Хутор Альмелид был хорошо ухожен: тщательно убранный двор, аккуратный жилой дом. Стены гостиной, где мы расположились, были выбелены и украшены фотографиями — семейные снимки, вид на хутор с высоты птичьего полета и классический пейзаж: фьорд, освещенный низким солнцем, и сверкающая гладь моря.

В комнату я вошел первым — Силье мне кивнула, а потом принялась выискивать беспокойными глазами Ойгунн Бротет, как утопающий ищет, за что ухватиться.

Клара Альмелид поставила на стол белый кофейный сервиз: чашки и блюдца с розовыми цветочками и золотой полоской по краям. За десять минут она притащила кофе, вазочку с печеньем, нарезала солодовый хлебец с золотым домашним маслом и настоящий козий сыр. Она была маленькая, шустрая, старательная, в руках у нее все так и горело. Своими быстрыми глазками она успевала следить за всем — и в гостиной, и на кухне.

Силье молча сидела за маленьким столиком у окна. Ойгунн Бротет заняла место возле нее на скамеечке и тихим голосом рассказывала о том, что объявили на пресс-конференции.

У меня впервые появилась возможность без спешки разглядеть эту девочку. На ней были узкие потрепанные джинсы, темно-синий пуловер, а вокруг шеи — косынка в мелкий цветочек. Темно-русые волосы собраны в конский хвост. Я попытался сообразить, похожа ли она на Труде Твейтен, но не заметил особого сходства: может, что-то общее в посадке головы, вот, пожалуй, и все.

Снаружи распахнулась и с грохотом захлопнулась калитка. Клара Альмелид поспешила во двор, где объяснила супругу, что происходит. Он что-то пробубнил в ответ. Они пошли к дому, и вскоре дверь перед ними распахнулась.

Ларс Альмелид вошел и встал в дверях. Он уже успел снять верхнюю одежду и сменить брюки. На нем была домашняя обувь, фланелевая рубашка, расстегнутая у ворота. От него пахло мылом. Лицо у него было свежее и румяное, волосы жидкие, зато брови большие и кустистые. В голубых глазах, как и в выражении губ, читалась решимость.

Я встал, и мы пожали друг другу руки. Он изучающе взглянул на меня:

— И чего же вы, сударь, желаете?

— Мне хотелось бы поговорить с Силье, услышать ее версию.

Я бросил взгляд на Силье и ее адвоката. Ойгунн Бротет саркастически зыркнула в ответ глазами. Я понизил голос:

— Мы можем с вами выйти в кухню?

Он молча кивнул. Мы вышли, и я прикрыл дверь. Клара и Ларс Альмелид стояли у раковины на другой стороне кухни. Бок о бок, как на семейной фотографии.

Я посмотрел на Клару:

— Вы приходились погибшему Клаусу Либакку сестрой…

Она грустно кивнула:

— Да. Приходилась. — Она отвернулась к окну. — Мы выросли вместе на хуторе Либакк.

— У него были еще родственники?

— У нас был еще брат. Сигурд. Но он пропал в море, когда был еще молодым. Так что остались только мы с Клаусом.

— А может, у Кари есть семья?

— Да, какая-то родня у нее была. Но она не из здешних мест, откуда-то с севера. Насколько я знаю, родных братьев и сестер у нее не было.

— Так, значит, все перейдет к вам?

Клара взглянула на мужа:

— Ну да, вроде так. Если не окажется завещания.

— А какие у вас с братом были отношения?

— Пожалуй, хорошие. Правда, мы были такие разные…

— В каком смысле?

— На нашем хуторе мы сохранили веру отцов, например, — ответил за нее Ларс Альмелид с металлом в голосе.

— А в Либакке?

— Они ни разу не были ни в церкви, ни в молельном доме.

— Мы об этом никогда не говорили, — тихо сказала Клара, — но думать, конечно, думали.

— А как вы относитесь к слухам, что Клаус Либакк в семидесятых был замешан в громком деле о контрабанде спиртного?

Она сморщилась, так что черты лица стянулись к скривившемуся рту, а он помрачнел и ответил:

— Слухи-то до нас доходили, это да.

— Вы считаете, что это были всего лишь слухи?

— Мы об этом никогда не говорили, — взяла себя в руки Клара.

— Зато видели, что за автомобили к ним заезжали, — сказал Ларс. — Да и себе он не маленькую машинёшку прикупил, «тойота-хиаче» называется.

— А вы сами у него никогда ничего не покупали?

— Мы капли в рот не берем!

— Ага… Вы, разумеется, знаете, кто был отцом Силье?

— Разумеется, — кивнула Клара.

— А он здесь не бывал? Я имею в виду у Либакка?

Клара поглядела на мужа. Он неуверенно пожал плечами:

— Мог, конечно, и заезжать. Но в любом случае еще до того, как Силье сюда приехала. Он же умер, вы небось и сами знаете.

— Да, знаю. Ну а ее мать? Она же приезжала ее навестить?

На этот раз ответила Клара:

— Не так уж чтобы часто. Она же в Дале живет сама-то.

— Так ведь это недалеко. А может, вам самим не нравилось, когда она приезжала?

Она резко выпрямилась:

— Мы, по правде сказать, не считаем, что Силье это на пользу.

— Почему?

— Потому, — отрезал Ларс, прекращая разговор на эту тему.

Еще секунду мы сидели, обдумывая сказанное, а потом я нерешительно начал:

— Вы, само собой, слышали, что Силье сказала о себе и Клаусе.

Клара заметно вздрогнула, и я увидел, как она вцепилась в край раковины.

— Этого не может быть, — выговорила она тихо, но отчетливо.

Ларс посмотрел на меня горящими глазами.

— «То, что вы сделали одному из братьев Моих меньших, то сделали Мне», — процитировал он Библию.

— Что вы этим хотите сказать?

— Если то, что сказала Силье, — правда, то гореть ему в геенне огненной во веки веков!

— То есть вы тоже не в курсе, было там что-то или нет?

— Она никогда нам ничего не говорила, — ответила Клара. — Ни слова!

— Ну что ж, тогда… — Я сделал знак, что мы можем вернуться к остальным.

Клара захватила кофейник и стала разливать кофе. Силье предложили стакан сока, но она отказалась.

Ойгунн Бротет сидела на скамеечке с чашкой кофе в руке. Я, Клара и Ларс уселись за стол. Силье, оказавшись в нашей развеселой компании, красноречиво молчала и смотрела в пол.

Ларс и Клара сложили ладони и вознесли краткую молитву, после чего тарелка с ломтями солодового хлеба была пущена по кругу, а за ней и печенье.

Никто не проронил ни слова. Я посмотрел на Ойгунн Бротет. Она сухо и холодно взглянула в ответ.

Я решил нарушить молчание:

— Силье…

Она быстро подняла глаза и вновь их опустила.

— Мы с тобой встретились только один раз — там, в горах, в четверг вечером. С тех пор мне не удавалось с тобой поговорить. Но я пытаюсь по мере возможностей помочь Яну Эгилю. Поэтому ты бы меня очень выручила, если б рассказала — своими словами — о том, как все произошло.

Она пролепетала что-то неразборчивое.

— Что? Я не расслышал, что ты сказала.

— А нечего рассказывать-то, — сказала она чуть слышно, но более отчетливо.

— А тогда в Трудалене тебе было, что сказать. Да и потом тоже, как я понял.

— Да это я так просто наговорила…

Я наклонился вперед.

— Ты сказала все, что хотела, или что-то скрыла?

Она не ответила.

Я приготовил следующий вопрос, но Силье меня опередила:

— А им обязательно быть тут?

— Ты имеешь в виду Ларса и Клару?

— Да.

Я перевел взгляд на ее приемных родителей. Клара была в отчаянии, а Ларс, казалось, сейчас взорвется. Я успокоил их:

— Не расстраивайтесь, дети часто не решаются выговориться в присутствии родителей.

— Они мне не родители! — запротестовала Силье.

Ойгунн Бротет успокаивающе положила узкую ладонь на ее плечо.

— Мы можем и выйти, что ж! Если на то пошло, — с обидой произнес Ларс. — Мы вмешиваться не станем. Мы что? Просто заботились о девахе об этой. С тех самых пор, как ей пять годочков всего-то и было, и была она тогда одна-одинешенька на всем свете.

— Неправда! У меня была мама!

— Уж конечно! Была у нее мама. И мы все видели, что она с ней сделала.

— Ларс… не надо… — попыталась его удержать Клара. — Раз уж она не хочет, чтоб мы тут сидели…

— Да я об этом и говорю. Мы-то можем выйти. Кофе-то чашечку разрешат мне с собой взять или как?

Клара посмотрела на нас извиняющимся взглядом и увела Ларса, успев до того предложить нам угощение.

Я встал и закрыл за ними дверь.

— Теперь можешь рассказывать, Силье.

— Так я уже сказала: нечего рассказывать-то.

— Ну, как же нечего. Расскажи о вас с Яном Эгилем…

— Мы были хорошими друзьями. Мы же выросли вместе! А теперь мы с ним — любовники!

— По-настоящему?

— Что вы имеете в виду? — Она озадаченно посмотрела на меня.

— То самое… — Я взглянул на Ойгунн Бротет, но она меня поддерживать не собиралась. — Вы с ним спали?

Она вытаращила на меня глаза, как будто задавать такие вопросы было недопустимо. Но тут же густо покраснела и коротко кивнула.

— Да, — сказала она тихим голосом. — Много раз.

— А вы предохранялись?

— Да, предохранялись, — сказала она с насмешкой, но мне было все равно.

Я дружески кивнул, чтобы показать, что они поступили благоразумно. Ойгунн Бротет снисходительно посмотрела на меня.

— А в эти выходные? В ночь на понедельник?

— Да черт возьми! У ленсмана меня спрашивали то же самое. Я же не знала, что это так… — она осеклась.

— …так важно? Ах, брось, все ты понимаешь. В ту ночь, между прочим, на соседнем хуторе произошло двойное убийство.

— Ну и что? Ян Эгиль был здесь, со мной!

— Всю ночь?

Она подтвердила.

— Точно? Может, ты заснула? Ты ведь не караулила его всю ночь.

Ойгунн Бротет предупредительно кашлянула. Я сделал извиняющийся жест в ее сторону.

— Я думаю, что и он тоже спал.

— Но он же побывал дома, прежде чем вы отправились в школу. Он сам так сказал. — Поскольку она промолчала, я продолжил: — А вы не боялись, что вас застанут твои… Я имею в виду Ларса и Клару.

— Они ко мне никогда по ночам не заходят. Мы всегда слышали, когда они отправлялись в хлев, и тогда в поселок можно было выйти другой дорогой. Моя комната в другом конце дома, — пояснила она.

— И что же тогда произошло?

— Да сами вы знаете! В понедельник у нас в школе было много уроков, так что мы не виделись. А во вторник он в школу вообще не пришел. Поэтому я зашла к нему домой. Но, конечно, лучше бы я этого не делала.

— Так ты его видела? А Клауса и Кари?

Она отрицательно покачала головой.

— А почему ты решила сказать то, что сказала тогда… в Трудалене? Да и потом тоже?

Она вдруг разразилась слезами:

— Это все ради него! Я это сделала ради него. Но это не значит, что я верю в то, что это он натворил. Я просто… Я люблю его. Я хотела ему помочь…

— И поэтому ты назвала Клауса Либакка старым мерзавцем? — Она упрямо взглянула на меня сквозь слезы. — Так он был им? — Она не ответила. — Он приставал к тебе? — Поскольку она по-прежнему молчала, я спросил: — Почему ты не отвечаешь? Потому что все это выдумка? Ты это придумала, чтобы объяснить, почему ты сделала то, чего на самом деле не делала? Или ты только сейчас поняла, что это дало бы Яну Эгилю настоящий мотив для убийства? Серьезный мотив.

И тогда Силье замолчала совсем — она не произнесла больше ни слова. Я вопросительно посмотрел на Ойгунн Бротет, но та только пожала плечами. Ей добавить было нечего.

В конце концов я встал и сказал:

— Что ж… В таком случае вопросов у меня больше нет. Я надеюсь, что ты переживешь все это, Силье, и в твоей жизни все будет хорошо.

Она тряхнула головой, пристально посмотрела на меня сквозь слезы, застилавшие ей глаза. Я выждал секунду, но она так ничего и не сказала. Я оставил ее вдвоем с Ойгунн Бротет и снова вышел в кухню.

Клара и Ларс сидели у стола, держа по чашке остывшего кофе. Ни один из них, насколько я заметил, к нему даже не притронулся. Когда я вошел, Ларс смотрел прямо перед собой, а Клара нервно взглянула на меня.

— Вы знали, что между Силье и Яном Эгилем была любовная связь?

У Ларса еле заметно дернулся рот, а Клара ответила:

— Да… Нет… Мы видели, конечно, что они все время вместе.

— Она сказала, что они провели вдвоем всю ночь на понедельник. У нее в спальне.

Ларс еще больше помрачнел, а Клара сказала:

— Да, мы заметили. Но мы ни о чем таком даже и не думали! А то бы мы вмешались.

— Я надеюсь, вы не станете ее за это ругать. Помните, что она пережила колоссальный стресс.

Клара кивнула; муж и жена молчали.

— А какое впечатление у вас о Яне Эгиле?

— Он мне никогда не нравился! — громыхнул Ларс. — С самого начала с ним было что-то не так.

— Когда они были маленькими, они так мило играли вместе, — вмешалась Клара. — Но в последнее время они встречались не здесь, а в каких-то других местах, поэтому мы с ним уже не так близко общались.

Ларс кивал, соглашаясь.

В кухню вышла Ойгунн Бротет и взглянула на меня:

— Вы можете отправляться. Я задержусь: хочу еще немного побеседовать с Силье.

Клара и Ларс согласились.

— Так я и сделаю, — сказал я, не показывая, что меня это раздосадовало.

Никто не вышел во двор, чтобы меня проводить. Перед тем как сесть в автомобиль, я оглянулся по сторонам. В окружении высоких скал лежал передо мной Аньедален — заповедное место, где изо всех щелей так и лезет мир и согласие, составляя сногсшибательный контраст с теми страшными событиями, что произошли тут на последней неделе.

Я перевел взгляд на Трудален и подумал о том, что произошло там — тогда и сейчас. Мне вдруг показалось, что эти две пары несчастных влюбленных — будто отражение друг друга: Мадс Андерсен и Мария Хансдоттер в 1839-м — Ян Эгиль Скарнес и Силье Твейтен в 1984-м. Птицы парили на пронизанном солнцем ветру, а для человека единственной возможностью вырваться на волю после многолетнего искупления чужих грехов была смерть. Смерть была центром, вокруг которого вращалась вся Солнечная система.