию?

Эва вздыхает:

— Моя сестра никогда не верила в вампиров, только одному Богу известно почему, их и в мире искусства тоже много. Она считала, что я выдумала эту историю только для того, чтобы бросить семью.

Я согласна, что это больше похоже на правду.

— Устроив тебя на эту стажировку, она таким образом хотела доказать, что моя история не больше чем выдумка. Она планировала позвонить мне в конце лета и сказать: «Ну, что ты теперь скажешь? Твоя дочь проработала в модном журнале все лето, и ничего с ней не случилось. Она там как рыба в воде». — Она устало улыбается. — Виктория страшно испугалась, получив твое сообщение. Она ведь тоже тебя любит, ты же знаешь.

Ну ладно, как бы там ни было, она все равно лгала мне все эти годы!

— Итак, — резюмирую я, — твой план не сработал. Ты разрушила нашу семью совершенно напрасно.

— Я надеялась, что тебе удастся этого избежать.

Я ничего не говорю, просто смотрю на свою нетронутую тарелку. Надежда умирает последней.

— Даже если тебе трудно простить меня, тебе придется по крайней мере потерпеть меня какое-то время, Кейт, — продолжает она. — Нам необходимо объединиться, чтобы выбраться из всего этого.

— Эй, — слышу я голос Джеймса за спиной.

Оборачиваюсь и вижу его в чистой чужой футболке и забрызганных кровью армейских брюках. Марлевая повязка спускается по его шее вниз, под расстегнутый ворот рубашки, однако выглядит он гораздо бодрее, чем можно было бы ожидать. После такой переделки другой человек являл бы собой довольно жалкое зрелище — испуг, растерянность и боль. Но про Джеймса этого никак не скажешь. Сильвия кокетливо держит его под руку.

— Это твоя мама? — спрашивает он.

Я вскакиваю, обнимаю и целую его. А затем еще раз.

— Да, это Эва, моя давно пропавшая и теперь вновь обретенная мать. Ты, возможно, этого и не помнишь, но она прикончила Алексу. Если хочешь знать, она тоже вампир, вот!

Глаза Сильвии широко открываются от возбуждения. Она в восторге.

— Здравствуйте, миссис Макэллистон, приятно познакомиться. — Моя подруга завороженно пялится на Эву, пожимая ей руку и присаживаясь напротив.

Вид у Джеймса встревоженный.

— Что ты подразумеваешь под словом «тоже»?

— Как Алекса и остальные. Ты должен знать, с кем связался. Если ты больше не захочешь помогать мне, я пойму. Это нормально.

На его лице выражение мрачной задумчивости.

— Я догадывался, — говорит он, — но сомневался, что она признается тебе в этом.

— Ты не расстроился?

Он пожимает плечами:

— А почему я должен расстраиваться?

— Ну хотя бы потому, что это означает мою предрасположенность к вампиризму. Ты уверен, что хочешь продолжать встречаться, сотрудничать и все такое прочее с потенциальной вампиршей?

— Ты хочешь стать вампиром? Вечная молодость, лучшие вечеринки, великолепные бесплатные наряды?

— Это самый отвратительный кошмар! Лучше бы я умерла! В буквальном смысле.

Он чмокает меня в макушку, в висок и в губы.

— Этого никогда не случится. Мы не допустим.

В закусочную входит Лорен. Она приближается к нам с таким видом, словно говорит: «Признавайтесь или будете наказаны».

— Что ты собираешься рассказать ей? — нерешительно спрашивает Эва.

— Мы расскажем ей все, — твердо отвечаю я и, затаив дыхание, добавляю: — правда всегда лучше вранья.

Джеймс, Лорен и я — мы все втискиваемся в кабинку.

Я не обольщаюсь, что мне удастся голословно убедить нашего ответственного редактора (эта работа не для слабонервных) в том, что вампиры существуют, поэтому предъявляю Эву как доказательство № 1.

— Мама, покажи ей свои зубы…

Спустя полчаса я выложила всю историю про конкурс «Тэсти-герл», про нашу вылазку в офис поздно ночью, про столкновение с Алексой и развязку, как в фильме ужасов. Я рассказала про «модного убийцу» и уверенно заявила, что это было делом рук Алексы, хотя она и отрицала. И еще я предъявила Лорен неопровержимые свидетельства того, что некоторые из наших коллег — вампиры, продемонстрировав укусы на своем запястье оставленные зубами Лиллиан.

Лорен отнеслась к этому гораздо спокойнее, чем я ожидала.

— Вампиры… — задумчиво произнесла она. — Я всегда думала, что наше руководство со странностями, но считала это спецификой нашей индустрии. Но я к ним не отношусь, вы мне верите?

— Да, мы знаем, — хором отвечаем мы с Джеймсом.

Она вздыхает:

— Во-первых, необходимо перенести съемку финалисток. Во-вторых, мне придется срочно поставить какой-то другой материал в октябрьский номер. Кого надо предупредить?

— Только самих девушек, — говорю я. — Думаю, что фотограф и стилист тоже замешаны в этом.

— Все равно мы должны позвонить им, — хмурится Лорен.

— О, а Нина и Рэйчел? Они должны встречать моделей завтра в аэропорту. Я могу предупредить их, что съемка, а значит, и встреча отменяются.

— Хорошо, — кивает Лорен. — Давай. А свою помощницу я попрошу сделать все остальное.

— Я сама могу обзвонить финалисток «Тэсти-герл», — заверяю я ее. — Мы как раз собирались заняться этим сегодня.

Лорен улыбается:

— С твоего позволения, я поручу кому-нибудь заняться этим немедленно, тогда у нас будет время, чтобы найти решение этой проблемы в целом.

Пока она разговаривает по телефону со своей ассистенткой, я звоню Нине.

— Что? Как отменяется? — не верит она. — Почему? Алекса съехала с катушек?

— Не знаю. Я только передаю тебе указание руководства. Ты можешь сама позвонить Рэйчел?

— Конечно, дорогая. Как раз сейчас мы должны встретиться с ней за бранчем. Но ей это определенно не понравится.

— Спасибо, Нина.

— Итак, — произносит Лорен, поворачиваясь к Эве, — существует ли какой-нибудь магический обряд, который мы могли бы совершить? Производственный процесс шел бы гораздо успешнее, если бы половина фигурантов платежной ведомости не спала до полудня каждый день.

— Назад пути нет, — говорит Эва. — Освобождению их душ от мучений поможет только кол. И хотя у нас численное преимущество, справиться с ними будет нелегко.

Я видела, как Эва убивает, и это совсем не эстетично. Как будто почувствовав мое отвращение, Эва начинает теребить медальон на шее.

— Мне что-то не хочется никого убивать, — мямлю я. — Нет ли какого-нибудь другого способа? Погуманнее?

— Это не убийство, поскольку они уже давно мертвы, — высказывает свою точку зрения Джеймс.

— Кажется, они очень дорожат своей жизнью или… ну как там это у них называется, — возражаю я. — И мы знаем, что они могут существовать, не убивая людей. Они же могут пить консервированную кровь или кровь животных — конечно, я не имею в виду домашних питомцев. — Я бросаю взгляд на Сильвию. — Я думаю, что те вампиры, которые захотят воспользоваться шансом жить таким способом, должны иметь право на существование. Может быть, некоторые из них действительно хотят быть хорошими. — Я пристально смотрю на Эву.

— Теоретически это возможно, — спокойно говорит она мне. — Например, я. Но в целом это не признается сообществом вампиров. Необходим очень сильный и яркий лидер, чтобы заставить остальных придерживаться этого правила. Я знаю Лиллиан. Она никогда не согласилась бы на это, даже если бы могла контролировать свой персонал, чего, совершенно очевидно, она делать не в состоянии.

Мой телефон, лежащий на обеденном столике, начинает вибрировать. Я вижу на нем номер Рэйчел и игнорирую звонок. Я специально позвонила сначала Нине, потому что Рэйчел ни за что бы не удовлетворилась какими-то туманными объяснениями.

Я вздыхаю.

— Хорошо, тогда, может быть, мы избавимся от Лиллиан — заставим ее уйти, а остальным сотрудникам дадим шанс. — Я поворачиваюсь к Лорен: — Ты не вампир, и все обязаны выполнять твои распоряжения. Ты могла бы установить для них правила.

— Лиллиан нельзя убедить или заставить, — замечает Эва. — И есть еще одна проблема: пока она жива, ты с этой открытой раной на запястье остаешься «донором». Теперь, когда она пометила тебя, ты как бекон для голодных. Они будут кусать тебя снова и снова, до тех пор, пока ты сама не сможешь обходиться без этого. Днем они будут делать покупки в «Нолита» или прогуливаться по выставочным павильонам Брайант-парка во время Недели высокой моды, а поздно вечером и ночью ты будешь становиться их добычей.

Я киваю, вспомнив об актере-кинорежиссере в роскошной сорочке, превращенном в подушечку для булавок.

— Единственная возможность избежать этого — уничтожить вампира, который укусил тебя.

— Не могу представить себя хладнокровно убивающей кого бы то ни было, — признаюсь я, — даже вампира и даже во имя спасения собственной жизни. Я не смогу…

— Речь идет не только о твоей жизни… У тебя есть «ген моды». Ты умрешь, а через три дня после похорон воскреснешь.

Сраженная не сразу дошедшим до меня смыслом этой фразы, я потрясенно молчу.

— Ты провела три дня в могиле? Почему же нас не пригласили на твои похороны?

Я жестока, но Эва не обижается — только становится еще печальнее.

— Я же умерла, вот и не пригласила тебя. А они тогда, к счастью, не знали о твоем существовании. Вампиры заставляют тебя саму позаботиться о предстоящих похоронах — а ты знаешь, как они относятся к всевозможным торжествам. Вампиры получают удовольствие, представляя, что на тебе будет надето в гробу и во что будут одеты они сами в качестве твоих скорбящих друзей и так далее.

— А потом они похоронили тебя? И ты провела три дня под землей? — шепчу я.

Я напрягаю свою память, пытаясь вспомнить время, когда она отсутствовала три дня и мы не знали, где она.

— Да.

Мысль о ней, лежащей в гробу, неподвижной, как изваяние, заставляет меня забыть о детских обидах. Мне живо представляется ее плоть — холодная и твердая Я еле сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться, думая о том каково ей было там одной.

Но надо взять себя в руки. Я задаю первый вопрос, который приходит мне в голову:

— Что случилось, когда ты восстала? Как ты… воскресла?

— Оживший вампир использует свою вновь обретенную силу, чтобы разломать гроб и выбраться наверх сквозь рыхлую землю — понятное дело, без всякого риска задохнуться. Это, конечно, неприятно, хотя не так уж и сложно. — Эва произносит это вроде бы спокойно, однако глаза у нее — как у загнанного зверя.

Я представляю себе сломанный гроб и то, как она выбирается из могилы, и содрогаюсь.

— Я убью Лиллиан. — Джеймс поворачивается к Эве. — Я могу сделать это.

— Нет, — говорю я. — Это моя жизнь. Я должна сделать это сама.

— Я сильнее вас всех, — ухмыляется Эва. — И это касается меня.

— У меня есть идея, которая, возможно, даст нам преимущество, — говорит Сильвия.