Глава 19

Разделенная скорбь и голос камня

Муниципия выделила Лаврову и его группе две шикарные комнаты. Да, в условиях совершенно дикой местности с невзрачными строениями и угрюмыми лицами местных жителей комната, загаженная местными гигантскими тараканами, куда спокойно, как к себе домой, может вползти змея, по потолку пробежать ящерица, а на подоконнике неизвестно откуда появиться исполинская улитка с ядовитой слизью, была шикарной. Все это, разумеется, по распоряжению Стурена. Каким влиянием обладал ученый в этом селении, догадаться было нетрудно. Если местные жители, выслушивая канадца, покорно кланялись и исполняли, то это было не просто влияние, а власть.

Отсутствие кондиционеров и горячей воды Сигрид уже не смутило — ей было не до этого. Как только были выплаканы первые слезы скорби, пришли апатия и абсолютное бессилие. Молодая женщина, а теперь вдова, просто улеглась на кровать, не снимая обуви и одежды, безразлично глядя в потолок. Сейчас она не удивилась бы даже обезьяне на подоконнике.

Через некоторое время к ней постучался Виктор.

— Вы не спите, Сигрид?

— Да какой уж тут сон, Виктор Петрович, — женщина села на кровать, вытирая платком носик.

— Лежите, лежите…

— Да нет, чего уж там.

Виктор почувствовал себя неуютно: «И чего ты приперся, Лавров? Тебя здесь что, ждали?..»

— Я почему-то думала, что первым ко мне придете именно вы, — безо всякой иронии сказала шведка.

— Если вы думаете, что я пришел вас успокаивать, — Виктор замялся, — то, черт возьми, вы правы.

Он не считал себя великим психологом и уж тем более не знал, как утешать женщин. Он за свою жизнь был и разведчиком спецназа, и журналистом-международником, и фотографом, и путешественником, но только не женским «успокоителем». И сейчас он считал, что выглядит довольно нелепо, но его мужское обаяние все сделало само. Сигрид улыбнулась сквозь слезы.

— Спасибо, Виктор, вы — настоящий друг.

— Спасибо и тебе, Сигрид. Ты тоже поступила как настоящий друг. Не ожидал.

Сигрид с удивлением посмотрела на Лаврова, не понимая, о чем он говорит.

— Я о разговоре со Стуреном.

— А-а-а, так я от своих слов не отказываюсь! — с готовностью действовать сказала шведка. И откуда только взялись у нее силы?

— Послушай, Сигрид, — Виктор впервые взял ее за руку. — Ты замечательная женщина. И тобой, пожалуй, гордился бы сам Рюрик, но я не могу позволить, чтобы ты рассчитывалась за ошибки правительств и спецслужб…

— Не говори так…

— …Подожди, не перебивай. Короленко был прав, когда сказал, что ты сыграешь важную роль в этих переговорах. Мы практически достигли цели благодаря тебе. Теперь предоставь все остальное сделать мужчинам.

— Но вы же не бросите меня тут? — испуганно спросила Сигрид.

— Глупенькая, — засмеялся Виктор и погладил женщину по щеке. — Ты еще не поняла, что мы никого не бросаем?..

Сигрид вдруг осознала, что надежнее и крепче духом мужчины не найти. Лавров был именно мужчиной, а не размазней. Таким же мужчиной, как ее покойный Влад… Но нет! Это нехорошо — засматриваться на чужого мужчину, когда еще не успела оплакать своего… Нет, нет! Сигрид, что ты делаешь? Шведка терлась щекой о большую ладонь Виктора. Ей хотелось этого. В этой ладони было все: сила, мужество, нежность, трепет и просто человеческое понимание…

В этот момент на рыночной площади внезапно поднялся страшный шум.

— Что это? — очнулась Сигрид от чар Виктора.

— Сейчас посмотрим, — нехотя поднялся Виктор со стула и направился к окну…

Посреди площади стояли Маломуж и Вубшет и озирались, будто волки, окруженные собачьей стаей. По всему было видно, что произошел какой-то конфликт.

— Си, у нас проблемы! — выкрикнул журналист. — Ребят, похоже будут мутузить.

— Мутузить? — удивилась женщина.

— Ну, в смысле бить! Ты посиди тут, а я…

Конечно же, неукротимая шведка сделала все с точностью до наоборот. Она пустилась за Виктором с такой скоростью, что несколько раз чуть не уткнулась ему в спину носом.

На площади разыгрывалось что-то наподобие игрища гладиаторов. Вернее, того момента, когда на бойцов выпускают разъяренных хищников.

Оказывается, оператор Маломуж, вопреки команде Виктора отдыхать, подумал, что он предоставлен сам себе. Он за руку утянул Вубшета немного побродить вокруг здания администрации и поснимать жителей Борамы. Но как только Олег вынул видеокамеру и стал наводить объектив… что тут началось! Торговцы вмиг побросали свои товары и пожитки и с дикими воплями кинулись в разные стороны. Когда торговцев не стало, оказалось, что администрация муниципии окружена множеством воинов. Тогда Олег умудрился снять несколько планов хитрым способом: становился к ним боком и глядел в другую сторону, а сам «поливал сонькой» из-под мышки. Особенно ему нравилось, как воинственные копьеносцы пели какой-то гимн и бряцали расписными погремушками с хвостами из темных львиных волос.

— Стоп, стоп, стоп!!! — Виктор поднял руки вверх, что почти во всех странах мира означает: «Я не опасен! Уберите оружие! Я не причиню вам вреда!» За ним хвостиком выбежала Сигрид и точно так же подняла руки вверх, став к нему спиной и рассматривая сжимающееся кольцо воинов.

— Что они с нами сделают?

— Изнасилуют, а потом съедят, — спокойно ответил Виктор. — По крайней мере, я бы сделал так, будь я на их месте.

— Ты неимоверный пошляк, Лавров.

— Нет, детка. Это — реальность. Я же тебе говорил, сиди на месте. Не послушалась? Ладно. Бог не выдаст, свинья не съест…

В это время из-за плотного кольца воинов выступил пузатый мужчина лет пятидесяти пяти — шестидесяти. Из одежды на нем, кроме набедренной повязки, не было ничего.

То, что случилось дальше, сразило Сигрид наповал. Виктор вдруг начал разговаривать с этим персонажем языком жестов. Его богатейший опыт общения с дикими племенами Африки, Океании, Амазонии был как нельзя более кстати. Сигрид, а также стоящие рядом Маломуж и Вубшет с открытыми ртами наблюдали за движениями украинского журналиста. И вот уже через пять минут его собеседник — вождь племени — расплылся в широкой улыбке.

— Хабари!

— Мзури, — ответил журналист и бросил шведке, стоящей у него за спиной: — Он знает суахили! Это проще.

— Карибу, бвана! — отозвался вождь.

И вот уже в следующую минуту враги стали друзьями. У племен, не обремененных хитрой подковерной политической игрой, отношения выясняются быстро. Все войско аборигенов довольно застучало щитами о копья, умиротворенно протяжно произнося: «Зе-е-е-е, з-е-е-е, з-е-е-е…»

— Лавров, ты волшебник! — воскликнула Сигрид.

— Ага! А еще я вождь племени хули в Папуа — Новой Гвинее, — ответил довольный Виктор, обнимаясь с вождем.

Первобытное войско было все ближе и ближе.

— Так, ребята. Сейчас нас будут бить! — сказал Виктор.

— Это за что же? — удивился Олег.

— У них высшая похвала — хлопок по спине. Потом никаких банок не надо, вся спина синяя. Уж поверь мне! — ответил журналист.

— А что же делать? — растерянно сказала Сигрид.

— Знаю! Повторяем за мной!

Не теряя ни секунды, Виктор начал движение танца с притопыванием, прихлопыванием и улюлюканьем. Эти движения подхватили все боран с копьями. Олег тоже начал повторять движения Виктора, и в исполнении далеко не пластичного мужчины с камерой Sony под мышкой это выглядело несколько забавно. Следующей в эту игру включилась Сигрид. Не отставал и Вубшет, который оказался не таким глупым, каким показался поначалу.

— Становимся за мной в ряд и уходим, — продолжая танцевать, скомандовал Виктор.

Так, пританцовывая, они ушли в сторону здания администрации. А из окошка этого строения доносился громкий храп Густава Стурена, видимо, допившего коньяк, подаренный ему Виктором.

Вечер группа коротала вместе в комнате у Сигрид. По славянскому обычаю человек, потерявший близкого, не должен оставаться один хотя бы в первые дни своего траура. Кто-то связывает это со страхом перед мертвыми, кто-то поступает так из боязни за физическое состояние скорбящего, а кто-то просто руководствуется традициями предков. Что же касается наших героев, то они не просто присутствовали, они всеми силами старались отвлечь Сигрид от ее горя. Ребята вовсю рассказывали забавные истории из жизни телевизионщиков. Не отставал от них и Лавров, вытаскивая из загашников своего богатого опыта удивительные случаи, которые заставили бы смеяться даже абсолютного флегматика. Сигрид была полностью увлечена этим представлением, лишь иногда тяжело переводя дыхание и бросая печальные взгляды в окно на цветущее буйным цветом дерево.

В дверь постучали и, не дожидаясь отклика, открыли. В комнату ввалились четверо эфиопов, которые добросовестно сопровождали экспедицию Лаврова от самой столицы — рябой полиглот, знаток местных наречий Техути, тощий великан Нима и двое молчунов с автоматами, так и не пожелавшие до конца работы назвать свои имена.

— Мы уезжаем, Викто́р, — доложил Техути.

— «Калекаписо», мэм, переводится как «чужаки с ружьями», — вдруг нарушил тишину один из автоматчиков, обращаясь к Сигрид.

Шведка вопросительно посмотрела на Виктора.

— Это означает, что надо решить сейчас, — растолковал Виктор, — может, все-таки вернешься?

— Я-а-а? — возмутилась Сигрид. — С какого это перепугу?

Сигрид, которая хоть и знала русский язык превосходно, постоянно продолжала ему учиться, непроизвольно использовала фразу из обихода Игоря Хорунжего. Режиссер с улыбкой посмотрел на Лаврова, а тот на него.

— Ну-у-у, — замялся Виктор, — я же говорил, что нужно доверить это дело мужчинам.

— Но ты же сказал, что не бросаешь… никого?

Виктору было нечем крыть. Действительно, его предложение шведке уехать обратно выглядело, мягко говоря, некорректно с точки зрения компаньона.

— Л-ладно, будь по-твоему! — согласился Лавров. — Тогда мы больше не можем задерживать наших охранников… Спасибо, ребята!

Мужчины распрощались с охраной рукопожатиями, а Сигрид даже обняла по очереди каждого эфиопа, чем удивила и их, и всю группу. Последним из эфиопов к шведке подошел ее водитель — долговязый Нима. Большой, худой, жизнерадостный и безобидный, как игрушка. Ну что с него возьмешь? В Сигрид на миг забились детские живые чувства. Обняв худенького великана, она пустила слезу и пожаловалась:

— Нима, а у меня ведь мужа убили… Погиб он… — Слезы градом полились из глаз женщины.

Но что это? Великан Нима, веселый и задорный, вдруг скривился в странной гримасе… Невероятно высокий тридцатилетний сын скотовода Нима… плакал вместе с Сигрид. Нет, он не просто плакал. Он рыдал, и казалось, его ничто не может успокоить.

Сигрид растерянно посмотрела на окружающих. Она была удивлена настолько, что ее слезы просохли. Другие были удивлены ничуть не меньше. Нима вел себя так, будто Влад Колобов был и его родственником. Мягкосердечие этого увальня не могло не растрогать гостей Африки…

Провожая охрану до машины, Виктор спросил уже успокоившегося водителя:

— Нима, почему ты плакал?

— Мой дедушка говорит: если хочешь помочь человеку в скорби — раздели его слезы. Ему станет легче, а ты очистишься от злобы, зависти и желчи. Так говорили древние мудрецы нашего племени.

Вечер плавно перетекал в ночь, и Виктор строго разделил между съемочной группой дежурство в комнате Сигрид — по три часа каждому. Но даже если бы не состояние шведки, ее бы все равно охраняли. Лавров не доверял этому Стурену, да и племя, которое готово было от радости захлопать до смерти, легко может переменить свое отношение к белым, услышав команду канадского ученого: «Уничтожить!» По всему было видно, что Стурен здесь на первых ролях.

Укладываясь на ночевку, Виктор выставил будильник, чтобы не проспать свое время дежурства. Напротив, на небольшой кушетке, уже спал Маломуж, Игорь Хорунжий охранял Сигрид. А в углу, прямо на полу, положив голову на плечо, ничком спал странно прилепившийся к группе попутчик Вубшет.

Журналист положил под голову сумку, с которой не расставался. Там хранилась реликвия — Камень Святого Климента. «Так будет надежнее!» Он лег и сосредоточился. «Ладно, Стурен. Завтра посмотрим, чего стоят твои слова на самом деле. Ежели чего, поговорим по-другому… Si vis pacem, para bellum. Виктор чувствовал затылком черную плинфу, лежащую в сумке, как вдруг отчетливо услышал в усталом мозгу: «Nil salvificem mundum sed verbum Dei».

— Не понял! — пробормотал он, подскочил и сел.

Лавров не знал латыни. Он произнес крылатое выражение, совсем не думая, что кто-то ответит на него. Откуда он услышал эту фразу? «Маломуж дурачится?» Журналист поднял голову. Олег спал сном младенца и даже похрюкивал. «Маломуж и латынь несовместимы», — иронично подумал Лавров и поправил свою «подушку», но мысли не давали ему покоя. «А кто?.. Вубшет? Ага, как же! Он и своего-то языка толком не знает…»

Прекрасная память журналиста воспроизвела сказанную кем-то фразу заново. Виктор повторил ее несколько раз, чтобы запомнить лучше. Но кто же ее сказал? И что она значит?

Он опять лег и стал восстанавливать ход своих мыслей. Дойдя до фразы «Si vis pacem, para bellum», он снова услышал в ответ: «Nil salvificem mundum sed verbum Dei»… «Nil salvificem mundum sed verbum Dei»… «Nil salvificem mundum sed verbum Dei»… Камень. Это был камень, который лежал под головой у Виктора.

Нет. Этого просто не могло быть! Камень говорил с ним. Неужели все, что рассказывал отец Антип, правда?

Лавров почувствовал, как корешки его волос задрожали. Легкое покалывание, как от незначительных электрических разрядов, охватило всю голову. Это чувствуют дети, когда боятся темноты. Это ощущают стритрейсеры, когда берут разгон на неровной трассе, это посещает поэта, когда он находит неожиданно удачную рифму… Адреналин. Лучший укол адреналина — это реальность. Камень действительно говорил с журналистом. Виктор лежал, словно в аэропорту, где мимо него бегают греки, древние иудеи, не менее древние римляне… Он был будто околдован. Не понимая ни слова, он чувствовал силу этого камня — из глубины веков, из дебрей христианской религии… С мыслями об этом журналист и уснул.

 

Глава 20

И все-таки ученый…

Ночь прошла без происшествий. Солнце «включилось» по обыкновению экваториальных широт — почти сразу, а к девяти Лавров уже подходил к комнате, в которой вчера принимал экспедицию Стурен.

Не успел журналист постучать в дверь, как она распахнулась и из помещения вышли две темнокожие женщины племени боран. Голые по пояс, в юбках до колен и босиком, со щетками в руках, они ничуть не смутились и даже не обратили внимания на Виктора, а направились к выходу, что-то шумно обсуждая и размахивая руками. «И это административное здание?»

Лавров на минуточку представил здание телеканала, где все уборщицы ходят без бюстгальтеров: «Радуцкий бы с ума сошел, увидев семидесятилетнюю тетю Пашу топлесс».

— Мистер Лавров, прошу вас, — послышалось из дверного проема.

Напротив Виктора стоял Стурен, который едва умещался в дверях, настолько он был высок и широк в плечах.

«Может быть, таким и был легендарный конунг Норвегии Олаф Трюггвасон? — подумал Виктор и тут же съязвил: — С пузом, правда, подкачал…»

И точно, небольшое брюшко у пятидесятилетнего Густава имелось. Но как он выглядел сегодня! Это был совсем другой человек. Канадский ученый со шведскими корнями был одет в чистый наглаженный костюм «сафари» и гладко выбрит. Ничто не напоминало в нем вчерашнего ковбоя-пьяницу. Единственное, что совершенно не вязалось с его внешним видом, так это кобура с пистолетом.

«Как инкассатор-любитель, — про себя прокомментировал Виктор. — Не застрелю, так хоть испугаю…»

Сама комната тоже преобразилась: повсюду был наведен идеальный порядок, а на столе лежала скатерть из кенийской материи с потрясающими цветными узорами, выполненными натуральными красками. На ней стояли несколько глиняных приборов грубой кустарной работы и большая деревянная коробка с сигарами.

Стулья были отмыты от многолетней пыли.

— Мы тут убирались, — улыбнулся Стурен мягкой вкрадчивой улыбкой, — …и почти успели к вашему приходу.

Виктор вошел спокойный и сосредоточенный, понимая, что от этого «жука» в любой момент можно ждать подвоха. У Сигрид в комнате сидели все трое мужчин: Маломуж, Хорунжий и Вубшет. Плинфу же Лавров все-таки взял с собой.

— Кофе? — опять улыбнулся Густав и виновато посмотрел на журналиста. — Ваш коньяк я весь выпил…

— …На здоровье.

— Ну что, приступим? — в полный голос сказал Стурен и указал Виктору на крепкий стул напротив себя.

— Пожалуй, — согласился Виктор. — Только охрану из-за штор уберите.

Виктор сразу обратил внимание на плотные гардины у окна. Он понял, что они не просвечиваются и там вполне мог кто-то быть.

— И-и-их, — весело выдохнул Стурен. — От вашего взгляда ничего не укроется.

Он что-то сказал на местном наречии, и из-за штор выскочили два аборигена в перьях, с копьями и мечами из костей хищников. Оба быстро выбежали из помещения под хлопки ученого в ладоши.

— Просто цирк какой-то… — прокомментировал Лавров и спокойно сел за стол.

— После того как я им починил насос в артезианской скважине, они считают меня братом Белого Масая. Вы не слышали легенду о Белом Масае?

— Доводилось, — ответил Виктор, которому не терпелось перейти к разговору о камне.

— Они тут все одичали, — словно поддразнивал журналиста ученый, оттягивая основную тему разговора. — После ухода колонизаторов, которые построили им этот сарай, сделали водопровод и вырыли скважину, они не знали, как всем этим пользоваться… Вот пришлось все налаживать.

— Густав, я…

— Понимаю, понимаю вас, Виктор. Но и вы меня поймите. Я не могу вот так просто доверять первому встречному. Пусть даже я его видел один раз пять лет назад…

— Что же вас так испугало, что вы перестали доверять людям?

— У меня возникли трения с министерством культуры Эфиопии, — объяснил канадец. — В одном из подземных храмов эфиопского города Лалибела я обнаружил «Евангелие от Павла» — это сборник протоколов допросов первых христиан, лично знавших Иисуса. Все протоколы представляют собой логию в форме вопросов-ответов.

— Но я слыхал, что они уничтожены! — изумился Виктор. — Сожжены самим Павлом.

Стурен недовольно поморщился, будто любое возражение причиняло ему боль.

— …Подлинность папирусов не вызывает сомнений. Я отрезал кусок документа и отправил своему другу, профессору Зубу, в лабораторию в Дрезден… Вы знаете, кто такой профессор Зубу?

Виктор сталкивался с Марионэлом Зубу на нескольких научных конференциях. Крепко сбитый мужчина с коротким светло-русым ежиком волос, серыми, будто прозрачными, глазами и без чувства юмора. Он больше смахивал на охранника, чем на ученого, однако внешность бывает так обманчива. «Ты сам-то на кого похож, Лавров?» — думал журналист, вспоминая ученого с молдавскими корнями.

Но переговоры продолжались, и Виктор быстро вернулся в их русло.

— Так эфиопы, по идее, наоборот, должны были обрадоваться такой находке, — удивился журналист.

— Понимаете, — пояснил Сутрен, — я никому не сказал о своей находке…

— Вы… украли ее?

Густав нахмурился:

— Как говорят у вас: в большой семье… клювом не щелкают.

— У вас прекрасный русский язык! — отшутился Виктор.

Густав Стурен говорил по-русски с акцентом, но не с таким, как у Сигрид, а с тем, какой бывает у англоязычных людей. «Родной язык у тебя все-таки не шведский, а английский», — подумал Лавров.

— Да, — согласился канадский швед. — У нас в семье берегли знание этого языка, меня даже назвали русским именем — Густав. Это по-русски Гостислав или Гостомысл, я уж не помню, а у шведов — Густав.

— Никогда бы не подумал!

— Фамилия Малыша в повести нашей писательницы Астрид Линдгрен «Малыш и Карлсон, который живет на крыше» — Свантесон, это от русского Святополка…

— Как?..

— Да-да, Святополк — это у шведов Свантепулькер, а потом это имя сократилось до Сванте…

— …Мистер Стурен… давайте ближе к делу, — не выдержал Виктор.

— А ближе к делу, мистер Лавров… — Густав встал и нервно заходил по комнате. — Я знаю о Камне Святого Климента, но никогда не видел его. Как я могу быть уверен, что то, что… вы привезли, — это то… что мне нужно?..

Густав так волновался, что последние слова произнес очень путано.

Виктор держал у себя в кармане еще один козырь. Хотя он и сам точно не знал, козырь это или нет. Во всяком случае, от следующей фразы он ничего не терял:

— Nil salvificem mundum sed verbum Dei.

Услышав латынь из уст Виктора, Стурен сначала замер, а затем сел на стул и сжался в комок.

— Кто вам это сказал?.. В-вы… разговаривали с ним?

Лавров понял, что не прогадал. Он открыл коробку с сигарами, лежащую на столе.

— Вы позволите?

— О, да-да, конечно, — от волнения Стурен перешел на английский.

Украинец срезал кончик сигары и, чиркнув огромной спичкой, не торопясь подкурил. Теперь настала его очередь тянуть время…

— Nil salvificem mundum sed verbum Dei. — повторил фразу Густав и тут же перевел ее с латинского языка: — Ничто не спасет мир — кроме Слова Божия! Где вы это слышали? Вы говорили с ним?

Стурен почти блеял от нетерпения, а Виктор молчал, выпустив плотное кольцо дыма. Теперь он был твердо уверен, что этой ночью говорил с голосом Иешуа.

— Густав, я серьезный человек и приехал не в бирюльки с вами играть. Камень вы получите только в том случае, если, как и обещали, выкупите моих соотечественников из пиратского плена. Я могу быть уверен, что так и будет?

— Родной брат моего хорошего здешнего знакомого подвизается у пиратов помощником главаря, — робко ответил Стурен.

— Вы считаете, этого достаточно, чтобы сделка прошла удачно?

Стурен заерзал на стуле. Виктор же был тверд, как никогда.

— Зачем вам этот камень, Густав?.. Вы хотите повелевать всем миром?

— Нет, ну что вы, — стушевался канадец и вдруг поймал на себе цепкий взгляд журналиста.

Виктор смотрел на ученого, не мигая. Так смотрят, когда хотят вывернуть человека наизнанку, добраться до его нутра, разведать все тайны его души.

— Не смотрите на меня так! — взвизгнул Стурен и закусил кулак. — Я ничего такого не сказал!

— Зачем вам это, Густав? — спокойно повторил Виктор.

— Хорошо! — ученый нервно вскочил со своего места. — Пойдемте со мной! Пойдемте!

Стурен встал и направился в сторону отдельной двери из комнаты.

— Пойдемте! Слово ученого: вас здесь никто не тронет! Не бойтесь.

«Слово ученого: ваши кости неплохо смотрелись бы в моей коллекции», — думал Виктор, следуя за Стуреном, при этом не теряя бдительности. Они шли по узкому темному коридору, и Виктор был спокоен. В таких условиях он мог справиться с любым количеством оппонентов, даже если у них было бы огнестрельное оружие. Журналист нащупывал рукой камень, лежащий в маленькой перекидной сумке через плечо, и это придавало ему уверенности. Вскоре, пройдя по коридорчику, ученый открыл дверь.

— Добро пожаловать! Моя святая святых!

В кабинете палеографа нашлось два стула в колониальном стиле с высокими спинками; собрание лингвистических словарей, разместившееся на книжных полках; сомы, копченные на костре и насаженные на короткие палки — высушенные, сморщенные, почерневшие от дыма, они казались шаманскими куклами, которые корчатся в отвратительной пляске. Нашелся здесь и огромный тюк ткани яркой расцветки, такие очень по вкусу африканцам; была здесь и глиняная утварь, и плетеные корзины, и сумки из волокна рафии, гвозди, ружья и мягкие фетровые шляпы, пальмовое вино в калебасах, кокосовое масло в старых жестянках из-под керосина. Стало ясно, что запасливость была одной из основных черт характера Густава Стурена.

— А что? — заметив обозревающий взгляд украинца, пояснил канадец. — Здесь почти не ходят деньги, и все достается с большим трудом. Люди предпочитают меняться, а не продавать.

— Почему же вы уехали из Эфиопии? — поинтересовался журналист.

— Я временно взял себе на обработку и расшифровку рукопись раввина Шаула, — пояснил палеограф. — А на меня кто-то донес. Приходится прятаться здесь, отсюда выдачи нет.

Разместившись на одном стуле и жестом указав Лаврову на другой, он продолжил:

— Понимаете, Библия дошла до нас в рукописях. И между рукописями есть разногласия. А Эфиопия, приняв христианство еще в первом веке, а потом отделившись от остального христианского мира, сохранила и самые ранние рукописи. По эфиопским документам можно обнаружить утраты в европейских текстах Библии и позднейшие вставки.

— О чем идет речь? — заинтересовался журналист. — Пропуски? Например?

— Нам неизвестно первое послание Павла к коринфянам, — пояснил палеограф. — То, что сейчас называется Первым посланием к Коринфянам, на самом деле является вторым, потому что оно начинается словами «Как я уже писал вам, братья…» Но это послание до нас не дошло.

— А вставки какие? — спросил Виктор.

— Их, кстати, немного, — отозвался Густав. — Это концовка Евангелия от Марка, последние несколько фраз в шестнадцатой главе, где есть обещание Христа, что «будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы». В древних рукописях этот текст не читается… Вставкой является седьмая глава Евангелия от Иоанна, там, где Христос встречается с женщиной, обвиненной в прелюбодеянии. Помните, где беседа Христа заканчивается словами: «Кто из вас без греха, пусть первым бросит в нее камень»? В рукописях до пятого века мы не встречаем этого эпизода и более того: мы не встречаем ссылок на этот эпизод у святых отцов. Скажем, святитель Иоанн Златоуст, который дал толкование на все Евангелие от Иоанна, пояснив в нем каждое словечко, оставил без комментариев целую главу, он даже не упомянул о ней. Очевидно, эта глава ему была не известна.

— То есть знаменитая картина Василия Поленова «Христос и грешница» нарисована по поздней вставке в Евангелие? Апостол Иоанн такого не писал?

— Ну, по духу, по сути своей эпизод евангельский, конечно, но апостол Иоанн такого не писал, да. Как и знаменитый текст в Евангелии от Иоанна «Ибо три свидетельствуют на небе: Отец, Слово и Святый Дух; и Сии три суть едино. И три свидетельствуют на земле: дух, вода и кровь; и сии три об одном». В древнейших кодексах Нового Завета этой фразы нет. Это позднейшая глосса.

— Это еще что за зверь? — удивился Виктор.

— Бывает, что один переписчик пишет некое примечание на полях, смысл некоего пассажа резюмируется, а в следующем поколении другой переписчик вставляет это уже в основной текст. В истории текстов, рукописей такое бывает. Вот, например, Нагорная проповедь Иисуса обращена и к мужчинам, и к женщинам. Но вот «Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» и «Кто женится на разведенной, тот прелюбодействует» обращены только к мужчинам, а для женщин никаких пояснений нет.

— Глосса, попавшая при дальнейшем переписывании в основной текст? — догадался Лавров.

— Именно так! — подтвердил Стурен. — При этом ни одна другая книга на земле не имеет такой удачливой судьбы, как Библия. Все до единой рукописи античных литераторов, историков, философов нам известны только в средневековых копиях. То есть разница между временем возникновения, скажем, Диалогов Платона и первыми рукописями, которые дошли до нас, составляет порядка двенадцати-тринадцати веков. В то же время разница между временем написания Евангелия и первыми рукописями Евангелия, которые дошли до нас, составляет двадцать лет! Евангелие от Иоанна было написано в первых годах второго столетия — Иоанн пережил всех остальных апостолов. И найденный в Египте фрагмент Евангелия от Иоанна, знаменитый Оксиринхский папирус, датируется серединой второго века — сороковые-пятидесятые годы. Это то, что признают большинство ученых.

— А есть такие, что не признают?

— Есть еще один фрагмент Евангелия от Матфея, который хранится в Тринити-колледже в Оксфорде. Точнее, три фрагмента папируса, каждый размером со спичечный коробок. Это двусторонние обрывки из двадцать четвертой главы — там на одной стороне и на другой написано. Эти фрагменты датируются шестидесятыми годами первого века. Если Евангелие от Матфея, согласно церковной традиции, написано около сорок второго года, то его фрагменты в Тринити-колледже — это копия с авторского оригинала. При этом надо заметить, что Матфей-то писал по-арамейски, не по-гречески. Только в конце первого века святой Климент Римский перевел Евангелие от Матфея с арамейского языка на греческий. Ни одна другая античная рукопись, античный текст не имеет столь удачной судьбы, столь удачной сохранности. Но тем не менее между рукописями есть разногласия. И знаете, что я нашел, расшифровывая протоколы допросов первых христиан?

— Теряюсь в догадках, — признался Лавров.

— Рукопись была свернута в трубочку, и таким образом самый первый лист — это последний протокол. Но не допроса, а осмотра склепа, в котором раввин Шаул обследует место, на котором Иосиф из Аримафеи и Никодим оставили тело Иисуса. Протокол заканчивается подробным описанием камня из вулканического стекла. Такие камни из черного обсидиана в Древнем Египте называли «камнями мертвых». Египтяне и вернувшиеся из египетского плена израильтяне верили, что если положить этот камень мертвому под голову — это поможет ему на пути в потусторонний мир… Последние слова последнего протокола я перевел как «Иешуа Святой, Он говорит со мной из этого «камня мертвых», если положить на него свой затылок»… На платке-убрусе отпечатался его лик, который нам теперь известен как Спас Нерукотворный; на Туринской плащанице отпечаталось его тело; в «камне мертвых» отпечаталась его душа. Изучая древние рукописи в архивах Ватикана и Стамбула, я проследил путь «камня мертвых» от апостола Павла к святому Клименту Римскому, далее в Херсонес, и потерял его следы в Киеве.

— Так это вы заказали сомалийским пиратам захват украинского судна с целью получить в качестве выкупа Камень Мертвых? — поразился украинец.

— Ну что вы! — возразил канадец. — Пираты из племени вату́тси сами захватили «Карину» и потребовали от Киева сначала пятнадцать миллионов долларов, потом пять миллионов, затем я через посредников предложил заплатить за Украину эти деньги, но взамен попросил подголовный Камень Святого Климента.

— А какую роль во всем этом играет советник президента Муса?

— Он прикрывает пиратов с берега, снабжает их провиантом и оружием. Если надо — людьми. За это пираты отдают ему солидный куш.

— Это все?

— Все! — облизнул пересохшие губы Стурен. — Виктор, отдайте мне камень. Он мне нужен…. Ну, дайте мне хоть взглянуть на него… Хоть слово сказать… Где он? Вы привезли его? Действительно привезли?

Глаза канадца светились так, будто он умолял дать ему дозу наркотика. Виктор спокойно, не спуская глаз с ученого, достал из сумки черную плинфу Николая Святоши и протянул своему визави.

— Держите. Но без шуток.

— Это… он? — надрывно дыша, выдавил из себя Густав.

Виктор молча кивнул головой.

Ученый протер о штаны взмокшие ладони, дрожащими руками взял камень, положил его на пол и прямо как был, в чистом костюме, лег на реликвию затылком. Закрыв глаза, он долго молчал, потом глаза его открылись и палеограф прошептал:

— Это он…

— А вы сомневались? — спросил журналист.

— А вы сомневались, что я ученый? — ответил Густав.

— Будем меняться? — небрежно спросил Лавров.

— Да, да, да… Конечно будем! Но вы ничего такого не подумайте! Я не обманщик! Не злодей! Я ученый!

Но Стурена ожидал еще один сюрприз: его пистолет Para Ordnance Р14-45 оказался в руках Лаврова.

— А я — журналист, — ровно сказал Виктор. — И хочу освободить своих соотечественников. Поэтому переведите пять миллионов долларов на анонимный счет в банке «на предъявителя», и поехали с паролем от него к пиратам.

— Туда нет дороги, — пробормотал обезоруженный канадец.

— Ну, нет дороги — нет и камня. — Виктор одной рукой взял плинфу, но Стурен вцепился в нее, как клещ.

— Пойдем пешком — предложил ученый. — Я за этот камень на четвереньках доползу, куда надо.

— Значит, пойдем пешком, — согласился Лавров. — Камешек отдайте!

Виктор буквально вырвал плинфу из рук ученого и положил в свою сумку.

— В любом случае нам надо отсюда выбраться. Не нравятся мне ваши войска вокруг дома…

 

Глава 21

Неожиданные враги

…Они пересекали площадь перед администрацией муниципии гуськом. Первым шел Густав Стурен, посматривая на чернокожих воинов и выискивая кого-то в толпе. За ним следовал Лавров, держа канадца на мушке, ремень с кобурой канадца тоже перекочевал на бедра Виктора. Потом шла Сигрид, за ней Хорунжий и Маломуж с багажом съемочной группы. Замыкал колонну Вубшет, нагруженный вещами шведки.

Воины племени боран с огромными черными плюмажами вокруг голов, делавшими их похожими на львов, с длинными железными пиками и с разрисованными синей краской лицами по команде Стурена расступились в разные стороны, образовав коридор шириной в три метра. Когда процессия европейцев вышла из поселка Борама, один из вождей что-то скомандовал, и его подчиненные принялись выкрикивать клич, одновременно высоко подпрыгивая и громыхая погремушками из высушенных тыкв на палке. Похоже, их основным принципом было: «в любой непонятной ситуации скачи на месте».

В джунглях Лавров скомандовал «Бегом марш!», и они побежали, но не прошло и десяти минут, как Сигрид айкнула и упала ничком, сморщившись.

— Кажется, нога…

Виктор наклонился к шведке, снял ее туристический ботинок и принялся прощупывать голеностоп.

— Здесь болит?.. Здесь?.. Здесь?

Сигрид явно была расстроена своим глупым положением.

Через полминуты Виктор облегченно выдохнул:

— Ничего страшного, чуть-чуть подвернула. Ну-ка, где наша аптечка? Маломуж, бинт!

Крепкие руки Лаврова стали быстро бинтовать ногу женщины.

— Будет больно — пищи…

— Нет, мне совсем не больно, — храбрилась женщина-викинг.

Рядом стояли Маломуж и Хорунжий, грубовато шутя.

— Что ж ты так, Сигрид? — наигранно упрекал Маломуж. — Чуть что — и сразу воронкой кверху!

— Я говорил, ее нужно было съесть перед дорогой, — подтягивал Хорунжий.

— А она нам за грехи Лаврова досталась! — продолжал Олег. — Как Павлу его камень…

— А где Стурен? — спохватился Виктор.

Воспользовавшись заминкой, Густав незаметно отошел в сторону и нырнул в кусты.

— Стой, сволочь! — заорал Хорунжий и бросился за канадцем.

В этот момент в той части зарослей, куда убежал ученый, раздались выстрелы.

— Хорунжий, назад! — что было сил закричал Виктор, но ответа не последовало.

Из ниоткуда появились воины боран. С яростным боевым кличем «Клу-клу!!!» они рванули вслед за своим покровителем — ученым, которого считали братом Божества, Белого Масая. После очередного залпа из-за деревьев несколько чернокожих воинов упало, но никто не остановился. Наоборот: аборигены с удвоенной яростью помчались дальше.

— Маломуж, хватай вещи и за мной! — крикнул журналист, не оборачиваясь.

Он согнулся пополам, и, пригнув Сигрид, которая уже успела надеть свой ботинок, увлек ее за собой. Они бросились вон, подальше от места схватки.

— Это наши стреляют? — спросила на бегу Сигрид.

— Наши уехали вчера! — не сбивая дыхания, ответил украинец.

Говоря о «наших» Виктор, как и шведка, имел в виду эфиопскую охрану.

— Ну, может, вернулись? — с надеждой спросила женщина.

— Нет! — ответил Виктор. — У наших — автоматы Калашникова, а это винтовки стреляют… Стой!

Виктор резко остановился, а Сигрид не успела и налетела в него со всего маху. Лавров не дал ей упасть, подхватив за талию.

— Стоять, Казбек…

Журналист прислушался. Опыт следопыта-путешественника превратил его в изваяние.

— Ви…! — начала Сигрид.

— …Ш-ш-ш, — остановил ее Виктор и после паузы добавил шепотом: — В двухстах шагах отсюда люди.

— Кто это? — прошептала в ответ Колобова.

— Полезай на дерево, сейчас разберемся.

— Я не могу! — возразила женщина.

— Еще как сможешь! Соберись! Ты же женщина-викинг! — возмущался шепотом украинец.

Лавров вскарабкался на увитый лианами ствол большого кедра и сверху протянул руку Сигрид:

— Хватайся за ветки! Я держу тебя.

Колобова начала было всползать к Виктору, но ее ноги соскользнули со ствола, и она беспомощно повисла на руке журналиста.

— А-а-а-а!.. Твою мать! — Сигрид беспомощно болтала ногами и ругалась, на чем свет стоит.

— Я держу тебя, все в порядке. Не визжи, беду накличешь! — Виктор забрался еще выше, подтягивая за собой темпераментную шведку.

— Ты где так ругаться научилась, Астрид Линдгрен? — смеялся украинец, когда она уже сидела на ветке рядом.

— Был бы у тебя муж русский моряк…

— …Вот только этого мне не хватало! — возмутился Лавров. — Мужа, да еще и моряка… русского…

Сигрид засмеялась, но журналист успел зажать ей рот рукой…

Едва они вскарабкались на широкое разветвление, как прямо под их деревом пробежали трусцой пять чернокожих копейщиков с пиками наперевес, потом еще семеро. Они, видимо, устремились на шум к месту вооруженного конфликта.

Сверху больше ничего не было видно, но по боевым кличам аборигенов и винтовочной канонаде было ясно, что кто-то ведет с войском боран ожесточенный бой.

Прошло около часа, когда шум затих. Виктор и Сигрид еще какое-то время просидели на дереве молча. Журналист первым нарушил пугающую его тишину:

— Побудешь тут без меня? Мне надо найти ребят.

Сигрид в недоумении посмотрела на Виктора:

— Ты хочешь меня оставить здесь одну?! На съедение крокодилам?

— Крокодилы по деревьям не лазают, — с легкой улыбкой констатировал журналист.

— Хорошо, иди!!! И пусть тебя замучит совесть, если со мной что-нибудь случится.

— Си-и-игрид, — с укоризной протянул Виктор.

— Иди! Я и так вдова. А теперь…

— …Что теперь? — поймал Колобову на слове журналист.

— …Теперь меня еще и съедят, — нашлась шведка.

— Сигрид, никто тебя не съест.

— Я не боюсь! Иди! — она поджала губки и демонстративно отвернулась.

Виктор несколько секунд молчал, выдерживая паузу, но затем тихонько кашлянул и дотронулся до локтя молодой шведки.

— Сигрид, ты… ты очень смелая женщина…

— Правда? — она оглянулась и посмотрела Лаврову прямо в глаза, чего никогда раньше не делала.

Полураскрытыми губами она прижалась к его щеке, дрожа всем телом…

— …но это не дает тебе право мной манипулировать, — закончил свою фразу Виктор.

— Ах ты! — шведка отпрянула от Лаврова и размахнулась, чтобы дать ему оплеуху.

Но, потеряв равновесие, чуть не сорвалась вниз с пятиметровой высоты. Виктор с ловкостью, которой мог бы позавидовать сам Тарзан, успел ее подхватить. Сигрид откинула плечи назад и не спускала с журналиста глаз. Он готов был поклясться, что все его тело пронзила искра… Голова кружилась, как в шестнадцать лет.

— Негодяй… — пробормотала Сигрид, понимая, что означает этот взгляд мужчины и что за этим последует.

— …Знаю… еще какой, — низким голосом ответил Виктор…

— …Викто́р, слезай! — позвал его кто-то снизу по-английски.

Это был Вубшет. Африканец стоял, высоко запрокинув голову, его глаза сузились, как у китайского болванчика.

— Ну, ты смотри, подкрался, — с каким-то облегчением произнес Виктор под звонкий смех Сигрид.

Вубшет терпеливо ждал, пока белые люди спустятся с дерева.

— Калекаписо перебили людей боран, — доложил проводник-носильщик, с трудом подбирая английские слова. — Они взяли Стурена и ваших людей. Отвели в поселок.

— Как они выглядят? — спросил Лавров. — Много их?

Вубшет показал десять пальцев и добавил:

— Они белые. Я не понимаю их язык. Их речь похожа на вашу.

— Ну, раз белые, значит, чего-то от нас хотят.

— У одного из них рисунок, как у вас на плече…

Виктор рефлекторно потрогал свою татуировку, сделанную еще в те годы, когда он проходил службу в горячей точке.

— Ваши вещи, мадам, — тем временем обратился Вубшет к Сигрид, показывая на поклажу шведки.

— Спасибо, Вубшет, — поблагодарила Сигрид, давая понять: «Неси и дальше!»

«Белые… Говорят на том же языке, что и мы…» — Виктор сел у подножия того кедра, с которого они только что слезли.

Да, за ними охотились. Скорее всего, не за ними, а за камнем. Или за деньгами? Но кто?

Черный камень был у него, как и записка с паролем от банковского счета «на предъявителя» с пятью миллионами долларов. Надо спешить и срочно выручать моряков с «Карины».

— Вубшет, — обратился журналист к проводнику. — Ты поможешь нам попасть в селение Зейла, не заходя ни в какие другие населенные пункты?

— Нужно будет идти через пустыню, — ответил африканец.

— Я видел на карте, она не очень большая, — сказал Виктор, скорее, чтобы успокоить Сигрид.

Он опять вспомнил о своей татуировке. У противников такая же…

Трудно будет оторваться от бойцов, имеющих ту же подготовку в разведшколе КГБ СССР, что и у самого Лаврова.

 

Глава 22

Слезы вождя и подарок для Вубшета

Годлумтакати сидел и плакал, как ребенок:

— Боипузо, Джитинджи, Нкендилим, Катлего…

Чернокожий, почти фиолетовый вождь племени боран заливался слезами, сидя на полу в номере у Лаврова. Черные перья его боевого венца вздрагивали, а амулеты из костей животных и косточек фруктов на груди грустно позвякивали от содроганий тучного тела вождя.

— …Мелизизв, Фулазела, Изингома…

— Годлумтакати, — кашлянув, сказал Виктор на суахили. — Успокойся, друг мой. Ты же вождь…

— Какой я вождь? Если позволил погибнуть своим детям? Пятнадцать лучших воинов племени…

Детьми абориген называл всех людей своего племени, и его горю не было конца. Рядом сидела Сигрид и, глядя на расстроенного африканца, тяжело вздыхала. Она не привыкла видеть мужских слез. Ей это казалось слабостью, но сейчас она по-настоящему сочувствовала этому грузному несуразному дядьке. Она вспомнила, как радовалось племя, когда еще вчера Виктор подружился с вождем. Дети природы далеки от интриг и кривотолков. Они воспринимают этот мир как есть, без рюшечек и бантиков. Им чужды сложные отношения между белыми людьми. Для них счастье — это когда все живы, сыты и здоровы. Разве этого мало?

— Мудива, Нтанда, Олууосей, Опеимеи! — продолжал завывать вождь.

— Что он говорит? — вполголоса спросила Сигрид Лаврова.

— Он называет имена погибших. В некоторых племенах есть поверье, что, если оплакивая умерших громко произносить их имена, их души быстрее найдут упокоение…

Обильные слезы вождя заставили Сигрид задуматься о многом. Но у Виктора на это не было времени. Немного поразмыслив, он достал из своей сумки аккуратно свернутый пакет, в котором на всякий случай хранилась маленькая фляжка со спиртом.

— Хлебни, Годлумтакати, — предложил журналист. — Это поможет.

Трехмесячное проживание в племени масаев в Кении пять лет назад сослужило Виктору неплохую службу как в знании одного из африканских языков, так и в отношениях с полудикими людьми.

Голдумтакати сделал глоток спирта, его глаза выкатились из орбит, и он затряс кистями рук.

— Не выдыхай. Не выдыхай! Я скажу когда, вождь!

…Годлумтакати уже пять минут сидел без движения, уставившись в одну точку.

— Соответствует своему имени, — улыбнулся Виктор.

— Может, он умер? — настороженно спросила Сигрид.

Виктор лишь покачал головой.

— Еще! — наконец-то нарушил молчание вождь.

Лавров и Сигрид переглянулись. А Годлумтакати, сделав еще один глоток чистого спирта, начал повествование:

— Они похитили Эйо, но не сломили наш дух! — не без труда перевел Лавров с языка суахили и тут же пояснил Сигрид: — Эйо — это они так Стурена зовут, то есть радость. Почти «моя прелесть»…

В этот момент с улицы зашел Вубшет, и Виктор попросил его переводить, что говорит вождь, поскольку тот то и дело вставлял слова языка сомали.

— Их было десять человек, — включился в перевод Вубшет. — Их кожа была белой, как вершина горы Килиманджаро, они стреляли из этих своих калекаписо… Все в одинаковых черных бенадирах.

— Винтовки мы слышали, — поддакнул Лавров. — А бенадиры — это может быть любая одежда… Похоже, это какая-то служба, раз все одинаково одеты.

— Они убили воинов боран, а потом схватили нашего Эйо и твоих белых друзей, сели в большие железные машины и уехали.

— Вубшет, спроси у него куда?

— В сторону океана, — ответил вождь.

— Так, хорошо, — Виктор стиснул зубы и сильно зажмурил глаза.

В голове складывалась невеселая картина. Неизвестные белые в одинаковой одежде похитили Стурена, Хорунжего и Маломужа. Неизвестные белые, которые разговаривают на том же языке, что и Виктор. Неизвестные белые на больших железных машинах. Военные? Бандиты? Спецслужбы? Может быть, и все вместе…

— Ладно, разберемся.

Виктор вынул свой телефон и попытался набрать Короленко по спутниковой связи. На удивление, долго ждать не пришлось: пенсионер спецслужб ответил почти сразу.

— У нас опять проблемы, полковник /… / Ребят захватили /… / Не знаю кто!!! /… / Сигрид со мной /… /

Шведка сидела, как в кинотеатре, где крутят 4D-кино, только вот попкорн пока не поднесли и «Кока-колы» в подстаканнике почему-то не было. Сигрид казалось, что все это происходит не с ней. Пальба, погони, приключения, дикие люди. Сейчас она снимет очки, выйдет на свежий воздух, сядет в свой новенький «вольво» и поедет по городу с послевкусием от жуткой картины… Но нет. «Киномеханик» Лавров продолжал крутить свою остросюжетную ленту.

— …Гаврилыч, я за своих ребят пасть порву любому! — вдруг не выдержал Виктор, продолжая разговор по телефону. — У меня нет времени ждать /… / Камень при мне, деньги, считай, тоже при мне /… / Я понимаю, что ты не можешь обеспечить спецоперацию и массированный налет армейской авиации тоже не организуешь… Но знай! Меня достали! Когда я туда приду, им Рэмбо покажется мальчиком из песочницы. Все! Я сказал! /… /

Виктор спрятал телефон. Он был явно раздосадован и даже обижен. Короленко ничем не мог ему помочь, но украинец твердо решил довести дело до конца.

— Ты со мной пойдешь? — кинул он Сигрид.

— Конечно, — закивала головой дочь миллионера.

— А ты, Вубшет?

— Я с тобой, бвана Вики.

— Годлумтакати! Оружие есть? — обратился Виктор к вождю, но тот… уснул. Уснул в неестественной позе. Конечно, организм аборигена не привык к таким крепким напиткам, как чистый спирт. Двух больших глотков хватило, чтобы лишиться чувств.

— Понятно. Мертви бджолы не гудуть, — прокомментировал журналист.

— Чего-чего? — переспросила Сигрид, не знакомая с украинскими устойчивыми словосочетаниями.

— Ничего, собираемся, мадам Колобова.

— Не называй меня так! — рассердилась Сигрид. — Когда ты так говоришь, кажется, что мне 50 лет!

«50 лет! — вдруг подумал Лавров. — Знала бы ты, девочка, как это рядом…»

— …А еще тебя, бвана Вики, ждет сюрприз, — неожиданно улыбнулся Вубшет. — Пойдем, сейчас я покажу…

Все поднялись и отправились в кабинет, где Стурен принимал Виктора для переговоров. Здесь стояли все вещи из багажа экспедиции.

— Одкуда-а-а? — удивился украинец.

— Воины боран нашли среди деревьев и принесли, зная, что это твое и твоих друзей… Я подсказал, — похвастался Вубшет, подмигнув Виктору сразу двумя глазами, пытаясь это сделать одним, как европеец.

— Ну, порадовали!

— И вот еще! — с гордостью сообщил Вубшет. — Огненное оружие калекаписо!

За кофрами с камерами и сумками съемочной группы лежал… автомат Калашникова.

— Ек-макалек! — пробормотал Лавров.

Виктор поднял автомат за цевье. Оружие было не на предохранителе. Передернув затвор, Виктор с грустью убедился, что патронов нет ни в патроннике, ни в магазине. И еще кое-что насторожило бывшего разведчика спецназа: у автомата было два магазина — к рабочему магазину изолентой был прикреплен второй, только толстыми загибами вниз. Так поступали воины-интернационалисты в Афганистане, чтобы не терять времени на перезарядку и, выстрелив «рожок», быстрым движением руки перевернуть и поставить новый, приклеенный к нему, с патронами.

Во втором магазине патронов тоже, увы, не было…

— Все до последнего патрона выстрелил, как учили, бача… — обратился к гипотетическому противнику Лавров.

Теперь уже было совершенно ясно, что Виктор столкнулся с серьезным оппонентом. Бывший «афганец» — это не шутки. Это не мальчик, скулящий «Кукушку» в парке, даже не представляя себе, что такое «голод и усталость».

— Ну, как? Пригодится? — поинтересовался Вубшет.

Он ничего не понимал в огнестрельном оружии. Без патронов и штык-ножа этот «автомат века» не более чем дубина, которой можно оглушить.

— Спасибо, Вубшет. Что-нибудь придумаем. Ты настоящий друг, — искренне поблагодарил Виктор и пожал парню руку, хоть тот и не понял, что это означает.

— Этот Стурен жил здесь, как царь! — удивлялась Сигрид, глядя в окно из кабинета ученого.

Виктор тем временем перебирал документы на столе Густава, чтобы найти хоть какую-то нить, связывающую с пропажей канадца.

— У него здесь и кондиционер, и Интернет… Откуда здесь электричество?

— Сигрид, это Африка. Здесь не все так просто, как тебе кажется. Скажу больше. Тут есть и артезианская скважина, и канализация, если ты заметила.

— Я как-то и не подумала об этом, хотя и заметила.

— Не забывай, что Сомали — бывшая колония. Порабощенный народ получил электричество, канализацию, грамоту… потом свободу — и все пошло прахом.

— Как прахом — это же свобода! Независимость!

— Независимостью, я тебе скажу, тоже нужно уметь пользоваться… А ну, подожди, подожди…

В одном из выдвижных ящиков письменного стола Лавров обнаружил конверт и, прочитав надписи на нем, задумался.

— Вот видишь, Сигрид, Интернетом, оказывается, не только тут не умеют пользоваться. Письмо из Российской Федерации — из Хвалынска Саратовской области.

— Ну, мало ли писем может приходить ученому? — усмехнулась шведка.

— Писем много… но… В наш век в основном все уже пользуются электронной почтой, а тут…

Сигрид подошла к Виктору, сидящему за столом Стурена, и, положив ему руки на плечи, взглянула на конверт.

— Ты на почерк посмотри, — продолжал журналист, разглядывая каллиграфический почерк. — Буквы выписаны так, будто человек всю жизнь пишет пером.

— Красивый почерк, между прочим, — заметила Сигрид.

— Красивый, — согласился украинец. — Но особенный. Так моя прабабушка писала, она оканчивала церковноприходскую школу. Сейчас так не пишут. Такое впечатление, что это письмо пришло к Густаву из XIX века.

— Я не верю в реинкарнацию, путешествия во времени… — насмешливо сказала Сигрид.

— И я не верю… — задумчиво сказал Виктор, а затем резко встал и объявил: — В общем, так! В Зейлу мы будем добираться через Харгейсу.

— Не ругайся! — Сигрид смотрела на Виктора смеющимися глазами.

— Вот смотри, — Виктор убрал конверт и пододвинул карту местности, делая засечки карандашом. — Это километрах в ста отсюда, почти у границы с Джибути. Оттуда тридцать-тридцать пять километров до Зейлы.

— Так это что же получается, мы пойдем вокруг?

— Не пойдем, а поедем, — утвердительно кивнул Виктор.

— А свой внедорожник нам даст вождь. Он у него в хижине стоит, прикрытый фиговыми листьями, чтобы не было стыдно, да? — съязвила Сигрид.

— Почти, — блуждая в своих мыслях, ответил Лавров, еще раз перепроверяя расстояние на карте линейкой и рассчитывая масштаб на бумаге.

— Бвана Вики! — кусая губы от злости, по-африкански обратилась Сигрид к Виктору. — Если ты сошел с ума, скажи сразу. Я все пойму!

— Скажу честно! — парировал Виктор. — Все это время я только прикидывался нормальным!

— Виктор, — не унималась Сигрид, — я ведь не маленькая девочка. Ты что-то не договариваешь!

— Сигрид, тут не всякий взрослый дядя поймет, что делать. Куда уж девочкам! Смотри… — журналист опять склонился над картой. — Тут есть старая грунтовая дорога из Борамы в Зейлу, но мы по ней не поедем.

— Почему?

— Потому что по ней поехали похитители наших ребят. А мы зайдем с фланга. Откуда они нас ожидать не будут.

— Отлично, Виктор Петрович! Умница! Голова! — воскликнула Сигрид с издевкой. — Ты только забыл ответить на вопрос. На чем мы поедем? Верхом на вожде? Или, может быть, Вубшет умеет превращаться в коня?

Вубшет тем временем сидел «по-турецки» у входа в кабинет и, не выпуская из руки копья, спал.

— Открою тебе маленький секрет, — иронично улыбнулся Лавров своей спутнице. — Вообще-то Борама — это международный аэропорт… И даже если сейчас тут не летают самолеты, то инфраструктура все равно осталась.

— Что-о-о-о? Здесь?! — шведка обвела вокруг себя рукой. — В этих джунглях?

— Это пригород, Сигрид. Поселение — что-то наподобие префектуры. Отсюда здесь и Интернет, и электричество.

— Префектура, — проворчала шведка, — с тупыми префектами-дикарями…

— Так! Об этом потом! Я скоро!

Виктор не стал разводить полемику о «дикарях», так как был в корне не согласен с заносчивой дочкой шведского магната. Он поручил Вубшету охранять ее, не обращая внимания на ее возражения, а сам вышел из здания и исчез в лесу.

Через три часа на площади перед строением администрации стоял небольшой грузовичок с открытым тентом. За рулем сидел водитель с незапоминающимся лицом.

— И мы на этом поедем? — с ужасом спросила Сигрид.

Машина действительно была не ахти: она напоминала какой-то тарантас из старых американских фильмов о животных.

— Ну, чем богаты, — развел руками журналист. — Когда я говорил волшебное слово «Зейла», все дружно от меня отворачивались, делая вид, что я птица. Да и этот сказал, что не поедет. Пришлось дать полтачки денег… и пообещать охрану.

— А охрану где возьмем?

— Все продумано! — многозначительно ответил украинец.

Виктор достал из багажа свой запасной «прикид» — камуфлированный костюм а-ля «охрана рынков и малых архитектурных форм».

— Надевай! — скомандовал он Вубшету.

— Никогда! — сверкнул глазами африканец. — Никогда Вубшет не наденет костюм белого воина. Он уважает себя!

Абориген негодовал. Ему, гордому африканцу, который почему-то не гнушался быть носильщиком и сторожем, предложили надеть жалкую пятнистую униформу белого человека!

— Вубшет! Радость моя! — сдержанно произнес Виктор. — У нас в стране это обычная повседневная одежда. Головорезам, которые в ней ходят, даже оружия не дают. Надевай смело.

— Не надену! — уперся африканец.

— Вубшет… А если я тебе скажу, что это моя одежда?

— Правда? Твоя? — удивился туземец.

— Моя… Честно. Запасная… Это подарок. Бери!

Виктор давно снискал уважение этого простого на вид африканца. Бвана Вики не орал, как раненая гиена, не кидался на всех темнокожих, не унижал их, а даже уважал. Кроме того, он еще и поступал благородно по отношению к природе. Ведь не убил же он паука, не убил крокодила — значит, человек он достойный и вполне заслуживал уважения. А принять подарок из рук человека, которого уважаешь, приятно вдвойне.

Вубшет же на самом деле был не таким простецким парнем, каким показался с самого начала, когда он начал мериться ростом со всеми мужчинами экспедиции. Виктор так и не смог выведать конечной цели его путешествия, что, конечно, настораживало, но при этом африканец всегда был готов прийти на выручку и проявлял разумную инициативу, иногда удивляя своим умением думать на несколько шагов вперед. Чего стоила хотя бы его идея отправить бойцов боран в лес за вещами белых путешественников? А временами он задумывался так глубоко, что по выражению его лица можно было предположить, что он просчитывает в уме шахматную партию… «Непростой парень. Очень непростой. Ну, ничего. Еще присмотрюсь», — решил Виктор.

Подарок обрадовал Вубшета, и он стал надевать «камуфляж» с таким воодушевлением, что Сигрид и Виктор только переглянулись, беззвучно смеясь. Честно говоря, костюм Лаврова шел Вубшету как корове седло. Не привыкший к сковывающей движения одежде, он сразу сгорбился и опустил руки ниже колен. К тому же чувствовалась разница в росте: Виктор хоть и был ростом 190 сантиметров, но Вубшету его куртка и брюки были явно коротки.

— Восьмой рост. Не меньше, — бормотал Виктор.

— Гос-споди, какой же был тогда у Нимы? — вспомнила Сигрид водителя-великана.

— У того индпошив. Там лекала другие… — ответил Виктор, разглядывая несуразную одежду Вубшета.

— Ты прям, как закройщик, — смеялась шведка, — только сантиметра на шее не хватает и кусочка мела.

— Ну, к-как? — неуверенно спросил Вубшет.

— Прекрасно! — соврал Виктор, пока Сигрид едва сдерживала смех.

Африканец стоял посреди комнаты, как пугало… Да еще и горбатое пугало с такой прической, что… Виктор внимательно посмотрел на экзотическую шевелюру Вубшета.

— Так! Я знаю, что делать!

Он вынул из сумки Маломужа две куфии, которые у нас в просторечии называют «арафатками». Одну для себя, другую — для своего африканского друга.

Правильно повязав Вубшету на голову мужской платок, Виктор замер. Чернокожий воин выглядел как вождь какого-то племени: высокий, стройный и очень сильный мужчина.

— Во! — показал Виктор большой палец.

Вубшет догадался, что это хорошо, и улыбнулся.

Поручив вождю племени боран Годлумтакати спрятать их багаж у себя в хижине, Виктор запрыгнул в кузов, где его уже ждал «наемник» Вубшет с пустым «калашом». В этой стране один вид автомата внушал уважение. Второй «автомат» был обыкновенной палкой, срезанной в джунглях. Виктор мастерски приторочил к ней второй магазин и замотал ветошью так, будто защитил его от перегрева на солнце. «Магазин торчит. Что еще надо? Ну чем не автомат?» — сам себя успокаивал Виктор, хотя уверенности в безопасности, конечно, было мало. Надежда была только на то, что никто не заметит подвоха и потенциальные враги примут Виктора с Вубшетом за охранников с оружием и решат, что с ними лучше не связываться.

Маленький грузовичок чихнул и, напрягшись всем своим жестяным телом, тронулся с места. Воины боран во главе с вождем дружно трясли копьями и кричали «Кху-у! Кху-у-у!», отправляя большого белого вождя за своим любимцем, братом Белого Масая Эйо или же просто: Густавом Стуреном.

 

Глава 23

Неласковое солнце Сомалиленда

Джубаленд, Пунтленд, Сомалиленд, Аудаль и другие — все это части разрозненной Федеративной Республики Сомали, каждая из которых считает себя отдельным государством и враждует с соседями, говорящими на одном языке и молящимися одному богу — Аллаху. За двадцать лет гражданской войны выросло целое поколение детей, не знающих, что такое регулярное питание и учеба в школе, работающие родители и достаток в семье. Они росли, попрошайничая и воруя у соседей, точно таких же, как и они сами. И выросли голодными и злыми, не привыкшими трудиться, но умеющими воевать, грабить и убивать. Потомки земледельцев, скотоводов и рыбаков стали в лучшем случае нищими, обездоленными людьми, а в худшем — вымогателями, бандитами и пиратами.

Посмотрите на местных жителей. Почти любой их разговор заканчивается спором на повышенных тонах, до хрипоты, до драки, до смертоубийства. Кат — легкий растительный наркотик, который употребляет почти все население страны, — повышает их самооценку до наглой самоуверенности. Некоторые от беспрерывного жевания ката сходят с ума. Его жуют на работе, дома, в общественных местах — где угодно. Есть даже специальные заведения под навесами, где местные жители собираются и жуют, жуют, жуют… Такая себе «пивная», место культурного отдыха.

Кат стоит копейки, продают его везде. И это не мудрено: очень удобно ввергнуть страну в хаос и без проблем управлять людьми, быстро теряющими рассудок, в диком порыве забывающими о том, что они представители цивилизованного мира. Главное — определить для них предмет спора и обозначить врага.

Так началась революция в Сомали, переросшая в многолетнюю гражданскую войну, которая привела к тому, что видел Лавров в своем очередном путешествии.

Водитель грузовичка Газини тоже жевал кат, прямо на ходу, не выпуская руля из рук. Сигрид ехала в кабине рядом с ним, боязливо поглядывая краем глаза на этого странного серого сомалийца и держась за рукоять пистолета, которым на всякий случай ее снабдил Лавров. Ездить в Сомали без оружия было равносильно смерти.

Дорога из Борамы в Харгейсу была спокойной и накатанной. Маленький грузовичок с группой Лаврова на борту на удивление быстро спустился с горного плато, на котором и находилась Борама. Путники сразу почувствовали перемену климата: внизу по всему пути ощущалась стойкая жара. На небе не было ни облачка, и Виктору казалось, что он въехал если не в сауну, то в предбанник точно. «Ничего. Не Кара-Кум и не Атакама. Потерпим», — думал журналист. Он вспоминал путешествия в те пустыни, перед которыми меркнет даже знаменитая африканская Сахара. «Плюс сорок и у нас в Херсоне бывает, а вот плюс шестьдесят…» — не сдавался жаре Виктор, хотя вынужден был закрыть концом куфии лицо до самых глаз — донимал горячий ветер. Вубшет же сидел, будто так и надо, и ему все было нипочем. «Куда он едет? — опять подумал Виктор. — Молчит, гаденыш». Все, что Лавров знал о парне, это то, что он круглый сирота, рос с теткой… а дальше?

— Бвана Вики! — Вубшет словно угадал, что Лавров думает о нем.

— Да, Вубшет, — ответил журналист, посмотрев в глаза туземцу.

Тот видимо что-то хотел сказать, но почему-то запнулся.

— Я тебя внимательно слушаю, бвана Вубшет, — не отступал украинец.

— Почему ты не стал воином? У тебя для этого все есть! — нашелся африканец. — Ты очень сильный и смелый человек.

— Я был воином.

— Был?

— Да, был. Когда-то, когда ты еще только родился, я был воином… почти сорок лун. А потом стал журналистом.

— Так не бывает! — уверенно сказал Вубшет. — Мужчина воин всегда.

— А если нет войны, тогда мужчина кто? — полюбопытствовал Лавров.

— Хм… — задумался абориген. — А разве может не быть войны?

«Вот вам и вся психология, — подумал журналист. — «Разве может не быть войны?» Некоторые люди в этом мире не представляют себе жизни без войны. А сам-то ты, Лавров, что представляешь?»

Мы все спорим, отстаиваем свою правоту, возмущаемся, не понимая, во что это может вылиться. Только найди прореху, слабину — по религиозным, языковым, экономическим, национальным признакам… Только поднеси спичку — и вспыхнет… Люди все одинаковы. Никто не хочет зла для себя, для своих близких. Но какая тонкая грань между миром и войной…

Но долго размышлять «о судьбах родины» Лаврову не удалось. Не прошло и двух часов, как на горизонте показалась Харгейса, столица Сомалиленда и один из самых крупных городов Сомали. Сейчас он славился в основном своей грандиозной мусорной свалкой на окраине города, где сидели стаи птиц, изредка разгоняемые гиенами и бородавочниками, прибегающими сюда в поисках легкой добычи.

— Тормози! — крикнул Лавров водителю Газини и постучал по крыше кабины.

Нужно было разобраться, что делать дальше. До цели — пиратской столицы Зейлы — оставалось не более тридцати километров.

— Может, поедим? — не к месту спросила Сигрид у Лаврова, выбираясь из кабины и разминая суставы после долгого сидения.

— Вместе с ними? — кивнул журналист в сторону мусорных свалок, на которых воевали за пищу полчища гиен.

— Ви-и-ктор. Не смешно… — обиделась шведка.

— Сигрид, я думаю, не в традиции миллионеров трапезничать у мусорника.

— А что? Далеко же! И не пахнет…

В этот момент ветер сменил направление, окатив троих путешественников и водителя жутким зловонным смрадом.

— Ой, фу-у-у-у-у! Поехали отсюда скорее, — торопливо сказала Сигрид и, запрыгнув в кабину машины, прикрыла нос и рот платком.

— В столицу Сомалиленда заезжать не будем, — улыбнувшись, сказал Лавров, глядя на Сигрид. Он открыл карту, свернутую как планшет, и показал сомалийцу. — Зейла. Как договаривались!

Серый Газини только кивнул в ответ.

Окружающие пейзажи менялись с невообразимой скоростью. Сначала это было пустынное поле, где путешественникам встретился караван верблюдов, перебегавших дорогу почти перед самым автомобилем, что чуть не привело к столкновению. Водителю пришлось остановиться, а Сигрид вдруг наотрез отказалась ехать в кабине.

— Он такой вонючий, этот Газини.

— Ну-у-у, все мы вонючие в какой-то степени, — примирительно сказал Виктор, глядя на перебегавшее дорогу стадо одногорбых верблюдов.

— И вообще он неприятный, — продолжала жаловаться Сигрид.

— Кровь.

— Что?

— Газини — это кровь в переводе на русский, — зачем-то просветил спутницу Виктор.

— Тем более больше с ним не поеду! — категорично заявила шведка. — Он постоянно жует какие-то зеленые листья и мне предлагал.

— Это кат. Наркотик.

— Так ты посадил меня в кабину с наркоманом?! — возмутилась Сигрид.

— Ну, ты ведь марихуану куришь?

— Ну, марихуана — другое дело.

— Не вижу разницы. Не употребляю ни одно, ни другое…

— Да когда эти верблюды закончатся! — разозлилась Сигрид.

— Вообще-то они здесь живут, — сказал Виктор и сел в ту же позу, в которой ехал, рядом с молчащим Вубшетом.

— Так я могу поехать наверху? — переспросила Сигрид, уже забравшись в кузов и устроившись рядом в Лавровым.

— Ну, если не боишься кукунти-бунти, — многозначительно ответил журналист и скрестил руки на груди.

— А что такое кукунти-бунти? — поинтересовалась Сигрид, но ее голос утонул в звуке вновь заведенного двигателя грузовика…

…Затем был краснозем с большими колючими кустами акации и раскидистыми мимозами. Тут Виктор не удержался. Он снял крышку своей фотокамеры и стал делать великолепные кадры. Яркое насыщенное небо, красный, будто тертый, кирпич, грунт и тысячи оттенков зеленого на кустах и деревьях, одинаково приплюснутых сверху и оттого загадочных, как на картине художника, рисующего фантастику.

— Так что такое кукунти-бунти? — спустя какое-то время спросила опять Сигрид Лаврова, продолжающего активно фотографировать пейзажи.

Виктор хмыкнул.

— Надо же, запомнила эту белиберду. Я и сам не запомнил…

— Зараза ты, Лавров! А я тебе верила, — напоказ обиделась Сигрид.

— Ты не все обо мне знаешь… я еще иногда храплю по ночам, — ответил Виктор, не отрываясь от объектива.

— …Смотрите, слоны! — вскрикнула Сигрид так, что Вубшет чуть не выпрыгнул из кузова прямо на ходу.

Действительно, в стороне от грунтовой дороги у небольшого озера, оставленного природой как бы в насмешку над палящим солнцем, в красной пыли купалось небольшое стадо слонов.

— Большая редкость — слоны, — облизнулся Лавров, перенастраивая объектив. — В шестидесятые годы прошлого века здесь творилось смертоубийство. Добытчики бивней истребляли их нещадно.

Стадо красных, урчащих от удовольствия, фыркающих гигантов продолжало свои пыльные ванные, осыпая себя ярким грунтом из хоботов как из шлангов. Водитель замедлил ход грузовичка, а Виктор, пользуясь случаем, делал бесценные кадры для своей очередной выставки.

— Как поросята, — смеялся Лавров.

— Грязь любят, — подтвердила Сигрид.

— На самом деле так они избавляются от клещей.

Но идиллия длилась недолго. Вожак стада, большой старый самец с поломанным бивнем и ростом с двухэтажный дом, почувствовал опасность и яростно захлопал ушами.

— Ой, смотри! Он ушками хлопает! — радостно вскричала Сигрид.

— Ушками? — взволнованно спросил Виктор. — Эти ушки весят, как ты.

И журналист энергично застучал по крыше кабины:

— Газини! Поехали быстрей!

Тот газанул, и как раз вовремя. Разгневанный слон, подняв хобот и трубя, как солист военного оркестра, побежал за машиной, в которой были наши путешественники. Сигрид отчаянно завизжала. Вубшет бросил автомат и схватил свое копье, готовый ударить травоядного гиганта и даже не думая, что за этим может последовать. Виктор же, переведя камеру в режим «видео», снимал. Сигрид сорвала голос своими истошными криками. Разгоряченный слон уже настигал грузовичок, но здесь машина поддала газку и рванула вперед. Несколько секунд борьбы слона со скоростью Виктор снял на камеру. Мало того, самец даже успел задеть уцелевшим бивнем задний номерной знак машины и оторвать его вместе с панелью. Но силы были не равны. Победила техника, и через две минуты группа Лаврова находилась уже далеко, а ушастый агрессор спокойно вернулся к своему гарему.

— Отличная погоня! Настоящий эксклюзив! — радовался журналист.

Сигрид же смотрела на него как на сумасшедшего.

— У тебя железный характер, бвана, — с уважением сказал Вубшет, но Виктор не обратил на похвалу никакого внимания.

— Что, Сигрид, слоник? — издевательски ласково спросил он женщину.

— Почему ты не стрелял? — приходя в себя, спросила шведка.

Ее красивое лицо стало мертвецки бледным от испуга и никак не могло вернуть себе здоровый румянец.

— Не стрелял… Интересно, из чего?

— Но у тебя же есть пистолет!

— Во-первых, он не у меня, а у тебя.

Сигрид вспомнила, что пистолет действительно был у нее. Висел под курткой в кобуре.

— Во-вторых, там всего один патрон, и больше у нас нет.

— Не важно! Почему ты не взял его у меня и не стрелял? — настырно повторила дочка магната.

— Ха, милая моя! Стрелять слону из пистолета в лоб — это все равно, что из рогатки. Эффект нулевой. У него такая башка, что можно только хрюкнуть от зависти.

— Но он мог убить нас!

— Запомни, детка, — серьезно сказал Лавров. — Убить ради забавы может только человек. Звери это делают или потому, что голодны, или защищая себя. Слоны людей не едят и мы для него никакой угрозы не представляли, но наша машина… Он принял ее за соперника, вот и погнался.

— Так что, не видно, где машина, а где слон? — возмутилась шведка.

— Скажи, Сигрид, — вздохнул Виктор от такой детской наивности спутницы, — ты можешь отличить дихоризандру от бокарнеи?

— Чего?

— Вот и слон не может… Для него все, что большое и громкое — враг.

— А при чем тут бокарея, или как там?

— Все, все. Проехали, — засмеялся Виктор и по-товарищески приобнял озадаченную женщину за плечо.

— Я, наверное, действительно тупая, — сказала после паузы Сигрид.

— Просто неопытная, не парься, — совсем по-молодежному успокоил женщину журналист.

 

Глава 24

«В «Каскаде» парни тверже и умней»

Следующей неожиданностью в пути стала долина черных камней: сразу после «красной» саванны путешественники увидели поле, усеянное вулканическим черным камнем.

— Фигассе! — присвистнул Виктор и нащупал в своей неизменной маленькой сумке на боку Камень Святого Климента.

— Черные камни. Совсем такие, как у нас! — восторженно воскликнула Сигрид.

— Ну, не совсем. Но важно не перепутать.

Камней были сотни, тысячи. Они усеяли собой всю поверхность долины и в заре уходящего дня смотрелись довольно зловеще. Кое-где из них прорастали драцены, похожие на большие зонтики. Здесь они были не милыми комнатными растениями, а большими деревьями. Все это пугало.

— Какое страшное место, — передала свои внутренние ощущения Сигрид. — Уедем скорее отсюда.

До Зейлы оставалось не больше десяти километров. Словно услышав просьбу шведки, грузовичок ускорился, но внезапно на повороте у него оторвалось колесо. Машину резко развернуло, и она на полном ходу чуть не ухнула на бок, но устояла и, проехав еще несколько метров юзом, остановилась прямо у каменной долины. Виктор, сам едва не вылетев из кузова, обнял за плечи Сигрид, и это, возможно, спасло ей жизнь. Вубшет успел упасть на дно и по инерции закатился под самую лавку. Из кабины водителя вылез расстроенный Газини.

— Стало быть, каюк, — произнес он на русском языке.

— Ну, вот и отлично… Здесь и заночуем… — выдавил из себя Виктор, отойдя от шока.

— Зде-е-есь? — Сигрид не поверила своим ушам.

— Здесь, здесь, — подтвердил Виктор. — Не к маме на вареники едем. Надо отдохнуть, подготовиться и подумать…

Наконец-то ужин… Путешественники разбили лагерь недалеко от поломанной машины. Помощи ждать было неоткуда. За все время дороги от Борамы в Харгейсу им встретилось всего две машины да пару местных жителей на верблюдах, а по пути из Харгейсы в Зейлу они не увидели вообще никого.

Разведя костер, Виктор открыл три банки тушенки, купленной им за бешеные деньги в Бораме, когда он поехал искать транспорт. Вубшет и Сигрид с жадностью накинулись на еду, а водитель посмотрел на них как на умалишенных.

— Чушка! — с отвращением сказал он и отошел подальше, сев на камень и обняв собственные ноги.

— Мусульманин, — догадался Виктор, глядя на Сигрид, обратившуюся к нему с немым вопросом. — Я об этом не подумал. Ну да ладно, мы не договаривались, что я буду его кормить.

Вскоре наступила сытая лень, и Сигрид легла перед костром прямо на камни.

— А ты исправляешься! — улыбнулся Виктор, подкладывая ей под голову ветровку из своего багажа. — Становишься бывалой путешественницей, спишь на камнях.

— О да-а-а, — засмеялась Сигрид.

— Будет что рассказать дома, — без задней мысли добавил Лавров. Но тут же пожалел об этом. Лицо Сигрид изменилось, краешки губ опустились, подбородок задрожал. Она опять вспомнила о смерти мужа.

— Прости, Сигрид, я опять… — виновато начал Лавров.

— …Не надо слов, Витя. Нужных, ненужных — не надо. Это просто надо пережить… мне…

Виктор не знал, как выйти из этой ситуации, но дальнейший ход событий не позволил долго предаваться своим мыслям. Где-то далеко над равниной разнеслось отрывистое неприятное тявканье.

— Только этого нам сейчас и не хватало… Гиены. Как те, помнишь, у Харгейсы?

— Ой, они так на собак похожи. Такие милые, — улыбнулась шведка.

— Милые?! — изумился Виктор. — Сигрид, ты не понимаешь. Эти милые собачки бывают свирепы настолько, что одинокий лев может стать их добычей.

— …Правда? — изнеженная дочь миллионера с недоверием смотрела на украинца. Он, конечно, опять разыгрывает ее.

— Они стаей набрасываются на умирающего слона и рвут его еще живого. А если гиену ранить, она превращается в чудовище. Начинает рвать свою рану и пожирать собственную плоть…

— Хватит, Витя…

— …Вот такая милая собачка, — закончил свое повествование Виктор. — Но не переживай, сейчас им до нас нет дела. Судя по лаю, они гонят добычу километрах в трех к западу.

— Ты просто следопыт. А на востоке что? — поинтересовалась Сигрид.

— А на востоке, километрах в двух-трех, Аденский залив.

— А-а-а…

— А на юге — Южный полюс, а на севере — Северный, — разложил Виктор, давая понять, что вопросы на этот вечер закончены.

Затем он встал и ушел куда-то в темноту…

Сигрид никак не могла уснуть. Потрескивал костерок, которым группа отпугивала хищников. Вубшет нес вахту в камуфляже, но со своей пикой в руке. Лавров на спине спал под навесом, сооруженным из шерстяного одеяла. Колобова лежала рядом с ним на животе, приподнявшись на локтях. Она рассматривала этого громадного украинца и не могла оторваться. Почему? Сигрид не знала или боялась себе признаться. Она сравнивала. Как сравнивает любая женщина — подсознательно, глубоко спрятав свои мысли, но сравнивает своего мужа с кем-то другим. Совсем недавно она узнала о смерти своего Владислава — сильного, умного, веселого, любящего ее мужчины, дороже которого, ей казалось, нет никого. Но вот здесь, совсем рядом, лежал Виктор Лавров, который ни в чем не уступал капитану Колобову, ни внешне, ни по своим человеческим качествам, а может, и… превосходил?.. Шведка гнала от себя эти мысли, но они упорно не хотели уходить. Наконец она так и уснула — на животе, прислонившись щекой к покрывалу, набравшему тепла от прогревшегося за день грунта.

* * *

Виктор спал чутко. Многолетняя привычка разведчика концентрироваться в нужный момент включала его биологические часы тогда, когда это было необходимо. Он никогда не пользовался будильником, потому что знал: обязательно проснется за пять минут до назначенного самим собой времени. Дома он, конечно, мог спать и под залпы салюта на улице, и ничто не мешало ему полноценно отдыхать, но в командировке, тем более такой сумбурной, он не мог себе этого позволить. Поэтому шум двигателей приближающихся машин он услышал задолго до того, как они могли подъехать. Лавров лежал с закрытыми глазами, чтобы не поднимать панику, и обдумывал действия…

— Не двигаться, — послышался тихий голос, говорящий на русском языке, и щелчок затвора.

Журналист открыл глаза. Над его головой стоял мужчина в странном балахоне серого цвета и с винтовкой в руках. Ствол был направлен прямо в лоб украинца.

— Не двигаться. Башку отстрелю! — повторил человек с оружием.

Первое, что пришло в голову Виктору — это чихнуть и, воспользовавшись замешательством нападавшего, отвести ствол винтовки в сторону и со всего маху дать ему ногой в грудь. Но понимая, что человек в «рясе» был явно не один, Лавров сразу же отмел этот вариант. Он посмотрел на бойца в балахоне как на ряженого.

— С кем имею честь? Гэндальф Серый, если я не ошибаюсь?

— Встать и не рассуждать! — сорвался человек в «рясе».

Виктора вывели на свет угасающего костра, сюда же вместе с ним выволокли уже было заснувшую и ничего не понимавшую спросонья Сигрид.

— Лавров, кто это? Что это за люди?

— Святые отцы, разве не видишь? — ответил журналист.

— Не богохульствуй! — предупредил человек в «рясе», который держал его под дулом винтовки.

— А то что? Ты забудешь заповедь «не убий»? — поинтересовался Лавров.

Виктор не мог понять, куда девались еще двое из его экспедиции. Ну, водитель, понятно, мог и сбежать. Но Вубшет? Неужели струсил? Вот тебе и отважный воин…

Виктор окинул взглядом поляну вокруг костра. Здесь уже сидели «по-турецки» пятеро мужчин в одинаковых балахонах, подпоясанных кожаными ремнями, и с автоматами в руках.

— О! Весь синод в сборе! — обрадовался Виктор и начал считать: — Так-к-к… раз, два, три… Восемь… Восемь человек. А где еще четыре?

Посреди всей этой толпы странных «монахов» восседал, видимо, главный.

— А откуда вы знаете, что нас двенадцать, Виктор Петрович?

— Библию читал. А сектанты любят придерживаться писаний…

— …Могу вас успокоить. Мы не секта. Мы — церковь.

— Вот как? — удивился Виктор. — Слыхивал я о разных церквях. Даже о таких, что и вслух не произнести. Самая безобидная из них — церковь попугая Кузи. Вы часом не оттуда?

При этих словах трое из пяти сидящих «монахов» дернулись, а глава шайки заерзал на месте, но окрикнул их:

— Смирение! Смирение, братья мои…

К этому моменту на место лагеря уже подъехали два внедорожника «ленд круизер». Видимо, вождь боран их и называл железными машинами. Из джипов вышли еще трое мужчин в таких же серых балахонах и с оружием.

Виктор был разозлен. Перед ним сидели убийцы мужчин из племени боран. Вне всякого сомнения, это были они. Они охотятся за Камнем — этому есть подтверждения. Они, конечно, могли бы пристрелить его и Сигрид сразу, найти и забрать Камень, но что-то их останавливало. Их лидер был очень уверен в себе.

— Брат Глеб! — выкрикнул «монах», который поднял Виктора с помощью винтовки. — Он же глумится над нами! Камень у него! Я чувствую это!

— Меня предупреждали, что ты безбожник, — спокойно сказал украинцу тот, которого звали Глеб.

— Я не безбожник, Глебушка. Я попов не люблю, — дерзко ответил Виктор.

— Мы тоже попов не любим, — рассмеялся Глеб. — Мы вашу церковь вообще не признаем. Она занимается сребролюбием, чревоугодием и коррупцией… Но речь не об этом. Отдайте камень по-хорошему.

— А по-плохому? Что же вы, верующие люди, религиозные служители, убьете меня?

— Нет, что вы, товарищ Лавров, мы никого не убиваем, — примирительно промямлил Глеб.

— А несчастных туземцев племени боран? — влупил «в десятку» Виктор.

— А-а-а. Ну, так это антихристы. Ни роду, ни племени… Разве это люди?

Чудовищно. Этот Глеб говорил о темнокожих хозяевах этой земли как о каких-то животных, которых надо отстреливать. Виктор почувствовал, как в нем закипает злость.

— Эти антихристы тяжело ранили копьем в грудь брата Бориса! — опять громко вмешался «монах с винтовкой».

— Брат Борис — наш настоятель, почил в бозе сегодня пополудни, — объявил Виктору Глеб и вознес руки к небу: — Царствие ему Небесное, и пусть земля будет пухом!

— Земля пухом! — хором повторили все «монахи», подняв руки ладонями кверху.

Лавров тем временем уже продумывал пути к отступлению. Эти сектанты его достали. Самая главная ошибка, которую они совершили, — это то, что они не связали ему руки и не обыскали. За спиной у Виктора был его гвинейский тесак, который в иных ситуациях мог сойти и за короткий меч.

— А может быть, Камень Святого Климента — это не то, что вам нужно? Может быть, вы ошиблись? — тянул время Виктор, продолжая рассчитывать свои действия.

— Любезный христианин! — начал сердиться еще один «монах», который сидел по правую руку от Глеба. — Мы не для того десять суток плыли на корабле в железном контейнере, ели сухари и умирали от запаха своих же нечистот, чтобы выслушивать этот…

— …Спокойнее, брат Варфоломей, — оборвал его Глеб. — Новопреставленный настоятель Борис просил не обижать Лаврова. Он его очень уважал.

— Интересно, — хихикнул Лавров, — что это за брат такой, который меня знал, а я его нет?..

— Вы вместе воевали в Афганистане, Виктор Петрович. В миру его звали Борис Истомин.

Виктор вдруг стал мрачнее тучи. Он вспомнил тягучую жару Гиндукуша в чужой и непонятной стране, куда по милости престарелых руководителей Советского Союза кинули их, молодых пацанов, после школы разведки КГБ СССР. Вспомнил последнее прохождение торжественным маршем в учебке и строевую, которую горланили хором: «Выходила на берег Катюша». А затем — вылет в горы Афгани, скалы, среди которых мог прятаться душман с «М-16» или «калашом», и операцию «Каскад», где Борька Истомин, прикрывая основную группу, получил тяжелую контузию…

Один ответ у нас для вражьей стаи:

В «Каскаде» парни тверже и умней,

Куда б вы рук своих не запускали,

Мы будет реагировать быстрей.

Какой запрещенный прием готовила Лаврову судьба! Борька… Борька Истомин был тут рядом, но на стороне врага. Надо же! Борька Истомин — настоятель монастыря староверов, брат Борис. Он умер от копья воина боран, но, как и тогда, в далеких восьмидесятых, выстрелил все до последнего патрона. Но самое гадкое то, что Лавров чувствовал: будь Борька жив, Виктор, конечно бы, отдал Камень Климента ему, несмотря ни на что…

Напоминание о друге афганской войны лишь подхлестнуло Лаврова.

Расстояние до «верховного монаха» Глеба можно покрыть в один длинный кульбит и приставить нож прямо к кадыку, а там… вывести из строя один джип и уехать на другом вместе с Сигрид. Виктор пытался улучить момент для атаки, но тут Глеб щелкнул пальцами и из внедорожника вывели Густава Стурена с завязанными за спиной руками. Его нижняя челюсть вздрагивала, лицо имело страдальческий вид, хотя на нем не было следов насилия.

— …Методы всегда есть, — веско сказал Глеб. — Если вы, Виктор Петрович, человек совестливый, вы отдадите нам Камень Святого Климента в обмен на вашего друга…

— Не пойдет! — желваки Виктора заходили. — Слишком низкая цена! У вас еще двое моих друзей — Игорь Хорунжий и Олег Маломуж. Добавьте их, и тогда размен будет полноценным.

Монахи угрюмо переглянулись.

— Нет у нас твоих друзей, — сказал один из монахов, стоящих за спиной у Сигрид. — Сбежали.

Виктор и шведка оглянулись. Перед ними стоял монах лет сорока с огромной отечностью и гематомой под глазом.

«Узнаю кулак Хорунжего, — подумал Виктор. — Приложится так уж приложится…»

— Ладно! — вслух произнес Виктор, обернувшись к Глебу. — Ваша взяла!

— Лавров, ты что-о-о? — Сигрид удивленно смотрела на украинца.

Стурен молчал, всхлипывая, и смотрел, как уходит то, за что он отдал Лаврову пять миллионов долларов. Но сейчас Густава больше волновала его жизнь.

Виктор вынул камень из черного обсидиана. При этом все присутствующие напряглись, а журналист чувствовал себя как никогда легко.

— А теперь ищите! — выкрикнул он и с силой зашвырнул плинфу далеко за спину, где похожих камней лежало несметное множество.

— Фома, лови! — вскочил и громко выкрикнул Глеб.

Послышался глухой удар и вскрик.

— Поймал?! — громко спросил Глеб.

— Ты смотри! На живца! — весело сказал Виктор.

— Все в порядке! Поймали, — был ответ. — Правда, Фому немного прибили, но камень тут.

— Вот видите, Виктор Петрович. Мы и это предусмотрели, — радостно засмеялся предводитель старообрядцев.

Разочарование Лаврова было огромным. Оказывается, Глеб, предвидя маневр Виктора, заранее выставил далеко в долине двух монахов, чтобы не упустить камень. И это им удалось.

Через несколько секунд камень уже был доставлен из темноты обратно.

— Яков! Ты у нас знаешь греческий! Проверь… — скомандовал старший монах.

Невысокий монах неопределенного возраста, лысый и с пустыми глазами, забросил свое оружие за спину и взял в руки черную плинфу, приложив ее к уху.

— Да ну, не ракушку слушаешь! — возмутился Виктор. — Надо положить на землю и лечь на камень затылком!

Монах сделал то, что посоветовал Лавров. Он лег и закрыл глаза, пролежав пять минут. Вокруг него сгрудились все староверы. Наконец Яков открыл глаза.

— Ну что, слышал что-нибудь? Говорил с ним?

— Вроде да…

— Что он сказал?

— По-моему, дурак…

Монахи рассмеялись и затараторили вразнобой: «Ну, значит действительно о тебе!», «Брат Яков, поздравляю!», «Главное, услышать нужное…»

— Что ж, спаси тебя Господь, брат Виктор! — воскликнул довольный Глеб и добавил своим «братьям»: — По машинам!

— И вам не хворать… — удрученно ответил Виктор под рев заводящихся моторов внедорожников. — Ешьте, не обляпайтесь…

Через пару минут звук моторов стих вдали.

* * *

— Что мне делать? — рыдал Стурен.

Ученый от стыда прятал лицо в ладони, и Виктору опять пришлось заваривать ромашковый чай, который он всегда возил с собой.

— Я наказан за свое малодушие… — всхлипывал Стурен.

Сигрид смотрела на Густава, и он был ей противен. Она любила сильных и благородных мужчин, но канадец не подпадал ни под одну из категорий. «Гнилой здоровяк», — окрестила она ученого про себя.

— А чего ж ты бежал от нас, дурашка? — спокойно спросил Виктор, протягивая Стурену чашку с душистой заваркой.

— Я думал, вы меня убьете… — наивно оправдывался Густав.

— Детский сад…

— Что же теперь делать? — опять начал ныть канадец. — Я же себе никогда этого не прощу. Как мне справиться с собой?

— Может, у него спросишь?

— У кого?

— У Иисуса…

С этими словами Виктор поднял свою камуфлированную куртку, выдернул футболку из брюк сзади и аккуратно вытащил плинфу, которая плотно прилегала к пояснице, удерживаемая брючным ремнем.

— Держи, а то твой камень уже мозоль натер…

— Мой?.. — удивился ученый, глядя то на Камень Святого Климента, то на Виктора.

— А то чей же? Уговор дороже денег. Даже очень больших. А ты заплатил ого сколько… Живой — значит, бери свой камень.

Стурен обнял плинфу двумя руками и прижался к ней, словно к подушке.

— Лавро-о-о-в! Как?! — спросила изумленная Сигрид. — Ты же монахам его отдал!..

— Очень просто. Они сказали камень — камней много. Долина целая рядом. Глупо не использовать такой шанс.

— Но как же этот Яков слышал, что ему камень говорит? — спросила Сигрид.

— Да, как?!

— Ну мало ли, что сумасшедшему может показаться?

…Это была удивительная картина. Африканское плато неподалеку от моря. Ночной костер. И громкий хохот людей у этого костра.

 

Глава 25

За грехи предков

Широкий и могучий Днепр-Борисфен нес свои воды далеко вниз, за пороги, мимо ристалищ, поросших быльем, где тысячу лет назад первые князья Киевской Руси отвоевывали свое право на жизнь. Еще в прошлом веке не закрытый в шлюзы Днепр в половодье разливался до горизонта и поражал воображение гостей древней столицы. Река, напившаяся моря, как говаривали старики. Но пришло время, и левый берег расцвел многоэтажными постройками утопающих в буйной зелени Дарницы, Березняков, Воскресенки, Русановки. И даже дачные Нижние Сады, к которым протянулось метро, были совсем рядом.

…Они были соседями: море, созданное человеком, и древняя река, творение Создателя.

«Как приятно чувствовать себя частью этого большого сложного мира. Пусть песчинкой, но значимой. Есть любимое дело, жизнь, которая удалась, и… слева — Киевское море, справа — Днепр. Черт возьми! Люди! Я люблю этот мир!»

Макс Радуцкий ехал по дамбе на своем черном джипе BMW, возвращаясь с Десны. Он предвкушал, как приедет домой и пожарит шикарную щучку, которую поймал с утра по майскому жору. Она зарумянится и станет нежно-золотистого цвета, шипя и постреливая на натуральном подсолнечном масле, убаюкивая аппетитным запахом толстого объевшегося кота на подоконнике и дразня соседей чудодейственным ароматом… Ай, красота!

…Вдруг дорога вырвалась из-под колес. «Что это? Ведь не пил вчера…» Холодный пот прошиб продюсера. «Рулевое управление кто-то повредил?..» Но нет: рывки бетонной поверхности дамбы имели какой-то ритмичный характер. Она дышала! «Резонанс?…Господи, что это?!» Макс с большим трудом выровнял машину, которую начало кидать то вправо, то влево. «Ну наконец-то», — выдохнул Радуцкий, переехав дамбу. Проехав еще метров триста, он остановился на обочине, вышел из машины и достал смартфон, набирая кого-то.

— Ты представляешь, еду только что по дамбе и…

На горизонте, за морем, небо заволокло черными тучами.

* * *

— Вы не понимаете! — с пеной у рта доказывал свою правоту очень пожилой специалист в костюме-двойке, который был модным, может быть, лет пятьдесят назад. — Масштабы этой катастрофы могут быть доселе невиданными!

В кабинете на Банковой сидели пятеро мужчин, двое из которых возглавляли серьезные отделы при секретариате Совета национальной безопасности. Собрать вместе даже двух этих чиновников было нереально, и все-таки полковнику Короленко это удалось. Он привел к ним патриарха отечественной мобилизационной работы Богдана Евгеньевича Сороку — пожалуй, единственного, кто еще остался в живых из старой гвардии.

— Говорят, что при Советах его имя было даже засекречено и он проходил в документах только под номером. Врут, конечно, но кто знает… — шептал Короленко одному из «серьезных мужчин».

— Молодой человек! А вас это не касается? — надтреснутый голос осадил полковника запаса, как студента на лекции. Короленко прикрыл рот рукой с легким поклоном, давая понять, что извиняется за свое поведение.

Пожилой ученый не привык, чтобы во время его повествования кто-то разговаривал. Острый глаз старика видел все, и мозг его все еще работал без сбоев. Он продолжил свою пламенную речь:

— Тут кто-то сказал, что знает о неполадках на дамбе Киевского водохранилища… Так вот: неполадки, друзья мои, это когда у вас в «мерседесе» не работает топливный жиклер, а здесь… бетонная водосливная плотина изношена!

Сорока сделал многозначительную паузу и оглядел всех присутствующих.

— А когда это случилось, простите? Эта… неисправность? — послышался вопрос чиновника, сидевшего рядом с Короленко.

Ученый брезгливо поморщился, видимо, от слова «неисправность».

— Это случилось почти шестьдесят лет назад, когда кому-то взбрело в голову «повернуть реки вспять»… Реформаторы (старик добавил непечатное ругательство).

Присутствующие переглянулись, дескать, если уж ученый выругался, то ситуация действительно неординарная.

— «Там, где сейчас сверкают льдины, росли бы фиги, апельсины…» — саркастически процитировал Богдан Евгеньевич известное стихотворение. — Вот фиги и выросли! Пожинайте!

— Это вы о чем? — спросил Короленко.

— Все о том же! Когда строили Киевское водохранилище, большинства из вас еще и в проекте не было. Плотину рассчитывали на пятьдесят лет!

— Для человечества срок мизерный, — поддержал профессора Короленко.

— Вот, хе-хе, — подхватил Сорока. — Они же думали, что в двухтысячном году будут на Марс летать, а о будущем дамбы никто не думал. И вот прошло шестьдесят лет. И что? Мой отец был против строительства Киевского водохранилища. Знал, чем все закончится. Отстранили! Выгнали отовсюду! — Пожилой ученый тяжело вздохнул. — Сколько людей переселили? Сколько домов затопили? Сельхозугодия, сады… А-а… — Сорока махнул искореженной полиартритом рукой и после паузы добавил: — Вам, конечно, это ни о чем не говорит, как и то, что Днепровский каскад — это наклонный крутоперепадный объект и в случае прорыва дамбы…

— …смоет Оболонь и Троещину, — вставил кто-то из присутствующих.

— Нет, дружище! — сверкнул глазами дед. — Смоет половину Украины!

В этот момент в дверь постучали, и в кабинет вошел секретарь с папкой.

— Как вы и просили, мобилизационная карта Киева времен Советского Союза.

Все пятеро мужчин склонились над картой, рассредоточившись вокруг Богдана Евгеньевича.

— Вот здесь, здесь и здесь — самые высокие точки Киева, в случае прорыва дамбы вода дойдет до второго этажа жилых строений. Но вы же понимаете, что это не просто вода — это мегацунами.

— А сколько там воды? — нарушил долгое молчание после паузы один из чиновников.

— До Турции доплыть хватит, — саркастически ответил старик.

— Типун тебе на язык, старый дурак, — недовольно прошептал Короленко, комментируя Сороку.

— Мне можно и типун, и гарпун, юноша! — вдруг ответил Сорока, который вдобавок ко всему обладал еще и исключительным слухом. — Я свой век отжил, а вот что будете делать вы?

— Что же вы предлагаете? — сдержанно спросил первый чиновник.

— Людей нужно эвакуировать. И чем скорее, тем лучше…

— Хорошо, соберем совет на той неделе и будем решать… — нехотя начал чиновник.

— Дорогой мой человек! — почти закричал пожилой ученый, поглядывая на Короленко. — Меня привезли сюда по делу, а не на шалтай-болтай! Плотина трещит по швам, а вы собираетесь, будто на волах ездите!

— А если ничего не случится?! — вскрикнул чиновник. — Вы понимаете, что полетят головы?! А потом, даже если дамбу прорвет, еще неизвестно, что будет…

— Что будет?! Вы еще не поняли, что будет?! — заорал старик. — Девятьсот квадратных километров воды ринется на город и слижет все на своем пути!.. Что будет, что будет… Я вам сейчас покажу, что будет!

Богдан Евгеньевич с невероятной для своих лет прытью выскочил из кабинета.

— С катушек слетел старик. Довели, — прокомментировал его действия чиновник, но иронизировал он недолго.

Через полминуты Сорока вернулся с ведром, которое, видимо, забрал у уборщицы. Он со всего маху выплеснул ведро воды на стол, и она полностью смыла все, что на нем находилось: бумагу, карандаши, документы, обрызгав и испачкав всех, кто не успел отскочить в сторону.

— Вот что будет! Вы понимаете?!

Сорока схватился за сердце, и его подхватили под руки стоявшие рядом мужчины.

— Ему плохо. Воды! — вскричал Короленко.

— Не надо… воды, — тяжело дыша, произнес ученый. — Скоро будет много… воды…

— Ну что ж, — глядя на все это, сказал чиновник. — Я позвоню Председателю сегодня же…

— Сейчас же, — поправил старик.

— Сейчас же, — согласился собеседник. — И думаю, в ближайшие часы начнем эвакуацию. Часть людей мы сможем эвакуировать.

— Вы меня не поняли! Эвакуировать нужно всех, — продолжая задыхаться, простонал Сорока.

Во время переговоров в кабинете разрывались все восемь телефонов, но вот позвонил один — видимо, самый главный — и чиновник, извинившись, подошел к нему.

— У аппарата /… / Что-о-о-о-о?

Этот вопрос заставил испугаться даже Короленко, которого, казалось, невозможно было прошибить ничем. Чиновник положил трубку на место, ослабил узел на галстуке и безвольно сел на стул рядом со звонящими телефонами.

— Дамба вошла в резонанс, боюсь, у нас… очень мало времени…

* * *

Максим Радуцкий не мог добраться домой уже третий час. Дорога была забита машинами, и он решил прорваться на Новую Обуховскую трассу через центр, через Одесскую площадь, свернув сразу за постом ГАИ через Чабаны, на Хотов, а затем на Лесники… Но застрял в самом начале Куреневки, даже не доехав до Ветряных Гор. Потоки машин нагнали и перегнали его джип, устраивая гонки, и продюсер просто не выдержал этот сумасшедший ритм… «Что происходит? Куда смотрит полиция?» Наконец Максим оставил машину в пробке и решил пройти вперед и узнать, что же случилось.

По пути он встречал растерянные, чем-то взволнованные лица прохожих. Кто-то молчал, кто-то торопился, иные бежали стремглав. Куда? Непонятно. Постепенно Радуцкий стал слышать обрывки фраз: «Дамба…», «Катастрофа», «Не паникуй, ничего не будет», «Как всегда, власти отвлекают от проблем…», «Да по телевизору сообщили!», «А мне СМС-ка пришла…» Чуть поодаль стояли несколько водителей, нервно куривших и матерившихся.

Обычно некурящий Максим, предчувствуя что-то очень нехорошее, «стрельнул» у кого-то сигарету и закурил.

— Что случилось, мужики? Чего стоим?

— Прикалываешься? — разозлился кто-то из водителей.

Продюсер почувствовал, что его ироничная улыбка не к месту.

— А ты что, ничего не слышал? — спросил еще кто-то.

Максим потянулся за смартфоном. Странно, он почему-то был отключен. Только продюсер успел включить «трубку», как сразу же раздался звонок.

— Пан Радуцкий! Мы вас с утра разыскиваем, — послышался в трубке взволнованный голос секретарши и, не дожидаясь ответа: — Переключаю вас на информационно-аналитическую службу.

Макс и подумать не мог, во что выльется его рыбалка в выходной день. То, что он услышал, просто не укладывалось в голове. Уже все информационные агентства страны разрывались от страшной новости: дамба Киевского водохранилища доживает последние часы. Министерство чрезвычайных ситуаций готовится к эвакуации жителей столицы. К работам подключены Министерство внутренних дел и военные…

Начальник информационно-аналитической службы Слава Ковтун, с которым Радуцкий проработал добрый десяток лет, почти кричал в трубку:

— Макс. Ты не представляешь, что творится! На ж/д вокзале смертоубийство. Люди в панике. Захватили «Жуляны» и «Борисполь» и требуют немедленного вылета всеми самолетами сразу. Все дороги стоят! Никто не может выехать из центра. Люди бегают, кричат, дерутся, давят друг друга. В центре все дома опустели. Началось бесчинство и мародерство. Бьют витрины, громят магазины, ларьки, гостиницы… Дамба…

— …Я знаю, Слава, — с ледяным спокойствием оборвал его Радуцкий. — Я там был два часа назад…

…И, отключившись, положил смартфон в карман. Он потер виски и осмотрелся, пытаясь сориентироваться. Продюсер даже не заметил, как докурил, а толпа водителей вокруг него все росла и росла. Из многоэтажек, стоящих рядом, выливались потоки людей с тележками-«кравчучками», сумками, узлами, кто с чем, что успели выхватить из своего жилья в последний момент… Кто-то бежал к своей машине, но ее давно угнали. У детской площадки какой-то больной орал что есть мочи: «Измена-а-а! Измена-а-а!» А может, не сумасшедший, может, только что сошедший с ума… И было от чего сойти. Весь микрорайон в едином порыве сорвался и двинулся… Но куда?

Откуда-то прибежал взвинченный мужик в старых потертых джинсах.

— Братцы! Кум звонил. Только что рухнул Московский мост!

«Как?», «Что?», «Твою ж маму…», «О, е-мае!», «Гайки…» — послышались возгласы в ответ.

Компанию курящих вместе с Радуцким подхватил непрерывный людской поток и понес вверх к проспекту Правды. Макс в суматохе выхватил свой смартфон и заорал в трубку:

— Алло, Марина! /… / Хватай малую, документы, за руль и уезжайте /… / Да, прямо сейчас! /… / Ни-и-и-каких стирок! Я тебе что сказал?! Тряпки — к черту, побрякушки — к черту! /… / И марш за руль! /… / Нет, не бандиты. Я тебе потом все объясню…

«Если выживу», — пронеслось у него в голове.

— Не знаю куда! /… / Куда глаза глядят /… / В Винницу, в Одессу, в… ч-ч-черт…

Максим отчетливо услышал далекий шум, нет — рев воды, скрежет падающих электроопор и тысячи замыканий линий элетропередач. Обернувшись, вдалеке он увидел иссиня-черную стену воды, неприступную, необъятную, надвигающуюся на город и пожирающую машины, дома… Да что дома!.. Целые кварталы!

— …Никаких аэропортов! В машину и вперед! — заорал продюсер в трубку. — …Марина! Уезжайте скорее /… / Я-а-а…

Он вдруг оказался последним из тех, кто убегал, и тихо, от своей слабости и безысходности, выдавил из себя:

— Я люблю вас! /… / Уезжайте! Да /… / Марина. Марина!!!

Дисплей смартфона омертвел. Связь прервалась.

— Вот и все… — Макс отвернулся от жуткой картины светопреставления и медленно пошел по дороге в сторону… безразлично, в какую сторону города на краю своей гибели.

* * *

Полковник Короленко стоял у гигантской скульптуры «Родина-мать» на территории музея Второй мировой войны. Весенний день, начинавшийся так ярко и солнечно и наполнявший душу желанием жить, перерос в немыслимую, непостижимую людским умом трагедию. Где-то чуть выше по Днепру разыгрывался настоящий апокалипсис, который вот-вот должен был прийти и сюда…

Казалось, сама природа воспротивилась несправедливой, жестокой участи горожан. Небо заволокло тучами, пошел дождь, переросший в грозу. И только безмолвный монумент, подняв щит и меч, сверкал нержавеющей сталью, ловя отблески разыгравшихся электрических разрядов.

«Мне туда…» — решил для себя полковник, понимая, что через несколько минут наверху гигантской статуи будет самое безопасное место в городе. Но так решил не один он.

У входа в музей толпились люди, отталкивая друг друга. Их руки тянулись вверх, будто прося о пощаде. Поток людей не кончался, и оставалось только догадываться, сколько народу было уже внутри. Страшный темно-серый строй людей просачивался внутрь монумента через двери и, если бы мог, прошел бы сквозь стены… Полковник ввинтился в это столпотворение — кричащее, визжащее, требующее своего. Короленко казалось, что все происходит в удивительной тишине. Он не слышал ничего, кроме стука собственного сердца. Удивительно. «Может, оглох?» Но это его в данный момент не волновало. Хотелось жить, жить… не погибнуть в громадной водяной пасти исполинского цунами…

Он с трудом шел вверх по лестнице рядом с шахтой неработающего лифта советской эпохи. Кто-то хватал полковника за ноги, мешая идти. В полной темноте однорукий пенсионер спецслужб сумел протиснуться, пролезть, пробраться…

Вторая смотровая площадка — шестьдесят два метра, выше первой на тридцать метров. Но этого мало. «Низко, низко… надо выше…» Короленко нашел тот люк, о котором ранее только слышал, — проход на техническую площадку в руку, которая держит меч статуи. Полковник почти полз, цепляясь единственной здоровой рукой за железные прутья лестницы, а сзади молча падали люди, устремившиеся за ним. Падали и разбивались…

Наконец он остался один и добрался до цели. «Успел…» Отсюда было видно все, будто с самолета. Ветер и дождь мешали смотреть, гром и молния — не пугали. Сейчас в этой жизни было кое-что пострашнее…

Полковник взглянул в сторону гипотетической дамбы. О ужас! Оттуда шла неимоверная толща воды. Она сметала все, заполняя непреодолимой водной гладью пространство на многие километры, насколько хватало глаз. Вот она уже проглотила Рыбальский… затем Труханов остров вместе со всеми его базами, растительностью и пешеходным мостом.

Короленко оцепенел… Как ребенок, который смотрит на синие тучи и, представляя их волнами, прячется за свою большую и сильную маму, которая защитит и успокоит. Но это было, увы, не детство, и Родина-мать, способная выдержать землетрясение девять баллов, могла и не спасти. Напоследок полковник почему-то подумал о Лаврове — может быть, единственном человеке в жизни, кто был ему настоящим другом. Короленко обхватил мокрую от дождя голову своей единственной рукой и из его груди вырвалось: «Вит-я-я — а-а-а-а!»…

* * *

Лавров проснулся в холодном поту и вскочил. Вокруг было тихо. Сомалийское плато перед Аденским заливом готовилось встречать рассвет.

— Фу ты, господи, — пробормотал Виктор. — Беда какая…

Рядом лежала Сигрид, которая не спала и смотрела на журналиста широко открытыми глазами.

— Оказывается, и сильные мужчины могут видеть кошмары во сне. От страха ты звал сам себя…

— Как?

— Вот так: Витя — а-а-а!

В кузове поломанного грузовичка, водитель которого так и не соизволил появиться, Густав спал в обнимку со своим камнем, боясь расстаться с ним даже на минуту. Спал неспокойно. Во сне его губы шептали бессвязные фразы на греческом, арамейском и латыни.

— Стурен, проснись, — подергал его за плечо журналист.

Виктору уже полчаса не давал покоя его сон, который он помнил до мельчайших деталей.

— Поговори с ним, — попросил украинец Густава.

— С огромным удовольствием! — радостно отозвался ученый. — Что спросим?

— Спроси его… о моем сне, — попросил Виктор, не рассказывая канадцу ничего из того, что видел.

Густав улегся поудобнее, прислонившись затылком к реликвии, и устремил свой взгляд в быстро светлеющее небо. Рассвет он встретил на камне. Но его благообразное лицо исказилось гримасой ужаса. Он что-то быстро шептал, стараясь не пропустить ни единого слова Иешуа. Виктор и Сигрид молча наблюдали за ним.

— Твои друзья живы. И город твой цел и невредим, — заключил Стурен после пятнадцатиминутного общения с Камнем Святого Климента.

— Я рад… меня интересовало не только это. Рассказывай все, — потребовал Виктор.

— Ты действительно хочешь это услышать? — неуверенно спросил канадец.

— Густав, не зли меня…

— Ну, хорошо… — Стурен сел и сосредоточился, как на лекции в университете.

— Вы живете, как на вулкане… Море, воздвигнутое твоими предками, построено на брошенных домах, человеческих костях, на садах и сельскохозяйственных угодьях… Сколько стариков покинули места, где прожили всю жизнь и умерли в чуждых их сердцу больших каменных домах?.. Сколько под водой осталось могил, которые больше некому оплакивать?.. Великий грех совершили твои предки.

— Что еще он сказал? — спросил Виктор, подозрительно посмотрев на Густава.

— Сказал, что этот сон — то, что может случиться на самом деле, если…

— …Что если? — Виктор нетерпеливо вцепился в плечо канадца и дернул его с такой силой, что тот взвыл от боли.

— …Если будете вести себя как ненормальные, — шипя от боли, произнес ученый, растирая плечо. — Медведь чокнутый!

— Густав, — спокойно попросил Виктор. — Ты можешь сказать по-человечески, что нужно сделать, чтобы этого не случилось?

— Людей любить! Бога почитать! Веровать! Не воевать! — выпалил канадец и через паузу буркнул: — Ученых не обижать…

Последних слов Виктор уже не слышал. Он горько задумался о том, что ему через Стурена поведал камень. Лавров когда-то делал материал о части затопленных территорий, которые стали акваторией Киевского моря. Как Сорокошичи переносили во вновь образованное село Тужар, перекатывали избы на бревнах… Но это все капля в море. Сколько еще бывших сел затонуло на площади почти в тысячу квадратных километров — история умалчивает. Власти никогда особо не заботились о людях. Просто принимали решение и ставили в известность. Многие старики не хотели бросать свои угодья, выстраданные кровью и потом дома, взращенные фруктовые сады… Кто их спрашивал? Вот так взяли и переселили из родных сел, от могил предков, от церквей, «намоленных» многими поколениями святых мест. Но что интересовало тогда атеистов, кроме решений в духе марксизма-ленинизма? А сейчас?.. А сейчас это никому не нужно и подавно. Виктор опять задал себе вопрос: «Кому это нужно? Кроме меня… Чего же не хватает вам, люди?»

— Добра и милосердия! — ответил Стурен.

Виктор посмотрел на канадца, лежащего на камне.

— Я перевел ему твой вопрос, Лавров, — улыбнувшись, пояснил Густав.

— Я что… говорил вслух? — удивился Виктор.

— Нет, просто иногда единомышленники мыслят на одной волне, — скромно ответил ученый.

— А ты разве мой единомышленник?

— Сейчас — да. Я ведь, как и ты, живу и работаю для людей.

«Отлично, — подумал Лавров. — Посмотрим, что ты запоешь, когда я отдам код к пяти миллионам долларов пиратам»…

 

Глава 26

Ватутси

— Их монастырь очень древний. Его еще в двенадцатом веке основал в Новгороде преподобный отец Онуфрий. Предание гласит, что средства на монастырь ему пожаловал сам Николай Святоша, когда он еще не был монахом, а был князем луцким. Потом их монастырь в Новгороде поджег и разорил московский царь Иван Грозный. Переехали они на Волгу. Там, под Хвалынском, по сей день их обитель во имя святого Климента и находится.

Стурен шел задыхаясь, но от Виктора не отставал. Его глаза горели жаждой деятельности. А его поле битвы — наука: история, палеография, летописи. Он рассказывал о тех, кто так лихо пытался отобрать у Виктора камень прошлой ночью.

— Так что же, они действительно православные монахи? — удивлялся Виктор.

— Они считают себя православными. А официальную церковь — языческой.

— Выходит, они раскольники?

— Не столько раскольники, сколько старообрядцы.

— Хороши же батюшки! — воскликнул журналист. — С винтовками да автоматами в руках. Церковь должна нести добро людям.

— Они не признают церковь…

— Стоп-стоп-стоп. Это как?

— Очень просто. Они не носят крестов, не осеняют себя крестным знамением, не строят церквей, не несут службу…

— Ну, так какие же они тогда служители Бога?

— У них свой, особенный устав.

— Устав у них, — буркнул Виктор и поспешил процитировать армейскую классику.

Что ты, милая, смотришь устало

И в глазах твоих кроется грусть?

Хочешь, пару статей из Устава

Я прочту тебе наизусть?

— О-о-о, нет! — воскликнул Густав под смех Сигрид. — Еще в Нагорной проповеди Иисуса сказано: когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно.

— Чего-чего? — спросила Сигрид.

— Ну, в смысле, не хотят они толпой молиться, — пояснил Виктор.

— Виктор Петрович, ну что же вы так… толпой, — упрекнул Стурен и тут же поправил: — Всем приходом.

— Да какой приход, если церкви нет? Ряженые они, а не верующие. Организованная преступная группировка. К тому же еще и непрофессиональная. Стрелять купили, а ума — не купили.

— А зачем им тогда Подголовный Камень Иисуса? — парировал Стурен.

— А затем, чтобы продать такому, как ты, — за пять миллионов.

— Они переписывались со мной полтора года и рассказали мне такие вещи, о которых обычный бандит знать не может.

— Святая наивность, — засмеялся Виктор, и Густав, обидевшись и закусив губу, продолжал идти молча.

И все-таки Виктору при всей его иронии была интересна тема этого разговора. Не прошло и пяти минут, как он сам продолжил беседу с ученым:

— Густав, ну ты сам подумай! Если даже они монахи из древнего монастыря старообрядцев… Как они у всех на виду с такими идейками дожили до наших дней? Они же не в тайге жили, а в Хвалынске… Те же большевики могли их расстрелять в числе первых.

— Они занимались коневодством, причем очень давно, и даже поставляли коней для Двора Его Императорского Величества…

— Ну, сейчас многие говорят, что их прадедушка чуть ли не с Николаем Вторым пил на брудершафт. Я знаю стольких таких «собутыльников» царя, что будь это правдой, у него, бедного, цирроз печени случился бы еще до революции.

— Виктор Петрович, племенной завод «Трудовой», под личиной которого скрывался этот монастырь, действительно существует. Я проверял, — убедительно сказал Стурен.

— Так-так, и что же дальше?

— Во время Гражданской войны у них лечились раненые чапаевцы, даже сам Василий Иванович Чапаев. Он-то и выдал им охранную грамоту от всех чекистов на вечные времена. Так они и дожили до перестройки и краха советской власти…

— Даже так?

— Ага, — ученый был рад тому, что Виктор наконец-то перестал издеваться над его подробным повествованием. — Кстати, они и сюда своих скакунов привезли. Вместе с собой на корабле. Уж не знаю, кто их туда засунул… Но кони-и-и! Дорогущие. Они тут их и обменяли на джипы и оружие.

— Трудяги, значит, — иронично крякнул журналист…

— Ага… Ибо сказано апостолом Павлом: «Если ты не трудишься, то ты и не ешь!»

Виктор остановился и сердито посмотрел на Стурена.

— Я цитирую! — пряча глаза, оправдывался Густав.

— Это, конечно, интересная история, — выдохнул Лавров уже абсолютно серьезно. — И я допускаю, что такой… монастырь с первыми православными, которые в своей нетерпимости к инакомыслию не уступают апостолам…

— Что ты имеешь в виду? — Стурен явно не понял пассажа Лаврова.

— Я имею в виду то, что апостолы погибали не за то, что творили Добро: исцеляли, воскрешали Словом Господа, изгоняли бесов. Их казнили за то, что они, неся с собой новую Веру, оскорбляли религиозные чувства язычников.

— А откуда ты это знаешь? — Стурен был крайне удивлен.

— Густав, я ведь все-таки журналист. Или ты забыл? Мой конек — аналитика. Читал, сравнивал, размышлял… Люди — это всегда люди. Сколько бы ты им добра ни делал, их веры — не касайся. Нет ничего крепче, чем устои.

— Просто почти то же самое мне говорил этот Глеб, который у них верховодит… И потом… Это они мне подсказали, где находится Камень Святого Климента.

— Во-о-от, теперь я верю, что они не просто банда, а банда во Христе. Воинствующие старообрядцы… Вот только не могу понять, что у них забыл разведчик Борька Истомин?..

— Их монастырь контролировал Камень Святого Климента. Долгое время он хранился у монахов Киево-Печерской лавры, но потом исчез, как в воду канул… Но вот они узнали, что реликвия якобы находится у какого-то монаха в горах Гиндукуша и решили забрать его оттуда. Для этих целей более всего подходил тогда еще совсем молодой послушник Борис. А как еще было это сделать, если не через армию. Других путей в Афганистан из страны с железным занавесом тогда не было…

«Борька — монах? Двойной агент?» — Виктор опешил настолько, что даже остановился и молча смотрел на Стурена. Тот еще что-то говорил, но Лавров никак не мог прийти в себя.

Борис Истомин — один из лучших разведчиков роты, награжденный орденами лично из рук председателя КГБ СССР Крючкова — оказался двойным агентом. Но как?

Журналист вдруг вспомнил рассказ своего давнего товарища, офицера запаса Андрюхи Мартынова, о военных парадах на 7 ноября:

— Вот собираются ребята идти торжественным маршем, с автоматами Калашникова. Получают в «оружейке» холостые патроны, их же никто не контролирует? Чего стоит зарядить половину стволов боевыми, подойти к трибунам с правительством, резко развернуться и как дать!.. Почему этого не происходит?

И только спустя много лет, будучи офицером, когда Андрей стал интересоваться судьбами однокашников, он понял почему. Один распределился в спецслужбы, другой, третий… И на поверку каждый шестой из выпуска. Значит, каждый из них был агентом спецслужб с самого момента поступления в военное училище. Каждый шестой следил за своими товарищами… Может быть, поэтому ничего такого на парадах и не случалось?

Так и здесь. Разведчик монашеского ордена Борис Истомин вел двойную, а может, и тройную игру, не переставая быть своим парнем, настоящим бойцом, крепким уважаемым «шурави». А в свои почти пятьдесят стал настоятелем нетрадиционной церкви…

Сейчас уже не разберешься, кто прав, кто виноват. Бориса уже нет, а его «орлы» охотятся за Камнем Святого Климента. И поэтому надо спешить…

— Надо спешить, — повторил Виктор, но уже вслух. — Потому что когда эти святоши поймут, что я им впарил, второй раз они нас точно шваркнут.

Будто в подтверждение слов Виктора группа, выйдя на небольшую возвышенность, увидела двух монахов, которые медленно брели метрах в двухстах впереди.

— Ложись! — скомандовал Лавров и потянул Стурена и Сигрид на землю.

Он огляделся вокруг. Грузовичка, у которого группа ночевала, уже не было видно. До Зейлы, судя по времени, оставалось не больше пяти километров. На горизонте уже виднелись какие-то чахлые строения. Скорее всего, это и была столица сомалийских пиратов. А тут еще и монахи… Виктор еще раз осмотрелся. Джипов со старообрядцами нигде не было. Подозрительных шевелений и силуэтов тоже.

— Ладно… Им же хуже. Как говорится, лучшая защита — это нападение… Всем сидеть здесь… Молча сидеть…

Больше ничего не объясняя, журналист на полусогнутых побежал за двумя фигурками людей в балахонах. План был прост. Догнать противников, ухватить и ударить друг об друга. Виктор часто использовал этот прием, когда нужно было вывести оппонентов из строя, не нанося особого вреда. Потеряют сознание — ненадолго, получат сотрясение мозга — не сильное, но точно не умрут.

Бывший разведчик спецназа бесшумно несся по пыльному грунту африканского плато, что для стокилограммового человека было почти нереальным. Но навыки, полученные в молодости, как известно, никуда не пропадают. Просто к мышечной памяти добавляется еще и жизненный опыт.

Жертвы в балахонах даже не подозревали, что скоро их настигнут. Еще несколько секунд, и Лавров догнал «монахов». Он ухватил их за «загривки»… Но что это? Люди в балахонах крепко стояли на ногах. Вдруг сильные руки одного из «монахов» ухватили журналиста и бросили через плечо. Но и Виктор был не так прост. Совершив кувырок вперед, он моментально стал на ноги, вынул из-за пояса тесак и развернулся…

Перед ним стояли «монахи» Хорунжий и Маломуж.

— Ребята?!

— Петрович?!

Сколько же было радости! Съемочная группа телеканала во главе с журналистом, закинув друг другу руки на плечи, скакали по кругу, как футболисты, выигравшие Кубок чемпионов…

— А как вы умудрились сбежать? — спросила довольная Сигрид, когда вся группа, нарадовавшись вволю, продолжила свой путь.

— Кино насмотрелись, — уклончиво ответил Хорунжий, потирая черные набитые костяшки пальцев и перемигиваясь с Виктором.

— Так вы что, их раздели? — не отставала любопытная шведка.

— Ну, мы не только боевики смотрим, — влез Маломуж. — И эротику тоже…

— Так, слушай, порнозвезда, — обратился Виктор к Олегу. — А оружия вы с собой случайно не прихватили?

— А что, надо было?

Вся группа остановилась вместе с Виктором. Он внимательно смотрел на Маломужа с Хорунжим.

— Хлопцы, не отвечайте мне вопросом на вопрос, мы не на «Привозе» в Одессе, — строго сказал журналист. — Оружие есть?

Игорь и Олег, не глядя в глаза Виктору, приподняли свои рясы. За поясом у каждого торчал израильский пистолет-пулемет «Uzi».

— Вы с ума сошли? — глаза Лаврова едва не выкатились из орбит. — Хотите, чтобы нас тут посадили до трехтысячного года?

— Петрович… Нас и так посадят, если захотят, — стал оправдываться Хорунжий.

— Меня не волнует! — завелся Виктор. — Вы сейчас же…

— …отнесете оружие на место? — закончил Маломуж за Виктора и обиделся. — Монахам?

— Нет, не монахам, — Виктор запнулся. — Закопаете! Прямо тут! В песок! Я законопослушный гражданин и не позволю…

Гневную речь Виктора прервала автоматная очередь. Кто-то «та́хкал» из автомата в Зейле, которая была уже неподалеку.

— …Здесь нет закона, Петрович, ты же знаешь, — как бы комментируя эти выстрелы и уговаривая Виктора, промямлил Хорунжий.

— Ладно, — сказал журналист, подумав. — Черт с вами, ковбои. Но если что, я вас не знаю…

— Конечно, конечно, — переглянулись довольные режиссер и оператор, понимая, что на этот раз слова их руководителя следует понимать с точностью до наоборот.

Окраина Зейлы своим видом могла привести в ужас любого европейского городского обывателя и в восторг — голливудских режиссеров фильмов-катастроф и мистических триллеров, граничащих с откровенным трэшем. Дикая пустынная местность, заваленная грудами мусора, с ветхими убогими халабудами среди руин гражданской войны и тех развалин, которые когда-то вполне могли быть архитектурными памятниками, взятыми под защиту ЮНЕСКО, ведь самой Зейле больше тысячи лет…

Здесь нет инфраструктуры, разрушен водопровод и отсутствует канализация. Те забегаловки, которые называют кафе, продают то, что цивилизованному человеку трудно назвать пищей — любое прикосновение к ней сулит кишечную инфекцию. Только местные организмы способны этим насытиться и переварить…

«Не ходите, взрослые, в Африку гулять», — думал Виктор, вводя в Зейлу свою группу. Развалины только призрачно напоминали, что когда-то, до войны, здесь были улицы.

Было ощущение, что они попали на съемочную площадку блокбастера и сейчас откуда-то выскочит ассистент режиссера и предложит им лимонаду и отдельную комнату с кондиционером. Однако из руин появились трое людей с автоматами и уверенной походкой подошли к Виктору, возглавлявшему процессию. Их прически напоминали «кудри» сбежавшего недавно Вубшета. «Ватутси», — смекнул журналист и превратился в слух.

— Резких движений не делаем, — вполголоса скомандовал он своим спутникам. — Говорю только я.

— Кто вы такие и что вам нужно? — спросил один из автоматчиков на хорошем английском языке.

Выглядели мужчины неважно: рваные джинсы, никогда не видавшие стирки, фута бенадиры были настолько грязны, что их натуральный цвет определить было невозможно. На ногах у них были легкие ботинки, видимо, давно снятые с убитых врагов или точно таких же «воинов»…

— Нам нужен Усуббли, — ответил Виктор, неторопливо оглядев всех троих мужчин.

— Кто вы такие? — с нарастающей агрессией спросил второй боец, щелкая затвором автомата.

— Мы — белые, — коротко и спокойно ответил Виктор, без страха смотря наглому африканцу прямо в глаза. — Нам нужен Усубали.

— Да? — улыбнулся боевик, обнажив гнилые зубы. — А может, вас сразу застрелить?

При этих словах Сигрид испуганно посмотрела на Виктора, а затем на Стурена, Маломужа и Хорунжего. У Густава все похолодело внутри и подогнулись ноги.

— Я думаю, — так же спокойно, как и раньше, ответил Виктор, — Муса будет очень недоволен.

— Муса?! — глаза ватутси забегали. — Ты знаешь Мусу?

Виктор кивнул головой, улыбнулся и достал из кармана сотовый телефон.

— Хочешь поговорить с Мусой? Спросить у него, будет ли он доволен, если я умру?

Ватутси были в замешательстве. В иерархии пиратов они занимали очень невысокие места — скорее всего, это был патруль.

— Дозорными верхушку не ставят, — сказал Виктор на русском своим спутникам, пока ватутси совещались, что делать.

— Говори на английском! — вскрикнул второй ватутси и опять щелкнул затвором.

— Тебе это поможет? — спросил Виктор и снова посмотрел агрессивному воину в глаза.

— Ты — янки? — сердито спросил первый ватутси.

— Янки — дети по сравнению со мной, — в стиле самих пиратов ответил Лавров. — Мне нужен Усубали по очень важному делу. От этого зависит ваш заработок.

— Да кто ты такой!.. — громко крикнул второй ватутси, но первый оборвал его на полуслове, буквально шипя на него. Затем он снял свой автомат с плеча и дал очередь под ноги своего неспокойного товарища, который тут же успокоился.

Что-то сказав в рацию, первый обратился к Лаврову.

— Хорошо, парень. Мы отведем тебя к Усубали.

— Нас… нас к Усубали, — уточнил Виктор.

«Интересно, в каком из этих сараев прячется Усубали?» — думал Виктор, когда шел сразу за первым ватутси по развалинам Зейлы. Вслед за журналистом семенила Сигрид, боязливо озираясь назад. Сразу за ней пристроился второй патрульный и, глядя на нее сальными глазами, что-то говорил вслух на своем родном сомали. Нетрудно было догадаться, что он комментировал формы белой женщины. Так продолжалось всего несколько минут, когда вдруг в один из таких пассажей Виктор вынырнул откуда-то из-под Сигрид и приставил свой тесак к горлу пирата. Темнокожий широко открыл глаза и отчаянно задышал.

— Еще раз посмотришь на нее так или что-то скажешь… Умрешь, — очень спокойно сказал пирату Виктор и легонько провел краешком лезвия по черной коже.

Из царапины стала сочиться кровь. Виктор убрал нож, вытер его пальцем и, проведя им по своей щеке, оставил на ней рубиновую полосу как напоминание…

— Мне нравится этот парень, — засмеялся первый ватутси, похлопав журналиста по плечу, и посмотрел на своего товарища. — Зу́ла, свали отсюда. Ты хочешь проблем? На, лучше возьми себе кат.

Первый протянул второму несколько листьев растительного наркотика.

Озадаченный Зула отстал от процессии и шел поодаль, больше ни к кому не цепляясь, и вскоре совсем успокоился.

Виктор вскоре понял, что ошибся. Усубали не сидел ни в одном из «сараев», встретившихся им на пути. Его группу вывели на другой край Зейлы. Виктору это не понравилось, и он шепнул Маломужу и Хорунжему:

— Приготовьте-ка пушки, детки, на всякий случай.

На что ребята только одобрительно кивнули головами. Однако все опасения были напрасны. Никто никого не собирался расстреливать.

Впереди виднелись два высоких холма, по величине больше похожих на сопки, чем на горы. К ним экспедицию вели уже добрых двадцать минут. У самого подножия одной из «сопок» путников встретил уже другой патруль с такими же странными прическами и автоматами наготове. Перекинувшись несколькими словами с первым ватутси, патруль расступился, и вся компания проскользнула между двумя возвышенностями. Здесь перед ними открылась долина, густо засаженная растительностью: деревьями, кустами, громадными фикусами и алоэ.

— Что это за поселок? — всполошился Хорунжий. — Его на карте нет!

— Успокойся, Игорь. Тебя во всемирной энциклопедии тоже нет, — ответил Виктор.

Вскоре между деревьями замелькали небольшие домики. Это были хижины племени ватутси.

«Ага, значит, в самом городе мы не живем. Брезгуем, — думал Виктор. — Там мы только безобразничаем… Лихо спрятались…»

Европейцам было жутковато. Белых людей бесцеремонно рассматривали местные жители с такими же, как у Вубшета, диковинными прическами: мелкие кудри черных волос, разделенные на дискообразные гребни, обрамлявшие выбритые между ними части головы. Но эта прическа была свойственна только взрослым мужчинам. Мальчики блестели бритыми лысинами.

Одежда взрослых и детей тоже отличалась: если ребятишки бегали в юбках-саронгах, то взрослые были укутаны в оранжевые фута бенадиры. Дома поселка были глинобитными, покрытыми сушеным тростником. Их беленые стены покрывали узоры красной краски, как будто это хаты где-то на полтавском хуторе. Люди что-то активно обсуждали и перекрикивались с конвоем группы Лаврова.

— Интересно, о чем они говорят, эти черномазые? — поинтересовался Маломуж.

— Старики говорят, что многие жители недовольны, — впервые за долгое время высказался полиглот Стурен. — Многие устали от гнета вождя Усубали.

— Так они нам жалуются? — удивился Лавров.

— Похоже, — отозвался Густав. — Кому им еще жаловаться? У них тут, я так понимаю, что-то вроде резервации.

— О-о-о! — воскликнул Олег Маломуж. — Так мы им тут еще революцию устроим! Правда, Игорек?

— Легко! — согласился Хорунжий.

— За дорогой следите! — возмутился Виктор. — Тоже мне, Клара Цеткин и Роза Люксембург, революцию они захотели! У нас не те цели и задачи.

Дорогу им преградило стадо диковинных коров с огромными рогами.

— Я их раньше уже видела, — заявила Сигрид, разглядывая животных.

— Где? — поинтересовался Виктор.

— На стенах древнеегипетских гробниц изображены такие же быки, только с солнцем между рогами.

— Ватутси пришли сюда с севера, — заметил журналист, — возможно, даже из Египта.

В этот момент юный пастух в длинной белой юбке-саронге и с длинной веточкой в руке прошел мимо них, как ожившая картинка в характерной египетской манере изображения.

Когда стадо коров удалилось, европейцы увидели стремительно приближающуюся к ним группу мужчин-ватутси. Высоких, в дорогих ярких плащах-гиматиях и с автоматами Калашникова.

— Вот эти люди для того, чтобы нас встретить, — указал на них Виктор и посоветовал: — Держите свое оружие наготове.

— Как мне себя вести? — озадачилась Сигрид.

— Дружелюбно, но с достоинством, — разъяснил журналист. — То есть не целуйся.

— Иди ты, — разозлилась в ответ Сигрид.

Четыре очень высоких и худых, голых по пояс воина-ватутси в оранжевых с коричневыми цветами саронгах взяли европейцев в «коробочку». Еще один, толстый, в прямом синем платье с белыми ромбами, из-под которого выглядывала белая с крупными синими звездами юбка в пол, подошел к Виктору. Левый глаз предводителя был как будто затянут пленкой от яйца.

— Вы от Мусы?.. Меня зовут Ваки́ль, — сказал толстяк по-английски. — Пойдемте со мной…

Они так и шли через весь поселок — впереди «звездочет» Вакиль, за ним «друзья Мусы» Лавров с Колобовой, Стурен, Маломуж, Хорунжий, а конвоировали их автоматчики в оранжевых юбках. Сзади брела толпа местных зевак.

Вакиль привел их к усадьбе, огороженной высоким тростниковым тыном. Вся процессия прошла через неширокий вход без каких-либо ворот. Внутри за забором было также много ватутси, вооруженных автоматами и ручными пулеметами.

— Да, в непростое время мы пожаловали, — заметил Виктор своим спутникам. — Действительно вождю не спокойно. Видели, как охраняют? Не знаю, с чем это связано…

Толстый Вакиль дошагал до причудливого дома-купола и что-то сказал стражнику на сомали. Снизу босой страж был одет в джинсы, а сверху — в накидку с капюшоном. Он кивнул и скрылся в круглом строении, возведенном из бревен, которые при ближайшем рассмотрении оказались огромными туго связанными снопами тростника.

Два барабанщика принялись колотить в свои высокие деревянные инструменты. Лавров и Колобова попытались подойти еще ближе ко входу, но путь им преградили конвоиры, скрестив перед ними свои «калаши». Когда автоматчики убедились, что белые поняли их жест, то молча разошлись в разные стороны и исчезли в толпе таких же, как они, вооруженных туземцев.

Из тростникового купола вышли пять человек. Четверо из них были одеты в яркие цветные фута бенадиры — белые с огромными черными кругами, белые в красную полоску, как занавески, и белые в синюю полоску, как матрацы. Один был даже одет в невесть откуда здесь взявшуюся красную сутану католического кардинала с вышитыми золотыми крестами. Но в центре был человек весь в белом — вождь. Это было понятно по тому, что только на его голове колыхался мех белых хвостов обезьяны колобуса. «Это и есть Усубали», — сразу понял Лавров.

«Весь в белом» вождь сел на стул, устланный шкурой леопарда. Пятнистый «трон» стоял на престоле с низкими ножками, обшитом полосатыми шкурами зебры.

— Я слушаю вас, белые! — сказал Усубали, дождавшись, когда толпа смолкнет, и указал на Виктора жезлом с белой меховой метелочкой. — Говорить со мной будет мужчина. Ты от Мусы?

Лавров сделал шаг вперед и поднял в приветствии левую руку, правая была занята дробовиком.

— Усубали, я принес тебе то, что ты хотел получить за украинский корабль. Можешь дать команду своим пиратам, чтобы они отпустили судно.

Маленький и худой сомалиец с европейскими чертами лица, одетый как сине-белый матрац, наклонился к вождю и что-то прошептал. Вождь согласно кивнул и приказал «матрацу»:

— Пощекочи его, Гурфан!

Пират выхватил из наспинных ножен мачете и бросился на Лаврова. Внезапно Сигрид выхватила пистолет Стурена, о котором все давно забыли, и мощный выстрел в живот отбросил тщедушное тело сраженного Гурфана к ногам вождя.

— Э-э-э-э-э-э!!! — недовольно загудела толпа вооруженных туземцев.

— Неплохой выстрел! — сдержанно похвалил Лавров шведку, лишь на мгновенье к ней обернувшись. — Но не надо было…

Усубали был спокоен и даже не повел бровью, слушая последний стон умирающего Гурфана.

— Почему ты сказал, что пришел от Мусы? Мои люди сказали…

— …Твои люди не умеют слушать, вождь, — перебил его Виктор. — Я сказал, что Муса будет недоволен, если меня убьют, и не более того…

Усубали посмотрел на украинца с недоверием и даже засмеялся, глядя на свою свиту.

— Я принес тебе пять миллионов долларов. И если меня убьют, Муса будет недоволен. Ты ведь делишься с ним?..

— Ну, и где же эти пять миллионов, незнакомец?

— Они со мной, вождь.

— Ты глуп, белый! Пять миллионов долларов — это пятьдесят килограммов зеленых американских бумажных денег, как минимум. А ты пришел с пустыми руками.

— Усубали, я европеец и не вожу деньги тачками, — улыбнулся Лавров и вытащил из кармана бумажку с кодом. — Вот на этом куске бумаги код от счета на предъявителя в банке. Счет на пять миллионов долларов…

Усубали взволнованно раздул ноздри и пальцы на его руках зашевелились, как щупальца осьминога.

— Происходить это будет так, — продолжал Виктор, — мы с тобой едем в банк, я получаю деньги. Ты оттуда звонишь, и начинают отпускать украинцев с «Карины» — за каждого отпущенного я тебе буду выдавать двести пятьдесят тысяч долларов наличными, пока твои солдаты не отпустят всех. Последние двести пятьдесят тысяч ты получишь перед моей посадкой в самолет на родину.

Усубали, хоть и был вождем полудикого африканского племени, отлично умел считать и слушал Виктора очень внимательно. Его глаза горели, в горле пересохло.

— А чтобы у тебя не возникло глупых идей, вождь…

Виктор вдруг взял бумажку с кодом и поджег ее от факела стоящего рядом туземца. При этом все, кто понимал речь Лаврова, ахнули, а Густав Стурен схватился за сердце. Лавров же гордо и смело стоял в свете факелов с горящим кодом в руке, как когда-то, тысячу лет назад, стоял римский дознаватель Шаул перед христианами, сжигая ненавистный ему список преследуемых последователей Иешуа.

— …Теперь код от суммы в пять миллионов долларов здесь, — Виктор легонько постучал указательным пальцем себе по лбу. — Я его запомнил. И теперь ты будешь меня беречь.

Присутствующие у дома вождя туземцы недовольно загалдели, грозно потрясая оружием.

Усубали поднял руку, и все, кто был здесь, замолчали, не мешая вождю думать. Еще один «придворный», одетый в красно-желтую занавеску, наклонился и что-то прошептал своему предводителю. Главарь пиратов согласно кивнул и обратился в Виктору:

— Судя по всему, ты сумасшедший русский?

— Хуже, вождь. Я — сумасшедший украинец.

— Мы сталкивались, — согласился вождь. — У нас еще не было таких заложников.

— И еще не было таких поручителей…

— В чем же ваш секрет? — вдруг спросил далеко не глупый Усубали, пристально глядя на Виктора. — Русские не сдаются?

— Русские не сдаются, украинцы — не сдаются никогда…

Вождь ватутси долго смотрел на Виктора, на Сигрид, которая, стоя рядом, почему-то взяла журналиста за руку, на Маломужа и Хорунжего, в лицах которых он прочел то же, что видел у украинских моряков в течение пяти месяцев: абсолютную непокорность и насмешливость.

— Что ж, хорошо, я согласен. Но… я сейчас занят. Вам нужно будет подождать…

— А в чем заминка, вождь? — поинтересовался Виктор.

— У вас это называется выборами. У нас — правом первого. По закону племени ватутси я сегодня буду биться со своим троюродным братом, который считает, что его несправедливо лишили наследства и вождем должен быть он, а не я. Вождем ватутси останется тот, кто победит.

Усубали был спокоен, уверен в себе и даже немного улыбался. Видимо, понимая, что победит именно он.

— Это мой седьмой поединок. Шесть предыдущих, как ты видишь, я выиграл! — торжественно заявил вождь, и его свита одобрительно загудела.

В ту же минуту из дома Усубали вышел… Вубшет. Высокий, жилистый, со своими странно раскосыми глазами — носильщик Вубшет, охранник Вубшет, проводник Вубшет…

— Это мой троюродный брат, Вубшет! — с улыбкой сказал вождь. — И претендент на жезл повелителя племени ватутси.

В это время где-то за пределами усадьбы Усубали началось всеобщее скандирование племени: «Вуб-шет! Вуб-шет! Вуб-шет!»

Вся группа Лаврова и сам Виктор от неожиданности потеряли дар речи.

«Так вот что ты скрывал…» — подумал журналист.

— Бвана Вики, — сказал на суахили Вубшет, — я умею быть благодарным. Сегодня я одержу победу, и ты получишь своих друзей… бесплатно, без выкупа.

— Я буду держать за тебя кулаки, воин, — ответил Виктор, используя все свое небогатое знание языка масаев — суахили. — Если бы я мог, я бы вышел на поединок вместо тебя, Вубшет.

— Я — воин, бвана Вики, поэтому буду драться сам.

— Уведите наших друзей в безопасное место, — приказал на английском Усубали. — Пусть отдохнут, а я закончу и сам навещу их…

И они пошли. Когда Виктор и его группа повернулись спинами к Усубали, тот долго задумчиво смотрел им вслед, пока они не скрылись из виду за силуэтами следовавших за ними рослых автоматчиков.

* * *

На склонах утеса, обращенного к морю, было разбросано множество пещер: их отверстия таинственно темнели, порой узкие — просто щели в камне, порой широко распахнутые, словно двери кинотеатров. По самой середине скалы бежал шумливый ручеек. Он то исчезал меж камней, то вновь выскакивал оттуда и торопливо бросался водопадами вниз по склону с одного уступа на другой.

Старший сомалиец что-то скомандовал воинам-ватутси, и те разделились. Часть достала спрятанные в камнях длинные веники, поделившись ими и с группой Лаврова.

— Это что, мы куда-то полезем? — испуганно спросил Стурен, когда туземцы стали поджигать факелы.

Другие мужчины, закинув за спины автоматы, откатили в сторону огромный каменный жернов, который закрывал вход в темный зев пещеры.

— Я не полезу! — закричал Густав. — Я боюсь! Мне нельзя! У меня клаустрофобия. Я боюсь закрытых пространств…

— Не переживай, дружище, — похлопал его по плечу Хорунжий. — У меня еще хуже. У меня сантаклаустрофобия. Я с детства боюсь, когда приходит Санта Клаус…

Под хохот Маломужа старший сомалиец вошел в пещеру первым и жестом позвал за собой европейцев.

— Не пойду! Не хочу! — орал ученый, когда все остальные белые стали спускаться в подземелье.

— Успокойся, Стурен! — не выдержала Сигрид. — В конце концов, кто из нас женщина, я или ты? Чего ты разнылся, как баба?

После этого замечания Густав успокоился.

Сомалиец уверенно шел в полумраке между сталактитами и сталагмитами. Он довольствовался тем светом, что давали факелы в руках следовавших за ним членов группы Лаврова. Иногда он оборачивался, проверяя, правильно ли идут Лавров и Колобова. Наконец он остановился перед небольшим лазом и жестом предложил факелоносцам идти впереди себя. Виктор и Сигрид на мгновение переглянулись, как бы решаясь на этот шаг в неизвестную черноту. Лавров шагнул первым, выставив перед собой горящий веник.

Небольшой, в несколько шагов, низкий коридор заканчивался большой просторной залой с ровным полом без каких-либо острых каменных сосулек сверху. В темном зале на полу сидели несколько бледноликих мужчин, щуривших глаза на ослеплявшие их факелы.

— Это что, безопасное место для отдыха? — недоуменно спросил Виктор «начальника стражи» ватутси.

Но ему никто не ответил. Сопровождавшие группу только подожгли своими вениками несколько светильников в пещере и вышли прочь…

 

Глава 27

Ритуальный поединок

На большой площадке, огороженной тростниковым тыном, группа обнаженных по пояс воинов в длинных красных саронгах танцевала ритуальный танец, аккомпанируя себе на двух длинных там-тамах. Танец наблюдал Усубали, восседая на своем леопардовом троне. Его лицо было будто высечено из камня. Никаких эмоций. Он смотрел, как через главный вход площадь перед его домом-сферой наполняется повстанцами в белых саронгах и таких же белых париках. Эти головные уборы выглядели так, будто длинные седые волосы просто встали дыбом.

В парики облачились танцоры повстанцев. Они были без огнестрельного оружия, лишь с тонкими длинными дротиками. На щиколотках белоголовых танцоров громыхали специальные погремушки. Повстанцы исполняли ритуальный танец, странно выворачивая локти и выгибая спины так, что грудь их выпячивалась колесом. Танцоры то изображали друг с другом битву на копьях, то подпрыгивали высоко вверх, то встряхивали своими длинноволосыми париками на манер рок-музыкантов времен Deep Purple.

Грохот от их погремушек на щиколотках стоял до небес. И так же до небес поднималась пыль, выбитая четырьмя десятками босых черных ног. В какой-то момент танцоры расступились и замерли. Во внезапно наступившей тишине в проход между танцорами зашел Вубшет в сопровождении своих сторонников.

* * *

Светильники из обожженной глины чадили горящим козьим жиром и ужасно воняли, что очень не нравилось Сигрид. Но это был единственный способ видеть друг друга.

— Почему они закрыли нас? — недоумевал Стурен. — Ведь мы же договорились.

Ученый ходил из угла в угол пещеры, как тигр в клетке. Помещение было настолько высоким, что огонь светильников не «добивал» до его свода, и, подняв голову, можно было видеть только темноту. Паника Стурена совсем не добавляла спокойствия и комфорта окружающим.

— Да, договорились, — ответил Виктор после молчания. — Но поставь себя на место Усубали. Ему же нужно выполнить свой долг. Племя ватутси никогда ему не простит, если он пойдет вразрез с обычаями.

— Да какие обычаи могут быть у него, у бандита?! — сорвалась шведка.

— Э-э-э, не скажи, Сигрид, — засмеялся Виктор. — Если бы ты жила у нас в девяностые, ты бы видела, сколько бандитов ходило в церковь. Твари, на которых негде клейма ставить, приходили и становились обычными прихожанами. Усубали по сравнению с теми, кого я знавал, просто агнец Божий… Но несмотря ни на что, церковь их потом отпевала наряду со всеми усопшими прихожанами.

— Но ведь это религия! А тут…

— …О-о-о, в иных племенах традиции стоят гораздо выше, чем религия. Особенно когда эти традиции старше религии… Все решает провидение в честном поединке.

— Ты думаешь, наш Вубшет победит Усубали? — неуверенно спросила Сигрид.

Сигрид не зря сказала «наш» о Вубшете. Она слишком привыкла к этому молчаливому великану — как оказалось, законному вождю племени ватутси, который шел издалека, чтобы восстановить справедливость.

— Вубшет — отличный воин, — ответил Виктор. — Я верю в него. Он победит. Должен победить…

* * *

Усубали вскочил и выкрикнул команду на языке ватутси, указав на пришельцев своим жезлом с белой меховой метелочкой. Однако никто не спешил выполнять эту команду. Вубшет со своим представителем прошел до середины круглой площади. Представитель, потрясая тонким гибким дротиком, объявил на языке ватутси претензии и обвинения. Ни слова не было понятно, но по интонации казалось, что представитель гордо молчащего Вубшета припомнил все смертные грехи Усубали, а под конец речи даже бросил свой дротик ему под ноги.

— Э-э-э-э-э-э-э!!! — выдохнула толпа зрителей, стоявших вдоль круглого тростникового тына.

Представитель Вубшета почтительно снял с него белую льняную накидку, и все присутствующие смогли увидеть причудливое шрамирование в виде двухголовой змеи на его груди и животе.

— Е-о-о-о-о-о-о-о!!! — воскликнули повстанцы, потрясая своими потертыми «калашами» в воздухе.

Усубали прошел в центр круглой арены. Его сопровождали два копьеносца. Они воткнули свои копья древками в песок. Один из них принял от вождя жезл с белой меховой метелочкой, а другой снял с него головной убор из такого же меха. Дальше Усубали сам снял с себя белую накидку, обнажив торс без всякого шрамирования. Он не глядя протянул руку, и ему подали такую же ритуальную пику, как у Вубшета. Каждому из них также подали тростниковый щит, похожий на монолыжу для сноуборда.

Усубали поднял пику вверх и потряс ею, делая вид, что вот-вот метнет ее в Вубшета. Тот заметался по арене, прикрывшись щитом и внимательно наблюдая за движениями противника. Какое-то время соперники плясали вдоль невидимой линии, делая обманные движения своими пиками. Они то приседали, широко расставив ноги, то раскачивались, как кобры.

Наконец Усубали метнул пику, и она вонзилась в щит Вубшета.

— О-о-о-о-о!!! — отреагировала толпа болельщиков.

Вубшет тоже метнул пику в своего обезоруженного противника, но тот легко уклонился от снаряда и пика воткнулась в песок арены. Соперникам подали мачете. Какое-то время они фехтовали ими, покуда Вубшет не потерял равновесие и не свалился на спину…

* * *

Виктор лежал в одной из прилегающих пещер, которых, как оказалось, здесь было немало и они соединялись с основной множеством ходов. «Такие себе одесские катакомбы в Африке», — думал журналист. И действительно: каждая маленькая пещерка была устроена так, будто здесь когда-то жили люди. Чьи-то искусные руки выдолбили из камня ниши, обтесали каменные глыбы, сделав их похожими на столы и лежаки для отдыха.

«Возможно, здесь когда-то был рудник. Когда на этой земле был мир… А когда на этой земле был мир?..» При тусклом огне светильника, который украинец принес с собой, он уже почти засыпал, когда к нему в пещерку зашел Стурен.

— Спишь?

— М-м-м, — протянул в ответ Лавров, — что еще случилось?

Несносный ученый начинал его по-настоящему раздражать.

— Знаешь, Вик, я пришел не просто так…

— Я догадываюсь, — с закрытыми глазами ответил усталый Лавров. — Скоро нас отсюда выпустят, потерпи.

— Выслушай меня, Лавров. Ты ведь умеешь не только говорить, но и слушать. Это отличает тебя от большинства людей.

Погружение в такую философию удивило Виктора, и он даже открыл глаза. Здоровенный канадский швед сидел рядом с ним спокойно, без истерик, забыв о своей клаустрофобии.

— Я мало совершал в жизни мужских поступков. Слишком мало, чтобы можно было чем-то похвастаться. Да и совершают их не для этого… Будучи у монахов, я был рядом с Борисом, когда он умирал, и многое понял… Я хочу вернуть тебе камень.

— Ты с ума сошел, Густав?! Этот камень твой! Ты честно заплатил за него! — Виктор от волнения поднялся и сел.

— Знаешь… видимо, не зря мои предки столько лет прожили среди славян. Их научили главному: совесть не продается. Ее не оценить никакими деньгами. Я скрыл от тебя главное… Подожди, Вики, дай сказать…

Виктор, который уже собирался привести тысячу аргументов в пользу Стурена, не стал напирать и только кивнул головой в ответ, а ученый продолжил:

— Я скрыл от тебя то, что сказал мне Иешуа в конце разговора с ним. Если этот камень не вернется на место, может случиться большая беда — на твоей родине могут погибнуть миллионы и миллионы людей… Камень Святого Климента — оберег вашей земли.

Виктор отчетливо вспомнил свой ужасный сон и сидел, уставившись в одну точку.

— Я как всегда смалодушничал, не сказал тебе об этом ничего, — продолжал Густав. — Но, следуя за тобой, я все больше убеждался, что настоящий мужчина — это в первую очередь тот, кого отличает совесть и справедливость. Надо уметь быть мужчиной даже в самом малом… А сейчас я вдруг представил себе, как родственники встретят освобожденных украинских моряков. Матери и жены будут плакать от счастья, обнимать, целовать, дети радоваться и скакать вокруг… И всем им, вновь обретя свое счастье, суждено будет погибнуть?!

Ученый испуганными глазами смотрел на Виктора и продолжал:

— …Погибнуть только из-за моего малодушия и эгоизма? Нет! Этого не будет! Возьми камень, Виктор, и не говори ничего больше.

Швед вручил Виктору сумочку с плинфой и вышел из пещеры…

* * *

— О-о-о-о-о!!! — над ристалищем несся восторженный крик болельщиков. Они жаждали крови.

Вубшет сумел вывернуться из смертельно опасной ситуации — перекувыркнулся через голову и принял щитом острие мачете, которое метнул в него Усубали.

Вубшет отбросил развалившийся щит и, вооруженный уже двумя мачете, решительно двинулся на оппонента. Одноглазый Вакиль бросил своему хозяину под ноги серп на длинной металлической рукояти. Усубали поднял диковинное оружие и легко выбил им из рук Вубшета сначала один мачете, а затем и другой. Он замахнулся на обезоруженного противника, но Вубшет, резко сблизившись, поймал это его движение и не дал серпу опуститься себе на голову.

В ответ Усубали сильно пнул троюродного брата коленом в грудь и опять сбил его с ног. Вубшет поднялся с пикой в руках и резким взмахом запустил ее в грудь Усубали. Тот выронил щит и серп, схватился за пику, торчащую из его тела, и рухнул на спину с гримасой ужаса и боли.

Уже лежа на арене, Усубали попытался выдернуть из себя глубоко засевшую пику, но силы оставили его, и он беззвучно умер…

* * *

Лежа в пещере, Лавров не мог уснуть. Его эмоциональный подъем сопровождался сумбурным потоком мыслей. Все-таки есть справедливость на свете… Столько пережить… вывернуться… пройти все… найти и потерять… на грани смерти… за гранью человеческих возможностей…

Ни в чем не повинные люди — моряки «Карины» — будут спасены и обретут свободу.

Сколько сил нужно было приложить, чтобы это случилось? И Камень… в который не верил никто, который казался просто красивой сказкой… Вот он, в изголовье. Лежит, не пропал и никуда больше не денется. «Надо будет обязательно выучить латынь…» — подумал журналист, когда внезапно услышал протяжный вздох. Вместе с ним в пещере кто-то был. «Ну, кто еще?..»

Лавров открыл глаза, перед ним стоял… старик Хуур.

— Аворебзак?! — изумился Виктор. — Ты здесь откуда?

— Ху-ур. Меня зовут Ху-у-ур, — протрещал старый колдун.

Казалось, он стал еще старше и еще безобразнее, чем был. Его бесцветные глаза взялись белой пеленой, а скрюченные пальцы говорили о старческой неизлечимой болезни.

— Я пришел забрать свое, — то ли сказал Хуур, то ли показалось Виктору.

— Что-о-о?

— Камень Свободы должен быть моим, я не зря вел тебя к нему.

— Ты вел? — усмехнулся Виктор.

— Я спасал тебя дважды. Один раз от глупого сына Аниссы, когда он хотел убить тебя просто за то, что ты белый. Второй раз от жестокого и жадного Мусы, который мог убить тебя ради денег… Теперь настала твоя очередь отблагодарить меня.

— Спасибо тебе, Хуур, — ответил Виктор. — Этого достаточно?

— Нет, не достаточно. Для того я спасал тебя, чтобы ты принес мне Камень Свободы, и ты сделал это.

— Не сходи с ума, старик, — разозлился украинец. — Какое отношение ты имеешь к этому камню?

— Я имею к нему самое прямое отношение! — сухо ответил старый сомалиец. — Я его хочу.

— Ну, мало ли, кто и что хочет! — возмутился Виктор. — Хотеть чужого — это грех. Так у нас говорят.

— Он не чужой, а мой, и я его заберу, — спокойно ответил Хуур и подошел к изголовью Виктора.

— Старик, иди подобру-поздорову. Не доводи до греха, — предупредил Лавров.

Но Хуур, словно зомбированный, не обращал внимания на угрозы журналиста и протянул руку к камню.

— Ну, я тебя предупреждал!

Виктор, не вставая со своего ложа, что есть силы ударил старика правой рукой, но… ничего не почувствовал. Рука, словно ватная, соскользнула с хилого тела старого мага. Так бывает во сне, когда вы затеяли с кем-то драку и не можете полноценно ударить. Вторая попытка Виктора, уже ставшего на ноги, закончилась тем же. Старик был неуязвим. Он спокойно взял камень.

— Сигрид! Ребята! — позвал Лавров, крикнув в коридор.

— Можешь не стараться, они не слышат. Между нами два кольца энергии Старого Мира.

— Да что за бред! — выкрикнул Виктор. — Маломуж! Хорунжий! Ко мне!

Но никто не откликнулся. Виктор вскочил и бросился за стариком, уходящим в тоннель, но ударился лбом о невидимую стену и упал, потеряв сознание.

* * *

Барабанщики племени ватутси принялись исполнять сложную дробь в честь нового вождя Вубшета. Три высоких тощих старика обернули его тело белым плащом с красными звездами, скрыв двухголовую змею на груди и животе. Соратники Вубшета сбежались в тесный круг — поздравлять его, одобрительно похлопывая по спине и плечам. Вубшет поднял руки вверх, желая говорить, и все присутствующие замерли, внимая голосу нового вождя ватутси.

— Призываю вас, братья мои, достойно похоронить низложенного вождя Усубали. Все-таки он был сыном нашего племени, хоть и недостойным сыном.

Присутствующие одобрительно загудели, пораженные мудростью молодого вождя.

— А сейчас нужно исполнить наш долг и помочь другу нашего племени. Бвана Вики этого заслужил!

— О-о-о-о! — одобрительно закричали сторонники Вубшета, а ими после его победы стало практически все племя.

— А после праздничного обеда в честь наших гостей мы отправимся на «Карину» и освободим друзей бвана Вики!

— Нет! Ты не можешь! Ты не смеешь! — не выдержал толстяк Вакиль, но вдруг понял, что он остался в гордом одиночестве и тут же, «переобувшись в воздухе», добавил: —…Не смеешь так долго тянуть! Надо связаться с охраной «Карины» и пригнать ее в порт!

— О-хо-хо-о-о! — радостно закричали приверженцы Вубшета, а молодой вождь впервые за много лет расплылся в улыбке.

— Пойдемте же за нашими гостями, братья!

— Ты нам не брат! Ты нам не вождь! Самозванец! — раздались крики из-за частокола.

Это кричали несколько оставшихся сторонников Усубали из его шайки. Но несколько автоматных очередей заставили их замолчать навеки…

Вдруг с берега прибежал взмыленный гонец.

— Вождь, камень в пещеру пленных сдвинут!..

* * *

Да, исполинский камень на входе в пещеру был сдвинут со своего места. Никто бы не поверил, что глыбу, которую с трудом перекатывали двадцать человек, старик Хуур отодвинул одним движением руки. Сомалийский чародей ушел. Ушел с Камнем Святого Климента.

— Мы его видели, но ничего не могли сделать, — виновато оправдывался перед Лавровым Хорунжий.

Сигрид, смачивая платок в горном ручье, делала Виктору примочку. На лбу журналиста красовалась огромная синяя шишка.

— Он как будто гипнозом владеет, Петрович. Я даже встать не смог… Мы не смогли. Сидели как приклеенные. А он появился, посмотрел на нас, как на придурков, и ушел. Мы не виноваты.

— Мы — виноваты, — возразил Игорь. — Нужно было стрелять.

— Стрелять бесполезно, и вы не виноваты, — остановил поток речей Виктор. — Я не знаю, как он это делает, но его нельзя убить. Он неуязвим.

— Как это? — удивился Стурен. — Что за вздор! Я как ученый…

Слова Густава прервала канонада снаружи. Все «обитатели» пещеры пленных, не думая о безопасности, ринулись к выходу. То, что они увидели дальше, не поддавалось никакому разумному анализу.

Хуур спокойно шел по берегу океана, держа перед собой заветный камень. Кто-то стрелял по нему из десятков автоматов, ручных пулеметов, пистолетов — все было без толку.

— Пули его не видят, — пробормотал Виктор.

— Гипноз? — зачарованно спросила Сигрид.

Журналист только пожал плечами в ответ.

— Он словно голограмма. Он вроде есть, а вроде и нет. Понимаете, о чем я? — спросил Стурен, но никто его не слушал. Все как заколдованные смотрели на происходящее.

Наконец Виктору удалось справиться с собой, и он выбрался на вершину утеса. То, что он увидел, сразило его окончательно: слева в старика стреляли аборигены ватутси, а справа, метрах в ста, рассредоточившись вдоль уступа, стояли монахи-старообрядцы и вели беспорядочный огонь из всего оружия, которое у них было, раз за разом перезаряжая свои автоматы.

— Этого не может быть… — лепетал Стурен, который выбрался вслед за Виктором.

— Не может, но есть, — отозвался Виктор.

Но следующее, что он увидел, заставило его содрогнуться. С юга по водной глади океана шла целая армада катеров, а вдоль берега — кортеж внедорожников…

— Муса! Это Муса! — в истерике закричал Вакиль, бросая оружие.

— Усубали успел предупредить, — прокомментировал Виктор.

Но и это было еще не все. Ближе и чуть правее сюда двигалась колонна пеших воинов с ручными пулеметами. Во главе войска, путешествуя на носилках-троне, восседал Вииль-Ваал-старший.

— Ну, полюбуйтесь! Весь дурдом в сборе! — воскликнул Виктор, указывая на боевиков своим уже поднявшимся на скалу друзьям.

— Лавров, так тебя не любили даже в юности… — сам себе сказал вслух журналист.

— Салам, бача! — раздался знакомый голос.

Перед Виктором стояли неизвестно откуда взявшиеся Радуцкий и Короленко. Оба были одеты в камуфляж, в руках у них были огромные баулы оружия.

— Скорую помощь вызывали? — спокойно спросил Короленко.

— Гаврилыч, камень ушел, — с грустью сказал Лавров, не имея сил удивляться тому, как эти двое здесь оказались.

— Да какой камень, Лавров? У тебя жизнь висит на нитке, а ты о плинфах думаешь! На вот лучше возьми… Надеюсь, пользоваться не разучился?

Короленко, расстегнув молнию баула, достал оттуда АКМС и бросил Виктору. Тот сходу поймал оружие, и в глазах его блеснул огонек.

— А патроны есть?

— У него все «цинки», — весело кивнул полковник на Радуцкого. — Он помоложе будет, да и рук побольше.

— Подождите, братцы! Вы что это, решили втроем с целой армией воевать? А мы?! — возмущенно спросили хором Хорунжий и Маломуж.

— Ну, и вы… — вспомнил о своей группе Виктор.

— И мы! — вклинилась Сигрид. — Правда, Густав?

— А то как же? — поддержал Стурен. — Как это говорят, на миру и смерть красна?

— Да не горюй, наемник! — обратился к Виктору Радуцкий. — Мы же тоже не пальцем деланы. Смотри!

Макс показал рукой в сторону северо-запада, оттуда шло войско боран. С луками, копьями и щитами, в полной боевой раскраске, готовое разорвать кого угодно. Впереди торжественно шел пузатый Годлумтакати.

— А вон еще! — добавил Короленко.

Дальше — больше: к скалам на нескольких внедорожниках уже подъезжали головорезы Салмана, сына волшебницы Аниссы. Их было не менее трех десятков человек, и связываться с ними не пожелал бы никто.

— Откуда вы их взяли? — смущенно спросил Виктор, будто все это были неожиданные гости на его дне рождения.

— И ватутси помогут! — заявил подбежавший сюда Вубшет.

— Это все — твои друзья, Виктор Петрович, — шутливо сказал Короленко. — Созвонились, съездили, кого по Интернету выдернули…

— …Кого из пивнухи, — добавил Радуцкий, изнывая от жары. — А тут что, всегда так жарко?

— Почти, — ответила Сигрид за Лаврова, который все еще не мог поверить, что это происходит наяву.

— Да ты приляг, бача, — улыбнулся Радуцкий. — Окапываться здесь негде. Нам всего пару часиков продержаться.

— Ага, — подтвердил Короленко, — друзья из Интерпола поддержку обещали.

— А как вы вообще сюда попали? — наконец-то поинтересовался журналист.

— Тут недалеко, в Южном Судане, база «Апачей». Мы скинулись на керосин, и ребята подкинули нас до самой Зейлы.

Виктор слушал рассказы друзей и упивался ими. После своего жутчайшего сна он был так рад видеть их живыми и невредимыми. «И пусть война! В такой компании и умереть не страшно!»

— И-е-х-х! — воскликнул Лавров, обращаясь к Радуцкому. — Тряхнем стариной, шурави!..

Враги были уже близко, но друзья подтягивались еще быстрее. Еще полчаса, и трудно было бы сказать, чем это все закончится. Во всеобщем возбуждении все забыли о Камне Святого Климента и старике, похитившем его. А зря…

Хуур продолжал идти своей дорогой вдоль берега океана, а неистовые «монахи» из Хвалынской обители продолжали напрасно уничтожать свой боезапас. Как вдруг перед Хууром вырос почти двухметровый гигант с седыми бородой и шевелюрой.

— Смотрите, что это?! — вскричала Сигрид.

В летнем африканском небе проявилось какое-то странное свечение, похожее на шаровую молнию. Никто из присутствующих не понимал, что произошло, но многие увидели образ, на который все отреагировали по-разному:

— Белый Масай! — в суеверном экстазе вымолвили ватутси и боран и пали ниц.

— Белый Волхв, — произнес Глеб. — Молитесь, братья, мы его видим!

— Агент Корень? — удивился Короленко.

— Хранитель Павел, — догадался Виктор.

Лавров видел этого старика на зимнем пляже «Ланжерон» в Одессе, но разве мог он тогда подумать?.. Да, это был Хранитель Павел, который появился в самый отчаянный, самый катастрофичный момент, чтобы вмешаться и спасти реликвию.

— Кто ты? — злобно прохрипел Хуур, глядя на белобородого великана.

— Дичь не должна спрашивать у охотника, кто он, — ответил седой, как Нептун, старик. — Отдай то, что тебе не принадлежит.

Чернокожий колдун посмотрел на противника слезящимися бесцветными глазами.

— Тебе нужен Камень Свободы? Возьми его, если сможешь.

Он положил плинфу на песок прямо перед седым старцем, вспыхнул и исчез… Те, кто наблюдал за происходящим со скалы, переглянулись в замешательстве.

— Так это просто! Петарду бросил, а сам, пока дым рассеялся, в песок зарылся, — попытался разрядить обстановку среди зрителей Хорунжий. — Я это в кино видел, про ниндзю, или ниндзи… или ниндзя… Как правильно?

Тем временем черная плинфа, лежащая у ног Белого Волхва… утонула в песке.

— А-а-а, я знаю! — не мог угомониться Игорь. — Я же говорил, что он в песок зарылся. Оттуда, снизу, ее и тащит…

В опровержение слов режиссера Хуур вдруг появился наверху, на крутом выступе над песчаной полосой берега, и без особого труда столкнул ногой громадный камень, устроив камнепад.

— Я знаю! Он заранее все приготовил, а потом только ногой пнул, и они покатились! — продолжал Игорь.

— Хорунжий, ты заткнешься сегодня? — сердито бросил Виктор.

— Попкорна принести? Я сейчас! — отшутился весельчак.

Множество камней летели в сторону Белого Волхва, заваливая его полностью.

— Все, трындец, — грустно резюмировал Маломуж, обняв испуганную Сигрид.

Но не тут-то было. Через мгновение седой «Нептун» оказался возле черного мага и нанес ему удар ладонью в ухо. На удивление, он попал, и Хуур кубарем полетел вниз с обрыва.

Тут уже настало время удивиться Лаврову. Несколько минут назад он не смог даже прикоснуться к этому проклятому старику. А у Белого Волхва это получилось с первого раза.

«На то он и колдун, черт его дери», — успокоил себя журналист.

А действо продолжалось…

Хуур, который опять пропал из виду, вдруг закричал, как хищная птица, и все, кто стоял на берегу, открыли рты от изумления. По песку, грунту и камням пролетела громадная тень черной птицы-демона, мифической птицы-убийцы.

— Хуур! — воскликнули ватутси и обнялись от мистического страха.

— Хуур! — в панике закричали суеверные боран и упали на землю, закрыв головы руками.

— Хуур! — взвизгнул отважный вождь боран Годлумтакати и выстрелил в проносящуюся громадную тень из своего лука.

— Ох, ехана тетя! — прокомментировал Хорунжий.

— К сожалению, не тетя, а дядя… Даже не дядя, а дедушка, — отозвался Виктор.

Все, кто был на плато у побережья, притихли. Даже воинствующие монахи-старообрядцы побросали оружие, взялись за руки и склонили головы. Так они молились от безысходности.

С катеров, подходящих к берегу, донеслись первые звуки выстрелов — это были пулеметы береговой охраны, которой ведал Муса. Пролилась первая кровь: со скал сорвались сразу несколько ватутси и замертво застыли внизу на песке. Взвизгнула Сигрид, содрогнулся Лавров.

— Йо-о-о-о-хо-о-оо! — издал боевой клич Вубшет, но автоматы и ручные пулеметы его племени были ничем по сравнению с мощным оружием катеров.

Белый Волхв, стоящий неподвижно в своей белоснежной тунике, вознес ладони к небу и что-то выкрикнул на непонятном языке.

— На арамейском. Просит помощи у неба, — шепнул Густав Лаврову.

В ту же минуту грянул гром и сверкнула молния. Тень исполинской зловещей птицы превратилась в смерч. Невероятный торнадо понесся в сторону акватории и, закрутив катера береговой охраны, в мгновенье смел их, будто никогда их и не было. Море заштормило, выбрасывая на берег рыбацкие лодки… но, увы, без рыбаков.

Израненный Хуур внезапно появился за спиной у Белого Волхва, замахнувшись неизвестно откуда взявшимся мечом. Белый маг резко развернулся, вырвал оружие из рук черного злодея и ударил его кулаком в лоб. Тот шлепнулся плашмя на спину, и из его рта вырвался столб пламени. Огонь опалил седые волосы Хранителя Павла, кожа клочьями повисла на его лице, но он устоял…

Но что же творилось вокруг? С неба шел огненный дождь, падая на несчастных туземцев, прожигая кожу и испепеляя одежду. Люди с воплями бежали куда глаза глядят, давя друг друга. Один из монахов-старообрядцев так и остался лежать в полуистлевшей одежде рядом со своим автоматом…

— Это напалм! — крикнул Короленко. — Прячьтесь! Куда только можете прячьтесь!

Только Белый Волхв без тени волнения, хоть уже и в опаленной тунике, опять воздел ладони к небу, попросив помощи. Громом и молнией ответило небо. Цепями электрических разрядов и оглушающими раскатами, которых еще не слышала эта земля. Один из ударов молнии разорвал, расщепил, расколол земной пласт, как жестянку, образовав широкую трещину прямо в том месте, куда уже подходила колонна внедорожников Мусы. В них сидели солдаты, а на самом деле — вооруженная бандитская группировка с самыми лучшими образцами огнестрельного оружия. По приказу своего хозяина эти отморозки, жующие кат, были готовы уничтожить любого. Но этого не случилось. Громадная трещина поглотила большинство машин вместе с людьми, и они улетели в черную, как смоль, бездну, даже не успев крикнуть.

Панический ужас охватил остальных бойцов Мусы, водители развернули свои джипы в обратном направлении, но было поздно. Проливной тропический дождь, начавшийся за одну секунду, смывал автомобили с бандитами вслед за предыдущими машинами. Увидев это, войско Вииль-Ваала бросило свое оружие и своего повелителя и бежало, поскальзываясь, падая, разбивая в кровь ноги и руки, давя друг друга… Вииль-Ваал сидел на своем кресле, пока тропический ливень, такой редкий для этих мест, собирался в целые реки и несся по направлению к вновь созданному ущелью. Вот одна из рек подхватила трон Вииль-Ваала и понесла его к обрыву. Старик проворно соскочил со своего места, но тут же был опрокинут мощным потоком навзничь. Старого тирана понесло неведомо куда, и вскоре его накидка исчезла вместе с ним в водовороте дождевого потока…

Позднее мировые средства массовой информации назовут это самым большим наводнением Африканского континента за всю историю наблюдения, случившимся после невероятно засушливого лета, но пока… тропические воды неслись по плато у Аденского залива, с шумом опрокидывая внедорожники монахов-старообрядцев, заливая все, что еще недавно казалось непотопляемым. Спаслось племя ватутси, успев добежать до своего поселка на холмах, спаслись воины боран и воины Салмана, последовавшие за гостеприимными ватутси. Перед всеобщей катастрофой бессильны все войны и междоусобицы. В моменты крайней опасности люди способны помогать друг другу. Как жаль, что эта способность приходит к ним лишь в минуты беды.

Чудом спасшись от наводнения, группа Лаврова, Короленко, Радуцкий и Вубшет, в последний момент увлеченный журналистом за собой, вышли из горной пещеры пленных, дрожа от холода. Их глазам предстало жуткое зрелище. Весь берег был начисто смыт, будто здесь прошло цунами, а само плато казалось дном только что спущенного водоема. Идти было трудно — ноги вязли в коричневой жиже. Внезапно прояснившееся было небо опять накрыла тень большой птицы. От страшного орлиного крика у друзей заложило уши. Казалось, гигантская птица убьет всех, хоть ее никто и не видел… Кроме появившегося ниоткуда Хранителя Павла. Он быстро сорвал с плеча Вубшета лук, зарядил его стрелой, которую молниеносно вытащил из его же колчана, и, прицелившись, выстрелил… Крик ужаса, отчаянья и боли разнесся над плато. Но это был уже не орлиный, а человеческий крик. Откуда-то сверху прямо к ногам Виктора упал Камень Святого Климента.

— Во имя Господа. Спаси и сохрани, — спокойно сказал Лаврову Белый Волхв и, сделав несколько шагов в сторону залива, исчез, будто растворившись в воздухе.

— Чудеса… — промямлил Радуцкий.

— Мужской поступок, — глядя в глаза Лаврову, произнес Стурен фразу, понятную только им двоим.

— А то, — улыбнулся Виктор в ответ, подняв камень и прижав его к груди…