О том, что Гийом не любит меня, я догадывался. Я еще не забыл тот странный взгляд, которым он обжег меня там, на набережной, его бледное, точно вымоченное в воде, лицо, когда он впервые был вынужден назвать меня лордом, его явную отстраненность и вдумчивую серьезность в разговорах со мной. Да и здесь, в крепости, это проявлялось во многих, весьма заметных деталях: в равнодушной надменности, с которой он проходил мимо меня, в неприятном вздергивании бровей, когда Гийом слышал мой голос, в чрезвычайно подчеркнутой вежливости, с которой он ко мне обращался. Вежливость его меня просто душила. Вспоминая обо мне в тех случаях, когда без этого нельзя было обойтись, он, в отличие от Алисы, никогда не забывал прибавить к моему имени титул, «милорд», причем голос весьма ощутимо был окрашен иронией, с его точки зрения я, конечно, ни лордом, ни воином не являлся, - а выслушивая ответ, он смотрел на меня непроницаемым твердым взглядом, после чего сразу же отворачивался и как будто напрочь забывал о моем присутствии.

Однако, демонстрируя такое пренебрежение, впрочем, полностью в рамках благовоспитанности, так что придраться ни к чему было нельзя, Гийом вместе с тем ежесекундно следил за моей персоной. Я все время чувствовал на себе его прицельные суженные зрачки, словно железный палец упирался между лопаток, но, когда оборачивался, встречал лишь опущенные, точно в задумчивости, тонкие веки. Гийом явно сдерживался, и только однажды его будто прорвало. Беппо как раз, наживив гвоздь в дерево, показывал мне, как надо выполнять удар под названием «косой ливень» - это когда меч падает от плеча с ощутимым уклоном, - вдруг весь вытянулся и по-уставному, плашмя, приложил лезвие к животу. Я даже понять ничего не успел - из-за спины моей неторопливо выдвинулся Гийом, иронически, как всегда, посмотрел сначала на меня, а потом на Беппо, перевел очерченные, как у зверя, зрачки на гвоздь, торчащий из бруса, тряхнул длинными волосами, тронул бородку, я опять-таки не успел ничего толком понять - на долю секунды распахнулся сверкающий плазменный полукруг, гвоздь слегка шелохнулся и, точно переломившись, начал медленно заваливаться на бок, но еще прежде, чем он упал, серебряный полукруг снова распахнулся, как веер, и когда металлический стерженек, наконец, покатился по брусу, я увидел, что разрублен он не на две, а на три части. Тихо звякнув, упали они на твердую землю плаца. А Гийом вновь посмотрел сначала на меня, а потом на Беппо и, ни слова не говоря, бросил меч в ножны.

И хотя взгляд у него был, как обычно, тверд и абсолютно непроницаем, я вдруг понял, что бледность, выступившая в нем на набережной, была не случайной. Гийом действительно меня ненавидел. В его глазах я был уже мертв - это лишь вопрос времени.

Я это действительно понял.

И, наверное, понял Беппо, который еле слышно шепнул, когда Гийом удалился:

- Осторожней, милорд, вам здесь следует быть очень внимательным…

Это, разумеется, было плохо.

Однако гораздо хуже было другое.

Хуже всего было то, что Гийом тоже понял, что я это понял.

Любопытно, что я ему даже сочувствовал - до некоторой степени. Еще бы, быть естественным и законным наследником главы великого Дома, единственным претендентом на Алломар в случае смерти Геррика, претендентом, права которого ни у кого не вызывают сомнений. И вдруг - кольцо лорда с аквамариновым камнем достается Алисе. Удар? Удар! И вдруг у Алисы - муж, внезапно обретший права наследного лорда. Опять удар! Оказаться на третьем месте, быв фактически первым, терпеть наглого самозванца, каковым я ему, по-видимому, представлялся, наблюдать, как земли, уже казавшиеся твоими, уходят в чужие руки. От этого у кого угодно померкнет сознание.

Повторяю: я ему в определенной мере даже сочувствовал. Более того, я был готов отказаться от наследования Алломара. Отказаться от того, чего никогда не имел, очень просто. Алломар представлял для меня некую гипотетическую условность. Но я кожей чувствовал, что Алиса ни за что не пойдет на подобный шаг. Даже слабый намек на такую возможность был бы для нее оскорбителен, потому что она-то как раз полагала, что здесь все нормально. Таковы непререкаемые Законы в основе мира: лордом можно стать, лишь победив в честном бою другого лорда, в этом наше проклятие - мы обязаны непрерывно отстаивать свое положение. Лорд по праву рождения - это еще не совсем то, что требуется. Человек, родившийся лордом, должен подтвердить это, совершив подвиг. Гийом - талантливый воин, он не раз демонстрировал мужество и умение командовать боем. Можно, не задумываясь, поручить Алломар его попечению. Тем не менее, подвига - того, что выделяет человека из разряда других - у него пока нет. Может быть, ему просто не везло до сих пор, а быть может, у него не хватает той внутренней силы, которая заставляет человека преодолеть невозможное.

- Так что, все справедливо, - говорила она, покусывая ноготь на пальце. - Именно поэтому Геррик передал кольцо Алломара мне, а не младшему брату. Женщина обязана хранить традиции своего Дома. Кстати, о традициях, раз уж зашла речь…

И все также покусывая несчастный ноготь, она с некоторым раздражением объяснила мне, что с точки зрения традиций Дома Герриков я виду себя абсолютно возмутительно и недопустимо: фамильярничаю с прислугой - что тебе далась эта Мирра? - слишком накоротке держусь с солдатами и, тем более, с Беппо. Беппо учит тебя сражаться, но это не значит, что вы - приятели. Он - сержант, ты - лорд, вы просто не равны друг другу. Пожалуйста, милорд муж, имейте это в виду!

- «Все люди рождаются свободными и равными», - процитировал я. - «Общественные различия могут основываться лишь на соображениях пользы». Так, во всяком случае, принято у нас на Земле. Закон есть выражение общей воли.

- Нет, - упрямо сказала Алиса. - Все люди только - рождаются. А свободными и равными они становятся сами, если того хотят. Кстати, в большинстве своем они того не хотят. Свобода налагает слишком серьезные обязательства.

- Например, ограничивать свободу других, - заметил я.

- Но взамен они получают спокойствие и мирную жизнь, - сказала Алиса. - Неужели не очевидно: свобода - это плата за жизнь. Точно также, как жизнь - это неизбежная плата за обретаемую свободу. Либо ты выбираешь свободу, но тогда будь готов в любой момент отстаивать ее ценой жизни, либо ты выбираешь собственно жизнь, но тогда отдаешь часть свободы тому, кто за тебя умирает. Это - основа любых человеческих отношений. Во все времена и во всех мирах, которые мне известны. Никакие уступки здесь невозможны. Потому что если уступить даже в мелочи, то, как домик из песка, начнет разваливаться все остальное. Люди превратятся в зверей, пожирающих друг друга. Это - неизбежно, так уже было в Смутные времена… Что же касается Мирры, на которую ты украдкой поглядываешь, то тут вовсе необязательно скрывать что-то или делать тайком от меня. Лорду принадлежит любая незамужняя женщина, это тоже - закон. Если ты хочешь Мирру - просто возьми ее. Ни одна женщина Дома не вправе отказать лорду.

До сих пор она избегала прямо смотреть на меня, будто я был ей исключительно неприятен, но тут резко распахнула глаза, и синь прежнего высокомерия хлестнула меня, как разряд электричества.

- Значит, не возражаешь? - спросил я, взбешенный этой педагогической выволочкой.

- Ничуть, - сказала Алиса, точно речь шла о каких-то немыслимых пустяках.

- Это тоже в ваших традициях?

- Постольку, поскольку это улучшает человеческую природу.

- Тогда я воспользуюсь своим правом, - проинформировал я. - Ты не возражаешь?

- Ничуть!

- Серьезно?

- Ради бога, - сказала Алиса.

И она даже пожала плечами, показывая, насколько это ей безразлично.