1

Лет пять назад, когда я только-только начинал всем этим заниматься, кто-то из экспертов рассказывал мне:

— «Черные» археологи ведь только называются археологами. А по сути это гробокопатели. Уроды без стыда и совести. В заброшенных деревнях, если на кладбище придешь, то шагу ступить невозможно: все кости вытащены из могил и разбросаны. Да и в незаброшенных деревнях тоже. Как можно называть археологами людей, которые плоскогубцами выдирают у покойников золотые коронки? Драгметаллы в переплавку, хорошо сохранившиеся черепа — на сувенирные пепельницы.

Теперь я стоял на Рюриковом городище под Новгородом. Если бы я не был на сто процентов уверен, что передо мной вполне официальная экспедиция во главе с замдиректора главного археологического института страны, то решил бы, будто как раз на лагерь гробокопателей и нарвался. Раскоп начинался в полуметре от современного деревенского кладбища. Здоровенная ямища, забытые с вечера лопаты, а сразу за ними — ажурные оградки и венки «Незабвенной бабушке Марусе».

Я вытащил сигареты и подумал: удивительно, что деревенские до сих пор хорошенько археологам не навешали. За незабвенную-то бабушку Марусю.

Времени было что-то около десяти утра. Но в лагере все еще спали. Я сидел на траве, курил и просто ждал, пока они наконец проснутся. За раскопом и кладбищем торчал деревянный забор, за ним — развалившийся древний собор, а еще дальше — серая река Волхов. Все вместе смотрелось живописно. Прежде чем приехать на раскопки, я несколько раз звонил руководителю экспедиции, но встречаться он отказался. Сперва сказал, что нет времени, а потом вообще перестал подходить к телефону.

Названивать надоело. Вчера вечером я одолжил у знакомых машину, доехал до Новгорода, переночевал в гостинице, с самого утра приехал к археологам в лагерь, но оказалось, что руководителя на месте нет, уехал, а остальные спят. По идее, нужно было возвращаться на шоссе, заводить машину и двигать домой в Петербург. Но сидеть и разглядывать новгородские небо и речку нравилось мне куда больше.

Минут через сорок проснулась повариха. С удивлением посмотрела на меня, но спрашивать ни о чем не стала. Мы в Петербурге все такие: улыбнуться незнакомому человеку и первым начать разговор нам сложнее, чем долотом выбить себе передний зуб. Докурив очередную сигарету, я поднялся с земли, подошел поближе, поздоровался, сказал, что журналист и приехал, типа, по делу. С собой у меня была банка кофе. У поварихи я попросил горячей воды и сахара.

— Это очень хороший сорт кофе. Хотите?

— Нет, спасибо.

— А ваш руководитель экспедиции не сказал, когда вернется?

— Не сказал. Но думаю, не раньше чем послезавтра. Он вам нужен?

— Я хотел попросить его хотя бы в общих чертах рассказать о том, что вы тут находите.

— Поговорите с аспирантом. О находках он может рассказать и без профессора.

Пока аспирант не проснулся, я пил свой кофе, а повариха пыталась сообразить хоть какой-нибудь завтрак. Иногда из палаток вылезали молоденькие археологини. По их рожицам было видно, чем именно они тут занимались в отсутствие руководства. Девушки терли глаза, щелкали застежками лифчиков и глупо хихикали.

— А как у вас отношения с местными?

— Ничего. Нормальные отношения.

— Они не возражают, что вы копаете почти на кладбище?

Повариха повернулась и внимательно на меня посмотрела.

— Официально это кладбище давно закрыто. Хоронить на нем нельзя. Но они все равно хоронят. И тем разрушают уникальный культурный слой Рюрикова городища.

— Понятно.

— Вы хотите писать об этом?

— Да нет. Просто спросил.

Наконец из палатки выбрался и обещанный аспирант. Он сходил на речку умыться, а потом подошел и задал вопрос в лоб:

— Что вам здесь нужно?

Я повторил свою историю. Сказал, что раз уж его шеф уехал, то, может, я мог бы задать пару вопросов ему?

— У вас есть журналистское удостоверение?

— Зачем вам мое удостоверение?

— Значит, удостоверения нет. Ясно.

Парень был таким молоденьким, что на лице у него совсем не росла борода. Глядя мне прямо в глаза, он сказал, что отвечать на мои вопросы не собирается.

— Почему?

— А зачем? И вообще: кто вы такой? Зачем вы сюда приехали?

— Давайте попробуем с самого начала. Я журналист. Приехал поговорить с вашим руководителем, но его нет.

— Я тоже не могу вам ничем помочь. Да и оставаться вам здесь незачем. Всего доброго.

 

2

Я поблагодарил повариху за кофе и пошагал к реке. За последние несколько лет я повидал огромное количество археологических экспедиций. Но эта была самой странной из всех. Сперва мне два месяца не отвечали по телефону. Теперь еще этот безбородый хам. Что там, на этом городище, может быть такого, что ни руководитель экспедиции, ни его аспирант — вообще ни один человек, имеющий отношение к раскопкам, не желает рассказывать о результатах своей работы?

Река была тихой, неторопливой, северной. Над ней висело такое же неторопливое северное небо. За рекой виднелись стены новгородского детинца и золотой купол Святой Софии, увенчанный крестом. На поперечной перекладине креста сидел неподвижный голубь. Новгородская легенда гласит, что пятьсот лет тому назад птичка присела на крест отдохнуть, но посмотрела вниз, увидела, что творят в Новгороде воины Ивана Грозного, и окаменела от ужаса. Так с тех пор там и сидит.

На тот момент город входил в пятерку крупнейших столиц Европы. Он был величественнее Парижа, богаче Амстердама. Его полным называнием было «Господин Великий Новгород», потому что, обращаясь друг к дружке, новгородцы никогда не забывали добавить слово «господин». Это в Московии жители считались собаками своего хозяина и даже в официальной переписке обязаны были называть себя уничижительно: «Мы, недостойные рабы твои, столбовые бояре Ивашка, Васька да Кузька, челом бьем». В Новгороде рабов не было — только господа.

Новгород был самым русским из всех русских городов. И именно этим был совсем не похож на все, что под «русским» принято понимать сегодня. Правда ли, что русская система правления — чуть ли не самая централизованная в мире? Конечно правда, но не стоит забывать, что в русском Новгороде возникла и древнейшая в Европе парламентская республика. Правда ли, что Россия, как писал Пушкин, всегда была «страной рабов»? Правда, ведь крепостное рабство у нас рассосалось даже позже, чем американцы отменили рабство негров, — вот только на новгородских землях крепостного права не было вообще никогда. Правда ли, что женщины в России по-азиатски сидели дома и носу из терема показать не смели? Правда, — но только не в Новгороде, где посадница Марфа Борецкая правила громадным государством куда успешнее, чем ее младшая современница, английская королева Елизавета. Правда ли, что до самой революции Россия была совершенно безграмотна? И снова правда: в 1913-м читать умел один русский из шести, а по степени владения иностранными языками русские и до сих пор отстают даже от государств Африки. Но вот в Новгороде, судя по тому, что находят археологи, грамотность была почти поголовной, и даже дети малые здесь свободно владели парой-тройкой европейских наречий.

Жители города были набожны: специально приглашенные из Европы монахи-доминиканцы переводили для новгородцев Библию. Именно этим переводом, кстати, до сих пор пользуется Русская православная церковь. Жители города были богаты. Причем не просто богаты, а показательно, назло всем вокруг богаты. Каменных храмов здесь и до сих пор в два раза больше, чем во всей остальной России. Жители города вели себя надменно и независимо. Известен случай, когда двух новгородских купцов живьем сожгли в Прибалтике за то, что они, не соблюдая никаких норм приличия, демонстрировали всем вокруг свои гомосексуальные пристрастия. История этого странного города была закончена жуткой зимой 1570-го. Рождество Новгород встретил еще богатым и процветающим. А сорок дней спустя, к Сретению, это были уже одни дымящиеся руины. И только окаменевший голубь смотрел с креста разоренной Софии на эти руины.

 

3

Иван Грозный выступил в новгородский поход в начале декабря. Чтобы раньше времени не спугнуть добычу, дороги на север были перекрыты. Никто не должен был знать о конечной цели похода. По пути Грозный уничтожал все живое. Первая остановка войска произошла в Твери. Здесь жили несколько сотен переселенцев из Пскова. Все они были схвачены и вместе с семьями перебиты. То же самое произошло на следующей остановке в новгородской крепости Торжок. Когда-то монголы надолго застряли под ее стенами, но теперь все было иначе, и Грозный двигался на север почти не встречая сопротивления.

Новгородцы узнали о прибытии московитов слишком поздно. Город был стремительно окружен татарской конницей Грозного. Осада происходила по всем правилам военного искусства. Выходы были перекрыты («кабы ни един человек с граду не сбежал»), наиболее состоятельные горожане и городские чиновники сразу же арестованы, на перекрестках и площадях встали московские караулы.

6 января к Новгороду подошел сам Грозный. Его лагерь расположился на том самом месте, где теперь лежит деревенское кладбище и копают странные археологи. Вокруг лагеря были сразу же возведены укрепления. Русские земли московский самодержец рассматривал как враждебную территорию, а на таких землях предосторожности лишними не бывают. Никогда не знаешь, что именно спасет тебя от стрелы в спину.

Через три дня Иван торжественно въехал в Новгород. На мосту через Волхов его встречал новгородский архиепископ Пимен. Владыка пригласил московских гостей в свои палаты на торжественный ужин. Угрюмые гости молча сели за стол и принялись жевать еду. Посреди ужина царь вскочил и «возопил гласом великим». Это было сигналом: москвичи повскакивали с мест и бросились резать хозяев. Большая часть новгородских бояр была перебита на месте, выживших связали и увели.

«Царь повеле архиепископлю казну и весь двор его пограбити». Святую Софию, самый древний русский храм, до которого за всю его историю не смог добраться ни один враг, воины Грозного разорили подчистую. Были вынесены все священнические облачения, содраны оклады с икон, украдены драгоценные сосуды и даже старинные резные двери москвичи не поленились снять и увезти с собой. Грабеж и убийства в детинце продолжались до утра. Добычу Грозный велел свозить к себе в резиденцию на Рюриковом городище.

На следующий день над захваченными пленниками был устроен показательный суд. Православного архиепископа завоеватели нарядили в скомороший колпак, задом наперед посадили верхом на белого осла и отправили к себе на Москву. А с боярами и купцами Грозный решил разобраться прямо на месте. «Царь сед на судилище и повеле приводити к нему владычных бояр и приказных людей, а жены и дети их повеле перед собой люто мучити».

За следующие два дня городская верхушка была истреблена поголовно: все бояре, все чиновники, все главы купеческих корпораций, все зажиточные горожане, все, кто хоть что-то собой представлял. Казни старались изобретать необычные, зрелищные. Сперва «царь приказал телеса новгородцев некой составной мудростью огненною пожигати». Потом голых и обожженных людей привязывали к саням, по снегу волокли к реке и там заталкивали под лед. Никакого сочувствия к русским москвичи не испытывали. Маленьких детей они привязывали к телам матерей и баграми забивали поглубже в воду.

Самых богатых пленников перед смертью пытали: заставляли отдать накопленное. Купца Федора Сыркова привязали за руки и стали топить в проруби. Сам Грозный с интересом наблюдал за происходившим. Когда голова несчастного ненадолго появилась над водой, он спросил, что там на глубине видать? Федор ответил, что видел нечистых духов: они готовят царю место в аду. За такую дерзость Сыркова тут же вытащили из воды и живьем сварили в котле, а потом вареное тело разрубили на мелкие кусочки и скормили свиньям.

Ограбив купцов, царь перешел к богатым новгородским монастырям. В окрестностях города было несколько десятков православных обителей. Все они были закрыты, ценности оттуда были вывезены, а арестованным монахам москвичи заявили, что каждый из них должен сдать по 20 рублей. После этого точно так же были ограблены и все приходские церкви Новгорода. Священников безжалостно «ставили на правеж»: привязывали к столбам и железной палкой били по ребрам до тех пор, пока те не выплатят, что велено. Избиения продолжались каждый день, несколько месяцев подряд. В основном священники не выдерживали побоев и умирали. Зато именно на деньги, добытые в новгородском походе, были отстроены самые красивые московские церкви — все сорок сороков.

После этого царь, наконец, взялся и за простых новгородцев. Все товары, обнаруженные в лавках, были конфискованы и сожжены. Весь скот перерезан, а запасы хлеба царь велел сжечь. По новгородским улицам текли реки расплавленного воска, на перекрестках чадили груды горящих тканей. По улицам ездили отряды татарской конницы в полном вооружении и саблями рубили каждого, кого встречали. Дошло до того, что москвичи топорами изрубили все самые красивые дома — «быть Нову граду пусту!».

Толпы обезумевших людей бродили по пепелищам. Новгородцы сбивались в кучи на перекрестках, пытаясь хоть немного согреться, теснее прижавшись друг к другу. Перед тем как покинуть город, московский князь велел выжившим жителям собраться на Ярославовом дворище: царь окажет им милость. Новгородцы решили, будто речь идет о бесплатных раздачах еды, и послушно собрались. Татарская конница окружила толпу и, не торопясь, начала отконвоировать людей на юг, к Москве. Дело было в самые лютые крещенские морозы. Из одежды на новгородцах были только легкие рубахи. Через два дня в живых не осталось никого.

Я все еще сидел на берегу Волхова. Историки, писавшие о новгородском походе Грозного, в растерянности разводят руками: что, черт возьми, произошло тут полтысячелетия назад? Почему русский царь так странно вел себя в русском городе? Им очень трудно представить, что Грозный вовсе не был русским царем. «С чего бы это православное московское воинство разоряло новгородские монастыри?» — удивляются они не в силах допустить мысли о том, что москвичи попросту не были православными. Картинка двоится: словно на один экран проецируют сразу два кинофильма. Русь напала на Русь, и Русь сопротивлялась Руси, но в результате долгой борьбы Русь все-таки победила.

Новгородский поход царя Ивана длился шесть недель и увенчался полным успехом. До похода в городе жило приблизительно пятьдесят тысяч человек. Спустя семь лет обитаемы в Новгороде остались 283 жилых двора. Внутри Святой Софии выросла трава высотой по пояс. Присевший на крест Святой Софии голубь окаменел от ужаса. Господин Великий Новгород навсегда перестал именоваться «Господином».

 

4

Подробности этого похода историки выуживают из мемуаров немецких наемников, помогавших Грозному решить новгородский вопрос. Русские летописи рассказывают о том, что творилось в Новгороде, сбивчиво. Оно и понятно: грамотных, которые могли бы всю эту красоту описать, во время похода либо зарезали, либо угнали в Москву. Там, где проходила армия Грозного, даже трава вырастала лишь спустя поколение. Все, что можно было увезти, увозилось, остальное подлежало уничтожению. Так поступали ордынские правители, начиная с Чингиза и Батыя. Так же поступал и белый царь Иван.

Свою столицу Грозный отстраивал по той же схеме, что строились Самарканд или Сарай-Бату: вся она была возведена руками пленных. Образованные чиновники, опытные инженеры, умелые строители — все они подлежали переселению в Москву и дальше обязаны были без разговоров выполнять заказы нового господина. Не очень гуманно, зато из ордынского захолустья Москва скоро превратилась в действительно симпатичный городок.

Нужных людей московские князья каждый раз находили на стороне. Потому что собственных у них просто не было. Кремль им построили пленные псковичи и нанятые итальянцы. Летописи составили пленные новгородцы и нанятые украинцы. В бой за Москву шли татары, башкиры, казаки, позже калмыки, еще позже дикие горские дивизии, а офицерами русской армии до самой революции были в основном прибалтийские немцы.

Принято думать, будто моя страна многострадальна. Мол, соседи только и делали, что нападали на нее, грабили и уводили жителей в полон. Хотя реально за первые полтысячелетия своей истории Московия ни разу не вела войн на собственной территории — только на сопредельных. От держав, расположенных по соседству, ее армия не оставила камня на камне.

Сперва были покорены второстепенные татарские княжества. Потом кавказские ханства и кланы. Потом Вятка, Пермь и княжества остяков. Языческие державы Сибири и Дальнего Востока. Мелкие пограничные княжества Украины. Молдавия и Валахия. Прибалтийские замки, Русь и Польша. Казахские жузы и эмираты Средней Азии. Каждое из этих государств имело свою собственную историю, — но в тот момент, когда на границе появлялась армия Москвы, эта история заканчивалась навсегда.

Воинов в свою армию московские князья нанимали за деньги. Иногда даже за очень большие деньги. Да и на тех, кто мог бы описать эти победоносные походы, средств тоже не жалели. Толк в хорошем PR князья понимали за полтысячелетия до того, как появился сам термин PR.

 

5

Земли, которые сегодня я называю своей Родиной, впервые были объединены ханами Золотой Орды. Посмотрите на карту: то, что когда-то завоевал Батый, до сих пор входит в состав РФ. А то, до чего дотянуться он не смог (Украина, Закавказье, Прибалтика, Средняя Азия), — в наши дни опять заграница.

Созданная Батыем держава оказалась крепче гранита. Да, время от времени она трещала по швам и даже распадалась, но потом ее части все равно соединялись — как сливаются воедино шарики ртути из разбитого градусника. Самого яркого расцвета эта держава достигла при Иване Грозном. Московский царь дал Орде новую жизнь, а заодно и новую историю. Вести род от степных ханов Ивану уже не хотелось. Да и кто бы поверил, если безродный москвич объявил бы себя потомком божественного Чингиза? Нужно было что-то совсем из другой оперы. И, осознав задачу, приближенные царя засучили рукава.

Перепробовано было несколько вариантов. Род Грозного возводили к римским императорам, византийским базилевсам и паре совсем вымышленных народцев. Но в результате остановиться решили на русском прошлом. А чего? Вполне приличное прошлое, и нынешним хозяевам оно, похоже, ни к чему. Можно забирать и пользоваться. Идея Ивану понравилась. Историю соседней Руси, к которой его держава не имела никакого отношения, царь взял штурмом так же, как прежде его воины штурмом брали стены Казани и Новгорода.

Впервые новую схему отечественной истории внятно изложил ушлый украинский грамотей, которого звали Иннокентий Гизель. В своем сочинении «Синопсис» он объяснял: на прекрасных, медом и молоком сочащихся землях Руси издавна обитает православно-российский народ. Это совершенно особые люди: набожные, смиренные, никогда не нападающие на соседей, но и себя в обиду не дающие. К чему лишние слова? Если говорить откровенно, то именно русские, а никакие не евреи и есть избранный Богом народ. И точно так же, как когда-то Бог посылал Своих пророков библейским евреям, теперь Он посылает особых посланцев уже на Русь. Только теперь это не пророки, а князья и цари. Избранный народ управляется избранной династией, и, пока у власти остаются русские самодержцы, силы ада могут сколько угодно скрежетать зубами: шансов у них все равно нет.

Следующие двести лет «Синопсис» был единственным трудом по русской истории, доступным простонародному читателю. Книга выдержала больше тридцати изданий и переписывалась от руки чуть ли не до начала XX столетия. Купцы, крестьяне, деревенские попы и прочие низы общества читали Гизеля взахлеб. А для читателей пообразованнее все то же самое излагал официальный историк империи Николай Карамзин. Схему он позаимствовал у Гизеля, но стиль для ее изложения подобрал уже совсем другой.

На глазах у Карамзина Российская империя стала чуть ли не главной державой планеты. Турки дрожали, британцы заискивали, французы разевали рты от восхищения. Посольства с изъявлением полнейшей покорности присылали правители никогда прежде не слыханных стран. Петербургские императоры достойно продолжили дело Батыя. Их воины присоединяли к империи все новые территории. Непокорные вырезались, над остальными ставились надзиратели. А след в след за воинами шли историки, в задачу которых входило присоединить покоренные территории окончательно. Намертво пришить мясом к мясу. Переписать местное прошлое таким образом, чтобы покоренные жители сами, по собственной воле склонили бы головы перед далеким белым царем. С благодарностью припали бы к его руке и отныне желали бы лишь одного: служить. Отдать дарованную им Богом жизнь великой цели… великой и грозной державе… ну, то есть тем, кто во главе державы стоит.

Блеск империи слепил Карамзину глаза. Свою собственную жизнь он тоже желал бросить на этот же алтарь. Двадцать лет подряд из обломков героического прошлого он лепил примеры для еще более героического будущего, но справился-таки с задачей. Факты — это ведь такая штука… вы ведь понимаете: расставить их можно в любой последовательности… это как кирпичи: можно построить церковь, а можно ватерклозет. Карамзин расставил факты, как считал нужным. Он писал не беспристрастный труд, а новую библию новой веры: Русь свята, народ ее — мудр и непобедим, династия ее — богохранима.

Поколения историков рисовали картины никогда не бывалого прошлого, и эти картины в моей стране до сих пор помнят как «Отче наш», а если быть честным, то даже лучше, ведь «Отче наш» у меня в стране как раз никто и не помнит.

Последний раз картину немного подправили при позднем Сталине, в 1946-м. В тот раз упоминания о Золотой Орде были запрещены окончательно, и после этого взгляды на русскую историю больше уже не менялись. Да и вряд ли когда-нибудь изменятся.