Когда мы вошли, полицейский в форме встал и Стандаль кивнул ему:

— Все в порядке, Ларсен. Веум поговорит со свидетелем наедине. Но я бы хотел, чтобы ты находился прямо за дверью. И, Веум, если вам по какой-то причине понадобится помощь, дайте знать.

Я кивнул. Оба полицейских покинули кабинет и закрыли за собой дверь.

Наконец-то я смог разглядеть Яна-малыша как следует. Вчера вечером в горах Трудалена его лицо срывал капюшон, а когда мы возвращались в Аньедален, его посадили в другой автомобиль. Теперь я видел перед собой рослого семнадцатилетнего парня, которого ни за что бы не узнал, если б встретил на улице. Он казался выше меня, даже когда сидел, а руки у него были непропорционально длинные. Вокруг рта и на шее краснели пятна от выдавленных прыщей. Подбородок покрывал светлый пушок, который делал его похожим на недовольного цыпленка. В крепко сжатых губах читалось: «несправедливость» — я узнал это выражение. Он смотрел на меня исподлобья, и где-то в глубине его глаз я разглядел прежний агрессивный взгляд Яна-малыша. Он сидел, согнувшись над столом, положив на него обе ладони, словно в любую секунду был готов вскочить. Как только Стандаль и второй полицейский закрыли за собой дверь, мне показалось, что напряжение в его теле немного ослабло. Он поднял голову и изучающее посмотрел на меня, возможно, в такой же попытке «пробить» меня по своей внутренней базе данных, как только что проверял его я.

Мы находились в комнате для допросов. Через маленькое окошко высоко под потолком мы видели лишь небо над Фёрде. Капли дождя бились о стекло и сползали маленькими слезинками по преграде между нами и остальным миром. Мы жадно вслушивались в отдаленные звуки города: проезжали автомобили, кричали дети на Щюркьевейен — «церковной дороге».

Я подошел к столу и протянул руку.

— Привет еще раз, Ян Эгиль.

Он удивленно посмотрел на мою руку, но не сделал даже попытки поздороваться.

Я пожал плечами, улыбнулся, желая дать понять — это ничего, я не в обиде, пододвинул стул и сел напротив него.

Он снова перевел глаза на мое лицо. Взгляд был настороженный, выжидающий, как будто он был готов к отпору.

— Мне сказали, ты хотел со мной поговорить.

Ян Эгиль слегка дернул головой и отвел взгляд. Потом снова посмотрел на меня и утвердительно кивнул.

— Ну, так что у тебя на сердце, Ян Эгиль?

Я увидел, как заходили у него желваки, набухли вены на лбу, как он залился краской.

— Ничего, — пробормотал он, чтобы хоть что-нибудь сказать.

— Да есть, конечно. И тебе надо сейчас обо всем этом хорошенько подумать. — Я сделал паузу, но поскольку он молчал, я продолжил: — Вчера ты тоже сказал, что хочешь разговаривать только со мной. Я приехал из Бергена, чтобы помочь тебе. Сегодня я пришел второй раз — и снова по твоей просьбе. Адвокат Лангеланд приехал из Осло. Грете из охраны детства тоже здесь и Ханс Ховик. Все мы хотим тебе помочь, можешь не сомневаться. Никто из нас не верит в то, что говорит полиция. Мы хотим все услышать из твоих уст. — Я помолчал и добавил: — Обо всем.

Он снова не ответил, тогда я произнес:

— Силье уже высказала свою версию. Там, в горах Трудалена, вчера ночью.

Его губы дрогнули, но он по-прежнему молчал.

— Ты знаешь что-нибудь о Трудальском Мадсе?

— Слышал кое-что. В школе, — кивнул он.

— Если бы его судили сегодня, то вряд ли он попал бы в тюрьму. Я имею в виду, будь у него хороший адвокат, его бы оправдали: тело того торговца ведь так и не нашли. И кто знает, как там все было на самом деле? Так что вполне может быть, что это судебная ошибка. Их в прошлом веке было полно. Дело Хетле. Ты о нем наверняка тоже слышал. — Он подтвердил движением головы, и я продолжил: — Вполне может быть, что дело обстоит совсем не так, как кажется на первый взгляд. Вот поэтому так важно выслушать все субъективные версии.

— Субъе?…

— Версии всех, кто замешан в деле.

Он тяжело кивнул. В его взгляде я заметил первый проблеск понимания.

— А вот скажи… Ты же помнишь… Я видел тебя в последний раз уже лет десять тому назад. Тогда, в сентябре семьдесят четвертого, тебя привезли сюда, к Клаусу и Кари, в Аньедален. Тебе тут было хорошо?

Он неопределенно дернул головой:

— Отлично было.

— Они к тебе хорошо относились?

— Отлично было, — повторил он, как будто я в первый раз не расслышал.

— Замечательно. Ты пошел в школу. А теперь, я слышал, решил учиться дальше, на электрика?

— …лектрика, — закивал он.

— Это же хорошо.

— Угу.

— И ты познакомился с Силье.

Он не ответил.

— Как долго вы знакомы?

— С детского сада.

— Она ведь тоже приемный ребенок… Так что у вас много общего, как ты считаешь?

— Угу, — выдавил Ян Эгиль.

— Она твоя девушка?

Он опять покраснел, губы у него дернулись, но сейчас это было похоже скорее на непроизвольно вырвавшуюся улыбку.

— Ну, вроде да.

— Значит, ты не тащил ее вчера насильно в горы?

Он помрачнел:

— Нет, это вранье. Это ленсман выдумал.

— Да-да. Я в это не верю. Я сразу понял, что никакой она не заложник, когда вас там увидел.

— Ну да!

Я подождал, пока он успокоится, и продолжил:

— Она сказала там, в горах…

В его взгляде вновь появилась настороженность.

— Да ты и сам слышал: «Это я сделала». Ты можешь что-нибудь объяснить?

Он сжал губы, и я увидел шестилетнего Яна-малыша, каким он был десять лет назад.

— Она жаловалась на Клауса. Сказала, что все это из-за него, — произнес я тихо.

Он не ответил.

— Она говорила тебе что-нибудь об этом?

В глазах его сверкнула ярость, и я увидел, как он борется с собой, пытаясь не выпустить наружу слова, уже готовые сорваться с его губ. Опасаясь, что он взорвется, я непроизвольно напрягся, чтобы быть готовым вскочить на ноги, если потребуется.

Но он взял себя в руки, нахохлился, опустил голову, уставился в стол и пробормотал:

— Не знаю.

Я вздохнул.

— Наверное, нам стоит начать с самого начала, Ян Эгиль. Расскажи мне, пожалуйста, что произошло позавчера, в понедельник.

— Меня не было дома! — вскрикнул он.

— А где же ты был?

— У Силье!

— Всю ночь?

— Да! — Он вызывающе посмотрел на меня. — Мы уже достаточно взрослые!

— Ну да, а ее родители тоже так считают?

Тут вид у него стал почти довольный.

— Да они и не слышали ничего. А мы вместе спали с ней всю ночь.

Я понимающе улыбнулся.

— Ночь на вторник?

— На понедельник!

— Хорошо. Но тебе же в школу надо было в понедельник с утра?

— Ну да… Я только заскочил за сумкой. Домой в Либакк.

— И… что случилось?

Ян Эгиль посмотрел мне в глаза:

— Ничего.

— Ты с ними разговаривал?

— Нет. Я позвал их, но они не ответили. И я подумал, что они на поле ушли. Собрал себе еды в школу и пошел к школьному автобусу. А когда вернулся — после обеда, — тогда их и нашел.

— Так это ты их нашел! Где же?

— В спальне. Клаус в постели, Кари на полу у окна. Застреленные…

Он сказал об этом таким спокойным тоном, будто они сидели каждый на своем стуле и читали газеты.

— А оружие?

— На полу лежало, прям у двери. Клаусова винтовка, он с ней на оленя ходил.

Я посмотрел на него. Понять, правда это или нет, по выражению лица было невозможно — оно стало каким-то плоским, почти неподвижным. Таким же, как тогда, в семьдесят четвертом году.

— Значит, в понедельник после обеда…

Он молча кивнул.

— А в полицию ты не позвонил…

— Не, я-то знал, куда это заведет! Кто у них будет виноватым… Да так оно и вышло.

— Но о чем ты думал? Ты что, просто оставил их вот так лежать?

Он не ответил, только сжал губы и пожал плечами.

— А Силье ты рассказал или нет?

Он отрицательно покачал головой.

— Ты что, вообще с ней не разговаривал?

— После школы — нет.

— Скажи мне… Ты говоришь, что провел с ней всю ночь. А могла она, пока ты спал, встать и уйти в Либакк?

Он опять вспыхнул:

— Это не она!

— Но кто тогда?

— Не знаю я! Грабитель, может, какой…

— Хорошо… Посмотрим, что скажут криминалисты. Что было дальше? Расскажи, что произошло в четверг.

— В школу я не пошел.

— Так, а что ты делал?

— В поле пошел. Вечером в понедельник и во вторник утром тоже. Надо ж за скотиной-то смотреть.

Я кивнул.

— Так ты умеешь доить?

— У нас аппарат.

— Ну да, разумеется. А потом что ты делал?

— Просто сидел дома и ждал, что будет дальше.

— А Клаус и Кари так и лежали наверху? Мертвые?

— Ну да. А потом Силье пришла. Потому что в автобусе-то меня не было. — Он помолчал немного. — Тогда я ей рассказал.

— И как она себя вела?

— Да испугалась до смерти, ясно дело.

— Но все-таки она ведь сказала…

— Ну сколько раз еще повторять? Не она это!

— Не она, значит. Силье сказала тебе, что надо позвонить в полицию?

— Ага, сказала.

— А ты что?

— Так он тогда и пришел! Я испугался. Я ж знал, что они сразу на меня подумают, так и вышло. Схватил винтарь и потащил Силье на задний двор и наверх, в Трудален.

— Помощник ленсмана сказал, что ты в него стрелял.

— Ну да, когда он заорал, чтоб я остановился. Я останавливаться-то не хотел, знал, что они скажут, а теперь… А теперь сижу я здесь ни за что, виноватый в том, чего не делал!

— Ты сказал, что взял винтовку. Спальня-то на втором этаже, разве не так?

Он кивнул.

— А ты сидел на первом и, как ты сам сказал, ждал, что будет дальше.

— Ага.

— Ты принес винтовку вниз?

— Так надо же было чем-то защищаться, если он вернется!

— Кто?

— Разбойник!

— Но пришел полицейский…

— Да! Остальное вы знаете. Я укрылся наверху, в Трудалене, вместе с Силье. Я бы и не сдался никогда. Сидел бы там аж до… Так что пусть бы подстрелили меня, если б захотели.

Мы оба как-то разом замолчали. Что-то в этой истории было не так. Я никак не мог себе все это представить: два мертвеца, Клаус в кровати, Кари у окна, тела их прошиты пулями. Кто это мог сделать? Силье? Нет, она же еще девчонка! Ян Эгиль мог бы, если у него были веские причины так поступить. Но с таким же успехом это мог сделать кто-то другой. Грабитель, как говорит Ян. Однако ведь ничего не было украдено, да и следов взлома не обнаружили. Что же могло послужить мотивом?

Преступник, стоящий у кровати перед двумя умершими или умирающими жертвами. О чем он — или она? — думал? Что он делал? Убежал? Уехал? Может, той ночью кто-нибудь заметил незнакомую машину во дворе или на дороге в долину? Или все же это были Ян Эгиль и Силье? Они прибежали обратно в Альмелид и, пока никто не заметил, спрятались в спальне, прижимаясь друг к другу?

Может, все было именно так?

А если Силье сказала правду — тогда у нее был мотив для убийства! В таком случае, нет ничего удивительного в том, что она доверилась любимому человеку, который ко всему прочему жил с возможным насильником в одном доме, не будучи ему родным сыном. А может быть, они сговорились, и она им руководила, а он был лишь исполнителем? Значит, они хотели убить Клауса, а Кари просто не повезло — она оказалась с ним в одной комнате. Или, допустим, Кари знала, что произошло, и стала, таким образом, сообщницей. Во всяком случае, в глазах ребят.

И когда у них не оставалось другого выхода, как сдаться, Силье сделала все, что могла, чтобы вывести его из-под удара, и взяла всю вину на себя…

Да уж, приходится признать, что, пока не будет доказано что-либо другое, именно такое развитие событий — самое вероятное.

Я кашлянул, чтобы привлечь его внимание. Он поднял глаза от стола.

— Послушай, Ян Эгиль. Ночью Силье назвала Клауса старым мерзавцем. Мы догадываемся, что она имела в виду. И если бы эти убийства совершил ты или она… то, вполне возможно, из-за этого? Может, он к ней приставал?

Он отрицательно покачал головой:

— Я не видел. И она ничё такого мне не говорила.

— Ну, так часто бывает. Человек до последнего все держит в себе. Как ты думаешь, мог ли он это сделать, а ты бы об этом не знал?

Он пожал плечами:

— Все может быть, что ж.

— А к тебе он никогда не приставал?

— Нет! — Он разгневанно посмотрел на меня. — Вы ваще за кого меня держите?

— Насильникам часто все равно, какого пола их жертва. Я должен был задать этот вопрос, извини.

Тут я вспомнил, о чем просил ленсман: добиться признания или отчетливых показаний. Но еще когда я входил в кабинет, у меня уже было такое чувство, что об этом и речи быть не может.

Я пристально посмотрел на него и осторожно начал:

— Теперь о другом, если можно, Ян Эгиль. Я хочу тебя попросить вспомнить, что произошло десять лет назад.

Его глаза сузились, и он как будто затаил дыхание.

— Мы же с тобой именно тогда и подружились, и поэтому я сейчас здесь. Нам было так хорошо вместе — тебе, мне и Сесилии?

Он ответил мне выжидающим взглядом.

— Ты помнишь, что тогда произошло?

Он продолжал молча смотреть на меня. Черт! Только бы его не спугнуть!

— Твой отец упал с лестницы и сломал шею. Твоя мать заявила, что это случилось во время ссоры. Но перед этим отец и ты оставались дома одни. Ты помнишь это?

Он сомкнул губы и еле заметно, но все же утвердительно кивнул.

— Я думаю, ты играл своим паровозиком.

— Мой паровозик. Он у меня сохранился! — оживился на секунду Ян Эгиль.

— Он был такой классный! — подхватил я.

— И позвонили в дверь… — медленно произнес он.

Я подался вперед, затаив дыхание в надежде, что он продолжит, но он замолчал.

— И позвонили в дверь, — повторил я.

— Да. Кто-то пришел. Я слышал, как они ссорились, но продолжал играть в паровозик. Я не хотел их слышать!

— Они ссорились? Мама и папа?

— Это была не она! Это был мужчина. Мужской голос.

Меня как будто ударило молнией.

— Что?! Как ты сказал?

Он непонимающе уставился на меня:

— Мужской голос. Потом ничего не помню, а потом — я стою на лестнице, а он там внизу лежит. И звонок в дверь — мама пришла. Она громко кричала и так на меня смотрела, будто это я его… Но это же не я! Всегда я во всем виноват!

Он закрыл глаза. На мгновение мне показалось, что ему снова шесть лет и его сейчас накажут за то, чего он не делал.

— Последнее, что помню, — как она кричала. И все. А потом уж — как мы у Ханса в снежки играли.

Меня будто захлестнуло волной, которая наконец достигла берега. Дышать было нечем. Почему он ничего тогда не сказал? Почему не нашлось никого, кто бы его спросил? Или его спросили, а он не ответил? Может быть, он сейчас впервые рассказал об этом? У меня голова закружилась от налетевших вихрем мыслей. Что скажет Йенс Лангеланд? Вибекке Скарнес не попала бы в тюрьму, если бы мы знали об этом загадочном мужчине тогда, в семьдесят четвертом! И… имеет ли эта информация какое-то отношение к тому, что произошло сейчас, десять лет спустя? Действительно ли смерть ходит за ним по пятам, или это просто чудовищные совпадения?

Я глубоко вздохнул и развел руками.

— Ну, думаю, хватит на сегодня, Ян Эгиль. Или ты хочешь мне еще что-нибудь сказать?

— Да! — Внезапно он выбросил руку вперед и схватил меня за запястье, отчаянно, как борющийся с безжалостной стихией утопающий хватается за проплывающую ветку. — Помоги мне, Варг! Ты должен мне помочь! — Его глаза вдруг наполнились слезами. — Это не я! И тогда, и сейчас — не я!..

Я похлопал по его руке своей, той, что была свободна.

— Обещаю тебе, Ян Эгиль! Я сделаю все, что в моих силах. Тебе здорово повезет, если всплывут доказательства того, что ты мне сейчас рассказал: улики, свидетельские показания, не знаю, что еще… Но в одном ты должен быть совершенно уверен: мы поможем тебе. Все мы.

— Помоги мне, Варг! Ты! Ты должен мне помочь! — умолял он.

— Да. Да. — Я был в замешательстве — насколько, оказывается, он доверял именно мне. — Я помогу тебе, Ян Эгиль. Я тоже. Всем, чем смогу.

Больше я ничего не мог ему пообещать. Я сомневался, что у меня даже это получится, но был готов к гораздо более обстоятельному разговору с Йенсом Лангеландом, и не только о двойном убийстве в Аньедалене, но и — с не меньшим интересом — о несчастном случае, который произошел десять лет назад в Вергеландсосене…

Он медленно отпустил мою руку, настойчиво, с мольбой вглядываясь мне в лицо.

Еще мгновение мы сидели молча, а потом я кивнул, поднялся, помахал ему рукой и пошел к двери. Перед тем как открыть ее, я обернулся.

— Держись…

Он не ответил — опять смотрел не на меня, а в стол.

Я тихо открыл дверь и вышел.