Ольга Столповская

Куба либре

 

Глава 1

– Наш самолет готов к взлету. Пристегните ремни…

Всё. Назад пути нет.

Захотелось сложить ладони и, закрыв глаза, сказать: «Господи! Господи!» И я это сделала.

Соседка, успевшая сообщить, что ее зовут Тамара и что они с мужем из Нижнего, покосилась на меня:

– А вы из Москвы?

– Да. – Пауза. – Нижний – чудесный город. Прекрасно сохранился в отличие от Москвы, – зачем-то сказала я. – И люди очень гостеприимные…

Почему-то, чем больше я пытаюсь снять напряжение между столицей и провинцией, тем больше оно возрастает. Пусть лучше соседка думает, что я боюсь летать. Или что я – ультра-православная фундаменталистка. И я снова сложила ладони.

«Господи, избавь меня от этой фальшивой вежливости… Куда меня несет? К черту на рога! Господи, помоги мне разобраться во всем…Если ты существуешь…» – добавила я без особой уверенности.

Пока добиралась до самолета, повсюду натыкалась на очень серьезные лица. Не слишком счастливые, но зато какие уверенные в собственном предназначении! Женщина на паспортном контроле выглядела так, будто встала в шесть утра, отвела дочку в садик и поехала сюда специально для того, чтобы такая идиотка, как я, смогла удовлетворить некую блажь, перебраться на другой конец планеты со своим долбанным чемоданом платьев. И остальные пассажиры какие важные! Неужели все они настолько уверены, что им туда действительно надо?

Парень за стойкой регистрации мне улыбнулся: – Ну и зачем вы летите в Гавану?– У меня там друзья, – соврала я. «Ах, товарищ, если бы я знала, зачем…»– Кубинцы?– Что, кубинцы?– Ваши друзья, кубинцы?– Ах, да, да, кубинцы… И кубинки. – Я скромно опустила глаза. «А ты думаешь, я еду ебаться с двухметровым негром?»– Я напишу, что вы шпионка.Я рассмеялась.Он тоже:– Ладно, напишу в следующий раз.– Спасибо! Постараюсь к следующему разу завербоваться.

У меня есть в Гаване только один знакомый – Пипо Педро Алехандро. Да и с ним-то я знакома не слишком. Провела один вечер, подробности которого помню смутно из-за выпитого на нервяке бессчетного количества коктейля «Куба либре».

То был вполне обычный туристический вечер. Мы с мужем сидели в баре, разглядывая слоняющихся вокруг фигуристых кубинских проституток, и собирались пойти спать. И тут я услышала знакомый с детства звук, казавшийся мне когда-то криком раненого белого кита. Такой звук издавал большой рейсовый автобус «ЛиАЗ», проезжая бывало заснеженным Ленинским проспектом.«ЛиАЗы» – родственники венгерских «икарусов», только попроще и поскромнее, без намека на крылья в названии и без гармошки на талии, соединяющей два салона. Зато насыщенного солнечного цвета, такого прекрасного после бесконечного ожидания на стеклянной остановке с авоськой, наполненной припорошенными снегом апельсинами.Я огляделась. «ЛиАЗ» вывернул из-за пальм, словно огромное насекомое, сверкнул стеклянным пузом, набитым трудовым людом, тяжело вздохнул и присел на перекрестке, напротив бара.Такой же чунга-чанга цвет, такой же щемящий звук клаксона.Я встретилась глазами с усталым людом, едущим с работы в окраинные районы. Все как в детстве, только лица у работяг черные, но выражения те же. И в следующий миг автобус, дрожа боками на выбоинах асфальта, исчез.

Как впоследствии выяснилось, «ЛиАЗ» А был ничем иным, как предвестием того, что произойдет этим вечером. Что-то во мне включилось. Затикала какая-то бомба. Я с тревогой прислушалась к смутным желаниям, подтачивающим изнутри башню моей житейской уравновешенности.Вслед за автобусом, проехала пятнистая латаная-перелатаная «копеечка».Не люблю я это невнятное состояние, когда подступает некая фантомная тоска, и ты начинаешь что-то искать.Из-за мраморной колонны, за которой скрылись «ЛиАЗ» и «копейка», выглянул черномазый шалопай и знаками предложил коку; я отрицательно мотнула головой. Тогда он предложил моему мужу коммунистическую газету «Граниа», затем девочку.

Еще накануне, интуитивно осознав неизбежность падения, я вспомнила о том, что лучший способ защиты – это наступление. И предложила мужу переспать с проституткой. Он, будучи умным человеком, сначала отнесся к моей идее с недоверием, но потом все же снял за тридцать куков, около тридцати долларов, черную как ночь Хулию.Мне эта девка не понравилась: нескладная какая-то, неопрятная и плюс ко всему с гигантскими наклеенными белыми когтями.Ее неказистость меня несколько успокоила. Если бы он выбрал одну из тех роскошных красоток с трясущимися сосками и жопами, которые подмигивали моему мужу из-за колонн и пальм бара, мне было бы труднее вручить ему карточку от номера и хладнокровно пить из трубочки коктейль под удивленными взглядами сутенеров.

Муж рассказал потом, что, едва поднявшись в комнату, Хулия спросила: есть ли у нас дети? И, услышав, что нет (а мог ли он ей сказать всю правду?), она стала показывать фотографии своей прелестной дочурки и выпрашивать для нее подарки. В основном эта девица покушалась на мою косметику и средства личной гигиены. Мой муж объяснил, что, при всем уважении к дочурке Хулии, он не готов подарить ей духи своей жены и расстаться в столь жарком климате со своим антиперспирантом. В ответ Хулия устроила микроистерику, назвав его сумасшедшим и заявив, что другие мужчины не скупятся на подарки.При упоминании «других мужчин» муж испытал отвращение, как он мне сказал.Не решился войти в нее и просто подрочил, чтобы хоть как-то компенсировать деньги.Тут я должна пояснить, что мы в браке пять лет.Нас объединяют: общие интересы, взгляды на жизнь, секс.Мы подходим друг другу, и наша жизнь, если ее не взбалтывать время от времени, давно бы превратилась в счастливый сон: семейные выезды на дачу, работа, посиделки с друзьями.Все семьи счастливы одинаково. И у нас есть свой скелет в шкафу.Больной ребенок.Малыш, родившийся с половинкой сердца.Поэтому врачи предсказывали ему жизни не более полугода с момента рождения. Но наш малыш жил и жил, и врачи все отодвигали «декомпенсацию». Это зловещее слово…Ребенка взяла на себя бабушка – мама мужа.Врачи советовали поместить нашего Ванечку в больницу, подключить к искусственному сердцу и рискнуть, сделать операцию: пересадить донорское сердце какого-нибудь ребенка, которому оно уже не нужно. Собрать из двух детей одного…Шанс на положительный исход такой операции был, хоть и очень, по мнению врачей, небольшой.Но бабушка была категорически против.«Они будут ставить на нем опыты. Тренировать студентов. Человек должен умирать дома, а не в больнице».Три года нашей жизни прошли под этими девизами.Разумеется, все мы, включая свекровь, пытались осознать и понять, почему у нас такой малыш.Врачи говорили: «Вам просто не повезло. Плохая экология. Такой-то процент детей в нашем городе рождается с патологиями. Попробуйте еще раз, и у вас родится здоровый ребенок. Вот увидите!»Муж говорил: «Это грехи отцов, кармическая усталость белой расы».А свекровь говорила: «Наш Ванечка – необыкновенно здоровый и талантливый малыш. Он обязательно выздоровеет, потому что он индиго – ребенок будущего, обладающий сверхспособностями».Мы не грузили наших знакомых. Не то чтобы мы скрывали нашего Ванечку. Просто не хотелось, чтобы нам сочувствовали. Поэтому были в курсе только самые близкие люди.Мы старались жить и работать как все.Мы привыкли поддерживать друг друга в такие эмоционально трудные моменты, когда в поле нашего зрения появлялся какой-нибудь здоровый малыш. Например, в рекламе подгузников по телевизору или на развешанных по городу плакатах: «Год ребенка», «Здоровая семья – здоровая страна» или «Нам нужны ваши рекорды».Обычно люди не замечают эти плакаты, а у меня всякий раз начинала кружиться голова.Я привыкла улыбаться и продолжать беседу как ни в чем не бывало, когда речь заходила о детях. Муж брал под столом мою руку, и я стискивала его пальцы.Чтобы не зацикливаться, мы ходили в кино, на выставки и по гостям. Путешествовали.Поэтому когда в тот вечер я сказала: «Я хочу прогуляться одна», мой муж только тихо ответил: «Будь осторожна».

В тот вечер все как-то не складывалось. Не по-серьезному, а так, по мелочам. Гостиничный сейф, в который мы положили деньги, не открывался. На ресепшене три раза в течение трех часов обещали прислать специалиста, но никто не приходил. Я решила при помощи электронного переводчика составить записку о сломанном сейфе на испанском, поскольку у меня возникло подозрение, что персонал гостиницы просто не понимает английский. Но служащий отказался дать мне шариковую ручку даже на пару минут.Хотелось напиться. Мы купили на последние оставшиеся вне сейфа деньги бутылку риохи. Бармен в гостиничном баре сказал, что штопора у него нет.Вернувшись в номер, мы после продолжительной возни, продавили упрямую пробку внутрь бутылки и, отхлебнув теплого вина, поставили его в холодильник.В дверь постучал специалист по сейфам.– Батарейка села, – объяснил он, осмотрев сейф. Вынул батарейку, потер в руках, подышал на нее и поставил обратно. – Теперь будет работать.– Вы не собираетесь ее заменить?– Нет.– Почему?– Таких у нас нет в наличии. Не волнуйтесь, сейф и так будет работать!Специалист ушел.Мы вынули из сейфа все ценное и заперли его. Больше он так и не открылся.Решили спуститься по лестнице, посидеть в баре.Музыканты пели:

Ладонь твоя простерлась мощно

Над историей земного шара.

И скажем мы вместе с Фиделем Кастро:

«Да здравствует команданте наш Че Гевара!»

Несмотря на царившее вокруг пьяное веселье, муж зевал. – Я пойду спать.– Я хочу прогуляться одна.– Будь осторожна.

Я быстро вышла из бара и погрузилась в теплую гаванскую ночь, стараясь, чтобы моя спина в вырезе фиолетового платья как можно скорее скрылась из поля зрения мужа. И, только когда убедилась, что огни гостиничного бара растаяли во влажном мареве, сбавила шаг. Темнокожие центровые гуляки бросали на меня чувственные взгляды и улыбались.Один из них начал пританцовывать под звуки вспыхнувшей в кабаке «Гуантанамеры».Прохожие улыбались, хлопали его по плечу, некоторые тоже начинали страстно двигать бедрами посреди улицы.– Я тебе не нравлюсь?! – крикнул он мне вдогонку.– Все ок, но я предпочитаю быть одна, – обернулась я и прощально помахала ему рукой.«Я предпочитаю быть одна» прозвучало претенциозно, словно фраза из старого кино.Сухощавый кубинец в белоснежной рубашке и таких же брюках заглянул мне в глаза и спросил, что я ищу и не нужна ли мне помощь. Его полубезумный взгляд натолкнул меня на мысль, что он торгует кокаином, и я, отрицательно помотав головой, двинула дальше, разглядывая мраморную мозаику бульвара Прадо.

В былые времена роскошная публика выходила на променад из особняков, стоящих вдоль всего бульвара и набережной. По этой мраморной мозаике ступали дамские ножки в шелковых туфельках, официанты разносили по столикам бульварных кафе шампанское во льду. Теперь дела обстоят иначе. Разбитые витражи заколочены фанерой. Ныне здесь живут простые люди. Они сидят по вечерам на облупившихся каменных скамьях бульвара и глазеют на таких, как я, попивая ром из горла́.Я ускорила шаг, но, выйдя на набережную Малекон, остановилась в нерешительности у парапета. Над заливом из-за тускло подсвеченной крепости на противоположном берегу показался красный фонарь луны. Внизу, прямо подо мной, черные волны, разбиваясь о камни, обдавали меня облаками брызг.Я не знала, куда идти дальше. Гулять по набережной, повторяя маршрут, которым днем ходили в ресторан, было скучно. Возвращаться в отель не хотелось. Хотелось превратиться в летучую мышь и помчать над заливом к луне и крепости.– Хочешь осмотреть крепость?Услышав голос над самым ухом, я вздрогнула и обернулась.Большой темнокожий мужчина смотрел на меня печальным взглядом сенбернара. Как он подошел так тихо?Что ответить? Врать не хотелось, крепость меня привлекала. Но сказать «да» выглядело слишком опрометчивым ходом.– Слишком далеко, – ответила я.– Совсем близко, – улыбнулся он, – здесь есть подземный туннель! Всего пять минут на такси. Я могу устроить экскурсию. Там есть хороший бар, где танцуют сальсу. – Видимо, прочитав страх и сомнения в моих глазах, он добавил: – Со мной ты будешь в полной безопасности. Не случится ничего такого, чего бы ты сама не захотела. – И мужчина протянул мне свой паспорт. – Возьми, пусть он будет у тебя, как гарантия твоей безопасности.Рисковый, однако, парень. Я знала, что в Гаване строгий паспортный режим для местных жителей. А я ведь могу оказаться сумасшедшей, швырнуть его паспорт в океан и убежать. Могу также сказать полиции, что он ко мне приставал, и тогда этого смельчака ждут серьезные неприятности.Я взглянула на паспорт, который он сунул мне в руки. Документ не выглядел поддельным. Год рождения почти совпадал с моим.– Что мне делать с вашим паспортом?– Заявишь на меня в полицию, если с тобой что-то случится.У него друзья в полиции, что ли?– И сколько стоит экскурсия? – Ему удалось заинтриговать меня.– Что?– Сколько денег вы хотите за экскурсию?Он рассмеялся и хлопнул себя по ляжке.– Мне не надо денег, для меня просто счастье разговаривать с тобой. – Паренек произнес это нафталинно-галантное выражение с безмятежной естественностью, чем вызвал легкую бурю в моей душе, в которой любопытство боролось со страхом.Я открыла рот, чтобы сказать «нет», но сказала:– Летс гоу!

Легко обаять русскую женщину, думала я уже в такси. Наши мужчины давно перестали говорить приятные и ни к чему не обязывающие фразы. Подземный туннель промелькнул, словно в феерическом клипе.– У вас в Москве много негров? – выяснив, что я русская, спросил он.Темнокожий водитель такси навострил уши.– Встречаются, но не часто. Студенты в основном. А твоего возраста, только если шоумены.За всю мою жизнь я видела в Москве немного взрослых темнокожих. Может быть, двух или трех. Они всегда улыбались мне, поэтому и запомнились.Мой гид открыл дверцу такси и подал мне руку так, словно я была хрустальной святыней. Я подумала, что он все-таки рассчитывает получить чаевые.– Кем ты работаешь?– Поваром.Неужели он один из этих ребят, которые пережаривают до черноты кур на гриле?Или этот парень способен на большее? Когда он подавал руку, я ощутила, как груба кожа на его розовых ладонях.– А я думала, ты Дон Жуан, – улыбнулась я.– Дон… кто?– Продавец любви.Он рассмеялся:– Нет. Я же сказал: я с тобой не для денег. Ты красивая женщина. Мы с тобой просто проводим время, – сказал он к моему удовольствию и зачем-то добавил: – Кубинцы не могут продавать любовь. Это незаконно.– Но здесь на каждом углу продают любовь!– Мы с тобой просто общаемся, говорим о культуре наших стран. Ок? Так и скажи, если спросят. Ты белая, тебе поверят. – Он приложил свою руку к моей, как делают, чтобы сравнить загар: – Ты белая, я черный. Это проблема для тебя?Моя рука светилась в темноте, отражая свет луны; его, наоборот, сливалась с ночью. Мой знакомый был черен, как самый черный шоколад.Я стала уверять его, что цвет кожи – для меня вовсе не проблема.Он пустился в рассказ о том, как трудно черному парню найти приличную работу, типа разделки куриных тушек и жарки лобстеров на гриле. Даже в этих нехитрых позициях предпочтение отдают белым.«Белые не превращают лобстеров в печеную резину», – подумала я.Все это стало мне надоедать.Я сказала, что он очень милый, но я предпочитаю гулять одна, и вернула ему паспорт.Он посмотрел на меня взглядом грустной собаки, я вздохнула и осталось с ним.

В баре у крепости танцевали сальсу и ча-ча-ча. Мы решили выпить. Вернее, он предложил мне выпить, принес один коктейль «Куба либре» и торжественно поставил передо мной.– А ты не будешь пить? – удивилась я.– Нет, – произнес он довольно мрачно.– Давай я угощу тебя за то, что показал мне туннель?– Пить коктейли дорого. Ты можешь купить бутылку рома и колы. Это будет стоить как два коктейля, и мы получим возможность растянуть удовольствие.– Мы что, алкоголики? Мне достаточно одного коктейля. Вот тебе деньги на два коктейля и сам решай, что будешь пить.Теперь я была в прекрасном расположении духа.– О, чикита, я готов убить и Фиделя, и его брата за то, что не имею возможности покупать коктейли! – Он выразительно провел ладонью по горлу.– Да ладно, не парься! Я жила при социализме. И у меня тоже не было денег.

На парапете стояли старинные чугунные пушки, наведенные на луну. Мы пили и болтали как старые друзья, говорили о Пушкине. И вскоре я почувствовала, что растворяюсь в этом вечере и в этой беседе. Мой гид что-то рассказывал, из чего я запомнила только «холидей итс холидей». И эти слова показались мне очень убедительным.

Его пухлые мясистые губы впились в мой рот. Это совпало с началом новой и очень позитивной мелодии, и мне не захотелось сопротивляться крепким мужским объятиям. Я почувствовала терпкий, но приятный привкус табака, и мое тело окончательно перестало мне подчиняться. Если бы чугунные пушки, окружавшие нас, начали стрелять сами собой, это уже не имело бы никакого значения.Поцелуй длился бесконечно долго, и я успела все обдумать и взвесить:1. Меня никогда не целовал такой большой и сильный мужчина.2. Я всегда боялась сильных мужчин. Они казались мне опасными, глупыми и грубыми.3. Я прожила жизнь среди холодных и эгоистичных интеллектуалов, но подсознательно всегда мечтала о поцелуе сильного мужчины. И сейчас, если не обманывать себя, мне хотелось только одного: прижаться к нему и чтобы это никогда не кончалось.4. Даже если он разделает меня как куриную тушку, изжарит на гриле и съест, мне все равно.

Почему-то представилась церемония бракосочетания: лимузин пятидесятых годов, развевающаяся фата, дом в колониальном стиле и гурьба шоколадных ребятишек, резвящихся в ухоженном садике. – О, беби, ты такая зажигательная!Пушкинский дуб превратился в огромную раскидистую пальму, а кот – почему-то в черного петуха.Мы целовались в баре. Мы целовались у крепости. Мы целовались на камнях под пальмой.Как можно было так убраться от одного коктейля, не понимаю!Я вяло сопротивлялась и бормотала:– Я не уверена! Я совсем не уверена!Мы любовались океаном, крепостной стеной с пальмой и огромной луной, и он целовал меня снова и снова.– Твоя кожа светится, словно ты святая!– Замолчи!Коричневые вздутые бока пушек блестели в лунном свете. Между крепостной стеной и парапетом цвел жасмин и разбегались таинственные тропинки сада.– Ты нежнее, чем жасмин.– Хватит! Не говори мне ничего!Он ласкал белые цветы своим шершавым языком, и капли росы падали мне на щеки. Время от времени мы возвращались в бар и выпивали еще по «Куба либре».В эту ночь, среди крепостных пушек и накатывающего прибоя, я засомневалась: а не была ли ошибкой вся моя жизнь?Он ткнул своим массивным черным пальцем в побледневшую луну:– Когда увидишь такую луну в своей холодной Москве, вспоминай обо мне, фея Малекона!У меня по спине пробежал холодок. На пьяную голову мне подумалось, что он совершает что-то типа колдовства, и не исключено, что я и впрямь буду, как булгаковский Пилат страдать при виде луны.– Не кодируй меня! И так буду вспоминать! Я никогда ни с кем не целовалась в первую ночь знакомства!Я решила сфотографировать его на свой айфон, но мой таинственный гид совершенно слился с темнотой и модный гаджет не смог зафиксировать его.Тогда я попросила у него электронный адрес, чтобы быть уверенной, что все это не приснилось. И он не без гордости продиктовал мне по буквам свой э-мейл, заверив, что он проверяет почту в Общественном Кубинском Интернете.Когда стало светать, он проводил меня в отель и предложил увидеться завтра на том же месте в тот же час.

Чтобы прийти в себя, я приняла холодный душ. Муж проснулся, но ни о чем меня не спросил. Я рассказала, что была на экскурсии в крепости с местным гидом. Без подробностей. И уснула беспробудным сном пушкинской царевны.Когда я проснулась в двенадцатом часу, выяснилось, что я храпела как сапожник.Сквозь распахнутые ставни в комнату хлынула Гавана с ее великолепными дворцами, колоннадами и портиками, с автомобилями, с проступающими один из-под другого слоями краски, с цветущими кактусами, с лианами, запустившими корни в глубокие трещины стен. Гавана одурманила меня и вскружила мне голову.За завтраком я увидела на стене рисунок огромного черного петуха, и он так посмотрел на меня своим единственным глазом, что я замерла с блюдечком в руке, а потом испытала невероятный прилив счастья и запела на испанском:– Гуантанамера! Гуантана-а-ме-ера!Как же я не замечала этого петуха раньше?– Я знаю, почему тут все поют и танцуют, – говорила я мужу, – потому что это город абсолютно счастливых людей! Посмотри, тут даже старухи улыбаются, как дети!Весь день мое воображение было занято черным петухом. Красотой его оперения, отливающего синевой, сиренью и золотом. Меня интересовал вопрос: можно ли в Москве достать живого петуха?К вечеру я заболела от избытка эмоций и провалялась в номере несколько дней. Я боялась снова встретить на улице Пипо Педро Алехандро.

По дороге в аэропорт я не выдержала и разрыдалась. – У вас такой красивый город, – говорила я, всхлипывая, черному громиле водителю, – у вас такие хорошие люди…Он покосился на меня и молча протянул сигарету. Поднес зажигалку. Закурил сам.– Ты же не куришь? – удивился муж.Я чувствовала себя кругом виноватой. И в том, что целовалась с другим мужчиной, да еще и негром, а это фактически измена родине, и в том, что получала от этого удовольствие. А также в том, что не явилась на набережную Малекон ни в назначенный срок, ни в последующие дни. Я продинамила человека, а он, я была уверена, ждал меня там каждый вечер.И еще, вдобавок ко всему, я начала курить!

Чувство вины преследовало меня. – Тебе что, нравятся этнические мужчины? – поморщилась моя подруга.– Ты так говоришь, как будто вокруг полно не этнических! Между прочим, твой муж – русский немец. А твой первый муж – и вовсе американский еврей! А мой муж – полулитовец-полуполяк. Назови мне хоть одного русского мужчину нашего возраста, который не оказался бы алкоголиком, геем или не был женат!– Успокойся, не кричи!– Нет, согласись: лучше увлекаться неженатыми этническими, чем разваливать русские семьи, которые и так на ладан дышат!– Ну ты даешь! У тебя же муж!– А что муж?! Он журналист, он может выплеснуть все свои проблемы на бумагу. Он, кстати, получил повышение за материал про больных детей. Он вошел в десятку лучших журналистов года. Он по уши в работе. Он выступает на канале «Культура». Он придумал отличный способ убегать из дома, сидя за письменным столом… Он кулмен… А переписываться время от времени с Педро не кульно, да?– Так ты с ним переписываешься?!– Ну, должна же я была извиниться, что не пришла на свидание.– И что он тебе пишет?– Он пишет, что молит Бога, чтобы увидеть меня снова. И что ему больше ничего не надо.– Ну, ты же понимаешь, что у этого твоего афрокубинца совершенно другой менталитет. Мне знакомый рассказывал, что один его друг как-то пришел к кубинской проститутке, а у нее мужик спит в кровати. Она говорит: «Не беспокойся, это мой муж, он сейчас уйдет». Будит мужа. Тот просыпается и действительно уходит. Она раздевается, достает из-под кровати горшок, мочится в него и говорит: «Я готова!» Ну, он, конечно, сбежал. Не смог… Ты знаешь, что на Кубе зарплата десять долларов в месяц? Они все проституцией зарабатывают.

Так прошли осень и зима. Я мыла полы в Ванечкиной комнате и во всей квартире родителей мужа, покупала им продукты и лекарства.Свекровь увлеклась гаданиями и предсказаниями с помощью маятника и поняла, что Ванечку сглазили. И нас всех сглазили тоже.Она ревновала Ванечку ко мне и уверяла, что от общения со мной он заболевает.Я старалась не раздражать ее, перестала дневать и ночевать у них. Ставила свечки в церкви. Пыталась найти какую-нибудь работу, чтобы отвлечься. Раньше, до рождения Вани, я писала юмористические тексты для телешоу. Но теперь у меня не получалось шутить смешно. Все проекты, в которых я начинала работать, закрывались.Одной бессонной ночью решила овладеть какой-нибудь новой профессией, например, стать дизайнером.Проявила активность, уговорила знакомых доверить мне ремонт с перепланировкой. Наняла рабочих, придумала проект и за три месяца сделала ремонт «под ключ». Друзья были в восторге и предложили мне построить им загородный дом.Я составляла сметы, получала пачки денег, закупала стройматериалы и нанимала строительные бригады. Рабочие халтурили, кидали меня, случалось, исчезали, взяв задаток и побросав инструменты.Белорусы кочевряжились и набивали цену, работали хотя и сносно, но с проколами.Узбеки соглашались на любую работу за любые деньги, но получалось у них неважно.Самыми адекватными оказались украинцы. Они были сговорчивы, работали четко. Правда, один раз эти ребята подрались, один рабочий проломил голову другому, и весь объект оказался залит кровью. Но потом украинцы все убрали за собой.

Совсем уже безнадежными были русские. Они никогда не приходили на объект вовремя. Выезжая утром, появлялись через несколько дней, объясняя, что попали в немыслимые пробки, пережили аварии, отказ двигателя и семейные драмы. Чаще всего они бесследно исчезали после закупки материалов. Расценки у русских в десятки раз превосходили самые максимальные сметы, но ни одна работа, выполненная ими, не была качественной. Трубы текли, стены трескались, доски вырывала с корнем какая-то неведомая сила. После окончания работы у русских всегда оставалась гора неиспользованного материала, так как закупали они все с запасом, на авось. Рекорд поставил один прораб, толстяк с лицом наглого двоечника, который кинул меня на шесть тысяч долларов. Взял аванс по договору и исчез.Фирма оказалась липовой, по месту прописки найти прораба не удалось.Я обратилась в суд, чтобы вернуть деньги и остановить толстого двоечника, вставшего на скользкую дорожку.Несмотря на все эти трудности, я готовилась сдать друзьям дом в назначенный срок. Даже сделала небольшой ландшафтный дизайн: вымостила дорожку кирпичом, оставшимся от незадачливых печников, и посеяла газон, дабы облагородить территорию после стройки.И вот, когда объект был практически готов, а суд почти выигран, Ванечка, тяжело вздохнув, умер.

Последнее время он тихо угасал. Я понимала это по его измученному взгляду и нездоровому румянцу на щеках, по хрипам, которые вырывались при дыхании. Я даже не удивилась, когда позвонил отец мужа и сообщил о смерти Вани. Я прислушалась к себе и обнаружила, что не чувствую ничего. Вообще ничего.– Тебе не стоит ехать, – уговаривал муж, – они уже вызвали кого надо.Но я конечно же поехала: неужели я так ничего и не почувствую? Ведь УМЕР МОЙ СЫН.«Это что же я теперь, женщина, у которой умер сын?» – спрашивала я себя.И не чувствовала ничего.Я пыталась представить себе кладбище. Ванечку в гробу опускают в яму.И не чувствовала ничего.Когда мы добрались до родителей мужа, там уже были люди в синих медицинских спецовках, которые приехали, чтобы забрать Ванечку в морг.Он лежал в своей комнате на кровати и был совершенно не похож на самого себя. Его завернули в черный полиэтилен и вынесли из квартиры.

Словно невидимый колпак отделял меня от мира эмоций. Я угорала на внутренней отделке дома друзей и не замечала, что у меня постоянно течет из носа и глаз. Не потому, что я что-то чувствовала. Но как аллергия на краску. Работа не развлекала и не отвлекала меня. И когда я сдала объект, глаза продолжали слезиться.По ночам я старалась не шмыгать носом, чтобы не мешать мужу спать, но во сне судорожно всхлипывала.И ничего не чувствовала.

Как-то ночью позвонила свекровь и сказала, что мы должны выкопать Ванечку из могилки, потому что он там живой. И, если мы не сделаем этого, то она сама поедет и выкопает. Мы вызвали врача. Свекрови поставили диагноз «шизофрения». Прописали капли, которые следовало капать ей в чай.Я тоже мечтала о каких-нибудь каплях, которые можно было бы выпить с утра и перестать чувствовать вялость, слезливость и боли в суставах.Я давно уже не отвечала на регулярные страстные письма Педро Алехандро типа:

Холла, чикита! Я узнал, что в Москве выпал снег. Пожалуйста, береги себя и одевайся теплее. Потому что ты, моя девочка, по-прежнему в моем сердце. Я думаю о тебе дни и ночи напролет. И я посылаю тебе самый горячий шоколадный поцелуй.Твой Алехандро.

Пришло извещение, что суд признал мою правоту. Я, радостная, позвонила юристу, и он мне разъяснил, что решение суда теперь будет передано судебным приставам, но еще неизвестно: удастся ли им получить деньги. Если же судебные приставы не взыщут требуемой суммы, можно будет попробовать возбудить уголовное дело, но неизвестно: признают ли это дело уголовным, так как в сущности состава преступления для возбуждения уголовного дела нет.

В этот день я в гостях у подруги впервые в жизни пила водку. Не одну стопочку в пятьдесят грамм, как бывает после лыжной зимней прогулки, а именно пила. И страшно напилась. – У меня кризис доверия. Кризис доверия к русским прорабам. – Я зло говорила, что русские – жертвы геноцида. – Ну, ты подумай, он, русский мужик, кинул на деньги меня – русскую бабу. И это нормально? В порядке вещей, да?Я была занудна, и моя подружка сменила тему, сев на свою любимую козу:– А ты знаешь, я вот поправилась на целый килограмм – из-за нервов! Нельзя нервничать. Я не вылезаю из фитнеса, не ем на ночь, и все равно мне не нравится, как на мне сидят мои джинсы!– Милая, что же мне остается, – вздохнула я и меланхолично покосилась на зеркало, – у меня жопа почти вдвое больше твоей.– Ну, ты другое дело! – легко согласилась подруга. – Ты старше. И ведь ты уже рожала… и столько всего пережила, что твое тело уже не может войти в прежнюю форму. И потом, ты ведь ездишь по этим ужасным строительным рынкам, перекусываешь там наспех чебуреками. А это очень вредно для фигуры… Ты не обижаешься?

 

– Нет, нет, что ты.

– Знаешь, я в последнее время решила говорить то, что думаю. Какой смысл в этих фальшивых светских разговорах?

– Ты абсолютно права.

Я знала, что раз она захватила инициативу разговора, то сейчас начнется ее вторая любимая тема: не стоит иметь детей, поскольку с ними много хлопот и они портят фигуру. Поэтому я решила пойти в наступление и выпалила:

– Ты знаешь, я уезжаю в Гавану!

Она помолчала, потом спросила:

– Надолго?

– Не знаю.

– А как же муж?

– Не знаю. Даже не знаю, как ему сказать об этом.

Весь вечер подруга меня отговаривала. Но чем больше она приводила аргументов, тем явственнее я ощущала себя уже не здесь, не в ее тихой квартирке с уютными бархатными подушечками и висюльками из страз. – Надо пойти в церковь, чтобы принять правильное решение, – заключила подруга.И мы пошли в Новодевичий, где под пение церковного хора я подняла глаза к голубому с ангелами своду и увидела в клубах курящегося ладана самолет «Москва – Гавана».

Вернувшись домой, я остановилась на пороге кабинета, глядя на спину работающего за компьютером мужа. Не решаясь сказать ему о своем решении целую неделю, я отправлялась на кухню мыть посуду или готовить обед. Я не чувствовала вкуса пищи, и мне казалось, что качество моей стряпни ухудшилось.– Слушай, по-моему, я пережарила мясо?– Да нет, что ты, все в порядке. Отличное мясо. И прожарка отличная. Еще вина?– Да, пожалуй.Я сделала большой глоток. Потом еще один.К моему удивлению, муж воспринял новость без эмоций:– Надо так надо. Езжай…

Что-то весеннее уже появилось в сыром февральском воздухе, но на улицах было по-прежнему холодно и темно. – Нет, ты, правда, не обидишься? – не унималась я спустя еще неделю.– Ну, я, конечно, буду скучать по тебе. Но я тебя понимаю. Иногда надо уехать.

Я так волновалась, что не могла сосредоточиться ни на цене билета, ни на дате. – Мне нужен билет на любое число. Любое ближайшее.– А обратный билет вам нужен?– Нет. То есть да! Да, конечно, нужен. На любое число недели через две.– С открытой датой?Да я изведусь там с открытой датой! Каждый день буду думать, что срочно должна возвращаться в семью.– Нет! С закрытой! Недели через две, три…Женщина в красивой форменной рубашке с оранжевым платочком, галстуком, постучала коготками по клавишам и отправила на печать мой будущий билет:– Теперь в кассу.Я вывалила в окошечко перед кассиршей кучу бумажек. Не важно, сколько это стоит. Деньги есть. Получены за дизайнерские труды.– Вы можете сдать или обменять ваш билет в любой день за сутки до вылета без потери в цене. В последние сутки перед вылетом вы также можете сдать или обменять ваш билет – с потерей в пятьдесят процентов стоимости. Если вы сдадите билет за час до вылета, вы потеряете семьдесят пять процентов стоимости билета. – С этими словами кассир вручила мне билет.Время до вылета прошли в горячечном бреду. Я составила список дел по подготовке к поездке и целыми днями металась между фитнесом и СПА.Каждое утро я качала пресс, сделала маникюр, педикюр, мезотерапию, обертывание, химическую окраску бровей и ресниц, глубокую эпиляцию бикини, несколько раз посетила солярий и отбелила зубы.Не сказать, чтобы я всего этого раньше не делала. Но теперь в пару недель уложилось то, что я обычно совершала за полгода.Еще я сделала татуаж губ, о котором мечтала несколько лет, но все откладывала, и перешила в ателье тетино платье в крупный цветок, которое в последний момент забыла забрать.Кроме того, я взяла несколько уроков сальсы.Худеть не пришлось. Аппетит пропал сам собой.

– Если ты скажешь, чтобы я не уезжала, я сдам билет, – сказала я, придирчиво разглядывая себя в зеркало. Муж обнял и поцеловал меня:– Поезжай.И только ночью, когда мы оба лежали, как обычно, без сна, он спросил меня тихо и нежно:– Пушанчик, куда ты едешь?Я прижалась к нему:– Давай я не поеду?Но он ответил:– Нет. Лучше поезжай.

По дороге в аэропорт таксист цитировал мне Библию: «Если ты возжелал жену ближнего своего – выколи себе глаз. Если не можешь выколоть глаз – отрежь руку. Если не можешь отрезать руку – убей себя». Я кивала, хотя и не помнила такого в Библии. Мне все теперь безразлично: через пятнадцать часов Педро Алехандро будет встречать меня в аэропорту имени Хосе Марти.Я пыталась вспомнить лицо этого человека, которого видела только один раз, да и то в темноте. Узнаем ли мы друг друга?В письмах он рассказал о себе не много. Был женат, сейчас в разводе. Имеет трех сестер и одного брата. Когда Педро было семнадцать лет, мать переплыла на лодке океан и теперь живет в Майами. С тех пор он ее не видел. Про отца никакой информации не сообщил. По гороскопу – Весы. Мечтает собрать семью и устроить праздник.Это все, что про него известно. И еще – у него большие мозолистые ладони.Он никогда не спрашивал: чем я занимаюсь? Есть ли у меня семья? Сколько я зарабатываю? Есть ли у меня квартира? Кто мои родители? Есть ли у меня дети?И я очень благодарна ему за отсутствие этих вопросов.

В самолете я вполуха слушала соседку Тамару, которая оказалась дистрибьютором какой-то косметики и биодобавок, способствующих достижению вечной молодости. Она без умолку тараторила тексты, заученные из пособий по продажам, в надежде, что я поведусь и куплю у нее что-нибудь или, вдохновившись, вольюсь в их дистрибьюторскую сеть, а она получит за это бонусы. Мне не хотелось ее огорчать, но и покупать ничего не хотелось, и я украдкой разглядывала темную африканскую руку с розовой ладошкой, которую закинул за спинку своего кресла мой сосед спереди.Его приятель, тоже африканец, сидел справа от меня и настойчиво предлагал мне сфотографироваться. Я отказывалась.– Я хотел бы рассказать своим друзьям в Африке, что у меня в самолете появился друг.– Ах, он из Африки?– Да, из Африки. Они все из Африки. И он, и его друзья.Темная рука его друга болтается прямо перед моим носом, я вглядываюсь в странные ногти, и меня постепенно начинает охватывать страх. Что за человек этот Педро?– А можно вас подвезти из аэропорта до отеля?– Нет.– Опять нет?– В аэропорту меня будет встречать мой друг.– Ах, как жалко.Ничего, переживешь.

Я от нечего делать встала в очередь в туалет. Ноги затекли, спина болела. Начала приподниматься на носочках, чтобы размяться. – Вы балерина? – спросили рядом.Зашла в туалет и посмотрела на себя в зеркало. Посмотрела и вздрогнула – на меня строго и придирчиво смотрела капризная блондинка. Она долго меня разглядывала и осталась недовольна всем: тем, как скомкались нечесаные локоны, сухостью и бледностью кожи, морщинками под глазами.– Здесь невыгодное освещение, – пробормотала я и вышла.

На табло появилась надпись, что температура за бортом минус пятьдесят шесть градусов, высота девять километров, а время в полете одиннадцать часов. Значит, через час я встречу этого Педро. И сама не знаю почему, наверное для храбрости, я соглашаюсь сфотографироваться.Темнокожие парни обрадовались невероятно, и каждый стал просить меня сфотографироваться с ним на его телефон. Благодарили так, словно я кинозвезда.

Гавана. Аэропорт. Картина Пикассо «Девочка на шаре». Темная фигура мужчины на переднем плане – это он. Мой черный человек. Такая же прямая, как у героя картины, линия плеч. Рядом с ним, огромным, любая почувствует себя девочкой на шаре. Я стараюсь сохранять равновесие не только физически, но и психически. Невольно то и дело прикладываю руку ко лбу: не брежу ли. Пересчитываю куки, которые получаю в обменнике вместо евро. Кажется, у меня температура.Он подхватывает мой чемодан и меня. Все пассажиры с рейса, включая Тамару с мужем, на меня смотрят.Не помню, как добрались до гостиницы.Пальмы в лучах заката: неужели я в Гаване?

Я планировала остановиться, как и в прошлый наш приезд, в «Инглатерре», большом отеле девятнадцатого века. В кубинских гостинцах невозможно забронировать номер заранее, приходится полагаться на удачу. Но в «Инглатерре», как мне казалось, всегда есть свободные номера из-за дороговизны и ненавязчивого сервиса. Однако я ошибалась: гостиница оказалась переполнена. Алехандро убеждал меня не тратить деньги на отель и поселиться на касе.В конце концов, когда подходящие гостиницы в моем списке иссякли, а таксист присоединил свои доводы к резонам Алехандро, я сдалась. Больше всего на свете хотелось принять душ и уснуть.

Каса партикула называют жилье, которое сдают для туристов местные. Снять касу и вправду существенно выгоднее, чем жить в отеле. За тридцать евро можно найти меблированную комнату в колониальном стиле, в доме девятнадцатого века, с четырехметровыми потолками, туалетом и душем. В отличие от отеля, на касе есть кухня, где можно готовить. А значит, не надо бежать в кафе всякий раз, когда хочется выпить кофе. Алехандро еще в письмах предлагал мне поселиться на касе, в одном из особняков старой Гаваны с прекрасным видом на океан. У его знакомого.Сверившись по карте, я убедилась, что расположение касы – прекрасное. Самый центр города – Гавана-Вьехо, набережная Малекон.Но что-то меня останавливало. Я планировала первую ночь переночевать в отеле, отдохнуть и посмотреть касу на следующий день.Теперь выбирать не приходилось.

Интуиция не обманула. Передо мной распахнули высокие двери.– В эту комнату вы сможете переместиться завтра, когда съедут постояльцы, – сказал хозяин касы, с повязкой на глазу, как у пирата. – А сегодня переночуете на втором этаже, там немного теснее.Постояльцы «моей» будущей комнаты – четверо темнокожих, уставились на меня, как на явление Пресвятой Девы. На находившемся здесь стеклянном столике я заметила следы кокаина.Подъем по узкой лестнице без перил. Проходная комната, где живет хозяин касы. На тумбочке пистолет.– Это для безопасности, – поясняет Алехандро, – ты видела, там, внизу, остановились бандитос.– Эта комната более лакшерная. – Хозяин показывает на огромный принт с голой девицей на стене.Из проходной попадаем в туалет, где есть пластмассовая ванна, но нет, как впоследствии обнаружилось, воды. Чтобы отвлечь меня от данного обстоятельства, хитрый хозяин посадил в ванну прелестного рыжего щеночка, от которого потом в этой самой ванне остались мисочка с едой и блохи.Пройдя через туалет, мы входим в комнату, предназначенную мне. Посреди нее стоит большая кровать колониальных времен с продавленным матрасом.Деваться некуда, на улице ночь, и я валюсь с ног.Алехандро запирает дверь ключом изнутри, и тут я понимаю, что он собирается остаться.– Тебе пора домой, уже поздно, я хочу спать, – говорю.– Я живу в пригороде. Это далеко. Сейчас туда уже не добраться, – отвечает он и располагается на кровати.У меня не хватает слов. Пока я подбираю их, чтобы выставить его, он извлекает из кармана пачку ароматических палочек.– Дай зажигалку!Он зажигает сразу шесть палочек. Я протестую.– Это для твоего комфорта.– Для моего комфорта достаточно одной!– Я не собираюсь на тебе экономить.После продолжительной перебранки я разрыдалась и сообщила, что еду искать гостиницу.Он встал на колени и пообещал, что не потревожит мой сон.Я заснула мгновенно.

Проснувшись среди ночи, увидела хобот слона у себя перед носом. Быстро закрыла глаза и сделала вид, что сплю. Какая ошибка! Какая дурацкая ошибка! Я ненавижу себя за то, что уехала от мужа, за эту нелепую, изнурительную, опасную для здоровья измену.Лежу и плачу с закрытыми глазами. Отворачиваюсь к стене, и уже не различить, где слезы, а где мерзкая пенная сперма. Так и засыпаю.

– Ты не пошел на работу?! – воскликнула я, проснувшись утром и увидев рядом с собой большого негра. – А как же ресторан без тебя?! Кто же будет готовить?! – Я не могу работать, когда ты здесь, в Гаване…И черный человек признался, что понял в эту ночь главное: он больше не представляет своей жизни без меня.Я сказала ему, что я замужем. Но он не захотел даже слушать об этом.– Никакой муж не будет любить тебя так, как я. Я буду тебе верен до гроба. Потому что других женщин, кроме тебя, для меня больше не существует…

Судя по звукам, на улице происходит что-то невообразимое. Сирены, крики и топот ног. Выглянув в окно, вижу, что мимо нашего дома бегут люди: солдаты, спортсмены, туристы с норвежским флагом, геи с радужным знаменем, обычные мужчины и женщины, дети, бляди в мини-юбках и на кэблах и просто девчонки в школьной форме.– Что происходит? – спрашиваю.– Марафон.Я посмотрела на айфон. Семь утра.Освещение на Кубе только энергосберегающее – холодное и тусклое. Обычные лампочки запрещены. Зная это, я прихватила с собой большую свечку из яркого малинового стеарина. Достаю свечку из чемодана, зажигаю, чтобы не было страшно.

Итак, я оказалась в лапах влюбленного Кинг-Конга. Держит крепко, не отпускает даже ночью, укладывает спать на груди. Кормит с рук, пытается даже кормить из своего рта. Больше всего меня поражают его подмышки. Волосы там кудрявые, как каракулевая шуба моей бабушки. Кажется, что кусочки черного каракуля специально нашили, чтобы его огромное тело выглядело добрее.Оставляет меня в покое, только чтобы отлить. Но дверь в туалет не закрывает. Такое впечатление, что он нарочито громко ссыт и пердит, чтобы показать свою мужскую силу. От его пердежа звенят стекла.Спуском воды не пользуется. Вонь стоит невыносимая. Приходится, зажав нос, нестись в туалет, нажимать на спуск унитаза и выбегать.Моя подруга как-то с гордостью рассказывала, что приучила мужа опускать после себя стульчак в туалете, объяснив ему, насколько холодно ей садиться на унитаз без стульчака, а опускать сама она не привыкла, потому что это сугубо мужская забота.– Если мужчина воспитанный, он всегда опускает стульчак, – настаивала подруга.– Ты о мужчинах прямо как о котах говоришь, – удивилась я тогда.Я совершенно не могла припомнить: опускает ли стульчак мой муж. Специально потом обратила внимание и порадовалась: мой котенок воспитанный – кто-то его уже приучил стульчак опускать.Все это я вспомнила, когда вошла в туалет и увидела обоссанный стульчак. Пришлось взять салфетку и вытереть. Вот я попала: этого парня надо сначала приучить поднимать сиденье стульчака, а только потом опускать.

Я еще в переписке наняла его гидом. Теперь я постоянно твержу ему о том, что он мой гид. Педро соглашается: – Да, конечно, я твой гид…– Нет, ты не понимаешь!Объясняю, что значит быть гидом.Он снова соглашается и что-то отвечает по-испански – у него временами возникают серьезные проблемы с английским.Я не понимаю. Открываю компьютер, чтобы воспользоваться электронным переводчиком. Специально установила программу перевода с испанского на русский и обратно.Педро очень медленно, наверное минут десять, пишет пару строчек, из которых несколько слов остаются непереведенными. Это или сленг, или он написал их с ошибками. Понятной получилась только фраза: «Ты моя королева».– Королева?– Да, королева! Ми рейна – это моя королева! – радуется он, что я поняла.«Я хочу пить какао. Как здесь подогреть воду?» – пишу я, показывая баночку растворимого какао, прихваченного из Москвы.Он долго смеется:– Какао! Ха-ха-ха!Снова пишет минут десять.Показывает: мол, переведи!Нажимаю на кнопку, появляется перевод: «Можешь называть меня «мой король».Настала моя очередь смеяться.

Лучи восходящего солнца за окном играют в волнах океана. А я не могу оторвать взгляда от матраса, на который упал луч и осветил то, чего я не увидела вчера ночью. Простыня сбилась, и, оказывается, весь матрас – в каких-то мерзких грязных пятнах! А я на нем спала! Вскакиваю с кровати в ужасе, бегу в душ. И тут обнаруживаю, что нет воды. Ору на Алехандро. Он пытается меня успокоить…

Хозяин перетаскивает мои чемоданы в комнату на первом этаже. Наконец мне удается помыться.

На завтрак у меня яблоко. – Яблоко из Москвы. Эй! Его надо помыть! Я его не мыла!Алехандро смеется:– Помыть яблоко! Ха-ха-ха!Ломает яблоко пополам. Свою половину съедает. Я мою пол-яблока, очищаю кожуру, ем.Он смотрит взглядом влюбленного сумасшедшего.– У тебя такой красивый рот!Уже жалею, что сделала татуаж губ.Начинаю подозревать, что Алехандро убьет меня, если я стану собираться улетать в Москву. Продумываю, как бы улизнуть от него. Держу вещи наготове. Должен же он хоть когда-нибудь отвлечься. Мне будет достаточно двух минут, чтобы отпереть дверь и выбежать на улицу.Интересно, где на Малеконе ближайший полицейский?

Пришла эсэмэска от мужа: как долетела? Как устроилась? Почему не пишешь? Знал бы ты, милый, где я. С ума бы сошел.Я представила, как муж дрожащей рукой набирает номер своей мамы. Он с ней постоянно советуется, по любому поводу. Если они возьмутся за дело, меня, конечно, спасут. С вертолетами и полицией, со скандалом между посольствами и, возможно, с разрывом дипломатических отношений между странами. Но как это будет унизительно!Нет уж. Сама вляпалась, сама и буду выкручиваться.

Я с нежностью смотрю на фотку мужа на экране айфона. И отвечаю: «Милый, отдыхаю прекрасно! Остановилась в гостинице. Отсыпаюсь. Выхожу только обедать в ближайший ресторан». Пока я пишу смс, Алехандро дико вращает зрачками, его белки краснеют.Он не офигевает от моих гаджетов, как другие мальчики.

Зашел хозяин касы и попросил мой паспорт. Алехандро объяснил, что все касы контролирует специальный комитет по защите кубинской революции. Надо заполнить специальную бумагу и записать паспортные данные постояльца. Возвращая паспорт, хозяин касы потребовал оплатить проживание за несколько дней вперед. Цена явно была завышена, и я сказала об этом Алехандро.Он пояснил, что сейчас пик сезона.Я дала требуемые деньги, двадцать куков в сутки. Но мне хотелось бы и распоряжаться оплаченным пространством.– Я желаю побыть одна! – заявила я.– Для тебя это слишком опасно, – объявил мой гид. Фотоаппарат и кошелек он без лишних разговоров забрал у меня и положил к себе в карман: сумку, мол, со всем ее содержимым у тебя могут вырвать из рук. – У меня надежнее будет. – Он пытается поцеловать меня в губы. – Я не хочу, чтобы ты жила одна и гуляла одна.Я отворачиваюсь:– Раньше я гуляла одна, это совершенно безопасно!– Раньше – другое дело. Теперь ты со мной. Меня здесь все уважают.Алехандро оказался очень придирчив к моей одежде. Забраковал половину вещей. Блузки – слишком прозрачные: топы – слишком открытые; юбки – слишком короткие или с разрезом. Все это недопустимо.– Ми рейна, латино пипл постоянно дрочат! Они смотрят на тебя и дрочат!– Прямо на улице?– Конечно, прямо на улице! Идут по тротуару, руки в карманах, и дрочат. Сидят, читают газету, а под ней дрочат. Смотрят в окно на улицу и дрочат. «Эй, как тебя зовут? – спрашивают и дрочат. Одной рукой здороваются с тобой, а другой дрочат! Ты не успеешь сказать, как тебя зовут, а они уже кончают: «Очень приятно!»И он показал жестами, как латино пипл одной рукой здороваются, а другой – стряхивают сперму на дорогу и вытирают ладонь о джинсы.– Я не понимаю, почему латино не женятся и не занимаются любовью дома с женой, как все люди.– Кубинские женщины – все проститутос! Они хотят только денег! Они любят не мужчин, а их деньги! А латино пипл – бедные, им остается только дрочить.У меня нет сил спорить, я хочу выйти и поесть.

Он, довольный, прогуливается по улицам, покручивая на пальце ключи от касы, и крепко держит меня за руку. Складывается впечатление, что в Гавана-Вьехо его знают все полицейские. Они с уважением жмут ему руку. Говорят только по-испански, на все мои слова кивают и мне тоже жмут руку.Я теперь присматриваюсь: не дрочат ли полицейские? Ясного ответа не получила.Алехандро хвастается, таская меня по городу, как ребенок, которому купили котенка. Гладит меня, целует в нос, расхваливает всем мою фигуру, волосы. Без конца повторяет, что кожа у меня такая белая, что светится в темноте, и такая нежная, что, когда целуешь, остаются синяки.Я жалобно поскуливаю. Он постоянно одергивает мое платье, закрывая мои колени и делает замечания насчет поведения.Докатилась! Негр делает мне замечания!

Все встречные-поперечные зазывают нас в гости, угощают вином, суют в мою сумку свежую папайю. Все дома, в которых мы побывали, довольно бедные, напоминают большие питерские коммуналки, сильно нуждающиеся в ремонте. На стенах облупившаяся штукатурка, а кое-где просто бетонные плиты. Ремонта здесь со времен революции не делали ни разу.Я уже начинаю понимать, почему нашу касу называют шикарной. У нас есть даже фужеры с золотой каемочкой. А во всех домах вино подают в чашках с отколотыми ручками или в пластиковых стаканчиках, которые используют здесь как фарфоровые приборы.

– В этом районе меня уважают. Потому что здесь главные – мы, люди клана Кахакинта. Мы – мафия! – Что значит мафия?– Мафия – это сила! Здесь в Гавана-Вьеха меня все знают. Но в других районах могут возникнуть неприятности, поэтому мы с тобой должны пойти в консульство и получить разрешение, чтобы я мог сопровождать тебя.– Зачем?– У меня есть проблемы с полицией. Не со всей полицией, но с некоторыми полицейскими, которые не любят пипл Кахакинта, могут возникнуть проблемы.– Не понимаю.– Это просто. Мы идем в консульство и получаем специальное разрешение.– Разрешение на что?– Разрешение быть вместе.– Вообще-то я хотела бы сначала пообедать.– Потом, потом, не капризничай.– Я не капризничаю, я просто не понимаю, почему я должна куда-то идти.Мой гид махнул рукой, и рядом с нами затормозила американская тачка времен диктатора Батисты. Он сел в нее и заговорил с водителем по-испански.– Эй, у тебя мой фотоаппарат и кошелек! – забеспокоилась я.– Поехали!Пришлось ехать.Всю дорогу Алехандро дружески болтал с водителем. Казалось, что они знакомы. Эти двое что-то бурно обсуждали и качали головами, поглядывая на виллы и сады богатого района Ведадо.Мы проехали его насквозь и начали петлять по тенистым бульварам и улицам в квартале Мирамар.Поездка обошлась мне в десять песо.– Это не дорого, – заявил Алехандро.

Российское консульство представляет собой небольшой домик, заросший цветущими деревьями, в садике поют птицы. Дверь открывает сонная дежурная. Выслушав Алехандро, она посмотрела на меня с молчаливым грустным неодобрением: вот, мол, очередная жертва, попавшая под обаяние кубинского пройдохи и готовая тратить время и деньги на решение его проблем. Затем дежурная покачала головой и сказала по-русски, что никакой справки не требуется.– Работник посольства говорит, что справка нам не нужна, – перевела я для Алехандро.– О, леди, зачем вы так говорите! Я же негр! Они хватают меня!– Кто? – спросила она меня. – Кто его хватает?– Пока никто, – сказала я по-английски.Дежурная снова покачала головой:– Почему вы говорите по-английски?– Чтобы он понимал.– Мы не даем никаких справок! Не беспокойтесь, у вас не возникнет проблем!Мы вышли на улицу.– Такое ощущение, что у тебя паранойя. – Мне потребовалось определенное мужество, чтобы это произнести.– Поверь, у меня были проблемы с полицией.Нам пришлось довольно долго идти пешком, то скрываясь в тени душистых кустарников, то выходя на жаркое солнце, пока, наконец, рядом с нами ни притормозила ржавая «Победа».– Пипо! – заорал издалека водитель, высунувшись из окна.– Ничего себе! Какая тачка!– Это мой друг, он довезет нас бесплатно. Ты хочешь есть? Мы поедем в кафе на Малеконе, там тоже работает мой друг.Я никогда не ездила в машине, в салоне которой все было ржавым. В прошлом богатая отделка из малиновой кожи висела клочьями.– Я хочу сфотографировать.– Ноу фото, Пипо! – сказал водитель.– Не фотографируй, если увидишь полицейских.– Почему?– В такой машине нельзя возить туристов, эта машина для кубинцев.– А как полицейские узнают, что я не местная?– У местных нет фотоаппаратов.

Океан штормило, огромные волны перелетали через парапет, искрясь фонтанами брызг и заливая дорогу. Тут и там, вдоль всего берега, блестели на солнце выброшенные волнами рыжие водоросли. В лужах стояла радуга.

В кафе нам принесли мохито, в котором было много воды, отсутствовал тоник и присутствовали крупные кубики льда. Недалеко от нас нищий мужичок мылся прямо в одежде. Он терся мылом прямо поверх штанов и рубашки, а набегающие волны захлестывали его с головой, смывая мыльную пену. В одной из таких волн нищий потерял мыло и начал нырять за ним, громко отплевываясь и чертыхаясь.По телевизору показывали новости про ураган, который бушевал на восточном побережье. Телевидение здесь неторопливое, как в моем детстве. В течение получаса, пока мы ели паэлью, на экране демонстрировалась карта Кубы, которую с востока пожирал ураган, графически изображенный в виде воронки. Никаких комментариев диктора не было. Время от времени врезалась съемка с вертолета: затопленные водой джунгли и плантации сахарного тростника, сараи со снесенными крышами. Затем снова карта и графика урагана без комментариев. Телеоператор «поймал» тень от вертолета, бегущую по траве, и не сводил с нее объектив минут пять.Задорные мускулистые полуголые парни, сидевшие на парапете, не отрываясь, смотрели в телевизор. Сначала я решила, что они покурили, но потом поняла: эти ребята привыкли к неторопливым новостям.

К Алехандро устремилась пара персонажей с густыми, как джунгли, черными шевелюрами, развевающимися на ветру. – Пипо! – радостно заорали они, завидев его, и начали читать рэп про пипл Кахакинта.– Пипл Кахакинта! – подхватил Алехандро, приветствуя парней также в рэповой манере.Неужели они это сами сочинили?Из одежды на них были только шорты, которые сильно топорщились, когда новые знакомые пожимали мне руку. На теле у обоих татуировки. Мне особенно запомнилась одна: Че, вытатуированный на плоском черном животе. Глаза команданте игриво выглядывали из красных спортивных шортиков обладателя тату.– Не хочешь купить сигары? – спросил он.– Спасибо, нет.– В подарок своим друзьям?– Мои друзья не курят.– Он продаст вдвое дешевле, чем в магазине, – вмешался Алехандро.– Не хочу.– Почему?– Я же сказала: мои друзья не курят сигары.– Амиго, ее друзья не курят сигары.– А кокаин не надо?– Нет.– Нравится местный кофе?– Неплохой.– У нас на Кубе лучший кофе, у вас такого нет!– Вообще-то, есть.– У нас кофе свежий, ароматный, у вас не такой. У вас кофе не растет. Пока его к вам везут, он теряет все свои свойства. От нашего кофе повышается потенция.– Серьезно?– Конечно! Хочешь купить кофе?– Нет.– Купи! Будешь каждое утро вспоминать обо мне! – сказал Алехандро.Я стала уже беситься.– Меня задолбало, что ты все подряд пытаешься мне впарить! Касу с грязными матрасами! Кофе! Я все утро решала твои мифические проблемы с полицией! А сейчас я хочу спокойно пить кофе!Он захохотал:– Я люблю тебя!– Заткнись и люби молча, Пипо!Он захохотал еще громче.– Они называют меня Пипо, это мое уличное имя. Близкие зовут меня Алехандро.– Пипо тебе больше подходит. Биг Пипа, вот ты кто.– Биг Пипа! – он снова заржал. – Я не Пипа, я Пипо.Мой гид махнул рукой, и торговец цветами с подчеркнутым уважением передал ему розу, Педро встал на колено и протянул ее мне.Я уткнулась в меню.Он поставил розу в бутылку минералки.

На волнорезах и камнях, выступающих из воды, копошатся большие и совсем крошечные крабы. – Объясни мне, почему ни в одном ресторане мне пока не удалось нормально поесть!– Как это, нормально?– Нормально – это для меня рыба или морепродукты, вот крабы например, и салат! Почему везде паэлья, с которой капает жир?! Все жареное и жирное! Я заболеваю от этой еды! Вот же океан рядом, почему нет рыбных ресторанов?– Спроси Фиделя. Все рестораны принадлежат ему и его брату.– Тогда я хочу купить морепродукты на рынке и приготовить их на касе.– Это невозможно. Ловить рыбу на продажу запрещено.– О, черт! Разве это жизнь?!– Не грусти, ми рейна, я найду для тебя и рыбу, и лобстеров. Дай только время.

Вечером к хозяину касы пришли друзья и предложили Алехандро выпить с ними рома, купленного на полученные от меня денежки. Я прислушивалась к их голосам в прихожей. Алехандро хвастался, что я ходила с ним в консульство за справкой. Я тихонько поднялась по лестнице, зашла в ванную и посмотрела в щелку двери. Мне показалось, что в комнату хозяина вошли те самые люди, которых я видела в ночь моего приезда, и «бандитос» занимались тем же, что и тогда. Долбались кокаином.У меня созрел план бегства.Я начала готовиться. Незаметно собрала чемодан, пододвинув его поближе к двери. Кинула в сумку косметичку, которая лежала в ванной. За касу уплачено – значит, я могу уехать в любой момент. Останется только надеть босоножки.Когда Алехандро вошел в комнату, я притворилась спящей. Он довольно быстро захрапел, и я тихонько отодвинулась на край кровати. Он повернулся на бок и обнял меня.– Мне жарко. – Я скинула его руку.Все нормально, снова захрапел.Я осторожно села на кровати. Протянула руку за платьем. Взяла ключи, на цыпочках подошла к двери, долго, чтобы не скрипнуть, поворачивала ключ в замке.До чего я докатилась! Какая глупая ситуация!И вот наконец дверь открыта.Стало безумно смешно. Все как в кино.Я схватила чемодан, босоножки и, давясь от смеха, выбежала на улицу.Было около трех ночи. На Малеконе светила луна. Я сделала ошибку, и я ее исправлю! Прохожих не было.Почти бегом, задыхаясь, я катила чемодан по мраморным плитам Прадо. За углом будет «Инглатерра», отель, который я хорошо знаю. Обычно на углу собираются таксисты, но сейчас их не было, видимо, уже поздно.Я прошла через опустевший бар «Инглатерры», у стойки регистрации стояло четверо: два пожилых лысоватых мужика, кажется канадцы, и две хохочущие кубинские бабы средних лет. Пока портье сверял паспорта с заполненными карточками постояльцев, уточняя какие-то подробности, кубинки не терялись – обнимали и целовали канадцев, забалтывали их, видимо желая отвлечь внимание потенциальных клиентов от своего возраста и своей оставляющей желать лучшего внешности.– У вас бронь? – спросил портье, когда подошла моя очередь.– У меня нет брони.– Извините, у нас нет мест.– Во всем отеле?– Да, к сожалению. Сейчас фестиваль сальсы. Попробуйте пойти в другой отель.

Пришлось тащиться с чемоданом снова на улицу. Такси, как назло, не было. В крайнем случае можно пойти в соседний пятизвездочный «Парке сентраль», где номер стоит триста евро, уж там-то наверняка будут места, но это убьет мой бюджет. Надо сначала попробовать найти что-нибудь подешевле.Я пошла по улице, в конце которой видела какой-то отель.Ко мне подъехал таксист, помог погрузить чемодан в багажник.

 

– В отель, пожалуйста!

– В какой?

– В ближайший.

– Там нет мест.

– Тогда туда, где есть.

– Сейчас сезон, отели очень заняты. Лучше договариваться заранее.

– Давайте поищем места. Где-нибудь они должны быть.

Мы подкатили к отелю «Санта Исабель», но мест там не было, после чего также безрезультатно объехали еще несколько гостиниц.

Водитель посоветовал поехать на касу, которую он знал, сделал звонок, но и та оказалась занята.

Тем временем стало светать. Я решила расплатиться с водителем, пока счет не стал заоблачным. И пошла искать жилье, оставив чемодан в последнем из отелей, где нам отказали, под присмотром портье.

Я встретила рассвет с фотоаппаратом и не скажу, что пожалела об этом. Небо над Гаваной заполнили облака разного вида и цвета. Плавно скользили сквозь золотые лучи пушистые розоватые примадонны. Торжественно выезжали рыцари в фиолетовых доспехах. А один раз даже выползла гигантская зеленая черепаха и пропустила восходящее солнце через свой пищевод. Кроме этого, не в небе, а на земле попадались чудные старухи в ярких платьях и широкополых шляпах, явно напоказ курящие огромные сигары. Я сфотографировала одну из этих дам. Она попросила песо. Я дала. Но фото мне не понравилось, и я решила переснять. За второе фото старуха попросила еще песо. За две минуты она заработала половину здешней месячной пенсии.

Стали открываться окна, город оживлялся, в цокольном этаже одного из домов уже работала мебельная мастерская. Рабочие резали вручную витиеватые деревянные узоры – будущие спинки и подлокотники кресел, венцы шкафов. Весьма неплохая мебель в колониальном стиле. Вот бы купить пару кресел и комодик. Рабочие заулыбались мне.– Так вы не только танцевать умеете, но и делать мебель! – улыбнулась я в ответ и поспешила скрыться.В следующем окне картина была еще интереснее. Яркие плакаты восьмидесятых годов висели на стенах, выкрашенных розовой краской. Посреди помещения в высоком ржавом парикмахерском кресле восседал человек, укутанный белой простыней. Его волосы уничтожал машинкой парикмахер. Перед человеком не было зеркала, и он не видел, что происходит у него на голове. Клиент сидел перед дырой, прорезанной в старых, вросших в мостовую жалюзи, которые не поднимали десятки лет. Прорезанное отверстие служило входом и окном одновременно.Между мной и парикмахерской не было стекла, клиент и парикмахер видели меня так же, как я их. Мне неудержимо захотелось сделать фотографию, и я щелкнула затвором. Вопреки моим ожиданиям, клиент, застигнутый врасплох в столь непрезентабельном виде, не рассердился, а улыбнулся мне.

Я вспомнила об усталости, только когда заполнилась флешка. Надо искать жилье. Увидела на стене знак, похожий на глаз и обозначающий сдачу жилья внаем, и позвонила.Замок щелкнул, открывшись при помощи какого-то электрического привода, и я стала подниматься по отремонтированной в духе московских евроремонтов лестнице старинного особняка.Меня встретил заспанный кубинец испанского происхождения и сообщил, что мест пока нет, но на следующей неделе будут, если заранее оставить аванс. Я сказала, что подумаю.В отеле «Телеграфо» скучающие девицы в черных мини-юбках и ажурных чулках, которые обтягивали полные темные ляжки, также сообщили мне, что мест на ближайшие дни нет.Я уже порядком вымоталась. Хотелось спать. Бодрое безразличие окружающего мира, начинало бесить.Я уселась на мраморную скамью на бульваре обдумать положение.Откуда ни возьмись, нарисовался карикатурист и начал калякать мерзкие, совершенно не похожие на меня шаржи. Один за другим. Я дала ему песо, только чтобы он отвязался.Затем появилась девочка и начала танцевать. Она танцевала просто блестяще, нереально для ребенка словно она – профессиональная исполнительница эстрадных танцев. У меня даже закралось подозрение, что это карлица. Она изощрялась и выделывала па только для меня, других зрителей на бульваре не было.Пришлось дать ей песо.Она схватила его, расхохоталась, обнажив огромные кривые зубищи, и убежала.Сразу за ней подошел ресторанный зазывала с меню в руках.«Ла крема томато», прочитала я.– Это суп?– Да, да. суп! Крема томато ор чикен!Страшно хочу горячего супа!Я проследовала за зазывалой на балкон ресторана и уселась в ожидании официанта. Пол и стены были облицованы кое-где облупившимся кафелем. В предвкушении крем-супа скромная атмосфера этого заведения показалась мне приятной, несмотря на то, что клеенчатые скатерти постоянно сдувало со столиков, и немногочисленным посетителям приходилось прихватывать их руками. Пока я удерживала свою клеенку, очередной порыв шаловливого океанского ветерка поднял мою юбку, а затем сорвал скатерть с пустующего столика и облепил ею мое лицо и больно ударил железной салфетницей по коленке.Когда я отлепила от себя клеенку, передо мной стоял пожилой вертлявый официант и протягивал меню на испанском.– Могу ли я получить меню на английском?– О, нет!Официант переметнулся к парочке за соседним столиком. Я прислушалась, что заказывают инсайдеры: тоже крем-суп, только мясной. Ага, понятно!Я подозвала официанта и заказала томатный крем-суп. Не люблю мясо.Шло время, меня уже стало клонить в сон, а суп все не приносили. «Они его готовят, а не разогревают, как бывает в наших ресторанах», – успокаивала я себя.И вот наконец появился официант с тремя мисочками, две он с поклоном поставил перед влюбленной парочкой, а одну передо мной, сделав при этом куртуазный жест наподобие реверанса.– Ла крема! Томато! – многозначительно произнес он и стремительно скрылся.Я с жадностью схватила мисочку.Что это?! Клей?! Или что-то похуже? Нечто беловатое, напоминающее клейстер, которым клеят обои. А где же «томато»?Я зачерпнула ложку «ла крема», и со дна всплыла красная гадость типа консервированной томатной пасты, которую использовали в лохматом СССР для приготовления борщей.Я решительно не могла это есть. Никак.Скосив глаза за соседний столик, я увидела, как парень и девушка, влюбленно глядя друг на друга, с аппетитом уминают точно такой же клейстер, в котором, изображая мясо, плавают кусочки докторской колбасы.Готовая разрыдаться от голода и усталости, я поспешила покинуть ресторан. Надо было что-то срочно решать с жильем, и я двинула в пятизвездочный отель.

Здесь номера были, и стоили они от трехсот пятидесяти евро и выше. Работник отеля показал мне комнату. Она не была какой-то особенной, так себе комната. Гораздо больше мне понравилась темнокожая горничная в форменном черном платье, белом передничке и белой наколочке из накрахмаленного кружева в волосах. Интересно, она входит в цену за номер? В любом случае я была готова взять номер на сутки.На ресепшене никого не оказалось. Во ожидании портье я клевала носом на мягком сиденье в холле, как вдруг мой телефон подал голос. Звонила свекровь. Мы не сказали ей о моем отъезде.Я нажала кнопку и как можно бодрее сказала:– Здравствуйте! Как вы поживаете?– Почему он такой нервный?– Он нервный? – насторожилась я.– А вы не заметили?– Ну, может быть, немного.Врач нам сказал, что лучше со всем соглашаться, не пытаться ее переубедить, поэтому я не спорила.– Почему, как вы думаете? – настаивала она.– Не знаю.– Вы давите на него.– Как? В чем?– Во всем, а он срывается на меня. Кричит.– Вы не переживайте, на меня он тоже иногда кричит. Это ничего.– Как ничего? Человек постоянно на взводе!– Я постараюсь не давить.Я не хотела ей говорить, что у меня дорогой роуминг. Вышла на улицу, чтобы не шуметь в холле.– Вы мне скажите, вы, вообще-то, молитвы читаете? – спросила свекровь.– Конечно.– Какие?– «Краткое правило» утром и вечером. Если успеваю, то «длинное». «Акафист Богородице» читаю, «Символ веры», «Отче наш» перед едой, – радостно отрапортовала я.– Это плохие молитвы. Я дам вам хорошие. У вас есть ручка записать?– Сейчас поищу, – сказала я и выключила телефон.В уме я пересчитала деньги и поняла, что роскошествовать в «Сентрале» получится не больше шести-семи дней. А что потом? Менять билет?Надо все взвесить.

Подошел нищий и предложил купить у него газету «Грандма» с Лениным на первой странице. Я отказалась. Тогда он предложил кокаин. Я снова отказалась.Тогда он предложил купить кубинский цент за американский доллар, показывая, что на монете есть портрет Че.– Польша? Германия?– Россия.– О! Россия! Говорит и показывает Москва! Говорят все радиостанции Советского Союза! Дружба! Спутник!.. Э… На здоровье!Я дала ему песо, чтобы он отстал, присела на лавочку в парке перед отелем и не заметила, как мои глаза закрылись сами собой.

Когда глаза открылись, я чуть не заорала. Надо мной склонился Алехандро. Его лицо было совсем близко, и я невольно отшатнулась. Он сгреб меня в охапку.– Ми рейна, я тебя искал по всей Гавана-Вьехо!– Отпусти меня! Я хочу уехать! Я поеду в офис «Аэрофлота» и обменяю билет на ближайший рейс!– Я тебя не отпущу!– Здрасьте! Я в полицию обращусь!– Ми рейна! Ты можешь сдать меня в полицию, но ты сама сказала, что тебе было плохо в Москве. Куда же ты поедешь?– Я такой человек, мне везде плохо!Я зарыдала.Он поставил меня на землю, заглядывал мне в глаза, тряс за плечи, просил сказать ему правду.– Какую правду? Какую правду ты хочешь услышать? Не связывайся со мной! Оставь меня в покое!В конце концов он окликнул знакомого таксиста, мы забрали мой чемодан и вернулись на касу.Я рухнула на кровать. Засыпая, услышала, как пропищала эсэмэска. Наверное, от мужа.Я вдруг осознала, что сильно скучаю по мужу, но почему-то не хочу возвращаться в Москву. Представила себе Шереметьево, серый снег, пробку на Ленинградке, толстые животики и вторые подбородки прохожих.Нет. Лучше здесь. Что бы ни происходило. Пусть все идет, как идет. У меня еще две недели, и я не буду менять билет.

Жаркий воздух пронизан регги и всевозможными запахами. Музыка здесь на каждом шагу: льется из распахнутых окон, брызжет из проносящихся авто, лавиной хлещет из ресторанов, кафе, баров на каждом углу. Алехандро, заслышав очередную мелодию, начинает подпевать и пританцовывать. Песня о любви.Мы идем по улице, он поет и посылает мне воздушные поцелуи, прижимает ладони к сердцу и воздевает руки к небу. Срывает алые цветки с какого-то дерева и вставляет мне в волосы. Цветки, как ни странно, не падают. Как в индийском кино.Солнце превращает в перламутр облупившуюся штукатурку на стенах, рисует тенями балконных решеток причудливые узоры.Прохожие не удивляются поющему Алехандро, они уважают «энаморадо» – влюбленных. Все улыбаются, некоторые подпевают.Алехандро хватает меня за руку, и мы ныряем во дворик, где стоит небесно-голубой жигуленок, о который облокотились две томные большегрудые кубинки в ярких платьях. Одна в оранжевом, другая в розовом.Вокруг бегают пестрые куры. Пушистая белая собачка тявкает на них, спрятавшись под бампером.Поднимаемся по лестнице на второй этаж, заходим в комнату. Нам навстречу, радостно восклицая, поднимаются две старушки, испанки.– Педро! Смотрите, кто пришел!Нас усаживают на обитые алым дерматином стулья, и одна из старушек принимается варить кофе.Алехандро подходит к статуе Мадонны в обрамлении елочной гирлянды и искусственных цветов и молится на испанском. Незанятая стряпней старушка включает гирлянду, лампочки начинают весело мигать.– Это Очун, женское начало, – поясняет мне Алехандро.– Богородица? – уточняю я. – В смысле, Дева Мария? Мадонна?– Да, богиня Очун, сантерийя, – поясняет он.Я читала в путеводителе про распространенный на Кубе религиозный культ «сантерия», возникший из слияния католицизма и африканских верований.Старушки в экстазе то того, что к ним пришел Алехандро. Они постоянно его обнимают, весело болтают с ним по-испански, игриво подмигивают мне и подливают кофе.– Мы знаем Педро очень-очень давно, – говорит мне одна из них на ломаном английском.– Семнадцать лет, – уточняет другая.– Не семнадцать, а восемнадцать.– Неужели уже восемнадцать! Бог ты мой! Как бежит время!– Когда он пришел к нам первый раз, то был совсем мальчик, двадцать лет. Он пришел и предложил сдавать нашу комнату туристам. Мы сначала сомневались, незнакомый негр…– И это незаконно…– Тогда еще было незаконно. Какие-то туристы, приходят заниматься бог знает чем…– Нужно специальное разрешение от властей, чтобы сдавать касу, и надо платить налог…– Но Педро так нам сразу понравился! Он такой хороший…– Такой веселый… очень-очень веселый мужчина…– И деньги нам помог заработать…– А жизнь у нас трудная…– Пенсия четыре доллара…Я рассказала им про старушку в широкополой шляпе, которая получает песо за щелчок фотоаппарата.– Ты с ума сошла! Она просила у тебя песо насьональ, а ты дала ей песо конвертабль! Это самая типичная туристическая ошибка! – набросился на меня Алехандро. – Тебе вообще нельзя гулять одной!Они принялись растолковывать мне разницу между песо насьональ – внутренними кубинскими деньгами, и песо конвертабль, которые существуют только для туристов, отоваривающихся в специальных местах, типа советских «Березок».Старушка взяла со стола какие-то квитанции и показала мне.– Что это?– Мы получаем от государства рис, кофе, сахар и прочее.Я увидела выписанные в столбики названия продуктов и цифры, означающие, сколько их выдается в месяц: три кило риса, одна пачка кофе, одна пачка стирального порошка, один блок сигарет…– У нас в Советском Союзе тоже выдавали продукты по карточкам, но не всем, только ветеранам войны, героям труда и заслуженным деятелям искусства.– У нас всем выдают, дорогая.– И вы получаете сигареты по карточкам? А как государство узнает, сколько вы курите в месяц?– Никак. Мы не курим. Мы меняем сигареты на другие продукты.– Если бы мы не сдавали комнату, мы бы нищенствовали…– Нам Педро как сын. Это я его научила говорить по-английски. Он очень способный.– Очень умный…– И у нас нет никаких предрассудков насчет его цвета кожи. Один раз он пришел к нам усталый, лег и заснул в комнате. А в это время его друг Фабио привел клиента, который хотел снять комнату. Клиент увидел Педро, выскочил из комнаты и говорит: «Я не буду снимать комнату: у вас там на кровати лежит огромный негр!»Обе старушки захохотали.– Ну и не снимайте, мы сказали. Вот!– Да!– Педро живет один, – сказала мне одна из них, когда мы стали прощаться. А вторая подмигнула.Милые старушки.

Пишу эсэмэску мужу: «Милый любимка, ты не представляешь даже, как мне плохо без тебя…» Надо подзарядить айфон. Подойдет ли здешним розеткам вилка зарядника?В панике роюсь в чемодане. На заряднике от айфона вообще нет вилки. Неужели я забыла ее в Москве? Когда собирала чемодан, в спешке, не глядя, выдернула шнур, а вилка так и осталась торчать в розетке? Это значит: о, боже, мой айфон скоро сдохнет! Он уже почти разрядился, на экране осталось полбатарейки.Я не представляю себе жизни без айфона. Снова и снова перетряхиваю весь чемодан. На Кубе купить зарядник нереально из-за американского эмбарго.

Больше всего я боюсь перепутать дни и пропустить свой рейс в Москву. Алехандро заметил мое волнение и спросил, в чем дело. Я объяснила. Он мрачно ответил:– Забудь про Москву!– Я не привыкла жить без мобильного телефона. Мне некомфортно. У меня портится настроение.– Портится настроение из-за телефона? О, камон! Я не верю!– Да, портится! Еще как! Как я буду узнавать: который час? Какой день недели? Какое число?– Спроси у меня. Сегодня десятое апреля пятница.– А который час?– Пять часов.– А как ты узнаешь: сколько времени?– Я знаю.– Как?– Просто знаю.– Ну и сколько сейчас?– Я же сказал: пять часов.– Ровно пять? Пять тридцать? Без четверти пять?– А, я понял! Понял, что ты спрашиваешь! – Он посмотрел на запястье, как будто бы на нем были часы, и сказал: – Сейчас приблизительно пять. Около пяти. Может быть, шесть.– Почему ты смотришь на руку? У тебя же нет часов?– Как нет часов?– Я не вижу у тебя никаких часов.– Я определяю время по солнцу.– А если ночь?– Тогда по луне.– А если нет луны?– Спрашиваю у прохожих. У некоторых есть часы.– А если ночью все прохожие спят?– Зачем тебе знать точное время ночью, когда все спят?– Ну, например, у меня билет на самолет, который улетает рано. Как я узнаю, когда ехать в аэропорт?– Забудь про аэропорт.– Фак!!! – Мое терпение лопнуло.– Моя королева, я достану тебе часы, если ты хочешь.– Мне нужен будильник!– Камон! Где я тебе достану будильник? Я принесу тебе хорошие наручные часы.– Здесь есть магазин, где продаются будильники?Он заржал.– Что смешного?– Магазин, где продаются будильники! Ха-ха-ха!– Есть хоть один магазин, где можно купить мобильный телефон?– Ха-ха-ха! Я не покупаю вещей в магазинах! У меня нет на это денег. Если ты хочешь, я могу раздобыть тебе часы или мобильный телефон.Приехали.– Мне нужны часы с будильником или мобильный телефон, но обязательно с зарядным устройством! Здесь есть магазин, где я могу это купить?– Нет. А теперь расслабься и не кричи. Релакс нау!

Зазвонил стационарный телефон. Педро снял трубку. – Звонили насчет лобстеров. Обещали сегодня, но сегодня не получается. Много полиции. Принесут завтра.Я села на кровать.Он обнял меня за плечи.– Я знаю, что в вашем обществе люди часто жертвуют всем, чтобы покупать вещи. Люди выбирают не иметь семью, живут в одиночестве только для того, чтобы наслаждаться вещами. Но кубинские люди не такие. Мы используем каждый миг, чтобы быть счастливыми. – Он начал целовать мою шею. – Я хочу секс.– А я не хочу!Он схватил меня, повалил на кровать и начал вдавливать в мой живот свой хобот.– Стоп! Я не хочу!– Мы, латино, можем много секса, тебе понравится.И он заговорил быстро и страстно, но понять его сленг было трудно. Плюс дикий акцент.– Я тебя не понимаю!– Я не произношу согласные звуки, потому что через них проникают злые духи.– Какие еще злые духи?!– Ты знаешь суахили? Это язык без согласных, против злых духов. Мы на Кубе говорим немного как на суахили.– Слезь с меня!– Я буду любить тебя одну. Если хочешь, у нас будет очень красивая свадьба. Всё зависит от тебя, – шептал он, ласкаясь.Ко всему прочему, мой электронный переводчик, на который я очень рассчитывала, перестал загружаться.– Я ничего не понимаю! Я устала! Я не готова к такому серьезному разговору. Мы совсем не знаем друг друга! Мы вообще говорим на разных языках!– Пара дней, и ты научишься меня понимать. Привыкнешь. Я научу тебя испанскому, – уверяет он.– Ты помнишь, что у меня есть муж?!– Не говори мне о своем муже! Зачем ты приехала ко мне, если у тебя есть муж?– Потому что я сумасшедшая! У меня депрессия! Плохо мне! Что ты вообще знаешь обо мне?! Короче, это все тебя не касается!

Еще в Шереметьево я купила ему в подарок несколько бутылок: виски, коньяк, джин, мартини, бейлиз, а также туалетную воду «Sexy man». Я помнила, как горничная «Инглатерры» была счастлива, когда мы, съезжая, оставили ей шампуни и мыло. К моему удивлению, Алехандро наотрез отказался взять все это у меня, заявив, что он не проститутка и не педик, чтобы принимать подарки от женщины. Он даже не взял пакет с бутылками в руки и не посмотрел, что в нем, поэтому тот так и лежал в углу комнаты.Но теперь Педро не выдержал:– Ты сказала, что в пакете виски?– Виски, коньяк, джин, мартини, все что хочешь.– Ок, давай выпьем виски!– Возьми и выпей.– Я не понимаю, чикита, что на тебя нашло?– Беби, я устала! Другая страна, другой часовой пояс, другой климат, другие люди, другие деньги! Я нуждаюсь в отдыхе и тишине!– Я – не беби, я – бой. Это ты беби.– Я задолбалась, бой!– Выпей виски! – Он протянул мне фужер с золотой каемочкой.– Я не пью виски.– Камон, выпей, расслабься!– Я не пью виски.– А что ты пьешь?– Я пью вино.– Да ну! Виски лучше!Я сделала глоток, поморщилась и в изнеможении рухнула на кровать.Он наконец понял, что я не люблю крепкие напитки, и пошел за вином, заперев дверь снаружи.Айфон почти разрядился, я решила не писать эсэмэски – экономить его последние силы на всякий экстренный случай.Из-под кровати выполз огромный черный таракан и печально пошевелил усами.Погружаясь в дрему, я слышала, как где-то наверху звонит телефон. Потом кто-то крикнул: телефоне! И хозяин касы, наконец, снял трубку. Через минуту он постучал в комнату и спросил по-испански: где Алехандро? Таракан, громко топая, уполз обратно под кровать.Я по-английски ответила, что Алехандро ушел.– Передайте ему: завтра лобстеров не будет. Рыбака поймала полиция.

 

Глава 2

Когда я проснулась, на кровати сидел Алехандро с бутылкой вина и штопором. Он наполнил бокал вином, дал его мне и сказал:

– Королева, оденься, я хочу познакомить тебя с моим белым папой. Это не мой настоящий папа. Мой папа черный. Он живет в Майами. – Алехандро выразительно поднял глаза в потолок и продолжил: – Я ничего не знаю о нем. А это мой сосед, но он мне как папа.

– И где он?

– Ждет за дверью. Оденься.

– Я одета.

– Надень платье. Эта блузка просвечивает. Я вижу твою грудь.

Пришлось переодеваться.

Он придирчиво оглядел меня.

– У тебя жир на животе. Когда ты приезжала в прошлый раз, этого не было. Москва портит твою фигуру. – Увидев мой ошарашенный взгляд, он опустился на колени и начал целовать мой живот. – Тебе не надо есть несколько дней.

– Я не смогу не есть несколько дней.

– О, камон! Мы будем заниматься сексом, и ты забудешь о еде.

– Не надоело себя рекламировать? Я и так с тобой похудела за два дня. Юбка вон уже сваливается.

– Надень это платье. Оно тебе больше идет.

Я нарядилась в свое вечернее шелковое небесно-голубое платье, слегка измявшееся в чемодане.

И предстала перед белым папой.

Смуглый испанец с огромными печальными глазами, благородной сединой в бороде и обаятельной улыбкой, пил небольшими глотками теплое белое сухое и благосклонно внимал Педро Алехандро, который жаловался, что «у моей королевы портится настроение, и она нервничает». Испанец почти не говорил по-английски. Я вынужденно молчала и улыбалась. Словно я телевизор, который барахлит.Испанец кивал, время от времени хмурился и бросал на меня внимательные взгляды. Потом задумчиво закурил сигару. Воцарилась тишина.Выдержав значительную паузу, испанец произнес, как будто выписал лекарство:– Отвези ее на острова.– На острова?– Да. Ей нужен релакс. Солнце, воздух, океан, хорошая еда, красивая природа, отдых, комфорт… Делай ей массаж на пляже. И главное, пусть побольше спит. Много, много сна. Не беспокой ее ничем.Алехандро выслушал все это очень серьезно и перевел мне каждое слово.Испанец извлек из заднего кармана потрепанный рекламный буклет какого-то отеля и торжественно вручил Алехандро, чтобы тот переписал телефон, а затем с достоинством убрал буклет обратно в карман.– На острова! Как же я не подумал! Ми рейна, в Гаване нам быть опасно, здесь много полиции, она будет проверять документы, задавать вопросы, – твердил Алехандро, уже когда испанец откланялся.На следующее утро мы распрощались с хозяином касы, очень недовольным нашим отъездом.Алехандро сказал, что по дороге на острова мы проедем мимо его дома.– Я хочу, чтобы ты увидела, что я живу просто. Не зацикливаюсь на вещах, как некоторые.

Дощатый сарай притулился среди одноэтажных лачуг. Некрашеные доски приобрели от времени стальной оттенок. – Здесь я родился и вырос. Здесь жила вся семья. Родители, три сестры и брат.Он очень убедительно смотрелся на пороге этого строения. Я его сфотографировала.Рыжая собачонка с торчащими ребрами, появившись на пороге сарая, посмотрела на Алехандро с обожанием.– Это мой сторож. – Он погладил пса.

Дверь вместо замка подпирает мраморная плитка. Такими же плитками, очевидно взятыми на развалинах какого-нибудь дворца, вымощен земляной пол внутри дома. Где плитки не хватило, лежат куски старого линолеума. Сквозь крышу в дырах пробиваются солнечные лучи, освещая кровать, скромно застеленную простыней поверх матраса. Подушек и одеяла нет.Никакой мебели, кроме кровати, в помещении не имеется.Все это больше похоже на гараж советского инженера, чем на жилье.У стены, напротив кровати, – черная каменная голова, мраморные шары, крупные бусины, цветы и свеча. Рядом с головой – семейные фотографии и ценник рубашки за девятнадцать долларов девяносто девять центов.– Ты говоришь, что вещи для тебя не имеют значения, но над алтарем у тебя ценник?– Одежда должна быть красивой. Но ее не надо иметь много. – Алехандро ведет меня в небольшой отсек, где стоит шкаф, гордо распахивает его дверцы: – Это мой гардероб!В шкафу болтается одна проволочная вешалка, а на ней кораллового цвета пиджак.Больше в доме вроде бы ничего нет.– А где…Я хотела спросить: «А где все остальное?», но Педро, уловив ход моих мыслей, перебил меня:– Я мужчина. Мне ничего не нужно. Я живу один, моя королева. Когда я стану старым, куплю телевизор. – Он потянул меня за какую-то резиночку сзади. – Ми рейна, что это?Я обернулась. У него в руке была лямка от моего бюстгальтера. «Ажент провокатёр» оправдал свое название – лямка отстегнулась и свисала из короткого рукава блузки, как алая капелька крови. Чтобы пристегнуть ее на место, пришлось раздеться до пояса.– О, ми рейна! Ми рейна! Какое у тебя тело! Ты – моя белая богиня!Против лома нет приема. Против самых вульгарных, цветистых, архаических комплиментов трудно устоять. Обычно они попадают ниже пояса.Чтобы прекратить их поток, я села на корточки перед каменной головой:– Это алтарь?– Да, это мой главный бог – Элегуа. Он на нас смотрит. Он мне спасает жизнь, всегда, всегда, всегда… Ми рейна, давай помолимся ему, чтобы быть вместе!И он начал раскачиваться и что-то говорить нараспев, потом опустился на колени перед алтарем и потянул меня за руку. Пришлось тоже встать на колени, стоять на них на холодных каменных плитах было крайне неудобно.Движения Алехандро становились все интенсивнее, и вскоре он стал камлать, как это делают шаманы на канале «Дискавери». Он подпрыгивал вокруг своего Элегуа и ритмично завывал.Мне стало жутковато, и я решила на всякий случай прочесть «Символ веры».Он обнял меня, притянул к себе и, продолжая завывать, начал стучать по мне своим хоботом. Мне захотелось вырваться и убежать. Но тут Педро превратился в огнетушитель, залил все белой пеной, лег на пол и затих.– Дай Элегуа свою папайю, – сказал он хрипло.Я без особого сожаления достала из сумки подаренный мне еще в первый день приезда недозрелый фрукт.Он рассмеялся:– Латино называют папайей пуси…Я опешила. Алехандро выхватил папайю из моих рук, расцеловал, что-то прошептал и со слезами на глазах, осторожно положил ее рядом с ракушками на блюдо.Мне стало не по себе, так, словно он положил для Элегуа не папайю, а мой детородный орган. Мурашки пробежали по моей спине, я перекрестилась и постаралась отогнать от себя нелепую фантазию.

Мордоворот, который доставил нас в отель на катере, был старым знакомым Алехандро, и они всю дорогу, перекрикивая шум мотора, наперебой рассказывали мне, как когда-то вместе сидели в тюрьме за уличную драку с поножовщиной и перестрелкой. Их перло от воспоминаний. – Я – мистер Кахакинта, пятая скорость! Ты знаешь, что такое пятая скорость? Это как у машины! Первая, вторая, третья, и дальше ррррр! Пятая!Мордоворот кивал:– Мда, это реальный мужик! Пятая скорость!Алехандро показывал мне шрамы, полученные в той драке.– Постоянные проблемы с полицией! Нет никакой свободы на Кубе, – резюмировал он.

Отель располагается на живописных холмах, поросших пальмами и каким-то цветущим кустарником. Словно созданный по мотивам фресок Сикейроса, выкрашенный синей краской бетонный параллелепипед, уверенно вписанный в рельеф местности, с воды скорее напоминает здание НИИ советского образца, чем гостиницу. Лифт, сооруженный отдельно от здания, соединен с этажами длинными бетонными галереями.В этой нелепой дикости есть странное очарование, смелость, ничем не ограниченная, наивная и прекрасная. Вокруг только крохотные бары, покрытые пальмовыми листьями.В цену за номер оказалось включено питание в ресторане и напитки в баре.– Ол инклюзив, ми рейна! Ол инклюзив! – повторяет Алехандро так долго, что я начинаю его ненавидеть.

Постояльцы отеля невольно вздрагивают, разглядев в тусклом освещении лифта моего двухметрового Тайсона. Он видит их смущение и подбадривает, разыгрывая из себя лифтера:– Заходите, не стесняйтесь! Какой вам этаж? Какую кнопку я могу для вас нажать?Потоптавшись на пороге, постояльцы заходят в лифт и покорно называют этаж. Алехандро, довольный, жмет на кнопку. Кнопки барахлят, залипают, и он пару раз стукает кулаком по панели, после чего дверцы наконец закрываются.В кабине лифта воцаряется неловкая тишина. Постояльцы украдкой разглядывают нас через зеркало.Алехандро гипнотически воздействует на людей. На женщин и мужчин его могучая фигура производит животное впечатление. Мужчины поджимают хвосты, женщины трепещут.Во всех человеческих особях, оказавшихся в поле его доминирования, включается инстинкт стаи приматов, где первенство, на уровне рефлексов, отдается самому крупному и сильному самцу. От Алехандро так и прет уверенное добродушие вожака, превращая расизм белых мужчин в комплекс неполноценности изможденных солнцем слабаков.За несколько секунд поездки в замкнутом пространстве лифта, где его энергия буквально стучит об стены, ему удается подчинить себе любого: кто-то был от него без ума, кто-то умирал от страха – в зависимости от той социальной роли, которую каждому человеку уготовано природой.Когда двери лифта наконец открываются, многие постояльцы, сами не свои от счастья, что подъемник не застрял между этажами, бросаются вон, как очумелые.И тут Алехандро, который не в курсе, что надо пропускать вперед женщин и стариков, подрезает их, словно «газель» на московской трассе. В дверях возникает свалка из евро пенсов в шортиках, пары морщинистых канадок в парео и прочих пляжно одетых.Нечаянные соприкосновения телами, извинения на разных языках и затем пространные разговоры о погоде.Как удается Алехандро вести эти разговоры о погоде? Погода здесь никогда не меняется. Вечное лето.

Остров Юности. Отель «Тропикоко». Комическое название. Бирюзовый океан, белый песок. Рай из рекламы «Баунти». Мужчина из рекламы «Найк». Набор клише. Удивительно, но среди обслуживающего персонала у Педро оказалось полно знакомых, причем хари у всех довольно бандитские.Он объяснил, что когда-то работал в одном из островных отелей, поэтому всех здесь знает. Педро вырядился в свой коралловый пиджак и расхаживает со стаканом рома, знакомя меня то с одним, то с другим аборигеном.– Это не друзья, это коллеги.Некоторых коллег постарше он представляет уважительно: «Мой босс».Все они с преувеличенным значением пожимают мне руку, улыбаются и говорят, как давно они знают Алехандро и какие у них с ним «Асерьезные дружеские связи».

Я испытываю острое чувство вины и стыда за свою никчемную жизнь. За то, что уехала от мужа и смутила душу другого мужчины. В Москве сейчас градусов семь тепла. Почки на деревьях набухли. Кое-где трава начинает пробиваться из-под мусора и прошлогодней листвы. А в тени еще лежит грязный снег.Зачем я делаю все это?Мои подруги в Москве живут правильной и светлой жизнью, ясной и прямой, как в советских кинофильмах. И я тоже хотела бы жить такой жизнью, но мне надо знать, где моя истина и в чем моя ложь. Может быть, я вру себе и другим из убеждения, что поступаю единственно возможным образом. И вообще – знать бы, что правильно, а что нет.

Алехандро привел меня к бассейну, в котором полно народу. В основном кубинцы. Белые сидят вокруг бассейна за столиками и потягивают коктейли через трубочки. Я сняла парео и подошла к бассейну. Лестницы нигде нет. Обошла вокруг. Огляделась. Перегрелась или много выпила?Две кубинские девушки весело спрыгнули в воду прямо с бортика.Я вернулась за столик и повязала парео.– Тебе не понравился бассейн?– Здесь нет лесенки.– Какой лесенки?– В бассейн невозможно войти. Нужна лестница. Ее нет!– Это кубинский бассейн. Надо прыгать в воду.– Да? А вылезать как?!Кубинские девицы, ловко подтягиваясь на руках, закидывают ногу на бортик, вылезают и снова прыгают в воду. Но если бы я начала карабкаться на бортик из воды, это выглядело бы нелепо.Я впала в бешенство и вскочила на ноги:– Я ухожу!– Почему?– Мне здесь жарко!Прямо рядом с нами, в бассейне, мужчина обнял женщину сзади и прижал к бортику. Она томно прикрыла глаза.– Эта пара, они что? Они… трахаются??Алехандро тоже поднялся из-за столика и стал давиться от смеха:– Ха-ха! Они не пара!

К вечеру, то и дело подходя к стойке за новой порцией рома, Педро превратился в тупое животное, бессвязно бормочущее на непонятном языке. Он постоянно хватал меня, пытался целовать, называл «ми рейна» и просил увезти с собой в Россию. Я рассчитывала, что ближе к ночи Педро уберется восвояси, так как номер оплачен только на одного человека, то есть на меня.Не тут-то было. Он поднимается за мной на этаж.Я останавливаюсь перед дверью и прошу оставить меня в покое.Педро хватает меня за плечи и начинает трясти, словно я прибор, у которого окислились контакты. Чем строже я отказываю, тем больше он меня трясет и просит не покидать его, игнорируя все требования дать мне побыть одной и отдохнуть.Педро явно уверен, что если встряхнуть меня посильнее, то все наладится. Того и гляди шарахнет кулаком, как по панели кнопок в барахлящем лифте.Мне кажется, что от тряски у меня голова оторвется. Зубы стучат так, что я не могу сказать ни слова.От Педро воняет ромом и сигарами.

Я разрыдалась. Он перестал меня трясти. Открываю дверь, с трудом попадая ключом в скважину, твердо решив не пускать его. Он не понимает.Не выдерживаю и начинаю орать на него матом, по-русски. Кричу, что он заебал меня, что я его ненавижу, чтобы он заткнул ебало и пиздовал к себе, какого хуя он тут делает, его в этот отель ебучим поваром бы не взяли, а я завтра уеду в Москву!Не узнаю своего голоса и слов, которые рвутся из моего рта. Я никогда так ни на кого не орала. Я вообще забыла, когда ругалась матом. В моей семье такая лексика не используется.– Как уедешь? Как уедешь, ми рейна? – повторяет он и трясет, трясет, трясет.

В туалете хлещет вода. Он уже успел сломать унитаз. И тут случилось нечто странное. Я, точно перегрелась на солнце, пока добирались до отеля, поскольку мне показалось, вернее, я отчетливо увидела, что на кровати лежит мой Ванечка, завернутый в черный полиэтилен. И румянец на его щечках посинел, как тогда, когда его увозили в морг, а на губках выступила чернота.Я схватила дорожную сумку с паспортом и деньгами, выскочила из номера и заорала из коридора по-русски:– Замолчи сейчас же! Стоп!!! Прекрати называть меня мирейной! Хватит долдонить на своем долбаном испанском! Что ты привязался ко мне?! Я не могу слышать твой голос! Замолчи-и!!! Козлина!Когда у меня вырвалось это смешное слово «козлина», которое использовали в школе неблагополучные дети, я расхохоталась.– Чикита, говори по-английски! Говори по-английски! Я не понимаю! Почему ты уедешь? Зачем? Когда?– Сейчас уеду, мать твою! Сейчас возьму катер и уеду в Гавану! Поменяю билет! Можешь жить здесь! Общаться со своими долбаными коллегами!– Пожалуйста, я прошу тебя, говори по-английски! Я не понимаю!Я взяла себя в руки и заговорила по-английски. Пытаясь объяснить ему очень вежливо, very politely, что устала и хочу спать.Он начал извиняться, я вернулась в номер, плюхнулась на кровать, стараясь не смотреть туда, где видела Ванечку, закрылась с головой простыней.Педро поцеловал меня сквозь простыню, погасил свет и ушел. Но перед тем как уйти, сказал, что не хочет оставлять меня одну в таком состоянии, но вынужден уйти, чтобы выпить, поскольку все пошло не так, как он надеялся, и алкоголь поможет ему расслабиться.– Ну и расслабься, черт возьми!Он вышел, но тут же вернулся, чтобы еще раз извиниться и сказать, что считает свой уход совершенно недопустимым, и, несмотря ни на что, я все равно его королева.Я тихо материлась, закрывшись простыней, чтобы не видеть ни его, ни Ванечку.– Я убью тебя, – сказала я по-английски.Он засмеялся и наконец ушел.

Я проснулась когда были еще легкие предрассветные сумерки, но стремительно светало. Алехандро спал на соседней кровати, постанывая во сне, как маленький ребенок. После вчерашнего бесплатного бара у него должно быть жуткое похмелье. Над побережьем лежал туман, и силуэты пальм едва различались. Все вокруг дышало покоем и утренней прохладой. Я впервые за долгое время почувствовала себя невероятно счастливой. Красота окружающего мира вошла в мою душу и осветила ее. Я испытала такое чувство гармонии, которое уже ничто не могло разрушить.Если бы я была композитором, то написала бы сейчас симфонию, какую-нибудь «Оду к радости», но я просто женщина, поэтому я тихо наслаждалась рассветом, чувствуя себя счастливым животным, которое озарил божественный луч.Повозившись со спуском, мне удалось починить унитаз.В это утро я мечтала только об одном, чтобы Алехандро подольше не проснулся и не помешал мне испытывать такие необъяснимые, сильные и чистые положительные эмоции.

День прошел спокойно. Алехандро, как проснулся, стал извиняться за вчерашнее и сказал, что комната вертится у него перед глазами, как лопасти вертолета, и это потому, что он сильно не прав передо мной.– Естественно, тебя будет вертолетить, если ты будешь хлестать ром как воду.– Чикита, это не ром, это ты делаешь со мной.– Ах, да что ты? – И я сказала фразочку, услышанную еще в детстве от одной тетки, работавшей официанткой в валютной гостинице: – Айм сорри, сер!Очень важна интонация. Она мне удалась. Он расхохотался.Увидел пульт от телевизора, начал переключать каналы. Жал на все кнопки до тех пор, пока телевизор не перестал работать. Тогда он тихо положил пульт на место.Ну и отлично!

Алехандро сбавил обороты по части знакомств меня со своими коллегами. Нежно смахивал песок с лежака на пляже. Ставил надо мной зонтик от солнца. Аккуратно складывал мою одежду, когда я шла купаться. Натирал меня солнцезащитным кремом. Осыпал комплиментами, но не пережимал.

Я заметила, что другие туристки завидуют мне. Обнаженный по пояс, с прекрасной атлетической спиной и торсом, Алехандро – живое воплощение самых смелых женских фантазий. Я уже начала понимать, что на людях он всегда играет роли в зависимости от ситуации. Рядом с ним я невольно включалась в игру и чувствовала себя героиней фильма.Алехандро искусно разыгрывал роль черного раба, обожающего свою белую капризную госпожу, проделывая в шутку то, что делали всерьез поколения его предков.Где-то он раздобыл два кокоса с трубочками.– Любишь кокосовое молоко?– Никогда не пробовала.Он взглянул на меня своим фирменным взглядом удивленного сенбернара, слегка наклонив голову набок.Его энергию можно есть ложками. Если бы у него был хвост, он бы им завилял. Я физически ощутила, как ему приятно, что я впервые пробую кокосовое молоко из его рук.– Почему ты смеешься?– Так, вспомнился случай из детства… Как раз про кокос.

У меня была детсадовская подруга Ленка. Я часто ходила к ней в гости. У этой Ленки были бабка, которую она называла БабАня, дед, которого она называла ДедВаня, и братик Васька. Их семья в недавнем прошлом жила в деревне. В детстве БабАня упала с печки, и у нее начал расти горб, а ДедВаня являлся деревенским дурачком, поэтому полюбил БабАню какую есть, с горбом, и женился на ней. Люди они были хорошие, добрые, открытые.Ленкин папа, бывший не в пример родителям, высоким и умным, работал на Кубе на электростанции. Как-то он привез Ленке и Ваське в подарок кокос.На вскрытие кокоса собрались посмотреть все – и друзья, и даже соседи. Я тоже была приглашена и уговорила маму пойти к Ленке в гости.Все разглядывали диковинный орех.– Мам, а можно его потрогать? – спросила я шепотом.– Нельзя. Зачем тебе трогать? Просто смотри, – прошипела моя чопорная мамуля.Но я-то чувствовала, что она сама очень хочет потрогать этот волосатый орех и сдерживается только из вежливости.Улучив момент, я все-таки прикоснулась к кокосу. Такой забавный на ощупь. Такой круглый, такой волосатый!Все были в восторге от кокоса. Но как же его колоть? И что у него внутри?Ленкин папа утверждал, что молоко. Но верилось с трудом, ведь орех же, не корова.Мама уверяла, что внутри мякоть, похожая на незрелые лесные орехи.Разгорелась жаркая дискуссия.Не в силах сдерживаться, Васька долбанул по ореху молотком. Кокос отскочил в угол. Все аж вскрикнули от неожиданности.Васька настиг его и снова долбанул. Орех взлетел под потолок и врезался в хрустальную люстру.– Дурак!!! – завопила Ленка.– Сейчас я его другим концом! – Васька развернул молоток острым концом и снова долбанул.Орех улетел в соседнюю комнату, все помчались за ним.– Прекрати! – орала БабАня. – Сервант кокнешь!– Его надо лобзиком! – сказал Ленкин папа.– Лобзиком его! Лобзиком! – оживились все.Ленкин папа зажал кокос между ног, приноравливаясь. Все с нетерпением ждали. С кокоса посыпалась стружка.– Не надо! – пискнула я.Все посмотрели на меня с недоумением.– Он такой хороший, пусть лежит.Не знаю почему, я была уверена, что в кокосе маленький птенчик.Несколько раз лобзик опасно соскальзывал, Ленкин папа пилил с остервенением. Казалось, он пилит сам себя.И вдруг из кокоса потекла вода.– Подставляй стакан! – скомандовал Ленкин папа, отряхивая брюки.Васька подставил. Получилось чуть больше чем полстакана.Васька попробовал и был явно разочарован:– Как вода с сахаром.– Дай! – Ленка выхватила стакан, отпила и тоже разочаровалась.Попробовал Ленкин папа.– Я же говорил: вода! – кричал Васька.Стакан передали БабАне.– Да, вода! – Она мотнула головой: мол, «ерунда эти кокосы!» и передала ДедВане. Тот допил до дна, крякнул:– Наша водка лучше!Все засмеялись. К кокосу потеряли интерес.Он остался лежать один, брошенный в углу.Я взяла его в руки, заглянула в пропиленную щелочку, из нее приятно пахло орехом. Я протянула кокос своей маме. Та перестала строить из себя светскую даму и с интересом взяла его. Повертела в руках, оценила на вес.– Да, все-таки необычный плод! – подытожила она.

Я задумалась: поймет ли Алехандро эту историю. Вряд ли. – Неужели тебе не жарко на солнце без головного убора? Как ты справляешься без темных очков? Может быть, тебе купить шлепанцы, ведь песок такой горячий? – недоумевала я.Алехандро расхаживает по пляжу и отелю босиком, выглядит это диковато.– Шлепанцы! Ха-ха! Что я, турист? Мне не нужны шляпа и очки!

Ночью меня разбудил звонок от юриста. Он сообщил, что судебным приставам не удалось взыскать с толстого мошенника никаких денег, поскольку вся его собственность, как и предполагали, зарегистрирована на мать. Оказалось также, что и уголовное дело возбудить невозможно из-за отсутствия состава преступления. Получалось, что прораб присвоил шесть тысяч долларов, а еще две ушли на судебные расходы без всякого результата.Я поблагодарила юриста за проделанную работу.

Айфон прощально пискнул, на экране появилась красная батарейка. Мне уже все равно. Я лежала с закрытыми глазами без сна и представляла заснеженные просторы, по которым едет на своем представительском джипе, зарегистрированном на мамашу, толстый прораб с лицом двоечника, а за ним мчатся судебные приставы с такими же лицами. И я смеялась в темноте тому, что все это бесконечно далеко от меня.– Ми рейна? Что случилось?– Ничего. Просто мне хорошо! Давай спать.Он прижал меня к себе своими ручищами, и я заурчала, свернувшись калачиком на его груди, слушая, как тикает большое сердце. Вскоре его дыхание стало равномерным.А я лежала и думала о разных вещах и чувствах.

Стоило мне пойти купаться, и вокруг Алехандро тут же собралась тусовка каких-то местных, они что-то бурно обсуждали. Когда я вышла из воды, он показал жестом, чтобы все расходились. Они раскланялись и исчезли.Алехандро принялся растирать меня полотенцем.

Потом он, к моей великой радости, куда-то отлучился, сказав, что по делам. Я впервые за дни, проведенные на Кубе, наслаждалась свободой. Когда я заплыла слишком далеко от берега, ко мне приблизился мулат на катамаране и сообщил, что я почти доплыла до Майами. Поинтересовался, все ли у меня в порядке, и сказал, что Алехандро, уйдя делать бизнес, попросил его приглядывать за мной.Ни хрена себе!Не знаю, чему я больше удивилась: приставленному ко мне мулату или тому, что Алехандро делает бизнес.

Алехандро вернулся аккурат к ужину. Я поинтересовалась, какой бизнес он делает. – Это зависит от ситуации. Я делаю любой бизнес, – уклончиво ответил он.На ложке, которую мне подали, с обратной стороны я увидела клеймо «Нерж», которое мгновенно перенесло меня на тридцать пять лет назад, в те времена, когда, случалось, подавали лапшу в теплом молоке. В остывающей тарелке плавали неаппетитные желтые кружочки жира, и, от нечего делать, оставалось лишь внимательно разглядывать значки на обратной стороне ложек и вилок.По сути с тех пор ничего не изменилось: есть «что дают» мне по-прежнему не хотелось.– Ми рейна, у меня зарплата двадцать долларов. Как я буду жить, если не буду делать бизнес? – Он с гордостью продемонстрировал свои приобретения: бейсболку, вьетнамки и очки с треугольными полузатененными стеклами. – Я понял: с тобой я должен выглядеть солидно.

Да, этому малышу не нужен костюм от Бриони, чтобы выглядеть на миллион. Он жевал мясо, не снимая своих блестящих позолотой очков. Я то и дело ловила свое отражение в стеклах. Вблизи нашего столика расположились все сексуально озабоченные одинокие туристки, а также проживающие в отеле геи. И те и другие, они не сводили глаз с Алехандро, который жадно ел. Время от времени оглядывался в поисках официантки и требовал подлить мне белого вина или принести ему еще воды.

Постояльцы отеля прислушиваются к нашим разговорам. За несколько дней всем, кто улыбается нам в холле натянутой улыбкой, стало очевидно, что у нас долгосрочные отношения. Если бы я сняла негра на пару ночей, местное общество не осудило бы меня, здесь это в порядке вещей. Но ходить с негром парочкой, как муж и жена, – это не по правилам. Всякий раз, когда мы идем через холл, я чувствую себя, как на демонстрации против расовой дискриминации. Я смотрю в пол. Он демонстративно загребает меня своими огромными граблями и прижимает к себе.Сегодня в море, улучив момент, когда я была одна, ко мне подплыли две немки и поинтересовались: надолго ли я остановилась в отеле? И где нашла такого гида?Я рассказала об этом Алехандро.– О чем еще тебя спрашивали женщины тури? – сурово спросил он.– Они меня только спросили, когда я уеду, и интересовались тобой.– Ты не должна ни с кем разговаривать. Не должна давать никакой информации. Слишком много любопытных.– Ты целыми днями общаешься со всеми на пляже, а я не должна ни с кем разговаривать? Это был совершенно формальный светский разговор ни о чем!И тут я осознала, почему они спросили: когда я уеду. Их интересовала вовсе не я, а Алехандро. Я увидела его их глазами: огромный, безумно сексуальный.В своих баскетбольных шортах он привлекает к себе слишком много внимания. Вокруг нас все женщины смотрят на него – кто украдкой, а кто в открытую. Я еще никогда не видела, чтобы мужчина так привлекал к себе внимание не деньгами или талантом, а просто самим собой.Немки ждали, когда Алехандро будет свободен!Мулатка-официанка тоже была от него без ума. Ее светлая блузка расходилась, образуя щель между тугими пуговицами, сквозь которую хорошо просматривалась грудь, обтянутая черным лифчиком. Когда она приближалась к Алехандро, то расплывалась в улыбке от его нагловатой манеры корчить из себя требовательного белого клиента.Алехандро делал вид, что не замечает всего этого. Или ему на самом деле безразлично, что творится вокруг? Он, знай себе, подходил к раздаче и возвращался с новой порцией мяса. Аппетит у него отменный.– А где ты учился готовить? – полюбопытствовала я.– Я готовить?– Ты говорил, что работал поваром.– Ах, да. Я закончил курсы в Гаване.– И какие блюда ты готовишь?– Разные, ми рейна. Разные…– Ну, у тебя есть какое-нибудь фирменное блюдо?Он задумался.– Рыба.– Какая рыба?– Всякая рыба. Я готовлю пескадо.Я знала из чтения ресторанных меню, что «пескадо» по-испански значит рыба. Просто рыба.– И как ты готовишь пескадо?– На гриле.– Это твое фирменное блюдо? – Я рассмеялась. – Чтобы готовить рыбу на гриле, надо, конечно, учиться на курсах! Это ведь целое искусство!– Да, я большой художник, – серьезно ответил он. И уточнил: – Большой художник в поварском деле.Я показала на баклажан, лежащий у него на тарелке:– Как этот овощ называется по-испански?Он задумчиво посмотрел на баклажан. Постучал по нему вилкой.– Не знаю, ми рейна, как это называется.– Молодец! Главное – честно! – Я похлопала его по плечу.– Как ты думаешь, я мог бы устроиться поваром в Москве?– Чем черт не шутит, – уклончиво ответила я. – Не в обиду московским поварам будет сказано.

Когда мы проходим через лобби, на нас все смотрят. Мы вызываем эмоции: зависть, любопытство, презрение.

Пришла последняя эсэмэска от мужа, после чего экран айфона траурно потемнел. Предложили работу выпускающего редактора и бешеные бабки. Сегодня помогал твоей маме поменять резину.Целую, твой Меховик.

От этой эсэмэски стало на сердце тоскливо и мучительно. Какая же я свинья!

Я выдавила на ладонь остатки солнцезащитного крема, швырнула флакон на пол. И поймала себя на том, что получила от этого удовольствие. Пол в номере уже завален всякой дрянью. Алехандро швыряет прямо под ноги все подряд: косточки от фиников, недокуренные сигары. Никогда не поднимает монеты, которые выпадают у него из карманов. Для демонстрации, что ли?Я вошла во вкус и получаю удовольствие от опрощения. Вдали от привычного мира с его нормами поведения во мне стала просыпаться какая-то дремучая народность.Мне захотелось произносить фразы типа: «Засунь долбаную голову себе в пизду!», или просто: «Да ладно, пошло оно все в пизду!»

Ночью я долго лежала без сна. Открыла блокнот и пересчитала дни до отъезда. Время тянулось медленно, а иногда, казалось, и вовсе замирало на месте. Хотелось домой к мужу. Хотелось заснуть и проснуться в Москве. И слушать, как дождь барабанит по карнизу. А сон все не шел. Влажная таинственная ночь за окном обволакивала меня сладкими запахами цветущей жимолости, в которой смеялась и плакала какая-то птица.

Утром за завтраком не выдержала и рассказала о том, какая у меня офигенно комфортная жизнь в Москве: квартира в центре и ванна с гидромассажем. Знаю, что глупо. Но не смогла сдержаться.

Алехандро снова ушел по делам и вернулся только к вечеру в баскетбольных шортах небесно-голубого цвета с алыми лампасами и белоснежной тенниске с голубым воротником и готической надписью Anchor Blue, а еще с джинсами Havana Republic. Я никогда раньше не видела вещей этой марки, только читала, что Banana Republic была придумана, как насмешка над Havana Republic и кубинским социализмом.

 

– Я хочу выглядеть очень хорошо, когда я с тобой. – Алехандро привлек меня к себе и стал разглядывать нас в зеркало.

Местным женщинам живется совсем неплохо, если, конечно, отбросить все трудности, связанные с социализмом. Мужчины здесь нежадные на эмоции.Иногда на меня даже накатывает восхищение: вот люди, которые живут, а не существуют. Мне начинает казаться, что я жила с приглушенным звуком.Мы с мужем давно уже привыкли все свои лучшие чувства отдавать популярным интернет-ресурсам. Это не то чтобы плохо, но здесь выглядело бы странно. На Кубе все настоящее, естественное. Мужчины больше опекают женщин, считают своим долгом исполнять любую их прихоть, а взамен лишь требуют, чтобы к ним обращались: «Мой король».И все довольны.

Я привязана к Москве с ее миллионом оттенков и сложностей и вряд ли смогу жить в таком чистом и простом измерении. У кубинцев одни брюки, одна рубашка. Трусов они не носят. Максимум что хочет Алехандро – это иметь новые кроссовки и к старости накопить на телевизор. А я в путешествие взяла больше барахла, чем он имел за всю жизнь. У меня чемодан набит платьями, босоножками, браслетами, серьгами, бусами, кейсами с косметикой. И еще с собой ноутбук, два фотоаппарата, айфон, карманный электронный переводчик и горы всякого белья. Я запарена на всяких марках: дешево – не дешево, стильно, модно…А он выбрал подходящий цвет и чувствует себя королем. А главное – выглядит, как король. На все сто.Я впервые соприкоснулась с мужчиной, который сильнее меня. И физически, и по-настоящему, круче. Я всегда боялась таких.С Педро я начала намного острее чувствовать жизнь. И ошутила реальность грехопадения, когда, как Ева, грешишь в первый раз…

Солнце клонится к холмам, освещая все вокруг мягкими розовыми лучами. Свет, отражаясь в океане, придает теням зеленовато-голубой цвет. В такой час, когда жара спадает, на побережье снисходит неземное блаженство.На дорожке к пляжу голубь распустил крылья перед горлинкой. Он курлыкал, не оставляя ее ни на миг. Возвращающиеся с пляжа немки посмотрели на настойчивого голубя и улыбнулись мне.

Алехандро взял в баре сразу два стакана рома. – Ты пьешь, как русский мужик, – заметила я.– Ты знаешь, что на Кубе любят пить водку?– А в Москве любят пить мохито.– Правда? Мои друзья сегодня спрашивали о тебе. Я сказал им, что ты уехала, но продолжаешь быть со мной в моем сердце. Потому что они завидуют мне. Я объяснил им, что моя жизнь изменилась. То, что было раньше, – финито! Теперь у меня есть одна женщина, ми рейна. Раньше я пил, нюхал кокаин, трахал тури, теперь финито!– Да ладно, ты всем бабам так говоришь.– Послушай! Послушай меня! Все женщины хотят только мой пен. Они получают секс и уходят. Только ты написала мне э-мейл. Только ты захотела общаться с моей персоной, а не с моим пеном.– Вот черт меня дернул!– Ни одна женщина больше не интересовалась моей персоной. Ты для меня очень важна, ты изменила мою жизнь! Ты написала мне э-мейл! – Его совершенно заклинило на этом. Он махал руками, как рэперы в клипах и повторял: – Ты написала э-мейл! Никто больше, ни одна женщина. Все хотят только мой большой пен!– Ок, ок, я поняла.– Ты понимаешь? Только мой пен! И только ты написала мне: Алехандро, хеллоу!– Да, я понимаю. Хочешь поговорить об этом?– Только ты захотела конверсейшн! Только ты!– Да, да, дорогой, успокойся, пожалуйста.– Все тури хотят мой пен, а потом уходят. А я не испытываю оргазмо! Я только даю оргазмо тури!– Успокойся, пожалуйста! Мне не нужен твой пен. Мне нравится с тобой разговаривать. И все.Мы сидели на лежаках и смотрели, как солнце скрывается за пальмами. Пляж находился в стороне, вокруг не было ни души. Весь песок здесь покрыт обертками от презервативов.– Я не могу поверить, что тебя не интересует мой пен! Проститутос предлагали мне деньги за секс. Они предлагали на спор: если я делаю десять оргазмов, платит чикита, если не делаю десять оргазмов, плачу я. Сделать чиките десять оргазмов – это для меня легко.– Все, хватит! Мне это не интересно!Алехандро отхлебнул из стакана, схватил меня, прижал к себе и впился в мой рот губами, вливая паровозом в мой рот изрядную порцию рома из своего рта.– Послушай! Это очень важно для меня! Я имею проблемы с полицией. Я не хочу снова стать заключенным. Если мы поженимся, я смогу уехать за границу!– Я уже замужем. Я не готова так быстро изменить свою жизнь. Моя мама никогда не изменяла отцу. Когда мои родители встретились, маме было девятнадцать лет. Она впервые в жизни накрасила ресницы, идя на свидание с ним. И отец ей сказал, что красить ресницы очень глупо. Наверное, потому, что он был молодым перспективным инженером-изобретателем. Наверное, поэтому. Моя мама смыла тушь и больше никогда – ты понимаешь, никогда! – не пользовалась косметикой. Не знаю, зачем я тебе это рассказываю, ты все равно ничего не понимаешь!– Я понимаю. Я все понимаю. Я не глупый.Внезапно я заметила в неверном свете наступивших сумерек кусок черного полиэтилена, торчащий из песка. Я отчетливо видела тело Ванечки, которое полиэтилен не закрывал полностью, так что на животике были заметны трупные пятна.

Я решила рассказать Алехандро про Ванечку. Говорила, а сама не могла оторвать взгляд от черного свертка. Слезы сами собой лились из моих глаз. – Когда родился Ваня, у моих родителей ни один мускул не дрогнул. Папа продолжал изобретать, мама курить на кухне. Я тогда жила как в чаду, по больницам, по врачам, мне было не до них, а им, видимо, не до меня. Родители моего мужа повели себя совсем иначе, приняли на себя удар. Свекровь бросила все и стала заниматься Ваней. Вернее, руководить свекром, который делал всю черновую работу: кормил, купал, гулял, читал Ванечке сказки и стихи, пел песни.У меня все валилось из рук и комок застревал в горле, когда я видела, как он читает Ванечке «Бородино» Лермонтова.Ванечка смотрел сквозь меня блуждающим взглядом и блаженно улыбался. В три года он так и не ходил, только сидел в кроватке. Каких ангелов он видит сейчас, думала я, безрезультатно стараясь привлечь его внимание погремушкой.Какой смысл читать Лермонтова ребенку с замедленным развитием, который все равно вот-вот умрет? Но родители мужа не считались с тем, что Ванечка не жилец, и возились с ним, как с обычным перспективным ребенком.Ванечка умер у свекра на руках. Прижался к нему, вздохнул и ушел в лучший мир.У свекра руки тряслись, когда он говорил нам об этом.О существовании своих родителей я вспомнила только после похорон. Ванечку похоронили на хорошем кладбище, где покоился дедушка мужа, который был в Советском Союзе важным человеком.Поэтому наша могила, вернее Ванечкина, очень красивая. И вокруг тоже благородно, много мрамора, цветов.Я ежилась от холода, смотрела, как в свежевырытую яму падают осенние листья, и вдруг осознала, что мы даже не рассматривали других вариантов. А ведь у моей бабушки тоже есть место на кладбище. Я не додумалась поговорить об этом с родителями. И даже не позвонила, не сказала, что Ваня умер. Думать эту фразу «Ваня умер» я уже научилась, но произнести вслух не могла, слова застревали в горле.После кладбища я выпила водки и заснула. И только на следующее утро набрала номер родителей.Подошла мама. Я долго не могла сказать о случившемся. Мы формально поговорили с ней ни о чем, и она уже успела весело попрощаться: «Ну, пока!», когда я, давясь от слез, произнесла, непослушным, словно замерзшим ртом:– Ваня умер.– Ну и хорошо, – очень спокойно и тихо сказала мама.

Алехандро обнял меня, и дал мне стакан: – Выпей, тебе станет лучше.Я пригубила ром.– Я точно знаю, что мои родители делают сейчас в Москве. Папа сидит за столом, в своем кабинете, мама сидит на кухне и курит. И они делают это всегда в одних и тех же позах, как восковые фигуры в музее.Мои родители довольны своей жизнью. Папа будет работать в своем кабинете до конца своих дней, а мама будет курить на кухне. Я думаю, отец тоже маме никогда не изменял.Говоря это, я продолжала смотреть на черный полиэтилен и чувствовала, как у меня мурашки бегут по телу и волосы на голове начинают шевелиться.Я выплакалась, и невероятная слабость навалилась на меня.Мы выпили еще рома.Когда наступила полная темнота, видение исчезло.– Еще моя мама – расистка, – зачем-то сказала я и икнула от холода. – Когда в автобус заходит негр, она выходит из автобуса и ждет следующего. Если она видит, что в подъехавшем автобусе тоже сидит негр, она ждет следующего, и так далее. В конце концов она идет домой пешком.Почему-то нам обоим стало смешно. Мы хохотали как сумасшедшие.Наконец я сказала, икая и давясь от хохота:– Я даже не знаю, как ей о тебе рассказать. Она, наверное, со мной за стол никогда не сядет.Мы снова схватились за животы и упали на песок, размазывая слезы и хохоча.Я с трудом выговорила:– Она у меня такая брезгливая.И больше уже ничего не могла сказать. Даже не знаю, почему нам стало так смешно.

Моя история произвела на редкость слабое впечатление на Алехандро. Я рассчитывала, что он проникнется сочувствием и перестанет меня прессовать, но не тут-то было. Он пер к цели, как баскетболист на Олимпиаде:– Ми рейна! Я не получаю оргазмо с тури! Я хочу секс и оргазмо тугево!Мне стало обидно.– Секс и оргазмо тугево! – твердил он, тиская и жамкая меня. – Тебе это сделает лучше. Тебе понравится. Мы будем с тобой много-много лун! Ты забудешь обо всем. Мени-мени мун, понимаешь? Я буду учить тебя сексу и испанскому! Ок?!– Что значит «мени мун»?– «Мени мун» много-много лун – это значит навсегда!Он мягко, в поцелуе, прижал к себе мое обмякшее от страданий тело и уложил меня на песок, залезая под платье.У меня мелькнула мысль, что действовать так нежно и умело может только профессиональный казанова. Это не нервные, истеричные движения искреннего любовника. Он слишком уверен и по-звериному точен в своих любовных стратегиях.Я оттолкнула его и села на песке. Он не снял свои шорты, видимо, опасаясь появления комитета по защите кубинской революции, и, оттянув резинку, выпустил на свободу то, чем можно было гордиться.– Нет! – пискнула я.Он на мгновение остановился, взглянул мне в глаза и принял решение за меня.

Самый первый мой любовный опыт был крайне неудачным: я тупо испугалась и не дала чемпиону района по боксу в среднем весе среди подростков. Свидание проходило на крыше лифта. Это делалось так. Начинающий боксер нажимал на кнопку, отправляя лифт этажом ниже. Далее отжимал двери, залезал на крышу кабины и протягивал мне руку. Важно было успеть, пока лифт не уедет.Вскарабкавшись на крышу, мы оказывались в недосягаемости, это было наше тайное место.Чувство опасности обостряло ощущения. Например, когда лифт вызывали на самый верхний этаж, потолок шахты стремительно ехал на нас, приходилось сильно пригибаться или даже ложиться на крышу близко друг к другу.Однажды юный чемпион прижался ближе, чем обычно, и начал меня тискать. У меня не было никакого опыта в таких делах, я не знала, как себя вести. В щель кабины я увидела, что в лифт заходят какие-то люди, поэтому молча, чтобы нас не услышали, отпихивала жадные руки боксера.В лифте смеялись. Я узнала голос мамы моей подруги, она смешно коверкала английские слова и хихикала. Она была красивая женщина, работала официанткой в гостинице «Украина». Про нее говорили, что она водит к себе иностранцев.В это время спортсмен начал стягивать с меня школьную юбку. Я, испугавшись, что он порвет ее, стала сопротивляться сильнее. Но он все же стащил с меня юбку и все остальное.Я испытала острую боль и стала кричать. Лифт стремительно понесся вниз. Когда он остановился, я стала отжимать дверцы, но у меня не получалось.Нас застукала консьержка и начала орать, что вызовет милицию.Боксер сказал: «Пойдем в подвал!» Я отбивалась: «Отпусти, мне больно!» «Ты еще не знаешь, что такое боль! Сейчас узнаешь!» – зарычал он и в припадке возбуждения ударил меня в челюсть.Я почувствовала, как губа мгновенно становится огромной.Так закончилась моя первая любовь.С тех пор я была осторожна и выбирала худеньких ботаников.«Я – женщина, которая может дать мужчине катарсис в постели», – думала я о себе до этой ночи.После двух часов попыток дать катарсис я почувствовала себя дилетантом, который вышел на поле поиграть с профессионалом. То, что я приняла за игру, было для него всего лишь разминкой. На третий час он покрылся маленькими капельками пота, а потом перешел к основной программе. Как настоящему профессионалу, ему был нипочем даже начавший накрапывать дождик.Время от времени он бегал в бар и приносил ром со льдом, который мы пили большими жадными глотками, разгрызая льдинки.Его большие губы целовали мой рот, из которого сам собой вырывался шепот:– Я хочу тебя снова и снова.И он в точности исполнял мое желание. Он доводил меня до экстаза.Темные струи воды хлестали нас по щекам, но было жарко, хотелось пить дождь. Молнии и зарницы рассекали полнеба, и он продолжал, под грохот грома и прибоя, не обращая внимания на трудные погодные условия, забивать бесконечные голы во все мои ворота.И голос комментатора в моей голове сказал: «Да, это вам не разминка на зеленом солнечном корте в белых носочках и новеньких кроссовочках… Это настоящая игра!»

В эту ночь на белом песке и пляжном полотенце, которое оказалось лучше любых простыней и матрасов, умер мой страх перед сильными мужчинами. Умерло и любимое фиолетовое платье.

На следующее утро я подошла к зеркалу и вскрикнула. На меня смотрела героиня латинского телесериала, карибская богиня с огромными влажными чувственными глазами, припухшими алыми губами и пышными кудрями, которые сами собой закрутились спиралями и сцепились кольцами в высокую прическу. Я себя не узнала. Ни одной морщинки.«Вероятно, я в каком-то измененном состоянии сознания, – подумала я. – Я не могу выглядеть так хорошо. Пойду намажусь кремом, чтобы войти в норму».

Все мое тело было в синяках от его поцелуев. – Ми рейна! Ты что, заболела? – испугался Алехандро, показывая на синяки.– Это ты меня спрашиваешь?– У тебя кожа посинела! Прости меня! Пожалуйста, побей! Покусай меня!Я впилась в него губами и укусила со всей мочи, чтобы ему жизнь медом не казалась.– Давай кусай меня! Кусай меня! – орал он.– Отстань! – Я заперлась в ванной. Все тело болело, словно меня разобрали на части, протерли ромом и на пьяную голову собрали заново.– Мы, латинские люди, хотим много-много секса. Ты привыкнешь ко мне. Адаптируешься.– С тобой скорее умрешь, чем адаптируешься.– Говорю тебе, ты приспособишься ко мне, – говорил он через дверь.– Никто еще не адаптировался!– Если тебе надо много секса – скажи. Если тебе надо мало секса – скажи: ок, Алехандро, мне не надо сейчас. Никаких проблем.– Тогда оставь меня в покое. Мне не надо сейчас, – сказала я через дверь.Он стоял, прислонившись к двери, так что она скрипела и прогибалась под тяжестью его тела.– Обещай мне, что ты только для меня и я только для тебя, и я сдержу слово. Когда ты уедешь в Россию, у меня не будет здесь женщин. Я могу год и шесть месяцев жить без секса.– Откуда такая точность?– С тех пор как я встретил тебя на Малеконе, у меня не было женщин. О! Почему ты заперлась?– Я устала!– Все думают, я принимаю пастрис для секса, но я натуральный. Я никогда не принимаю ничего. У меня и так всегда стоит. Если я приму пастрис, я буду любить тебя три дня подряд.– Мне этого не требуется.– Теперь отдыхай! – крикнул он мне через дверь. – Иди в комнату, можешь писать дневник или спать! Тебе нужен отдых! Релакс нау!И он куда-то ушел. Какой прекрасный человек: лучше меня знает, что мне делать.

Он обожает наряжать меня, словно я кукла. Изучил весь мой гардероб, вплоть до нижнего белья, и развесил наряды в шкафу, чтобы было удобнее выбирать подходящую одежду и одевать меня, как камердинер. Небрежность во внешнем виде для него недопустима. Когда я завалилась спать, не сняв косметику, а утром, едва продрав глаза, поплелась пить кофе, мне была прочитана целая лекция: «Надо, надо умываться по утрам и вечерам!», после чего он собственноручно попытался выковырять из уголков моих глаз комочки вчерашней туши.

Днем мне предоставляется относительная свобода, но к вечерней одежде особые требования. – Мне не нравятся твои шорты, сними их. Давай надень свое синее платье и жемчужное ожерелье. Мы поедем танцевать румбу. – Он не терпит возражений.Теперь я начинаю понимать, что творится в голове у мужчин, поскольку Педро говорит то, о чем принято молчать. Причем озвучивает мысль именно в том виде, в каком она зарождается у него в голове, не добавляя никакой смягчающей интонационной окраски.Поэтому, увидев горничную, сразу жестко отчитал ее за то, что телевизор не работает.Она начала разбираться с пультом, оказалось, что Педро сам, нажимая на все подряд кнопки, вошел в меню настроек и что-то там переключил.Это его нисколько не обескуражило. Он даже не извинился перед горничной. Пришлось мне за него извиняться.А он попросил у меня бритву, побрился, умудрившись использовать все запасные лезвия. Подушился моими духами, врубил клипы на полную громкость и пригласил меня на медляк.Картина такая: я в вечернем макияже, в платье и босоножках на каблуках. Он голый. По телеку надрывается Иглесиас. Мы медленно и торжественно кружимся по комнате, будто на балу у президента.– Ми рейна, все ок?– Да, да. – Я отвернулась от его губищ, которые норовят размазать мою помаду.Меня бесит надрывный Иглесиас, бесят жаркие объятия Алехандро, бесит то, что он душится моими духами, в то время как я подарила ему мужскую туалетную воду. Почему бы не пользоваться ей?– Ми рейна! Ми рейна! Ван мумент, плиз, все ок?– Да! Все ок!!!– Что случилось, почему ты кричишь?Он начал меня трясти, старательно размазывая губами помаду вокруг моего рта.– Потому что я ненавижу! Ненавижу! Ненавижу телевидение! – Слова вылетали из моего рта, и я не контролировала их.– Почему ненавидишь?– Просто ненавижу! Ненавижу!– Но почему, ми рейна?– Потому что я на нем работала! Потому что оно выебало мою душу!– Кто выебал? Ми рейна! Кто? Скажи мне?Он тряс меня так, что я уже ничего не могла сказать, только:– Те-ле-ви-де-ние.– Ок. – Он перестал меня трясти, выключил телевизор и сел на кровать, обхватив голову руками. Задумался. – Я не буду смотреть, раз тебе не нравится. Я никогда не включу телевизор, поверь мне!– Не надо мне твоих жертв! Включай, только тихо!– Я никогда не включу!– Ну, вот и отлично!– У нас на Кубе нет такого телевидения. У нас не показывают клипы, только пропаганду. Это есть только в отелях для туристов. Поэтому я решил посмотреть. Прости меня. Я никогда больше не включу.– О, господи! Да смотри ты этот долбаный телевизор, если хочешь!– Не буду. – Он подумал еще немного и добавил: – И никогда не буду покупать телевизор, если ты его не любишь.– Прекрасно!Он опять надолго задумался и спросил после пуазы:– Можно я только ди-ви-ди куплю, фильмы смотреть?

Он долго вертелся перед зеркалом в своем пиджаке. Я, поддавшись его настроению, нацепила все свои бирюльки, после чего мы торжественно вышли из отеля. Перед тем как сесть в подъехавший кадиллак, Алехандро остановился поболтать с бомжем, сидевшим на лестнице у входа. Протянул ему свой стакан бесплатного рома и заговорил с ним так, словно знал его всю жизнь.Я с удивлением разглядывала кадиллак «Эльдорадо». Где Педро удалось раздобыть такое авто? Здесь, на Кубе, американские ретротачки встречаются достаточно часто, как в Москве «мерседесы», но такую я видела впервые. Красно-белые крылья кадиллака напоминали хвост огромной рыбины, а пасть радиатора сверкала никелированными клыками.Бомж, оказывается, знал несколько фраз на русском. Как бы реагируя на мою привычку не замечать оборванцев, он, изящно вставляя в свою речь русские выражения, заявил, что мы очень красивая пара и нам надо обязательно завести много детишек.Чтобы на моем лице не отражалась вся гамма переживаний, связанная с этой темой, и чтобы не дай бог не увидеть призрак Ванечки, я выработала технологию сохранения спокойствия. В моменты, когда речь заходит о детях, я вызываю в памяти картину: половодье, деревья стоят в воде, я плыву на лодке между ними, и течение такое тихое, спокойное…Это очень помогает. Я пробовала представлять себе и другие вещи, но стопроцентно работают только деревья в воде.Где я, горожанка, видела половодье? Не знаю. Видимо, в кино. И моя память крепко зафиксировала эти полезные, релаксирующие кадры. Хвала оператору, который их снял. Они помогли мне расслабиться в самые трудные минуты, спасли от мучительных бессонниц.Сработало и на этот раз.Алехандро щедро вознаградил бомжа за хорошую идею из нашего бюджета, выделенного на этот вечер. Стать и сумма бюджета были озвучены следующим образом:– Ми рейна! Мы поедем в место, где будет много моих коллег. Я хочу, чтобы твои деньги лежали в моем кармане. Я буду платить за все. Надо двадцать куков.С этими деньгами в кармане он чувствовал себя как небожитель: щедро раздавал чаевые таксистам, официантам и прочему обслуживающему персоналу. Теперь уже не Алехандро, а водитель открывал мне дверцу кадиллака, склоняясь в подобострастном поклоне, швейцар распахивал перед нами двери клуба и провожал на лучшие места. Он посылал мохито за соседний столик вновь приобретенным друзьям и даже умудрился преподнести мне алую розу, эффектно вытащив ее из-за пазухи, словно из сердца.Для повара он чересчур галантен и слишком точно угадывает дамские желания – тревожно подумалось мне. Как удалось Алехандро так толково распорядиться двадцатью баксами?

На сцене происходит шоу. Сексапильные темнокожие красотки и красавцы вышагивают в лучах софитов, соблазнительно двигая бедрами и бросая на зрителей невинно-порочные взгляды, которые так удаются профессиональным моделям. – Как ты думаешь, они геи? – спрашиваю, показывая на парочку неотразимых плечистых животных.– Камон! Почему ты думаешь, что они геи?! – возмутился он.– Потому что они выглядят, как дорогие геи-проститутки.Он засмеялся:– О’кей. Я их знаю. Один гей, другой нет.– Ты их знаешь?– Да, это мои коллеги.– Тоже повара?Молчание.– А ты бы неплохо смотрелся на этой сцене.– Я не проститутос.– Но ты постоянно заводишь разговоры с дамочками в отеле.– Ми рейна, у меня много женщин фор фоки-фоки. Но ты у меня одна.– Что это значит: много женщин для фоки-фоки?– Если женщина хочет фоки-фоки, я даю ей это и забываю.– Ах, вот как!– Это фоки-фоки, это не секс.– Не вижу разницы между сексом и фоки-фоки.– Ты, правда, не видишь разницы?! Фоки-фоки это три, четыре часа, за деньги и финито. А вот с тобой у нас секс, это серьезно, мы проникаем друг в друга.– Ты делаешь фоки-фоки за деньги?!– Ми рейна! При чем тут деньги! Это не важно для меня. Если тури дают мне деньги фор фак, это ок! Потому что это надо им, а не мне. Они хотят получить фак и уйти навсегда. Очень много вумен тури хотят мой большой пен. И только ты захотела общаться со мной. Ты написала мне э-мейл. – Мой черный Казанова улыбнулся своей людоедской улыбкой.– У меня нет слов! – Я сделала глоток и поперхнулась.– Они не такие, как ты. Ты изменила меня. Ты открыла мое сердце.– Ты всем так говоришь? Да?– Я с женщинами особо не разговаривал, до тебя. Раз, два, три и финито.– Да ладно! У тебя, небось, джентельменский наборчик фраз, которые ты говоришь туристкам…– Ты не туристка. Ты – ми рейна!Подошли какие-то темнокожие с сигарами:– Привет, Ромео!Они хлопали его по плечу и покатывались со смеху.Алехандро захохотал еще громче их, но, увидев, что мне не смешно, быстро посерьезнел и с важностью представил меня:– Это моя королева!Мужчины пожали мне руку, увели Алехандро к стойке, а я осталась сидеть за столиком, поглядывая на сцену, где под восторженные аплодисменты белокожих туристов, красовались чувственные парни и девушки во все более откровенных нарядах.Темнокожие мужчины и Алехандро, налив по стакану, о чем-то толковали, а я задумчиво катала во рту лед из коктеля.– Откуда тебя здесь все знают? – спросила я, когда Алехандро вернулся за столик. – У тебя на каждом шагу друзья.– Друзья? Да нет, не друзья они мне. Так, знакомые. Друзья – это не те, кто говорит: «А, Педро! Привет!» Друзья – это не те, кого знаешь один день. Настоящим друзьям не важно, есть у тебя деньги в кармане или нет. Настоящие друзья интересуются не твоими деньгами, а твоей персоной.– Ну да, это понятно. Но откуда тебя все знают?– Я здесь работал раньше в отеле «Атлантико». Разносил напитки на пляже. «Эй, два пива!» – «Пожалуйста, два пива!». «Эй, мохито!» – «Пожалуйста, мохито!». «Эй, Куба либре!»…– Понятно, понятно…Но Алехандро уже не мог остановиться:– «Эй, еще два пива!»…– Я поняла! Послушай, тебе, наверное, женщины и тогда секс предлагали? Ты был пляжным жиголо, да?– Ми рейна, я тебя умоляю! Я тебе говорил: фоки-фоки это не настоящий секс. Три-четыре часа, и финито!– Ну да, понятно…– Тури любят фоки-фоки. Мужчины интересовались девочками, женщины парнями, всем нужны были касы, я все это устраивал. Это был очень хороший бизнес. Тури вумен – все путаны, они не хотят отношений, они не хотят общения, они хотят только каждый вечер с новым мужчиной, с двумя, с тремя…– Да ты что? Я одного не могу выдержать, куда с тремя?– Ты не путана, у тебя есть мозги и сердце. А у вумен тури только пуси. Тури берет гида и начинает с ним спать, потом гид передает ее другому гиду, и она с ним тоже начинает спать, потом с третим. Так гиды меняются женщинами тури, пускают их по кругу.– Все! Стоп! Я не хочу об этом знать!Мы помолчали.Алехандро заказал нам «Куба либре».– Ты сказал, что это был выгодный бизнес? А почему ты им больше не занимаешься?– Я подрался с полицией и попал в тюрьму. Не я драку первый начал. Полицейские завидовали нам. Они начали задираться. Я не реагировал. Они оскорбили моего друга Фабио. Он итальянец. Он не сдержался. Полицейских было трое. А Фабио – мой очень хороший друг. Мне пришлось вступиться.– А где теперь этот Фабио?– Уехал в Италию вместе с женой. У него жена – кубинка.– Его не посадили?– Он иностранец. Его лишили права работать в отелях. А я попал на плантации сахарного тростника. Год и десять месяцев с шести утра до ночи резал мачете тростник на жаре. Еды совсем не давали. Я сам был худой, как мачете. Мне сестра еду приносила раз в неделю. В тюрьме много хороших людей сидит. Разные есть, но много хороших. Кому-то же надо тростник собирать. И бананы. Ха-ха! Вот и сажают всех подряд. Куба имеет два лица, одно для туристов, а другое для своих граждан.– Да ладно, не грузись!– Моя мама мне говорит: Алехандро, хватит трахать вумен тури! Когда у тебя появится женщина? А я ей сказал сегодня по телефону: у меня есть ми рейна! Она из России. Она не проститутос и не женщина фор фак. Мне важно, чтобы моя семья меня уважала. Моя семья никогда не будет уважать женщину фор фак или проститутку.– И что твоя мама сказала, когда узнала, что я из России?– О, она очень испугалась за меня! Когда я сказал ей, что люблю белую женщину, она закричала: «Ох, белую! Будь осторожен!» Я сказал ей: «Она красивая, волосы белые, тело красивое». Мама кричала мне в трубку: «Тело красивое?! Алехандро, будь осторожен с ней! Будь осторожен, Алехандро!»Он так комично изобразил свою мамочку, что мне стало смешно. Я представила толстую женщину, сидящую в Майами перед телефоном и орущую в трубку: «Будь осторожен, Алехандро!»– Я знаю: я должен быть осторожен, – серьезно добавил он, и от этого мне стало еще смешнее.– Почему?– Моя мама считает, что ты – проститутос.– Ну вот, приехали!– Я знаю, что ты – не проститутос, ты хорошая девочка.– Вот спасибо!– Но мама права. Ты все равно опасна для меня.– Да чем же, блин?!– Ты изменила мою жизнь. Ты сделала меня мягким. Я больше не могу быть осторожным. Я хочу жить нормально. Я хочу поехать в Ленинград и начать там новую жизнь. Я готов работать простым мойщиком посуды.– Почему в Ленинград?– Потому что это очень красивый город. Я хочу увидеть мавзолей.– Мавзолей в Москве.Алехандро задумался.– Разве мавзолей, в котором лежит Ленин, не в Ленинграде?– Нет. Он в Москве.– А Красная площадь где?– Тоже в Москве. Ленинграда больше нет. Теперь этот город называется Санкт-Петербург.– Как? Сан… Как? – Он был обескуражен.

Тем временем шоу закончилось, и начали танцевать сальсу. На сцену сразу выскочило несколько пар из зрительного зала. Эти черти танцуют как боги! Девицы в мини-юбках садились на корточки, вращая бедрами и соприкасаясь булками с парнями, а те двигались как танцоры в клипах.– Ну, тогда я поеду в Москву! – С этими словами Алехандро влил мне в рот паровозом стакан рома и потащил на танцпол.Я решила не ударить в грязь лицом и показать им кузькину мать. Gipsy-strip-dance. Я, русская, черт возми! А у нас в Восточной Европе тоже умеют танцевать!Алехандро извивался в румбе, а я что только не вытворяла! Я летала вокруг него, как гоголевская панночка, трясла грудью и бедрами и чуть ли не вприсядку ходила.Какая-то канадская маленькая женщина, сидевшая с мужем за столиком перед сценой, вылезла на танцпол и стала отплясывать с нами.Когда я выдохлась и плюхнулась за столик, официант тут же подал мне огромный стакан ледяного мохито.– Эти двое канадских карликов предлагают нам полкуска канадских долларов за ночь, – щелкнул языком Алехандро, садясь за столик.– Докатились!– Это предложение, от которого нельзя отказаться.– Я сама могу дать полкуска канадских долларов, чтобы нас оставили в покое!– Ми рейна! Это большие деньги для меня.– Ты считаешь, что надо соглашаться? – Я посмотрела на маленькую канадку и ее мужа за соседним столиком. Канадка подмигнула мне.– Мы с тобой могли бы делать хороший бизнес. – Он принялся обмахивать меня веером из пальмовых листьев, который приобрел по ходу у торговца.– Я польщена твоим предложением. Мне никогда не предлагали ничего подобного.– Мне тоже никогда не предлагали таких денег за ночь.– А зря. Тебя совсем не ценят.– Скажи мне правду: ты – проститутка в России?– С чего ты взял?– Ты танцуешь, как проститутка.– Дорогой, я не проститутка! Я приличная девушка! Я не смогу спать за деньги. Поздно мне начинать. Хотя работа, наверно, интересная. Когда состарюсь, буду жалеть, что пропустила шанс!– Ты говорила, что муж дает тебе деньги.– У нас так принято в России! У нас все деньги у мужиков. И работа тоже. А женщины сосут! Это не проституция! Это привычка!

 

– Ок, не обижайся. Ты не проститутка. Я просто хотел тебя проверить.

– Меня задолбали твои проверки! Ты проверяешь: в трусах ли я выхожу из номера! Ты проверяешь: буду ли я спать с карликом за пятьсот баксов! Может быть, хватит?!

Тогда-то мне и была преподнесена крупная алая роза.

По-моему, ему нравится, когда я на него ору. Он, наверное, мечтает, чтобы я хлестала его плеткой и водила на поводке.

– Никогда не говори «спасибо», – вдруг заявляет Педро, – веди себя, как ми рейна!

Мы решили прогуляться в ночи и пошли по тропинке среди пальм. Алехандро впал в задумчивость. – Помнишь мою рыжую собаку? Я не хотел тебе говорить… ее сбила машина. Мне друг сказал, который живет там недалеко…– О боже! Бедная собака.– Она была очень умная. Она не прыгнула бы под машину просто так.Он замолчал.Я чувствовала, надо что-то сказать, как-то утешить, поэтому произнесла первое, что пришло в голову:– Может быть, она принесла себя в жертву, чтобы твоя жизнь изменилась.Я тут же устыдилась своих слов, которые показались мне отчаянно глупыми.Но Алехандро посмотрел на меня из темноты пронзительными, полными слез глазами:– Ты думаешь совершенно так же, как я! Я постоянно вижу, что ты думаешь точно так же! Сегодня я ездил хоронить ее, чтобы ее тело не валялось у дороги. Я отнес ее в поле к богам, сжег и помолился.Алехандро сел на пень и, всхлипнув, стал вытирать слезы. Я стояла рядом.Нас окружал лес. Такой же, как в средней полосе России, непроходимый и таинственный с деревьями и кустами. Только этот лес был еще с пальмами и лианами. И посреди него на пне гигантского спиленного дерева сидел в своем коралловом пиджаке понурый Алехандро.Нас обволакивала тягостная тишина, в которую вкраплялись семплы цикад.– Ты все равно меня бросишь. Я знаю. Ты уедешь, и я останусь один, потому что у меня нет денег в кармане.– У меня тоже нет денег.– У тебя есть.– Послушай! У меня просто есть друзья. Они подкидывают мне работенку или одалживают деньги. Которые мы с тобой здесь немножко проматываем. А им тоже кто-то подкидывает работенку и деньги. Так что все в порядке.– Ты уедешь, и я останусь один, что бы ты мне сейчас ни говорила…

На следующий день на пляже к нам подошел молодой негр с пышной копной волос на голове, тот самый, которого мы уже встречали на Малеконе. – А! Мистер Кахакинта!– Аледи! Ты из Гаваны приехал узнать, как у меня идут дела?На парне были только черные обтягивающие плавки, которые не скрыли откровенного движения при рукопожатии. Он явно рассчитывал произвести эффект, явившись передо мной в таком виде. Я поняла это еще и потому, что к обычному рукопожатию он добавил светский поцелуй в щечку.Алехандро мгновенно напрягся. Белки его глаз налились кровью. Он взял мою руку и не выпускал ее все время, пока они обсуждали какие-то деловые вопросы.Парень с животным аппетитом поедал курицу, прихваченную Алехандро из ресторана в кармане огромных бермуд.Я старалась не смотреть на мускулистые плечи и впечатляющий торс Аледи.

А вокруг бурлила жизнь. Темнокожие подростки бросались друг в друга песком. Они носились как сумасшедшие между лежаков, перемазанные с ног до головы, стараясь засыпать друг другу в волосы и рот побольше белого песка. Один из них догадался вытащить из мусора лоток для пищи и, наполнив его песком, впечатал в физиономию какой-то девочке. Ее подруги бросились к мусорному баку, стали загребать песок во все, что придется, и швырять в мальчиков.Иногда песок летел в молодежь, загорающую на лежаках. Пострадавшие вскакивали и с яростными криками включались в игру.Постепенно весь пляж охватило мелькание черных тел среди фонтанов песка.Только мы втроем скульптурно выделялись посреди песочной бури и воплей. Мистер Кахакинта, пятая скорость, похожий своей огромной спиной на черный квадрат Малевича. Я с рукой, погребенной в его широкой ладони, старательно отводящая глаза в темных очках от топорщившихся плавок Аледи, который, плотоядно глядя на меня, облизывал пальцы.Я не понимала ни слова из их разговора, но было очевидно, что Алехандро красуется мной и своим «белым» образом жизни, и Аледи сильно, по-звериному, завидует ему.В конце концов он встал с лежака, повернулся к Алехандро спиной, наклонился и очень громко и протяжно пернул ему прямо в лицо.На что Алехандро с большим чувством собственного достоинства сказал:– Амиго, ты не мог бы пердеть потише при моей даме!

Я испытываю какую-то странную нежность ко всему живому. Мне кажется, что мой Ванечка растворился в окружающем мире, и теперь я, живя в нем, в этом мире, утратила способность быть жесткой. А Москва – это жесткий город. Там надо быть сукой. На работе, на улице. Надо бороться за свое место под солнцем. А солнца там очень мало. На всех не хватит. Поэтому надо давить конкурентов и идти к цели, элегантно перешагивая через любые преграды.А мне всех жалко. Я хочу раздать свои деньги голодным. Сдерживает только ответственность за родителей и мужа.Я постоянно думаю, как помочь людям. Всем вместе и каждому в отдельности. Я понимаю, что это глупо, что всем не поможешь, но мое сознание изобретает какие-то хитрые схемы типа: искусство спасет мир. Надо инвестировать в искусство.И снова я понимаю, что это глупо. Тут же переключаюсь на конкретных людей. Могу ли я помочь Алехандро, например? Нет, не могу. Если я отдам ему всю себя, все свои деньги, он их мгновенно промотает и даже не заметит. А дальше все будет только хуже, потому что деньги разъедают душу. Подсев на деньги, ему освободиться от их зависимости будет труднее, чем слезть с героина.Никто никому не может помочь.

– Не заплывай далеко, – говорит Педро. – Я не смогу тебя спасти. Я не умею плавать, боюсь воды. Я вижу, как он нервничает, когда я отплываю от берега. Особенно по вечерам, когда темно.А я люблю купаться ночью. Люблю плыть, когда вокруг перекатываются ртутно-черные волны, а над головой сияют звезды.– Почему ты боишься?– Я видел много мертвых людей, которые хотели сбежать в Америку. Некоторые тонули, некоторых убивали. Мой отец тоже уплыл в Майами на надувной лодке. Мы боялись, что его убьют. Его друзей, которые плыли с ним, нашли мертвыми. Что стало с отцом, неизвестно. Потом моя мать уплыла за ним в Майами. Надеялась найти отца. Мне было семнадцать лет, когда она уплыла, с тех пор я ее больше не видел. Я очень волновался, когда она уплыла. Она добралась до Америки, у нее все в порядке. Я часто разговариваю с ней по телефону. Но я очень хотел бы когда-нибудь ее увидеть.– А ты не можешь поехать в Америку? Я знаю, что нет прямого рейса, но можно ведь лететь через Ямайку?– Граждан Кубы не пускают в Америку. И ее не пустят на Кубу тоже. Мы никогда не увидимся.Он уткнулся мне в плечо. Некоторое время мы сидели молча. Я гладила его голову, и постепенно он расслабился и тяжело вздохнул.В темноте Педро не казался таким уж большим. Кожа у него была мягкая на ощупь, как у ребенка.Он лег на песок.– Вон видишь две звезды? – Педро протянул к небу руку, и она слилась с чернотой.– Я вижу больше.– А две видишь?– Я вижу раз, два, три, четыре, пять…– Ха-ха-ха! Я серьезно. Я вижу только две.– У тебя что, со зрением плохо? Там полно маленьких звездочек.– Где?В этот момент облако закрыло звезды.– Сейчас ничего вообще не видно. Но там две больших и много маленьких.– Маленькие не считаются. Ха-ха-ха!Мы оба покатываемся со смеху так, что можем говорить только очень короткими фразами.– Маленькие – это друзья. Ха-ха-ха! Когда увидишь в Москве…– Ха-ха-ха!– …Две звездочки, помни, это ты и я.– Ха-ха-ха! У нас в Москве смог!Я увидела, как чиркнул по небу метеорит.– Что с тобой, ми рейна?– Ничего, песчинка в глаз попала!

Я изо всех сил стараюсь загореть. Но ничего не получается. Кожа у меня по жизни очень белая. Пока не началась жара, я, словно на работу, иду на пляж и сижу там до одурения. Плавать стараюсь побольше, чтобы укрепить мышцы. Отплываю от берега, дабы не привлекать внимания, и делаю водные упражнения для ног и пресса. Чтобы хоть как-то разнообразить размеренный ритм жизни «ол инклюзив».Только я вылезла из воды и в изнеможении плюхнулась на лежак, Алехандро заговорил взволнованно:– Ми рейна! Принесли лобстеров! Я достал для тебя лобстеров!Вот те на! Есть совершенно не хотелось. Но я не стала этого говорить, чтобы его не обламывать, и лениво произнесла:– Ну, давай пообедаем, что ль. А как их готовить-то?– Их для тебя приготовят в ресторане! – торжественно произнес он. – Что-нибудь еще ты желаешь заказать?– Ну, можно вина.Дальше, на зависть и к изумлению отдыхавших на лежаках постояльцев, происходило следующее. Алехандро приказал официантам ресторана, чтобы те принесли стол и стулья и поставили их прямо передо мной, на берегу. Стол накрыли белой скатертью и закрепили ее специальными прищепками, чтобы не улетела. Поставили зонтик от солнца, тарелки, ножи, вилки, вино. Алехандро гневно замахал руками – вино унесли и снова принесли, на этот раз в ведерке со льдом.Он подал мне руку, я царственно поднялась с лежака и села за стол. Принесли салат, лобстеров и открыли вино.Я видела, что все женщины на пляже следят за этим маленьким спектаклем.И тут, когда я уже собралась сделать глоток, Алехандро сказал:– Стоп. Подожди. Смотри, какой красивый стол. Океан. Лобстеры.– Да, здорово!– Тебе нравится?– Ну да.– Тогда давай сфотографируемся.Он подозвал официанта.Я начала протестовать:– Зачем? Не хочу я фотографироваться! Это глупо! Не надо!Но он меня не слушал, достал из моей сумки фотоаппарат и дал его официанту:– Эй, любезный, сфоткай-ка нас на память!Официант послушно взял фотоаппарат и прицелился.– Нет! – Я стала красная, как лобстер; мне хотелось провалиться сквозь землю. – Слушай, это глупо!– Не капризничай. У меня в жизни никогда не было такого счастливого момента! – Алехандро улыбнулся в камеру. – Пожалуйста, возьми нож и вилку и сделай вид, что ты ешь! Это важно для меня – иметь такое фото. Если я снова попаду в тюрьму, я буду показывать людям, что у меня была такая жизнь. Я буду вспоминать, как мы с тобой сидели за этим столом, светило солнце и все было хорошо. Это важно. Это очень важно знать, что это было, ми рейна.И Алехандро обнял меня, застывшую, вцепившуюся в нож и вилку, картинно улыбнулся и сделал на камеру жест «Все ок!».

После нескольких бокалов он размяк, и на него накатило чувство патриотизма. – Я люблю Кубу. Это моя родина. Какой бы она ни была, она как мать, никогда не может быть плохой. Я знаю, что моя мать не топ-модель, не Клаудиа Шиффер, – он рассмеялся, – но я все равно люблю свою мать. Я хочу, чтобы мои дети жили на Кубе. У нас лучшая в мире медицина, лучшее в мире бесплатное образование, лучший кофе…Я краем глаза наблюдала, как мужик в красной тенниске подошел к пальме. Нормальный с виду такой мужик. Латино. Он поплевал на руки и пошел вверх по пальме на четвереньках. Очень ловко. Как обезьяна. Не полез, как заставляли лезть по канату на уроке физкультуры, а именно пошел, на прямых ногах, держась вытянутыми руками за ствол пальмы.Так он дошел до верха и стал одной рукой отрывать кокосы и бросать вниз. Оборвал их все, так же легко на прямых ногах спустился вниз и тут задумался: как собрать кокосы? Сумки-то нет, а в руки помещается не больше трех, остальные начинают падать. Наконец он сообразил сложить кокосы в подол тенниски, отбросил в сторону пару зеленых и скрылся восвояси.Только мужик с кокосами исчез, как из-за угла в обнимку вышли двое пьяных негров в смешных костюмах «Адидас». Покачиваясь из стороны в сторону, словно моряки на корабле во время шторма, они подошли к стене ресторана и начали мочиться буквально в нескольких метрах от посетителей.Алехандро сидел к ним спиной и продолжал распинаться о том, какое хорошее образование получает каждый кубинец, когда один из черных решил присесть у стеночки.Меня распирал истерический хохот, но я сдерживалась, опуская глаза.– Что такое, ми рейна? Ты сомневаешься, что у нас на Кубе превосходное образование? – напрягся Алехандро.В этот момент из ресторана выбежал официант и заорал на негров. Они побежали, на ходу натягивая штаны, а официант в ярости схватил огромный булыжник и со всей дури швырнул в пьяниц.«Всё, щас размозжит башку или переломит позвоночник», – подумала я, следя за траекторией булыжника.Но в последний момент негр обернулся и сумел увернуться, а другому камень попал по ноге. Несчастный упал, но тут же вскочил и, прихрамывая, убежал.– Что они делали? Ответь мне, что они делали?– Мочились на стену.– Они показывали тебе члены!!? Скажи мне правду!– Нет! С чего ты взял!? Просто мочились, и всё.– Они выказали нам неуважение?! Ты знаешь, что написано на этой стене?– Да здравствует Фидель? – давясь от смеха, предположила я.– Здесь написано: у ресторана мочиться запрещено!Я в шутку облизнула пальцы, так, как это делают девочки-подростки в фильмах, чтобы привлечь к себе внимание.– Ми рейна! Что ты делаешь? Никогда не облизывай пальцы! Это неприлично! Мы в ресторане!

За ужином Алехандро положил на свою тарелку целую гору мяса. – Ты уверен? Если ты все это съешь, у тебя будет вот такой живот. – Я обвела рукой вокруг его выросшего от хорошего питания животика.– Это не для меня.На глазах у изумленной публики Педро завернул мясо в салфетки, которые моментально пропитались бурым соусом, но он не сдался, пока не создал из салфеток подобие кочана капусты.После он поднялся в номер, взял бутылку мартини из подаренного мной пакета товаров «дьюти-фри» и обернулся в дверях:– Я должен пообщаться с людьми Кахакинта из Гавана-Вьехо.– Они здесь?– Они приехали навестить меня. Надо их угостить, – он показал на кочан из салфеток, – это важные люди.Я осталась в номере, но через некоторое время любопытство пересилило, и я пошла на пляж – посмотреть на важных людей.

Алехандро сидел на лежаке, окруженный группой мужчин. Мужчины курили сигары и что-то недовольно выкрикивали, бурно жестикулируя, женщины сидели поодаль и с жадностью доедали мясо из ресторана. Я узнала человека, который предлагал купить кофе на Малеконе, и он сразу же набросился на меня:– У нас лучший в мире кофе! И он в последнее время подорожал. Из-за урагана. Надо добавить денег.Алехандро, краем уха следивший за нашим диалогом, что-то проорал ему по-испански, и он отошел от меня.По берегу гуляли двое парней в обнимку с девушками. Они подошли к Алехандро, и, переговорив с ними, он им кивнул.– Вот реальная Куба, моя дорогая. Я хочу, чтобы ты знала, как обстоят дела. Это семейные пары. – Он показал на девушек, которые стояли в обнимку с парнями. Вокруг одной из пар резвился ребенок. – Они просят меня найти работу для них в отеле. Подожди меня здесь, я сейчас вернусь.Алехандро ушел.Парни со своими женами уселись на корточки в ожидании. Мужчины из Гавана-Вьехо хмуро молчали.Океан штормило. Купаться не хотелось. Некоторые волны докатывались до лежака, на котором я сидела. Мне было непривычно осознавать, что эти девушки через полчаса окажутся в чьих-то номерах, и я старалась не смотреть в их сторону.

Алехандро вернулся довольно быстро, что-то сказал парням и повел девушек в отель. Их мужья остались ждать на песке. Когда он вернулся, суровые мужики снова начали орать на него. Но он отвернулся от них и обратился ко мне.– Я нашел девушкам работу. За час им предложили семьдесят куков. Это хорошие деньги. Их мужья даже предложили мне половину, но я не возьму. Я хочу чтобы люди Кахакинта поняли, я начал новую жизнь.Прошло больше часа, но девушки не возвращались.Солнце палило нещадно, и ребенок, устав бегать, лег на песок.– Он, наверное, голодный и хочет пить. Может быть, купить ему пиццу? – предложила я.Мы пошли в пиццерию, где пришлось раскошелиться, так как были голодными и хотели пить все люди Кахакинта и мужья работающих в отеле девушек.Вскоре к уплетающим пиццу мужьям присоединились жены.– Ты такая добрая! Такая добрая, моя ми рейна! – повторял Алехандро.Но никто, кроме него, не поблагодарил меня. Тоже мне, важные люди!Я ушла в отель.

Вернулся Алехандро очень возбужденный. – Мне надо быть осторожным. Они завидуют мне. Я говорил, что ты уехала. Теперь они увидели, что это не так.Он облился водой из душа и потребовал срочно провести эротическую фотосессию.– Милый, ты и впрямь выглядишь как фотомодель, – промурлыкала я, разглядывая Алехандро в глазок фотоаппарата. – О чем вы говорили?– О проблемах людей Кахакинта Гаван, – ответил он.– И какие проблемы людей Кахакинта?Мне показалось, что Педро, или принял, или нюхнул, поскольку он долго не мог вникнуть, о чем я спрашиваю. Или не хотел отвечать.Но в конце концов ответил:– Главная проблема для людей Кахакинта, что моя жизнь меняется. Прошлое – это прошлое. Сейчас все иначе.И он надел свои темные очки с треугольными зеркальными стеклами.– Хорошая новость, – улыбнулась я.– Я должен быть осторожен.Он вдруг заплакал и запричитал по-испански. Педро умолял меня о чем-то, и из отдельных слов я поняла, что он просил меня увезти его в Россию, говорил, что будет хорошим и будет делать все, что я скажу. И страшно переживал, что у него даже нет телефона и он не может звонить мне, когда я уеду.И мне пришлось его обнимать, утешать и говорить, что на Кубе, по крайней мере, хороший климат, а в России ему будет холодно и одиноко без друзей.Но он отрицательно мотал головой.Я говорила, что у нас он вряд ли найдет работу повара или даже мойщика посуды без знания русского языка.Я говорила, что я буду часто к нему приезжать, присылать ему письма и посылки.Я говорила: все будет хорошо, если не требовать от Бога слишком много, потому что все мы пребываем в иллюзиях и сами не знаем, что для нас действительно хорошо, а что только кажется хорошим. Бог видит полную картину, поэтому он обо всем позаботится.Но Алехандро все плакал и повторял:– Скажи мне правду! Скажи мне правду!И я сказала:– В России много скинхедов. Тебе там жить опасно. Я буду нервничать.Он перестал плакать.– О камон! Скинхеды! Я мужик! Я люблю драться!– Их много.– Ха-ха! Чикита, говорю тебе, я люблю драться! – произнес Педро кровожадно и стал рассказывать, как бьется на кастетах и мачете, а однажды в тюрьме дрался монтировкой, а когда та сломалась, он вырвал из стены камень и добил противника. – Я Кахакинта! Ты знаешь, что такое пипл Кахакинта? Это пятая скорость! Как у машины! Пятая скорость! Понятно?!И он уснул, довольный собой.

А я долго лежала и думала, как помочь моему Тайсону. Жизнь у него, конечно, не сахар. Но в Москве он будет аутсайдером. Работу не найдет. Разве что в стрип-клубе. А лучше с такими, как он, создать агентство эскорт-услуг.У кубинцев сокрушительное сексуальное обаяние. Эротическая культура здесь шлифовалась веками. Для рабов правильно себя продать – это единственный шанс вкусить блага золотого миллиарда. И они это прекрасно понимают.По сравнению с ними амстердамский квартал красных фонарей выглядит жалким паноптикумом отвислых задниц и животов. Кубинских парней с их хоботами просто распирает от желания ебаться. Если правильно наладить дело, они смогут иметь приличные деньги со своей выработкой.Разместить фото в нете, проверить спрос. Снять квартиру, заселить несколько экземпляров. Парни дело свое знают, голодными не останутся, билеты и жилье по-любому отобьют.Есть, конечно, сложности. Они ведь звери. Неорганизованные. Они могут попасть в неприятности. Их надо курировать, воспитывать.Я представила себя хозяйкой борделя, курящей кубинскую сигару. Вот достойная старость!Фантазии меня увлекли, и я заснула.

– Тогда, на Малеконе, ко мне подходило много мужчин, но я видела, что всех их интересуют деньги. Ты был не такой, как они. Мне показалось: в тебе есть что-то искреннее. Но теперь до меня дошло, что ты просто более искусный Казанова. Я не оценила в темноте, какое ты можешь производить впечатление! – Ты ревнуешь?– Кто? Я? Да, я ревную!– Я устал повторять, что для меня не существует другой женщины, кроме тебя.– Это пока я здесь. Теперь мне ясно, что ты не просто так гулял по Малекону в тот вечер.– Что было раньше, то было раньше. Теперь все по-другому.– Но ты не сможешь жить без этого заработка! Это очень хорошие деньги. Ты ведь мне наврал, что работаешь поваром?– Хорошо, я окончил курсы поваров, но не работал поваром, я работал барменом на пляже. Пока не подрался с полицией. После тюрьмы я не имею права работать в туристическом бизнесе. А на Кубе это единственная отрасль, больше здесь негде заработать.– Ты работал пляжным жиголо!– Нет! Я не любил быть жиголо! Поверь мне! Я находил туристам девочек и касы за проценты, но сам старался не спать за деньги.– А почему ты теперь не устроишься работать барменом, поваром, ну или помощником на кухню? Почему ты клеишь баб на Малеконе, если ты не любишь спать за деньги?– Говорю тебе, что по закону сидевший в тюрьме не имеет права работать в местах, связанных с туристами. А все бары и рестораны существуют только для туристов! Понятно?! Кубинцы не имеют денег на рестораны. Я не клею баб на Малеконе. Я ищу любую работу, чтобы не умереть с голоду. Я весь год работал на стройке за деньги, которые мог бы получить от тури за несколько ночей. Я клал бетонные блоки на жаре, пока у меня сосуды в глазах не полопались… В тот вечер я пришел на Малекон просто поболтать с друзьями.– А почему же ты подошел ко мне?– Да потому что мы с друзьями сидели и смотрели, как ты идешь по Прадо в фиолетовом платье, и видели, что ты гуляешь очень рискованно. Тебе могли приставить нож к горлу… Ты мне понравилась. Я люблю женщин с классической внешностью, в платье, в туфлях… Ты шла одна, ночью, сама не зная куда. Когда я тебя увидел, я почувствовал – это моя женщина! Такая женщина не должна ходить по Малекону одна! Я ждал этого, как чуда, всю жизнь. Я наблюдал, как к тебе подходили люди Кахакинта и люди из другого клана, и ты всем отказывала. Парни уже начали драться из-за тебя. Тогда я сказал им, что это моя женщина. Меня они уважают.– И ты был уверен, что я соглашусь пойти с тобой?– Нет. Я умею разговаривать с женщинами, но я не ожидал, что ты согласишься так быстро. – Он улыбнулся. – Пиф-паф! И ты сказала: пойдем.– Не надо было идти!– Но ты согласилась. И просто убила меня наповал. У меня больше не было никаких женщин с тех пор, как я поцеловал тебя. А потом ты написала мне э-мейл!– Я никогда ни с кем не целовалась в первый вечер знакомства.– Почему?– Потому что. Обычно не хотелось. А когда хотелось, я сдерживалась. Я порядочная девушка. У меня всегда было четкое правило, и почему-то с тобой оно развеялось вот так! – Я щелкнула пальцами. – Как ты это сделал?– Я молился.– А по-моему, ты что-то подмешал мне в коктейль. Я раньше пила «Куба либре» и знаю, как он действует. Нельзя от одного коктейля дойти до такой кондиции.– Я просто проследил, чтобы бармен налил достаточно рома. Обычно они недоливают. – Алехандро расхохотался и хлопнул себя по бедрам.

Нищий снабжает Алехандро газетами. Теперь у нас по номеру разбросана местная «Правда». Это здесь единственный орган печати. «Гранма», то есть «Бабушка». Так называлась яхта, на которой изгнанный в Мексику Фидель, Че и другие коммунисты, высадились на Кубе, чтобы вести борьбу с режимом. – Все-таки несерьезно называть главный и единственный огран печати словом «бабушка». Не брендово как-то…– А как ее назвать? «Сиськи Анхелы»? Смотри: здесь о России написано! – Он ткнул пальцем в испанский текст.– Ну и о чем это?– Люди из вашего правительства приехали к людям из нашего правительства.– И?..– Ну вот.– Ну и что, что приехали? Какие перспективы?– Отношения…– А-а понятно…– Пишут, что скоро отменят эмбарго с Америкой.– Так это же здорово! Ты сможешь наконец увидеться с мамой!– Ми рейна! Это только на бумаге. Не для Пипо…Я улыбнулась тому, как забавно он произносил по-английски «только на бумаге».– Джаст пейпо, нот фор Пипо… не переживай, дорогой. Вот увидишь, скоро все изменится.– Никогда не изменится! – Он еще долго улыбался и повторял: – Ха! Джаст пейпо, нот фор Пипо!Он несколько раз отжался, сделал упражнения для пресса, потом подошел ко мне в тот момент, когда я придирчиво разглядывала себя в зеркало, обнял меня одной рукой за живот, другой выхватил из-за спины мой фотоаппарат и нажал на кнопку.– Вспышки не было.– Я отключил, со вспышкой не получится.На экране высветилась довольно удачная фотка.– Фотография называется: две развратные бестолочи перед зеркалом.– Мы отличная пара, хотя ты и старше: мне двадцать семь, тебе сорок…– Стоп! Какого черта ты округляешь мой возраст?! Мне тридцать девять! А тебе не двадцать семь, а тридцать семь! Ты путаешь двадцать – «твенти» и тридцать – «терти»! Тебе не двадцать семь, а тридцать семь, милый! Ты показывал мне свой паспорт! Я видела год твоего рождения! Я старше тебя всего на два года! И, когда мне будет сорок, тебе уже будет тридцать восемь, а это не такая уж большая разница! – Педро молча улыбался, и я видела, что мысли о возрасте ему также неприятны, как и мне, и он интуитивно, как и я, скидывает себе десяток, продолжая жить, как тогда, когда ему было двадцать семь. – И хватит щупать мой живот! Пощупай лучше свой! У тебя за время жизни «ол инклюзив» выросло порядочное пузо!Он оглядел себя в зеркало и втянул живот, приняв позу супергероя из боевика.– А! Пытаешься втянуть свое пузо и не получается?! А ну-ка давай сравним, у кого больше! Давай! Давай! – Я задрала свое платье. – Ну что, стареющий пляжный жиголо? У кого пузо больше?Мы хохотали до колик.Алехандро – как большая добрая собака, его можно тискать, щупать, а он все равно смотрит преданными, любящими глазами животного.

В баре Алехандро дружески поздоровался с тремя итальянцами. – Люблю итальянцев, отличные ребята.– Ты их знаешь?– Разговорился на пляже. Мы с Фабио делали всякие дела. Он научил меня пользоваться ножом и вилкой, есть пиццу. У нас хорошо шел бизнес, полицейские завидовали.– Тебе известно, как он поживает сейчас?– Наверное, в Италии делает какие-нибудь дела. У него жена кубинка.– Да, ты говорил.– Думаю, у них уже есть дети…

Мы решили взять еще выпивки и пойти на пляж. Прошлись по побережью и устроились вдалеке от любопытных взглядов, под пальмовой крышей пустующего пляжного бара, увитой вьюнами и поросшей папоротниками.Пока я плавала, он ждал меня на берегу с полотенцем.Потом, разморившись от воды и солнца, я лежала на деревянной скамье, а он массировал мою спину.– Моя сестра живет в Валенсии. Она замужем за испанцем, у нее двое детей. Я сегодня говорил с ней по телефону. Рассказал о тебе. Она считает, что ты проститутка.– И она тоже?!– Потому что в Валенсии много русских проституток. Расслабься! Я-то знаю, что ты – хорошая девочка. Для женщины главное – дети, ми рейна. – Он сел на корточки, взял меня за подбородок и серьезно заглянул мне в глаза: – Я хочу, чтобы у нас были дети. Белые, черные, не важно. Они будут очень хорошими.– Но мы знакомы без году неделя! – запротестовала я. – Ребенок – это слишком серьезно, а мы совсем не знаем друг друга… Речь идет не о прихоти, а о жизни другого человека! Иметь детей – это большое решение!– Я знаю, что это большое решение, но я уже все решил.Я приуныла, тем более что запас суперпрочных презервативов, закупленных мной специально перед поездкой, за несколько дней подошел к концу. И рвутся они как нечего делать. Противозачаточные свечи тоже заканчиваются.– Я люблю ласки, нежность… – Он явно пытался под меня подстроиться. – Все женщины хотят только фоки-фоки, а с тобой можно ласкаться часами. У нас с тобой «кариньо» – ласки, нежность. Я чувствую себя как ребенок… – Произнося это, он все больше возбуждался и, не успев закончить фразу, набросился на меня с криком: – О боже мой!– Я не могу больше! Я устала! – Вымотавшись от многочисленных оргазмов, я впервые в жизни чувствовала себя холодной рыбой, почти фригидной и неловкой. Мне даже стало казаться, что я не очень-то люблю секс.После каждого моего оргазма он допытывался:– Скажи мне правду: ты любишь мой секс или мою персону? Да или нет?!– Да остановись ты наконец! Всё, хватит! Я терпеть уже не могу секс, – хрипела я.– Я понял, понял! Я не глупый!Но он ничего не понял. Его несло.О, ужас! За время, проведенное с этим карибиан-мачо, я стала терять способность испытывать мультиоргазм.– Стоп, хватит, отстань! Я устала! Не прикасайся ко мне! – орала я.– Доунт тач ти, – передразнивал он меня. – Я знаю, знаю… Но ничего не могу с собой поделать!Пришлось укусить его за член.

Он раздобыл в баре лед и приложил его к члену. Несколько кубиков протянул мне. – Приложи к себе, это хорошо для тебя.Я попробовала ради смеха, и стало на самом деле лучше.– В больнице кладут лед, после того как женщина рожает, – вспомнила я.– Скажи мне правду! Ты меня любишь? Скажи мне правду!– У нас сегодня вечер, который называется «скажи мне правду»?– Моя семья будет уважать меня, только если я женюсь. Моя семья говорит мне: Алехандро, хватит трахать тури, женись и имей детей! У меня две сестры и два брата, очень большая семья, ми рейна! И все они говорят мне: Алехандро, хватит трахать тури! И только ты написала мне э-мейл!– Ты задолбал меня! Бубнишь одно и то же без остановки!– Все мои братья женаты, все сестры замужем, и только я один трахаю тури!– Да заткнись ты, наконец!– Скажи мне правду! Если ты меня любишь, почему ты не хочешь стать моей женой? – И он заплакал, как обиженный маленький мальчик. – Все тури хотят секс с презервативом! А я не испытываю оргазмо с презервативом! Я только даю оргазмо! Я хочу секс и оргазмо без презерватива! Я хочу иметь жену!– Как ты меня задолбал, милый! Ты слишком стараешься всем угодить! Ты хочешь угодить всей своей большой семье! Тебе лучше расслабиться и подумать о себе. Понять, что жизнь прекрасна. Радуйся и получай удовольствие! Не пытайся всех удовлетворить во что бы то ни стало. И тогда ты будешь иметь хороший оргазм по жизни.– Скажи мне правду, – передразнила я его любимое выражение, – почему ты не женишься на кубинской женщине? Почему у тебя идея фикс жениться на иностранке? Людям комфортно с теми, кого они понимают, кто их понимает. Лучше создавать семью с людьми своего менталитета. Если ты женишься на иностранке, ты попадешь в зависимость от ее образа жизни.– Я был женат на кубинке. Кубинские женщины – глупые и злые. Она ушла, потому что у меня нет денег в кармане. Мне ничего не нужно, я очень натуральный. Мне достаточно крыши над головой, чтобы быть счастливым. Кубинские женщины думают, что те, у кого больше денег, более счастливы. Но часто деньги являются противоположностью счастью. Я живу, чтобы находить любовь моей жизни и быть счастливым благодаря Богу. Я это нашел. И это хорошо для меня. Ты умная. Мы с тобой подходим друг другу? Я не хочу больше удовлетворять тури!

 

– Правильно! Не надо!

– Я хочу оргазмо без презерватива тугево!

– А я не хочу, потому что я могу забеременеть.

– Это хорошо! Это то, что я хочу!

– Но я не хочу!

– Но это очень хорошо – оргазмо без презерватива! Это очень хорошо!

– Это опасно, я могу заразиться ВИЧ и всем прочим!

– Ми рейна! Я донор! Я сдавал кровь каждую неделю, чтобы платить за время в интернет-салоне и писать тебе письма. Ты знаешь, какой у нас на Кубе дорогой Интернет?! Медленный и глючный Интернет! И каждую минуту я оплачивал своей кровью. Если бы у меня был ВИЧ, мою кровь не взяли бы!

– Твои письма очень поддерживали меня, – шепнула я ему и поцеловала в ухо.

Будь что будет, пусть я заболею тут и подохну! Мне уже все равно.

Я сама удивилась своему безразличию.

Я давно заметила, что мужчины с проблемами кожи не имеют проблем в постели. Но меня задолбали прыщи и рытвины на его лице. Не то чтобы их слишком много, но достаточно, потому что он ест жирное и жареное. Пора научить парня избавляться от мерзкой побочки! Надо ему сделать очищающую маску. Я побаивалась получить отказ, но все-таки рискнула.К моему удивлению, он был восхищен моей израильской косметикой с минералами Мертвого моря и долго не спешил ее смывать. В таком виде он был похож на австралийского аборигена, и я постоянно хихикала, но он сохранял серьезность. Похоже, для него эта маска имела какое-то мистическое значение, типа ритуала.Когда я смыла грязь Мертвого моря, сделала ему массаж лица и втерла в кожу крем для жирной кожи, оказалось, что его лицо заметно посветлело. Не знаю, почему так произошло, но кожа стала гладкой и светлой.Педро долго разглядывал себя в зеркало. Я сидела на бортике ванны и думала, что вот опять он мылся моим шампунем и опять не закрыл крышечку. И тут он опустился передо мной на колени, обнял мои бедра и положил на них голову. Педро вдруг стал трогательным и беззащитным, как ребенок или ветхий старик.– Я так люблю читать Паоло Коэльо, – задумчиво произнес он.– Ты читаешь книги?– Да. Я читаю, когда дома один. По вечерам.Вся его круть выветрилась. Даже лицо изменилось. Шея стала тоньше.Я гладила его голову. Захотелось покормить его с ложечки, как слабого больного. Что случилось, я так и не поняла. Но это был самый пронзительный момент наших отношений.Потом он снова вошел в свою норму, стал черным и сильным мачо.Но почти каждый день мазался моим кремом.

Телефон в номере внезапно зазвонил. Кто бы это? От скуки я решила снять трубку.Взволнованный голос заговорил по-испански сбивчиво и горячо:– Por favor, entreguen Pedro que era traicionado por el amigo. [1]– Я ничего не понимаю. Говорите по-английски, пожалуйста.– Aledi ha informado la policía sobre la mercancía, y ahora Pedro buscan. [2]– Я не понимаю того, что вы говорите. Подождите, я запишу ваши слова.– Lo entreguen más rápidamente, [3] – сказал голос на том конце провода и исчез.

За окном прогуливается кубинская девушка, одна из тех, кто участвует в вечерних шоу. Рядом с ней идет полицейский. Она мирно беседует с ним и при каждом шаге раскачивает руками, словно качелями, как делают дети. У нее это получается удивительно сексуально. Зачем мне с детства объясняли, что размахивать руками при ходьбе недопустимо?Я перед зеркалом безрезультатно пытаюсь повторить ее походку и движения, пока она не скрывается из виду.

Мой шампунь снова валяется не закрытый и почти весь вытек. Черт бы подрал этого Педро! Чем я здесь буду мыть волосы?

Алехандро пришел с отпечатком перламутровой помады на щеке. Я подвела его к зеркалу. Он не сразу понял, в чем дело. – Ми рейна! Ко мне подошла девочка из шоу и стала умолять, чтобы я нашел ей работу. Я ее познакомил с итальянцами. С теми, которых ты знаешь. Они предложили ей сто куков за троих и ужин. Вот она и расцеловала меня. Она предлагала мне треть этих денег, но я не взял. Ты увидишь их сегодня за ужином. Раньше бы я взял половину. Теперь нет. Я завязал с чикос, с проститутос, с коко. Только ты.За ужином в компании итальянцев действительно появилась та самая девушка с перламутровой помадой. Она молча ела и не смеялась на их шутки. Очевидно, работа не доставила ей никакого удовольствия.

– Сегодня мои друзья расспрашивали меня о тебе. Они завидуют. Чтобы они успокоились, я сказал, что ты уехала, но ты по-прежнему в моем сердце.

За соседним столиком нас поджидали любопытные немки. Обе в белой одежде и в макияже. Обмен выразительными взглядами. Они поздоровались.– Вы говорите по-испански?– Нет.– Как же вы понимаете друг друга?– Прекрасно!– Мы говорим по-английски, – показал свои зубищи Алехандро.– А мы говорим по-испански! – выложили немки свой козырь.– Вот из сюрпрайз! Я не могу поверить, – заржал Алехандро и отвернулся.Я почувствовала себя воробьем, который ухватил слишком большой кусок хлеба, и вся стая пытается его отнять.День моего отъезда стремительно приближается. Как только я уеду, эти бабы набросятся на него, словно пираньи.– Завтра едем в Гавану. Хочешь осмотреть музеи? – спросил Алехандро.До моего отъезда оставалось полтора дня. Фактически завтра наступают последние сутки. Я боялась об этом думать. Музеев не хотелось.– Люди интереснее, чем музей.– Это точно! – довольно хмыкнул он и почему-то посмотрел в сторону полицейского, который ужинал за дальним столиком.Он вытер губищи салфеткой:– Завтра утром едем в Гавану. Здесь слишком много любопытных. Собери чемодан с вечера. Оставим его у знакомых.Я уже привыкла, что он не знает вопросительной формы и говорит в утвердительной манере. Но возражать нет смысла! Сбежать от любопытных взглядов и отельной рутины – совсем неплохо.– Надо расплатиться за отель.Несколько дней назад я уже пыталась рассчитаться за отель, чтобы не возникло никаких недоразумений в последний момент. Но куков в достаточном количестве у меня не было, а евро здесь брали по такому грабительскому курсу, что мы решили поменять их на материке в банке.– Не беспокойся. Разменяешь деньги в аэропорту, там самый хороший курс.– Но платить-то надо, когда съезжаешь?– Я договорюсь, что привезу деньги позже.Я уже привыкла, что Алехандро не платит в ресторанах и за такси, что везде у него связи, но с отелем этот номер не прокатит. Так я ему и сказала.Он рассмеялся:– Ми рейна! Это коммунизм! Убери свои деньги в карман и забудь про них.

Когда мы встали из-за стола, к Алехандро подошла шоу-герл и сообщила, что одна женщина, француженка, ищет гида за очень хорошие деньги. Алехандро нахмурился:– Поищи ей кого-нибудь. Я не буду этим заниматься. – Когда девица отошла, он сказал: – Они думают, что меня можно купить. Но я не проститутос!Я расцеловала Алехандро на виду у всего ресторана.Полицейский покосился на нас.– Амиго, это моя любимая девушка, ми рейна! Я не проститутос, не хинетеро! – заявил он полицейскому, выходя из зала.

Мы вышли прогуляться. И в этот райский закатный час встретили парочку счастливцев. Белая француженка и темнокожий кубинец шли в обнимку по кромке прибоя. Молодые и красивые. На ее голове трепетала фата. Они сегодня поженились. Алехандро шапочно знал этого кубинца, и мы подошли поздравить молодых. Их лица светились блаженством. У нее на шее болталась серебряная снежинка на ремешке, которая почему-то врезалась мне в память. – Давай с ними сфотографируемся?– Давай.– Ми рейна? Ты что, загрустила? – спросил Педро, когда пара ушла.– С чего ты взял? Все прекрасно!

 

Глава 3

Вопреки сложившемуся обычаю Алехандро разбудил меня с первыми лучами солнца. Оказалось, что ночью он отдал мой чемодан знакомому, который отвез его в Гавану.

– Катер ждет нас на берегу.

– Зачем так рано? Я хочу поспать! – разозлилась я.

– Ми рейна, сегодня будет жаркий день: лучше добраться до Гаваны, пока солнце не сильное. – Он уже надевал мне через голову платье и торопливо застегивал на моих ногах сандалии.

– Э! Я хочу принять душ!

Огромное алое солнце медленно выползло из-за пальм, расцвечивая океан пестрыми бликами. Голубой, сине-зеленый, оранжевый – сменяются как в калейдоскопе. Человека, который должен был ждать нас на катере, не было. Наверное, мы опоздали.Так как я была не в курсе деталей договора с этим человеком, то совершенно не понимала, чем это грозит. Пока Алехандро метался по берегу, я тупо смотрела на воду. Всякий раз, когда я не сплю до полудня, а это бывает крайне редко, я поражаюсь, как прекрасен, извините за банальность, рассвет.Наконец появился Педро и объявил, что он разыскал какую-то рыбацкую лодку. В результате до побережья мы шли на веслах, и, когда сошли на берег, солнце уже было высоко. Некоторое время мы топали пешком между лачуг с изгородями из огромных цветущих кактусов.В какой-то момент стало казаться, что мы идем среди кактусов бесконечно долго, может быть всю жизнь.Меня слегка мутило после лодки. Алехандро был, напротив, в прекрасном расположении духа и пел песни. Вокруг никого не было.Вдруг, как из-под земли, появилась мулатка на шпильках в розовой мини-юбке с крашенными в блонд, прямыми волосами. На ее топике сияла, переливаясь на солнце, надпись из страз «Kiss me», под которой выпирали арбузные груди.Я впервые видела кубинку, настолько похожую манерой одеваться на русскую гламурную девушку. Сходство довершала большая бутылка «Столичной», которую мулатка несла в руках.– Эй, это что у тебя, водка? – спросил девицу Алехандро.Она кивнула.– Видишь, я тебе говорил, у нас на Кубе очень любят русскую водку!– А у нас любят мохито. – Я сказала это почему-то по-русски и улыбнулась девушке, уверенная, что она меня понимает.– Ми рейна? Что с тобой?– Жарко. Как можно в такую жару пить водку? – произнесла я опять по-русски.– О боже! Для тебя это уже сильное солнце! – Алехандро вмиг посерьезнел.Тут же, как по щелчку пальцев, появился рикша на ржавой велосипедной повозке. Шорты буквально сваливались с его вдавленного живота.Дреды лишь развевались на ветру, а на спине, покрытой татуировками, выступали капельки пота, пока он вез нас в Гавана-Вьехо.

Стоило нам распрощаться с рикшей, тут же Педро встретился знакомый. Тоже с дредами и в красной майке с зелеными полосами. – У Мигеля отличный тир, – сообщил Алехандро.Мы вошли под тень увитого лианами козырька и оказались в тире, где роль мишеней выполняли банки из-под колы.В углу сидел зелено-желтый какаду и бормотал что-то по-испански. Почти после каждого выстрела он распускал свой гребень и пронзительно кричал.Я вложила в выстрелы всю свою злость на то, что в скором времени мне предстоит уехать, и попала в семь банок из десяти, к большому удивлению Алехандро.– Ми рейна из России, – с гордостью сообщил он Мигелю.Тот присвистнул и ткнул пальцем в надпись на ржавом прикладе. «Pioner», – прочитала я.

Завтракали мы в патио на крыше отеля «Амбос мундос», где живал старина Хем. Алехандро решил наверстать упущенное по части оказания мне услуг гида. Он явно старался утопить в туристическом угаре горечь близкого расставания. На выходе нас ждала повозка, запряженная лошадью. Вся ее упряжка была разукрашена цветными помпонами. Мы отправились осматривать достопримечательности.Потом, прячась от жары, засели в баре «Флоридита» и принялись набираться коктейлями.Старина Хем бывал и здесь, о чем свидетельствовали многочисленные фотографии и статуя из бронзы, чуть выше человеческого роста: Хем с самодовольной задумчивостью опирается на стойку бара.Бармен в красном костюме и белом фартуке, шарашил на стойке бесконечную вереницу дайкири «Маргарита», выставив треугольные бокалы длинной чередой. Цвет его костюма навел меня на предположение о происхождении пиджака Алехандро.У стойки собралась очередь алчущих, но стоило нам махнуть бармену, как он подошел принять заказ.В меню насчитывалось около двадцати наименований дайкири, причем все хотелось попробовать. Я попросила дайкири «Папа Хем», придуманный самим писателем, но бармен покачал головой.– Это невкусный коктейль. Грубый. Попробуйте лучше дайкири «Мулато»!Время от времени к «Флоридите» подкатывают автобусы с туристами, и бар наполняется возгласами на разных языках, в том числе:– Никола, тэ будэ дайкири за пять пэсо?– За пять пэсо? Нэ буду!Музыканты, затаившиеся в углу, распознают по разговорам, откуда туристы, и бацают хит этой страны, обходя всех с шапкой. Услыхав русскую речь, они сыграли первые аккорды романа «Очи черные» и сразу пошли с шапкой; далее эту музыку продолжать не стали.– Почему они замолчали? Это что означает? Особое отношение к русским, что ли?– Да нет, просто они дальше не знают, – рассмеялся Алехандро.Посетители постоянно меня трогали за плечо и совали в руки фотоаппарат, знаками показывая: мол, «Щелкни нас с Хемом!». Потные, измочаленные жарой женщины старались скроить наиболее сексуальную мину. Многие оставались недовольны своим изображением. Просили переснять.Когда очередной поток туристов загрузился в автобус и стало тихо, Алехандро меланхолично произнес:– Люди приезжают и уезжают… – Его глаза блестели от четырех выпитых дайкири. – Еще коктейль?– Да нет, мне, пожалуй, хватит.Несмотря на пеструю, бурлящую атмосферу заведения, ужас моего отъезда холодными пальцами сжимал мне горло.– Для меня важна ты! Не деньги! Не Москва! А ты! Понимаешь? – Алехандро уставился на свой пустой бокал.«Если бы тебе нужны были деньги, все стало бы проще для меня. Да и для тебя тоже. Я дала бы тебе денег и спокойно уехала. А сейчас, когда мы затащили друг друга в ловушку чувств, они держат нас сильнее, чем деньги».Так я подумала, но вслух неожиданно для себя крикнула бармену:– Еще дайкири!Мы чокнулись бокалами.– На здоровье! – сказал по-русски Алехандро. – Пойдем теперь в бар «Бодегита», там тоже бывал папа Хем.– Этот человек пометил всю Кубу.Выпили.– Мы с тобой, как два утопающих, тянем друг друга за волосы на дно… – Он засмеялся, и я добавила: – На дно алкоголизма!Шатаясь, мы вошли из бара и запели.– O, show us the way to the next whisky bar…– Хватит пить, – вздохнула я, – а то закончим дни в сумасшедшем доме, как Хем.

Мне вдруг пронзительно захотелось показать ему Москву. Нескучный сад, где в хорошую погоду проходят уроки танцев, а на лавочках пешеходного моста сидят влюбленные и играют в буриме и шарады.

Коко-такси – мотороллер с футуристической круглой крышей в стиле шестидесятых годов, под которой может разместится двое туристов. Алехандро замахал руками: ему этот шарообразный вид транспорта казался несолидным. – Пожалуйста! Папочка! Я обожаю коко-такси! В машине грязно и душно. А здесь панорамный вид! – Я полезла в шарик.Мы мчались на приличной скорости, мое платье развевалось, и сердце замирало на поворотах.Алехандро несколько раз удавалось хлопнуть по ладошке встречных знакомых, а с одного сорвать шляпу и ловко метнуть ее владельцу в руки.Мы остановились у русского консульства, где я снова читала во взглядах молчаливое неодобрение.Оказалось, что приглашение можно прислать только из Москвы. Оформление визы занимает месяц.Я пообещала Алехандро, что пришлю ему приглашение.– В Москве я буду работать. Не буду сидеть без дела. Я могу работать поваром, учителем сальсы. Ты говорила, что я выгляжу, как фотомодель. Может быть, я буду сниматься в клипах?– Ты только не обижайся, но лучше всего у тебя получится работать в сфере эскорта и секс-услуг. У тебя есть в этом несомненный талант.Он помрачнел и задумался.– Ты что, хочешь, чтобы я работал проститутос в Москве?!– Спокойно! Я только сказала, что это реальный способ заработать деньги. В Москве жизнь очень дорогая. Тебе придется снимать жилье, одежды понадобится больше, чем здесь. Я уже не говорю о том, сколько стоит билет из Гаваны в Москву…– Ты что, хочешь, чтобы я работал в Москве проститутос?!– Нет. Я этого не говорила. Просто у тебя нет денег.– Я не хочу быть проститутос, хочу быть фотомоделью. Понятно? Я буду фотомоделью…– Да, да, милый, успокойся.– Я не беру деньги за секс, понятно?! Я мужчина!– Если бы ты хоть немного говорил по-русски…– Когда в Москве я буду сидеть в баре и женщины будут спрашивать меня: откуда вы? Я им отвечу: добро пожаловать в мою страну, там много мужчин, но для меня существует только одна женщина. – Я лучше буду умирать с голоду, чем стану проститутос!На этих словах машина, которая везла нас, налетела на выбоину в дороге и развалилась. Отлетело колесо, а от бампера оторвалась никелированная железяка с клыками.Водитель, чертыхнувшись, побежал ловить колесо, которое покатилось к парапету и скрылось в брызгах набежавшей волны.По небу бешено неслись облака, время от времени скрывая солнце, а волны намыли на Малекон горы водорослей и ракушек. Места, где волны слишком заливали дорогу, были огорожены мешками с песком.У развалившейся тачки сразу собрались люди и стали давать советы по ремонту. Колесо быстро поставили на место. Но с железякой дело застопорилось, уж слишком сильно она проржавела.Мы потоптались и решили идти пешком.

Многие, завидев Алехандро, спешили перейти через улицу, чтобы поздороваться. – Люди, когда видят нас в вдвоем, завидуют нам! – Он отгонял парней довольно грубо. – Пипл Кахакинта в своем репертуаре. Все просят одолжить денег. Говорят, что умирают с голоду.– Может быть, дать им денег?– Ни в коем случае! Я им сказал, что ты не туристка какая-нибудь!– Не важно, кто я, если люди голодают…– Ми рейна, не будь наивной! Они не голодные. Им просто не хватает на коку. У них родители живут в Майами, одежду им модную присылают и деньги. А они целыми днями болтаются по Малекону, знакомятся с тури и клянчат денег. Это типа национальный спорт.– А ты?– Что я? Я не такой! Я не нюхаю кокаин. Если у меня появляются деньги, я несу их в семью.– У тебя же нет семьи?– У меня есть сестры, братья, племянники…

Мы добрались до оживленной зеленой улочки, уставленной кадками с пальмами. В большой трещине на асфальте валялись куски мрамора и изразцов, отвалившихся от зданий. Я заметила изразец с забавным орнаментом: оранжевое сердце, окруженное зеленоватым венком. Захотела его поднять.Не успела нагнуться и протянуть руку к трофею, как буквально из воздуха появились чумазые мальчишки, словно маленькие стражи сокровищ, таившиеся где-то в щели. Они схватили изразец и начали протирать его от пыли собственной одеждой. Получив песо, маленькие чертенята вручили мне оранжевое сердце.Алесандро только покачал головой и попросил полиэтиленовый пакетик в ближайшем продмаге, чтобы я не испачкала сумку.

Старуха в ярком платье, шляпе с цветами и с длинной сигарой – та самая, что требовала песо, за каждое нажатие кнопки фотоаппарата – расцеловала Алехандро. – Хочешь ее сфотографировать? Эй, старая кошелка, давай-ка мы тебя увековечим!Старуха не только не обиделась, но и развеселилась и начала выделывать всякие смешные па.Алехандро взял у меня фотоаппарат и сфоторгафировал меня вместе со старухой.– А теперь ты нас сфотографируй, старая карга!Старуха повиновалась.– У вас будут очень красивые дети! – сказала она, глядя на получившиеся фото.Мы расхохотались.– Ага! Обязательно! Всенепременно! Такие же красивые балбесы и раздолбаи, как мы!Воспоминание о муже и мысль, что я не имею права предавать его и свекров, с которыми мы пережили так много горя, выскочило, как сноска на полях моего сознания, вернув меня в реальность. Я не должна пытаться разделить счастье с кем-то другим. Алехандро – всего лишь темнокожий гид, от которого следует откупиться парой сотен баксов и забыть его навсегда.Он мгновенно почувствовал перемену в моем настроении, быстро распрощался со старухой, и мы вышли на площадь, выбеленную солнцем.Жара навалилась на нас с новой силой. Мы шли молча. Мои ноги, не привычные к выщерблинам и провалам на мостовой, не слушались меня и заплетались от внезапно навалившейся усталости.Мне вспоминались неприятные семейные разговоры, ночные исчезновения мужа, звонки некой Люси. И еще более неприятные, хотя к нам вроде бы и не относящиеся, исповеди знакомых мужчин о неизбежности супружеских измен и кризисе семейных отношений.– Ты устала? Я хочу пригласить тебя в ресторан, который тебе понравится. Там прохладно, есть белое вино во льду.Он постучал в полукруглую кованую дверь, как по волшебству возникшую в ближайшей стене. Мы оказались в зале пышного испанского особняка, где витражи на окнах создают полумрак, а на столах горят свечи.Официант во фраке открыл бутылку риохи.Я взяла кусочек льда из ведерка и наблюдала, как он медленно тает в руках.– Прекрасный ресторан.– Я знаю владельца. Для своих здесь хорошие цены. Ты теперь женщина Кахакинта. Ты мафия.Он сжал мою руку со льдинкой. Его глаза казались в теплом свете свечи фиолетовыми.– Я буду скучать по твоему храпу. – Мы долго смотрели друг на друга. – Я уезжаю в старость.– Куда уезжаешь? – Мне было неловко за глупую фразу, но он продолжал допытываться: – Ми рейна! Скажи мне, я не понял, куда ты уезжаешь?Он никак не мог понять, что я говорю, и я написала на листочке: «Я уезжаю в старость».Он перевел со словарем. Перечитал и еще раз проверил слова по словарю, чтобы убедиться, что правильно понял. Поднял на меня глаза. Он посмотрел удивленно и одновременно серьезно, и от этого мне стало еще более неловко.Я закрыла лицо руками:– Не важно. Забудь.– Нет, я понимаю… Я понимаю тебя. Но это не наступит завтра. Поверь.Меня вдруг прорвало:– Я хочу жить с тобой в твоем доме!– Ты просто так говоришь сейчас. Ты не сможешь.– Смогу! – сказала я фанатично. – Я хочу забыть все и жить с тобой…И замолчала, чтобы не сказать «в твоей хижине».«И мне плевать, что ты моешься моим дорогим, изготовленным на заказ шампунем! Мне плевать, что ты потерял крышечку от моей драгоценной зубной пасты «Рембрандт»! Мне наплевать, что ты пердишь и рыгаешь после еды и сморкаешься в кулак, стряхивая сопли в окно! Все это, а также твой грибок на ногах совершенно не мешает мне быть с тобой самой счастливой женщиной на Земле! Я вылечу твой грибок. Это несложно».Все это быстро пронеслось в моем сознании, а вслух я сказала:– Только давай купим стиральную машину.Он рассмеялся:– Купим стиральную машину! Ха-ха-ха! Стиральная машина в моем доме! Ха-ха-ха!

 

Глава 4

В офисе «Аэрофлота» нам пришлось ждать своей очереди среди русских. На нас не смотрели. От нас подчеркнуто отворачивались, и я почувствовала себя очень некомфортно. Мои щеки начали пылать.

Алехандро обнимал меня за талию как ни в чем не бывало. Попытался меня поцеловать, я отвела глаза.

Девица, которая стояла перед нами, кашлянула и отодвинулась, встав в нескольких шагах от очереди.

– У нас не принято целоваться в общественных местах, – шепнула я ему.

– Я не глупый, я все понимаю. Все эти люди спали с кубинцами, но только ты этого не скрываешь.

– С чего ты взял, что все они спали?

– Я видел, как ведут себя такие люди в отелях. Поверь. Это они здесь такие – о-о-о! Важные…

Я уже отвыкла от русской речи и от волнения чуть было не заговорила со служащей по-английски.

В этот день я сдала обратный билет, вернее обменяла его на другой, доплатив полцены и продлив свое пребывание на Кубе на максимально возможный для туриста срок.

На балконе с причудливой кованой решеткой и карнизом, сплошь заросшим папоротником, большой, как бутылочная пальма, темнокожий мужчина развешивает красные простыни, которые свисают до следующего этажа. Заметив нас, он сделал знак, чтобы мы поднялись. – Это мой старый друг Ариэль. У них твой чемодан. Пойдем, я вас познакомлю.Мы зашли в арку и поднялись по раздолбанной мраморной лестнице некогда роскошного подъезда.Дверь нам открыла жена Ариэля. Меня поразило количество массивных браслетов из красного золота на ее руках. А в ушах и носу у нее было проколото несколько дырок с продетыми в них крупными золотыми кольцами, украшенными орнаментом и цветными камнями, и ее крупные черты лица терялись от такого изобилия украшений.– Они торгуют ганжей, – шепнул мне Алехандро, – очень богатые люди! У них есть телевизор и даже ди-ви-ди!Волосы женщины выбелены и заплетены в косу, торчащую вверх на макушке. Короткий джинсовый топ не скрывает живота, на котором татуировка в виде бабочки на ветке плюща скрывает шрам от кесарева. Массивные бедра женщины обтягивают джинсовые шорты.Хозяйка провела нас в гостиную с мягкой мебелью.Я уже обращала внимание, что на Кубе утеряна традиция чистки мебели. Вот и в этом доме диван и кресла, обитые гобеленом, оказались грязными и вонючими. Ариэль настойчиво предлагал мне присесть. Я, естественно, этого делать не хотела. Но, чтобы не обижать хозяев, села на самый краешек.В гостиной, кроме Ариэля и его жены, находилась еще одна женщина, тоже в джинсовых обтягивающих шортах и также увешанная браслетами. Она молча изучала меня недобрым взглядом. Оказалось, сестра жены.– Алехандро, твоя чикита – белая?! – спросила она по-испански, но я за время пребывания на Кубе научилась немного понимать этот язык.– Да та самая, о которой я вам рассказывал, – гордо ответил Алехандро.Воцарилась тишина, все воззрились на меня, а я не могла оторвать взгляд от алтаря во всю стену с композициями из костей, переплетенных бисером и ракушками. В центре алтаря возвышался коровий череп, украшенный ракушками каури и кистью из волос.Невольно вспомнился текст в нете про религиозные культы с человеческими жертвами, каннибализмом и ритуалами вуду.– Что ты такая напряженная, расслабься! – похлопал меня по плечу Алехандро.Алтарь размещался на полках стенки из полированного шпонированного ДСП. Такие стенки были в СССР в каждом доме. Здесь же стоит телевизор и DVD-магнитофон, а над ними, рядом с черепом, лежит маракас и пятибаксовая купюра.На шее у Ариэля болтается на толстых цепях крупный крест из красного золота.Алехандро поймал мой взгляд.– Эти люди, которые курят ганжу, они такие религиозные! Очень религиозные! Они постоянно молятся своим богам. – Он начал тыкать пальцем в икебаны из костей и бисера: – Это Обатала – бог, который создал людей, это Йемайа – прародительница, это Очун – женское начало, а это Чанго – мужское.– А это? – Я показала на чучело из тряпочек и палочек в виде человечка.– А это Абакуа. Ха-ха-ха! Он отвечает… э… за образование.Хозяева смастерили и закурили косяк. Передали нам.– Попробуй. Хорошая ганжа. Сорок баксов за два чистых косяка.Я не выдержала:– Сорок баксов?! Откуда такие цены? В Москве и то дешевле стоит. А у вас-то можно растить на балконе!– У нас это нелегально. Поэтому дорого.– А у нас, ты думаешь, легально?!– Такие цены. Мы не можем снижать их.– Да это как билет на шоу Мадонны! Да на хрен мне, ваще, ваша ганжа!– Для тебя двадцать!– Вы что думаете, я тупая туристка?! Я инсайдер! Я сама на подоконнике выращивала, когда помоложе была. – Ариэль и его баба вытаращили глаза от моей наглости. Но меня прорвало. Я не собиралась покупать у них ганжу, и мне надоело, что меня здесь все пытаются развести. – Короче, я знаю цены, я – человек бизнеса.Ариэль сглотнул и сказал:– Ок, десять.Но я уже догадалась, что пятибаксовка на алтаре – это и есть реальная цена.И тут я вскочила. Не потому, что собралась уйти, а потому, что мне показалось, будто какое-то мелкое существо прыгнуло с кресла мне под юбку.– Систео! Для тебя пять!– Другой разговор!Я все равно считаю, что это дороговато, но не хочется людей обламывать, у них двое детей все-таки.– Только для тебя, систер! – сказал Ариэль, кладя баксы на алтарь.Его жена принесла бутылку рома.– Ариэль семь лет отсидел за бизнес, – пояснил Алехандро, зажимая одну ноздрю пальцем и втягивая дым через нос. – У нас все мужики побывали в тюрьме. Все мои друзья сидели. Только пидоры не сидели.– Ты втягиваешь дым, как кокс.– Я не нюхаю коку. Все мои друзья нюхают коку, но я не такой. Если у меня появляются деньги, я несу их в семью.– Ты уже говорил.Ариэль открыл ром, набрал в рот и опрыскал алтарь. Так делают домохозяйки, когда гладят белье, в фильмах, снятых до появления утюгов с парораспылителями.– Респект, бразер! – Я проводила взглядом облако пыли, поднявшееся с богов.Меня беспокоит, что неопознанная мандавошка того гляди совьет у меня под юбкой гнездо. Если бы не моя стыдливость, я бы немедленно задрала юбку и изловила эту тварь.Сестра Ариэля врубила диск с клипами и начала подпевать хриплым голосом.Ариэль разлил остатки рома по стаканам. Все, кроме меня, дружно накатили. Мне ром, особенно теплый, не нравится, но я лизнула край стакана, чтобы соблюсти приличие. И выбежала в туалет.Кто прыгал под моей юбкой, мне увидеть так и не удалось из-за крайне тусклого освещения. Воды в бачке не оказалось, так же как и в кране. Судя по тому, что раковина завалена всяким хламом, воды нет давно.

Вернувшись в гостиную, обнаружила, что вся компания подпевает клипам. Алехандро пригласил меня танцевать под какой-то безумно лиричный джаз-рэп. Прижался ко мне щекой и зашептал:– Ты понимаешь, о чем эта песня? О том, что ты далеко и мы не можем быть вместе, но мы постоянно думаем друг о друге, потому что не можем перестать любить.Я почувствовала, как его горячая слеза скатилась по моей щеке. Он прячет слезы от друзей в моих волосах. А когда песня закончилась, выпил мой стакан рома залпом и шумно высморкался на пол. Затем схватил маракас и начал молиться перед Очун.

Жена Ариэля, гремя браслетами, показывает мне фотографии. На них дети, выхваченные фотовспышками из темноты каких-то дешевых ресторанов. Свадьба с Ариэлем, огромные, во весь стол, торты всех цветов радуги, толстые женщины и множество глазастых детишек. Как я поняла, свадьба состоялась, когда дети уже существовали. Ариэль на фото – совсем худой. – Только вернулся из тюрьмы, – поясняет она. – Это он после свадьбы растолстел.– Наелся тортов, – шутит Алехандро и кладет ноги мне на колени, демонстрируя этим жестом нашу близость.Ариэль, его жена и сестра посмотрели на него с уважением. Видимо, никто из них никогда не клал ног на белого человека.Видели бы меня сейчас московские друзья! Я и сама не могу поверить в происходящее. Сижу, уставившись на его жуткие растрескавшиеся пятки, и не знаю, что делать. Надо бы скинуть их и сказать, что он много себе позволяет. Но на самом деле мне почему-то нравится, что он положил мне на колени свои ножищи.– Тебе надо сходить к врачу, у тебя грибок.– Я знаю. Мне надо купить в аптеке лекарство, мне знакомый врач говорил.– Завтра же! Купишь и будешь лечиться!– Завтра! Конечно!Почему мне так хорошо с этими людьми? Почему я нахожусь в этом странном месте, на обитом грязной тряпкой кресле, в этой безумной мизансцене?Не я хочу сбросить его ноги, а мое воспитание говорит мне, что я должна это сделать. Но мне так хорошо и спокойно сейчас, что хватает сил на то, чтобы не действовать по шаблону. Я не хочу разбираться, что правильно, а что неправильно. Я подумаю об этом потом. Важно, что я, настоящая, не имею ничего против ног Алехандро. Я не хочу их сбрасывать с демонстративным негодованием. Я, настоящая, испытываю странное женское блаженство – от его самости, его доминирования и даже от его дикого грибка.Да здравствует свобода от себя и свобода быть собой! Как же это здорово – жить только по своим правилам и вести себя как заблагорассудится!И я не хотела думать о том, что будет дальше. Я гнала от себя мысли, что это всего лишь отсрочка перед принятием главного решения. Я не знала сколько еще буду наслаждаться этой странной свободой. Я не знала, сколько я пробуду в Гаване. День? Месяц? Всю жизнь? Я просто парила над бездной, как бывает в счастливых снах.И я поцеловала его пораженные грибком ноги.Ариэль, его жена и сестра замолчали и уставились на нас, как божки на их алтаре.Пауза длилась долго.

– Я хочу тебя познакомить с семьей, – сказал мне Алехандро. – Надень свое лучшее платье. По дороге мы зайдем в магазин, где продается много-много всякой еды. – Да? Такие здесь существуют?– Да. Много-много всего.– Типа супермаркет?– Да. Супермаркет. Мы пойдем в супермаркет, купим свинью и будем ее готовить.– Надеть лучшее платье, чтобы готовить свинью?– Конечно! Тебя все увидят! Много-много народу. Завтра воскресенье, никто не работает.– Воскресенье?! А какое число? – всполошилась я. – Боже мой, да завтра же Пасха! Это же очень важный праздник! Это так интересно: отметить Пасху в твоей семье! Я бы хотела приготовить что-нибудь! – Я уже порядком устала от местной ресторанной кормежки, и шанс повозиться на кухне, приготовить что-то на свой вкус меня обрадовал. – Я очень люблю готовить!

– Вы такая красивая пара, – сказала сестра Ариэля, увидев меня в новом платье. – У вас будут хорошие дети. Обычно в такие моменты у меня все силы уходят на то, чтобы следить за лицом. Я, как лампочка, вспыхиваю перед тем, как перегореть. Я собралась применить свой обычный успокаивающий прием с половодьем в лесу, но поняла, что этого не требуется. Тема детей перестала вызывать болевые ощущения.Я подумала о бесчисленном множестве улыбающихся друзей Алехандро, постоянно желающих нам счастья, о благословениях нищих, которым он подавал милостыню, объясняя, что его жизнь изменилась. О том, как быстро он расположил к себе почти всех постояльцев отеля, со всеми перекинулся парой шуток, со всеми подружился. Я вспомнила, какими вожделеющими взглядами награждают этого самца женщины, и поняла, что мысль о детях уже не кажется мне шокирующей. И если я беременна, то, может, это и к лучшему. А если я ВИЧ-инфицирована, то теперь уже не важно.Потому что с Педро я узнала легкость и бесстрашие, и покой снизошел в мою душу.Я уже давно перестала запирать мой чемодан. Не потому, что убедилась, что у меня не крадут деньги, ноутбук и айфон, а потому, что мне это стало по барабану.Я спокойно оставляю всю технику на столе. Алехандро хорошо знает, где лежит конверт со всеми моими деньгами. И он знает, что там такая сумма, которую ему, может быть, не заработать за год.А ведь, если задуматься, я для него всего лишь девочка, которую он знает две недели. Девочка, которая с легкостью проматывает в день его трехмесячную зарплату, не беспокоясь, что с ним будет, когда она отчалит.Алехандро безразличен к деньгам, но он понимает самую суть жизни. И меня, приехавшую из города, где все помешаны на деньгах, он сумел вылечить от моих страхов.

Мы отправились за свиньей и овощами для пасхального стола. День уже клонился к вечеру. Мы засиделись у Ариэля и теперь увидели лишь закрытый универмаг и пустые рыночные ряды, где один грустный нищий продавал грустные мятые помидоры. Рядом с ним в мусоре рылись дети, мальчик и девочка. Мясной ряд было легко определить по кровавым лужам на полу, продавцы уже разошлись. Мне вспомнилось, как в девяностые годы мама приспособилась варить томатный суп из помятых помидор, потому что другие были слишком дороги. Она срезала испорченные части, и получалось неплохо, если удавалось раздобыть еще хотя бы пол-луковицы.

Зато рядом с рынком я увидела работающую аптеку. И купила мазь против грибка. Потом Алехандро убежал куда-то и вернулся с мужиками, в руках у которых были длинные ножи. Они то и дело клацали лезвием о лезвие. А еще один нес свиную ногу, которую гордо бросил на мраморный разделочный стол. Нога оказалась размером с крупный хамон, что продаются у нас в правильных магазинах, только мясо здесь было сырое.Вокруг ноги разгорелся торг. Алехандро и мужики вопили как безумные. Глаза у всех налились кровью, и мне стало казаться, что продавцы сейчас прирежут Алехандро.– Все в порядке? – робко спросила я, готовая бежать за полицией.– Они хотят за свинину двадцать куков, – как бы извиняясь, сказал он.На наши деньги это шестьсот пятьдесят рублей. Столько стоит в Москве два кило мяса. Здесь его было раз в десять больше.Я дала продавцам двадцать куков, и мужики засияли как лампочки.– «Мы не жадные и не бедные!» Помнишь фразу из первого Джеймса Бонда с Дэниелом Крейгом?– Нет. У нас этот фильм не показывали.

Всю дорогу пытаюсь с карманным словариком составить фразу «мы не жадные и не бедные» по-испански. Таксист привез нас к дому, похожему на упрощенный вариант советской восьмиэтажки. Слова «жадный» так и не нашла.Выходим из машины.Вокруг рядами стоят одинаковые восьмиэтажные дома. На углу винно-водочный ларек с пластмассовым столом и стульями под тентом. Грохочет попса. Спальный район.Вокруг ларька сидят разомлевшие от пива районные доходяги. Они с нескрываемым любопытством зырят на меня, кое-кто даже показывает пальцем. Похоже, белые сюда давно не совались.Среди доходяг оказался уже знакомый мне Аледи. Он помахал нам рукой.Алехандро взял меня за локоть.– Аледи! Какая встреча! Что ты здесь делаешь?– Приехал к друзьям. – Аледи кивнул на доходяг.

Мы подошли к прилавку. На нем лежат странные корни, больше всего напоминающие картофель. Я видала такие и раньше, но никогда не понимала, что это. Алехандро купил несколько килограммов таких корней. Стоят они меньше одного песо, и продавщицы долго отказывались принимать песо конвертабль, настаивая, чтобы мы заплатили в песо насьональ.– Им нельзя торговать за песо конвертабль, но у нас нет песо насьональ, – поясняет Алесандро.В конце концов он уломал их, и женщины начали отсчитывать сдачу с одного песо конвертабль в песо насьональ. Это примерно то же, что уговорить продавщиц в московском мини-маркете дать сдачу с доллара в рублях.Продавщицы спорили между собой минут пять и никак не могли сосчитать. Образовалась очередь.Подошел старик с живым петухом в руке. Стали считать все вместе. Петух, которого держали за ноги, время от времени поднимал голову и косился на всех желтым глазом.– Скажи им, что сдачи не надо, – шепнула я Алехандро, – я устала.– Так надо, для порядка. Здесь все проверяют. Я им сразу сказал, что сдачу они могут взять себе. Но они говорят, что порядок – это важно.Алехандро сгреб горсть выданной мелочи в карман.В подъезде на стенах не имелось никакой облицовки или покраски. Лестницы, стены и потолок состояли из плит, швы между которыми были грубо замазаны цементом.Пока мы поднимались по узкой лестнице без перил, из дверей на меня таращились жильцы. Я придерживала юбку, чтобы любопытные соседи не увидели лишнего.

Площадки между лестничными пролетами не больше метра в ширину, на этаже четыре квартиры, все двери распахнуты, и видно, как у орущих на полную громкость телевизоров резвятся черномазые детишки. Пожилая женщина с бровями, вытатуированными толстыми синими линиями на смуглом лице, радостно замахала руками при виде Алехандро.– Это няня. Когда сестра на работе, она сидит с детьми. – Алехандро обнял ее. – А это моя королева, – сказал он няне по-испански.Синие брови взлетели на самый верх лба. Няня требовательно оглядела меня с ног до головы.Амая – сестра Алехандро, веселая великанша, в обтягивающих шортах и короткой маечке, похожая на брата как две капли воды, с любопытством посмотрела на мои туфли, педикюр, платье, улыбнулась во весь рот и пожала мне руку.

Трехкомнатная квартира Амаи планировкой похожа на московскую «трешку-распашонку» с той разницей, что между лоджией и гостиной вместо стены арка, а в окнах нет стекол, только железные ставни. На полу линолеум, на стенах краска. Из мебели есть только кресла, обтянутые потрескавшимся кожзамом.

Вечер выдался жаркий. Амая, мерцая огромными черными глазами, поставила передо мной два вентилятора. Но и это мне не помогло, моя кожа горела. Пока я обалдело разглядывала ее прическу, состоящую из множества косичек, плотно прижатых к голове, она, не говоря ни слова, по-английски забрала сумки со свиной ногой и овощами на кухню, махнув мне рукой, чтобы я сидела и не беспокоилась.Алехандро взял большой кухонный нож.– Пойду принесу воды, а то жарко, – сказал он и вышел.

Амая подливает мне кока-колы – других напитков в доме нет – и разговаривает со мной на испанском. Я улыбаюсь и машинально киваю, хоть и не понимаю что к чему. В обоих комнатах на полную громкость работают телевизоры. Племянники Алехандро Анхель и Мария вполглаза смотрят мультики и носятся по квартире, взволнованные моим появлением. В гостиной, в качестве звукового фона, Амая врубила телек с каким-то местным музыкальным шоу.С улицы из бара слышно заводное регаи.

Дети совершенно ошалели, обнаружив, что моя кожа от пребывания на солнце стала малиновой. Они бегают вокруг, трогают мои горящие плечи и кричат: – Лангуста! Лангуста!В ажитации выскакивают на лестничную клетку и зовут соседей посмотреть.Вокруг меня столпились любопытные. Они гладят мою кожу, качают головами и удивляются:– Действительно лангуста. Вареная лангуста.Неужели никто из них не видел раньше белых людей, обгоревших на солнце?Они все наперебой говорят со мной на испанском, задают какие-то вопросы.– Она ничего не понимает! Это она от солнца покраснела! – кричат дети.– Невероятно, – качают головами старики, – мы слышали, что с белыми такое бывает, но никогда не видели так близко!Краем глаза я сквозь проем двери наблюдаю, что на кухне какие-то люди быстро-быстро кромсают на куски кожу и сало, срезая ломти со свиной ноги. Куски они побросали в огромную пароварку и залили маслом. В большом чане замочили фасоль.

Алехандро вернулся с гигантским листом алоэ, напоминающим небольшого крокодила. В другой руке у него пакет с тремя двухлитровыми бутылками рома, бутылкой белого сухого и бутылочкой питьевой воды, которую он сразу протянул мне. Я прижала ледяную бутылку к щеке, и мне стало чуть лучше.Он ловко разделал алоэ-крокодила ножом и натер мякотью мои плечи, лицо, шею, руки и ноги под одобрительные комментарии соседей, которые тем временем разлили по чашкам ром и увлеклись телешоу. Оставшийся кусок алоэ, Алехандро положил в ванной на полочку перед зеркалом.Шоу по телеку время от времени прерывается каким-нибудь местным карибским клипом, и тогда все одобрительно комментируют исполнителя, начинают подпевать, а в некоторых случаях вскакивают и пускаются в пляс. Дети, нацепив темные очки, хором поют гангста-рэп и синхронно двигаются, размахивая пластмассовыми пистолетами, – типа подпевка.Алехандро весело болтает с сестрой, не обращая внимания на звуковую какофонию. Им приходится говорить на повышенных тонах, чтобы слышать себя и друг друга, словно они глуховатые люди. Их сильные голоса привычно перекрывают оба телевизора, ор детей и соседей.– Белый рис и черные бобы! – гаркнул Алехандро, показывая мне на кухню, где какая-то женщина засыпает рис в огромную кастрюлю, какие встречались раньше в пунктах общественного питания. – Это «белые и негры» – наше традиционное блюдо. Мы любим его!Мне странно хорошо в этой густой домашней атмосфере, рядом с большими добрыми людьми. Их ритмично льющаяся, почти лишенная согласных звуков речь успокаивает и почти гипнотизирует меня.В квартиру прибывают все новые и новые люди, видимо соседи позвали друзей. Все радостно болтают, пьют ром, включаются в песни и пляски. Меня поразило, что трехлетние крошки в ярких платьицах из люрекса садятся на корточки, вращая бедрами, трясут кудряшками и выкидывают па, которые не снились нашим заправским московским стриптизершам. Матери танцуют с сыновьями, страстно сливаясь и ритмично трепеща.Амая и еще какая-то соседка трутся попами об Алехандро, который делает сексуальные движения и, воздев руки, щелкает пальцами.Поймай мой растерянный взгляд, Амая потянула меня за руку:– Танцуй с нами! Танцуй как мы!Она знаками показала мне, что я должна тоже наклониться и потереться попой об Алехандро.Я почувствовала, что становлюсь вдвое краснее, чем была. Но спорить не было сил, и я выполнила ее желание. Дети пооткрывали рты и замерли от изумления.Алехандро привлек меня к себе и поцеловал. Дети завизжали от восторга.Амая схватила Педро за руку:– Ты что?! Какой пример ты показываешь детям!Другие женщины тоже закричали:– Вы с ума сошли! Прекратите целоваться! Здесь дети!– Ой, я забылся! Извините, извините! – Алехандро раскланялся во все стороны.И все продолжили трясти бедрами и тереться гениталиями как ни в чем не бывало.Вдруг я услышала, что в телеке исполняют рэп про пиплов Кахакинта – туповатых, но неунывающих жителей мегаполиса. Так вот откуда приятели Алехандро взяли свой речитатив! Это местный хит.Услышав знакомые рифмы, Алехандро оживился:– Эта песня о том, что все зависит от тебя. – Он встал передо мной на колени.Все расступились, хлопая в ладоши и подпевая, а он молитвенно сложил руки и повторял:– Слово за тобой! Я принял решение! Теперь все зависит от тебя!– Что? Что от меня зависит? – спрашивала я, и у меня зачесались глаза, выступили слезы: – Ничего от меня не зависит! – Я почувствовала запах гари, доносящийся из кухни. – Чем-то пахнет! – кричала я, но меня никто не слушал.Наконец Алехандро встрепенулся:– Свинина!!!Все толпой побежали на кухню.Пароварка издавала неприятный вой, вместе с которым, как из трубы паровоза, из нее вырвалось облако пара или дыма. Свинина превратилась в сухие комочки, которые хозяева высыпали прямо на стол. Я пришла в ужас.– Это нормально! Это о’кей для нас, – похлопал меня по плечу Алехандро.Жадные руки быстро разбирали свиные комочки. Не успела я опомниться, как вся свинина исчезла. По тому, как долго ее пережевывали, я поняла, что она, видимо, превратилась в жвачку.Алехандро наслаждался видом жующих родственников. Его лицо размякло в добродушной улыбке.– Ми рейна, посмотри, какие у меня прекрасные племянники! Они мне как дети! – С этими словами он блаженно развалился в драном кресле и снова закинул ноги мне на колени. – Сестра получает сорок долларов на электромеханическом заводе. Это большая зарплата у нас. Ей за хорошую работу дали эту квартиру. Но все равно денег не хватает. У Анхеля, – Педро кивнул на одного из своих «прекрасных племенников», – скоро будет день рождения, я хочу подарить ему новые кроссовки.Я посмотрела на ноги племянничка и увидела, что на них стоптанные кроссовки без задников.– А где его отец?– Моя сестра уже два года живет без мужа. Развод.– Бедные дети…– Наши родители тоже в разводе. Это типично для нас. Наша мама вышла замуж, родила моих двух сестер и развелась. Потом снова вышла замуж, родила меня и снова развелась. А потом опять вышла замуж и родила еще двоих…– Так вы с сестрой родные только по матери?– Да, но ее дети мне как родные! И вон те дети – тоже! – Алехандро показал в проем двери на трех шоколадных очаровашек, резвящихся на лестничной клетке. – Это дети моего брата, он тоже бросил жену. Вон она, в розовом платье. Мы любим ее, потому что она хорошая женщина. Она очень хорошая женщина.– В твоей семье все разводятся. И ты предлагаешь мне стать твоей женой?– Ми рейна! Мы с тобой никогда не разведемся! Поверь мне, этого не случится! Я тебя искал всю жизнь!Я машинально достала из сумки противогрибковую мазь и начала массирующими движениями втирать ее в огромные растрескавшиеся пятки.Алехандро доволен. Родственники, доедая свинину, поглядывают на него с уважением.

– Кансадо? – спросил меня Алехандро. Я уже знаю, что «кансадо» значит по-испански «устала?».Я киваю. И его широкие ладони обхватили меня, как суточного цыпленка, и перенесли на матрас, лежащий прямо на полу.К грязным матрасам мне уже не привыкать.– Нау релакс! Релакс, ми рейна! Спи!Я мгновенно заснула.

Когда я открыла глаза, было темно. Душная ночь заползала в открытое окно, несмотря на железные ставни. Через полоски металла балконной двери в комнату заглядывает любопытная бледнолицая луна. Интересно, поздравил ли кто-нибудь из моих московских друзей меня с праздником?

Я вспомнила тот вечер на Малеконе, когда огромный лунный шар из-за крепости поманил меня к себе. Рядом похрапывает Алехандро.Я выхожу на балкон подышать, смотрю на небо, в который раз безрезультатно стараясь разыскать Большую Медведицу.На соседнем балконе няня с синими бровями курит сигару. На ней белая ночная рубашка, что придает ей некоторую фантастичность.– Очун! – сказала она мне, показывая на луну.– Да, красиво! – кивнула я.– Очун – это дева, богиня любви. Такая же красавица, как ты. Такие же золотые волосы, – говорит няня на ломаном английском. – А темнота – это Чанго, мужское начало, бог огня и танцев. Он большой, как Алехандро. – Говорить по-английски ей трудно, она машет своей трубкой, подбирая слова, стараясь объяснить мне что-то важное. – Очун спасла рабов, которые хотели сбежать на лодке и начали тонуть. Она превратилась в большую деревянную статую и поплыла по реке. Рабы схватились за нее и выплыли.– А, понятно…– Когда Очун и Чанго соединяются, всем людям становится хорошо!– Да, понимаю…– Ты – Очун, ты должна спасти Алехандро!– Спасти? Алехандро?– Забрать его отсюда, спасти его! Понимаешь? – настаивала няня.– Да, да, понимаю.Няня показала на луну, со значением подняла вверх указательный палец и, царственно подобрав подол своей ночнушки, удалилась с балкона.

Я вернулась в комнату и легла на матрас. Алехандро обнял меня, не просыпаясь, и издал стон. Заснуть никак не получалось, и я стала представлять деревья в воде. Так я пролежала с закрытыми глазами до тех пор, пока тьма за окном не стала редеть.Где-то прокричал петух.– Я понял тебя, амиго, – тихо сказал Алехандро, встал и вышел из комнаты.Я видела сквозь неплотно прикрытую дверь, как он бреется, как натирает кожу головы и щеки мякотью алоэ. Потом он тихонько включил телевизор и стал смотреть повтор какого-то бразильского сериала.Я вышла в гостиную.– Милый, почему ты не спишь?– Я привык рано вставать, ми рейна.– Ты такой счастливый, у тебя есть братья и сестры, а я совсем одна.Я легла рядом с ним на диван и уткнулась лицом в его ногу. Он гладил мои волосы и смотрел в экран.Спать у меня уже не получится. Я встала, достала из потайного кармана сумки тысячу евро, положила их в конверт, написала на нем: «Любовнику, брату и другу» – и протянула конверт Алехандро.– Я хочу, чтобы ты знал: я не туристка, которая однажды уедет и которой все равно, что с тобой случится дальше. Ты помог мне сэкономить деньги благодаря своим связям, и я хочу тебе их отдать. Мне будет спокойнее знать, что на всякий экстренный случай у тебя есть эта сумма.Он не спешил брать его.– «Любовнику, брату, другу»? – прочитал он.– Как ты знаешь, у меня есть муж, и мы с ним многое пережили. Но так случилось, что мы с тобой стали любовниками. Я хочу, чтобы ты видел во мне еще и друга, и относился ко мне, как к своей сестре. Наверное, потому, что у меня никогда не было братьев. – По его лицу я видела, что он очень удивлен и не знает, как реагировать. – Эти деньги тебе понадобятся, например, чтобы оформить визу в Россию.Он сидел и просто смотрел на меня.– Здесь больше, чем потребуется на оформление визы, в любом случае ты сможешь распоряжаться этими деньгами по своему усмотрению. Можешь купить кроссовки Анхелю.«Ну, отреагируй же как-нибудь! – думала я. – Открой конверт!».Но он все сидел и смотрел на меня. Вдруг из его глаз покатились слезы.– Я ничего не могу поделать. Я, Кахакинта, плачу как ребенок. Что ты со мной делаешь? Я больше не могу быть сильным. Ты пробила мою броню, ты открыла мое сердце.– Милый, сила не в силе, а в правде. Это хорошие слезы.Он сидел неподвижно и выглядел действительно как маленький мальчик, который увеличился до двух метров в высоту.

Я собралась принять душ, увидела его бело-голубую тенниску, висящую на крючке в ванной, и решила ее постирать. Почти всю ванную комнату занимает бестолковая стиральная машина кубинского производства. Внешне она выглядит, как стиралка, какие были в Советском Союзе у моей бабушки. Корпус, похожий на бочку, и сливной шланг, опущенный в раковину.Я бы такому агрегату сейчас даже старые джинсы не доверила. Не хочу такую стиральную машину.

Вода падала из душа, мои волосы намокли, я стояла с закрытыми глазами и стирала вручную остатками своего шампуня его тенниску, от воды ставшую большой и тяжелой. Когда я протерла глаза, то увидела, что он стоит в дверном проеме и смотрит на меня. – Ми рейна, любовь – это не тысяча евро. Любовь – это если я в твоем сердце. Я постоянно думаю о тебе. Если я иду в магазин, я думаю, что ты любишь вино. Я покупаю тебе вино и даже забываю, что я шел, чтобы купить себе ром. Я уже не живу своей жизнью, я живу для тебя. Я не возьму твои деньги.Он обнял меня, и мы замерли под душем.– Ты стираешь, ты любишь готовить. Ты хорошая женщина. Как женщина стирает, такая она и есть. Хорошо стирает – хорошая женщина. Не любит стирать – плохая женщина. Я не какой-нибудь мачо, не такой, как другие мужчины. Сегодня ты стираешь – я готовлю: завтра я стираю – ты готовишь. Или ты работаешь, а я стираю. Выходные проводим вместе. Главное для меня – семья.

 

– Милый, мне будет спокойнее в Москве знать, что у тебя есть деньги. Если с тобой что-то случится…

– Если со мной что-то случится, деньги мне уже не понадобятся.

Я вышла на лоджию повесить его тенниску и увидела нечто странное: сидящий в кустах нищий старик с длинными седыми дредами сложил руки рупором и прокричал петухом. Рядом с ним лежал петух со связанными ногами.

Я устроилась на диване, положив голову на колени Алехандро. Он снова, погрузился в сериал, где любовная драма, судя по накалу страстей, подошла к кульминации. А я разглядывала его кофейного цвета торс, детские глаза, каракулевые подмышки, вдыхала его запах, и внутренний голос во мне говорил: ты запомнишь этот момент навсегда. Как тот, когда в двенадцать лет ты вышла из прохладного бассейна под яркое солнце и вдруг поняла, что жизнь прекрасна. И это чувство необъяснимого счастья всегда вспоминается, как некий бесценный опыт. Так и этот момент абсолютного покоя ты будешь помнить…

Старик прокричал петухом в третий раз. В дверь постучали.Алехандро замер. Хотел выключить сериал, но не стал, неохотно поднялся, подошел к двери и оглянулся на меня.– Одеться? – зачем-то спросила я.Алехандро оглядел меня, послал мне воздушный поцелуй и открыл дверь.Я выбежала в спальню, в гостиной послышался какой-то шум. Я не нашла платье, просто обернулась цветастым покрывалом.Когда я вернулась в гостиную, там уже все кончилось. Двое полицейских надели на Алехандро наручники, выкрутив ему руку назад, третий стоял с ржавым пистолетом наготове, а полицейский постарше, очевидно начальник, дымил сигарой.– Я даже не успел пожать тебе руку, – сказал ему Алехандро.– Я обойдусь, – был ответ.Амая вышла в гостиную, оглядела всех, вращая сонными глазами, и не проронила ни звука.– Амиго, ты выбрал самый неудачный момент. Это моя любимая девушка. – Педро посмотрел на меня. – Давай решим проблему, как старые знакомые?– Твою проблему можно решить только одним способом, – ответил полицейский, указав головой на дверь, – тюрьмой.Алехандро посмотрел на сестру. Подошел ко мне и поцеловал меня в губы. Долго, долго, долго.– Жди меня, – сказал он и вышел вместе с полицейскими.

Я даже не успела спросить, что случилось. Все казалось мне каким-то нелепым розыгрышем. В гостиной повисло тяжелое облако сигарного дыма. Амая молчала. Я надеялась, что Алехандро сейчас вернется.– Что случилось? – Я старалась произносить английские слова четко, в надежде, что она поймет. – Почему полиция? – Она скупо отвечала по-испански, но понять я ничего не могла и только механически повторяла: – Он вернется? Скажи мне, он вернется?Она курила и молча кивала, звонила куда-то по телефону, с кем-то о чем-то говорила.Конверт с тысячей евро так и остался лежать на диване. Рядом с кремом против грибков. Я подобрала с пола крышечку от крема, закрутила.Всё бессмысленно. Жизнь бессмысленна.

Приехали Ариэль с женой, сказали, что отвезут меня в отель. Я села в их облезлый двухдверный «Понтиак Фаерберд». К машине подошел седой старик с дредами. Петух у него в руках время от времени хлопал крыльями. Старик долго говорил с женой Ариэля. За что-то благодарил, о чем-то сокрушался. Все, что я поняла из их слов – Педро взяли «за бизнес», а меня отвезут в аэропорт.– Мне надо поменять дату вылета на ближайшее число.– Сестра, мы решим любую твою проблему, – ответил Ариэль.

В представительстве «Аэрофлота» меня уже приняли как родную. Всего за семьдесят куков дата вылета была снова изменена, на этот раз на ближайший рейс. «Сегодня», – твердила я. И разглядывала огромную картину, которая висела за стойкой менеджера, возившейся с моим билетом. Эта нелепая картина врезалась мне в память: обнаженная девушка спит на кроваво-алом волнистом покрывале, утопая в его складках. У нее на спине сидит черный петух с алым гребнем. Точь-в-точь такой же был у нищего утром. Петух клюет тело спящей девушки.

Сегодня вылет в Москву. Когда Алехандро нет рядом, все потеряло смысл. Жара, офис «Аэрофлота», деньги, даты, все кажется бессмысленным, запутанным сном. Я не понимаю, что мне говорят по-испански, только киваю.Сегодня так сегодня. В аэропорт так в аэропорт. Надо собирать чемодан. Да, надо…

Я попросила Ариэля позвонить в отель «Тропикоко», узнать, сколько я должна заплатить, чтобы не менять в банке лишних евро. Женщина на том конце провода долго что-то уточняла по-испански, и я забеспокоилась: а хватит ли оставшихся денег?Ариэль еще раз переспросил у меня номер комнаты.– Уже оплачен, – сказал он.– Как оплачен?– Она говорит, что ваш муж уже оплатил.– Мой муж не знает, где я!– Она говорит: он оставил записку.– На русском?– Она говорит, что на испанском.– Что там написано?Я открыла блокнот, и Ариэль записал с ее слов текст, который я перевела со словарем. Получилось что-то типа: «Прости меня, королева, за мою любовь. Ты навсегда в моем сердце. Так хочет Бог. Алехандро». Это звучит, как наивная подростковая рифма, но в моей голове словно помыли окна. У меня случилось омоложение сознания, и теперь меня обуревают шекспировские чувства, которые испытывают лет в семнадцать.Ариель и его жена что-то бурно обсуждают всю дорогу. Видимо, их сильно впечатлило, что Алехандро оплатил отель. Из их слов я понимаю только «амор» – любовь. Типа: «Вот это амор! А у нас с тобой разве амор?»

На дне чемодана я нашла вилку от зарядного устройства для айфона. Как я ее не заметила раньше? Бросилась заряжать. Когда все было упаковано, легла на кровать на минуточку. От жары сильно кружилась голова.Айфон ожил и запищал эсэмэсками. Приглашение в московский ночной клуб, в магазин на презентацию новой коллекции. Две эсэмэски от мужа: «Получил журналистскую премию. Ура!» и «ХВ, любимка!».Я увижу его сегодня, вдруг опомнилась я. Надо вставать и идти в машину.Что-то зашевелилось и проползло по моей ноге. Я вздрогнула и задрала юбку. Струйка крови расползлась пятном на белой простыне. Месячные.Ничего не осталось на память, подумала я. Но на душе стало легче – не придется нести ответственность за чью-то новую жизнь.

Изразец с сердцем и венком я зачем-то положила в ручную кладь. Боялась: вдруг потеряется вместе с багажом. И еще думала, что в самолете станет грустно и я буду трогать шероховатое оранжевое сердце, разглядывать орнамент по бокам. Полная темнокожая кубинка с заколкой в волосах, такой, какие носят у нас ультрарелигиозные дамы, попросила меня открыть ручную кладь и уставилась на изразец.– Что это?– Сувенир.– Где вы это взяли?«Ну, всё, сейчас обвинят в разрушении исторического наследия», – подумала я и вспомнила, как вручила песо кубинскому малышу.– Купила.– Я не могу разрешить вам взять это с собой в самолет.– Почему?– Не положено.– Но это просто безобидный сувенир, на память. Он очень важен для меня! – Я готова была расплакаться.– Я вынуждена его у вас забрать, – сказала женщина с явным наслаждением.– Пожалуйста, разрешите мне его отдать бортпроводникам на время полета! Я сделаю это прямо сейчас при вас! Поверьте, я не собираюсь им никого убивать, просто это важный для меня памятный сувенир.Я попыталась дать ей десять долларов.– Уберите ваши деньги. Я не могу пустить вас в самолет с этим предметом. Покажите мне ваш паспорт!Я протянула ей паспорт.– У вас на фотографии другой цвет волос!Я встретилась взглядом с негрилой в форме офицера таможенной службы, который пожирал меня глазами, и поняла, что кубинка просто ревнует.– Светлые волосы могут быть на фотографии темнее или светлее, это зависит от того, как на них падает свет. Вы этого не знаете, вероятно, потому, что у вас не такие! – нанесла я ответный удар с самой обаятельной улыбкой, на которую была способна. – Это мой натуральный цвет.Я провела рукой по волосам и посмотрела на офицера.С изразцом пришлось расстаться. Так у меня не осталось ничего на память о Пипо-Педро-Алехандро.

Русские туристы в самолете громко обмениваются впечатлениями: – Ну и как вам Варадеро?– Унылое говно.– А мы взяли машину на неделю. Всю Кубу увидели.– Ну и как?– Да так, ничё особенного. Деревня деревней.Никак не могла сообразить – кресло G у окна или, наоборот, в проходе. Уточнила у бортпроводницы. Села.Появился потный полноватый дядька лет пятидесяти:– Алфавит не знаете?! – спросил он тоном школьного учителя и уставился на меня.– Извините, я перепутала. – Я встала.– Да сидите уж там, где сидите! – рявкнул он.А я-то думала, что я красивая женщина и мужчина его лет, увидев меня, должен улыбаться и мило шутить: нам ведь двенадцать часов сидеть бок о бок.Русские граждане стремительно напивались.Ханурик в соломенной шляпе, проходя мимо загорелой скуластой девицы, болтавшей со своей подругой в проходе между рядами, покачнулся. Может, самолет тряхнуло или паренек сам уже с трудом держался на ногах, но он ее задел. Несильно, слегка задел, я видела.Девица, недолго думая, толкнула его в спину, со словами «Нехуя толкаться, мудила!». Ханурик пролетел вперед по проходу и ударился головой о туалетную дверь, его соломенная шляпа покатилась под ноги пассажирам.Никто не обратил на это внимания. Весь салон дружно ржал над шутками из «Бриллиантовой руки».Соседка с другого ряда сообщила, что ей еще в Питер лететь. Я, чтобы поддержать разговор, сказала, что Питер, конечно, очень интересный город. Кубинцы, к примеру, мечтают увидеть именно Питер, который все еще называют Ленинградом.Соседка посмотрела на меня с прищуром:– Я, вообще-то, из Нижнего. Работаю в Питере…«Везет мне на Нижний Новгород», – вспомнила я Тамару, пытавшуюся впарить мне эликсир вечной молодости, и глянула на соседку с подозрением. Надо самой задать тему разговора:– На Варадеро отдыхали?– На Кайо-Ларго.– Ну и как?– Прекрасно. Все включено. Шестьдесят пять евро в сутки. Тратишь только на сувениры. А во время экскурсии мясо крокодила предлагают. За десять куков мясо крокодила! Где у нас такое предложат? И, главное, никаких местных! Кубинцев туда вообще не пускают… Нет, хорошо! Хорошо. А вы где были?– В Гаване.– Вот сколько в Гаване стоит коктейль?– Где-то два с половиной кука.– А я брала в баре по четыре бесплатных коктейля – и на пляж! Да… Если все посчитать… Выгодно.

Вглядываюсь в фото мужа на дисплее айфона, не сразу понимая: кто это, такой бедный? Мне очень хочется, чтобы мое возвращение в Москву было благополучным. Я испытываю чувство ответственности перед его семьей.Сердце мое закрыто для настоящих чувств, я боюсь их. Поэтому у меня нет сил и энергии. И нет своей правды, которая вела бы по жизни. Сила в искренности, в настоящих эмоциях, какими бы они ни были. Без них истощается нервная система и теряется интерес к жизни.Чего бы я хотела, если дать волю чувствам? Однажды, когда-нибудь, показать Алехандро Москву. Родить ребенка от любимого человека. И чтобы у того ребенка было счастливое будущее.Наверное, это слишком много? Не знаю. Пока я прислушиваюсь к своим чувствам, и мне очень трудно понять их. Я боюсь ошибиться.

И вот я в Шереметьеве. Всего-то шестнадцать дней прошло. А кажется, целая жизнь. Моя соседка решает вопрос с билетом в Питер. Она попросила меня подождать ее, чтобы вместе взять такси.Но я и без того никуда не спешу. Хочется растянуть это спокойное тихое счастье, пока оно не растаяло под столичными ветрами. Ни о чем не думать. Просто сидеть.Целая жизнь уложилась в шестнадцать дней. Жизнь, полная отчаянных решений и нелепостей. Что это было? Пляжный роман, выдававший себя за святую любовь? Или святая любовь, маскировавшаяся под пляжный роман? Думайте, как вам нравится.Такая короткая и длинная. Моя жизнь.

 

Примечания

1

Пожалуйста, передайте Педро, что его предал друг (исп.).

2

Аледи сообщил полиции о товаре, и теперь Педро ищут (исп.).

3

Передайте это побыстрее (исп.).