1

Прямо с новгородского вокзала я на такси уехал в Юрьев монастырь. Было поздно, совсем ночь. Монастырь расположен хоть и недалеко от Новгорода, но все-таки за городом. Водитель был нестарый молчаливый блондин. Чем-то похожий на Чака Норриса. Думаю, иногда ему звонят из восьмидесятых, просят вернуть прищур и выпяченный подбородок. Я спросил, можно ли курить в машине, и он просто кивнул. Разбитая дорога кривлялась вдоль брошенного военного аэродрома, а потом и вовсе исчезла в траве.

Сам монастырь был огромен, пуст, страшен. Я вылез из машины, подошел к настежь распахнутым монастырским воротам. Темно, черное небо, и пахнет водой: рядом гигантское озеро Ильмень. Слева с трудом различался вросший в землю трактор. За ним — монастырские кельи. Свет во всех окнах погашен. Еще дальше был виден черный силуэт древнего и огромного Георгиевского собора. План состоял в том, чтобы попроситься на ночлег в монастыре, но похоже, все, с кем нужно было на эту тему говорить, уже спали.

Когда я вышел назад, к такси, из-за белой монастырской стены в небо вырвалась ослепительная огненная струя. Через три секунды она взорвалась большим зеленым шаром: фейерверк. Таксист объяснил: там, за монастырем, у них шашлычка. Люди кушают, купаются.

— Видел машины оттуда поехали? Это они баб на пляж повезли. Тебе, кстати, не нужно? Бабы тут недорогие. Правда, и не очень симпатичные.

 

2

Юрьев — самый древний и самый богатый из новгородских монастырей. Основан он был чуть не тысячу лет назад и с тех пор знавал хорошие времена, знавал не очень хорошие, знавал откровенно плохие, а потом просто развалился от времени. Стены монастыря обрушились, крыши сгнили и провалились, древний состоял заколоченным, монахи разбрелись кто куда. Скорее всего, Юрьев исчез бы окончательно, и лишь груды щебня напоминали бы, что когда-то на этом месте располагалась древнейшая в России обитель, — но в 1823 году настоятелем сюда был назначен архимандрит Фотий.

Это был странный настоятель. В те годы христианство в России почти умерло, и даже высшие церковные чины считали хорошим тоном скрывать свои религиозные убеждения. В салонах вовсю болтали о спиритизме и масонских обрядах. Аристократия валом валила на концерты приезжавших из Европы колдунов и духовидцев. Низшие чины вступали в секту скопцов или предавались по ночам староверским камланиям. На этом фоне Фотий выглядел чуть ли не последним оплотом православия. На пороки света он обрушивался будто ветхозаветный пророк. Под одеждой носил тяжелые железные вериги, до кости разъедавшие плоть. По слухам, когда архимандрит умер, въевшееся в тело железо врачи не смогли даже вырезать.

Современники боялись его и называли сумасшедшим фанатиком. При этом даже последний поваренок в Петербурге был прекрасно осведомлен о романтических отношениях, связавших Фотия с самой богатой невестой империи, графиней Анной Орловой.

Анна была единственной наследницей знаменитого рода Орловых. Ее состояние оценивалось в какую-то абсолютно фантастическую сумму. Анне были открыты все пути, но стоило юной графине услышать проповеди молодого священника Фотия, как жизнь ее переменилась. Балы и пустая болтовня были оставлены, толпившимся у парадного подъезда женихам был дан отлуп. Отныне графиня проводила время в постах, молитвах — и свиданиях с возлюбленным монахом.

Крикливые тетки-экскурсоводки, привозящие в монастырь туристические автобусы, любят цитировать пушкинскую эпиграмму: «Благочестивая жена: душою Богу предана (а грешной плотию — архимандриту Фотию)». Орлова бросила все и перебралась в новгородскую глушь. Там она прожила пятнадцать лет. Дядя Анны когда-то своими руками свернул шею императору Петру III и теперь все деньги, полученные за то давнее убийство, Анна пустила на восстановление Юьева монастыря. Держась за руки, влюбленные вместе наблюдали, как восстает из пепла обитель. За голову императора Орлову заплатили щедро. Средств теперь хватило на все.

А потом Фотий умер. Говорят, заморил себя голодом. Графиня пережила его почти на десять лет. Те же тетки-экскурсоводки любят рассказывать, что Орлова была отравлена следующим юрьевским настоятелем, который боялся, что графиня заберет из монастыря драгоценные вклады.

Вряд ли эта версия правдива, но туристам нравится. В путеводителях специально для них сообщаются подробности:

Когда в 1930-х могила Анны была вскрыта, тело графини оказалось в странном положении: одно плечо лежало выше другого, руки разбросаны, седые волосы растрепаны. Черное платье на груди порвано в клочья. Не оставалось сомнения, что Орлова проснулась и пыталась выбраться наружу. Видимо, отравители не рассчитали дозу яду и обрекли несчастную на мучительную смерть в гробу от удушья.

 

3

Гробы Фотия и Орловой простояли рядом лет сто. Потом большевики стали вскрывать могилы и выбросили их кости на свалку за Георгиевским собором. Утром я вернулся в монастырь и специально обошел собор кругом. Строительный мусор лежал там громадными грудами. Но разглядеть среди помоев черепа влюбленных мне не удалось.

В самом соборе было холодно и сыро. В наших широтах каменные храмы не успевают прогреться даже в самый жаркий день. Туристы толпились у входа, а попав внутрь, тут же задирали головы, чтобы рассмотреть высоченные своды. Под ноги никто из них не смотрел. Хотя главные достопримечательности расположены как раз там.

За восемь с половиной столетий в Георгиевском соборе было похоронено людей, как на небольшом кладбище. Археологи исследуют эти могилы уже лет восемьдесят, но никакой уверенности в том, что им известны все местные захоронения, у них нет.

Справа от входа в собор под полом был найден саркофаг. Внутри лежали перемешанные кости двух детей. Судя по черепам — одному было лет пять, второму около восьми. Что это за дети, неизвестно. У противоположной стены под полом нашлось сразу несколько могил. Некоторые скелеты лежали в каменных саркофагах, а некоторые — в дубовых гробах. Почти у всех сохранились остатки шелковых одеяний, кожаных ремней и обуви. Но кто это такие, опять-таки неизвестно. У одного из похороненных ноги были почему-то скованы длинной железной цепью. У другого на груди лежала дорогая брошка с двадцатью восьмью жемчужинами и рубином. Череп еще одного был насквозь пробит острым орудием: острие вошло в правый висок и вышло в районе левой челюсти, выбив при этом два нижних зуба. В соседней гробнице кости почему-то усыпаны рыбьими костями и чешуей.

Еще до археологов гробницы пытались вскрывать грабители. Лет четыреста тому назад здесь стоял шведский гарнизон, и вечерами солдаты от нечего делать потрошили могилы. Как-то они вскрыли одну из гробниц и отшатнулись: лежащий в гробу человек вовсе не выглядел мертвым. То есть тело, конечно, слегка потемнело и съежилось, — но в целом древняя мумия выглядела лучше, чем многие из живых. Слухи о чудесных мощах дошли до новгородского митрополита, и в монастырь тут же был организован крестный ход. Анонимного покойного с почестями уложили на носилки, отнесли в город и перезахоронили в Софийском соборе.

Видевшие его вблизи поражались: ну чисто как живой! Сложно и представить, какой святостью отличался при жизни сей угодник! Нетленные мощи пользовались почитанием несколько веков подряд. Верующие, которым удавалось их облобызать, светились от счастья. А потом, уже в наше время, академик Янин выяснил, что покойный — никакой не святой, а наоборот, отлученный от церкви князь Дмитрий Шемяка. Не разложилось же его тело всего-навсего потому, что Шемяка был отравлен и для верности ему дали слоновью дозу мышьяка.

Если присмотреться, то обнаруживаешь странную штуку. Выясняется, что русская древность, которая кажется нам спокойной, неподвижной, вечной, это одна сплошная суета. Мертвые, которые должны спокойно лежать в могилах, скачут из храма в храм порезвее живых. Положение могил меняется по нескольку раз за век, а некоторые кости и вовсе никогда не обретают покоя.

Два последних захоронения у правой стены собора принадлежат маме Александра Невского и его брату. Скелет княгини, все еще лежащий в каменном саркофаге, сохранился неплохо. А в ногах у нее стоит саркофаг сына, юного князя Федора, от которого, к сожалению, сохранилось всего несколько ребер. Это был очень красивый и, судя по всему, крайне положительный молодой человек. Когда ему исполнилось пятнадцать, родители надумали Федора женить. К свадьбе все было готово, в Новгород съехались гости, слуги начали накрывать на стол. Федор причесался, надел свою лучшую рубаху, собрался было идти встречать невесту, но ни с того ни с сего упал на пол и умер. Свадебный пир пришлось срочно переоформлять в поминки.

Брат Федора, юный Александр, еще не получивший тогда прозвище «Невский», тоже присутствовал на странной свадьбе. В тот момент Александр бы совсем ребенком. Говорят, он сильно горевал по Федору. Часто вспоминал его. Пытался как-то помогать невесте, ставшей вдовой еще до брачной ночи. Правда, через несколько лет после всех этих событий на Залесье обрушился удар монгольских принцев, а вслед за ним еще и княжеская междоусобица, а потом папа Александра обнял выживших сыновей и уехал к грозному Батыю, и все так завертелось — в общем, Александру стало не до сентиментальных воспоминаний.

 

4

В 1243-м Батыю доложили о прибытии странного визитера. Откуда-то с севера в его ставку прибыл человек, уверявший, будто является повелителем богатых мехами и прочим богатством лесов.

— И чего он хочет? — спросил Батый.

— Он хочет изъявить покорность и попросить о принятии в подданство, мой господин.

— Да? Это хорошее желание. Сообщите ему, что мы его примем. Как зовут этого раба?

— Сейчас, повелитель… э-э… Какое-то странное имя. А, вот: Ярослав, мой господин.

— Ярослав? Хорошо.

Всю жизнь непутевый князь Ярослав искал возможности приткнуться к кому-нибудь побогаче. Не стоит его за это винить: по-другому в нищем Переславле было просто не выжить. Тем более с такой большой семьей, как у него. Не осталось ни единого соседа, которому бы князь не пытался продать свой меч. Ярослав воевал за Новгород (неудачно), участвовал в междоусобицах в Залесье (неудачно), пробовал занять бесхозные города на Руси (каждый раз бывал изгнан). Удача улыбнулась ему всего один раз: монголы перебили в Залесье его более старших родственников, и ничто вроде бы не мешало Ярославу стать единственным господином этих богатых земель. Однако и тут все пошло не гладко: когда не осталось старших, Ярослава стали теснить уже младшие родственники. И даже вообще не родственники, а всякие проходимцы.

Прежние князья в таких случаях сразу же ехали на Русь. Там они искали себе союзников и воинов, которые станут за них сражаться. А вот Ярослав решил, что Бог-то с ней, с Русью. Раз родственники кинули его самого разбираться с проблемами, то он станет просить помощи у степняков.

Другие русские князья тоже ездили к Батыю. Из Чернигова приезжал князь Михаил, из Галича — верховный правитель всей Руси, князь Даниил. В конце концов, их княжества располагались по соседству со Степью, а единственным господином Степи теперь был именно Батый. Визитерам в Золотой Орде оказывались почести, как и подобает государям независимых соседних государств. Сами князья вели себя надменно: для них, христиан, хан-язычник, каким бы блестящим ни был его двор, все равно не сильно отличался от животного.

Ярослав приехал совсем иначе. Господином независимого княжества он не был, но собирался стать. Пав ниц перед Батыем, он молил Повелителя Вселенной принять под свою милостивую руку все Залесье и позволить ему, Ярославу, лично покарать тех, кто не признает власти Батыя.

Брови на монгольском лице Батыя непроизвольно поползли вверх. Инициатива Ярослава выглядела странно. Князь просил разрешения от имени хана править на тех землях, которые вообще-то Батыю не принадлежали. Впрочем, возражать против этой идеи монгольский владыка, разумеется, не стал.

В Степи монголы чувствовали себя уверенно — это был их дом. Сложнее было с землями, управлять которыми напрямую монголы не могли. С горами, болотами или лесами: тут степная конница бесполезна. Даже крошечный отряд местных перебьет ее из засады как детей. Без посторонней помощи установить свою власть над территориями типа Залесья татары все равно бы не смогли. Максимум, что им светило: грабить время от времени затерянные в лесах крепости. Да и то: много ты награбишь в незнакомой пересеченной местности, где вдобавок нечем кормить лошадей? В лесу татарам были необходимы какие-то союзники, и в этом смысле Ярослав со своей инициативой появился очень кстати. Он предлагал вполне внятную схему: аборигены сдают Ярославу меха, а если возникает проблема, хан пришлет карательный отряд.

Визитером Батый остался очень доволен. В виде особой милости Ярославу даже было позволено полакать по-собачьи с Батыевой ладони. Канцелярия хана в темпе оформила необходимые документы, подтверждавшие, что отныне Ярослав не просто залесский оборванец, а самый что ни на есть подданный Великого хана. Не оказавший ему покорности будет иметь дело с половецкими саблями.

 

5

Края, которые сегодня мы называем Россией, в тот момент были всего лишь спорной территорией. Кому именно они принадлежат, до конца ясно не было. Финские племена считали их своими, русские княжества пробовали тянуть одеяло на себя, волжские булгары — на себя. Полностью поставить эти земли под свой контроль не удавалось никому: слишком уж далекими и непокорными они были. Нужна была сила, которую безоговорочно признали бы все. И вот Ярослав вроде бы отыскал такую силу.

Для самого Ярослава это был, может быть, единственный удачный маневр за всю биографию. Через три года князь умер — зато эти три года ни одна собака не рисковала оспаривать его первенство. От Батыя в Залесье он вернулся с отрядом конницы и при ярлыке, в котором простым и понятным языком объяснялось: тот, кто не захочет склонить голову, тут же ее потеряет. Все, о чем Ярослав мечтал на протяжении десятилетий, наконец-то становилось реальностью.

Плюсы новой системы были налицо. Позже изобретенную Ярославом схему назовут «татарским игом», — но сперва это было не иго, а спасение. Опираясь на монгольские сабли, Ярослав наконец-то смог нейтрализовать всех до единого конкурентов. Дань, сбор которой прежде оборачивался большими проблемами, теперь сдавалась молча и в любом количестве. А главное: кем Ярослав был раньше? Отпрыском второстепенной княжеской семьи, правящей в захолустье и не имеющей никаких видов на будущее. Теперь он был подданным великого хана. За ним стояла вся мощь бескрайней империи. Странно, но при всем этом Ярослав вовсе не чувствовал себя счастливым.

Религия говорила ему одно, а национальность совсем другое. Что предпочесть, князь не понимал. По крови он был наполовину осетин и еще на четверть половец, а женат был на половецкой княжне, внучке хана Кончака. Считать себя подданным татарского хана для него было вполне естественно. И все равно: единственное, что ощущал князь, — чувство вины. Он мучился, маялся, но так и не мог решить, что важнее: быть тем, кем велит кровь, или оставаться христианином?

Русь всегда была крайней восточной частью христианского мира, но все-таки частью. Князья Киева и Галича никогда не забывали, у кого при вступлении на престол им следует просить благословения. Разрешать конфликты они ездили в Рим, к папам, сватались к европейским принцессам, содержали при дворе монахов католических орденов, военные блоки заключали только с христианскими государствами и иногда вместе с единоверцами участвовали в крестовых походах. Теперь Ярослав со всем этим рвал. Разворачивался совсем в ином направлении.

Впрочем, самого-то себя князь утешал тем, что на самом деле это не более чем тактический маневр. Принести присягу на верность, нарушить присягу — для любого из тогдашних князей это было плевое дело. Он, Ярослав, просто увидел шанс попользовать степняков в своих интересах, ну и постарался этот шанс не упустить. Обращение к монголам было просто кратковременным трюком — не больше.

Так бы оно, скорее всего, и вышло. Скорее всего, добившись от монголов помощи, со временем Ярослав кинул бы их точно так же, как кидал всех прежних благодетелей. Но не успел. Во время следующего визита в ставку хана он заболел и умер. Исповедь перед смертью принимал у него францисканский монах Иоанн Плано Карпини. Немеющими губами князь все повторял: передайте Римскому Понтифику, что мои клятвы язычникам ничего не значат… разумеется, ничего не значат… он просит у Бога и вселенской церкви прощения… он жил христианином и желал бы умереть как христианин… что же до голоса крови… что теперь про него вспоминать?.. у умирающих национальности не бывает, да и родина у них лишь одна: небесный Иерусалим.

Карпини отпустил князю его прегрешения, вольные и невольные. Мертвое тело Ярослава было предано земле. После этого залесские старики попробовали решить вопрос о наследнике так, как это было издавна принято на Руси. Князем они объявили следующего по старшинству потомка княжеского рода. Да только новое поколение на все эти дедовские обычаи чихать хотело. На могиле Ярослава еще не успела утрамбоваться земля, а по Залесью уже бушевала междоусобная война. Все тут же вернулось к домонгольскому состоянию: братья и сыновья Ярослава рубились между собой и не желали признавать ничьей власти. Князь, который смог собрать дружину хотя бы из тридцати — пятидесяти воинов, тут же начинал грабить села, атаковать соседей и, выжигая все на пути, бродить по берегам местных рек.

Выносить все это становилось невозможно. И через несколько лет в Сарай прибыла очередная делегация: ростовский князь Борис, суздальский князь Андрей и его старший брат Александр, которого в современных книжках любят называть Невским, хотя при жизни его никогда так не называли. Их план состоял в том, чтобы повторить маневр Ярослава и уговорить монголов вмешаться в залесские дела.

Рядом с монголами князья жили уже почти два десятилетия. Они прекрасно видели: Батый объединил Степь, установил в своих владениях прочный мир и процветает. Вместо того чтобы губить друг дружку в кровопролитных стычках, степняки теперь богатели и отлично себя чувствовали. На подвластные земли хан назначал баскаков (своих личных представителей). Те должны были надзирать за порядком, содержать в порядке дороги, наладить почтовую службу, ну и все в таком роде. А главное — баскаки должны были своевременно привозить хану собранную дань.

Александр Невский и его спутники просили у хана именно этого: возможности стать его верными баскаками. Пусть хан даст им воинов, а взамен они гарантируют бесперебойное поступление в Сарай мехов и рабов. Князья обещали: Залесье может стать такой же частью монгольской державы, как Степь.

Правители Орды привыкли к таким просьбам. С тем же самым к ним приезжали грузинский Царь Давид, армянский царь Гетум, сульджукский султан Кей-Кавус, несколько иранских шахов… Чего странного, если за этим же приехали и безземельные князья из Залесья?

 

6

Хан продержал у себя делегацию почти год, но даровал-таки Невскому то, чего тот добивался. Александр все-таки стал генеральным баскаком всего Залесья. Честно говоря, другого выхода у хана все равно не было. Кто бы еще согласился отправиться для него в эти непролазные чащи? На востоке для управления покоренными землями монголы использовали умненьких китайцев. В самой Золотой Орде — мусульман и еврейских купцов. Но желающих ехать на земли будущей России, кроме Невского и его брата, не нашлось.

Это был взаимовыгодный обмен: хану нужен был свой человек в лесах, Невскому нужны были сабли. Домой братья Андрей и Александр вернулись в сопровождении татарской конницы и со всеми положенными документами на руках. Крупных отрядов ни у кого из залесских князей не было, а у братьев теперь были.

Как писал летописец: приведенные Невским татары «овому нос урезаша, иному очи выимаша, кого казни, а кого конями потопчи». Своего пожилого дядю Святослава Всеволодовича братья согнали с престола пинками, а его земли поделили между собой. Прочих претендентов на власть и вовсе вышвырнули из Залесья вон. Теперь ничто вроде бы не мешало им править дружно и поровну делить полученную прибыль. Однако всего через три года Александр неожиданно оказывается на пороге большой войны с собственным братом Андреем.

Что уж там между братьями случилось, понять довольно сложно. Но, судя по всему, Андрей повторил ошибку своего отца: так и не смог понять, что старые правила кончились и теперь все будет иначе. Андрей завел разговоры о том, что негоже князьям-христианам принимать власть из рук языческого хана. Побаловались и буде. Жить он предпочитал в христианском княжестве, а не в процветающем. Вон, на Руси князь Данила Галицкий собирает против татар рать. Отряды ему прислали европейские рыцари, а Папа дал благословение. Не пора ли, брат, и нам присоединиться к Даниле?

Невский хмурил брови и щипал редкую половецкую бороденку. На современных рисунках его изображают русоволосым и голубоглазым, но историческая ценность этих портретов равна нулю. Славянской крови в жилах Александра, считай, и не было, а родным языком был кипчакский. Он наклонялся к самому лицу Андрея и не мог понять: тот что, все это всерьез? Какое христианство? О чем вообще речь? Европейские рыцари — это, конечно, хорошо, и благословение Папы тоже неплохо, да только земли, которыми Александр собирался править, лежат ближе к Сараю, чем к Риму, и опираться им с братом лучше на реальные татарские сабли, чем на мифические европейские мечи.

Каждый человек представляет счастье по-своему. Александру казалось, будто его счастье, это копить деньги, одерживать победы над врагами, пировать с друзьями, оставить наследникам процветающую державу. Это было очень простое счастье: ему хотелось всего того же, чего, скорее всего, хочется и тебе, дорогой читатель. Растить детей. Строить дома. Жить долго и обеспеченно. А тут без татарских сабель не обойдешься.

Брату он приводил конкретные доводы. Вот смотри: до того как пришли татары, в Залесье правило полтора десятка князей, выходы к Волге блокировали булгары, а Ярослав и его дети занимали в местной табели о рангах предпоследнюю строчку с конца. Теперь конкуренты были перебиты, выходы к Волге открылись сами собой, а Андрей с Александром занимают почетное место в окружении хана. Что будет, если победят христиане? Снова разброд и шатание? Зачем?

Медлить (объяснял он) смерти подобно. По проторенной ими дорожке в Сарай уже ринулись толпы безземельных залесских княжат. Всего через год после Ярослава к хану прибыли трое князьков из Ростова. Свой город они планируют превратить в основную татарскую базу в Залесье. Еще год спустя приехали сразу семь князей. До появления монголов все они были лишь охотниками за мехами. Нищими, алчными, безжалостными и коварными. Свой меч они готовы продать любому, кто заплатит, и вот выяснилось, что в Сарае платят лучше, чем где бы то ни было. И теперь каждый из князей обещал: если ему будет дана такая же бумага, как у Ярослава, то он станет привозить в Орду самую большую дань.

Невский успел ощутить всю прелесть ситуации, когда за спиной у тебя стоит лучшая конница мира, и только тебе решать, куда двинуть эту конницу. Отказываться от почетного звания ханского раба ради неизвестно чего он, конечно же, не собирался. Разговор между братьями закончился тем, что Андрей просто сбежал в Швецию и в нашем дальнейшем повествовании больше не появится. А Александр, съездив еще разок в Сарай, получил там новый ярлык на правление — и войска. Много войск.

Именно в этот момент Залесье, наконец, превратилось в Россию. Именно Александр Невский отточил систему, по которой моя страна живет и до сих пор. Все вообще получилось так здорово, что лучше нельзя было и представить. Когда из Европы к Александру прибыли христианские послы с предложением принять участие в крестовом походе против монголов, князь лишь рассмеялся им в лицо. Рубить сук, на котором он так здорово уселся? С какой стати? Любые проблемы Александр теперь решал руками как раз татар. В ответ на любые попытки сопротивления он просто приводил в Залесье монгольские отряды и топил бунты в крови. И единственная религия, которая была ему нужна, это та, которая объясняла бы подданным: только так все и может быть.

Александр Невский наконец остался единственным владыкой всего Залесья. Князь по праву гордился делом своих рук. Система, которая позже будет названа «татаро-монгольское иго», была, наконец, отстроена.