1
Пещеры Аджанты (Индия) – странная достопримечательность. Туда и сегодня-то добираться – черт ногу сломит. А уж полтора века тому назад это была глухомань, какую поискать.
На пещеры наткнулись случайно. Несколько британских кавалеристов из расквартированного неподалеку полка отправились в джунгли пострелять тигров и обнаружили здоровенное ущелье. В склонах ущелья было высечено двадцать девять пещерных храмов. Скульптуры, фрески, росписи на потолках, – самый прекрасный и почти совсем не поврежденный памятник древнеиндийского искусства. Полторы тысячи лет назад люди ушли отсюда и до тех пор, пока несколько британских кавалеристов не отправились пострелять тигров, об Аджанте никто не вспоминал.
Пещеры открыли, но тут же снова про них и забыли. В следующий раз добраться досюда европейцы смогли только через тридцать лет. В 1843 году капитан Британских вооруженных сил и по совместительству художник Роберт Гилл был откомандирован в Аджанту, чтобы скопировать древние фрески. То, что Гилл увидел на месте, его потрясло. Художник поселился прямо в пещерах. Фрески он перерисовывал сантиметр за сантиметром. Работа растянулась почти на двадцать лет. За это время Гилл успел переболеть всеми видами тропических лихорадок, до пенни истратить фамильное состояние и жениться на индианке. Вечерами он разводил в пещерах костры, а жена танцевала ему на фоне древних картин.
Когда работа была наконец закончена, прорисовки Гилла выставили в одном из лондонских музеев. Но за день до открытия выставки случился пожар. Сам музей почти не пострадал, да и экспонатам был нанесен лишь минимальный вред. Зато картины Гилла сгорели все до единой. Узнав об этом, капитан слег, две недели провалялся в горячке, а когда поправился, то решил начать все с нуля, но вскоре умер и был похоронен неподалеку от въезда в ущелье.
Еще через пятнадцать лет попытку повторили. На этот раз в Аджанту прибыла целая группа рисовальщиков. Фрески они копировали четыре сезона подряд. Все их картины были так же отправлены в Лондон. Специально для новой выставки был выстроен павильон, рядом с Музеем Виктории и Альберта. Поверите? За день до открытия пожар случился снова. И опять пострадали в основном копии фресок из Аджанты. Древняя Индия упорно не желала расставаться со своими тайнами.
О «проклятии Аджанты» говорят меньше, чем о каком-нибудь «проклятии Тутанхамона». Но в самом существовании проклятия никто не сомневается. Неподалеку от Аджанты есть еще группа пещер Эллора. Первооткрыватель Эллоры надышался в пещерах черт знает чем и умер почти сразу, как вернулся из джунглей. Еще севернее находится знаменитая буддийская часовня Санчи. Офицер, первым сообщивший о ее открытии, вскоре сошел с ума и семнадцать лет провел в лечебнице для душевнобольных. Все эти древние храмы – словно красивый, но ядовитый цветок.
По сути, и вся история древней Индии – это одно сплошное проклятие. Цивилизация, от которой дошла куча гигантских построек, но не дошло ни единой исторической хроники. Затерянных городов в Индии больше, чем где бы то ни было на планете. Только я видел пять, а сколько еще их лежит в джунглях и пустынях? Кто основал эти города? И когда это было? И почему люди ушли из этих мест? На все эти вопросы существует один-единственный ответ: неизвестно... неизвестно... почти ничего не известно...
Индусы создали великую культуру. И основали несколько великих империй. Они изобрели цифру «ноль», построили самый высокий в мире минарет и обогатили мировую литературу дюжиной новых сюжетов. Но главное их достижение вовсе не в этом, а в том, что именно индусы открыли главный закон мироздания. Именно они первыми поняли: какими бы грандиозными ни были твои успехи, вскоре они обратятся в ничто. Все в мире рождается только для того, чтобы умереть.
2
Добираться до Аджанты очень неудобно, но еще неудобнее добираться до второй главной индийской достопримечательности: эротических храмов в Куджарахо. Купить билеты заранее я не успел, и в поезде ехал не первым классом, а вторым. Выглядело это так: ободранный вагон, в окнах отсутствуют стекла, в проходе между креслами бродят куры. В кресле напротив, развалившись, спал усатый сикх в чалме и с ножиком на боку. В проходе торчала его нога в дырявом носке. Иногда я выходил в переполненный тамбур курить. Дверь наружу была открыта. Голоногие индийские мальчишки двумя пальцами держались за поручень и далеко высовывались из вагона.
Скрючившись в кресле, я сумел-таки несколько часов поспать, а проснулся от того, что почувствовал: под моим сиденьем кто-то ворочается. Собака? Какая-нибудь коза? Просыпаться категорически не хотелось, но я все-таки разлепил глаза и заглянул под кресло. Там, свернувшись калачиком, прямо на полу лежала пожилая мусульманская женщина в платке-хиджабе и длинном черном балахоне.
Через вагон бесконечной чередой все брели бесконечные нищие. Прямо по полу ползали безногие мальчики. Кланялись женщины в ярких сари. Повизгивали игроки на национальных инструментах. Все они лодочкой складывали руки возле груди, кланялись и заглядывали мне в лицо. Что ж! Я не отказывался. Каждый раз лез в карман за монеткой. Для меня это не дорого, а им, может быть, действительно нечего есть.
Больше всего меня поразили две симпатичные девицы: увешанные золотом, завернутые в ярко-красные шали. Они подходили к пассажирам-мужчинам, тыкали их острым ногтем в живот, громко смеялись, слали воздушные поцелуйчики. Мужчины пошленько хихикали и кидали девицам мелкие монетки. Девушки были действительно симпатичные и очень развязные. Но когда высокая брюнетка нависла надо мной и я уперся взглядом в ее подбородок, то вдруг разглядел, что кожа на лице у нее сожжена: с лица девица вытравляла щетину.
Когда парочка ушла в следующий вагон, я спросил у соседей по купе, что это было. Те долго совещались, спорили и пытались объяснить мне на пальцах. Нет, это не «gay». Это вообще не мужчины. Это что-то среднее между мужчиной и женщиной. Член у них есть, но совсем маленький, и они им не пользуются. Зато грудь у них настоящая, женская. Вот такие это особые существа – я понимаю?
Я кивнул. Хотя на самом деле так и не понял, что они имели в виду. Поезд проехал Матхуру – городок, где родилось божество Кришна. Я еще раз сходил в тамбур и выкурил сигарету.
3
Основная достопримечательность Куджарахо – это одиннадцать украшенных рельефами храмов. Храмы дошли в приличном состоянии, а рельефы выполнены на высочайшем художественном уровне. Но суть не в этом, а в том, что изображают рельефы совершенно немыслимые эротические позиции.
Как и Аджанта, храмы Куджарахо были открыты случайно. Британский картограф, первым наткнувшийся на это место, писал потом в отчете, что при строительстве мастера позволили себе «несколько больше теплоты, чем было необходимо». В переводе на русский это означает, что в Куджарахо вы увидите картинки, рядом с которыми любое современное порно выглядит комиксом про Дональда Дака.
Боги и богини древней Индии показывают все, на что способны. Одна женщина и четверо мужчин. Один мужчина и две женщины. Женщина и осел. Двое мужчин и ослица. Глаза у всех персонажей полуприкрыты. То ли от удовольствия, то ли им просто наплевать. Местная религия великодушно разрешает телу заплетаться в самые причудливые позы, с участием ослов или без участия. Спрятанной внутри тела душе нет никакого дела до того, чем занимается ее внешняя оболочка.
Индусы вообще плевать хотели на все внешнее. В их стране сохранилось огромное количество древних руин. Однако все эти камни и статуи ровно ничего не значат. Главное, что удивляет в индийских руинах, – их необязательность. Если бы с лица земли исчез Парфенон или Великая китайская стена, мир стал бы беднее. Но вот если бы исчезли все храмы и дворцы древней Индии, никто бы этого даже не заметил. Местные императоры, раджи, набобы, князья, повелители четырех сторон света возводили громадные здания ради цели, которую сегодня уже невозможно вспомнить, и называли постройки именами, которые невозможно произнести. Потом они умирали, а постройки обращались в песок. И никому не казалось, будто это неправильно. Все рождается лишь для того, чтобы умереть, а раз так, то зачем и охранять древние здания? Зачем пытаться сохранить то, что сохранить в любом случае невозможно?
И знаете, что я скажу? Это отношение правильное. Европа верит в вечность, да только кто ее видел, эту вечность? В Европе древние постройки пытаются сохранять и реставрировать. Это бесполезное занятие: время все равно сжирает их, хотя и медленнее, чем в других местах. А от древней Индии скоро не останется вообще ничего. И индусов это ни капельки не расстраивает.
Правда, за реставрацию Куджарахо местные власти все-таки взялись. Полюбоваться на спаривающихся богов сюда приезжает миллион человек в год, а ведь это ох какие нехилые бабки. Западные туристы с раскрытыми ртами бродят от храма к храму. Почти у каждого на лоб поставлена яркая точка, а на запястье намотаны четки. Индийские боги очень популярны в наше время. Уставшие от христианства европейцы считают, будто язычество неплохо объясняет окружающий мир.
Объяснение звучит и вправду связно. Да только картина, которая в результате вырисовывается, вряд ли кого-то обрадует. Потому что суть объяснения сводится к одной-единственной фразе: все, что родилось, умрет. Каждый рожденный (человек, животное, звезды и морские звезды, культуры, народы – вообще все на свете) уже несет в себе собственные похороны. Путь человека – это дорога от полового акта до гниющего трупа. Иного, извини, не дано.
А раз так, будем веселиться, покуда живы! Похотливые богини с полуприкрытыми глазами предлагают человеку жить проще. Смириться с тем, что мир бессмысленен, и получить от этого удовольствие. Родиться, чтобы родить, – а потом умереть. Испытать множество оргазмов – а потом вернуться в перегной, из которого все и родилось. Секс и смерть – два кита, на которых стоит мир. Самые естественные состояния человека. Я прикуривал одну сигарету от другой, а в голове все вертелось: почему же именно секс и именно смерть всегда казались людям столь оскорбительными?
4
Вокруг Куджарахо лежит сразу несколько деревенек, населенных исключительно проституцией. Хозяин отеля, в котором я остановился, объяснял, что спать за деньги у них в стране могут женщины только определенных каст. И ничего унизительного в этом занятии нет. Мужья занимаются домашним хозяйством и воспитывают детей. А жены приходят к храмам и спят с туристами. Такая уж карма! Когда я заселялся в отель, этот молодой мужчина поинтересовался: специально ли я приехал в Куджарахо один? Я сказал, что в общем-то да. Но не по той причине, о которой он подумал.
Вещи я бросил в номер, а потом вытащил на балкон пластмассовый стульчик, закинул ноги на ограждение и просто сидел. Даже после заката было душно. Я купил большую коробку мангового сока, пил и курил свои сигареты. Если запрокинуть голову, то в черном небе Индии можно было попробовать отыскать какие-нибудь знакомые созвездия. Большую Медведицу я так и не нашел, а вот три яркие звездочки Ориона разглядел быстро. Внизу, под балконом, громко и заунывно пел уличный музыкант. Справа за деревьями торчали подсвеченные храмы. Помимо меня в отеле остановилась только группка молодых индусов. На ночь они купили себе смуглую женщину средних лет и теперь, похоже, пытались инсценировать несколько куджарахских рельефов. На балкон ребята выбегали в трусах и взмыленные. Увидев меня, каждый раз краснели, извинялись и тихонечко закрывали за собой дверь, но через некоторое время на балкон все равно вываливался следующий парень.
Куджарахо было построено приблизительно тысячу лет назад. В те годы таких храмов по стране стояло довольно много. Индийские боги не сильно отличались от тех, кто в них верил. Они были не прочь развлечься с красотками или хлопнуть отвара галлюциногенных грибов, а уж гашиш индийские боги курили круглосуточно. Оргазм и гашишиновые галлюцинации – у богов была не жизнь, а сказка. Правда, потом в страну хлынули армии мусульман, и сказка обернулась кошмаром.
Язычники верили: все, что родилось, должно умереть. И вот теперь умирало само язычество. Потому что Бог мусульман был совсем иным. Это был суровый и грозный Бог. И те, кто в него верил, тоже были суровыми и грозными. Мусульмане искрошили омерзительные изображения грудастых божественных шлюх и сожгли все до единого языческие храмы. Куджарахо уцелело чудом. Скорее всего мусульмане просто не разглядели его среди деревьев.
Так и выглядит единственный данный человеку выбор. Либо суровая неулыбчивая религия фундаменталистов, либо развеселая религия индийских похабников. Либо ты, смеясь, суешь член ослице, либо с яростью обрушиваешься на тех, кто сует. Я делал еще глоток мангового сока, выдыхал дым и думал: сделает ли меня счастливым суровая жизнь безо всякой радости? А с другой стороны: есть ли счастье в бесконечных оргазмах? Меня не увлекала ни та ни другая перспектива. Ведь тот, кто хочет жить как животное, как животное и умрет. А тот, кто хочет бороться с похабством, тоже умрет, но перед этим еще и испортит жизнь всем окружающим. Но мир так устроен, что никакого третьего пути вроде бы и нет. Либо суровая ярость, либо расслабленный разврат.
5
В 1826 году искатель приключений Чарльз Мэссон пробирался через болотистые низовья реки Инд. Неподалеку от деревеньки Хараппа он первым из европейцев наткнулся на величественные руины. Позже Мэссон писал, что видел «огромную долину, и в центре этой долины возвышался полуразрушенный замок из кирпича, а неподалеку, на вершине холма, можно было разглядеть стены с нишами».
На открытие Мэссона тогда никто не обратил внимания. Первый археолог добрался до этих мест только сорок семь лет спустя. И никакого замка уже не застал. Когда через Хараппу прокладывали железную дорогу, рабочие просто разобрали руины и замостили кирпичами сто шестьдесят километров путей. Но и то, что осталось от брошенного города, все равно поражало. Хотя кто и когда все это возвел, историки не представляли себе даже приблизительно.
Тем временем в 1919 году один из археологов, участвовавших в обследовании хараппских руин, случайно натолкнулся на еще одни, очень похожие. Располагались они возле селения Мохенджо-Даро. Первые же пробные раскопки здесь стали сенсацией. Анализы показывали: город – почти ровесник египетских пирамид. Прежде никто и предположить не мог, что в Индии существовала цивилизация такой древности. Причем речь шла не об утлых домишках, а о гигантском городе, застроенном по единому плану: сетка кварталов, просторная главная улица, широкие бульвары, двух-трехэтажные дома с водопроводом и канализацией. И все это в те времена, когда на месте Вавилона еще стояло лишь несколько глинобитных хижин.
На раскопки индийцы бросили все силы. Столицу исчезнувшей цивилизации в темпе расчистили от песка и речных наносов. Однако яснее картина от этого не стала. Кем были эти люди? Откуда они пришли и куда делись? Когда конкретно родилась и когда погибла их культура? Как звали их царей? В каких богов они верили? Внятных ответов ни на один из этих вопросов нет. Древняя цивилизация Мохенджо-Даро и Хараппы родилась, какое-то время существовала, а потом умерла. Больше сказать о ней нечего.
Так иногда случается. Время от времени мир, в котором мы живем, гибнет. Паниковать по данному поводу не стоит: это нормально. Ведь все построенное человеком хрупко и ненадежно.
Приблизительно четыре с половиной тысячи лет назад в Индии появилась цивилизация Мохенджо-Даро. Она процветала пятнадцать веков, а потом с ней что-то случилось. Что именно – неизвестно. Вернее, известно, да только причин слишком уж много: голод, бунты, стихийные бедствия, крах экономики, набеги варваров и экологическая катастрофа. Над миром опустилась ночь, а когда рассвело, в Индии сменилось все, что возможно: население, религия, царские династии, язык и письменность.
Приблизительно три тысячи лет назад на смену древней Мохенджо-Даро пришла цивилизация классической Индии. Какое-то время эта культура тоже процветала, а потом тоже умерла. Древние города опять рушились, и там, где еще вчера стояли здания университетов, неграмотные дикари строили свои шалаши. Кони кочевников щипали траву, выросшую на площадях некогда неприступных столиц. На Индию вновь опустилась ночь, а когда рассвело, все (народы, религия, язык и царские династии) снова были совсем другими.
Последняя глава индийской истории началась приблизительно полторы тысячи лет назад.
Поезд все еще вез меня через Индию на восток. Его колеса стучали на стыках рельсов, а мне казалось, будто я слышу, как часы дотикивают последние секунды отпущенного миру времени.
6
Еще день спустя я добрался до Варанаси. В Индии сотни священных городов, но этот – самый священный из всех.
Варанаси был битком набит жителями. И все они круглосуточно орали. Паломники, жуликоватые подростки, прокаженные, тело которых напоминало убегающее тесто, голые дети, продавцы наркотиков и полицейские с бамбуковыми дубинками. А между ними – коровы, собаки, обезьяны и козы с козлятами. Улицы здесь были такими узкими, что по некоторым пройти я так и не смог. Обитаема была каждая, даже самая крошечная щель. Этот город и состоял из одних щелей.
В первый же вечер я сходил прокатиться по реке Ганг. Протиснулся по тесным улочкам, пару раз чуть не грохнулся в темноте с высоченной набережной. Тротуары были выше щиколотки забиты фекалиями и жидкой грязью. Зато через каждый метр взгляд упирался в храм, часовню, слоноголовую статую или увитого цветочными гирляндами божка. Бесконечными рядами шли лавочки, торгующие всем необходимым для курения гашиша. Зазывалы хватали меня за руки.
Я прошел по длинному неосвещенному тоннелю, в котором паслось несколько горбатых коров, и вышел наконец к священной реке. У кромки воды крысы, размером с кроликов, пытались ловить рыбу. Вдоль набережной были пришвартованы длинные лодки. На одной из них я и отплыл.
Лодочников было двое. Пока они отвязывали свою посудину и разматывали весла, ко мне подскочил мальчонка лет семи:
– Хотите криминала, sir?
Я удивился:
– Криминала? Криминала точно не хочу.
Один из лодочников пояснил:
– Он имеет в виду гашиш.
– Гашиша тоже не хочу.
– Хороший! Очень забористый!
– Я не курю гашиш. Я курю сигареты.
Мальчонка с жалостью на меня посмотрел и пошел прочь. Вслед ему я крикнул, что наркотики – штука вредная. От них может испортиться карма. Не поворачивая головы, ребенок ответил, что он живет в Варанаси. Здесь, если искупаться в Ганге, карма сразу станет как новенькая.
Сидеть в лодке было неудобно. Немного наклоняешься в сторону, и посудина может просто перевернуться. Лодочники болтали между собой по-английски. Тот, что почумазее, несколько раз повторил, что каста, к которой он принадлежит, древнее и почетнее, чем у его коллеги. Еще он показывал пальцем на берег. Там на ярко освещенных пристанях горели факелы, музыканты били в бубны, а толпящиеся вокруг люди громко пели и махали руками.
– Праздник. В честь одного из наших богов. Знаешь, сколько в Варанаси богов?
– Сколько?
– Триста шестьдесят пять! А знаешь, что это означает?
– Что праздник у вас каждый день?
– Точно!
Ночь была темная. Рядом с нашей лодкой плыли бумажные розетки. На каждую из них были насыпаны розовые лепестки, а сверху еще и поставлена свечка. Кроме того, в воде плыли тонны фекалий. Священный Ганг – довольно грязная река.
7
Толком поспать той ночью мне так и не удалось. Невозможно заснуть, когда сорок тысяч человек прямо у тебя под окнами поют дурными голосами свои мантры. В полной темноте паломники подтягиваются на набережную и ждут рассвета. А с первыми лучами солнца бросаются в грязную воду, смеются и радуются, полощут рты и отмывают в священном Ганге лица детей. Потом, выйдя на берег, молятся всем известным богам, обсыхают и в знак очищения сбривают все волосы на голове и теле. Прямо на набережной. Даже женщины.
В голову лезли ненужные мысли. Я лежал с закрытыми глазами и думал о том, что старость похожа на американские горки. Знаете, там сперва тебя сажают в тележку и начинают медленно втаскивать на самый верх. Эта фаза всегда казалась мне куда более жуткой, чем спуск. Нестись вниз – страшно, но все же стерпеть можно. А тут: ты купил билет, влез в тесную тележку и еще до того, как она тронулась, понял, что ехать совсем не хочешь. Не желаешь, чтобы это происходило. Но менять решение поздно. Нравится или нет, ты все равно ползешь туда, куда не хочешь.
Так и со старостью. Быть дряхлым, немощным, скрюченным, ничего не соображающим и писаться под себя – когда все это уже случилось, переживать поздно. Тем более не стоит переживать из-за смерти. Пока ты жив, чего и париться, а тем, кто уже умер, бояться тем более нечего. Но знать, что впереди именно это, невыносимо. Скрипя несмазанными деталями, тележка тащит тебя все ближе к концу. Хочешь ты или нет – поменять все равно ничего нельзя.
Часов в пять я выбрался из постели и закурил. Отель у меня был хороший и недорогой. Перед входом располагался небольшой пруд с зеленой водой. Уверяли, будто пруд собственноручно вырыл индусский бог Вишну. На этом месте одна из его дам потеряла сережку из носа. Вишну пытался ее отыскать и вырыл здоровенную яму, которую с тех пор уже пять тысяч лет подряд все никак не соберутся засыпать.
Сразу за моими окнами начиналась крыша соседнего здания. Она торчала так близко, что потрогать ее я мог, не вставая с кровати. На крыше, завернувшись в одеяла, спали люди. Еще там паслась большая корова. Понятия не имею, как индусы ее туда втащили.
Но главный аттракцион в Варанаси – это круглосуточно горящие погребальные костры. Умереть в Варанаси и сгореть в костре на берегу Ганга – мечта любого индуса. Я умылся, натянул куртку и решил, что схожу посмотреть на кремацию.
Последние лет семьсот – восемьсот весь кремационный бизнес Варанаси находится в руках касты «доум». Занятие немудреное: члены касты продают родственникам дрова, а после сожжения тела собирают пепел в урны. В этом бизнесе они полные монополисты. Цены на свои услуги «доум» установили просто запредельные. Например, кубометр дров у них стоит столько, сколько средний индус зарабатывает за неделю. И это при том, что на кремацию не очень толстого человека уходит три-четыре кубометра. Ну а поскольку каждые десять минут в Варанаси кремируют двух покойников, то, как вы понимаете, каста «доум» является одной из самых состоятельных в Индии.
Кремация происходит прямо на набережной. Я вышел из отеля и закурил. Справа от входа на корточках сидела взрослая женщина. Задрав пестрое платье, она писала прямо на тротуар. Идти до крематория было от силы три минуты. Сложенные поленницей дрова, поставленные прямо на землю носилки с покойниками, несколько погребальных костров. Перед каждым сидит служитель. Палочкой ворошит тлеющие кости. Чуть в стороне своей очереди ждут еще несколько тел. Каждое из них завернуто в белый саван. Чтобы рассмотреть все получше, я сделал шаг вперед и ногой наступил на одни носилки. Под подошвой что-то хрустнуло. Вежливые родственники, стоявшие здесь же, скривились, но промолчали.
Если у родственников не хватает денег выкупить урну, то пепел передают саду – святым мудрецам. Совершенно голые саду обитают здесь же, рядом с крематорием. Пеплом они натирают свои тела, а из крупных костей могут изготовить какой-нибудь сувенир. Впрочем, заниматься рукоделием мудрецам лень. В основном они бродят по набережной, попрошайничают, валяются на земле, спят, онанируют или играют с обезьянками.
В утреннем сумраке один из крематоров разглядел мое европейское лицо, отложил палочку и подошел поближе.
– Экскурсия? Хотите, проведу экскурсию? Это не дорого! Проходите сюда. Я расскажу. У вас есть крупные купюры?
Он указал дверь в стене: там располагалось помещение, где умерших готовили к последним обрядам. Дверь была узкая. В помещении было темно и холодно. По крутым каменным ступеням я вскарабкался на второй этаж. Оттуда была хорошо видна вся гангская набережная. Крематор что-то говорил, но я почти не понимал его английского.
Я облокотился на ограждение. Дым от тлеющих человеческих тел ел глаза. Индус продолжал бубнить:
– Кремейшн из эдьюкейшн! Мы помогаем людям! Посмотрите вокруг: после кремации в Варанаси у всех этих людей будет отличная карма!
Я огляделся вокруг. Глаза привыкли к темноте, и теперь я различал: в углах комнаты прямо на каменном полу лежали индийские старики. Их было много. Может быть, сорок человек. Молча и неподвижно они лежали и ждали момента, когда умрут. Они прибыли в священный город Варанаси, чтобы умереть и получить хорошую карму. Но пока не умерли и просто ждали. Лежали с закрытыми глазами. После того как смерть их все-таки коснется и сиплое дыхание перестанет вырываться из старческих губ, ушлые мужички, члены касты «доум», за руки, за ноги отнесут тело вниз и кремируют на костре из дорогих дров. А пепел отдадут родственникам или развеют над водами Ганга. Да и может ли быть иначе? Ведь все, что родилось в нашем мире, рано или поздно должно умереть.