Действующие лица

Джордж Гатри.

Рут Карсон.

Алистер Карсон.

Дик Вагнер.

Джейкоб Милн.

Джеффри Карсон.

Президент Магиба.

Фрэнсис.

Внешний вид

Гатри – уже разменял пятый десяток, коренастый крепыш, следит за собой, носит обтягивающую одежду, голубые джинсы, спортивную обувь.

Рут – ей под сорок, высокая, красивые лицо, фигура и особенно голос; волосы длинные до плеч.

Алистер – светловолосый мальчик восьми лет, ученик начальной английской школы.

Вагнеру, как и Гатри, за сорок, он носит костюм и галстук, это мужчина крупный, но не толстый, он австралиец, и акцент его заметен.

Милн – молодой человек двадцати двух – двадцати трех лет, привлекательный какой-то мальчишеской красотой, одет небрежно.

Карсон – муж Рут, несколько старше ее, хорошо сохранился; одевается небрежно, но со вкусом.

Магиба – президент страны; ему пятьдесят лет, он черный африканец, получивший британское образование, говорит мягко, но стелет жестко; одет в свежевыстиранный камуфляж армейского образца.

Фрэнсис, слуга и шофер Карсона, – молодой черный африканец лет двадцати пяти, носит черные брюки и чистую белую рубашку с короткими рукавами.

Особое замечание по поводу Рут

Время от времени зритель слышит мысли Рут. В тексте пьесы не указывается, каким образом достигается этот эффект (возможно, в идеале, никакие указания технического характера в пьесах вообще не нужны). Когда мысли Рут слышны, она обозначается как «Рут» (в кавычках) и рассматривается как отдельный персонаж. Именно «Рут» может перебивать реплики Рут.

Этот принцип в общих чертах можно применить и к первой картине второго действия, где ситуация несколько отличается.

 

Место действия

Пустая сцена, представляющая открытый воздух, и декорации гостиной сменяют друг друга или присутствуют одновременно, занимая в различных ситуациях большую или меньшую часть сценического пространства. Это означает, что декорации гостиной должны быть подвижными. Попытаемся осторожно выдвинуть несколько догматических утверждений. Пьеса начинается на пустой сцене (возможно, с африканским пейзажем вдали, нарисованным на горизонте). Гостиная при первом появлении занимает половину сцены, другая же часть сцены становится садом. К моменту появления Алистера гостиная занимает уже почти все пространство, вытесняя сад куда-то в угол. К концу первого действия соотношение между садом и гостиной становится обратным. Второе действие начинается в гостиной, занимающей всю сцену (любым образом), с единственным условием: прилегающая комната – рабочий кабинет, в котором находится телекс, – должна хорошо просматриваться. Мы видим кабинет и находящийся в нем телекс, только когда двери открыты, поскольку иногда они закрываются. При первом появлении гостиной двери открыты, и видно, как телекс работает и из него ползет лента. После появления Алистера внутренность кабинета может быть и не видна, но затем, в начале второго действия, снова необходимо, чтобы был виден аппарат и сидящий за ним человек. Желательно, чтобы телекс был в рабочем состоянии и включался тогда, когда этого требует действие.

Все события разворачиваются в воображаемой африканской стране, бывшей британской колонии. Гостиная, в которой происходит часть действия, находится в большом и богатом доме. Меблировка – европейская, с налетом местного стиля, комната выглядит уютной и обжитой. Обязательно наличие телефона, мраморного столика с бутылками и стаканами и большой софы. Веранда, расположенная на просцениуме, тоже меблирована; присутствуют, в частности, журнальный столик и пара кресел. В саду следует поместить хотя бы одно плетеное садовое кресло. В комнате за столиком должно свободно рассаживаться пять человек. Желательно, чтобы действующие лица появлялись откуда-нибудь сверху, тогда декорации гостиной не помешают нам видеть входящих актеров. Действующие лица могут появляться из дверей, желательно двойных, которые ведут в остальные помещения дома, или же из кулис.

Действие, следующее за прологом, начинается перед самым закатом солнца, последние лучи которого освещают сад; вскоре вслед за этим опускаются сумерки, и к моменту второго появления Рут становится совсем темно.

 

Действие первое

Африканский закат.

Пустая открытая сцена, из-за кулис, возможно, торчит пара-другая ветвей. Вдалеке виден пейзаж, но это необязательно. Горизонт должен быть ярким и красочным. Солнце почти зашло, и небо стремительно темнеет.

Вдали слышен шум вертолета. К тому времени, когда вертолет пролетает «над головой», совсем темнеет и сцену освещает лунный свет.

Вертолет уже совсем близко. Тени от лопастей мелькают по полу сцены. Потоком воздуха колышет листву на деревьях. Луч вертолетного прожектора пересекает сцену и исчезает. На сцену въезжает джип с зажженными фарами. В нем сидят несколько человек; из-за темноты невозможно разглядеть, сколько именно. Один из пассажиров – Гатри. Джип разворачивается в сторону зала, так что, кроме фар, уже вообще ничего не видно.

К моменту появления джипа становится слышна перестрелка из автоматического оружия. За гулом вертолета и звуками стрельбы шум мотора джипа практически не слышен. Кто-то (это Гатри) кричит что-то насчет фар, и фары гаснут. Джип пытается развернуться, но тут луч прожектора появляется снова и на этот раз натыкается на джип. Гатри выпрыгивает из джипа и бежит, но не убегает со сцены, а носится по ней, спасаясь от луча прожектора, который следует за ним. Оказавшийся в темноте джип тем временем уезжает. Гатри падает и забивается в дальний угол сцены. Он что-то кричит, но его почти невозможно расслышать. А кричит он следующее: «Я представитель прессы! Я журналист, уроды тупорылые!» Луч прожектора наконец настигает его. Гатри встает с земли, поднимая руки вверх и продолжая кричать. Слышны выстрелы. Гатри пятится назад, но тут пуля попадает в него, и он падает.

Освещение вновь сменяется на предзакатное, и мы видим Гатри, заснувшего в садовом кресле. Позади него лестница, ведущая на веранду и в комнату. Мы видим также телекс, который работает, производя шум, напоминающий перестрелку из автоматического оружия. Очевидно, именно этим шумом и вызвано сновидение Гатри. Телекс продолжает работать все время, пока происходит перемена сцены. Слышен также шум приближающегося автомобиля. Телекс замирает. Рядом с креслом Гатри стоит его кофр фотографа с кармашками для объективов, проявленной и непроявленной пленки и других мелочей. Рядом с креслом валяется пустой стакан.

Судя по всему, Гатри спит. Фрэнсис входит, поднимает стакан и удаляется с ним. Подъезжает автомобиль. Слышно, как хлопнула дверца.

Рут входит, неся в руках несколько пакетов. Она заходит сначала в комнату, ожидая найти там кого-нибудь (машина Гатри стоит у ворот дома), но затем обнаруживает его в садовом кресле. Рут подходит к креслу и с любопытством изучает Гатри. Тот не шевелится. Рут замечает кофр, наклоняется к нему и берет в руки, очевидно, для того, чтобы ознакомиться с его содержимым.

Гатри. Прошу вас, ничего не трогайте!

Рут. Извините.

Гатри. Боже мой, какой ужас!

Рут. Мне казалось, что вы спите.

Гатри. А мне казалось, что я умер.

Во время всего этого обмена репликами Гатри даже не пошевелился. Рут внимательно смотрит на него.

Рут. Теперь-то с вами все в порядке? (Пауза.) Ну, ладно. (Пауза.) Кажется, мы раньше не встречались?

Гатри пытается приподняться, но снова падает в кресло.

Гатри. А? Что? Вы бы присели.

Рут (сухо). Спасибо.

Она поднимается по лестнице на веранду и садится за столик. Гатри, похоже, начинает приходить в себя: он приподнимается в кресле.

Спать на солнце вредно.

Гатри, щурясь, смотрит на небо.

Гатри. Оно передвинулось.

Рут. Оно всегда так делает. Это называется день и ночь.

Гатри вновь откидывается на спинку кресла. Появляется Фрэнсисе чайным подносом, на котором – одна чашка с блюдечком. Он подходит с подносом к столику Рут, в то время как…

«Рут». Со временем к этому можно привыкнуть. (Напевает?) «День и ночь, сутки прочь…» (Правой рукой при этом она играет на крышке стола, как на воображаемом фортепьяно, но мы при этом слышим звуки фортепьяно?) «Но и ночью и днем мы с тобою вдвоем…»

Фальшивая нота, вызванная тем, что Фрэнсис задел чашкой о блюдце. Он ставит прибор на стол перед Рут.

Рут. Спасибо, Фрэнсис. Кстати, с каких это пор у нас здесь гостиница вместо частного дома?

Фрэнсис. Что вы имеете в виду, миссис Карсон?

До Гатри доходит смысл сказанного.

Гатри. Ах, боже мой, приношу мои извинения…

Рут. Не следовало вас будить, вы ужасно выглядите. (Бросает вдогонку Фрэнсису) Еще одну чашку.

Рут держится непринужденно. Гатри наконец окончательно проснулся.

Гатри. Нет, нет, все в полном порядке. Просто несколько ночей спал только в самолете, понимаете. Это подтачивает здоровье. Изнутри. (Он начинает подниматься по лестнице, направляясь к Рут.) Меня зовут Гатри, Джордж Гатри.

Рут. Приятно познакомиться. А я – Рут Карсон. Не хотите ли чаю?

Гатри. Не откажусь.

Рут наливает в свою единственную чашку чай для Гатри.

Рут. С сахаром?

Гатри. Нет, спасибо.

Гатри возвращается к своему кофру и роется в нем. Между тем Фрэнсис приносит вторую чашку.

Рут (Фрэнсису). Спасибо. Заберите пакеты, Фрэнсис.

Гатри ищет что-то – а именно таблетки сахарина – у себя в кофре. Фрэнсис уходит, унося пакеты.

Жаль, что я не могла встретить вас дома, мистер… э-э… Гатри. Мне нужно было съездить в Джедду за кое-какими вещами.

Гатри. Ваш паренек разрешил мне подождать в саду. Что-то не так?

Рут. Нет, все так. Но, боюсь, я даже примерно не смогу вам сказать, когда Джеффри вернется домой. Он уехал в Малаквангази – я ждала его к обеду.

Гатри. Я ищу Дика Вагнера.

Гатри находит сахарин и возвращается к столу. Рут остается в неподвижности. Гатри садится за стол. Рут ждет, пока он обратит на нее внимание.

Рут. Что вы сказали, мистер Гатри?

Гатри. Я ищу Вагнера. Дика Вагнера. Вы с ним знакомы?

Пауза.

Рут. Он композитор?

Гатри. Нет. Он репортер. Пишет для лондонского «Мира по воскресеньям». А я снимаю картинки. Одна картинка стоит тысячи слов. А если это слова Вагнера – то двух тысяч. Мы должны были встретиться с ним в Камба-Сити.

Рут. Но объясните, ради всего святого, почему вы ищете вашего Вагнера в моем доме?

Гатри. Он оставил для меня в аэропорту записку.

Рут. И написал вам, что его следует искать у меня дома?

Гатри отрывается от чая, который он до того момента прихлебывал, и впервые обращает внимание на тон Рут. Он колеблется.

Гатри. Ну, положим, он не написал ни слова о том, что это ваш дом.

Пауза.

Рут. Каким фотоаппаратом вы пользуетесь?

Гатри. А вы в них разбираетесь?

Рут. Нет.

Пауза.

Да, кстати: здесь больше не принято называть слуг «паренек». Может быть, если мы не будем называть их так, они, в свою очередь, не изрубят нас на куски своими мачете. (Ухмыляется?) Обратите внимание на эту мелочь.

Гатри. Я имел в виду белого паренька вот такого примерно роста, у него светлые волосы, улыбка похожа на вашу он разбирается в фотографии, и у него есть старый «Кодак». Он-то и разрешил мне подождать в саду.

Рут уже поняла свою ошибку, но Гатри продолжает.

Его зовут Алистер.

Гатри явно перегнул палку. Рут взрывается.

Рут. Я знаю, черт побери, как его зовут.

Гатри (предлагая оливковую ветвь мира). Я обычно пользуюсь «Никоном» с электрическим приводом модели Ф-2. (Отпивает из чашки) Отличный чай!

Рут (улыбаясь). А выпить не хотите?

Гатри (откидывается назад и качает головой). Ваш самбо уже дал мне сквош с лаймом. (Подмигивает) Ах, опять не так сказал! (Изображает рукой взмах мачете) Вжик-вжик!

Рут встает и ходит по комнате.

Рут. С чего это мой муж вдруг завел привычку зазывать к нам домой журналистов?

Гатри. Я думал, что он – один из нас.

Рут. Джеффри? Да вы с ума сошли!

Гатри. Я видел, что у вас есть телекс.

Рут. Это для бизнеса. А что, Джеффри пригласил этого вашего Дика сюда?

Гатри. Не знаю.

Рут. Что ему от него нужно?

Гатри. Я не знаю.

«Рут». На помощь!

Мы слышим звуки морзянки.

Гатри. Может, он хотел взять у него интервью?

«Рут». Терплю бедствие!

Морзянка продолжает звучать.

Гатри. А чем ваш муж, кстати, занимается?

«Рут» (расслышав сигналы азбуки Морзе). Спаси-те на-ши ду-ши!

Шум приближающегося автомобиля.

Гатри. Кто-то приехал. (Встает и выходит в сад, посмотреть, кто приехала)

Звуки морзянки стихают.

«Рут». Ты выглядишь разумным парнем, Гатри. Может быть, хоть ты вытащишь меня из всего этого дерьма? (Другим голосом?) Боже мой, Рут, ты сделала это с журналистом?

Злой смешок.

Гатри (докладывает из сада). Разбитый «мерседес». Это ваш муж?

Рут. Это такси.

Гатри (присматриваясь). Вагнер.

Рут скрывается внутри дома.

Слышен шум низко летящего вертолета. Он приближается. Гатри в саду удивленно поднимает голову. Он видит, что вертолет мчится прямо на него. В ужасе он закрывает голову руками и забивается в угол. Тень проносится над садом, и вертолет улетает.

Входит Ал истер. Видит Гатри, забившегося в угол.

Алистер. Мистер Гатри? Что случилось?

Гатри. Привет.

В руках у Алистера старомодный «Кодак» в кожаном футляре, который он несет за ремешок. Гатри встает.

Привет.

Алистер. Ну вот, я его нашел. Объясните мне, как им пользоваться.

Шум удаляющегося вертолета сменяется визгом тормозов остановившегося перед домом такси. Лает собака, но вскоре замолкает. Отдаленные голоса Фрэнсиса и Вагнера. Такси уезжает.

Гатри. Кажется, приехал мой друг.

Алистер. Я к вам уже подходил, но вы спали.

Гатри. Извини.

Алистер. А позже вы мне покажете?

Гатри. Конечно, конечно.

Алистер. Мне кажется, это отличный аппарат. Только вот пленка нужна.

Гатри. Когда твой отец обычно возвращается домой?

Алистер. А он только что над нами пролетел. На вертолете.

Гатри. Да?

Еще одна машина отъезжает от дома.

Алистер. Он так дает нам знать, что прилетел. И тогда Фрэнсис садится в машину и едет встречать его на концессию.

Гатри. На концессию?

Алистер. Ну да, на рудник. Это же не папин вертолет. Ему просто разрешили на нем летать. Вертолет – ужасно удобная штука в такой стране, как Африка. А вы летали на вертолете?

Гатри. Да, немного.

Алистер. В Африке?

Гатри. Нет, в Азии.

Алистер. Ну, тогда вы знаете, как это удобно.

Гатри. Да. А вот и мой друг Дик Вагнер.

Входит Вагнер.

Вагнер (с энтузиазмом). Привет, Джиджи, сукин сын ты этакий! (Он проходит в комнату и хлопает Гатри по плечу.) Выглядишь просто изумительно!

Гатри. Я выгляжу просто омерзительно.

Вагнер (начинает снова, тем же тоном). Выглядишь просто омерзительно. Как дела? В доме все двери нараспашку. Карсон приехал?

Гатри. Ну, Алистер Карсон уже здесь.

Вагнер (наклоняясь). Как поживаешь, Алистер? Сколько тебе лет?

Алистер. Восемь. А вам сколько лет?

Вагнер. Какой прелестный ребенок.

Женский голос зовет откуда-то: «Алли!», но это не голос Рут.

Алистер. Пора принимать ванну. (К Гатри?) Вы посмотрите мой «Кодак», пока меня не будет?

Гатри. Разумеется.

Алистер. Не забудете?

Гатри. Нет.

Алистер. Я скоро вернусь. (Уходит?)

Гатри. Как обстановка, Дик?

Вагнер. Так себе. Заварушка все никак не начнется. Куда запропастился этот Карсон?

Гатри. Скоро приедет. А кто он такой?

Вагнер. Ворочает делами в медной промышленности. Еще занимается марганцем, поташом… Короче говоря, его интересуют полезные ископаемые.

Гатри. И хорошенькие стервы…

Вагнер. Как тебе миссис Карсон?

Гатри. Весьма.

Вагнер. Кстати, где она?

Гатри. Где-то в доме. Ты что, друг семьи?

Вагнер. Не сказал бы. Тот Карсон, который первый сюда приехал, был граф или что-то в этом роде. Он нынешнему Карсону по-моему, дедушка. Есть еще старший брат; тот – в Англии, как говорится, несет бремя титула на своих плечах. А этот сам себе на жизнь зарабатывает. Обычная история. Рут – его вторая жена.

Гатри. И что мы тут делаем?

Вагнер. Ждем Карсона.

Гатри. Зачем?

Вагнер. Не знаю. Очевидно, он приятель Хаммейкера. (Он достает из кармана сложенную телеграмму и разворачивает ее.) Вот, в воскресенье получил: «гатри дакки прибывает ка-си четверг рейс и ти эй один ноль ноль ноль тчк контакт дом джеффри карсона джедду тчк днем рождения тчк хаммейкер».

Гатри берет телеграмму из рук Вагнера.

Ну и как там Дакка?

Гатри. Ты же там бывал. На Париж не похоже.

Вагнер (кивает и начинает очень фальшиво напевать). «Под мостом Котвали Буриганга течет…» Да, это совсем не Париж. Это – Дакка.

Гатри (возвращая телеграмму). У тебя день рождения?

Вагнер. Нет. Но все равно приятно, верно?

Гатри. Телекс уже видел?

Вагнер оборачивается и видит телекс.

Вагнер. Боже!

Гатри (подмигивает). С днем рождения!

Вагнер. Глазам своим не верю.

Гатри. Кто бы мог подумать, что у него есть аппарат.

Вагнер. Да они все от зависти сдохнут!

Гатри. Кстати, кто уже приехал?

Вагнер. Практически все. (Направляется к телексу и нажимает на несколько клавиш, чтобы убедиться, что аппарат работает. Аппарат отзывается непродолжительным стрекотанием. Вагнер смотрит на Гатри широко открытыми от изумления глазами?) Да они просто лопнут от злобы!

Гатри. А что, в гостинице телекса нет?

Вагнер. В гостинице нет даже вешалки. На весь город одно почтовое отделение, при взгляде на которое плакать хочется. Фриц Бидермайер сказал мне, что когда он сдул пыль со стойки, то нашел на ней срочную телеграмму для Стенли из редакции «Нью-Йорк геральд».

Гатри. Что, на самом деле?

Вагнер. Конечно нет. Шутка.

Гатри. Понятно. А кто такой Бидермайер?

Вагнер. «Ньюсуик». Одно время был корреспондентом в Бейруте.

Гатри. А, так это он? Он привез с собой фотокорреспондента?

Вагнер. Нет, он привез с собой «пентакс».

Гатри. На таких типов следует жаловаться в профсоюз!

Вагнер. Да, мне бы тоже не понравилось, если бы ты стал сам писать. Ну ничего, справимся. К тому же мы на колесах. Ты на какой машине приехал?

Гатри. На «форде-кортина».

Вагнер. Это хорошо. А то чертовы таксисты уже продают свои услуги с аукциона.

Гатри. А как ты сюда добрался из Камба-Сити?

Вагнер. Прилетел на «сессне».

Гатри. Чертов проныра!

Вагнер. Боялся опоздать на войну. Это обошлось мне недорого – мы скинулись с парой фотокорреспондентов.

Гатри (с интересом). Да? И кто они были?

Вагнер. Один лягушатник – Жан-Поль, фамилии не помню. Бельмондо, наверное. Армейская камуфляжная форма от Ива Сен-Лорана и золотая цепочка на шее. Дымит как паровоз, «голуаз» без фильтра – короче, сам представляешь, что за тип. «Я был обычным бездельником с Левого берега, пока не увлекся фоторепортажем».

Гатри (резко и сердито). Не будешь ли ты столь любезен заткнуться, Дик? (Пауза. Гатри добавляет извиняющимся тоном?) Он действительно очень хороший фотограф.

Вагнер. Ну, извини.

Гатри. А второй?

Вагнер. Любитель. Не стоит даже волноваться. У него такой аппарат, на котором есть рычажок, где с одной стороны нарисовано облако, а с другой – солнце, и надо переключать этот рычажок в зависимости от погоды.

Гатр и (улыбается). Я снимаю на пленку «Три-икс» через объектив стоимостью в две тысячи фунтов, но если кому-нибудь подфартит очутиться в нужном месте в нужное время, кадры у него все равно будут лучше, чем у меня. Как-то раз во Вьетнаме я сидел в окопе с Ларри Барнсом, и за нами увязался один американский паренек – выглядел как хиппи, пробрался в страну нелегально, ничего у него при себе не было, кроме письма от Ассошиэйтед Пресс и подержанной «лейки», и при этом он воображал, что аккредитован, представляешь? Так вот, этот молокосос отличал объектив от собственной задницы только потому, что не мог заглянуть в собственную задницу, а в объектив мог. К тому же он потерял экспонометр. Он прочитал всю эту фигню, которая написана на упаковке от пленки «Кодак», и спросил Ларри: «Как по-вашему, сегодня полуясно или полупасмурно?» Солнца вообще не было видно за дымом от напалма, но Ларри сказал ему: «По-моему, полуясно». Затем этот тип побежал в атаку следом за танком, и, когда я повстречал его в следующий раз, он показал мне серию снимков, которые выглядели так, словно их снял Роберт Митчем. Атака сил Вьетконга на мост. Три полосы в «Матче».

Вагнер. Может быть, это тот самый и есть.

Гатри. Нет, тот потом напоролся на пехотную мину.

Пауза.

Вагнер. Тогда, наверное, все же другой.

Гатри. Ларри тоже погиб. И еще трое, которые летели в вертолете вместе с ним. Ты знаешь, сколько журналистов погибло на той войне?

Вагнер. Точной цифры не знаю.

Гатри. Пятьдесят четыре.

Вагнер. Не так уж и много.

Гатри. И восемнадцать пропали без вести.

Вагнер. Не разводи панику, Джиджи.

Гатри. Я не развожу панику. (Пауза?) Перед тем как ты приехал, я тут задремал и увидел во сне, как меня убили выстрелом с вертолета. Мне показалось, что это предзнаменование.

Вагнер. Наверное, тебе приснился Ларри.

Гатри. Нет, я же не видел во сне вертолетную катастрофу. Мне снилось, что мы ехали на джипе, а вертолет атаковал нас и открыл огонь. И меня убило. В этой войне будут принимать участие вертолеты?

Вагнер. Ради всего святого, какая чушь!

Гатри. Да? Ладно, как все эти люди собираются отправлять материал?

Вагнер. Грузовым самолетом из Ка-Си. Ближе ничего нет. Можно также послать с кем-нибудь из пассажиров: отсюда много народу улетает в последнее время. Есть ночной рейс до Лондона по пятницам, очень удобно: если на этой неделе удастся что-нибудь раздобыть, то материал будет в Англии через сутки. К тому же, если уж. совсем некуда деваться, есть доставка, которую производит по субботам Ассошиэйтед Пресс – они сами печатают с пленки.

Гатри. Да, я к ним заглянул по пути сюда. В любом случае до них четыре часа езды.

Вагнер. Ближе ничего нет.

Гатри. У Карсона есть вертолет. (Он садится, берет в руки фотоаппарат Алистера и открывает его, затем извлекает из своего кофра новую пленку и вставляет ее в аппарат, но перед этим делает много чего еще: проверяет аппарат, объектив, крутит все ручки, то и дело отвлекаясь от разговора, так что зарядка аппарата занимает у него довольно много времени?)

Вагнер. Сюрприз за сюрпризом. У нас в распоряжении телекс и вертолет, а у наших конкурентов – ничего, кроме тамтамов. Если война начнется в субботу утром, мы станет знаменитыми.

Гатри. А ты уже и так знаменит. В Даккc по крайней мере. Я видел твое имя в общественном туалете в гостинице «Интерконтиненталь».

Вагнер. Как мило!

Гатри. Там написано: «Короля Ричарда все звали Ричард Львиное Сердце, а Дика Вагнера все зовут Ричард Хитрая Жопа».

Вагнер (с ухмылкой). Зелен виноград. Я играл по правилам. У меня был собственный источник. К тому времени когда пакистанский пресс-атташе объявил об эмбарго, мой репортаж был уже в Лондоне – да чего там, он был уже сверстан!

Гатри. Да успокойся ты.

Вагнер (все больше распаляясь). Пойми, я предугадал развитие событий. Они еще только собирались ввести это эмбарго…

Гатри. Послушай, мне на это наплевать.

Вагнер. Да, но я-то знаю, как эти сволочи перевирают все на свете. Какие только сплетни они про меня не распускают!

Гатри (негромко). Причем большинство этих сплетен недалеки от истины.

Вагнер. Ты можешь остановиться вместе со мной. Тут две гостиницы, обе – настоящие клоповники. И обе набиты журналистами под завязку. Шведское телевидение спит в вестибюле вместе с кучей наших соотечественников. Они у нас просто лопнут от злобы. Все, что нам нужно, – это хороший репортаж.

Гатри. А мы в нужном месте?

Вагнер. Что ты имеешь в виду?

Гатри. Сам не знаю.

Вагнер. Все остальные тоже здесь.

Гатри. Да, похоже, что так.

Вагнер. Особенных альтернатив нет. Разве что взять интервью у президента, но этого сумасшедшего ублюдка никто уже шесть месяцев даже не видел. Хотя кто только не пытался с ним встретиться.

Гатри. А почему мы именно в Джедду?

Вагнер (пожимает плечами). Потому что это ближе всего к зоне действия АРНИ.

Гатри. А кто он такой?

Вагнер. Не он, а они. Ты хоть когда-нибудь читаешь то, что написано между снимками? Армия Независимого Илонго. Армия полковника. Ты что, не слышал про полковника Шимбу?

Гатри. Я просто проверял тебя.

Вагнер. Ты еще не слышал про мою последнюю сенсацию?

Гатри. Нет.

Вагнер. Я тоже еще не слышал. В воскресенье все, кто тут только есть, получили телеграммы: «Мир по воскресеньям» установил контакт с полковником.

Шимбу. Почему у вас нет контакта с полковником?» – и далее в таком же духе. Все забегали с криками «Где же этот Вагнер?», «Где эта сволочь?» Только я-то тут совсем ни при чем. Я и знать не знаю, где болтается этот чертов полковник. И они все наперебой хотят посмотреть, что написано в моей телеграмме. Они думают, что это шифровка от Хаммейкера. А я не могу им ее показать, потому что не знаю, при чем тут поздравления с днем рождения. Тогда они называют меня лживым сукиным сыном и в то время, когда они не заняты наблюдением за передвижениями войск, наблюдают за моими передвижениями. Они ходят за мной даже в туалет. Ты никогда не видел ничего подобного.

Гатри. Видел.

Вагнер. Ладно, видел. Пресс-атташе правительства – обычный профессиональный врун, но невозможно понять, почему он врет, потому, что ничего не знает, или потому, что знает, но не хочет говорить. Отсюда возникают сомнения в том, что он врет вообще, возможно, он говорит полуправду. Он утверждает, что никакой АРНИ не существует и к тому же ее силы полностью окружены правительственной армией. Короче говоря, Би-би-си берет и полностью передает эксклюзивный репортаж, опубликованный в «Мире по воскресеньям». И что ты думаешь? Кто-то проник в зону, где действуют повстанцы, взял интервью у полковника собственной персоной. Это даже не интервью, а настоящее политическое заявление. Оказывается, это не восстание, понимаешь ли, а революция! Представляешь себе? Вот тебе и беспристрастная демократическая пресса! Пресс-атташе рвет и мечет, он требует, чтобы «Мир по воскресеньям» объяснил, на чьей стороне он выступает. Приходится мне ему объяснять, как дураку, что «Мир по воскресеньям» ни на чьей стороне, что мы только собираем объективные факты и публикуем их. А он возьми и спроси, какие мы объективные факты публикуем: те, которые объективно «за», или те, которые объективно «против»? (Пауза.) Не такой уж он и дурак.

Гатри. Я тебе подарок привез. (Встает и направляется в глубь гостиной, откуда возвращается со стопкой газет.)

Вагнер даже не поворачивает головы в его сторону.

Вагнер. Так что весь свой брифинг он наезжает на «Мир по воскресеньям», и за то ему большое спасибо, потому что иначе мне вообще было бы не о чем здесь писать. Изо всех сил он старается опровергнуть публикацию, так что в конце этот хитрый парнишка из «Рейтера» спрашивает: «Позвольте мне уточнить, правильно ли я все понял. По вашим словам, АРНИ – это не политическое движение, это просто кучка– правда, довольно многочисленная – абсолютно неграмотных браконьеров, торгующих слоновой костью, которые начитались марксистских брошюр и вооружены мотыгами, доставленными по воздуху кубинскими пилотами».

Гатри (просматривая газеты). «Специальный корреспондент „Мира по воскресеньям“ в Джедду»… Кого они имеют в виду?

Вагнер. Не знаю. Видимо, я знаменит уже и в Джедду. Еще бы, меня подставила собственная газета. На меня охотятся в моем собственном лесу. Не иначе как Хаммейкер кое-чему научился у этих чертовых браконьеров с мотыгами. Я готов заплатить сколько угодно за последний номер «Мира»…

Гатри бросает газету на колени Вагнеру.

О, Джиджи, дружище!

Гатри. Я не мог достать всех газет, только те, что у них были, когда я пересаживался с самолета на самолет в Карачи. Подвал на первой полосе.

«Мир по воскресеньям» – это респектабельная английская газета. Репортажу из Африки посвящен подвал первой полосы. Последняя страница, естественно, спортивная. Другие газеты в пачке – «Санди экспресс», «Нью-Йорк тайме» (за понедельник, не за воскресенье), «Санди тайме», «Санди миррор», «Обсёрвер», «Санди телеграф» и «Ньюс оф зе уорлд». Вагнер, разумеется, первым делом хватается за «Мир».

Вагнер. «Специальный корреспондент…»

Гатри. Я же тебе говорил.

Вагнер. Что за чертовщина? Вот это фокус! (Переворачивает страницу и заглядывает на вторую полосу?) Меня, правда, тоже не забыли: «Ричард Вагнер сообщает из Джедду». Целых два абзаца. (Он откладывает газету в сторону.) Ну и ну. Мировая сенсация, подписанная анонимом.

Гатри. Внештатник.

Вагнер. У внештатников тоже есть имена. Ничего не понимаю.

Гатри (заглядывая в газету). А где это место? Откуда репортаж.

Вагнер. Где-то в Северном Уэльсе.

Гатри. В каком это смысле?

Вагнер. У меня проблемы с местными названиями. Они все похожи на игры, в которые играют во время морского круиза. Если местечко не называется Монополия, то уж тогда или Томбола, или Триктрак. Поэтому я придумал свою систему: если Ка-Си – Лондон, то Джедду – это какой-то городок на трассе А-40, допустим, Четнем. Тогда выходит, что логово полковника – в горах Северного Уэльса. (Открывает зарубежную вкладку «Санди экспресс» и читает) «Тлеющее сердце этого изобилующего кофе и медью уголка Африки ныне стало жертвой амбиций разжалованного армейского полковника, в чьем стальном кулаке, как опасаются наблюдатели ООН, возможно, зажаты серп и молот…» (С презрением?) А теперь посмотрим, что у нас пишут по другую сторону океана. (Отбрасывает газету и находит передовицу «Нью-Йорк тайме»?) «Джедду, суббота. Еще на прошлой неделе Джедду был забытым Богом и людьми городишком на дороге из Камба-Сити на край света. Сегодня город переполнен солдатами, в основном мотопехотой, в сопровождении нескольких танков Т-47. У затаившегося в холмах северо-востока страны полковника Шимбу не больше шансов, чем у полковника Кастера, – если, конечно, он не перейдет к активным действиям. К несчастью, никто не может вступить в контакт с полковником, чтобы посоветовать ему перестать играть в прятки, иначе одним прекрасным утром Джедду рискует проснуться окруженный со всех сторон танковым кольцом». (Вагнер отбрасывает в сторону газету.) Ненавижу американцев вместе с их премией Пулицера. Сплошные красоты стиля и ни одного факта. (Берет «Санди таймс».) «Утром в среду в пять минут девятого адъютант главнокомандующего и президента страны Гинку Магибы в форме, с солнцезащитными очками от Кристиана Диора и незастегнутой ширинкой подъехал на бело-зеленом джипе к бару „Принцесса Элис“ и превратил его в нервный центр, откуда будет осуществляться командование победоносной операцией президентских войск против прислужников тьмы, известных также под названием Армия Независимости Илонго. Вскоре подтянулись основные силы, и каждый из бойцов проставил по кругу, так что к сегодняшнему утру передовые отряды с трудом продвинулись до бензоколонки „Эссо“, расположенной в трехстах ярдах по дороге, ведущей в сторону противника». Очень остроумно. Сплошные факты и ни одной новости. (Бегло просматривает «Миррор».) Ничего. Это по крайней мере честно. (Заглядывает в «Обсёрвер») «Источники, близкие к президенту Магибе, сообщают, что крестьяне-повстанцы, составляющие костяк АРНИ, пользуются молчаливой поддержкой местного населения и передвигаются в горах, покрывающих Илонго, не испытывая ни малейших затруднений». (Обдумывает прочитанное и кивает с важным видом) Это правда. (Берет «Санди телеграф».) «Существуют многочисленные свидетельства, что сельское население провинции Илонго подвергается систематическим запугиваниям с целью заставить крестьян поддержать контролируемое русскими партизанское движение АРНИ, но, по мнению армейских источников, силы АРНИ надежно блокированы в горах Илонго и обречены на поражение». (Обдумывает прочитанное и снова кивает с важным видом.) И это правда. (Ограничивается тем, что бегло просматривает первую страницу «Ньюс оф зе уорлд».) «Самый ленивый человек в Британии». Это мне знакомо, сам такое писал. Разумеется, меняются только имена. (Вагнер вновь обращает внимание на «Мир по воскресеньям», который отложил в сторону Гатри. Он берет газету и с мрачным видом начинает ее читать)

Слышен лай собаки. К дому подъезжает автомобиль.

Гатри. Карсон.

Вагнер (по-прежнему погруженный в газету). Не думаю, что это кто-то из стариков. Написано неплохо, но он слишком напирает на то, что видел все своими глазами. Пытается произвести на всех впечатление, но никому нет дела до репортеров. Кроме других репортеров, разумеется. Эти-то все от зависти подавятся, что кто-то побывал там, где их не было.

Хлопает дверца автомобиля.

Что ж, похоже, я раскусил этого типа: это не акула пера, это бойскаут в коротких штанишках, которому случайно повезло.

В комнату входит Милн. Он вполне соответствует данной Вагнером характеристике, но Вагнер его не замечает.

Вагнер (себе под нос). Нахальный мальчишка!

Милн. Если я не ошибаюсь…

Гатри и Вагнер смотрят на Милна.

Если я не ошибаюсь, то у вас в руках – «Мир по воскресеньям»?

Гатри и Вагнер смотрят друг на друга.

Вагнер. Хотите ознакомиться?

Милн. Это случайно не последний номер? Огромное спасибо…

Вагнер. Вы приехали вместе с мистером Карсоном?

Милн. Да, конечно. Он сейчас будет здесь. Зашел поздороваться с женой.

Вагнер дает Милну номер «Мира».

(Милн игнорирует передовицу и сразу разворачивает газету на странице с зарубежными новостями. Просмотрев ее, он не издает ни звука, но со стороны заметно, что он сильно расстроен. Он начинает просматривать другую страницу. Просмотрев и эту страницу, печальным голосом) Зашел поздороваться с женой.

Вагнер и Гатри – в особенности Вагнер – смотрят на Милна с напряженным вниманием, словно он – актер в пьесе, и ждут, когда тот наконец найдет свою статью. Милн перелистывает газету и бросает случайный взгляд на первую полосу. Он видит свой репортаж и не может скрыть радости. Вагнер и Гатри расслабляются. Милн некоторое время читает репортаж, не замечая ничего вокруг.

Милн (Вагнеру). Вам нужна эта газета?

Вагнер. Нет. Возьмите себе.

Милн. Огромнейшее спасибо! (Вновь читает) Kapсон зашел поздороваться с женой и сыном.

Вагнер. Вы это уже говорили.

Mилн. Вы тоже занимаетесь полезными ископаемыми?

Вагнер. Нет, хорошенькими стервами.

Милн хихикает и возвращается к чтению.

Нашли что-то интересное?

Милн наконец откладывает газету.

Милн. Вообще-то я журналист.

Вагнер. Ах вот как?

Милн. Я работаю на «Мир по воскресеньям».

Вагнер. Понятно.

Милн. Ну не то чтобы именно на «Мир по воскресеньям».

Вагнер. Так что же вы все-таки здесь делаете?

Милн. Пишу репортажи о восстании. Интервью с полковником Шимбу на первой полосе – это мое.

Вагнер. Замечательно. И как же вы его нашли?

Милн. Слегка раздражительный, но в целом…

Вагнер (вскипая). Я спрашиваю, как вы его нашли?

Милн. А, вот вы про что! Простое везение. Его люди остановили автобус, на котором я ехал.

Вагнер. Зачем? Что они искали? Деньги? Продукты?

Милн. Нет. Они раздали нам брошюры, прочли лекцию пассажирам и отпустили их. Но меня они задержали. Я был единственным белым на весь автобус. Это было за месяц до того, как все началось. Вообще-то началось все гораздо раньше, просто никто не обращал внимания, одни только разговоры ходили. Я был тогда в Ка-Си и решил провести рекогносцировку, тут-то ребята из АРНИ и взяли меня в заложники.

Гатри. Везет же некоторым.

Милн, Ага. Они таскали меня за собой пару недель, а потом я все же убедил Шимбу в том, что кто-то должен известить мир о его целях и требованиях. И тогда он дал мне интервью.

Вагнер. Каким образом вы передали его в газету?

Милн. Он же мне и помог.

Вагнер. Почтовый голубь?

Милн (со снисходительным смешком). Почтовый голубь? Ну нет, мы на Флит-стрит не такие уж отсталые. Просто полковник отдал интервью одному из своих ребят, а тот перебрался через границу и отправил материал почтой.

Вагнер бросает взгляд на Гатри.

Вагнер (без всякого выражения). Отправил почтой.

Милн. Сказать по правде, этому интервью уже десять дней, но, к счастью, до Шимбу с тех пор, кроме меня, так никто и не добрался. К тому времени, когда иностранные корреспонденты начали прибывать в Камбаве, правительство сильно поумнело и стало давать журналистам аккредитацию при армии, что звучит на первый взгляд многообещающе, но на самом деле лишает тебя всякой свободы передвижения. Для репортажа это плохо – по крайней мере до тех пор, пока всерьез не запахло порохом. Репортаж должен вестись со стороны повстанцев. Им следовало бы это знать.

Гатри улыбается Вагнеру.

Вагнер. Где вы работали до этого?

Милн. В газете «Вечерний Гримсби».

Вагнер. «Вечерний Гримсби»?

Милн. Гримсби – это такой городок в Англии. И там есть вечерняя газета. Кстати, меня зовут Джейкоб Милн.

Вагнер. Что вы здесь делаете, Джейкоб?

Милн. В этом доме?

Вагнер. В Африке.

Ми л н. Дело в том, что в Гримсби я остался без работы.

Вагнер. Да?

Милн. Тогда я решил отправиться за границу и написать хороший репортаж откуда-нибудь, где бывает не так много репортеров. Я решил, что Эритрея будет самое то.

Вагнер. Но это не Эритрея.

Милн. Я знаю. Эритрея – на севере.

Вагнер. Мне тоже так казалось.

Милн. Мне не удалось туда пробраться. И тут я услышал, что в Камбаве что-то затевается.

Вагнер. Где вы это услышали?

Милн. В Гримсби.

Вагнер ждет разъяснений.

Прочел в «Тайм». Вагнер. Ясно.

Милн. Просто удивительно, как мне повезло. Карсон сказал мне, что в Джедду уже пятьдесят репортеров. Они путаются друг у друга под ногами, потому что в Джедду не о чем писать. (Читает вслух заметку в «Мире».) «…источники, близкие к президенту Магибе…» Бедняга не знал, о чем писать. Ричард Вагнер. Боюсь, что он лопнет от злости, когда прочтет мой эксклюзив. Мне его жаль. Дело в том {говорит, глядя Вагнеру прямо в глаза), что у меня с собой есть еще один эксклюзив. (Читает в глазах Вагнера ужасную правду?) О, боже мой, извините!

Вагнер. Садитесь, Джейкоб!

Милн. Послушайте, простите меня, ради бога! (Поворачиваясь к Гатри.) А вы тоже с…?

Гатри. Джордж Гатри. Будем знакомы.

Милн. Гатри? Я всегда считал, что ваши фоторепортажи из Ливана – это просто…

Вагнер. Садитесь. Меня зовут Дик Вагнер. Откуда вы сейчас приехали?

Милн. Рудники «Каминко» – как же это место называется? Городок, где находятся рудники «Каминко»… Все время забываю названия в этой стране…

Гатри. Может быть, Бадминтон?

Милн. Нет.

Гатри. Пинг-понг?

Вагнер. Заткнись!

Милн. Малаквангази. Примерно в ста пятидесяти милях к северу отсюда.

Гатри. А что такое «Каминко»?

Вагнер. Так называется местная корпорация по разработке полезных ископаемых. Та, которую возглавляет Карсон. (Милну?) Но как вы туда попали?

Милн. Вместе с АРНИ, разумеется. Шимбу взял город сегодня утром. Это и есть мой эксклюзив. Они подвергли Малаквангази артиллерийскому обстрелу, затем вошли в город и перебили весь гарнизон.

Вагнер пристально смотрит на Милна.

Вагнер. Боже святый!

Карсон входит, направляясь в свой кабинет. Вагнер перехватывает его на ходу в довольно грубой манере.

Мистер Карсон, я Ричард Вагнер из «Мира по воскресеньям»… Карсон. А! Вы, наверное, приехали помогать Джейку?

Вагнер решает проглотить горькую пилюлю молча.

Вагнер. Именно так. Фред Хаммейкер попросил меня приехать сюда. Вам от него привет. И миссис Карсон – тоже.

Карсон. Боюсь, что я с ним незнаком. Извините. (Оставляет Вагнера смотреть в недоумении на закрытую у него перед носом дверь кабинета?)

Гатри. Он с ним незнаком.

Вагнер. Я понял. (Милну?) Откуда Хаммейкер знает о Карсоне?

Милн. Я ему написал.

Гатри. Когда посылали интервью с полковником?

Милн. Абсолютно верно. Я думал, что Джедду будет ближайшим местом, из которого я смогу телеграфировать. И я был прав, хотя ошибался в том, каким именно образом попаду сюда. Я ведь, как и все, думал, что полковник направляется в Джедду.

Вагнер. Так вы еще не отправили материал?

Милн. Нет. Телеграфный кабель повредило при артобстреле. Вот почему я приехал вместе с Карсоном. Вы уже знаете, что у Карсона есть?

Вагнер. Видели, видели. Днем рождения тчк.

Милн. Я знаю немного Джеффа Карсона по Ка-Си. Я взял у Карсона интервью, как только приехал сюда. Карсон хотел проверить текст и поэтому дал мне свой домашний номер телекса. Я записал его и сказал Хаммейкеру что, если нужно, он может найти меня по этому номеру.

Вагнер. И вот вы здесь.

Милн. Под звуки фанфар. (Он извлекает из кармана рукопись своего репортажа и демонстрирует Вагнеру?)

Вагнер берет ее у него из рук.

Вагнер. Вы, чертов идиот! Вы должны были остаться у повстанцев и отправить репортаж с Карсоном. Использовать его и его дурацкий вертолет в качестве почтового голубя. А теперь как вы умудритесь попасть обратно?

Милн. Карсон пообещал дать мне машину, принадлежащую «Каминко».

Вагнер. Не говорите ерунды – теперь в Малаквангази без танка не пробраться.

Гатри. А почему Шимбу отпустил Карсона?

Милн. Не знаю. (Продолжает после паузы извинительным тоном?) Я думал, что вы говорите о почтовом голубе в буквальном смысле… ну, раньше… Простите меня.

Вагнер (Гатри). Ну, что скажешь?

Гатр и (Милну). Карсон вас использует.

Милн. А это имеет какое-нибудь значение?

Гатри. Может, и не имеет. Я поеду с вами.

Милн. Великолепно, я и не мечтал, что буду делать репортаж вместе с вами!

Гатри. Я тоже. (Разобравшись с планами на ближайшее будущее, Гатри расслабляется. Он берет в руки фотоаппарат Алистера и заканчивает заряжать в него пленку?)

Милн. Забавно, а я-то всегда думал, что у вас одна из этих японских штуковин с кучей линз и всего такого.

Гатри (улыбается). Попали в самую точку.

Вагнер (читая репортаж Милна). Неужели все эти подробности нужны? Двенадцать МиГов-17, три Ила-28 – да кто вам все это сказал?

Милн. Я видел, как они приземлялись сегодня утром.

Вагнер. Откуда они прилетели?

Милн. Из Йемена. Но у Шимбу уже есть собственные американские Т-28, которые базируются на аэродроме, построенном русскими в пустыне. Три штуки. Пилоты дезертировали из правительственных ВВС.

Вагнер (Гатри). Этого следовало ожидать. Не важно, как далеко влево тебя занесет, всегда найдутся те, кто пойдет за тобой.

Милн. Нет, вы заблуждаетесь. Конфликт в основе своей племенной, а вовсе не политический. Летчики переметнулись на сторону Шимбу в самом начале, а теперь их у него стало еще больше – наверное, после первых случаев дезертирства из ВВС уволили всех, кого считали ненадежными. Это следует проверить.

Вагнер (сухо). Спасибо за ценный совет.

Милн. Вы же понимаете, почему Шимбу ударил по Малаквангази. И как только я сам не догадался! Дело не в рудниках, дело в аэродроме. В Джедду посадочная полоса рассчитана только на легкую авиацию. А у себя в горах ему вообще приходится пользоваться вертолетами Ми-8 для того, чтобы доставлять вооружение из-за границы.

Вагнер. Кто пилотирует вертолеты?

Милн. Кубинцы. Ясно как божий день.

Вагнер. А сами-то вы видели хоть одного кубинца за штурвалом вертолета?

Милн. За штурвалом – не видел.

Вагнер (оживляясь). Послушайте, Джейкоб, – я, конечно, понимаю, как это у вас заведено в Гримсби. Вы можете написать, что ваш рыболовецкий флот захватили кубинцы, а на следующий день опровергнуть это сообщение, и никто и глазом не моргнет, потому что это Гримсби. Но для того чтобы утверждать на страницах «Мира по воскресеньям», что Шимбу использует кубинских пилотов, нужны более веские доказательства, чем слова полковника и окурок гаванской сигары. Кто сказал, что это кубинцы?

Милн. Они мне сами и сказали.

Вагнер (после некоторой паузы). Вы брали интервью у пилотов?

Милн. Конечно нет. Никто бы мне не разрешил задавать им вопросы. Но мы играли с ними в карты, и я знаю, что они говорят между собой по-испански. (Он уже не в силах сдерживать раздражение?) И позвольте мне заметить, мистер Вагнер, что вы не знаете ни хрена насчет газеты «Вечерний Гримсби», которая в Гримсби имеет гораздо больший вес, чем «Мир по воскресеньям» – в мире, не только по воскресеньям, но и в любой другой день недели!

Вагнер. Можете называть меня просто Дик. Этот парень, который командует батареей, – вы и с ним успели поговорить? (Он показывает пальцем на соответствующее место в репортаже Милна?)

Милн. Да.

Вагнер. Он что, говорит по-английски?

Милн. Нет, но я немного говорю по-русски. В школе я изучал этот язык.

Вагнер (в отчаянии). Скажите честно, Джейкоб, за что вас уволили?

Ми л н. А меня никто и не увольнял. Я ушел после забастовки провинциальной прессы – ну, вы, наверное, помните.

Вагнер. Забастовки?

Милн. Да, забастовки провинциальных репортеров. На страницах «Мира по воскресеньям» были напечатаны несколько местных репортажей, в том числе из Гримсби, которые… как бы это мягче сказать… были несколько искажены.

Вагнер. Я что-то не понимаю. Вас уволили за то, что вы бастовали?

Милн (смеется). Ну что вы, за это никого не увольняют.

Вагнер (после некоторого молчания). Так это вы?

Mилн. Да. Глупая история, не правда ли?

Вагнер. Милн. Один из тех парней, из-за которых поднялась вся шумиха, был как раз из этого самого…

Милн. Из Гримсби.

Вагнер (к Гатри). Так вот с кем мы имеем дело. Это тот самый штрейкбрехер из Гримсби.

Милн. Осторожнее с выражениями!

Вагнер. Разве я не прав?

Милн. Нет, не правы. Я не оскорбляю людей только потому, что они придерживаются жизненных принципов, отличных от моих.

Вагнер. Ах, так вы у нас такой принципиальный!

Милн. Да, по крайней мере в таких случаях.

Вагнер. Следовательно, вы принципиально предали своих коллег по профессии в то время, когда у них возник трудовой конфликт с нанимателями?

Милн не верит собственным ушам, он смеется.

Милн. Не могли бы вы повторить то, что сказали?

Вагнер (в бешенстве). Не смей разговаривать со мной тоном превосходства, ты, молокосос!

Милн. Извините, забылся. Я и в Гримсби никак не мог привыкнуть к тому жаргону, на котором вещали в курилке наши доморощенные Троцкие. То есть я хочу сказать, что на любую другую тему – скажем там, кризис в литературе, половая жизнь секретарши издателя и всякое тому подобное – они говорили на литературном английском, но как только они начинали агитировать меня за забастовку, создавалось впечатление, что в голове у них вместо мозгов маленькие такие шарики – знаете, которые печатают буквы в электрических пишущих машинках… «Предательство»… «трудовой конфликт»… «наниматели»… Боже мой, столько высокопарных слов для того, чтобы описать столкновение интересов двух амеб!

Но Вагнер уже не слушает его – он продолжает свою речь, обращаясь к Гатри.

Вагнер. «Наш специальный корреспондент»! Вот почему Хаммейкер не поместил имени под репортажем! Он знал, что Дерек не потерпит этого ни секунды…

Гатри. Какой Дерек?

Вагнер. Баттерсби. Дерек Баттерсби, секретарь отделения союза…

Гатри. Баттерсби? Мне с ним однажды довелось работать. Абсолютно бесполезный репортеришко…

Вагнер. Не важно, зато он умеет давить на менеджмент. Они не всегда друг с другом ладят.

Гатри. По-моему, так они никогда не ладят.

Милн. Мне казалось, что зарубежным корреспондентам неинтересны подобные местечковые скандалы.

Вагнер {ядовито). А кто вам сказал, что я – зарубежный корреспондент? Зарубежный корреспондент – это тот, кто живет за рубежом и шлет оттуда корреспонденцию: обычно путевые заметки, в которых не содержится ни крупицы новостей. Иначе говоря, это тот, кто болтается из гостиницы в гостиницу и при этом полагает, что в любой истории самое интересное – это то, что о ней поведал свету именно он. Я – не зарубежный корреспондент, я – пожарник. Если где-то вспыхивает пожар, я мчусь туда. Мне наплевать, где я – в Брайтоне или в Камбаве: пожар всегда пожар. Я не пишу художественной прозы, я лишь фиксирую факты. Так что не берите себе в голову, что вы имеете дело с коллегой по клубу путешественников. Для меня вы – штрейкбрехер из Гримсби, и этим все сказано, Джейкоб Милн. Что случилось с другими?

Милн. Кого вы имеете в виду?

Вагнер. Но ведь вы же не один вышли на работу? Кто-то помогал вам выпускать газету?

Милн. Разумеется.

Вагнер. Ну что ж, надеюсь, что все они сейчас работают стрингерами где-нибудь на Лимпопо.

Милн. Да нет, они по-прежнему работают в «Вечернем Гримсби». После окончания забастовки нас всех исключили из профсоюза, но мои коллеги подали апелляцию и отделались штрафами. Разумеется, никто в профсоюзе не хотел меня исключать всерьез. Все думали, что я тоже подам апелляцию.

Вагнер. Почему же вы ее не подали?

Mилн. Я на них рассердился. В контракте с «Вечерним Гримсби» не было ни слова насчет того, что я обязан состоять в профсоюзе. Но уж так повелось, что они всегда гордились стопроцентным членством. И я был для них как бельмо на глазу.

Вагнер. Чистоплюи.

Милн. Пожалуй что да. Но мое решение ударило бумерангом по мне самому. Голосованием большинства они отказались работать со мной, так что возникла угроза, что газета вновь перестанет выходить, – на этот раз из-за меня.

Вагнер. И тогда издатели вас уволили. И вы узнали на собственной шкуре, что хозяева – это хозяева и тут уж ничего не попишешь. Я все правильно сказал, мой мальчик?

Милн. Да нет, я сам подал заявление.

Вагнер. Вот как?

Милн. Они не хотели увольнять меня.

Вагнер. Но вздохнули с облегчением, когда вы ушли сами.

Милн. Возможно.

Вагнер. Ну что ж, надеюсь, это происшествие сделало ваши взгляды на жизнь более радикальными. Мы работаем для того, чтобы богатые стали еще богаче, и ничто, кроме солидарности трудящихся, не в силах изменить этого порядка вещей.

Милн. Сомневаюсь, что хозяева имеют с этого больше, чем вы.

Вагнер (вытаращив глаза на Гатри). Ты слышал, что он сказал?

Милн. «Мир по воскресеньям» приносит миллион фунтов стерлингов убытка в год, а уж на «Вечернем Гримсби» точно не разживешься. Это же не частный рудник, который работает на то, чтобы сын хозяина учился в Итоне. Это всего лишь товарищество с ограниченной ответственностью, которое издает относительно честную и не особенно блестящую местную газету в заштатном английском городке, где всего-то две газеты. И эта газета посмела поднять вопрос о праве публиковать без разрешения ее материалы, поэтому-то вы и попытались закрыть ее…

Вагнер. Что вы там такое несете?

Милн. Официальная причина для нашей забастовки была та же, что и у «Миррор» в прошлом году – потому что печатники заключили новый коллективный договор.

Вагнер (срываясь на крик). Да, даже чертовы печатники получают уже больше, чем журналисты!

Милн. Да кто этого не знает, но почему вы говорите об этом так, словно это противоестественно? Рыбы запели, реки потекли вспять, а печатники получают больше, чем журналисты. Ладно, вы лично стоите больше, чем печатник. Но только взгляните на это все! (Рукой, а еще лучше – ногой, Милн ворошит газеты, пока не находит «Нъюс оф зеуорлд».) «Сенсация! Дух Гитлера общается с вдовой-медиумом посредством спиритизма!» «Расчлененный труп зажаривали по кусочкам на задах закусочной!» (Переходит к «Миррор».) «Джентльмены предпочитают большие дыни: Салли Смит разливает чай по чашкам в буфете на заводе в Блэкпуле, но то, что она прячет в чашечках бюстгальтера, слаще любого чая!» Какая чушь! И все это пишут взрослые люди, которые получают тысяч десять в год! Если б я был печатником, я бы невольно задумался, стоят ли люди, которые пишут это, того, чтобы платить им столько денег. Ну как, мои взгляды на жизнь достаточно радикальны для вас, Дик?

Со стороны кажется, что Вагнер вот-вот ударит Милна. Однако, прежде чем мы успеваем понять, сделает он это или нет, дверь кабинета открывается, и оттуда выходит Карсон, который читает ленту телекса, затем вручает ее Милну.

Милн. Ого, большое спасибо!

Карсон. Извините, что я так долго отсутствовал. (Кивает в сторону Гатри.)

Гатри. Джордж Гатри.

Карсон. Джордж… (Они обмениваются рукопожатием.) И?

Вагнер. Дик Вагнер.

Карсон. Замечательно. А меня зовут Джефф. Выпьем пива? Или вы предпочитаете что-нибудь покрепче?

Гатри. Нет, я выпью пива.

Карсон. А вы, Дик?

Вагнер. Благодарю.

Карсон. Вы уверены, что не хотите виски?

Вагнер. Пожалуй, выпью и виски. Спасибо.

Карсон снова переводит взгляд на Гатри.

Гатри. Нет, нет – мне пиво.

Карсон. Джейк?

Милн все еще читает телекс.

Милн. Что?

Карсон. Пиво или виски?

Милн. Все равно.

Карсон (поняв, что от него ничего не добьешься). Я пойду и скажу Фрэнсису. (Милну?) Вы можете сейчас, если хотите, попытаться связаться с Лондоном.

Вагнер. Мы весьма признательны вам, Джефф… Весьма.

Карсон (Милну). Кстати, располагайтесь в свободной комнате.

Милн. Спасибо.

Карсон уходит.

Вагнер. Я хотел бы воспользоваться этой штукой.

Милн. Но я могу и сам связаться с Лондоном.

Вагнер. Не теряйте понапрасну время.

Милн. Почему?

Га три. Ты что, шутишь?

Вагнер. Нет, я здесь – полномочный представитель своей газеты.

Га три. Но какое тебе до той истории дело?

Вагнер. Мне – никакого дела нет. Пусть Хаммейкер сам разбирается с Баттерсби по этому поводу.

Милн. Что вы хотите сказать?

Вагнер (неудостаивая его ответом), «вручить баттерсби тчк протестую использования специального корреспондента милна зпт не члена союза зпт экс гримсби». Ну как?

Милн (после некоторого молчания). Мы вошли в город под очень плотным снайперским огнем. Только теперь я понял, что у них в наемниках, наверное, члены союза журналистов.

Вагнер. Ничего личного. Посылайте ваш репортаж. Я вам мешать не стану.

Милн. Рассыпаюсь в благодарностях.

Гатри. Скажи мне, что ты шутишь!

Вагнер. Я? Шучу? Смотри! (Он направляется к двери кабинета, делает Милну знак следовать за ним.) Ты видишь?

Милн следует в кабинет за Вагнером, который закрывает дверь. Гатри извлекает аппарат из кофра и вешает его на шею. Карсон возвращается.

Карсон. Рут сейчас спустится.

Гатри. Можно вас сфотографировать?

Карсон. Зачем?

Гатри. Не знаю. Можно?

Карсон. Валяйте, не думаю, что от этого будет какой-то вред.

Гатри начинает снимать и занимается этим некоторое время, пока не появляется Рут.

Гатри. А как туда можно попасть?

Карсон. В Малаквангази? Никак. Меня туда ни за какие деньги не заманишь. Повезло, что выбраться-то удалось.

Гатри. Я не о вас…

Карсон. Понятно… Вы хотите…

Гатри. Мы с Джейком.

Карсон. Да, Джейк просил меня помочь, это верно.

Гатри. А вы можете помочь?

Карсон. Магиба послал туда войска. Там теперь и мышь не проскочит.

Гатри. И что же делать?

Карсон. Поживем – увидим.

Гатри. Вы знакомы с Шимбу?

Карсон. Да.

Гатри. Почему он отпустил вас? (Пауза.) Может быть, вы что-то вроде… не гонца, а как это?…

Карсон. Эмиссара?

Гатри. Да.

Карсон не отвечает, и Гатри продолжает делать снимки. Раздается телефонный звонок. Гатри, который уже совсем было унялся, увидев Карсона с трубкой в руке, начинает снимать новый сюжет. Карсон почти не говорит, больше слушает собеседника. Немногие же его реплики звучат слишком тихо, чтобы можно было их разобрать.

За спиной у Карсона и Гатри из кабинета выходит Вагнер, закрывая за собой дверь, и буквально в тот же момент в дом входит Рут. Увидев друг друга, они молча застывают. Затем Вагнер улыбается.

Карсон вешает трубку, поворачивается и видит вошедших. Входит Фрэнсис с подносом, заставленным прохладительными напитками, бокалами с пивом и стаканами для виски.

Карсон. О дорогая! Вы знакомы?

Рут. Нет, незнакомы. Мистер Гатри говорил мне о вашем приезде… (Протягивая Вагнеру руку?) Мистер… Штраус? (Берет стакан с виски с подноса) Спасибо, Фрэнсис. (Движения Рут свободны и непринужденны)

Вагнер. Вагнер.

Рут. Ах да, Вагнер. Спутать нетрудно, и тот, и другой – Рихард.

Вагнер. Рад познакомиться с вами, миссис Карсон.

Фрэнсис обходит собравшихся с подносом. В это время Вагнер и Рут пересекают гостиную и выходят на просцениум.

Карсон. Мы здесь для всех Джефф и Рут. (Берет пиво с подноса?) Разве не так, Фрэнсис?

Фрэнсис. Да, сэр. Именно так, мистер Карсон.

Вагнер (беря с подноса виски). Можно, я буду звать вас Рут?

Рут. А я вас – Ричард.

Вагнер. Большинство людей зовут меня Дик.

Рут. Дурацкое прозвище.

Вагнер. Я чуть было сам тебе не поверил… (Он наконец может сказать это Рут вслух, потому что они оказались вдалеке от всех остальных?)

Рут. Не будем больше об этом. Лучше сядем.

Гатри (беря пиво с подноса, обращается к Фрэнсису, но так громко, чтобы это услышала Рут). Благодарю вас, сэр…

Рут. А где другой парень? Тот, который приехал с вами?

Карсон. Джейкоб Милн.

Вагнер. Пытается дозвониться до Лондона. Вы бывали в Лондоне, Рут?

Рут. Ах, если бы! Добрый старый Лондон, верно?… Голуби, вспугнутые красными автобусами на Трафальгарской площади…

Карсон. Разумеется.

Рут. Грузчики Ковент-Гардена, несущие на головах корзины с цветами и овощами, пробиваясь через толпу цветочниц и профессоров лингвистики…

Карсон. Ну, это давно было!

Рут…оттачивающих свое природное остроумие, изучая неподражаемый жаргон старьевщиков… Старый добрый лондонский бобби, который отечески присматривает за детьми, что кормят хлебными крошками шотландских гвардейцев у ворот Букингемского дворца…

Карсон. Довольно, перестань!

Рут…и ударяет себя изо всех сил по лбу дубинкой каждый раз, когда проходящий мимо турист спрашивает у него, сколько времени. (Рут подносит к лицу запястье, делая вид, что смотрит на часы, и отшатывается от воображаемого удара полбу?)

Карсон. Дорогая, не будь стервой. (К Вагнеру) А как там на самом деле поживает Лондон?

Гатри. Нашли кого спрашивать – что может знать о Лондоне этот чертов выходец из колоний?

Продолжительная пауза. Рут удивлена. У Карсона вид снисходительный. У Гатри – виноватый. Вагнер пытается спасти ситуацию.

Вагнер. Чистая правда. Когда я впервые попал в Лондон, я думал, что Флит-стрит располагается где-то между Стрэндом и Трафальгарской площадью. Как на доске для игры в «Монополию».

Рут. Мы тоже иногда играем в «Монополию» с Алистером.

Карсон. Первый раз слышу!

Рут. В прошлый сочельник играли. Мне еще запомнилось, что Флит-стрит выкрашена в желтый цвет и стоит недорого. Я не ошибаюсь… Дик?

Вагнер. Не она одна. Лестер-сквер и Ковентри-стрит тоже желтые. Честно говоря, в реальности Флит-стрит никогда не спутаешь с Сохо, поскольку трудно найти в мире другое такое скопление грубых пороков и отбросов общества.

Рут. Вы про Флит-стрит или про Сохо?

Вагнер (осознав свою ошибку). Про Сохо. А с вами ухо надо держать востро.

Рут. А вы откуда родом, Джордж?

Гатри. Сити. Конечно, Сити теперь уже не тот – все посносили, понатыкали небоскребов. Смотреть противно.

Карсон. Конечно, конечно.

Гатри. Если бы вы только видели! Знаете, наверное, собор Святого Павла?

Рут. Что-то о нем слышала.

Гатри. Со всех сторон окружен бетонными коробками. Такое ощущение, словно его только что распаковали, а ящики убрать забыли.

Карсон. Вообще-то Рут родилась в Лондоне.

Гатри. Да ну? Тогда вы его сейчас не узнаете. Когда вы в последний раз там были?

Рут. В пятницу.

Гатри {после некоторой паузы). Посижу-ка я лучше попью пива.

Карсон (к Рут). Все-таки ты стерва.

Раздается телефонный звонок, и Карсон направляется к аппарату. Он больше слушает, чем говорит.

Рут. Да, Джордж, он прав: я стерва. Жуткая стерва. Я летала в Лондон забрать Алли на каникулы. Он учится в начальной школе в Эскот-Хит.

Появляется Алистер; он в пижаме и тапочках.

Привет, зайчик! Пришел пожелать спокойной ночи твоей мамочке-стерве?

Алистер (возмущенный до глубины души). Спокойной ночи? Да я еще даже не ужинал!

Рут. Тогда пойди и найди Винни, она тебя покормит.

Алистер. Я хотел сказать пару слов мистеру Гатри!

Рут. Мистер Гатри зайдет к тебе позже. Вас не затруднит, Джордж?

Гатри. Никаких проблем. (Он встает, выходит на веранду, вглядывается в ночь и зевает)

Алистер. Так вы зайдете позже ко мне в комнату?

Гатри. Честное слово!

Рут. Я тоже зайду. Пожелай спокойной ночи мистеру Вагнеру.

Алистер. Спокойной ночи.

Вагнер. Спокойной ночи, Алистер.

Алистер. Вы не забудете, Джордж?

Рут. Мистер Гатри тебе же пообещал.

Алистер уходит. Гатри садится в уютное кресло на веранде.

Боже мой, похоже, Джордж ему нравится! Так, глядишь, он и журналистом захочет стать, когда вырастет! Что делать бедной матери?

Карсон кладет телефонную трубку.

Запугать его рассказами о том, что от этого люди слепнут и сходят с ума, или нашить ему на пижаму удостоверение военного корреспондента и ждать, что с возрастом это само пройдет?

Карсон (выходя из комнаты). Дорогая, незнакомым людям нужно время, чтобы привыкнуть к твоему юмору. (Громко зовет) Алли, где ты?

Рут. А как выжить без юмора в доме, битком набитом журналистами? Такое общество может повредить мальчику. Может быть, подарить ему на Рождество куклу-репортера? Будет врать, пока завод не кончится. (Видно, что сарказм Рут неисчерпаем.) Интересно, что говорят пупсы-репортеры, когда им надавишь на живот? Вы случайно не в курсе, Дик?

Вагнер. Лично я сообщаю, кто во всем виноват.

Рут (со смехом). Будем знать на будущее!

Возвращается Карсон и садится на свое место. Рут встает, чтобы наполнить свой стакан.

Да, я тоже часто в жизни задавалась вопросом, кто во всем виноват. Разумеется, до тех пор, пока не повстречала Джеффри. Джеффри абсолютно ни в чем не виноват.

Карсон. Притормози, Рут.

Вагнер. И кто виноват во всем на этот раз, Джеффри?

«Рут». Вагнер, не наглей!

Вагнер. Шимбу или Магиба?

Карсон. Ну…

«Рут». И это все, что его интересует!

Карсон. Все зависит от того, какую газету вы читаете, не правда ли?

«Рут». Как они меня утомили!

Рут берет свой стакан и садится поодаль от мужчин.

Вагнер. Что скажет президент по поводу последних событий?

Карсон. Вы что, берете у меня интервью, Дик?

Вагнер. А что, нельзя?

Карсон. Нет, нельзя.

Вагнер. Тогда скажите не для печати.

Карсон. Я некомпетентен отвечать на такие вопросы.

«Рут». Я ему сейчас устрою! Как Элизабет Тейлор в «Прогулке слона»… (Кричит) «Убирайтесь из этого дома! Это вам больше не холостяцкая квартирка Джеффри Карсона! Я – его законная английская жена, и мне надоели глупые мальчишки, которые играют в велосипедное поло у меня в гостиной!»

Карсон замечает, что Гатри заснул со стаканом пива в руке. Он встает и осторожно вынимает стакан из пальцев Гатри.

Карсон. Джордж сказал мне, что он хотел бы попасть в Малаквангази.

Вагнер. Я бы тоже хотел.

Карсон. А Джейк?

Вагнер. Джейк – внештатник. Освещать эту историю газета послала меня.

«Рут». Какой ужас, у него в ноздрях волосы растут! Наверное, я просто была пьяна!

Карсон. У него же неплохо выходит!

«Рут». Ну конечно, я была пьяна.

Вагнер. Да, неплохо. Везение.

Карсон. Везение – и только?

«Рут». Я знаю, кто во всем виноват: виски «Джей энд Би»!

Вагнер. Не важно. Важно то, что сейчас моя очередь спешить на пожар, пока меня не опередили другие. Я думаю, многим репортерам уже пришла в голову та же идея.

Карсон. У них ничего не выйдет. Армия их туда не пропустит.

Вагнер. Вы нам поможете?

Карсон. Да. Я дам вам машину, водителя, говорящего на местных языках, и пропуск, подписанный президентом.

Вагнер. Боже мой, чем я смогу вас отблагодарить?

«Рут». Главное – молчи.

Карсон. Полковник Шимбу отпустил меня не за красивые глаза. Я привез послание. Ответ повезете вы.

Вагнер. Ответ от президента?

Карсон. Можете думать все что хотите.

Вагнер. Думать – это непрофессионально. Репортер должен знать.

Карсон. Тогда знайте: я улетаю в Камба-Сити. Рано утром я вернусь с письмом и пропуском.

Вагнер. Подписанным Магибой.

Карсон. Верно.

Вагнер. А письмо? Тоже от него? (Пауза?) Скажите просто «да» или «нет» – что вам стоит?

Карсон. Я дал вам ровно столько информации, сколько необходимо.

«Рут». Обалденное название для песни. (Напевает, импровизируя.) «Я дал вам ровно столько информации…»

«Рут» некоторое время напевает эти слова, то громче, то тише, вплоть до самой первой реплики Рут.

Вагнер. Шимбу предложил сделку?

Карсон. Перестаньте. Дик. Нетрудно догадаться, что он вряд ли спрашивает разрешения начать войну.

Вагнер. Почему письмо повезет журналист?

Карсон. А кто еще туда согласится поехать? Вначале я думал послать Джейка.

Вагнер. Нет. Сколько туда пути?

Карсон. Пять часов. К обеду будете в Малаквангази.

Вагнер. К обеду в пятницу. Двадцать четыре часа туда и обратно вместе с отправкой репортажа. Заманчиво выглядит, если только, конечно, полковник не заготовил никаких сюрпризов.

Карсон. Лучше было бы послать Джейка. Шимбу его полюбил.

Вагнер. Шимбу и меня полюбит. Я очень популярен.

Рут. Всегда мечтала встретиться с популярным журналистом. Я имею в виду, встретиться в свете, а не обнаружить его у себя под кроватью или столкнуться с ним у входа в зал суда. Но чаще всего журналист входит в твою жизнь не представившись, в результате стечения обстоятельств, а не соблюдения правил этикета. Хотя этикет у каждого, конечно, свой.

Карсон. А я уже начал удивляться, что это ты так долго молчишь!

Вагнер. Похоже, Рут, вы не особо жалуете средства массовой информации?

Рут. «Средства массовой информации»… Звучит почти как «оружие массового поражения».

Карсон. Рут испытывает неоднозначные чувства в отношении репортеров.

Рут. Почему неоднозначные? Очень даже однозначные: в частности, ненависть. Конечно, я не имею в виду тех, кто пишет про выборы в Парагвае, или тех, кто дает полезные советы в разделе «Ваш сад». Но всех остальных я ненавижу.

Вагнер. Судя по всему, вы встречались с парой-тройкой из них?

Рут. Ну да, у себя под кроватью и у входа в зал суда. Только не берите себе в голову, что я ненавижу их из-за того, что они погубили мою жизнь! Напротив, в день бракоразводного процесса я выглядела прелестно: шляпка оказалась просто шикарной, а мое фото на первых полосах четырех утренних газет только упрочило мою репутацию в том квартале Хайгейта, где я живу «Молодчина, не правда ли?» – говорили люди. И даже унижения, которым я подверглась, когда начиналась вся эта история… что ж, в жизни случаются вещи и похуже, чем слежка, установленная за тобой одуревшими от излишнего рвения наймитами газетного магната. Их оскорбительная возня только улучшила отношения между мной и Джеффри, который покорил мое сердце тем, как ловко уходил на спортивном «ягуаре» от повисших у нас на хвосте писак, когда мы мчались через пустоши Шропшира. И не его вина, что утренний чай в укромном постоялом дворе, где мы надеялись обрести покой, нам подала гарпия с Флит-стрит, нацепившая фартук горничной… о нет, я ненавижу их вовсе не за это. И даже не за ту чушь, которую они кропают в своих желтых листках на этом птичьем языке, где каждая фраза словно собрана из деталей конструктора «Лего». Например, когда эта бедняжка, бывшая жена Джеффри, которая вообще-то ученая-орнитолог и занимается разведением редких попугаев, позволила себе неосторожно заметить при репортере, что не будет иметь ничего против, если Джеффри бросит меня и вернется обратно, тот немедленно тиснул заметку под названием «БРОШЕННАЯ ПТИЧНИЦА МЕЧТАЕТ О ВОЗВРАЩЕНИИ БЛУДНОГО ГЕРЦОГА». Герцога – вот что их так волновало. Джеффри отличался от всех остальных мужей, которые на той неделе сбежали с чужими женами, только тем, что обладал этим дурацким титулом, причем всем в мире, кроме кучки людей, которых легко можно собрать на королевской яхте и утопить разом, глубоко наплевать на то, что Джеффри Карсон – герцог Богнорский. Они бы хоть потрудились узнать, а волнует ли это публику? Похоже, желтой прессой движет исключительно черная зависть. Даже трудно сказать, кто кого породил: народные массы бульварную прессу или бульварная пресса – народные массы.

Дверь в кабинет открывается.

Милн. Дик, есть связь с Лондоном!

Дверь в кабинет закрывается. Вагнер встает, собираясь идти.

Вагнер. Титулованным особам есть за что обижаться на журналистов. Былое обожание слишком быстро сменилось нынешним поношением без переходного периода безразличия в промежутке. Теперь я вспомнил вас. И вашу историю. Тогда было такое поветрие – охотиться за аристократами. Нику Уэбстеру выделили тридцать тысяч фунтов в год на один только подкуп прислуги. Он чуть не лопнул от гордости. Уже начал думать, что газета и он – одно и то же. Вы только представьте себе это! Если бы кто-нибудь убедил газету, что массовый читатель интересуется прежде всего астрономией, Ник тут же вылез бы на крышу редакции с телескопом.

Вагнер проходит в кабинет и закрывает за собой дверь.

Карсон. И чего ты так на него напустилась? В чем дело? (Карсон подходит к снова зазвонившему телефону и говорит по нему в течение всей последующей сцены.)

«Рут». Джеффри, я должна тебе кое-что рассказать.

Карсон. Ты что-то сказала? (В телефон.) Карсон слушает.

«Рут». Дорогой, я должна тебе кое-что рассказать.

Карсон. Что случилось?

«Рут». Дорогой, я должна тебе рассказать, что произошло, когда я была в Лондоне.

Карсон (отрываясь от телефона). Рут?

«Рут». Джеффри, дорогой, когда я была в Лондоне, я совершила ужасную глупость…

Карсон. Рут, ты что-то сказала?

«Рут» (с интонациями героини американского сериала). Мы – два взрослых человека, Джеффри. Попытаемся отнестись к этому как взрослые люди.

Карсон отрывается от телефона, продолжая держать трубку в руках.

Карсон. Дорогая, ты со мной разговариваешь?

Руг впервые обращает внимание на него.

Рут. Прости меня, Джеффри, наверное, я очень плохая жена.

Карсон. Вовсе нет. Очень плохая была у меня до тебя. Рут. Джефф…

Карсон возвращается к беседе по телефону.

Карсон. Извини… (В трубку.) Да?., да…

Теперь Карсон полностью поглощен телефонным разговором. Рут зажигает сигарету: она курит очень длинные сигареты и обыкновенно гасит их в пепельнице после нескольких затяжек.

«Рут» (громко). Я покрыла позором дом Карсонов! Да! Я имею в виду Дика! Он воспользовался мной! Я боролась с искушением, боже мой, как я с ним боролась, но я ничего не могла поделать с собой!

Карсон, продолжая слушать трубку, полуоборачивается к Рут, протягивая к ней свободную руку и прося жестом сигарету.

Не стреляй, Джеффри!

Отдаленное эхо ружейного выстрела. Рут зажигает сигарету и вкладывает ее в пальцы Карсону.

(Небрежным тоном?) Кстати, Джеффри, в Лондоне я переспала с Вагнером. Это случилось в номере с видом на Кенсингтон-Хай-стрит в гостинице «Роял Гарден», выбранной мной из-за близости к посольству, где в визовом отделе я и познакомилась с Вагнером, который как раз оформлял там свои документы. А я оформляла визу для Алистера. «Едете в Камбаве?» – «Вообще-то я там живу». – «Как интересно! А я еду туда от „Мира по воскресеньям“ корреспондентом. У вас не найдется пару минуток, чтобы поболтать со мной? – может, пообедаем вместе? – а что вы делаете вечером? – выпьем в баре? – поднимемся в номер, пропустим по последней? – и так далее…» Вот именно, и так далее. На их жаргоне это, кажется, называется «дебрифингом»? Ну что ж, не так плохо, как могло бы быть, но не так хорошо, как он себе вообразил. На следующий день я забрала Алли и улетела домой.

Карсон кладет трубку.

Карсон. Он согласился. (Он стоит спиной к Рут и невнимательно рассматривает какой-то документ, который извлек из кармана. Поскольку мы не видим его лица, непонятно, с кем он говорит – с Рут или сам с собой?)

«Рут». У меня не было к Вагнеру никаких претензий, пока он не появился здесь с таким видом, словно ему причитается добавка. Возможно, я слегка нахамила ему, но ведь он в любом случае не джентльмен. Думает, что если я однажды переспала с незнакомцем, то это значит, что я всегда так делаю. (Пауза?) Ужасно глупо с моей стороны.

Карсон. Рут, ты меня слушаешь?

Рут. Извини?

Карсон. Я сказал Алли, чтобы он одевался.

Рут. Зачем?

Карсон. Пусть поживет пару дней у Кребсов. Я не хочу, чтобы он оставался здесь.

Рут. Значит, он на самом деле согласился?

Карсон. Похоже на то. Тебе бы тоже следовало уехать. Я верю Магибе гораздо меньше, чем Шимбу, а Шимбу я не верю совсем.

Рут. Ты хочешь, чтобы я уехала вместе с Алли?

Карсон. Нет, не хочу.

Рут целует его, впрочем – без особого восторга.

Рут. Тогда я остаюсь.

Вагнер появляется на пороге кабинета и замечает, что Карсоны целуются.

Вагнер. Прошу прощения.

Карсон. Да ничего.

Вагнер раздумывает уходить, закрывает за собой дверь кабинета и входит в гостиную.

Пойду прослежу, чтобы Алли быстрее собирался. (Уходит.)

Вагнер. Можно мне остаться?

Рут. Почему бы и нет? (Рут подходит к столику со спиртным и выливает все, что оставалось в бутылке виски «Джей энд Би», в свой стакан. Получается почти полный стакан?)

Вагнер. Мне почудилось, что в воздухе веет обидами и плохими новостями.

Рут. С чего это пришло тебе в голову? Нарекаю сей корабль «Титаник» (разбивает пустую бутылку о край мраморного столика) – и да плавает он долго. (Бросает то, что осталось от бутылки, в корзину для мусора, берет свой стакан и поворачивается к Вагнеру)

Вагнер. В Лондоне ты находила мое общество приятным.

Рут. И из этого ты заключил, что я буду находить его приятным и в Джедду? Я тебя прощаю. Только полный идиот мог такое подумать, но тем не менее я тебя прощаю. И все же на тот случай, если «находить чье-то общество приятным» у вас, австралийцев, означает «описаться от радости», я должна сделать некоторые разъяснения. Вагнер, послушай, если бы ты мне тогда в визовом отделе хоть чуть-чуть приглянулся, я бы постаралась держаться от тебя подальше. Так обычно поступают все уважающие себя замужние дамы – разве ты этого не знал? Я приняла твое приглашение пообедать только потому, что не было никакой опасности оказаться с тобой в одной постели. И именно потому, что не было никакой опасности оказаться с тобой в одной постели во второй раз, я оказалась с тобой в одной постели в первый. Настоящая леди в припадке меланхолии может случайно переспать с посторонним мужчиной. А в припадке страсти она может переспать с таким мужчиной и сто тысяч раз. Но дважды, Вагнер, дважды – никогда. Она просто побоится, что ее сочтут шлюхой.

Вагнер достает телеграмму из кармана и протягивает ее Рут.

Вагнер. Это телеграмма, которую я получил в воскресенье от моего редактора. Я не за твоей юбкой погнался, а приехал сюда работать.

Рут сосредоточенно читает телеграмму.

Можешь мне не верить, но я читаю много книг. В частности, современные романы и биографии исторических лиц. И пришел к такому выводу: история правдивее романов, потому что в ней практически отсутствуют случайные совпадения. А в романах от них некуда деться. (Делает паузу, выжидая, когда Рут на него посмотрит.) К тому же в романах жены практически никогда не влюблены в своих мужей.

Рут. А я вовсе не влюблена в своего мужа. Просто одни люди мне нравятся гораздо больше, чем другие. В частности, Джеффри мне нравится гораздо больше, чем ты. Все ясно?

Вагнер. Да, яснее некуда.

Рут. Отлично. (Возвращает ему телеграмму.) С днем рождения!

Входит Алистер, одетый в дорогу.

Ты уже уезжаешь, Алли?

Алистер. Нет, мне надо еще фотоаппарат забрать, Рут. Тогда давай быстрее. (Выходит.)

Алистер подходит к спящему Гатри. Он наклоняется к нему и шепчет.

Алистер. Мистер Гатри…

Вагнер. Не буди его. Я найду твой фотоаппарат.

Алистер. Он обещал показать мне, как им пользоваться.

Вагнер. Он заправил в него пленку. (Он находит фотоаппарат поблизости от Гатри.) Вот, держи!

Алистер. Вот здорово! Спасибо! Это ведь старый фотоаппарат моего папы!

Вагнер. А я думал, что ты уже спишь давно.

Алистер. Папа решил взять меня в Камба-Сити.

Вагнер. С чего бы это?

Алистер. Я буду жить у Кребса. Вы его знаете?

Вагнер. Нет.

Алистер. Он живет в Камба-Сити. Это мой друг.

Вагнер. Ах вот как…

Алистер. А знаете, с кем поехал мой папа встречаться? Спорим, не угадаете?

Вагнер. С президентом?

Алистер. Вы уже знаете…

Вагнер. А ты видел президента?

Алистер. Нет, я еще маленький. Вот почему папа отсылает меня в Ка-Си. Он не хочет, чтобы я был здесь, когда приедет президент.

Вагнер (после паузы). Не расстраивайся, познакомишься с ним как-нибудь в другой раз. А когда президент приедет сюда?

Алистер. Завтра ночью, скорее всего. Не говорите папе, что я знаю, кто приезжает, – он просто сказал мне, что кто-то приедет.

Вагнер. А кто тогда это тебе сказал?

Алистер. Мама.

Голос Карсона из-за кулис «Алли!»

Вагнер. Не волнуйся, я ему ничего не скажу.

Входит Карсон.

(Начинает объяснять, держа в руках аппарат?) Сначала надо определить на глаз расстояние до объекта. Затем поворачиваешь вот здесь: это три фута, это шесть футов, а это бесконечность, иными словами, так далеко, что невозможно точно определить расстояние.

Карсон. Алли, машина ждет! (К Вагнеру, после того как Алистер уходит.) Алли собрался в гости к приятелю в Камба-Сити, так что я беру его с собой…

Вагнер. Понятно.

Карсон. Удобно. Как говорится, двух зайцев – одной пулей.

Вагнер. Такому детству можно позавидовать, верно?

Карсон. Да, он начал летать на вертолете раньше, чем ходить.

Вагнер. Да, он мне говорил. Ну что ж, остается пожелать вам удачи.

Карсон. Утром увидимся.

Вагнер. Спасибо за все, Джефф.

Карсон выходит, Вагнер остается. Он стоит в задумчивости, прислушиваясь к доносящимся издалека голосам отъезжающих, к тому, как хлопнула дверца машины и как завелся мотор. Наконец, когда машина отъезжает, Вагнер перестает сдерживать свои чувства и ударяет кулаком по воздуху с тем торжествующим возгласом, который обыкновенно издает игрок, забивший мяч. Он подскакивает к Гатри и начинает бить того по щекам, кричать в ухо – короче говоря, будить самым бесцеремонным образом. Проснувшийся Гатри в испуге вскакивает на ноги.

Гатри. Все в порядке… все в порядке… куда мы едем?

Вагнер носится по комнате в возбуждении.

Вагнер. Лично я – назад в гостиницу. Мне нужна машина.

Гатри падает обратно в кресло.

Ключи! (Подходит к двери кабинета и распахивает ее.) Ну что, как идут дела? (Возвращается в центр комнаты, оставив дверь открытой. Слышно, как работает телекс. Вагнер обращается к Гатри.) Слушай, завтра утром ты едешь вместе с Джейком в Малаквангази.

Гатри. Тоже мне новость!

Вагнер. Я достал вам машину, водителя и пропуск и организовал прекращение огня. Гвардия Хаммейкера никогда не дремлет.

Гатри (с горькой иронией). Я в курсе.

Вагнер. А я буду вести репортаж отсюда.

В комнату входит Рут.

Рут. Бедняга Джордж! Когда вы в последний раз спали в постели?

Гатри. Я просто прикидывался спящим. Старый трюк фоторепортеров.

Рут. Разумеется, кто бы сомневался.

Гатри. Я обещал сходить поговорить с Алистером…

Рут. Какая жалость! Он ведь уже уехал.

Гатри. Уехал?

Вагнер. Фотоаппарат я ему вернул. А с мальчишкой поговоришь в другой раз. (К Рут.) Я отвезу Джорджа в гостиницу.

Рут. У нас есть свободная спальня. Джеффри уже все приготовил.

Вагнер. Ну что ж, так будет еще лучше. Выезжать-то придется очень рано.

Гатри. Огромное спасибо. Пойду заберу свои вещи из машины. (Выходит)

Рут. Надеюсь, вы не откажетесь разделить комнату?

Вагнер. Я ценю ваш юмор, миссис Карсон, но давайте останемся просто друзьями.

Рут. Сукин ты сын!

Вагнер. Мне остается только принести свои извинения и откланяться.

Вагнер направляется к дверям, но сталкивается с Милном, выходящим из кабинета с телексной лентой в руках. Милн не видит Рут.

Милн. Дик, я получил для вас ответ…

Вагнер. Что?

Милн (в легком смущении). Ответ на ваш… гм… протест…

Вагнер. Ах да! От Баттерсби?

Милн. Нет.

Вагнер. Вот как? И что же нам пишут?

Милн (читает), «вручить вагнеру тчк засуньте протест задницу тчк подпись хаммейкер».

Вагнер. Кстати, позвольте представить, Джейкоб Милн. Он едет завтра утром с Джорджем.

Милн. Ох, здравствуйте!

Рут. Здравствуйте.

Вагнер. Вы переночуете здесь, Джейк, и отправитесь в путь рано утром. Джеффри поможет вам с репортажем.

Милн. Великолепно!

Вагнер. Если наземный кабель все еще поврежден, лучше, чтобы один из вас вернулся сюда к субботнему утру, чтобы успеть поставить материал в номер. Пусть или Джиджи привезет ваш репортаж, или вы – его пленку.

Милн. Ладно, не беспокойтесь. А вы чем займетесь?

Вагнер. Что-нибудь придумаю. (К Рут.) Спасибо за все. (К Милну.) До встречи.

Милн. Вы больше не сердитесь?

Вагнер. Что ни говори, а этот репортаж сделали вы. (Он направляется к двери, но в последнюю секунду останавливается?) Ах да, почему вы выбрали именно «Мир по воскресеньям»?

Милн. Ну, потому что Хаммейкер начинал в «Вечернем Гримсби». А вы этого не знали?

Вагнер. Нет, не знал.

Милн. В Гримсби он знаменит.

Вагнер (с улыбкой). Нетрудно догадаться.

Вагнер уходит. Рут садится в кресло.

Рут. Почему вы его спросили, не сердится ли он?

Милн. Дику не нравится, что газета взяла меня на работу. Он – за то, чтобы на работу брали только членов союза.

Рут. А вы – не член?

Милн. Дело не только в этом. Я считаю, что к журналистике нельзя подходить, ну, скажем так, с общими мерками. По мнению Дика, я просто очень наивен.

Рут. А по вашему мнению, вы не наивны.

Милн. А вам как кажется?

Рут. У меня еще не было времени, чтобы прийти к определенным выводам.

Милн. Он считает, что газета, такая, как «Мир по воскресеньям», – это просто массовый товар, которым торгуют бизнесмены, нанимающие для его производства журналистов, так же как нанимают печатников, наборщиков и всех остальных.

Рут. Но разве это не так?

Милн. Нет, это не так. Свободная пресса, свобода выражения мнений – это последняя линия обороны, на которой идет сражение за все остальные свободы…

Рут. Вот теперь я пришла к определенным выводам.

Милн (со смехом). Да нет, послушайте…

Рут. Может быть, вы присядете?

Милн. Нет, спасибо. Я все еще, знаете…

Рут. Выпьете чего-нибудь?

Милн. Спасибо, не надо.

Рут (протягивая Милну пустой стакан). Не будете ли вы столь любезны? Простой скотч.

Милн (беря стакан). Разумеется.

Рут встает.

«Рут». Следи за собой, Таллула! (Направляется к лестнице на веранду?)

Милн (напивая виски). Дик хочет, чтобы членство в союзе было чем-то вроде справки о профпригодности. «Признан годным к строевой».

Подходит к Рут и дает ей стакан с виски. Рут направляется в сад, Милн следует за ней. В какой-то момент гостиная поворачивается, и мы оказываемся в саду с Милном и Рут. Теперь часть гостиной видна лишь в самом дальнем углу сцены.

Вроде как это заведено у докторов или юристов.

Рут. А что в этом плохого? Иначе мы доживем до того, что какой-нибудь юрист ампутирует клиенту не ту ногу. А доктора начнут допрашивать своих пациентов… смешно…

«Рут». Ты уже начинаешь хихикать. Заткнись, пьяная дрянь.

Рут. У горных инженеров тоже, кажется, есть что-то в этом роде. (Стараясь говорить серьезно?) Захватывающая тема для беседы.

Милн. В смысле?

«Рут». А он забавный.

Рут. Нет, нет – продолжайте. Мы говорили про профессионализм. Вы что, не верите в его необходимость?

Mилн. Нет, верю. Но Дик печется вовсе не о профессионализме. По крайней мере, он хоть честно это признает. Другие предпочитают лукавить на этот счет. Однако никого и никогда не выгоняли из союза журналистов за профнепригодность – скажем, за неточность или безграмотность репортажей или за то, что корреспондент напился в хлам на банкете у лорд-мэра. Напротив, именно в подобных случаях союз обязан не допустить увольнения журналиста. Профессионализм тут ни при чем: Дику нужна пресса, которая бы думала правильно. То есть так же, как и он.

Рут. Ну что тут такого. Ведь и вам нужна пресса, которая бы думала правильно. То есть так же, как и вы. Милн. Безусловно, но чтобы этого добиться, я не стану отказывать в работе таким, как Вагнер.

Рут. И зря.

Mилн. И к чему это приведет?

Рут (после паузы). Да, вы правы.

«Рут». Кларисса, кто этот довольно интересный молодой человек?

Милн. Стоит только запустить этот механизм в действие, как любой сможет им воспользоваться. И тогда ты однажды окажешься лишним, потому что у тебя чересчур левые взгляды, или недостаточно левые взгляды, или кожа не того цвета, или еще что-нибудь.

Рут. Ну, это уже будет зависеть и от вас в том числе. У всех же есть право голоса.

Милн. Да, у всех, кого этого права не лишили.

Рут. Вы паникер, Джейкоб. Большинство людей ведут себя вполне ответственно.

Милн. О да, до тех пор, пока им есть перед кем отвечать за свое поведение.

Рут. Да вы циник!

Милн. Я?

Рут. Нет, все это чушь!

Милн. И все же я утверждаю, что у журналистов не должно быть ничего похожего на Общество юристов или Британскую медицинскую ассоциацию.

Рут. А в чем различие? В Обществе юристов власть тоже может захватить какая-нибудь группировка, которая будет допускать к работе только тех адвокатов, которые думают правильно. И что тогда?

Милн. Тогда-то вам и понадобится действительно свободная пресса, иначе вы никогда не узнаете об этом факте. В этом все дело. Дела могут идти из рук вон плохо, но, пока существует свободная пресса, все можно поправить. Если же ее не существует, то никто и не узнает о том, что дела идут из рук вон плохо.

Рут. Я не против свободной прессы. Я против газет.

Милн (со смехом). Я понимаю, что вы имеете в виду. Меня они тоже не радуют. Бывает, спорю я с нашими доморощенными Троцкими в репортерской комнате, провозглашая тезис о том, что пресса – это последний оплот демократии, и вдруг замечаю, что стучу кулаком по левому соску какой-нибудь дивы. Вам ли говорить мне об этом – я знаю все не хуже вас. На страницах газет торжествует пустота, пытающаяся скрыть собственное ничтожество безудержным нагнетанием дешевых страстей вокруг плоских мелодрам: «ПЛОД НЕЗАКОННОЙ СТРАСТИ КОРОЛЕВЫ КРАСОТЫ», «КОРОЛЕВА КРАСОТЫ В ЦЕНТРЕ СКАНДАЛА», «НАРКОТИКИ И МУЖЧИНЫ: ИСПОВЕДЬ НЕСЧАСТНОЙ МАТЕРИ». Я знаю, я все это знаю. Это – та цена, которую приходится платить за то, чтобы спасти главное.

«Рут». Что-то в нем, безусловно, есть.

Mилн. То, что творят газеты, защищать трудно, особенно потому, что обвиняют их вовсе не в том, в чем они виноваты. Люди часто считают, что бульварной журналистикой занимаются профессионалы, которые в душе стыдятся того, что им приходится опускаться до вкуса толпы, но это не так Работники желтой прессы гордятся своим творчеством. Гордятся своим умением при помощи нескольких дешевых приемов сделать из дерьма конфетку. Прошу прощения, но я знаю, о чем говорю. Я сам начинал с этого – пытался писать с таким же блеском, как лучшие стрингеры с Флит-стрит, трактовать в лондонском стиле наши незатейливые местные новости. Я думал, что это правильно. Лучшее время моей жизни я потратил на то, чтобы, сидя с пачкой сигарет и пакетиком леденцов в руке в разбитом «форде-консул», запаркованном возле чьего-то особняка, подстеречь разгневанного мужа или сбежавшую жену футболиста, которые могли бы украсить собой первую полосу нашей газеты перед тем, как навечно кануть в Лету. Я чувствовал себя частью привилегированной группы, которая является частью нашего общества и в то же время следит за ним со стороны, которой дано право порицать его и обязанность защищать, день и ночь. Рыцари пера, четвертая власть. И что самое удивительное – я был прав! Так оно и было, поскольку то, чем я занимался, – тоже часть свободы. Существование бульварной прессы свидетельствует о том, что в обществе по крайней мере с одним все в порядке – никто не диктует, что можно и чего нельзя писать журналисту (Пауза.) Извините, я заговорился. Обычно я не так навязчив, но тут я разволновался. Это был самый потрясающий день в моей жизни. Я оказался единственным репортером в Малаквангази, только представьте себе. Тот репортаж, который я собираюсь отправить, возможно, так и останется лучшим репортажем в моей жизни.

Рут. Вы, должно быть, устали?

Милн. Ничуточки.

Рут. Проголодались?

Милн. Как волк.

Рут. Тогда, может, перекусим?

Милн. Простите меня, я ужасно болтлив.

Рут. Что вы, мне было жутко интересно. (Она смотрит на Милна так пристально, что тому становится неуютно?)

Милн. Огромное вам спасибо, что терпели меня. Надо пойти отдохнуть перед дорогой.

Милн входит в дом, Рут остается стоять в темном саду.

«Рут». Беги, беги за ним, пока не поздно, глупая сучка.

Ночь сменяется днем.

Рут исчезла.

Светает.

На сцену въезжает джип. За рулем сидит Фрэнсис. Карсон выходит из дома, следом за ним появляется Гатри. Гатри частично переоделся, но на нем по-прежнему неизменные голубые джинсы. На плече у него висит кофр и еще одна сумка. Карсон кричит, адресуясь к открытому окну на втором этаже.

Карсон. Джейк! (Оборачивается и видит Гатри?)

Собрались? А где Джейк?

Гатри. Что это такое?

Карсон. Ваш джип. (Направляется к джипу, чтобы сказать что-то Фрэнсису?)

Гатри остается на просцениуме.

Гатри. Я вижу, что джип. Но Вагнер говорил про машину.

Карсон. Машина, джип – какая разница? Вам никто не обещал семейного микроавтобуса.

Гатри в бешенстве, но старается не показывать этого.

Гатри. Семейный микроавтобус – гражданский транспорт. Джип – потенциальная мишень. Послушайте, я знаю правила этой игры как никто другой. Я много где побывал: Конго, Ангола, Сомали, – и везде эти правила одинаковы. (Тут он замечает Милна, который выходит из дома, одетый в армейского типа камуфляжный костюм с тропической панамой цвета хаки на голове, и взрывается?) Черт побери, зачем он вырядился под военного! (Срывает панаму с головы Милна и швыряет ее на землю?)

Милн. В чем дело? (Поднимает панаму)

Гатри. В Африке на войну в рубашке цвета хаки с погонами может отправиться только псих!

Карсон. На какую такую войну? Сегодня войны не будет.

Mилн. У меня с собой в сумке есть тенниска – хотите, переоденусь?

Гатри. А ракетки вы с собой не прихватили? Вы все спятили! И вообще, ехать должен Вагнер.

Милн. А я-то думал, что вы на моей стороне. Ладно, поехали, Джиджи… (Милн направляется к джипу, около которого уже стоит Карсон)

Карсон. Не забыли взять?

Милн похлопывает по небольшому чемоданчику, который несет в руке.

Милн. Нет, не забыл. (Садится в джип)

Фрэнсис прогревает мотор, Гатри стоит около, упершись взглядом в землю.

Ну, так вы едете или нет?

Гатри (безразличным голосом). Черт. (Быстро вскакивает в джип, ставит рядом с собой на сиденье кофр и падает назад, когда джип рывком трогается с места)

Занавес

 

Действие второе

Ночь.

Гостиная занимает всю сцену.

Рут сидит в кресле лицом к публике. На ней длинное платье, свободное и уютное: его нельзя назвать вполне вечерним, но в любом случае одета она более торжественно, чем в предыдущих сценах.

Гостиная неярко освещена, так что по краям ее полумрак. Милн стоит на пороге гостиной; видно, что он только что вошел. Он одет точно так же, как и при первом появлении. Рут не оборачивается.

«Рут». Привет, Джейкоб. Как я рада тебя видеть. У меня дыхание перехватило, как только я услышала, что к дому подъезжает джип. Я рада, что ты вернулся. Мне не хватало тебя, Джейк. Если честно, Джейк, то я… боже, как я по тебе скучала, Джейк…

Рут поворачивается.

Милн. Привет!

Рут. А, привет.

Милн. Я думал, что вы задремали.

Рут. Совсем нет. Удачно съездили?

Милн. Да, спасибо. Плевое дело.

Рут. Удалось добыть какие-нибудь сенсации?

Милн. Целую кучу.

Рут. Заходите и присаживайтесь. Выпить хотите?

Милн. Спасибо, нет. Где Джеффри?

Рут. Уехал.

Mилн. Я думал, что все уже спят.

Рут. Я хотела дождаться вас. С вами все в порядке?

Милн. Лучше не бывает.

Рут смеется.

В чем дело?

Рут. Да ни в чем. Я рада, что вы славно провели время, сражаясь за честь и славу «Мира по воскресеньям». Репортер из Гримсби сражается за честь и славу «Мира по воскресеньям».

Милн. Вы по-прежнему считаете меня наивным.

Рут. Да нет.

Милн. Слишком юным и романтичным.

Рут. Это не совсем то же самое.

Милн. Боюсь, что рано или поздно я стану таким же, как Дик.

Рут. Надеюсь, до этого дело не дойдет.

Милн. А чем плох Вагнер? По крайней мере, он…

Рут. По крайней мере, он все же лучше, чем Штраус.

Милн. Похоже, он уехал вслед за остальными корреспондентами.

Рут. Надеюсь, что так. Я рада, что вы вернулись к нам.

Милн. Конечно. Прямая связь с Лондоном – о большем нельзя и мечтать. Ах да, и ваше общество, разумеется…

«Рут». Спаси-те на-ши ду-ши!

Милн. Да, вы, наверное, уже собираетесь спать?

«Рут». Мне и здесь хорошо.

Милн. Мне нужно написать заметку.

«рут». К черту заметку.

Милн. Вы не будете против, если попозже я попытаюсь связаться с Лондоном?

«Рут». К черту Лондон!

Милн. Я уверен, что Джеффри не стал бы возражать. Он сейчас в Ка-Си?

«Рут». Ну почему ты не заткнешься и не поцелуешь меня?

Милн. Он сказал, чтобы я чувствовал себя как дома.

«Рут». Ну, так поцелуй меня.

Милн. Наверное, стоит попытаться связаться прямо сейчас – чтобы они знали, что я здесь.

Рут. А может быть, сначала все же стоит поцеловать меня?

Милн. Поцеловать вас?

Пауза. Рут зажмуривается и поворачивается к Милну.

Рут. Да.

Милн. О чем я говорил?… Ах да, надо попытаться связаться с редакцией.

Рут. Конечно. Это здравая мысль.

Милн. Спасибо.

Рут. Но разве сейчас не слишком поздно или, вернее, не слишком рано?

Милн. Самое время.

Рут. Похоже, мы с вами говорим о разном.

Милн. Вы сегодня куда-то ездили?

Рут. Нет. Почему вы так решили?

Милн. Ну, ваше платье.

Рут. Эта старая тряпка. Первое, что подвернулось мне под руку, когда я выходила из душа.

Милн. Вот как? Очень милое платье.

Рут. В клуб я его не рискнула бы надеть.

Mилн. А здесь есть клуб?

Рут. Кантри-клуб, в Джедду После провозглашения независимости там не слишком людно. А раньше, бывало, там устраивали танцы на день коронации. Теперь все развлечения – бар, бильярд да курительная комната. В бильярд я не играю, зато не прочь выпить и покурить. Кроме того, там можно почитать свежие журналы: «Сельская жизнь», «Журнал горного дела» и «Камбаве сегодня». Вам, наверное, будет приятно услышать, что туда поступают и некоторые лондонские газеты.

Милн. Звучит заманчиво. Их доставляют самолетом?

Рут. Не думаю. Они до сих пор получают «Морнинг пост», хотя ее закрыли уже год назад. Ладно, не хотите – не целуйте.

Милн. Это не означает, что я не считаю вас привлекательной.

Рут. Конечно нет. Это означает, что вы многим обязаны Джеффри.

Милн. Да, но если бы даже я не был ему ничем обязан…

Рут. Не возжелай имения ближнего твоего, ни вола его, ни осла его, ни жены его…

Mилн. Постойте, постойте… (Он задумывается на несколько секунд, затем смотрит на Рут.) Дело совсем не в том…

Рут. Ну что ж, я рада, что вы передумали.

Милн. Я хотел сказать, что у меня есть на то другие причины. Удобно было бы сказать, что дело обстоит именно так, как сказали вы, но – нет. Я не вижу ничего зазорного в том, чтобы возжелать осла, вола или джип ближнего моего – поскольку это всего лишь его имущество. Но если я позволю себе возжелать вас, то это будет означать, что я и вас считаю всего лишь вещью. Но мне почему-то кажется, что жена – это не совсем то же самое, что джип. Очевидно, у меня чересчур передовые и просвещенные воззрения на этот вопрос. (Улыбается.) А вы как думаете?

Рут. Так я вам все же нравлюсь?

Милн. О, боже мой!

Рут. Я вызываю у вас непристойные желания?

M ил н. Я же сказал вам, что я считаю вас привлекательной.

Рут. Я спрашиваю вас про непристойные желания.

Милн. Нет.

Рут. Ну не будьте таким занудой! Представьте себе: вы едете в джипе. Солнце палит изо всех сил. Бвана Гатри запечатлевает на пленке виды природы и картины нищеты, чтобы украсить ими страницы иллюстрированных журналов. Проводник Фрэнсис напряженно следит за дорогой. Ваши мысли блуждают. Вы думаете: «А что, эта Рут Карсон очень даже ничего себе бабенка…» Теперь ваша очередь рассказывать.

Но Милн молчит.

Вы начали представлять, как вы раздеваете меня?

Милн. Нет.

Рут. Я так и осталась в одежде?

Милн. Вы начали раздеваться сами.

Рут. Ах вот как. В темноте или при свете? В постели? На полу? На траве? В джипе? (Пауза.) Уверена, что в джипе.

Милн (резко). Нет, не в джипе. (Пауза.) Это происходило в параллельном мире, где нет ни дня, ни ночи, ни проблем, ни ответственности. В мире, где нет силы тяжести.

Рут. Понимаю. Ну и как я вам понравилась?

Милн (в отчаянии). Рут!!!

Рут. Вы были великолепны. Кстати, давно пора было называть меня Рут.

Mилн. Рут. В самом звуке этого имени заложен укор. И ты, о Рут. Так падай, Цезарь!

Рут. На самом деле я совсем не такая уж распутница.

Милн. Нет, конечно же нет.

Рут. С моим первым мужем я чуть было не стала распутницей, но он был еще тот сукин сын. Очень гордился своим коронным хуком левой.

Mилн. Для этого были основания?

Рут. Никаких. Мне всегда удавалось уклониться и провести апперкот правой. Это был настоящий ад. Чтобы увести меня, Джеффри потребовалось всего лишь откашляться и постучаться в дверь.

Милн. Вы были влюблены в него?

Рут. О да! Я была влюблена в Африку. Совсем как Дебора Керр в «Копях царя Соломона», пока паук не забрался к ней в трусы. В браке с Джеффри я не распутничала. Ну, разве что один только раз, но это не считается, потому что случилось в гостиничном номере, а в гостиничных номерах действуют совершенно иные моральные законы. В любом случае я испытала ужасный приступ УУС.

Милн. Что такое УУС?

Рут. Утренние угрызения совести. Довольно бессмысленное занятие – глупо страдать от мысли о том, как дурно я поступила по отношению к Джеффри, если сам Джеффри пребывает в блаженном неведении о моем поступке. Вы согласны со мной?

Милн. Нет.

Рут. Нет. Ну что ж, начнем все сначала. Привет! Удачно съездили? (Пауза.) Не знаю, сегодня я чувствую себя несколько странно.

Рут начинает наигрывать пальцами по ручке кресла: мы слышим вдалеке звуки фортепьяно, которое играет «I've got you under my skin». После нескольких тактов голос Милна перебивает мелодию.

Милн. Странно?

Рут. Как-то не в своей тарелке. Я рассказываю вам это только потому, чтобы развлечь вас, – надеюсь, вы это понимаете? Отправиться спать, ощущая всего лишь легкую тревогу от вашего присутствия в доме. Проснуться, трепеща от связанного с этим риска. На самом деле это ужасно приятное чувство. Словно стоишь на краю трамплина, зная, что тебе не нужно будет прыгать. Приятное, но вместе с тем и глупое, потому что если ты не собираешься прыгать, то какого черта ты там делаешь? Короче говоря, я надела это платье, чтобы проститься с вами. Честное слово. Это платье для прощаний. «Что бы мне такое надеть для прощания с Джейком?» Только, ради бога, не испытывайте ни малейшей неловкости. Непосредственность – это ваш козырь в игре с людьми, которые привыкли заранее подготавливать эффектные ходы. Именно ваша непосредственность и привлекла меня, но все, что я могу предложить в ответ, выглядит как три в масть против флэш-рояла. Так можно играть против таких же игроков, как ты, но стоит напороться на простака – и тебе крышка. Так или иначе, пока я одевалась для того, чтобы в строгой и лаконичной манере попрощаться с вами, вы уже уехали. Джеффри думал, что я сплю, и не стал будить меня. Он проявляет удивительную тактичность в подобных ситуациях. Если бы мне удалось попрощаться с вами так, как я намеревалась, я бы успокоилась. Но вы уехали, и я словно сошла с ума. Я не находила себе места. Я не понимала, что творю. Я потеряла стыд. Я трогала ваши простыни, но они уже остыли. Подушка уже не пахла вами. Да скажите же вы хоть слово!

Милн. Вы тоже были великолепны. (Пауза.) Не надо упрощать. «Джеффри никогда об этом не узнает, к тому же я не его собственность, так что платить за содеянное не придется». Платить за содеянное приходится всегда.

Рут. Тогда возьмите и заплатите. Будьте сволочью. Ведите себя как подлец.

Милн. Вот так-то лучше.

Рут. Предайте своего благодетеля.

Милн. Просто замечательно.

Рут. Растлите меня.

Милн. При такой формулировке я бы мог и рискнуть.

Рут. Украдите меня.

Милн. Неплохая мысль.

Рут. Отлично. Погубите меня. Платить по счету буду я.

Милн. Это глупо.

Рут. Ничего не бойтесь.

Милн. А завтра утром…

Рут. Я уеду с вами, если попросите. А если не попросите, я останусь и буду терзать бугенвиллеи. В любом случае платить мне.

Они целуют друг друга в губы, но так, что это скорее выглядит дружеским поцелуем.

Милн. Уходите. Вы потом пожалеете.

Рут. Не пожалею. К чертям все.

Рут падает навзничь на софу. [2]Одно из возможных решений этой сцены. (Т. С.)
Некоторое время зрители видят только ее ноги.

Милн. Да, Рут, вы – это нечто. Только вот не скажу что.

Милн поворачивается и исчезает в темноте. Вслед за этим исчезают ноги Рут, потом она (вернее, ее «двойник») снова появляется, уже с другой стороны софы, и смотрит вслед исчезнувшему Милну, расстегивает платье и скидывает его (под платьем ничего нет), затем берет платье одной рукой и, волоча его за собой, скрывается следом за Милном в темноте. Перед тем как она окончательно исчезает, на сцену из-за кулисы неспешной походкой выходит Карсон. Он закуривает сигарету и задумчиво наблюдает за удаляющейся Рут. Через некоторое время у него за спиной раздается голос Рут.

Рут. Сигаретой угостишь? (Рут лежит на софе за спиной у Карсона. Он поворачивается и протягивает сигарету. Рука Рут показывается и берет ее.) Спасибо.

Карсон протягивает зажигалку, и мы видим голову Рут, которая приподнимается, чтобы прикурить. Прикурив, Рут встает с софы.

Карсон. Могла бы и не вставать.

Рут. Не могу лежать.

Карсон. Он еще может долго не приехать.

Рут. Ничего. Сколько времени?

Карсон (глядя на часы). Уже суббота. Около часу ночи. Это ты для него так вырядилась?

Рут. Ну, он все же президент.

Слышится лай собаки. Карсон подходит к выключателю и включает верхний свет. Шум подъезжающего автомобиля. Карсон выходит из гостиной, Рут садится в кресло и гасит сигарету. Автомобиль останавливается перед домом. За сценой слышен голос Карсона.

Карсон (за сценой). О, боже!

Вагнер (тоже за сценой, но на большем удалении, чем Карсон). Привет!

Карсон (за сценой). Вы немного не вовремя, старина…

Вагнер (за сценой). Проезжал мимо, увидел, что горит свет…

Карсон (входя). Мы с Рут как раз собирались ложиться спать.

Вагнер входит следом за Карсоном.

Вагнер. Добрый вечер! Я привез с собой выпить. (Он демонстрирует початую бутылку виски «Катти Сарк».) Подарок от фирмы. Извиняюсь, что начал, не дождавшись вас. (Располагается поудобнее и ставит бутылку на стол?) Проезжал мимо, увидел свет…

Рут. Когда вы проезжали мимо, свет еще не горел.

Карсон. Дик, умоляю, как-нибудь в другой раз.

Вагнер. Жестокие люди, я-то проделал весь этот путь, чтобы угостить их.

Карсон. Вы же сказали, что просто проезжали мимо.

Вагнер. Чтобы посмотреть, спите вы или нет.

Карсон. А мы как раз укладывались спать, не правда ли, дорогая? Может быть, лучше заехать завтра – господи, то есть уже сегодня, – чтобы пропустить вечерком по стаканчику?

Рут. Кончай, Джеффри. Похоже, он обо всем знает. (К Вагнеру.) Я угадала, вы знаете?

Вагнер. Разумеется.

Карсон. Знает о чем?

Рут. Он знает, что мы ожидаем в гости Магибу.

Карсон (сердито). Рут!

Вагнер. Магиба – так вот в чем дело!

Карсон. Это частный визит. Он любит ужинать поздно.

Вагнер. Неужели?

Карсон. Короче говоря, вы знали?

Вагнер. Конечно. Полковник Шимбу тоже ожидается к ужину?

Карсон. Нет, он не приедет.

Рут (одновременно с ним). Утром. Он не приедет утром.

Карсон. Это чудовищно!

Вагнер. Я буду молчать, как мышка.

Карсон. Магиба придет в бешенство. Если он вас не арестует, считайте, что вам крупно повезло.

Вагнер. Я гость вашего дома.

Карсон. Нет, это неправда.

Рут. Да оставь ты его в покое. Пусть прячется под софой. (К Вагнеру.) Вам там понравится, там почти л так же уютно, как под кроватью. Могу поспорить, что под кроватью у вас выходит лучше, чем на ней.

Карсон. Перестань немедленно!

Вагнер. Тогда замолвите за меня словечко. Пролоббируйте меня, а я пролоббирую вас.

Карсон. Что значит «пролоббируйте»? Магиба – президент Камбаве, а не какой-нибудь там пиарщик с Даунинг-стрит. Здесь журналистов вешают за пальцы ног, если они ошибаются, перечисляя президентские ордена.

Вагнер. Славный парень, однако, ваш здешний босс.

Карсон. Он мне не босс, он – президент, и этим все сказано. Не я его выбирал. Я всего лишь скромный горный инженер.

Вагнер. На рудниках Его Превосходительства.

Карсон. Я работал на этих рудниках, когда Его Превосходительства еще и в помине не было. Я с большим правом могу называть их своими, чем он.

Рут, Насколько я понимаю, сейчас право называть их своими имеет Шимбу.

Вагнер. Верное замечание. Итак, прибудет ли Шимбу на встречу?

Карсон. Я полагаю, что, скорее всего, не прибудет. Разве что у него на каждый туз Магибы есть по два джокера.

Вагнер. Значит, здесь дела делаются точно так же, как и на Даунинг-стрит.

Карсон. Но откуда вы все узнали?

Вагнер. Про Шимбу я просто догадался. А сведения насчет Магибы я получил из надежных источников.

Карсон. Могу поспорить – это тот самый канадский горлопан.

Вагнер. Какой еще канадский горлопан?

Карсон. Вы знаете про делегацию ООН?

Вагнер. Кое-что слышал, Ваше Медное Сиятельство.

Карсон. В воскресенье в Камба-Сити прибыли наблюдатели ООН.

Вагнер. Так, значит, Шимбу написал письмо в ООН, а не Магибе?

Карсон. Я поделюсь с вами информацией, если вы пообещаете уехать.

Вагнер. Звучит заманчиво.

Карсон. Магиба хочет вернуть свои рудники. В прошлом году они дали шестьдесят процентов добычи меди в стране – вы, возможно, читали про это в «Камбаве ситизен». Шимбу от рудников нет никакой пользы, потому что железнодорожная ветка идет не в его сторону. Достаточно бросить взгляд на карту, чтобы понять это. Поэтому Шимбу готов обменять рудники на признание независимости Илонго. Очень выгодная сделка: я украл твою одежду, а теперь возвращаю твои брюки в обмен на то, что ты признаешь мое право владеть твоей рубашкой. Переговоры он хочет вести через наблюдателей ООН. В знак доброй воли он объявил одностороннее прекращение огня – до первого выстрела со стороны противника.

Вагнер. Похоже, у него искренние намерения.

Карсон. Похоже, ему еще не подвезли все боеприпасы. Так или иначе, Магиба клюнул на это предложение. Он согласился прибыть вместе с канадскими наблюдателями рано утром в этот дом для переговоров. Встреча на нейтральной территории, так сказать.

Вагнер. Покажите мне живых канадцев, и тогда я во все это поверю.

Карсон. И я того же мнения. Все кругом лгут.

Вагнер. А что вы думаете по этому поводу?

Кар сон. Я думаю, что Шимбу хочет захватить всю власть в стране и просто тянет время в ожидании подкреплений и вооружения. Я также думаю, что Магиба скорее похоронит Шимбу в рудниках, чем согласится на его требования, так что к полудню он начнет бомбардировки и пустит в дело танковые части, в течение недели потеряет половину своей армии, а затем обратится за помощью к Западу, заявив, что в дела его страны вмешались Советы. Американцы и англичане заявят протест, и, пока они будут протестовать, русские сотрут в порошок армию Магибы, и тогда Камбаве станет примерно таким же независимым, как Советская Литва, а американцы и англичане будут продолжать заявлять протест за протестом.

Вагнер. Понятно. Я добьюсь того, чтобы все это было напечатано в «Мире по воскресеньям».

Карсон. Чего вы добьетесь?

Вагнер. Я сказал, что добьюсь от «Мира по воскресеньям»…

Карсон заглушает его реплику раскатистым смехом.

Карсон. Восхитительно! Блеск! «Мир по воскресеньям» сделает заявление, и мы спасены! Премьер-министр прикажет руководству МИДа… (Карсон показывает жестами, как он крутит ручку допотопного телефона, поднося трубку к уху.) Послушайте, что там вытворяют у вас в Африке эти русские иваны? Королева крайне недовольна, Альберт ужасно расстроен.

Вагнер. Ну ладно, ладно…

Рут. Бедняжка Дик!

Карсон. Ладно… пишите что хотите.

Вагнер. Спасибо, Джефф!

Карсон. Вы обещали уехать.

Вагнер. Я солгал.

Карсон. Я начинаю сомневаться, можно ли вам вообще доверять.

Вагнер. Мне очень жаль, но никто здесь не видел Магибу с тех пор, как началась вся эта история. Не говоря уже о том, чтобы слышать, что он думает по этому поводу. А тут еще эта сделка с Шимбу. Это слишком большая сенсация, чтобы я мог упустить ее, и, признаюсь вам честно, я пойду на все что угодно, лишь бы заполучить ее первым. В воскресенье «Мир» опубликует мой материал, и все эти эксперты по африканским делам, все эти умники и болтуны лишатся аппетита на целую неделю.

Карсон. Вы еще увидите, он может и не приехать. Он редко сдерживает свои обещания.

Но вдали уже слышен шум мотора.

Вагнер. Я не зря следил за концессией. Президент приземлился пятнадцать минут назад. В сопровождении двух десантных вертолетов. Не думаю, что они полны канадскими юристами.

Шум мотора приближается.

Карсон. Так вы уйдете?

Вагнер. Нет.

Карсон. Запомните: Магиба опаснее всего, когда начинает смеяться. (Карсон удаляется встречать машину?)

Рут. Вы дрожите.

Вагнер. Это потому, что я боюсь.

Рут. Вы мне начинаете слегка нравиться. Наконец я вижу вас насквозь. На самом-то деле вы такой же, как Джейк Моя газета – это я. Будь вы оба чуть-чуть посмекалистей, могли бы сойти за Бэтмена и Робина.

Вагнер. Как мне обращаться к президенту?

Рут. Ему нравится, когда его называют «пареньком».

Вагнер. Боже мой! Не оставляйте меня одного!

Входит Магиба, сопровождаемый Карсоном. На нем военная форма, простая рубашка без воротничка, все это хорошо отутюжено, на груди – орденские ленты. В руке – короткий стек с металлическим набалдашником.

Рут. Добрый вечер, ваше превосходительство… как любезно с вашей стороны посетить нас.

Магиба. Миссис Карсон… это большая честь для меня… очаровательный дом и очаровательная хозяйка. Простите меня за поздний визит.

Рут. Ну что вы, к нам можно в любое время… мы – пташки ночные.

Магиба. Как любезно с вашей стороны… Я тоже почти не сплю по ночам.

Рут (весело). Разумеется. Ведь нет покоя голове в венце…

«Рут» (громко). Дура!

Рут. Я хотела сказать, что все эти государственные заботы, море дел…

«Рут». Ты заткнешься, глупая баба, или нет?

Рут. Позвольте представить вам мистера Вагнера.

Магиба. Мистера Вагнера?

Вагнер. Сэр… то есть ваше превосходительство… то есть…

«Рут». Да расслабься ты, Вагнер!

Магиба. Вы приехали посетить Камбаве?

Вагнер. Так точно, сэр!

Карсон. Что вам подать, сэр?

Магиба. С какой целью?

Вагнер. Сэр, ваша… ваша решимость противостоять натиску русского империализма в Африке снискала восхищении британской публики, сэр…

«Рут». Боже святый!

Вагнер. И я польщен возможностью…

Магиба останавливает его жестом.

Магиба (с торжеством в голосе). Ах вот что! (К Карсону.) Так ваш гость – журналист?

Карсон. Я ужасно сожалею, сэр… Мистер Вагнер случайно заехал к нам буквально за минуту до вас… Он уже собирался уезжать…

Рут. В Лондон.

Магиба. Как я ему завидую! У меня сохранились чудесные воспоминания о Лондоне. Студенческие годы, сами понимаете. Я изучал теоретическую экономику. Это существенно осложнило мне дальнейшую жизнь. (К Рут.) Как там поживает Лондон, миссис Карсон?

Рут. О, так вы знаете, что я летала в Лондон?

Магиба. Мой кузен сообщает мне обо всех интересных и достойных внимания путешественниках.

Рут. Ваш кузен работает в аэропорту?

Магиба. Нет, он посол в Лондоне.

«Рут». Не пора ли тебе баиньки, Грейс?

Магиба. Но начальник аэропорта – еще один мой кузен.

Рут. Понятно.

Магиба. Видите, я знаю все. Нравится ли в Лондоне юному Александру?

Рут. О! Он пользуется огромным успехом, все относятся к нему с уважением…

Карсон (поспешно). Дело в том, что сейчас он в гостях у друга в Камба-Сити, у своего школьного друга.

Рут. Ах, вы имеете в виду юного Алли…

Магиба. Видите ли, миссис Карсон, я стараюсь быть отцом всем гражданам Камбаве. В вашем случае, разумеется, приемным отцом.

Рут. Конечно, конечно!

«Рут». Опять не то брякнула!

Магиба. Таков доставшийся нам от колониализма груз расовых и культурных предрассудков.

Рут. Да, да, разумеется!

«Рут» (громко). Джеффри!

Вагнер решается произнести заранее приготовленную речь. Он пытается придать ей торжественность, но добивается только выспренности.

Вагнер. Ваше превосходительство! Сэр, надеюсь, что вы позволите мне перебить вас, но британский народ следит с напряженным интересом и сочувствием за тем отважным вызовом, который вы бросили коммунистической угрозе в Африке, и, если вы, сэр, хотели бы обратиться к британскому народу с каким-нибудь кратким заявлением, «Мир по воскресеньям» охотно предоставил бы вам свои страницы, чтобы опубликовать его.

Пауза. Магиба наконец решает сесть в кресло. Устроившись удобнее, он поднимает взгляд и смотрит на Вагнера с извиняющимся видом.

Магиба. Простите, мистер Вагнер, вы это мне сказали?

Вагнер (собравшись с духом). Так точно, сэр. Я сказал, ваше превосходительство, что британский народ следит с напряженным интересом и восхищением за вашим… гм… отважным вызовом, который вы бросили коммунистической угрозе в Африке… сэр…

Магиба. Я вас слушаю.

Вагнер. Так вот, сэр, если вы хотите обратиться к британскому народу – и, разумеется, к народам всего мира с каким-нибудь кратким заявлением, моя газета с радостью предоставит вам свои страницы, чтобы опубликовать его.

Магиба (после паузы). «Мир по воскресеньям».

Вагнер кивает.

«Рут». Тебе крышка, Вагнер.

Карсон. Дик, по-моему, тебе пора ехать домой.

Магиба. Скажите, Джеффри, мистер Вагнер – ваш друг?

Карсон. Нет.

Рут (одновременно с ним). Да, мы знакомы. Встречались в Лондоне. Очень милый человек. (К Вагнеру) Я провожу вас до дверей.

Магиба. О нет, ради бога! Неужели вы торопитесь, мистер Вагнер?

Вагнер. Ничуть.

Магиба. Тогда останьтесь. Вы меня очень заинтересовали. Я хотел бы с вами побеседовать. Садитесь.

Вагнер. Спасибо, сэр.

Карсон. Ваше превосходительство…

Магиба. Да, да, извините, совсем забыл: чуть-чуть виски с водой.

Карсон. С удовольствием. Может быть, вам выдержанный виски?

Магиба. Но его же не пьют с водой.

Карсон. Разумеется, нет.

Магиба. Тогда лучше простой виски пополам с водой, безо льда.

Карсон. Виски с водой, безо льда.

Вагнер. А мне можно и без воды. (Вагнер уже преобразился – он снова доволен собой и самоуверен?) И лучше выдержанный, если у вас есть.

Карсон наливает всем виски из принесенной Вагнером бутылки «Катти Сарк».

Карсон (к Рут). Тебе что, дорогая?

Рут. Ничего.

Карсон. Рут распорядилась, чтобы в столовой накрыли легкий ужин, если вы вдруг пожелаете перекусить, сэр.

«Рут». По-моему, президент уже нашел кем поужинать.

Магиба. Итак, мистер… Вагнер.

Вагнер. Мистер… президент. Сэр.

Магиба. Не вас ли следует поздравить с опубликованным на страницах «Мира по воскресеньям» блестящим интервью с полковником Шимбу?

Вагнер. Нет, это не я, сэр. Честно говоря, это даже не наш репортер – так, один внештатник, который по чистой случайности попался в лапы Шимбу. Разумеется, когда он послал свой материал в газету, они не могли не использовать его. Как это говорится? «Любые новости лучше их отсутствия».

Магиба. А еще говорится: «Пресса живет разоблачениями».

Вагнер. Ах, вы и это знаете!

Магиба. Высказывание Делани из «Таймс». Мы все это изучали в Лондонской школе экономики. Политическая история средств массовой информации или что-то в этом роде. (Берет стакан с виски из рук Карсона.) Спасибо. А вот еще одно высказывание – принадлежит С.-П.Скотту из «Манчестер гардиан». Он сказал: «Факты священны, но каждый вправе их комментировать».

Вагнер. Да, а вот продолжение этой цитаты: «Но платят за факты, а не за комментарии».

Магиба. Тоже Скотт?

Вагнер. Нет, Вагнер. (Поднимает стакан с виски.) Ваше здоровье!

Магиба. Кстати, что вы думаете по поводу этого интервью?

Вагнер. Ну… (Подыскивает безопасный ответ) Эти парни, они даже разговаривают как марионетки, не правда ли? Полагаю, что, хотя бы по этой причине, следовало дать им высказаться. Разумеется, сэр, если вы считаете, что необходимо дать какой-то ответ на это интервью – или опровержение, – вряд ли стоит говорить, что я… а вернее, «Мир по воскресеньям» сочтет своим долгом…

Магиба. И вы мне дадите равную площадь в газете?

Вагнер. Вне всяких сомнений!

Магиба. Это честно. Не правда ли, Джеффри? Мистер Вагнер сказал, что они дадут мне равную площадь.

Вагнер. Позвольте добавить к этому, что некоторые площади в газете более равны, чем другие. Я могу почти наверняка гарантировать вам, сэр, что интервью с вами на этом переломном этапе войны станет главным событием дня и что его, несомненно, станут цитировать все мировые средства массовой информации.

Магиба. О какой войне вы говорите, мистер Вагнер?

Вагнер. Простите?

Магиба. Камбаве не воюет ни с кем. У нас просто возникло некоторое недопонимание. С вами в том числе.

Вагнер. Недопонимание? Да, да… ясно. Вы не против, сэр, если я буду кое-что записывать?

Магиба машет рукой в знак согласия, и Вагнер достает из кармана блокнот.

Магиба. Если это и война, то не я ее затеял. Я человек мирный… (Он делает паузу, чтобы Вагнер успел записать, и продолжает) человек мирный. Когда кто-то нападает на меня без повода и предупреждения, я приглашаю напавшего на завтрак. Разве не так, Джеффри?

Карсон. Я уже пытался объяснить мистеру Вагнеру, что это частный визит.

Магиба. И были правы. Я собираюсь позавтракать в компании Шимбу. По крайней мере, я послал ему приглашение. Большего я сделать просто не мог, а поэтому я вовсе не против, чтобы вы, мистер Вагнер, при этом присутствовали, дабы засвидетельствовать мои добрые намерения.

Вагнер. И как по-вашему, Шимбу приедет?

Магиба. Если он все еще сам себе хозяин, то почему бы и нет? Возможно, он приедет под покровом тьмы и предпочтет есть еду, привезенную с собой, но, думаю, он все-таки приедет. Это в его же интересах – позавтракать в компании миролюбивого и общительного собеседника. Шимбу – человек действия, но меня больше занимают причины, которые заставили его действовать. Вам, должно быть, известно, что границы нашей страны были прочерчены еще когда она была колонией. Люди Илонго говорят на другом языке, у них своя древняя культура, и они отличаются от нас даже внешне. Все это, правда, не означает, что Илонго способно существовать как самостоятельное государство. Если уж откровенно, то в этом случае оно немедленно станет сателлитом своих так называемых «освободителей», и, как мне кажется, Шимбу вполне в состоянии понять, что Илонго будет иметь гораздо больше независимости в качестве автономной территории в составе Камбаве.

Вагнер. Вы хотите предложить ему сделку, сэр?

Магиба. Я разрешу ему провести референдум. Разумеется, при условии, что он немедленно прекратит свои агрессивные действия.

Вагнер. Возвратит рудники в Малаквангази?

Магиба. Полагаю, на меньшее Джеффри просто не согласится.

Каре он. Он и так явился туда без приглашения.

Магиба. Да еще и в компании нежелательных иностранцев. В настоящее время на земле Камбаве незаконно находятся русские, кубинцы, граждане Йемена и Ливии. Мне сказали, что с ним есть даже несколько чешских и восточногерманских специалистов. Американский посол попросил у меня разрешения на приезд наблюдателей от Объединенных Наций. Я ответил ему, что добрая половина этих наций и так уже приехала – по приглашению Шимбу.

Вагнер. А в Камба-Сити? Прибыли туда наблюдатели ООН?

Магиба. Пока нет.

Вагнер. Ясно. А что, если Шимбу не сядет за стол переговоров и не выведет войска?

Магиба. Вот тогда, мистер Вагнер, вы сможете писать о том, что идет война.

Вагнер. Через сколько часов я смогу написать это?

Магиба. Часов десять вас устроит?

Вагнер ухмыляется и протягивает Карсону пустой стакан.

Вагнер (к Карсону). Можно еще? (К Магибе.) Располагаете ли вы всем необходимым для того, чтобы выиграть войну?

Магиба. Если война будет короткой – то да.

Вагнер. А если нет? Будете ли вы обращаться за помощью к нам или к американцам?

Магиба. Я еще не совсем сошел с ума. Ваша трусость и коварство прогремели по всей Африке от Анголы до Эритреи.

Карсон. Разве что вы нас пролоббируете, Дик.

Магиба. Нет, спасибо, не надо. Знаем мы это ваше лобби. Мне уже предлагали прислать в Камба-Сити журналиста, который будет лоббировать наши интересы. Я ответил им, что он может спокойно заниматься этим и из Лондона. Я в курсе, что британская пресса боготворит систему лобби. Ведь система позволяет журналистам и политикам кичиться традиционными свободами и сообщать при этом читателю ровно столько правды, сколько им кажется необходимым. Когда вы предоставили нам независимость – именно так правила гостеприимства велят нам именовать вооруженную победу Национального фронта, – единственная газета в Камбаве находилась в собственности одного английского джентльмена. Разве я не прав, Джеффри?

Карсон. Не совсем, сэр…

Магиба. Ах да, он, конечно, не был джентльменом – это был просто богатый титулованный англичанишка. Только представьте себе: мы – молодая независимая страна, но единственная наша англоязычная газета – по-прежнему часть Британской империи. Даже хуже, семейной империи – пиратского флота с желтыми парусами. Неплохо сказано, мистер Вагнер?

Вагнер. Вы хотели сказать – с черными парусами?

«Рут». Дурак. Он хотел сказать – под парусами ваших желтых листков.

Магиба. Я имел в виду газетную бумагу…

Вагнер. Ах да, очень неплохо сказано!

Магиба. Разумеется, многие отрасли нашей промышленности находятся под контролем заморского капитала. У нас много – подчеркиваю, много – зарубежных партнеров. Чтобы не ходить далеко за примером, возьмем хотя бы «Горнодобывающую корпорацию Камбаве». Отсюда легко сделать вывод, мистер Вагнер, что к английским джентльменам, как таковым, мы не питаем никаких предрассудков. Но газета… газета – это не совсем то же, что рудник, банк или авиационная компания: газета – это глас народный, а наша газета была гласом английского миллионера.

Вагнер. Кого именно?

Карсон. Вашего хозяина, Дик.

Вагнер. Вот как… но я же тогда еще не работал в «Мире по воскресеньям»!

Магиба. А я лично к вам никаких претензий и не предъявляю, мистер Вагнер.

Вагнер. Знали бы вы, что я сам о нем думаю.

Магиба. Разумеется, я даю себе отчет в том, что вы всего лишь один из матросов на флагманском корабле.

Вагнер. Сэр, с тех пор, когда мы были рабами на галере, минуло уже немало времени. Нортклифф мог уволить репортера, если тот носил не ту модель шляпы. Буквально так. Существовало такое понятие, как шляпа в стиле «Дейли мейл», и он требовал, чтобы все репортеры носили именно такие. Пока его интересы не переключились с газеты на что-то другое. На авиацию или на хлебопечение, я уж не упомню… Но эти времена прошли безвозвратно.

Магиба. Разумеется, мистер Вагнер. Сейчас от вас требуют носить правильную шляпу исключительно в метафорическом смысле.

Вагнер. При всем уважении к вам, сэр, посмею заявить, что вы недооцениваете власть организованного труда. Влияние нашего профессионального союза. Признаю, что даже в те времена, когда начинал работать я, владелец газеты мог уволить репортера за неправильную шляпу. Но теперь все обстоит совершенно иначе.

Рут. Теперь за шляпу его увольняет профсоюз.

Вагнер. Я вижу, вы многому научились у этого щенка Милна.

Рут. Щенка Милна? (Не скрывая больше своего гнева?) Ну, теперь-то, когда его нет рядом, вы можете позволить себе говорить о нем в снисходительном тоне!

Кар сон. Похоже, мы уклонились в сторону от той темы, которую затронул его превосходительство.

Маги б а. А может, и не уклонились. Вы говорите ужасно интересные вещи, мистер Вагнер.

Вагнер. У нас есть общий друг, который утверждает, что журналист свободнее, когда владелец газеты надежнее охраняет права журналиста, чем его собратья по профессии.

Рут. А разве это не так, идиот? Даже Нортклифф мог уволить человека только из собственной газеты, да и то сейчас бы ему пришлось отвечать перед трудовыми организациями, которые могут заставить даже банки выплачивать возмещение убытков уволенному кассиру-растратчику. К тому же Нортклиффу приходилось подумать дважды перед тем, как уволить талантливого репортера, потому что на следующий день уволенного взяла бы на работу конкурирующая газета. Но если репортеру не повезет в наши дни и он станет жертвой травли, организованной коллегами по цеху, то он пропал: ни одна газета в стране не возьмет его на работу, поскольку профсоюзы не отвечают ни перед кем за свои действия.

Вагнер. Они отвечают перед демократически избранными органами правления, представляющими интересы рядовых членов.

Рут. Вагнер, неужели вы законченный тупица?

Карсон. Рут…

Рут. Если воплотить в жизнь вашу утопию, то в мире будущего интересы рядовых карманников будут представлять демократически избранные органы, состоящие из медвежатников.

Магиба (наслаждаясь возникшей ситуацией). Ну и что вы на это скажете, мистер Вагнер?

Вагнер. Что я могу сказать? До наступления демократии уже существовала ситуация, когда те, кто имел деньги, отвечали только перед теми, кто имел власть. В этом вопросе я, позвольте заметить, придерживаюсь того же мнения, что и господин президент: газета – это, конечно, прежде всего бизнес, но такой бизнес, который имеет слишком большое значение, чтобы быть чьей-то нераздельной собственностью. И я говорю не столько о моем праве на работу, сколько о моем праве сообщать в газете факты, которые могут быть неугодны, скажем, какому-нибудь английскому миллионеру.

Магиба. А вы что думаете, миссис Карсон?

Рут. Я думаю, что стоит пропустить еще по стаканчику.

Карсон берет стакан Рут и направляется к столику, чтобы наполнить его.

Когда я трезвая, я плохо владею собой.

Карсон. Это все из-за того, что в доме много журналистов… Я никогда не думал, Рут, что тебя так волнуют проблемы прессы… Я считал, что ты просто ненавидишь все газеты скопом.

Рут. Я ненавижу не газеты, а ханжество журналистов. Факты, которые неугодны английскому миллионеру! В стране тысячи газет, которые проповедуют любые взгляды, какие только существуют, от маоизма до фашизма, и даже ребенок в возрасте Алли сообразит, что ни у одного миллионера не найдется денег, чтобы купить их все. Но то, что не по силам миллионерам, по силам вагнерам, которые решают за публику, с какой масти играть.

Вагнер. Я говорю о национальных газетах. Абсурдно уравнивать свободу больших кораблей со свободой атакующей их исподтишка лодчонки туземного памфлетиста.

Рут. Вы путаете свободу с возможностями. «Газета сторонников теории плоской Земли» имеет полную свободу продаваться миллионными тиражами. Ей не хватает всего лишь соответствующего количества читателей, которые верят в то, что Земля – плоская, и готовы за свои убеждения поплатиться четырьмя пенсами. Свобода беспристрастна. Ее наличие предполагает в том числе и право любого миллионера завести свою национальную газету, если он того пожелает. Положение дел, при котором только один одобренный правительством, поставленный под надзор и управляемый коллективно далеко-не-миллионер вправе издавать газету, мы можем наблюдать, в частности, в СССР

Maгиба. Или, например, в Камбаве.

«Рут» (кричит). Джеффри!

Карсон. Извините, сэр, я уверен, что Рут не имела в виду…

Maгиба (примирительным тоном). Да что вы, вовсе нет!

Рут. Нет, разумеется нет, я только хотела сказать, что «Дейли ситизен» не находится под контролем государства…

Магиба. Пожалуйста, не стесняйтесь. Мне нравится, когда спор ведется открыто и честно. Это роскошь, которую человек в моем положении редко может себе позволить. И я допускаю, что с высшей точки зрения «Дейли ситизен» должна быть доступна для критики. Но вы должны помнить, что это единственная англоязычная газета в нашей стране. Наша нация еще не настолько богата, чтобы позволить себе содержать несколько соревнующихся между собой газет, позволяющих получить сбалансированное мнение о политической ситуации.

Карсон. Совершенно верно!

Maгиба. Во времена своей независимости «Дейли ситизен», несомненно, была свободна. Она была свободна выбирать, какие новости следует печатать, о чем писать и о чем не писать, а также предоставлять все больше и больше газетной площади фотографиям девушек, на которых было все меньше и меньше одежды. Вы можете улыбаться, но разве свобода печати не означает и свободы вкуса?

Карсон. Конечно означает.

Магиба. А что думает миссис Карсон?

Рут. Разве нет никакой альтернативы?

Магиба. Вот в чем вопрос. Несложно закрыть газету: я бы так и сделал, если бы помещение редакции не сгорело во время военного положения, введенного вслед за предоставлением независимости. Что оставалось сделать в таком случае? Английский миллионер расправил свои щупальца и украл страховую премию, которая на тот момент уже не принадлежала ему, поскольку я национализировал газету незадолго до того, как пожар погасили. Тем не менее руки у меня были развязаны. Я никогда не считал, что газета должна быть частью государственного аппарата – в конце концов, у нас здесь не тоталитарное общество. Но я не мог позволить себе и терпеть в таком важном деле капризы частного предпринимателя. Передо мной стояла важная и ответственная задача: восстановить доверие к Камбаве в мире. Я мог вынести на страницах газеты голых женщин, но не голый скептицизм, язвительность, насмешки и публичную демонстрацию чужого грязного белья, что, по мнению издателей у вас в Англии, и является сущностью свободы. Что же тогда? Демократически избранный совет журналистов? Это всего лишь декорация, за которой прячется все тот же издатель. Нет и еще раз нет. И тут я вспомнил отличную формулу, которую мне преподали, когда я еще учился в Лондонской школе экономики. Свобода, сопряженная с ответственностью. За эту формулу я и ухватился. И из пепла на средства, собранные народом, воскресла новая «Дейли ситизен», ответственная перед народом и родственная правительству. (Наклоняясь к Вагнеру?) Вы понимаете, что я имею в виду, когда говорю «родственный правительству», мистер Вагнер?

Вагнер. Честно говоря, сэр, не вполне.

Магиба. Это означает, что редактором стал один из моих родственников. (Разражается громким хохотом)

Вагнер неуверенно подхватывает. Рут нервно улыбается. Карсон перепуган. Магиба со всего размаху опускает металлический набалдашник стека на голову Вагнеру.

Магиба (кричит). И поэтому на ее страницах никто не поучает наглых негров, как им себя вести! Никто не позволяет изменникам и предателям пакостить прямо на первой полосе! Никто не подлизывается к преступникам и закоренелым лжецам! «Да, уважаемый полковник Шимбу, мы вас прекрасно понимаем, расскажите-ка нам побольше о том, как эксплуатировали и угнетали ваш народ. Конечно, конечно, у нас здесь свобода слова, полковник, расскажите нам о прекрасном будущем, которое вы обещаете этой куче дерьма, именуемой страной. Только говорите быстрее, а то, не ровен час, кто-нибудь приставит вам ствол автомата к затылку и нажмет на спусковой крючок. Ведь когда у вас мозги потекут из ноздрей, интервью взять у вас будет уже проблематично, господин полковник!» (Встает и делает шаг в сторону)

У Вагнера по лицу течет тонкая струйка крови.

(Уже спокойно) Я предоставлю ему равную площадь: шесть футов в длину и шесть – в глубину. Ровно столько же, сколько любому предателю и коммунистическому шакалу.

Входит Гатри. Он в ужасном виде. Обводит глазами комнату и, не обращая внимания на присутствующих, направляется прямо через сцену к Вагнеру. Его реплика обращена к нему одному.

Гатри. Дик, Джейкоба убили.

Карсон (в ответ на вопросительный взгляд Магибы). Это мистер Гатри, ваше превосходительство, он тоже из Лондона…

Гатри замечает Магибу и подходит к нему вплотную.

Гатри. Так это вы президент этой говенной страны?

Вагнер. Джордж…

Гатри. Это вы командуете этим сборищем пьяных головорезов, именующих себя армией?

Вагнер и Карсон подходят к Гатри. Вагнер начинает оттаскивать Гатри в сторону.

И это вы, мать вашу так, называете прекращением огня! Надеюсь, что они все перестреляют друг друга как уток, мать вашу так!

Рут. Где Джейкоб?

Гатри. В джипе.

Рут. В джипе? Что он там делает?

Гатри. Он уже ничего не делает.

Рут кидается к дверям.

(Едко ей вслед?) Только не вздумайте его переворачивать, а то он развалится на две половины.

Рут испускает стон и падает в обморок.

Вагнер. Боже мой!

Карсон. Какой ужас! Что случилось?

Гатри. Мы так и не доехали до Шимбу.

Магиба. Это ваш гонец, Джеффри?

Карсон. Да. (К Гатри) Письмо с вами?

Гатри. Письмо было у Джейка. Наверное, так и лежит в его чемоданчике.

Карсон выходит из гостиной.

Карсон (к Вагнеру). У вас голова в крови.

Магиба. Ну что ж, миссис Карсон, я вынужден пожелать всем спокойной ночи. Спасибо вам за оказанный любезный прием. (К Вагнеру?) Я буду помнить все, что вы сказали, мистер Вагнер.

Вагнер. Что… вы имеете в виду, сэр?

Магиба. Ну как же, то, что британский народ следит с восхищением за отважным вызовом, который я бросил коммунистической угрозе в Африке.

Вагнер. Ах да, конечно.

Магиба. Мне доставила огромное наслаждение наша беседа. Приношу извинение за то, что так обошелся с вашей шляпой. (Уходит?)

Гатри. Он ударил тебя? Ему что, твоя шляпа не понравилась?

Вагнер. Именно. Что случилось с Джейкобом?

Гатри. Мы подъезжали к окраинам Малаквангази. Уже начинало темнеть. Дорога заняла у нас в два раза больше времени, чем говорил Джеффри. Пропуск от Магибы нам помог, но все равно у каждого поста нас надолго задерживали. Все боялись, что им уши отрубят то ли за то, что они нас пропустили, то ли за то, что не пропустили. То же самое на обратном пути. Солдаты за каждым деревом. Короче говоря, все наводит на мысли о мирной инициативе.

Вагнер. Чувствуется, он приготовил Шимбу то еще угощение.

Гатри. Не забывай, что мы на стороне хороших парней. И аккредитацию мы получили от них.

Рут. Скажите наконец, что же случилось!

Слышен шум отъезжающего автомобиля Магибы. В гостиную входит Карсон.

Гатри. Мы уже почти пересекли линию фронта и видели впереди за нейтральной полосой Малаквангази. Мы включили фары, действовали мирно, к антенне привязали белый носовой платок, но было уже так темно, что они, скорее всего, его просто не заметили. Когда мы проехали несколько сотен ярдов, со стороны повстанцев запустили осветительную ракету. Это было даже ничего, но тут у кого-то в окопах за нашей спиной сдали нервы, и он выпустил несколько очередей. Сами знаете, какая у них тут дисциплина – как напьются, прямо в городе из автоматов палят. Тут сдали нервы у кого-то еще, началась перестрелка, вспыхнула еще одна ракета, а на всем поле боя, кроме нас, – ни одного движущегося объекта. В такой ситуации можно сделать только одно, и водитель это попытался сделать. Он остановил джип и побежал, я тоже побежал, крикнув Джейку, чтобы тот бежал за нами. Ярдов через пятьдесят я повернулся назад и увидел, что Джейк забрался на место водителя и пытается развернуть джип. Он его таки развернул, но тут в него попали. Его просто отшвырнуло на заднее сиденье. Не уследил я за ним, да и сам он виноват – мальчишка все время лез на рожон. До поры до времени ему просто везло.

Вагнер. Ты вернулся в джип?

Гатри. Я не знал, жив Джейк или нет. Двигатель был в порядке, только ветровое стекло разбито. Я погасил фары и отвел джип обратно к линии окопов. Но Джейк все равно уже был мертв. Ему разнесло голову и грудную клетку. Крупнокалиберный пулемет, скорее всего. Случайность. Они палили, толком не целясь. Он даже и понять не успел, что с ним случилось.

Карсон. Где Фрэнсис?

Гатри. Убежал к Шимбу.

Карсон. Почему?

Гатри. Не знаю. Может быть, он что-то знал.

Карсон. Боже мой, вы чертовски рисковали, поехав туда в темноте.

Гатри. Мы опаздывали на шесть часов.

Карсон. До Шимбу все равно было еще далеко.

Гатри. При чем тут Шимбу? «Мир по воскресеньям» – воскресная газета. Опоздание на час равно опозданию на неделю. И твой репортаж тогда – такой же труп, как… я не хотел это сказать… (К Вагнеру.) Джейк тоже торопился, Дик. Не я один.

Вагнер кивает, Гатри кладет руку Рут на плечо.

Карсон. Я должен лететь вместе с Магибой в Ка-Си. Не волнуйтесь, ничего особенного: он хочет поговорить со мной о рудниках, узнать, что там можно бомбить, а что – нет. (К Вагнеру.) Я лечу на вертолете. Вас двоих я выброшу в аэропорту, а дальше делайте что хотите. Я советую вам сесть на первый же самолет и свалить из страны прежде, чем у Магибы дойдут до вас руки. Сейчас ему не до вас.

Вагнер. Можно передать от вас репортаж?

Карсон. Я и так уже из-за вас головой рискую. У вас полно времени, чтобы отправить репортаж после того, как вы пересечете границу.

Вагнер. Нет, это рискованно, самолет может опоздать. Дайте мне подумать.

Гатри. Мы можем отправить репортаж из Ка-Си. Воспользоваться линией Ассошиэйтед Пресс. Нужно рискнуть. А затем – на самолет. Так наши шансы возрастают вдвое.

Вагнер. Хорошо, принято. Что будем делать с Джейком?

Карсон. В Джедду морга, как такового, нет. Я отвезу тело в Ка-Си. Кто-нибудь знает, семья-то у него есть? Кто-нибудь, кому сообщить?

Вагнер. Надо узнать в газете. Хоть это-то позвольте мне запросить по телексу?

Карсон. Попробуйте.

Вагнер подходит к телексу, включает его и несколько раз нажимает на клавиши.

До концессии мы доедем на джипе.

Вагнер (обращаясь через плечо к Гатри). Картинки есть?

Гатри хлопает ладонью по кофру.

Гатри. Я отснял пару пленок перед тем, как двинуться в обратный путь. Когда я уезжал, в дело пошла уже артиллерия.

Карсон (к Вагнеру). Если вы не поедете прямо сейчас, вам придется распроститься с надеждой выбраться отсюда.

Вагнер. У меня все вещи в гостинице.

Карсон. Позабудьте о них.

Вагнер. А машина?

Карсон. Я ее заберу позже.

Гатри. Это моя машина. Она мне нужна.

Вагнер отходит от аппарата и возвращается к Гатри.

Вагнер. Что ты имеешь в виду?

Гатри раскладывает катушки с пленкой по заранее подготовленным и подписанным матерчатым мешочкам.

Гатри. Вот, смотри. В офисе Ассошиэйтед тут есть один парень по фамилии Чемберлен. Попроси его напечатать эту пленку и отправить с нее фототелеграфом все удачные снимки. Пусть увеличит до восьмисот и наплюет на зернистость. Я работал при лунном свете и использовал вспышку. А эту пленку поставишь на лондонский самолет, если будет с кем отправить.

Карсон. Похоже, вы ничего не поняли. Магиба непредсказуем. Он может решить, что ваша бравада его повеселила, и тогда представит вас к ордену. А может и крокодилам скормить. На вашем месте я бы не стал дожидаться, пока он примет решение. Орден, в конце концов, можно и по почте прислать.

Гатри. Сомневаюсь.

Карсон. Вы подумайте только: сперва это интервью с Шимбу, затем вы его оскорбляете, а теперь пытаетесь убедить, что «Мир по воскресеньям» – на его стороне.

Гатри. Мы здесь ни на чьей стороне, Джеффри. Стороны были во время Второй мировой войны. А мы просто пытаемся показать, что здесь происходит и на что это похоже. Вот и все. Это чертовски тяжело, и иногда кто-то берет себе в голову, что мы заняли одну из сторон. (К Вагнеру.) Помнишь, что адмирал-янки сказал Малькольму Брауну в Сайгоне? (К Карсону.) Этот тупоголовый вояка всерьез полагал, что все дурные новости случаются из-за репортеров. Он знал их всех по именам, он подошел к тамошнему парню из Ассошиэйтед и сказал: «Ну так что, Браун, когда наконец начнем работать одной командой?» (К Вагнеру.) Помнишь это? «Одной командой»! Дай мне ключи. Я съезжу в гостиницу и заберу твои вещи.

Вагнер отдает Гатри ключи от машины.

Вагнер. Можешь воспользоваться моей комнатой. Тебе надо отдохнуть пару часов.

Гатри. Нет, я тут же вернусь. Ведь утром-то все и начнется.

Вагнер. Тогда до встречи. Береги себя, Джордж.

Карсон. Удачи, Джордж.

Рут. Надеюсь, Джордж, что тебе прострелят голову.

Карсон. Перестань, Рут.

Рут. Нет, не перестану. (К Гатри.) Ответь мне на один вопрос, Джордж. На какой это странице?

Гатри. Что «это»?

Газеты все еще валяются на полу комнаты, и Рут подбирает одну из них.

Рут. То, ради чего стоит умирать.

Гатри. Здесь нет ничего, ради чего стоит умирать.

Рут. Но Джейк-то умер.

Гатри. Да.

Рут (с газетой в руках). Покажите мне, где это. Может быть, на последней странице: «ДОЖДЬ СПАСАЕТ АВСТРАЛИЮ ОТ ПОРАЖЕНИЯ»? Не похоже, правда? Или на женской страничке: «СЕКСУАЛЬНОСТЬ ИЛИ СЕКСУАЛЬНАЯ ОЗАБОЧЕННОСТЬ? – В КАКОМ СЛУЧАЕ ПРИМЕНЯТЬ ИНТИМНЫЕ ДЕЗОДОРАНТЫ». Наверное, вот это, Джордж? Или где-нибудь в «Письмах читателей» – «Уважаемый сэр, если бы премьер-министр каждый день добирался до работы поездом в семь тридцать пять из Бексхилла, то тогда, вероятно, железнодорожные служащие начали бы наконец достойно выполнять свои обязанности».

Вагнер. Вы пытаетесь принизить жертву, принесенную Джейком.

Рут (в гневе). Именно это я и пытаюсь сделать. Я не позволю вам думать, что Джейк погиб за свободу слова и за пылающий факел демократии – заткните его себе в задницу! Вы лезете из кожи вон, чтобы казаться героями и выделываться друг перед другом в барах в Бейруте, Бангкоке или на Чансери-Лейн. Посмотрите Дику в глаза и скажите, лгу я или нет. Вскоре из Лондона полетят телеграммы с поздравлениями. О сенсации, добытой Вагнером, будут говорить годами или так долго, как Вагнер этого пожелает. Все это ваше дурацкое мальчишеское самолюбие, и демократия здесь ни при чем. Единственный, кто зарабатывает на этом что-то реальное, – это владелец газеты. Джейк умер ради того, чтобы товар продавался: чтобы продавалась женская страничка, и кроссворд, и результаты бегов, и истории про разбитое сердце королевы красоты, и где-то в конце этого списка числится передовица, но ничто из этого не стоит… (Размахивает перед носам у Гатри свернутой газетой, пока не наносит ему пощечину?)

Гатри. Вы, конечно, правы. Но это еще не вся правда. Я объездил весь свет. Повсюду люди причиняют друг другу страшное зло. Но там, где нет информации, это случается чаще. Там царит тьма. А информация – это свет. Информация сама по себе, информация о чем угодно – свет. Вот и весь мой вам ответ. (К Вагнеру?) Как гостиница называется?

Вагнер. Забыл. На окнах – зеленые шторы.

Карсон. Отель «Сандрингем».

Вагнер. Точно. Как я мог забыть!

Гатри. «Отыщем мы в глуши любой кусочек Англии родной…» До скорого. (Выходит)

Карсон. Шла бы ты спать, дорогая. Ужасно жаль, что мне нужно ехать. По крайней мере привезу с собой обратно Алли.

Рут. А будет ли он здесь в безопасности?

Карсон. Разумеется. Иначе я и тебе не позволил бы здесь оставаться. Я надеюсь получить до отъезда из Ка-Си некоторые важные известия. (К Вагнеру?) Вы готовы?

Начинает строчить телекс.

Если это Лондон, то постарайтесь быть краткими. (К Рут?) У нас найдется старое одеяло или что-нибудь в этом роде?

Рут. Возьми любое.

Карсон выходит. Вагнер возится со стрекочущим телексом. Это продолжается недолго. Вагнер встает и читает сообщение, выползшее из аппарата. Телекс смолкает. Вагнер смотрит на него еще какое-то время. Затем он отворачивается, направляется к бутылке «Катти Сарк», наливает себе стакан, идет с ним к креслу и садится.

Вагнер. Ну вот.

рут. Что такое?

Вагнер. Зря торопились.

Входит Карсон с одеялом в руках.

Карсон. Это одеяло Алли. Я куплю ему другое. (К Вагнеру) Все в порядке? Что случилось? (Он подходит к телексу) Вы уже прочитали? (Выдергивает ленту из аппарата и смотрит на нее. С лентой в руках он пересекает гостиную, направляясь к Вагнеру?) Это вам. От какого-то типа по имени Баттерсби: «материалы милна саботированы наборщиками полной поддержке операторов печатных машин фальцовщиков тчк полная конфронтация руководством ноты протеста воскресенье стачка тчк пвсс вскл – это еще что за хреновина? – пвсс вскл подпись баттерсби». Что это все значит?

Вагнер. На этой неделе газеты не будет.

Пауза.

Карсон. Да, вам крупно не повезло, Дик. (Он отдает Вагнеру ленту телекса?)

Вагнер. Да уж… ПВСС!

Карсон. Что это такое?

Вагнер. Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Карсон. Ясно. Что делать будете?

Вагнер. Сижу и думаю. Не возьмете ли вы с собой материалы Джорджа, чтобы отправить их самолетом? Спешки никакой нет.

Карсон берет конверты, которые ему дает Вагнер.

Карсон. Хорошо, разумеется.

Вагнер. Отправим материалы в офис ценной бандеролью, они их неспешно получат. Я позвоню в гостиницу и попрошу Джорджа заехать сюда и забрать меня. Возможно, газета выйдет на следующей неделе, а как сказал Джордж, утром все только начинается. Я должен быть там.

Рут. А вы что, разве не примете участия в стачке?

Вагнер (тыча пальцем в сторону Рут). Не умничай со мной, дрянь этакая. (Пауза. К Карсону) Извините, ради бога!

Рут. Да ладно, чего там!

Карсон. Как же ваш репортаж? Неужели с ним ничего нельзя сделать?

Вагнер. Почему же? Можно сделать из него бумажные самолетики. Посмотрим. Спасибо за все, Джефф!

Карсон. Заезжайте еще.

Вагнер. Обязательно.

Карсон (к Рут). Я позвоню из Ка-Си.

Карсон выходит, Вагнер допивает свой стакан и встает.

Вагнер. Можно еще?

Рут. Виски ваше, какие вопросы. (Она берет стакан) Пожалуй, я тоже выпью. Чтобы спать лучше.

Вагнер подходит к телексу и стучит по клавишам, в интервалах разливая остатки «Катти Сарк» поровну по двум стаканам.

Что вы пишете?

Вагнер. Короткую заметку про Джейка. Для «Вечернего Гримсби».

Рут. Хорошая идея.

За сценой слышно, как отъезжает джип.

Теперь, когда его больше нет, какой смысл оставаться трезвой?

Вагнер. Кого нет? Джейка?

Рут. Президента.

Вагнер. А…

Рут берет свой стакан и ставит его на аппарат телекса.

Рут. Вы собирались позвонить Джорджу.

Вагнер. Не сейчас. Он еще не доехал. А вы что, слегка влюбились в Джейка?

Рут. Ничуточки.

Вагнер. Я так просто спросил.

Вагнер стучит по клавишам, иногда останавливаясь, чтобы обдумать фразу, ослабить галстук или затянуться сигаретой. Рут берет свой стакан и уходит с ним обратно в гостиную.

Рут. Ну что ж, тогда знай, что я испытывала к нему высокое, чисто духовное влечение. Я хотела сорвать с него зубами всю одежду. Боже мой, как я устала, и уснуть мне сегодня наверняка не удастся.

Вагнер. Что, у тебя нет таблеток на этот случай?

Рут. На такой случай таблеток еще не выдумали. Я хочу, чтобы меня ударили молотком по голове, расчленили, сложили в мешок и засунули в ящик. (Она подходит к бутылке виски, берет ее в руки и читает надпись на ярлычке?) Ты можешь позвонить с телефона на втором этаже, если хочешь.

Вагнер. Ты же мне сама сказала, что не хочешь, чтобы тебя сочли шлюхой…

Рут. Как можно знать, чего хочешь, а чего не хочешь, пока не попробуешь? Нарекаю сию бутылку «Катти Сарк».

Она разбивает бутылку о край мраморной полки и швыряет осколки в корзину для мусора. Затем смотрит на Вагнера, который сидит за телексом с распущенным галстуком, с сигаретой в зубах и стаканом виски на крышке аппарата. Со стороны Вагнер и Рут напоминают знакомую сцену «певица и аккомпаниатор». Мы слышим звуки фортепьяно, которое играет что-то быстрое. Рут поет. Через несколько тактов Вагнер нарушает иллюзию, выдергивая ленту из аппарата.

Ну что, готово?

Вагнер. Готово.

Затемнение