Оказавшись на кольцевой, я снова попытался внести ясность:
— Мне нужно знать, в каком направлении ехать.
— Да так. В одно место, где можно будет тихо-мирно поговорить.
Я скосил на него глаза.
— А что ты вообще от меня хочешь?
— Сам знаешь!
— Нет! Я не знаю. Тебе что, Терье Хаммерстена не хватило?
Мы проехали мимо съезда с кольцевой, но он показал, чтоб я ехал дальше.
— Я его не убивал! Когда я его нашел, он уже был мертв.
— А что ты от него хотел?
— Я встретил его на улице, когда ходил в магазин. Я уж знал, что он… Что он был женат на моей матери. На моей настоящей матери.
— Да. Вы с ней нашли друг друга, как я понял. Она приезжала проведать тебя в Уллерсмо?
— Да. Я ее сразу узнал. Как только увидел.
— Но тебе же было всего три, когда тебя у нее забрали.
— Ну так я же ее потом еще видел, идиот!
Я всем телом ощутил тревогу.
— Когда?
— Мы однажды возвращались из школы. Там, в Аньедалене. С Силье. Ну и прошли мимо какой-то тетки. Она вдоль дороги шла… И я как сейчас помню, как она на нас уставилась и все разглядывала. Меня в основном. А потом мы стали над ней смеяться, и Силье сказала: "Видал бабу — небось сумасшедшая", и мы еще больше стали смеяться. А потом она появилась в Уллерсмо, и я ее сразу узнал. Ну, не в том смысле, конечно, что, мол, вот моя мать. А что это та самая сумасшедшая из Аньедалена. Так что вышло, что это мы над матерью моей смеялись, над моей собственной матерью! Если б ты только мог себе представить, каково мне тогда было… Чуть не расплакался, а ведь взрослый уж был мужик. Ну и как я понял — она мне потом рассказывала — это Хаммерстен превратил ее в старую развалину.
— Каким образом…
— И я тогда понял, — не слушая меня, продолжал Ян Эгиль, — чего же мне не хватало все эти годы. — Голос у него задрожал, как будто говорить ему было тяжелее, чем делать жим лежа. — Все эти остальные так называемые матери никогда меня не любили, не то что она, та, что вынуждена была жить без меня все это время. А потом она пришла меня встретить к воротам тюрьмы. Правда, выдалось нам несколько хороших минут уже совсем в конце ее жизни.
Мы ехали какое-то время молча. Его рассказ произвел на меня такое сильное впечатление, что мне сложно было продолжать разговор. Он заговорил первым:
— Он сказал, чтобы я зашел к нему.
— Хаммерстен?
— Да. Он сказал, что должен мне кое-что рассказать, что-то очень важное — и для меня, и для других, что стал теперь христианином и должен раскрыть правду, выговориться. Но когда я к нему пришел, в тот же вечер, он уже лежал там. Не до разговоров уже ему было. Забили его, да так зверски — кровища там повсюду была.
— Но как же ты вошел к нему?
— А там не заперто было.
— Так, выходит, это не ты лишил жизни Терье Хаммерстена…
— Да я ж и сказал — не я это!
— Хорошо, Ян Эгиль. Я тебе верю. Но кто же тогда это сделал?
— Не знаю. Он просто заплатил за все. За все мои мучения.
— Хаммерстен?
— Он убил моего первого приемного отца, тогда, в Бергене, и я не удивлюсь, если он же и Кари с Клаусом в Аньеланде жизни лишил!
— Ты точно это знаешь?
— Да кто же еще! Только в тюрьму я за это попал.
— Я имею в виду — точно знаешь, что он убил твоего приемного отца в Бергене?
Он не ответил, продолжая молча смотреть прямо перед собой.
— Но… — продолжил я, — во всяком случае, это сделала не твоя приемная мать, а ведь она тоже отправилась за это в тюрьму — за убийство, которого не совершала.
Он отвел взгляд от дороги и посмотрел на меня:
— А ты откуда знаешь?
— Я разговаривал с ней сегодня днем. Ты знаешь, где она живет?
— Нет.
— Но ты хотя бы знаешь, что она живет в Осло?
— Да мне плевать, где она живет! Она из моей жизни пропала бог знает когда!
— Так, может, тебе интересно узнать, что она мне рассказала?
— Ну? И что?
— Она вернулась домой в тот день, в семьдесят четвертом году, когда все уже произошло. Ты стоял в прихожей будто парализованный. И она подумала, что…
— Ну? И на кого она подумала? За кого приняла срок?
— За тебя.
— За меня?! — Он часто заморгал. — Я не могу в это поверить!
— Ну уж не за Терье Хаммерстена.
— И сколько она отсидела?
— А тебе никто об этом так и не рассказал?
— Нет!
— Ко времени событий в Аньедалене она была уже на свободе.
Он в бешенстве заскрежетал зубами, мне показалось, что у него сейчас раскрошатся зубы.
— Ах так!
— А ты по-прежнему утверждаешь, что тогда в Аньедалене это был не ты?
— Да я же об этом твердил все эти годы! Но никто мне так и не поверил.
— Я поверил. Но достаточных доказательств найти было невозможно. Вот если бы ты не дотрагивался до ружья!
— Я должен был защищаться! Я же знал, кого во всем обвинят…
Я бросил на него взгляд. Он сидел, глядя прямо перед собой, такой крупный, тяжелый и большой, но все равно я узнал в нем того несчастного подростка, с которым когда-то разговаривал в офисе ленсмана в Фёрде. Однако сейчас появилось в нем и кое-что пугающее — скрытая ярость, которую я заметил в его взгляде еще на парковке возле стадиона "Уллеволь".
Я снова переключил внимание на дорогу и заговорил:
— Хочу спросить тебя кое о чем, Ян Эгиль. Почему ты так злишься на меня? На меня, человека, который все время пытался…
— И ты еще спрашиваешь! — перебил он. — Да вы с Сесилией были для меня как мать с отцом! Лучшим временем в моей жизни были те полгода, которые я провел с вами. Почему, ты думаешь, я именно тебя вызвал тогда в Суннфьорд, когда залег в Трудалене, а меня обложил ленсман со своей сворой? А ты помнишь, что ты мне обещал? "Ничего не бойся", — сказал ты. И еще про то, что наручников на меня не наденут. Но первое, что сделали легавые, когда ты привел меня к ним, — бросились на меня и нацепили "браслеты", я даже ссать в них ходил! Ты предал меня, Варг, ты и все остальные. А ты ведешь себя так, будто был мне настоящим другом. И поэтому ты — самая большая сволочь из всех!
— Но… я же никогда не верил, что это сделал ты, Ян Эгиль!
— Да? — почти прорычал он. — Тогда какого ж хрена я десять лет в Уллерсмо оттрубил? Можешь мне это объяснить, Варг? Ты же такой умный у нас!
— Нет, не могу, Ян Эгиль. Это трагедия, такая трагедия, что черта с два я слова-то подобрать смогу.
Мы приближались к Окерну. Он показал пальцем на восток:
— Давай съезжай! Вон в ту сторону.
Я так и сделал. В то же время я внимательно следил за дорогой в зеркало заднего вида. Вдруг меня как током ударило: "Это он?… За две-три машины от нас… Тот же большой черный автомобиль, что шел за мной с самой улицы доктора Холмса?"
Я прибавил газу. Машины продолжали идти за нами, и ни одна не попыталась нас обогнать.
— На следующем перекрестке — направо.
Я так и сделал. Остальные поехали дальше вдоль района Восточный Акер, и только черный автомобиль отправился вслед за нами.
— Мне кажется, что за нами есть хвост, — пробормотал я.
— Чего? — Ян Эгиль повернулся и схватился за карман. — Проклятие!
Теперь черный автомобиль шел прямо за нами. Мы въезжали в большой промышленный район. По обеим сторонам дороги были складские ангары, погрузчики, контейнеры и припаркованные фуры. Где-то далеко впереди маячили многоэтажки Твейта, пригорода Осло.
Когда мы свернули на круговой разворот, черный автомобиль вырулил бок о бок с нами и одним ударом выдавил нас на крайнюю левую полосу. Одну или две секунды я был занят мыслями о Йенсе Дангеланде, который так переживал, не случится ли чего с его машиной. Но потом всякие мысли меня покинули — я вцепился в руль, пытаясь удержаться на дороге.
Дорога, на которую мы вырулили, была в ужасном состоянии. В асфальте зияли здоровенные выбоины. Я хотел развернуться в обратную сторону, но в черном автомобиле мгновенно раскусили мой маневр и так жестко подрезали, что я чудом избежал столкновения и свернул, куда им и надо было.
Ян Эгиль вертелся как уж на сковородке.
— Какого хрена тут творится?
Черный автомобиль пристроился сзади колесом к колесу. Я попытался разглядеть, кто там за рулем, но было слишком темно, и к тому же мне приходилось напрягать все силы, чтобы удержать машину.
Бац!
Теперь удар пришелся сзади, да такой резкий и сильный, что легкая "старлет" прыгнула вперед. Я еще раз обругал про себя Йенса Лангеланда, который пожалел дать мне внедорожник.
— В бога-душу-мать. — вскрикнул Ян Эгиль, резко развернулся, достал из кармана пистолет и прицелился, намереваясь выстрелить через заднее стекло.
— Ян Эгиль, не надо…
— Езжай давай! Гони вовсю!
Ба-бах! Ба-бах!
Сзади раздался звон, что-то разбилось, мы рванулись вперед, налетели на стойку распахнутых железных ворот, проскрежетали по ней всем боком и, ударившись о землю, приземлились уже за забором. Я быстро огляделся вокруг. Это была площадка, где стояли контейнеры — синие, серые, красные… Я переключил передачу и нажал на газ, одновременно лихорадочно ища выезд.
Но дороги не было, не было и асфальта. Мы выехали на гравий и заскакали по выбоинам и колдобинам. Вслед за нами, расшвыривая камешки из-под колес, тотчас вылетел черный автомобиль.
— Ты, мать твою, что делаешь? Это же ловушка!
— Так ты же вроде и хотел найти тихое спокойное место для разговора, разве нет? — огрызнулся я.
Я озирался вокруг, вертел баранку, попытался сдать назад. Но большой черный автомобиль снова приблизился к нам, на этот раз сбоку, и стал зажимать нас в угол, куда мы въехали из-за него буквально юзом. Я перебросил передачу и попытался улизнуть, но он словно прилип к бамперу "старлет" и наконец зажал нас между контейнерами, грузовой платформой и забором с натянутой поверху колючей проволокой. Мы уперлись капотом в грузовую платформу и остановились. Приборная доска горела еще пару секунд, но потом все погасло, мотор заглох, а из-под разбитого капота слышался слабый, но настойчивый свист.
Ян Эгиль рванул свою дверь, оглядываясь на черный автомобиль, согнулся в три погибели и выполз из машины, по-прежнему сжимая в руке темно-серый пистолет.
Я взглянул в боковое зеркало. Черный автомобиль вырос огромной преградой между нами и остальным миром. Вокруг нас раскинулся район Грурюдален, поблескивая огоньками, такими же далекими, как звезды в небе над нашими головами. Из высокой трубы поднимался белый дымок, и пахло чем-то кислым, мусором что ли. Нас освещали только огоньки с мачты ЛЭП, и то приглушенные окружавшей темнотой. Тех двоих, которые осторожно, как и Ян Эгиль, вышли из машины, тоже было не разглядеть толком — лишь темные мощные силуэты. Но в руках у них поблескивало, так что все было ясно без слов. Да, эти парни тоже пришли на нашу вечеринку во всеоружии.
— Эй, вы двое, — а ну оба из машины!
Поскольку Ян Эгиль уже был снаружи, я скумекал, что он имел в виду меня. Я глубоко вздохнул, всем телом ощущая неотвратимость происходящего, приоткрыл помятую дверь, развернулся, опустил ноги на гравий и медленно встал, прикрываясь, по примеру Яна Эгиля, дверью как щитом.
— Стойте там! — крикнул парень. Он повернулся ко второму, который стоял, прижимая к уху мобильный, и что-то в него говорил.
— Какого хрена вам от нас надо?! — крикнул я.
— Заткнись!
— Кому вы звоните?
— Заткнись, тебе сказали! — ответил парень и убедительно взмахнул своей пушкой. Она была значительно больше, чем у Яна Эгиля, насколько мне удалось рассмотреть с этого расстояния, это был автомат — их в сплоченных рядах организованной преступности было как грибов, и в Городе Тигров, и в других населенных пунктах.
Они переговаривались о чем-то, но мы не могли расслышать. Я слегка повернул голову к Яну Эгилю и спросил:
— Это кто, как думаешь?
— Что не легавые — это точно.
— Ну, это-то я и сам понял.
Он не отрывал взгляда от вооруженных парней, неподвижно стоял — высокий, крупный, с пистолетом в руке, капюшон натянут на лоб, волосы прилипли ко лбу. Он напомнил мне торпеду, которая угрожает всему, что находится рядом, включая саму себя. От него веяло яростью, а по накачанным мускулам и бессмысленному взгляду угадывался человек, в течение долгих лет сидевший на больших дозах стероидов.
А ведь у меня в памяти еще свежа была картинка: маленький заплаканный мальчик в Ротхаугском жилом комплексе, которого мы с Эльзой Драгесунд забирали от матери июльским днем 1970-го. И меня вдруг осенило: а что, если это мы виноваты? Что, если это — результат двадцатипятилетнего вмешательства властей в его жизнь с целью сделать из него нового, лучшего человека или, по крайней мере, обеспечить ему место в обществе, чтобы мы с ним могли сосуществовать? Что, если это — единственное, чего мы смогли достичь, вершина нашего успеха?
— В какую хрень ты вляпался, Ян-малыш?
— Не называй меня так!
— Прошу прощения, но… Эти ребята — они по мою или по твою душу?
Внезапно один из парней, стоявших у черного автомобиля, крикнул:
— Эй, вы! Вам, кажется, сказали заткнуться!
Я подался вперед, туда, откуда доносился голос.
— А что, твою мать, тебя так смущает? Хочешь тоже поговорить? Подходи — будем сердечно рады!
Он дернул автоматом и наставил его мне в лицо:
— Заткнись, козел!
— Сам заткнись! — вступил Ян Эгиль. — Ты у меня на мушке! Двинешься хоть на сантиметр — и ты мертвец!
На какое-то мгновение все застыли, как на стоп-кадре, и я приготовился было к самому плохому, но тут ситуация разом изменилась. Мы услышали гул мотора — к нам приближался еще один автомобиль. По извилистой дорожке, которая, видимо, шла от ворот, подъезжал большой черный "мерседес", и шофер, заметив нас, тотчас замедлил ход. Тихо, как пантера, он подобрался к парням с автоматами.
Дверь плавно открылась, и под фонарями с мачты ЛЭП появился новый силуэт. Это был крупный и мощный мужчина. Когда он очутился в круге света, я узнал его. И тут в моей голове наконец сложилась вся мозаика — быстро и четко, как она должна была сложиться еще одиннадцать лет назад.