— Завтра! — сказал Вадя в ответ на вопрос Гали, когда мы отпразднуем окончание съемок.

— Где собираемся? — смачно откусывая половину яблока, спросил Денис.

— Можно у меня, — предложила Невзорова, свеженькая как огурчик, несмотря на вчерашние возлияния.

— Отлично! — подвел итог Вадя. — Собираемся у Людмилы. Явка к семнадцати часам. Прошу не опаздывать.

И мы начали работать. Как ни странно, обошлось без ссор и скандалов. Сладков, необычно покладистый и умиротворенный, делал все как надо. Даже я его не раздражала. Мне всегда казалось, что он из тех мужчин, кому необходимо жениться. Возможно, я была права. Свадьба состоялась только вчера, а новоявленная супруга уже обезвредила Сладкова. За день она дважды заходила в павильон, суровым взором осматривала всех и, зачем-то погрозив мужу толстым красным пальцем, исчезала. Он провожал ее счастливой улыбкой...

Вся группа умиленно поглядывала на Сладкова. Молодожен млел под этими взглядами. Невзорова, как многие артистки, порывистая и сентиментальная, улучила момент, подбежала к нему и чмокнула в щеку. От неожиданности Сладков покраснел, отошел в тень и там громко сопел, пока режиссеру вновь не понадобилась его кастрюля с дымом.

Все это было бы прекрасно, если б не одно обстоятельство: мне хотелось умереть. Депрессия, подбиравшаяся ко мне все последние дни и ночи, наконец овладела мной. Я машинально исполняла свои обязанности, не переставая думать обо всем, что случилось. При этом ничего дельного мне в голову не приходило. Одна фраза, мелодраматическая и мне, в общем, несвойственная, крутилась постоянно: «Какая трагедия... Какая трагедия...» Как попугай повторяла я про себя эти слова, но вдруг почувствовала, что слезы опять близко, и взяла себя в руки. Приложенные усилия не пропали даром. Когда Вадя, обладавший чувствительностью компаса, подошел ко мне и шепотом спросил, чем я так расстроена и все ли из моих знакомых живы, я сумела криво улыбнуться ему и ответить, что пока живы все, а вот что будет дальше — предсказать не могу. Вадя всполошенно посмотрел на меня и расспросы прекратил.

В перерыве ко мне подошел Денис и предложил пойти в кафе. Я согласилась. Конечно же, за нами увязалась Невзорова. А за Невзоровой увязался Пульс, вид у которого сегодня был такой подавленный, что я сразу поняла — он уже знает о смерти Вероники.

Вчетвером мы заняли весь столик. У меня аппетита не было, и я пила кофе. Чашку за чашкой. Пульс тоже. Зато Денис ел за роту солдат, а Невзорова трещала без умолку. Их хорошее настроение немного действовало мне на нервы. На секунду я встретилась взглядом с Пульсом и поняла, что он чувствует то же самое. Это сблизило нас. Думаю, ненадолго.

— Тоня, смотри на мир веселее! — глупо воскликнула Людмила, поднимая, как бокал с шампанским, стакан с

компотом. — Завтра мы празднуем первый день свободы! Между прочим, Денис, меня пригласил Валериани. Очень милая ролька. Две страницы текста и немая сцена в конце картины.

— Поздравляю... — с набитым ртом сказал Денис.

— Спасибо!

Невзорова ликовала еще минут пять, раздражая меня и Пульса, а потом увидела в очереди знакомых и убежала к ним. Тут поднялся и Пульс. Путанно объяснив, что ему нужно ехать в какой-то народный театр, он попрощался с нами и ушел. Мы остались с Денисом вдвоем.

Он отставил в сторону третью пустую тарелку, допил кофе и откинулся на спинку стула, с легкой улыбкой посмотрев по сторонам, а затем на меня. Под этим взглядом я чувствовала себя неуютно. Я и без зеркала знала, что выгляжу просто отвратительно. На моем лице явственно отразились вчерашние страдания и бессонная ночь. Бледность, красные пятна и мутный, нездоровый блеск глаз никого не украшают...

— Я должен тебе девятнадцать рублей, — сказал Денис.

— Восемнадцать, — мрачно ответила я. — Ты опять посчитал трамвайный билет.

— Да? Ну пусть восемнадцать...

— Только не говори мне, что вернешь долг бутылкой водки.

— А бутылка вина тебя устроит? Сегодня вечером, у меня дома?

Это было так неожиданно, что я не сразу ответила. Еще совсем недавно подобное предложение от Дениса я приняла бы с восторгом, только о нем бы и думала и замучила бы Петю требованиями срочно купить мне вечернее платье от Кардена. Сегодня я была слишком разбита и морально раздавлена. И я не могла сказать «да».

— Нет. То есть... Денис, может быть, завтра?

Конечно, он не забыл, что завтра мы празднуем окончание съемок. И конечно, не собирался лишать себя светского общества из-за моей персоны. Вместо ответа он молча ждал, когда я передумаю.

Я тоже молчала. Я действительно очень устала. Сейчас был всего лишь полдень, до конца смены оставалось целых пять часов, и пока я не представляла себе, как смогу выдержать эти долгие пять часов в тяжелой духоте ярко освещенного павильона.

— Денис...

Чуть приподняв одну бровь, он в упор смотрел на меня. Но я не могла сказать «да»...

— Денис, только давай поедем на такси...

— Естественно, на такси, — кивнул он. — Я зайду за тобой.

И Денис ушел. Сегодня всю вторую половину дня он снимается у Михалева.

Вздохнув, я прошла к стойке, взяла еще чашку кофе и снова села за стол. У меня было еще минут десять, чтобы все обдумать. Начала я, по обыкновению, с самокритики. Все же нет в моем характере настоящей твердости. На моем месте какая-нибудь героиня любовного романа без царя в голове добилась бы того, чтобы перенести свидание на другой день, а меня даже уговаривать не пришлось. Денис просто сидел и смотрел на меня, и я расплавилась под его взглядом, как зеленая восьмиклассница... И я все-таки сказала «да»! Но, с другой Стороны, зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня? Что с того, что я устала и едва держусь на ногах? Отосплюсь в среду. Петя не станет возражать, если я отдохну несколько дней перед подготовкой к сессии.

— Тоня!

Боже, опять Невзорова. Бежит ко мне через все кафе с таким радостным выражением лица, словно мы с ней расстались лет десять назад и с тех пор ни разу не виделись.

— Тоня, Валериани меня утвердил! Я так счастлива! Мы едем в Грецию, представляешь?

— У тебя же роль на две страницы.

— Зато действие там происходит на острове Лесбос в Эгейском море! О-о-о, Эгейское море!.. Одно только меня расстраивает...

— Что?

— Денис сказал, что на Лесбосе живут одни девицы.

— Это давно было, — успокоила я Людмилу. — Сейчас там и мужчины есть.

— Правда? Как хорошо! О-о-о, эти греческие мужчины...

Невзорова прикрыла глаза и застонала сквозь зубы.

Можно подумать, она когда-нибудь видела греческих мужчин живьем. На календаре — очень может быть. У нее висит один такой в туалете...

— Тонь, что тебе привезти в подарок?

— Портрет Сафо, — сказала я и встала. — Все, Люда, пора. Перерыв закончился две минуты назад.

***

Денис зашел за мной без пятнадцати пять. Мы уже заканчивали — остался один дубль с Саврасовым.

Саврасов явился на студию после первого перерыва и сразу подошел ко мне. Шепотом сообщил, что навещал Мадам, она чувствует себя неплохо, посылала мне привет и просила зайти. Во время второго перерыва Саврасов было повлек меня к нашей скамеечке, но я вежливо высвободила руку и сказала, что сейчас не могу с ним разговаривать, поскольку мне надо собраться с мыслями. Он ничего не понял, да, собственно, довольно трудно было понять, что я имею в виду. Будь у меня побольше времени, я придумала бы более приличную отговорку. Однако сейчас мне действительно нельзя было с ним говорить — от усталости я плохо контролировала себя и, значит, вполне могла сказать что-либо лишнее.

Разумеется, Невзорова не позволила Саврасову заскучать. Она засыпала его рассказами о Греции, где никогда прежде не бывала, затем близко к тексту передала один из мифов о Геракле, дважды спутав его — сначала с Ахиллесом, а потом и вообще с Гефестом, затем принялась восхищаться Валериани, что было нетактично по отношению к Ваде, который стоял неподалеку и все слышал. Одно хорошо: сегодня Невзорова была совсем не расположена плакать.

Когда пришел Денис, вся группа, за исключением меня и Саврасова, пребывала в состоянии эйфории. Предпоследний рабочий день удался, все работали слаженно, дорогой пленки истратили не много, к тому же пронесся слух о какой-то невероятной премии.

Пока все возбужденно обсуждали последнюю новость, я потихоньку выскользнула из павильона вслед за Денисом. Нашего ухода никто не заметил.

— Дилижанс уже ждет, — сказал Денис, когда мы шли по коридору. — И счетчик у него включен. Так что поторопимся, мадемуазель.

Мы поторопились. Дилижанс — желтое такси с пятнами краски на боках — стоял между двумя навороченными иномарками, одна из которых принадлежала Валериани. Рыжий водитель, лениво развалясь на сиденье, покуривал, выпуская прямую как стрела струю дыма в открытое окошко. Увидев нас, он выкинул окурок, угодив прямо на капот валериановской тачки, и взялся за руль. Мы сели на заднее сиденье, и он рванул с места. Наверное, хотел продемонстрировать свое мастерство. Вот чего не люблю в водителях. Вечно им надо покрасоваться, а в результате — аварии, а то и катастрофы. Я это знаю не понаслышке. Мой отец погиб именно так. Несся на полной скорости по шоссе, рядом сидела его очередная пассия, на повороте под мост круто вывернул руль и — врезался в две только что столкнувшиеся машины. Пассия вылетела через лобовое стекло и отделалась легким испугом, а машина вместе с отцом разбилась вдребезги.

Так что я попросила нашего водителя ехать помедленнее. Он кивнул с важным видом и сбросил скорость. Первые минут пять мы ехали в блаженной тишине, потом водитель в зеркальце стал напряженно всматриваться в Дениса, узнал его, страшно обрадовался и тут же привязался к нему с вопросами. Денис, давно привыкший к такому вниманию, был терпелив, вежлив и благожелателен.

Я не прислушивалась к их разговору. Где-то в середине пути меня разморило, и я задремала. В тяжелом полусне мелькали лица Миши, Мадам, старичка из метро и Оникса Сахарова. Оникс смеялся и показывал мне раскрытую тетрадку со стихами Вероники. Потом я провалилась в настоящий глубокий, как озеро Байкал, сон. Денис с трудом вернул меня к жизни, когда такси остановилось у его подъезда.

— Да что с тобой сегодня? — спросил он удивленно и как будто с недовольством.

— Просто устала... — пробормотала я, еще не придя в себя. — Я же говорила, лучше завтра...

На это он ничего не ответил. Мы поднялись на седьмой этаж, причем часть пути я проехала на лифте, а часть на Денисе. В одной руке он тащил пакет с вином и продуктами, на другой повисла я.

Только на кухне, при электрическом желтом уютном свете, мне стало легче. Я мешком свалилась на табурет и слабым голосом попросила кофе. «Вино будешь пить», — ворчливо сказал Денис, вручая мне пакет.

Начало свидания нельзя было назвать удачным. Мы были на разных полюсах. Меня одолевала депрессия, а Денис пребывал в прекрасном настроении, хотя, кажется, уже опасался, что я его испорчу.

— Надо было Невзорову пригласить, — вздохнула я и, снова не получив ответа, принялась распаковывать пакет.

Денис мыл посуду. Минут за десять мы справились, затем вместе накрыли на стол.

Три огромные бутылки вина, фрукты, шоколад, бананы, всякая закуска — Денис позаботился обо всем. И только я подумала, что, возможно, мне захочется выкурить сигаретку, как он вышел в коридор, пошуршал там и вернулся с блоком «Кэмел».

Я с удовольствием закурила.

— Твое здоровье, — сказал Денис, приподнимая бокал.

— Спасибо...

Он выпил вино залпом, как водку. И — по привычке, наверное — сразу закусил шоколадкой.

Я подумала и тоже осушила свой бокал. В некоторых случаях алкоголь действует как лекарство. Сейчас был именно такой случай.

— Слабоватое, — определил Денис и быстро налил по второму бокалу.

Мы опять выпили. Состояние мое заметно улучшилось, но руки все равно дрожали. Я сунула их между коленей, чтобы унять эту противную дрожь.

Денис мимолетно улыбнулся, заметив мои манипуляции. Потом снова наполнил бокалы и поставил пустую бутылку на пол.

— Ну, Холмс, как продвигается расследование?

Я отпила один глоток, чтобы распробовать вкус. Хорошее вино. Похоже на то, что мы пили в тот вечер, когда я последний раз видела Мишу.

— Расследование? Оно закончилось, Ватсон.

Денис с удивлением посмотрел на меня. Насчет расследования он пошутил, а я ответила совершенно серьезно. Поняв это, он покачал головой, усмехнулся:

— Да? И кто же убийца?

— У меня пока нет улик, — сказала я, — но будут. Я уверена, что не ошибаюсь. Хоть и получается, как в книжке: убийцей оказался тот, кто не вызывал никаких подозрений...

— Да о ком ты говоришь, черт возьми? — рассердился Денис. — Кто оказался убийцей?

Я молчала. Было очень тяжело, просто невыносимо сказать то, что я собиралась. Однако я уже по уши влезла в это дело и отступать было поздно. Да и некуда.

— Федя Менро... — наконец произнесла я.

***

Пауза слишком затянулась. Денис курил вторую подряд сигарету. Я пила вино и ела яблоки и шоколад.

Молчание не тяготило меня. Сдав Менро со всеми потрохами, я почувствовала значительное облегчение. Словно вброд перешла бурный широкий поток и даже ни разу не упала.

Денис был мрачен. Я таки испортила ему настроение. Он, по всей видимости, никак не мог представить себе Федю Менро безжалостным убийцей. Как и я, он предпочитал видеть в этой роли кого-нибудь другого — Пульса, например, или Штокмана.

Он подтвердил мою догадку, внезапно спросив:

— А почему не Пульс?

— Потому что у Пульса — алиби, — объяснила я. — Он не мог убить Мишу. В тот вечер он встретился с одной особой, погулял с ней, а потом сразу поехал домой. Его видела в троллейбусе артистка из народного театра, в котором он иногда играет.

— А Менро вообще ушел раньше всех. По телевизору должны были показывать сюжет с отрывком из его спектакля...

— Знаю. Этот сюжет действительно показывали, только Менро его не видел. Его не было дома в это время. К нему приехал дядя из Ростова и до половины третьего ночи просидел у соседки с чемоданами, поджидая Федю.

— Это еще ни о чем не говорит. — Денис открыл вторую бутылку и разлил вино по бокалам. — Тоня, ты сама сказала, что у тебя нет улик. Почему же ты решила, что убийца — Федор?

— Все очень просто. Есть мотив, есть факты. С самого начала, когда я подозревала Пульса, я поговорила о нем с Линником. Ничего интересного о Пульсе он мне не рассказал, зато мимоходом упомянул Менро. Так вот, факт первый: Менро был страшно влюблен в Ларису, Мишину бывшую жену. Четыре года он за ней ухаживал, а она вдруг вышла замуж за Мишу, с которым к тому моменту была знакома всего несколько месяцев. Менро был в бешенстве. И сказал, что убьет Мишу!

— Мало ли что говорится в таких случаях... Но я не знал о том, что Лариса так нравилась Менро...

— Еще как нравилась. Теперь факт второй. Ты видел Мишин последний спектакль в Театре на Малой Бронной?

— Видел.

— Эту роль сначала предложили Менро. А потом, когда он уже репетировал, передали Мише.

— Ничего не понимаю... Менро никак не подходит для этой роли.

— Вот и режиссер пришел к такому же выводу. Только не сразу. И последнее: помнишь ту неприятную историю с изнасилованием?

— Восемь лет назад? Помню, конечно. Меня следователь об этом спрашивал.

— Так вот, с девицей переспал Менро. Был пьян, ничего не соображал... Ну, ты лучше меня знаешь, как это бывает...

— Отчего же я знаю лучше? — обиделся Денис. — Я никогда никого не насиловал.

— Я не об этом.

— А о чем?

Я взглядом показала на ряд светлых пустых бутылок. На боку каждой сейчас поблескивало маленькое солнце — отражение кухонной лампы.

Денис понял меня, вздохнул:

— Ладно, пусть так. Но какая связь между убийством Миши и той идиотской историей восьмилетней давности?

— Самая прямая. Миша знал, кто виноват. И ему совсем не нравилось, что вместо настоящего насильника подозревали тебя и Штокмана. Он давно хотел разоблачить Менро, только тот уговаривал его не делать этого. Видимо, в какой-то момент Миша твердо решил открыть правду, и тогда Менро...

— Погоди, Тоня. Откуда ты взяла, что Миша знал, кто виноват?

— Мне сказал об этом сам Миша.

— Не верю! — решительно отрезал Денис. — Он не мог тебе этого сказать.

— Не веришь?

— Нет.

— И правильно делаешь. Потому что мне сказал об этом не Миша, а Кукушкинс, что, в общем, одно и то же...

***

На такое заявление я бы хотела увидеть более бурную реакцию. Но Денис только улыбнулся.

— Ты знал об этом! — догадалась я.

— О чем?

— О том, что Кукушкинс — Миша.

— Сложный вопрос...

— Не сложнее любого другого.

— Ну ладно. Да, я знал об этом. Получилось совершенно случайно: мы выпили, у меня разболелась голова, и я пошел в комнату полежать на диване. Я часто так делаю. Там, в этой комнате, у него стоит компьютер. В тот раз он был включен и нервировал меня — на экране мигали звезды, а в середине крутился большой белый полумесяц. Я встал, чтобы выключить его, но потом решил поиграть. Стал искать игры (это было года три назад, у меня самого компьютера еще не было, поэтому я не очень хорошо умел обращаться с этой техникой), пощелкал мышью и наткнулся на файл «SUKA». Будь название другое, я бы и не подумал туда влезть, но мне стало интересно: Миша редко употреблял неприличные слова, не любил, когда при нем кто-то ругался, а тут... Что долго объяснять, ты понимаешь, о чем я...

— Понимаю, — кивнула я. — И я бы удивилась, если б увидела у Миши в компьютере слово «сука».

— Короче говоря, я открыл этот файл. Это был первый роман Кукушкинса «Биография суки». К тому времени он уже вышел, о нем везде говорили, спорили... Можешь себе представить мое изумление, когда я понял, кто на самом деле этот таинственный Кукушкинс?

— Могу...

— Я пробежал глазами текст, убедился, что это именно тот роман, потом встал и пошел на кухню. Миша сидел там и пил в полном одиночестве — его подружка пошла то ли за хлебом, то ли за лимонадом... Я не стал ничего объяснять. Просто спросил: «Кукушкинс — это ты?» Он впал в такую ярость, что я даже испугался. Не за себя, за него. Он побледнел, глаза стали белые... Так ведь и до инфаркта недалеко... Я говорю: «Миша, держи себя в руках. Ничего страшного не произошло. Я никому не скажу». Вот тут уже пришлось объяснить, как я все узнал...

— И что он тебе на это ответил?

— На это он ответил, что свернет мне шею, если я проболтаюсь. Ты бы видела его в тот момент — сразу поняла бы, что он не шутил. Ангел... Ваша теплая компания — ты, Саврасов, моя бабка — плохо его знала. Вы придумали себе образ идеального героя и прилепили его к Мише... А он не был таким.

— Был, — твердо сказала я.

Денис махнул рукой:

— Ладно, Тоня, теперь твоя очередь рассказывать. Каким образом тебе удалось идентифицировать Мишу с Кукушкинсом?

— Я была знакома с женщиной, которая носила его романы в «Корму». Она работала наборщицей в издательстве «Манго-пресс», там и распечатывала Мишины произведения... У него же принтера не было.

— Понятно... — задумчиво произнес Денис.

— Нет, Денис, тебе непонятно. Эту женщину тоже убили. Я сама обнаружила ее труп. Сначала очень испугалась, а потом решила поискать в комнате — думала, может, найду какую-то важную улику... И нашла. Две дискеты в конверте. Помнишь, я тебя спрашивала, можно ли поработать на твоем компьютере?

— Он сломался, — мрачно ответил Денис. — Мастер, гад, до сих пор так и не пришел.

— Ты посоветовал мне обратиться к Паше Линнику. Я так и сделала. И как только открыла первую дискету...

Все, что я пережила вчера, вновь вспыхнуло в душе, как обожгло. Даже сердце сбилось с ритма. Я вытащила из пачки сигарету и закурила. Руки опять дрожали.

— Что там было? — поторопил меня Денис.

— Последний, пятый роман Кукушкинса. Называется «Психология творчества». А на второй дискете еще две статьи. Одна о театре, другая — на тему восточной религии. Дхармы и прочее. И эти статьи были подписаны настоящей Мишиной фамилией. Нетрудно было догадаться...

— Кому ты говорила об этом?

— Паше Линнику и моему брату. И тебе.

Денис вздохнул.

— А по радио еще не успела объявить?

— Если у меня будет возможность — объявлю и по радио.

— Народ должен знать своих героев? — улыбнулся Денис.

— Именно так.

Я чувствовала, что начинаю раздражать Дениса. Я и сама себя сейчас раздражала. Мое болезненное, какое-то лихорадочное состояние вернулось; эмоции, которые я не смогла бы в этот момент определить и которые уже бушевали во мне, мешали мыслить спокойно и четко; тормоза вообще отсутствовали. Был миг — к счастью, промелькнувший только, — когда я вдруг подумала, что вот так можно и с ума сойти. Но это в мои планы пока не входило.

Денис не смотрел на меня. Как и я полчаса назад, он пил вино и ел шоколад. Когда и вторая бутылка опустела, он открыл третью, налил себе одному, так как у меня был еще почти полный бокал, и снова выпил залпом. По его лицу я поняла, что он глубоко сожалеет, что к вину не взял и водки, и в этом тоже почему-то сейчас винит меня. Искоса бросив на меня недовольный взгляд, он встал, подошел к холодильнику, открыл дверцу и, склонившись, долго обозревал все содержимое. Я была уверена, что он надеется найти водку, а также была уверена, что он ее не найдет. Так и получилось. Он с силой захлопнул дверцу холодильника и сел на место. Потом опять встал, вышел в коридор и поше-буршал там своей кожаной курткой. И опять же я знала, что он делает: роется в своих карманах, пересчитывает деньги.

— Денис! — позвала я.

— А! — отозвался он. И по этому короткому «А!» я догадалась, что деньги он нашел и на водку их хватит.

— Денис, давай сходим за водкой попозже. Хорошо?

— Хорошо, — пробурчал он, возвращаясь. — Я не собирался пить, но ты своими разговорами меня провоцируешь.

Вот так. Теперь я виновата и в том, что он хочет выпить.

— Вернемся к Менро?

Он скривился, но кивнул:

— Вернемся.

— Я убедила тебя, что преступник — он?

— Не совсем.

— Тогда я предоставлю тебе последнее доказательство.

Я сходила в коридор за сумкой, вынула и положила на стол большую картонную папку. В глазах Дениса наконец я увидела неподдельный интерес.

— Что это?

— Это тот самый роман Кукушкинса «Психология творчества». Здесь, на девяносто девятой странице... Сейчас, погоди...

Я пролистала страницы и нашла девяносто девятую.

— Вот! Читай!

Пальцем я ткнула в верхний абзац, и Денис послушно склонился над рукописью. Через полминуты он поднял на меня глаза.

— «Черные кудрявые волосы и черные глаза»..: Ну и что? Какое же это доказательство?

— Ну как же, Денис! Ты невнимательно прочитал. А, ладно... Я перескажу тебе своими словами, так быстрей. Врач вспоминает рассказ одной из своих многочисленных племянниц. Однажды на вечеринке она перепила, уснула где-то в саду, а утром обнаружила себя совершенно обнаженной, лежащей в развратной позе на надувном матрасе, который мирно плавал в зацветшем пруду. Она точно помнила, что, когда гуляла по саду, а потом падала под дерево, на ней было платье. Это платье она без посторонней помощи расстегнуть не могла — у него были крючки на спине. Вывод: кто-то помог ей это сделать. Но с какой целью? Ответ напрашивался сам собой.

Конечно, дамочка уже не была девственницей, однако ее воспитали как настоящую леди и она не собиралась попустительствовать грязному насильнику. Путем исключения (здесь, кстати, очень интересно описываются хозяева и гости вечеринки — с точки зрения этой злосчастной племянницы) она все-таки находит преступника, сорвавшего с нее одежду и пустившего в плавание на надувном матрасе. Им оказывается молодой человек, виолончелист, по случаю затесавшийся на вечеринку. У него черные кудрявые волосы и черные глаза; он румян и весел; в течение вечера она постоянно ловила на себе его взор, полный похоти. Самая неприятная деталь в костюме молодого человека врезалась ей в память и вызвала особенную досаду: из кармана его брюк торчала часть кружевного бюстгальтера. Не важно, выпустил он эту часть умышленно или нечаянно. Не важно также, чей это был бюстгальтер. Даму такие подробности уже не волновали. Она испытывала к виолончелисту непреодолимое отвращение и имела твердое намерение вывести его на чистую воду. Последняя фраза, Денис, там очень интересно написана. Вроде тонкого каламбура с матрасом в зацветшем пруду... То есть преступника выводит на чистую воду дама, которую он пустил поплавать в воду грязную и вонючую. Понимаешь?

— Тоня, сейчас не время разбирать особенности творчества Кукушкинса. Ты говорила о доказательстве вины Менро. Что конкретно ты имела в виду? Поясни. Я что-то никак не могу уразуметь...

— Этот эпизод в романе почти копирует ситуацию, которая произошла восемь лет назад, — терпеливо пояснила я. — И насильник, которого автор описывает, не случайно — я в этом убеждена — имеет внешнее сходство с Федором. Так Миша намекает на то, что ему все известно.

Денис помолчал.

— Конечно, и это не доказательство... — медленно произнес он. — Хотя я начинаю приходить к выводу, что ты все же права. Один факт ничего не стоит, но когда их несколько...

— Наконец-то ты понял!

— Знаешь, Тоня, я припоминаю такой случай... — постепенно все больше возбуждаясь, заговорил Денис. — Была какая-то большая пьянка. Где, когда — сейчас не припомню. Но там был Миша и был Менро. Еще незнакомые люди. Может быть, Линник. Или нет, не Линник. Другой бард, из новых. И вот вроде бы уже ночью Менро как-то утих — я удивился, это я помню хорошо, потому что Менро никогда не утихает, а бушует и пенится, пока не упадет замертво, хотя и это с ним редко бывает, — в общем, Менро утих и посмотрел на Мишу. Долго смотрел и молчал. А потом вдруг сказал: «Миша, почему у тебя все на свете получается? Вот у меня — ничего не получается, а у тебя — все». Миша усмехнулся. Я как сейчас вижу его усмешку — сквозь клубы дыма от сигарет. Он усмехнулся и ответил: «Федя, у меня не получается главное, — тут Миша кивнул на бутылку водки, которая стояла на столе, — у меня не получается отказаться от этого». Менро только рукой махнул. Мол, не в этом же дело. И все. Но теперь я понимаю, о чем ты, Тоня... Мотив — зависть?

Денис резко встал, подошел к окну. После короткой паузы он продолжил. Речь его, такая быстрая и сбивчивая, снова стала спокойной:

— Зависть... Мне знакомо это чувство. Недомолвки, полунамеки... И чувствуешь, как ты отделяешься от остальных, будто переходишь в другой мир... Ты бывала когда-нибудь в этом мире? — со странной улыбкой спросил Денис, словно и не ожидая ответа.

Я отрицательно покачала головой, зная, что он видит мое отражение в оконном стекле.

— А я там был. Там лучше. Не так, как здесь. Здесь очень плохо. Здесь все очень быстро меняется. Только что была невообразимая красота — и вдруг сплошное уродство. И не можешь сообразить, в чем дело. Ведь вроде бы все осталось по-прежнему, а смысл — иной. Вместо красоты — уродство. Если бы ты могла меня понять...

— Отчего же... Я могу. Светлый Лик — ты об этом говоришь?

Денис вздрогнул. Глядя в заоконный полумрак, он пожал плечами. Потом усмехнулся. Но так ничего и не сказал.

— Светлый Лик, который превращается в урода, — уточнила я. — Из Мишиного романа «Три дня в апреле». Неужели ты забыл?

Он молчал.

— Выпей вина, Денис...

— Да, спасибо, — как-то отрешенно произнес Денис, поворачиваясь и принимая у меня из рук бокал с вином. В его красивых глазах на секунду мелькнул тот заоконный полумрак, даже с отблеском уличного фонаря. — Ах, Менро... Но почему же все-таки Менро?

— Ты опять сомневаешься?

— Да не сомневаюсь я, Тоня, я уже ни в чем не сомневаюсь.

Он вдруг улыбнулся, подмигнул мне и залихватски, по-гусарски опрокинул бокал, одним махом заглатывая все его содержимое. Затем мельком посмотрел на бутылку. Там уже ничего не было. Тогда Денис поставил бокал в раковину.

— Зависть, — все с той же улыбкой сказал он, — это очень сильное чувство. Сильнее не бывает.

На меня внезапно навалилась смертельная усталость. Я на миг прикрыла глаза. Уверена, что в этот миг я крепко и тяжело уснула. Но когда, сморгнув, я снова очнулась — сна уже как не бывало. А вот усталость была.

— Ты поделилась с оперативником своими догадками насчет Менро?

Я кивнула.

— Ну и правильно. Пора и ему пошевелить мозгами.

Денис сел, расслабленно привалился спиной к стене.

Улыбка то пропадала, то снова появлялась на его губах. Кажется, он думал о чем-то приятном... В этот момент я почти завидовала ему.

— Ну что ж. Отличная работа, Холмс!

— Я-то, может, и Холмс... — тихо сказала я. — Да вот только ты не Ватсон.

— Что?

Он посмотрел мне в глаза, и от этого взгляда мне стало холодно. «Прямо Снежная королева какая-то», — с мрачной усмешкой подумала я...

— Что? — повторил он еле слышным шепотом.

— Ведь это ты их убил, Денис. Ты.