Глава 10
Священник-воин
— Он пьет уже пятый день.
— С чего ты взял?
Так начался разговор Макса Радуцкого с полковником Короленко.
Генеральный продюсер телеканала был настолько встревожен, что даже не поздоровался, когда к нему в кабинет вошел бывший офицер спецслужб и старый товарищ. Разговор шел о Викторе Лаврове.
Короленко сидел в кресле напротив продюсера и между пальцев своей единственной руки гонял одноразовую зажигалку. Друзья знали, что так бывает, когда Гаврилыч волнуется. Хотя по ироничному тону полковника этого было не заметно.
— Уж поверь мне, — кивнул Радуцкий. — Я на этом собаку съел.
Короленко поднял брови и удивленно посмотрел сначала на Макса, потом на чучело собаки динго, стоящее на шкафу с незапамятных времен. Сердитый Макс подскочил, как ошпаренный, подошел к шкафу и, сняв динго, спрятал ее за дверцу, закрыв на ключ.
— Ты зря иронизируешь, полковник! Лавров на звонки не отвечает, на работу не является.
— А чего ему являться? Ты же его уволил…
— Ну, мало ли… — запнулся Радуцкий. — Тогда уволил, а теперь не уволил.
— А-а-а, понятно.
Короленко был немногословен. Он сам не мог дозвониться до Виктора с момента его приезда из Африки, хотя очень хотел встретиться.
— Я даже девочек его из Канады пока не возвращаю, — продолжал Макс. — Не хочу, чтобы они видели его таким.
— Каким? — поймал продюсера на слове полковник.
— Ну, каким?.. Не знаю… — стушевался Макс. — Ты в курсе, какие у него запасы спиртного в подвале? Можно год из дома не выходить!
— Наличие спиртного не предопределяет, что оно будет выпито все без остатка, — сухо констатировал Короленко.
— Послушай, Короленко! — впервые обратился Макс к полковнику по фамилии. — Он ведь завернется. Ты бы видел, какие материалы они с ребятами отсняли в этом проклятом Сомали! Там поседеть можно! Я бы не то что пил, меня бы кондрашка хватила. Этот эксклюзив дорогого стоит. Ночное сафари, охота львов… на человека, представляешь? Жертва снимает на камеру хищника. Убийство ритуальным камнем… Неизвестно откуда в открытом море… Бандиты… и много-много всего. А природа! Природа какая! Океан! Океанище!
Максим говорил с горящими глазами, увлеченно и взахлеб. Казалось, что он забыл, с чего начал…
— Радуцкий! — строго оборвал его полковник. — Ты секс с женой тоже эксклюзивами меряешь? Ты вообще когда-нибудь о людях думаешь? Или только о своих чертовых эксклюзивах?
Продюсер понял, что слишком увлекся, и ему стало стыдно.
— Прости, Гаврилыч… Мы здесь, на телевидении, все люди увлеченные и… немного сумасшедшие. Стив Ирвин вон погиб от увлеченности… Но у Вити такие материалы, что и Ирвин позавидует.
— Уже не позавидует, — буркнул Короленко, вставая. — Так! Я все понял. Попробую поехать к Лаврову. Поговорить. Может, выдерну из запоя.
— Попробуй…
— Подожди, — вдруг остановился полковник. — А что ты там говорил про камни?
— Да в Африке племя есть. Камни швыряют. С детства. Представляешь? Малые дети на лету сбивают одним камнем другой. И группа Лаврова все это сняла… И человека там или ранили, или убили, тоже камнем.
— Ах вот оно что… — о чем-то догадался Короленко, и лицо его просветлело. — В общем так, Макс. Я Лаврова опять заберу, на пару недель…
С этими словами он направился к выходу.
— И кто после этого о людях не думает? — возмущенно воскликнул Максим вдогонку офицеру в отставке. Но тот уже не слышал…
* * *
Виктор уже почти неделю не выходил из дома. Он не сумел спасти моряков «Карины», не смог достичь своей цели — может быть, самой значимой в его жизни.
Фиаско, которое он потерпел, стоило всей его карьеры журналиста. Так ему казалось. Чего заслуживает человек, гоняющийся за бабочками, как справедливо сказал один из множества людей, с которыми он встречался в последний год? Простой мужик Павел из электрички открыл ему, известному журналисту, глаза. И в Сомали это подтвердилось. Мало того, что Лавров не смог помочь морякам, вдобавок он чуть не потерял свою съемочную группу — людей, которые ему безраздельно верили и были беззаветно преданы их общему делу. Стыдно перед ними, стыдно перед собой. Как теперь доверять такому человеку? Теперь он больше никуда с ними не поедет, да и сам пока не знает, что будет делать дальше. Каждое следующее появление в кадре будет для него невыносимой мукой — ему будет казаться, что зрители, увидев его в телевизоре, будут говорить словами дяди Паши из Одессы: «Визитку спрячь! Не шлюху снимаешь!»
…Вот такая маленькая слабость большого и сильного человека: Виктор Лавров не любил и не умел проигрывать. Поэтому он пил…Такого с ним раньше не случалось никогда. Он не испытывал пристрастия к алкоголю. Но сейчас это получалось само собой, и конца и края этому не было видно. Он не отвечал на телефонные звонки, не выходил в магазин и ни разу не подошел к своему «гелику», что для него было тоже выходящим из ряда вон. Время от времени он устало проваливался в пьяный беспокойный сон, ему снились какие-то морские чудовища, погони и даже женщина-викинг, почему-то пахнущая дорогими духами. Просыпался он после всего этого еще более разбитым и снова… пил. Так продолжалось бы неизвестно сколько, если бы к вечеру шестого дня в домофон Виктора не позвонили.
Стоя у калитки, Короленко придумывал шутку, чтобы поприветствовать заплутавшего у «зеленого змия» друга, однако в ответ на звонок дверь беззвучно открылась.
— Хм, — удивился полковник и, захлопнув за собой калитку, потопал по вымощенной плиткой дорожке к дому журналиста. По пути ему встретился куст шиповника, где висели крупные алые ягоды, несколько маленьких можжевеловых кустов и две голые сакуры.
«Тихо, как в колумбарии… Хандришь, Витя. Ну, ничего. Разберемся…» — подумал полковник и без стука вошел в заранее открытую дверь. В коридоре, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, стоял Лавров. На нем была свежая накрахмаленная рубашка, вязаный джемпер и строгие прямые брюки. Короленко опешил, хоть и старался не подавать виду. «И это называется запой?» — подумал особист.
— Ну, здравствуй, племя младое, незнакомое… — начал полковник.
— …Хорошо ли ты живешь, с глаукомою? — в рифму ответил журналист.
— А мне сказали, что ты умер от водки, боец, — продолжил разговор Короленко, снимая обувь.
— Не дождетесь, — пробурчал Виктор, пододвигая другу тапочки и, пошатываясь, направился в глубь дома.
…Лавров зашел в свой домашний кабинет — просторную комнату, обустроенную так, что посетители могли оказаться в ней, не беспокоя других домочадцев: через отдельный вход в особняк. Здесь у Виктора располагалась библиотека из изданий, которые нельзя было найти в Интернете. Отдельный шкаф занимали книги современников с авторскими подписями и пожеланиями всего наилучшего «украинскому Туру Хейердалу». Была среди них и предсмертная «В погоне за Одином. По следам нашего прошлого» самого Тура Хейердала. Лавров особенно ею дорожил: собственно, именно с этого издания началась его коллекция книг с автографами. Путешествиями Хейердала Виктор увлекался с детства и лишь когда брал у норвежского археолога и путешественника интервью, узнал, что его имя произносится как «Тор», а не «Тур».
Короленко, хоть и бывал у Виктора неоднократно, в его домашний кабинет попал впервые.
Здесь можно было увидеть фотографии хозяина с «сильными мира сего». Эти снимки журналист не особо-то и жаловал, но в личном пространстве они помогали ему без лишних слов выстроить нужную коммуникацию с малознакомыми посетителями.
— Мне иногда кажется, что я дружу с Сенкевичем, Кусто и Конюховым в одном лице, — сказал Короленко, разглядывая фотографии.
Короленко знал, какие цели преследует. Ему нужно было разговорить Виктора, помятое лицо которого явно не располагало к беседе.
Полки и стены кабинета украшали причудливые предметы, привезенные из дальних стран.
Безделицы из сувенирных лавок Лавров не любил, а вот нож из черного обсидиана, каким индейцы майя вспарывали грудную клетку жертвы, тут нашел свой приют. Маленькая высушенная человеческая голова — прибежище папуасского духа — покоилась в темном углу на сейфе между шкафами. Виктор называл ее «бедный Йорик» и, когда разговаривал сам с собой, обращался как бы к этому жуткому артефакту.
— А это что, потомкам в назидание? — опять нарушил тишину полковник. — Не курите, дети, никогда?
Виктор услышал комментарий полковника, но опять промолчал.
Непальская карта пути следования в страну Шамбалу, выполненная на коже неизвестного животного, украшала одну из стен.
Особое место было выделено предмету в виде очень маленькой пушечки или ручной бомбарды, которую способен носить один человек. Короткий ствол «ручницы» был прикреплен к концу палки с крюком; противоположный конец палки держался под мышкой, а крюк цеплялся за какую-нибудь опору, чтобы удержать отдачу. Ручница была снабжена поясняющей табличкой «Подлинный образец оружия наших испанских предков, завоевавших Новый Свет».
Женский манекен у ротангового кресла был одет в элегантный комбинезон из кожи цефалоподов. Осьминоги, каракатицы и их родственники могут в мгновение ока изменить свой окрас, чтобы слиться с окружающей средой. Комбинезон из их кожи изменял не только цвет своей поверхности, но еще и ее текстуру и рисунок. Все это благодаря белку опсину, который содержится в любом глазу — от рачьих зенок до печального ока коровы. У цефалоподов вся кожа содержит опсин, и новошвабские ученые изобрели метод, как поддерживать его в «рабочем состоянии»…
— Ну, как ты тут, малышка? — вполголоса обратился Виктор к этому манекену. — Как поживаешь?
Комбинезон когда-то носила австралийская лыжница Лиза Шмерлайб, с «ней» Лавров тоже разговаривал, когда запирался в своей обители.
— Дожил, Лавров, с манекенами разговариваешь?
Виктор ничего не ответил и открыл бар. На полу стояла батарея пустых бутылок из-под любимого таврийского коньяка.
Внезапно взгляд полковника упал на рабочий стол. Здесь аккуратно лежали несколько потрепанных старых книг. Отдельно — обложки, отдельно — стопки листов. Целая стопка листов была зажата между двух досок струбцинами. В стороне находились уже приготовленные капталы…
— Книги переплетаю. Наконец-то добрался, — нехотя пояснил Виктор, наливая в большие пузатые коньячные бокалы душистый таврийский напиток.
Короленко был поражен. Что обычно делает мужчина в запое? Пьет, курит, спит… снова пьет, опять курит, опять спит. Виктор же переплетал старые книги. Здесь лежали обложки зачитанных до дыр «Одиссеи капитана Блада» Сабатини и «Двух капитанов» Каверина.
— Мои первые детские путешествия, — с внутренней теплотой в голосе поведал Виктор, протягивая полковнику бокал с коньяком.
— Ну как с тобой бороться, Лавров? — наигранно сдвинул брови Короленко, беря в руку бокал. — Я ведь ехал тебе мозги на место ставить. Думал, пьешь напропалую, а ты…
— …За встречу, Гаврилыч, — спокойно ответил Виктор и отпил из своего бокала.
Короленко не знал, как себя вести. Он никогда не сталкивался с таким эстетическим видом запоя. «Во всем интеллигент, — думал особист. — Тут еще неизвестно, кто кому морали читать будет…» Как в дополнение к изысканным манерам журналиста в кабинете, будто материализовавшись из воздуха, появился огромный персидский кот. Из всех обитателей дома только пушистому мурлыке разрешалось заходить в кабинет Лаврова. Хотя он, как водится, считал, что это Лавров приходит к нему в гости.
Пройдя важно и глянув на Короленко, как на приблуду, «хозяин» подошел к Виктору и оповестил его о своем приходе низким грудным «Р-р-р-м-о…»
— А-а-а, Бэрримор! — воскликнул журналист. — Прыгай, старичок.
Кот без раскачки взмыл вверх и умостился на коленях хозяина.
— Хорош гусь, — усмехнулся Короленко, глядя на пушистого зверя.
— Ага. У нас тут с ним своеобразный мужской монастырь, — с любовью сказал Виктор, почесывая за ухом свое шерстяное сокровище.
— Кастрирован? — поинтересовался полковник.
— Да. Только, прошу заметить, не евнух! Скорее, серый кардинал этого дома. Ни одно серьезное решение не принимается без его участия.
Короленко вздохнул с облегчением. Судя по состоянию Виктора, с ним не нужно было вести разъяснительных бесед.
— Кстати, по поводу монастыря… Есть дело! — воскликнул он.
— Хочешь меня в монастырь сдать? Не получится! У меня на попов аллергия.
Как и большинство ровесников, воспитанный в духе атеизма Виктор относился к служителям церкви, мягко говоря, равнодушно. Нет, он, конечно, мог сходить в церковь на Пасху, окунуться в прорубь на Крещение, прочитать шепотом «Отче наш» или «Символ Веры», но причащаться и исповедоваться — увольте. Лавров был твердо уверен, что между человеком и Богом посредников быть не должно. Вот и сейчас он насторожился.
— Вить, это не то, что ты подумал… — начал Короленко.
— Ты говоришь, как мужик, которого жена застукала с любовницей.
— Хорошо, пусть так, — пропустил мимо ушей шутку Виктора полковник. — С этим человеком тебе просто необходимо встретиться.
— С каким человеком?
— Со священником, — терпеливо продолжил Короленко. — Тебе его нужно выслушать.
— Гаврилыч! Ты не понял, что ли? Я не собираюсь ни перед кем исповедоваться и прикладываться к перстам. Неизвестно за что он этими перстами брался!
Услышав повышенный тон хозяина, Бэрримор спрыгнул на пол и лениво пошел по своим делам.
Короленко видел, что Лавров явно раздражен. Тема служителей Бога была явно не его темой, нополковник продолжал настаивать.
— Витюша, отец Антип…
— …Оба-на! Полковник! У меня один отец — Петр Федотович Ларов. Я — Виктор Петрович, а не Виктор Петрович-Антипыч, слава богу…
— Вот видишь, — горько усмехнулся полковник. — В Бога веруешь, упоминаешь, а с его служителем встретиться не хочешь…
— Грешник грешнику будет грехи отпускать? — иронично крякнул Виктор, наливая очередную порцию коньяку себе и другу.
— Знаешь, Лавров, — вдруг задумчиво сказал Короленко. — Все мы не ангелы. Это понятно… Когда-то Федор Никифорович Плевако сидел с друзьями за партией в преферанс…
— Это ты к чему? — удивленно просмотрел на СБУшника Лавров.
Обычно блистать эрудицией привык он.
— Сейчас узнаешь, — улыбнулся Короленко. — Не торопи события. Так вот!.. На одной из раздач, где адвокат «поймал» прикуп, два туза на мизере, зашел у него спор с Саввой Тимофеевичем Морозовым. Плевако утверждал, что завтра выиграет первый же свой процесс за две минуты. Компания друзей за игральным столом хохотнула, отчего Плевако завелся еще больше. «За минуту!» — объявил Федор Никифорович. «Ставлю триста целковых, что не выиграете…» — подзуживал Савва Тимофеевич. В общем, как говорят, завелись-забились.
Короленко сделал паузу и закурил, а Виктор, хмыкнув, ждал продолжения рассказа.
— …И вот настал следующий день. Все свидетели спора и Савва Морозов сидели в зале суда среди зрителей, с любопытством наблюдая за процессом. Судили священника, который запустил руку в церковную казну. Возмущению народа, присутствующего в зале, не было предела. Как он смел растратить средства прихожан на дела не Божьи?
— Должно быть, бричку купил от «Ягуара», — прокомментировал Виктор, хмыкнув, но Короленко не обратил на него внимания и продолжал:
— Настал черед выступать адвокату Плевако, и его друзья посмотрели на часы. Федор Никифорович, как всегда спокойный и величественный, встал и обратился к присутствующим: «Господа. Сегодня мы судим священника. Что я хочу сказать? Он всегда нас причащал и исповедовал. Крестил нас и наших детей, венчал молодых, отпевал уходящих в Царствие Небесное, а самое главное — отпускал наши грехи перед Господом, и мы обретали душевный покой и смирение… Давайте же и мы отпустим ему хотя бы один этот грех в его жизни…»
— А дальше? — спросил Виктор, облизнувшись.
— А дальше — зрители в зале прослезились, присяжные поплыли от этих слов, а Савва Морозов проиграл Плевако 300 рублей.
— Дай сигарету, — попросил Лавров после долгой паузы, в которой полковник спецслужб в отставке внимательно следил за его реакцией.
— Хорошая история, — похвалил Виктор, выпустив плотное кольцо дыма и закашлявшись, что обычно и бывает с некурящими.
— Ты тоже поплыл? — продолжал улыбаться полковник.
В ответ Виктор только кивнул головой.
— По правде говоря, человек идет к Богу сам, но встречаются и попутные люди. Где там твой монах?..
— Свяще-е-енник, — протянул укоризненно Короленко.
— Ну, священник, — согласился Виктор. — Зачем я ему понадобился?
— Я его оставил в машине за углом.
— Так ты его с собой, что ли, приволок?!
Полковник посмотрел на Лаврова так, что тому, хоть и в подпитии, стало стыдно за свое поведение.
— Ладно, Гаврилыч, прости… прет меня…
— Тебя еще больше попрет, когда узнаешь, что от этой беседы напрямую зависит судьба ребят на «Карине».
— Что-о-о? — взволнованно протянул Виктор.
— Ничего-о-о! Есть шанс реабилитироваться, вот что! Ребят спасти!!! — не выдержал полковник.
— Так веди же его скорей сюда! Что ты сидишь! — вскричал Виктор, вскакивая и наводя порядок на столе.
— Ну, то-то… — довольно крякнул Короленко.
Глаза полковника внезапно засветились лукавинкой.
— А может, не стоит? Ты ведь под этим?..
Короленко щелкнул себе по сонной артерии, давая понять, что Лавров выпивши.
— Спокуха! — раззадорился Виктор.
Он открыл выдвижной ящик стола и предъявил Короленко свой военный билет.
— У-у-у-у, реликвия! — улыбнулся особист. — Старший сержант Лавров Виктор Петрович…
— …Ты дальше читай! Римский пункт семь — «Особые отметки».
Короленко, перелистнув несколько страниц, прочитал вслух:
— Склонен к исполнению обязанностей военной службы в состоянии алкогольного опьянения… Ну, раз так, тогда конечно! — расхохотался Гаврилыч и быстро вышел из кабинета.
* * *
Виктор с интересом наблюдал за отцом Антипом. Тощий маленький человечек с ручонками в два пальца толщиной, но какая энергетика! Судя по внешнему виду, священнику было очень много лет, но это совершенно не чувствовалось в общении с ним. Такими, наверное, были Тур Хейердал и Жак Ив Кусто. Старик с глазами мальчишки и молодой душой. При всей его кажущейся наивности в нем чувствовалась такая внутренняя сила, будто он сохранил жизненный опыт всех своих предков и собрал его воедино. «Какая мощь!» — думал Виктор. Лавров всеми клеточками своего организма ощутил, что ему очень знаком такой тип человека. «Вот только кто?.. Ну конечно! Лопен Вангчук!»
В одной из своих многочисленных поездок журналист познакомился с основателем тибетского монастыря Гнездо Белой Летающей Тигрицы. То путешествие было опасным и совершенно непредсказуемым. Поиски древнего артефакта — Изумрудной Чаши Патриарха — чуть было не лишили Лаврова жизни, а полковнику Короленко стоили руки, отчего ему пришлось уйти в отставку. И сегодня речь опять шла об артефакте, но уже другом…
Отсеивая основную мысль в потоке цитат из Священного Писания, Виктор проанализировал и нарисовал для себя картину, близкую к истине. Подголовный Камень Иешуа, он же Камень Святого Климента, он же Камень Свободы, он же Камень Мертвых, он же Говорящий Камень Живых, прошел путь в две тысячи лет от самого Иисуса до наших дней. Голосом величайшего из людей, Сына Божия, он спас тысячи, а может быть, и миллионы человеческих жизней, умело наставляя тех, у кого находился. Благодаря этому артефакту были приняты десятки судьбоносных решений в области религии, политики и военного дела. Конечно, человеку с атеистическим воспитанием в это трудно было поверить, но, как часто бывает, самое невероятное оказывается правдой.
— …Нет, не правда, Виктор Петрович, — спокойно возражал Антип. — Истина. Правда у каждого своя, а истина — это то, что происходило на самом деле.
Бледные от малокровия пальцы священника крепко сжимали чашку с ароматным чаем, заваренным по старинному рецепту. Следы от когда-то сведенных татуировок были похожи на химические ожоги. «Наверное, давно было дело — кислотой выжигал», — почему-то подумал Виктор.
— Это все, конечно, интересно. Мне как историку и путешественнику. Но какое отношение этот ваш Камень Климента имеет к захвату сухогруза «Карина»?
Короленко и Антип переглянулись. Полковник дал понять, что сейчас все объяснит.
— Видишь ли, Виктор Петрович, — вздохнув, сказал СБУшник. — Ты знаком с человеком по фамилии Стурен? Густав Стурен?
— Нет, — быстро ответил Виктор, но тут же задумался, как бы вызывая что-то из памяти. — Стурен… Стурен…Стурен! Точно, я сталкивался с ним года четыре назад на международном симпозиуме этнографов в Варшаве. Он предлагал мне заняться поиском какого-то артефакта… У него была навязчивая идея о затерянной рукописи апостола Павла.
— Ну вот, — облегченно засмеялся Короленко, повернувшись к Антипу: — Я же говорил, что это тот самый Лавров, что вам нужен. Так вот, Петрович, — продолжил полковник, снова обращаясь к журналисту. — Этот Стурен готов заплатить пиратам требуемую сумму в пять миллионов долларов, если мы отдадим ему этот самый артефакт — Камень Святого Климента.
— Пять миллионов долларов за какой-то кирпич? — не удержался Лавров.
Короленко оцепенел и глянул на Виктора так, будто хотел сказать: «Что ты творишь, Лавров?» Журналист понял, что сказал лишнее, но было уже поздно. Да, все-таки изрядное количество коньяка, выпитое за последнее время, давало о себе знать. Но отец Антип повел себя абсолютно непредсказуемо. Священник сделал глоток из кружки.
— Хороший у вас чай, Виктор Петрович. Лет семьдесят такого не пробовал… — Затем он посмотрел на Короленко. — Что ж, товарищ полковник, раввин Шаул, дознаватель Иерусалимского Синедриона, тоже поначалу не поверил в силу Подголовного Камня — подумал, что сходит с ума. Более того, он считал Иисуса смутьяном, сектантом и первым врагом Храма. Но затем стал апостолом Павлом… А можно еще чаю?
— С удовольствием, батюшка, — с облегчением выдохнул Виктор и, беря себя в руки и глядя на Короленко — дескать, пронесло — потянулся к чайнику.
— Не паясничай, сын мой, — в тон Виктору ответил Антип, впервые обратившись к Лаврову на «ты», отчего тот аж приостановился. — Я вот смотрю на тебя, — продолжил священник, — и все думаю: неужели блаженная Алипия в тебе ошиблась?
Это был второй «апперкот» за тридцать секунд. Матушка Алипия Голосеевская! Конечно, Виктор знал ее.
Юродивая Христа ради жила в домике в Голосеевском лесу, в местности, удаленной от городских магистралей. Фотографировать себя не разрешала. Ею были предсказаны война и авария на Чернобыльской АЭС, филаретовский раскол и времена новых чудовищных испытаний для Украины. Родилась она в Пензенской губернии, в православной мордовской семье Авдеевых. При крещении ей было дано имя святой мученицы Агафьи, икону которой она всю жизнь носила у себя на спине.
Юный Виктор, когда готовился к интервью, разузнал в библиотеке университета им. Тараса Шевченко, что святая Агафья жила в III веке на Сицилии и, будучи христианкой, не захотела выходить замуж за римского префекта-язычника, после чего ее бросили в тюрьму, где девушке отрезали груди. «Не очень-то умный поступок Агафьи, — подумал тогда комсомолец Лавров. — Вышла бы замуж за язычника, уговорила его принять христианство и стала бы равноапостольной, как наша княгиня Ольга».
Рассказывая о своей жизни, матушка Алипия называла себя в мужском роде: «Я всюду был: в Почаеве, в Пюхтице, в Троице-Сергиевой лавре. Три раза в Сибири был. По всем церквям ходил, подолгу жил, меня всюду принимали». Рассказывала она, что долго сидела в тюрьме: «Меня били, допросы делали… Однажды посадили в общую камеру. Там было много священников. Каждую ночь пять-шесть человек уводили безвозвратно. Наконец в камере осталось только трое: один батюшка, его сын и я. Батюшка сказал сыну: «Давай отслужим по себе панихиду, сегодня нас к рассвету заберут… Мне же сказал: «А ты сегодня выйдешь отсюда живая». Матушка Алипия рассказывала, что спас ее апостол Павел — отворил дверь и провел мимо всех охранников через черный ход, велел идти вдоль моря. «Я шел без пищи и воды одиннадцать суток. Лез по отвесным скалам, обрывался, падал, поднимался, снова полз, раздирая до костей локти». На руках у нее и вправду были глубокие шрамы.
О своем пребывании в Киево-Печерской лавре матушка Алипия говорила: «В Лавре я был двадцать лет. Три года в дупле сидел, холодно было, снег заметал, голодный был, но я все терпел». Там-то она и стала монахиней с именем Алипия — в честь преподобного Алипия Печерского.
На прощание старица Алипия сказала студенту-журналисту: «Ты — мономашич, твой камень у Святоши». Он тогда подумал, что юродивая назвала его «маленьким монахом», а словам о камне и вовсе не придал значения…
Совсем недавно Виктор за компанию со своим другом Олегом Карамазовым, рок-певцом и лидером одноименной украинской группы, побывал на могиле матушки Алипии. Что чувствовал Лавров в тот момент? Ничего… Ему было странно наблюдать, как Олег, простой и искренний, как и его песни, столько сделавший для Голосеевской Пустыни, стоял и черпал вдохновение у захоронения, может быть, самой честной прорицательницы. Сам же Виктор не чувствовал ничего…
А сегодня ему было невыносимо стыдно. Как часто мы не придаем значения словам, которые могут быть для нас определяющими: «Ты — мономашич, твой камень у Святоши». И как приговор этой беспечности — фраза совсем незнакомого старца много лет спустя: «Неужели Блаженная Алипия в тебе ошиблась?..»
— В чем ошиблась? — нетерпеливо влез в разговор Короленко, но Антип будто не замечал его.
— Я сидел с Алипией в ту ночь…
— Какую ночь? — точно во сне спросил Виктор.
— В ту ночь, когда апостол Павел вывел ее из темницы… Я — тот юноша, которого повели на расстрел с отцом. Волею Божьей я остался жив, — Антип осенил свой лик крестным знамением.
Короленко и Виктор потеряли дар речи, а священник продолжал:
— Мне досталось всего три пули. Я пролежал в овраге среди трупов два дня и две ночи, пока не пришли волки. В ту голодную зиму они были готовы есть даже мертвечину. Но я нашел в себе силы отпугнуть их и, опираясь на какой-то костыль, найденный тут же, среди покойников, полуголый и черный от запекшийся крови, смог уйти… Спустя много лет мы повстречались с Алипией в Лавре, и она узнала меня. Она знала все и обо всех… Она сказала, что за Камнем придут ужасные жестокие люди, приедут на черных машинах, похожих на катафалки. Так и случилось…
Отец Антип поморщился, держась за ребра.
— Бандиты Шитого, — почти шепотом прокомментировал Короленко. — Приехали к нему на «кубиках»… Пытали электричеством. Ребята из конторы переловили всех. Будут сидеть твари.
Виктор кивнул головой, не отрывая глаз от священника, а тот, глядя в одну точку, продолжал:
— Перед смертью матушка Алипия наставляла: «Когда придут нехристи, должен явиться хранитель Павел. Он призван охранять Камень Святого Климента».
— Апостол Павел? — с недоверием перебил Виктор.
— …Хранитель Павел! — отрицательно покачал головой Антип. — Хранитель… Алипия сказала: «Если этого не случится, найди мономашича Виктора Лаврова — он поможет. Я знаю, я чувствую…»
«Опять Павел! Что ж такое?» — думал Виктор, не упуская ни слова из сказанного настоятелем.
Да, было над чем подумать. Прошедший год, который перевернул его жизнь и заставил встрепенуться, был насыщен этим именем. Сперва журналиста чуть не утопил на отдыхе сельский увалень Павло. Затем Виктор познакомился с «голодным и злым» Павлом в поезде. А зимой Лаврова свел с матерью матроса с «Карины» дядя Паша — рабочий из одесского ресторана «Кобэ»… Что-то или кто-то неизменно вел Виктора к этому артефакту — Камню Апостола Павла или Камню Святого Климента.
— И вот я у вас, Виктор Петрович, — спокойно сказал Антип, опять обратившись к Лаврову на «вы».
— Как раз хорошо, Витя! — опять влез Короленко. — Этого Карлсона… или как его, черта?..
— Густава Стурена, — задумчиво поправил друга Лавров.
— …Да, Стурена… знаешь только ты. Легче будет договориться.
— Я его знаю точно так же, как ты главу СБУ: за руку здоровался, а водку вместе не пил, — ответил Виктор, продолжая о чем-то думать.
Виктор встал и повернулся к Антипу.
— Мне нужно посоветоваться с другом. Вы позволите?.. А я пока дам вам почитать…
Виктор пробежался взглядом по своей шикарной библиотеке и достал фолиант Библии девятнадцатого века. Вручив тяжелый том священнику, он отвел Короленко подальше и заговорил шепотом. Журналист был явно взволнован.
— Гаврилыч, ты точно знаешь, что он не врет?
— Ты с ума сошел, Лавров. Ты бы видел, каким он ко мне пришел. Я его еле-еле выходил…
— Это не доказательство.
— А то, что почти все члены банды сознались, что пытались узнать, где находится реликвия, для тебя доказательство?
— Да что-то слабо верится, что ученый отдаст за плинфу пять миллионов долларов.
— Но это артефакт! — почти крикнул Короленко.
— Т-с-с, — Виктор приставил палец к губам. — Понимаешь, артефакт. Тебе мало артефактов? Ты уже одной руки лишился! Хочешь вторую потерять?
— Если надо спасти людей, — твердо сказал Короленко, — отдам и вторую.
Виктор почувствовал в словах друга решимость, и его это взбудоражило.
— Месяц назад ты так не говорил…
— Месяц назад я еще ничего не знал.
Шушуканью СБУшника и журналиста пришел конец, когда древний фолиант с полки Виктора с шумом захлопнулся.
— Слушай меня, Лавров! — старый священник встал. Его глаза из детских и наивных превратились в очи полководца, ясные и целеустремленные, пусть старческие, но полные стальной силы и гордости за свое войско. — Раз тебе мало слова священника. С тобой сейчас говорит не отец Антип, а рядовой штрафного батальона Климентий Ефремов! Я всю жизнь кого-то терял: семью, друзей, с которыми жрали «крошенку» в окопах, затем учителей и братьев по вере. Но не потерял веру во Всевышнего. И сейчас, на склоне лет, не могу потерять веру в людей. Я перешагнул через все, что было, и вопреки своей миссии — хранить Камень — отдаю реликвию тебе, чтобы ты спас этих несчастных мальчишек с сухогруза. А ты не хочешь сделать самого малого?
— Ты… вы… воевали? — неуверенно и подавленно спросил Виктор.
— Воевал, Лавров, воевал. Только лет на сорок раньше тебя, — ответил старец. Это были слова сильного мужчины — того второго «я» тщедушного священника, которое помогло ему пройти все и выжить.
Лавров и Короленко сидели молча. Потому что любые слова в этот момент могли показаться глупыми.
— В общем, так! — заключил Антип. — Камень из черного вулканического стекла замурован в подножие монумента Николаю Святоше. Узнать его нетрудно. Захочешь — достанешь и отвезешь. Не захочешь — тебе с этим жить. А я…
Антип отошел к двери и тут же переменился. Его лицо опять приняло милосердный облик.
— …А я благословляю тебя на дело праведное во спасение рабов Божьих, моряков сухогруза «Карина».
Он трижды перекрестил Короленко и Лаврова издалека.
— Спаси вас Господь, дети мои!
И вышел, будто его и не было вовсе.
Глава 11
Крах операции «Святоша»
50-летний миллионер Густав Стурен — потомок шведских эмигрантов из села Старошведское [ныне село Змиевка Херсонской области]. Во времена Екатерины II шведы, проживавшие на острове Даге [сейчас о. Хийумаа, Эстония], отошедшем к России после победы Петра I над Карлом XII в 1721 году, были отправлены на вновь завоеванные южные земли. В 1928 году около сотни семей давно обрусевших шведов из села Старошведское эмигрировали в Канаду, большинство из них поселились в провинции Манитоба. Археолог-палеограф Густав Стурен из их числа. Помимо английского, шведского, латыни, древнегреческого и арамейского, владеет еще и русским языком. Исследует подземные храмы эфиопского города Лалибела…»
Виктор тщательно изучал «ориентировку», которую предоставил ему Короленко.
Он привык тщательно готовиться к любому путешествию и уделял не менее двух дней изучению документов. Но в этот раз ему предстояла целая операция: сначала нужно было извлечь камень из памятника Николаю Святоше, что неподалеку от здания райсовета. Затем нужно было умудриться вывезти его за границу. А уж потом — самое простое: доставить плинфу Стурену. Конечно, Виктор иронизировал. Самая простая задача, если разобраться, была самой сложной. Если камень стоит пять миллионов долларов, всегда найдутся люди, которые захотят этот камень отобрать. Даже при полной конфиденциальности, они материализуются из воздуха и пойдут на все, даже на убийство.
Поэтому в этот раз Лавров исключил в поездке всяких ассистентов. Но в первую очередь он расплатился с Маломужем и Хорунжим за поездку в Сомали. В назначенное время Игорь и Олег прибыли к Виктору в домашний кабинет и на столе в конвертах каждого из них ждала стопка зеленых купюр.
— Спасибо вам, мужики. Это была славная работа, и лучше вас никто бы не справился.
Дежурная фраза с рукопожатиями и вручением гонорара за работу после всего пережитого группой выглядела глупо, и в уникальном кабинете Виктора стояла атмосфера недоверия. Он прекрасно чувствовал это, но старался не подавать виду, спрятав взгляд в мониторе компьютера.
— И это все? — поднял брови Хорунжий.
— Да. А что еще? — изображая недоумение, спросил Виктор и потянулся к своему сейфу, аккуратно замаскированному под фасад стенного шкафа. — Если мало, я могу добавить….
— Петрович! Вот нафиг этот цирк? — не выдержал Игорь. — Миниатюра «В гостях у Брежнева».
Режиссер, пародируя знаменитого генсека, стал говорить старческим надтреснутым плямкающим баритоном:
— Дорогие друзья. Партия вручила вам самое дорогое, что у нее есть — свои деньги!
— Вы просто забыли добавить, Виктор Петрович, — вклинился в разговор Маломуж, — всего несколько слов: надеюсь на дальнейшее тесное и плодотворное сотрудничество. Пойдем, Хорунжий. Мы здесь явно больше не нужны.
Ребята, направляясь к выходу, были явно обижены, и Лавров ничего не мог с этим поделать. Нужно было просто перетерпеть. Но Хорунжий терпеть не стал. Уже у самой двери он резко развернулся и зашагал к Лаврову.
— Ты же не оставишь это дело просто так? Не верю я, что ты бросишь моряков на произвол судьбы. Не такой ты человек!
— Не оставлю. Дальше что? — спокойно спросил Виктор.
— Почему ты не возьмешь нас с собой? — на эмоциональном пике выпалил Хорунжий.
— Если дело в деньгах, то мы готовы ехать за свои. И гонорар нам не нужен, — поддержал друга Олег Маломоуж.
— Во как! Съемочная группа говорит продюсеру о том, что ей не нужны деньги, — взвился Виктор.
Тут уже пришло время выходить из себя Лаврову. Он говорил так громко, что даже его домашний любимец Бэрримор, заглянувший на шум в дверь, попятился. Пока Лавров метал громы и молнии, не выбирая выражений и внушая Маломужу и Хорунжему, что не собирается оправдываться перед женой Олега, почему не уберег ее мужа, и совсем не хочет объясняться с Радуцким, почему Хорунжий прибыл обратно ногами вперед, Игорь и Олег заговорщицки переглядывались, кивая друг другу.
— Ладно, Петрович! Это твое последнее слово? — спросил в конце Хорунжий.
— Да! — выпалил Лавров. — Лучше последнее слово тут, чем на Берковцах или на Байковом!!!
— Тогда мы откланиваемся! — спокойно сказал Игорь и взглядом показал Олегу на выход.
Маломуж утвердительно кивнул и, бросив «Всего хорошего, Виктор Петрович…», поплелся вслед за Хорунжим.
— И не вздумайте шутить! — крикнул вдогонку Виктор, когда его гости были уже в дверях. — У меня друзья в спецслужбах. Если что, сразу узнаю, регистрировались вы на рейсы в Африку или нет.
Хорунжего осенило. Это было видно по лицу. Он подмигнул Олегу и, похлопав его по плечу, потянул за собой. Виктор не заметил последней эмоции режиссера. Он сидел, уставившись в одну точку.
— Бригада «УХ». Африку им подавай… — бурчал он.
* * *
Виктор шел по темному жилмассиву Святошино быстро и почти бесшумно. Улицы мелькали одна за другой. Где-то за спиной, в глубине дворов он оставил старенькую «Ниву». Выезжать «на дело» в своем «гелендвагене» было бы слишком легкомысленно. Такие машины среди ночи между домов не ставят. Отсюда было всего несколько кварталов до здания райсовета и памятника Николаю Святоше. Да, он решился на это! Изъять камень было делом непростым. Тем более ему, лицу, как сейчас говорят, медийному. Шутка ли? Журналист-вандал. Сделают невыездным, нежелательным, не…
«…Не каркай, Лавров!» — одернул Виктор сам себя.
Он несколько дней тщательно готовился к этой вылазке. Выверял маршрут, прикидывал, где в районе самое плохое освещение, чтобы подобраться к цели как можно незаметнее. У него не было помощников, поскольку дело было деликатным.
Пару раз журналист днем подъезжал к самому памятнику. Один раз сам, другой — с Людой Богомол, матерью матроса с «Карины», которая гостила в Киеве уже две недели. Людмила нужна была Виктору для компании. Они шутили, весело фотографировались у Святоши и никто не обращал на них никакого внимания. Виктор же успевал за разговором фиксировать все, что было необходимо. Черный камень бросался в глаза только потому, что Виктор знал, каково его предназначение.
«Вот он! Хорошо. Спрятаться негде. Разве только если лечь там, за кустами. Все просматривается. Освещенность — видимо, средняя. Прямого прожектора на сооружение нет — тоже хорошо. Может, фонарь разбить случайно?.. Лавров, ты мелкий хулиган, а не крупный путешественник!»
Журналист умудрялся одновременно вести беседу с Людмилой и выстраивать четкий план действий, продумывая заодно и пути отступления. Он поднял фотоаппарат.
— Людочка, чуть правее станьте, а то получается, что памятник не Святоше, а вам! Вот так, хорошо.
«Слева райсовет. Справа, чуть дальше — жилые дома. В тыльной части монумента — парковая зона. Ну, не зона — небольшой скверик. Но зимой это значения не имеет… Да, задачка…» — неслись мысли в голове у Лаврова.
— А вы думаете, он тут в натуральную величину? — смеялась Людмила. Виктору удалось разговорить и развеселить мать матроса. Она была уже почти уверена, что с ее сыном все сложится хорошо.
— Понимаете, Людочка, — назидательно выдал Виктор, обводя женщину вокруг памятника и осматривая основание, где был вмурован черный камень. — Я, когда был маленьким, думал, что бизон и львица со львенком у входа в Киевский зоопарк — тоже в натуральную величину.
«Камер видеонаблюдения нет. А может, и есть где-то в райсовете, но даже если и есть, и в зоне прямой видимости — лица не разберут, только фигуру. Отлично… В общем, ночью, только ночью и вручную. По-другому не получится, Витюша…»
…И вот наступила та самая ночь, когда Виктор, одевшись подобающим образом, скользил между домами. Черная униформа охранника, купленная в одном из военных магазинов на Подоле, не должна была вызвать подозрений даже в два часа ночи. За спиной у журналиста был допотопный туристический рюкзак с инструментами.
О черной плинфе из обсидиана знали немногие, и никому до нее не было дела. Но попадись Виктор вот так, и тут же вой подымут все, кто мнит себя историками, учеными, охранниками памятников, хранителями национальной памяти: «Это наше! Не отдадим!»
«Какая странная у нас память. Не напомнишь — никто не скажет, что она есть…» — как всегда иронизировал Виктор, отмеряя шаг за шагом.
Он вышел к памятнику Николаю Святоше через сквер. Правнук Ярослава Мудрого безмолвно стоял у ворот, сжимая ключ и взирая в вечность пустыми глазницами. Он был первым князем-монахом, отказавшимся от почестей и званий, доверившим свою судьбу Господу и впоследствии причисленным к лику святых… Заветная же скульптура, созданная в 2006 году, была творением рук скульптора Евгения Деревянко.
«Как все тихо и грандиозно… — вдруг подумал Виктор. — Но к делу».
Журналист наскоро оглянулся. Проспект Победы был пуст, улица Петрицкого тоже. Все шло так, как должно было идти. Лавров быстро приблизился к памятнику, снял рюкзак и, опустившись на одно колено, вынул из бокового кармана маленький фонарик с резинкой в виде подвязной ленты. Надев его на голову, Виктор включил свет и… Черной плинфы на месте не было.
«Вот те раз! — обожгло Виктора. — Не понял?!» Вместо черного обсидианового камня, который еще позавчера дразнил воображение журналиста, в основание был вмурован обыкновенный отшлифованный кусок гранита. «Во засада!» — сокрушенно подумал Лавров, как вдруг…
— Стой! — послышался зычный голос за спиной.
Кровь ударила в лицо бывшему разведчику спецназа. «Откуда?» — единственный вопрос, который он себе задал.
— Стой, стрелять буду! — повторил голос.
Виктор, услышав дежурную фразу из старого советского кино, почувствовал подвох и оглянулся. Перед ним стоял старикашка в драповом пальто и каракулевой шапке пирожком.
Ночью спит весь город и весь район Святошино, но не спал пенсионер из близлежащего дома. Скорее всего, он увидел из окошка человека в черном костюме и молниеносно среагировал. Через полторы минуты, забыв об артрите, дедок уже был за спиной у «преступника». Бесстрашию этого человека можно было позавидовать. И сообразительности тоже: еще через несколько секунд вдали послышался вой полицейской сирены.
— Твою, пенсионера, черешню… — выдохнул журналист, подхватил рюкзак и рванул туда, откуда только что пришел.
— Стой! Стрелять буду! — еще раз завопил пенсионер, но Виктор был уже не на убойном расстоянии.
Что говорить? В последний раз Лавров так бегал по родному городу лет тридцать пять назад, когда ему пришлось удирать от поклонников девочки, которую он только что проводил с дискотеки домой.
«Теперь та Маринка, наверное, бабушка, а ты все бегаешь, Лавров…» — раззадоривал себя журналист. Он несся между домами быстрее ветра. Потом резко остановился и прислушался. Погони не было. Он опять побежал, но уже трусцой, восстанавливая сорванное дыхание. До машины оставалось не больше ста метров…
В это же самое время отважный пенсионер доказывал наряду патрульно-постовой службы, что его вызов был не ложным и что кто-то покушался на памятник. Двое полицейских внимательно слушали поток эмоций старика, молча кивая головами. Потом один из них, что постарше, спросил:
— …Хорошо! Как он выглядел?
Старик сделал паузу, задумавшись.
— Знаю!.. Я его знаю! Я его узнал!
— Адрес, фамилия, имя…
— Горбатько Владлен Олесевич…
— …Не ваши!
— А кого? — захлопал глазами старикашка.
— Преступника! — стал выходить из себя полицейский.
— Это… Это Лавров! Журналист такой! Вот!
Полицейские понимающе переглянулись. Старший ухмыльнулся и махнул рукой:
— Угу. Виктор Лавров. Как же, как же, знаем! А на дело его отправили Анна Безулик и Андрей Цаплиенко! Поехали отсюда…
— Вы, дедушка, меньше таблеточек на ночь пейте, — сквозь смех выдавил из себя второй полицейский.
Машина завелась и рванула с места, а блюститель порядка местного разлива, вздохнув, остался грустно стоять у Николая Святоши…
* * *
Тусклый свет лампады освещал лик Святого Николая Угодника в углу трапезной. Икона была обрамлена фольгой, чтобы не выцветали краски. Сквозь тонкую металлическую бумагу барельефом проступал канонический рисунок, созданный искусным мастером. Из того, что было нарисовано красками, сквозь аккуратные прорезы были видны только лик святого и его руки.
Запах ладана, душистый чай с пряниками и конфетами-батончиками на деревянном столе, покрытом простенькой клеенкой. Совсем как у бабы Лены в зимней кухне. А Лавров, как мальчишка, сидел на деревянной скамье и грел озябшие руки о толстую фаянсовую чашку, делая по маленькому глоточку ароматного горячего волшебства. Только вот ноги его уже не свисали с лавки, как в детстве, а едва умещались под столом. Старый Антип, сидящий напротив, продолжал свой рассказ:
— А потом я нашел Камень Святого Климента, который считался утерянным после того, как потревожили старый Храм в Дорогинке.
— Где-е-е? — удивленно протянул Виктор.
— В Дорогинке. Село под Фастовом.
Виктор не зря переспросил. Дорогая его сердцу Дорогинка — его корни по отцу, село с почти четырехвековой историей, где он, еще мальчишкой, гостя у бабушки, любил сиживать на пороге деревянной церкви. Старики говорили, что она была ровесницей самой Дорогинки, и относились к храму, хоть и закрытому, с почтением. Никто не рассказывал, почему церковь закрыта. Видимо, еще был жив страх тех времен, когда люди в кожанках и с револьверами пускали в расход несогласных — именем революции. Но каждый, кто проходил мимо, обязательно крестился и кланялся, словно в память о молитвах этого храма. Ощущение святости этого места не оставило маленького Лаврова равнодушным и сохранилось в душе на всю жизнь.
…Но потом приехали грузовики с рабочими бригадами. Незваные гости стали распиливать и разбивать старую церковь на части. Старожилы Дорогинки украдкой плакали, прячась по своим дворикам, а мальчишки от бессилия и обиды закидывали лобовые стекла грузовых машин кусками грязи, гонимые участковым милиционером и странным эскортом людей с автоматами.
И лишь спустя много лет уже взрослый Виктор Лавров, гуляя по Музею под открытым небом в Пирогово, увидел знакомые очертания Дорогинской церквушки с табличкой: «Культовый храм, перенесенный из с. Дорогинка как уникальная реликвия…» И вроде все то же: и маковки, и окошки, и крыльцо, да только сама церковь не на своем месте. Экспонат. Словно эмигрант, который уже никогда не сможет вернуться на родину… Виктора по сей день мучил вопрос: «Куда девались ценности из этой церкви: иконы, книги?..» И вот только сегодня он узнал, как все было на самом деле.
— При перевозке церковной утвари и библиотеки одна из машин перевернулась и многие ценности просто исчезли, — рассказывал Антип.
— Растащили? — грустно спросил журналист.
Антип, проглотив горечь, лишь кивнул головой в ответ.
— Значит, Камень Святого Климента был в Дорогинке? — изумленно поинтересовался Лавров.
— Не просто был, а хранился более трехсот лет. И вот пропал…
«Так вот почему Алипия назвала мономашичем именно меня… Дорогинка — село предков… Кому как не мне?.. — думал Виктор. — Но почему именно я?.. Иных уж нет, а те — далече…»
— …А тут однажды иду я с миссией в одно из сел Киевской области, — оживился отец Антип, будто зарядившись от какого-то невидимого аккумулятора, — и попросили меня крестить мальчика. Хороший мальчонка такой, улыбчивый. Я его водицей святой окропил, а он улыбается.
Впервые за долгое время в глазах отца Антипа было столько радости и упоения, что Виктор просиял вместе с ним. И правда, как можно не любить детей?
— Провел я обряд… — со вздохом продолжил священник. — А отец мне деньги сует. Я вообще денег не беру, сами дают, сколько не жалко. Дело-то Божье. А тут — наотрез отказался. Смотрю, живут бедненько, хатка старенькая, а тут я еще последние крохи заберу. «Ну хоть отобедайте с нами!» — стали уговаривать. Тут уж я отказать не смог — от души, от сердца пригласили. Да и проголодался я с дороги-то…
Виктор слушал, не пропуская ни слова. Отец Антип был хорошим рассказчиком, и журналист не заметил, как его чашка с чаем опустела. Старик, будто растягивая удовольствие от своего повествования, сделал паузу и принялся хлопотать с новой заваркой.
«Сколько же добра в этом человеке, — думал журналист, глядя на неторопливые выверенные движения маленького монаха. — Прожить, пройти все, не озлобиться. Нести добро людям. Это ли не миссия человеческая?»
— А дальше?.. — нетерпеливо поинтересовался Виктор.
— А дальше?.. — спокойно переспросил Антип, наливая в чашки горячий чай. — А дальше случилось то, что изменило всю мою дальнейшую жизнь. Хозяйка полезла в погреб за квашеной капустой. И вдруг как завопит: «Господи! Что это?» Спустились мы с ее мужем, смотрим, а в кадушке с капустой полно крови. Мужчина опустил руку туда и вынул камень, который хозяйка как гнет на капусту ставила. Черный, с серыми прожилками. Гляжу я… а он мироточит. «Не кровь это, — говорю. — А слезы Господни».
Антип настолько увлекся, что рассказывал в лицах, забыв о смирении и сане. Виктор же так прочувствовал событие, что у него задрожали корни волос. Монах продолжал:
— Ноги подкосились, воздуху стало не хватать. Подумали прихожане, что батюшка дух испустит. Вывели на свет Божий, а я камень крепко держу, не отпускаю. Понимаю, что это он и есть — Камень Святого Климента. «Где, — спрашиваю, — нашла камень, хозяйка?» А она мне: «Да два года уж как. Пошла горох собирать, при дороге и нашла…» Вот так и обрел я камень этот… А потом, по старости, понял, что даже церковь не способна сохранить его. Поэтому и спрятал его у Святоши…
— А что же хранитель Павел, о котором вы упоминали в прошлый раз? Почему он не бережет? Где он? — возмущенно спросил Виктор. Журналист был полностью поглощен рассказом старого монаха.
— Алипия говорила, что хранитель Павел наделен силой небес и появляется только тогда, когда он действительно необходим.
— То есть когда ему заблагорассудится? Понятно, — сердился Лавров. — Он что, дух?
Виктор понял, что опять сказал лишнее и со священниками так не разговаривают.
— Он живой человек, — терпеливо ответил Антип.
— Вы его хоть раз видели?
— Нет. Значит, не наступило еще время…
«Если бы ты знал, как наступило…» — горестно думал Виктор. Он все не решался рассказать отцу Антипу об очередной пропаже Камня.
— Все-таки очень хорошо, что вы пришли, — неподдельно радовался Антип. — Это такое благо, такое успокоение. Мне почему-то верится, что камень не должен попасть в плохие руки, хоть и отдаем его за деньги. Но деньги ведь ничто? Главное — Слово Веры. Пусть же этот камень послужит страждущим, а мы… мы спасем этих несчастных моряков…
Глава 12
Друзья…
Безвыходных положений, как известно, не бывает. Но Виктор начал в этом сомневаться. Ему доверили артефакт, на сегодняшний день не представляющий никакой ценности для властей. Объяви розыск черной плинфы, которая стоит пять миллионов долларов, и тебя сразу же сочтут сумасшедшим. И тем не менее благодаря этой реликвии можно было спасти моряков из сомалийского плена. Лаврову открыли тайну местонахождения черного камня, который никому не нужен, но его украли прямо из-под носа… Кто украл? Хранитель Павел? А кто его видел? Никто? Может быть, все это вообще чья-то злая выдумка? Кого искать?..
Сигнал автомобиля у ворот отвлек Виктора от его горьких мыслей. Кто-то настойчиво просился в гости. Лавров безразлично нажал кнопку электропривратника, даже не проверив, кто к нему пожаловал. Черная Volvo XC60 с транзитными номерами и тонированными стеклами въехала во двор и остановилась, однако оттуда никто не спешил выходить.
— Ну и?.. — недовольно проворчал Лавров и, накинув на плечи куртку, отправился во двор.
Виктор шел к неизвестной машине, даже не думая о том, кто бы это мог быть. За последние полтора месяца у него было столько приключений, что он находился в состоянии эмоционального выгорания. Пожалуй, он не удивился бы даже автоматному стволу, высунувшемуся из окна неизвестного автомобиля, и очереди, пущенной из этого ствола. Единственное, что оставалось при нем — это его ирония. Может быть, она и спасала украинского журналиста от страшной депрессии.
Виктор уже почти подошел к новенькому кроссоверу, когда с переднего пассажирского сиденья навстречу ему выскочил Игорь Хорунжий.
— О! Это ты на гонорар от Сомали купил? — поспешил сыронизировать журналист.
— Петрович! Извини, что врываемся без доклада…
— Почему во множественном числе?
— Ну, понимаешь, тут такое дело… — промямлил Хорунжий.
Но Игорь не успел сказать что-нибудь внятное, как вторая дверь «вольво» открылась и с водительской стороны из машины появилась высокая стройная блондинка лет тридцати в норковой шубке с капюшоном.
Вот чего Виктору не хватало в его состоянии — так это увидеть красивую женщину. Конечно, дело вкуса, но именно такие женщины ему нравились. Она кого-то сильно ему напоминала.
— Чем могу быть полезен, мадам? — строго спросил Виктор на прекрасном английском, интуитивно почувствовав, что перед ним стоит иностранка.
— А английским вы владеете ничуть не хуже, чем матерным, — безапелляционно заявила гостья на русском языке с легким акцентом, как, наверное, ответила бы латвийская певица Лайма Вайкуле.
— Простите, мы знакомы? — смущенно поинтересовался Виктор.
Он слегка приосанился и расправил плечи. Женщина действительно была хороша, нужно было как-то соответствовать.
— Мы не просто знакомы, Виктор Петрович. Мы будем знакомы! Потому что в прошлый раз, когда я к вам приехала, вы еле ворочали языком и послали меня… в Ригу!
«Е-мае! Лавров! Допился до ручки? Не помнишь, кто у тебя был?» — сам себя отчитал Виктор в мыслях, а вслух ответил:
— Прошу прощения. Не смотрите на меня так, а то мне кажется, что я не одет.
— Меня предупреждали о вашем острословии, мистер Лавров.
— Извините, но я до сих пор не знаю, кто вы…
— Сигрид Колобова, — ответила блондинка таким тоном, будто ее известность равна, как минимум, известности Кондолизы Райс.
«Сигрид Колобова. Звучит приблизительно, как Гарпына Айвазян… А похожа на шведскую модель Викторию Сильвстедт. Просто одно лицо, — отметил про себя Лавров. — Интересно, что ей надо?»
— Отлично, мадам. Тогда следующий вопрос… Чем обязан?
— Петрович! Это жена капитана сухогруза «Карина» Владислава Колобова — Сигрид! — не выдержал и влез в разговор Хорунжий.
— А-а-а, — задумчиво протянул Виктор. — Ну, тогда пройдемте пить чай…
— Так что же вы от меня хотите? — спрашивал Виктор свою неожиданную гостью, разливая чай в изящные чашки из китайского фарфора.
Он мучительно пытался вспомнить, в какой из дней его запоя к нему приезжала Сигрид и как он нагрубил ей, и не просто нагрубил, но и обматерил, что для Виктора было вопиющим фактом. Журналист никогда не ругался при женщинах, да и в принципе ругался очень редко. Он несколько раз незаметно, но пристально посмотрел на иностранную красотку в надежде узнать ее лицо. «Ну, сходство со шведской моделью — это, конечно, хорошо, но когда же эта «Виктория Сильвстедт» была у меня и главное: что я ей наговорил? Вспоминай, Лавров, вспоминай… это лицо… так… стоп… женщина-викинг, которая мне снилась?? Что за бред…»
Размышления журналиста бесцеремонно прервал Игорь:
— Мне пять ложек сахара! — заявил Хорунжий и, поймав на себе вопросительный взгляд Виктора, добавил: — Не слипнется, Петрович, не слипнется.
— Ну, тебе лучше знать, — сдержанно ответил хозяин и сел в мягкое кресло напротив Сигрид и Игоря.
— И все же, Сигрид, не знаю, как вас по батюшке, что привело вас к нам?
— Какая прелесть! — широко улыбнулась Сигрид, увидев вошедшего в холл красавца Бэрримора.
Тот без всяких церемоний прыгнул на широкую ручку кресла, в котором сидела Сигрид, и, пару раз нюхнув рукав ее розового платья, принялся тереться о руку шведки.
— Бэрримор, это Сигрид. Сигрид, это Бэрримор, — представил Лавров.
— Как мило! Какой он очаровательный! — почесывая нежного котика за ухом, восхищенно произнесла Сигрид. — А он мне ничего плохого не сделает?
— Не-е-ет, он же кастрирован! — влез с комментариями Игорь.
— Так, прекрати пошлить, Хорунжий! — рассердился Виктор. — И вообще, что ты здесь делаешь? Я тебя сюда звал?
— …Виктор Петрович, — вдруг металлическим голосом перебила журналиста Сигрид. — Игорь Хорунжий представляет здесь мои интересы.
— Хм, вот как? — удивился Лавров. — Так значит, это официальный визит? Тогда мне надо снять красные носки и надеть бабочку?
Вместе с тем Виктор думал: «Что-то она слишком вменяемая как для вдовы капитана».
— …А кто сказал, что он умер? Кто видел моего мужа мертвым? Вы? — сказала Сигрид, уставившись на Виктора.
«Я что, произнес это вслух?» — недоумевал Лавров.
— …Вы ведь об этом подумали, Виктор?
— Откуда вы знаете, что я подумал? Вы что, ведьма? Ешьте вон лучше козинаки, миссис Колобова, — ушел от ответа журналист. — Так, Бэрримор! — журналист поднялся и снял с Сигрид вконец обнаглевшего кота. — Брысь отсюда, а то зацепок наделаешь нашей гостье… Итак, Сигрид. Не будем соревноваться в телепатии, телекинезе, телепортации — я сам с телевидения, поэтому меня этим не удивишь. Говорите прямо: что вам нужно? А впрочем… Могу угадать. Вы хотите, чтобы я взял вас с собой в Сомали.
Сигрид недоуменно посмотрела на Хорунжего.
— Я ничего не говорил! Он сам догадался, честное слово, Сигрид! — положа руку на грудь, стал оправдываться Игорь.
— Это было не трудно. Многие красивые женщины просятся в экспедиции, — засмеялся Виктор. — Но… Это не простая экспедиция. Оттуда можно и не вернуться… Вернее, судя по тому, что я видел там недавно, шансов вернуться очень мало.
— Я все оплачу. И очень хорошо заплачу.
— Святая наивность… Двадцать тысяч евро, плюс расходы на отели, питание… Тридцать — тридцать пять тысяч — это не шутки.
— Пятьсот… Пятьсот тысяч евро, — не меняя голоса, ответила Сигрид.
— Да хоть миллион, — рассердился Виктор оттого, что его неправильно поняли.
— Миллион евро? Без проблем! Договорились? — бросила жена капитана.
Виктор встал и выпрямился. Затем, заложив руки в карманы брюк, сделал несколько шагов по холлу туда и обратно.
— Вы поймите! Там мой муж! — не выдержала Сигрид. — Живой он или мертвый, он — мой муж! Я хочу его видеть.
— А если все-таки мертвый? — с трудом выдавил из себя Виктор.
Он точно знал, что Колобова нет в живых, что капитан «Карины» уже почти пять месяцев лежит в судовом холодильнике. Но сообщить этой женщине о гибели ее Владислава у него не было сил.
— А если мертвый… — опустила голову Сигрид, — хоть заберу его. А то эти власти… Им и до живых-то дела нет. Что тогда о мертвых говорить?.. Ладно! Сколько вы хотите? Говорите прямо!
— Да дело не в деньгах! — грустно сказал журналист. — Если бы даже я смог поехать, то все равно не взял бы вас ни за деньги, ни просто так. Это не прогулка! Я даже этих с собой не взял бы! — Виктор кивнул на Хорунжего. — …Хоть они и мои друзья. Но сейчас об этом глупо говорить. Поездка не имеет смысла, и этому есть свои причины.
За разговором с женой Колобова Виктор почти забыл, что залог его успеха, черная плинфа из подножия памятнику Николаю Святоши, исчезла. А значит, разговор о самой поездке — не более чем пустая трата времени.
— А если я скажу… что Подголовный Камень Иешуа никуда не пропадал? — вдруг выдала Сигрид, переглянувшись с Хорунжим, на что тот кивнул головой.
— Что-о-о-о? — Виктор просто оцепенел.
— Вы ведь из-за него не можете поехать? Правда?
Шведка торжествующе откинулась на кресло, а Лавров посмотрел на Хорунжего…
— Мы тут немного поколдовали с райсоветом. Сигрид дала денег кое-кому, ну и провели реставрацию — как сказал бы известный герой, «без шума и пыли», — последние слова Игорь произнес голосом Лелика из «Бриллиантовой руки».
— Пародист хренов, — наигранно пробурчал Лавров. — И что дальше?
— А дальше предлагаю взаимовыгодный обмен! — с очаровательной белоснежной улыбкой ответила Сигрид. — Вы берете нас с собой — меня и Игоря. А мы вам говорим, где находится камень.
Виктор сел за стол, насуплено глядя по сторонам. С минуту он мучительно думал, затем, протерев глазницы руками, громко выдохнул:
— Фу-х-х! Будь по-вашему…
Сигрид и Хорунжий хором зааплодировали, а Виктор, продолжая изображать недовольство, посмотрел на Хорунжего:
— Обложили меня, сволочи?
— Мы же любя, — сквозь хохот ответил Игорь.
— Та-а-ак. А почему вы сами не повезли камень? — обратился журналист к Сигрид. — Он же у вас в руках.
— …Ну-у-у, — замялась Сигрид.
— …А это уже было мое условие. Или с Лавровым, или никаких поездок.
— Оу, йес, — подтвердила слова Игоря шведка.
Конечно, Виктор был несказанно рад, что камень вот так легко нашелся. Он почувствовал такое облегчение, что готов был скакать от радости. Но, как бывший разведчик, он прекрасно умел скрывать свои эмоции. Поэтому продолжал играть.
— Наше телевидение — сборище жуликов и аферистов! — говорил он под смех Игоря. — Чего смеешься? Сейчас по шее получишь! Смеется он… Так! Ну и где же он, этот камень?
— А-а-а, — загадочно произнесла Сигрид. — Его нужно будет выкупить.
— Что значит выкупить? Вы что, в ломбард его сдали?
— Да! — задорно ответил Хорунжий. — Хозяин ломбарда Маломуж дешево не отдаст!
Виктор выдержал паузу, чтобы набрать в легкие воздуха и выговориться. В этот момент из-за двери высунулась голова Маломужа.
— Если что — я тут! Далеко ездить не надо! Договоримся.
— Одноглазый!!! И ты тут? — вскричал Виктор.
— Агась, — был ответ.
— Это что же, и тебя с собой брать?
— Угу! Дешевле камень не отдам! Даже не проси!
Под общий хохот Маломуж вошел в холл с котомкой, в которой лежал многострадальный артефакт. Оператор передал его Виктору.
— Ух ты! — не удержался журналист, вынув плинфу и положив ее на колени. Маломуж и Хорунжий склонились над этим чудом. Артефакт из черного вулканического стекла, казалось, обладал такой притягательной силой, что любой, глядя на него, на какое-то время терял дар речи.
Все втроем они с восторгом рассматривали древнюю реликвию, как мальчишки, нашедшие что-то значимое и ценное для игры в «сыщики-разбойники».
Сигрид с интересом наблюдала за этими тремя «большими детьми».
— Завидую я вам, Виктор! У вас есть настоящие друзья, — грустно улыбаясь, сказала шведка.
— Я иногда сам себе завидую, — отозвался Лавров.
И действительно, было чему позавидовать. Как трудно считать друзей единомышленниками, как глупо называть единомышленников друзьями… Друзей каждый определяет по-разному. Но друзей и не нужно определять. Они проявляются в сочувствии и в помощи, когда ты в беде, в восторженной поддержке, когда ты в радости, в признании душевной близости, в зове сердца… Вот они появились, казалось бы, в самый неподходящий момент «зализывания ран» и просто исцелили… Все трое уже увлеченно болтали о подготовке к предстоящей поездке.
— …Предлагаю профессиональной видеокамеры вообще не брать, — высказался Маломуж. — Она громоздкая и ее всегда боятся. Обойдемся «сонькой» модели HDR — она компактная и картинку хорошо держит.
— Ну-у-у-у, — протянул режиссер Хорунжий. — Едем в Африку, там такие закаты-рассветы, пейзажи-натура, а мы, как дураки, с репортерской «сонькой».
— Я фотоаппарат CanonMarkIII возьму, — пообещал Лавров.
Но тут же заметил, что Сигрид осталась сидеть одна, поглаживая Бэрримора.
— Секунду, хлопцы. Сигрид…
— Да-да, я, пожалуй, поеду в гостиницу, — улыбнулась шведка.
Поднявшись с кресла и аккуратно отложив кота, она сдернула свою шубку с оленьих рогов, служивших вешалкой для одежды, и подала меха хозяину дома, чтобы тот помог ей одеться.
— Встретимся в Борисполе. Билеты, что вы забронировали, я только что выкупила со смартфона.
— Уже? — удивился Виктор. — Вы ставите меня в неудобное положение, Сигрид.
— Я же сказала, что за все буду платить сама…
Жена русского капитана Колобова встала у двери и подождала, пока украинский журналист ей откроет, принципиально не делая этого сама. Лавров долго смотрел ей вслед, наблюдая, как она пикнула центральным замком черного Volvo XC60. Корма внедорожника фыркнула счетверенным выхлопом, блеснула светлой накладкой на заднем бампере и помигала вытянутыми стоп-сигналами.
— Вот и славно! А хороша, чертовка. Ладно…
Виктор скинул с себя наваждение ловеласа и почти вприпрыжку направился к спорящим друзьям, потирая ладони. Все-таки здорово, что они едут с ним. Что бы он без них делал в том Сомали?
— …Для «киношной» картинки потребуются дискретные объективы: «двадцатка», «полтинник» и «сотка», — предупредил Игорь Хорунжий.
— Блин, да я измучаюсь ими фокус ловить! — возмутился оператор Маломуж.
— Ничего, — утешил его Лавров, разливая ребятам чай. — Я специально для тебя возьму еще зум-объектив 24 на 105 миллиметров.
— Во-о-о-от! — обрадовался Олег. — А я захвачу маленький такой компактный штатив-стедикам Flycam Nano.
— И большой штатив Manfrotto, — добавил режиссер.
— С большим Manfrotto всегда проблемы в аэропортах, — возразил Лавров. — Вот помню в Пакистане у нас случай был: за базуку его приняли…
— Дык он еще и весит, как я! — возмутился оператор. — С рук все, что надо, снимем.
— Manfrotto! — потребовал режиссер. — Я твое «с рук» потом клеить замучаюсь!
Перебраниваясь, они обсудили весь список оборудования и распрощались до завтрашнего дня…
В свободные часы Виктор любил осматривать окрестности с помощью полевого бинокля. Нет, не в поисках врагов. Просто жизнь пернатых казалась ему не менее интересной, чем жизнь людей: красноголовые щеглы метались между вершин кустов, свиристели блестели на поваленных стволах, красивый ярко-коричневый и оранжевый клест с клювом-клещами присматривал еловую шишку себе на ужин. Изящная серо-желтая синичка пролетела над тропинкой, колыхнулась в сторону и села рядом с Лавровым на край столика у кружки горячего глинтвейна. Два голубовато-серых поползня медленно и методично ползли вверх по сосне, издавая частые короткие посвисты «тью-тью-тью». Неожиданно к их компании сверху присоединился оливково-зеленый чижик.
Наиболее примечательная особенность участка у дома Лаврова — маленький ручей-протока, мелкий и чистый, извивающийся нехитрым узором. Он петлял в искусственно задернованных берегах, деловито размывал землю под бревенчатыми мостиками и, мерцая и плескаясь, исчезал под забором соседнего участка. Затянувшаяся оттепель разбудила этот ручей, вода в нем журчала и пенилась около миниатюрного водопада, выдалбливая во льду глубокую тихую заводь, в которой по весне заведутся бесцветные головастики и темно-красный мотыль, а летом — маленькие шустрые лягушки.
Уже смеркалось, когда запел рингтон смартфона. Лавров очнулся от созерцания окружающих красот и коснулся зеленого кружочка на экране. Звонил Короленко.
— Ну что же ты, старый негодяй, делаешь? — обрушился на друга Виктор, на самом деле пребывающий в прекрасном настроении.
— А что?
— Это ты рассказал Хорунжему про плинфу? Я чуть с ума не сошел, когда не обнаружил ее у памятника!
— А ты хотел, чтобы тебя повязали из-за того маразматика пенсионера, который полицию вызвал?
— А ты и это знаешь?
— Положено… по роду служебной деятельности… Ладно. Не балуй там с Сигрид. Удачи в Сомали. Если что, я на связи…
Виктор не стал задавать лишних вопросов. Он просто откинулся на спинку скамейки во дворе и сладко потянулся. Друзья… Друзья…