меня в руках красноармейская книжка. Всего шесть листков в серой обложке из шершавого полукартона. Единственный документ солдата-фронтовика. Тот самый, с которым он не расстается ни в бою, ни на отдыхе. Тот документ, который содержит все сведения о своем владельце от основных демографических данных до полученных от старших роты портянок. Красноармейская книжка — это паспорт воина и его военный билет, аттестат об образовании и воинской специальности, свидетельство о принадлежности к части и имеющемся при нем оружии. Такой документ — большая находка для историка. Он помогает многое узнать и понять. Вот почему я всегда с трепетным волнением раскрываю тоненькую обложку красноармейской книжки. Но на этот раз волнуюсь особенно. Ведь в моих руках далеко не рядовой солдатский паспорт.

Судите сами.

Фамилия — Худякова

Имя — Александра

Отчество — Александровна

Год рождения — 1927

Воинское звание — Гвардии красноармеец

Наименование части — 2-я гвардейская механизированная бригада 1-го ордена Ленина механизированного корпуса.

Наименование подразделения — рота автоматчиков.

Должность — автоматчик.

Время призыва в армию — ноябрь 1942 года. Доброволец.

Специальность до призыва — учащаяся.

Награды — медаль «За отвагу». 3.3. 1943 г.

Шура Худякова родилась в городе Борисоглебске 20 апреля 1927 года. Значит, она стала солдатом, когда ей было пятнадцать лет и семь месяцев.

— Не автоматчик, а девчонка сопливая! — так отозвался о ней начальник политотдела бригады гвардии полковник В. А. Алтухов, увидев ее впервые. Не щадя самолюбия новоявленного бойца, он сказал своему ординарцу:

— Бери, Алешин, эту девчонку, иди вон в тот овраг и научи ее стрелять из автомата.

Это было на переднем крае, когда бригада уже вела бои по окружению сталинградской группировки немецко-фашистских войск.

Шура не обиделась на Алтухова. Не он первый столь красноречиво намекал на ее нос. Уж так, видно, повелось, что многие не принимали ее всерьез и лишь некоторое время спустя меняли свое мнение. Шура давно привыкла доказывать свою правоту делом.

А началось это давным-давно, еще когда Шура училась в 6-й Борисоглебской школе. Нет, пожалуй, раньше. Даже она сама не помнит, когда именно.

Александр Тимофеевич Худяков стал солдатом в шестнадцать лет. Молодой рабочий Борисоглебских железнодорожных мастерских пошел в армию добровольцем, когда началась империалистическая война. Охваченный патриотическим порывом, он пошел защищать Россию-матушку от кайзеровских полчищ. Только в окопах понял, что дерется не за интересы трудового народа, а за укрепление царского режима, за интересы помещиков и капиталистов. Понял и бесповоротно стал на сторону большевиков. Вместе с ними он был в дни Октябрьской социалистической революции, а потом и в трудные годы гражданской войны. Александр Худяков водил в бой против беляков подразделения, потом полк. Вместе с командиром полка немало тысяч верст прошла по дорогам войны и его жена Анастасия Алексеевна. И не удивительно, что в доме Худяковых, когда они после войны поселились в Борисоглебске, царил полубивачный уклад, что друзьями их были фронтовики, что самым интересным разговором были воспоминания о виденном и пережитом в боях с белогвардейцами и интервентами всех мастей.

С молоком матери впитала в себя маленькая Шура пафос фронтовой героики, любовь к Советской Родине и преклонение перед героями гражданской войны. Она рано начала играть в войну. Разумеется, с мальчишками, так как девчонки, ее ровесницы с улицы Кирсановской, в этом ничего не понимали. Ее любимыми книгами были книги о Буденном и Ворошилове.

А как гордилась Шура, когда в шестом классе сдала норму на значок «Юный ворошиловский стрелок»! Многие мальчишки завидовали ей. Потом на городских соревнованиях стрелков она заняла второе место среди девочек, уступив первенство лишь десятикласснице из соседней школы.

Этому успеху способствовали систематические тренировки в осоавиахимовском тире. Отец Шуры работал начальником отдела боевой подготовки Борисоглебской городской организации Осоавиахима. Дочь часто вместе с отцом отправлялась в тир, летом целыми днями пропадала в военизированном лагере за городом. Там же, в лагере, Шура в 1939 году окончила и школу верховой езды.

— Лихо скачет твоя дочь, не девчонка, а прямо сорванец! — говорили Худякову.

— Пусть привыкает, в жизни все пригодится, — отвечал Александр Тимофеевич. Он очень сожалел, что у него нет сына, и, наверное, поэтому видел в дочери продолжение самого себя, своей любви к военному делу. Анастасия Алексеевна не мешала мужу воспитывать дочь на мальчишеский манер. Она даже привыкла к тому, что муж часто называл дочку не по имени, а мальчишечьей кличкой — Седой.

Шура и впрямь походила на мальчишку. Худенькая, голенастая, с копной коротких светлых волос.

Когда десятиклассники с Кирсановской организовали уличную футбольную команду, место в воротах прочно заняла Шура. Она была отличным вратарем.

— Нет, в этой девчонке бесенок сидит! — удивлялись жители Кирсановской, наблюдая, как Шура хватко берет трудные мячи.

Но чем бы ни увлекалась Шура, мечтала она о том, чтобы стать учительницей. Может быть, поэтому в ее взаимоотношениях со сверстниками все чаще стала проскальзывать разумная сдержанность. Не командуя, не требуя, она умела удержать подругу или товарища от дурного поступка. Часто выступала в роли репетитора, помогая соклассникам наверстать упущенное.

Шура успешно кончила семилетку, перешла в восьмой класс. На душе было радостно. Сколько интересного ожидало ее в предстоящие летние каникулы 1941 года!

Но прежде всего футбол. Ребята с улицы Кирпичной грозились разнести в пух и прах команду с Кирсановской. Надо было не подкачать. В тот воскресный день, когда была назначена генеральная тренировка, пришла весть о войне. Борисоглебск замер от неожиданности. Потом забурлил митингами, очерядями у призывных пунктов, толпами провожающих эшелоны на вокзале. Повсюду гремели песни. В основном, это были песни гражданской войны, те самые, которые так любил отец.

Война заставила Шуру забыть об играх и развлечениях. Многие школьники тогда повзрослели в один день.

Шура и ее подруга Катя Осипова поступили на курсы медицинских сестер. Курсы были ускоренными. Тогда все было ускоренным, требующим огромного напряжения. Практику проходили в госпитале. Он размещался в здании школы, где еще недавно учились девочки. Теперь вместо парт в классах стояли больничные койки, а подружки учились ухаживать за ранеными.

Спеша на дежурство, Шура шептала стихи, которые сами собой рождались в голове, складывались в строчки!

Обучение на курсах подходило к концу. Предстояли зачетные экзамены. Военврач Вановская, в распоряжение которой прибыли Шура и Катя, привела их в одну из палат, указала на раненого, сказала:

— Выходите его, будем считать, что выдержали экзамен. Для вас это первое боевое задание.

Раненый, молодой смуглолицый парень лет девятнадцати, был весь в бинтах и без сознания. Его звали Гусейн Омаров.

День и ночь попеременно дежурили около Гусейна юные медицинские сестры. Кормили и поили с ложечки. Часть продуктов приносили из дому. Медленно возвращался к жизни боец Омаров.

Наконец наступил самый радостный день. Придя на смену, Шура столкнулась с Катей в коридоре, и та первым долгом сообщила:

— А наш Гусенок сегодня улыбнулся.

Обнявшись, они побежали в палату. Гусейн Омаров широко улыбнулся, увидев своих спасительниц..

Трудный экзамен был выдержан. Шура и Катя получили документы, их назначили сестрами в хирургическое отделение.

Шуре пришлось работать с главным хирургом госпиталя известным борисоглебским врачом Зарщиковым. Он был знаком с семьей Худяковых и поэтому удивился, увидев среди своих помощников Шуру.

— Узнаю Худяковых, — сказал он. Потом спросил: — А крови не побоишься? У нас тут иногда такие операции случаются, что даже санитары-мужчины падают в обморок.

— Не побоюсь, Александр Федорович, я ведь уже прешла практику.

— Ну, ну…

Первая операция, в которой Шуре пришлось участвовать, оказалась не из легких. Раненому ампутировали ногу. Вместе с другими медсестрами Шуре пришлось зажимать кровеносные сосуды, подавать инструменты, а потом и держать ту самую ногу, которую отпиливал хирург. Это было страшно. Шуре казалось, что врач пилит ее собственную ногу, временами она даже ощущала адскую боль. Хотелось закричать, бросить все и убежать. Но не закричала, не убежала. До конца выдержала. Так выдержала, что Александр Федорович потом удивленно сказал:

— Ты сама не знаешь, какой ты молодец. С такими нервами тебе надо быть хирургом. Окончишь школу, обязательно иди в медицинский институт.

Школа. Несмотря на войну, все, кому положено, снова сели за парты. Шура училась в восьмом классе, а вечерами дежурила в госпитале. Она все успевала. Особенно теперь, когда пришла весточка от отца. Он был в Воронеже и сообщил, что назначен начальником штаба добровольческого коммунистического полка. Как Шуре хотелось сейчас быть рядом с ним! Он мог бы лучше других объяснить, почему наши войска отступают.

А войне не видно было конца. После зимнего наступления наших войск, в котором отличился и Воронежский добровольческий полк, фронт на какое-то время остановился под Курском. Но летом 1942 года он снова пришел в движение. С трудом сдерживая врага, наши войска откатывались к Дону. Шли ожесточенные бои у Воронежа, Лисок. Немецкие самолеты бомбили Поворино и Борисоглебск. Шуре казалось, что все бомбардировщики летят через их дом, может быть, вот-вот сбросят на него свой смертоносный груз.

В один из дней около дома Худяковых остановился грузовик. Работник райвоенкомата сообщил о срочной эвакуации всех в глубь страны.

Так Шура оказалась в Чкаловской области. Эвакуированные сразу же включились в работу. Была страдная пора, шла уборка хлебов. Вместе с женщинами Шура вязала снопы, складывала крестцы. Многое умела эта девчонка в свои неполные шестнадцать лет. А вот вязать снопы никогда не приходилось. Пришлось учиться у колхозниц. Наука не сложная, суть дела поняла быстро. Только уж очень тяжелы были снопы. Трудились от темна до темна. Спали как убитые, часто тут же в поле. А чуть займется зорька, все начиналось сначала. Шура не отставала, не позволяла себе отставать от взрослых, хотя было очень трудно. Исцарапанными в кровь руками она вязала и вязала снопы. Фронт требовал не только оружия, но и хлеба. И этот Шурин хлеб тоже попадет туда. И пусть каждый сноп будет ее вкладом в дело победы, пусть он, как снаряд, разит фашистов.

Сводки с фронта были тревожными. Упорные бои шли не только на Верхнем Дону. Враг уже подходил к Волге у Сталинграда. Шура сожалела, что волею обстоятельства оказалась в глубоком тылу и теперь вряд ли сможет попасть на фронт.

О том, что на фронте страшно, она не раз слышала от раненых, видела, как война калечит людей. Но почему же для нее должны быть исключения, разве она не такой же советский человек? Вся Родина, весь народ, все лучшие его сыновья и дочери сейчас там, на фронте. Память о замечательных ребятах с Кирсановской улицы жжет сердце, не дает покоя.

Нет, она тоже должна быть там, где сейчас решается судьба страны, а значит, и ее личная судьба.

В это время сюда прибыл на отдых и пополнение стрелковый полк. Шуре удалось попасть в штаб дивизии. Когда полковник Докучаев узнал, что она дочь Худякова, с которым пришлось быть соседями в боях под Курском, он решил поддержать намерение Шуры пойти на фронт.

И стала Шура готовиться в дальнюю дорогу. А пока помогала при санчасти, училась тому, что потребуется в бою.

Уже поговаривали о скорой отправке на фронт, когда в дом Худяковых постучался гость. Он привез от отца гостинцы и письмо. Новость была приятной. Но вместе с тем пришла и неожиданность. Александр Тимофеевич, узнав о намерении дочери уехать на фронт и понимая, что удержать ее от этого шага не возможно, приглашал ее в свою бригаду. (Воронежский полк в это время был переформирован во 2-ю гвардейскую механизированную бригаду, а дивизия — в 1-й гвардейский механизированный корпус.)

Как быть? Шура уже считала себя зачисленной в 7-ю гвардейскую дивизию полковника Докучаева, а тут отец зовет к себе. Это означало, что на фронте придется быть под его присмотром, иметь какие-то поблажки по службе. С другой стороны, не хотелось обижать отца. Ведь служил же в Воронежском полку Миша Вайцеховский вместе со своим отцом Михаилом Емельяновичем. После гибели полковника Вайцеховского Миша остался в семье добровольцев-воронежцев. А если что случится с Шуриным отцом, кто будет рядом с ним? Выходило так, что Шуре надо ехать во 2-ю механизированную бригаду. С этими думами она и отправилась к полковнику Докучаеву.

— Мой совет такой: езжай к отцу, — сказал тот.

Судьба Шуры была решена.

Попав в бригаду, Шура быстро перезнакомилась со многими гвардейцами. Она была человек общительный. Ей понравилась боевая семья отца.

На другой день бригада двинулась ближе к линии фронта. Он гудел где-то недалеко. Наступление наших войск было в разгаре. Уже прочно была заперта под Сталинградом фашистская группировка генерала Паулюса, а другие вражеские войска откатывались на запад и юг. В бой готовились вступить свежие соединения Советской Армии.

16 декабря 1942 года началось наступление частей Юго-Западного и Воронежского фронтов. По врагу наносили еще один мощный удар. Наши дивизии прорвали фронт противника на Дону от Верхнего Мамона до Серафимовича. 17 декабря в бой вступили бригады 1-го гвардейского механизированного корпуса.

Автоматчик гвардии рядовая Шура Худякова находилась при штабе в составе охраны комбрига. Следуя за отцом, она впервые увидела поле боя. Это было что-то невообразимое. Мерзлые глыбы земли, выброшенные взрывами снарядов и бомб, повсюду чернели на снегу. Там и тут стояли подбитые танки, машины, орудия. И куда ни глянь — трупы. От всего этого мороз пробегал по коже.

А орудия стреляли все громче и злее. Там, где падали снаряды, вздымались огненные фонтаны. Но что больше всего удивило Шуру — это горящие танки. Никогда она не предполагала, что так может пылать металл, прочнейшая броня.

— Чудачка! — пояснил напарник Шуры автоматчик Володя Чаплыгин. — Ведь в танках полно горючего, масла, снарядов, патронов. Вот все это горит и рвется.

Страшны костры на поле боя. Но еще страшнее, когда под ногами колышется земля, когда рядом с тобой рвутся мины и снаряды. На первых порах Шура падала на землю от всякого близкого разрыва. Потом поняла, что прятаться надо не от каждого снаряда, а только от «своего», того, осколки которого могут угрожать тебе. На войне, как и в любом деле, знания закрепляются практикой. Шура тоже постигала фронтовую жизнь. И была хорошей ученицей. Ловкость, выносливость, сообразительность — важнейшие качества бойца. А у нее они были.

Тяжелый бой разгорелся за совхоз «Челюскин». Гитлеровцы вцепились в высоту мертвой хваткой, оказывали яростное сопротивление. Но личное присутствие комбрига на переднем крае, его руководство подразделениями, потерявшими командиров, способствовали успеху. Враг был разбит.

Усталый, в разорванном маскировочном халате, шел Александр Тимофеевич по траншее, только что отбитой у фашистов. Шура испугалась, увидев на лице отца кровь. В кровавых пятнах был и маскхалат.

— Ты ранен? — кинулась к отцу Шура.

Да, отец был ранен в голову. Это была легкая царапина, о которой и говорить не стоило. А кровь на халате — это кровь Григория Куприенко. Он первым услышал звук приближающейся мины. Предупреждать Худякова было поздно. Лейтенант сильным толчком сбил комбрига на землю и сам упал на него. Множество осколков рядом разорвавшейся мины впилось в тело адъютанта. Он погиб, спасая командира.

Так Шура узнала цену войскового товарищества, цену любви подчиненных к командиру. Таковы законы войны. Таково требование присяги. И когда отец, склонив голову, долго молча сидел за столиком в своем блиндаже, когда штабные работники разговаривали только шепотом, она поняла, как тяжело ему, как он сожалеет о гибели адъютанта.

Бои шли днем и ночью. Бригада гвардии полковника Худякова брала станицы Боковскую, Верхнеобливскую, ряд других населенных пунктов Ростовской области. Потом началась Луганщина. Фашисты особенно цепко держались за Донбасс, однако под напором гвардейцев-руссияновцев вынуждены были отступать.

В те напряженные боевые дни у автоматчика Худяковой много было работы. То она охраняла командный пункт, то бежала в подразделение, чтобы передать приказание или пакет, то мчалась на своем быстроногом сером Зайке с донесением в штаб корпуса. Верхом она ездила лихо. И хотя Зайка был с норовом, ему приходилось подчиняться юной наезднице. А однажды он даже очень помог Шуре.

На войне — сто дорог. В них и опытный шофер запутается. А Зайка, между прочим, никогда не сбивался с пути. Видно, помогал ему природный инстинкт.

Шуре поручили доставить боевое донесение генералу Руссиянову. Штаб корпуса только что переместился на новое место, и разыскать его было не так просто. Одним словом, случилось так, что Шура чуть не заблудилась. А Зайка тянул повод в другом направлении. Шура доверилась ему. И умная лошадь не подвела.

Когда подсохли дороги, Шура научилась водить «виллис». И тоже ездила лихо, как и на Зайке.

Как-то во время затишья, когда части корпуса стояли на отдыхе, проводилось тактическое учение. По ходу учения танки должны были прорваться к батальону капитана Лишенко. А комбат не знал об этом. Генерал Руссиянов забеспокоился, как бы танки на самом деле не подавили мотострелков. Надо было быстро предупредить Лишенко. Но прямой дороги к нему не было, а ехать в объезд — опоздаешь.

На раздумья не было времени. Шура крепко вцепилась в баранку и с места рванула машину. Через крутую балку, еще через одну проскочила мигом. Потом начался такой крутой подъем, что мотор стал задыхаться.

— Тяни, родной, тяни! — кричала Шура, будто мотор мог услышать ее и понять. Шура заставила машину взобраться на непривычную для нее крутизну. Капитан Лишенко был вовремя предупрежден. Когда к батальону подошли танки, мотострелки уже сидели в окопах. Беды не произошло.

Обратно можно было не спешить. Но Шура решила ехать не кружным путем, а снова напрямую. «Если взобралась на крутизну, то и спуститься с нее должна», — сказала она себе. И спустилась, хотя «виллису» такая задача была почти не под силу.

— Ну, комбриг, у тебя не дочь, а сорвиголова, сказал генерал Худякову. — Ее, наверное, надо перевести из автоматчиков в шоферы.

— Я давно прошу об этом комбрига, — сказал заместитель по технической части гвардии подполковник Чеверда. — Шоферов не хватает, а она водит машину отлично.

— А мы хотели ее определить в пулеметчики, — заметил комбат капитан Пичугин. Он сам учил Шуру стрельбе из «максима» и был доволен ее успехами.

— Не в шоферы, не в пулеметчики, а в снайперы меня надо перевести, — подала голос Шура и тут же спряталась за спину Руссиянова, заметив строгий взгляд отца. У нее уже давно идет разговор с отцом на эту тему. Он категорически возражает. Пришлось без его ведома обратиться к генералу. Узнав об этом, Александр Тимофеевич отправил дочь на гауптвахту.

Так и пришлось Шуре Худяковой оставаться автоматчицей. Когда в боях на Северском Донце в роте автоматчиков погиб комсорг, его место заняла гвардии рядовая Худякова.

В то время бригаде пришлось вести тяжелые бои.

У села Боровая фронт на некоторое время задержался. Гитлеровцы воспользовались этим и стали засылать в наш тыл лазутчиков. Автоматчикам пришлось образовать заслон позади своих боевых цепей, чтобы не пропустить вражеских диверсантов.

Как-то раз Шура, закончив дежурство в своем секторе, пошла с докладом к комбригу. В комнате находились представители штаба армии во главе с генералом. Шура растерялась от неожиданности, но тут же пришла в себе.

— Товарищ генерал, разрешите обратиться к гвардии полковнику Худякову?

— Обращайтесь, — ответил генерал, разглядывая ладного бойца-девушку.

И тут этот боец, как говорится, опростоволосился.

— Папа, — вдруг как-то по-домашнему произнесла Шура. — В моем секторе все спокойно.

Все присутствующие рассмеялись. А гвардии полковник недовольно упрекнул дочь:

— Ну и подвел ты меня, Седой…

— Виновата, исправлюсь! — ответила Шура и, четко крутнувшись на каблуках, вышла из помещения.

Она исправилась в этот же день. Когда комбриг вместе с представителями штаба армии ушел на передовую, на охране командного пункта остались Худякова и боец Чаплыгин. Володя в хате, а Шура — на улице.

— Нет ли чего поесть? — обратился к ней пожилой мужчина в оборванной одежде.

Говорил он с акцентом, глазами шарил по сторонам. Шура знала всех жителей села. Этот был явно нездешний. Чтобы усыпить бдительность пришельца, Шура пригласила его в хату.

— Покормить надо человека, — спокойно сказала она Чаплыгину, подмигнув ему.

Володя стал выкладывать на стол консервы и хлеб, а Шура стала на часах у двери.

Ел незваный гость нехотя, было заметно, что он не голоден. И все смотрел по сторонам. Вступать в борьбу с этим здоровенным детиной было не под силу юным автоматчикам, и они, оттягивая время, занимали гостя разговорами.

Наконец на КП вернулся гвардии подполковник Алтухов. Его сопровождал автоматчик Быков. Незнакомец был арестован и отправлен в контрразведку. Он оказался вражеским шпионом.

От Дона до Днепра прошла Шура Худякова в рядах 2-й гвардейской механизированной бригады. Когда после взятия Запорожья осенью 1943 года руссияновцам был предоставлен отдых, А. Т. Худяков уехал на лечение. С ним покинула бригаду и Шура. Потом родители настояли на том, чтобы дочь вернулась в школу.

После лечения отец отправился в свою бригаду, а Шура — в Борисоглебск. Она подготовилась и поступила сразу в десятый класс. А получив аттестат зрелости, Шура осуществила свою давнюю мечту — поступила учиться в педагогический институт.

Сейчас А. А. Худякова живет в Воронеже. В ее доме часто можно видеть фронтовых товарищей.

Как дорогие реликвии хранит она красноармейскую книжку, гвардейский значок, боевые медали. В память о друге детства, заядлом футболисте с Кирсановской, погибшем в самом начале войны, Александра Александровна назвала своего сына Алешей. Теперь он уже взрослый. Служит в армии.