Грете заинтересовалась:

— Что, знакомое имя?

— Боюсь, что да. И это еще больше все усложняет.

— Ты занимался тем делом?

— Нет, мне рассказывали, правда, только в общих чертах. Тогда же — десять лет назад.

— В связи с чем?

— Веришь или нет, но в связи с Яном Эгилем.

Теперь настала ее очередь удивляться.

— Подумать только!

— Если мне память не изменяет, Ансгар Твейтен был застрелен где-то в этих местах.

— Недалеко от Бюстада, в глубине Дальсфьорда, — кивнула Грете. — Его нашли на берегу, в старом лодочном сарае.

— Насколько помню, это было в семьдесят третьем?

— Да, примерно в это время. Убийцу так и не нашли. В криминальном сообществе решили, что это была месть.

— Да-да. И главным исполнителем был, как говорят, парень из Бергена, Терье Хаммерстен. Тебе это имя о чем-нибудь говорит?

— Нет.

— Родственник Твейтена: убитый был женат на его сестре. Имени ее я не помню, но могу узнать.

— Труде, — подсказала она, — мать Силье.

— Как тесен мир! Интересно, какие еще совпадения в их судьбах мы выясним? Где сейчас находится эта Труде?

— Думаю, живет в Далене. По крайней мере, это последнее, что я о ней слышала. Она не пыталась вернуть Силье, даже не навещала ее.

— Вот как?

— Да, даже и не пыталась что-нибудь предпринять. Когда ее мужа убили — Силье тогда было пять лет, — она уже была не способна заботиться о дочери.

— Примечательное совпадение.

— Ты о чем?

— Этот Терье Хаммерстен в семидесятых был гражданским мужем родной матери Яна Эгиля. А Силье он приходится дядей. Именно его подозревали в убийстве отца Силье.

— И что?

— В семьдесят четвертом приемная мать Яна Эгиля, Вибекке Скарнес, была осуждена на два с половиной года за то, что столкнула мужа с лестницы, да так, что тот сломал шею. Сейчас она давно уже на свободе.

— А Терье Хаммерстен какое к этому имеет отношение?

— Вообще никакого, как мне кажется.

Грете растерянно смотрела на меня:

— Ты меня совсем запутал, Варг!

— Да-а… Но могу тебя утешить, что я и сам запутался… Эти двое детей, с такими схожими судьбами, встречаются в конце концов тут, в Аньедалене, а сегодня Яна Эгиля, вероятно, обвинят в убийстве…

— Ты хочешь сказать, что между всеми этими событиями — в Бюстаде, Бергене и Аньедалене — есть какая-то связь?

— Пока не знаю, но если тут и есть общее звено, то это, без сомнения, Терье Хаммерстен.

— Тебе обязательно надо рассказать об этом ленсману.

— Конечно, — кивнул я, — но предварительно я должен все обдумать и сделать собственные выводы.

Мы помолчали, и я сменил тему:

— Ленсман назвал тебя «фру», ты замужем?

Она криво усмехнулась:

— Да, назвал, но я больше не замужем. Хотя фамилию мужа сохранила.

— Что ж, значит, и у нас с тобой тоже много общего. Что может быть хуже, чем развод…

— Да что угодно! Жестокое убийство на здешнем хуторе…

Больше она ничего не сказал, а я не спрашивал. Со стороны стойки дежурного до нас донесся знакомый голос: Ханс Ховик присоединился к нашей компании.

Я не видел его уже несколько лет, за которые он успел прибавить несколько килограммов. В остальном он не изменился, однако сейчас был явно взволнован. Он поздоровался с нами обоими, пожал руку Грете и произнес, глядя на меня:

— Кошмар какой, а? Тебе известно, что там на самом деле произошло?

— Об убийстве я знаю из газет. Но этой ночью я участвовал в аресте Яна-малыша. Яна Эгиля. По какой-то причине он именно меня вызвал для переговоров.

Он скривил лицо и кивнул:

— У него о тебе остались хорошие воспоминания. Я приехал, как только смог. Грете позвонила мне вчера. Но знаешь, что хуже всего?

— Что?

— Я навещал их на прошлые выходные. Теперь буду основным свидетелем по этому делу.

— Ты приезжал к ним?

— Да. Не знаю, помнишь ли ты, но Клаус-то был моим троюродным братом. Так что все это время я с ними общался, год за годом следил, как шли дела у Яна Эгиля. Я страшно удивлен, что он оказался способен на такое.

Я развел руками.

— Да уж… Я тоже подумывал приехать к нему, но мне было неловко… Кто бы мог подумать!

— Да, никто и предположить не мог, что тут что-то не то происходит. Как ты знаешь, это я предложил Клаусу и Кари взять к себе мальчишку, так что представляешь, как я себя сейчас чувствую?

— Ты не должен себя винить.

— Умом-то я понимаю, но… Он так быстро здесь выправился. Ты, конечно, помнишь, каким он был. Я привез его сюда в сентябре, а потом навещал по меньшей мере раз в шесть месяцев, а в первые годы еще чаще, чтобы видеть самому, как у них складываются взаимоотношения. И все было просто отлично. Конечно, место тут довольно глухое, особенно зимой, да и ребятишек его возраста тут не так много. А потом он с этой девочкой-соседкой познакомился, еще с какими-то детьми, после того как в школу пошел… Не думаю, что Клаусу и Кари было с ним легко — сорванец-то им попался беспокойный. Гиперактивный, как теперь говорят, с серьезными эмоциональными проблемами, что вполне естественно, если иметь в виду его психологические травмы. Досталось ему и в родном доме, если так можно его назвать, и потом… Ну, ты все это знаешь. Но ведь ему становилось лучше и лучше, а в последний год он даже пошел учиться дальше, на электрика, если не ошибаюсь.

— Так, значит, ты был у них недавно?

— Да. Я приехал в пятницу после работы и вернулся в воскресенье вечером. До этого я у них с самой Пасхи не был, а тут собрался и… — Он развел руками. — А теперь рад, что доехал до них тогда. Получилось, видел их в последний раз. Кари и Клауса.

— И что, ты ничего особенного не заметил?

— Нет. Ничего.

— А ночевал ты у них?

— Да. Я всегда там оставался на ночь. Единственное, что могу сказать… В тот раз Яна Эгиля дома почти и не было. Только в пятницу вечером, но он тогда сразу после ужина ушел к себе в комнату, сказал, у него какие-то дела. В субботу он был на празднике и вернулся поздно ночью — я слышал, как он поднимался по лестнице.

— На каком празднике?

— Да в молодежном клубе что-то было у них.

— А в воскресенье?

— Встал он поздно, только к обеду. Поел и опять исчез. Сказал, что пойдет к Силье.

— Это было в воскресенье после обеда?

— Да. И больше я его не видел. Уехал я в восьмом часу, чтобы вернуться домой не слишком поздно. К тому времени он еще не приходил. Так что можешь себе представить, в каком я был шоке, когда Грете позвонила мне во вторник и рассказала…

— Да, я тоже. А Силье ты в выходные видел хоть раз?

— Ни разу.

— А что у них за отношения? Любовь?

Он слегка покачал головой и пожал плечами:

— Возможно. Они дружат с самого детства. Ходили в одну школу, если не в один класс. Да ты спроси у… — Он осекся, но я догадался, что он хотел сказать. Да, У Клауса и Кари мы больше ни о чем не сможем спросить.

— А ты знаешь, что она… — начал я и оборвал сам себя. Как сказал Ханс, скорее всего он будет основным свидетелем, так что мне не стоило слишком много болтать, и я перешел к интересующим меня вопросам:

— Что за человек был твой троюродный брат?

— Ну, что сказать? Самые обычные люди — и он, и она. Вели хозяйство. Кари еще по ночам подрабатывала помощницей санитарки в Фёрде, в центральной больнице.

— По ночам?

— Ну да. Так удобнее всего, если есть свое хозяйство.

— А чем они занимались?

— Овец выращивали, коров, бычков. Фрукты-ягоды. Главным подспорьем, конечно, для них были «молочные субсидии». Но как-то сводили концы с концами. А почему ты об этом спрашиваешь?

— Так, значит, Клаус и Ян Эгиль часто оставались дома одни? — ответил я вопросом на вопрос. — По ночам, я имею в виду.

Его взгляд стал жестким.

— Я надеюсь, ты ни на что такое не намекаешь, Варг?

— Я вообще ни на что не намекаю. Но опыт подсказывает, что все убийства имеют тот или иной мотив, и я…

— Да-да, — перебил он меня, — я все понял, можешь не углубляться. Но объясни тогда, почему он застрелил Кари?

— Да, непонятно. Но тем более… Тут должны быть замешаны сильные чувства.

Ханс тяжело вздохнул и беспомощно посмотрел по сторонам.

— Не знаю. — Он перевел взгляд на Грете. — А ты что думаешь?

Она вздохнула:

— И я не знаю, Ханс. Ничегошеньки.

Мы сидели в тишине, а потом я взглянул на часы и поднялся.

— Извините, я покину вас на минутку. Пойду спрошу, не разрешат ли мне отсюда позвонить.

Я вышел к дежурному, и он позволил мне, не требуя никаких объяснений, позвонить по его телефону на стойке:

— Только быстро!

Я набрал номер Сесилии и, когда она ответила, сказал:

— У меня совсем мало времени. Ты что-нибудь нашла?

— Ты не поверишь, Варг. — У меня скрутило живот. — Метте Ольсен два года назад переехала из Бергена в Суннфьорд.

— В Суннфьорд! — громко удивился я.

Дежурный с упреком посмотрел на меня: мол, вы что, не знаете, где находитесь?

— У их семьи там было какое-то заброшенное хозяйство.

— Ну да, хозяйство, родной сын — и все в Суннфьорде. А где именно?

— В Йольстере. У меня есть подробное описание, как туда добраться. Хутор называется Лейтет и находится у Щёснесфьорда. С шоссе надо повернуть на Сундте.

— Я знаю, где это.

— Там ты ее и найдешь.

— Если по прямой, то это не дальше двух-трех километров от того места, где ее сынок прожил все последние годы… Ну спасибо тебе! А больше ты ничего не нашла?

— Ты не просил, но я проверила Терье Хаммерстена.

— А он где?

— Он по-прежнему живет в Бергене.

— О'кей. Спасибо большое. Ты молодчина.

Я положил трубку, и тут дежурный повернулся ко мне:

— Я не мог не слышать, о чем вы тут говорили. Вы должны об этом рассказать Стандалю. — И он показал на аппарат внутренней связи.

— Разумеется. Следователи из Крипос приехали?

— Да, — кивнул он, — но они отправились на место преступления.

— Понимаю. Передайте, пожалуйста, Стандалю, что я готов с ним поговорить, как только у него будет время.

Медленным шагом я вернулся к Грете в кабинет. Еще одно ошеломляющее известие, которое надо обдумать… Но прежде чем я успел что-то сказать, из двери, расположенной дальше по коридору, вышли один за другим Силье и, как я догадался, ее родители, женщина, которая, судя по всему, была ее адвокатом, женщина в полицейской форме, Рейдар Русет, ленсман Стандаль, еще двое полицейских и замыкающий — Йенс Лангеланд.

Стандаль внимательно посмотрел на меня и сказал:

— Ян Эгиль заявил, что хочет поговорить с тобой, Веум. Наедине.