Теперь мы познакомим нашего читателя в кратком очерке с шестигласною думою.

Первое затруднение при выборах в городские выборные должности заключалось для Оренбурга в недостатке людей, имеющих право быть выбранными, поэтому производились выборы не только из купцов, но и из купеческих братьев, племянников и детей. Представляя на утверждение список лиц купеческих братьев и сыновей, городской голова Семенов 31 декабря 1835 года писал военному губернатору, что «утверждение этого незаконнаго списка требует истинная польза службы, соблюдение общественнаго благосостояния и наконец самое уровнение в очередных отправлениях общественных повинностей, ибо мне (Семенову) известно что в числе купеческих семейств есть многия такия, в коих заключается до 20 и более душ и в коих начальниками состоят или женщины или подсудимые или наконец престарелые и ни к какой уже службе неспособные купцы, а дети, братья и другие ближние родственники под сими наименованиями должны пользоваться от всех обязанностей свободою, владея некоторые из них нераздельно наследственными капиталами. Если-бы военный губернатор утвердил тот список, то общество готово принять на себя всякую ответственность в случае каких либо упущений со стороны лиц, выбираемых в должность и обязывается за них круговым общественным ручательством.

Губернское начальство, как и должно было ожидать, не удовлетворило просьбы, так как оно и не имело права удовлетворить, потому что просьба шла в разрез с существовавшим законодательством, которое прямо и категорически воспрещало выборы в должности купеческих братьев и сыновей, но не удовлетворяя просьбы начальством порою давались советы, вроде нижеследующего:«предписываю вам (городскому голове), чтобы выборы в городския должности непременно были произведены среди купцов и мещан города Оренбурга, кои по закону имеют на то право, не затрудняясь тем, ежели кто из них окажется безграмотным, ибо по закону могут служить в должностях по выборам и безграмотные».

По злой иронии судьбы эту бумагу подписал старший советник губернского правления Ломоносов, однофамилец гениального нашего самородка Михаила Васильевича Ломоносова, одного из первых борцов за народное образование.

Кроме вышеуказанного затруднения при выборах существовало еще и другое, более сильное, отражающееся гораздо значительнее на успехах выборов.

Дело в том, что сам обыватель не имел ни какого намерения и желания служить по выборам, наоборот всеми силами стремился избавиться от ненавистной ему обязанности.

Служба по выборам была ни делом чести, ни делом защиты своих интересов — общественное самосознание еще не было развито — наоборот, служба по выборам считалась тягостью, разорением; нередко она возлагалась на лиц, чем либо провинившихся перед обществом.

Это обстоятельство является очень характерным для нашей истории,

В то время, как на западе происходила борьба за право самоуправления, и города, получившие эти права, становятся силою, умеющей оберегать свои интересы, в то время как всякая привиллегия на западе достается тяжелым усилием, ценою иногда значительных затраты, — у нас города, получив самоуправление в 1785 году, не только не развивали положенных начал, не только не достигали каких либо положительных результатов, но наоборот, всеми силами старались избавиться от ненавистных им прав и заставляли нередко вмешиваться гражданскую власть, потому-что без этого вмешательства не могла развиваться жизнь города.

Процедура избавления обывателями от службы обществу была очень сложна. Выбранное лицо подавало прошение оренбургскому гражданскому губернатору, который жил в Уфе, от последнего прошение шло на рассмотрение губернского правления. В свою очередь губернское правление, рассмотрев прошение, не разрешало его, а пересылало оренбургской думе для отзыва. Отзыв делал им сам городской голова единолично или иногда созывал целое собрание купцов и мещан; на этом собрании читалось прошение и составлялся приговор, который и отсылался обратно в губернское правление, тогда последнее делало резолюцию которая и сообщалась через полицию. Иногда просители, получив отказ от губернского правления, не удовлетворялись этим и шли с прошениями на Высочайшее Имя.

Причины, на которые ссылались в своих прошениях обиженные обыватели, были разнообразны: главным образом выставлялись нарушения закона. Эти нарушения усматривались в том, что выборный состоял в одном капитале с отцом, был под судом, принадлежал к раскольникам, словом не брезгали ничем; далее шли указания, что выбранное лицо одинок, имеет престарелого отца, и в случае выборов пострадают его торговые интересы, или что выборный по своим торговым делам должен часто отлучаться из Оренбурга, по этому не может регулярно посещать думу, или что выборное лицо болен, при чем указывались болезни — «геморой, тупость зрения», не позволяющие нести общественную службу, наконец упоминалось и о том, что проситель безграмотен. Довольно часты были указания на то, что или сам выборный или его родственники, члены его семьи, уже несли обязанности по выборам, а многие лица в городе не бывали ни разу выбираемы.

Таким образом прибегали ко всем средствам, чтобы избавиться от службы — а на проверку оказывалось, что обыватель в большинстве случаев пишет в своем прошении неправду. Если он писал, что он одинок, голова удостоверял, что он был членом семьи душ, так например, в 18; болезнь оказывалась фиктивною и т. д.

Вследствие подобных отзывов просители получали от губернского правления отказы и должны были прослужить обществу.

Отметим еще разницу между прошениями начала 30-х и 50-х годов В прошениях 30-х годов просители стараются указать, что с ними поступили несправедливо, их обидели, главная мысль прошения — обвинения своих сочленов, тон прошений резкий. В прошениях 50-х годов мы, наоборот, встречаемся с фразами вроде следующих: «а потому сколь ни лестно внимание общества и как ни желательно было оправдать сделанное им доверие и почет» — но... непредвиденные обстоятельства заставляют отказываться от службы.

Таким образом в 50-х годов центр тяжести переносился с общества на самого просителя, на его жизненные обстоятельства, которые не позволяли обывателю оправдать доверия общества.

Нам удалось отыскать составы городской шестигласной думы с 1826 г , за более ранний период дел не сохранилось и мы знаем лишь, что до этого времени были городскими головами, между прочими, Филипп Шапошников и Петр Набатов.

Период 1826—1829: городской голова: Иван Кривцов, гласные: Михаил Шерин, Василий Лебедев, Ефим Лебедев, Гаврила Пахомов, Семен Козин, Степан Свешников.

Период 1829—1832: городской голова: Федор Жинкин, гласные: Степан Торцов, Василий Шибашев, Василий Агеев, Василий Лаврентьев, Абдулман Гибетуллин.

Период 1832—1835: городской голова Федор Жинкин, гласные: Иван Сырейщиков, Гаврила Панфилов, Максим Козин, Никифор Васильев, Гумер Ахметов, Хабибулла Сейфульмен.

Период 1835—1838; городской голова Николай Семенов, гласные: Кондратий Мякников, Лука Завалкин, Осип Бурнашев, Николай Димитров, Федор Семенов, Флегонт Гребнев.

Период 1838—1841: городской голова: Федор Горячев; гласные: Николай Шерин, Петр Оглодков, Иван Лебедев, Николай Гребнев, Тимофей Попов, Яков Лысов.

Период 1841—1844: городской голова: Иван Путолов, гласные: Алексей Путолов, Павел Баныкин, Петр Кирилов, Иван Баныкин, Кирил Кирилов, Иван Федотов.

Период 1851—1854: городской голова: Степан Деев, гласные: Егор Барлатин, Федор Тухтин, Василий Труев, Степан Чаплыгин, Николай Дубинин, Иван Лебедев.

Период 1866—1869: городской голова: Степан Деев, гласные: Иван Сворцов, Николай Карандаков, Александр Кибарев, Николай Ладыгин, Николай Введенский, Иван Овчинников.

Вот те данные о составе шестигласной думы, которые нам удалось разыскать, к сожалению существуют большие пробелы.

При шестигласной думе была и канцелярия, которая долгое время состояла из одного письмоводителя, бывшего в тоже время письмоводителем и сиротского суда, с течением времени канцелярия увеличивалась, хотя очень незначительно.

Журналы шестигласной думы велись по раз заведенной форме, а именно: на верху листа писчей бумаги выводили число, год, день; далее писалась фраза: «в присутствие городской думы прибыли», и на отдельных строчках заносили кто именно: городской голова — имя и фамилия, затем на новой строке: «гласные», затем шли фамилии, против последних делалась скоба и отмечалось: «в 8-м часу пополунощи». В конце журнала каждого дня ставилось: «из присутствия думы вышли в первом часу». После указанной выше отметки, посреди строки более крупно писалось: слушали, затем шло изложение вкратце дела, и «приказали», за которым заносилась резолюция думы. Каждый журнал подписывали городской голова и все присутсвующие гласные.

Делопроизводство было слишком осложнено, иногда случалось секретарю докладывать ряд однородных дел и на каждое из них составлялся особый журнал, дойти до соединения всех этих одноронных дел в один журнал долго не могли. Точно также сколько времени было потрачено на то, чтобы такое простое для нас понятие, как «доклад», «докладывали» было усвоено. Вместо этого слова употребляли: «слушали» «имели суждение» и только к 40-м годам эта и ей подобные фразы заменились одним словом: «доклад».

Вообще по журналам шестигласной думы можно проследить развитие нашего канцелярского языка. Трудна и тяжела была эта работа, пока не добивались какой нибудь в настоящее время общепринятой формы выражения. Видимо, канцеляристы того времени страдали недостатком слов: от этого и происходила та неуклюжесть формы, которая так поражает в настоящее время. После всех журналов, составляемых в один день, заносилась обязательно фраза: сего дня крепили журнал в столько-то пунктах.

Мы рассмотрели внешние признаки шестигласной думы — сказать о внутренней стороне деятельности думы, к сожалению, многое нельзя. Хотя по положению 1785 г. дума признавалась хозяином города, но в действительности дело обстояло иначе и даже трудно ответить на вопрос: чем же была на самом деле шестигласная дума? Она находилась положительно в рабской зависимости от губернатора и губернского правления. Без разрешения последних дума не только не могла произвести какую либо число хозяйственную работу, она не могла истратить даже несколько копеек, неуказанных точно в смете. Испортился у думы в канцелярии стол — просить о ремонте его нужно было тоже губернское правление.

Гражданское начальство того времени, конечно, считало себя непогрешимым во всех отношениях и всезнающим, поэтому присылаемые думою сметы подтвергались тщательному видоизменению. Поставит дума в смете расход на лишнего писца, губернское правление вычеркивает этот расход, что же остается делать думе? С прежним количеством писцов работать нельзя — дума, судя по пословице: голь на выдумки хитра — урезывает из жалования секретаря и бухгалтера по 100 р. и на них приглашает писца. Дела о ремонтах длились до тех пор, пока нуждающиеся в ремонте дома прямо таки разваливались, ни о каких хозяйственных улучшениях нельзя было думать, потому что большинство из них браковались тем же всевластным и всесильным губернским правлением.

Но положение Оренбургской думы было еще тем тяжелее, что кроме гражданского губернатора и губернского правления, у думы существовало иное начальство — военный губернатор.

Эти начальства считали свою прямою обязанностью заботиться о благосостоянии города и поэтому поручили своим чиновникам изобретать способы улучшения городского благосостояния. Чиновники и выдумывали проекты, один другого поразительнее —  мы уже указали на один из них — превращение города Оренбурга в 1848 год в чисто военный город. Проект этот, конечно, прямо противоречил требованиям жизни, которая говорила, что и последние остатки крепости Оренбурга нужно уничтожить.

Далее, не менее характерною чертою является отсутствие у думы какой либо инициативы: открытием училища дума обязана графу Сухтелену, устройство водопровода принадлежит графу Эссену, организация пожарного обоза — графу Перовскому. И дума с своей стороны даже не высказывала желания идти на встречу этим проектам, наоборот, она, сколько могла, противодействовала им.

Естественен вопрос: почему-же шестигласная дума производит такое безотрадное впечатление? — ответ существует и очень простой: действительность вполне не соответствовала принципам само управления: крепостничество, натуральное и меновое хозяйство требовали отсутствия инициативы, требовали безусловной покорности. Самоуправление в том виде, как оно выразилось в положении 1785 года, было не следствием нашей жизни, а чужестранным цветком, посаженным не в соответственном для него климате и цветок не мог развиваться, а должен был хиреть...