Ресторан «Афины» на Призренской улице, 21, что напротив железнодорожной станции, с довоенного времени ничуть, похоже, не изменился. Атмосфера его зала, пропитанного запахами мяса, зажаренного на решетке, гомоном посетителей и выкриками официантов, вернула Неманю на много лет назад. С той только разницей, что теперь за их столиком не было Анны, которая тогда, в упор глядя на него, накручивала на палец пряди волос цвета воронова крыла. В такие моменты она всегда задавала один и тот же вопрос: «О чем ты думаешь?»

Женщины совсем как дети. У них есть привычка внезапно задавать странные вопросы. Благодаря этому они застают мужчин врасплох, беззащитными. Может быть, это непосредственная, естественная демонстрация женственности, инстинкт, который позволяет им завоевывать нечто невидимое, присваивать какую-то частицу мужского внимания, малую толику благосклонности. А может, это типично женская попытка утвердить собственный порядок вещей. Нечто неудержимое и естественное, совсем как те несколько слов, произнеся которые, Ева вынудила Адама вкусить от яблока. Вопрос, не требующий ответа, преследующий одну-единственную цель… Откупиться или заставить согрешить.

В это мгновение воспоминания о прошлом времени, минувшем задолго до нынешнего ясного весеннего дня, много лет тому назад, когда они с Анной сидели в этом ресторане, этот необязательный вопрос показался Немане радугой, перекинутой из прошлого и вновь соединившей их.

«Неманя, о чем ты думаешь?»

О чем я думаю? О тебе… Обо мне… О нас… О том, кик прекрасно быть здесь с тобой…

«Без тебя…»

– О чем вы думаете, господин Лукич? – подняв голову, спросил его человек, с которым он сидел за столом. Крсман, наморщив лоб, смотрел перед собой в клетчатую скатерть, лицо его, казалось, окаменело от одолевающих его тяжких мыслей.

– Когда-то давно я бывал здесь…

– Что вы говорите? Ну, тогда вы наверняка знаете Раде Арацкого, хозяина этого ресторана и гостиницы при нем.

– Не думаю, что он вспомнит меня… Прошло уже слишком много лет.

– Так давайте же проверим. Официант! Позови-ка хозяина!

Неловко поворачиваясь, Неманя разглядывал посетителей, большинство которых составляли немецкие офицеры и солдаты. Сад ресторана «Афины» буквально кишел оливково-серыми униформами.

Раде Арацки появился через несколько мгновений после того, как официант поставил перед Крсманом и Неманей кружки с прохладным пивом «Апел». Хозяин в белой рубашке выглядел пристойно, его благородное лицо украшали аккуратно подбритые усики. Раде Арацки был пречанским сербом в расцвете лет. Родом он был из богатой семьи, участвовал в Балканских войнах и в Первой мировой и, несмотря на то что родился в Сенте, благодаря своему характеру отлично уживался с жителями Ниша. Поздоровавшись с Крсманом, он вежливо представился Немане, после чего присел за стол.

– Как дела идут, Раде? – спросил его Крсман.

– Ну, как тебе сказать? Своим чередом… Когда ресторан полон, никаких проблем нет. Но ты ведь знаешь, как это бывает. Если ты стал хозяином, то первым делом должен научиться жаловаться на жизнь. Впрочем, что-то я тебя давненько не видал, Крсман. Я уж и забыл, когда ты последний раз ко мне заходил.

– Ты и сам понимаешь, Раде… Шататься по кабакам как-то неприлично, когда у простого народа в эти дни корочки хлеба на столе не бывает.

– Правду говоришь… Есть в чем нас упрекнуть тем людям, у кого сегодня на обеденном столе ничего не было. Раз уж мы о простом народе… Так вот, сегодня утром коммунисты опять нанесли мне визит.

– И тебе тоже? Похоже, они подряд пошли, от хозяина к хозяину.

– Приходил этот сопливый бездельник… Бывший подмастерье кожевенника…

– Драинац?

– Вот-вот, он. Ты в этом разбираешься, Крсман. А не родственник ли он этому поэту из Топличан?

– Рако Драинацу? Нет, откуда! Воя Драинац родом откуда-то из Шумадии, из захолустья. Боже сохрани!

– Предлагают мне какое-то сотрудничество. Говорят, если не помогу им, то после войны у меня гостиницу отнимут, весь дом целиком… Не нравится им, что ко мне немцы есть-пить приходят. Ох, неужто мне самому нравится каждый день оккупантов обслуживать? Тем более что я в девятьсот четырнадцатом воевал против них. Однако, сказать по чести, ни один немец отсюда не ушел, не заплатив по счету. И никогда с ними никаких проблем не бывает: придут, закажут, поедят, выпьют, да еще чаевые на деток оставят. Настоящие господа. Особенно офицеры.

– Да, да… – кивал Крсман. – Кого только не бывало в этом ресторане! До войны приходили железнодорожники и кучера, вагоновожатые и экспедиторы, торговцы и промышленники, актеры и жандармы, коммивояжеры… Здесь Ристич кормил работников своей хлопковой прядильни и фабрики красок. Хотя, по правде говоря, больше всего мне нравилось сиживать здесь с Бубаницами, хорошие были ребята… А вы знаете, Неманя, что именно здесь был основан футбольный клуб «Император Константин»? Да, да, здесь, в этом ресторане. Когда это было, хозяин Раде?

– В августе тридцать второго, – с гордостью ответил Арацки.

– Да, да… Мы с отцом присутствовали при этом. Эх, какая это команда была! Срба Живич, Раче Матеич, Раде Шойка, Аца Станкович, Света Матеич… Они потом частенько сюда захаживали. Частенько, сдвинув столы, попивали здесь пиво все вместе – болельщики, футболисты и члены правления клуба.

– Вернутся еще эти деньки, Крсман, не горюй так!

– Что-то не очень мне верится в это, хозяин Раде. Ладно, хватит об этом. А знаешь ли ты, что мой друг когда-то останавливался у тебя? Господин Неманя врач из Белграда, теперь он офицер королевской армии в отечестве. Может, ты помнишь его?

– Конечно, – улыбнулся Раде Арацки, подозрительно поглядывая на Неманю. – Вы здесь останавливались с какой-то дамой, не так ли, господин Лукич?

– С супругой Анной.

– Да, да… Очень привлекательная госпожа. Как у нее сейчас дела?

– К сожалению, она умерла, еще до войны.

– О, примите мои соболезнования…

– Спасибо вам.

Раде Арацки отвернулся на мгновение, чтобы поздороваться с недичевским офицером, который только что пошел в ресторан, после чего, немного смущаясь, продолжил:

– Вот смотрю я на вас, господин Неманя, и как-то… Даже и сказать-то как, не знаю. Знаете, вы ведь здесь били, если мне память не изменяет, десять, а может, и все пятнадцать лет тому назад. И я, это… Поклясться готов… Кажется мне… Да ведь вы выглядите точно так же, как и тогда! Будто ни на день не состарились.

– Хорошо, кабы оно так и было, господин Арацки, – печально усмехнулся Неманя. – Но ведь время оставило спои следы на всех нас. И на ком-то этот след глубже, на ком-то не так заметен.

– Правду говорите, дорогой господин, – кивал головой Раде Арацки, вдумчиво изучая каждую морщинку на лице Немани. – Правду говорите. Но… Крсман, неужели мы отпустим нашего гостя из «Афин», не дав ему попробовать фирменные блюда моей Бояны?

– А тебе не кажется, что еще рановато для обеда?

– Ну, тогда выпейте еще по кружечке-другой «Апела», закусите чем-нибудь легоньким, а как проголодаетесь – мы вас тут же обслужим. – Арацки обернулся к Немане, широко разведя руки в знак искреннего гостеприимства. – Бояна, моя жена, прекрасная повариха, настоящий мастер своего дела. Вы просто обязаны попробовать венгерский паприкаш в ее исполнении! А ее капуста по-мясницки…

– Ладно, Раде, – согласился Крсман. – Дождемся обеда. Но тогда неси нам закуски и еще пива.

– Сию минуту! Дитя мое, принеси-ка салатов и два холодных пива за стол хозяина Крсмана!

Раде Арацки извинился перед гостями и отправился на кухню. Крсман продолжил рассказывать Немане о довоенной жизни Ниша, то вдохновляясь, то впадая в меланхолию и печаль. Он поведал ему, что хозяин Раде некогда жил в селе Александрове, недалеко от Ниша, которое получило такое название благодаря переселенцам, приехавшим сюда из Воеводины во времена Александра Обреновича. Потом Раде переселился в Ниш, где некоторое время содержал кафану «Две липы». В нее любил частенько заглядывать старший Теофилович, чтобы за стаканчиком обсудить с друзьями и соседями текущие политические проблемы.

По мере того как опустевшие кружки холодного пива исчезали с их стола, а на их месте появлялись полные, Крсман начинал говорить все оживленнее. Примерно через час официант принес им обед. Неманю удивило обилие пищи. Острый венгерский паприкаш дымился в глиняном горшочке, бобы на сковородке, капуста по-мясницки и блюдо с жареным мясом.

Обедали под печальный рассказ Крсмана о том, что его желание стать школьным учителем так и не исполнилось. Он говорил о своем увлечении Гомером и Шекспиром, цитировал Сенеку и Джуру Якшича, критиковал Слободана Йовановича и Драгишу Цветковича, обзывая их профанами и надутыми политиканами.

– Знаете, как Цветкович завоевывал голоса избирателей? Ездил по городу на повозке, в которой был жаренный на вертеле баран и две бочки – одна с ракией, другая с вином. А за день до выборов послал своих людей в цыганские таборы раздавать дешевую обувь. Давали цыганам только по одному, левому ботинку, обещая вручить правый сразу после выборов. Если, конечно, Драгиша победит. После этого у цыган даже поговорка появилась: «Йэк Драгиша – дуй министри!» То есть «Один Драгиша – два министра».

– А что с ним сейчас?

– Немцы держат его в Нишкой Бане под домашним арестом. Он практически не покидает свою виллу «Зоне».

Крсман продолжил говорить о политике и войне, и это постепенно привело его к разговору о том, что больше всего ему хотелось узнать.

– Они победят, Неманя, – произнес он подавленным голосом, в котором отчетливо слышалось страдание. – Коммунисты… Полуграмотные ученики и подмастерья станут заправлять этой несчастной страной. Как пройдоха овладевает падшей женщиной… Знаете, как будет выглядеть страна, когда эти скоты дорвутся до власти? То же, что случилось в царской России. Во имя своей безумной мечты они уничтожили миллионы людей… Всего год или два отделяют Сербию от точно такой же судьбы. Людям вроде нас с вами остается только дожидаться, когда их повесят на первом же столбе.

– Людям? Вроде нас с вами?

– Мы сражаемся за короля, клянемся именем Христовым, и не пристало нам вступать с ними в союз, честно состязаться с ними, – сурово продолжал Крсман, не обратив ровным счетом никакого внимания на реплику Немани. – Мы не сможем, как они, окунуться в грязь и пить чужую кровь. Вера велит нам на брошенный камень отвечать протянутым хлебом, а их идеология на каждый акт сочувствия отвечает выстрелом в затылок. Мы даже в этом безумии стараемся оставаться людьми. В этом наше достоинство, Неманя, но это и есть наша самая большая слабость.

Крсман внезапно умолк, нервным движением отер пот со лба и, глядя на свои слегка вздрагивающие кулаки, продолжил:

– Наша вера в Бога, честь и принципы подвели нас к самому краю пропасти. И теперь из своих щелей повыползали такие, как Драинац, и клянут наших сербских матерей, называют нас реакционерами!

– Пожалуйста, успокойтесь!

– А как мне успокоиться? Вы, майор королевской армии, прекрасно знаете, что генерал Михаилович проигрывает войну с коммунистами, что союзники повернулись к нему спиной. Вы знаете про бомбардировки?

Неманя кивнул головой.

– Бомбы союзников падают на дома мирных жителей, они убивают сирот… Да, иной раз и немцам достается, но какое это имеет значение? Цель бомбардировок вовсе не германские силы, а гражданское население, голый и босый народ… Впервые они устроили это двадцатого октября прошлого года, среди бела дня, в среду. Погибло более двухсот пятидесяти человек, среди них много детей. Всех их мы похоронили в братской могиле.

Крсман прервался на минуту, чтобы допить пиво и заказать официанту очередные две кружки.

– Они опять ударили в конце марта этого года, среди бела дня. Убили около сотни человек, бомбы падали даже на городское кладбище. И, представьте себе, они не пощадили даже соборную церковь, одна из бомб угодила прямо в алтарь… А немецкие объекты были лишь слегка повреждены. В следующий раз бомбили в Великую субботу, потом на Пасху… И это – наши союзники, наши освободители!

– А вы знаете, что цели этих бомбардировок определяют Тито и его штаб?

– Да, я слышал от одного надежного человека, что именно коммунисты наводят бомбардировщики на цели. Я не хотел в это верить. Но вы только посмотрите, что они наделали в Лесковаце. Бомбили именно жилые кварталы. Понимаете? Никакие это не стратегические бомбардировки! Это коммунисты уничтожают своих классовых врагов. Будто нам здесь этих немцев не хватает…

– Этим утром я наблюдал за расстрелом. В самом центре Ниша… Разве перестали производить экзекуции в Бубне?

Крсман глубоко вздохнул, опять вытер орошенное потом лицо и нервно оглянулся, отыскивая взглядом официанта.

– Да, с тех пор как в помощь эсэсовцам прислали нового человека, который быстро… как бы это сказать… заработал репутацию настоящего убийцы.

– Это майор Канн?

– Да, именно он. Вы его знаете?

– Слышал о нем кое-что.

– Да, да… – завертел головой Крсман. – Он… Он – самый ненасытный кровопийца из всех, что побывали в Нише с начала этой несчастной войны. Он расстреливает, я бы сказал… не из практических соображений. Он делает это ради собственного удовольствия. Два-три раза в месяц.

– Какую должность он занимает в фельдкомендатуре?

– Никто этого не знает. Говорят, что он время от времени покидает город. Что-то там ищет. Его все время видят в компании с Марко Шмидтом, это археолог-фольксдойче. Как только этой зимой начались странные убийства, он еще ревностнее принялся арестовывать и расстреливать. Хотя, говорят, это совсем не входит в его обязанности.

– Что за убийства?

– Кто-то убивает немецких солдат. Причем очень жестоким образом. Чего только народ не рассказывает… Говорят, солдат находят с оторванными руками и ногами, а то и разорванными на мелкие куски. Говорят, что кто-то пьет их кровь…

– Кровь?

– Да. Но только все это пустой треп. Знаете, люди живут в постоянном страхе, вот и выдумывают черт знает что, стремятся все преувеличивать.

Неманя замолчал, углубившись в собственные мысли. Он помнил, какое задание ему поручено и что нужно для этого сделать. Он знал также, кого следует отыскать. Но только он никак не мог понять, почему это так необходимо. Почему его именно сейчас послали в Ниш? Почему именно сейчас стали происходить эти странные вещи? И наконец, почему Драгутин пишет письма именно ему, хотя он причинил горе очень многим людям, у которых ему следовало бы попросить прощения?

Отдавшись этому водовороту вопросов, Неманя невольно обронил вслух одно слово:

– Аненербе…

Крсман, допивавший неизвестно которую по счету кружку пива, удивленно поднял брови и спросил:

– Вы что-то сказали?

– Нет, нет, – замотал головой Неманя. – Просто я мысленно унесся в далекие края! Ничего серьезного. Не пора ли нам уходить?

– Конечно, господин Лукич!

Они встали. Крсман подозвал официанта и рассчитался с ним, после чего направился вслед за своим гостем.

Когда они выходили из сада при ресторане «Афины», Немане показалось, что кто-то опять спросил его:

– О чем ты сейчас думаешь?