С Алисой вообще что-то происходило. Она стала капризной, чего за ней раньше не замечалось, возражала по каждому поводу, пренебрежительно фыркала и кривила губы, а один раз, вспылив из-за какой-то мелочи, накричала при мне на Гийома – тот лишь щурился, иронически взбивая пальцем бородку, – сделала за что-то резкий выговор Беппо, сержант мудро ответил ей: «Виноват, миледи. Больше не повторится…» – Мирра дважды выходила от нее с заплаканными глазами, а меня она после нашего последнего разговора и вовсе не замечала: услышав мой голос, поднимала брови и отворачивалась. Обращение «милорд муж» исчезло из ее лексикона. Я не представлял, что думать по этому поводу. Как бы там ни было, но я действительно был ее мужем. Никто ее за язык не тянул. Алиса сама провозгласила это перед всеми Домами. Мне казалось, что я теперь имею на нее некоторые права. Однако Алиса, по-видимому, так не считала. Отношение ее ко мне стало хуже, чем даже при нашем первом знакомстве. Но тогда для этого были хоть какие-то основания, а сейчас причин нашего охлаждения я не видел. Ведь не ревновала же она меня к Мирре, в конце концов! Конечно, многовековая традиция – это прекрасно, но помимо традиций далекого Алломара существовали еще нравственные законы Земли. Мне не так просто было переступить через них. Пусть Мирра была готова к этому, однако не готов был я сам. Нет, ревность здесь была ни при чем.

Скорее уж на Алису действовала напряженная обстановка тех дней. Время шло, а стартовать на Пеллору мы по-прежнему не могли. Не знаю уж, в чем там было дело, но с завершением «падающей звезды» у Алисы явно не ладилось. Конструкция приобрела вид птицы с отставленными назад пустыми крыльями. Этакий воробей, нахохлившийся перед прыжком в небо. В груди воробья должны были разместиться Алиса с Гийомом, а в решетчатых крыльях, похожих на самолетные, – солдаты и слуги. Именно в этой части сооружения что-то не совпадало. Крылья по требованию Алисы несколько раз снимали – то немного укорачивали и делали толще, то, наоборот, удлиняли за счет новых латунных трубочек. Кончики их при этом слегка загибались кверху. Воробей приобретал бравый вид. Однако Алису это все равно не устраивало. После каждого монтажа она, словно кошка, протискивалась в переднюю часть «звезды», бралась за причудливо изогнутые перекладины, закрывала глаза, стояла так в неподвижности одну-две минуты, а потом говорила с тихим отчаянием: Нет, не чувствую. Правая сторона – будто мертвая… – Крылья снова снимали, развинчивали и меняли конфигурацию. Повторялось это раз пять или шесть – с одинаковым результатом.

Неудивительно, что Алиса нервничала.

К тому же, как всегда в это время года, потянулись свойственные Петербургу дожди: мелкие, занудливые, с печальным шорохом сеющиеся на воду канала, поверхность воды приобретала вид серого зеркала, отражающего такую же серую пустоту, медленно тонули в стоячем холоде желтые листья, у деревьев распухли суставы, а запретный для меня город на той стороне, казался полностью вымершим – редко-редко когда протащится легковая машина, да раз в час пробежит пешеход, прикрытый зонтиком или капюшоном.

Казалось, мы не выберемся отсюда никогда в жизни. Так и будет сыпаться морось, шурша по трубам и крышам, так и будет скрипеть под ногой влажный песок на плаце, так и будет наваливаться по ночам ветер на дребезжащие стекла.

Тоска у меня усиливалась.

В один из таких безнадежных дней исчез Петип. Он опять отправился в город по своим таинственным надобностям и, наверное, что-то там у него сорвалось, потому что обратно, в крепость, он уже не вернулся. Гийом напрасно прождал его целые сутки. Я видел тревожный электрический свет под его дверями. Ситуацию это, конечно, не облегчило. А на другое утро, когда мы в молчании завтракали, вопреки установленному этикету ввалился в гостиную мокрый, распаренный, слегка задыхающийся от волнения Беппо и, чуть ли не забывая величать Гийома милордом, доложил, что на другой стороне канала замечен снайпер.

– Какой еще снайпер? – буркнул Гийом, отодвигая тарелку с тушеными овощами.

Беппо выкатил и без того выпученные глаза и, как кот, пошевелил щеточками усов под носом.

– Не могу знать, милорд. Стекло отражается, то есть, видимо, оптика. Наблюдал сам, лично, с поста номер пять, милорд!..

– Придется пойти посмотреть, – сказал Гийом со вздохом.

Минут десять мы провели за кирпичным пилоном, поддерживающим крепостные стены, стараясь не слишком высовываться и вглядываясь в мокрые здания на той стороне. Правда, Гийом, по-моему, не столько вглядывался, сколько вслушивался, опустив веки. Кудри его намокли и висели сосульками. И точно так же поступала Алиса, вжимающаяся в выбоину штукатурки. Что они могли там услышать, я не представлял. Лично мне затекал в уши шелест зыбкого дождя по булыжнику. Я уже не говорю о том, чтобы что-то заметить. Но по истечении этих десяти или чуть больше минут Гийом сказал, что все верно, вон в том здании находится наблюдатель – вон там, на крыше, за двумя трубами. И Алиса, соглашаясь, кивнула. А через час, когда мы таким образом обошли по периметру всю крепость, стало ясно, что островок находится в жестком кольце блокады, причем, здесь имеются не только снайперы или наблюдатели – в количестве двенадцати человек, как насчитал Гийом, – а еще какие-то военные подразделения, спрятанные во дворах и в ближайших улицах.

Гийом сказал, что он чувствует по крайней мере четыре самодвижущихся механизма. Боевая машина пехоты, так вы, кажется, их называете? Объяснил, что глушить в них моторы пока не имеет смысла. Пусть они думают, что мы не подозреваем об их присутствии.

– Всегда полезно изобразить неведение, – добавил он. – Прикинуться дураком, чтобы противник расслабился.

С мушкетерской бородки у него капало.

– Троттигара бы сюда, – с непонятной мечтательностью сказала Алиса. – Он бы им показал – боевые машины пехоты. Помнишь Саларнский плацдарм, как они заполыхали по всему полю?..

– Троттигар на Пеллоре, – сухо напомнил Гийом. – Сражаться здесь мы все равно не будем. Наша задача – уйти, как можно быстрее. Желательно без потерь.

И он придавил Алису начальственным взглядом.

Необходимые меры, тем не менее, были приняты. Мои ежедневные тренировки с Беппо были прекращены железной рукой. Стало ясно, что заниматься глупостями просто нет времени. Нас обоих поставили на дежурство к деревянному мосту через канал. Гийом, видимо, полагал, что новичок и сержант уравновесят друг друга. Он теперь каждые два часа лично обходил все посты. Запретил гарнизону, кроме Алисы, спать вообще: ничего, пару суток без сна вполне обойдутся. Переправимся на Пеллору – тогда пусть дрыхнут с утра до вечера. Распорядился доставлять пищу прямо на места боевого дежурства. В результате Мирра с ног сбилась, таская похлебку. Кстати, выяснилось, что продукты у нас тоже заканчиваются. Обеспечивал их Петип, а теперь – нет Петипа. Ничего, пару дней перебьемся, опять-таки заметил Гийом. Мушкетерская бородка на его лице казалась плохо приклеенной. У меня опять поползли холодные мурашки по коже. И уже не только по спине, между лопаток, но и по желудку, заставляя его болезненно конвульсировать. И хотя тот же Гийом считал, что снайперов можно не опасаться, стрелять они в нас не будут, мы нужны им живыми, утешало это меня весьма слабо. Они-то, Гийом с Алисой еще, может быть, и нужны, а вот насчет себя я далеко не был уверен. Я-то им на кой хрен сдался? Я старался выбросить эти мысли из головы, однако, отстаивая вместе с Беппо смену у моста, выбеленного дождями, слушая тихий шелест и зная, что за мокрыми зданиями на той стороне скрывается сила, готовая нас уничтожить, я чувствовал себя неуютно, – точно на сцене, в фокусе недоброжелательного внимания.

Алисе было с чего волноваться.

И все же не эта причина, оказывается, являлась главной. Главное обнаружилось совершенно случайно, на другой день после сообщения Беппо. Я как раз затягивал перевязь, чтобы идти на свой пост, когда ко мне в комнату вежливенько просочилась Мирра и, посматривая так, словно между нами уже были какие-то отношения, скромненько сообщила, что меня хочет видеть миледи.

– Срочно? – спросил я, не слишком стремясь опоздать на дежурство. Беппо как старший по караулу был с этим чрезвычайно строг.

– Прямо сейчас, – ответила Мирра. – Простите, милорд, у них там человек с той стороны. Насколько я понимаю, парламентер…

Я так и подскочил, стукнув ножнами.

– Парламентер? Ты уверена? От кого?

– Вероятно, от этих, милорд, ну – которые… Миледи считает, что вам надо присутствовать на переговорах.

Она со значением округлила глаза из топленого шоколада. Не знаю уж, как получилось, но я тронул ее пальцем за подбородок. И чуть фиолетовые губы Мирры с готовностью приоткрылись.

– Это правда, что как лорд я обладаю некоторыми правами? – поинтересовался я.

– Правда, милорд, – без смущения подтвердила Мирра. Шевельнувшиеся горячие губы были теперь совсем близко. – Очень жаль, что милорд не может этими правами воспользоваться.

– Почему?

Мирра с сожалением подняла плечи.

– Пока не родится ребенок, милорд, вы обязаны тоже воздерживаться… от излишеств. В знак уважения к тяготам своей супруги. Это, разумеется, не закон, милорд, но такова традиция…

– Какой ребенок? – туповато спросил я.

– Ваш ребенок, милорд, будущий наследник земель Алломара…

Сердце у меня как-то мягко перевернулось. Я попытался, не глядя, сесть и ударился о неизвестно откуда вылезший угол тумбочки.

Черные брови Мирры поползли к шевелюре.

– Боже мой! Милорд не знает об этом?..

– Ну-ка расскажи все по порядку!

Мирра помолчала секунду и вдруг отступила к открытой двери.

– Милорд, я не смею вмешиваться в ваши семейные отношения. Миледи сама скажет вам, когда сочтет нужным…

– Мирра! – крикнул я.

– Нет-нет, милорд!..

– Рассказывай!..

Я протянул к ней руку.

Однако Мирра уже была в коридоре, и оттуда донесся ее серьезный и, по-моему, испуганный голос:

– Миледи ждет вас в комнате молодого лорда…

Ускользнули шаги. Скрипнула дверь, если не ошибаюсь, на кухню.

Пару мгновений я был, как рыба, оглушенная взрывом. Я открывал и закрывал рот, не произнося ни звука. В голове у меня клокотал хаос гнева и возмущения. А потом я резко поднялся и затянул кожаную перевязь. Эрринор довольно чувствительно стукнул меня по голени.

Сейчас все выясним.

Однако выяснить ничего не удалось. Когда я, дергаемый нетерпением, ворвался в комнату, которую занимал Гийом, вероятно, бывшее помещение дежурного офицера: канцелярский стол, два стула, узкий диван, вывернувшийся трещинами кожзаменителя, я прежде всего обратил внимание не на Алису, приткнувшуюся на подоконнике, а на рослого незнакомого парня, сидящего посередине комнаты напротив Гийома.

Был он в пятнистом комбинезоне, делавшим его похожим на болотную жабу, и сам был, как жаба – коренастый, почти квадратный, с приплюснутым на широких плечах черепом. Причем, стрижен он был почти наголо, и башка в сизой щетине казалась по-детски бугорчатой. Ноги в бутсах были выставлены вперед – так что сразу не вскочишь, а короткопалые руки лежали на коленях, как у прилежного школьника.

Было в его позе нечто одеревенелое. Люди обычно так не сидят.

А в тот момент, когда я ввалился в комнату, он говорил – голосом, лишенным всяких эмоций:

– Гарантией здесь может служить только взаимная потребность друг в друге. Мы заинтересованы в вас не меньше, чем вы – в нашей помощи. Объединение технологий способно породить новую силу…

– Кто будет направлять эту силу?

– Договоримся…

– То есть – вы?

– Предполагается нечто вроде объединенной комиссии. Неофициально, естественно, чтобы не возбуждать аппетиты других стран…

– А когда назначен штурм? – быстро спросил Гийом.

– Штурм решен в принципе, но точное время не определено. Готовность – десять минут с момента отдачи приказа. Все будет зависеть от того, как пройдут наши переговоры…

– У нас есть время на размышления?

– Да, вам дано три часа – опять же, с момента, когда будет получено подтверждение.

– Подтвердите, – сказал Гийом после секундной паузы.

Спецназовец достал из комбинезона плоскую трубку, нажал кнопочку в ее внутренней части и сказал в появившееся легкое потрескивание эфира:

– Подтверждаю завершение переговоров. Время – двенадцать ноль три. Возвращаюсь.

– Принято, – раздался приглушенный ответ.

Гийом перевел глаза на меня.

– Проводишь его до моста и проследишь, чтобы все было нормально.

Он посмотрел на Алису. Алиса кивнула. Мне никак не удавалось поймать ее взгляд.

– Ты слышишь меня?

– Да, будет исполнено…

– Я могу остаться в качестве связника, – сказал спецназовец. – Это предусмотрено. Прямая связь упростит дальнейшие процедуры…

Гийом покачал головой.

– Нет.

– А ваш представитель?..

– Тоже – не стоит…

– И все-таки…

– Нет.

– Пошли, – сказал я.

Плац мы пересекли в полном молчании. Спецназовец шагал впереди, заложив руки за спину. Я ему ничего не приказывал, он сделал это по собственной инициативе. Оставалось лишь удивляться, что он так механически, равнодушно переставляет ноги, что не оглядывается вокруг, запоминая на всякий случай все, что возможно, и что, пользуясь ситуацией, не пытается меня разговорить, хотя знает наверняка, кто я такой и откуда.

Было в нем что-то мертво-неодушевленное. Словно игрушка, в которую заложили всего два-три простых действия. У моста он остановился, не дожидаясь моей команды, и, по-моему, даже не воспринял Беппо, когда тот спросил:

– Ну что, отпускаем? Значит, закончены переговоры? – а потом, после моего утвердительного кивка, распорядился. – Вперед, тихим шагом!..

Он так и двинулся, как ему было приказано.

Догадка забрезжила у меня лишь тогда, когда пятнистый комбинезон исчез в подворотне, и отмякший Беппо вздохнул с несвойственным ему сожалением:

– Жалко парня. В конце концов, послали его – он и пошел…

– Что такое? – спросил я с нехорошим предчувствием.

– Вы, милорд, видели когда-нибудь выжатый лимон? Шкурка у него, вроде бы, целая, а внутри – смято. Вот так и этот. К вечеру он уже начнет заговариваться, ночью – горячка и бред, будет звать маму, а утром – все, нет солдата. У него – мозг вытечет через ноздри.

– Почему?

– Потому что его допрашивали – милорд Гийом…

Я подумал.

– Значит, и со мной можно сделать то же самое?

– Что вы, милорд! Кому это придет в голову? Вы – лорд Дома Герриков, а допрос – это для простых солдат, вроде меня или как этот…

Казалось, он был шокирован.

– И на том спасибо, – мрачно сказал я.

Лицо Беппо застыло. И вдруг выпученные глаза оделись морщинами, щеточки усов под носом задвигались, точно сержант принюхивался, а бугристые щеки растянулись в подобострастной улыбке.

– Миледи, прошу прощения…

Я обернулся.

Алиса в ярко-небесном, облегающем, как у Мирры, комбинезоне, стояла у меня за спиной, и ноздри ее решительно раздувались.

Она лишь скосила зрачки на Беппо, и тот деликатно попятился.

– Миледи… Милорд… Кгм…

Его заслонили бетонные плиты, складированные неподалеку.

Я знал, что сейчас произойдет, и потому резко поднял обе ладони:

– Пожалуйста, не надо ничего говорить, я – сам все скажу. Я спас жизнь Геррику, и ты оплатила этот долг, как смогла. Ты объявила меня мужем, потому что не видела в той ситуации другого выхода. Я должен был иметь право сражаться, и я сражался и победил. Но ты никогда не думала, что – это всерьез. Так, абориген, которого можно использовать. Но тут появился ребенок – неожиданно для тебя, не так ли? – и вдруг выяснилось, что ты связана со мной крепче, чем предполагала. Тебе это не нравится…

Я замолчал.

– Глупо как-то все получилось, – нервно сказала Алиса. – Чтобы предохранить себя от… последствий… достаточно усилия воли. Непонятно, почему в данном случае оно не сработало. Вероятно, существует какая-то разница биологий. Поразительно глупо, однако я не могу прервать уже возникшую жизнь…

– У вас есть обряд, расторгающий супружеские отношения между мужчиной и женщиной?

Она покусала губы.

– Только для простолюдинов… Брак лорда может прекратить только смерть.

– Объявляя меня мужем, ты рассчитывала именно на это?..

Алиса покраснела, как мак, и непримиримо вскинула голову:

– Лучше всего было бы, если бы ты пал в бою. Воин, павший за свой Дом, остается в памяти всех следующих поколений. О нем рассказывают детям зимними вечерами. О нем шумят весной пробудившиеся равнины Алломара. Я бы вспоминала о тебе всю свою жизнь…

– Ладно, постараюсь, – ответил я с хмурым сарказмом. – Пасть в бою – это, конечно прекрасно. Я благодарен тебе за такую идею…

– Все равно эта война никогда не станет твоей…

По-моему, она собиралась поцеловать меня. Все правильно. Последний поцелуй воину перед смертью. Предполагалось, видимо, что это вдохновит меня на самопожертвование. Однако внезапно, как пробужденный от спячки медведь, зарычал мотор – в той подворотне, где скрылся спецназовец.

Алиса отпрянула от меня и обернулась.

Приземистый уплощенный бронетранспортер грязно-зеленого цвета, будто таракан, лихо вывернулся из-под арки и, наматывая гусеницами асфальт, рванул к мосту. Спереди у него выдавалась какая-то металлическая штуковина: треугольник из сваренных труб – углом по ходу движения; вероятно, чтобы отбросить чугунные тумбы, препятствующие въезду в крепость. Двигался он, казалось, не слишком поспешно, действительно, как таракан, но уже через долю секунды влез на мостовое покрытие. Ноги у меня ослабели, а сердце трепыхалась, как рыба, вытащенная из воды. Все это происходило быстрее, чем я успевал что-либо сообразить и как-то отреагировать.

События разворачивались как бы без моего участия.

Беппо, выросший из-за тумб при первых же рокочущих звуках, прыгнул в сторону и раскорячился, приседая в стойке «рассерженный краб» – это я уловил неким боковым зрением – приложил ладони ко рту и издал вибрирующий пронзительный звук такой силы, что, наверное, слышен он был не только в крепости, но и по всему городу. Уши у меня заложило. Громадная стая птиц поднялась откуда-то из-за домов на набережной. Они, видимо, жутко галдели, но я ничего не слышал. Тараканистая бронемашина была уже почти на середине моста. – Отойди!.. – как рассерженная пантера, рыкнули сбоку. Деревянный локоть Алисы чувствительно врезался мне в плечо. Значит, я все-таки начинал что-то слышать. Я увидел, что руки у нее приподняты и напряженно расставлены, как у Беппо, а ладони выгнуты тыльной частью вперед, словно она отталкивала от себя что-то невидимое. – Отойди, ради бога, ты мне мешаешь!.. – Яркий синеватый дымок вспыхнул между ладоней. Правую гусеницу бронетранспортера точно парализовало, тяжелая скошенная в гранях машина резко крутанулась на ней, мотор, кажется, взревел еще сильнее, и ребристая туша, в щепки разнеся ограждение, выехала передом в пустоту над водой и медленно перевернулась. Донесся плеск, столб серой пены взметнулся выше моста. Впрочем, из подворотни успели выехать еще два таких же порыкивающих бронетранспортера. А по мосту, пригибаясь, точно под пулями, уже бежали невесть откуда взявшиеся спецназовцы. Сейчас они будут на этой стороне. Я лихорадочно нащупывал на перевязи рукоять Эрринора. Не представляю уж, на что я рассчитывал против спецназа. Алиса же чуть прогнулась и оттолкнула от себя то, невидимое, что было в ладонях. Синий дымок раскалился до ослепительного плазменного шнура, тот надулся беременным червяком и оглушительно разорвался. Воздух впереди задрожал, как над жаровней. Дикими заусеницами поднялись доски моста – вразнобой, расщепляясь, каждая по отдельности, раздались трески, мучительный скрип древесных волокон, обнажился бревенчатый нижний крепеж моста с бурлящей водой в просветах, – и вдруг все это деревянное сооружение оделось ликующим пламенем.

И такое же студенистое пламя бледной стеной поднялось вдоль нашего берега.

Заворочалась обугливающаяся в жаре трава. Выстрелили осколками лопнувшие булыжники. Белесый тяжелый пар начал подниматься от ближней кромки канала.

– Отступаем!.. Назад!.. – в ухо мне прокричала Алиса.