Стивен думал, что это может произойти прямо сейчас, что ебля может каким-то чудом привнести в существование мир его киношных грез. Но Люси легла на пол, на холодном сквозняке из раскрытого окна, и заснула, не сказав ему ни слова. Так что он вернулся в свою комнату, где телек и Пес в углу с собачьей улыбкой были ужасно рады его видеть, и забрался нагишом под свое рваное одеяло, приподнимая и опуская его, разгоняя рыбную вонь своего недавнего сексуального контакта в теплых дуновениях памяти.

Он не беспокоился из-за возникшего препятствия. Она станет тем, что он хочет, эта Люси с верхнего этажа. Он это знал. Придется подняться еще по многим ступенькам, но она станет матерью, любовницей, зацепкой, на которой он повесит свой позаимствованный из чужих источников жизненный план. Этой ночью там, этажом выше, любви не было, но она придет — Люси заставит ее войти в их жизнь. У нее нет выбора. Она никогда не найдет в себе черные ядовитые глыбы и не избавится от них и, как и Стивен, никогда не будет частью этого мира. Со временем, когда до нее это дойдет, ей станет нужен кто-то, за кого она уцепится, кто-то, кто возьмет на себя и приглушит бьющий по мозгам ужас ее существования. И, чтобы оправдать эту зависимость, она назовет ее любовью.

Зверюга, надо думать, не допустит ничего такого. Она резво засуетится, чтобы уничтожить любой источник привязанности, всякую дорогу надежды, которая угрожает ее деспотии.

Она не должна ничего узнать.

Но это невозможно. Как он мог бы скрыть от нее развивающиеся отношения с Люси, когда она всеми чувствами, что есть в ее распоряжении, следит за его малейшим движением. Он открыт для нее, и как бы он не замаскировался, рано или поздно она узнает, что у него есть нечто большее, нежели ежедневная борьба с ней.

Она узнает. Она пролезет к его мечте и уничтожит ее, прежде чем у него будет шанс с помощью Люси осуществить ее. Она выгонит его из квартиры или убьет. Третьего быть не может.

Здесь, теперь, когда его член был покрыт коркой засохшей пены из пизды Люси, когда сырье из его воображаемого мира спутникового телевидения было так близко и его можно было достать, вывод был ясен. И Стивена не удивило, что он даже не ужаснулся, размышляя об этом — он слишком долго мучился.

Стивен не спал.

Как это можно сделать?

Как это будет — убить, фактически уничтожить груду мяса, которая высрала его в эту жизнь? Будь она мамой со всем тем, чего ждут от каждой матери, тогда, думал он, это было бы невозможно. А если и возможно, угрызения совести навечно останутся с ним и, словно медуза, опутают его своими щупальцами; перед глазами всегда бы стояло финальное душераздирающее зрелище, как густая белая пена бурлит у нее за распухшим языком и течет по его запястьям.

Но она никогда не носила голубого передника и не пекла сладких пирогов в кухне, где от теплого воздуха порозовели бы ее щеки; никогда не склонялась к нему, чтобы руками в муке поднять на стол, и поцеловать, и расхохотаться в ответ на его смех, глядя на него такими сияющими глазами, что ему покажется, будто он больше ничего не сможет увидеть или захотеть; никогда не показывала ему фокусы; никогда не позволяла сунуть палец в тесто, чтобы потом подхватить его и отнести в кроватку. И потому что все было так, он знал, что поступок не будет впоследствии напоминать о себе в кровавых кошмарах. Это закончится, как только ей придет конец.

Убийство освободит его, но совершить его будет нелегко. Стивен представил себя, как он преграждает ей путь и страшно кричит, осененный торжеством убийства, брызжет спермой на ее голые плечи, оттягивает ей голову назад и вцепляется в горло. Но на самом деле все будет по-другому. На самом деле он будет в страшной спешке пытаться довести все до конца, не имея времени, чтобы задерживаться на деталях, в безрассудном азарте разделаться со всем, пока его не покинула храбрость, пока предыдущая его жизнь не разозлится и не похитит из рук силу.

Стивен извивался в постели. Ему надо было это сделать, другого выхода не было. Но за двадцать пять лет он ни разу не поднял на нее руку, и от мыслей о том, что теперь надо бы руку таки поднять и разобраться со всем, перепугали его настолько, что его затошнило. Тело чувствовало, что у него маловато силенок, и оно не справится с задачей.

Гораздо лучше будет найти не такой прямой путь. Убийство, где не обязательно самому давить, колоть, бить. Она старая и невероятно разжиревшая, системы ее организма деградируют под бешеной атакой копящейся грязи и разъедающей ржавчины возраста. Можно же как-то осуществить последнее нажатие на эти кнопки. Метод айсберга, в результате которого основная доля его вины и целей будут скрыты от чужих глаз.

Стивен наблюдал за изменчивыми отблесками уличных фонарей на потолке до самого рассвета.