Стивен отправился на завод пораньше, пока на улицах не было людей. Ушел, когда небо было еще чернотой в оранжевой накипи, чтобы ехать в пустом автобусе. Ему казалось, с него содрали кожу, и каждый параноидный рецептор, что у него был, нацелен на сохранение пропасти между ним и остальными. Недолгое расставание с собственной неполноценностью только усугубило боль возвращения.

Он вернулся, но это было тяжко. Он закрыл глаза и втиснулся в угол грязной виниловой скамьи в задней части автобуса. Считал остановки, пока не пришло время ринуться в рассветный холод города. Он прятался за мусорными баками в аллее рядом с заводом, потом ворота открылись, и он сделал еще один прорыв.

Внутри ему полегчало — когда он вернулся к мясорубке. В перерабатывающем цехе со всем его жутким содержимым было что-то знакомое, отчего мир переносился легче. На его месячное отсутствие, казалось, всем было наплевать. Он начал работу в обычное время, делал, что всегда, сидел на табурете и швырял мясо, как обычно. Один раз, на дальнем конце цеха, из убойного высунулась голова Крипса, тот поглядел на него в упор, улыбнулся, кивнул, потом опять пропал.

В обеденный перерыв в вентиляционной решетке показалась морда Гернзейца. Он обратился к Стивену:

— Ты вернулся, чувак. Мы давно тебя ждем, и надо сказать, наша вера поколебалась.

— Что за вера? Я сказал, я не буду этого делать.

— Ну, у коров есть, что называется, интуиция, и мы знали, что ты передумаешь.

— С чего вы решили, что я передумал? Может, я пришел, потому что мне нужны деньги.

— Ну да, пижончик. А может, ты и пиздишь. Мы видели, как утром ты прятался рядом с заводом, весь вертелся и подпрыгивал. Дело ясное, чувак.

— Хуйня.

— Что нас удивило?

— Что ты хочешь сказать?

— Проехали… Ты не можешь убивать и не заразиться этим. Будет не совсем так, как говорит Крипе, это проникнет в тебя другими путями. Мы предупреждали.

Голос Гернзейца посуровел, Стивен увидел, что мышцы на морде напряглись.

— Теперь хватит пиздаболить, расскажи, как все будет.

— Если вообще будет, то так, как мне хочется.

— Делай, как считаешь нужным, чувак. По хую, сколько на это потребуется времени.

— Я собираюсь этим заняться.

— То есть?

— Можешь побыть здесь и посмотреть, но убью его я.

Гернзеец секунду помолчал, переваривая, потом выдал:

— Ну надо же! И что стряслось с мальчиком, блевавшим, когда кто-то стрелял одну из нас, сраных коров? Ну, не знаю, чувак… Хотелось самому сделать этого педрилу. И стаду хотелось поучаствовать.

— Вы до него без моей помощи не доберетесь. Сам сказал, он слишком осторожен.

— Ну, мы и подождем, пока он расслабится.

— Можете ждать хоть всю жизнь, все равно до него не доберетесь. Сам знаешь. Решай — даешь мне убить его или он остается жить.

— Чувак, мне это не нравится. Ты хочешь то, что принадлежит нам.

— Если он сдохнет, то сдохнет. А раз вы можете отсюда посмотреть, как все пройдет, то и что за разница? И потом, на что вы сами годитесь с эдакими брюхами?

— Задай ему хороших пиздюлей. Что ты хочешь сказать?

— Посмотри на мои руки.

Стивен поводил пальцами.

— Я могу кое-что, вам недоступное. Я ему врежу посильнее.

Жуя жвачку и шумно дыша, бык изучал Стивена. Потом сглотнул и топнул.

— Ладно, чувак. Не очень мне это по душе, но ладно. И мы соберемся всей толпой, ты понял?

— От начала до конца.

— Лады. Что ты придумал?

— Следите за убойным цехом после конца смены. Идите, как только нас увидите.

Гернзеец кивнул и растворился в полумраке трубопровода.

Оставалось совсем немного времени до возврата к кручению мяса, и Стивен использовал его на подготовку к вечеру.

Крипе в одиночестве сидел в убойном цехе, уставившись на рану в голове мертвой коровы. Увидев Стивена, он выпрямился и быстро к нему подошел.

— Привет, сынок. Хорошо выглядишь. Как и положено мужику — без страха перед убийством, без страха перед самим собой.

— Хочу опять попробовать.

Крипе обнял его.

— Конечно, попробуешь, сынок. Конечно, попробуешь. Тебя давно не было.

Остаток дня Стивен провел, пытаясь освободиться от нарастающего напряжения. Он швырял мясо в желоб мясорубки настолько быстро, на сколько машина могла выдержать. Ему хотелось бегать по цеху, носиться по нему сломя голов; визжать, орать, крушить предметы. Но это бы не к чему хорошему не привело. И ничто не замени радость от превращения в другого человека.