Джуммапурский клуб после заката. Граммофонная музыка. Танцуют три пары: Флора и Дюранс, Резидент и англичанка и третья пара, англичанин и английская леди. На некотором отдалении от зала – веранда, достаточно просторная не только для полагающейся мебели, но и для двух гимнастических коней со стременами и вожжами. Эти «кони» используются для отработки ударов в игре в поло, поэтому в углу лежат пара клюшек, пара шлемов и случайные предметы экипировки.

Пайк сидит в одиночестве на веранде. Он без галстука, на нем спортивная рубашка с длинными рукавами.

Английская леди. Вы пишете поэму об Индии, Флора?

Флора. Пытаюсь!

Англичанин. Киплинг – вот это поэт!

Резидент. Единственный поэт, которого я знаю, – это Альфред Хаусмен . Вы, вероятно, сталкивались с ним.

Флора (с удовольствием). О да, конечно!

Резидент. Старый сухарь, не правда ли?

Флора. А… в этом смысле сталкивалась?

Резидент. Он гонял меня по «Ars Amato-ria», когда я был в Тринити .

Флора. «Искусство любви»?

Резидент. Когда дело доходит до любви, говорил он, вы либо заодно с Овидием , либо с Вергилием . Omniavincitamor, это Вергилий: «Любовь побеждает все, и мы уступаем любви», et nos cedamus amori. Хаусмен был с Овидием, etmihicedetamor, «и мне уступает любовь».

Флора. Я заодно с Вергилием.

Резидент. Вот как? Что ж, вы расширили мой круг знакомств.

Англичанка. Флора, останетесь ли вы здесь на бал в честь королевы?

Флора. Как!

Англичанка. Он в следующем месяце. День рождения королевы Виктории. Здесь будут скачки!

Флора. О, боюсь, что нет. Я отправлюсь наверх… так ведь можно сказать о Холмах?

Резидент. Разумеется. Вы ведь здесь по совету врачей.

Флора. Что? Да.

Резидент. Если вам что-то нужно или желательно, скажите Дэвиду. Не правда ли, Дэвид?

Дюранс. Так точно, сэр.

Флора. Благодарю вас. Он уже обещал мне поездку в «даймлере».

Дюранс (смущенно). Да… Флора знает толк в автомобилях.

Англичанка. Если вы любите автомобили, у Раджи их восемьдесят шесть или около того. Он собирает их, как марки.

Начинает играть другая пластинка.

Резидент. Что ж, не будем вам мешать наслаждаться.

Дюранс. Вы не хотите танцевать, Флора?

Флора. Я совсем задыхаюсь. Как вы думаете, снаружи больше воздуха?

Дюранс. На веранде? Там весь воздух, какой только есть. Возьмем с собой виски?

Незримый любитель Киплинга напевает:

Англичанин.

Танцоры расходятся.

Дилип, в шикарном пиджаке и галстуке, входит на веранду изнутри. Он, кажется, спешит, в руках у него другой пиджак и галстук. Пиджак – из потертого бежевого габардина с металлическими пуговицами, скудный пиджак для прислуги. На груди не сразу заметный ряд замусоленных орденских ленточек.

Дилип. Вот и я наконец! Я прошу прощения, я не упомянул… но вы увидите… все будет исправлено в один миг… и у меня чертовски хорошие новости.

Пайк (поднимается). Спасибо, Дилип, но что…

Дилип (помогает ему надеть слишком узкий пиджак). Наденьте, и я вам расскажу. Это, конечно, жалкий наряд, и наш благодетель, увы, не совсем вашего размера.

Пайк (неубедительно). Мне подойдет.

Дилип. Зато галстук – в лучшем виде. Джуммапурский клуб крикетистов. Мой друг мистер Балвиндер Лал держит при себе небольшой запас. Я спас вас от блейзера.

Пайк услужливо надевает полосатый галстук.

Пайк. Вы хотите сказать, что туда не войти без пиджака и галстука, никогда?

Дилип. В гостиную после заката – никогда! Ох, эти правила абсурдны. Но, Элдон, из всего этого вышло нечто чудесное. Я открыл имя вашего художника!

Пайк. Что вы сделали?

Дилип. Да, открыл. Его имя – Нирад Дас. Теперь мы сможем исследовать.

Пайк. Но, Дилип… но это… как же вы?…

Дилип. Провидение Господне. Если бы вы были в пиджаке, мы до сих пор бродили бы впотьмах. Но, занимая пиджак, я… не подумайте, что я обсуждаю ваши занятия… мне показалось, как бы это выразить, тактичным упомянуть ваши регалии…

Пайк. Дилип, оставьте…

Дилип. И не то чтобы владелец пиджака проявлял неуместное любопытство насчет ваших частных дел, уверяю вас… собственно, я хорошо его знаю. Он из старых солдат, служил в шестом полку раджпутанских стрелков.

Пайк. Дилип… прошу вас!

Дилип. Он помнит англичанку, которая останавливалась в том доме.

Пайк. Он… он помнит!… Но вы уверены, что это та…

Дилип. О да, он сказал, что помнит, как с мисс Крю писали портрет.

Пайк (восстанавливается после паузы). Я должен с ним поговорить.

Дилип. Конечно, после ужина мы…

Пайк. После ужина? Он может умереть, пока я ем! Где он? Пригласите его поужинать с нами.

Дилип. О, это невозможно.

Пайк. Почему?

Дилип. Ему это не понравится. Кроме того, у него нет пиджака.

Пайк. Мы отвлекаемся от главного.

Дилип. И потом, он сейчас на службе.

Пайк. Что? Он здесь работает?

Дилип. Именно. Он здесь работает. Заведует гардеробом.

Пайк. Но это прекрасно. Покажите мне, как пройти.

Дилип. Элдон, позвольте я вас наставлю. Мы не будет бросаться на турникет туалета. (Он указывает на ленты на груди Пайка.) Вот эта лента за службу с тридцать девятого по сорок пятый. А это, кажется, Бирманская звезда . Он – безногий. У него нет сыновей. У него три дочери, и, чтобы выдать третью замуж, он заложил свою армейскую пенсию и нашел работу – чистить туалеты. Завтра будет время, будет покой, будет… почтение… Мы выпьем вместе чашку чая на майдане и поговорим о былых временах. Поверьте мне.

Пайк. Почтение… Если он умрет, я вас убью.

Дилип (смеется). Он не умрет. Пойдемте посмотрим, готов ли наш стол. Какой ужас! Из-за этой сутолоки я не заказал вам аперитив.

Пайк. Как его зовут, Дилип?

Дилип. Мистер Рам Сунил Сингх, вторая рота шестого полка раджпутанских стрелков.

Пайк. Он должен быть совсем ветхим.

Опять вкрадывается граммофонная музыка. Флора одна выходит на веранду.

Дилип. Нет, вовсе нет. Он был мальчишкой. Однажды мемсахиб нездоровилось, и Рам Сунил Сингх вращал у нее пунку, чтобы охладить воздух. Мистер Нирад Дас дал ему две анны. Такие вещи не забываются. (Поднимается, чтобы уйти.) Я на секунду. Должен сказать, я голоден как волк. (Уходит.)

Флора. «Мой ухажер – вероятно, мне следует называть его так, хотя, клянусь, я ничего не сделала, чтобы его поощрить, – приехал за мной в открытом „даймлере", который собрал толпу… Так мы и покатили (люди практически опадали с крыльев нашего автомобиля), будто бы выехали с Боу-стрит . Как странно, это было десять лет назад, почти день в день».

Пайк. Точнее, девять. Смотри «Женщина, которая писала о том, что знала», Э. К. Пайк, «Современное литературное обозрение», весна тысяча девятьсот семьдесят девятого.

Флора. «Все в Клубе были очень приветливы, из кожи вон лезли, чтобы сказать, что они не слишком увлекаются поэзией, но и против ничего не имеют, так что, мол, пожалуйста. На ужин был суп, вареная рыба, бараньи котлеты, бисквиты с вишнями и сардинки. И я в толк не возьму, милая, как нам все это сходит с рук. Некоторым из них я не доверила бы заправлять даже имперскими конюшнями. Но все это скоро кончится. Официально. Я слышала из первых уст…»

Резидент и англичанка танцуя появляются на сцене. Оба в радостном настроении.

Резидент (в танце). Пункт первый: остаться здесь – это наш нравственный долг, и, пункт второй, мы от него уклонимся.

Резидент и англичанка удаляются, кружась в танце.

Флора. «Я думала, Клуб будет похож на доходный дом где-нибудь в бойкой части Рейгейта, но вовсе нет… он огромный, белый, с колоннами, точно как тот дом, который, наверное, на твоей памяти первый… дом бедной мамы, который стал нашим на полгода и больше уж никогда. Я так и не возвращалась в Мэйбрук. Может быть, нам нужно совершить туда паломничество».

Пайк. Семья Крю встретила сэра Джорджа Дью-Ловетта из ланкаширского Мэйбрук-Холла в августе тысяча девятьсот одиннадцатого на променаде в Лландадно.

Дюран с возникает в сопровождении слуги, у которого на подносе два стакана с виски и сифон с содовой.

Дюранс. Вот и я. Два больших стакана.

Пайк. Катрин Крю не вернулась в семейный дом в Эшборне.

Флора. Мне, пожалуйста, побольше содовой.

Пайк. У нее начался роман с Дью-Ловеттом, директором пароходства «Белая звезда», и она перевезла дочерей в Мэйбрук.

Дюранс. Я налью.

Слуга кланяется и уходит.

Пайк. Персиваль Крю проявил понимание, и бракоразводный процесс уже шел, когда девочки вернулись в Эшборн к отцу на пасхальные каникулы тысяча девятьсот двенадцатого года, в то время как их мать соединилась с Дью-Ловеттом в Саутхэмптоне.

Дюранс. Скажите, когда хватит. (Управляется с напитками.)

Флора. Хватит.

Пайк. «Титаник» вышел в море десятого апреля, и Ф.К. никогда больше не видела ни мать, ни Мэйбрук.

Флора. Ваше здоровье.

Дюранс. Ваше здоровье.

Дилип возвращается с меню.

Дилип. Элдон! Теперь можно ужинать! Я надеюсь, вам понравится мой Клуб. «Дворец Джуммапура», разумеется, прекрасный отель, но в старые времена это здание действительно было дворцом, частной резиденцией Раджи.

Пайк (проходит за Дилипом). Где он живет сейчас?

Дилип (уходя): В пентхаузе! Здесь обычно хорош рыбный карри, и ни в коем случае не откажите себе в хлебном пудинге!

Флора. Простите, что я вас так утруждаю собой.

Дюранс. Так-то оно лучше. Вы, значит, приехали в Индию поправить здоровье…

Флора. Вас это потешает?

Дюранс. Да, пожалуй. Вы не видели английское кладбище?

Флора. Нет.

Дюранс. Я должен вас туда отвести.

Флора. Ох!

Дюранс. Люди здесь мрут как мухи: холера, тиф, малярия… Мужчины, женщины, дети… сегодня живы, завтра нет. Вы уверены, что доктор посоветовал вам Индию?

Флора. Он не сказал «Индия». Он сказал: морское путешествие и теплый климат. Мне захотелось в Индию.

Дюранс. Молодец. Жизнь на грани. Через месяц… вы не можете себе представить этой жары. Но вы уедете в Холмы, так что все в порядке. (Поворачивается к креслу.) Вот, глубокое кресло. Удобно класть ноги.

Флора. Да, глубокое. Спасибо. У вас славный Клуб.

Дюранс. Да, он довольно пристойный. Здесь не так много британцев, поэтому мы больше перемешиваемся.

Флора. С индийцами?

Дюранс. Нет. Собственно в Индии (я имею в виду нашу Индию) в таком городке было бы два или три клуба. У валлахов был бы свой, и чиновники держались бы сами по себе… знаете, как это бывает… и офицеры тоже…

Флора. Мистер Дас назвал вас капитаном.

Дюранс. Да, я – офицер. Временно командированный, разумеется. Нас, младших чинов, здесь двое. Когда мы путешествуем по штатам, мы представляемся политическими агентами. Джуммапур не из наших штатов… мой шеф распоряжается полудюжиной местных территорий.

Флора. Распоряжается?

Дюранс. О да.

Флора. Он – офицер? Нет… какая я глупая…

Дюранс. Он на индийской государственной службе. Неборожденный. Брамин .

Флора. Вы ведь не всерьез?

Дюранс. Да, всерьез. Нет, он не всерьез брамин. Но и-зация может довести и до этого.

Флора. Что?

Дюранс. Индианизация. Конец всему, понимаете? У нас в полку есть индийские офицеры. Мой сослуживец, младший офицер, отличный парень – он тоже на государственной службе, прошел экзамен, отучился год в Кембридже, освоил поло и застольные манеры, и вот он здесь, сахиб на государственной службе Индии. Флора. Он здесь?

Дюранс. В Клубе? Нет, он не может прийти в Клуб.

Флора. О!

Дюранс. Ваше здоровье, Флора. Я пью за ваше здоровье, за которым вы приехали. Мне бы хотелось, чтобы вы здесь остались дольше. В смысле, ради меня.

Флора. Понимаю, но я не останусь. Вот и все. Не смотрите на меня, как побитый пес. Я вам буду нравиться все меньше и меньше, если вы узнаете меня поближе.

Дюранс. Вы со мной поедете утром?

Флора. Серьезно?

Дюранс. Да, серьезно. Поедете?

Флора. На «даймлере»?

Дюранс. Нет. Обещайте, что поедете. Нам придется пойти внутрь через минуту, если никто сюда не выйдет.

Флора. Почему это?

Дюранс. Здесь, кроме сплетен, заниматься нечем. Здесь из-за вас все сгорают от любопытства. Одна из жен утверждает… Вы попадали дома в газеты? Какой-то скандал вокруг вашей книги, что-то в таком роде?

Флора. Понятно, почему вы так нервничаете. Вы угодили в мои силки… давайте войдем…

Дюранс. Нет. Простите меня. Флора… Мир? Пожалуйста.

Флора. Хорошо, мир.

Он целует ее без приглашения, для пробы.

Дюранс. Скреплено поцелуем.

Флора. Больше не надо. Я серьезно, Дэвид. Подумайте о своей карьере.

Дюранс. У вас правда скандальная репутация?

Флора. Когда-то была. Я и в суде побывала. На Боу-стрит.

Дюранс (встревоженно). О, не может быть. Флора. Может. Я была свидетельницей. Под судом был издатель, но стихи были мои… моя первая книга.

Дюранс. Вот как!

Флора. Дело закрыто из-за формальности, и полицейские были крайне милы, они провезли меня сквозь толпу в фургоне. Мою сестру выставили из школы. Но во всем этом я была виновата сама. Мировой судья спросил меня, почему все мои стихотворения – о сексе, а я ответила: «Пишу о том, что знаю» – из чистого эпатажа. Я была практически девственницей, но эта фраза протащила меня по всем газетам, да так, что мое имя узнает теперь жена поганого плантатора посреди Раджпутаны, черт, черт, черт., нет, давайте войдем.

Дюранс. Сядьте, это приказ.

Дюранс, который до сих пор стоял, взлетает на одного из гимнастических коней.

Флора. О господи, вы ведь не начнете командовать, правда?

Дюранс (смеется). Вы любите поло?

Флора. Я не часто в него играю.

Дюранс. Нужно отмерять удар, видите? (Взмахивает клюшкой для поло.) Как у вас с виски?

Флора. Изумительно. Особенно хорошо то, что это запрещено. Боже, откуда взялась эта луна?

Дюранс. Уже лучше. Я люблю эту страну, а вы?

Флора. Что же с ней будет? Эти волнения утром в городе… они часто случаются?

Дюранс. Здесь не часто. В Британской Индии тюрьмы переполнены.

Флора. Значит, да.

Дюранс. Это не про нас. Это индуисты и мусульмане. Соляной марш Ганди сегодня достиг океана. Вы слышали?

Флора. Нет, расскажите.

Дюранс. Наши индуисты из конгресса закрыли магазины в знак солидарности, а мусульмане не присоединились. Вот про что это было.

Флора. Мой повар вернулся домой без двух кур.

Дюранс. Индийский национальный конгресс – это очень хорошо, но для мусульман конгресс то же, что Ганди… партия индуистов во всем, кроме названия.

Флора. Ганди арестуют?

Дюранс. Нет, нет. Налог на соль и так – изрядная чепуха.

Флора. Да, в этой стране его, наверное, тяжело платить.

Дюранс. Нет, чепуха в другом смысле. Налога выходит что-то вроде четырех анн в год. Большинство индийцев даже не знали, что у них был такой налог.

Флора. Теперь знают.

Дюранс. Да. Теперь знают.

Флора. Дайте мне попробовать.

На втором коне висит пробковый шлем от солнца. Она надевает шлем на голову и вставляет ногу в стремя. Дюранс со смехом помогает Флоре оседлать второго коня.

А, это не так сложно. Теперь я вижу, в чем тут удовольствие… поло и застольные манеры. Это все, что нужно, чтобы править Индией?

Дюранс (смеясь). Да. В Государственном управлении Индии двенадцать тысяч служащих. Примерно четверо наших парней на миллион индусов.

Флора. Почему же индийцы им это позволяют?

Дюранс. Почему бы нет. Они с этим справляются лучше.

Флора. Правда?

Дюранс. А вы спросите их.

Флора. Кого?

Дюранс. Местных. Спросите их. Мы собрали эту страну воедино. Это заняло пару сотен лет, и страна пару раз икнула, но все получилось.

Флора. Так вот что вы любите? То, что вы создали?

Дюранс. О нет. Я люблю Индию. Я покажу вам.

Кони ржут. Конь прядает под Флорой так, что она едва не падает. Флора визжит, почти счастливо.

Дюранс. Колени вместе!

Действие переносится на открытую местность. Актеры остаются на гимнастических конях.

Восход. На земле туман. Кони ржут, всадники качаются. Флора издает тревожные возгласы. Кричат птицы, быстро удаляясь.

Дюранс. Рябки! С вами все хорошо?

Флора. Они меня испугали.

Дюранс. Пора пускать рысью, солнце взошло.

Флора. Ой, Дэвид… я должна вам сказать… остановитесь! Я сегодня на лошади в первый раз.

Дюранс. Да, я заметил.

Флора (задета). Вот как? Даже когда трусцой? Я так собой гордилась, когда мы шли трусцой.

Дюранс. Даже тогда не очень.

Флора. О черт! Я слезаю.

Дюранс. Нет, нет, сидите. Конь – это кресло. Дышите. Правда у Индии чудесный запах?

Флора. Здесь – да.

Дюранс. Слышали бы вы запах чапатти , когда мы их жарили на костре из верблюжьего навоза в пустыне Тар. Духи, да и только!

Флора. Что вы там делали?

Дюранс. Жарил чапатти на верблюжьем костре. (Смеется.) Я вам скажу, когда между нами и Индией все пошло наперекосяк. Суэцкий канал. Он впустил сюда женщин.

Флора. О!

Дюранс. Абсолютно точно. Пока нужно было огибать Мыс , это была страна мужчин, и мы жили с индийцами бок о бок. Мемсахибы положили этому конец. Мемсахиб не будет жить бок о бок с индийцем, даже не останется с ним в комнате наедине.

Флора. Ох…

Дюранс. Не выворачивайте носки. Можно я задам вам личный вопрос?

Флора. Нет.

Дюранс. Ладно.

Флора. Это я у вас хотела что-то спросить. Как Резидент узнал, что я приехала в Индию поправлять здоровье?

Дюранс. Это его работа – знать. Плечи назад. Вожжи болтаются.

Флора. Но я никому не говорила.

Дюранс. Очевидно, говорили.

Флора. Только мистеру Дасу.

Дюранс. Ну вот, пожалуйста. Это очень дружелюбно с вашей стороны, конечно, делиться лимонадом, секретами и все в таком духе, но они не могут этим не хвастаться.

Флора (яростно). Чушь!

Дюранс. Что ж… вероятно, я ошибаюсь.

Флора. Извините. Но я вам все равно не верю.

Дюранс. Так точно.

Флора. Извините. Мир.

Дюранс. Флора.

Флора. Нет.

Дюранс. Вы за меня выйдете?

Флора. Нет.

Дюранс. Вы подумаете об этом?

Флора. Нет. Спасибо.

Дюранс. Любовь с первого взгляда, понимаете? Простите меня.

Флора. О, Дэвид.

Дюранс. Колени вместе.

Флора. Боюсь, вы правы.

Она смеется беззлобно и безудержно. Кони идут рысью.

Миссис Свон и Аниш сидят в саду. У них – джин с тоником и акварель. Маленькая картина осталась на садовом столике.

Миссис Свон. Я любила пиво, пока не уехала. Джин с тоником возвращают меня прямиком в Равалпинди. На бутылках было написано – индийский тоник. Когда у Эрика был отпуск дома, я с удивлением обнаружила, что тоник везде индийский и всегда был индийским. Хинин, понимаете? Очень хорош против малярии, но, кажется, совершенно бесполезен без джина. Эрик клялся, что все дело в джине. Он говорил, что джин вытаскивал десятки его друзей из малярии, пока у них не отказывала печень. А потом с ним случился удар на крикетном поле, гарцевал без шлема, дурачок. А что случилось с вашим отцом?

Аниш. Я жил в Англии, когда мой отец умер. Было Рождество. Мое первое Рождество в Лондоне, в студенческом общежитии на Лэдброк Гроув. Злосчастный день. Все студенты, естественно, разъехались по семьям. Я один остался. Никто меня не пригласил.

Миссис Свон. Приглашать индийца на Рождество бывает непросто. Эрик пригласил как-то своего помощника на рождественский обед. Это повредило нашей торговле бумажными панамками.

Аниш. Весь день звонил телефон.

Миссис Свон. С омелой тоже бывали сложности.

Аниш. Он затихал и звонил опять. Я его не замечал. Мне никогда не звонили. Наконец я подошел и ответил, и это был мой дядя из Джуммапура, он звонил сказать, что мой отец умер.

Миссис Свон. Ох, в Рождество!

Аниш. Я поехал домой. Тогда это еще был «дом». Но, к своему стыду, я нашел погребальные обряды безвкусными. Я хотел вернуться в Англию, к новым друзьям. И я вернулся. Я уже был в Англии, когда узнал, что отец оставил мне свой жестяной сундук, который всегда стоял в изголовье его кровати. Наконец сундук прибыл, он был заперт. Я сломал запор. В сундуке не было ничего, что показалось бы мне ценным. Он был наполнен бумагой, письмами, удостоверениями, школьными табелями… Но там была и газетная вырезка: отчет о процессе, где трое людей были обвинены в заговоре, цель которого была – сорвать празднование Дня Империи в Джуммапуре в тысяча девятьсот тридцатом году. Там стояло имя моего отца. Нирад Дас, тридцати четырех лет. Так я и узнал год. Его день рождения был в апреле, а День Империи – в мае. Миссис Свон. 24 мая. День рождения королевы Виктории.

Аниш. Так я и узнал. Отец никогда мне не говорил.

Миссис Свон. А картина?

Аниш. Подо всем этим лежала картина. Портрет женщины, ню, но композиция в старом стиле Раджастани. Еще поразительнее то, что женщина – белая. Я не мог представить, кто это был и что это значило. Конечно, я хранил портрет все эти годы. А потом, неделю назад, в магазинной витрине… Я будто увидел призрака. Не ее призрака – его. Это была рука моего отца, его работа. Я вырос среди его работ. Я видел сотни оригинальных Нирадов Дасов, но здесь его работа была повторена не один раз, а двадцать, на специальном стенде. «Избранные письма Флоры Крю». Еще я увидел, что это та же женщина.

Миссис Свон. Да. О да, это Флора. Здесь все так детально, как на английской миниатюре. Это акварель, так?

АнИш. Акварель и гуашь.

Миссис Свон. Ее он написал не по-индийски.

Аниш. Но она и не индуска.

Миссис Свон. Я знаю, я не «гага». Я только стара. Я говорю, что он нарисовал ее не примитивно. Все остальное смотрится по-индийски, будто эмаль… у луны и звезд вид как у сдобного печенья. Птицы поют на краю… и дерево цветет, такое яркое. Это день или ночь? И у всего разный масштаб. Непонятно, художник внутри дома или смотрит в дом снаружи.

Аниш. Она в доме внутри дома. Моголы принесли искусство миниатюры из Персии, но исламское и индуистское искусство различаются. Мусульманские художники – реалисты. Но для нас, хинди, все должно говориться языком

символов.

Миссис Свон. А открытая книга на кровати – это Флора.

Аниш. Да, это она. Посмотрите, как лоза с цветами теряет листья и лепестки. Они падают на землю. Я думаю, мой отец знал, что ваша сестра умирает.

Миссис Свон. Ох…

Аниш. Она не позирует, видите? Она отдыхает. Лоза обвивает темный ствол дерева.

Миссис Свон. Право слово, мистер Дас, иногда лоза это просто лоза. Может, она ему позировала, а может, это продукт воображения… Аниш. Но символизм…

Миссис Свон. Чушь собачья! Всякому видно, что ваш «дом внутри дома» – это москитная сетка. А книга – это Эмили Эден, она была в саквояже Флоры. Зеленая с коричневым корешком. Читайте сноски!

Входит Пайк.

Пайк. Книга называлась «На Север» (1886). Мисс Эден сопровождала брата, генерал-губернатора лорда Оклэнда, в официальной поездке на север Индии. Их тур, который обеспечивался караваном из десяти тысяч человек, включая французского шеф-повара, продлился тридцать месяцев. Эмили написала сотни писем сестрам и друзьям в счастливом неведении, что дипломатической и стратегической задачей миссии была подготовка к величайшему поражению, которые приходилось терпеть британцам в войнах: разгром армии в Афганистане.

Входит Дилип и приближается к Пайку. Он в саду или во дворе отеля «Дворец Джуммапура», который раньше служил резиденцией джуммапурскому Радже. Им приносят напитки – обнадеживающе американскую кока-колу. Напитки подает официант, одетый в настоящую ливрею прошедшей эпохи. Таким образом, слуги свободно фигурируют в обоих периодах.

Пайк. Я начал разбрасывать рупии… через окно… Но это невозможно. Так нельзя… их больше, чем… Здесь нельзя оставаться посредине, ты должен стать либо святым Франциском , либо богатым ублюдком, который на них плюет. Кроме этого, никаких выходов нет. Вот в чем проблема. Не святым Франциском, конечно, это неуважительно, они же не птицы… но Матерью Терезой или каким-нибудь святым. Теперь я защелкиваю двери. Чистая правда. Первое, что я делаю, когда такси стоит на красном: я проверяю двери и поднимаю стекло. Но эта… у нее был ребенок на груди, а на вид ей было шестьдесят… и еще… у нее была культя, понимаете, руки не было, только эта культя, прямо на стекле, и культя была… ободранная… Когда светофор сменился, культя оставила такой… вязкий след…

Дилип. Вы должны понять, что здесь нищенство – это профессия. Как стоматология. Как чистка ботинок. Это услуга. Время от времени вам требуется пломба на зубе, или чистые ботинки, или… подать милостыню. Поэтому, когда нищий предстает перед вами, вы должны спросить себя: нужен ли мне сегодня нищий? Если да, то подайте ему. Если нет – нет. У вас же есть нищие в Америке.

Пайк. У нас есть бездельники, алкаши, просто невезучие люди… но, черт возьми, это не услуга.

Дилип. Ах, в таком случае мы стоим на более высокой стадии развития.

Пайк. Это индуизм, Дилип?

Дилип (мягко). Это шутка, Элдон.

Пайк. О… конечно. Вы на самом деле кто?

Дилип. Я – литературный критик, Элдон, но мне предстоит выловить еще много рыбки в мутной воде, прежде чем я покину эту юдоль слез.

Пайк неуверенно смеется.

О, я всерьез.

Пайк. Извините. Когда ты в Индии, многое звучит… по-индийски, понимаете?

Дилип. Теперь вы понимаете, почему Теософское общество выкорчевало себя из Америки. (Поднимает бокал.) За мадам Блаватскую !

Пайк. Это кто такая?

Дилип. Как, вы не знаете «Музыку для волынки» ?

Пайк. О…

Дилип. «Ни к чему нам йог-мудрец и мадам Блаватская».

Пайк. Макнис, да?

Дилип. Имя мадам Блаватской было в Индии знаменитым. Она и была Теософским обществом. Конечно, к тысяча девятьсот тридцатому году ее давно уже не было в живых, а сейчас о ней не найти ни слова, кроме как в моем любимом стихотворении из «Оксфордской антологии английской поэзии» .

Пайк. Почему вы так помешаны на всем английском, Дилип?

Дилип. Я не помешан!

Пайк. Вы любите все английское!

Дилип. Да, так и есть. Люблю.

Пайк. Да. Любите.

Дилип (радостно). Да, это наша беда! Пятьдесят лет независимости, а мы все еще под гипнозом! Пиджаки и галстуки! Частные школы на английский манер для детей элиты, а по стране звучат голоса из дома Буша . Сегодня Ганди опять взялся бы голодать, я думаю. Только на этот раз он бы умер. Мне кажется, что не ради Индии ваш Нирад Дас и его друзья поднимали самодельный флаг на празднике Дня Империи. Не ради этого он бросал манго в автомобиль Резидента. Какая жалость, что весь его революционный дух ушел в его жизнь, а в искусство – ничего.

Пайк. Вы думаете, у него были отношения с Флорой Крю?

Дилип. Конечно, писать портрет и есть отношения.

Пайк. Нет, отношения.

Дилип. Я не понимаю вас.

Пайк. Он писал ее нагой.

Дилип. Не думаю.

Пайк. Кто-то писал.

Дилип. В тысяча девятьсот тридцатом году… англичанка… индийский художник исключено.

Пайк. Не исключено, если у них были отношения.

Дилип. А… отношения! Вот вы о чем? (Пораженно.) Отношения!

Пайк. Я серьезно.

Дилип (смеясь). О, это крайне серьезно. Как бы вы их определили в этих… «отношениях»?

Пайк. Приятели.

Дилип чуть не падает со стула от смеха.

Дилип, пожалуйста…

Дилип (приходит в себя). Что ж, нам этого не узнать. Вы выстроили целое умозрительное здание на пятне краски на бумаге, которая уже не существует.

Пайк. Она должна существовать. Смотрите, как далеко я забрался, чтобы ее найти.

Дилип. О, это звучит очень по-индийски. Если так, у нас есть два способа продолжить поиск. Первый: вы можете ходить по Джуммапуру и рассматривать каждый клочок бумаги, какой только найдете. Второй: вы можете оставаться на месте и смотреть на каждый клочок бумаги, который найдет вас.

Официант приносит записку Пайку и уходит.

Пайк (читает записку). Он спускается. Я думал, он пригласит нас наверх.

Дилип. Не обижайтесь.

Пайк. Я не обижаюсь.

Дилип. Он больше не Раджа. Он обыкновенный политик. У него ваше письмо. Я надеюсь, он поможет вам. В любом случае будет лучше, если я вас оставлю. Тогда ему не нужно будет играть две роли.

Пайк. Как мне к нему обращаться?

Дилип. Ваше Высочество. Он вас поправит.

Дилип уходит.

Входит Флора, одетая для завтрака, с Его Высочеством Раджой Джуммапура.

Флора. «Меня прервал… „роллс-ройс", милая Нэлл, так что сейчас уже, так сказать, завтра, а вчера я узнала столько Индии, что хватит на несколько дней, от рассвета до заката: день начался верхом в сопровождении моего ухажера, продолжился, скромно выражаясь, обедом с Раджой, а потом… ох, милая, ты сама догадаешься. Ты бы меня не одобрила. И правильно. Мне кажется, пора в путь. Любовь приходит и уходит».

Пайк. Упомянутый мужчина, по-видимому, младший политический агент в Резиденции, капитан Дэвид Артур Дюранс, который развлекал Ф. К. танцами и верховой ездой. Он был убит при Кохиме в марте тысяча девятьсот сорок четвертого года, когда британские и индийские войска останавливали продвижение японской армии.

Флора. «Я чувствую себя намного лучше. Соки опять стали бродить во мне, см. приложение».

Пайк. «Жемчужина», включено в «Индийскую тушь» (1932).

Флора. «Я буду посылать тебе перебеленные копии всего, что закончу, на случай, если меня утащат муссоны или тигры. А если ты выручишь за них фунт-другой, положи его в Фонд Саши».

Пайк. Аллюзия неясна.

Флора. «Меня не позвали на молебен, как подозреваемую большевичку, и я дописывала стихотворение на веранде после моих утренних скачек, как вдруг появилось не что иное, как „роллс-ройс" тысяча девятьсот двенадцатого года, но совершенно новехонький… а также записка от Его Высочества Раджи Джуммапура со словами о моей духовной красоте и с приглашением на завтрак».

Раджа (входит). Духовная красота Джуммапура умножилась тысячекратно с вашим прибытием, мисс Крю! Я слышал, что вы ценитель автомобилей.

Флора. «Что делать бедной девушке? Запрыгивать на заднее сиденье „роллса", вот что!»

Раджа одет не слишком формально, в основном в белое.

Длинный облегающий халат и штаны. Он обменивается рукопожатием со стоящей Флорой.

Раджа. Как восхитительно, что вы смогли рийти!

Флора. О, как мило с вашей стороны пригласить меня, Ваше Высочество.

Раджа. К сожалению, я не смогу показать вам все автомобили сразу. У меня гораздо больше автомобилей, чем механиков, разумеется. Но мы можем сидеть и разговаривать в перерывах.

Флора. Я была бы счастлива пройти к ним, Ваше Высочество.

Раджа. О, но это противоречит их важнейшему назначению. Они не были бы автомобилями, если бы мы двигались, а они стояли на месте.

Торжественная процессия автомашин, отборных и незримых, начинает проходить перед ними.

Флора. О! Какая красота! «Дюзенберг»! А это что? Боже мой, это «Бугатти-41»! Я никогда такую не видела! А это… это «Изотта-Фраскини»?

Раджа. Возможно. Я получил ее в погашение карточного долга у Вендора Вестминстера . Вы знакомы с ним?

Флора, Я не знакома ни с какими герцогами.

Раджа. Он мой сосед по югу Франции. Я езжу на юг Франции каждый год, для поправки здоровья. (Смеется.) А вы за здоровьем приехали в Индию.

Флора (без удовольствия). Да, Ваше Высочество. Кажется, все обо мне всё знают.

Раджа. На том приеме был мистер Черчилль . Он рисует. Вы знаете мистера Черчилля?

Флора. Не очень.

Раджа. По всей видимости, я был с ним в одной школе. Я его совсем не помню, но я читал речи мистера Черчилля с большим интересом и…

Флора. Посмотрите!

Раджа (смотрит). Да, я не мог устоять перед фарами. Они такие огромные, как глаза хромированной птицы.

Флора. Да, «бранкузи»!

Раджа. Вы их все знаете, мисс Крю! Да, мистер Черчилль совершенно прав, вы не находите, мисс Крю?

Флора. В чем именно, Ваше Высочество?

Раджа. Говоря его собственными словами, потеря Индии ослабит Британию до уровня второстепенных держав.

Флора. Это может быть и так, но нужно учитывать и интересы Индии.

Раджа. Я должен учитывать интересы Джуммапура.

Флора. Да, конечно, но разве это не одно и то же?

Раджа. Нет-нет. Независимость будет началом конца для княжеств. Хотя в известном смысле вы и правы, независимость станет концом единства на нашей части континента. Посмотрите на вчерашний переполох в городе. Передайте мистеру Черчиллю от меня, мисс Крю: мой дед твердо стоял за британцев во время Первого восстания.

Флора. Восстания?

Раджа. В тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году опасность исходила от фундаменталистов…

Флора. А, вы о Смуте!

Раджа. Сегодня она – от прогрессивных сил. Марксизм. Гражданское неповиновение. Но, как я сказал вице-королю, с ними нужно драться тем же оружием. Мы не победим их, если будем деликатничать.

В кавалькаде автомобилей наступает пауза. Слуга появляется с подносом с напитками, фруктами, коробкой сигарет, блюдами и салфетками.

А, первый перерыв. Вы курите? Нет? Я люблю сигареты. Скажите мне, когда с вас будет довольно автомобилей. В моих апартаментах есть вещица-другая, которые удостоились благосклонных комментариев от историков индийского искусства, даже возгласов восторга, если быть откровенным. Вы любите искусство, мисс Крю? Конечно, любите, вы ведь поэт. Я был бы рад показать их вам.

Флора. Я бы этого очень хотела.

Раджа. Вот как? Да, я вижу, вы настоящий охотник. Ателье моих предков произвело несколько работ, которые, по моему мнению, могут сравниться с лучшими мастерскими Раджастана.

Флора. Я хотела бы осмотреть все!

Раджа. Так и быть. Ну, может быть, не все. Некоторые из наиболее изощренных работ, к сожалению, считаются неприличными.

Флора. Считаются кем? Вами?

Раджа. О нет. В моей культуре эротическое искусство имеет долгую историю и наисерьезнейшую цель.

Флора (без гнева). Но только для мужчин, Ваше Высочество?

Раджа. Я разгневал вас. Я прошу прощения. Мне не следовало об этом упоминать.

Флора. Я очень рада, что вы об этом упомянули. В противном случае я никогда бы этого не увидела.

Раджа (уютно). О, моя милая мисс Крю, вы ставите меня в неуютное положение! Что я могу сказать?

Флора. А что вы обычно говорите, Ваше Высочество? Вот… еще автомобили… Решайте сами.

Еще один автомобиль с урчанием минует их.

(С удовольствием). «Сильвер гоуст». Боже мой, какой автомобиль!

Раджа. Не хотите ли фруктов, мисс Крю?

Флора. Да, наверное. Благодарю. (Выбирает абрикос с подноса, наполненного мандаринами, бананами, личи и прочим. Она кусает фрукт.) «Абрикос» – мое любимое слово.

Раджа. Мисс Крю, вы увидите все картины, которые пожелаете, но с условием, что вы позволите мне выбрать одну из них вам в подарок.

Флора. О… благодарю вас, Ваше Высочество, но если у нас будут условия, то боюсь, я не стану смотреть ни на какие картины.

Раджа. Здесь бывали английские леди: миссис Тьюк, миссис Стоукли-Смит, миссис Блейн… целая дюжина… Они приходили осмотреть мои пруды с лилиями, сад с цветами… Они пили со мной чай, и я предлагал им фрукты, но они приняли лишь тот фрукт, с которого легко удаляется кожица. Понимаете?

Флора. Да, понимаю. В таком случае я принимаю предложение.

При виде следующего автомобиля Флора задыхается и чуть ли не выпрыгивает из кресла.

Я знаю эту машину!

Раджа. Разумеется, знаете, мисс Крю!

Флора. Нет, я действительно ее знаю. Откуда она у вас?

Раджа. Гм… из автомобильного салона.

Флора. Вы не могли бы остановить ее на минуту?

Флора поднимается. Раджа подает знак автомобилю остановиться, и он встает на холостом ходу.

Раджа. Не хотите ли в нем проехаться?

Флора качает головой.

Флора. «Милая Нэлл, это был „бентли" Гаса! Я хочу сказать, что это был тот самый «бентли», в котором я разорвала нашу помолвку, когда ехала с Гасом на французские картины в «Хилз». На нем до сих пор номер, начинающийся с AB! Я чуть не расплакалась, не из-за машины, из-за Моди!» (Она идет к автомобилю и покидает сцену.)

Пайк. Огастус де Бушерон получил краткую известность в качестве миллионера-филантропа и покровителя искусств. Ф. К. встретила его – и приняла его предложение – третьего декабря тысяча девятьсот семнадцатого года. Причиной их встречи была первая выставка Модильяни в Париже. Вскоре Ф. К. стала моделью молодого художника. На выставке «Современное французское искусство» в лондонской галерее «Хилз и сын» на Тоттенхэм Корт Роуд в августе тысяча девятьсот девятнадцатого года Модильяни был одним из новых художников, выставлявшихся с более известными Матиссом , Пикассо и Дереном . Ф. К. прибыла в «Хилз» с де Бушероном, ожидая увидеть свой портрет, но, прежде чем они вышли из «бентли», она узнала, что ее жених откупил картину у художника и, по его победоносному признанию, отвез холст в отель «Риц» и сжег там в ванне. Последовал скандал, в ходе которого Ф. К. разорвала помолвку с де Бушероном и решила вновь стать моделью для Модильяни осенью того года. Но она опоздала и прибыла в Париж только утром двадцать третьего января, не зная, что Модильяни попал в госпиталь. На следующий вечер он умер от туберкулеза, не приходя в сознание, в возрасте тридцати пяти лет. Де Бушерон под своим настоящим именем – Перкинс Бутчер – отправился в тюрьму в тысяча девятьсот двадцать пятом году за выпуск фальшивых акций. Его конец неизвестен.

Раджа осматривает двор ищущим взглядом… и находит Пайка. Пайк его не замечает. Раджа, назовем его так, подходит к Пайку.

Раджа. Профессор Пайк?

Пайк (подскакивает). О! Да, это я… спасибо.

Раджа (пожимает руку Пайку). Как вы поживаете?

Пайк. Польщен знакомством, сэр.

Раджа (жестом приглашает Пайка занять место в кресле). Пожалуйста… Прошу прощения за то, что заставил вас ждать. Но, как я говорю, пунктуальный политик – это политик не у дел. Иными словами, нонсенс.

Пайк. Я благодарен вам за встречу.

Раджа. Нет, нет, я с удовольствием. Я надеюсь, вы нашли этот отель достаточно комфортным? Мы не международная сеть. Вам не следует обманываться на этот счет, как бы вас ни старались обмануть.

Пайк. Отель прекрасный, Ваше Высочество.

Раджа. Собственно, я всего лишь один из пятисот сорока двух членов Лок Сабхи, нижней палаты, и счастливо именую себя народным избранником этого округа. Спасибо за вашу книгу. Я уже прочел индийские письма. Возможно, вам будет интересно, что стало с его автомобилями.

Пайк. Нет, я не… Что с ними стало?

Раджа. Мой отец презентовал их для нужд фронта. Не могу себе представить, о чем он думал. «Роллс-ройсы» развозят депеши, штабные офицеры являются на службу в шикарных итальянских гоночных моделях… Но к тому моменту коллекция пала жертвой щедрости моего деда. Он отдал несколько автомобилей, некоторые – в качестве прощального дара своим дамам. Это мне напомнило о вашем письме. Прежде всего должен вас разочаровать. В книге гостей за апрель тысяча девятьсот тридцатого года Флоры Крю нет. Но мой архивариус превзошел сам себя. (Он вынимает письмо из кармана.) «Избранные письма» не полны!

Пайк. Письмо от Флоры?

Раджа. Благодарственная записка.

Пайк. Можно мне?

Раджа передает ему письмо и ждет, пока Пайк прочтет его.

Он дал ей картину.

Раджа. Мне кажется, мы ее опознали. Или, точнее, том, из которого она взята. Миниатюра. Из нашей «Гиты Говинды», тысяча семьсот девяностый год, художник неизвестен. Коллекция ни в коем случае не полна, но даже если так, мне бы хотелось, чтобы дед дал ей автомобиль.

Пайк. Благодарю. Да, действительно. (Он отдает письмо.)

Раджа. Я сделал для вас копию. (Передает Пайку копию письма.)

Пайк. Спасибо, что подумали обо мне. «Гита Говинда» – это не о пастушке Радхе?

Раджа. Именно. Это история Радхи и Кришны.

Пайк. Да. И она… эротическая? Она могла быть нагой?

Раджа. Ну, скажем так… зная Его Высочество, такая картина отвечала бы поводу для подарка.

Пайк. И конечно, акварель. На бумаге.

Раджа. Бам нездоровится, профессор Пайк?

Пайк. Нет, все в порядке. Спасибо. Собственно, я только заведую отделением, у нас нет главы… Пожалуйста, зовите меня Элдон.

Раджа (поднимается). Что ж, Элдон…

Они пожимают друг другу руки.

Я надеюсь, что послужил вашей биографии мисс Крю.

Пайк. Да. Можно сказать и так. Но в любом случае спасибо. (Поправляется.) Большое. Большое спасибо. (Приходит в себя.) Благодарю вас, Ваше Высочество. (Поправляется.) Сэр.

Раджа (на хинди). Прощайте!

Пайк. Это ваше имя?

Раджа. Нет, имя у меня другое. Я сказал, прощайте. (На хинди.) Прощайте!

Пайк (в одиночестве, еле слышно). О черт!

Нирад Дас и Кумарасвами сидят у Флоры на веранде. Уже вечер, почти ночь. Они не зажгли лампу. Слышен автомобиль, доставляющий Флору домой. Возможно, в свете фар видно, как Дас и Кумарасвами поднимаются навстречу Флоре. Она подходит к веранде, не видя гостей, и пугается.

Флора. Ох, мистер Дас!

Дас. Добрый вечер, мисс Крю! Простите, и мы напугали вас.

Флора. И мистер Кумарасвами!

Кумарасвами. Да, это я, мисс Крю.

Флора. Добрый вечер. Какой сюрприз!

Кумарасвами. Я уверяю вас… я молю вас… мы пришли не затем, чтобы воспользоваться вашим гостеприимством…

Флора. Я, к сожалению, не могу предложить вам виски, но, пожалуйста, заходите.

Кумарасвами. Вам будет прохладнее, если вы останетесь на веранде.

Флора. Я разыщу Назрула.

Кумарасвами. Как видно, его нет. Но поскольку хозяйка дома вернулась, не будет ли нам позволено зажечь лампу?

Флора. Да, разумеется.

Кумарасвами. Это настолько приятнее, чем сидеть при электрическом свете. (Зажигает масляную горелку.) Вот так. И луна скоро осветит крыши домов…

Флора. Садитесь, пожалуйста.

Кумарасвами. Могу ли я занять этот стул?

Флора. Нет, это стул мистера Даса. А это мой. Вам достанется диван.

Кумарасвами (садится). О да, очень уютно. Благодарю вас, мисс Крю. Мистер Дас сказал мне, что я злоупотребляю знакомством с вами и прихожу к вам без надлежащих договоренностей и, более того, подстерегаю вас, как мулакватис. Если это так, то он невиновен. Прошу вас, направьте свое неудовольствие на меня.

Дас. Мисс Крю не знает, кто такие мулакватис.

Кумарасвами. Просители!

Флора. В этом доме вы всегда друзья.

Кумарасвами. Что я говорил вам, мистер Дас?

Флора. Но что я могу для вас сделать?

Дас. Совершенно ничего! Мы ничего не требуем.

Флора. О…

Кумарасвами. Хорошо ли прошел ваш день, мисс Крю?

Флора. В высшей степени занимательно. Я посещала Его Высочество Раджу.

Кумарасвами. Боже мой!

Флора. Мне кажется, вы знали об этом, мистер Кумарасвами.

Кумарасвами. О, вы меня разоблачили!

Флора. Он показал мне свои автомобили… и у нас был интересный разговор об искусстве…

Кумарасвами. И конечно, о поэзии.

Флора. И о политике.

Кумарасвами. О политике, да. Я надеюсь, мы оба надеемся… что ваша связь с… что наша связь с… если мы причинили вам неудобство… если вы решили, что я сознательно навлек бы на вас… скомпрометировал бы… связью с…

Флора. Стойте, стойте. Мистер Дас, я задам вопрос вам. Что случилось?

Дас. Случилось?

Флора. Еще секунда, и я приду в бешенство.

Дас. Да, да, именно так. Мой друг Кумарасвами, выступая как президент Теософского общества, хочет сказать, что если Его Высочество упрекнул вас или вовлек в нежелательную беседу о вашей связи с обществом, то он чувствует себя ответственным за это и в то же время желает, чтобы вы знали…

Флора. Его Высочество ни разу не упомянул Теософское общество.

Дас. А!

Кумарасвами. Совсем не упомянул, мисс Крю?

Флора. Совсем.

Кумарасвами. О… ну что же, очень хорошо!

Флора. Что случилось?

Кумарасвами. Нет, по сути, ничего интересного. Я прошу прощения за то, что вообще упомянул об этом предмете. Мы должны покинуть вас, не следует причинять вам больше хлопот. Вы идете, мистер Дас?

Флора. Я надеюсь, это не имеет ничего общего с моей лекцией?

Кумарасвами (поднимаясь). О нет! Решительно ничего!

Дас. Ничего!

Кумарасвами. Мистер Дас сказал мне, что мы не должны поднимать эту тему, и как он был прав! Я прошу прощения. Доброй ночи, мисс Крю!

Кумарасвами кричит что-то вдаль на хинди. На его призыв отвечает звон упряжи. Приближается коляска. Кумарасвами уходит за сцену навстречу звукам.

Дас. Я иду, мистер Кумарасвами. Прошу вас, подождите меня минуту!

Флора. Если вы рассчитываете на то, чтобы быть моим другом, вы должны вести себя как друг, а не как не знаю что. Расскажите, что случилось.

Кумарасвами (из-за сцены). Мистер Дас.

Дас (кричит). Подождите!

Флора. Ну?

Дас. Деятельность Теософского общества приостановлена, понимаете? Приказ был доставлен домой к мистеру Кумарасвами прошлой ночью.

Флора. Но почему?

Дас. Из-за беспорядков в городе.

Флора. Бунт?

Дас. Да, бунт.

Флора. Я знаю об этом. Хинди хотели, чтобы мусульмане закрыли свои лавки. При чем здесь Теософское общество?

Кумарасвами (из-за сцены). Я уезжаю, мистер Дас.

Дас (кричит). Я иду! (Флоре.) Мистер Кумарасвами – человек разнообразных интересов! А Его Высочество Раджа не националист. Я должен покинуть вас, мисс Крю (Он колеблется.) Думаю, я не приду к вам завтра. Вы не будете против, если я заберу картину сегодня?

Флора. Я думаю, это вам решать, мистер Дас. Я все положила внутрь.

Дас просит разрешения включить электрический свет.

Дас. Вы позволите?

Он начинает собирать свои инструменты. Флора гасит масляную лампу.

Флора. Я думаю, что уеду завтра.

Дас. Завтра?

Флора. Кажется, придется. Каждый день здесь жарче предыдущего.

Дас. Да, вы, конечно, правы. Влажность…

Флора. Мистер Дас, вы говорили кому-либо, что я больна?

Дас. Что вы имеете в виду?

Флора. Что я приехала в Индию из-за здоровья?

Кумарасвами (издалека). Я не могу больше ждать, мистер Дас!

Дас (кричит). Минуту! (Флоре.) Почему вы меня об этом спрашиваете?

Флора. Он вас оставил.

Слышно, как коляска удаляется.

Дас. Я пойду пешком.

Флора. Кажется, все, от Раджи до Резидента, знают обо мне всё. Я никому, кроме вас, не говорила. Если я хочу, чтобы люди обо мне что-то знали, я им расскажу об этом сама. Извините, что я так говорю, но, если между друзьями что-то не так, мне всегда кажется, что лучше прямо сказать, в чем дело.

Дас. О, моя дорогая мисс Крю, это было известно задолго до того, как вы прибыли в Джуммапур. Письмо мистера Чемберлена в точности излагало, зачем вы сюда приезжаете. Я боюсь, что так у нас заведено. Информация не была воспринята как частная, всего лишь как нечто, к чему нужно подходить с тактом.

Флора. Ох…

Дас. Что же касается Раджи и Резидента, то я уверен, что они знали обо всем прежде, чем остальные. Письмо из Англии мистеру Кумарасвами определенно было вскрыто.

Флора. Ох…

Дас смущен ее слезами.

Дас. Вы не должны винить себя.

Флора. О мистер Дас… я так рада… я прошу прощения. Какая я идиотка! У вас есть платок?

Дас. Да…, конечно…

Флора. Спасибо. А теперь вам придется идти из-за меня. Оставьте все здесь.

Дас. Здесь недалеко, и луна уже всходит. Я справлюсь со всем без труда. (Он выносит мольберт и свой ящик на веранду и возвращается за холстом.)

Флора. Мистер Дас, не забирайте его. (Пауза.) Если это все еще подарок, я хочу принять его как есть.

Дас. Неоконченным?

Флора. Да. Все портреты должны быть неокончены. Иначе смотришь на них как на остановившиеся часы. Ваш платок пахнет… чем-то

приятным.

Дас. Если хотите, портрет ваш. Конечно, я должен снять его с подрамника, а то вам будет сложно путешествовать с таким багажом. Я попробую найти нож на кухне, чтобы вытащить

гвозди.

Флора. На столе есть ножницы.

Дас. Ах да, спасибо. Но… я боюсь их повредить. Можно мне позвать Назрула?

Флора. Я думала…

Дас. Да… мистер Кумарасвами выгнал его. Он подозревает всех. Извините.

Флора. Это не важно.

Электричество отключается. Все лампы гаснут. Сцена продолжается при лунном свете.

Ой!

Дас. Да. Это Джуммапур.

Флора. Не обращайте внимания.

Дас. Мы с вами еще увидимся?

Флора. Возможно… если я буду возвращаться этим путем. Мне нужно быть в Бомбее не позднее десятого июля. Мой корабль уходит одиннадцатого.

Дас. Вы можете уплыть следующим.

Флора. Нет, не могу. Моя сестра… о, вы, конечно, ужаснетесь, но ничего… у моей сестры в октябре родится ребенок.

Дас. Это радостные новости.

Флора. Хорошо.

Дас. Мисс Крю… у меня есть для вас… я подумал, что не должен вам этого показывать, но если мы опять друзья… я хотел бы, чтобы вы это увидели.

Флора. В таком случае я хочу это увидеть.

Дас достает из кармана небольшую акварель.

Дас. Я ее обернул, хотя это всего лишь лист бумаги. (Передает ей рисунок.) Я могу зажечь свет.

Флора. Света достаточно. Мистер Кумарасвами был прав насчет луны. (Она разворачивает бумагу.) Это ведь рисунок, правда?… Ох!

Дас (нервно). Да! Славная шутка, правда? Миниатюра Раджпутаны, Нирад Дас!

Флора (не слышит его). О, какая прекрасная вещь!

Дас (сияет). Я так рад, что вам нравится! Остроумный пастиш…

Флора (слышит его). Вы собираетесь заговорить как индиец? Пожалуйста, не надо.

Дас (слышит ее). Я… я… и есть индиец.

Флора. Индийский художник.

Дас. Да.

Флора. Да. Эта работа – для вас.

Дас. Да. Вы не обижены?

Флора. Нет, я довольна. В ней есть раса.

Дас. Да, думаю, что есть. Надеюсь, что есть.

Флора. Я забыла ее название.

Дас (после паузы). Шрингара.

Флора. Да, Шрингара. Раса плотской любви. Ее бог – Вишну.

Дас. Да.

Флора. Цвет – темно-синий.

Дас. Шьяма. Да.

Флора. Кажется, странный цвет для любви.

Дас. Кришну часто рисовали цветом шьяма.

Флора. Да, теперь я вижу. Такой у него был цвет в свете луны.

Они застывают, и в эту минуту облака заслоняют луну и спускается темнота.

Флора (на записи)

Рассвет. Флора лежит за сеткой от москитов. Она смотрит на часы на прикроватном столике и пьет из стакана. Слышно приближение Пайка и Дилипа, они поют или декламируют.

Лайк и Дилип

В это время нагая Флора надевает халат и встает с постели. Она идет в ванную.

Входят Пайк и Дилип. У них тоже рассвет. Они не спали всю ночь. У каждого бутылка пива. Они счастливы, но не пьяны.

Пайк и Дилип

Пайк (поднимает тост). За мадам Блаватскую и Луиса Макниса!

Дилип (поднимает тост). За мадам Блаватскую и Теософское общество вкупе с индийским национализмом.

Пайк. Вы серьезно?

Дилип. О да. Из-за этого и закрыли отделение в Джуммапуре. Изучение индийской религии – это очень славно, но политика всегда выплескивает ребенка вместе с водой. Простите, я должен немного отдохнуть. (Он ложится на спину.)

Пайк. Ни к чему нам записи Теософского общества, ни к чему сгоревшие подшивки. Дайте нам побольше фактов, заберите ваши фальшивки… Ее трусы из крепдешина, ее стихи вызывали в суд. Ее любовников так много, что… хватит не на одну историю… Ни к чему нам акварель, а также Модильяни… Но мы не обойдем ни одного Даса стороной. У него был сын. Господи, эта страна такая огромная! Дилип?

Дилип спит. Пайк трясет его.

Дилип, уже утро!

Дилип просыпается освеженным.

Дилип. А, да. Хотите поедем домой, завтракать?

Пайк. О, спасибо.

Дилип. Сегодня будет жаркий день.

Пайк. Здесь каждый день жарко.

Дилип. Нет, Элдон, вам еще не было жарко. Но вы уезжаете в Холмы, так что все в порядке.

Слышно приближение автомобиля. Флора выходит из ванной в ночной рубашке и надевает халат. Она выходит встретить Дюранса на ступенях веранды.

Флора. Дэвид?

Дюранс. Вы на ногах!

Флора. Встала с рассветом. Но что вы тут делаете?

Дюранс (подходит к ней). Я приехал вас разбудить, простите. Вы не спали?

Флора. Я рано уснула и рано проснулась.

Дюранс. Я обещал вам круг на «даймлере». Помните?

Флора. Да.

Дюранс. Я хотел показать вам восход. Здесь есть милое местечко минутах в десяти езды. Вы поедете?

Флора. Можно мне поехать в халате?

Дюранс. Гм… пожалуй, нет.

Флора. Так точно. Я оденусь.

Дюранс. Хорошо.

Флора. Заходите.

Дюранс поднимается на веранду.

Я быстро. (Она возвращается в спальню и в спешке надевает платье.)

Дюранс (кричит с веранды). Со мной сейчас приключилась страннейшая вещь.

Флора. Я вас не слышу!

Дюранс проходит внутрь и останавливается за дверью спальни.

Дюранс. Этот Дас шел сейчас по дороге. Я уверен, что это был он.

Флора (одевается). Ну… почему бы ему не идти?

Дюранс. Он мной проманкировал.

Флора. Что?

Дюранс. Я ему помахал, а он повернулся ко мне спиной. Я подумал: «Вот молодчина!»

Флора. О! Так на него еще можно надеяться.

Дюранс. Завтра они начнут кидать камни. (Осознает ее реплику) Что?

Флора. Заходите, сейчас неопасно.

Дюранс проходит в спальню. Флора в платье надевает туфли и проводит расческой по волосам…

Дюранс подбирает книгу Флоры с разобранной постели.

Дюранс. О! Вы читаете Эмили Эден. Я читал ее много лет назад.

Флора. Мы пропустим восход.

Дюранс (с книгой). Где-то здесь есть кусок… она напоминает мне вас. «Головы долой».

Флора. Чьи головы?

Дюранс. Подождите, я найду… это был день рождения королевы Виктории… (Обнаруживает подарок Раджи.) Ох!

Флора. Что?

Дюранс. Ничего, я нашел вашу закладку.

Флора. Я готова. Это не закладка. Я вложила это в книгу для сохранности.

Дюранс. Где вы раздобыли такую вещь?

Флора. Его Высочество дал мне ее.

Дюранс. Почему?

Флора. Потому что я съела абрикос. Потому что он – Раджа. Потому что он надеялся, что я буду с ним спать. Я не знаю.

Дюранс. Но как он мог… чувствовать такую интимную связь с вами? Вы с ним встречались раньше?

Флора. Нет, Дэвид.

Дюранс. Но, девочка моя, принимая такой подарок, вы не можете не понимать… (Пауза.) Конечно, это ваша жизнь…

Флора. Мы едем?

Дюранс…но я теперь в страшно затруднительном положении.

Флора. Почему это?

Дюранс. Это он вас посещал?

Флора. Я посещала его.

Дюранс. Я знаю. Он вас посещал?

Флора. Не ваше дело.

Дюранс. Но это именно мое дело.

Флора. Потому что вам взбрело в голову, что вы меня любите?

Дюранс. Нет, я… следить за тем, что происходит с Раджой, это одна из моих… я пишу отчеты в Дели.

Флора (с удивлением). Боже мой!

Дюранс. Вы – персона политически подозрительная. Приехали сюда с рекомендацией от этого Чемберлена… Такого рода вещи…

Флора. О, милый полицейский.

Дюранс. Как я могу это проигнорировать?

Флора. Не игнорируйте. Докладывайте все, что вам угодно. Мне все равно, понимаете? Вам не все равно. А мне все равно. Всегда было все равно. (Она выходит на веранду. Говорит с отчаянием.) Ох, посмотрите на небо. Мы опоздаем! Дюранс (посылает все к черту). Давайте! Нам на запад… если вы умеете водить автомобиль, мы успеем.

Они несутся к автомобилю… стучат двери, машина с рычанием оживает, и «даймлер» срывается с места с опасной, судя по звуку, скоростью.

Миссис Свон и Аниш уходят. Он несет свой саквояж. У нее экземпляр Эмили Зден, принадлежавший Флоре.

Аниш. Миссис Свон, в письме Флоры говорится: «Ты сама догадаешься. Ты бы меня не одобрила…» – а сноска мистера Пайка намекает, что это был политический агент, капитан Дюранс, с кем…

Миссис Свон. Мистер Пайк слишком много на себя берет.

Аниш. Да! Но почему вы не одобрили бы капитана Дюранса? Она наверняка имела в виду…

Миссис Свон. Что она имела в виду, мистер Дас?

Аниш. Я не хочу вас обидеть.

Миссис Свон. Тогда потрудитесь не говорить ничего обидного.

Аниш. Но почему бы вам быть против офицера британской армии, миссис Свон? Вы были бы не так против индийского художника?

Миссис Свон. Конечно, мистер Пайк здесь попал в самую точку. В тысяча девятьсот тридцатом году я работала в коммунистической газете. Что подтверждает мысль о том, что люди полны сюрпризов. Но вы знаете все это по своему отцу.

Аниш. Как!

Миссис Свон. Он вас тоже, должно быть, удивил. Устроил террор на праздновании Дня Империи, швырял манго в «даймлер» Резидента.

Аниш. Да, да. Он, наверное, сильно… изменился.

Миссис Свон. Да. Люди меняются. (Она отдает Анишу книгу Эмили Зден.) Она ваша. Она принадлежала вашему отцу. На ней его имя.

Аниш берет книгу без слов и открывает ее.

Я надеюсь, вы не разреветесь. И не надо делать выводов. Когда Флора говорила, что я ее не одобрила бы, она не имела в виду того или другого мужчину. Сигареты, виски и мужчины не были у нее на повестке дня. Ей не нужен был доктор Гаппи, чтобы это понять. Нет, я бы не одобрила это. Но слабостью Флоры всегда были романы. Назовем это так.

Аниш. У нее был роман с моим отцом.

Миссис Свон. Вполне возможно. Или с капитаном Дюрансом. Или с Его Высочеством Раджой Джуммапура. Или с кем-то совершенно посторонним. Сейчас это едва ли важно. Для Флоры мужчины не были важны. Иначе их было бы меньше. Она ими пользовалась как батарейками. Когда жизнь становилась пресной, она вставляла новую… Я провожу вас до ворот. Если вы решите рассказать мистеру Пайку об акварели, я уверена, что Флора не стала бы возражать.

Аниш. Нет, спасибо, но я думаю об отце. Он точно не хотел бы этого, даже в сноске. Так что мы ничего не скажем мистеру Пайку.

Миссис Свон. Молодец. Я тоже ничего не скажу Пайку. Благодаря вам этот день был необычайно интересным.

Аниш. Благодарю вас за чай. Торт был изумительный! И клюквенный джем тоже.

Миссис Свон. У меня еще осталась клюква, нужно ее подобрать. И сливы подойдут. Дома я всегда любила фруктовые деревья.

Аниш. Дома?

Миссис Свон. Абрикосовые сады, миндаль, сливы… я всегда была равнодушна к южным фруктам: манго, папайя и тому подобное. Но в горах на Северо-Западе… Я была не готова к этому, когда приехала туда в первый раз. Дул ветер. Стояло раннее лето. Я никогда не видела такого цветения, его раздувало повсюду. Сугробы белоснежных цветов собирались у стен кладбища. Мне пришлось встать на колени и смахнуть лепестки с могилы, чтобы прочесть ее имя.

Они уходят за сцену.

Нэлл склоняется над могильным камнем… На нее смотрит Эрик.

Нэлл. «Флоренс Эдит Крю… Родилась 21 марта 1895… умерла 10 июня 1930. Requiescat In Расе ».

Эрик. Могила очень простая. Я надеюсь, вы не против.

Нэлл. Да. Это очень хорошо с вашей стороны.

Эрик. Что вы, мы заботимся о своих. Само собой.

Нэлл. Я думаю, она хотела бы, чтобы под ее именем было написано «Поэт». Если я оставлю вам денег?…

Эрик. Я распоряжаюсь небольшими фондами. Можете на это рассчитывать, мисс Крю. Поэт. Мне нужно было самому догадаться. Мы именно так и помним вашу сестру.

Нэлл. Правда?

Эрик. Она читала нам однажды. У Клуба есть привычка заставлять гостей отрабатывать свой хлеб, и мисс Крю читала нам… из своего.

Нэлл. О боже!

Эрик (нежно смеется). Да. Я подозреваю, что мы здесь слегка отстаем от моды. Но нам всем очень понравилось. Мы не знали, чего ожидать, потому что она была протеже мистера Чемберлена, который читал в городе лекции несколько лет назад. Может быть, вы с ним знакомы?

Нэлл. Да. Но мы с ним не очень поддерживаем отношения в последнее время.

Эрик. Ага. Когда она приехала, стояло то же время года. Было ясно, что она нездорова… например, эти ступени, по которым мы сейчас поднялись… она едва справилась с ними. Но и вообще иногда смерть в Индии более неожиданная вещь, хотя и более частая, понимаете? Я слишком много говорю. Простите. Я подожду у ворот. Пожалуйста, оставайтесь здесь сколько пожелаете. Меня никто не ждет.

Нэлл. Еще минутку. Флора не любила плакс.

Эрик оставляет ее.

(Тихо.) Прощай, милая… о черт!

Она всхлипывает. Она плачет не сдерживаясь.

Эрик (возвращаясь). О… о… ну вот.

Нэлл. Я прошу прощения.

Эрик. Нет… пожалуйста… можно мне?…

Через несколько секунд Нэлл перестает плакать.

Нэлл. Я испачкала ваш плащ. У меня где-то есть платок.

Эрик. Хотите мой? Вот…

Нэлл. Да. Спасибо. (Она берет его платок.) Я все-таки приехала слишком рано. Я не хотела ждать целый год, но… что уж тут… Спасибо. Он немного влажный. Мне его оставить? Вот смотрите, я нашла свой. Можем обменяться.

Эрик. Не беспокойтесь ни о чем. Как плохо, что вам пришлось приехать сюда в одиночку! У вас ведь есть еще сестра, кажется. Или брат?

Нэлл. Нет. Почему вы так решили?

Эрик. О… Флора с нетерпением ждала возвращения в Англию, чтобы стать тетей.

Нэлл. Да. У меня родился ребенок в октябре. Он прожил недолго, к сожалению. Что-то с ним случилось.

Эрик. О, я прошу прощения.

Нэлл. Поэтому я приехала только сейчас.

Эрик. Да, я понимаю. Какое несчастье! Как его звали?

Нэлл. Саша. Точнее, Александр. Александр Персиваль Крю. Как мило, что вы спрашиваете. Никто никогда не спрашивает. Но что за цветение!

Эрик. Да, место удивительное, правда(Я надеюсь, вы тут задержитесь. Вы впервые в Индии?

Нэлл. Да.

Эрик. Осторожно, здесь камни осыпаются.

Позвольте…

Нэлл. Спасибо. Извините, что я так разревелась, мистер Сван.

Эрик. Я никому не скажу. Зовите меня Эрик, кстати. Никто не зовет меня мистер Сван.

Нэлл. Значит, Эрик.

Эрик. Вы любите крикет?

Нэлл (смеется). Ну, я не часто в него играю.

Эрик. Завтра матч.

Hэлл. Здесь?

Эрик. О да. Мы готовимся выпустить запасную команду в будущем году.

Hэлл. Мы?

Эрик. Индия.

Нэлл. О!

Они уходят. Одновременно появляется Пайк, ищет могилу. Когда находит, снимает шляпу и стоя смотрит на нее.

Флора на веранде, она укладывает свернутый холст, свой портрет работы Нирада Даса, в чемодан.

Флора. «Милая моя, на этом Джуммапур заканчивается. Я упакована… вместе с портретом и прочим, и мистер Кумарасвами приежает, чтобы отвезти меня на станцию». (Она закрывает чемодан. В руках остается книга Эмили Эден.) «Я все тебе пошлю из Джайпура, как только прибуду туда. Не буду ничего посылать отсюда, потому что не буду. Я чувствую себя сегодня как огурчик, и я счастлива, потому что здесь случилось нечто такое, из-за чего я наполовину простила себе Моди и то, что я опоздала в Париж. Это грех, который я унесу с собой в могилу, но, может быть, моя душа останется мазком краски на бумаге, словно я и прожила жизнь здесь, как Радха, прекраснейшая из пастушек, обнажившаяся ради любви в пустом доме».

В стороне Нэлл встает на колени и изучает содержимое чемодана Флоры. Она коротко смотрит на голубое платье. Она находит свернутый холст. Она смотрит на холст и укладывает его обратно.

Входит Hазрул, чтобы отнести чемодан Флоры к поезду.

Вновь появляется поезд. Кумарасвами, с желтым зонтиком, стоит на вокзальном перроне и провожает флору. Он украшает ее гирляндой. Назрул кладет чемодан Флоры на верхнюю полку. Флора входит в купе, награждает Назрула чаевыми и прощается с ним. Нэлл обнаруживает книгу Эмили Эден в чемодане. Она открывает книгу и находит там подарок Раджи. Она вынимает закладку и изучает книгу.

По ходу всех этих действий слышен голос Флоры, которая читает из Эмили Эден. По мере чтения поезд трогается в путь, о чем нам сообщают одни только звуки, и Флора в вагоне открывает книгу Эден и начинает читать.

Флора (на записи). «Симла, суббота, 25 мая 1839 года. Бал в честь Королевы прошел вчера с большим успехом… Между двух шатров стояла дощатая площадка для танцев, украшенная цветами на веревочном ограждении. В разных частях долины, там, где только позволяли деревья, красовались слова „Виктория", „Боже, храни Королеву" и „Кандагар", выложенные огромными буквами двенадцати футов в высоту. Был и очень древний индуистский храм, также премило освещенный. Вишну, которому, как я думаю, этот храм принадлежал, вероятно, был немало оскорблен. Мы начали ужинать в шесть, потом были фейерверк и кофе, а потом танцевали до двенадцати. Вечер стоял прекрасный: такая луна… а горы высились мягко и мрачно среди всего нашего света и фейерверков. Двадцать лет назад здесь не было ни единого европейца, а тут мы с оркестром и с наблюдениями, что жюльен, пожалуй, удается Сан-Клупу лучше других закусок и что рукава у некоторых дам тесны не по английской мартовской моде и так далее; и всё это мы, сто пять европейцев, произносим перед лицом тех высоких холмов и в окружении по меньшей мере трех тысяч горцев, которые, завернутые в одеяла, смотрят на то, что мы называем достойными развлечениями, и кланяются до земли, стоит европейцу пройти поблизости от них. Я иногда задаюсь вопросом, почему они не отрубят нам головы долой и дело с концом».

Поезд громко стучит и исчезает в гаснущем свете.