На стене дома напротив здания суда краской написано «Свободу Диме Боброву!». Надпись выглядит старой, потускневшей, стершейся. Дело закрыто и отправлено в архив. Сам Дима Бобров, больше известный как Шульц, осужден и отбыл в колонию-поселение. Да и кровь тех, кто был убит, пока шел его процесс, тоже давным-давно впиталась в асфальт.

1

Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:

Все было очень зыбко. В какую сторону пойдет дело, ясно не было до самого конца. Наше законодательство так устроено, что в принципе Шульца могли и оправдать. Мы вытаскивали все, что могли: «возбуждение национальной или расовой вражды», «организация экстремистского сообщества», «хулиганство», «призывы к насильственному изменению конституционного строя», «вовлечение в преступную деятельность несовершеннолетних». Получилось пять статей обвинения. И все равно никакой уверенности в исходе процесса у нас не было.

Леше Ваффену, давшему нам расклад по Шульцу, мы, как и обещали, стали помогать. Вписывались за него в прокуратуре и просили об условном наказании. Мы держали свое слово, а он свое. Ваффен был единственным, кто на суде не отказался от показаний. Хотя, как я думаю, дело тут не только в его принципиальности и не только в том, что Ваффену не хотелось ехать на этап. Просто с Шульцем у них получились личные разногласия.

Как-то я сижу в кабинете, звонит телефон.

— Здравствуйте. Меня зовут Юля. Не могли бы мы встретиться?

Я выписал ей пропуск. Она поднялась в кабинет.

— Я девушка Ваффена. Не могли бы вы устроить мне свидание с Лешей?

К тому времени о Шульце я знал уже действительно все. И мне было прекрасно известно, что Юля — никакая не девушка Ваффена, а самая что ни на есть подруга Шульца.

Не скажу, что она сногсшибательная красотка. Но в принципе довольно симпатичная. Несколько лет назад Юля приехала в Петербург из Сургута. Националистические взгляды полностью разделяла и в бригаду пришла сама. Сперва Шульц давал ей набивать тексты для своего журнала. Потом они стали встречаться. Кроме того, Юля была координатором по связям с иногородними и иностранными единомышленниками. Когда на обыске мы изъяли компьютер Юли и стали разбираться, с кем они общались, — там черт ногу сломит. Сотни контактов! Не только вся Россия, но и иностранные единомышленники. Например, из Австралии к нему приезжал член сиднейской ячейки «Blood & Honour». Причем не лысый тинейджер, а взрослый дядька: офицер полиции и при этом активист движения.

С Юлей я начал работать. Несколько раз мы встречались, подолгу разговаривали.

— Понимаешь, Юля, — говорил я. — При обысках у тебя изъята херова куча всего. Экстремистская литература, черт знает что в компьютере… И появляется простой вопрос: откуда это? Если это твое — ты соучастница. А если это Шульц попросил тебя подержать — то ты, конечно, должна рассказать следствию обо всем, что знаешь. Короче, сама выбирай, кем быть — обвиняемой или ценным свидетелем?

Она в ответ только и делала, что просила свидания с Ваффеном. О деталях, мол, можем договориться, но прежде всего я должен дать ей свидание. В конце концов я прямо спросил:

— На фига тебе, Юля, этот Ваффен? И ты, и я — мы оба знаем, что ты девушка Шульца.

— Раньше была его девушкой. Но это в прошлом. А теперь я девушка Ваффена.

Как я понял, встречаться с Юлей Ваффен пробовал, еще пока Шульц был на свободе. Но тогда это было нереально. Никто не мог отбить девушку у лидера бригады. Он был полный параноик и дико доставал Юлю своей ревностью. Мог сидеть и молча целый день кидать нож в стену. Когда до него дошли слухи об ее отношениях с Ваффеном, жестко отпизжены были оба… И после этого Юля поняла, что с Шульцем пора подвязывать.

Впрочем, рассказывать все это Юля тогда мне не стала. А настаивать я не стал.

— Хорошо, — сказал я. — Твое дело. Можешь не объяснять. Я дам тебе свидание с Ваффеном, но ты взамен должна будешь дать мне полный расклад по Шульцу.

Свидание с Ваффеном она получила. Больше того: через некоторое время она родила ему ребенка. Еще пока он находился под следствием, они поженились.

Шульц, конечно, у себя в камере бросался на стены. Юлька иногда ему звонила. Он говорил, что простит ей измену и чужого ребенка, но с Ваффеном она должна расстаться.

2

Шульца арестовали в конце октября 2003 года. К февралю 2004-го следствие было закончено и дело передали в суд. Спустя еще месяц начались первые слушания. Несколько раз заседания переносились, а срок содержания Шульца под стражей продлевался. С весны суд перенесся на конец лета… а потом на осень… а потом на весну уже следующего года… а потом опять на осень. Шульц продолжал сидеть в «Крестах».

Он мечтал о стремительных атаках и сокрушительных ударах. А в результате сел, причем даже не в тюрьму, а в пропахший мочой следственный изолятор. Стал не то чтобы пленником режима, а как бы провинившимся юнкером на гауптвахте. Отец иногда приносил ему небольшой кусочек сыра на бутерброд. Говорил, что на большой кусочек у него не хватает денег. Мать (давно живущая с отцом в разводе) предлагала покаяться, исповедаться христианскому священнику.

Он не мог понять: неужели насчет раскаяния она всерьез? Что общего может быть у него с этим Распятым? С отказавшимся от борьбы и умершим молча Богом христиан? Если бы умирать пришлось ему, молчать бы он точно не стал! Как только ему дали бы нести крест, он бы тут же использовал его как дубинку! С собой в могилу он унес бы как можно больше врагов…

Он закрывал глаза и представлял, как бы все это было. А потом открывал — и опять оказывался в пропахшем мочой следственном изоляторе. Матери он сказал, чтобы больше не приходила.

Заседания назначались, длились десять минут и переносились на новую дату. Конца всему этому было не видно. Обвинение утверждало: подсудимый Дмитрий Бобров — самый что ни на есть экстремист. Почему это он экстремист? — задирала брови защита. А как же? Обвинитель открывал шульцевский журнал и тыкал туда пальцем: в издаваемом подсудимым Бобровым журнале употреблено слово «жиды». Защита пожимала плечами: у Достоевского тоже встречается слово «жиды». Судья бил молотком по столу и объявлял: заседание откладывается до момента, когда будет точно установлено: встречается ли у Достоевского слово «жиды».

Спустя два месяца эксперты отчитывались по результатам проведенной экспертизы: да, у Достоевского встречается слово «жиды». Но в другом контексте. А у Боброва это слово, безусловно, является экстремистским и оскорбительным. Судья кивал и приобщал результаты экспертизы к материалам дела. Обвинение развивало и закрепляло успех: нельзя ли провести также экспертизу слов «хачик», «кавказская гнусь», «поганое жидовское племя», «чурки», «твари» и «черные свиньи»? А то подсудимый Бобров может заявить, что у Достоевского и эти слова встречаются.

Шульц по-прежнему сидел в следственном изоляторе. По слухам, он похудел на двенадцать килограммов. Прошло еще два месяца, и результаты экспертизы были наконец готовы. Нет, отчитывались эксперты, слова «хачик», «кавказская гнусь» и прочие из предоставленного списка у Достоевского не встречаются. И в приведенном тексте все они, безусловно, являются оскорбительными и призывающими к расовой вражде. Судья кивал и приобщал результаты экспертизы к результатам дела.

Кто его знает, сколько бы все это продолжалось в том же духе. Возможно, что очень долго. Да только летом 2004-го кто-то решил ускорить ход событий.

3

19 июня 2004 года. Суббота. Квартира этнографа, специалиста по Африке, Николая Гиренко. Семья профессора собралась на дачу.

У Николая Михайловича выдалась тяжелая неделя. Он выступал экспертом на деле «Шульц-88». Он был именно тем человеком, к которому судья отпасовывал вопросы насчет выражений, употреблявшихся Достоевским, и от всего, что творилось на суде, Гиренко несколько устал. Теперь он собирался немного отдохнуть. Провести выходные на свежем воздухе. Семья паковала вещи: жена, дочери с детьми и мужьями, сам Николай Михайлович… Женщины распихивали по сумкам то, что забыли уложить вчера, мужчины сидели на кухне. Около девяти утра раздался звонок в дверь.

Екатерина, старшая дочь профессора, спросила:

— Кто там?

Молодой, судя по голосу, человек попросил позвать Николая Михайловича.

— Папа, там к тебе.

— Да? Сейчас…

Гиренко подошел к двери:

— Кто там?

В ответ прямо сквозь хлипкую деревянную дверь он получил пулю. Она вошла в правое плечо, пробила руку и подмышку… Кровь брызнула на стену. Гиренко рухнул на пол прихожей. Жена прибежала с кухни на звук, опустилась, руками приподняла его голову, а он был уже мертв. Пуля со смещенным центром разворотила подключичную артерию. Смерть наступила практически мгновенно.

Позже следствие установит: стреляли из обреза допотопной немецкой винтовки «Маузер». Скорее всего, ствол был куплен у «черных следопытов». Судя по всему, грохот от выстрела должен был переполошить целый квартал. Однако из всего подъезда на выстрел обратила внимание лишь одна пожилая соседка. Приоткрыв дверь, она выглянула на лестницу и заметила двух убегающих молодых людей. По ее описанию, это были худощавые подростки шестнадцати-семнадцати лет. Оба одеты в темное, через плечо у одного висела сумка.

Все. Больше никаких подробностей.

4

Об этом выстреле писали в газетах и довольно долго говорили по телевизору. Но по большому счету такой шум был не очень понятен. Гиренко — кто он вообще такой? До того, как прозвучал выстрел, никто об этом Гиренко даже не слышал. Ладно бы опять убили телеведущего или бизнесмена. Но эксперт на судах по вопросам национализма? Тем более что к XXI веку время этих перестроечных борцов за справедливость давно прошло.

Когда в 1990-х начались первые судебные процессы над ультраправыми, от эксперта зависело очень многое. На скамье подсудимых тогда оказывались сумрачные антисемиты, борцы с жидо-христианством, пожилые разоблачители всемирного заговора, философы природного русского язычества… Разобраться в их зубодробительных прокламациях бывало сложно. Именно эксперт должен был объяснить суду, что это: поэтический вопль души (за который не судят) или призыв к свержению конституционного строя (срок до восьми лет)?

Гиренко выступал чуть ли не на каждом подобном процессе. В 1993-м он объяснял: статья в газете «Русская правда», опубликованная под заголовком «Раздавить черную гадину!», является самым что ни на есть призывом к национальной розни. Ни о какой поэтической метафоре речь не идет. В 1994-м предоставил суду результаты экспертизы, из которых выходило, что петербургские язычники из журнала «Волхв» — не безобидные любители старины, а опять-таки разжигатели розни. Спустя еще год провел экспертизу материалов главного тогдашнего националиста Юрия Беляева. И объяснил суду: заголовок «Минздрав предупреждает: переселение с Кавказа опасно для вашего здоровья!» — это опять и опять разжигание национальной розни.

Гиренко выступал экспертом на протяжении десятилетия. Всего — больше двадцати процессов. Без него в Петербурге не обходился ни один суд по националистическим делам, и конечно, иногда приятели подсудимых ему угрожали. Но все-таки в 1990-х все было совсем не так.

В каком именно году сменились поколения, никто не заметил. Но они сменились — это точно. В 2002-м Гиренко выступал экспертом по первому в стране громкому делу скинхедов. Тогда небольшая бригада с окраин железными палками насмерть забила продавца арбузов. Продавца звали Мамед Мамедов. На скамье подсудимых оказались двое несовершеннолетних убийц и бригадир, организатор акции. Доказать их участие не составляло особого труда: свой подвиг удальцы сняли на видеокамеру.

Изображение подрагивает. Иногда происходящего не разглядеть — в кадр лезут спины в белых подтяжках. Первый нападающий подлетает и с размаха бьет Мамедова ботинком в лицо. На телеэкране это выглядело так, будто парень — футбольный нападающий, и ногой бьет всего лишь по круглому мячу. Мамедов — взрослый, седеющий и грузный. А эти — дети. Азербайджанец падает на асфальт, тощие фигурки суетятся надлежащим телом. Ботинки — будто достались в наследство от повзрослевших старших братьев. Огромные ботинки топчут лицо упавшего Мамедова. Все вместе занимает две минуты экранного времени. В начале фильма Мамедов сидит рядом со своими арбузами. Ему скучно. Торговли нет. В конце — арбузы послушно лежат в сетке, а Мамедов уже мертв.

Зачем нужен эксперт-филолог в таком деле, как это? Что здесь анализировать и доказывать, если дети с городских окраин даже и не скрывают: азера грохнули они. И это повод не для раскаяния, а для гордости. Свою запись убийцы повесили в Интернете и не подумали ее оттуда убрать, даже когда следователи стали приходить к ним домой. Сумрачные антисемиты 1990-х пытались спорить: никаких призывов в их статьях нет. Это просто их взгляд на то, что творится в стране. Бритоголовые тинейджеры XXI века искренне не понимали: почему это нельзя убивать черных? Эти люди никому не нравятся. Их в наш город никто не звал. Убивать этих людей просто необходимо, и странно, что ребят собираются за это посадить в тюрьму.

Потом, весной 2004-го, начался суд над бригадой «Шульц-88». На нем по инерции Гиренко тоже выступил экспертом. Для него это дело оказалось последним.

5

Опять были митинги. Опять были громкие заявления политиков и правозащитников. Возле университетского здания Двенадцати коллегий прошел «Марш против ненависти». Губернатор Валентина Матвиенко распорядилась выделить денег на установку Гиренко бронзового памятника.

Не было только одного: результатов расследования. Сперва убийц обещали найти со дня на день. Потом — через несколько месяцев… Их не нашли даже спустя год. Кто именно и почему выстрелил в грудь шестидесятидвухлетнему эксперту, так и осталось неизвестным.

В телевизионных новостях об этом выстреле говорить давно перестали. Но время от времени интерес к убийству Гиренко проявляли газеты. Через две недели после выстрела какие-то сумасшедшие вывесили в Интернете «Приговор», из которого следовало, что профессор был казнен по решению руководства Русской Республики. Беспристрастный суд русского народа рассмотрел деяния Гиренко, признал их наносящими вред национальным интересам и постановил: профессора ликвидировать.

Прокуратура всерьез ко всему этому не отнеслась. Кто-то пальнул Гиренко в дверь, а совершенно посторонние люди теперь хотят взять на себя ответственность? В поиске реальных убийц это вряд ли поможет! «Премьер-министр» Русской Республики Александр Втулкин все равно пытался привлечь к себе внимание и направо-налево раздавал интервью. Шумной популярности, впрочем, так и не обрел. Тогда из Интернет-кафе Втулкин разослал по редакциям электронное письмо, в котором к смерти приговаривалась уже губернатор города Валентина Матвиенко.

На этот-то раз пресса должна обратить на него внимание, не правда ли? Внимание обратила не только пресса. Надоедливого «премьер-министра» вычислили, задержали, по суду определили ему полтора года колонии-поселения и убрали с глаз долой. В нашей дальнейшей истории он больше не появится. Кто именно пальнул в дверь профессору Гиренко, так и осталось неясным.

Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

Следствие хваталось за любые ниточки. У Гиренко были сложные отношения с дочерью. Члены семьи никак не могли разделить между собой квартиру в дорогом районе на Петроградской стороне. Может, дело в этом? Может, убийство — просто бытовуха?

Проверяли все. Отрабатывали все версии. Но чем дальше, тем яснее становилось: дело именно в Шульце. Никаких других выводов сделать тут было нельзя. Сразу после того, как это случилось, всем свидетелям, проходившим по делу, усилили охрану. Наше руководство всерьез считало, что кто-то мог начать их отстреливать. Профессора убили потому, что он был экспертом на этом процессе, — постепенно в это начали верить все. Как бы фантастично это не выглядело.

Это казалось нереальным. Но других версий просто не осталось. Несовершеннолетние драчуны с городских окраин — не та публика, которая в состоянии прямо из тюрьмы заказать эксперта по собственному делу. Но профессор мертв, а других версий нет.

Теперь вопрос стоял так: если Шульц в тюрьме, а его главные подельники под колпаком, то кто же стрелял? Если это новые люди — почему они пытаются помочь Шульцу? А если старые — почему нам о них ничего неизвестно?