Приложения
* * *
I. Традиция проведения Олимпийских игр, существовавшая в Древней Греции, зародилась как часть религиозного культа. Игры проводились в Олимпии, считавшейся у греков священным местом, – отсюда название. Игры проводились с 776 г. до н. э. по 394 г. – всего прошло 293 Олимпиады.
Современные Олимпийские игры были возрождены в конце XIX в. французским общественным деятелем Пьером де Кубертеном. На конгрессе, прошедшем 16–23 июня 1894 г. в Сорбонне (Парижский университет), он представил свои мысли и идеи общественности. В последний день конгресса было принято решение о том, что первые современные Олимпийские игры состоятся в 1896 г. в Афинах, в Греции – стране-родоначальнице Олимпиад.
Для организации Олимпийских игр был основан Международный олимпийский комитет (МОК). Его первым президентом стал грек Деметриус Викелас, а генеральным секретарем – барон Пьер де Кубертен.
Олимпийские игры – они же Летние Олимпийские игры – проводились каждые 4 года, начиная с 1896 г., кроме тех лет, которых пришлись на Первую и Вторую мировые войны. В 1924 г. были учреждены Зимние Олимпийские игры, которые до 1994 г. проводились в тот же год, что и Летние. После этого время проведения Зимних Олимпийских игр было сдвинуто на 2 года относительно времени проведения Летних игр. Спустя 2 недели после Олимпийских игр, проводятся Паралимпийские игры для людей с ограниченными возможностями.
Летняя Олимпиада получает свой номер даже в том случае, когда игры не проводятся (например, VI – в 1916–1919 гг., XII – 1940–1943 гг., XIII – 1944–1947 гг.). В нумерации Зимних Олимпийских игр пропущенные игры не учитывают – за IV играми 1936 г. последовали V игры 1948 г.
ПРИЗЕРЫ ЗИМНИХ ОЛИМПИЙСКИХ ИГР В ОБЩЕКОМАНДНОМ ЗАЧЕТЕ
*Объединенная команда Германии – в 1956–1964 гг. команда, в составе которой совместно выступали спортсмены ФРГ, ГДР и Западного Берлина.
ПРИЗЕРЫ ЛЕТНИХ ОЛИМПИЙСКИХ ИГР В ОБЩЕКОМАНДНОМ ЗАЧЕТЕ
* В эти годы Олимпийские игры не проводились из-за Первой мировой войны (1914–1918) и Второй мировой войны (1939–1945)
** Объединенная команда – команда республик бывшего СССР
Место проведения Олимпиады выбирает МОК, формально право их организации предоставляется конкретному городу, а не стране. Продолжительность игр в среднем 16–18 дней. С учетом климатических особенностей разных стран Летние Олимпийские игры могут проводиться только не только в «летние месяцы». Так XXVII летние Олимпийские игры 2000 г. в Сиднее (Австралия) были проведеныв сентябре (весна для южного полушария).
Символ Олимпийских игр – пять скрепленных колец, символизирующих объединение пяти частей света в олимпийском движении. Цвет колец в верхнем ряду – голубой, черный и красный. В нижнем ряду – желтый и зеленый. Олимпийское движение имеет свои эмблему и флаг, утвержденные МОК. Девиз – «Быстрее, выше, сильнее» на латыни. Начиная с Олимпийских игр 1936 г. в Берлине (Германия) проводится эстафета олимпийского огня.
* * *
II. «Записки о Галльской войне» – сочинение Гая Юлия Цезаря, где подробно описан ход войн (58–51 до н. э.) между римской армией во главе с Цезарем и галльскими племенами, завершившихся завеванием Галлии.
«Записки» состоят из восьми книг, каждая из котрых разделена на главы, обозначенные арабскими цифрами. Повествование ведется от третьего лица. Точная дата создания «Записок» неизвестна, но известно, что последняя восьмая книга была дописана уже после смерти Цезаря его соратником, римским консулом Авлом Гирцием.
В Седьмой книге освещаются события 53–52 гг. до н. э., когда Верцингеториг объединил племена Центральной Галлии, но в ходе долгой и тяжелой войны Цезарю удалось нанести поражение ему и его союзникам. Сам Верцингеториг был взят в плен и казнен.
ГАЙ ЮЛИЙ ЦЕЗАРЬ.
ЗАПИСКИ О ГАЛЛЬСКОЙ ВОЙНЕ
(отрывок)
Книга Седьмая
1. Итак, в Галлии водворилось спокойствие1, и Цезарь, по обыкновению, отправился в Италию2 для судопроизводства. Здесь он узнал об убийстве Клодия и о постановлении сената, по которому все военнообязанные в Италии должны были стать под знамена3. Ввиду этого и он начал производить набор во всей Провинции. Вести об этих происшествиях быстро доходят в Трансальпийскую Галлию. Соответственно обстоятельствам, галлы преувеличивают события и сами сочиняют слух, что Цезаря удерживает восстание в Риме и из-за больших смут он не может прибыть к войску. Этот случай побудил людей, уже давно скорбевших о своем подчинении римской власти, строить с большой свободой и смелостью планы войны с римлянами. Галльские князья стали собираться в лесных и отдаленных местах и жаловаться на казнь Аккона: такая же участь, говорили они, может постигнуть и их самих. Они сокрушаются об общей для всей Галлии судьбе; всякими обещаниями и наградами вызывают желающих начать восстание и на свой риск добиваться свободы для Галлии. Главное дело – отрезать Цезаря от его армии, прежде чем их тайные планы сделаются известными. И это нетрудно, так как ни легионы не осмелятся выйти из зимнего лагеря в отсутствие полководца, ни полководец не может добраться до легионов без прикрытия; наконец, лучше пасть в бою, чем отказаться от попытки вернуть свою прежнюю военную славу и унаследованную от предков свободу.
2. После оживленных прений карнуты заявляют, что для общего блага они готовы на все опасности, и обещают первыми начать войну. Но так как невозможно было обеспечить тайну предприятия путем обмена заложниками, то они требуют клятвенной поруки в том, что после начала военных действий их не покинут остальные; такой порукой должна быть присяга перед соединенными знаменами, которая была у галлов одним из самых торжественных религиозных обрядов. Все присутствовавшие похвалили карнутов, дали эту присягу, условились о дне восстания и затем разошлись по домам.
3. Когда наступил условленный день, карнуты, под предводительством двух отчаянных смельчаков – Гутруата и Конконнетодумна, по данному знаку устремились в Кенаб, перебили римских граждан, поселившихся там с торговыми целями, и разграбили их имущество. В том числе погиб и уважаемый римский всадник г. Фуфий Цита, который, по приказу Цезаря, заведовал продовольствием. Молва об этом скоро дошла до всех общин Галлии. Действительно, о каждом сколько-нибудь крупном и выдающемся событии галлы дают знать криком по полям и округам; там, в свою очередь, их подхватывают и передают соседям, как было и на этот раз; то, что при восходе солнца произошло в Кенабе, стало известным еще до окончания первой стражи в стране арвернов, то есть приблизительно за сто шестьдесят миль.
4. Так было и с арверном Верцингеторигом, сыном Кельтилла. Этот очень влиятельный молодой человек, отец которого стоял некогда во главе всей Галлии и за свое стремление к царской власти был убит своими согражданами, собрал всех своих клиентов и без труда поджег их к восстанию. Узнав о его замыслах, арверны схватились за оружие. Его дядя Гобаннитион и остальные князья, не находившие возможным теперь же пытать счастья, воспротивились ему, и он был изгнан из города Герговии. Однако он не отказался от своего намерения и стал набирать по деревням бедноту и всякий сброд. С этой шайкой он обходит общину и повсюду привлекает к себе сторонников, призывая к оружию для борьбы за общую свободу. Собрав таким образом большие силы, он изгоняет из страны своих противников, которые недавно изгнали его самого. Его приверженцы провозглашают его царем. Он повсюду рассылает посольства, заклинает галлов соблюдать верность своей присяге. Скоро в союз с ним вступают сеноны, парисии, пиктоны, кадурки, туроны, аулерки, лемовики, анды и все прочие племена на берегу Океана. По единогласному постановлению они вручили ему главное командование. Облеченный этой властью, он требует от всех этих общин заложников; приказывает в кратчайший срок поставить определенное число солдат; определяет, сколько оружия и к какому сроку должна изготовить у себя каждая община. Главным образом он заботится о коннице. Чрезвычайная энергия соединяется у него с чрезвычайной строгостью военной дисциплины: колеблющихся он подвергает большим наказаниям, за крупные преступления приказывает сжигать и казнить всевозможными пытками, за легкие проступки обрезать уши или выкалывать один глаз и в таком виде отправлять на родину, чтобы наказанные служили уроком для остальных и своей тяжкой карой внушали им страх.
5. Быстро набрав этими суровыми мерами целую армию, он посылает часть ее под начальством отчаянного смельчака – кадурка Луктерия в область рутенов, а с другой отправился сам в область битуригов. При его приближении битуриги отправили к своим покровителям эдуям послов с просьбой о подкреплении, чтобы сообща легче выдержать нападение неприятельского войска. Эдуи, по совету легатов, которых Цезарь оставил при армии, послали битуригам в помощь и конные и пешие силы. Когда эти войска дошли до Лигера, отделяющего битуригов от эдуев, то они простояли там несколько дней, не решаясь переправляться через реку, и вернулись домой, а легатам нашим донесли, что вернулись из боязни вероломства битуригов, которые, по их сведениям, были намерены напасть на них, в случае их переправы, с одной стороны сами, в то время как с другой нападут арверны. Действительно ли такова была причина, которая будто бы заставила эдуев вернуться, или это было с их стороны вероломством, утвердительно сказать нельзя за отсутствием достаточных данных. Во всяком случае, по уходе эдуев битуриги немедленно соединились с арвернами.
6. К тому времени, когда Цезарь получил в Италии известия об этих событиях, положение дел в Риме благодаря энергичным мерам Гн. Помпея значительно улучшилось4. Ввиду этого Цезарь немедленно отправился в Трансальпийскую Галлию. Там он был в большом затруднении, не зная, каким образом добраться до своей армии. Если вызвать легионы в Провинцию, то в его отсутствие они, несомненно, будут вынуждены принять решительное сражение на походе; если же самому поспешить к армии, то в такое время было бы явной неосторожностью доверить свою личную безопасность даже тем галлам, которые с виду держались спокойно.
7. Тем временем посланный к рутенам кадурк Луктерий склонил их общину к союзу с арвернами. Отсюда он двинулся дальше в области нитиоброгов и габалов, с тех и других взял заложников, собрал значительные боевые силы и задумал прорваться в Провинцию по направлению к Нарбону. При известии об этом Цезарь счел самым неотложным делом самому поспешить в Нарбон. Прибыв туда, он ободряет робких, ставит гарнизоны во всех пунктах, пограничных с неприятелем, именно в области принадлежащих к Провинции рутенов, арекомийских вольков, толосатов и в окрестностях Нарбона; часть его сил в Провинции и подкрепления, приведенные им из Италии, должны были собраться в области гельвиев на границе с арвернами.
8. Эти меры сразу остановили и оттеснили Луктерия, так как он считал опасным пробиваться в Провинцию сквозь линию укреплений, и Цезарь двинулся в страну гельвиев. Но этот поход был затруднен тем, что Кевеннский хребет, отделяющий арвернов от гельвиев, в это суровое время года был покрыт очень глубоким снегом; однако напряженной работой солдат снеговые массы в шесть футов высотой были очищены, и, таким образом, были открыты пути, по которым Цезарь и дошел до страны арвернов. Эти последние были застигнуты врасплох, так как за Кевеннами они чувствовали себя как за каменной стеной и в это время года в горах даже отдельные пешеходы не имели понятия о каких-либо тропинках. Ввиду этого Цезарь приказал своей коннице охватить своими набегами возможно более широкий район и как можно больше нагнать страху на неприятелей. Слухи и прямые вести об этом доходят до Верцингеторига. Его обступают в ужасе все арверны и умоляют позаботиться об их достоянии и не отдавать его на разграбление врагам, тем более что война, как и сам он видит, всей тяжестью обрушивается на их страну. Их просьбы побудили его выступить из области битуригов по направлению к стране арвернов.
9. Цезарь предвидел, что Верцингеториг так и поступит. Поэтому он пробыл в этих местах только два дня, а затем оставил армию под предлогом, что желает привести сюда подкрепления и стянуть всю конницу. Во главе этой армии он поставил молодого Брута и приказал ему разослать по всем направлениям конницу для набегов на возможно большем пространстве, прибавив, что постарается пробыть в отлучке не более трех дней. После этого он сам быстрым маршем прибыл в Вьенну против ожидания своих. Застав там в отличном состоянии конницу, которую он за много дней до этого выслал впереди себя, он двинулся с нею, не останавливаясь ни днем, ни ночью, через страну эдуев в область лингонов, где зимовали два его легиона, чтобы в случае, если даже и эдуи задумают посягнуть на его личную безопасность, предупредить их замыслы быстротой действий. Прибыв туда, он посылает приказы к остальным легионам и стягивает их в одно место, прежде чем арверны могли получить сведения о его приближении. При этом известии Верцингеториг снова отвел свое войско в область битуригов, оттуда двинулся к Горговине, городу боев, которые после поражения в гельветийской битве были поселены там Цезарем и отданы под покровительство эдуям, и приступил к его осаде.
10. Этот маневр очень затруднял дальнейшие операции Цезаря. Если продержать легионы весь конец зимы в одном пункте, то враг может взять с бою подвластный эдуям город, и тогда вся Галлия увидит, что от Цезаря нет никакой помощи даже друзьям, и отпадет; если ж слишком рано вывести их из зимнего лагеря, то пришлось бы страдать от затруднений в доставке провианта. В конце концов Цезарь решил, что лучше претерпеть всевозможные затруднения, чем навлечь на себя такой позор и лишиться расположения своих сторонников. Поэтому он уговорил эдуев подвозить к нему провиант и послал гонцов к боям, чтобы заблаговременно известить их о своем приближении и ободрить к сохранению верности и к мужественному сопротивлению атакам врага. Оставив в Агединке два легиона и обоз всей армии, он двинулся в страну боев.
11. На следующий день он подошел к городу сенонов Веллаунодуну. Чтобы не оставлять у себя в тылу врагов и тем облегчить подвоз провианта, он приступил к осаде города и через два дня обвел его валом. На третий день из города явились послы с предложением капитуляции. Цезарь приказал выдать оружие, вывести вьючный скот и дать шестьсот заложников. Для наблюдения за исполнением этих условий он оставил легата г. Требония, а сам поторопился продолжить свой поход на город карнутов – Кенаб. Карнуты только теперь узнали об осаде Веллаунодуна и в предположении, что она затянется довольно долго, все еще были заняты формированием гарнизона для обороны Кенаба. Сюда Цезарь прибыл через два дня и разбил лагерь перед самым городом, но за поздним временем отложил осаду до следующего дня, причем, однако, приказал солдатам немедленно заготовить все для нее необходимое. Так как к городу Кенабу примыкал мост через реку Лигер, то из опасения, что неприятели ночью убегут из города, он приказал двум легионам караулить всю ночь под оружием. И действительно, кенабийцы незадолго до полуночи бесшумно вышли из города и начали переходить через реку. Об этом дали знать Цезарю разведчики. Тогда он приказал легионам, которые по его распоряжению были наготове, поджечь ворота и вступить в город. Город попал в его руки, и почти все жители, за немногими исключениями, были взяты в плен, так как узость моста и дорог сделала бегство для большой массы невозможным. Он приказал разграбить и сжечь город и отдал его в добычу солдатам. Затем он перевел войско через Лигер и прибыл в область битуригов.
12. Узнав о приходе Цезаря, Верцингеториг снял осаду и двинулся ему навстречу. Цезарь между тем приступил к осаде города битуригов Новиодуна, лежавшего на его пути. Из этого города пришли к нему послы с просьбой о прощении и пощаде. Желая исполнить свои дальнейшие планы с той же скоростью, которой он был обязан успехом в большей части своих предприятий, он приказал сдать оружие, вывести лошадей и дать заложников. Часть заложников была уже выдана, остальные дела были в полном ходу, в город были уже введены центурионы с несколькими солдатами для приема оружия и животных, как вдруг вдали показалась неприятельская конница, образовавшая авангард колонны Верцингеторига. Как только горожане заметили ее и прониклись надеждой на выручку, они подняли военный клич и стали хвататься за оружие, запирать ворота и занимать стену. Бывшие в городе центурионы догадались по всему поведению галлов, что они что-то замышляют, немедленно обнажили мечи, заняли ворота и благополучно вернулись оттуда со своими солдатами в лагерь.
13. Цезарь приказал коннице выступить из лагеря и завязал конное сражение. Когда наших начали теснить враги, то он послал в помощь около четырехсот германских всадников, которых он с самого начала войны обыкновенно держал при себе. Галлы не могли выдержать их натиска, обратились в бегство и с большими потерями отступили к своим главным силам. После их поражения горожанами снова овладел ужас. Они схватили тех, кого считали виновниками возмущения народа, привели их к Цезарю и сдались. Окончив эту операцию, Цезарь двинулся против Аварика, самого укрепленного и главного города битуригов, к тому же лежащего в очень плодородной местности. Он был уверен, что с занятием этого города подчинит общину битуригов своей власти.
14. После стольких сплошных неудач – под Веллаунодуном, Кенабом и Новиодуном – Верцингеториг созывает своих на собрание. Там он указывает, что войну следует вести совершенно иначе, чем до сих пор. Надо всячески стараться отрезать римлян от фуражировок и подвоза провианта. Это сделать нетрудно, так как сами галлы имеют перевес в коннице и, кроме того, им благоприятствует время года. Травы косить нельзя; враги должны по необходимости дробиться на небольшие отряды и добывать фураж из усадеб; все подобные отряды может ежедневно уничтожать конница. Помимо того, все частные интересы надо принести в жертву общему благу, а именно сжечь на всем этом пространстве селения и усадьбы всюду, куда только римляне могут отправляться за фуражом. А у галлов всего этого вполне достаточно, так как их будут снабжать своими запасами те, на чьей территории будет идти война. Римляне либо не вынесут голода, либо должны будут с большой для себя опасностью уходить слишком далеко от лагеря. При этом все равно – перебить их самих или лишить их обоза, без которого вести войну нельзя. Далее, надо сжечь такие города, которые не вполне обеспечены от опасности своим местоположением или искусственными укреплениями, чтобы они не были убежищем для галлов, уклоняющихся от воинской повинности, и не соблазняли бы римлян вывозить из них запасы провианта и добычу. Если бы это показалось тяжелым и огорчительным, то, несомненно, гораздо тяжелее увод в рабство детей и жен и истребление их самих – а это неизбежная участь побежденных.
15. Предложение Верцингеторига было единодушно одобрено, и в один день было сожжено у битуригов более двадцати городов. То же происходит и в остальных общинах. Во всех направлениях видно зарево пожаров. Но как все это ни огорчало галлов, они утешали себя уверенностью, что теперь победа почти в их руках и они скоро вернут потерянное. На общем собрании обсуждался вопрос и об Аварике – сжечь ли его или же защищать. Битуриги на коленях молят всех галлов не принуждать их своими руками поджигать этот, может быть, самый прекрасный город во всей Галлии, красу и опору их общины. Они утверждают, что защитят его благодаря его местоположению, так как он почти со всех сторон окружен рекой и болотом и доступен только в одном, и то очень узком, месте. Эта просьба была уважена. Верцингеториг сначала противился, но потом уступил их мольбам и всеобщему сочувствию к ним. Для города были выбраны надежные защитники.
16. Верцингеториг двигался по пятам Цезаря небольшими дневными переходами и в конце концов выбрал для лагеря место, защищенное болотами и лесами, в шестнадцати милях от Аварика. Там, благодаря регулярно поставленной разведке, он ежечасно узнавал о том, что делается в Аварике, и давал соответственные указания. Он наблюдал за всеми нашими продовольственными и фуражировочными отрядами и, когда они заходили слишком далеко, нападал на них поодиночке и причинял им значительный урон, хотя с нашей стороны, насколько это можно было предусмотреть, принимались предупредительные меры и экспедиции отправлялись в неопределенное время и не по одним и тем же направлениям.
17. Цезарь разбил лагерь у той части города, которая, как указано выше, не была окружена рекой и болотами и представляла единственный очень узкий доступ. Здесь он начал заготовлять материал для плотины, продвигать крытые галереи и устанавливать две башни, ибо окружению валом мешало местоположение. Относительно доставки продовольствия он не переставал обращаться с убедительными просьбами к боям и эдуям. Но последние мало помогали, потому что не обнаруживали ни малейшего усердия, а первые, будучи племенем слабым и малым, не располагали большими запасами и то, что имели, скоро съели сами. Таким образом, от бедности боев, нерачительности эдуев и пожара усадеб наша армия испытывала такие тяжелые продовольственные затруднения, что солдаты в течение многих дней не видали хлеба и утоляли свой острый голод лишь мясом скота, пригоняемого из отдаленных деревень; однако от них не слыхали ни одного звука, недостойного величия римского народа и их прежних побед. Мало того, когда Цезарь на осадных работах обращался к отдельным легионам и говорил, что готов снять осаду, если им слишком тяжело терпеть нужду, они, все до одного, просили его не делать этого: за много лет службы под его командованием они никогда не навлекали на себя бесчестия, ниоткуда не уходили, не кончив дела; они сочли бы для себя позором оставить начатую осаду: лучше вынести все лишения, чем отказаться от поминок в честь тех римских граждан, которые погибли в Кенабе от вероломства галлов. То же самое они заявляли Цезарю и через своих центурионов и военных трибунов.
18. Когда башни уже приблизились к стене. Цезарь узнал от пленных, что Верцингеториг извел весь фураж и поэтому придвинулся ближе к Аварику, причем сам он выступил с конницей и легковооруженными пехотинцами, привыкшими сражаться среди всадников, – для того чтобы устроить засаду там, куда, по его расчетам, наши должны были явиться на следующий день за фуражом. При известии об этом Цезарь выступил в полночь в полной тишине и рано утром достиг лагеря врагов. Те, скоро узнав через разведчиков о приближении Цезаря, спрятали свои повозки и обоз в густой лес, а все свои силы выстроили на высоком и открытом месте. Весть об этом заставила Цезаря отдать приказ немедленно убрать поклажу в одно место и держать оружие наготове.
19. Это была высота с легким у подошвы подъемом. Ее почти со всех сторон окружало чрезвычайно труднопроходимое болото, не шире пятидесяти футов. Галлы сломали мосты через него и спокойно держались на возвышенности, уверенные в природной крепости своей позиции; при этом они занимали все броды и проходы этого болота, разделившись по племенам, в полной готовности напасть со своей возвышенной позиции на римлян, если последние, при своей попытке прорваться через болото, застрянут в нем. Ввиду близости их расположения можно было бы подумать, что они готовы были дать бой при условиях почти одинаковых для обеих сторон; но, убеждаясь в действительности как раз в неравенстве этих условий, легко можно было понять, что это лишь притворная, хвастливая демонстрация. Римские солдаты негодовали на то, что враги не боятся на таком ничтожном расстоянии спокойно смотреть на них, и требовали сигнала к бою. Но Цезарь разъяснил им, скольких жертв и скольких доблестных жизней должна была бы стоить эта победа: как раз потому, что он видит их полную готовность решиться на все ради его славы, он был бы повинен в величайшей несправедливости, если бы их жизнь была для него не дороже его личных интересов. Утешив этими словами солдат, он в тот же день отвел их в лагерь и стал делать дальнейшие приготовления к осаде города.
20. Когда Верцингеториг вернулся к своим, то он был обвинен в измене за то, что слишком близко продвинулся к римлянам, что ушел со всей конницей, что оставил очень большие силы без командования, что после его ухода римляне подошли очень скоро с большой выгодой для себя; все это не могло произойти случайно и без умысла; он, следовательно, предпочитает быть царем Галлии с разрешения Цезаря, а не милостью своих соотечественников. На эти обвинения он возразил: с лагеря он снялся из-за недостатка фуража, по их же собственному предложению; к римлянам он придвинулся из убеждения в выгоде позиции, которая сама себя способна защищать без всяких искусственных укреплений; без конницы в болотистых местах можно было вполне обойтись, тогда как там, куда она с ним выступила, она оказала полезные услуги. При своем уходе он намеренно никому не передавал командования, чтобы его заместитель под влиянием неразумного увлечения массы не соблазнился на решительное сражение, а к этому сражению, как он видел, стремились все по своей слабохарактерности, так как им не хотелось дольше выносить трудности войны. Если римляне подошли случайно, надо благодарить судьбу; если же по чьему-либо показанию, то заслуживает признательности этот предатель, так как галлы со своей высокой позиции могли убедиться в их малочисленности и проникнуться презрением к храбрости людей, которые не осмеливались дать сражение и с позором отступили в свой лагерь. От Цезаря он вовсе не желает высшей власти путем измены, так как может получить ее после победы, которая теперь обеспечена для него и для всей Галлии. Мало того, власть эту он возвращает им назад, если они убеждены в том, что они не столько получают от него спасение, сколько оказывают ему честь. – Чтобы вы увидели, прибавил он, что я говорю правду, послушайте римских солдат. При этом он выводит рабов, которых он несколько дней тому назад захватил на фуражировке и замучил голодом и цепями. Заранее наученные ответам на вопросы, которые им будут предлагать, они выдали себя за легионных солдат: будто бы от голода и крайней нужды они тайно вышли из лагеря в расчете найти в деревне сколько-нибудь хлеба или мяса. От такой же нужды страдает и все войско, все обессилели и не могут выносить работ над укреплениями; поэтому полководец решил увести войско через три дня, если осада города нисколько не подвинется вперед… – Вот чем, сказал Верцингеториг, обязаны вы мне, которого вы обвиняете в измене. Вы сами видите, что я изнурил голодом большую победоносную армию, не пролив ни капли вашей крови. Я же принял меры и к тому, чтобы ни одно племя не дало ей убежища при ее позорном отступлении и бегстве.
21. Вся масса приветствует его криком и, согласно с обычаем, стучит оружием – что галлы всегда делают в честь оратора, речь которого они одобряют: Верцингеториг – великий вождь, его честность несомненна, и разумнее вести войну невозможно. Решено было послать из всего войска десять тысяч отборных бойцов в город, чтобы не доверять общего блага одним битуригам, так как ясно было, что если они удержат этот город, то это и будет почти равносильно окончательной победе.
22. Исключительной доблести наших солдат галлы противопоставляли разного рода маневры, так как вообще эта нация отличается большой смышленостью и чрезвычайной способностью перенимать и воспроизводить у себя все, чему учат другие. Именно наши стенные крюки они ловили петлями и, зацепив их, тащили воротом к себе в город, под нашу плотину они проводили подземные ходы и таким образом вытаскивали из-под нее землю, с тем большим знанием дела, что у них есть большие железные копи, и всякого рода подземные ходы им хорошо известны по собственному опыту. А всю свою стену они застроили со всех сторон ярусными башнями, которые покрыли кожами. Далее, они делали частые вылазки и днем и ночью и либо поджигали плотину, либо нападали на наших солдат за их работой, и на какую высоту от ежедневного увеличения плотины поднимались наши башни, такую же они давали своим башням посредством прибавки новых балок; наконец, проведение открытых ходов они задерживали заостренными и зажженными бревнами, горящей смолой и камнями огромной тяжести и таким образом препятствовали приближению их к стенам.
23. Все галльские стены обыкновенно бывают такого устройства. На землю кладутся во всю длину прямые и цельные бревна параллельно друг другу с промежутком в два фута; они связываются внутри (поперечными балками) и густо покрываются землей; а спереди указанные промежутки плотно заполняются большими камнями. Положив и связав их, на них кладут сверху другой ряд с соблюдением того же расстояния между бревнами; однако бревна (верхнее и нижнее) не приходятся одно на другое, но каждое из них в пределах того же расстояния крепко сдерживается каменной кладкой. Так, рядами, выводится вся постройка, пока стена не достигнет надлежащей высоты. Это сооружение имеет в общем довольно приятный и разнообразный вид вследствие правильного чередования бревен и камней, лежащих рядами по прямым линиям; но, кроме того, оно вполне целесообразно в смысле успешной обороны городов, так как от огня защищает камень, а от тарана – деревянная кладка, которую нельзя ни пробить, ни вытащить, ибо она состоит из цельных бревен – обыкновенно в сорок футов длиной – и внутри надлежащим образом связана.
24. Все эти препятствия очень затрудняли осаду, и, кроме того, работа наших солдат все время замедлялась холодами и постоянными ливнями. И все-таки они преодолели все затруднения непрерывным трудом, построив в двадцать пять дней плотину шириной в триста тридцать футов и высотой в восемьдесят футов. Когда она уже почти касалась неприятельской стены и Цезарь, по обыкновению, проводил ночь при работающих солдатах и ободрял их ни на одну минуту не прерывать работы, незадолго до третьей стражи заметили, что плотина дымится (оказалось, что ее подожгли посредством подкопа враги); в то же время по всей стене поднялся воинский клич, и из двух ворот у обеих сторон [наших] башен началась вылазка. Другие бросали издали со стены на плотину факелы и сухое дерево, лили смолу и другие горючие вещества, так что с трудом можно было сообразить, куда надо прежде всего спешить, где подать помощь. Но так как, по заведенному Цезарем порядку, всегда стояли на карауле два легиона и еще большее число солдат было занято попеременно работой, то скоро одни стали отбивать вылазку, другие отводить назад башни и ломать плотину, а вся масса солдат, бывшая в лагере, сбежалась тушить пожар.
25. Оставшаяся часть ночи уже пришла к концу, а сражение все еще продолжалось во всех пунктах, и у врагов возникали все новые и новые надежды на победу, тем более что они видели, как сгорели башенные щитки и какого труда стоило нашим солдатам, не имевшим прикрытия, подавать помощь. Наоборот, у них самих бойцы с свежими силами постоянно сменяли утомленных, и вообще они полагали, что спасение всей Галлии зависит исключительно от этого момента. В это время на наших глазах случился достойный упоминания эпизод, о котором мы не сочли возможным умолчать. Один галл перед воротами города бросал по направлению к башне в огонь передаваемые ему из рук в руки комки сала и смолы. Пораженный в правый бок выстрелом из скорпиона, он пал бездыханным. Один из его соседей перешагнул через его труп и продолжал его дело; он точно так же был убит выстрелом из скорпиона, его сменил третий, третьего – четвертый; и этот пункт только тогда был очищен неприятельскими бойцами, когда пожар плотины был затушен, враги были оттеснены и сражение вообще окончилось.
26. Так как ни одна из всевозможных попыток галлов не удалась, то на следующий день, по совету и приказанию Верцингеторига, они приняли решение бежать из города. Эту попытку они надеялись осуществить в тишине ночи с небольшими потерями, так как недалеко от города был лагерь Верцингеторига и, кроме того, тянувшееся между лагерем и городом сплошное болото должно было замедлять нашу погоню. И они уже собирались сделать это ночью, но вдруг выбежали на улицу замужние женщины и с плачем стали всячески просить на коленях своих мужей не отдавать на мучения врагам их и их общих детей, которым природное слабосилие мешает бежать. Но, увидев своих мужчин непреклонными – вообще в момент величайшей опасности страх не знает сострадания, – они стали кричать и давать римлянам знаки, что их мужья хотят бежать. Это устрашило галлов, и из боязни, что римская конница может отрезать их от всех дорог, они от этого плана отступились.
27. На следующий день Цезарь распорядился продвинуть башню и указал, куда направить те осадные работы, которые по его приказанию были уже начаты. В это время начался сильный ливень, и Цезарь решил использовать такую погоду для исполнения задуманного плана. Видя, что караулы на стене у неприятелей расставлены не так тщательно, как обыкновенно, он и своим солдатам приказал работать с меньшей энергией и дал им необходимые указания. Поместив легионы в боевой готовности в скрытом месте за крытыми галереями, он ободрил их к тому, чтобы наконец пожать плоды победы за свои великие труды; тем, которые первыми взойдут на неприятельскую стену, он обещал награды и затем дал сигналы к атаке. Солдаты быстро бросились со всех сторон и немедленно заняли всю стену.
28. Неожиданность нападения привела врагов в ужас. Выбитые со стены и из башен, они остановились в клинообразном строю на площади и других открытых местах с решимостью принять правильное сражение там, где римляне пойдут на них в атаку. Но, увидев, что никто не спускается на ровное место, но все распространяются кругом по всей стене, они побоялись потерять последнюю надежду спастись бегством и, побросав оружие, неудержимым потоком устремлялись к окраинам города. Там одни из них, давившие друг друга в узком выходе из ворот, были перебиты нашей пехотой, а другие – уже за воротами – конницей. При этом никто не думал о добыче. Озлобленные резнею в Кенабе5 и трудностью осадных работ, солдаты не дали пощады ни дряхлым старикам, ни женщинам, ни малым детям. В конце концов из всей массы, доходившей до четырех тысяч человек, уцелело едва восемьсот человек, которые успели при первых же криках броситься из города и невредимыми добрались до Верцингеторига. Но он боялся, как бы скопление их в лагере и жалость к ним не породили возмущения в солдатской массе, и потому принял этих беглецов уже поздно в тишине ночи. При этом он разместил по дороге вдали от лагеря своих друзей и князей общин и приказал последним разбить их на группы и отводить к их землякам в ту часть лагеря, которая с самого начала досталась каждому племени.
29. Созвав на следующий день собрание, он утешал присутствующих и ободрял их не слишком падать духом и не слишком волноваться по поводу неудачи: Не храбростью и не в открытом бою победили римляне, но каким-то хитрым приемом и благодаря знанию осадного дела, в котором галлы были неопытны. Ошибаются те, которые ожидают на войне только одних успехов. Он всегда был против обороны Аварика: свидетелями в этом они сами. Но неразумие битуригов и излишняя снисходительность остальных были причинами этой неудачи. Но он скоро залечит ее более крупными успехами. Именно те общины, которые расходятся с остальными галлами, он всячески постарается привлечь на свою сторону и таким образом создать единый общегалльский союз; и если в нем будет согласие, то даже весь мир не в состоянии бороться с ним. Этой цели он почти уже достиг. А тем временем в интересах общего блага справедливо потребовать от них приступить наконец к укреплению своих лагерей, чтобы тем легче выдерживать внезапные нападения врагов.
30. Эта речь произвела довольно хорошее впечатление на галлов; особенно потому, что сам он не пал духом после такой большой неудачи, не стал скрываться и избегать показываться на глаза массе, и так как он еще раньше, когда все обстояло благополучно, сначала предлагал сжечь Аварик, а потом его оставить, то у них еще более повысилось представление о его предусмотрительности и способности предугадывать будущее. Таким образом, в то время как неудачи других полководцев обыкновенно умаляют их авторитет, влияние Верцингеторига, наоборот, от понесенного поражения только стало со дня на день увеличиваться. Вместе с тем его ручательство насчет присоединения к союзу остальных племен очень обнадеживало галлов. С этого времени галлы впервые стали укреплять лагерь, и эти непривычные к работе люди были охвачены таким душевным порывом, что сочли нужным безусловно подчиняться всем его распоряжениям.
31. И действительно, Верцингеториг, как и обещал, все свое внимание обращал на присоединение к союзу остальных племен и старался склонить на свою сторону их князей дарами и обещаниями. Для этой цели он выбирал подходящих людей, которые особенно способны были обольщать новых сторонников либо вкрадчивыми речами, либо благодаря дружественным связям. Спасшихся бегством из завоеванного Аварика он распорядился вооружить и одеть; вместе с тем для пополнения убыли в войсках он приказал общинам поставить определенные контингенты солдат и привести их к известному сроку в лагерь, а также набрать и доставить к нему всех стрелков, которых было очень много в Галлии. Этими мерами потери, понесенные в Аварике, были скоро восполнены. Тем временем к нему прибыл с большой конницей – как собственной, так и нанятой в Аквитании – царь нитиоброгов Теутомат, сын Олловикона, которому в свое время наш сенат дал титул друга римского народа.
32. Пробыв несколько дней в Аварике, Цезарь нашел там очень большие запасы хлеба и прочего провианта и дал, таким образом, своей армии возможность оправиться после трудов и лишений. Зима уже почти оканчивалась, и самое время года призывало к открытию кампании. Но когда Цезарь решил двинуться на врага, в расчете выманить его из болот и лесов или же стеснить блокадой, к нему явились послами князья эдуев с просьбой помочь их общине в это особенно трудное для нее время: положение ее очень опасно; эдуи издавна обыкновенно избирают только одного высшего сановника, который в течение года пользуется царской властью, а теперь у них два таких сановника и каждый из них утверждает, что он избран законным путем. Один из них – Конвиктолитав, влиятельный и знатный молодой человек, а другой – Кот, из очень древнего рода и также с очень большим влиянием и могущественной родней, брат которого Валетиак занимал в прошлом году ту же должность. Все граждане под оружием, разделился сенат, разделился народ, у каждого вождя свои клиенты. Если эта распря затянется, то дело кончится тем, что одна часть граждан вступит в вооруженное столкновение с другой. Предупредить его может только бдительность и авторитет Цезаря.
33. Хотя Цезарь понимал, что очень невыгодно прерывать войну и уходить от врага, но вместе с тем он хорошо знал, к каким вредным последствиям приводят внутренние распри, а потому решил не допустить, чтобы эта могущественная и тесно связанная с римским народом община, которую он сам всегда возвышал и всячески отличал, прибегла к вооруженному восстанию и чтобы партия, менее уверенная в своих силах, обратилась за помощью к Верцингеторигу. Но так как по законам эдуев верховный правитель не может оставлять пределов страны и так как Цезарь не хотел давать повода думать, что он в чем-либо умаляет их права и законы, то он счел нужным двинуться самому в область эдуев и вызвал к себе в Декетию весь их сенат и обе спорящие стороны. Туда собралась почти вся община, и он узнал, что избиратели были созваны тайно, в небольшом количестве, в неподходящем месте и в неподходящее время, и что брат объявил верховным правителем брата, тогда как, по законам, два члена одной и той же фамилии при жизни их обоих не только не могут быть выбраны на должность верховного правителя, но даже не имеют права совместно заседать в сенате. Поэтому Цезарь принудил Кота сложить с себя власть и утвердил ее за Конвиктолитавом, который, согласно с местными обычаями, за временным отсутствием светских властей, был избран под руководством жрецов.
34. Поставив такой приговор, он посоветовал эдуям забыть все споры и распри, оставить в стороне всякие другие дела и заняться исключительно настоящей войной в ожидании от него заслуженных наград после покорения всей Галлии; для этой цели они должны спешно прислать к нему всю конницу и десять тысяч человек пехоты. Все это войско он имел в виду распределить по разным местам для охраны продовольственных транспортов. Затем он разделил свою армию на две части: четыре легиона он дал Лабиэну для похода на сенонов, а шесть повел сам на арвернов к городу Герговии по течению реки Элавера; половину конницы он отдал ему, половину оставил себе. При известии об этом Верцингеториг сломал все мосты на этой реке и пошел другим ее берегом.
35. Итак, оба войска были на виду друг у друга и почти всегда разбивали лагерь одно против другого, причем с галльской стороны бывали расставлены разведочные посты, чтобы римляне где-нибудь не построили моста и не переправили своих сил. Это создавало большие затруднения для Цезаря, и он опасался, как бы река не задержала его в течение большей части лета, так как через Элавер можно переходить вброд вообще не раньше осени. Во избежание этого он разбил лагерь в лесистой местности против одного из тех мостов, которые Верцингеториг велел сломать. На следующий день он остался здесь в скрытом месте с двумя легионами, а остальные силы двинул в поход, по обыкновению, со всем обозом, разместив некоторые когорты таким образом, чтобы число легионов казалось полным. Им дан был приказ пройти вперед как можно дальше, и, когда, судя по времени дня, они уже должны были разбить лагерь, он начал вновь строить мост на тех же сваях, нижняя часть которых оставалась еще целой. Эта работа была скоро окончена. Цезарь перевел легионы, выбрал удобное для лагеря место и вызвал к себе назад остальные войска. При известии об этом Верцингеториг, чтобы не быть вынужденным против воли к решительному сражению, ускоренным маршем ушел вперед.
36. Отсюда Цезарь дошел в пять дневных переходов до Герговии, и уже в день его прихода произошло небольшое кавалерийское сражение. Осмотрев местоположение города – он лежал на очень высокой горе, и все подступы к нему были трудны, – Цезарь оставил всякую мысль о штурме и даже к блокаде решил приступить только после полного урегулирования продовольственного дела. А Верцингеториг, разбив свой лагерь на горе около города, расположил отряды отдельных общин вокруг себя на небольшом расстоянии один от другого и занял все уступы хребта, насколько можно было с них обозревать окрестности. Таким образом, весь его лагерь в целом имел грозный вид. Князей этих общин, которых он выбрал в свой военный совет, он каждый день на рассвете вызывал к себе для разных сообщений или распоряжений и почти ежедневно заставлял стрелков сражаться в рядах конницы, чтобы испытать степень мужества и храбрости каждого из своих в отдельности.
Против города у самой подошвы горы был холм, чрезвычайно укрепленный и со всех сторон отвесный: если бы его захватили наши, то они, очевидно, могли бы в значительной степени затруднять врагам добывание воды и свободу фуражировок. Но этот холм занимали галлы, впрочем, не очень сильным отрядом. Цезарь в тишине ночи выступил из лагеря, прежде чем из города могла прийти помощь, выбил охранный отряд и, овладев этим пунктом, поставил там два легиона и провел от главного лагеря к малому двойной ров в двенадцать футов шириною, чтобы солдаты могли даже поодиночке ходить от одного пункта к другому в полной безопасности от внезапного нападения неприятелей.
37. Так шло дело под Герговией. Тем временем эдуй Конвиктолитав, которому, как мы указывали6, Цезарь присудил верховную власть, был подкуплен арвернами и вступил в переговоры с некоторыми молодыми людьми, во главе которых стоял Литавикк и его братья, молодые люди из очень знатной фамилии. С ними он поделился полученными деньгами, настойчиво напоминая им, что они – люди свободные и рожденные для власти. Одна только община эдуев, говорил он, отсрочивает вернейшую победу Галлии, ее влияние сдерживает остальных; но если перетянуть ее на свою сторону, то у римлян не останется в Галлии твердой почвы под ногами. Сам он, правда, обязан Цезарю известным одолжением, но, впрочем, лишь постольку, поскольку добился успеха в деле правом. Однако он выше ставит общую свободу. Почему, в самом деле, эдуи в делах, касающихся их собственного права и законов, обращаются к третейскому суду Цезаря, а не наоборот – римляне к эдуям? Речь верховного правителя и деньги не замедлили соблазнить молодых людей, так что они заявили о своей готовности даже стать во главе предприятия. Надо было только найти способ к выполнению плана, так как у них не было прямой надежды увлечь без причины общину эдуев на путь открытого восстания. Порешили, что Литавикк примет командование над теми десятью тысячами, которые посылались к Цезарю, и постарается их доставить, а его братья немедленно, раньше его отправятся к Цезарю. Условились и относительно дальнейших действий.
38. Получив командование над войском, Литавикк двинулся в поход. Когда он был на расстоянии миль тридцати от Герговии, он вдруг собрал солдат и сказал им со слезами: куда мы идем, солдаты? Вся наша конница, вся знать погибли. Главы нашей общины Эпоредориг и Виридомар обвинены в измене и без суда казнены римлянами. Узнайте об этом от тех, которые бежали из самой резни: мне, у которого казнены братья и все родственники, скорбь мешает рассказать, как было дело. Тут он приказывает вывести людей, которых сам научил говорить, что надо, и они изложили перед толпой то же самое, что уже сказал Литавикк: вся эдуйская конница перебита – будто бы за сношения с арвернами; сами они спрятались в солдатской массе и бежали из самой резни. Эдуи поднимают крик и заклинают Литавикка дать им полезный совет. Точно, сказал тот, тут нужен совет? Не нужно ли, наоборот, поспешить нам в Герговию и соединиться с арвернами? Или для нас еще остается сомнение, что римляне после своего нечестивого злодеяния теперь же устремятся перебить и нас? Поэтому, если в нас есть еще мужество, отметим за смерть тех, которые столь возмутительно погублены, и убьем этих разбойников! При этом он показал на римских граждан, которые, полагаясь на его защиту, пристали к его войску, и немедленно велел разграбить бывший при них большой запас хлеба и другого провианта, а самих их убить после мучительных пыток. В то же время он рассылает гонцов по всей общине эдуев и упорно распространяет ту же ложь об избиении всадников и князей, настойчиво советуя отметить за свои обиды так же, как сделал он сам.
39. В числе прибывших всадников при Цезаре находились по его специальному вызову эдуй Эпоредориг, молодой человек высокого рода, весьма влиятельный в своей общине, и вместе с ним Виридомар, равный ему по возрасту и популярности, но не такой знатный: он был рекомендован Цезарю Дивитиаком и из низкого положения был возведен им в высокое звание. Между ними было состязание о первенстве, и в упомянутом споре о верховной магистратуре один всеми силами боролся за Конвиктолитава, другой – за Кота. Эпоредориг, узнав о замысле Литавикка, около полуночи донес об этом Цезарю и просил его не допускать, чтобы его община под влиянием безумных замыслов молодежи изменила дружественному союзу с римским народом; а это, по его предположениям, непременно должно произойти, если с врагами соединится столько тысяч человек, к судьбе которых не могут отнестись равнодушно и легко ни их родственники, ни сама община.
40. Этим известием Цезарь был очень встревожен, так какой всегда оказывал особое благоволение общине эдуев. Поэтому он без малейшего колебания вывел из лагеря четыре легиона в полной боевой готовности и всю конницу; сократить лагерь при таких обстоятельствах не было времени, так как теперь, очевидно, все зависело от быстроты; для прикрытия лагеря он оставил легата г. Фабия с двумя легионами. Он отдал также приказ об аресте братьев Литавикка, он узнал, что они незадолго до этого бежали к неприятелям. Своих солдат он просил не тяготиться походом в такое тяжелое время, и так как все они были полны одушевления, то он прошел целых двадцать пять миль, пока не заметил колонны эдуев. Бросив на них свою конницу, он задержал и остановил их движение, причем, однако, запретил своим людям кого бы то ни было убивать. Эпоредоригу и Виридомару, которых те считали убитыми, он приказал скакать вместе со всадниками и обратиться с воззванием к своим соотечественникам. Узнав их и убедившись в обмане Литавикка, эдуи стали протягивать руки, показывать, что сдаются, бросать оружие и молить о пощаде. Литавикк со своими клиентами, которым, по галльским обычаям, грешно было покидать патрона даже в случае крайней опасности, спасся бегством в Герговию.
41. Цезарь послал общине эдуев гонцов объявить, что только благодаря его милосердию пощажены те, которых он мог бы по праву войны перебить. Своему войску он дал три часа на отдых и затем двинулся на Герговию. Приблизительно на середине пути посланные Фабием всадники сообщили ему, как опасно было положение: враг со всеми силами напал на лагерь, люди свежие часто сменяли у него утомленных, а наших изнуряло постоянное напряжение, так как вследствие огромных размеров лагеря они должны были все время бессменно держаться на валу; много народа было переранено стрелами и всевозможными метательными снарядами; впрочем, для защиты от них оказались очень полезными метательные машины. По уходе врагов Фабий оставил только двое ворот, остальные же приказал заделать, а на вал поставить оборонительные щитки и на завтрашний день стал готовиться к такому же нападению. При известии об этом Цезарь, пользуясь необыкновенным воодушевлением солдат, еще до восхода солнца прибыл в лагерь.
42. Во время этих происшествий под Герговией эдуи при первых же известиях от Литавикка не дают себе труда расследовать дело. Одних увлекает корыстолюбие, других вспыльчивость и необдуманность – эта прирожденная черта их национального характера, заставляющая их принимать пустые слухи за несомненную истину. Они грабят имущество римских граждан, вырезывают их, уводят в рабство. Положение, и без того принявшее дурной оборот, еще более ухудшает Конвиктолитав, который доводит чернь до крайней ярости, чтобы по совершении преступления ей неловко было образумиться. Так, они заставили военного трибуна М. Аристия, который отправлялся к своему легиону, покинуть город Кабиллон и дали ему гарантию личной безопасности; к тому же они принудили и тех римских граждан, которые поселились там для торговли. Но тут же на пути они напали на них и отняли весь багаж. Так как те стали сопротивляться, то их продержали целые сутки в осаде, и после значительных потерь с обеих сторон нападавшие стали звать к себе еще большее число вооруженных.
43. Но когда тем временем пришло известие, что все их солдаты находятся во власти Цезаря, то они спешат к Аристию и доказывают, что все это произошло помимо воли их властей; назначают следствие о разграблении имущества, конфискуют имущество Литавикка и его братьев, посылают послов к Цезарю для оправдания. Все это они делают с тем, чтобы вернуть к себе своих; но втайне они задумывали войну и посылали для этой цели посольства к прочим общинам: и действительно, они были запятнаны преступлением, соблазнены выгодами от разграбления имущества, в чем было замешано много народа, и страшились наказания. Все это Цезарь хорошо понимал. Тем не менее он отвечал послам со всей ласковостью, на какую был способен: из-за глупости и легкомыслия черни, говорил он, он не намерен принимать какие-либо крутые меры против всей общины и лишать эдуев своего обычного благоволения. Но сам он ожидал еще большего движения в Галлии и опасался того, что все племена могут со всех сторон напасть на него; поэтому он обдумывал, как бы оставить Герговию и снова стянуть к себе все войско, но так, чтобы это отступление, вызванное боязнью восстания, не походило на бегство.
44. Среди этих размышлений ему показалось, что есть возможность устроить дело. Именно, когда он зашел в малый лагерь для осмотра работ, он заметил, что один занимаемый врагами уступ совершенно ими оставлен, а между тем в предыдущие дни он был почти не виден из-за массы людей. С удивлением он спрашивал об этом перебежчиков, которые ежедневно стекались к нему в большом количестве. Все они в один голос утверждали (это, впрочем, и сам Цезарь уже знал через своих разведчиков), что хребет этой цепи – почти ровный, но он лесист и узок с той стороны, где был доступ к другой части города; за этот пункт враги особенно опасаются в полном убеждении, что с потерей этого уступа, поскольку римляне уже заняли другой, они будут почти совершенно заперты и отрезаны от всяких внешних сношений и фуражировки; именно для укрепления этого пункта все люди и были вызваны Верцингеторигом.
45. Узнав об этом, Цезарь посылает туда же около полуночи несколько эскадронов конницы с приказом производить свои передвижения с возможно большим шумом. На рассвете он приказал вывести из лагеря большое количество обозных лошадей и мулов, снять с них вьюки и посадить на них погонщиков в шлемах, чтобы они имели вид настоящих всадников. Им он дал приказ разъезжать кругом по возвышенностям и прибавил к ним несколько всадников, которые должны были для демонстрации охватывать своими разъездами еще более широкий район. Все эти партии должны были после долгого объезда кругом направляться в один и тот же пункт. Все это видели вдали из города, так как из Герговии открывался вид вниз на лагерь, но вследствие большого расстояния нельзя было точно узнать, в чем дело. Один легион Цезарь отправил на туже возвышенность и, когда он несколько прошел вперед, остановил его в ложбине и прикрыл лесом. Это укрепило галлов в их подозрении, и они перевели туда для шанцевых работ все свои силы. Заметив, что неприятельский лагерь опустел. Цезарь приказал своим солдатам переходить из большого лагеря в малый маленькими группами и притом закрыть знаки различия и спрятать знамена, чтобы не быть замеченными из города. Равным образом он дал соответствующее указание легатам, которые командовали отдельными легионами; особенно предупреждал он их сдерживать солдат и не давать им слишком далеко заходить вперед либо из желания сразиться, либо в надежде на добычу. Он подчеркнул при этом, как неблагоприятно для них самое местоположение; единственное средство против этого – быстрота; все дело тут в благоприятном случае, а не в сражении. После этих указаний он дал сигнал к наступлению и в то же время послал эдуев с правой стороны другой дорогой в гору.
46. Городская стена была от равнины и подошвы горы по прямому направлению, если не считать изгибов дороги, в тысяче двухстах шагах; всякого рода обходы, смягчавшие подъем, увеличивали это расстояние. Приблизительно на середине уступа галлы соорудили применительно к местности вдоль по горе стену из огромных каменных глыб в шесть футов вышиной, чтобы задерживать наши атаки; всю нижнюю часть склона они оставили незанятой, а верхнюю вплоть до самой городской стены покрыли густым рядом лагерей. Наши солдаты по данному сигналу быстро дошли до укрепления, перешли его и овладели тремя лагерями, захватив их с такой быстротой, что царь нитиоброгов – Теутомат, застигнутый врасплох в своей палатке (так как спал в полдень полунагой), с трудом вырвался на раненой лошади из рук грабивших лагерь солдат.
47. Достигнув своей цели, Цезарь приказал трубить отбой и немедленно остановил бывший при нем 10-й легион. Но солдаты остальных легионов не расслышали звука трубы, так как их отделяла от Цезаря большая долина. Хотя военные трибуны и легаты, согласно распоряжению Цезаря, всячески старались их сдерживать, но те, увлеченные надеждой на скорую победу, бегством врагов и прежними счастливыми сражениями, вообразили, что для их храбрости не существует ничего непреодолимого, и только тогда прекратили преследование, когда приблизились к городской стене и к воротам. Тут во всех частях города поднялся крик; те, которые были отсюда далеко, в ужасе от внезапного переполоха решили, что враг уже в стенах города, и бросились вон из города. Женщины стали бросать со стены одежду и деньги и, наклоняясь с обнаженной грудью, простирали руки и заклинали римлян пощадить их и не губить, как они это сделали в Аварике, даже женщин и детей. Некоторые из них дали даже спустить себя на руках и отдались солдатам. Центурион 8-го легиона Л. Фабий, как всем было известно, заявил в этот день среди своих, что его соблазняют награды, обещанные под Ава-риком7, и он не допустит, чтобы кто-либо прежде его взошел на стену. И вот, взяв трех солдат из своего манипула, он на их руках поднялся на стену; в свою очередь, приподнимая их одного за другим, он вытянул их на стену.
48. Тем временем те галлы, которые, как мы выше указали8, собрались в другой части города для шанцевых работ, сначала услыхали крик, а затем к ним стали одна за другой приходить вести, что город занят римлянами. Тогда они, послав вперед конницу, бегом устремились туда. В том порядке, в каком они прибывали, они останавливались под стеной и, таким образом, увеличивали число защитников. Когда их собралась большая масса, то женщины, которые незадолго до того протягивали со стены руки к римлянам, теперь стали заклинать своих, по галльскому обычаю показывать на свои распущенные волосы и выносить всем на глаза детей. И позиция, и численное превосходство неприятеля делали для римлян борьбу неравной; кроме того, они были утомлены своей перебежкой и потому с трудом держались против свежих и непочатых неприятельских сил.
49. Когда Цезарь заметил, что сражение происходит на невыгодной позиции и силы неприятеля все увеличиваются, то, боясь за свое войско, он послал легату Т. Секстию, которого оставил для прикрытия малого лагеря, приказ спешно вывести из лагеря когорты и занять позицию у самой подошвы возвышенности против неприятельского правого фланга с тем, чтобы мешать неприятелю беспрепятственно преследовать наших, в случае если Секстий увидит их выбитыми из занимаемой позиции. Сам же он прошел отсюда со своим легионом немного вперед и с места остановки стал выжидать исхода сражения.
50. Шел ожесточенный рукопашный бой, причем враги полагались на выгодную позицию и свое численное превосходство, а наши – на свою храбрость. В это время вдруг показались на нашем открытом фланге эдуи, которых Цезарь послал справа в гору другой дорогой, чтобы не дать соединиться неприятельским силам. Сходство оружия привело наших в великий ужас, и хотя они видели, что у эдуев правое плечо обнажено (это обыкновенно служило отличительным признаком их мирных намерений), но именно в этом солдаты усматривали хитрый прием, придуманный врагами, чтобы обмануть их. В то же самое время центуриона Л. Фабия и тех, которые вместе с ним взошли на стену, окружили, убили и стали сбрасывать головой вниз со стены. Центурион того же легиона М. Петроний, попытавшийся взломать ворота, был застигнут целой массой врагов. Потеряв надежду на свое спасение и весь израненный, он закричал последовавшим за ним солдатам своего манипула: так как я не могу спасти и себя, и вместе с собою вас, то я, по крайней мере, позабочусь о вашей жизни, которую я своим славолюбием подверг опасности. Пользуйтесь случаем и думайте о себе. С этими словами он ворвался в гущу врагов, двух из них убил, а остальных несколько оттеснил от ворот. Когда его товарищи попытались помочь ему, он сказал им: напрасно вы пытаетесь спасти мне жизнь: и кровь и силы уже оставляют меня. Лучше уходите, пока возможно, и спасайтесь к вашему легиону. Так вскоре он пал в бою и спас своих товарищей.
51. Наши, теснимые со всех сторон, были сбиты с позиции и потеряли сорок шесть центурионов. Но когда галлы стали слишком горячо их преследовать, то их задержал 10-й легион, который стоял в резерве на более ровной местности. Его в свою очередь сменили когорты 13-го легиона, которые двинулись из малого лагеря под командой Т. Секстия и заняли более высокую позицию. Как только легионы достигли равнины, они остановились и выстроились против врага. Но Верцингеториг отвел своих солдат с подошвы горы назад в укрепления. В этот день мы потеряли без малого семьсот солдат.
52. На следующий день Цезарь созвал солдат на сходку и на ней порицал их безрассудство и пыл, именно что они самовольно решили, куда им идти и что делать, не остановились при сигнале к отбою и не послушались удерживавших их военных трибунов и легатов. Он указал им, как много значит невыгодное местоположение, что он и сам испытал под Авариком9, когда застиг врагов врасплох без вождя и без конницы и все-таки добровольно отказался от несомненной победы, чтобы в бою на неудобной позиции не понести хотя бы самого ничтожного урона. Насколько он удивляется их героизму, которого не могли остановить ни лагерные укрепления, ни высота горы, ни городская стена, настолько же он порицает их своеволие и дерзость, с которой они воображают, что могут судить о победе и об успехе предприятия правильнее полководца. От солдата он требует столько же повиновения и дисциплины, сколько храбрости и геройства.
53. Но в конце этой речи он ободрил солдат и советовал им не слишком из-за этого печалиться и не приписывать храбрости врагов того, что произошло от неудобства местности. Оставаясь при своем прежнем решении относительно отступления, он вывел легионы из лагеря и выстроил их на удобной позиции. Но так как Верцингеториг и на этот раз не стал спускаться на равнину, то Цезарь после небольшого, но удачного кавалерийского сражения снова отвел войско в лагерь. То же самое он повторил и на следующий день. Решив теперь, что им приняты достаточные меры для принижения галльской хвастливости и для укрепления мужества своих солдат, Цезарь двинулся в страну эдуев. Так как враги и на этот раз не преследовали его, то на третий день он починил мост на реке Элавере и переправил свое войско на другой берег.
54. Там ему представились эдуи Виридомар и Эпоредориг, и от них он узнал, что Литавикк со всей конницей отправился волновать эдуев: поэтому необходимо им самим поспешить и прибыть раньше его, чтобы удержать эдуев в повиновении. Хотя для Цезаря по многим признакам было ясно вероломство эдуев и он понимал, что отъезд этих обоих князей только ускорит отпадение общины, однако он не счел нужным удерживать их, чтобы избегнуть всякой видимости насилия и не дать заподозрить себя в трусости. При их отъезде он вкратце упомянул о своих заслугах перед эдуями, какими слабыми и в каком состоянии унижения он их застал они были согнаны в города, лишены в наказание своих земель и всего достатка, обязаны платить дань, оскорбительнейшим образом принуждены были дать заложников; но он довел их до высокого благополучия и могущества, так что они не только вернули себе свое прежнее положение, но стали пользоваться большим влиянием и значением, чем когда-либо. С таким поручением он отпустил их на родину.
55. У берегов Лигера на удобном месте находился город эдуев Новиодун. Здесь Цезарь поместил всех галльских заложников, запасы хлеба, общественную казну и значительную часть своего и войскового багажа; сюда же он отправил большое количество лошадей, скупленных им для этой войны в Италии и в Испании. Когда сюда прибыли Эпоредориг и Виридомар, то они получили следующие сведения о положении дел в общине: Литавикк принят эдуями в их главном городе Бибракте, к нему приехали верховный правитель Конвиктолитав и значительная часть сената и от имени общины отправлено к Верцингеторигу посольство для заключения мирного и дружественного договора. Тогда они и с своей стороны решили не упускать такого удобного случая. Поэтому они перебили в Новиодуне стражу и находившихся там римских купцов и поделили деньги и лошадей между собой; заложников от общин они распорядились препроводить в Бибракте к верховному правителю; город, который они не надеялись удержать за собой, они сожгли, чтобы он на что-нибудь не пригодился римлянам; часть хлеба, насколько это возможно было, второпях увезли на кораблях, а остаток бросили в реку или сожгли. Затем сами они стали набирать в окрестностях боевые силы, располагать по берегам Лигера охранительные отряды и караулы и, чтобы нагонять на римлян страх, всюду делать демонстративные конные набеги в расчете, не удастся ли отрезать римлян от подвоза и, доведя их до голода, прогнать в Провинцию. В этой надежде их особенно поддерживало то, что Лигер очень поднялся от таяния снегов и потому казался совершенно непереходимым вброд.
56. Узнав об этом. Цезарь решил поторопиться, чтобы в случае, если дело дойдет до сражения во время постройки мостов, дать его прежде, чем враг стянет сюда более значительные силы. Действительно, изменить план и отступить в Провинцию (что, по крайней мере в данный момент, всякий считал неизбежным) представлялось невозможным: с одной стороны, мешали бесславие и позор отступления, преграда в виде Кевеннского хребта и вообще трудность передвижения, с другой – он очень боялся за судьбу разъединенного с ним Лабиэна и посланных с последним легионов10. Здесь его всадники скоро нашли брод, который был при его крайне тяжелом положении довольно подходящим, хотя только руки и плечи выдавались над водой, чтобы держать оружие. Затем, для ослабления силы течения, он поставил в воде конницу и, пользуясь первыми проявлениями замешательства врага при этом зрелище, благополучно переправил войско. На полях он нашел много хлеба и скота и, снабдив тем и другим в изобилии войско, направил свой путь в страну сенонов.
57. Так шли дела у Цезаря. Тем временем Лабиэн, оставив в Агединке для прикрытия обоза недавно прибывшие из Италии пополнения, двинулся с четырьмя легионами против Лутетии. Это – город парисиев, лежащий на острове Секваны. При известии о его приближении здесь собрались большие неприятельские силы из соседних общин. Верховное командование было вручено аулерку Камулогену: хотя он и был уже дряхлым стариком, но был призван на эту должность за отличное знание военного дела. Последний, обратив внимание на сплошное болото, которое имело спуск в реку Секвану и делало всю местность почти недоступной, расположился здесь и стал мешать нашей переправе.
58. Лабиэн сначала пытался подводить крытые подвижные галереи, заваливать болото фашинником и насыпью и таким образом прокладывать себе надежную дорогу. Но потом, когда он нашел эту работу слишком трудной, он без шума выступил из лагеря в третью стражу и тем же путем, каким пришел сюда, достиг Метиоседа. Это – город сенонов, лежащий, подобно только что упомянутой Лутетии, также на острове Секваны. Захватив здесь около пятидесяти кораблей, он быстро их связал, посадил на них солдат и без сопротивления овладел городом, так как горожане, значительная часть которых была призвана на войну, были устрашены этой неожиданностью. Восстановив мост, который в предыдущие дни был сломан неприятелями, он перевел войско и пошел на Лутетию по течению реки. Узнав об этом от бежавших из Метиоседа, неприятели приказали сжечь Лутетию и сломать городские мосты, а сами покинули болото у берегов Секваны и расположились против Лутетии и лагеря Лабиэна.
59. Уже говорили, что Цезарь отступил от Герговии, уже ходили слухи об отпадении эдуев и об удачном ходе восстания Галлии, а галлы в разговорах друг с другом утверждали, что Цезарь отрезан от своего маршрута и от Лигера и из-за недостатка провианта вынужден был спешно отступить в Провинцию. При известии об отпадении эдуев белловаки, которые уже и раньше были ненадежными, стали собирать войска и открыто готовиться к войне. Тогда Лабиэн, ввиду полной перемены положения, понял, что ему надо принять совершенно иное решение. Теперь он помышлял уже не о дальнейших завоеваниях и наступательных действиях против неприятеля, но о том, как бы отвести назад свое войско без потерь в Агединк. Действительно, с одной стороны ему угрожали белловаки, считавшиеся самым храбрым в Галлии племенем, с другой – против него стоял Камулоген с готовым к бою и хорошо снаряженным войском; кроме того, его легионы были совершенно отрезаны большой рекой от резервного отряда и обоза. При таких внезапных затруднениях он стал искать выхода в смелом решении.
60. Под вечер он созвал военный совет, на котором потребовал от присутствующих точного и энергичного исполнения своих приказаний; затем распределил между римскими всадниками команду над судами, выведенными из Метиоседа, с приказом пройти без шума по окончании первой стражи четыре мили вниз по течению реки и там поджидать его. Пять когорт, которые он считал наименее боеспособными, он оставил для прикрытия лагеря; а пять остальных из того же легиона должны были выступить в полночь вверх по реке со всем багажом и с большим шумом. Он разыскал и лодки и направил их туда же с приказом как можно сильнее бить веслами. А сам немного спустя в полной тишине выступил с тремя легионами по направлению к тому пункту, где должны были причалить суда.
61. Когда он прибыл сюда, то при поддержке внезапно поднявшейся бури застиг врасплох неприятельских разведчиков, расставленных вдоль по всей реке. Под надзором римских всадников, на которых была возложена эта задача, римская пехота и конница были быстро переправлены на другой берег. Почти в то же самое время на рассвете враги получили известие, что в римском лагере происходит необычный шум, что вверх по реке движется большой отряд и в том же направлении слышны удары весел, а несколько ниже переправляют солдат на судах. При этом известии враги решили, что легионы переправляются в трех местах и что римское войско в полной панике от измены эдуев собирается бежать. Тогда они также разделили свои силы на три отряда. Против римского лагеря они оставили один отряд, другой, небольшой, отправили в направлении Метиоседа с приказом двигаться вперед по мере движения судов, а остальные силы повели против Лабиэна.
62. На рассвете наши были все переправлены, и в то же самое время были видны враги, стоявшие в боевом строю. Лабиэн, ободряя солдат, просил их не забывать о своей прежней храбрости и счастливых сражениях и представлять себе, что перед ними сам Цезарь, под предводительством которого они часто побеждали врагов. Затем он дает сигнал к бою. При первой схватке на правом фланге, где стоял 7-й легион, враги были опрокинуты и обращены в бегство; на левом, который был занят 12-м легионом, первые ряды неприятелей пали под ударами копий, но остальные оказывали очень упорное сопротивление, и никто не давал повода заподозрить себя в желании бежать. Сам неприятельский предводитель Камулоген находился при своих бойцах и ободрял их. Победа все еще оставалась неопределенной; но когда трибунам 7-го легиона дали знать о том, что делается на левом фланге, они со своим легионом появились в тылу неприятеля и ударили на него. Однако и теперь никто не подался, но все были обойдены и перебиты. Ту же участь разделил и Камулоген. Что же касается тех, которые были оставлены для наблюдения за находившимся против них лагерем Лабиэна, то когда они услыхали о начале сражения, они пошли на помощь своим и заняли холм. Однако они не могли выдержать натиска наших победоносных солдат и смешались с бегущими, причем все, кто не нашел убежища в лесах и горах, были перебиты конницей. По исполнении этой операции Лабиэн вернулся в Агединк, где оставался обоз всей армии; отсюда на третий день он со всеми силами прибыл к Цезарю.
63. Как только отпадение эдуев стало известным, война приняла более широкие размеры. Повсюду рассылались посольства; эдуи старались соблазнить соседние общины всем, чем могли: влиянием, могуществом, подкупом. Они обладали заложниками, которых поместил у них Цезарь, и угрозой казнить их запугивали колеблющихся. Далее, они просили Верцингеторига прибыть к ним и сообща обдумать план военных действий. Добившись его прибытия, они настаивали на том, чтобы верховное руководство войной было предоставлено им, и так как это вызвало споры, то назначили общегалльский съезд в Бибракте. Со всех сторон собираются массами. Дело решается общим голосованием; все до одного признают главнокомандующим Верцингеторига. На этом съезде не было ремов, лингонов и треверов: первые два племени оставались верными союзу с римлянами, а треверы жили очень далеко, и их теснили германцы, вследствие чего они в продолжение всей войны не принимали в ней никакого участия и не посылали ни одной стороне вспомогательных отрядов. Эдуи очень огорчились потерей главенства, стали жаловаться на изменение своего положения и желали вернуть благоволение Цезаря; однако, раз решившись на войну, они не осмеливались действовать отдельно от других. Честолюбивые молодые люди – Эпоредориг и Виридомар неохотно подчинялись Верцингеторигу11.
64. Тот требует от общин к определенному сроку заложников. Всей коннице, числом в пятнадцать тысяч человек, отдается приказ немедленно собраться; что же касается пехоты, то, по его словам, ему будет довольно той, которая была у него до сих пор; он не думает пытать счастья и давать открытое сражение, но при численном перевесе его конницы ему очень легко затруднять римлян в добывании хлеба и фуража. Пусть только галлы равнодушно собственными руками испортят свой хлеб и подожгут усадьбы; ценой этих материальных жертв они, несомненно, навсегда приобретут власть и свободу. После этого он требует от эдуев и сегусиавов, ближайших соседей Провинции, десять тысяч человек пехоты; к ним он придает восемьсот всадников. Во главе их он ставит брата Эпоредорига и приказывает ему открыть войну против аллоброгов. На противоположном конце Галлии он посылает габалов и отряды ближайших арвернских округов против гельвиев, а рутенов и кадурков – опустошать страну вольков и арекомиков. При всем том он тайно отправляет к аллоброгам, чтобы соблазнить их, гонцов и посольства, в надежде, что они еще не успокоились от предыдущей войны. Их князьям он обещает деньги, а общине – власть над всей Провинцией.
65. Против всех этих случайностей римляне имели под оружием только двадцать две когорты из самой Провинции, которые легат Л. Цезарь выставлял против врага на всех пунктах. Гельвии на свой страх сразились с соседями, но были разбиты и, потеряв много человек убитыми, в том числе и своего князя г. Валерия Доннотаура, сына Кабура, отброшены за укрепления своих городов. Аллоброги расставили вдоль по Родану густые караульные цепи и с большой заботливостью и бдительностью стали сторожить свои границы. Так как Цезарь знал о численном превосходстве неприятельской конницы и, будучи отрезан от всех дорог, не мог получить никакой поддержки ни из Провинции, ни из Италии, то он послал за Рейн к покоренным в предшествующие годы германским племенам гонцов, чтобы получить от них конницу и легковооруженную пехоту, сражающуюся в ее рядах. Когда германцы прибыли, то их лошади оказались не вполне удовлетворительными. Поэтому Цезарь взял лошадей у военных трибунов и прочих римских всадников, а также у добровольцев-ветеранов и распределил их между германцами.
66. Тем временем неприятельские отряды, двинувшиеся из страны арвернов, соединились с всадниками, которых должна была поставить вся Галлия. И вот, когда Цезарь шел в область секванов окраиной земли лингонов, чтобы, в случае надобности, немедленно подать помощь Провинции, Верцингеториг расположился с этими значительными силами тремя лагерями милях в десяти от римлян. Созвав на совет начальников конницы, он указал им, что настал час победы: римляне бегут в Провинцию и очищают Галлию; для достижения свободы в данный момент галлам этого достаточно, но на будущее время мир и покой этим мало обеспечиваются: конечно, римляне вернутся с большими силами и не прекратят войны. Поэтому галлы должны напасть на них на походе, когда они не готовы к бою. Если легионеры будут подавать помощь своим и на это тратить время, то они не смогут продолжать поход; если же – чего он скорее ожидает – они бросят обоз и будут думать только о своем спасении, то они лишатся не только предметов первой необходимости, но и своего престижа. Что же касается неприятельских всадников, то и сами галлы не должны сомневаться в том, что никто из них не осмелится показаться наружу из-за рядов прикрывающей их пехоты. Для укрепления их мужества при атаке он будет держать все войско перед лагерем и этим нагонять страх на врагов. Всадники дружно кричат, что надо обязать себя священной клятвой – не принимать в дом и не пускать к детям, родителям и женам никого, кто два раза не проскачет сквозь неприятельскую колонну.
67. Предложение это было одобрено, и все принесли эту клятву. На следующий день галльская конница разделена была на три отряда, из которых два стали угрожать римлянам с обоих флангов, а третий задерживал походную колонну с фронта. При известии об этом Цезарь разделил и свою конницу на три отряда и бросил их на врага. Сражение началось на всех пунктах. Колонна остановилась, обоз был принят легионами в середину. Там, где нашим было трудно и их слишком теснили враги, туда Цезарь поворачивал фронт и направлял атаку; это задерживало напор врагов и ободряло наших надеждой на помощь. Наконец, на правом фланге германские всадники овладели гребнем возвышенности и сбили оттуда неприятелей; бежавших они преследовали – и многих при этом перебили – вплоть до реки, где Верцингеториг стоял со своей пехотой. Заметив это, остальные галльские всадники из боязни быть окруженными также пустились бежать. Всюду идет резня. Три знатнейших эдуя были взяты в плен и приведены к Цезарю: начальник конницы Кот12, который на прошлых выборах был соперником Конвиктолитава, Каварилл, который после измены Литавикка командовал пехотой, и Эпоредориг13, под предводительством которого еще до прихода Цезаря эдуи вели войну с секванами.
68. Когда, таким образом, вся галльская конница была обращена в бегство, то Верцингеториг отвел свое войско, как оно стояло перед лагерем, и двинулся прямо к городу мандубиев – Алесии, приказав немедленно вывезти из лагеря обоз и направить вслед за собой. Цезарь отвел свой обоз на ближайший холм и оставил для его прикрытия два легиона, а сам, пока еще было светло, преследовал неприятеля и, перебив в его арьергарде около трех тысяч человек, на следующий день разбил лагерь под Алесией. Осмотрев местоположение города и пользуясь паникой врагов, которую причинило поражение самой надежной части их армии – конницы, он решил обложить Алесию и потому ободрял солдат не жалеть труда.
69. Самый город Алесия лежал очень высоко на вершине холма, так что его можно было взять, очевидно, только блокадой. Подошва этого холма была омываема с двух сторон двумя реками. Перед городом тянулась приблизительно на три мили в длину равнина; со всех остальных сторон город был окружен холмами, которые поднимались на небольшом от него расстоянии и были одинаковой с ним вышины. Под стеной на восточном склоне холма все это место густо занимали галльские силы, которые провели для своей защиты ров и ограду в шесть футов вышины. А линия укрепления, которую строили римляне, занимала в окружности одиннадцать миль. В соответственных пунктах на ней был разбит лагерь и устроено двадцать три редута. В этих редутах днем стояли сторожевые посты для предупреждения внезапных вылазок; сильные отряды караулили их и ночью.
70. После начала работ завязалось кавалерийское сражение на равнине, которая, как мы выше сказали, простиралась на три мили между холмами. С обеих сторон идет очень упорный бой. Когда нашим стало трудно. Цезарь послал им на помощь германцев и выстроил легионы перед лагерем, чтобы предупредить внезапное нападение неприятельской пехоты. Поддержка легионов увеличила у наших мужество, обращенные в бегство враги затруднили себя своей многочисленностью и скучились в очень узких проходах, оставленных в ограде. Тем ожесточеннее их преследовали германцы вплоть до их укреплений. Идет большая резня. Некоторые, бросив коней, пытаются перейти через ров и перелезть через ограду. Легионам, стоявшим перед валом. Цезарь приказывает несколько продвинуться вперед. Но и те галлы, которые были за укреплениями, приходят в не меньшее замешательство: им вдруг начинает казаться, что их атакуют, и они все кричат: «К оружию!» Некоторые со страха вламываются в город. Тогда Верцингеториг приказывает запереть ворота, чтобы лагерь не остался без защитников. Перебив много врагов и захватив немало лошадей, германцы возвращаются в лагерь.
71. Еще до окончания римлянами своих укреплений Верцингеториг принимает решение отпустить ночью свою конницу. При ее уходе он поручает каждому посетить свою общину и собирать на войну всех способных по возрасту носить оружие. Он ссылается на свои заслуги перед ними и заклинает подумать о его спасении за великие услуги, оказанные им делу общей свободы, не предавать его врагам на мучительную казнь. Но если они не проявят достаточной энергии, то вместе с ним обречены на гибель восемьдесят тысяч человек отборного войска. По сделанному подсчету, у него хватит хлеба с трудом на тридцать дней, но при известной бережливости можно продержаться несколько дольше. С этими поручениями он отпускает конницу, которая прошла во вторую стражу без всякого шума там, где наша линия укреплений имела перерывы. Весь хлеб он приказывает доставить ему и за ослушание определяет смертную казнь; скот, пригнанный в большом количестве мандубиями, распределяет между своими солдатами по числу голов; а хлеб начинает отмеривать скупо и на короткий срок. Все войска, стоявшие перед городом, он снова вводит в город. Приняв эти меры, он решает ждать галльских подкреплений и планомерно продолжать войну.
72. Узнав об этом от перебежчиков и от пленных. Цезарь устроил свои укрепления следующим образом. Он провел ров в двадцать футов шириной с отвесными стенками, так что ширина его основания равнялась расстоянию между верхними краями; а все прочие укрепления устроил в четырехстах футах позади этого рва. Так как пришлось по необходимости занять очень большое пространство и всю линию укреплений нелегко было заполнить сплошным кольцом солдат, то такая система имела целью помешать неожиданным или ночным массовым неприятельским атакам на укрепления и, с другой стороны, предохранять в течение дня назначенных на работу солдат от неприятельского обстрела. На упомянутом расстоянии он провел два рва в пятнадцать футов ширины и такой же глубины; в средний из них, находившийся на ровной и низменной местности, он провел воду из реки. За ними выстроена была плотина и вал в двенадцать футов вышиной, который был снабжен бруствером и зубцами, причем на местах соединения бруствера с валом выдавались большие рогатки, чтобы затруднять врагам восхождение на вал, а вся линия укреплений была опоясана башнями в восьмидесяти футах одна от другой.
73. Приходилось по необходимости единовременно добывать и лес и хлеб и строить укрепления при неполном составе войск, часть которых уходила довольно далеко из лагеря. Поэтому галлы нередко пытались нападать на наши укрепления и со всеми своими силами делать вылазки из нескольких городских ворот сразу. Тогда Цезарь счел нужным прибавить к этим веркам еще и другие, чтобы все укрепление можно было защищать меньшим количеством солдат. С этой целью срубались стволы деревьев или очень прочные сучья, их верхушки очищались и заостривались; затем проводились один за другим рвы в пять футов глубиной. В них устанавливались эти стволы и, чтобы их нельзя было вырвать, снизу они скреплялись, причем сучья выдавались наружу. Они образовали по пять рядов, связанных и сплетенных друг с другом. Кто попадал туда, тот натыкался на острия стволов. Их называли «могильными столбами». Перед ними выкапывались косыми рядами в виде пятерки ямы в три фута глубины, постепенно суживавшиеся книзу. В них опускались гладкие стволы толщиной в человеческое бедро, заостренные и обожженные сверху и выдававшиеся над поверхностью не более чем на четыре дюйма. Чтобы придать им полную устойчивость, каждый из них у основания закапывали на один фут землей и утаптывали ее; а остальную, верхнюю, часть ямы прикрывали прутьями и хворостом, чтобы скрыть ловушку. Такого рода ям было всюду проведено по пять рядов в трех футах друг от друга. По сходству с цветком их называли «лилиями». Перед ними целиком вкапывались в землю колья в фут длиной с железными крючками; они были устроены в разных местах на небольшом расстоянии друг от друга. Их называли «стрекалами».
74. По окончании всех этих работ Цезарь выбрал, насколько позволяла местность, самую ровную полосу и провел на ней совершенно такую же линию укреплений в четырнадцать миль в окружности, но обращенную наружу, именно против ожидаемого извне неприятеля, чтобы он даже в очень большом количестве не был в состоянии окружить со всех сторон его караульные отряды. А чтобы не быть вынужденным выходить в случае надобности из лагеря с опасностью для своего войска, он приказал всем запастись хлебом и фуражом на тридцать дней.
75. Во время этих происшествий под Алесией галлы назначили съезд князей и постановили на нем не созывать под знамена всех способных носить оружие, как этого желал Верцингеториг, но потребовать от каждой общины определенного контингента бойцов: было опасение, что при такой огромной и смешанной массе невозможно будет поддерживать дисциплину, отличать своих от чужих и наладить продовольствие. Эдуи и их клиенты сегусиавы, амбивареты, бранновикийские аулерки и бланновии должны были поставить тридцать пять тысяч; столько же – арверны с подчиненными их власти элеутетами, кадурками, габалами и веллавиями; секваны, сеноны, битуриги, сантоны, рутены и карнуты – по двенадцать тысяч; белловаки – десять тысяч, столько же – лемовики; по восемь тысяч – пиктоны, туроны, парисии и гельветы; по шесть тысяч – анды, амбианы, медио-матрики, петрокории, нервии и морины; пять тысяч – нитиоброги, столько же – кеноманские аулерки; атребаты – четыре тысячи, велиокассы и аулерки эбуровикийские – по три тысячи, раурики и бои – по две тысячи; все общины, живущие у берегов Океана под общим названием ареморийских, – тридцать тысяч: в их числе были кориосолиты, редоны, амбибарии, кадеты, осисмы, венеты, лексовии и венеллы. Из них белловаки не выставили назначенного им контингента, заявив, что они самостоятельно будут вести войну с римлянами и по своему усмотрению и не желают подчиняться ничьей власти. Впрочем, по просьбе Коммия и во внимание к союзу гостеприимства с ним, они послали вместе с другими две тысячи человек.
76. Этот самый Коммий, как мы выше упоминали, оказал Цезарю в качестве верного союзника важные услуги в Британии. За это Цезарь освободил его народ от всякой дани, утвердил за ним прежние права и законы и даже подчинил ему моринов. Но так велико было согласие всей Галлии в деле завоевания свободы и восстановления прежней воинской славы, что Коммий и не думал об этих милостях и дружбе, да и вообще все галлы и телом и душой отдавались этой войне. Набрано было около восьми тысяч человек конницы и двухсот пятидесяти тысяч человек пехоты. Им производили смотр и подсчет в стране эдуев и назначили для них командиров. Верховное командование было вручено атребату Коммию, эдуям Виридомару и Эпоредоригу14 и двоюродному брату Верцингеторига арверну Веркассивеллауну. К ним были прикомандированы уполномоченные от общин в качестве военного совета. Все бодро и уверенно направляются к Алесии. Вообще, каждый думал, что даже вида такой массы нельзя будет выдержать, особенно при нападении на римлян с двух сторон, когда состоится вылазка из города и извне покажутся такие огромные конные и пешие силы.
77. Между тем уже прошел день, в который осажденные и Алесии ожидали прихода помощи от своих; весь хлеб был съеден, и, не зная, что делается у эдуев, они созвали собрание для совещания о том, как найти выход из своего критического положения. При этом было высказано много различных мнений: некоторые рекомендовали сдаться, другие предлагали сделать вылазку, пока еще есть силы. По своей исключительной и бесчеловечной жестокости заслуживает внимания речь Критогната. Этот высокорожденный и уважаемый арверн сказал: я ни слова не намерен говорить о предложении тех, которые называют именем капитуляции позорнейшее рабство; по моему мнению, их надо исключить из числа граждан и не допускать на собрания.
Я желаю иметь дело только с теми, которые высказываются за вылазку: в их предложении все вы единогласно признаете следы старой галльской храбрости. Но не храбрость это, а слабохарактерность – не суметь короткое время вынести продовольственную нужду. Людей, добровольно идущих на смерть, легче найти, чем таких, которые терпеливо выносят лишения. При всем том я одобрил бы это предложение (так высоко ценю я честь), если бы я видел, что в жертву приносится только наша жизнь. Но при нашем решении мы должны подумать о судьбе всей Галлии, которую мы подняли на ноги с тем, чтобы получить от нее помощь. Когда нас восемьдесят тысяч человек будет сразу на одном месте убито, откуда, по вашему мнению, будет мужество у наших близких и кровных родственников, если они вынуждены будут принять решительный бой, можно сказать, на наших трупах? Не лишайте своей помощи тех, которые ради вашего спасения забыли о своей опасности, не ввергайте всей Галлии в гибель и вечное рабство из-за своей глупости, необдуманности и слабохарактерности. Может быть, вы сомневаетесь в их верности и твердости только потому, что они не явились к назначенному сроку? Ну хорошо! А разве, по вашему мнению, римляне для своего удовольствия изо дня в день изнуряют себя работой над теми дальними укреплениями? Если всякий доступ к друзьям прегражден, если до вас не могут дойти успокоительные вести от них, вот они (римляне) – вам свидетели, что их приход близок: в ужасе перед ним они дни и ночи проводят за работой. Каков же мой совет? Делать то, что делали наши предки в далеко не столь значительной войне с кимбрами и тевтонами: загнанные в свои города и страдая от такой же нужды в съестных припасах, они поддерживали жизнь свою трупами людей, признанных по своему возрасту негодными для войны, но не сдались врагам. Если бы у нас не было такого примера, то я признал бы делом чести создать его во имя свободы и завещать потомкам. Действительно, разве та война была в чем-нибудь похожа на эту? Опустошив Галлию и причинив ей большие бедствия, кимбры в конце концов ушли из нашей страны и устремились в другие земли: права, законы, поля, свободу – все это они нам оставили. А римляне? К чему стремятся и чего иного хотят эти подстрекаемые завистью люди, как не того, чтобы завладеть полями и всей территорией и навеки поработить всякий славный и воинственный народ, о котором только они услышат? С какой-нибудь иной целью они никогда не вели войн. А если вы не знаете того, что делается у отдаленных племен, то взгляните на соседнюю Галлию, которая, будучи унижена на степень провинции, получила совсем иные права и законы и, покоряясь римским секирам, страждет под гнетом вечного рабства.
78. Голосованием было решено удалить из города всех негодных для войны по нездоровью или по годам и испытать все средства, прежде чем прибегнуть к мере, рекомендованной Критогнатом; однако, если к тому вынудят обстоятельства и запоздает помощь, то лучше уже воспользоваться его советом, чем согласиться на условия сдачи или мира. Мандубии же, принявшие тех в свой город, были изгнаны из него с женами и детьми. Когда они дошли до римских укреплений, то они со слезами стали всячески умолять принять их в качестве рабов, только бы накормить. Но Цезарь расставил на валу караулы и запретил пускать их.
79. Тем временем Коммий и остальные главнокомандующие достигли со всеми своими войсками Алесии, заняли лежавший вне линий наших укреплений холм и расположились не более чем в одной миле от них. На следующий день они вывели из лагеря конницу и заняли всю ту равнину, которая, как выше было нами указано, тянулась на три мили в длину. Свою пехоту они поставили в некотором отдалении на высотах. Из города Алесии вся долина была видна. При виде этих вспомогательных войск осажденные бегут к ним навстречу, поздравляют друг друга, и все ликуют. Все силы выступают из города и располагаются перед ним; ближайший ров заваливают фашинником и землей и готовятся к вылазке и ко всем случайностям боя.
80. Цезарь распределил все свое войско на обе линии укреплений, чтобы, в случае надобности, каждый точно знал свой пост и с него не уходил, а коннице он приказал выступить из лагеря и завязать сражение. Изо всех лагерей, занимавших в окрестностях самые высокие пункты, открывался вид вниз, и потому все солдаты с напряженным вниманием следили за исходом сражения. Галлы расположили в рядах своей конницы отдельных стрелков и легковооруженных пехотинцев, которые должны были подавать помощь своим при их отступлении и выдерживать атаку нашей конницы. Неожиданными нападениями они многих из наших ранили и заставили выйти из линии боя. Так как галлы были уверены в своем боевом перевесе и видели, как тяжко приходится нашим от их численного превосходства, то и те, которые находились за укреплениями, и те, которые пришли к ним на помощь, поднимали повсюду крик и вой для возбуждения храбрости в своих. Дело шло у всех на виду, ни храбрость, ни трусость не могли укрываться, и потому жажда славы и боязнь позора вызывали в обеих сторонах геройский пыл. С полудня почти вплоть до захода солнца сражение шло с переменным успехом, пока наконец германцы в одном пункте не напали сомкнутыми рядами на неприятелей и не опрокинули их. Во время их бегства стрелки были окружены и перебиты. И в прочих пунктах наши преследовали отступавшего неприятеля вплоть до его лагеря и не дали ему времени снова собраться с силами. Тогда те, которые выступили из Алесии, почти совершенно отчаялись в победе и с печалью отступили в город.
81. По прошествии одного дня, в течение которого галлы изготовили много фашинника, лестниц и багров, они выступили бесшумно в полночь из лагеря и приблизились к полевым укреплениям. Внезапно подняв крик, который для осажденных должен был служить сигналом их наступления, они бросают фашинник, сбивают наших с вала пращами, стрелами и камнями и вообще подготовляют штурм. В то же время Верцингеториг, услыхав их крик, дает своим сигнал трубой к наступлению и выводит их из города. Наши занимают на укреплениях свои посты, которые каждому были назначены в предыдущие дни, и отгоняют галлов фунтовыми пращами, кольями, расставленными по всем шанцам, и свинцовыми пулями. Так как за наступившей темнотой ничего не было видно, то много народа с обеих сторон было переранено. Немало снарядов выпущено было из метательных машин. Там, где нашим было трудно, легаты М. Антоний и г. Требоний, которым досталась оборона этих пунктов, выводили резервы из ближайших редутов и по мере надобности посылали их на помощь.
82. Пока галлы находились на некотором расстоянии от наших укреплений, им давало известную выгоду множество снарядов; но как только они подошли ближе, то стали натыкаться на «стрекала» либо попадали в ямы и ранили себя о крючья либо им наносились сквозные смертельные раны копьями, пускаемыми с вала и башен. Во всех пунктах они понесли большие потери ранеными, но нигде не прорвали линии наших укреплений, а между тем уже приближался рассвет, и тогда они, из боязни быть окруженными на неприкрытом фланге вылазкой римлян из верхнего лагеря, отступили к своим. Что же касается осажденных, то пока они приносили заготовленные Верцингеторигом материалы для вылазки и первые ряды их засыпали рвы, на все это ушло много времени, и они узнали об отступлении своих прежде, чем успели приблизиться к нашим укреплениям. Таким образом, они ни с чем вернулись в город.
83. Дважды отбитые с большим уроном, галлы совещаются о том, что им делать, привлекают знающих местность людей, узнают от них о расположении верхнего лагеря и об укреплениях. На северной стороне был холм, который наши, вследствие его обширности, не могли включить в линию своих укреплений: по необходимости пришлось разбить лагерь на месте почти что прямо невыгодном, именно на отлогом спуске холма. Этот лагерь занимали легаты г. Антистий Регин и г. Каниний Ребил с двумя легионами. Ознакомившись через разведчиков с местностью, неприятельские вожди отбирают из всего войска шестьдесят тысяч человек, притом из тех племен, которые особенно славились своей храбростью, тайно условливаются между собой относительно деталей дальнейших действий и назначают общий штурм на полдень. Командование этими войсками они поручают арверну Веркассивеллауну, одному из четырех главнокомандующих и родственнику Верцингеторига. Тот, выступив из лагеря в первую стражу, к рассвету прошел почти весь путь, занял скрытую позицию за горой и приказал своим солдатам отдохнуть после ночных трудов. Около полудня он двинулся на вышеупомянутый лагерь; в то же время и его конница стала подходить к полевым укреплениям, а остальные силы начали развертываться перед нашим лагерем.
84. Верцингеториг, увидав своих из крепости Алесии, со своей стороны выступает из города и приказывает захватить фашинник, шесты, подвижные навесы, стенные багры и вообще все заготовленное им для вылазки. Сражение идет во всех пунктах единовременно; повсюду делаются попытки штурма; в наиболее слабые пункты устремляются большими массами. Римские отряды, растянутые по таким огромным укреплениям, с трудом поспевают давать отпор во многих местах сразу. Очень устрашает наших крик, раздавшийся в тылу у бойцов, так как для них ясно, что их опасное положение зависит от чужой храбрости: ведь все, что от людей далеко, сильнее действует на их душу.
85. Цезарь, выбрав удобный пункт, видит с него, что где делается: где наших теснят, туда он посылает резервы. Обеим сторонам приходит на мысль, что именно теперь наступил решающий момент их конечной борьбы: для галлов, если они не прорвут укреплений, потеряна всякая надежда на спасение, римлян, если они удержатся, ожидает конец всех их трудов. Особенно тяжко приходится нашим у верхних укреплений, против которых, как мы указали, был послан Веркассивеллаун. Неблагоприятная для римлян отлогость холма оказывает большое влияние на ход сражения. Часть галлов пускает снаряды, часть идет на римлян строем «черепахи»; утомленных сменяют свежие силы. Все галлы бросают землю на укрепления, облегчают себе таким образом подъем и засыпают ловушки, скрытые римлянами в земле. У наших уже не хватает ни оружия, ни сил.
86. Узнав об этом, Цезарь посылает теснимым на помощь Лабиэна с шестью когортами и приказывает ему, в случае невозможности держаться, увести когорты с вала и сделать с ними вылазку, но прибегнуть к этой мере только в крайности. А сам обходит остальных, ободряет их не поддаваться изнурению, обращая их внимание на то, что от этого дня и часа зависят все плоды прежних сражений. Осажденные потеряли надежду взять слишком огромные полевые укрепления и пытаются взобраться на крутизны и напасть на бывшие там укрепления; сюда они несут все материалы для штурма. Множеством снарядов они выбивают защитников из башен, засыпают землей и фашинником рвы, рвут баграми вал и брустверы.
87. Цезарь сначала посылает туда молодого Брута с его когортами, а затем с другими когортами г. Фабия; наконец, так как сражение становилось все более и более ожесточенным, сам ведет на помощь свежие резервы. Восстановив здесь бой и отбив неприятелей, он спешит к тому пункту, куда послал Лабиэна; берет с собой четыре когорты из ближайшего редута, приказывает части конницы следовать за собой, а другой – объехать внешние укрепления и напасть на врагов с тылу. Лабиэн, убедившись в том, что ни плотины, ни рвы не могут выдержать напора неприятельских полчищ, собрал в одно место сорок когорт, которые были выведены из ближайших редутов и случайно на него наткнулись, и сообщил Цезарю через гонцов о своих ближайших намерениях. Цезарь спешит к нему, чтобы принять участие в сражении.
88. О его прибытии узнали по цвету одежды, которую он носил в сражениях как знак отличия;15 вместе с тем показались следовавшие за ним по его приказу эскадроны всадников и когорты, так как с высот видно было все происходившее на склонах и в долине. Тогда враги вновь завязывают сражение. Навстречу крику, поднявшемуся с обеих сторон, раздается крик с вала и со всех укреплений. Наши оставили копья и взялись за мечи. Внезапно в тылу у неприятелей показывается римская конница и приближаются еще другие когорты. Враги повертывают тыл, но бегущим перерезывают дорогу всадники. Идет большая резня. Вождь и князь лемовиков Седулий падает убитым; арверна Веркассивеллауна захватывают живым во время бегства; Цезарю доставляют семьдесят четыре военных знамени; лишь немногие из этой огромной массы спасаются невредимыми в свой лагерь. Те, которые заметили из города избиение и бегство своих, отчаялись в своем спасении и увели свои войска назад от укреплений. При слухе об этом тотчас же начинается всеобщее бегство из галльского лагеря. И если бы наши солдаты не были утомлены частыми передвижениями на помощь и напряженным трудом за целый день, то все неприятельские полчища могли бы быть уничтожены. Посланная около полуночи конница нагнала арьергард; много народу было при этом взято в плен и убито; остальные разбегаются по своим общинам.
89. На следующий день Верцингеториг созвал общее собрание и заявил на нем, что эту войну он начал не ради своих личных выгод, но ради общей свободы; так как необходимо покориться судьбе, то он отдает себя в распоряжение собрания: пусть оно благоволит сделать выбор: или его смертью удовлетворить римлян, или выдать его живым. По этому поводу отправили к Цезарю послов. Он приказывает им выдать оружие и привести князей. Сам он сел в укреплениях перед лагерем. Туда приводят вождей; Верцингеторига выдают, оружие положено. Эдуев и арвернов Цезарь приберег, в расчете снова приобрести через них влияние на их общины; остальных пленных он распределил во всем своем войске по человеку на солдата в качестве военной добычи.
90. По окончании этой войны он отправляется в страну эдуев и снова покоряет их общину. Прибывшие туда послы от арвернов обещают исполнить все его требования. Он приказывает дать большое число заложников. Легионы он отпускает на зимние квартиры. Около двадцати тысяч человек он возвращает эдуям и арвернам. Т. Лабиэна посылает в страну секванов с двумя легионами и конницей; к нему прикомандировывает М. Семпрония Рутила. Легаты г. Фабий и Л. Минуций Басил получают приказ зимовать у ремов для ограждения их от каких-либо обид со стороны их соседей – белловаков. г. Антистия Регина он посылает к амбиваретам, Т. Секстия – к битуригам, г. Каниния Ребила – к рутенам, каждого с одним легионом. Кв. Туллий Цицерон и П. Сульпиций должны были занять зимние квартиры в городах эдуев Кабиллоне и Матисконе для обеспечения подвоза провианта. А сам он решил зимовать в Бибракте. На основании донесения Цезаря об этой победе в Риме назначается двадцатидневное молебствие.
Комментарии к Седьмой книге (события 52 до н. э.)
1. Полного спокойствия в Галлии, конечно, не было.
2. То есть в Цизальпийскую Галлию.
3. В этом году известный демагог Публий Клодий Пульхр был убит на Аппиевой дороге представителем консервативной партии и кандидатом в консулы Милоном. В Риме была полная анархия; опасались гражданской войны и государственного переворота. Сенат принужден был прибегнуть к «крайнему» постановлению – senatus consultum ultimum, – в силу которого Помпей, находившийся в окрестностях Рима в звании проконсула Испании, был выбран консулом с чрезвычайными полномочиями и с обязательством произвести набор во всей Италии.
4. Помпей ввел войско в Рим и под его охраной водворил некоторый порядок.
5. См. гл. 3.
6. См. гл. 33.
7. См. гл. 27.
8. См. гл. 44.
9. См. гл. 19.
10. Текст в начале этой главы (nam ut – vehementer timebat) неисправен.
11. См. о них гл. 39.
12. О Коте см. гл. 32.
13. Его надо отличать от Эпоредорига, упомянутого в гл. 39 этой книги.
14. Об Эпоредориге и Виридомаре см. гл. 38 этой книги.
15. Военный плащ полководца (poludamentum) был пурпурного цвета.
* * *
III. Сочинение историка VI в. Йордана «О происхождении и деяниях гетов» – одно из крупнейших произведений эпохи раннего европейского Средневековья. Йордан показывает историю готов с того момента, как они покинули Скандинавию и высадились близ устьев Вислы до эпохи, современной автору. Свой труд он закончил в 551 г.
ЙОРДАН. О ПРОИСХОЖДЕНИИ И ДЕЯНИЯХ ГЕТОВ
(отрывок)
Во время консульства Феодосия и Феста1 римляне, нарушив мир, пошли против него [Теодорида] войной в Галлию, присоединив к себе гуннские вспомогательные войска. Их тревожила [память об] отряде готов-федератов, который под предводительством Гайны2 ограбил Константинополь. Тогда военачальником был патриций Аэций3; он происходил из рода сильнейших мезийцев из города Доростора4, отцом его был Гауденций5. Выносливый в воинских трудах, особенно [удачно] родился он для Римской империи: ведь это он после громадных побоищ принудил заносчивое варварство свавов и франков служить ей. Римское войско двинуло против готов свои силы вместе с гуннскими вспомогательными отрядами под предводительством Литория. Долго стояли вытянутые ряды воинов обеих сторон: и те, и другие были сильны, и ни те, ни другие не оказались слабее [противника]; тогда, протянув друг другу десницу, они вернулись к прежнему соглашению, и после того, как был заключен союз и установлен обоюдный крепкий мир, войска разошлись.
В этом мирном договоре (участвовал] Аттила6, повелитель всех гуннов и правитель – единственный в мире – племен чуть ли не всей Скифии, достойный удивления по баснословной славе своей среди всех варваров. Историк Приск, отправленный к нему с посольством от Феодосия Младшего, рассказывает, между прочим, следующее: переправившись через громадные реки, а именно через Тизию, Тибизию и Дрикку7, мы пришли к тому месту, где некогда погиб от сарматского коварства Видигойя8, храбрейший из готов; оттуда же неподалеку достигли селения, в котором стоял король Аттила; это селение, говорю я, было подобно обширнейшему городу; деревянные стены его, как мы заметили, были сделаны из блестящих досок, соединение между которыми было на вид так крепко, что едва-едва удавалось заметить – и то при старании – стык между ними. Видны были и триклинии, протянувшиеся на значительное пространство, и портики, раскинутые во всей красоте. Площадь двора опоясывалась громадной оградой: ее величина сама свидетельствовала о дворце. Это и было жилище короля Аттилы, державшего [в своей власти] весь варварский мир; подобное обиталище предпочитал он завоеванным городам.9
Этот самый Аттила был рожден от Мундзука, которому приходились братьями Октар и Роас; как рассказывают, они держали власть до Аттилы, хотя и не над всеми теми землями, которыми владел он. После их смерти Аттила наследовал им в гуннском королевстве вместе с братом Бледою.
Чтобы перед походом, который он готовил, быть равным [противнику], он ищет приращения сил своих путем братоубийства и, таким образом, влечет через истребление своих к всеобщему междоусобию. Но, по решению весов справедливости, он, взрастивший могущество свое искусным средством, нашел постыдный конец своей жестокости. После того как был коварно умерщвлен брат его Бледа, повелевавший значительной частью гуннов, Аттила соединил под своей властью все племя целиком и, собрав множество других племен, которые он держал тогда в своем подчинении, задумал покорить первенствующие народы мира10 – римлян и везеготов. Говорили, что войско его достигало пятисот тысяч11.
Был он мужем, рожденным на свет для потрясения народов, ужасом всех стран, который, неведомо по какому жребию, наводил на все трепет, широко известный повсюду страшным о нем представлением. Он был горделив поступью, метал взоры туда и сюда и самими телодвижениями обнаруживал высоко вознесенное свое могущество. Любитель войны, сам он был умерен на руку, очень силен здравомыслием, доступен просящим и милостив к тем, кому однажды доверился. По внешнему виду низкорослый, с широкой грудью, с крупной головой и маленькими глазами, с редкой бородой, тронутый сединою, с приплюснутым носом, с отвратительным цветом [кожи], он являл все признаки своего происхождения12. Хотя он по самой природе своей всегда отличался самонадеянностью, но она возросла в нем еще от находки Марсова меча, признававшегося священным у скифских царей. Историк Приск рассказывает, что меч этот был открыт при таком случае. Некий пастух, говорит он, заметил, что одна телка из его стада хромает, но не находил причины ее ранения; озабоченный, он проследил кровавые следы, пока не приблизился к мечу, на который она, пока щипала траву, неосторожно наступила; пастух выкопал меч и тотчас же принес его Аттиле. Тот обрадовался приношению и, будучи без того высокомерным, возомнил, что поставлен владыкою всего мира и что через Марсов меч ему даровано могущество в войнах.
Поняв, что помыслы Аттилы обращены на разорение мира, Гизерих13, король вандалов, о котором мы упоминали немного выше, всяческими дарами толкает его на войну с везеготами, опасаясь, как бы Теодорид14, король везеготов, не отомстил за оскорбление своей дочери; ее отдали в замужество Гунериху15, сыну Гизериха, и вначале она была довольна таким браком, но впоследствии, так как он отличался жестокостью даже со своими детьми, она была отослана обратно в Галлии к отцу своему с отрезанным носом и отсеченными ушами только по подозрению в приготовлении яда [для мужа]; лишенная естественной красы, несчастная представляла собой ужасное зрелище, и подобная жестокость, которая могла растрогать даже посторонних, тем сильнее взывала к отцу о мщении.
Тогда Аттила, порождая войны, давно зачатые подкупом Гизериха, отправил послов в Италию к императору Валентиниану16, сея таким образом раздор между готами и римлянами, чтобы хоть из внутренней вражды вызвать то, чего не мог он добиться сражением; при этом он уверял, что ничем не нарушает дружбы своей с империей, а вступает в борьбу лишь с Теодеридом, королем везеготов. Желая, чтобы [обращение его] было принято с благосклонностью, он наполнил остальную часть послания обычными льстивыми речами и приветствиями, стремясь ложью возбудить доверие. Равным образом он направил письмо и к королю везеготов Теодериду, увещевая его отойти от союза с римлянами и вспомнить борьбу, которая незадолго до того велась против него. Под крайней дикостью таился человек хитроумный, который, раньше чем затеять войну, боролся искусным притворством.
Тогда император Валентиниан направил к везеготам и к их королю Теодериду посольство с такими речами: «Благоразумно будет с вашей стороны, храбрейшие из племен, [согласиться] соединить наши усилия против тирана, посягающего на весь мир. Он жаждет порабощения вселенной, он не ищет причин для войны, но – что бы ни совершил это и считает законным. Тщеславие свое он мерит [собственным] локтем, надменность насыщает своеволием. Он презирает право и божеский закон и выставляет себя врагом самой природы. Поистине заслуживает общественной ненависти тот, кто всенародно заявляет себя всеобщим недругом. Вспомните, прошу, о том, что, конечно, и так забыть невозможно: гунны обрушиваются не в открытой войне, где несчастная случайность есть явление общее, но – а это страшнее! – они подбираются коварными засадами. Если я уж молчу о себе, то вы-то ужели можете, неотмщенные, терпеть подобную спесь? Вы, могучие вооружением, подумайте о страданиях своих, объедините все войска свои! Окажите помощь и империи, членом которой вы являетесь. А насколько вожделенен, насколько ценен для нас этот союз, спросите о том мнение врага!»
Вот этими и подобными им речами послы Валентиниана сильно растрогали короля Теодорида, и он ответил им: «Ваше желание, о римляне, сбылось: вы сделали Аттилу и нашим врагом! Мы двинемся на него, где бы ни вызвал он нас на бой; и хотя он и возгордился победами над различными племенами, готы тоже знают, как бороться с гордецами. Никакую войну, кроме той, которую ослабляет ее причина, не счел бы я тяжкой, особенно когда благосклонно императорское Величество и ничто мрачное не страшит». Криками одобряют комиты ответ вождя; радостно вторит им народ; всех охватывает боевой пыл; все жаждут гуннов-врагов.
И вот выводит Теодорид, король везеготов, бесчисленное множество войска; оставив дома четырех сыновей, а именно: Фридериха и Евриха, Ретемера и Химнерита, он берет с собой для участия в битвах только старших по рождению, Торисмуда и Теодериха. Войско счастливо, подкрепление обеспечено, содружество приятно: все это налицо, когда имеешь расположение тех, кого радует совместный выход навстречу опасностям. Со стороны римлян великую предусмотрительность проявил патриций Аэций, на котором лежала забота о Гесперйской стороне17 империи; отовсюду собрал он воинов, чтобы не казаться неравным против свирепой и бесчисленной толпы. У него были такие вспомогательные отряды: франки, сарматы18, арморицианы19, литицианы20, бургундионы, саксоны, рипариолы21, брионы – бывшие римские воины, а тогда находившиеся уже в числе вспомогательных войск, и многие другие как из Кельтики, так и из Германии22.
Итак, сошлись на Каталаунских полях, которые иначе называют Мавриакскими23; они тянутся на сто лев (как говорят галлы)24 в длину и на семьдесят в ширину. Галльская лева измеряется одной тысячыо и пятьюстами шагами. Этот кусок земли стал местом битвы бесчисленных племен. Здесь схватились сильнейшие полки с обеих сторон, и не было тут никакого тайного подползания, но сражались открытым боем. Какую можно сыскать причину, достойную того, чтобы привести в движение такие толпы? Какая же ненависть воодушевила всех вооружиться друг против друга? Доказано, что род человеческий живет для королей, если по безумному порыву единого ума совершается побоище народов и по воле надменного короля в одно мгновение уничтожается то, что природа производила в течение стольких веков!25
Но раньше чем сообщить о самом ходе битвы, необходимо показать, что происходило вначале, перед сражением. Битва была настолько же славна, насколько была она многообразна и запутанна. Сангибан, король аланов, в страхе перед будущими событиями обещает сдаться Аттиле и передать в подчинение ему галльский город Аврелиан26, где он тогда стоял. Как только узнали об этом Теодорид27 и Аэций, тотчас же укрепляют они город, раньше чем подошел Аттила, большими земляными насыпями, стерегут подозрительного Сангибана и располагают его со всем его племенем в середине между своими вспомогательными войсками.
Аттила, король гуннов, встревоженный этим событием и не доверяя своим войскам, устрашился вступить в сражение. Между тем, обдумав, что бегство гораздо печальнее самой гибели, он приказал через гадателей вопросить о будущем. Они, вглядываясь по своему обычаю то во внутренности животных, то в какие-то жилки на обскобленных костях, объявляют, что гуннам грозит беда. Небольшим утешением в этом предсказании было лишь то, что верховный вождь противной стороны должен был пасть и смертью своей омрачить торжество покинутой им победы. Аттила, обеспокоенный подобным предсказанием, считал, что следует хотя бы ценой собственной погибели стремиться убить Аэция, который как раз стоял на пути его – Аттилы – движения. Будучи замечательно изобретательным в военных делах, он начинает битву около девятого часа дня, причем с трепетом, рассчитывая, что, если дело его обернется плохо, наступающая ночь выручит его.
Сошлись стороны, как мы уже сказали, на Каталаунских полях. Место это было отлогое; оно как бы вспучивалось, вырастало вершиной холма. Как то, так и другое войско стремилось завладеть им, потому что удобство местности доставляет немалую выгоду; таким образом, правую сторону его занимали гунны со всеми своими [союзниками], левую же – римляне и везеготы со своими вспомогательными отрядами. И они вступают в бой на самой горе за оставшуюся [ничьей] вершину.
Правое крыло держал Теодерид с везеготами, левое – Аэций с римлянами; в середине поставили Сангибана, о котором мы говорили выше и который предводительствовал аланами; они руководствовались военной осторожностью, чтобы тот, чьему настроению они мало доверяли, был окружен толпой верных людей. Ибо легко принимается необходимость сражаться, когда бегству поставлено препятствие.
По-иному было построено гуннское войско. Там в середине помещался Аттила с храбрейшими воинами: при таком расположении обеспечивалась скорее забота о короле, поскольку он, находясь внутри сильнейшей части своего племени, оказывался избавленным от наступающей опасности. Крылья его войск окружали многочисленные народы и различные племена, подчинявшиеся его власти. Среди них прео6ладало войско остроготов, под предводительством братьев Валамира, Теодемира и Видемера, более благородных по происхождению, чем сам король, которому они служили, потому что их озаряло могущество рода Амалов. Был там и Ардарих28, славнейший тот король бесчисленного полчища гепидов, который, по крайней преданности своей Аттиле, участвовал во всех его замыслах. Аттила же, взвешивая все с присущей ему проницательностью, любил его и Валамира, короля остроготов, больше, чем других царьков. Валамир отличался стойкостью в сохранении тайн, ласковостью в разговоре, уменьем распутать коварство. Ардарих же был известен, как сказано, преданностью и здравомыслием. Не без основания Аттила должен был верить, что они будут биться с сородичами своими, везеготами. Остальная же, если можно сказать, толпа королей и вождей различных племен ожидала, подобно сателлитам, кивка Аттилы: куда бы только ни повел он глазом, тотчас же всякий из них представал перед ним без малейшего ропота, но в страхе и трепете, или же исполнял то, что ему приказывалось. Один Аттила, будучи королем [этих] королей, возвышался над всеми и пекся обо всех.
Итак, происходила борьба за выгодную, как мы сказали, позицию этого места. Аттила направляет своих, чтобы занять вершину горы, но его предупреждают Торисмунд и Аэций, которые, взобравшись на верхушку холма, оказались выше и с легкостью низвергли подошедших гуннов благодаря преимущественному положению на горе.
Тогда Аттила, увидев, что войско его по причине только что случившегося пришло в смятение, решил вовремя укрепить его следующими речами: «После побед над таким множеством племен, после того как весь мир – если вы устоите! – покорен, я считаю бесполезным побуждать вас словами как не смыслящих, в чем дело. Пусть ищет этого либо новый вождь, либо неопытное войско. И не подобает мне говорить об общеизвестном, а вам нет нужды слушать. Что же иное привычно вам, кроме войны? Что храбрецу слаще стремления платить врагу своей же рукой? Насыщать дух мщением – это великий дар природы! Итак, быстрые и легкие, нападем на врага, ибо всегда отважен тот, кто наносит удар. Презрите эти собравшиеся здесь разноязычные племена: признак страха – защищаться союзными силами. Смотрите! Вот уже до вашего натиска поражены враги ужасом: они ищут высот, занимают курганы и в позднем раскаянии молят об укреплениях в степи. Вам же известно, как легко оружие римлян: им тягостна не только первая рана, но сама пыль, когда идут они в боевом порядке и смыкают строй свой под черепахой щитов29. Вы же боритесь, воодушевленные упорством, как вам привычно, пренебрегите пока их строем, нападайте на аланов, обрушивайтесь на везеготов. Нам надлежит искать быстрой победы там, где сосредоточена битва. Когда пересечены жилы, вскоре отпадают и члены, и тело не может стоять, если вытащить из него кости. Пусть воспрянет дух ваш, пусть вскипит свойственная вам ярость! Теперь гунны, употребите ваше разумение, примените ваше оружие! Ранен ли кто – пусть добивается смерти противника, невредим ли – пусть насытится кровью врагов. Идущих к победе не достигают никакие стрелы, а идущих к смерти рок повергает и во время мира. Наконец, к чему фортуна утвердила гуннов победителями стольких племен, если не для того, чтобы приготовить их к ликованию после этого боя? Кто же, наконец, открыл предкам нашим путь к Мэотидам30, столько веков пребывавший замкнутым и сокровенным? Кто же заставил тогда перед безоружными отступить вооруженных? Лица гуннов не могло вынести все собравшееся множество. Я не сомневаюсь в исходе – вот поле, которое сулили нам все наши удачи! И я первый пущу стрелу во врага. Кто может пребывать в покое, если Аттила сражается, тот уже похоронен!»
И зажженные этими словами все устремились в бой. Хотя событие развивалось ужасное, тем не менее присутствие короля подбадривало унывающих. Сходятся врукопашную; битва – лютая, переменная, зверская, упорная. О подобном бое никогда до сих пор не рассказывала никакая древность, хотя она и повествует о таких деяниях, величественнее каковых нет ничего, что можно было бы наблюдать в жизни, если только не быть самому свидетелем этого самого чуда. Если верить старикам, то ручей на упомянутом поле, протекавший в низких берегах, сильно разлился от крови из ран убитых; увеличенный не ливнями, как бывало обычно, но взволновавшийся от необыкновенной жидкости, он от переполнения кровью превратился в целый поток. Те же, которых нанесенная им рана гнала туда в жгучей жажде, тянули струи, смешанные с кровью. Застигнутые несчастным жребием, они глотали, когда пили, кровь, которую сами они – раненые – и пролили.
Там король Теодорид, объезжая войска для их ободрения, был сшиблен с коня и растоптан ногами своих же; он завершил свою жизнь, находясь в возрасте зрелой старости. Некоторые говорят, что был он убит копьем Андагиса31, со стороны остроготов, которые тогда подчинялись правлению Аттилы. Это и было тем, о чем вначале сообщили Аттиле гадатели в их предсказании, хотя он и помышлял это об Аэции.
Тут везеготы, отделившись от аланов, напали на гуннские полчища и чуть было не убили Аттилу, если бы он заранее, предусмотрев это, не бежал и не заперся вместе со своими за оградами лагерей, которые он держал окруженными телегами, как валом; хотя и хрупка была эта защита, однако в ней искали спасения жизни те, кому незадолго до того не могло противостоять никакое каменное укрепление.
Торисмуд32, сын короля Теодорида, который вместе с Аэцием захватил раньше холм и вытеснил врагов с его вершины, думая, что он подошел к своим войскам, в глухую ночь наткнулся, не подозревая того, на повозки врагов. Он храбро отбивался, но, раненный в голову, был сброшен с коня; когда свои, благодаря догадке, освободили его, он отказался от дальнейшего намерения сражаться. Аэций, равным образом оторванный от своих в ночной сумятице, блуждал между врагами, трепеща, не случилось ли чего плохого с готами; наконец, он пришел к союзным лагерям и провел остаток ночи под охраной щитов. На следующий день на рассвете [римляне] увидели, что поля загромождены трупами и что гунны не осмеливаются показаться; тогда они решили, что победа на их стороне, зная, что Аттила станет избегать войны лишь в том случае, если действительно будет уязвлен тяжелым поражением. Однако он не делал ничего такого, что соответствовало бы повержению в прах и униженности: наоборот, он бряцал оружием, трубил в трубы, угрожал набегом; он был подобен льву, прижатому охотничьими копьями к пещере и мечущемуся у входа в нее: уже не смея подняться на задние лапы, он все-таки не перестает ужасать окрестности своим ревом. Так тревожил своих победителей этот воинственнейший король, хотя и окруженный. Сошлись тогда готы и римляне и рассуждали, что сделать с Аттилой, которого они одолели. Решили изнурять его осадой, так как он не имел запаса хлеба, а подвоз задерживался его же стрелками, сидевшими внутри оград лагерей и беспрестанно стрелявшими. Рассказывают, что в таком отчаянном положении названный король не терял высшего самообладания; он соорудил костер из конских седел и собирался броситься в пламя, если бы противник прорвался, чтобы никто не возрадовался его ранению и чтобы господин столь многих племен не попал во власть врагов.
Во время этой задержки с осадой везеготы стали искать короля, сыновья – отца, дивясь его отсутствию, как раз когда наступил успех. Весьма долго длились поиски; нашли его в самом густом завале трупов, как и подобает мужам отважным, и вынесли оттуда, почтенного с песнопениями на глазах у врагов. Виднелись толпы готов, которые воздавали почести мертвецу неблагозвучными, нестройными голосами тут же в шуме битвы. Проливались слезы, но такие, которые приличествуют сильным мужам, потому что, хотя это и была смерть, но смерть – сам гунн тому свидетель – славная. Даже вражеское высокомерие, казалось, склонится, когда проносили тело великого короля со всеми знаками величия. Отдав должное Теодориду, готы, гремя оружием, передают [наследнику] королевскую власть, и храбрейший Торисмуд, как подобало сыну, провожает в похоронном шествии славные останки дорогого отца.
Когда все было кончено, сын, движимый болью осиротения и порывом присущей ему доблести, задумал отомстить оставшимся гуннам за смерть отца; поэтому он вопросил патриция Аэция, как старейшего и зрелого благоразумием, чт надлежит теперь делать. Тот же, опасаясь, как бы – если гунны были бы окончательно уничтожены – готы не утеснили Римскую империю, дал по этим соображениям такой совет: возвращаться на свои места и овладеть королевской властью, оставленной отцом, чтобы братья, захватив отцовские сокровища, силою не вошли в королевство везеготов и чтобы поэтому не пришлось ему жестоким или, что еще хуже, жалким образом воевать со своими. Торисмуд воспринял этот совет не двусмысленно, – как он, собственно, и был дан, – но скорее в свою пользу и, бросив гуннов, вернулся в Галлии. Так непостоянство человеческое, лишь только встретится с подозрениями, пресекает то великое, что готово совершиться.
В этой известнейшей битве самых могущественных племен пало, как рассказывают, с обеих сторон 165 тысяч человек, не считая 15 тысяч гепидов и франков; эти, раньше чем враги сошлись в главном сражении, сшиблись ночью, переколов друг друга в схватке – франки на стороне римлян, гепиды на стороне гуннов.
Аттила, заметив отход готов, долго еще оставался в лагере, предполагая со стороны врагов некую хитрость, как обыкновенно думают обо всем неожиданном. Но когда, вслед за отсутствием врагов, наступает длительная тишина, ум настраивается на мысль о победе, радость оживляется, и вот дух могучего короля вновь обращается к прежней вере в судьбу.
Торисмуд же, по смерти отца на Каталаунских полях, где он сражался, вступает в Толозу33, вознесенный в королевском величии. Здесь, правда, толпа братьев и знатных радостно его приветствовала, но и сам он в начале правления был настолько умерен, что ни у кого не появилось и в мыслях начать борьбу за наследование.
Аттила же, воспользовавшись уходом везеготов и заметив распад между врагами на два [противоположных] лагеря, – чего он всегда желал, – успокоенный двинул скорее войско, чтобы потеснить римлян. Первым его нападением была осада Аквилейи34, главного города провинции Венетии; город этот расположен на остром мысу, или языкообразном выступе, Адриатического залива; с востока стену его лижет [водами своими] река Натисса35, текущая с горы Пикцис36. После долгой и усиленной осады Аттила почти ничего не смог там сделать; внутри города сопротивлялись ему сильнейшие римские воины, а его собственное войско уже роптало и стремилось уйти. Однажды Аттила, проходя возле стен, раздумывал, распустить ли лагерь или же еще задержаться; вдруг он обратил внимание, что белоснежные птицы, а именно аисты, которые устраивают гнезда на верхушках домов, тащат птенцов из города и, вопреки своим привычкам, уносят их куда-то за поля. А так как был он очень проницателен и пытлив, то и представил своим следующее соображение: «Посмотрите, – сказал он, – на этих птиц: предвидя будущее, они покидают город, которому грозит гибель; они бегут с укреплений, которые падут, так как опасность нависла над ними. Это не пустая примета, нельзя счесть ее неверной; в предчувствии событий, в страхе перед грядущим меняют они свои привычки» [Этот рассказ об аистах, улетевших вместе с птенцами из гнезда на башне осажденного города, есть и у Прокопия (Bell. Vand., I, 4), также в описании осады Аквилейи войском Аттилы. По всей вероятности, оба автора, то есть и Иордан, и Прокопий, заимствовали рассказ об аистах в Аквилейе у Приска. Ср. Gy. Moravcsik, Byzantinoturcica, I, р. 486. – Прим. автора]. Что же дальше? Этим снова воспламенил он души своих на завоевание Аквилейи. Построив осадные машины и применяя всякого рода метательные орудия37, они немедля врываются в город, грабят, делят добычу, разоряют все с такой жестокостью, что, как кажется, не оставляют от города никаких следов. Еще более дерзкие после этого и все еще не пресыщенные кровью римлян, гунны вакхически неистовствуют по остальным венетским38 городам. Опустошают они также Медиолан39, главный город Лигурии, некогда столицу; равным образом разметывают Тицин40, истребляя с яростью и близлежащие окрестности, наконец, разрушают чуть ли не всю Италию. Но когда возникло у Аттилы намерение идти на Рим, то приближенные его, как передает историк Приск, отвлекли его от этого, однако не потому, что заботились о городе, коего были врагами, но потому что имели перед глазами пример Алариха, некогда короля везеготов, и боялись за судьбу своего короля, ибо тот после взятия Рима41 жил недолго и вскоре удалился от дел человеческих. И вот, пока дух Аттилы колебался относительно этого опасного дела – идти или не идти – и, размышляя сам с собою, медлил, подоспело к нему посольство из Рима с мирными предложениями. Пришел к нему сам папа Лев42 на Амбулейское поле43 в провинции Венетии, там, где река Минций44 пересекается толпами путников. Аттила прекратил тогда буйство своего войска и, повернув туда, откуда пришел, пустился в путь за Данубий, обещая соблюдать мир. Он объявил перед всеми и, приказывая, угрожал, что нанесет Италии еще более тяжкие бедствия, если ему не пришлют Гонорию45, сестру императора Валентиниана, дочь Плацидии Августы, с причитаающейся ей частью царских сокровищ. Рассказывали, что эта Гонория по воле ее брата содержалась заточенная в состоянии девственности ради чести дворца; она тайно послала евнуха к Аттиле и пригласила его защитить ее от властолюбия брата – вовсе недостойное деяние: купить себе свободу сладострастия ценою зла для всего государства.
Аттила вернулся на свои становища и46, как бы тяготясь бездействием и трудно перенося прекращение войны, послал послов к Маркиану47, императору Восточной империи, заявляя о намерении ограбить провинции, потому что ему вовсе не платят дани, обещанной покойным императором Феодосием48, и ведут себя с ним обычно менее обходительно, чем с его врагами. Поступая таким образом, он, лукавый и хитрый, в одну сторону грозил, в другую – направлял оружие, а излишек своего негодования [излил], обратив свое лицо против везеготов. Но исхода тут он добился не того, какой имел с римлянами. Идя обратно по иным, чем раньше, дорогам, Аттила решил подчинить своей власти ту часть аланов, которая сидела за рекой Лигером49, чтобы, изменив после их [поражения] самый вид войны, угрожать еще ужаснее. Итак, выступив из Дакии и Паннонии, провинций, где жили тогда гунны и разные подчиненные им племена, Аттила двинул войско на аланов. Но Торисмуд, король везеготов, предвосхитил злой умысел Аттилы с не меньшим, чем у него, хитроумием: он с крайней быстротой первый явился к аланам и, уже подготовленный, встретил движение войск подходившего Аттилы. Завязалась битва почти такая же, какая была до того на Каталаунских полях; Торисмуд лишил Аттилу всякой надежды на победу, изгнал его из своих краев без триумфа и заставил бежать к своим местам. Так достославный Аттила, одержавший так много побед, когда хотел унизить славу своего погубителя и стереть то, что испытал когда-то от везеготов, претерпел теперь вдвойне и бесславно отступил.
<…>
Однако, чтобы соблюдался порядок [изложения], с которого мы начали, следует нам вернуться к потомству Вандалария, распустившегося тройным цветком50. Этот Вандаларий, племянник Германариха и двоюродный брат вышеупомянутого Торисмуда51, прославился в роде Амалов, родив троих сыновей, а именно Валамира, Тиудимира и Видимира52. Из них, наследуя сородичам, вступил на престол Валамир в то время, когда гунны вообще еще властвовали над ними [остроготами] в числе других племен. И была тогда между этими тремя братьями такая [взаимная] благосклонность, что удивления достойный Тиудимер вел войны, [защищая] власть брата, Валамир способствовал ему снаряжением, а Видимер почитал за честь служить братьям. Так оберегали они друг друга взаимной любовью, и ни один не остался без королевства, которым и владели они все втроем в мире [и согласии]. Однако так им владели, – о чем часто уже говорилось, – что сами [в свою очередь] подчинялись власти Аттилы, гуннского короля53; им не было возможности отказаться от борьбы против своих же родичей, везеготов, потому что приказание владыки, даже если он повелевает отцеубийство, должно быть исполнено. И не иначе смогло любое скифское племя54 вырваться из-под владычества гуннов, как только с приходом желанной для всех вообще племен, а также для римлян смерти Аттилы, которая оказалась настолько же ничтожна, насколько жизнь его была удивительна.
Ко времени своей кончины он, как передает историк Приск55, взял себе в супруги – после бесчисленных жен, как это в обычае у того народа, – девушку замечательной красоты по имени Ильдико. Ослабевший на свадьбе от великого ею наслаждения и отяжеленный вином и сном, он лежал, плавая в крови, которая обыкновенно шла у него из ноздрей, но теперь была задержана в своем обычном ходе и, изливаясь по смертоносному пути через горло, задушила его. Так опьянение принесло постыдный конец прославленному в войнах королю.
На следующий день, когда миновала уже большая его часть, королевские прислужники, подозревая что-то печальное, после самого громкого зова взламывают двери и обнаруживают Аттилу, умершего без какого бы то ни было ранения, но от излияния крови, а также плачущую девушку с опущенным лицом под покрывалом. Тогда, следуя обычаю того племени, они отрезают себе часть волос и обезображивают уродливые лица свои глубокими ранами, чтобы превосходный воин был оплакан не воплями и слезами женщин, но кровью мужей56.
В связи с этим произошло такое чудо: Маркиану, императору Востока57, обеспокоенному столь свирепым врагом, предстало во сне божество и показало – как раз в ту самую ночь – сломанный лук Аттилы, именно потому, что племя это много употребляет такое оружие. Историк Приск говорит, что может подтвердить это [явление божества] истинным свидетельством. Настолько страшен был Аттила для великих империй, что смерть его была явлена свыше взамен дара царствующим.
Не преминем сказать – хоть немногое из многого58 – о том, чем племя почтило его останки. Среди степей59 в шелковом шатре поместили труп его, и это представляло поразительное и торжественное зрелище. Отборнейшие всадники всего гуннского племени объезжали кругом, наподобие цирковых ристаний, то место, где был он положен; при этом они в погребальных песнопениях так поминали его подвиги: «Великий король гуннов Аттила, рожденный от отца своего Мундзука, господин сильнейших племен! Ты, который с неслыханным дотоле могуществом один овладел скифским и германским царствами60, который захватом городов поверг в ужас обе империи римского мира и, – дабы не было отдано и остальное на разграбление, – умилостивленный молениями принял ежегодную дань. И со счастливым исходом совершив все это, скончался не от вражеской раны, не от коварства своих, но в радости и веселии, без чувства боли, когда племя пребывало целым и невредимым. Кто же примет это за кончину, когда никто не почитает ее подлежащей отмщению?».
После того как был он оплакан такими стенаниями, они справляют на его кургане «страву»61 (так называют это они сами), сопровождая ее громадным пиршеством. Сочетая противоположные [чувства], выражают они похоронную скорбь, смешанную с ликованием.
Ночью, тайно труп предают земле, накрепко заключив его в [три] гроба – первый из золота, второй из серебра, третий из крепкого железа. Следующим рассуждением разъясняли они, почему все это подобает могущественнейшему королю: железо – потому что он покорил племена, золото и серебро – потому что он принял орнат62 обеих империй. Сюда же присоединяют оружие, добытое в битвах с врагами, драгоценные фалеры63, сияющие многоцветным блеском камней, и всякого рода украшения64, каковыми отмечается убранство дворца. Для того же, чтобы предотвратить человеческое любопытство перед столь великими богатствами, они убили всех, кому поручено было это дело, отвратительно, таким образом, вознаградив их; мгновенная смерть постигла погребавших так же, как постигла она и погребенного65.
Комментарии
1. Консульство Феодосия II (на Востоке) и Флавия Феста (на Западе) падает на 439 г.
2. Гайна (Gaina), комит Гайна, гот по происхождению, магистр армии Восточной империи. Соединившись с восставшими против императора остроготами, находившимися во Фригии, Гайна принудил императора Аркадия впустить его, Гайну, вместе с готскими отрядами в Константинополь (в 399). Население столицы, руководимое вожаками антигерманской группы, восстало против готов и перебило их несколько тысяч. Это случилось в 400 г. Гайна разорил Фракию и намеревался перейти Геллеспонт, но был задержан преданным Аркадию готом Фравиттой. Тогда Гайна ушел на Дунай; там он был схвачен гуннами и обезглавлен их вождем Ульдином, который в конце 400 г. послал его голову – в засоленном виде – как подарок Аркадию. Ср. сообщения о Гайне у Синезия (особенно в трактате «О провидении», а также в речи «О царстве»), у Марцеллина Комита (Marcell. Comit., а. 400), у Сократа (Socr. Hist. eccl., VI, 6), у Зосима (Zos., V, 22). Относя связанные с Гайном события в Константинополе, происходившие в 400 г., к консульству Феодосия и Феста в 439 г., Йордан соединяет хронологически несовместимые явления. Но, думается, подобная хронологическая ошибка получилась в результате сжатого и изобилующего несогласованностями языка автора. Йордан хотел лишь указать, что воспоминание о случившейся некогда беде в Константинополе в связи с пребыванием там готов Гайны заставило римлян относиться настороженно к готам и в последующие времена.
3. Аэций (Aetius patricius, Flavius Aetius) – выдающийся полководец при императоре Валентиниане III. Имя его следовало бы произносить «Эций», так как в позднейшем итальянском языке оно дало «Ezo», «Ezzo». Аэций родился около 390 г. на нижнем Дунае, в городе Доросторе (Durostorum, Dorostorena civitas, нын. Силистрия). Отец его Гауденций, магистр конницы («magister equitum»), стоял с войсками на дунайской границе, на линии обороны империи от варваров. В результате договоров с последними он должен был отдать им в заложники своего сына, почему Аэций и пробыл в юности несколько лет у Алариха, а затем у гуннов. Впоследствии и самому Аэцию пришлось сделать то же самое: он отдал в заложники Аттиле сына своего Карпилиона. В связи с пребыванием Аэция в стане гуннов интересно отметить, что он встречался там с молодым Аттилой, своим будущим противником на Каталаунских полях в 451 г. Кроме того, в период своего заложничества Аэций имел возможность близко узнать гуннов и, – что было для него особенно существенно в дальнейшем, – изучить их военную организацию и их способы ведения войны. Известно, что Аэций в ряде случаев пользовался гуннскими наемными отрядами и прекрасно умел командовать ими. Глубокое знание варварского мира помогло Аэцию в течение его бурной военной карьеры, когда он действовал преимущественно силами варваров против варваров же, более тридцати лет поддерживать «Гесперию» (Западную Римскую империю) в период правления ничтожного Валентиниана III (425–455).
Защиту империи Аэций сосредоточивал главным образом в Галлии. После разрушительного прохода по ней вандалов, свевов и аланов (407–408) через Рейн стали прорываться бургунды и аламанны, а франки уже объединялись в значительный и опасный для империи союз. На юге Галлии укреплялось королевство везеготов. Аэций победоносно воевал с бургундами, мешал расширению везеготских владений, добился поражения франкского короля Хлодиона (в 428). Недаром современник Аэция галло-римский поэт Аполлинарий Сидоний (ум. в 480) писал в «Панегирике императору Авиту» в 456 г., что Аэций «не раз был обучен скифской войне»: «Scythico quia saepe duello edoctus» (Sidon. Apoll., Carm., VII, v. 230), т. е. познал искусство войны с варварами. После победоносных войн Аэций стал магистром обеих милиций (пехоты и кавалерии), в 433 г. получил звание патриция и три раза назначался консулом – в 432, 437 и 446 гг. (это редкий случай; многократно консулами бывали только императоры).
Аэций выступал защитником империи не только от внешних врагов, наводя возможный порядок в ускользавшей из рук императора Галлии; он подавлял и крупные социальные движения. Крестьяне римских провинций, получавшие жалкие доходы от своих земельных участков и обремененные обязательными, непосильными для них платежами, нередко бросали свои земли. Разорительные поборы императорских сборщиков их пугали больше, чем варварские нападения. В Галлии крестьянам удалось поднять крупное восстание, которое, с промежутками, бушевало почти два столетия. Оно зародилось в конце III в. (при императоре Карине, в 283) в Северной и Северо-Западной Галлии и быстро разрослось до того, что привело к созданию пехоты из пахарей и конницы из пастухов (так по «Панегирику» Клавдия Мамертина в честь Максимиана). Восставшие выдвинули вождей (Аманда и Элиана, – Oros., VII, 25, 2); они повергли в ужас не только незащищенные поместья, но и укрепленные города. Повстанцы получили название «багаудов» («bagaudae» – кельтское слово, которое значит «оспаривающие» или «возмущенные»). Император Диоклетиан поручил своему соправителю (тогда еще цезарю), Максимиану подавить восстание багаудов в Галлии. Максимиан выполнил поручение в 285–286 гг. Об этом писал Йордан в «Romana» (296–297): «Максимиан доставил Галлиям мир, подавив массы крестьян (“rusticorum multitudine oppressa”), которые называются багаудами». Однако восстание не было подавлено окончательно; волнения продолжались в течение всего IV в. и утихли лишь к середине V в.
Несмотря на пренебрежительное отношение правящих классов к любому выражению недовольства и даже гнева со стороны угнетенных, ряд авторов отметил в своих сочинениях факт длительного и опасного для господствующей части населения восстания (Аммиан Марцеллин, Орозий, Клавдий Мамертин, Евмений, Проспер Аквитанский, Идаций). Историк Зосим под 408 г. сообщил, что отряды солдат, посланные Стилихоном в Галлию, не могли вернуться в Италию, так как багауды заняли альпийские перевалы и открыли проход через горы только после того, как начальник группы готов Сар отдал им всю добычу, награбленную в походе. Один только марсельский священник Сальвиан (V в.) в произведении «Об управлении божием» («De gubernatione dei») говорил о багаудах взволнованно и с сочувствием (Salv. De gub. dei, V). Для других же авторов они были лишь «шайкой мужиков», «ватагой – неумелой и беспорядочной – деревенского люда» (Oros., VII, 25, 2) или просто разбойниками, грабившими на больших дорогах (Amm. Marc., XXVIII, 2, 10: latrociniorum rabies). Багауды особенно окрепли к середине V в., когда восстание перекинулось в Испанию, а в Галлии оно слилось с восстанием «армориканцев», жителей Арморики (в широком смысле слова побережья от устья Соммы до устья
Гаронны, в узком – полуострова Бретани). В 448 г. Аэций – крупнейший полководец империи – был направлен на борьбу с багаудами. Для этой цели он привлек отряды аланов, которые пришли в Галлию в начале V в. вместе с вандалами и свевами. Король аланов Гоар по приказанию Аэция нанес багаудам, по-видимому, решающее поражение.
В историю Аэций вошел главным образом как победитель Аттилы в Каталаунской битве в 451 г. К этому времени расстроилась давняя дружба Аэция с гуннами, скрепленная ранее, до 440-х гг., посредничеством Аэция в передаче гуннам территории в Паннонии и посылкой ко двору Аттилы сына Аэция Карпилиона. Аттила, получая огромные взносы золотом от императора Феодосия II, обратил свой взор в сторону Западной империи. На защиту Галлии был поставлен Аэций. В союзе с везеготами и рядом других варварских племен Аэций отогнал гуннов от Орлеана и встретился с врагом в знаменитейшем сражении 451 г. Исход битвы, описанной наиболее подробно Йорданом (Get., 185–218), был победоносным для Аэция, хотя он и не подверг окончательному разгрому войска Аттилы, дав ему возможность отойти к югу и напасть на Италию. Следующие три года в деятельности Аэция неясны. По-видимому, за это время окрепла враждебная ему группа, настроившая императора против всесильного повелителя варварских войск империи. Несмотря на блистательные победы и заслуги в защите государства как от варваров, так и от социальных противников, Аэций пал жертвой подозрительности слабого и неумного Валентиниана III, который 21 сентября 454 г. собственной рукой уничтожил своего лучшего полководца (по одним источникам – пронзил его мечом, по другим – удушил). Дружинник Аэция, гот Оптила, меньше чем через год убил Валентиниана, мстя за смерть своего предводителя.
4. Доростор (Dorostorena civitas или Durostorum) – город на нижнем течении Дуная, в провинции Нижней Мезии (ныне Силистрия).
5. Гауденций (Gaudentius) – магистр конницы («magister equitum») в Нижней Мезии, отец Аэция (см. прим. 504). Гауденций погиб в 424 г. в Галлии во время военного восстания.
В «Истории франков» Григория Турского (Greg. Turon. Hist. Franc., II, VII (8)) рассказано о родителях Аэция: «Гауденций, отец, первый человек в провинции Скифии, начав с чина доме-стика в армии, продвинулся до высокого звания магистра конницы. Мать, по имени Итала, благородная и богатая женщина». Под «Скифией» здесь подразумевается выделенная из Нижней Мезии ее восточная часть, называвшаяся «Малой Скифией» (нын. Добруджа).
6. Аттила (Attila) – знаменитый вождь гуннов и союзных с ними племен. В 434 г. во главе гуннов стояли два брата, Аттила и Бледа, сыновья гуннского кагана Мундзука. В 444 или 445 г. Аттила убил Бледу и стал единовластным вождем гуннов. Нападения гуннов на области и города империи по Дунаю и южнее его – гунны доходили даже до окрестностей Константинополя – были до того опустошительными и опасными, что Феодосий II (408–450), посылавший гуннам незначительный денежный взнос, вроде подарка или жалованья, в 350 золотых ливров, затем увеличил его до 700 золотых ливров, а после мира 443 г., когда Аттила отказался от осады Константинополя, стал выплачивать им настоящую дань – 2 тыс. золотых ливров.
Труд Йордана является одним из основных источников, в котором наиболее полно нарисован образ Аттилы. Йордан использовал вполне достоверные сведения записи Приска, который неоднократно сам видел Аттилу, являясь участником византийского посольства в его ставку в 448 г. В сочинении Йордана сохранились исчезнувшие к нашему времени части записок Приска; благодаря Йордану до нас дошли зафиксированные Приском обстоятельства смерти Аттилы, единственное и ценнейшее описание его погребения, а также подробный рассказ о грандиозном сражении в 451 г. на Каталаунских полях, после которого Аттила, ослабленный, но не обессиленный, совершил разрушительный поход на Италию. Отношение Йордана к гуннам резко враждебно, тем не менее на страницах его труда дан образ могущественного вождя гуннского союза племен и крупнейшего военачальника своей эпохи. Для более полной характеристики Аттилы Йордан целиком приводит (Get, 202–206) его (риторическую, конечно) речь. Выразительны эпитеты, которыми Йордан наделяет Аттилу: «повелитель всех гуннов», «правитель» («regnator», как называли Юпитера, властителя Олимпа!) племен чуть ли не всей Скифии, «единственный в мире», «король (“rex”)… держащий в своей власти весь варварский мир» («barbariae tota tenens», – Get., 178–179).
Все это, быть может, не следует рассматривать как преувеличение: образ Аттилы оставил немалый след в изображении как современников, так и потомков. Аттила стал персонажем легенд; этот легендарный облик сохранился в германском эпосе – в «Песне о Нибелунгах» – под именем Этцеля и в скандинавском эпосе – в Эдде и других сагах – под именем Атли.
Походы, последовательно осуществленные Аттилой, в план которого, вероятно, входило ослабление и приведение в данническое состояние как Восточной, так и Западной империй, принесли Европе страшные разрушения, бедствия и гибель людей. В § 184 Йордан двумя словами определил если не замысел Аттилы, то результат его действий: «vastatio orbis» («опустошение мира»), а Марцеллин Комит под годом смерти завоевателя назвал его «orbator Europae» («разоритель», буквально: «осиротитель» Европы).
В корне неправильным и ложно освещающим историческую картину является вывод, сделанный в книге А.Н. Бернштама относительно походов гуннского союза, которые якобы сыграли положительную роль в уничтожении античных рабовладельческих отношений; автор полагает, что участие гуннов в этих походах должно быть оценено «как прогрессивное явление, как участие в событиях, родивших новую социально-экономическую формацию – феодальную» (А.Н. Бернштам, Очерк истории гуннов, Л., 1951, стр. 216; ср. стр. 1, 16–17).
После смерти Аттилы (453) объединенный и возглавленный им союз племен распался. Племена, входившие в союз, частью влились в объединения, которые возникли в Средней и Восточной Европе (вокруг остроготов, ушедших в конце V в. в Италию; вокруг крепнувших на Балканском полуострове славян; вокруг лангобардов, также передвинувшихся во второй половине VI в. в Италию), частью остались на тех местах, которые гунны облюбовали себе в Паннонии и на левом берегу Дуная, по его притоку Тиссе.
7. Тизия, Тибизия, Дрикка (Tisia, Tibisia, Dricca), несомненно, соответствуют трем рекам, перечисленным в дошедших до нас фрагментах записей Приска: Δρήχωυ, Τίγχς, Τιφήσας (Prisci., fr. 8, p. 300), Хотя порядок названий у Йордана и у Приска разный (у первого Дрикка названа последней, у второго первой), ясно, что оба автора имели в виду одни и те же реки: Тиссу, Темеш левый приток Дуная, впадающий в него ниже Тиссы, и Дрикку, которую пока не удалось отождествить ни с одной из известных близ Тиссы и Дуная рек. Позднее, в X в., в трактате «De administrando imperio» Константина Порфирородного были приведены названия пяти рек, которые перекликаются с названиями у Приска и у Йордана (De adm. imp., с. 40). Константин указывает Тиссу – Τίτςα, Темеш – Τιμήοης (звук «μ» подтверждает правильность отождествления «Тибизии» Йордана и «Тифисы» Приска именно с нынешним Темешем); Μορήοης и Κρίσος у Константина повторяют названные Йорданом выше (Get., 113–114) Marisia и Grisia, соответствующие нынешним Марошу и Керешу, левым притокам Тиссы. Название Τούτηζ у Константина остается невыясненным; едва ли оно может рассматриваться как соответствующее названию «Дрикка» у Йордана и у Приска. Трудно признать правильным суждение Л. Нидерле, что название реки Тиссы славянское (L. Niederle, Slovanskй Starozitnosti, II, 1, 158). Нельзя согласиться с мнением г. Киперта, прежде всего по хронологическим соображениям, что Parthissus у Плиния (Plin. Nat. hist., IV, 80), ІІαΰισος у Страбона (Geogr., VII, 313), Parthiscus у Аммиака Марцеллина (Amm. Marc., XVII, 13, 4) содержат славянский предлог «по» и означают «Потиссье» (Н. Kiepert, Formae orbis antiqui, XVII, 4, 38; об этом см. также: Мах Fluss, Tisia – RE, Bd 6, 1937, S. 1469.)
8. Видигойя (Vidigoia) – готский предводитель IV в., ставший впоследствии героем готских эпических песен. Возможно, что Видигойя погиб в 332 г. в битве готов с сарматами (где-то на территории Баната, около реки Темеша), которых поддержали римские войска. (См. о битве, например, Anon. Vales., 31, или Aur. Vict. Caes., 41, 12).
9. Йордан передал ценнейший рассказ Приска о дворце Аттилы. Интересны термины, которыми автор определяет это сложное, по-видимому, сооружение. «Обиталище («habitacula») Аттилы представляло собой целое «селение» («vicus»), которое можно было приравнять к «обширнейшему городу». Окружавшие его «стены» были из дерева («lignea moenia»), из отполированных, «блестящих досок» («ех tabulis nitentibus»). Самые «палаты», «чертоги» названы «triclinia», и особо от них отмечены «портики», «porticus», т. е. вероятно, галереи, навесы. Указано, что вокруг строений простирался громадный «двор», «curtis» (Get., 178–179). У Приска в дошедшей до нас части его записок (Prisci fr. 8, р. 303) рассказывается о большом поселении или «деревне» (έ μ εγίστη), в которой находилось жилище (τά οιχηματα) Аттилы. Это наиболее замечательное из жилищ гуннского вождя было, как записал очевидец, построено из бревен и досок (ξύλοις τε χαι σαυίσιυ εύξέστοις) и окружено деревянной оградой (περιβόλψ ξυλίυφ). «Дворец» (βασιλειο) возвышался над остальными постройками, так как был увенчан башнями (ϖύργοιξ) и стоял на холме. При посещении Креки, жены Аттилы, Приск рассмотрел различные строения в пределах деревянной ограды: это были дома из досок (έχ σαυιδωυ) и из бревен (έχ δοχωυ), украшенные резьбой (употреблен глагол έγγλύφω). По сообщению Приска, послы впервые увидели Аттилу в его шатре, а затем дважды присутствовали на пирах в деревянном дворце.
10. Йордан считал «первенствующими народами мира» – «primas mundi gentes» – римлян и везеготов: именно на них двигался Аттила, и с ними, как с главной силой на западе, он сразился на Каталаунских полях. Везеготы, в отличие от остроготов (которые к тому же выступали как союзники Аттилы), уже создали тогда свое государство.
11. Численность войска Аттилы перед походом в Галлию – полмиллиона человек – конечно, преувеличена Йорданом.
12. Наружность Аттилы – низкий рост, широкая грудь, крупная голова, маленькие глаза, редкая борода, приплюснутый нос, темная кожа – дана Йорданом (Get., 182–183), конечно, по материалам очевидца, Приска, который был членом посольства к Аттиле. Приск отмечает четыре случая, когда он видел Аттилу. Впервые он увидел его в шатре (σχηυή) сидящим в деревянном кресле (έϖί ξυλιυου δίφρου). Вторично Приск наблюдал гуннского вождя в роли судьи, выслушивавшего, стоя на крыльце, речи тяжущихся. Затем Приск дважды видел Аттилу на пирах в его деревянном дворце (Prisci fr. 8, р. 296, 311, 315, 318). Вероятно, со слов Приска Йордан рисует и внешний вид гуннов, сходный с детально очерченным портретом Аттилы (Get., 122, 127–128). У Йордана в данном случае не чувствуется прямого заимствования сведений из труда Аммиана Марцеллина, содержащего широко известное описание внешности, образа жизни и характера гуннов (Amm. Marc., XXXI, 2, 2–11), за исключением, быть может, рассуждения о причине отсутствия густой бороды у гуннов.
13. Предположение, что Гейзерих побудил Аттилу начать войну против везеготов, столь же трудно обосновать, как и сообщение о том, что Стилихон призвал вандалов и аланов перейти Рейн в 406 г., и что Бонифаций, правитель Африки, подал мысль Гейзериху перевести вандалов из Испании в Африку в 429 г. (Ср. прим. 491.)
14. Теодорид I (Theodoridus) – король везеготов (419–451); избран после смерти Валии, не оставившего сына (см. Get., 175–176). Теодорид I погиб во время Каталаунской битвы (см. 209–214).
15. Гунерих (Hunericus) – король вандалов (477–484), сын и преемник Гейзериха.
16. Император Валентиниан III (425–455).
17. Гесперийская сторона (Hesperia plaga) – западная. Еще древние греки называли Италию Гесперией, как страну, лежащую к западу от них. В данном случае под Гесперийской частью империи подразумевалась Западная Римская империя. Ко времени Каталаунской битвы (451), в которой главными противниками были Аэций с везеготами и Аттила с гуннами и остроготами, Западная империя уже потеряла Паннонию, Британию, бoльшую часть Африки и бoльшую часть Испании. Галлия, целиком еще ей принадлежавшая, была занята в значительной мере федератами (бургундами и везеготами), готовыми всегда выступить против империи, которой они служили; северо-западная часть Галлии Арморика (морское побережье от устьев Соммы до Гаронны) – была охвачена восстаниями багаудов. Италия – центральная страна Западной империи – не имела сколько-нибудь боеспособной армии. Название «Гесперия» употреблялось и при Йордане. Им определяли западные владения (даже номинальные при остроготах) империи в Италии. После того как Витигес (536–540) понял, что Равенна не выдержит осаду войсками Велисария, измученные голодом готы в страхе перед перспективой «стать рабами императора» (Bell. Goth., 29, 17), и быть выселенными из Италии в Византию решили передать Велисарию владычество над Гесперией. Не рассчитывая на полный отрыв от империи, они весьма опасались непосредственной от нее зависимости и поэтому стремились выделить Гесперию в особое государственное целое, теоретически подчиненное императору и заключавшее в себе антиготский Рим с его сенатом и «народом» – влиятельной частью населения (см. вступительную статью). У Прокопия (Bell. Goth., II, 29, 18): готы признали необходимым провозгласить Велисария «императором Гесперии».
18. Сарматами, выступавшими в числе союзников Аэция против Аттилы перед Каталаунской битвой, названы, по-видимому, аланы, о которых дальше говорится более определенно (аланы и их король Сангибан в стенах города Орлеана; аланы в строю войск Аэция во время Каталаунского сражения).
19. Арморицианы (Armoriciani) – жители Арморики, на морском побережье северо-западной Галлии. В узком смысле слова именем Арморики обозначалась Бретань (Brittania у Григория Турского).
20. Литицианы (Liticiani). Судя по приводимому здесь перечню союзников Аэция, и этот термин должен был бы обозначать какое-то племя; поэтому едва ли можно предположить, что под «литицианами» надо подразумевать известных с конца III в. «лэтов» («laeti»), военных поселенцев из варваров, преимущественно в Галлии. Термин «литицианы» остается неясным, потому что любое сближение его с несколько подобными ему словами не дает ключа к объяснению; например: Lentienses Alamannicus populus у Аммиана Марцеллина (Amm. Marc., XXXI, 10, 2–4, 12, 17) или области Arvernum atque Lemovecinum у Григория Турского (Greg. Turon. Hist. Frans., IV, XIII <20>) и т. д. Не были ли литицианы обитателями области, центром которой являлось островное укрепление на Сене, Parisiorum castelliim, Lutetia nomine (Amm. Marc., XV, 11, 3)? См. следующее примечание.
21. Рипарии (Ripari) – по всей вероятности, франки-рипу-арии, жившие вдоль правого берега (ripa знач. берег) нижнего Рейна. Обращает внимание в перечне племен, союзников Аэция, следующее: ряд племен, данный Йорданом, включает в себя пять понятных этнических названий (франки, сарматы, арморицианы, бургундионы, или бургунды, саксоны, или саксы) и три непонятных, не похожих на этнические (литицианы, рипарии, олибрионы); Павел Дьякон (Pauli Diac. Hist., Rom., XIV, IV) при перечислении племен приводит такие же названия, но в ином порядке; причем как у Йордана, так и у Павла непонятные нам названия стоят следом за понятными и в той же последовательности, а именно: литицианы стоят у обоих писателей после арморициан, как бы определяя их (Armoriciani Liticiani), рипарии (или рипариолы у Павла) и олибрионы (или брионы у Павла) стоят после саксонов (Saxones Ripari, или Riparioli, Olibriones или Briones) и тоже, может быть, определяют их.
Гольдер-Эггер (J. Holder-Egger, – NA, 32, 1907, S. 515) считает более правильным чтение Riparioli Briones, т. е. предпочитает передачу Павла Дьякона.
22. Союз «vel» однозначен здесь союзу «et». Йордан не мог отождествлять кельтов и германцев. Ср. его употребление союза «vel»: «Eusevius vel Hieronimus» (Rom., 11).
23. Каталаунские, или Мавриакские, поля (campi Catalaunici, campi Mauriaci) – знаменитая равнина в Шампани к западу от города Труа и левого берега верхней Сены, где во второй половине июня 451 г. произошла битва племен, возглавленных, с одной стороны, Аттилой, с другой – Аэцием. Принимая во внимание указание Йордана, что Каталаунские поля занимали огромные пространства (ср. следующее примечание), правильно предполагать, что сражение произошло около места Maurica (так у продолжателя Проспера Аквитанского, в копенгагенской рукописи) или Mauriacus campus (так у Григория Турского); это место (название которого пытаются связать с современным Moirey в департаменте Об) находилось на громадной Каталаунской равнине, т. е. в Шампани (Campania); в число ее городов входил и Catalaunum (нын. Шалонна-Марне).
24. Галльская лева (leua Gallica, в других рукописях – leuca, leuga, legua). От галльского «leuca» произошло французское слово лье («lieue») старинная мера длины во Франции, равная приблизительно 4–4,5 км. Йордан приводит точные размеры поля, на котором произошла Каталаунская битва, и в связи с этим определяет величину галльской левы: она равна 1500 шагам (римским) или 1,5 римской мили. Следовательно, галльская лева соответствует 2,25 км. Площадь поля, простиравшегося, по словам Йордана, на 100 лев в длину и на 70 лев в ширину равнялась, таким образом (225 х 157,5), 35437,5 кв. м, что не может соответствовать действительности, если только не подразумевать под Каталаунскими полями всю Шампань. Аммиан Марцеллин записал, что там, где начиналась территория Галлии, длину пути считали уже не «тысячами шагов» («non millenis passibus»), а «левгами» («leugis», – Amm. Marc., XV, 11, 17); он также отметил, что расстояние между римским войском и вражеским валом составляло четыре левги, равные 21 тысяче шагов (Ibid., XVI, 12, 8).
25. В изложении Йордана, обычно сухом, проскользнули взволнованные нотки: он как бы скорбит о том, что произвол королей толкает людей на войну; «безумный порыв единого ума, – пишет Йордан, – приводит народы к бойне».
26. Аврелиан (civitas Aureliana) – город Орлеан на средней Луаре.
27. Теодорид I, – см. прим. 14.
28. Ардарих (Ardaricus) – король гепидов, союзник Аттилы и преданный ему советник.
29. «Черепаха» («testudo») – известный прием защиты пешего римского войска при атаке или же штурме неприятельского лагеря. Солдаты первой шеренги опускали щиты, держа их перед собой вертикально; солдаты следующих шеренг поднимали щиты, держа их горизонтально над головой; таким образом получалась как бы броня, покрывавшая много рядов солдат. Эта движущаяся броня и именовалась «черепахой». Одно из лучших изображений «черепахи» имеется среди рельефов на колонне Траяна в Риме. Ближе к Йордану по времени упоминание о «черепахе» у Аммиана Марцеллина. Рассказывая о битве между готами и римскими войсками близ города Маркианополя, в Нижней Мезии, в 377 г., он пишет: воины двигались, «соединив щиты в форме черепахи» (Amm. Marc., XXXI, 7, 12).
30. Слова Аттилы (по Йордану) о «пути на Мэотиду» («iter Meotidarum») важны в речи гуннского вождя, как напоминание о пути гуннов в Европу, который много столетий оставался закрытым. После того как гунны прорвались к западу от Мэотиды, в Европе стало ощутимо их нашествие. Аммиан Марцеллин отмечает слабую осведомленность древних писателей о гуннах тех времен, когда они еще жили восточнее Мэотиды: «Племя гуннов, слабо известное в древних памятниках, живет по ту сторону Мэотийских болот, примыкая к Ледовитому океану» («Hunorum gens monumentis veteribus leviter nota, ultra paludes Maeoticas Glacialem oceanum accolens..»., – Amm. Marc., XXXI, 2, 1).
31. Об Андагисе (или Андаге), представителе рода Амалов, см. Get., 266, в котором идет речь о службе Йордана Амалам в Малой Скифии.
32. Торисмуд (или Торисмунд) – король везеготов (451–453). 33. Толоза (Tolosa) – главный город королевства везеготов в Южной Франции (нын. Тулуза) на левом берегу реки Гаронны. Толоза отошла к франкам после того как франкский король Хлодвиг в 507 г. нанес тяжелое поражение везеготам и их королю Алариху II.
34. Аквилейя находится на северном берегу Адриатического моря, западнее Триеста. Венетия (или Венетии) – провинция в Северо-Восточной Италии.
35. Натисса (Natissa amnis). Под этим названием ныне существует «канал Натисса», длиной около 4 км. Он соединял средневековую Аквилейю с лагуной Градо (северное побережье Адриатического моря). Аквилейя была расположена в дельте трех альпийских рек: Изонцо, Торре и Натизоне. Нижнее течение реки Натизоне и носило название Натиссы.
36. Пикцис (mons Piccis) – название горы в Юлийских Альпах, с которых течет река Натисса, или Натизоне.
37. По-видимому, автор имеет в виду военные машины, в основу действия которых был положен принцип использования собственного веса, т. е. стенобитные орудия, тараны, а может быть и машины, действовавшие на основе стремления сильно скрученных канатов или сухожилий к раскручиванию, т. е. баллисты («torquere» – «завивать», «закручивать», а также «метать пращею»). Возможно, что были уже в употреблении типичные для последующего времени машины, действовавшие силой противовеса (трабуции, франц. требюшe; манганы, блиды).
38. Венетские города (civitates Venetum) – города провинции Венетий, на северо-востоке Италии. Кроме Аквилейи, главного города провинции Венетий, были: Форум Юлийский (ныне Чивидале дель Фриули), Конкордия, Альтин (ныне развалины Альтино), Тарвизий (ныне Тревизо), Вицетия (ныне Виченца), Патавий (ныне Падуя), Атрия (ныне Адрия), Верона, Мантуя и др.
39. Медиолан (Mediolanum) – Милан. В этот период Медиолан был главным городом провинции Лигурии, раньше же, с конца III до начала V в., он был столицей Западной Римской империи.
40. Тицин (Ticinum) – город на реке Тичино, левом притоке По. В раннем средневековье город Тицин уже получил свое доныне сохранившееся название Павия.
41. Взятие Рима Аларихом в 410 г. произвело настолько сильное впечатление, что смерть, внезапно застигшая завоевателя на пути в южную Италию, откуда он хотел переправиться в Сицилию, а затем в Африку, связывалась с «греховным» фактом захвата «столицы мира». Страх претерпеть судьбу Алариха удержал будто бы Аттилу от похода на Рим. Не один Аттила отказался от своих намерений, страшась смерти, подобной каре, постигшей некогда Алариха. Король везеготов Валия, потеряв в бурю свои корабли близ Кадикса (это напоминало гибель кораблей Алариха в 410), отказался от похода в Африку (ср. Get., 157 и 173).
42. Папа Лев I Великий (440–461).
43. Амбулейское поле (Ambuleius ager) упоминается только у Йордана с указанием на провинцию Венетий.
Приблизительно можно определить местоположение Амбулейского поля, так как Йордан сообщает, что оно находилось около переправы через реку Минций (нын. Минчо), где она «пересекается толпами путников» (Get., 223). Река Минций вытекает из южной части озера Гарда и впадает как левый приток в По. Значительнейшим населенным пунктом на Минции является город Мантуя. Несмотря на то что Мантуя окружена озерами и болотистой, труднопроходимой местностью, она еще в античности соединялась дорогами: на север – с городом Вероной, на юг – с Моденой и дальше – с Болоньей (лежащей на «Соляной дороге», via Salaria, из Рима в Адрию, находившуюся тогда еще на побережье Адриатического моря). Верона была важной станцией и крепостью на пути, который, следуя вверх по течению реки Адидже (Этч), достигал знаменитого альпийского перевала Бреннер. Из Германии, с берегов Дуная, из провинции Рэтии, через Бреннер (самый удобный и издавна известный проход в Альпах) в Италию проникали войска, передвигавшиеся племена, странствовавшие купцы, паломники и т. п. Таким образом, упомянутая Йорданом переправа через реку Минций являлась одним из пунктов на важнейшем пути сообщения как во времена Римской империи, так и в Средние века. Амбулейское поле – одна из станций на этом пути.
44. Река Минций (Mincius amnis, нын. Минчо). См. предыдущее примечание.
45. Гонория (Honoria, полное имя – Iusta Grata Honoria) – дочь Галлы Плацидии и императора Констанция, племянница императоров Гонория и Аркадия, сестра императора Валентиниана III. Гонория родилась ок. 418 г. и вскоре была увезена матерью в Константинополь. С провозглашением императором Западной империи ее младшего брата Валентиниана (в 425) Гонория вернулась в Италию и была заперта во дворце на всю жизнь для соблюдения обета девства. После нескольких попыток нарушить этот обет Гонория в 450 г. переслала через евнуха Гиацианта свое кольцо Аттиле, предлагая ему руку и приглашая его прийти (за ней) в Италию. Однако Гонории не пришлось соединиться с Аттилой – она была спешно отправлена в Константинополь, ко двору ее двоюродного брата, императора Феодосия II, и выдана замуж за человека, в политическом отношении незначительного. Описавшие это событие писатели (Prisci fr. 15;
16) ставили в связь с Гонорией и грандиозное движение гуннов в Галлию в 451 г. якобы для насильственного захвата земель Западной империи, которые Аттила рассчитывал получить в качестве «приданого» своей нареченной «невесты» Гонории.
46. Становища – места расселения – sedes (на равнине Тиссы).
47. Император Маркиан (450–457).
48. Император Феодосий II (408–450), предшественник императора Маркиана (450–457) в Восточной империи.
49. Река Лигер (Liger flumen) – река Луара во Франции. Трудно сказать, около какой части этой реки произошло сражение между везеготами и Аттилой, вероятнее всего, – в местах ее верхнего течения (она берет начало в гористой области Овернь, в горах Виварэ), так как Йордан рассказывает, что после битвы везеготы с королем своим Торисмудом вернулись в Толозу.
50. Герман (Germanus) – племянник императора Юстиниана, патриций и полководец, прославившийся особенно в войнах с антами и склавенами. В 550 г. Герман был поставлен во главе большого войска, направлявшегося в Италию против Тотилы и остроготов. Однако Герман не совершил этого похода. Когда по пути на Запад Герман узнал, что массы склавенов, Σχλαβηυωυ ϋμιλοξ, подошли к Наиссу (ныне Ниш) и готовы двинуться к югу с целью захватить Фессалонику, он, по приказу императора, приостановил поход в Италию, чтобы спасти Фессалонику от нашествия склавенов. Одно его имя, широко известное среди антов и склавенов, вселяло в них страх, так как Герман еще в начале правления Юстиниана нанес им жестокое поражение. Когда опасность набега склавенов миновала, Герман должен был продолжать поход в Италию, но внезапно заболел и умер осенью 550 г. в Сердике (ныне София). Сын его от Матасвинты, названный также Германом, родился после смерти отца. (См. о Германе у Прокопия: Bell Goth., I, 11, 17; III, 39, 9–16; III, 40, 1–9; Bell. Vand., II, 16, 1).
51. Витиеватое выражение «тройным цветком» («trino flore») означает, что непосредственное потомство Вандалария состояло из трех сыновей. Имя Вандалария рядом исследователей (Мюлленгофф, Моммсен, Л. Шмидт) считается сомнительным, как сомнительной кажется и восстановленная Кассиодором, затем повторенная Йорданом генеалогия готских королей после Германариха («он [Кассиодор] вывел готских королей, скрытых долгим забвением, из логова древности», «iste reges Gothorum longa oblivione celatos latibulo vetustatis eduxit», – Variae, IX, 25). В указателе имен Моммсен, ссылаясь на Мюлленгоффа, приводит готскую форму Vandlaharjis, а Л. Шмидт (L. Schmidt, S. 256) дает перевод этого слова «вандалобойца» – «der Wandalenkдmpfer». Если это так, то естественно предположить, что в данном случае эпитет («вандалобойца») предыдущего короля (может быть, Германариха или его преемника – по Аммиану Марцеллину – Витимера) обратился в легенде в имя его наследника. Однако в конце IV в. или начале V в. не было никаких сражений между готами и вандалами. Быть может, действительно, здесь подразумевались вовсе не вандалы, более поздние враги готов, а вообще восточногерманские, «готские», племена вандилов (Vandili у Плиния, Plin., IV, 99; Vandilii у Тацита, Germ., 2), с которыми у готских (остроготских) королей могли быть столкновения. Энгельс отчетливо выделяет в статье «Германские племена» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, XVI, М., 1935, стр. 379) вандилов, одно из пяти основных племен, называемых Плинием (Plin., IV, 99). Название «вандилы» дало впоследствии исторически хорошо известное имя племени вандалов.
52. Торисмуд был правнуком Германариха, а Вандаларий – двоюродным (вернее, четвероюродным) братом Торисмуда; отсюда получается, что Вандаларий был не племянником (fratruelis) Германариха, а его правнуком по боковой линии. Торисмуд пал в битве с гепидами (Get., 250); его сын Беримуд не стал королем остроготов, еще находившихся под владычеством гуннов, а ушел к везеготам; вместе с сыном Ветерихом, не открывая своей принадлежности к роду Амалов, Беримуд жил среди везеготов. Его внук Евтарих вернулся к Амалам, став мужем Амаласвинты, дочери Теодериха (174 и 251). Эти сложные перемены в судьбах представителей Амалов даны, как думает, например, Л. Шмидт, Кассиодором для того, чтобы украсить происхождение Аталариха, который иначе был бы Амалом лишь по матери.
53. История преемников Германариха изобилует неясностями (две версии: готы с Витимером – у Аммиана Марцеллина, и готы с Винитарием – у Йордана; возможная искусственность имен Винитария и Вандалария и т. п.). Более определенные черты история остроготов приобретает с начала деятельности трех братьев Амалов: Валамера, Тиудимера и Видимера. Старший из них, достигнув совершеннолетия, стал королем около 440 г. Он подчинялся Аттиле.
54. Здесь Йордан опять показывает, как складывались отношения между гуннами и покоренными ими крупными племенами. Как вначале (на рубеже V в.), так и позднее (в V в. вплоть до распада гуннской державы) готы сохраняли целостность племени, территорию и даже внутреннюю независимость, самоуправление. Йордан несколько раз указывал («ut saepe dictum est»), что после покорения державы Германариха гуннами готы (остроготы) по-прежнему подчинялись своему королю и ими продолжали править представители Амалов. Йордан отметил, что Винитарий, преемник Германариха, «удержал все знаки своего господствования» («principatus sui insignia retinente», – Get., § 246), что «готским племенем всегда управлял его собственный царек, хотя и [соответственно] решению гуннов» («genti Gothorum semperum proprius regulus, quamvis Hunnorum consilio, imperaret», – § 250). Слово regulus Йордан применил к Амалу, по-видимому, как противопоставление слову rex, которым в данном контексте он назвал гуннского вождя Баламбера. Вместе с тем, по сообщению Йордана, в вопросах внешней политики, сводившихся к войнам, короли остроготов со всеми подчиненными им племенами повиновались вождю гуннов. Поэтому-то Йордан и подчеркивает, что Винитарий «с горечью переносил подчинение гуннам» и пытался найти выход из создавшегося положения, которое ограничивало его действия. Так, «понемногу (paululum) освобождаясь из-под их [гуннов] власти», он нарушил установленное положение и самовольно пошел войной на антов и их предводителя Божа. Этого не потерпел Баламбер. В трех сражениях мерялись силами гунны и готы, пока Баламбер не убил Винитария и не взял себе в жены племянницу его, женщину из рода Амалов, по имени Вадамерка. И хотя после этого готы были окончательно покорены («populus subactus», – § 249), тем не менее они сохранили своего «царька» («regulus»), который правил ими соответственно указаниям из ставки гуннского вождя. Едва ли справедливы упреки Йордану, что его изображение готов в период гуннского владычества не имеет никакой достоверности (L. Schmidt, S. 262). Йордан говорит как о создавшихся отношениях между гуннами и готами, так и об усилиях готов избавиться от тягостного подчинения им. Приск (Prisci fr. 39), ярко отразивший ненависть готов к гуннам, только дополняет картину, нарисованную Йорданом по древним преданиям.
55. В данном случае, как это ни странно, Йордан – сам «варвар» – назвал готов «скифским племенем» («gens aliqua Scythica»). Конечно, он не вкладывал этнического смысла в уже устаревший к его времени термин «скифский», но, вероятно, хотел общим названием определить племена, обитавшие на территории «Скифии», описанной им в начале его труда. Прокопий также без этнического значения употребил термин «гуннский», говоря, что анты и склавены сохраняют «гуннские привычки» (имелась в виду примитивность их быта). Прокопий достаточно полно изобразил и быт, и нравы, и облик антов и склавенов, чтобы не предполагать в чем-либо их сходства с гуннами (Bell. Goth., III, 14, 22–30); «гуннский обычай» у антов и склавенов означает лишь то, что они повторяли укладом своей жизни нечто, свойственное гуннам и, быть может, по мнению Прокопия, приличествующее только гуннам.
56. Здесь Йордан всецело обращается к Приску (см. также Malal., 359, 1–4; Evagr. Hist. eccl., 1, 17). Ср. прим. 507.
57. Обряд оплакивания – порезы лица, чтобы кровью, а не слезами почтить память погибшего воина, – описан Менандром (Men., fr. 43): когда в 576 г. византийские послы присутствовали при оплакивании Дизабула, главы Западного Тюркского каганата, то Турксанф, «гегемон» тюрков, предложил послам порезать себе щеки в знак траура.
58. Император Маркиан (450–457).
59. Судя по словам «немногое из многого» («pauca de multis dicere»), в распоряжении Йордана было гораздо более подробное описание погребения Аттилы (несомненно, по записям Приска), но он привел из него лишь часть.
60. Кассиодор в «Хронике» отметил, что Аттила умер в своем становище (Cass. Chron., a. 453 «…Attila in sedibus suis moritur»), т. е. где-то близ Тиссы. Есть предположение, что «sedes» Аттилы и его резиденция находились к северу от реки Кереша. Так, например, сказано у Бьюри (J. Bury, A History of the later Roman Empire…, I, p. 276). Для погребения тело перевезли в степь, в пустынное место, где должен был быть насыпан курган.
61. «Scythica et Germanica regna» – так определены громадные территории, подчинявшиеся Аттиле. О покорении империи нет, конечно, ни слова: отношение Аттилы к империи Йордан охарактеризовал несколькими словами, когда упомянул о дани (vectigal), которую получал Аттила.
62. Страва – пища, еда, кушанье, яство, блюдо, похлебка, варево (см.: Даль, Толковый словарь). В данном случае Йордан под «стравой» подразумевал «тризну», поминальный пир, поминовение усопшего пиршеством, песнопениями, конскими ристаниями. Собственно сам Йордан объясняет значение слова strava употребленным им в этой же фразе словом commessatio. Гунны либо переняли у славян обычай погребальных пиров, которые называли «стравами», либо – что вероятнее – переняли только славянское название подобного обряда. Напрашивается предположение, что уже в первой половине V в. славяне были насельниками тех областей по Дунаю, куда пришли гунны, и что гунны восприняли от них некоторые слова вроде отмеченного Приском слова «мед» (Prisci fr. 8); «в селениях предлагали нам…вместо вина мед, так именно называемый в тех местах». (См.: Л. Нидерле, Человечество в доисторические времена, СПб., 1898, стр. 524; L. Niederle, Manuel de l antiquite slave, t. II, p. 52–53.) Моммсен исключает возможность славянского происхождения слова «страва» на том основании, что в V в. славян еще не было в областях, занятых гуннами, т. е., в областях вокруг реки Тиссы и на среднем Дунае, и склоняется к тому, что слово «страва» происходит от готского слова «straujan», «простирать». Предположение о готском происхождении слова «страва» выдвинул Яков Гримм (1785–1864); в статье о древнем обряде трупосожжения (Jac. Grimm, Über das Verbrennen der Leichen, – «Kleinere Schriften», II, Berlin, 1867) он пришел к выводу, что существительное «страва» (от готского глагола straujan) должно было означать погребальный костер, как ложе, на котором простирали мертвеца для сожжения. В следующем же году известный русский славист А.А. Котляревский – исключительный знаток славянского языка, внимательно прочитавший текст Йордана (передающего отрывок из сочинения Приска) о погребении Аттилы, возразил Гримму (А.А. Котляревский, О погребальных обычаях языческих славян, М., 1868, стр. 37–42). Котляревский не мог согласиться с Яковом Гриммом, признавшим слово «страва» готским, и Лоренцом Дифенбахом, включившим его в свой фундаментальный словарь готского языка (L. Diefenbach, Vergleichendes Wörterbuch der gotischen Sprache, Stuttgart, 1846–1851), по тем соображениям, что 1) Йордан, по всей вероятности, знал готский язык и поэтому трудно допустить, что он не различал готского слова и мог неопределенно сказать, что «так называют» этот обряд сами гунны («stravam… quam appellant ipsi»); 2) из слов Йордана не следует, что тело Аттилы было сожжено (действительно, Йордан пишет о «трупе, похороненном в земле» – «cadaver terra reconditum», и называет Аттилу «погребенным», «sepultus»); 3) славяне и «доныне обозначают стравой пищу, кушанье, запас яств, составляющих обед», причем в таком значении употребляется это слово и «теперь в наречиях польском, чешском, словацком, мало– и великорусском», а также «в памятнике старой чешской письменности» и «именно со значением погребальных поминок, пира по смерти»; 4) этимология слова «страва» прямо ставит его в родственный ряд слов, древность которых не подлежит сомнению; будучи сложным (с-трав-а), оно идет от славянского «троу», дающего глагол «натровити», напитать. Таким образом, Котляревский пришел к выводу, что «страва» – слово не готское, а славянское и что оно обозначает не костер, а погребальное пиршество, совершавшееся до погребения.
Последнее время немецкие ученые поддерживают мнение о готском происхождении слова «страва». Так, например, Э. Шварц (E. Schwarz, Germanische Stammeskunde, S. 225), полагает, что для этого слова (восходящего к s trava) наиболее вероятно значение «Gerüst» – леса, подпорки и даже костер (в смысле нагромождения дерева, дров). Шварц ссылается на статью Э. Роот (E. Rooth, Got. strawa «Gerüst, Paradebett»).
В доныне пополняющейся картотеке исторического словаря Института русского языка Академии наук СССР слова «страва», «стравие», «стравительный» отмечены в памятниках XVII в.; «стравление» в смысле пищеварения – в трактате «Назиратель», являющемся переводом (XVI в.) трактата по сельскому хозяйству Петра Кресценция (XIV в.). Академик И. И. Срезневский указывал, что слово «страва» в значении довольствия употреблялось в договорах XV в. между Полоцком и Ригой (И. И. Срезневский, Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам, СПб., 1893–1912).
63. Неясно, что имел в виду Йордан, употребляя слово «орнат». Царственного орната – убора императора – Аттила, конечно, никогда не имел. Быть может, Йордан хотел таким образом выразить мысль о том, что гуннский вождь настолько возвысился, что получал дань от империи. Как известно, император Феодосий II (ум. летом 450) исправно платил ежегодную огромную дань (2 тыс. золотых ливров) Аттиле, а его преемник Маркиан (450–457) пытался положить этому конец.
64. Словом фалеры (falerae, правильно – phalerae, от греч. ταφάλαρα) определяются медные, серебряные или золотые крупные нагрудные бляхи, служившие почетными знаками воинов. Йордан отметил на фалерах «геммы», т. е. либо драгоценные камни, либо вставки из цветного стекла в выпуклых гнездах на подкладке из фольги. Такие геммы нередко встречаются на вещах из варварских погребений. В статье А.А. Спицына «Фалеры Южной России» изображены найденные в курганах южнорусских степей бляхи-фалеры – медные и серебряные украшения воинов и их коней (предположение автора, что они служили не только украшением, но и защитой от стрел, сомнительно). Под 521 г. у Марцеллина Комита говорится, что во время цирковых игр, состоявшихся в связи с консульством Юстиниана, на арену были выведены разные звери и много украшенных фалерами лошадей («numerosos praeterea faleratosque in circo caballos..».). Лошадь с подобными украшениями изображена на диптихе Барберини конца V – начала VI в. (находится в музее Лувра): на нагрудных ремнях и на крупе верхового коня висят фалеры в виде выпуклых кружков с инкрустированными камнями; меньшие фалеры – на уздечке (R. Delbrück, Die Consulardiptychen, Taf. 48).
65. «Diversi generis insignia» в данном контексте – инсигнии покоренных Аттилой племен.
66. Йордан сообщает, что люди, работавшие над устройством кургана Аттилы, были убиты, чтобы не стало известно место погребения, скрывавшее крупные сокровища. О тех же причинах убийства строителей могил-»домов» говорит Ибн-Фадлан в рассказе о погребении «царя хазар или хакана»: «Когда он похоронен, то рубят шеи тем, которые его хоронят, чтобы не было известно, в каком из этих домов находится его могила» («Путешествие Ибн-Фадлана на Волгу», М.-Л., 1939, стр. 84; новое издание: А.П. Ковалевский, Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921–922 г., Харьков, 1956, стр. 146–147). Но не было ли это убийство обрядом? Менандр (Men., fr. 43), описывая оплакивание почившего в 576 г. Дизабула, правителя Западного Тюркского каганата, сообщает, что в день погребения были убиты кони умершего и четыре гунна-пленника, которых как бы посылали в загробный мир к усопшему, чтобы рассказать ему о совершенной в его честь тризне.
67. Ардарих (Ardarichus) – король гепидов, верный союзник и советчик Аттилы, сражавшийся вместе со своим племенем на стороне гуннов в Каталаунской битве 451 г. Йордан подчеркивает, что Ардарих был значительной фигурой среди других варварских предводителей. Он называет его «rex famosissimus» (Get., 199) и отмечает, что он, «fide et consilio clarus», был доверенным и уважаемым лицом в ставке Аттилы. Поэтому понятно, что Ардарих не потерпел презрительного отношения к дружественным ему племенам со стороны сыновей Аттилы, не сумевших удержать огромный союз племен, созданный их отцом. Ардарих был возмущен, что с целыми племенами обращаются, как с презренными рабами, и первый поднял оружие против потомков Аттилы. Гепиды в союзе с другими племенами одержали победу над гуннами при реке Недао, в 453 г.
* * *
IV. Лев Гумилев – историк-этнолог, археолог, востоковед, автор пассионарной теоии этногенеза. Согласно ей исторический процесс предмставляет собой взаимодействие развивающихся этносов в определенной географической среде. Научное наследие Гумилева включает 12 монографий и более 200 статей. В 1950–1960-х гг. занимался археологическим исследованием Хазарии, историей хунну и древних тюрок, исторической географией.
ЛЕВ ГУМИЛЕВ.
ДРЕВНЯЯ РУСЬ И ВЕЛИКАЯ СТЕПЬ
Глава XXXI. ПОЕДИНОК ГИГАНТОВ
204. Проба сил. Столкновение суперэтносов
Тохтамыш хотел восстановить улус Джучиев в его законных границах. За время «великой замятни» Джучиды утратили в 1357 г. Азербайджан, покинутый Бердибеком, предпочтившим отцеубийство охране границ, и Хорезм, присоединенный в 1371 г. к империи Тимура. Синяя Орда взялась за исправление промахов Золотой Орды.
Вряд ли можно приписывать развязанную войну честолюбию Тохтамыша или его каким-либо несостоятельным расчетам. Как уже говорилось выше, хан должен был считаться с волей своих беков и нухуров, а те хотели, чтобы ими управлял не ставленник Тимур-бека, а независимый хан Чингисид, который бы не принуждал их менять древнюю веру и обычаи, которые были попраны еще в 1312 г. Узбеком. Иными словами, против внедрения мусульманской культуры выступила Сибирь, представленная группой мангутских «талба»,1 опиравшихся на «9 туманов, большей частью неверных», «…язычников, безжалостных и злобных, с 12 огланами Джучиева рода, во главе с Бек-Пуладом, с эмирами Исабеком, Яглы-бием, Казанчи и другими нойонами».2
Поскольку эмоциональность характеристик и оценок принадлежит мусульманским авторам, то нет сомнения, что победа Синей Орды означала отход от политики Узбека и Джанибека, опиравшихся на городское население Поволжья, в основном мусульманское. Этот отход означал войну с Тимуром, паладином ислама.
В 1383 г. в Хорезме восстановилась власть Тохтамыша, судя по тому, что стали выпускаться монеты с его именем. Подробности этого важного события, к сожалению, неизвестны, равно как и то, почему Тимур не реагировал на покушение на свою территорию. Это, видимо, вдохновило Тохтамыша на продолжение войны, на этот раз на Кавказе. Зимой 1385 г. татары прошли через Дербент к Тавризу, взяли его и безжалостно разграбили, причем уничтожили мечети и медресе, что уже говорит об их антиисламской настроенности.
Забрав добычу, войска Тохтамыша ушли назад, не пытаясь закрепиться в Закавказье. Победу им принес фактор внезапности, но, когда в 1387 г. татары попытались повторить набег, они были отражены войсками Тимура. Большая часть их успела уйти за Дербент, но многие попали в плен.
К удивлению своих эмиров и позднейших историографов, Тимур оказал пленникам милость (суюргаль). Он «спросил их о здоровье Тохтамыша и, проявив ласку и расположение, сказал: «Между нами права отца и сына. Из-за нескольких дураков почему погибнет столько людей? Следует, чтобы мы соблюдали договор и не будили заснувшую смуту». Затем он дал тем пленным деньги, одежды и халаты и назначил конвой, чтобы их, отделив от войска, отправить в их государство».3
Надо полагать, что Тимур опасался войны на два фронта. С 1381 по 1387 г. ему приходилось подавлять восстание сарбадаров в Хорасане, Рее, Кухистане и горцев Луристана. Там пленных заживо замуровывали в стены крепостей и складывали минареты из черепов. Оттягивать войска на северную границу было бы несвоевременно. Но логика событий сильнее политики царей.
Великодушие Тимура возымело совсем не то действие, на которое он рассчитывал. Тохтамыш не мог забыть, что только благодаря Тимуру он спасся и получил престол. Поэтому его агрессивность вроде бы должна быть расценена как черная неблагодарность. Однако вспомним, кто его окружал. За 200 лет потомки «людей длинной воли», богатырей, верных хану нойонов, превратились в беков и огланов, своевольных провинциалов с крайне узким политическим кругозором и безудержными эмоциями. Унаследованные ими традиции постепенно деформировались, уровень пассионарности снизился, и осталась лишь память об обидах, которые мусульмане нанесли их предкам в начале XIV в.
Насколько разделял эти настроения хан Тохтамыш – неясно, но даже если у него было собственное мнение, то оно не имело никакого значения в условиях лавинообразного спада пассионарности, достигшей равновесия с инстинктивными импульсами, формируемыми традиционной культурой Великой степи. Сподвижники хана были храбрыми, сильными, выносливыми, даже верными, но способность предвидения они утратили, как и их соседи ойраты – западные монголы, покоренные еще Чингисом, и семиреченские моголы – тюрки, отколовшиеся от Джагатайского улуса вследствие происходивших там беспорядков. Короче, степняки конца XIV в. достигли гармоничности этнопсихологической структуры и были убеждены, что ореол победы всегда будет окружать их бунчуки, каких бы гулямов ни набрал себе Аксак Тимур. Такая наивная самонадеянность характерна для обывательского уровня любой культуры. В данном случае она повела к трагичным последствиям.
205. Поиски друзей
Тохтамыш был отнюдь не глуп. Он правильно расценил характер своего бывшего благодетеля, Тимура, которого историческая закономерность превратила в злейшего врага его улуса. По существу, в 1388 г. повторились события 1225 г., причем Тимур был почти копией Джеляль-ад-Дина, но Тохтамыш отнюдь не походил на Чингиса, равно как и его сподвижники не обладали талантами Джэбэ и Субутая. Но, поняв, что столкновение неизбежно, Тохтамыш постарался обзавестись союзниками.
С 1375 г. Тимур вел постоянную войну с Могулистаном и его эмиром Камар ад-Дином. Война эта заключалась в ежегодных карательных походах, проводившихся ничтожными силами, а потому и не достигавших поставленной Тимуром цели – присоединения к Джагатайскому улусу Тяньшаньского нагорья, между озером Иссык-Куль, Кучей и Кашгаром. Войска Тимура доходили до р. Или и ее притока Чарына, но вызывали только озлобление кочевников, семьи и имущество которых становились добычей безжалостных гулямов. Поэтому Камар ад-Дин заключил военный союз с Тохтамышем, чем обеспечил его левый фланг.
На правом фланге столь же упорная война шла в Хорезмском оазисе, население которого упорно уклонялось от присоединения к культурной державе Тимура, предпочитая контакты с сибирскими кочевниками. Наконец в 1388 г. Ургенч был взят приступом и разрушен, а Хорезмский оазис превращен в провинцию Джагатайского ханства. Это было прямым нарушением воли Чингисхана, завещавшего Хорезм потомкам Джучи. Одно это могло быть достаточным поводом для войны, но Тимур был последовательным врагом кочевнических традиций, так же как Тохтамыш – их паладином. В свете описанной контроверзы личные симпатии ее участников не могли иметь большого значения.
Редкое население южносибирских степей не могло бы противостоять богатой и многолюдной Средней Азии, если бы у улуса Джучидов не было мощного тыла – Великой Руси. К несчастью для Тохтамыша, традиционный союз Руси и Орды был нарушен легкомысленным набегом на Москву в 1382 г. Поэтому с 1385 г. Тохтамыш стал оказывать милость суздальскому князю Борису Константиновичу, несмотря на то, что тот был женат на дочери Ольгерда, врага татар.4
Но дипломатия, не подкрепленная войском, малоэффективна. Москва была сильнее поволжских купеческих городов и быстро восстановила свое преимущественное положение. В 1386 г. Сергий Радонежский добился примирения Олега Рязанского с Дмитрием Донским,5 что позволило последнему оказать помощь суздальским князьям Василию и Семену Дмитриевичам, благодаря которой они в 1387 г. выгнали своего дядю – Бориса – из Нижнего Новгорода.6 Тому пришлось бежать к Тохтамышу и искать у него защиты.
Время для этой просьбы было крайне неудачным. Тохтамыш собирал войско «из русских, черкесов, булгар, кыпчаков, аланов, (жителей) Крыма с Кафой и м-к-с (мокша)»7 для похода на Тимура. В это войско был назначен Борис Константинович. А московское правительство копило силы, делая ставку на подрастающее поколение.
Положение Московского княжества при Синей Орде было куда более трудным, чем во времена Орды Золотой. Тогда русские великие князья – от Александра Невского до Симеона Гордого – пользовались заступничеством ханов и не боялись ни литовцев, ни нашествий с Востока. Поэтому даже во время «великой замятни» они продолжали возить «выход» ханам, надеясь, что порядок восстановится. Суздальская интрига и кровопролитие 1382 г. расшатали политические связи Москвы с Сараем. Тохтамыш знал, что в этом виноват он, и, как всегда бывает, не прощал обиженного им партнера. Вопреки вековой традиции он потребовал в заложники наследника московского престола Василия, но княжич, протомившись в Орде два года (1383–1385), сбежал и через Литву вернулся домой.
Тем временем на Западе произошло событие, изменившее соотношение сил, – уния Литвы с Польшей. Русские подданные Литвы оказались в подчинении у католиков, что повело за собой ряд правовых ограничений. Еще в 1370 г. смоленский князь Святослав подчинился Литве.8 Литовская угроза нависла над Москвой. Москве и русской митрополии неоткуда было ждать помощи, ибо Византия, естественный союзник Москвы, сама еле держалась против турок-османов и итальянских купцов.
Казалось, что к моменту кончины Дмитрия Донского у его государства нет никаких шансов выжить, однако Москва не только победила, но и объединила вокруг себя Великую Русь. Как это произошло? Для ответа необходима широкая историческая панорама. Поэтому вернемся на Восток.
206. Обмен ударами
На Востоке информация о событиях расходится быстро. Поэтому Тохтамыш получил сведения о жестокой войне Тимура с персидскими шахами Музаффаридами, владевшими Кирманом и Фарсом. В 1387 г. Тимур подошел к Исфагану, который сдался без кровопролития. Жителям была дана пощада за значительную контрибуцию, для обеспечения которой в городе был оставлен небольшой гарнизон – около 3 тыс. воинов. Однако победители вели себя столь безобразно, что однажды ночью вспыхнуло стихийное восстание и гарнизон был истреблен народом. Разумеется, город был взят и наказан. «По разнарядке» воины Тимура принесли 70 тыс. отрубленных голов, из коих были построены башни в разных кварталах города.
Вслед за Исфаганом был взят Шираз, где Тимур пощадил поэта Хафиза не только за дивные стихи, но и за остроумный ответ,9 но до полной победы было далеко, так как правитель Хузистана Шах-Мансур сумел организовать сопротивление захватчику. Как только сведения об этой войне дошли до Тохтамыша, он решил, что настала его пора.
Осенью 1387 г. войско Тохтамыша широким фронтом – от Хорезма до Семиречья, – «бесчисленное, как капли дождя», не встречая сопротивления, докатилось до Аму-Дарьи и достигло Термеза. Однако крепостные стены Бухары, Самарканда и Термеза спасли города от разграбления.10
Тем временем весть о внезапном вторжении степного войска дошла до Тимура. Он немедленно прекратил войну с Шах-Мансуром и бросил 30 тыс. всадников11 к Самарканду, где доблестно оборонялся Омар-шейх, сын Тимура. Следом за авангардом в Самарканд прибыл сам Тимур во главе войск, оборонявших отдельные крепости, например Карши. Его прибытие вызвало панику среди степняков, которые рассредоточились на столь большом пространстве, что не могли быть организованы для боя. Поэтому они откатились на север.
Тохтамыш стал стягивать силы, но на пути к Ходженту Тимур настиг его, принудил принять бой и нанес ему жестокое поражение. Зима 1388 г. оказалась поворотным пунктом татарского военного счастья.
После того как Тохтамыш отступил за Яик, настала очередь Хорезма (1388) и Могулистана (1389). Хорезм был разрушен, жители его выведены в Самарканд, а пепелище засеяно ячменем. Только через три года Тимур разрешил восстановить этот древний город.
Столь же радикально рассчитались гулямы Тимура с семире-ченскими моголами.12 Подробностям этой эпопеи стоит уделить внимание.
В 1389 г. Тимур сделал решительное усилие и бросил своих ветеранов на Семиречье. Эти отборные войска перешли Или и Иль-Имиль, обогнув Ала-Куль, достигли Тарбагатая, «сердца» Могулистана.13 Продолжая наступление, они дошли до района совр. Кульджи и Чугучака, а авангард достиг Черного Иртыша.
После этого броска тимуровские войска разделились: один отряд двинулся на восток, к озеру Баграш-Куль, и дошел до Турфанского оазиса, другой отряд перевалил отроги Тянь-Шаня и взял Карашар, чем решил не только военную, но и важную политическую проблему.
Среди царевичей Джагатайского дома был молодой Хызр-Ходжа. В момент переворота, учиненного Камар ад-Дином, ему удалось скрыться от убийц из Кашгара в горы Памира, там он пережил тяжелое время, а в 1390 г. вернулся в Восточный Туркестан, в Хотан и Лоб-Нор, где он основал самостоятельное государство, обратив местных уйгуров в ислам. Тимур, не колеблясь ни минуты, напал на этот последний оплот Чингисидов и разбил его. Бедный Хызр-Ходжа бежал в Гоби. Тимур отпраздновал победу в Карашаре и разделил добычу между своими воинами, после чего вернулся в Самарканд.
Но неутомимый Камар ад-Дин собрал верных соратников и освободил Семиречье. В 1390 г. Тимур снова послал против вождя кочевников войско, которое загнало Камар ад-Дина в Горный Алтай, «страну куниц и соболей», и с 1392 г. о Камар ад-Дине больше никто не слышал. Зато вернулся Хызр-Ходжа и при помощи монгольского племени дуклат восстановил погибавшее государство. Вместо возобновления войны Хызр-Ходжа послал свою дочь в гарем Тимура в 1397 г. и спокойно правил в Могулистане до смерти в 1399 г. Тимуру было не до него.
Единственным человеком, сумевшим извлечь пользу из этой неудачной войны, был суздальский князь Борис Константинович. Будучи мобилизован Тохтамышем в 1389 г., он сопровождал хана в походе 30 дней, «и потом царь пощаде его, отпусти его назад от места, нарицаемого Уруктана (?! – Л. Г.), и повеле ему дождать себе в Сараи, а сам шел воева…» (Воскресенская летопись).14
Разбитый Тохтамыш, ожидая продолжения войны, искал союзников. Он попытался наладить союз с Египтом,15 что было бессмысленно из-за дальности расстояния, и с русским князем Василием Дмитриевичем. Но пока возобновление дружбы с Москвой было в перспективе, хан отдал богатый Нижний Новгород Борису, выгнавшему оттуда своих племянников. Василий Дмитриевич Кирдяпа получил крошечный Городец на берегу Волги, чуть выше Нижнего Новгорода, а Семен оказался вовсе без удела и стал служить татарскому хану ради пропитания.
Василий Дмитриевич в 1390 г. отправился в Орду и купил ярлык на княжество Нижегородское: «Умзди князей царевых, чтоб печаловались о нем царю Тохтамышу. Они же взяша много золото и серебро и великие дары, такоже и царь Тохтамыш…»16 (Никоновская летопись). Но думал ли Тохтамыш, что этим он подписал гибель своей державы? Видимо, нет!
19 января 1391 г. Тимур решил выступить против Тохтамыша. Тот прислал Тимуру посольство с мирными предложениями, объясняя минувшую войну «несчастной судьбой и советами злых людей».17 Если это была правда, что вероятно, то это только подтверждает предположение, что в улусе Джучиевом хан был марионеткой своих нойонов и беков, а эти последние унаследовали традиции отнюдь не «людей длинной воли», а завоеванных ими половцев, причем не пассионарных, а персистентных, пребывавших в гомеостазе. Как таковые, они обладали повышенной эмоциональностью и слабым воображением.
Тимур напомнил послам о благодеяниях, оказанных им Тохтамышу, и его черной неблагодарности, предательских вторжениях в Азербайджан и Среднюю Азию и закончил заявлением, что раз нельзя верить, то необходимо воевать. 21 февраля войско Тимура выступило в поход на север.
Действительно, неустойчивость Синей Орды в отличие от Золотой в соблюдении договоров и обещаний вызывала в соседях ответную неискренность. Князь Борис Суздальский был обманут, ибо, получив ярлык на Нижний Новгород, он тут же был лишен поддержки хана. В Москве не могли забыть резни 1382 г., происшедшей тоже вследствие гнусного обмана. Хотя русские не восстали против Тохтамыша и продолжали оказывать ему содействие,18 но делали это столь вяло, что их участие на ходе событий не отразилось. Война потекла по плану Тимура, а он умел продумывать кампании.
207. Вслед за весной
Главная трудность степной войны – это проблема снабжения не столько людей, сколько коней. Чтобы быть боеспособным, каждый воин наступающей армии должен был иметь трех коней – походного, вьючного и боевого, шедшего порожняком. Кроме этого, были обоз с запасом стрел и осадными машинами и личные кони полководцев и их жен. Запасти фураж на всех коней и, главное, везти его с собой было очень трудно. Именно поэтому китайцы эпох Хань и Тан ограничивали свои походы Внутренней Азией, а в Согдиану вторгались, лишь обеспечив склады по маршруту следования армии.
Тимур эту трудность учел и преодолел «путем фенологическим», используя подножный корм. Войско выступило в феврале, когда южная степь уже зазеленела, и продвигалось вместе с весенним теплом на север, находя талую воду в ямах и подкармливая коней свежей травой. Так за четыре месяца войска Тимура без потерь миновали степь между Тоболом и Эмбой. Так как у воинов кончались запасы, то по пути была устроена облава на зверей: оленей, сайгаков и лосей. Мяса добыли больше, чем могли съесть.
Форсировав Яик в его верховьях без помех, войско Тимура дошло до р. Ик (приток Камы). Там Тимур узнал, что Тохтамыш долго не знал о походе и, лишь когда джагатайские войска переправились через Яик (Урал), начал срочно собирать воинов. Численность татар и джагатаев была равна,19 но Тохтамыш ожидал подкрепления из Руси.
Шереф ад-Дин сообщает, что из показаний пленных выяснилась полная неподготовленность Тохтамыша к вторжению Тимура. Татарский хан не мог представить себе, что войско из оседлых городских жителей может пересечь широкую степь и не погибнуть от голода.20 Поэтому он отступал, надеясь, что измотанные походом воины Тимура разбредутся в поисках пищи. Благодаря его ошибке Тимур имел время для того, чтобы развернуть свои силы и прижать татар к берегу Волги, форсировав р. Кондурчу (приток Волги) севернее р. Сакмары. 18 июня 1391 г. Тимур опрокинул героически сражавшуюся татарскую конницу и притиснул татар к берегу Волги, переправа через которую в это время года была неосуществима. Тохтамышу как-то удалось убежать, но войско его было разбито, а жены, дети и имущество достались победителям.
Однако вопреки трактовке события Шереф ад-Дином победа Тимуру досталась дорого. Это видно из того, что он не стал развивать успех, не переправился на правый берег Волги, а ограничился собиранием разбежавшихся татарок и скота.
Видимо, резня на Кондурче унесла в мир иной стольких победителей, что уцелевшие были рады увезти добычу на захваченных у местных жителей телегах. Теперь на войско Тимура наступала южносибирская осень, спасаясь от которой, он быстро пересек пустыню, в октябре достиг Отрара и вернулся в «райскую область Самарканда»21 для того, чтобы вскоре узнать, что война с Тохтамышем не кончилась.
В самом деле, все правобережье Волги не было затронуто противником. Василий Дмитриевич с московской ратью хотя и пришел, «позван царем», на помощь хану, но сумел уклониться от участия в битве на Кондурче и убежать за р. Ик.22 и за Волгу. Оттуда он в обход Рязанской и Суздальской земель бежал степью за Дон. Проводники его заблудились, и князь Василий попал в Киев. Чтобы выбраться оттуда, он женился на дочери Витовта Софье и привез ее в Москву23.
После победы на Кондурче к Тимуру обратились царевичи Белой Орды, находившиеся у него на службе, с просьбой поручить им сбор людей из своих бывших улусов для приведения их к покорности завоевателю. Тимур доверился им и выдал ярлыки на выполнение поручения. Те, «веселые и довольные, отправились отыскивать свой иль»24 и не вернулись. Это свело на нет успех похода.
208. Измены
Победа Тимура при Кондурче больно ударила по Суздальско-Нижегородскому княжеству. Борис Константинович, лишенный татарской поддержки, вынужден был просить верности у своих бояр, а они его предали. Старший боярин, Василий Румянец, уговаривал Бориса: «Не печалься, господин князь! Все мы тебе верны и готовы головы свои сложить за тебя и кровь пролить!» Сам же Румянец пересылался с великим князем Василием.
То, что Василий Дмитриевич не порвал с разбитым ханом, было мудро. Возвращаясь из Киева с литовской женой и татарским послом в 1392 г., он отправил этого посла вместе со своими боярами в Нижний Новгород. Борис не хотел впускать их в город, но поддался на уговоры Румянца, советовавшего князю избегать конфликта. Но как только ханский посол и московские бояре вступили в город, зазвонили колокола, народу было объявлено, что Нижний Новгород принадлежит московскому князю, а князю Борису боярин Василий Румянец заявил: «Господин князь! Не надейся на нас. Мы уже не с тобою, а на тебя». И они оковали Бориса, его жену, детей и сторонников. Их развели по московским тюрьмам, где они и умерли.
После смерти Бориса Константиновича в 1394 г. сопротивление Москве возглавили его племянники Василий и Семен Дмитриевичи, но им пришлось покинуть Суздаль вследствие инертности народа. Потомки древних русичей не могли и не хотели тягаться с Москвой, где пассионарная энергия кипела и бурлила. Князья оказались одинокими. Десять лет они надеялись на помощь хана Тохтамыша, но тщетно. В 1401 г. семья Семена была захвачена московскими воеводами, и тогда сам он сдался москвичам и через пять месяцев умер в Вятке. Василий умер в 1403 г. дома, в Городце, который затем отошел к Москве.
Приобретение Нижегородской земли сразу закрепило главенство Москвы в Великороссии. Но как оно смогло осуществиться? Суздальские князья не уступали московским в предприимчивости, энергии, способностях, но были преданы и боярами, и горожанами, и даже крестьянами, не оказавшими им необходимой поддержки. Не то чтобы нижегородцы противились суздальским князьям, но они вели себя так вяло, что их позицию вполне можно было счесть изменой, поскольку она открыла московской рати дорогу в Нижний Новгород.
Однако обвинение в измене своему народу могли кинуть и граждане князьям, которые стали использовать татар и мордву для защиты своих прав. В 1399 г. Семен Дмитриевич привел на Нижний Новгород тысячу татар. После трехдневной осады нижегородцы открыли ворота за обещание не грабить их и не брать в плен. Повторилась московская драма: нижегородцев ободрали донага, а князь снял ответственность с себя, ибо он-де «в татарах не волен».
Когда же московские войска пришли на выручку нижегородцам, татары убежали, а москвичи повоевали Булгарскую землю, то нижегородцы искренне стали верноподданными московского князя. Так кого же считать изменниками: бояр или князей?
Думается, что равно тех и других. Картина гибели Суздальской земли слишком напоминает трагедию Древней Руси, распавшейся на уделы, беспринципно и безжалостно расправлявшиеся друг с другом. Уже в XIII в. исчезла из сознания князей и бояр сама категория верности, что характерно для фазы обскурации. Массы, как всегда, следовали примеру правителей и становились год от году беспомощнее. Почему же Москва составила исключение?
Это тоже вытекает из теории этногенеза. В деревнях шел естественный отбор. Пассионарные юноши становились «отроками», обслуживающими в походах князей и бояр. Их тогда называли «боярские дети», что отнюдь не подразумевало родства.
Пассионарные девицы, как, впрочем, и непассионарные, стремились удачно выйти замуж. Но в то мятежное время героями их девичьей мечты были храбрые воины, а перспектива вдовства перед этой мечтой меркла. Так Москва постепенно аккумулировала пассионарный генофонд России.
Разумеется, «отроков» надо было кормить и одевать. Но богатая митрополия поддерживала Москву не только духовно, но и материально. Поэтому у великого князя Василия хватило денег не только на бытовые нужды, но и на «выход» татарскому хану. Тохтамыш это учел и изменил дружбе и честному слову: он не вступился за своего друга Бориса Константиновича, а дал в 1392 г. Василию Дмитриевичу ярлык на Нижний Новгород, Городец, Мещеру и Тарусу.25 Этим хан обеспечил свой тыл в будущей войне с Тимуром, которой от него требовали его собственные беки и огланы. А то, что он этим деянием заложил основание будущего величия России, было ему невдомек. Поэтому за этот поступок он благодарности не заслуживает.
Не менее свирепствовал дух предательства в стане Тимура. Когда Тохтамыш овладел Белой Ордой, его враги – дети Урус-хана Койричак-оглан и Темир-Кутлуг и их друзья Кунче-оглан и мурза Едигей (Идигу) – пришли к Тимуру и попросили принять их на службу. Тимур оказал им ласку и милость, одарил их, а с Кунче-огланом часто играл в нарды и шахматы.26
Пока шли бои с Тохтамышем, царевичи показали себя героями, но в 1391 г., оказавшись в родных степях, они отпросились собирать разбежавшийся народ. Из них вернулся только Кунче-оглан. Темир-Кутлуг и Едигей предпочли заняться возрождением Белой Орды. Кунче-оглан вернулся, но когда услышал, что на престол Белой Орды сел Темир-Кутлуг, «сердце его раздвоилось», и однажды ночью он убежал в родную степь, а впоследствии даже перешел к Тохтамышу и участвовал в битве на Тереке против Тимура, ибо ненавидел Темир-Кутлуга.27
Верным Тимуру остался только Койричак, за что был возведен в 1395 г. на престол улуса Джучиева, но «через некоторое время умер».28 Тем не менее Белая Орда возродилась, возглавил ее Темир-Кутлуг, слушавшийся своего советника мурзу Едигея. Это обстоятельство имело огромные последствия для мировой истории.
209. На Кавказе
В это самое время Тохтамыш вернулся в Орду и собрал вокруг себя огланов и беков. Такая формулировка характерна для традиционной исторической методики, но с учетом данных этнологии ее следует повернуть на 180 градусов. Огланы и беки
Синей Орды призвали назад бежавшего хана, сплотились вокруг престола и заставили Тохтамыша вести их на ненавистных им джагатаев, убивших их братьев и уведших в неволю их прекрасных жен и дочерей.
Вряд ли ими руководил политический расчет. Тимур потерял так много людей во время победы на Кондурче, что ему было бы выгоднее одерживать победы в Передней Азии над туркменами Черного и Белого барана,29 нежели терять людей в бесперспективной степной войне. Его должно было удовлетворить возрождение Белой Орды, где царевичи (дети Урус-хана) Койричак, Темир-Кутлуг, Кунче-оглан и мурза Едигей, будучи врагами Тохтамыша, составили барьер между Самаркандом и Сараем. Хотя Средняя Азия была надежно изолирована от Сибири, беки и огланы правобережья Волги нашли способ ударить по ненавистному врагу.
Они заставили Тохтамыша договориться с грузинским царем Георгием VII о пропуске татарских войск в Закавказье через Дарьяльское ущелье. Тимур, узнав об этом, бросил войска на Грузию (1394),30 но не имел успеха. А за это время Тохтамыш провел войско через Дербент и дошел до низовий Куры.
Тимур немедленно оттянул войско из Грузии и, объединив его с иранским корпусом, двинулся против Тохтамыша. Татарское войско, не приняв боя, отступило за Дербент, что дало Тимуру передышку до весны 1395 г.
Эта война в данный момент была Тимуру не нужна. Поэтому он отправил Тохтамышу письмо-ультиматум: «Во имя Всемогущего Бога спрашиваю тебя: с каким намерением ты, хан кыпчакский, управляемый демоном гордости, вновь взялся за оружие? Разве ты забыл нашу последнюю войну, когда рука моя обратила в прах твои силы, богатства и власть? Образумься, неблагодарный! Вспомни, сколь многим ты мне обязан. Но есть еще время, ты можешь уйти от возмездия. Хочешь ли ты мира, хочешь ли войны? Избирай. Я же готов идти на то и на другое. Но помни, что на этот раз тебе не будет пощады».31
По словам Шереф ад-Дина, Тохтамыш был готов на компромисс, но «эмиры его, вследствие крайнего невежества и упорства, оказали сопротивление, внесли смуту в это дело, и…
Тохтамыш-хан вследствие речей этих несчастных… в ответе своем на письмо Тимура написал грубые выражения».32 Тимур разгневался и двинул войско на север через Дербентский проход.
Первой жертвой войск Тимура оказался народец кайтаки – племя, обитавшее на северных склонах Дагестана. Тимур приказал истребить «этих неверных». Это вызвало задержку наступления, и Тохтамыш успел послать авангард своего войска с заданием задержать Тимура на рубеже р. Кой-Су. Это было разумно, так как Кой-Су течет в очень глубоком ущелье и переправа через столь быструю реку трудна.
Но Тимур перевел отборный отряд выше по течению, к крепости Тарки, и отбросил татарский отряд за Терек. Преследуя противника, Тимур перешел через Терек, и туда же подтянул свое войско Тохтамыш. Там и произошел бой, решивший судьбу татарского этноса.
В истории иногда бывают роковые мгновения, которые определяют ход дальнейших событий на относительно короткий период. Эти зигзаги истории рано или поздно сливаются с главным направлением этногенеза или социогенеза, но участникам событий и даже поколениям они приносят либо славу, либо гибель, а последствия их тянутся десятилетиями или одним-двумя веками. Там, где царит вероятность, детерминизм неуместен.
Столкновение Тохтамыша с Тимуром было не случайной войной местного значения. Оно происходило на уровне суперэтническом, ибо великая степная культура защищалась от не менее великой городской культуры Ближнего Востока – мусульманской. Соперничество этих суперэтнических целостностей вспыхивало и затухало неоднократно, но описываемый нами период начался в XI в. (миграция куманов из Сибири в Причерноморье) и закончился в XVI в. (победа Шейбани-хана над Бабуром). В 1395 г. участники событий помнили о походах Чингиса, но никто из них не мог предугадать результатов войны, которой суждено будет изменить лик Евразии. Да это им и не казалось важным. Существенно было то, что либо Синяя Орда уцелеет и подавит мятежных эмиров Мавераннахра, либо она падет и рассыплется в прах, а гулямы Тимура привезут в Самарканд и Бухару золото, меха и волооких красавиц.
И можно вообразить, с каким трепетом ждали результатов этой битвы в Москве, Рязани, Твери и даже в Смоленске. Последний на время прекратил сопротивление литовцам и сдался Витовту, союзнику всей рыцарской Европы, мощь которой восхваляли менестрели и миннезингеры.
На берегу Терека решалась судьба не только Синей Орды, но и «Святой Руси», опоры православия, собранной трудами митрополита Алексея и Сергия Радонежского. Русские люди XIV в. знали, как надо вести себя с татарами, вполне представляли, что такое эмир Аксак Тимур, так как сношения России с Грузией тогда были частыми, а эта многострадальная страна уже трижды испытала Тимуровы нашествия: в 1386 г. пал Тбилиси, в 1393 г. были разорены Самцхе и область Каре, в 1394 г. в Грузию была направлена карательная экспедиция за переговоры Георгия VII с Тохтамышем. На Руси знали, чего надо бояться…
В самом деле, победа над разноплеменным скопищем Мамая на Куликовом поле справедливо расценивается как подвиг, но заяицкие кочевники Араб-шаха были сильнее и боеспособнее войск Мамая, а их дети уже служили Тохтамышу. По логике событий на их долю выпало сдерживать гулямов Тимура; благодаря этой логике Русь была спасена от участи Хорасана, Индустана, Грузии и Сирии. Спасая себя, татары ограждали Русь от такой судьбы, о которой и подумать-то страшно.
210. Решительный бой
Во вторник 14 апреля 1395 г. оба войска сошлись и поставили окопные щиты, а в среду подняли знамена, и татары начали бой. Численность армий, видимо, была приблизительно равной, вооружение примерно одинаковым, но психологический настрой у каждого войска был свой.
Татары защищали свои душистые степи, табуны своих коней, круторогих баранов и, конечно, жен, которым грозил тяжелый, унизительный плен. Их не надо было гнать на войну; наоборот, они заставляли хана вести их в бой, так как большая часть их были «неверными», а мусульмане в их среде больше заботились о родине, чем о вере. Все они были прекрасными конниками, стрелками и владели кривой саблей с раннего детства. Но все же они больше привыкли к мирному скотоводству, чем к походам, командам и дисциплине.
А у Тимура служили профессионалы. Опытный всадник на полном скаку ловил копьем обручальное кольцо, стрелял из тугого лука, спешившись и укрывшись за окопный щит, а их командиры были обучены сложному маневру.
Оба вождя, хан и бек, сражались в рядах воинов в самой густой сече, но не были даже ранены, ибо рядом с ними были их верные друзья. Бой проходил как серия контратак, и к вечеру войска Тимура обратили врага в бегство. Тохтамыш бежал вместе со своими бойцами, а Тимур, развивая успех, назначил погоню.
Преследуя бегущих татар, Тимур достиг Нижней Волги, прижал к ней беглецов и расправился с ними беспощадно. Спаслись только те, кто успел сделать плоты и переправиться на левый берег Волги. Все города и поселки, уцелевшие в 1391 г., были разграблены теперь вплоть до Самарской излучины.
Тимур проявил себя не только полководцем, но и искусным политиком. Он собрал тех воинов Белой Орды, которые застряли в его армии еще с 70-х годов, когда они сражались против Тохтамыша, дал им в вожди сына Урус-хана Койричак-оглана и повелел последнему собрать народ и основать улус. Койричак перешел Итиль (Волгу) и стал выполнять поручение, но «через некоторое время умер».33
В этом событии самое главное в том, что отряд Койричака назван «узбекскими храбрецами», находившимися среди «слуг высочайшего двора».34 Значит, это была консорция эмигрантов, противников Тохтамыша, впоследствии, в XVI в., овладевшая всем наследием Тимура и Тимуридов. Это не должно удивлять читателя: все этносы, даже самые могучие, вырастают из удачливых консорций, как дуб из желудя.
А вот внезапная и необъясненная смерть Койричака действительно удивительна. Надо думать, что степных патриотов было больше, чем видел сам Тимур. Однако его вскоре в этом убедили.
211. Между Днепром и Доном
Восточная часть улуса Джучиева досталась Тимуру легко. Тохтамыш убежал в «Булар» (на Каму, а не в Польшу). Но правое крыло, степь между Доном и Днепром, не собиралось покоряться завоевателю.
Тимур повернул на запад, к Днепру. Его авангард под командованием эмира Османа дошел до Днепра (р. Узи) и около Киева (Манкерман).35 разграбил стан Бек-Ярык-оглана, уже дважды сражавшегося с войском Тимура: при Кондурче и на Тереке. Улус Бек-Ярыка был уничтожен, а также пострадали люди из улуса, который назван «узбекским»36.
Бек-Ярык с немногими сподвижниками вырвался из окружения, но был снова окружен на берегу р. Тан (Дон). На измученных конях он с одним лишь сыном вышел из окружения и бежал, видимо, на Русь. Тимур взял под охрану семью Бек-Ярыка, одарил ее и отправил под конвоем вслед за убежавшим героем. Очевидно, потомки Бек-Ярыка живут среди русских, забыв о славе и горе своих предков.
Тимур по дороге на запад взял и разрушил пограничный город Елец. Был ли Елец тем самым «русским городом Карасу», где укрылся Бек-Ярык-оглан, – неясно.37 Но интересно то, что Шереф ад-Дин Йезди и Низам ад-Дин Шами повествуют о походе Тимура на Машкав, т. е. на Москву,38 которого не было. Тем не менее описание побед над «эмирами русскими… вне города» и перечисление захваченной добычи весьма подробно: «рудное золото и чистое серебро, затмевавшее лунный свет, и холст, и антиохийские домотканые ткани… блестящие бобры, несметное число черных соболей, горностаев… меха рыси… блестящие белки и красные, как рубин, лисицы, равно как и жеребцы, еще не видавшие подков. Кроме всего этого еще много других сокровищ, от счета которых утомляется ум».39
«Между двух огней»
Как понять эту сентенцию? Вторжения на Русь не произошло, а следовательно, и перечисленная добыча, и «подобные пери русские женщины – как будто розы, набитые в русский холст»40 не могли быть добычей тимуровских грабителей. Чем же оправдать откровенную дезинформацию?
Предлагаю гипотезу: Шереф ад-Дин выдал желаемое за действительное. По-видимому, Тимур планировал поход на Русскую землю для вознаграждения своих воинов. Реклама добычи была уже составлена, но поход не состоялся. Ограблены были только степные племена, «смущенные и ошеломленные», после чего войска Тимура отошли на юг. Что спасло Русь на этот раз?
Силы Золотой Орды были надломлены, но не сокрушены. В низовьях Днепра, Дона и в Крыму было еще много храбрых воинов, а степи между Доном и Кубанью контролировали черкесы. Двигаться на север, оставив столько врагов в тылу, было бы безумием. Поэтому Тимур повернул войска на юг.
Комментарии
1. См.: Тизенгаузен. Т. II. С. 109. Слово «талба» оставлено без перевода.
2. Там же. С. 151.
3. Там же. С. 110.
4. См.: Экземплярский А.В. Указ. соч. Т. II. С. 416–417, 419. 5. См. там же. С. 589.
6. См. там же. С. 419.
7. Тизенгаузен. Т. II. С. 156.
8. За это митрополит Алексей отлучил Святослава (см.: Шабульдо Ф.М. Указ. соч. С. 107).
9. Стихотворение Хафиза: «Если ширазская турчанка понесет руками мое сердце, за ее индийскую родинку я отдам и Самарканд, и Бухару». Взяв Шираз, Тимур велел найти Хафиза и грозно ему сказал: «О несчастный! Я потратил жизнь на возвеличение моих любимых городов – Самарканда и Бухары, а ты хочешь отдать их своей шлюхе за родинку!» Хафиз ответил: «О повелитель правоверных! Из-за такой моей щедрости я и пребываю в такой бедности». Тимур расхохотался, велел дать поэту халат и отпустил его. В Тимуре странным образом сочетались жуткая жестокость с великодушием и храбростью. Деятельность его была такова, что породила очередной зигзаг истории, распрямившийся только через 100 лет.
10. См.: Тизенгаузен. Т. II. С. 154.
11. См. там же.
12. См.: Мюллер А. История ислама. Т. III. 1896. С. 319.
13. GroussetR. L’Empire… P. 500–503.
14. См.: ПСРЛ. Т. 8. СПб., 1859; ср.: Никоновская летопись (ПСРЛ. Т. 11. С. 121); Рогожский летописец (ПСРЛ. Т. 15. Изд.
2. Вып. 1) и Симеоновская летопись (ПСРЛ. Т. 18. под годом). 15. См.: Грумм-Гржимайло Г.Е. Джучиды.
16. Цит. по: Соловьев С.М. История России… Кн. II. Т. IV. С. 660.
17. Тизенгаузен. С. 160.
18. «Того же лета (1391. – Л.Г.) поиде князь великий Василий Дмитриевич в орду, позван царем» (ПСРЛ. Т. III. 1841 – Новгородская I летопись).
19. Тизенгаузен. Т. II. С. 164. Примеч. 2; имеющуюся разноречивость текстов я понимаю так, что с прибытием подкреплений войско Тохтамыша было бы вдвое многочисленнее, чем у Тимура. Но подкрепления опоздали. «Князь Василий Дмитриевич отъехал от царя Тохтамыша за Яик (Ик. – Л.Г.)» (ПСРЛ. Т. IV. Ч.
1. 1925 – Новгородская IV летопись). 20. Тизенгаузен. Т. II. С. 15.
21. Софийский временник (ПСРЛ. Т. V. Ч. VI. СПб., 1851). 22. В опубликованном тексте – Яик, но это неверно (см.: Тизенгаузен. Т. II. С. 294, комментарий).
23. Устюжский летописный свод. М.; Л., 1950. См. под 1390 г. (6898): «Того же лета на Тактамыша приде ин царь силен ис Шамархийския (Самаркандской. – Л.Г.) земли, и бысть им сеча велика. Того же лета князь великий Василеи Дмитриевичь бысть во Орде в ту сечу у Тактамыша и за малым утече у сечи и за Волгу. И бежа за Дон, блюдяся погони, и вожи облудилися, и прибеже на Киев» (Архангелогородский летописец).
24. Тизенгаузен. Т. II. С. 171–172.
25. См.: Экземплярский А.В. Указ. соч. Т. II. С. 420–421.
26. См.: Тизенгаузен. Т. II. С. 118.
27. Там же. С. 173. Примеч. 2.
28. Там же. С. 178, 212, 214.
29. Две конфедерации туркмен, оттесненных вторжением монголов (см.: Босворт К.Э. Мусульманские династии. С. 221).
30. См.: Джанашиа С.Н. и др. История Грузии. Тбилиси, 1946.
С. 293. 31. Цит. по: Грумм-Гржимайло Г.Е. Джучиды. С. 35.
32. Тизенгаузен. Т. II. С. 174.
33. Там же. С. 212, 214.
34. Там же. С. 178.
35. Там же. С. 37. Примеч. 17.
36. Принято считать, что фанатичные мусульмане Золотой Орды в конце XIV в. приняли имя узбеков в честь хана, обратившего их предков в ислам, что подтверждается сообщениями Шереф ад-Дина о большом числе «неверных» в окружении Тохтамыша. Это указывает на внутренний раскол улуса Джучиева, так как в это же время появляются «ногаи» – сторонники Едигея, а немного спустя – казахи, противники «узбеков». Современные узбеки – разноплеменные тюрки Средней Азии, принявшие имя своих завоевателей и слившиеся с ними в единый этнос.
37. Елец был единственным русским городом, разрушенным войсками Тимура.
38. Тизенгаузен. Т. II. С. 180, 121.
39. Там же.
40. Там же.
* * *
V. История о взятии Константинополя Мухаметом II, осьмым турецким султаном, в лето по Рождестве Христове 1453, типография скоропечатания в. Кирилова, 1847 г.
Мухамет II, султан турецкий, отдав последний долг родителю своему Амурату, умершему в Азии, в городе Бургии, что в области называемой Вифиния, наследовал без всякого препятствия престолом его. Первым его попечением было окончить войну, начатую Амуратом с князем Кораманийским, и потому он выступил против его с многочисленным войском и, вскоре победив, соделал своим данником.
После того, следуя единственно честолюбивым своим замыслам, решился обратить оружие свое противу Греции и овладеть Константинополем, несмотря на примирение и союз заключенный братом его царем Иоанном, и греческим царем Константином Палеологом, сыном Мануиловым. Более всего мысль эта укоренилась в нем оттого, что в то время были между христианами междоусобные брани и многие развраты, так что о них можно было сказать: «видевше не видеща и слышаще не слышаша». Никто из греков, могущих подать свою помощь к избавлению Константинополя, не хотел вмешаться в эту брань, и желал лучше погибнуть с своим достоянием, чем употребить его для обороны своего отечества. Но более всего, воля господня попустила пасть сему граду, где с каждым днем усиливались междоусобия и умножались грехи, оскорблявшие щедроты божьи.
* * *
О падении греческого царства и о взятии славного Константинополя древние историки повествуют следующее:
Сделавшись обдадателем Оракии, Махомет султан турецкий возымел желание взять и Константинополь, для чего повелел построить город в Пропонтисе, на берегу Оракийского моря, где устроил также и гавань, наполнив ее кораблями, галерами и катаргами с значительным войском и пушками – и таким образом прекратил грекам свободный ход по морю.
Когда греческий царь Константин узнал о намерении Махометовом, то крайне удивясь оному, послал послов своих к Махомету увериться в истине им слышанного и подтвердить мирные договоры; но Махомет не принял послов, и приготовлялся к осаде города. Тогда Константин, видя малочисленность своего войска и зная его неопытность в воинских действиях, прибег в Рим к Папе и в другие государства, прося со слезами помощи; также послал и к братьям своим в Аморию известить их о его несчастии и преклонить о подании помощи, но латинцы, итальянцы и французы, издавна уже покушавшиеся овладеть Константинополем и сами, и предполагая, что[5]Лекция не завершена.
когда турки возьмут его, то и они в свою очередь возьмут его у турок – решительно отказались в подании грекам помощи. – Тут Константин в величайшем страхе затворился в городе и не знал что предпринять…
От сотворения мира в лето 6961, а от Воплощения Слова Божия 1453, в декабре месяце, Махомет с бесчисленным воинством приступил к Константинополю водою и сухим путем и объявил всем своим воинам, дабы возбудить в них большую храбрость, что отдаст им все сокровища Константинополя, если они овладеют им. Пришед на место, он тотчас отдал приказ делать башни, устраивать валы, шанцы, туры и мосты чрез рвы, и большой мост от места Перы до Галаты на две тысячи степеней, чтобы не могла придти к городу никакая помощь морем.
Царь же Константин, смотря на все это и не ожидая ниоткуда ни малейшего вспомоществования, возлагал все свое упование единственно на Бога, и с скорбными воздыханиями взывал к Нему непрестанно; а чтобы не допускать турок к устроению стенобитных орудий, он с воинством своим выходил из города и бился с ними мужественно, но сила турецкая отразила все их усилия, и тотчас заставляла обращаться опять в город. Тогда Царь, Царица и Патриарх с священным собором и множеством народа, постились и совершали молебствия обходя святые церкви. Константин непрестанно ободрял своих воинов, дабы не ослабевали и надеялись на помощь Всемогущего. Он повелел расстановить воинов по градским стенам, стрельницам и вратам, и где ожидал нападения, там поставил пушки, и строго запретил каждому выходить из города. Хотя стены Константинополя славились красотою и величиною во всей вселенной, но они небрежением начальников были приведены в ветхость, и потеряли прежнюю свою крепость. Когда турки окончили все свои приуготовления, то решились сделать явный приступ к городу, и в 14 день февраля они учредили между собою пост, наблюдаемый ими только днем; ночью же веселились и пировали, прощаясь друг с другом, как бы не думая уже более видеться; – потом приступили к городу со всех сторон, но встретили столь сильное сопротивление, что сражение их продолжалось тринадцать дней, и греки не приведены были в расстройство, но каждый охранял свой пост.
В четырнадцатый день, то есть февраля 28, турки, совершив скверный свой пост, прикатили вновь пушки к стенам города, и начали стрелять из ручниц и луков так сильно, что греки не в силах будучи стоять на стенах, укрылись, и тайно стреляли в турок из пушек и пищалей и многих убивали. Турки же, не видя на стенах никого, с криком приступили ближе с лестницами, турами, огнем и различными стенобитными орудиями, надеясь тогда же овладеть городом, но греки мужественно отражали нападения их.
Константин, разъезжая по всему городу, возбуждал мужество воинов и повелел звонить во все колокола, дабы стекались для защиты из всех концов города. Тогда звон колоколов, удары пушек, треск оружия, плачь и рыдания жен и детей, сгустившийся от огнестрельных орудий и огня дым, представляли такое ужасное зрелище, что нельзя вообразить – казалось, вся земля колебалась и готова была обрушиться в своих основаниях. Эта битва продолжалась целый день, и только при наступлении ночи турки отступили от города и удалились в свой стан. Греки, утомленные битвою и чрезвычайными усилиями, пали как мертвые на землю, и только одна стража не покидала постов своих.
На утро Царь повелел собрать мертвые тела и погребсти их по долгу Христианскому, и оказалось, что одних только главных и знаменитых мужей пало 1740; немцев же и армян до семисот человек. Потом Царь и вельможи обходили градские стены и видели как изнурены были все бывшим ужасным сражением; посмотрев же на стан турецкий, увидели целые рвы мертвых тел и большие громады, наваленные без всякого порядка, так что насчитали убитых до осьмнадцати тысяч. Константин приказал все оставшиеся у городских стен стенобитные турецкие орудия предать огню, а сам с Патриархом и со всем собором и боярами пошел в церковь возблагодарить Бога за отступление турок, полагая при том, что Махомет видя множество убитых своих воинов, потому и не продолжал долее осады. Однако ж Махомет думал совсем иначе.
На другой день Махомет послал своих сбирать мертвые турецкие тела, и Константин приказал грекам им в том нимало не препятствовать, дабы они могли очистить все рвы, заваленные трупами.
Махомет, увидев великое множество турецких трупов, приказал их жечь, и хотя видел, что не сделав большого вреда грекам, потерял столько воинов, однакож от того не потерял своего духа, а призвав начальников велел им вновь готовить сколь можно более пушек и пищалей, и всему воинству быть в стреле к ежечасным нападениям.
Константин же с своей стороны вновь старался приобрести союзников, и по сему предмету рассылал в разные страны посланников с просьбою о подании вспомоществования в крайне бедственных его обстоятельствах. Он посылал неоднократно и к братьям своим, но те решительно не могли оказать ему никакой помощи, потому, что к стечению всех этих горестных положений, они и сами принуждены были вести войны с соседними их землям народами. Только один зиновианин, Князь, именем Зустеней (а по греческим историям геневезский, из города Генева, по имени неизвестный), поспешил на помощь к грекам на двух кораблях и двух катаргах, имея с собою вооруженных шестьсот мужей храбрых, и пройдя сквозь все морское воинство турецкое, приближился благополучно к стенам константинопольским. Князь сей был мужествен и славен, как увидим из последующего.
Увидев пришедших к себе на помощь воинов, Константин весьма обрадовался и поспешил оказать Князю и сопровождавшим его возможные почести, потому что слава, которой пользовался Князь, уже давно была известна в Греции. Князь испросил под свое охранение самое опасное место города, и Констатин прибавил еще две тысячи воинов к храбрым витязям Князя; и он вскоре, поражая турок и прогоняя их от мест охраняемых им, показал свое мужество и необыкновенную храбрость. И не только он занимал свой пост, но непрестанно обходил городские стены, увещевая всех греков не предаваться унынию, а надеяться на вспомоществование Отца Небесного – чем в самое короткое время приобрел любовь и уважение ото всех, и все с чрезвычайным рвением повиновались ему и слушались его.
Через тринадцать дней после первого приступа турки положили сделать второй, и подступив к стенам города с пушками и прочим нужным для осады, открыли самый жаркий огонь. В числе их пушек были две чрезвычайной величины, (как пишут бытописатели, что ядра этих пушек были величиною в пояс стоящего человека) и поставили эти пушки прямо против той части стен, которую охранял Зустеней. При первом ударе стена, бывшая низка и ветха, сильно поколебалась; при втором сокрушилась, и отпала сверху саженей на пять. В третий раз турки не успели уже выстрелить, потому что ночь наступила уже, – тогда Зустеней приказал в ту же ночь заделать проломанное место в стене, и за оною, прямо против того места, сделать другую деревянную стену, и засыпать землею, – что и было исполнено.
На утро турки опять начали стрелять из пушек, и когда разгромили несколько стены, то выстрелили из большой пушки, ожидая, что разрушат стену ту до основания; но ядро пролетело выше стены, захватя только семь зубцов, и ударясь о стену церковную, разлетелось на части. В полдень они стали приготовлять ту пушку ко второму выстрелу, но Зустеней навел свою пушку противу той, и велел выстрелить, и случилось так, что ядро попало прямо в устье большой пушки и разбило ее. Увидев это, Махомет воспалился яростию, и убеждал своих воинов употреблять все силы к одолению греков.
С страшными криками устремились турки и морем и сушею на приступ города. Греки противились как могли, стреляя из пушек и пищалей, и убивали многих турок. Кроме людей Духовного звания, все без исключения греки участвовали в этой битве. Сам Царь, объезжая стены со всеми своими вельможами, укреплял дух сражающихся; также и Зустеней поспевал везде и ободрял воинов, которые, вдруг услышав звон у церквей, произведенный по повелению Константина, укрепились вдвое и храбро дрались с неприятелем. Убитых и раненых было с обеих сторон чрезвычайно много: турки падали беспрестанно, а греки как снопы валились со стен. Кровь текла рекою, и рвы наполненные трупами убитых служили как бы мостом для турок. К счастью греков, ночь прекратила дальнейшие действия, ибо они так утрудились и изнемогли, что падали, быв не в состоянии преодолеть своей слабости. При наступлении ночи и турки удалились в свой стан. Всю ночь был слышен вопль и стоны раненых, оставшихся на месте битвы.
На другой день греческий Царь приказал собрать тела убитых для погребения, и раненых для пользования, – и было собрано мертвых трупов греков, немцев и армян и других пришельцев пять тысяч семьсот человек. После, того Зустеней, взошед на стены, смотрел на трупы турок, и донес Патриарху и Царю, что число убитых неверных должно простираться до тридцати пяти тысяч. Несмотря на сие, Царь слезно плакал, видя падение своих, и не ожидая ниоткуда помощи; но Патриарх и вельможи старались утешить Царя, и все вошедши в церковь, всю ночь молились Господу Богу.
Махомет, сначала не хотел собирать своих убитых, а вознамерился ими стрелять из пушек в город, в том чаянии, что они там сгниют и осмрадят жителей; но узнав, что город чрезмерно пространен, приказал собрать все трупы и сжечь. Потом в девятый день он вновь повелел полкам своим приступить к Константинополю, и большую пушку отделать как можно крепче. Намерения его были: всякий день поражать греков.
Видя и зная все то, Зустеней пришел с Патриархом и вельможами к Царю, и сказал ему: мы видим, о Царь, как Махомет, неприятель наш, не ослабевает в деле своем, но еще к жесточайшим готовится браням; мы же, не надеясь ни на какую помощь, что можем предпринять к отражению его великих сил? А потому я советую тебе, Царь, выйти из города, и когда окрестные народы узнают о том, то, я уверен, поспешат к тебе на помощь; да и неприятель, услыша о том, отступит от города. – Царь, обливаясь горьчайшими слезами, долго не мог произнести ни одного слова – так велика была скорбь его, наконец он сказал: благодарю за совет, поелику он может быть и полезен мне: но как я могу его исполнить и оставить церкви Божии, и царство, и народ в столь величайшем бедствии? Что обо мне скажут и другие народы? Нет, я не сделаю этого, и умру вместе с вами. Патриарх и вельможи старались поскорее окончить совещание, дабы о том не узнали греки и не пали бы духом. Царь еще раз послал в Амморию и в прочие острова просить о помощи. Во время же бездействия греки выходили за город ночью, делали подкопы и ставили в них сосуды с порохом; на стенах же готовили сосуды с серою и смолою и поскони с порохом.
После сего двадцать пять дней бились почти беспрестанно.
По прошествии оных, турки вновь приступили к городу с большою пушкою, которую утвердили железными обручами; но когда выстрелили из нее, то она опять расселась на части. Махомет рассердился и велел подкатить со всех сторон туры и большие древеса; он хотел турами, древесами и землею наполнить рвы и приблизить многие пушки к городу. Но когда турки, исполняя повеление вождя своего, начали засыпать рвы, тогда греки тайно зажгли порох, поставленный ими в подкопах, и вдруг загремел ужасный гром, земля поднялась с турами, древесами и народом, яко буря сильная, на чрезвычайную высоту, и страшно было слушать треск, вопль и стон турок, так что и сами греки бежали от мест своих в ужасе; люди и древеса с высоты своей упадали кто в город, кто в стан турецкий, кто во рвы и оные все наполнились трупами. Когда греки пришли вновь на стены, то увидели турок в чрезвычайном множестве лежащих во рвах, лили на них смолою и серою, и таким образом умертвив их в бесчисленном количестве, избавились в тот день от поражения и спасли град.
Махомет, со множеством избранных своих стояв вдали, смотрел на гибель своих воинов, и в страхе и недоумении не знал, что делать. Страх этот овладел и теми из его полков, которые остались живы и отступили от города. Греки же, вышедши за город, добивали турок, остававшихся не убитыми, и собравши целые громады турецких трупов зажгли их вместе с древесами и со всеми орудиями, оставшимися при удалении неприятеля.
Царь, Патриарх, вельможи и народ исполнились чрезмерною радостию и ходили по церквам, совершая благодарственные молебствия: они думали, что наступил уже конец брани. – После этого сражения, столь невыгодного для турок, Махомет многие дни советовался что предпринять, и умыслил уже отступить от города, тем более, что и морской путь становился уже удобным, и он полагал, что тогда к грекам придут кто-либо из союзников. Царь же и Патриарх со всем Синклитом советовались также, и придумали, к несчастию своему, отправить к Махомету послов и склонить его к миру. Махомет, быв крайне хитр, очень обрадовался тому, ибо понимал, что только одна крайность принудила греков к таковому посольству, и он отвечал послам: я не иначе соглашусь на мир, как тогда только, когда Царь изыдет в Амморию, а Патриарх и прочие, кто куда хочет, и я сделаю с вами вечный мир, не вступлюсь никогда в Амморию и в острова ее; если же им не захочется выйти из города, то пусть останутся в нем и живут под моею державою, со всем своим достоянием, без вреда и печали.
Когда послы известили Царя о решении Махомета, то он и Патриарх и весь народ, восстенали от сердца и, воздев руки к небу, молили Господа, да не оставит их; потом стали опять готовиться к бою, грустя о том, что посылали послов к неприятелю, тогда как он готов уже был удалиться от пределов их.
Чрез три дня после того, как Махомет принимал посланников, его известили, что большая пушка устроена крепчайшим образом, и он отдал приказание полкам идти к городу и открыть битву. Все это было попущением Божиим, за грехи народа, и так сбывается все предреченное о граде том.
Мая в шестой день Махомет приступил к городу, приказав открыть огонь из всех пушек и это продолжалось три дни; когда же надломали стену, то ударили из большой пушки и стена разрушилась во многих местах; при втором же ударе стена пала, и открылось большое пространство оной, куда тотчас вбежало множество турок; но греки крепко сражались и хотя турки целую ночь продолжали стрелять в то место, чтобы воспрепятствовать грекам заделать пролом, но сии последние успели, несмотря ни на что, на место палой стены, соорудить башню довольно большую и крепкую.
Утром, после сего, неприятель вновь ударил из большой пушки пониже первого места, и стена сокрушилась; при втором ударе и третьем, она пала, и опять турки с криком бросились в пролом, греки же, встретив их, сразились с ними как дикие звери и страшно поражали друг друга.
Тогда Зустеней, собрав часть воинов, устремился на турок и прогнал их со стен; некто же из янычарских начальников, по имени Амурат, крепкий и храбрый воин, бившись с греками, достиг до Зустенея и начал драться с ним так жестоко, что Зустуней начал уже ослабевать; но один из благородных греков, соскочив со стены, отсек Амурату секирою ногу, и тем избавил Зустенея от неминуемой смерти.
Потом Флабузар Мустафа, воевода восточный и Амарбей с своими полками напали на греков, и сильно одолевали их. Но на помощь гражданам приспел стратиг Рагкавей, и тот прогнал турок до самого Амарбея, который видя, что Рагкавей побивает турок, напал на него с обнаженным мечем, но Рагкавей, имея необычайную силу, поднял обеими руками свой меч, и так поразил Амарбея по раме, что рассек его надвое. После сего турки в большом количестве напали на Рагкавея, и рассекли его на части, ибо он один не мог сопротивляться множеству. Таким образом, по многократным жарким битвам турки принудили греков возвратиться обратно в город, где вскоре произошел великой плач о Рагкавее, за то, что он был очень мужествен и любезен Царю. Наконец настала ночь, и обе стороны принуждены были разойтись по своим местам; но все еще турки на пролом не переставали стрелять. Однако граждане успели вместо упалой стены несколько подалее воздвигнуть башню, и тайно поставили в ней несколько пушек. Когда поутру неприятели увидели незаделанную стену, то с криком устремились туда и бились с греками; чем более ослабевали греки, тем дерзновеннее становились турки и уже думали одолеть весь город. В одно время турки сгустились в одно место, и греки с умыслом разбежались и тут вдруг ударили из нескольких пушек, и побили многих турок. Из города напал на неприятеля Палеолог Стратиг со многими воинами, и сильно побеждал всех сопротивлявшихся ему; он встретился с восточным воеводою Флабураром Мустафою с довольным числом турок и не мог устоять против сего, так что вынужденным нашелся с греками обратиться в город. Тогда Феодор Тысячник совокупился с Зустенеем и оба сразились с турками, которые уже повсеместно одолевали греков. В ту минуту Царь, окруженный боярами и Стратигами, был в притворе великия церкви, и между прочими советами, сказал всем бывшим с ним: «Сколько уже дней мы беспрестанно сражаемся с турками, сколько народа погибло в это время, и если еще так продолжаться будет, то и всех нас умертвят и овладеют городом – а потому я предлагаю всем: выйдем из города ночью на удобное место, и, да поможет нам Господь! нападем на неприятеля сзади и, – тогда, или умрем за церковь Божию, или получим избавление».
На такой совет были многие согласны, зная храбрость и силу Царя, но Архидукс и Николай Епарх и некоторые другие, помолчав и размыслив хорошо, отвечали: пять месяцев уже прошло, как мы воюем с турками и, если на то будет воля божия, то война может продолжиться и еще пять месяцев. Без помощи Божией, что можем мы сделать? В один час погибнем все и погибнет град наш. Будем просить Господа и надеяться на Него. – Великий же Доместик, Логофет и другие давали совет Царю, изойти из града, и сзывать на помощь Христиан. Когда советь их еще ничем не кончился, прибежали к Царю, и известили его, что турки взошли уже на стену и одолевают греков. Царь, быстро вскочив, побежал со всеми с ним бывшими на сечу. Зустеней и Стратиги храбро защищались и поражали неприятеля; но турки конные и пешие входили в город, и страшно били греков, так что если бы не подоспел Царь на помощь им, то конечно была б конечная гибель городу. Когда Царь достиг до места битвы, то устремился храбро на неприятеля, с одним только мечом в руках, и нещадно поражал всех, кто только встречался на пути его. Страшно было смотреть, как благочестивый Царь мужественно кидался в самые опасные места, как многих рассекал надвое, а иных с головы до конского хребта. Турки же бросали в него всякого рода орудия и стреляли непрестанно, но как говорится, бранной победы и Царского падения без Божия промысла не бывает – все орудия и стрелы пролетали мимо Царя. Итак турки, не в силах будучи переносить поражений Царя и других вельмож, побежали к разрушенному месту в стене, но и там греки мужественно встретили их и прогнали за рвы. Так ввечеру все отступили от города. Николай Епарх велел гражданам, на другой день пометать из города вон все трупы убитых турок, на показание и страх неприятелям, – и оказалось таковых шестнадцать тысяч, которых турки, взявши, сожгли.
Епарх велел также разрушенное место заделать все деревянною стеною и поставить башню. Махомет в течении целых трех дней собирал своих Пашей и прочих советников и, совещаясь с ними, говорил: мы видим гяуров сих охрабрившихся на нас, и если будем продолжать так долее с ними драться, то я не надеюсь их одолеть, потому что об одном только разрушенном месте многим биться несовместно, а малым числом, то они нас одолевают. Итак, сделаем, как прежде, большой приступ, подвигнем туры и лестницы к стенам во многих местах, и когда греки разойдутся по всем им, для сопротивления нам, тогда мы приступим к разрушенному месту. – Итак, утвердясь на этом, он приказал исполнить все так, как было им назначено. Когда же туры, лестницы и прочие приступные орудия были приготовлены в достаточном количестве, то турки бились с греками несколько дней, не давая им нимало времени для отдохновения, дабы привести их в большее изнеможение.
В 21 день мая было страшное знамение над городом, именно: ночью внезапно озарился весь город светом великим, так что стражи, видев то, подумали, что турки зажгли весь город, и потому бежали с ужасным криком, на который собралось множество людей, и увидели, что у великия церкви Святыя Софии из верхних окон изошел сильный огненный пламень, продолжавшийся долгое время; а потом пламень тот изменился и был неизреченный свет, который опять скрылся в высоте. Все, видя то, ужаснулись, и, горько заплакав, восклицали: Господи, помилуй нас!
Когда же свет тот достиг до неба, то оное разверзлось и прияло свет, чем и окончилось видение.
На утро, следовавшее за сим, стражи уведомили о видении Патриарха, и он, собрав бояр и советников, пошел с ними к Царю, и вновь уговаривал его: выйти с Царицею из города; когда же Царь отказал по-прежнему, – Патриарх сказал: «Я знаю, что тебе, о Царь, известно все предреченное о граде нашем, и нынешнее страшное видение не подтверждает ли то: свет, паче же благодать Духа Пресвятого, действующего во Святой Великой Церкви, с прежними светильниками, вселенскими Архиереями и Царями благочестивыми, также и Ангел, от Бога поставленный на хранение великия Церкви и града сего (при Иустиниане Царе великом), а эту ночь отошел на небо, и сие служит знамением, что милость Божия и щедроты Его отошли от нас, и что Господь Бог хочет ради грехов наших предать и город сей и нас неприятелям нашим!» – После сего Патриарх представил Царю стражей и некоторых из народа, видевших знамение, и они все подробно рассказали о видении том.
Царь, услышав то, упал как мертвый, и несколько времени не говорил ни слова, так что его с трудом привели в чувство. После того Патриарх и весь сигклит опять уговаривали Царя: да изыдет он из града с избранными им и ищет помощи. Царь настаивал в прежнем отказе, и между прочим сказал им: «Если Господь Бог соизволил быть сему, то где мы избегнем Его гнева! И прежде меня сколько царей славных и великих пострадали и получили смерть за любезное мне отечество, и я разве не могу сделать того же! Я решился уже умереть здесь вместе с вами!».
Через день после описанного видения, когда все жители Константинополя узнали о нем, то страх и ужас наполнил [20]Так на телеграфной ленте.
сердца их, и все их мужество и храбрость растаяли как воск. Патриарх утешал народ, сколько ему было возможно, обещая оному помощь Божию; сам же с Архиереями и священным собором, взяв Святые Иконы и Животворящее древо, обходил стены города, и с слезными молитвами просил Господа о избавлении города; и весь народ наполнял храм, с жарчайшим усердием возносил моление свое ко Господу, умолял Его о помощи; но турки и в это время нападали на греков и не давали им покоя. Султан Махомет, собрав всех своих военачальников, разделил им места, где каждому делать приступ: Карачибею повелел быть противу царского дворца, Калихорею противу деревянных ворот, Беклербегу и восточному Мустафе Флабурарю противу Глигии и золотого места, западному Беклербегу против Херсона, сам же назначил себе место посреди их против врат Святого Романа и разрушенного места. Морским его воеводам приказано было Балтаули Паше и Гаган Паше атаковать город с обеих сторон моря, так чтобы в одно и то же время и по морю и посуху наносить грекам тягчайшие удары.
И мая в двадцать шестой день, турки совершив свою молитву, с криком и угрозами устремились к Константинополю, влача с собою все нужные для осады орудия, и пушки и пищали, и туры, и лестницы и все другие стенокрушительные орудия. В тоже время и со стороны моря подошли все их корабли и каторги близко к городу и страшная битва в минуту завязалась со всех сторон. Туркам скоро удалось сбить греков со стен, и они, перекинув мосты чрез ров и придвинув деревянные городки и башни, силились проникнуть на стены; но Греки мужественно сопротивлялись им, и не допускали их до того. Сам Махомет, приказав ударять с шумом и громом в разные орудия, окруженный многочисленным воинством, как сильная буря приближился и стал против разрушенного места, надеясь тем привести всех греков в страх и трепет. Градские Стратиги, Зустуней и многие благородные воины находились против Султана и страшно сопротивлялись всем усилиям турок. Хотя греки и гибли повсюду, но последний час их конечной гибели не приспел еще, и они боролись с неприятелем с неимоверным мужеством и храбростию. Битва эта далеко превосходила все прежде бывшие. Патриарх и весь собор во Святой великой Церкви с плачем и рыданием просили Господа и Пресвятую Его Матерь о низложении врагов и о укреплении Христианского воинства. Царь поспешил сам к разрушенному месту с главными, избранными им воинами, и увидев тяжкую брань, с плачем воззвал к воинству: «Други и братия мои! вот наступило время обрести нам вечную славу; – более же всего, мученические венцы пострадавшим за Православную веру!» – и, ударив коня своего, хотел перескочить через разрушенное место и достигнуть самого Махомета, чтобы отмстить на нем пролитие Христианской крови; но был удержан Стратигами, представившими ему сколь опасно было такое предприятие, и тем более, что Султан находился посреди всего своего воинства. Тогда Царь устремился на других турок и рассекал их, как и прежде, с удивительною силою и мужеством. Турки вынуждены были удалиться из города, даже за рвы, и несмотря на крики и понуждения самого Махомета, они не могли снова ворваться в город, ибо греки метали на них со стен зажженную посконь со смолою и серою. – Греки утвердились в разрушенном месте, и делая чудеса храбрости, беспрестанно восклицали друг другу: умрем за Церковь Божию! Так дрались до полночи, и тогда по причине совершенной темноты турки удалились в свои притины – чем и прекратилась, на сей раз, битва. Турки, удалясь от города, зажгли огни, и поместясь возле их, стерегли город и свои стенобитные орудия, оставшиеся на месте, дабы греки, во время ночи не истребили их. Сам Махомет оставался с ними и провел вместе всю ночь.
В двадцать седьмой день мая, Махомет снова приказал громить стены города, и в девятом часу навести большую пушку на разрушенное место. Выстрел был жесток и разбил башню, но греки держались отчаянно, и день тот кончился тем, что турки не сделали ничего особенного в свою пользу.
При наступлении ночи, Зустуней с воинами начал опять делать башню, но вдруг каменное ядро, пущенное от неприятелей, ударило его в грудь, и он упал замертво; но его тотчас подняли и отнесли в дом. Бывшие с Зустунеем при устроении башни, не знали что им делать без него, ибо одно только его благоразумие и мужество могли быть полезными в таком затруднительном положении греков. Царь, узнав о происшедшем, весьма опечалился и пошел с вельможами своими к Зустунею, где уже собравшиеся врачи трудились над ним всю ночь, оказывая возможное вспомоществование, и Зустуней, почувствовав облегчение, вкусил немного пищи и заснул; но сон его был краток, и он велел нести себя в то место, где устраивалась башня, и там при его распоряжениях, дело устройства приняло совсем другой оборот.
В двадцать восьмой день мая, поутру, как скоро турки увидели, что греки делают башню, то тотчас устремились к разрушенному месту. Флабурар же восточный с великим множеством турок, в числе коих было пять человек страшных видом и чрезвычайно больших ростом, напал с быстротою на греков и нещадно умерщвлял их. На эту сечу поспешил Протостратор, с сыном своим и воинами, и ударили на турок с яростию. Тогда началась престрашная сеча. На одной из стен городских стояли в то время трое благородных воинов, братьев, которые, увидя, как пятеро великанов турецких жестоко побивали греков, соскочили со стены, и напали на них; и так храбро и искусно дрались, что им удивлялись сами турки. Убив двоих из тех великанов, герои эти удалились от прочих без вреда. Наибольшая брань кипела в том месте, где была разрушена стена, и турки жестоко стесняли греков; но Стратиги, вельможи и Зустуней крепко держались на своих местах, и мертвые падали с обеих сторон в чрезвычайном количестве. Пушки гремели беспрестанно. Одно ядро оторвало часть большего бревна, и оно ударилось в правое плечо Зустунея, так сильно, что он упал, как мертвый; но видевшие то вельможи с горькими слезами взяли его и отнесли с места сражения. Турки, услышав стенание и вопль греков, происшедший от горести по Зустунею, с вящим жаром устремились на них, топтали их конями своими и в беспорядке прогнали в город. Видя таковое стремление турок, Стратиги и прочие старались всеми силами удержать бегущих греков, и собственным примером вдохнуть в них мужество, но, быв отовсюду одолеваемы, принуждены были и сами обратиться в бегство, и гибель города была бы тогда же совершена, если б сам Царь Константин не успел прибыть им на помощь. Он, встретив Зустунея, которого несли чуть жива, горько заплакал, и в ярости сердца, устремился на неприятеля с своими храбрыми воинами, все опровергая и нещадно убивая турков, и имея в руке только один меч; но удары его были так быстры, что никто не успевал от них уклониться, и так сильны, что никакая броня не могла устоять от них. Он рассекал надвое, даже и всадников и коней их. Турки чувствовали всю силу ударов Царя и, потеряв надежду на победу, отбежали к разрушенному месту, но и там были встречены множеством собравшихся греков, побивавших их жестоко. Наконец турки были прогнаны за город, а те, которые не успели удалиться вместе с другими, были умерщвлены на улицах.
Так Константинополь избавился еще раз от неприятеля, и греки предались отдохновению. Та ночь прошла без всяких военных действий. Царь, Патриарх и прочие, полагая, что уже был конец войнам, пошли в великую Церковь и благодарили Господа Бога. Весь народ превозносил громкими похвалами мужество, геройство и храбрость Царя.
Уверяют, что и Царь сам несколько возгордился своею храбростию, и слишком понадеялся на нее – думая, что неприятель оставит дальнейшие действия; но увы! не ведал воли Божией, хотевшей того. Махомет, видев, что Турок пало бесчисленное множество, и слыша, как превозносили похвалами храбрость, и мужество Царя, провел всю ночь без сна, и советуясь с своими военачальниками: не отступить ли им в ту же ночь, чему и морской путь благоприятствовал; но по воле Божией, намерения его не состоялись.
В ту же ночь было над городом следующее знамение: в седьмом часу ночи, появилась над городом густая и мрачная тма, и воздух чрезвычайно сгустился, и начали упадать на город капли, подобные слезам, величиною с воловое око, и цветом червляные и оставались те капли лежащими на земли очень долгое время. Все ужаснулись и были в непомерном страхе. Патриарх же и сигклит, видя таковой гнев Божий, решились снова придти к Царю и умолять его, говоря ему следующее: сам знаешь, Царь, все предсказанное о нашем городе премудрыми мужами, по воле Божией за грехи наши, что ныне и сбывается с нами. Прежде сего ты видел отшествие отсюда на небо всякие Святыни, ныне же и сама тварь является плачущею, – что не иное что, как гибель нашего града возвещает; а потому и молим тебя, изыди из града, да не погибнем все вкупе.
Царь не внимал их молению, но говорил: «Да будет воля Господня! Я обещал уже вам не один раз, пострадать вместе с вами за любезное отечество наше, более же за веру Христианскую и за православных Христиан!»
Махомет Султан, видев тму, бывшую над Константинополем, созвал своих книжников и спрашивал их, что они думают о сем, и они отвечали ему: «Тма эта ничто иное являет, как только гибель города». Махомет весьма обрадовался сему, и отменил свое намерение оставить осаду города, но готовился с возможною поспешностию на новую брань.
Мая в двадцать девятой день султан повелел идти вперед тмочисленной своей пехоте, за ними везти пушки и пищали, и, пришед, построились прямо против разрушенного места и начали производить такую страшную стрельбу, что вскоре отбросили назад греков; тогда пехота турецкая, очистивши путь конным воинам, равняла рвы, и в разных местах делала мосты. Когда путь коннице был очищен, то она понеслась прямо в город, и топтала всех сопротивлявшихся греческих воинов и граждан. Тут Стратиг и Магистр со многими конными воинами поспешил встретить турок, уже рыскавших по стогнам города. В это время и Царь с вельможами и войском вмешался в ряды сражающихся и принудил турок отступить к разрушенному месту; но Флабурар Мустафа со всем своим полчищем, прискакав, сделал столь сильный натиск, что рассеял полки греческие, и с копьем в руке устремился на самого Царя Константина. Царь отвел щитом копье и поразив Мустафу мечом в голову, рассек его надвое. Турки с громким криком схватили труп Мустафы и отвезли к Султану. Тут греки успели выгнать неприятеля за город; но вскоре свежие турки принялись за сечу, и утесняли, ужасным образом, уже ослабевших греческих воинов. Султан, узнав о смерти Флабурара, сильно опечалился, ибо крайне любил его за храбрость и благоразумие, и решился сам итти на брань с новыми силами, а на Царя велел навесть пушки, страшась его мужества. Новые силы, пришедшие с Султаном со многими пушками, принудили вновь греческих воинов отступить далее в город.
Махомет послал еще пашу Балтаули с новыми пушками в среду сражающихся, а противу Царя отрядил три тысячи воинов с повелением поймать его или убить; – в противном случае угрожал им смертию.
Вельможи, Стратиги и магистры греческие, постигнув дерзкое намерение неприятеля, старались отвести Царя, и тем избавить от явной гибели, но Царь, обливаясь слезами, говорил им: «Оставьте меня! Пусть я умру с вами вместе ради веры Христианской». – Однакож вельможам удалось его отвести несколько от народа, и тогда они вновь уговаривали его всеми возможными средствами и просьбами, оставить тотчас город – но Царь не согласился. Тут, вельможи, видя, что ничто не может принудить Царя исполнить их просьбу, простились с ним, отдав ему последнее целование и устремились все к разрушенному месту, где встретили пашу Балтаулия с его полками, и, вмешавшись в ряды своих соотечественников, усилили еще более свирепствовавшую там битву. Эта битва была жарче всех; множество вельмож, Стратигов и магистров падали ежеминутно, воины ложились целыми рядами и готовы были пасть от изнеможения. Некоторые греки известили о том Царя, и благочестивый Царь, слыша гибель войск, пошел в великую Церковь, и, упав на землю, каялся, прося у Господа отпущения грехов.
Он простился с Патриархом и прочими, отдал последнее целование супруге своей, благочестивой Царице и двум дочерям своим, еще девицам; после того поклонился на все стороны до земли, и приобщился Святых Таин. Сколько слез было тогда пролито, сколько стонов раздавалось повсюду! Все, кто только был тогда в Церкви проливали слезы и испускали]тяжкие воздыхания и вопль, от которого, казалось, колебался сам храм. Царь спешил удалиться от подобного зрелища, и, выходя из храма, сказал: кто хочет пострадать за Божии церкви и веру Христианскую, тот пусть идет со мною. И, сев на коня, он поскакал к Святым воротам, в том чаянии, что найдет там и Махомета Султана. К нему присоединилось всего войска только три тысячи человек, и они нашли у ворот множество турок, стрегущих их. Царь сразился с ними и многих убивал; но его желание было встретиться с Султаном и отмстить ему за кровь Христианскую – для чего он тщился достигнуть врат градских, но по причине множества валявшихся трупов не мог того сделать. На пути к вратам Царь был окружен множеством турок, с которыми долго боролся он, но как их было чрезвычайно много, и беспрестанно присоединялись еще и другие, то он изнемог. Но если б имел крепость льва или тигра, то и тогда бы не мог противиться, поелику так было угодно Богу. Он был убит турками.
Так пострадал благочестивый Царь Константин и приял славную мученическую кончину, за Церковь Божию и за православную Христианскую веру, в лето от сотворения мира 6961 мая в 29-й день, умертвив множество турок собственною своею рукою. С ним пало много и вельмож греческих.
Тогда город представлял странное зрелище: священные сосуды и одежды расхищаемы, Святые храмы попираемы, священников и монахов, связанных, как овец, влекли на заклание, благородных жен, девиц и вдов – мучительски насиловали и терзали…
Несмотря на то греки еще сопротивлялись туркам и в тот день много еще пало народа. Даже ночью, греки убивали турок и метали на них с верхов домов камни и плиты. Паши и Сенжаки, ужасаясь сего, послали к Султану, и велели сказать ему, что если он сам не внидет в город, то они не в состоянии покорить его совершенно, потому что греки явно и тайно еще сопротивлялись им.
Султан, страшась, не был ли еще Царь жив, велел призвать к себе вельможей, Стратигов и Магистров греческих и послал их вместе с своими Пашами и Сенжаками в город для прекращения брани, обещая верным Султанским словом, соблюсти всех невредимыми, не делая никакого убийства; но если же его не послушают, то всех без исключения, даже жен и детей клялся поразить мечом. Греки поверили всему им сказанному и предались в волю вельможам и Стратигам греческим и Пашам турецким.
Как скоро султан узнал, что граждане покорились ему совершенно, обрадовался тому несказанно, и повелел в городе очистить все улицы, площади и дома от мертвых трупов, и сжечь их вне города.
В одиннадцатый день по взятии Константинополя, Махомет со всеми чиноначальниками своими и со всем воинством отправился в город Святыми вратами Святого Романа к великой Церкви, где уже был Патриарх с прочим духовенством и бесчисленным множеством народа, мужей, жен и детей.
Пришед на площадь пред великую Церковь, Султан слез с коня, и пал ниц на землю, взял перст и посыпал на главу свою. Удивляясь прекрасному зданию города, он сказал: «Не дивлюсь, что греки так храбро защищали город; где можно найти лучше его?»
Патриарх и весь народ возопили со слезами, и пали на землю. Султан махнул рукою и когда все умолкло, сказал: «Тебе говорю, Анастасие и всей дружине твоей и народу, что не бойтесь гнева моего, ни убийства, ни пленения». – И обращаясь к военачальникам, повелел чтобы воины его не делали ни малейшего зла народу, если же кто дерзнет повеление его нарушить, умрет смертию. После того велел всем выйдти из храма, имея желание видеть сокровища церковные; но как народу было множество и не могли все скоро выйти, то Султан вышел сам, и увидев столь великое стечение народа, наполнившего всю площадь, дивился как можно было такому числу людей поместиться в одном храме. Оттуда Султан пошел ко дворцу, и встретил некоего Сербянина, несшего главу благочестивого Царя Константина. Султан тому обрадовался, и призвав вельмож и Стратигов греческих спрашивал у них, действительно ли та глава была царева. Они утверждали что так. Султан поцеловал ее и сказал: «Бог определил тебя к миру, почто же ты суетно погубил себя?» – Он отослал главу ту к Патриарху, дабы сохранял ее как знает сам. Патриарх вложил ее в серебряный ковчег и, как говорят, скрыл в великой церкви под престолом.
О теле же его повествует, что будто оно было взято кем-то с места сражения, и скрыто где-то тайно. Царица же, простясь с супругом своим в храме, в тоже время, с некоторыми Стратигами, вельможами, женами и девицами благородными отправилась на кораблях зустунеевых на острова Амморские к своим сродникам. Когда же Султан спросил о царице и ему донесли, что она была отпущена великим Дуком, великим Доместиком и претостраторовым сыном Андреем и братом его Палеологом и Епархом Градским Николаем, то он приказал, истязав их, умертвить всех в один день; детей же великого Дуки заколоть пред глазами отца их.
Итак, Махомет Султан (попущением Божиим) сделался обладателем Константинополя и всем царством греческим. Таким образом сбылось реченное премудрыми мужами: «Яко же Констонтином первым скиптр самодержавия в нем обновися, такожде Константином и конец прия: занеже согрешения превзыдоша главы оных, и злодейство превращает престолы сильных».
Таковое падение славной монархии должно оплакивать: о сколь велика сила греховного жала! О сколько зла творят законопреступления и гордость! о горе, горе тебе седмихолмный град, тобою владеют чуждые!
Но возвратимся к истории.
Историки Кромер и Стриковский пишут, что туркам взять Константинополь помог один грек, по имяни, или прозванию Гертук, убежавший из города и сообщавший им удобность приступов, указав слабейшие места городских стен. Но Махомет узнав, что Гертук пользовался особенными благодеяниями от Царя Константина, возгнушался его изменою и повелел четвертовать. Так нечестивец этот приял достойную награду за измену свою.
Пишут еще, что когда Султан овладел городом, то повелел жителям сносить все свои сокровища в одно место, и когда все было снесено, то удивился Султан чрезмерному их богатству, и сказал: «О безумный народ! где ваш прежде бывший разум! Этим сокровищем не только мне, но и всякому могли бы вы сделать отпор, и заставить отойти от вас; а потому вы недостойны более жить, губители своего отечества». – И тотчас приказал всех мужей благородных и знатных предать смерти, а оставить только простой народ, жен и детей.
По взятии царственного города, Султан легко покорил и все прочие города под власть свою. С того времени Султаны турецкие перенесли престол свой от Адрианополя в Константинополь и утвердились в нем. Сидя на престоле своем, Махомет одолел гордого Артарксеркса, истребил Троаду, обороняемую четырьмя царями и победил большую часть вселенной.
Историк Кальвизий на 1112-м листе описывает эту плачевную историю следующим образом:
В лето от Рождества Христова 1453-е, Махомет Султан турецкий в третье лето своего царствования напал на Константинополь с великим воинством в четырехстах тысячах воинов заключающимся; пушки у него были пребольшие, [33]которых ядро было весом четырехсот фунтов. Одна пушка была так велика, что ее везли семьдесят пар волов, и тащили две тысячи человек. На море же у него было тридцать больших кораблей и до двухсот маленьких судов.
Осада началась в 5 день апреля и продолжалась пятьдесят четыре дни. Махомет указал пост, и обещал тому, кто первый вскочит на стену, целую провинцию, какую захочет в Европе, а войску всему, все те сокровища, которые им достанутся в городе, в течение трех дней.
Константин, устрашась такого нападения, посылал послов просить о мире, и Махомет предложил ему договор: чтобы он всякой год платил ему по сту тысяч червонных золотых и уступил бы всю Фракию; если же сего не сделает, то вышел бы немедленно со всем своим имением из города. Константин не согласился ни на одно из сих предложений, а город был взят в тот же 1453-й год, в 29 день мая месяца.
Иоанн Людовик Готофрет в своей «Архонтологии» на листу 630-м о начале Константинополя воспоминает так:
Когда греки, в древние времена, умыслили покорить знаменитый город во Фракии, и не могли между собою согласиться, то вопрошали (по своему неверию) Аполлона, и получили в ответ, чтобы они фундамент нового города основали во Фракии прямо пред слепыми, так тогда назывались халкидоняне, которые хотя первые пришли в эту землю, но не рассмотря хорошенько [34]местоположения земли, отошли на другой, противный берег; и состроили город на сухом, бесплодном и пустынном месте – потому их в то время слепыми и называли. Но это кажется баснословным, и ничуть не правдоподобным. Яснее же говорят: когда Виз, князь мегарских войск, получил от жены своей дочь, по имени Антию, и дал имя городу свое и своей дочери, то есть Византия. Город носил это имя долгое время и процветал между прочими греческими и фракийскими городами. Сначала он был под спартанским владением до Рождества Христова за 670 лет и служил как бы дверью Европе, или мостом из Европы, приводящим в Азию. Когда же великий Царь греческий Константин пожелал оставить по себе вечное имя благочестия своего к Богу, тогда, оставя Папе город Рим со всею Италиею, сам пошел на восток, и, пришед в Византию, привел с собою италианцев немало, и построил многие домы, приобщив их к Византии, которую и назвал тогда своим именем Константинополь, то есть Константинов град.
Константин, подражая украшениям древнего Рима, собрал в Константинополе разные вещи, служащие к украшениям, и все, чем только мог хвалиться восток; что свидетельствуют крепкие стены города, высокие прекрасные здания, мраморные столбы – одним словом все там было достойно удивления. Там есть и доныне превеликая церковь Святыя Софии, которую соорудил Иустиниан, царь греческий; стены ее, как внутри, так и снаружи, покрыты мрамором белым, червленым и другими драгоценными каменьями; паперти, храм окружающие, отделаны с величайшим искусством.
С каким же тщанием и иждивением сей храм Св. Софии созижден, о том повествует летописец греческий печатный Дорофея Митрополита Монемвасийского, и именно:
В лето от воплощения Христа пятьсот тридцать первое, при греческом Царе Иустиниане было конское рыстание, где погибло тридцать пять тысяч человек, – о чем Царь печалился и скорбел и не знал чем умилостивить Создателя своего Господа Бога. И пришла ему мысль соорудить великий храм; он писал ко всем своим подданным, дабы они присылали к нему мрамор и всякие иные материи для сооружения храма. И таким образом собрано было все нужное в пол-осьма века.
И в первоенадесять лето царствования его было заложение сей великой церкви, следующим образом:
Вышед из храма Св. Воскресения, Патриарх с Царем и всеми людьми несли Животворящий крест Господень и Святые Иконы в первом часу дня и, сотворив молебствие, Царь взял своими руками известь и камень и, попросив Бога о помощи, сам положил начало во основании; потом начали и магистеры.
Царь же видел прежде в сновидении Божественного Ангела, который показал ему меру храма; было же всех начальных созидателей сто человек, и у каждого из них было учеников и подчиненных по сту человек – и того десять тысяч человек.
Первый архитектор был великий художник. И таким [36] образом был воздвигнут великий и прехвальный храм Святые Софии, земное небо, новый Сион, похвала вселенной, слава церквей, и стоит даже и доныне (но превращен в мечеть турецкую, увы!) Созидая оный храм, Царь издержал все богатства царства своего, и был в великой печали о казне, затрудняясь, чем было окончить начатое, и явился ему в то время, как он смотрел на работу в храме, юноша, и сказал: «Владыко Царю! Отчего так стоишь печален!» Царь же отвечал: «Я издержал всю казну моего царства и, не имея более оной, не знаю, что дать моим работникам за труды». – Светоносный тот юноша весело сказал царю: «Не печалься о сем, но поутру пришли ко мне князей своих со мсками; я буду ждать у золотых ворот и я дам тебе злата». Царь, услышав то, так обрадовался, что забыл спросить юношу, кто он, как его имя и откуда пришел?
На утро по словам юноши Царь послал Киестора Василида, Епарха, Феодора Патрикия и своего Воеводу с пятидесятью служителями и при них было двадцать мсков и сорок мехов, а на каждом мске по два меха, к золотым воротам, где они и обрели юношу на коне, который повел их к Трибуналу, и они увидели прекрасные палаты. Юноша велел им слезть с мсков и повел по чудной лестнице в палаты, где и увидели они на помосте премного чистого золота. Юноша взял лопату, насыпал в каждый мех золота по два кентикариа и сказал им: идите и отдайте это Царю Иустиниану, потом запер палаты. Князья привезли Царю золота и он, удивляясь, видя такое богатство, спросил князей: кто этот юноша, сделавший им такое благодеяние. Князья рассказали ему, где его палаты. Царь тщетно ожидал к себе опять того юношу, но видя, что он не приходит, послал одного из князей к нему, а другого к палатам его. Князья, возвратясь, объявили, что не нашли ни юноши, ни палаты его. Царь, услышав то, изумился и понял, что тот юноша был Ангел, посланный от Бога. Он воздал благодарение Господу и сказал: «Ныне познах, яко послал Бог Ангела Своего, и дарова мне толикий дар: воистину дивен Бог во Святых Своих».
Вне храма и внутри было столбов две тысячи, и каждого столба глава и подножие были позлащены и освящены мощами Святых.
Когда Царь совершил чудный тот храм, то весьма обрадовался и размышлял, как бы ему оный наименовать, и Ангелы открыли ему, да освятит он храм во имя Святые Софии. Царь возрадовался и так нарек созижденную им великую церковь.
Царь пожелал устроить и святую трапезу, то есть престол, и для того созвал художников и премудрых мужей, советовался с ними, как бы это сделать, и согласились все: положить в горнило золото, серебро, медь, железо, стекло, камни многие, яхонты, смарагды, бисер, касидер, магнит, онухий, алмазы и другие, даже до семидесяти двух различных вещей.
После того растопленное вылили в форму, и вышла Святая трапеза литая, разноцветная, пречудная.
Притом, сверху украсили ту трапезу золотом и многоцветными каменьями, и поставили на двадцати серебряных столбах, освятив прежде Мощами Святых Мучеников.
Место под святою трапезою, степени к оной и помост весь устроили серебряные.
И когда кто смотрел на оную, то она представлялась то белою, то как сафир, а иногда блистающею различными огнями. Утверждают, что венециане, пленив Константинополь, увезли эту трапезу с собою, и что она потонула в море.
Кругом Трапезы были написаны следующие слова:
«Твоя от Твоих Тебе приносим рабы Твои Христе, Иустиниан и Феодора, яже благосердно приими, Сыне и Слове Божий, воплотивыйся и распныйся за ны, и нас в православей Твоей вере соблюди, и жительство Твое, еже нам верил еси, в Твою славу умножи, и сохрани молитвами Святые Богородицы и присно Девы Марии».
Горнее место и степени его сделаны были все серебряные, амвон украшен золотом, серебром и драгими каменьями, а над оным поставлена была златая глава, и на ней золотой крест во сто литр. Там положено было и устье колодеза, на котором Христос беседовал с самарянкою, и который царь привез из Самарии. Это устье и доднесь там, внутри церкви Святые Софии.
Все это здесь помещено только для тех, которые не читали Истории цареградской; читавшие же, а наиболее видевшие, знают, сколько в том граде пречудных вещей, из которых некоторые находятся еще и доныне.
* * *
VI. Грановский Тимофей Николаевич – русский историк-медиевист, заложивший основы научной разработки истории западноевропейского Средневековья в России. Профессор всеобщей истории Московского университета (1839–1855). Идеолог западничества. Блестящий лектор, отводил большое значение особой роли личности в истории.
ГРАНОВСКИЙ Т.Н.
ЛЕКЦИИ ПО РУССКОЙ ИСТОРИИ
(Отрывок)
Лекция № 44
Предметом настоящего чтения будет в кратких указаниях история Германии со времени отречения от престола Карла V. Этот период германской истории замечателен тем, что господствующими двигателями событий были здесь вопросы религиозные. Германия* вследствие своего положения и этих религиозных вопросов, сделалась в XVI столетии средоточием европейской политики: отсюда сообщалось движение остальным странам Европы и здесь отражалось. Но трудно представить что-либо запутаннее и сложнее тогдашнего состояния Германии. Мы видели, какие религиозные мнения господствовали здесь после Аугсбургского мира. С одной стороны, католичество реорганизованное, возобновленное Тридентским собором, удержало за собой часть земель и выговорило в свою пользу reservatum ecclesiasticum, которым лишило протестантских сановников права отнимать у католической церкви земли, ей принадлежащие. С другой стороны, стояли во всем разгаре молодого мнения два большие отдела протестантизма – кальвинисты и лютеране. Обстоятельства благоприятствовали им после отречения Карла
V. Первые преемники его, Фердинанд I и Максимилиан II, были люди отменно умные, но кроткие и умеренные, особенно Максимилиан. Фердинанд, несмотря на свое убеждение в истинности католицизма, был слишком дальновидный политик, чтобы противопоставить другой оплот против распространения протестантизма, кроме мер благоразумия и умеренности. Он принял протестантизм уже как факт, вошедший в действительность. Его деятельность обращена была в другую сторону: он старался поднять чины к борьбе с турками, которые никогда не были так опасны после Магомета II, как теперь.
Внутреннее разложение Турецкой империи не могло быть заметно современникам, она стояла на высочайшей степени своего величия: янычарская пехота была стройна и крепка по-прежнему, состоя из крови и плоти христианской; турецкая конница превосходила, числом всю конницу европейских держав вместе. Это сильное государство было послушным орудием в руках одного властителя, столько замечательного дарованиями, как Солимана II (Сулеймана II Великолепного – Прим. ред.). Империя заключала в себе, кроме Византии и славянских государств, Малую Азию, Египет, значительную часть Венгрии до Офена и восточную часть персидских областей. Турки охотно вмешивались в распри между Габсбургским домом и Венгрией; когда возник спор между Фердинандом и Запольей (Johann Zapoîija), они приняли сторону последнего. Но помощь, оказанная ими, была корыстна: они дошли до Офена, заняли все южные области Венгрии и оставили Заполье один королевский титул. Потому Фердинанд I старался также о примирении религиозных партий, чтобы противопоставить соединенные силы против общего врага, турок. К счастью, внимание султана было беспрерывно отвлекаемо распрями с новою династией Сефи на престоле персидском. Здесь вопрос шел не об одних границах, а также о религии: известно, что турки по вероисповеданию своему – сунниты, персы – шииты; ненависть между этими двумя подразделениями исламизма, обвинявшими взаимно друг друга в расколе, приняла характер самого жестокого фанатизма. Турки не раз проникали в глубину персидских владений, но не могли удержаться там. Солиман лично предводительствовал туда тремя походами; в один из них взят был даже Таврис – столица Персии.
Дело, однако ж, кончилось миром, по которому турки отдали Персии Багдад и обещали не вмешиваться в дела ее. Как бы то ни было, но эта война была полезна для Европы, отвлекая внимание султана. Император Фердинанд I умер в 1564 году, не достигнув своих целей: он оказал плохую помощь Европе против магометан, не вступился за владения Венгрии по смерти Запольи и даже обязался еще платить туркам значительную дань.
Место Фердинанда занял Максимилиан II. Он принадлежал к числу тех благородных умов и характеров, которые не часто встречаются в век, волнуемый религиозными страстями и фанатизмом. По образу мыслей своих он стоял выше современников, равно чуждый и католического фанатизма, и протестантских увлечений, хотя при этом был человеком глубоких религиозных чувств. Он думал водворить спокойствие уступками протестантам. С этой целью он разрешил дворянам свободу отправлять протестантское богослужение в их городах, деревнях и домах; в городах же, принадлежавших правительству, совершалось только католическое богослужение. Недовольные этими уступками дворяне прибегали к такому средству: они покупали в государственных городах дома, переписывали чужие дома на свое имя, надеясь беспрепятственно отправлять свое богослужение, несмотря на частые замечания императора. Вообще если взять сумму явлений, характеризующих тогдашнюю религиозную жизнь Германии, то мы увидим, что в течение времени от Аугсбургского мира до Максимилиана II успех был на стороне протестантов. Надо сказать в оправдание католицизма, употребившего прежде во ало свое преимущество, что и протестантизм не совсем честно воепользовался своим перевесом. Так, по смерти наумбургского епископа, знаменитого богослова Пфлуга, на его место был избран протестант, и капитул сделан также протестантским. Та же участь постигла чрезвычайно важное архиепископство магдебургское, где сделан был архиепископом принц бранденбургский; наконец, то же самое имело место в Гальберштадте и некоторых других, наконец, в значительной части аббатств в Саксонии. И замечательно, что это движение совпадало везде с интересами княжеских династий: на место аббатов протестантские князья садились сами или сажали своих родственников, не заботясь о соблюдении reservatum ecclesiasticum.
В разборе этих злоупотреблений Максимилиан не хотел доводить дело до войны, ограничиваясь одними увещаниями. О тревожном состоянии тогдашней Германии дает ясное понятие состояние, известное под именем die Grumbachische Handel Некто рыцарь Грумбах поссорился с вюрцбургским епископом Мельхиором Цобель; у них завязался процесс: суд решил в пользу Грумбаха, но епископ отказался исполнить решение суда. Грумбах решился действовать силою, напал на Мельхиора, но дело приняло трагический оборот: в схватке епископ был убит. Этого Грумбах не ожидал. Родственники убитого вступились в дело; между обеими сторонами разгорелась продолжительная вражда, но скоро эта частная война приняла характер очень опасный и более общий. Грумбах был человек недюжинный: он понял, что с этой войной можно соединить более обширные замыслы. Известна участь, постигшая Иоанна Фридриха, курфирста саксонского, после проигранной им битвы; его курфиршество перешло к Морицу Саксонскому, и детям досталась только часть тюрингских владений. Упиверситет Виттенбергский перешел также в линию Морица, во главе которой стоял принц Август, весьма умный и деятельный. Но дети бывшего курфирста Иоанна Фридриха смотрели, разумеется, с негодованием на своих родственников, занявших их владения, и вообще па порядок вещей, данный Карлом V Германии. Чтобы дать этой вражде религиозное значение, они основали университет Иенский в противность Виттенбергскому. Между обоими университетами развилась резкая противоположность. Виттенбергцев, во главе которых стоял Меланхтон, подозревали в не совсем последовательном лютеранизме, в изменении чистоты последнего и в криптокальвинизме. И в самом деле, некоторые протестантские учения развиты здесь были иначе, нежели в Иене. Виттенбергцы допускали участие благих дел и воли человека в искуплении; в учении о причастии они ближе подходили к кальвинистам; во мнениях о благодати и предопределении были также несогласия между ними и иенцами.
Следовательно, не только между католиками, лютеранами и кальвинистами, но и между самими лютеранами развились две враждебные партии. К сыну бывшего и сверженного курфирста саксонского, по имени также Иоанн Фридрих, прибегнул Грумбах со своим делом и овладел совершенно умом и волею этого недальновидного самого по себе князя: он дал ему мысль возвратить владения отца и стать во главе политики. Уверения свои он простер еще далее (монография об этих событиях Raumer’a); из дошедших до нас известий видно, что Иоанн Фридрих был человек ограниченного ума, ибо Грумбах успел уверить его, что Елизавета Английская заочно влюблена в него и не преминет помочь ему, а также уверил его в содействии со стороны Франции, Нидерландов и т. д. Заодно с Грумбахом действовал и канцлер герцога Брюк (Br ck). Задушевные и тайные планы их нам не совсем известны, и потому, вероятно, также многие обвинения, на них взносимые, не все справедливы; но что они хотели ниспровергнуть и преобразовать тогдашнее устройство Германии, это несомненно. Началась война; курфирст саксонский Август собрал значительные силы, Иоанн Фридрих был разбит, взят в плен и отвезен в Вену, где и умер; земли его достались его брату. Но Грумбах и Брюк были жестоко пытаны и потом четвертованы. Император Максимилиан публично выразил свое сожаление о судьбе их: «Лечение было хуже болезни», – сказал он.
Дело Грумбаха показывало, с одной стороны, в каком беспорядке было тогдашнее положение общества в Германии, с другой – показывает, что этот порядок вещей не находил общего признания и мог бы быть ниспровергнут и заменен другим. Можно сказать без преувеличения, что если бы между протестантами было тогда полное и общее согласие, то Германия могла бы вся сделаться протестантской. Но в 1563 году западная вестфальская Германия отделилась принятием кальвинизма и составила особый, Гейдельбергский катехизис. Между лютеранами и кальвинистами вражда была, можно сказать, сильнее, нежели лютеранами и католиками; потом возникли раздоры между лютеранами и криптокальвини[стами] и между последними и кальвинистами. Попытка восстановить единство между лютеранами изданием (в Торгау, 1576) Concordien, или Einigungs formel, на основе большого и малого катехизиса Лютерова, Шмалькальденских статей и некоторых толкований. Попытка дела осталась неудачной вследствие несогласия некоторых лютеранских богословов: они продолжали спорить между собой и дали возможность католицизму возвратить утраченное.
В год составления упомянутой формы согласия умер Максимилиан, оставив преемником сына своего Рудольфа II, выбранного еще при жизни отца имперскими чинами. Но Рудольф был не в уровень с обстоятельствами. Он был человек высокого образования, глубокий знаток химии, приверженец астрологии, но при всем том бессильный и слабый характером, воспитанник иезуитов, которые убили в нем последнюю волю. Ему-то пришлось стоять во главе Германии в то время, когда боролись в ней три разнородные партии. Между самими… Габсбургского дома не было полного согласия в действиях, они были разделены на линии. От Фердинанда I осталось три сына;
Максимилиан II получил австрийские земли и императорский титул, второй сын, Фердинанд, получил Тироль, третий, Карл – Штирию и передовые австрийские земли. Но род Фердинанда пресекся с его смертью, и владения должны были перейти впоследствии к потомству Карла. Но правление Карла в Штирии было неудачным; вдесь было много протестантов; не только дворяне, но городское и сельское сословия охотно переходили к протестантизму. Карл умер в горе, видя невозможность удержать распространение грешного, по его мнению, учения. После него остался сын, известный впоследствии Фердинанд
II. Опекунами его были Рудольф и герцог Баварский Вильгельм. Последний дал Фердинанду воспитание вместе о сыном своим Максимилианом под надзором иезуитов. Мы увидим, до какой степени дошло их влияние в Германии под правлением этих двух юношей. Они сообщили им прекрасное образование, Фердинанд и Максимилиан могли стать наряду с самыми образованными современниками; но они сообщили им и страшные понятия, впоследствии приложенные к делу. Когда Фердинанд вступил в совершеннолетие, он прежде всего отказался от присяги, данной прежде чинам, защищать все верования в своих владениях, говоря, что присяга против религии не может быть обязательна. В 26 году вступил он на престол, а в 28 году велел закрыть все протестантские церкви, сжечь все немецкие переводы Библии и протестантские книги и выгнать пасторов и учителей протестантских. Народное восстание по этому случаю было подавлено силою. Тогда народ толпами бежал из земель молодого и энергического, но жестокого князя. Отобранные экземпляры переведенной Библии и протестантские сочинения были сожжены, а на месте их сожжения построен монастырь капуцинов, ревностно участвовавших в этом деле. Максимилиан не имел надобности прибегать к таким мерам в своих баварских владениях, ибо там с самого начала протестантизму не было дано большого ходу. Но он отличался глубоким пониманием государственных отношений; он поставил Баварию на такую ступень политического значения, на какой она не стояла ни прежде, ни после. Таким образом, во главе католической партии в Германии стали двое молодых, образованных и решительных князей, готовых на все средства для своих целей.
Рудольф играет в этом движении страдательную и слабую роль; хотя в душе своей он был ревностный католик, но он не пользовался уважением ни той, ни другой стороны из боровшихся партий. Между тем до какой степени были тогда натянуты и напряжены отношения, до какой степени доходило извращение понятий, это обнаружилось по поводу введения календаря. В 1582 г. изменен был Юлианский календарь по повелению Григория XIII на том основаеии, что в течение 16 веков по 6 часов накопилось лишних 10 дней в году. В 1583 г. католики держали уже новое летоисчисление, принятое с 15 октября, но протестанты в этом простом и ясном деле видели нарушение имперских прав. Забавнее всего их доказательство в пользу своего мнения: они говорили, что прежний календарь введен Юлием Цезарем, признан императором Константином и потом Карлом Великим и, следовательно, папа не имеет никакого права изменять его. Таковы были обстоятельства, готовившие в Германии Тридцатилетнюю войну.
После торжества Фердинанда II все силы были, собственно, на стороне лиги, и видно, что Фердинанд неохотно уступал Максимилиану титул курф[ирста] Пфальцского; Англия изъявила готовность помогать протестантам (Фридрих V был женат на сестре Якова VI), вступив в отношения с королем датским; также Нидерланды, угрожаемые испанцами. Христиан, не успевший соединиться с маркграфом Баденским, который поэтому был разбит, в сшибке упал с лошади и дал время неприятелям усилиться. Фердинанд боялся лиги: он вызвал на сцену Валленштейна. Он был чех, родители, рано умершие были протестанты; он был воспитан дядею-католиком под руков[одством] иезуитов. Он был отлично образован, много путешествовал, воевал с турками и венграми; во время мятежа в Чехии стал в стороне, бежал с кассою к императору, награжден, женился на богатой вдове и скупил много поместьев, делал фальшивую монету и был первым землевладельцем в Германии. Он был любимец войска, при дворе поддерживался фамильными связями.
В 3 месяца по требованию императора он поставил 50 000 удальцов, походивших более на разбойников: он отлично подчинил [их] дисциплине. После того двинулся он на север Германии для соединения с Тилли, разбившим Христиана, и при Дессау разбил Мансфельда, который хотел пробраться к границам Венгрии и умер в одном местечке Далмации. Протестанты были подавлены. Валленштейн и Тилли страшно разорили Ютландию. Северная Германия потерпела все ужасы от солдат его. Ныне не подлежит сомнению, что Валленштейн хотел утвердить самодержавие Габсбургского дома, изгнав князей и заменив их новой аристократией. Сам он был сделан герцогом Фридландским, Мекленбургским, генералиссимусом. Его начали бояться императоры, особенно Максимилиан. Он хотел уступить протестантам, выгнать иезуитов, грозился разграбить Рим. В это время Штральзунд отдался под покровительство Швеции на 20 лет, Густава Адольфа, заключившего союз с Данией. В это время Фердинанд в 29 г. издал эдикт возвращения, который отодвигал на целое столетие все права протестантов; они должны были возвратить 3 архиеп[ископства], 15 еписк[опств]; кальвинисты лишены были свободы богослужения. Валленштейн противился изданию этого эдикта. В 1630 г. по случаю избрания Фердинанда III собрался сейм в Регенсбурге. Максимилиан и князья соглашались на все с условием отдаления Валленштейна, а Валленштейн советовал прямо захватить здесь князей. Император послал приказ Валленштейну: он спокойно оставил войско и ушел в свои чешские владения.
Густав Адольф воевал в это время с Польшею; Ришелье склонил Польшу к перемирию, а его – к помощи протестантам; шведский сейм согласился с радостью. Война была, собственно, не по силам Швеции: Франция не выставила войска, но только давала денежную помощь. В 1630 г. Густав Адольф высадился в Померании с 6000 ветеранов. Но в Германии ни один князь не двинулся к нему на помощь. Почти силою он занял Померанию и склонил курф[ирста] Бранд[енбургского] присоединиться. В это время Иоанн Георг Саксонский хотел устроить 3 партии, которые бы противились эдикту и иностранцам. Тилли спешил отнять у Шв[еции] точки опоры, особенно важно было разорение Магдебурга. Теснимые саксонцы соединились со шведами, встретились с императорскими войсками при Лейпциге, и Густав Адольф одержал первую победу. Он прошел до Рейна (саксонцы между тем до Богемии), потом поворотил к Дунаю; Тилли, разбитый еще раз, умер. Бавария была занята, Максимилиан ушел в Регенсбург: тогда начали говорить, что Густав Адольф, как Мориц, хочет провозгласить себя протестантским] государем. Стесненный император обратился к Валленштейну: Валленштейн согласился на условиях почти самодержавной власти. В 32 г. он двинулся и 2 месяца стоял у Нюрнберга против Густава Адольфа; голод заставил их отступать; они шли рядами,
наблюдая друг друга. Валленштейн занял Саксонию на зимпие квартиры, а Панкенгейма послал в Северную Германию. Шведы его захватили, произошла битва при Люцене. В самом ее начале Густав Адольф, заехавший далеко при осмотре страны, был убит австрийским полковником Фалькенсбергом, но Панкенгейм погиб, весь обоз достался шведам. Начальство принял Бернгард Саксен-Веймарский. (В Мадриде и в Вене доныне празднуется день погибели Густава Адольфа.) Валленштейн не смутился, однако, и готовился к новым действиям.
Обвинения и заслуги Густава Адольфа.
Лекция № 45
Мы остановились на смерти Густава Адольфа, мы видели последствия Люценской битвы для обеих партий. Победа шведов не вознаградила им смерть короля, зато в столице католического мира смерть короля произвела радостное впечатление и заставила забыть о поражении. Место Густава в шведском лагере занял шведский канцлер Аксель Оксенштирп. Он не был полководец, но великий государственный муж. Так как наследницей осталась дочь Адольфа, Христина, то на время ее малолетства составился государственный совет, порученный управлению Оксенштирна. В Южной Германии он тотчас составил Гейль-бронский союз 1633 года, во главе которого назначен был директором. Ему вверен был главный надзор за делами протестантов; в решительных случаях он был окружен 6 советниками. Но к этому лагерю пристали только южные княжества, Бранденбург и Саксония остались вне союза. Начальниками войска был поставлен Бернгард Саксен-Веймарский, предводитель немецких отрядов, и Горн, командовавший шведами. В 1633 г. этот союз составился при содействии Франции. Но военные действия скоро восстановились; внимание всех привлечено теперь было таинственным поведением Валленштейна. Он в Богемии привел в порядок войска и в 33 году был еще сильнее прежнего. Нетерпеливые католики ждали, что он одним ударом разобьет врагов, но Валленштейн не двигался. Он дал время шведам разорить Баварию, что могло еще быть объяснено из личной ненависти его к курфирсту Баварскому, бывшему причиной его увольнения в первый раз. Только тогда он воспрянул из праздности,’когда шведское и протестантское войска хотели один раз обойти его при Штейнау. Ловким и быстрым движением он обошел их и захватил многих в плен. Граф Турн был в числе их; его с нетерпением ждали в Вене, но Валленштейн отпустил его, говоря, что, пока такие полководцы будут врагами короля, ему нечего бояться. Это возбудило опасения. Но эти опасения еще увеличились, когда узнали его сношения с Французским] двором. Посланник французский, маркиз, часто посещал Валленштейна. Чех, родственник его, граф Канский также часто ездил от Валленштейна к шведам. Между тем Валленштейн жаловался на происки врагов; ему предложили оставить начальство, он отказался; ему предложили в товарищи взять сына Фердинандова – он также отказался.
В генваре 1634 г. он собрал офицеров своей армии и предложил подписать бумагу, что они будут служить ему всегда, везде и против всех, кроме императора. Говорят, будто были две бумаги; в другой, поданной к подписи, не было оговорки. Мы знаем [это] из изданных ныне фактов процесса между Валленштейном и Габсбургским домом (особенно важна переписка Валленштейна, изданная Форстером, Gfr rer история Г[устава] Адольфа и в Истории Австрии Mailath’a; результаты же этих исследований – в краткой статье Реппеля в Раумеровом альманахе). Как бы то ни было, враги Валленштейна предупредили его при дворе; прежде чем ему самому дано было знать и даны были ему запросы, он объявлен изменником; за голову его назначена цена, имения конфискованы и обещаны другим генералам – Пикколомини, Галласу и др. В 34 г. большая часть армии отложилась от него, принужденная начальниками. Он увидал опасность, он отправился к крепкому замку – Eger, где надеялся соединиться со шведами. Но он не был таким человеком, который мог бы явиться беглецом к шведам; он мог составить крепкую армию для шведов, но он не был допущен к соединению с ними. Несколько офицеров убили его: все шотландцы и ирландцы, итальянец был один, немцев и чехов не было. Обвинением было то, что он хотел соединиться с Францией и Швецией, возложить на себя титул короля чешского и утвердиться самостоятельно. Мы не имеем на это твердых доказательств, сам Фердинанд не был уверен в его вине, но смертью его он был смущен, велел служить панихиду. В Габсбургском доме сохранилось предание о его невиновности: Леопольд после обратился с укором к показавшему на дом Валленштейна как на изменника. Наконец, Ришелье, ведший с ним переговоры, отозвался о нем как о жертве неблагодарности князя, которому он служил. Но что в характере его было много загадочного, темного, таинственного – это несомненно. Он любил звездочетство, он высказывал мысль, что, выгнав шведов и утвердив Австрийский дом, он обратится против турок и выгонит их из Европы.
Смерть его отдала опять в руки императора войско, которое более зависело от полководцев. Начальником назначен был сын Фердинанда, советниками его были верные генералы Пикколомини и Галлас. Действия нового главнокомандующего увенчались успехами, которыми он, впрочем, обязан оплошности Бернгарда. Шведы взяли было важный пункт Регенсбург, но он взят опять католиками. Бернгард при неблагоприятных обстоятельствах дал битву при Нордлинген, 1634 г. Они потеряли пропасть убитыми, сам Бернгард едва ускакал. Горн был взят в плен. Шведам не было тогда возможности удержаться в Германии, особенно когда курфирст Саксонский перешел на сторону Австрийского] дома. Император не думал настаивать, и осенью он составил прожект мира между курфирстом Саксонским, некоторыми князьями и Австрийским домом в Праге. Все земли протестантов до 1627 г. остались за ними на 40 лет до дальнейшего исследования; курфирст Саксонский получил часть Лузации и обещание Померании; на стороне шведов остался Гессен-Кас-сель, Виттенберг, Баден и Бернгард Саксен-Веймарский, у которого было большое наемное войско.
Если бы не Франция, дело шведов погибло бы, но кардинал Ришелье принял армию Бернгарда во французскую службу, поддержал членов союза обещаниями, и началась война с новым жаром. Место Горна занял Баннер, одержавший значительную победу при Витштоке. Отсюда (от 36–38 до заключения) война ведется с постоянным успехом на стороне шведов, но силы их были не равны с противниками, и потому они не могли воспользоваться вполне успехом. Наиболее обращал на себя внимание Бернгард. У него было свое войско наемников, находившееся на службе Франции, хотя в сущности он действовал самостоятельно. Он занял Эльзас и на берегах Рейна, близ Франции, думал основать самостоятельное государство, надеясь присоединить земли гессенские посредством брака с Амалией. Он был молод, необычайно талантлив, смел и внушал равные опасения и императору и Франции, но в 39 г. он скоропостижно умер – пронесся слух об отравлении, впрочем недоказанный. В армии его, оставленной без начальника, явились агенты от Австрии и Франции, торговавшиеся с полковниками; Франция пересилила, они перешли к ней, отдав войска и завоеванный Бернгардом Эльзас. С той поры он остался за Францией.
За 3 года до Бернгарда сошел в могилу Фердинанд II. Некоторые» хотели видеть в нем защитника германского единства; не такова была роль его, не такую память он оставил. Жестокий защитник католицизма, он с неумолимой ревностью гнал всех иноверцев; ему нельзя только отказать в некоторой твердости. Преемник его, Фердинанд III, был мягкий и образованный, но без особенных качеств. Сначала полководцами были на театре действий Галлас и др., потом – Конде и Тюрень (Тюренн – прим. ред.). Здесь-то они составили себе громкую славу. По смерти Баннера место его занял самый талантливый полководец Торстенсон; он был физически слабый человек, его носили на носилках, но оп напомнил Австрии времена Густава Адольфа; прорвался в Богемию, завоевал Силезию, грозил Вене, потом, назад обернувшись, разбил еще австрийцев и занял южные земли датские под предлогом, что Дания вошла в сношения с Австри-ей. Здесь они хотели найти обильные запасы и не обманулись. В продолжение трех лет он три раза грозил Вене, болезнь наконец заставила его сместить начальство; преемником его был в 46 году Врангель.
Но силы Германии были истощены. Самые начинатели 30-летней войны желали ей конца, так, например, курфирст Максимилиан Баварский; он снова пристает к императору Австрийскому. Ручательства за верность войск не было, они переходили от одного государя к другому; полководец Максимилиан ушел было с целой армией баварской к императору. Деморализация была совершенная. Между тем переговоры о мире шли 5 лет. В 43 г. начались уже они в Вестфалии, в Оснабрюке и Мюнстере. Переговоры эти кончились в 48 г. Вестфальским миром. Этот мир, упрочивший 150-летний мир Европы, замкнул одну из самых страшных эпох.
Франция удержала Эльзас и некоторые имперские города, право держать гарнизон в Филиппсбурге, но не вошла в состав немецких княжеств, не[мецкий] союз. Швеция получила всю переднюю Померанию и часть задней с Штеттином, сверх того Висмар, Бремен. В вознаграждение уступки Мекленбурга Мекленбургский герцог получил епископство Шверинское. Замечательно, что вознаграждения эти преимущественно даются духовными имениями; большими воспользовался наградами менее всех действовавший бранденбургский курфирст Фридрих, названный Великим. Он занял нейтральное положение и потому получил епископства Магдебургское, Гальберштадское в вознаграждение, как говорили, отказа его от Померании. Князья немецкие окончательно получили право земского державства, власть императора окончательно] сокрушилась. Прежние земские привилегии чинов пали; таким образом, князья освободились от императорской опеки и, с другой стороны, от оппозиции собственных чинов своих. Общие дела решались на сейме, который с 63 года съезжается в Регенсбурге, 240 голосов, 3 камеры, одна – курфирстская, 2 – духовные и светских чинов, 3 – городов; сюда присылаются поверенные, не сами князья. Допущены кальвинисты к правам лютеран, и принят нормальным годом относительно имений церковных г. 1624. Сын курфирста Пфальцского получил Нижний Пфальц, но зато курфирстский титул; так что в Германии являются 8 курфирстов.
Может быть, ни одна война не имела таких гибельных влияний. Целые земли опустели; в одном Гессене исчезло совершенно 17 городов и 300 сел без следа. В Богемии осталось из 3 000 000–800 000. Образование упало, села остались без учителей. Большая часть деревень осталась без священников. Пасторы должны были заниматься другими ремеслами; они шили сапоги, делались портными. Бедность была несказанная. К этому присоединился совершенный упадок религиозного духа, народ одичал во время ужасной войны наемников. Доказательство – литература, в которой образовался безобразный язык из смеси немецкого, французского и латинского языков.
Тогда-то образовалось и странное педантство в немецком характере после 30-летней войны, в эпоху упадка нравственных и умственных сил народа. Выиграли одни князья, но не на благо народа; они брали образцы с Людовика XIV, занимая не изящные формы двора, но нечто худшее. Чтобы дать понять о характере того времени, можно указать [на] придворную инструкцию членам двора одного графа Гарденберга в 1666 г.: при таких-то княжествах воспитался тот мелкий и узкий взгляд на жизнь, который остался долго и который едва мог быть снят великим движением литературы XVIII столетия.
* * *
VII. Оскар Егер – немецкий историк, автор фундаментального труда по всеобщей истории, охватывающего период от первых древнеегипетских династий до конца XIX века.
ЕГЕР О.
ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ (Т. 4. НОВЕЙШАЯ ИСТОРИЯ)
(отрывок)
Книга III. Война за освобождение Европы от наполеоновского ига 1812–1815
Глава IV. Венский конгресс. Возвращение Наполеона с острова Эльбы и «Сто дней». Ватерлоо.
Остров Святой Елены.
Второй Парижский мир
Венский конгресс
3 ноября в Вене открылся этот конгресс государей и уполномоченных; собрание, какого не бывало несколько столетий, со времен больших сеймов Римско-Германской империи времен Гогенштауфенов. Само собой понятно, что после тяжких военных трудов, здесь вполне наслаждались жизнью. Все ничтожные и шумные удовольствия придворной и барской жизни, со всеми присущими им блеском и легкомыслием, были к услугам знатного общества, которому не приходилось уже преклоняться перед саном какого-нибудь адвоката, ни угождать его министрам и камердинерам. Достаточно было и серьезной работы: материал был беспредельный; все возможные интересы, все лица, пострадавшие при потрясениях последнего времени, или которым хотелось провести какое-либо важное дело – члены уничтоженных монашеских орденов, знатные вельможи, рыцари, католическое духовенство, книжная торговля с законом о перепечатках, владетельный дом Турн и Таксис, хлопотавший о своей почтовой привилегии, фамилия Паппенгейм с ее наследственным правом государственного маршальства, адвокаты и прокуроры старинного имперского суда, добивавшиеся вознаграждения, – все, малые и великие, являлись в собрание: скромно и с угрозами, умоляя, выпрашивая, нищенствуя, с памятными записками, выписками из законов и всякого рода документами.
Среди многих вопросов, какие при помощи труда и терпения удалось постепенно разрешить, было два, которые представляли собой новую серьезную опасность: польский и саксонский, а за ними стоял еще более обширный и в ближайшем будущем вообще неразрешимый вопрос об устройстве Германии. При обсуждении первых двух, Россия и Пруссия были солидарны; требование России, чтобы ей отдали всю Польшу, Пруссия поддерживала более, чем это было благоразумно с ее стороны. Против них восставали Англия и Австрия. Главный министр ее, теперь князь Меттерних, опасаясь грозного преобладания России, защищал интересы своего государства, может быть, и справедливо, но такими средствами, которых он, правда, не стыдился всю свою дальнейшую жизнь, такими интригами и ложью, которые, однако, в частной жизни безусловно были бы признаны бесчестными. К этим двум державам присоединилась Франция; несмотря на известную тайную статью, она сумела приобрести здесь влияние и нашла себе достойного представителя в Талейране. Он, министр революции и империи, придал определенный образ и силу мало определенному понятию государственного или народного права, назвав его удобным словом законности (legitimite); защитником ее он явился в ноте от 19 декабря.
Как известно, король саксонский не покинул Наполеона даже в самую трудную минуту; когда Лейпциг был завоеван, он был просто взят в плен и лишен возможности оставаться союзником Наполеона. Страна отдана была в управление центральному совету; 8 ноября управление ею приняла на себя Пруссия. Возможно, что во время войны Пруссия могла бы при удобном случае выговорить себе Саксонию, как прекрасное вознаграждение; но теперь сделать это было трудно, и препятствия возникали со всех сторон. Высказывали, что саксонский король, все же есть законный государь. «Жестоко свергнуть государя с престола!» – говорил император Франц.
В начале понятие о законности было окружено большой неопределенностью и лицемерием; но в сущности и за ним скрывалась вражда к Пруссии со стороны Австрии, всегда существовавшая, а теперь с каждым десятилетием усиливавшаяся; точно так же, как соперничество среднегерманских государств Баварии, Вюртемберга, государи которых по народному праву были несколько менее, а по законам нравственности, точно так же виновны, как король саксонский. Перехвачено было письмо вюртембергского короля к Наполеону, в котором этот образцовый немецкий государь выражал надежду, что он скоро станет опять под победоносные знамена Наполеона. Наконец, сознательно или бессознательно, саксонский вопрос все более и более соединяли с вопросом о польском вознаграждении России, а недоверие Англии к России выразилось недовольством ее в отношение Пруссии. Дошло до того, что Англия, Австрия и Франция 3 января 1815 года заключили союз для охраны «от недавно заявленных притязаний».
Положение дел во Франции
Ситуация, сложившаяся во Франции могла бы заставить руководителей других могущественных держав серьезно задуматься над происходящим. Вновь водворенная на французский престол династия Бурбонов, оказалась полностью неспособной управлять страной. Бурбоны и их ближайшее окружение вернулись с теми же самыми убеждениями и мировоззрением, которые у них были в 1789 году, совершенно не понимая, что это другая страна. За истекшие 20 лет произошло столько событий, столько потрясений, что старый мир оказался полностью разрушенным и на его развалинах уже зародился другой, совершенно отличный от прежнего, а Бурбоны, со своими архаичными уже на тот момент убеждениями, выглядели как пришельцы с того света. В этот момент им были крайне необходимы разум, кротость, твердая нравственная сила, которыми обладают очень немногие люди, для того, чтобы установить во Франции мир и согласие, – что было необычайно сложной задачей, особенно если принять во внимание необузданное природное высокомерие этого народа, которое еще, вдобавок ко всему, в течение нескольких десятков лет сознательно подпитывалось и развивалось.
Террриториальные притязания Австрии и Пруссии на Венском конгрессе
Сознание возможности новой катастрофы в этой необузданной стране, необходимость предотвратить ее, прежде чем она разразится, заставили конгресс составить по этому затруднительному делу взаимное соглашение. Прусский министр Гарденберг представил 8 февраля новый проект компенсации военных издержек для Пруссии, по которому у Саксонии отрезалось в пользу Пруссии 850 000 жителей, и кроме того Пруссия соглашалась принять предложенные ей Австрией в разных местах вознаграждения по Рейну; Австрия изъявила согласие на этот проект 10 февраля. После этого легче было разрешить остальные вопросы, и работа была в полном разгаре, когда 7 марта, после продолжительного заседания конференции, князь Меттерних получил депешу из Генуи; на ней была надпись: «Весьма нужное». Открыв ее, он прочитал, что Наполеон исчез с острова Эльбы. Необыкновенная драма, казалось, подходившая к концу, видимо, нуждалась еще в эффектном эпилоге.
Наполеон покидает Эльбу
Утром прибыли курьеры, подтверждавшие неожиданное известие. Наполеон 26 февраля отплыл с острова Эльбы, с ним было 900 человек; 1 марта он высадился на берег недалеко от
Канна, и с каждым днем в его ряды становилось все больше и больше людей. Войска, направленные против него, перешли на его сторону, увлеченные его именем и обаянием славных воспоминаний. В парижских газетах 28 февраля было объявлено, что корсиканец покинул остров Эльбу; 7 марта, что Бонапарт пристал к берегам Прованса, а 11-го, что генерал Бонапарт вступил в Гренобль; 17-го, что императора принимали в Лионе, а 20-го, что уже ожидают прибытия его императорского величества в Тюльерийский дворец.
Это произошло так: бурбонский двор бежал; людей этих как будто и не бывало. Предлогов для этой дерзкой выходки Наполеон нашел достаточно. Обязательства договора в Фонтенебло не исполнялись; притом он был государь острова Эльбы, а это очень нехорошая тюрьма для такого узника, да он и не отказывался никогда от права начать новую войну. Он возлагал большие надежды на разногласия, господствовавшие на конгрессе, о ходе которого его конечно извещали, а также надеялся расположить к себе население Франции либеральными обещаниями, а народы Европы успокаивал обещаниями мира.
Но Наполеон ошибся по всем трем статьям. В Вене известие о его появлении опять сплотило членов коалиции. 13 марта державы обнародовали воззвание (он сам тому их научил) против врага и нарушителя спокойствия в мире; все его требования были отклонены без всякого рассмотрения и обсуждения. Он не встретил большого воодушевления и во Франции, исключая войска, и то на уровне низших чинов. Либеральные люди и законы, которые он выдвинул, добавочные статьи к конституции империи и торжественное объявление их на площади 1 июня никого не обманули. Настоящее положение дел было бы несовместимо с конституционным правлением. Ни один мыслящий человек, даже он сам, не мог бы себя убедить, что Наполеон может когда-либо быть конституционным правителем.
Наполеон в Париже
Вопрос можно было разрешить только одним путем – оружием; и в этом отношении положение дел было гораздо лучше, чем весной прошлого года. Гарнизоны крепостей, многочисленные пленные успели вернуться на родину; больные и раненые выздоровели или умерли. У него было под рукой около 270 000 человек войска и один союзник. Безумный неаполитанский король Иоахим, оскорбленный тем, что ничего не добился своей изменой Наполеону, и что его все-таки лишили престола, вновь перешел на другую сторону и двинул свои войска в Северную Италию. Утверждают, что Наполеону гораздо выгоднее было оставаться во Франции и защищаться оттуда. Это было во всяком случае не в его духе; он решил сделать нападение на правый фланг союзников, прежде чем подавляющему превосходству сил, которое конечно соберется скоро со всех сторон, удастся отразить его своей массой. Правый фланг составляли две армии, расположенные в Нидерландах и состоявшие под командованием герцога Веллингтона и Блюхера, нового князя фон Вальштадта; в первой было 95 000, а во второй 130 000 войска.
Битва при Линьи
В действительности же, этому правому флангу пришлось одному сражаться в эпилоге великой войны. 12 июня Наполеон выехал из Парижа; 14-го его армия стояла при Шарлеруа, готовая к бою. Он предполагал не допустить соединения двух своих противников и надеялся разбить каждого отдельно; мысль его с военной стороны была, как всегда, проста и хорошо задумана, но здоровье его было уже не то, и его обвиняют, что он не воспользовался одним из основных орудий победы – временем. Из Шарлеруа на север и северо-восток идут две дороги: одна, восточная, на Намюр и Люттих, другая, западная, в Брюссель. На первой стоял Блюхер, на второй Веллингтон. Линия соединения их, строго с востока на запад, обозначается Сомбреффом (восток) и трактиром «Quatre bras».
16-го Ней двинулся на запад по брюссельской дороге, наткнулся у трактира Quatre bras на войска Веллингтона и завязал с ними ожесточенное сражение. Наполеон вел, между тем, при Линьи главную битву против Блюхера. Нападение началось поздно, между 2 и 3 часами пополудни; к ночи он одержал победу, после жестокого боя – пруссаки потеряли 12 000 человек и 21 орудие; Блюхер был ранен. Наполеон преувеличивал свой успех и не преследовал неприятеля. Пруссаки двинулись не по дороге к Намюру, а направились к северо-западу. К полудню 17-го, или к вечеру, Блюхер успел собрать в Ваврэ два из трех корпусов, участвовавших в сражении, и ожидал Бюлова, который еще не подошел. Блюхер известил Веллингтона, что 18-го он двинется к нему на помощь. Союзники как нельзя лучше воспользовались днем 17-го, тогда как Наполеона можно упрекнуть, что он ничего не сделал в этот роковой день.
Битва при Ватерлоо
В сложившихся обстоятельствах Веллингтон решился принять сражение и ожидать нападения Наполеона. Он расположил на высотах Сент-Жан, к югу от Брюсселя, 67 000 человек своего войска, состоявшего из 24 000 англичан, испытанных воинов под командованием опытных военачальников, 30 000 немцев – ганноверцев, нассаусцев на английской службе, брауншвейгцев и 14 000 нидерландцев. Наполеон радовался возможности разбить отдельно и этого противника. Против Блюхера он послал своего маршала Груши, который ошибочно искал неприятеля на пути к Намюру.
В этот день шел дождь, почва размякла, и Наполеон мог начать нападение лишь незадолго до полудня. Пришлось еще промедлить, так как вдали показались войска – это были пруссаки Бюлова. Атаки следовали одна за другой все время после полудня; кавалерия и пехота нападали поочередно; горячие атаки отражались хладнокровно. Между 5-ю и 6-ю часами французы заняли важную позицию Ла-Ге-Сэнт, поселок, расположенный напротив центра Веллингтона; вопрос был в том, смогут ли войска герцога, ослабленные тяжким пятичасовым боем, выдержать еще одно нападение? «Наш план очень простой, – объяснял Веллингтон, – Блюхер или ночь».
Пруссаки были недалеко, корпус Бюлова, выступивший первым, шел впереди, но плохие дороги замедляли их движение. К половине пятого пополудни загремели на высоте Фришемона первые прусские пушки против правого фланга французов. Постепенно подходили полки, огонь боевой линии усиливался. Наполеон выслал против них корпус графа Лобау, который, однако же, отступил после сражения, продолжавшегося не более часа, к селению Плансенуа, лежавшему за центром французов, и тут произошел жаркий бой. Полуразрушенное пруссаками селение снова перешло, около 7 часов, в руки французов.
Свежих войск у Наполеона было всего 5000 человек гвардии. На приход Груши он не мог рассчитывать, так как он послан был против Блюхера. Положение было настолько опасное, что благоразумный полководец прекратил бы сражение. Но Наполеон решился послать против позиции Веллингтона, между 7 и 8 часами, последний резерв свой, подготовив его атаку шквальным картечным огнем из Ла-Ге. Еще раз в этот день французы отбросили поредевшую передовую линию. Сам Веллингтон повел несколько немецких батальонов во встречную атаку, а когда под предводительством Нея подошла часть гвардии, 4 батальона, то главнокомандующий крикнул первому гвардейскому полку англичан, бросившихся на землю: «Встать, гвардейцы, готовься!» – за их залпом почти в упор последовал удар в штыки, и атака французов не удалась, таким образом, по всей линии.
В этот день с таким результатом сражение могло бы завершиться, если бы в то же время пруссаки не завладели селом Плансенуа, что окончательно определило поражение Наполеона; не он побил обе враждебные армии, а скорее они окружили его соединенными силами. Вблизи селения, за центром французской позиции, у мызы «La belle alliance» сошлись оба победоносных главнокомандующих. Оба были того мнения, что надо немедля идти к Парижу.
Для Наполеона вся эта кампания была потеряна поражением при Ватерлоо (английское название селения), где находилась главная квартира герцога. Преследование врага, которое предпринял и вел Гнейзенау весьма энергично, не давая покоя бегущему врагу, расстроило окончательно его армию. У победителей были громадные потери. Британская часть войск, выдерживавшая большую половину дня непрерывный артиллерийский огонь и атаки, насчитывала около 11 000 человек, пруссаки, бившиеся в тылу французов за решающее обладание селом, около 7000 ранеными и убитыми; французы потеряли, вероятно, половину своих 72 000 пленными, ранеными, без вести пропавшими, и где и как соберутся оставшиеся – трудно было предсказать. Сам Наполеон потерял присутствие духа. Он понял, что его дело потеряно. Гвардейские конные егеря окружили его и вынесли из свалки, но карета его была захвачена прусскими преследователями.
Действительно, история Бонапартов была закончена. Она продолжалась всего восемнадцать лет, со времен итальянской войны 1796 года, и никогда еще в истории человечества не бывало примера, чтобы в такое короткое время один человек мог причинить столько несчастий и погубить столько человеческих жизней. А между тем эта губительная жизнь продолжалась только сорок пять лет; теперь он был безопасен на весь остаток своих дней.
Холодно принятый в Париже, враждебно встреченный противниками, прихрабрившимися за последнее время, всеми покинутый, Наполеон должен был подписать во второй раз свое отречение 22 июня в Елисейском дворце, четыре дня спустя после сражения. «Моя политическая жизнь кончена, и я назначаю императором французов моего сына, под именем Наполеона II». Но он уже потерял всякое значение. 7 июля Блюхер уже был в Париже, 8-го вернулся в Тюльери и Бурбон. Наполеон медлил покинуть французскую территорию, и когда он приехал в Рошфор, думая бежать в Америку, то гавань была заперта английскими судами. 13-го он написал письмо принцу-регенту английскому, в котором говорил, что он, подобно Фемистоклу, садится к очагу британского народа и отдает себя покровительству его законов. Сравнение оказалось неверным; письмо было неточно адресовано, так как регент не мог действовать без своего парламента и без своих союзников. Капитан корабля, на который он вступил, объявил ему, что теперь уже он не свободен в решениях своих, и что он смеет принять его только как военнопленного. Английское правительство, с согласия своих союзников, назначило ему местом заключения остров Святой Елены, самый уединенный в Атлантическом океане, и 18 октября, через два года после Лейпцигского сражения, в Джемстоунской бухте бросил якорь корабль «Беллерофон», который доставил туда Наполеона.
VIII. СТАЛИНГРАДСКАЯ БИТВА.
ОТ ОБОРОНЫ К НАСТУПЛЕНИЮ
(документы)
Запись переговоров по прямому проводу Верховного главнокомандующего и заместителя начальника Генерального штаба с Главнокомандованием юго-западного направления
13 июня 1942 г.
Конец 22 ч 30 мин
У аппарата ТИМОШЕНКО, БАГРАМЯН, КИРИЧЕНКО.
У аппарата генерал БОДИН.
БОДИН. Ставка сейчас подойдет к аппарату. Мне поручено начать переговоры. Прошу доложить обстановку на вашем фронте по последним данным.
ТИМОШЕНКО. Обстановка на 16.00 по 28-й армии следующая: части армии, сдерживая сильный порыв пехоты противника с танками при поддержке большого количества бомбардировщиков, прикрывающихся большими группами истребителей, отошли с боями на рубеж Ефремовка, Захаровка, Благодатное, Пролетарское, Вел[икий] Бурлук, имея влево связь с 3-м гв. кавкорпусом (6 гв. кд, 6 гв. тбр и одна бригада первой истребительной дивизии), занимающим фронт Вел[икий] Бурлук, Маков Яр. Южнее части 38-й армии на прежнем рубеже. На всем фронте 28-й армии и перед 3-м гв. [кавалерийским] корпусом противник в течение всего дня проявлял большую активность танковыми группами: одной в составе 3 тд, наступающей в направлении Белый Колодец, Приколотное, и другой группой, состоящей более чем из 200 танков, из района Гнилица Вторая, Ново-Александровка, лес северо-восточнее Ново-Александровки, направляющей свой удар на фронт Подсередняя, совхоз «Червонная хвыля». Наибольшие усилия танковых групп направлены на участок Приколотное, Вел[икий] Бурлук. С 16.00 сильному воздействию бомбардировочной авиации подверглись районы: Ольховатка, Мал[ый] Бурлучек, Хатне, переправы на участке Купянск, Уразово и высоты западнее Купянска. Большая группа бомбардировщиков с истребителями бомбила Валуйки, район станции. До 16.00 нашей авиацией отмечается в районе рощи, что западнее Веселого, до 150 танков, врытых в землю. Эта группа танков также отмечалась наземными войсками и авиацией. Непрекращающееся движение автотранспорта по направлению Волчанск, Белый Колодец, Приколотное из района Печенега, Василенково в направлении Ново-Александровка, Гнилица Первая. Основная группа танков противника к данному времени находится в районе Приколотное, Ново-Александровка (что юго-западнее Веселого 6 км), Гнилица Вторая. В эту группу входят 3 тд, наступающая на Белый Колодец, и две-три танковые дивизии, наступающие с юго-запада, предположительно 23, 16 и 14 тд. По показаниям захваченного в ночь на 13.06 пленного, из района Графово 7 тд наступала на Булацеловку. Отмечается в течение всего дня, в том числе и весь вчерашний день, движение небольших групп танков (от 10 до 30 штук) из Белгорода на Муром и далее Юрченково, Ново-Александровка. Нужно прямо сказать, что части 28-й армии, плохо управляемые Рябышевым и его штабом, в течение трех дней сильно деморализованы воздействием и беспрерывными налетами мощной авиации противника и требуют решительных мероприятий по приведению их в порядок. Сам Рябышев окончательно деморализован, бросил армию и прибыл к 16.00 без всякого спроса в штаб фронта под видом устройства своего командного пункта и доложил Военному совету до крайности тяжелую обстановку армии, причем место нахождения ни одной дивизии точно определить не мог. Пришлось все выяснить через своих людей, которых направили с задачей остановить армию на рубеже вышеуказанном и закрепить. Усилили штаб армии, допустив вместо Мартьянова генерала Ветошникова, оставив Мартьянова заместителем.
Наши мероприятия:
1) 23-й танковый корпус в составе 6 [гв.] тбр, 114 тбр и 65 тбр и 9-й мотострелковой бригады выдвигаем в район Ольховатка, Мал[ый] Бурлучек, Петриково, Хатне. В районе сосредоточения с утра 13.06 уже находится 6 гв. тбр. К 4.00 14.06 подойдет и 9-я мотобригада. 13-й танковый корпус без 65 тбр подчиняем генералу Крюченкину, у которого имеется на месте свежая 6 гв. тбр.
2) 22-й танковый корпус в составе трех тбр выведен в район ст. Гусинка, Моначиновка и леса в этом районе. 1-я истребительная дивизия к утру 14.06 устраивается на рубеже Буденновка, Григорьевка, Нововасильевка.
3) 5-ю гв. кавдивизию из состава 57-й армии в ночь на 14.06 выдвигаем на рубеж (иск.) Уразово, Лиман Второй. Таким образом, на угрожаемом для нас направлении мы к утру 14.06 будем иметь за линией фронта три танковых корпуса и в тылу этих танковых корпусов 1-ю противотанковую дивизию без одной бригады и на реке Оскол оборону 57-й армии (правда, слабую от Уразово до Двуречной и далее более прочную до Боровой включительно). Наиболее слабым местом у нас является стык между 21-й и 28-й армиями. Для укрепления этого стыка мы просим разрешить выгрузить идущие две новые танковые бригады (158-ю и 167-ю) в районе Волоконовки и сосредоточить их западнее 15 км. В этом районе для той же цели мы просим усилить нас в ближайшие дни двумя-тремя стрелковыми дивизиями. Особенность изложенной нами обстановки заключается в том, что противник имеет большое преимущество в воздухе. Из направленного нам количества истребителей сегодня принимало участие три полка, остальные еще не прибыли – находятся в состоянии переброски. В дальнейшем, видимо, быстро будет наращиваться деятельность нашей истребительной авиации и, если не будет оказана нам немедленная помощь, то мы будем иметь падение и [без] того ограниченного количества бомбардировщиков и штурмовиков, каким на сегодняшний день располагаем. Нам нужны одна-две дивизии бомбардировочной авиации. Мы просим поставить на ближайшие ночи задачу Голованову бомбить аэродромы района Харьков, Чугуев, Белгород. Если можно, мы просим полка три У-2 для массированных налетов ночью по расположению танковых групп противника перед фронтом. Все. При передаче изложенного прибыл и присутствовал кроме перечисленных в начале разговора товарищ Хрущев.
У аппарата СТАЛИН.
СТАЛИН. Где находятся дивизии 28-й армии, сколько из них окружено противником и сколько вышло?
ТИМОШЕНКО. Не имеем данных об одной 244 сд. Остальные занимают рубеж и ведут бой: 169 сд без одного полка – на фронте Ефремовка, Захаровка; 15-я гв. [сд] – на фронте Ивановка, (иск.) Приколотное; 226 сд выведена во второй эшелон в район Благодатного; 175 сд – восточнее Приколотного; 13-я гв. сд – на фронте Пролетарское, (иск.) Вел [кий] Бурлук; 38 сд – во втором эшелоне в районе Мал[ый] Бурлучек. В хорошем состоянии 15 и 13 гв. сд. Сильно потрепанными оказались 169, 175 и 300 сд. Один полк 169 сд более полный находится в составе 301 сд 21-й армии, куда он примкнул во время прорыва противника. По докладу Рябышева и его начальника артиллерии 169, 38 сд сохранили свою артиллерию. [Из] 175 и 300 сд данных о потерях артиллерии нет, посланы люди во главе с начальником артиллерии фронта генералом Гавриленко для приведения в порядок артиллерии и учета истинных потерь. К утру будем знать. Все.
СТАЛИН. 1) Две танковые бригады можете спустить на Волоконовку и направить дальше по вашему усмотрению.
2) Стрелковых дивизий не можем дать, так как у нас нет теперь готовых дивизий. Придется обойтись собственными силами, улучшить управление войсками.
3) Танков у вас больше, чем у противника, беда в том, что они либо стоят у вас, либо пускаются в бой разрозненно отдельными бригадами. Ставка предлагает вам сосредоточить действия 22-го танкового корпуса, 23-го танкового корпуса и 13-го танкового корпуса где-либо в одном месте, скажем, в районе Великого Бурлука и ударить с фланга по танковым группам противника. Если бы наши танковые корпуса действовали сосредоточенно и большой массой, у вас не было бы той картины, которая создалась.
4) Рябышев, конечно, слаб, но что он мог сделать, если вы не дали ему танков и если вы дали противнику возможность прорваться своими танковыми группами в тыл 28-й армии.
5) Несколько полков У-2 можем вам послать. Голованову будет поручено, чтобы он действовал сегодня по аэродромам противника. Хорошо было бы вам силами своей авиации бомбить переправы через Донец, чтобы помешать противнику подвоз всего необходимого в его танковые группы. Возможно, нам удастся несколько полков штурмовиков направить вам, это еще надо выяснить. Подумайте о том, чтобы наша истребительная авиация действовала массированными контрударами. Ворожейкин теперь у вас, он вам поможет.
6) Не следует ли 24-й танковый корпус поднять на север где-нибудь западнее Уразово, а 140-ю или 255-ю дивизию двинуть также на север, хотя бы в район Уразово?
7) Почему у вас Южный фронт за все время операции молчит и бездействует? Он мог бы произвести демонстрации, артиллерийские налеты, чтобы приковать к себе противника. Нам вообще непонятно полное бездействие Южного фронта за весь период операции. Все. Сталин.
ТИМОШЕНКО. 1) Наша беда сейчас в отсутствии бомбардировщиков для дневных действий, поэтому не только [бомбардировки] переправ, но и воздействие по наземным целям непосредственно перед фронтом мы не имеем возможности осуществлять. Будем сосредоточивать поочередно, исходя из своих возможностей, массированные действия на переправы противника днем и ночью, но очень просим как можно скорее усилить нас дневными бомбардировщиками.
2) Становится ясным, что нам нужно обходиться количеством своих дивизий, поэтому мы просим Вас оказать нам помощь вооружением – винтовками и пулеметами. Было бы хорошо, если бы у Вас была возможность подбросить нам полка три УСВ и полка два полковых [пушек] РГКА.
3) Крайне нежелательно, прямо считаем невозможным в ближайшие дни ослабить участок Сватово, Старобельск ввиду того, что в районе Славянск, Артемовск противник все время усиливает свою группировку, кроме того, создается вторая группировка в районе Чистяково.
Следует ожидать, что противник, рассчитывая на успешное завершение удара в направлении его действий сейчас, может предпринять в последующем удар на стыке Юго-Западного и Южного фронтов в общем направлении на Старобельск. Это обстоятельство нас вынуждает держать на нашем левом фланге 140, 225 сд и 24-й танковый корпус.
Южный фронт, перегруппировав свои силы, готовится к отражению этого возможного удара. Одновременно Малиновский усиливает свою группировку против чистяковского направления. Сейчас мы считаем невозможным требовать от Малиновского развития активных действий. Ваши указания в отношении сосредоточенного использования танковых корпусов будем выполнять, хотя в этой операции, нужно прямо сказать, несмотря на ряд недостатков использования танков, мы использовали их более чем когда-либо массированно. Благодаря именно массированным танковым ударам на купянском направлении с нашей стороны противник не мог развить успеха и отклонился от своего основного удара.
4) Для [усиления] района Уразово мы за счет перегруппировки сил на юге нашего фронта выводим 343 сд и перебрасываем автотранспортом в район Уразово, Валуйки. Все.
СТАЛИН. 1) Насчет дневных бомбардировщиков вы неправы. Наши штурмовики Ил-2 считаются лучшими бомбардировщиками дневными для ближнего боя. Они могут дать больше эффекта, чем юнкерсы, для воздействия на танки, на живую силу противника и на переправы тоже. Наши штурмовики берут 400 кг бомб. По моим данным, у вас штурмовики имеются. Может быть, они плохо у вас используются?
2) Переправы по Донцу можете разрушать ночью при помощи ночных бомбардировщиков, река является хорошим ориентиром ночью.
3) Противотанковые орудия УСВ и другие можем послать. Есть ли у вас противотанковые ружья? Недавно Белов подбил одними только противотанковыми ружьями 80 танков.
4) Вы плохо маневрируете своими резервами, у вас за рекой Оскол торчат дивизии и бездействуют, вы могли бы взять оттуда две дивизии.
5) Мало вероятно, чтобы противник полез теперь на Ворошиловград, когда он имеет успех на севере. У Ворошиловграда противнику придется форсировать реку, а на севере у него свободный простор. Опасность в районе Ворошиловграда, конечно, существует теоретически, но эта опасность – возможная, тогда как вы имеете реальную опасность на севере, не теоретическую, а реальную. Если противник разовьет дальше свой успех и заберет Валуйки, Южный фронт попадет в отчаянное положение.
Это тоже надо учесть. Я не настаиваю на переброске 24-го танкового корпуса на север, но я прошу иметь в виду, что настоящая опасность у вас теперь не на юге, а на севере.
6) Массировать удар танков – это значит выдвинуть на фронт по крайней мере 200–300 танков. Для массированного контрудара одного танкового корпуса недостаточно, коль скоро у противника имеется на фронте свыше 200 танков. Поэтому и предлагается пустить сосредоточенно на фронт не один танковый корпус, а три танковых корпуса. Только таким образом можно создать перевес на стороне наших войск. Все. И. Сталин.
ТИМОШЕНКО. Все понятно, займемся изучением и решением, на основе Ваших указаний, доложим.
СТАЛИН. Всего хорошего, желаю успеха. Не бойтесь немцев – не так страшен черт, как его малюют. И. Сталин.
ТИМОШЕНКО. Благодарим за пожелание. Немца не боимся и бить его будем. До свидания. Тимошенко, Хрущев, Баграмян, Кириченко.
Переговоры окончены в 22.30.
ЦАМО. Ф. 96а. Оп. 2011. Д. 26. Л. 81–89.
Опубликовано: Русский архив:
Великая Отечественная. Ставка ВГК.
Документы и материалы. 1942 год. Т. 16 (5–2). С. 245–249.
№ 6
Запись переговоров по прямому проводу Верховного главнокомандующего и и.о. начальника Генерального штаба с Командованием Юго-Западного фронта
20 июня 1942 г.
У аппарата ВАСИЛЕВСКИЙ.
ВАСИЛЕВСКИЙ. Здравствуйте. Товарищ Сталин сейчас будет. Ставка просит вас кратко доложить обстановку. Ваше отношение к перехваченным у немцев документам и какие мероприятия вы считаете необходимыми провести в ближайшее время.
ТИМОШЕНКО. Перехваченные документы с планами действий противника не вызывают сомнений, потому что направлялись они боевым самолетом, на котором были офицеры. Самолет в силу плохой погоды потерял ориентировку и попал в сферу нашей войсковой зенитной артиллерии, которой был сбит. Два офицера, в том числе летчик, при падении самолета сгорели и один офицер в звании майора оставался живым, пытался уничтожить документы и скрыться, но был настигнут нашими войсками в момент падения на землю и убит в перестрелке. Кроме переданных вам документов, захвачено еще много других, которые расшифровываются. Среди них уже расшифрован один документ, в котором указывается, что это наступление отложено до 23 июня. Не исключена возможность, что противник узнает о том, что самолет его сбит в расположении наших войск и может внести кое-какие изменения или отложить по времени. Нам думается, что коренного изменения не последует, поскольку группировки противника, видимо, в основном уже сосредоточены и направление, избранное им для удара, до сегодняшнего дня являлось выгодным. По части наших мероприятий. До получения настоящей директивы мы намечали следующее решение:
1) Вывести на фронт Сурково, Нестерное еще две стрелковые дивизии и расположить их в обороне, имея в первом эшелоне две стрелковые дивизии и во втором эшелоне одну. Эти две сд мы берем от Рябышева, у которого остается пять сд.
2) На этот же фронт за пехотой предполагали вывести 13-й танковый корпус.
3) Просим дополнительно к решению Ставки Верховного Главнокомандования утвердить изложенное наше решение.
4) Нам несколько неясно, что предпринимается Ставкой для обеспечения нашего стыка с Голиковым, поскольку там противник замышляет главный удар.
5) Сегодня к исходу дня нашей авиацией выявлена к югу от Изюма крупная группировка танков и мотопехоты и к этому месту во второй половине дня обнаружено движение танков и автомашин со стороны Барвенково.
6) По нашей оценке, замысел противника сводится к следующему: противник стремится нанести поражение нашим
фланговым армиям, а затем создать угрозу нашим войскам с фронта Валуйки, Купянск.
7) В связи с этим и решением Ставки по усилению левого фланга Гордова, мы считаем целесообразным оставить 1-ю истребительную дивизию для обеспечения купянско-изюмского направления. В основном все. Тимошенко, Хрущев, Баграмян.
У аппарата СТАЛИН. СТАЛИН. 1) Постарайтесь держать в секрете, что нам удалось перехватить приказ.
2) Возможно, что перехваченный приказ вскрывает лишь один уголок оперативного плана противника. Можно полагать, что аналогичные планы имеются и по другим фронтам. Мы думаем, что немцы постараются что-нибудь выкинуть в день годовщины войны и к этой дате приурочивают свои операции.
Ставка утверждает ваше решение о выводе двух дивизий в указанный вами район, а также о сосредоточении 13-го танкового корпуса в этом же районе.
3) Истребительную дивизию нужно оставить на месте ее нынешнего расположения.
4) Насчет стыка вашего фронта с Брянским фронтом Ставка принимает меры, о которых будет сообщено дополнительно.
5) Очень важно, чтобы противник не упредил нас массированными авиационными ударами. А поэтому мы считаем нужным, чтобы вы начали обработку района сосредоточения противника нашими авиационными ударами как можно скорее. Нужно перебить с воздуха живую силу противника, танки, узлы связи, авиацию на аэродромах раньше, чем противник предпримет удары против наших войск. Для этого посылают вам тов. Ворожейкина. Мы думаем также направить вам тов. Василевского. Все. Сталин, Василевский.
ТИМОШЕНКО. Первую истребительную дивизию мы уже сняли с участка Крюченкина и в связи с угрозой удара на изюмско-купянском направлении переправили ее в район юго-западнее Купянска, куда она в на…
СТАЛИН. Это нам известно. Поступили правильно. Все. ТИМОШЕНКО. Хорошо. Было бы хорошо, если бы в районе Корочи можно было бы от вас получить одну сд. Остальное все изложенное вами устраивает нас, будем выполнять. Все. Тимошенко, Хрущев, Гуров, Кириченко, Баграмян, Бордовский.
СТАЛИН. Если бы дивизии продавались на рынке, я бы купил для вас 5–6 дивизий, а их, к сожалению, не продают. Все. Всего хорошего. Желаю успеха.
ТИМОШЕНКО. У нас тоже все. Благодарю за пожелание. До свидания.
ЦАМО. Ф. 96а. Оп. 2011. Д. 26. Л. 90–93.
Опубликовано: Русский архив: Великая Отечественная.
Ставка ВГК. Документы и материалы.
1942 год. Т.16 (5–2).С.257–258.
№ 9
Из директивы Верховного командования вермахта № 45 о продолжении операции «Брауншвейг» [23]«Брауншвейг» – кодовое название плана наступательной операции немецких войск на воронежском направлении летом 1942 г. (до 30 июля 1942 г. сохранялось название «Блау»)
23 июля 1942 г.
I. Во время кампании, продолжавшейся менее трех недель, большие задачи, поставленные мной перед южным флангом Восточного фронта, в основном выполнены. Только небольшим силам противника, оборонявшимся в этом районе, удалось уйти от окружения и достичь южного берега р. Дон. Следует считаться с тем, что они будут усилены за счет войск, находящихся на Кавказе.
Происходит сосредоточение еще одной группировки противника в районе Сталинграда, который он, по-видимому, собирается оборонять.
II. ЗАДАЧИ ДАЛЬНЕЙШИХ ОПЕРАЦИЙ
А. Сухопутные силы:
1. Ближайшая задача группы армий «А» состоит в окружении и уничтожении сил противника, ушедших за р. Дон, в районе южнее и юго-восточнее Ростова…
2. После уничтожения группировки противника южнее р. Дон важнейшей задачей группы армий «А» является овладение всем восточным побережьем Черного моря, в результате чего черноморские порты и Черноморский флот противника будут парализованы.
Для этого переправить предназначенные для выполнения этой задачи соединения 11-й армии (румынский горный корпус) через Керченский пролив, как «только обозначится успех продвижения главных сил группы армий «А», чтобы затем нанести удар вдоль дороги, проходящей по Черноморскому побережью на юго-восток.
Другая группировка, в состав которой войдут все остальные горные и егерские дивизии, имеет задачей форсировать р. Кубань и захватить возвышенную местность в районе Майкоп и Армавир.
В ходе дальнейшего продвижения этой группировки, которая должна быть своевременно усилена горными частями, в направлении на Кавказ и через его западную часть должны быть использованы все его доступные перевалы. Задача состоит в том, чтобы во взаимодействии с войсками 11-й армии захватить Черноморское побережье.
3. Одновременно группировка, имеющая в своем составе главным образом танковые и моторизованные соединения, выделив часть сил для обеспечения фланга и выдвинув их в восточном направлении, имеет задачу захватить район Грозный и частью сил перерезать Военно-Осетинскую и Военно-Грузинскую дороги по возможности на перевалах. В заключение ударом вдоль Каспийского моря овладеть районом Баку.
Группе армий «А» будет передан итальянский альпийский корпус. Для этих операций группы армий «А» вводится кодированное название «Эдельвейс». Степень секретности: совершенно секретно.
4. На долю группы армий «Б», как указывалось ранее, выпадает задача наряду с оборудованием оборонительных позиций на р. Дон нанести удар по Сталинграду и разгромить сосредоточившуюся там группировку противника, захватить город, а также перерезать перешеек между Доном и Волгой.
Вслед за этим танковые и моторизованные войска должны нанести удар вдоль Волги с задачей выйти к Астрахани и парализовать там также движение по главному руслу Волги.
Эти операции группы армий «Б» получают кодированное название «Фишрейер». Степень секретности: совершенно секретно…
III. Операции, к которым сейчас проводится подготовка на участках фронта групп армий «Центр» и «Север», должны быть проведены быстро одна за другой. Таким путем в значительной мере будет обеспечено расчленение сил противника и падение морального состояния его командного состава и войск.
Группе армий «Север» к началу сентября подготовить захват Ленинграда… Для этого передать группе армий пять дивизий 11-й армии наряду с тяжелой артиллерией и артиллерией особой мощности, а также другие части резерва главного командования.
Две немецкие и две румынские дивизии временно остаются в Крыму; 22-я дивизия, как было указано ранее, направляется в распоряжение командующего войсками юго-восточного направления…
Адольф Гитлер
Опубликовано: Дерр Г. Поход на Сталинград.
М., 1957. С. 131–133
№ 12
Переписка И.В.Сталина, У.Черчилля, Ф.Рузвельта по вопросу о Втором фронте
Август 1942 г.
Послание И.В. Сталина У. Черчиллю, 23 июля 1942 года
Во-первых, правительство Великобритании отказывается продолжать снабжение Советского Союза военными материалами по северному пути и, во-вторых, несмотря на известное согласованное англо-советское коммюнике о принятии неотложных мер по организации второго фронта в 1942 году. правительство Великобритании откладывает это дело на 1943 год.
Наши военно-морские специалисты считают доводы английских морских специалистов о необходимости прекращения подвоза военных материалов в северные порты СССР несостоятельными. Они убеждены, что при доброй воле и готовности выполнить взятые на себя обязательства подвоз мог бы осуществляться регулярно с большими потерями для немцев. Приказ английского адмиралтейства 17-му конвою покинуть транспорты и вернуться в Англию, а транспортным судам рассыпаться и добираться в одиночку до советских портов без эскорта наши специалисты считают непонятным и необъяснимым. Я, конечно, не считаю, что регулярный подвоз в северные советские порты возможен без риска и потерь. Но в обстановке войны ни одно большое дело не может быть осуществлено без риска и потерь. Вам, конечно, известно, что Советский Союз несет несравненно более серьезные потери. Во всяком случае, я никак не мог предположить, что правительство Великобритании откажет нам в подвозе военных материалов именно теперь, когда Советский Союз особенно нуждается в подвозе военных материалов в момент серьезного напряжения на советско-германском фронте. Понятно, что подвоз через персидские порты ни в какой мере не окупит той потери, которая будет иметь место при отказе от подвоза северным путем.
Что касается второго вопроса, а именно вопроса об организации второго фронта в Европе, то я боюсь, что этот вопрос начинает принимать несерьезный характер. Исходя из создавшегося положения на советско-германском фронте, я должен заявить самым категорическим образом, что Советское правительство не может примириться с откладыванием организации второго фронта в Европе на 1943 год.
Надеюсь, что Вы не будете в обиде на то, что я счел нужным откровенно и честно высказать свое мнение и мнение моих коллег по вопросам, затронутым в Вашем послании.
И.В. Сталин У. Черчиллю. Меморандум, 13 августа 1942 года
В результате обмена мнений в Москве, имевшего место 12 августа с. г., я установил, что премьер-министр Великобритании г. Черчилль считает невозможной организацию второго фронта в Европе в 1942 году.
Как известно, организация второго фронта в Европе в 1942 году была предрешена… в согласованном англо-советском коммюнике, опубликованном 12 июня с. г.
Известно также, что организация второго фронта в Европе имела своей целью отвлечение немецких сил с Восточного фронта на Запад, создание на Западе серьезной базы сопротивления немецко-фашистским силам и облегчение таким образом положения советских войск на советско-германском фронте в 1942 году.
Вполне понятно, что советское командование строило план своих летних и осенних операций в расчете на создание второго фронта в Европе в 1942 году.
Легко понять, что отказ правительства Великобритании от создания второго фронта в 1942 году в Европе наносит моральный удар всей советской общественности, рассчитывающей на создание второго фронта, осложняет положение Красной Армии на фронте и наносит ущерб планам Советского командования.
Я уже не говорю о том, что затруднения для Красной Армии, создающиеся в результате отказа от создания второго фронта в 1942 году, несомненно, должны будут ухудшить военное положение Англии и всех остальных союзников.
Мне и моим коллегам кажется, что 1942 год представляет наиболее благоприятные условия для создания второго фронта в Европе, так как почти все силы немецких войск, и притом лучшие силы, отвлечены на Восточный фронт, а в Европе оставлено незначительное количество сил, и притом худших сил. Неизвестно, будет ли представлять 1943 год такие же благоприятные условия для создания второго фронта, как 1942 год. Мы считаем поэтому, что именно в 1942 году возможно и следует создать второй фронт в Европе. Но мне, к сожалению, не удалось убедить в этом господина премьер-министра Великобритании, а г. Гарриман, представитель президента США при переговорах в Москве, целиком поддержал господина премьер-министра.
Опубликовано: Переписка Председателя
Совета Министров СССР с Президентами США
и Премьер-министрами Великобритании
во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.
Т. I. M., 1957. С. 10–12, 54, 58–59.
№ 14
Из приказа Командующего 6-й немецкой армии генерала
Ф.Паулюса о наступлении на Сталинград
19 августа 1942 г.
1. Русские войска будут упорно оборонять район Сталинграда. Они заняли высоты на восточном берегу Дона западнее Сталинграда и на большую глубину оборудовали здесь позиции.
Следует считаться с тем, что они, возможно, сосредоточили силы, в том числе танковые бригады, в районе Сталинграда и севернее перешейка между Волгой и Доном для организации контратак.
Поэтому войска при продвижении через Дон на Сталинград могут встретить сопротивление с фронта и сильные контратаки в сторону нашего северного фланга.
Возможно, что в результате сокрушительных ударов последних недель у русских уже не хватит сил для оказания решительного сопротивления.
2. 6-я армия имеет задачей овладеть перешейком между Волгой и Доном севернее железной дороги Калач – Сталинград и быть готовой к отражению атак противника с востока и севера.
Для этого армия форсирует Дон между Песковатка и Трехостровская главными силами по обе стороны от Вертячий. Обеспечивая себя от атак с севера, она наносит затем удар главными силами через цепь холмов между р. Россошка и истоками р. Б. Каренная в район непосредственно севернее Сталинграда до Волги. Одновременно часть сил проникает в город с северо-запада и овладевает им.
Этот удар сопровождается на южном фланге продвижением части сил через р. Россошка в ее среднем течении, которые юго-западнее Сталинграда должны соединиться с продвигающимися с юга подвижными соединениями соседней армии.
Для обеспечения фланга войск в район между нижним течением рек Россошка и Карповка и р. Дон выше Калача с северо-востока выдвигаются пока что только слабые силы. С подходом сил соседней армии с юга к Карповка войска выводятся из этого района. (…)
4. День и время начала наступления будут указаны в особом приказе…
Командующий армией Паулюс
Опубликовано: Дерр Г. Поход на Сталинград.
М., 1957. С. 134–135
№ 15
Телеграмма и.в. Сталина
руководству обороной Сталинграда
23 августа 1942 г.
Сталинград. Василевскому, Еременко, Маленкову. 16 ч. 35 мин. Противник прорвал ваш фронт небольшими силами. У вас имеется достаточно сил, чтобы уничтожить прорвавшегося противника.
Соберите авиацию обоих фронтов и навалитесь на прорвавшегося противника. Мобилизуйте бронепоезда и пустите их по круговой железной дороге Сталинграда. Пользуйтесь дымами в изобилии, чтобы запутать врага. Деритесь с прорвавшимся противником не только днем, но и ночью. Используйте во всю артиллерийские и эресовские силы.
Лопатин. Установите над ним надежный контроль и организуйте за спиной армии ЛОПАТИНА второй эшелон.
Самое главное – не поддаваться панике, не бояться нахального врага и сохранить уверенность в нашем успехе.
И.СТАЛИН
Опубликовано: Мировые войны ХХ века.
Кн. 4. С. 253–254.
№ 22
Приказ Гитлера командующему 6-й армии Ф.Паулюсу о прорыве к Волге в районе Сталинграда
17 ноября 1942 г.
Всем находящимся в Сталинграде командирам, до командиров полков включительно, сообщить устно следующий приказ фюрера:
«Мне известны трудности борьбы за Сталинград и упавшая боевая численность войск. Но трудности у русских сейчас, при ледоставе на Волге, еще больше. Если мы используем этот промежуток времени, мы сбережем в дальнейшем много собственной крови.
Поэтому я ожидаю, что руководство еще раз со всей энергией, которую оно неоднократно продемонстрировало, а войска с искусством, которое они часто проявляли, сделают все, чтобы пробиться к Волге по меньшей мере у артиллерийского завода и металлургического предприятия и захватить эти части города.
Авиация и артиллерия должны сделать все, что в их силах, чтобы проложить путь этому наступлению и поддерживать его.
А. Гитлер
Дополнение командования 6-й армии: «Я убежден, что этот приказ вызовет новое воодушевление в наших храбрых войсках».
Паулюс
Штаб 6-й армии. Оперативный отдел Iа.
№ 4640/42. Секретно.
Опубликовано: Дашичев В.И.
Банкротство стратегии германского фашизма.
Т.2. С.343
№ 23
Радиограмма командующего 6-й армией вермахта
Ф. Паулюса Гитлеру
23 ноября 1942 г.
Мой фюрер! Со времени получения вашей радиограммы от 22 ноября положение резко изменилось. Замкнуть кольцо окружения на юго-западном и западном участках фронта противнику еще не удалось. Боеприпасы и горючее кончаются. Большинство артиллерийских батарей и противотанковых подразделений израсходовали свои боеприпасы. Своевременный и достаточный подвоз предметов снабжения исключен.
Армия окажется в ближайшее время на краю гибели, если не удастся, сосредоточив все силы, нанести поражение войскам противника, наступающим с юга и с запада. Для этого необходимо немедленно снять все дивизии из Сталинграда и значительные силы с северного участка фронта. Неизбежным следствием этого должен быть прорыв в юго-западном направлении, поскольку такими незначительными силами невозможно организовать оборону восточного и северного участков фронта. И хотя мы при этом потеряем много техники, нам удастся сохранить большую часть боеспособных войск и какую-то часть техники.
Я в полной мере беру на себя ответственность за это тяжелое решение, хотя и должен отметить, что командиры корпусов генералы Гейтц, Штрекер, Хубе и Енеке точно так же оценивают обстановку.
Учитывая сложившуюся обстановку, еще раз прошу предоставить мне свободу действий…
Паулюс 23 ноября 21.30
С подлинным верно лейтенант (подпись) Передано в штаб главного командования сухопутных войск 23 ноября в 23 часа 45 минут.
Опубликовано: Дашичев В.И.
Банкротство стратегии германского фашизма.
Т.2. С. 344
* * *
IX. Маршал Анри Филипп Петэн – один из наиболее крупных французских военачальников, игравший видную роль в Первой мировой войне 1914–1918 гг.
Имя Петэна тесно связано с наиболее трагическими днями Вердена – 1916 г., так как, будучи назначен командующим армиями, защищавшими Верден, Петэн непосредственно руководил всеми происходившими тогда ожесточенными боями за обладание Верденом.
Это обстоятельство позволило Петэну нарисовать стройную картину хода боевых действий, исключительной сложности и трудности работы французского командования и небывалого напряжения французской армии, втянутой в многомесячные верденские бои.
АНРИ ФИЛИПП ПЕТЕН.
ОБОРОНА ВЕРДЕНА.
(Отрывок)
Глава первая.
Предварительная обстановка и начало сражения
Обстановка на Западном фронте.
План Франции и ее союзников в начале зимы 1915–1916 гг.
Французское и английское командование, предвидя скорое наступление немцев, не шло, однако, слепо на поводу у событий, а стремилось активными действиями своих армий предвосхитить намерения противника. Но как? Можно ли это осуществить? Сомнительно, принимая во внимание только что изложенную обстановку. Больше того, подробный анализ обстановки на Западном фронте выявляет достойное удивления поведение ген. Жоффра, который сохранял уверенность и надежду противопоставить свою волю воле противника.
В самом деле, простираясь от Северного моря до швейцарской границы, фронт делился на два совершенно различных сектора. Очень важно осветить их состояние, иначе сражение у Вердена останется непонятным для тех, кто не отдает себе отчета в обязанностях, выпавших на долю французской армии в начале 1916 г.
Между Ньюпором и западньми окраинами Перона, на р. Сомме, англо-бельгийский фронт, развернутый на 180 км, насчитывал 39 британских и 6 бельгийских дивизий. Против этих 45 дивизий, эшелонированных в глубину, немцы противопоставили только 30 вытянутых в одну линию дивизий, которые в случае необходимости могли были быть подкреплены двумя дивизиями из расположенного вблизи резерва. Однако, наши союзники считали, что их численное превосходство еще не было гарантией достаточной безопасности. Они не чувствовали себя достаточно организованными, снабженными и подготовленными, чтобы уверенно сопротивляться атакам, подобным тем, что были у Ипра или р. Изер. Поэтому союзники были вынуждены значительно укрепить этот боевой участок и удерживать на нем французские, сравнительно многочисленные, соединения: 4 дивизии (2 в первой линии) в бельгийской зоне и 14 дивизий (9 в первой линии) в британской зоне.
Между р. Соммой и Швейцарией были расположены главные силы французской армии, т. е. 87 дивизий. Каково было их назначение? Обеспечить неприкосновенность этого огромного французского района, который растянулся больше чем на 500 км быть наготове в случае необходимости поддержать англо-бельгийский фронт, использовать каждый благоприятный случай, чтобы освободить часть территории, захваченной у Франции и Бельгии, – задачи многочисленные и сложные, которые требовали наличия в резерве большого количества соединений,
готовых к немедленной погрузке на автомобили или на железные дороги. К тому же, вследствие общего очертания линии фронта, наши перевозки из-за «внешних и обходных линий» совершались по более длинным маршрутам, чем немецкие, которые осуществлялись по «внутренним линиям». Все эти недочеты нужно было исправить быстрым проведением подготовительных мероприятий. Эти причины заставили наше главное командование в конце 1915 г. держать позади французского сектора свободными 29 дивизий, возложив оборону позиций от р. Соммы до Швейцарии только на 38 дивизий. Немцы собирались сосредоточить против этого сектора такое же число дивизий, т. е. 87 (из которых. 7–8 находились в состоянии переброски с Восточного фронта на Западный).
Из-за легкости перебросок вдоль фронта немцы не испытывали необходимости, как мы, держать большое количество войск в общем резерве и ограничивали последний, примерно, 17 дивизиями, располагая в боевой линии 70 дивизий против 58 французских. Именно поэтому противник всегда обладал численным превосходством во всех местных столкновениях, которые он беспрестанно предпринимал против французов. Напомним, наконец, что немецкая артиллерия имела, по сравнению с нашей, подавляющее превосходство, особенно в отношении своих бесчисленных скорострельных тяжелых и сверхтяжелых орудий, обильно снабженных химическими снарядами сильного действия. Наша тяжелая артиллерия состояла всего лишь из нескольких батарей Римайо и старых пушек де-Банжа, извлеченных из крепостей и недостаточно снабженных боевыми припасами. Новые орудия Сен-Шамон и Крезо только что начали выпускаться, а химические заводы, пущенные с опозданием, не позволяли нам бороться в равных условиях в отношении использования газов.
Тем не менее ген. Жоффр в 1916 г. утвердил такой план операций, в котором задачи наступательного характера занимали очень большое место. 6 декабря 1915 г. этот план был оглашен начальником штаба Жоффра ген. Пелле перед собравшимся в Шантильи союзным командованием в лице маршала Френча, английских генералов Робертсона и Мэррэ, бельгийского генерала Вилеманса, итальянского генерала Порро, русского генерала Жилинского и сербского полковника Стефановича. Основные моменты плана заключались в следующем:
1. С точки зрения оборонительной, каждая из армий должна была быть в состоянии воспрепятствовать неприятельскому нападению и оказать возможное содействие той из армий, которая будет атакована немецкими войсками.
2. С точки зрения наступательной, союзники, в особенности те из них, которые располагали значительными ресурсами в людях, должны были интенсивно добиваться истощения противника частичными и местными действиями, а затем все вместе должны были как можно быстрее подготовиться к развертыванию всех своих ресурсов для крупных совместных и одновременных действий, в зависимости от обстановки.
3. На второстепенных фронтах следовало эвакуировать Галлиполи, защищать Египет минимумом войск и организовать междусоюзный фронт в Салониках.
После некоторой дискуссии по вопросам, поднятым, главным образом, представителями Англии, которые предлагали более мощные средства применять в Египте, а от участия в операциях на севере от Салоник отказывались, предложения англичан были приняты. Эвакуация Дарданелл должна была начаться 20 декабря 1915 г. и закончиться 9 января 1916 г. Было вменено в обязанность обеспечить генералу Сарайлю в Салониках организацию экспедиционного корпуса из 4 французских, 5 английских и 6 реорганизованных сербских дивизий. Генерал Дуглас Хэйг, сменивший 19 декабря 1915 г. маршала Френча, во главе британских армий во Франции вошел в тесные сношения с генералом Жоффром в целях подготовки большого франко-британского наступления в районе р. Соммы.
Генерал Фош, командовавший группой северных армий, получил задание руководить французами в этом наступлении; вместе со 2-й армией я оставался в его распоряжении. В январе и в феврале 1916 г., несмотря на имевшиеся указания о возможности немецкого наступления, высшее командование союзников старалось, тем не менее, провести в жизнь решения, принятые в Шантильи. Высший совет национальной обороны
Франции, созванный в Париже 8 февраля, принял к сведению соглашение, заключенное между представителями высшего командования союзников. Это соглашение предоставляло России и Англии возможность закончить восстановление и преобразование своих сил. Предполагалось, что комбинированные операции союзных армий начнутся только в начале лета. В случае, если до этого времени противник начнет наступление против одного из союзников, остальные обязаны были атаковать стоявшие перед ними войска, чтобы облегчить положение атакуемого союзника и внести таким образом свой вклад в общую операцию. <…>
План высшего немецкого командования
В период декабрь 1915 г. – февраль 1916 г. ген. фон-Фалькенгайн принимал свои решения, отдавал приказы и подготовлял при помощи армии кронпринца наступление против Вердена.
В своем труде «Высшее командование немецкой армии с 1914 по 1916 г.» он точно указывает, каковы были его намерения и цели, представляя те и другие в весьма скромном виде.
Нужно было, говорит он, главным образом, нанести решительный удар на Западном театре – единственном театре, где можно было серьезно задеть Англию. Богатая всякого рода ресурсами и до сих пор мало потерпевшая от неприятельских действии, она представляла собой самого сильного врага. Ее можно было поразить подводной войной, но Берлин против этого возражал прежде всего из боязни нейтральных держав и в особенности США. Против континентального участка, который удерживался британскими армиями во Фландрии, было несвоевременно предпринимать значительное наступление зимой, принимая во внимание чрезвычайно неблагоприятные климатические и топографические условия. Лишить Англию ее главной опоры и серьезно подрезать ее силы можно было после того, как будет «покончено» с французской армией, которая, как казалось, приближалась к грани своего сопротивления после 15 месяцев беспрерывных потерь и всяких трудностей. Чтобы этого достигнуть, нужно ли было стремиться к такой отдаленной и
такого огромного значения цели, как Париж? Безусловно, нет. Достаточно было начать сражение на таком участке, который, по соображениям морального порядка, защищался бы Францией до последнего вздоха. Бельфор и Верден отвечали этим условиям. Верден во всех отношениях представлял более подходящий объект, ибо стратегическое и тактическое развертывание наступающих сил здесь было осуществлять легче. Этот выступ французской территории, бедный средствами сообщения, был окружен с немецкой стороны богатой сетью шоссейных и железных дорог, которые позволяли производить быстрое сосредоточение наступающих сил, а глубокий пояс оврагов и лесов облегчал маскировку средств и сил, необходимых для сосредоточения к месту боевых действий. Кроме того, под Верденом не обязательно надо было «выиграть» сражение и дойти до сердца крепости, так как для спасения этого сердца французская армия могла бы драться до полного истощения. Короче говоря, имелось в виду пустить в ход мощный боевой порядок, богато снабженный материальной частью, – боевой порядок, который действовал бы, как пиявка, не требуя большого количества людей. Пункт приложения наступающих сил выбран по правому берегу
р. Маас, в районе, более удобном для связи с немецкими тылами. Здесь намечалось наносить удары столько времени, сколько потребует ход борьбы, предпринятой для полного истощения французской армии. Наконец, еще одно соображение первостепенного порядка оправдывало, с точки зрения Фалькенгайна, выбор Вердена: захват этой крепости избавлял от угрозы главным путям немецких сообщений и металлургическому бассейну Бриэ со стороны крепости Верден.
Я не возвращусь к этому аргументу, который гораздо менее важен, чем ранее приведенные начальником германского генерального штаба, и который обнаруживает полное незнание наших возможностей.
В противоположность взглядам Фалькенгайна, кронпринц, на которого были возложены подготовка и проведение действий против Вердена, не был согласен с этим суженным планом, как это он сам указывает в своих «Воспоминаниях». По его мнению, немецкая армия не должна была повторять неудачу под
Верденом; нужно было добиться, чтобы он пал. А этого можно было достигнуть только возобновлением с еще большей настойчивостью и энергией маневра 1914 г., т. е. обойти укрепленный район по обоим берегам р. Мааса и так сдавить его тылы, чтобы передовые позиции в силу этого оказались беззащитными. Вторичное сражение под Марной не сорвало бы такой операции. Реализация последней представлялась весьма благоприятной, потому что на юго-востоке немцы уже укрепились на высотах р. Мааса, в Сен-Миель, и на левом берегу реки.
Генерал фон-Мудра, командуя в Аргоннах 16-м корпусом под начальством кронпринца, уже давно изучал данные этой проблемы. В качестве командира он находился в Меце перед войной и был в составе 5-й армии, когда она производила маневр в начале сентября 1914 г. с целью окружить крепость с запада; лучше, чем кто-либо другой, фон-Мудра знал неоценимые достоинства левого берега реки как для обороны, так и для наступления на укрепленный район. После нескольких бесед он окончательно присоединился к мнению своего начальника. По их взглядам, продвижение немцев к югу между р. Маас и Аргоннами должно было немедленно создать опасность для общего положения французов.
Кронпринц и ген. фон-Мудра рассуждали правильно. Из-за редкой сети сообщений мы смогли бы удержаться на правом берегу реки, если бы 5-я немецкая армия достигла железной дороги Сент-Менеульд, Обревиль, Верден, чем создала бы угрозу находившейся поблизости магистрали от Бар-ле-Дюк на Верден. Таким образом, мы были бы вынуждены быстро отойти на неподготовленные позиции Аргонны, Сен-Миель, а такое отступление, с немедленным оставлением Вердена, повлекло бы за собой чрезвычайно тяжелые моральные последствия, потому что никто в мире не знал, что Верден не являлся настоящим укрепленным лагерем, как об этом принято было думать.
Что следует из этих соображений начальника германского генерального штаба, приведенных им уже после свершившихся фактов?
Прежде всего следующее: немцы безусловно не предполагали наступать на Верден только лишь потому, что Верден им угрожал. Находясь на выступе наших позиций, не имея сообщений и расположенный на обоих берегах реки без достаточно обеспеченных переправ с одного берега на другой, – Верден не мог являться базой для наступления. Армия не получает никакого преимущества, наступая из выступа; Гинденбург и Людендорф доказали это в 1918 г. в Амьене и Шато-Тьери.
Другая мотивировка – «пустить кровь» французской армии – не представлялась в тот момент достаточной и правдоподобной целью. Желая только истощить нас, ударив по чувствительному месту, которое бы мы упорно защищали, немцы рисковали быть истощенными сами в такой же мере, в какой и мы. В это время наши союзники уже готовились к выходу на арену, а так как их военный потенциал был весьма значителен (в людях – у русских, в людях и в материальной части – у англичан), то перед нами открывалась возможность сказать последнее слово. Бесспорно, нам недоставало единства командования для согласования действий наших наличных сил, но Фалькенгайн знал о соглашении, достигнутом между союзниками во время переговоров в Шантильи и Париже. Продолжительное и изнурительное сражение сблизило бы нас друг с другом, дало бы нам время уточнить наши совместные действия и помочь друг другу.
Фалькенгайн видел несравненно дальше, чем он об этом пишет. Я отношусь с уважением к нашим противникам в отношении их стратегической науки, а потому уверен, что в больших мероприятиях их планы базировались на серьезных основаниях.
Я думаю, что начальник германского генерального штаба, выбрав Верден, готовил здесь действительно большой удар: окружить выступ наших позиций и, сокрушив его мощным артиллерийским огнем, атаками добиться его падения; притянуть резервы французов на правый берег р. Маас, чем создать затруднения французскому командованию в использовании резервов, так, как Маас оказывался в тылу у последних; быстро продвинуть атакующие части по левому берегу Мааса и, сокрушительно обрушившись ими на французов, повторить нечто похожее на Седан.
Эти маневры и действия немецких войск должны были принести большое поражение разрезанной на две части французской армии, и в перспективе прекрасную победу германской армии.
«Будем проникнуты мыслью, что родина ожидает от нас чего-то огромного», – объявил кронпринц в приказе от 12 февраля… «Мы должны доказать врагу, что железная воля сынов Германии, направленная к победе, живуча и что немецкая армия там, где она ведет наступление, преодолевает все препятствия».
Что-то огромное… Железная воля, направленная к победе… Наступление, преодолевающее все препятствия… Не говорят ли такие слова о том, каков был план?
Эти грандиозные намерения были в духе последователей Шлиффена и оправдывались результатами, достигнутыми на Восточном фронте. Немцы имели основание думать, что борьба с французами представит значительно больше трудностей, но уверенность в их превосходстве позволяла им преследовать подобную цель. Мы, по всей вероятности, никогда не узнаем действительных намерений Фалькенгайа.
Мне скажут, что кронпринц также изложил свои идеи в свете свершившихся уже событий. Я этого не думаю: его «Воспоминания» отражают искренность солдата, который очень просто признает важность своих надежд и горечь своих разочарований.
<…>
Завязка и характер борьбы
Наступлению атакующих дивизий предшествовала бомбардировка немецкой тяжелой артиллерии 21 февраля и в ночь с 21-го на 22-е; нигде еще, ни на одном фронте и ни в одном сражении не знали ничего подобного. Немцы пытались создать такую «зону смерти», в которой ни одна часть не смогла бы удержаться. Тучи стали, чугуна, шрапнелей и ядовитых газов разверзлись над нашими лесами, оврагами, траншеями и убежищами, уничтожая буквально все. Ужасные взрывы потрясли наши форты, покрыв их дымом. Невозможно описать это наступление, которое безусловно не имеет равного по силе. На узкий треугольник, заключенный между Брабан, Орн и Верденом, был сосредоточен опустошающий огонь больше чем 2 млн. снарядов.
21 февраля после полудня немецкие войска пошли вперед маленькими, частями, а 22-го утром (после ночи, в течение которой артиллерия продолжала без передышки свое дьявольское «трамбование») уже колоннами, подталкивая друг друга; они надеялись продвинуться вперед с винтовками за плечами.
Каково же было их изумление и разочарование, когда они увидели повсюду на своем пути появлявшихся из-под щебня французов, оборванных и изнуренных, но в то же время грозных, защищавших развалины всех своих опорных пунктов.
Сопротивление стрелков Дриана, депутата и солдата, написавшего «Завтрашнюю войну» и «Крепостную войну», стоит того, чтобы о нем вспомнить.
В лесах Кор бодрствовали 56-й и 59-й батальоны стрелков с некоторыми подразделениями 165-го пехотного полка – всего около 1200 чел. Их поддерживали 6 батарей 75-мм пушек и 8 тяжелых батарей; на них наступали 4 полка (80-й, 91-й, 87-й, 88-й) 21-й дивизии, т. е. от в 8000 до 10000 чел., которых поддерживали 7 батарей 77-мм орудий и приблизительно 40 тяжелых батарей. Подготовительный огонь их буквально придавил; большинство убежищ было разрушено снарядами; потери оборонявшихся, прежде чем они вошли в соприкосновение с нападавшей стороной, достигали высокой цифры. Наши стрелки, загнанные и окруженные со всех сторон, держались в глубине леса в течение около 24 часов.
Войска 30-го корпуса проявили удивительное мужество. Каждый пункт сопротивления – лес, селение, обвалившаяся траншея, воронки от снарядов позволял нашим частям преграждать наступление противника. Французские солдаты и офицеры, понимая сложившуюся обстановку и зная, что помощи ждать почти невозможно, напрягали все свои силы и выполняли долг просто и безропотно.
В это же время на грузовых машинах по дороге Суйи – Bерден и пешком небольшими колоннами по поднимавшимся севернее крепости путям к Сен-Мишель и Сувиль приближались к боевым позициям части двух дивизий общего резерва. Но едва только они перешли через р. Маас, как были настигнуты, задержаны и расстроены артиллерийским огнем. Еще больший беспорядок в движение резерва вносило встречное движение машин и обозов снабжения. На условленных местах сбора перед выступлением на свои боевые участки наступавшие войска искали начальников своих подразделений и назначенных для сопровождения на позиции проводников; а так как последние сами должны были переходить с места на место, спасаясь от взрывов снарядов и газов, они бродили в суматохе, не оказываясь там, где нужно. В результате этого взводы и роты подкрепления брели наудачу, прямо на север, двигаясь в дыму, среди оглушительного шума сражения, внезапно сталкиваясь с противником и вступая с ним в бой, не имея сведений и связи с соседями, без поддержки и связи с артиллерией, без определенных задач, без окопов для укрытия, без обеспеченных ходов сообщения от тыла к фронту.
20-й корпус1, спешивший по направлению к Суйи и Вердену со станций выгрузки, находившихся у Бар-ле-Дюк, направлялся также без предварительной рекогносцировки на высоту Дуомон, которая стала основной и решающей точкой опоры в борьбе; он присоединился к 30-му корпусу, стремясь плотнее заткнуть зиявшие дыры, и понемногу передовые позиции, хотя все еще беспорядочные и запутанные, приобрели некоторую прочность.
Несколько позади 1-й2 и 13-й3 корпуса, спешно прибывшие по железным дорогам к Марне, начали выгружаться: один – 24-го, другой – 25-го числа. Наши артиллерийские группы, кое-как усилившись батареями, находившимися в распоряжении трех новых корпусов, возобновили свой огонь. Их содействие придало мужество бойцам и пробудило надежду, что понесенные жертвы не будут бесполезны.
На третий день сражения противник занимал все наши передовые позиции к северу от Дуомон. Наше общественное мнение, убежденное в необходимости удерживать территорию «во что бы то ни стало», уже начинало волноваться. Тем не менее, я повторяю, подобные случаи являются нормальными в начале сражения, и страна могла относиться к ним без особого беспокойства, как это делали сами находившиеся у Вердена войска, после благоразумных разъяснений местного командования.
Ген. Лангль-де-Кари продолжал наблюдать за событиями с величайшим хладнокровием и спокойствием. Он тотчас же понял, что движение противника на высотах р. Маас и к дороге от Вердена на Этэн ставило в опасное положение наши части, развернутые в глубине Вевра: они вскоре могли бы попасть под ближний обстрел, быть обойдены с тыла и отрезаны от крепости. Так как наши позиции в Вевре сами по себе имели только значение прикрытия наблюдательных пунктов на высотах р. Маас, то казалось, что можно было без всякого неудобства оттянуть их назад, к подножью этих высот. 24-го в 20 часов ген. Лангль отдал соответствующий приказ, во исполнение которого передвижения частей производились в продолжение всего дня 25-го без помехи со стороны противника. Ставка главнокомандующего, тотчас же об этом информированная, подтвердила приказ Лангль-де-Кари; тем не менее ген. Жоффр был несколько обеспокоен и считал необходимым подтвердить, что передвижения частей не должны были даже вызвать мысль о возможности продолжать отход до р. Маас.
«Я одобряю заранее, – телеграфировал он, – решение, которое вы предпримете в отношении отхода по направлению к высотам р. Маас войск, расположенных в глубине Вевра, если вы сочтете это необходимым. Вы единственное лицо, имеющее возможность судить о вызываемых боевой обстановкой требованиях и принимать соответствующие решения. Но вы должны удерживать за собой фронт на севере, на участке между р. Маас и Вевром, всеми средствами, какими вы располагаете. Используйте, не колеблясь, весь 20-й корпус».
Чтобы быть уверенным, что его мысль правильно понята исполнителями, генералиссимус одновременно прикомандировал к командующему группой армий центра своего уполномоченного ген. Кастельно, который прибыл в Авиз 25-го в 5 часов. В 5 часов 45 минут он дал следующую краткую директиву:
«Оборона р. Маас должна проводиться на правом берегу; на этом берегу следует задержать (противника любой ценой».
Ген. Кастельно продолжал затем свой путь к Вердену, чтобы на месте оценить обстановку и изучить условия, в которых должна была быть использована 2-я армия, которую Ставка главнокомандующего направляла в это время к Бар-ле-Дюк. <…>
Глава вторая. Организация обороны
Силы обороны
Уже с начала борьбы, в то самое время, когда наши начальники и войска вели себя с таким изумительным мужеством, повсюду во Франции распространялись самые странные и неправдоподобные слухи: говорилось, будто бы местное командование пренебрегало своими обязанностями, а потому до отношению к виновным необходимо применять суровые репрессии. При моем вступлении в должность я счел себя обязанным проверить эти абсурдные утверждения. Командир укрепленного района и его начальник штаба дали все доказательства своей замечательной предусмотрительности и благодаря разумным указаниям ген. Лангль-де-Кари, встретили в наилучших условиях нападение, которое ими предусматривалось.
То, что после ужасного напора неприятеля Верден 25 февраля оставался еще в наших руках, являлось доказательством действительных успехов. Потеря передовых позиций глубиной в 5–6 км не выходила за пределы допустимого, а потому последствия ее не могли вызывать особого беспокойства. Однако, занятие немцами форта. Дуомон, пункта, командовавшего над окружавшей местностью, являвшегося ключом всего боевого участка, безусловно могло привести всю систему обороны в серьезное материальное и моральное расстройство.
Как бы то ни было, штаб 2-й армии, прибывший утром 26-го, тотчас же принялся за работу, чтобы разослать мои первые указания. Эти указания устанавливали прежде всего единую «позицию сопротивления», которая должна была защищаться всеми имевшимися у нас средствами, – позицию, определявшуюся на правом берегу реки теми рубежами, которые мы удерживали и которые уже не оставляли достаточного пространства хотя бы для самого незначительного отступления. Эта позиция, обращенная фронтом на север, состояла из передовой: Тиомон и Сувиль, непосредственно примыкавший к массиву Дуомон, и другой, обращенной фронтом на восток, определявшийся линией фортов Во, Таванн, Муленвиль и гребнем Маасских высот, возвышающихся над Вевр. На левом берегу реки позиция проходила через Кюмьер, Мор-Ом, высоту 304, Авокур. Маас между Кюмьер и Шарни образовывал линию обороны и связи между обоими берегами реки.
Задача армии, изложенная в оперативном приказе № 1, заключалась в следующем: остановить во что бы то ни стало наступление противника и безотлагательно вернуть все захваченные им участки местности.
Столь определенная формулировка задачи армии внушала каждому исполнителю решительное стремление к упорной обороне указанных позиций. Несмотря на перенесенные уже тяготы и предстоявшие испытания, исполнители должны были реагировать так, как если бы они находились в «полной силе», и притом, услышав этот первый призыв, сказать себе: «Нельзя больше совершать ни одной ошибки, нельзя больше терять ни одной пяди земли». Все должны были сосредоточить свои силы на передовых позициях, не оглядываясь назад.
Расположенные на фронте войска были размещены следующим образом: группа Гильомa (две дивизии со штабом 1-го корпуса) занимала оба берега р. Маас и фронт, непосредственно примыкавший с востока; группа Бальфурье (четыре дивизии со штабом 20-го корпуса) обороняла высоты между деревней Дуомон и фортом Во; к западу от реки ген. Базелер выполнял приказание удерживать фронт от всевозможных случайностей; 14-й и 2-й корпуса, расположенные фронтом на восток от Муленвиль до Эпарж, удерживали Маасские высоты.
В резерве оставались только части 30-го корпуса, абсолютно истощенные, но Ставка главнокомандующего сообщила о предстоящем прибытии штабов двух армейских корпусов (13-го и 21-го с четырьмя дивизиями); третий должен был прибыть в ближайшее время (33-й корпус). Поэтому не представлялось срочно необходимым направлять в состав 2-й армии еще какие-либо другие крупные войсковые соединения; мы об этом уведомили Ставку главнокомандующего и просили выслать нам в кратчайший срок более значительные средства артиллерии, ибо мы продолжали сильно страдать от обстрела тяжелых орудий противника.
Три основные директивы дополнили общую организацию обороны. Прежде всего надо было передвинуть к восточному подножию Маасских высот передовую линию 14-го и 2-го армейских корпусов, чтобы действительным и окончательным образом обеспечить прикрытие наблюдательных пунктов И уменьшить излишне большой в некоторых пунктах отход от склонов Вевра, выполненный перед тем по приказанию ген. Лангль-де-Кари; мелкие действия, необходимые для выполнения этого приказа, были проведены без всяких инцидентов.
Командование армией оставило за собой право разрушить в случае необходимости мосты через р. Маас, чтобы никто не считал для себя возможным неожиданно отступить на левый берег реки и «сжечь за собой мосты».
Наконец, секторы правою берега реки были предупреждены, что они не должны рассчитывать на какое бы то ни было подкрепление, которое могло бы дать возможность эшелонировать на левом берегу реки резервы, готовые встретить между р. Маас и Аргоннами неприятельское наступление, продолжавшее представлять здесь наибольшую опасность.
Вечером 26 февраля ген. Кастельно телеграфировал в Шантильи: «Положение еще недостаточно ясно, чтобы ген. Петэн и я смогли дать точную оценку. Я думаю, однако, что если бы мы смогли выиграть два или три дня, которые дали бы возможность командованию 2-й армии привести все дела в порядок и заставить почувствовать свою активность, опасность потерять Верден была бы окончательно устранена».
Ген. Жоффр решил, что 2-я армия будет подчиняться ему непосредственно без промежуточной инстанции группы армий и что 3-я армия ген. Эмбер (Humbert) перейдет в мое оперативное подчинение. Он усилил приток подкреплений и занялся всевозможными мероприятиями, направленными к облегчению нашей задачи. Изложив британскому командованию обстановку, в силу которой мы должны были располагать всеми нашими войсками, чтобы привести к успешному результату то ужасное сражение, в которое были втянуты, Жоффр добился того, что ген. Хэйг признал необходимым освободить нашу 10-ю армию, находившуюся еще на участке англо-бельгийского фронта. Телеграммой от 27 февраля главнокомандующий одобрил мои первые распоряжения: «Я вам свидетельствую мое удовлетворение по поводу быстроты, которую вы внесли в организацию командования на поле боя… В том положении, в каком находится в настоящее время сражение, вы ясно чувствуете, подобно мне, что лучший способ отразить напор противника – это в свою очередь атаковать его. Нужно вернуть территорию, которую он захватил у нас. Боевых припасов у вас будет достаточно; фланкирующие позиции левого берега реки дадут вам возможность непрерывно поражать своим огнем противника».
Это последнее утверждение в указанный момент выражало скорее пожелание, чем возможность. Но я не отчаивался дать ответ по этому вопросу в духе взглядов главнокомандующего, поскольку он хотел предоставить мне для этого необходимые средства. <…>
О сроках вмешательства других союзных армий. Продолжение поединка между Францией и Германией
Я ценил полную согласованность взглядов, установленную мной с главнокомандующим в результате моих переговоров с ним, тем более, что я возлагал мало надежд на быстрое вмешательство союзников.
Союзные штабы собрались, однако, в Шантильи 12 марта и решили, что переход в наступление всей коалиции должен развернуться «в самый короткий срок». В Париже 27 и 28 марта представители правительств утвердили эту хорошую резолюцию, имея в виду направить все усилия «к решительному сражению», и расстались, подтвердив свою готовность продолжать борьбу до окончательной победы.
Но от слов далеко до дела. С одной стороны, в России реорганизация армии требовала еще многих недель, и ген, Брусилов не считал возможным предпринять свое наступление против Австрии ранее начала июня; с другой стороны, Англия лишь понемногу увеличивала численность своей армии новым для нее способом – призывом новобранцев. И хотя Англия честно готовилась нанести большой удар на р. Сомме в связи с нашим левым флангом, но думала быть готовой к этому не раньше чем к июлю. Таким образом, до лета мы должны были переносить всю тяжесть борьбы одни.
27 марта, после первого собрания представителей союзных правительств в Париже, ген. Жоффр писал в следующих выражениях ген. Хэйг: «Мощное наступление, которое германские армии предприняли в районе Вердена, не должно иметь следствием изменение выполнения нашего плана действий, который мы выработали сообща. Речь идет как для нас, так и для вас о том, чтобы посвятить нашему наступлению на р. Сомме всю совокупность сил, которые только возможно применить; успех, на который мы рассчитываем, покоится в большой своей части на протяжении фронта наступления наших армий. Наше намерение должно заключаться в том, чтобы ударить противника, пытаясь прорвать его фронт от Эбютэрн до Лассиньи; зона действий британских и французских армий будет разграничена общей линией Эбютэрн, Ардекур, Морепа, Бушавен».
Командование показало исключительный пример энергии, предлагая, несмотря на Верден, придать сражению на р. Сомме предусмотренную заранее силу, а именно – наступление на фронте в 70 км (из которых 45 на французском фронте) и создание атакующей группы французских войск в составе 40 дивизий и 1 700 орудий тяжелой артиллерии. Оно одобрило 22 марта план ген. Фоша, основанный на этих данных… Чтобы спасти подготовку этого плана, ген. Жоффр был принужден противиться моим неоднократным просьбам о подкреплении, которое я был вынужден настойчиво требовать, начиная с конца марта; я с глубоким волнением вспоминаю телеграмму, полученную мною 2 апреля из Ставки главнокомандующего: «Вы знаете общую обстановку у противника и состояние французских сил… Вследствие этого вы должны сделать все, чтобы я не был принужден в данный момент пустить в ход последний совершенно свежий корпус, который я имею в данный момент свободным (9-й корпус) и удержание которого в резерве имеет большое значение по отношению к нашим союзникам, а также ввиду наших дальнейших предположений».
Это был действительно драматический конфликт интересов, внешне противоположных, но направленных к одной и той же цели. Мы находились в состоянии непрерывного кризиса. Я не был в состоянии продолжать свое существование при наличных силах, а потому с душевной болью ответил 12-го на этот призыв так, как подсказывала моя совесть: «Посылка новых соединений необходима… Я настойчиво прошу, чтобы эти новые части были отобраны из числа тех, которые никогда не появлялись на Верденском фронте. Сила и продолжительность бомбардировки, трудность связи и снабжения, размеры понесенных потерь – все это достаточно для того, чтобы объяснить быструю изнашиваемость войск, привлекаемых для вторичного пребывания на столь тяжелом фронте.
…Следует отметить, что войска, которые возвращаются на фронт вторично, пополняются контингентом призыва 1916 г.; эти молодые солдаты еще не были под огнем и потому быстрее, чем старые контингенты, подпадают под впечатление бомбардировки, которой они подвергаются».
Когда я видел идущих под огонь двадцатилетних молодых людей, мое сердце сжималось при мысли, что с легкостью, свойственной их возрасту, они слишком быстро перейдут от энтузиазма первой схватки с противником к усталости, вызванной страданиями, а, может быть, даже к упадку духа перед поставленной им грандиозной задачей. Со ступенек мэрии в Суйи – моего командного пункта, столь удачно расположенного на перекрестке дорог, ведущих к фронту, – я оказывал им самое горячее внимание, когда они появлялись со своими частями; трясясь в неудобных грузовиках или сгибаясь под тяжестью боевого снаряжения, на походе, они старались песнями и шумом сохранить присутствие духа.
Главнокомандующий понимал мою озабоченность и уступил моим доводам. 12 апреля, в ответ на мой призыв, он отправил на Бар-ле-Дюк тот самый 9-й корпус, который предполагал оставить свободным, и просил меня только вернуть ему в обмен один из утомленных армейских корпусов. «Нория» (черпалка) у Вердена продолжалась, но и подготовка к сражению на р. Сомме шла своим чередом. В тот же самый день ген. Жоффр ввел на р. Сомме, к югу от 6-й армии, 10-ю армию с тем, чтобы разделить на две группы все силы, находившиеся в распоряжении ген. Фоша для наступления; эти силы насчитывали еще около
30 дивизий и 700 орудий тяжелой артиллерии; они были уменьшены, приблизительно, на одну треть по сравнению с предварительными предположениями. Однако, они являлись тяжелой нагрузкой для французской армии, которая под Верденом и без того находилась в единоборстве с немецкой армией, располагавшей всеми свободными средствами.
Твердость нашего высшего командования в выполнении своих намерений, постоянство взглядов, настойчивое стремление сохранить, несмотря ни на что, инициативу в ведении операций – все это привлекает внимание историков и вызывает их восхищение.
Высшее германское командование начало отдавать себе отчет в серьезности положения. Логика подсказывала необходимость постепенно ослабить кольцо у Вердена с тем, чтобы найти, как это сделало высшее командование союзников, какой-то другой оперативный район. Однако, немцы упорствовали в выполнении своего плана; они держали в тисках французскую армию и не собирались ее выпускать; они все еще пытались расшатать барьер северного фронта Вердена, чтобы пробить в нем брешь. Если бы оборону на левом берегу реки не удалось прорвать, они собрали бы вновь свои пополненные силы на правом берегу и передвинули бы их прямо перед собой к препятствиям, образуемым большими фортами Во и Оувиль, чтобы отбросить нас на р. Маас и за ее пределы.
Какое громадное число людей обрекалось на смерть этим грубым решением! Кронпринц был недоволен, так как усиления его группировки не предполагалось, а возобновления атак Вердена требовали. Свое огорчение он пространно изливает в «Воспоминаниях» и жалуется на роль, которую играл в этих обстоятельствах начальник его штаба ген. фон-Кнобельсдорф – вместо того, чтобы поддержать взгляды своего командующего армией, он соглашался с начальником генерального штаба. По-моему, кронпринц правильно оценивал положение. Поскольку невозможно было в достаточной мере увеличить его силы, чтобы преодолеть наше сопротивление, было бы правильнее попытаться найти какой-либо другой участок, на котором мы оказались бы гораздо слабее.
Германский план действий предусматривал, таким образом, усиление в ближайшее время наступательной активности на правом берегу реки. Ген. фон-Мудра, который, как казалось командовал с недостаточным усердием и энергией, был перемещен на командование сектором Аргонн, а наступательная группа на правом берегу реки перешла в подчинение ген. фон-Лохова, который отличился со своим 3-м армейским корпусом во время атак против фронта Дуомон, Во. <…>
Итоги к 1 мая
Посмотрим, каковы были к этому моменту итоги двух месяцев сражения.
2-я армия насчитывала к 1 мая 13 600 офицеров, 525 тыс, солдат, 170 тыс. лошадей и мулов, имея в своем составе 7 армейских корпусов4. Огромная численность армии охватывала не только бойцов. Работа служб поглощала значительное количество людей; кроме того, наша система частых и быстрых смен требовала присутствия на территории армии двойного количества войсковых соединений.
«Нория» заставила пропустить под Верденом, в общем, 40 дивизий, хотя это еще абсолютно не говорит о том, что все они были истощены. Действительно, большая часть этих дивизий, выведенная из боя перед окончательным своим истощением, занимала вначале спокойные участки и лишь позднее перебрасывалась на участки боевых операций. Их восстановление обеспечивалось большей частью возвращением из тыла раненых первого года войны, и только в конце марта началось пополнение молодыми людьми набора 1916 г.
Таким образом, несмотря на наши потери, достигавшие уже 3 тыс. офицеров и 130 тыс. солдат, положение нашего наличного состава еще не было критическим и набор солдат в возрасте 20 лет производился в очень небольшом количестве. Большая часть бойцов состояла из взрослых людей, «поседевших на полях сражения»; средний возраст их был от 25 до 26 лет. Они стойко переносили нечеловеческие испытания и мужественно выполняли свои тяжелые обязанности. Когда наступал момент выхода на позицию, они шли вперед твердым шагом, не думая об участи, которая их ожидала…
Страна оказывала им огромное доверие. В восторженных представлениях общественного мнения о героизме защитников Вердена были элементы преувеличения. Веря в существование каких-то мистических сил, общественное мнение было склонно не понимать действительных бедствий наших солдат и ограниченности их возможностей; это и было причиной лихорадочного нетерпения общественного, мнения в ожидании и подталкивании скорейшего наступления, час которого еще не пробил. Тем не менее мы правильно оценивали высокое уважение к нам наших соотечественников и, чтобы быть достойными его, стремились работать с каждым днем больше и лучше, чем это делали накануне.
Влияние нашего поразительного сопротивления распространилось далеко за пределы страны, и повсюду в лагере коалиции возродилась надежда. Каковы же должны были быть возможности объединенных сил союзников, если одна Франция сумела достичь таких результатов. Поздравительные письма не переставали получаться в Шантильи из столиц и полевых штабов дружественных стран. Англия первая присоединилась к нашему торжеству и готовилась к началу наступления. Ген. Кадорна, при своем визите на французский фронт, восхищался «спокойной выдержкой наших войск». Итальянские делегаты восторгались французской армией, утверждая, что она спасла Европу. Принц Александр Сербский, после того что он видел у Вердена, выразил свое восхищение кабинету министров. Французский посол в Петербурге получал от наших союзников на востоке свидетельства наиболее трогательного восхищения и обещание ближайшего и весьма активного сотрудничества.
Итак, Верден продолжал держаться. Истощение французской армии, в одиночестве вовлеченной на целых три месяца в сражение неслыханной силы, не внушало тревоги, а потому свобода действий нашего высшего командования оставалась обеспеченной. Перед нами 5-я германская армия располагала 7–8 корпусами5, имевшими, приблизительно, до 20 дивизий на передовых линиях с чрезвычайно мощной артиллерией и авиацией. Число дивизий, снятых с фронта, начиная с 21 февраля, не превосходило 7 или 8, а общая сумма германских сил, находившихся под Верденом, определялась в 26 дивизий. Эта цифра, значительно меньшая по сравнению с нашей, объяснялась тем, что противник применял другой метод комплектования. Растянутые в глубину дивизии восстанавливались своими собственными средствами, и войсковые части перестраивались на месте. В 20 или 30 км от позиций резервные депо дивизий, бригад или полков создавали свои передовые звенья пополнений, где солдаты пополняли свое военное обучение и ожидали очереди отправки на фронт. Такой способ питания армейских корпусов позволил им, в общем, держаться весьма длительный срок. Тем не менее полное истощение двух из них, 18-го и 3-го, было настолько абсолютным, что они не смогли ограничиться своим обычным способом восстановления потерь на месте и были на короткое время сняты с фронта для реорганизации.
Очень трудно оценить потери противника; быть может, он никогда в них не признается. Однако, кронпринц писал о положении в июне месяце: «Мне казалось чрезвычайно сомнительным, чтобы французы, которые применяли систему частой смены, имели в конце концов больше потерь, чем мы».
Я считаю это замечание верным, ибо оно относится ко второй половине сражения, т. е. к моменту, когда мы собирались взять в свои руки инициативу и когда немцы упорствовали в своих безуспешных попытках, но в течение двух месяцев (марта и апреля), – я так думаю, – потери противника были меньше наших. Если в своих повторных наступлениях они чаще оказывались более беззащитными, чем наши войска, и употребляли при этом иногда весьма уязвимые боевые порядки, то было совершенно очевидно, что их многочисленные снаряды, падавшие беспрерывно на ограниченное пространство, где действовали наши части, причиняли им огромные потери. Наоборот, наши батареи, менее многочисленные и гораздо хуже снабженные, не могли наносить таких же потерь войскам противника, расположенным на более широком пространстве с хорошо устроенными укрытиями и действовавшим в лесных районах, благоприятствовавших маскировке сосредоточения.
Немецкий набор рекрутов 1916 г. появился в боевых частях в начале года, т. е. несколько раньше, чем у нас, так что к концу апреля на сборных пунктах внутри страны оставалось около 900 тыс. солдат. Вспомнив, что их было 1500 тыс. в конце 1916 г., мы можем отсюда заключить, что в состав действующей армии влилось от 500 до 600 тыс. солдат. 5-я германская армия, единственная из немецких армий, серьезно втянутая в бои в этот период времени, должна была поглотить большую часть пополнения. Мы полагаем, что ее потери, даже не сравнивая с нашими, были все же очень значительны.
Неудачи под Верденом отразились на общественном мнении в Германии. В конце апреля в «Гамбургер Нахрихтен» появилась весьма характерная статья, доказывавшая, что начатое большое сражение, якобы, привело к задержке наступления в Лотарингии.
«Всякий беспристрастный критик, – писал автор статьи, – хорошо знает, что крепость, которая составляет столь мощную систему опорных пунктов, не может быть захвачена быстро и что успехи, которые мы одерживали до сих пор, составляют в современных условиях максимум возможного. Можно ли признать Верден неприступным или нет? Мы не будем обсуждать этого вопроса. Будущее даст нам ответ. Мы укажем только на результаты, которых мы уже добились. Цель войны заключалась в том, чтобы вывести из строя армии противника. Крепости сами по себе не имеют значения; они имеют ценность только как поддержка армии либо, при известных обстоятельствах, как исходное положение для наступления. Мы совсем недавно узнали, что большое французское наступление по направлению к Мецу было намечено на 15 апреля. Но 15 апреля прошло, и большое наступление не состоялось. Этого совершенно достаточно, чтобы показать, насколько наше наступление на Верден было эффективным».
Германия с ее сильнейшим военным могуществом, Германия, которая обладала в борьбе против Франции всеми преимуществами своей исключительной военной системы и превосходством материальных средств, замечательно приспособленных к требованиям современного сражения, – Германия не была больше уверена в будущем и начинала понимать, что звезда ее меркнет.
Во второй раз нам удалось предотвратить счастливый для
Германии исход событий.
Глава третья. Последние усилия противника и ответный удар французов
Бесплодное чередование наступлений обеих сторон на обоих берегах реки
Новое столкновение у Вердена после опыта прошедших упорных боев должно было стать теперь еще более мощным и упорным. Немцы предвидели, что они не смогут бесконечно удерживать за собой численное превосходство, и хотели умножить число своих ударов на полях сражения у Вердена, рассчитывая при этом на истощение одной за другой наших дивизий. Непрерывно усиливая превосходство своей артиллерии, они рассчитывали разбить нас мощностью своих технических средств. Со своей стороны, мы готовились к ответному удару, и ген. Нивель уверил меня в своем горячем желании сотрудничать в разрешении этой задачи, которую он намеревался выполнять всеми средствами и со всей свойственной ему энергией. Одно из первых указаний, с которым он обратился к своим командирам групп, намечало «путь, проникнутый боевыми настроениями», а 2 мая, в соответствии с выработанными нами указаниями, он установил: общие условия наступления в целях обратного захвата форта Дуомон.
Группа Лебрена должна была организовать операцию, выполнение которой выпадало – в рамках 3-го армейского корпуса – на дивизию ген. Манжена, Манжен приступил к подготовке своих войск к наступлению, стремясь возродить в сердцах подчиненных пыл «ответного удара». Лес Кайет служил для этой цели и стрельбищем, и учебным полем. Каждый боец, под строгим влиянием своего начальника, вновь приобретал уверенность в своем оружии, приучаясь к тому, чтобы на любой выстрел врага отвечать двумя и добиваться вернуть утраченную местность либо сапой, либо гранатой.
Дивизия вполне освоилась со своей задачей и стремилась добиться чести взять обратно форт. Чтобы атаковать этот форт после широкого охвата его, дивизия должна была получить поддержку одной пехотной бригады, 150 артиллерийских орудий, из которых десяток тяжелых, вплоть до калибра 370 мм, и несколько авиационных эскадрилий. Полковник Этьен, очень опытный артиллерист, помощник ген. Манжена по управлению артиллерийскими дивизионами и батареями, предназначенными для поддержки наступления, наметил следующую идею их использования: «Сущность операции заключается в том, чтобы выставить на позицию и повести огонь всеми силами нашей артиллерии, имея в виду выпустить по тысяче тонн снарядов в течение шести или семи дней с целью доказать наше превосходство над артиллерией противника, разрушить средства его обороны и подорвать моральное состояние противника, – все это в пределах тех 60 га местности, которую следует захватить». Эту формулу немцы применяли по отношению к нам, начиная с 21 февраля; если бы мы также показали себя способными применить ее на практике, то все же нам не удалось бы достичь цели, не вызывая тяжелого возмездия: Фактически наши позиции продолжали оставаться очень «поражаемыми», в особенности те, которые находились на левом берегу. Кронпринц, казалось, хотел сказать свое последнее слово на этом берегу, прежде чем перевести большинство своих сил на правый берег согласно директиве начальника генерального штаба. Он бомбардировал и атаковал почти безостановочно наблюдательные пункты Мор-Ом и высоту 304. Эти высоты дымились, как вулканы. 3 мая наши летчики летали над ними и доложили затем, что до 800 м над землей весь воздух был насыщен густым дымом от разрыва снарядов. 4-го немцы прочно обосновались на северных склонах высоты 304 и угрожали, таким образом, навалиться на «позицию сопротивления», законченную по моим указаниям от 27 февраля… Но на это сейчас же реагировали защитники, твердо решившие вернуть обратно хотя бы самый маленький кусочек утерянного пространства на этой позиции. Подполковник Оден, командовавший частями, занимавшими высоту, выскочил на бруствер окопа и крикнул своим солдатам: «Вперед, мои друзья, наступил момент, когда нужно иметь мужество». Он решительно бросился вперед, увлекая за собой несколько взводов, возбужденных его голосом и порывом. Положение было восстановлено в прежнем виде, но
это стоило жизни подполковнику Одену. Из числа многих других подвигов, о которых я также смог бы рассказать, я привожу только этот, считая его весьма характерным как личный пример начальника в бою. Последний, оказавшись в такой обстановке, когда ему приходилось импровизировать «немедленную контратаку», не располагая необходимым временем, чтобы кней подготовиться и обеспечить поддержку артиллерией, верный долгу, шел на невозможное и явную смерть. Из нашего образа действий (одновременно наступательного и. оборонительного) вытекало, что наши дивизии должны были оставаться на поле боя меньше, чем когда бы то ни было, и что для сохранения боеспособности их необходимо было часто обновлять. Я доложил об этом главнокомандующему 6 мая письмом, в котором просил его о скорейшей замене восьми дивизий, предназначенных для пополнения корпусов, участвующих в операциях у Вердена. При этом я подчеркивал необходимость срочного облегчения положения 2-й армии: «Мы кончим поражением, если союзники не вмешаются». Участие в действиях англичан севернее р. Соммы могло бы иметь самый непосредственный и быстрый результат. Но каким образом следовало мыслить активность на других частях фронта? Необходимо было избежать возвращения к ошибкам 1915 г. и не возобновлять операций, бесконечно продолжающихся на одном и том же боевом участке и причиняющих гораздо большие потери, чем те, которые наносятся противнику. Я откровенно изложил ген. Жоффру свои мысли и предложил ему предусмотреть такую перегруппировку сил союзников, которая позволила бы последовательно и всегда внезапно наносить немецким армиям чувствительные потери, не доводя нас самих до растраты сил: «Нам нужно организовать систему действий, которая помогла бы нам долго продержаться. Чтобы этого достичь, следует наметить формирование трех или четырех ударных групп на разных участках фронта, и в каждой из этих групп эшелонировать соединения в глубину таким образом, чтобы головную часть всегда иметь готовой к выступлению…».
В заключение я высказал пожелание, чтобы эти наступательные группировки были сорганизованы не из состава той армии, которая защищает Верден, так как для нее эта задача уже представляет очень большую трудность, тем более, что наступление, которое мы здесь намечали, будет носить острый характер.
Ген. Жоффр ответил мне 11 мая, что союзники не замедлят проявить совместные усилил: «с целью сломить или по меньшей мере ослабить упорство народов, находящихся в коалиции против нас».
В то же время он ознакомил меня с тяжелой обстановкой, которая заставляла участвовать в боях наши армии и на других фронтах, помимо Верденского, ибо все же (волей-неволей) мы оставались руководителями коалиции… Ничего нельзя было изменить в задаче, выпавшей на долю группы армий ген. Фоша, – наступление на р. Сомме; я должен был рассчитывать только на 52 дивизии группы армий центра, чтобы с их помощью пополнять 24 дивизии верденской армии.
Вот обстановка, в которой должна была развернуться операция, имевшая задачей взятие обратно форта Дуомон, – обстановка, в общем, мало благоприятная, ибо мы были «стеснены» в отношении использования войск и не могли вследствие недостатка сил, находившихся в нашем распоряжении, увеличить фронт атак. Я был вынужден одобрить план ген. Манжена, но дать ему желательного развития не мог: нам приходилось в зоне огня на правом берегу реки собирать и посылать в атаку наши войска.
Артиллерийская стрельба на разрушение началась 17-го и продолжалась в течение пяти дней; однако, этим мы не добились полного подавления опорных пунктов сопротивления противника. 20-го ген. Манжен закончил размещение боевого порядка частей своей дивизии и дополнительной бригады, предоставленной в качестве резерва в его распоряжение6. Чтобы поставить войска в исходное положение, группа Лебрена продолжала работы по устройству окопов и проволочных заграждений общим протяжением около 12 км, но им нехватало времени, чтобы достаточно углубить окопы. Эту работу надо было возобновлять каждую ночь, так как германская бомбардировка регулярно разрушала ее в течение дня. Начиная с 20-го, атакующие войска несли чувствительные потери, потому что у нас не было превосходства огня. За несколько минут перед атакой неприятельский снаряд вывел из строя пять офицеров, окружавших ген. Манжена на его наблюдательном пункте в окрестностях Сувиля.
Тем не менее в 11 час. 50 мин. 22 мая дивизия мужественно поднялась из своих окопов. Левый фланг дивизии, использовав несколько открытых проходов в заграждениях, быстро достиг внешних сооружений форта и вступил в горячий бой; правый фланг достиг восточной башни, но его порыв был остановлен остававшимися в целости немецкими пулеметами, расположенными на позиции у юго-восточного угла. Вечером и в течение ночи с 22-го на 23-е бой развернулся в самом укреплении. Многие из наших частей проникли внутрь форта, распространились в тылу противника – и предприняли дальнейшее наступление с использованием гранат уже во внутренних сообщениях форта, которые оборонялись шаг за шагом двумя немецкими ротами. К несчастью, батареи противника обстреливали интенсивным огнем все пространство к югу от форта и тем самым преграждали доступ нашим резервам. Вследствие этого в течение всего дня 23 мая два наших батальона оставались изолированными на захваченных позициях. Утром 24-го положение этих батальонов стало весьма тревожным, а к полудню они были уничтожены или захвачены в плен противником, который атаковал их одновременно с северной, западной и восточной сторон форта. Меры, принятые ген. Манженом, не позволили ему восстановить положение, и вечером он должен был согласиться на замену своей дивизии другой, находившейся под командованием ген. Лестокуа.
Несмотря на неудачу этой первой попытки, мы сохранили наилучшие надежды на будущее: наши войска проявили подлинные чудеса храбрости, фактически отстаивая форт в течение почти двух дней. Мы сделали вывод, что возобновление подобной попытки можно проводить после более мощной артиллерийской подготовки и организацией наступления на более широком фронте, а так как это можно было осуществить лишь при наличии соответствующих средств, которых у нас было недостаточно, то нам следовало запастись терпением. Ген. Нивель дал это понять своим войскам следующим образом: «Мужайтесь, солдаты. Ни на одно мгновение упадок духа не должен скомпрометировать результаты столь героических усилий. В недалеком будущем ваша неутомимая энергия измотает наилучшие части германской армии. Наши испытания не будут долго длиться, так как наши мощные союзники должны вскоре начать наступление на других театрах военных действий. От вас потребовались и еще потребуются большое напряжение и огромные жертвы; они неизбежны в борьбе, которая должна решить судьбу каждого из народов. Проникнутые величием нашей задачи, вы не откажете в своей помощи стране, которая возложила на вас все свои надежды. Объединенные непоколебимой решимостью, вы приобретаете славу мощных участников в обеспечении стране победного мира».
Пробуждение активности на различных фронтах.
Для 5-й германской и для 2-й французской армий не было видно конца напряжения сил: они еще не исчерпали до дна своих тяжелых испытаний и тем не менее были уже привлечены к общим операциям, подготовлявшимся высшим командованием в течение нескольких месяцев. Вместо затишья борьба возобновилась с новой силой, и верденский кризис должен был достигнуть своей кульминационной точки одновременно с пробуждением на других фронтах боевой активности наших и союзных армий.
Начиная со средины мая, Австро-Венгрия доставляла высшему командованию центральных империй сильное беспокойство. Австро-Венгрия торопилась, – и это тревожило союзников, – похвастаться успехом, достижение которого она считала для себя наиболее легким на итальянском фронте. Она считала себя на этом фронте значительно сильнее своих противников, если не количеством бойцов, то во всяком случае организацией, вооружением и обучением своих армий, и питала надежду быстро покончить счеты с Италией. Фалькенгайн, предвидя, что в результате этого немедленно произойдет разгром русскими Восточного фронта австрийцев, старался отклонить своего союзника от его намерения, но все настойчивые уговоры Фалькенгайна оставались без ответа. Австро-Венгрия пыталась освободиться от опеки немецкого командования и хотя бы один раз одержать победу своими собственными средствами. 15 мая она перешла в наступление на участке между р. Адидже (Эч) и Брента и добилась значительного продвижения в центре, в районе Азиаго. Здесь ее усилия были приостановлены. Проявившаяся сила итальянского сопротивления подтвердила сомнения Фалькенгайна, который вынужден был разрешить переброску на итальянский фронт значительных подкреплений из галицийских армий.
Таким образом, ген. Кадорна упорным сопротивлением своих войск оказал первую помощь французской армии, которая в течение трех месяцев одна вела бой против главных сил противника. Со своей стороны, в соответствии с обязательствами, взятыми на себя Россией 6 декабря 1915 г. в Шантильи и 28 марта 1916 г. в Париже, ген. Брусилов перегруппировал свои силы в течение зимы и, преодолевая большие организационные трудности, скрытно подготовил мощное наступление, которое ожидалось нами с нетерпением. Он начал его 4 июня. Удачно использовав панику и упадок духа австро-венгров, он на Волыни и в Буковине прорвал фронт более чем в 50 км и бросил в этот прорыв свои армии. Свободные германские резервы на востоке пытались ограничить размер поражения, но они были слишком слабыми, чтобы достигнуть успеха. В этот критический час германское главное командование, ожидавшее скорого наступления англичан, вынуждено было перебросить на Восточный фронт новые подкрепления.
Какими же силами немцы собирались удержать англичан от начала их наступления? По мнению Фалькенхайна, существовал только один выход ускорить разгром Франции, которая, как мы уже видели, рассматривалась им как «главная шпага» Англии. Кронпринц получил еще раз приказ о «нажиме» на берегах р. Маас. Хотя войска его были чрезвычайно истощены кровавыми атаками высоты 304, Мор-Ом и Тиомон, однако, успехи, достигнутые у Дуомон между 22 и 25 мая, приподняли их моральное состояние, повысили доверие к командованию и возродили надежду на большую победу. К тому же и средства немецких войск для предстоящих атак были усилены.<…>
Завязка сражения на р. Сомме и освобождение Вердена
Относительно английского наступления меня, наконец, успокоили. Мне позвонили 25-го из штаба главнокомандующего, что артиллерийская подготовка на р. Сомме начнется 26-го и что дивизии должны будут начать наступление 29-го.
Вот в каких выражениях ген. Жоффр 26 июня доложил своему правительству основные направления предполагаемых действий: «29 июня английские армии начнут наступление на северном участке р. Соммы. Это наступление, в котором должна будет принять участие, примерно, половина всех крупных войсковых соединений, находящихся во Франции (т. е. 26 дивизий), начнется на фронте протяжением около 25 км, между Гоммекур и Марикур.
Для возможно большего содействия наступлению английских сил и для того, чтобы быть даже способным развить вместе с ними больший успех, я сгруппировал под командованием ген. Фоша все свободные крупные соединения и всю ту тяжелую артиллерию, использование которой не являлось необходимым в связи с нашей обстановкой у Вердена на р. Маас. Несмотря на то, что с начала этого сражения я вынужден был предоставить ген. Петэну всего 65 дивизий, поддержка французских сил в наступлении на р. Сомме будет иметь большое значение. Действительно, наступление ген. Фоша развернется от Марикур до Фукокур на фронте, примерно, в 12 км. В этом наступлении вначале будут принимать участие 14 дивизий; оно будет предпринято одновременно с английскими армиями и в тесной связи с ними.
Таким образом, наступление франко-английских армий начнется на фронте в 37 км при общем составе наступающих войск в 40 дивизий. Последняя цифра к тому же может быть значительно увеличена, если, как я на это надеюсь, результаты первых атак позволят рассчитывать на существенный успех».
Так пришел к своей развязке в выгодных для нас условиях «кризис» подготовки согласованных действий союзников. События разыгрывались тяжело, но мы приближались к цели.
Англичане и французы начали наступление 1 июля в 7 час. 30 мин. – на два дня позже намеченной даты, вследствие неблагоприятных атмосферных условий, мешавших в течение 48 часов артиллерийской подготовке союзников. 4-я британская армия ген. Ролинсона быстро продвинулась до линии Монтобан, Мамец и Буассель, т. е. достигла несколько меньшей глубины, чем ожидалось. Наоборот, 6-я французская армия ген. Файоля продвинулась значительно глубже поставленных ей целей, захватила с одного удара всю передовую немецкую позицию и подошла на второй позиции к Ардекур, Эрбекур, Ассервиллер. В последующие дни армия Ролинсона начала расширять свои успехи, а армия Файоля, имея перед собой противника, расстроенного внезапной мощностью ее вторжения, заняла полностью плато Флокур, достигнув Мезоннэт и окрестности Барле. 2-я германская армия ген. фон-Бюлова была серьезно поколеблена, и ее судьба подвергалась опасности.
Для восстановления положения начальник германского генерального штаба тотчас же принял решение о реорганизации и усилении командования на р. Сомме, что означало для него необходимость снять войска с Вердена. Тем не менее на этом фронте 11 июля приступили к последней попытке: 10-й резервный корпус, имевший в своем распоряжении три дивизии и альпийский корпус, быстро набросился на наши позиции у Сувиль, захватил Флери и занял на момент самый форт, однако, вскоре был оттуда выброшен французскими контратаками ген. Манжена и Полинье. Все это вызвало у нас большую тревогу, но… последнюю, ибо кронпринц вечером 11-го получил приказ: «Ввиду того, что поставленные цели не смогли быть достигнуты, перейти к абсолютной обороне».
Ген. фон-Гальвиц передал командование войсками на левом берегу ген. Франсуа, а сам был переброшен для командования 1-й германской армией, формировавшейся к югу от р. Соммы, и одновременно для командования группой из 2-й и 1-й германских армий, получивших задачу остановить франко-британское наступление. В том же направлении перебрасывалось около 2–3 дивизий и большое число артиллерийских батарей. Осада Вердена была снята, и он был спасен…
В то время как Фалькенгайн принимал указанные меры, ген. Нивель сообщил мне, что он только что получил поздравление французской академии, в котором выражалось «восхищение, признательность и уважение» ко 2-й армии.
Итоги к 15 июля
Возникает вопрос, действительно ли немцы потеряли под Верденом полмиллиона человек, как это указывал командующий 2-й армией? Эта оценка, может быть, преувеличена, так как наши итоги к 30 апреля показывают, что в течение первых двух месяцев истощение противника казалось меньше нашего.
Общая цифра наших потерь доходила к этому моменту до 6 563 офицеров и 270 тыс. солдат. Германские потери близко подходили к этой цифре, ибо если они имели меньше потерь в начале сражения, то страдали от них больше, начиная с момента своих жестоких атак против наших позиций на высоте 304, у Мор-Ом, Тиомона, Сувиль и Во.
Расход разного рода материальных средств был несравненно больше у противника, если об этом судить хотя бы по расходу снарядов. Кронпринц отмечает, что этот расход доходил в среднем до 93 тыс. снарядов в день только для правого берега. Мы не преувеличим, если, добавив две трети этой цифры для левого берега, предположим, что расход снарядов немцев ежедневно доходил до 150 тыс. Это означает 21 700 тыс. снарядов в течение 140 дней операций, начиная с 21 февраля. С нашей стороны штаб главнокомандующего в сообщении, отправленном тогда ген. Жаненом начальнику французской военной миссии в России, указал, что к Вердену было отправлено 10 300 тыс. снарядов 75-мм калибра, 1200 тыс. калибра от 80 до 105 мм и 8600 тыс. снарядов калибра свыше 105 мм, а всего 20 100 тыс. снарядов, из которых большое количество оставалось в запасе в складах крепости и на различных участках. Следует отметить, что цифры, указанные кронпринцем, повидимому, касаются только снарядов тяжелой и сверхтяжелой артиллерии и что расход боеприпасов; в 5-й армии должен был быть много большим, чем он указал.
Правда, мы ввели в бой 70 дивизий против 46 дивизий противника, но я повторяю, что смена войск протекала в различных условиях, и кронпринц признает, что способ, им применявшийся, кстати говоря, против его воли, был значительно более дорогостоящим.
К 15 июля 5-я германская армия насчитывала в своих рядах около 25 дивизий. Но в то время как она начала сокращаться, чтобы питать группу армий фон-Гальвица, расположенную на
р. Сомме, наша 2-я армия сохраняла сильную организацию в предвидении ответных ударов, которые она. подготовляла. Она насчитывала 8 армейских корпусов, составленных из утомленных и требовавших восстановления частей7.
Можно представить себе значение наших усилий и понять характер той энергии, какую должно было развивать наше высшее командование для создания крупной наступательной группировки на северном фронте, когда 2-я армия все еще поглощала столь крупные средства.
Среди этих средств особенно сильное развитие получила авиация, добившаяся даже частичного господства в воздухе над полем боя, тогда как в начале событий она страдала от своей явной отсталости. Под руководством полковника Бареса авиация была целиком реорганизована как в армейский корпусах, так и в армии. Наблюдательные самолеты типа Фарман и Кодрон поддерживали теперь с величайшей точностью связь с пехотой, производили аэрофотосъемку и выполняли корректирование артиллерийского огня. Они вели непрерывную борьбу с истребителями противника, несмотря на неблагоприятные иногда атмосферные условия, под облачным трагическим небом Вердена, низко летая над взрытыми и разрушенными гребнями высот, имея тяжелые потери, но никогда не прекращая выполнения своих задач. Истребители типа Ньюпор прославились своей доблестью и активностью, непрерывно атакуя неприятельские самолеты. Безостановочно носились они над фронтом то в виде сильных дозоров, то небольшими группами и притом всегда в различные часы.
Какая фаланга пилотов! Уже складывались легенды о храбрости Гинеме: «Вот странно, – воскликнул он однажды своим товарищам, которые были ошеломлены, видя его окровавленным, но выходящим из своего самолета, попала пуля в меня, но можно было бы сказать, что ранены вы…».
Нангессер прибыл в свою эскадрилью в Верден, едва оправившись от нескольких ран, с искусственной челюстью и имея возможность пользоваться только одной ногой; понадобилась помощь нескольких человек, чтобы водрузить его в самолет и оттуда каждый раз извлекать его, но все это не мешало ему стремительно нападать на каждый самолет противника, который он замечал.
Наиболее популярным был Наварр: его красный самолет был виден повсюду, но только не на отдыхе. Однажды он явился к полковнику Баресу в Лемм и доложил о том, что только что сбил самолет противника. «То, что вы мне говорите, очень хорошо, – заметил полковник, – но взгляните на самолеты, пролетающие в данный момент над нами». Наварр тотчас же вновь запустил свой мотор, набрал высоту, бросился на германский дозор и сбил один самолет на глазах у своих начальников и товарищей.
Но всех превосходил начальник истребительной авиации майор Роз подлинная фигура героя, сверкающая законченностью и энергией.
Верден, как утверждают с тех пор, действительно явился горнилом, в котором закалилась французская авиация.
Примечания
1. Ген. Бальфурье.
2. Ген. Гильомa.
3. Ген. Альби.
4. Расположены, считая с запада на восток, в следующем порядке: 7-й корпус (ген. Базелер), 11-й (ген. Кюре), 32-й (ген. Бертело), 12-й (ген. Дэкуэн), 3-й (ген. Лебрен, заместивший ген. Нивеля), 14-й (ген. Барэ), 2-й (ген. Дюшен).
5. 6-м резервным, 22-м резервным, 7-м резервным, 3-м армейским, 5-м резервным, 15-м армейским и частично 18-м и 1-м баварским корпусами.
6. Слева 10-я бригада имела своей задачей овладеть юго-западными и северо-западными выступами форта, к которым должны были вплотную подойти два батальона 129-го полка; прикрытие этих действий с запада должно было обеспечиваться 1-м батальоном 36-го полка. Справа 9-я бригада должна была выдвинуть два батальона 74-го полка к юго-восточному углу форта и прикрываться на востоке частями 274-го полка.
7. Всего 29 дивизий, 90 территориальных батальонов, 1 106 полевых орудий, 941 тяжелое орудие, 217 самолетов, 18 привязных аэростатов, 7 взводов и 20 постов противовоздушной обороны, составлявших в совокупности 16450 офицеров, 627 тыс. солдат, 218 тыс. лошадей и мулов.